Н. А. Лейкинъ.
Н. А. Лейкинъ.
Мученики охоты.
Мученики охоты.
Юмористическіе разсказы.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., No 2
1880.
ЛКАРЬ-ЛЮБИТЕЛЬ.
ЛКАРЬ-ЛЮБИТЕЛЬ.
Лекарь-любитель, Лейкин Николай Александрович, Год: 1880
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Хозяинъ дома вводитъ гостя въ небольшую комнатку съ полками, на которыхъ помщаются банки съ химическими препаратами, травами и кореньями. На стол колбы съ ретортами, спиртовая лампа, фарфоровыя ступки. Пахнетъ кислотами, спиртами.
— Вотъ въ этомъ уголк, доложу вамъ, я отршаюсь отъ міра, разсказываетъ онъ.— Забываю обо всемъ меня окружающемъ и превращаюсь, такъ сказать, въ…
— Въ дурака, подсказываетъ сопровождающая хозяина жена.
— Ничего не значитъ, матушка, пусть въ дурака. И Галлилея называли дуракомъ за его систему, и на Фультона смотрли какъ на сумасшедшаго, когда онъ изобрталъ пароходъ. Со всми великими людьми было то-же самое. А вотъ какъ я составлю такой элексиръ, который замнитъ вс досел существующія лкарства, такъ ты тогда другое запоешь. Только ужъ предупреждаю: когда на моей улиц будетъ праздникъ, тогда ко мн не подступайся. Я теперь только молчу, а ужъ тогда отъ меня тоже, кром ‘дуры’, ничего не услышишь. Долженъ вамъ сказать, обращается къ гостю хозяинъ:— у меня ужъ и теперь есть пилюли, помогающія почти отъ всхъ болзней. И вдь составъ-то пустяковый. У меня въ нихъ — уголь, какъ всепоглощающее, камфора, какъ успокоивающее, и еще одно возбуждающее средство, которое составляетъ мой секретъ. Только на смертномъ одр и повдаю я его кому нибудь, а ужъ ежели умру скоропостижно — аминь. Тайна ляжетъ со мной въ могилу, потому что боле какъ одному человку и то достойному, и то подъ страшной клятвой хранить въ тайн, я свой секретъ повдать не намренъ. Кстати, не болитъ-ли у васъ что нибудь?
— Нтъ-съ, я совершенно здоровъ, отвчаетъ гость:
— Не можетъ быть-съ. Абсолютно здороваго человка въ природ не бываетъ. Непремнно у него что нибудь да болитъ. Организмъ человка давно уже подгнилъ и разсшатался даже въ эмбріональномъ состояніи, такъ сказать, въ графовомъ пузырьк. Человкъ боленъ уже въ утроб своей матери, и по настоящему, прежде чмъ допустить ребенка родиться на свтъ, его надо лчить. Ну, покайтесь, что вы нездоровы! Вотъ тогда, кстати, и испробовали-бы на себ магическое дйствіе моихъ пилюль, а главное уврились-бы, дуракъ я, какъ утверждаетъ жена, или не дуракъ.
— Но, ей-Богу, у меня ничего не болитъ.
— Да чего вы боитесь? Вдь всего только одну пилюльку… Вреда никакого. Долженъ-васъ предупредить, что для успокоенія моихъ паціентовъ въ томъ, что въ пилюляхъ нтъ никакой отравы, я самъ всегда глотаю первую пилюлю и ужъ вторую предлагаю страждущимъ. Значитъ, и насчетъ этого вы можете быть покойны.
— Я совершенно увренъ въ этомъ, но зачмъ-же я буду глотать? Тамъ все-таки камфора есть.
— И вы боитесь камфоры! Да знаете-ли вы, что камфора одна исцляетъ отъ тридцати болзней. Насчетъ камфоры пустые предразсудки.
— Представьте, до чего у него сильна страсть лчить: онъ нашей горничной платитъ по двугривенному за проглатываніе каждой пилюли, вставила слово жена.
— Вретъ, вретъ, не слушайте! Всего только одинъ разъ и подарилъ ей за это байковый платокъ да старую выденную молью мховую шапку для ея кума.
— И дворнику скажешь не платилъ? Не нанималъ его, чтобъ онъ у тебя лчился?— Нанималъ-то нанималъ, сознался хозяинъ.— Надо-же чмъ нибудь разсявать невжество, ну я и прибгнулъ къ подкупу.
— И вдь какой случай… Предложилъ онъ нашему дворнику по пятіалтынному за каждую пилюлю. Тотъ обрадовался да какъ хватитъ цлую горсть пилюль въ ротъ и принялся жевать. ‘Давай, говоритъ, баринъ, три рубля, я штукъ двадцать пять сълъ’. Что вы думаете? Вдь человкъ-то посл этого на стну ползъ!
