Библиография:
П. Калецкий
Лесков Николай Семенович, Калецкий Павел Исаакович, Год: 1932
Время на прочтение: 8 минут(ы)
ЛЕСКОВ Николай Семенович [1831—1895] — русский писатель. Р. в селе Горохове Орловской губ. в семье выслужившего дворянское звание выходца из духовенства. В 1847, после смерти отца и гибели от пожара всего небольшого имущества, бросает гимназию и поступает на службу канцеляристом в Орловскую палату уголовного суда. В 1849 переводится помощником столоначальника рекрутского присутствия в Киев, где много занимается самообразованием. После Крымской кампании в 1857 поступает на частную службу, сначала в Русское общество пароходства и торговли, а затем агентом по управлению имениями Нарышкина и Перовского. Служба эта, связанная с разъездами по России, обогащает Лескова запасом наблюдений. Печататься Лесков начинает на 30-м году жизни, в 1860 (статья в ‘СПБ ведомостях’, No 135, ‘Почему в Киеве дороги книги?’ — о продаже Евангелия по повышенным ценам — и ряд статей в киевской ‘Современной медицине’ и ‘Указателе экономическом’ на публицистические темы: ‘о рабочем классе’, о ‘полицейских врачах’, об ‘ищущих коммерческих мест в России’, о ‘распивочной продаже хлебного вина’ и пр.). В 1861 Лесков переезжает в Петербург и начинает сотрудничать в ряде журналов: ‘Отечественных записках’, обновленной ‘Северной пчеле’, ‘Времени’, ‘Русской речи’ и др. В этот период Л. держится относительно либеральных воззрений, сотрудничает наряду с Г. З. Елисеевым, А. П. Щаповым и Н. А. Серно-Соловьевичем в журнале ‘Век’ [1862] и пр. В 1866 в делах канцелярии СПБ полицеймейстера в записке ‘О литераторах и журналистах’ читаем: ‘Елисеев, Слепцов, Лесков. Крайние социалисты. Сочувствуют всему антиправительственному. Нигилизм во всех формах’ (Щукинский сборник, V). В действительности Л. относился отрицательно к крайним политическим, демократическим течениям, всецело стоя на почве буржуазных реформ 60-х гг. и причисляя себя к ‘постепеновцам’. Лесков не видел никаких общественных сил, на которые могла бы опираться революция. ‘Социально-демократическая революция в России быть не может по полному отсутствию в русском народе социалистических понятий и по неудобству волновать народ против того, кого он считает своим другом, защитником и освободителем’ (‘Северная пчела’, 1863, No 166). Идее революции и радикального переустройства социального строя Лесков противопоставлял идею личного совершенствования, развития культурных навыков в народе, проповедь ‘малых дел’, ‘нравственного манчестерства’. Относясь не без сочувствия к идеям нигилизма, Лесков делит нигилистов на ‘настоящих’, ‘постепеновцев’ и ‘фразерствующих беспочвенных Рудиных’, ‘пустых ничтожных людишек’, исказивших здоровый тип Базарова и ‘опрофанирующих идеи нигилизма’ (‘Сев. пчела’, 1863, No 142, ‘О Чернышевском и его романе ‘Что делать?»). Во время петербургских пожаров в 1862 Лесков выступил в ‘Северной пчеле’ со статьей, муссировавшей слухи о том, что в пожарах виновны студенты, и требовал от полиции или категорического опровержения этих слухов или наказания виновных. Статья вызвала бурю негодования и обвинений Л. в науськивании полиции на студентов. Л. напрасно старался оправдаться и разъяснить истинный смысл статьи, имя Стебницкого (псевдоним Л.) стало бранным словом. Ожесточенный бойкотом либеральной печати, порвав с демократическими увлечениями юности, Л. в течение всех 60-х гг. уже ведет упорную борьбу с ‘нигилизмом’, т. е. с революционной демократией того временя. В 1864 он выступает в ‘Биб-ке для чтения’ с романами ‘Некуда’ и затем ‘На ножах’ [1871], занимающими видное место в ряду реакционных романов 60—70-х годов (‘Марево’ Клюшникова, ‘Взбаламученное море’ Писемского, ‘Панургово стадо’ Вс. Крестовского, ‘Бесы’ Достоевского и др.). ‘Новых людей’ Л. изображает морально несостоятельными и беспочвенными. Памфлетно-карикатурное изображение деятелей 60-х гг. (в образе Белоярцева выведен писатель Слепцов, в маркизе де Лаваль — писательница Евгения Тур) сделало Л. мишенью самых яростных нападок со стороны так наз. разночинской критики. ‘Найдется ли теперь в России, — спрашивал Писарев в ‘Прогулке по садам российской словесности’, — кроме ‘Русского вестника’ хоть один журнал, который осмелился бы напечатать на своих страницах что-нибудь выходящее из-под пера Стебницкого и подписанное его фамилией’.
