Н. А. ЛЕЙКИНЪ.
ШУТЫ ГОРОХОВЫЕ
КАРТИНКИ СЪ НАТУРЫ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2,
1879.
ЛТНІЯ СЦЕНКИ.
ЛТНІЯ СЦЕНКИ.
I.
II.
Летние сценки, Лейкин Николай Александрович, Год: 1879
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Лсной. Беклешовъ садъ. Вечеръ. На скамейк противъ пруда сидятъ мужъ и жена. Мужъ зваетъ и по временамъ ‘клюетъ носомъ’ отъ дремоты, жена отмахивается отъ комаровъ и глядитъ на катающихся вдали на лыжахъ. Въ саду пусто. Слышенъ всплескъ веселъ. Съ улицы доносится звонкая трехъэтажная ругань и звуки гармоніи. Гд-то визгнулъ женскій голосъ и ему откликнулся мужской: ‘держи ее!’
Жена находится въ какомъ-то кислосладкомъ созерцаніи природы.
— Смотри, Александръ Иванычъ, вонъ рыбка играетъ на простор,— говоритъ она.— Хорошо ей…
— Ну, полно врать, матушка! Станетъ-ли рыба играть объ эту пору,— отвчаетъ мужъ.— Ей тоже покой нуженъ. Кто-нибудь камень кинулъ или плюнулъ, а ты сейчасъ — рыба… Рыба теперь спитъ давно. Она на этотъ счетъ умне людей.
— А вонъ и птички щебечутъ. Это самочки своимъ возлюбленнымъ о себ всть подаютъ. Счастливыя!
— Ври больше!
— Кукушечка закуковала. Все-то теперь радуется!… Кукушечка, кукушечка, сколько лтъ Александру Иванычу жить осталось? Отвть своимъ кукованьемъ.
— Ну, ужъ это ты оставь… Знаешь, я этого не люблю: я мнителенъ,— съ испугомъ перебиваетъ мужъ. Спрашивай лучше о себ. Когда ты, Женичка, оставишь эти глупыя институтскія привычки?
— Никогда. Вонъ видите, кукушка замолчала. Вамъ и одного года жить не осталось.
Мужъ плюетъ.
— Пожалуйста примняйте это къ себ, а меня оставьте въ поко. Кукушка отъ того замолчала, что не хочетъ съ дурой разговаривать.
Молчаніе. Жена отвертывается отъ мужа и слегка надуваетъ губы,’но наконецъ все-таки не выдерживаетъ и продолжаетъ:
— А хорошо лтомъ! Мотыльки порхаютъ за бабочками, всякая травка радуется: все проситъ любви, наслажденій.. Природа оживлена, все дышетъ жизнью.
— Ничего тутъ нтъ хорошаго. Жара, духота, все тебя кусаетъ, жалитъ… Поутру мухи спать не даютъ. Въ полдень летаютъ осы, пчелы, овода, того и гляди, что тебя ужалятъ, вечеромъ кусаютъ комары, а ночью нападаютъ на тебя блохи и разная мошкара.
— Это только на васъ и нападаютъ. Такъ васъ въ Эдемъ посади, вамъ и тамъ будетъ тошно.
— Ну, молчи.
— Не хочу молчать! Хочу наслаждаться природой и хоть на людей да радоваться. Вонъ какая-то счастливая машетъ своему другу платкомъ.
— Не идеализируйте, пожалуйста! Это, просто, блая корова хвостомъ машетъ. Вы давеча ее видли.
— Врете вы, врете! Вы черствый человкъ! Въ вашихъ жилахъ течетъ не кровь, а квасъ.
— А коли черствый человкъ, такъ пусть и буду черствый. Ступай домой! Ступай спать! Ни слова больше!
Жена плачетъ.
Лтній садъ. Вечеръ. Въ боковой алле на скамейк сидитъ парочка: молодая двушка въ свженькой, но простенькой шляпк — очевидно модистка, и франтоватый писарь военнаго министерства, въ форменномъ пальто.
— Вы, Анна Дмитревна, ни одного изъ всхъ моихъ семи чувствъ къ вамъ не понимаете,— говоритъ писарь. Я къ вамъ всей душой, а вы какъ тигра или даже, можно сказать, какъ ледъ… Я ужъ и такъ сна лишился и въ казенныхъ бумагахъ вмсто дла разныя глупости пишу. Вчера и то вмсто слова ‘рапортъ’ написалъ ‘бордюръ’.
— Зачмъ-же вы это такъ?— замчаетъ двушка.
— А затмъ, что вмсто сна кроплю мою одинокую подушку слезами. Я пламеню, готовъ грудь свою растерзать для васъ… Ахъ, Богъ мой, какъ-бы я желалъ быть тмъ бантикомъ, что покоится у васъ на груди, но нтъ, черезъ мсяцъ я буду хладный трупъ и вы будете безчувственно смяться на моей преждевременной могил. И напишутъ на ней: здсь сражено тло юноши Аристарха Захарова!
— Ахъ, оставьте пожалуйста! Это вы въ насмшку и даже можно сказать въ контру…
— Боже мой! Могу-ли я въ насмшку, коли любовь моя скоропалительне огня. Кром комплиментовъ для васъ у меня нтъ никакихъ чувствъ. Прощайте на всегда!
Писарь подымается съ мста.
— Послушайте, остановитесь. Куда вы?— шепчетъ двушка.
— Куда глаза глядятъ. Можетъ быть на дно хладный струй…— меланхолически отвчаетъ писарь.— Дайте ршительныя доказательства вашей любви ко мн и я останусь, а то уйду на берегъ моря и… О, женщины!
— Какія-же доказательства?
— Пойдемте сейчасъ въ мою убогую хижину и осчастливьте ее своимъ благоуханіемъ.
— Ни за что на свт!
— Вы не согласны выпить у меня одну чашку чаю?
— Что вы говорите, я право не знаю.
— Коли такъ, прощайте!
Писарь трогается.
— Аристархъ Захарычъ!— окликаетъ его двушка — Идемте, я согласна!
На глазахъ ея блестятъ слезы.
‘Ага! Сдалась!’ — шепчетъ писарь!— подходитъ къ двушк и подставляетъ ей руку.