— Это отъ возбуждающаго. Дйствительно у него даже разширеніе зрачковъ тогда сдлалось, но за то теперь человкъ здоровъ какъ быкъ. Такъ вы не хотите проглотить одну пилюльку? А какимъ-бы я васъ, батюшка, хересомъ за это попотчивалъ, такъ просто пальчики оближете! не унимался хозяинъ.
— Нтъ, благодарю васъ. Зачмъ-же я буду глотать такія вещи, отъ которыхъ на стну лзутъ?
— Ну, съ одной-то не ползете. Вдь тотъ хватилъ цлую горсть. А право было-бы хорошо. Сейчасъ-бы вы почувствовали облегченіе и эдакую необъяснимую легкость во всемъ тл.
— Зачмъ мн облегченіе, коли я ничмъ не страдаю.
— Позвольте вамъ не поврить. А отчего у васъ лицо блдно, отчего вы морщитесь?
— Мозоль болитъ.
— Такъ вдь эти пилюли и отъ мозолей отлично помогаютъ. Вотъ и экспериментъ!
— Нтъ, ужъ увольте.
— Послушайте, еще одно предложеніе. За дв пилюли я вамъ подарю тотъ сигарочный ящикъ съ органчикомъ, что вамъ такъ нравится.
Гость вспыхнулъ.
— Послушайте, за кого вы меня считаете?
— А вы меня за кого считаете, позвольте васъ спросить? Я стремлюсь всей душой на пользу человчества, а вы смотрите на меня какъ на дурака.
— Напротивъ. Я очень цню ваши познанія и считаю васъ за ученаго человка.
— Пожалуста, не разводите бобы. Такъ я вамъ и поврилъ! А отчего вотъ теперь, когда вы смотрите на меня, углы вашего рта раздвигаются въ какую-то улыбку? Довольно, милостивый государь, и я вамъ вотъ что скажу: ежели вы не сдлаете мн удовольствіе и не проглотите сейчасъ пилюлю, то у меня есть вашъ просроченный вексель. Ждалъ за вами деньги я уже достаточно. Возьму да и предъявлю его ко взысканію.
— Ваша воля, вы хозяинъ, развелъ руками гость.
— Михаилъ Трифоновичъ, да ты не въ ум!.. Тебя просто на цпь надо! вступилась за гостя жена.— Кто-же посл этого насъ посщать будетъ?
— И не надо. Какой прокъ изъ эдакихъ гостей? Поишь, кормишь, угощаешь, не знаешь гд посадить человка, а онъ изъ-за одной пилюли упрямится! Да у меня, милостивый государь, вчера въ вагон конножелзки посторонняя старуха, первый разъ меня въ глаза видвши, и та дв пилюльки безпрекословно отъ зубной боли приняла, когда я ей предложилъ. Старуха, а вы молокососъ и то не хотите уважить просьбу почтеннаго человка. Кондукторъ тоже проглотилъ отъ рзи въ живот.
— Послушай, Михайла Трифонычъ, да вдь у тхъ все-таки зубъ и животъ болли, а у Владиміра Сергевича ничего не болитъ, уговаривала мужа жена.
— Вретъ онъ. Онъ весь боленъ. Вонъ у него даже ноги трясутся. Да у меня не чета вамъ люди лчились: состоятельные и въ чинахъ. Генералъ Тромбоновъ полгода глоталъ отъ ревматизма и наврное-бы вылчился, ежели-бы не умеръ ударомъ. У полковницы Куролесовой какъ поясница заболитъ — сейчасъ она ко мн прізжаетъ: ‘дайте вашего магическаго средства’. Кто у графини Вальдшнепфъ собаку отъ паршивости вылчилъ? Я. По чьей милости выздной лакей княгини Разуваевой запоемъ пить пересталъ? По моей. Купецъ Бумажкинъ и посейчасъ несетъ мн къ каждому празднику фуляровые платки въ подарокъ за то, что я у его жены дв бородавки съ носа свелъ. Ахъ, вы, орясина! Дерево стоеросовое!
Гость схватился за шляпу.
— Прощайте, коли такъ. Ругательства ваши я сносить не намренъ, сказалъ онъ.
— Еще смешь прощаться! Вонъ изъ моего дома, а надняхъ жди повстку отъ мироваго! Какъ пить дамъ, взыщу съ тебя по векселю!
Хозяинъ схватилъ стеклянную реторту и замахнулся. Гость выскочилъ изъ комнаты.