Издеваясь над движением 60-х гг., Лесков окончательно порвал связь с революционно-демократическими кругами, от некоторого влияния которых он не свободен был в первый период своей деятельности. Разоряемое кризисом крепостного хозяйства мелкое дворянство, теряя под ногами социальную почву и недостаточно четко определив себя политически, в середине и конце 50-х гг. нередко выступало против старой, дореформенной системы попутчиком нигилистов — ‘разночинского’ революционно-демократического движения. Но уже к 1861—1862, в годы развертывающихся буржуазных реформ, в процессе все обострявшейся социальной диференциации и растущих классовых противоречий, часть этих мелкопоместных слоев дворянства в основном выступает в защиту ‘прусского пути’ развития, означавшего для нее процесс буржуазного перерождения. Тем самым они противопоставляют себя защитникам интересов освобожденного от земли крестьянства, сторонникам ‘американского пути’ развития русского капитализма, последовательным революционерам-демократам, ‘нигилистам’ и примыкают к правительственному дворянско-буржуазному блоку. В этой сложной социально-политической обстановке 60-х годов становятся понятными как резко-антинигилистическая позиция Л., изживавшего свою деклассацию в переходе на позиции средних слоев буржуазии, так и последующий разрыв его с правыми кругами в период крутой реакции 80-х гг. Эта эволюция Л. нашла свое полное отражение в его творчестве. В нем сказались настроения именно этих средних слоев пореформенной буржуазии, враждебно настроенных к последовательному революционно-демократическому движению шестидесятых и семидесятых годов, которое угрожало не только устоям крепостного хозяйства, но и всему их жизненному укладу и патриархальной морали этих социальных группировок.
Характерная для Лескова антинигилистического периода героиня — это Женни Гловацкая, стоящая в стороне от политического оживления шестидесятых годов. Женни Гловацкая создала в бедном домике своего отца, уездного смотрителя училищ, крепкий мещанский уют. ‘Ее пленяли и Гретхен, и Пушкинская Татьяна, и мать Гракхов, и та женщина, кормящая своею грудью отца, для к-рой она могла служить едва ли не лучшей натурщицей в целом мире. Она не умела мыслить политически, хотя и сочувствовала Корде и брала в идеалы мать Гракхов. Ей хотелось, чтобы всем было хорошо… Ну, как достичь этого скромного желания? ‘Жить каждому в своем домике’…’ Излюбленным героем Л. является провинциальный протопоп Савелий Туберозов, добрый, простой, подвижнически выполняющий свои пастырские обязанности и страдающий за свои религиозные убеждения, когда злонамеренные враги русского народа (из поляков или из властвующей бюрократии) затевают против него заговор. Лесковские симпатии неизменно принадлежат людям, живущим патриархально-буржуазным бытом. Он изображает их неподдающимися перенесенным с Запада социальным теориям, которые пользуются такой популярностью в столичных ‘салонах’.
С 70-х годов тема нигилизма становится для Лескова неактуальной. Если она еще сильно звучит в ‘Соборянах’ [1872], то в следующих вещах — ‘Запечатленный ангел’ [1873], ‘Очарованный странник’ [1873], ‘На краю света’ [1876] и других — интерес Лескова направляется почти всецело в сторону церковно-религиозных и моральных вопросов.
К этому периоду относится сближение Лескова с правыми общественными кругами: славянофилами и правительственной партией Каткова, в журнале которого (‘Русский вестник’) он печатается в 70-х годах. В это время определяется морально-религиозный характер его творчества, приведший его к концу жизни к сближению с Л. Толстым. Однако церковно-исторические и религиозные вопросы уживались у Л. с неугасавшим в нем интересом к общественной жизни. Все творчество Л. дает исключительно богатый материал для широкой картины дореформенной и пореформенной России, невежество, бюрократический строй и социальный гнет к-рой Л. раскрыл с исключительной остротой. В особенности излюбленным материалом был для Л. быт духовенства, чиновничества и крестьян. Поразительной силы достигает сатира Л. в таких вещах, как ‘Смех и горе’, ‘Загон’ и др. ‘Мелочи архиерейской жизни’, печатавшиеся в 1878—1883 очерки из быта высшего духовенства, возбуждают неудовольствие против Л. в высших сферах, в результате которого Лесков увольняется ‘без прошения’ из ученого комитета министерства народного просвещения, в котором он служил с 1874. Этим ознаменовался разрыв Лескова с катковской партией и новое сближение с сильно поправевшими в 80-х годах либеральными кругами. Отход от церковности и сближение с Л. Толстым довершают умственные блуждания Лескова. ‘Во всяком случае, теперь, — писал он Микулич-Веселитской в 1893, — я бы не стал их (‘Соборян’ — П. К.) писать и охотно написал бы ‘Записки Расстриги’, а может быть еще напишу… Клятвы разрешать, ножи благословлять, браки разводить, детей закрепощать, выдавать тайны, держать языческие обычаи пожирания тела и крови, прощать обиды, сделанные другому, оказывать протекцию у создателя или проклинать и делать еще тысячи пошлостей и подлостей, фальсифицировать все заповеди и просьбы повешенного праведника — вот что я хотел показать людям… Но это, небось, называется ‘толстовство’, а то, нимало не сходное с учением Христа, есть православие. Я и не спорю, когда его называют этим именем, но оно не христианство’. Общественно-политические и моральные убеждения Лескова, всегда отрицательно относившегося к ‘чистому искусству’, пронизывают все его вещи. Начав свою литературную деятельность с общественно-психологического романа (‘Некуда’, ‘На ножах’), Лесков уже в нем борется с традиционными особенностями дворянского романа той поры: эгоцентризмом его композиции, медленностью его темпов, с элегизмом описаний, — всему этому противопоставляя, с одной стороны, фабульную нагроможденность, сюжетный детектив и, с другой — широчайшую вереницу бытовых жанристских зарисовок. Эти две, казалось бы взаимно исключающие стихии прекрасно уживаются у Л. (например ‘Соборяне’). Неудача ‘На ножах’ заставляет Лескова отказаться от романа и приводит его к хронике, очерку, публицистической статье, в которых Л. обращается к народному ‘сказу’ (‘Блоха’), к использованию сюжетов древне русских прологов (‘Мелочи архиерейской жизни’), к стилизациям под изографическое искусство древности (‘Запечатленный ангел’), к легендам (о ‘Совестном Даниле’, ‘Невинный Пруденций’) и т. п.
‘Интересность’ подаваемого материала с 70-х годов начинает доминировать в творчестве Л. Установка на сообщение ‘интересных’ фактов приводит Л. к документализму и к своеобразной экзотичности материала. Отсюда же портретность героев его произведений, в которых современники не без основания усматривали памфлеты. Л. обращается для своих рассказов к историческим мемуарам, архивам, используя старинные народные легенды, сказания, ‘прологи’, жития, тщательно собирая фольклорный материал, ходячие анекдоты, каламбуры и словечки.
Отталкиваясь от традиций дворянской литературы по линии тематики и композиции, Лесков отталкивался от нее и по линии языка. Господствующему в литературе стершемуся языку Лесков противопоставляет тщательную работу над словом. Сказ и стилизация — основные методы лесковской стилистики. Почти во всех его рассказах повествование ведется через рассказчика, особенности говора к-рого Л. стремится передать. Одной из своих главных заслуг он считает ‘постановку голоса’, заключающуюся ‘в уменьи овладеть голосом и языком своего героя и не сбиваться с альтов на басы. В себе я старался развивать это уменье и достиг кажется того, что мои священники говорят по-духовному, мужики — по-мужицкому, выскочки из них и скоморохи — с выкрутасами и т. д. От себя самого я говорю языком старинных сказок и церковно-народным в чисто лит-ой речи’. Все это делало вещи Л. — ‘музеем всевозможных говоров’.
Одним из излюбленных приемов языка Л. были искажения речи и ‘народная этимология’ непонятных слов. Мелкоскоп, долбица умножения, популярный советник, вексельбанты, хап-фрау, непромокабли, укушетка, верояции и пр. встречаются у Л. на каждой странице, оскорбляя пуристское ухо его современников и навлекая на него обвинения в ‘порче языка’, ‘вульгарности’, ‘шутовстве’, ‘вычурности’ и ‘оригинальничании’. Причудливость и антикварная манера письма вместе с богатством фабульных моментов и остротой сюжетных ситуаций делают Л. мастером новеллы, вносящим в ‘высокую’ лит-ру элементы своеобразного изысканного лубка (см. в особенности ‘Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе’, ‘Леон дворецкий сын’, ‘Заячий ремиз’ и др.). Все эти элементы его стиля делают Л., стоявшего особняком в современной ему лит-ре, продолжателем и обновителем традиций буржуазной литературы тридцатых — сороковых годов (Вельтман, Даль), сближают его с работой таких этнографов-беллетристов, как П. Якушкин, П. Мельников-Печерский и др.
Не получив при жизни заслуженной им лит-ой оценки, презрительно трактовавшийся критиками как ‘писатель-анекдотист’, Л. получает полное признание только в буржуазной лит-ре XX в., культивировавшей орнаментальную работу над языком, сказ, тягу к фольклору. Его стилистическая система сказалась в творчестве Ремизова (см.), Замятина (см.), в прозе А. Белого и через них в работе ‘Серапионовых братьев’ и в особенности у Зощенко (см.). В наши дни нового подъема ‘проблемного’ романа, выдвинувшего на первый план общественно-политические задачи социалистического строительства, неизбежно падает интерес к Л., чуждому ведущим тенденциям совет. лит-ры. За автором ‘Левши’ остается однако значение бытописателя определенной среды и одного из лучших мастеров русской прозы.
I. Наиболее полное, но далеко не охватывающее написанное Лесковым и разбросанное по журналам Собрание сочинений Н. С. Лескова, издание 3-е, А. Ф. Маркса, 36 тт., СПБ, 1902—1903 (приложение к ‘Ниве’). В последнее время опубликованы: Оскорбленная Нетэга, ‘Невский альманах’, кн. II, П., 1917, Евреи в России, Гиз, П., 1919, Заячий ремиз, изд. ‘Круг’, М. — Л., 1922, Амур в лапоточках, изд. ‘Время’, Л., 1924, Избранные сочинения, ред. текста и комментарии В. Эйхенбаума, вступит. статья Л. Цырлина, ‘Academia’, М. — Л., 1931, ‘Очарованный странник’, иллюстрир. изд. с вступ. статьей В. И. Невского, ‘Academia’, М. — Л., 1932.
II. Фаресов А. И., Против течения, П., 1904, Волынский А. Л., Н. С. Лесков, ‘Эпоха’, Петроград, 1923, Эйхенбаум Б. М., Лесков и современная проза, в сборн. ‘Литература’, Л., 1927, Эйхенбаум Б. М., Лесков и литературное народничество, в его сборнике ‘Мой временник’, Л., 1929, Плещунов Н. С., Заметки о стиле повестей Лескова, Баку, 1928, Елеонский, Чортовы куклы Лескова, ‘Печать и революция’, 1928, No 8, Цейтлин А. Г., Сюжетика антинигилистического романа, ‘Литература и марксизм’, 1929, кн. II.
III. Библиографию произведений Лескова см. у Быкова Н. В., Собр. сочин. Лескова, СПБ, 1890, т. X, и у Шестерикова С. П., К библиографии сочин. Лескова, ‘Известия Отд. русского яз. и словесности Росс. академии наук’, т. XXX, 1925, Венгеров С., Источники словаря русских писателей, т. IV, П., 1917, Мезьер А. В., Русская словесность с XI по XIX ст. включительно, ч. 2, СПБ, 1902, Владиславлев И., Русские писатели XIX—XX вв., изд. 4-е, Л., 1924, Его же, Литература великого десятилетия, том I, Гиз, Москва — Ленинград, 1928.
Источник текста: Литературная энциклопедия: В 11 т. — [М.], 1929—1939. Т. 6. — М.: ОГИЗ РСФСР, гос. словарно-энцикл. изд-во ‘Сов. Энцикл.’, 1932. — Стб. 312—319.
Оригинал здесь: http://feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/le6/le6-3121.htm