Леди Ледлоу, Гаскелл Элизабет, Год: 1858 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 225 минут(ы)

ЛЕДИ ЛЕДЛОУ (*).

(*) Изъ ‘Household Words’, Диккенса.

I.

Я теперь старуха и въ моей юности много было не такъ, какъ теперь. Въ наше время мы путешествовали не иначе, какъ въ каретахъ, вмщавшихъ въ себ шесть человкъ, эти кареты впродолженіе двухъ дней прозжали разстояніе, которое честной народъ прозжаетъ теперь въ нсколько часовъ съ шумомъ, брызгами и съ такимъ пронзительнымъ свистомъ, что легко можно оглохнуть. Въ наше время письма приходили три раза въ недлю, а въ нкоторыхъ мстахъ Шотландіи, гд я жила, когда была двочкой, почта приходила только разъ въ мсяцъ, но за-то письма были дйствительно письмами въ то время, мы чрезвычайно цнили ихъ и читали и изучали, какъ книги. Въ настоящее время почта съ шумомъ приходитъ два раза въ день, привозитъ коротенькія отрывочныя записки, безъ начала и конца, и состоящія по-большей-части изъ какой-нибудь одной сильной фразы, которую благовоспитанные люди едва ршились бы произнесть, полагая, что она слишкомъ-отрывиста. Хорошо все это, пожалуй, перемнилось къ-лучшему — я готова признать это, но въ настоящее время вы ни за что не найдете такую женщину, какова была леди Ледлоу.

Я постараюсь познакомить васъ съ нею. Это не исторія, мой разсказъ не иметъ ни начала, ни средины, ни конца.

Мой отецъ былъ бдный пасторъ и имлъ многочисленную семью. Про мою мать говорили всегда, что въ ея жилахъ течетъ хорошая кровь, когда она хотла блеснуть передъ людьми, среди которыхъ судьба поставила ее (то были преимущественно богатые демократы-мануфактуристы, говорившіе только о свобод и о французской революціи), то надвала манжеты, обшитыя настоящими старыми англійскими кружевами, которыя непремнно были сильно заштопаны, но которыхъ нельзя было купить ни за что на свт, потому-что искусство длать такія кружева исчезло вмст съ временемъ. Эти манжеты, какъ говорила моя мать, свидтельствовали о томъ, что ея предки значили нчто въ то время, когда предки богатыхъ людей, которые теперь смотрли на ней свысока, были ничто, если только у нихъ были предки. Не знаю, замчалъ ли кто-нибудь, кром нашего семейства, эти манжеты, но мы вс, дти, преисполнялись гордостью, когда моя мать надвала ихъ, и подымали головы, какъ подобало потомкамъ леди, которая прежде обладала кружевами. Мой милый отецъ часто говорилъ намъ, что гордость — великій грхъ, но намъ позволяли гордиться только манжетами моей матери, и она была такъ невинно-счастлива, когда надвала ихъ (бдная матушка! нердко она надвала ихъ съ весьма-изношеннымъ и полинялымъ платьемъ), что я, посл всхъ уроковъ жизни, все еще считаю эти манжеты благословеніемъ нашего семейства. Вы думаете, что я ужь и забыла про леди Ледлоу — нисколько. Леди, которой принадлежали кружева. Урсула Генбри, была бабушкою моей матери и миледи Ледлоу. И вотъ, когда мой бдный отецъ умеръ и моя мать находилась въ крайне-затруднительномъ положеніи, не зная что ей длать съ своими девятью дтьми, и перебирала въ мысляхъ лицъ, на помощь которыхъ она могла бъ надяться, леди Ледлоу прислала письмо и предлагала помощь. И теперь еще вижу я это письмо: большой листъ толстой желтой бумаги съ прямымъ широкимъ полемъ, оставленнымъ съ лвой стороны письма, написаннаго тонкимъ почеркомъ, письма, заключавшаго въ себ на томъ же пространств бумаги гораздо-боле, нежели вс письма настоящаго времени. Письмо было запечатано гербовою печатью, ромбомъ, такъ-какъ леди Ледлоу была вдова. Моя мать указала намъ прежде всего на девизъ: ‘Foy et Loy’ и на гербъ рода. Генбри, а потомъ ужь распечатала письмо. Она, казалось, боялась прочесть, что было написано, движимая нжною любовью къ своимъ осиротлымъ дтямъ, она, какъ я ужь сказала, писала ко многимъ лицамъ, отъ которыхъ, если говорить правду, не имла никакихъ правъ требовать помощи, ихъ холодные, жосткіе отвты не разъ заставляли ее плакать, когда она думала, что никто изъ насъ не смотритъ на нея. Я даже не знаю, видла ли она леди Ледлоу когда-нибудь, я знала о ней только то, что она была знатная дама, бабушка которой приходилась сводною сестрою прабабушк моей матери, но я ничего не слышала ни о ея характер, ни о ея положеніи, и сомнваюсь, чтобъ и мать моя знала что-либо.

Я стала за матерью и старалась черезъ ея плечо прочесть письмо, оно начиналось такъ: ‘Дорогая кузина Маргарита Даусенъ’, и съ той минуты, когда я прочла эти слова, сердце мое забилось надеждой. Она писала… но я, кажется, могу припомнить собственныя ея слова:

‘Дорогая кузина Маргарита Даусенъ, я была чрезвычайно опечалена, услышавъ о потер, которую вы понесли въ смерти такого добраго мужа и такого почтеннаго пастора, какимъ былъ, какъ я всегда слышала, уважаемый всми мой покойный кузенъ Ричардъ.’

— Прочти! сказала моя мать, указывая пальцами на это мсто:— прочти это вслухъ малюткамъ: пусть они услышатъ, какою доброю славою пользовался ихъ отецъ всюду и какъ хорошо отзываются о немъ т, которыхъ онъ не видалъ никогда. Кузенъ Ричардъ, какъ мило пишетъ ея милость! Продолжай, Маргарита!

Говоря это, она отерла глаза и приложила палецъ къ губамъ, чтобъ унять мою маленькую сестру, Цецилію, которая принялась-было болтать и шумть, не имя никакого понятія о важности письма.

‘Вы пишете, что остались съ девятью дтьми. У меня также было бы девять, еслибъ мои вс были живы. У меня остался одинъ Рудольфъ, теперешній лордъ Ледлоу. Онъ женатъ и большею частью живетъ въ Лондон. Но я держу у себя въ Коннингтн шесть молодыхъ двушекъ, я содержу ихъ, какъ своихъ дочерей и только, можетъ-быть, нсколько ограничиваю ихъ относительно платья и пищи, которыми пользуются молодыя леди, принадлежащія къ лучшему кругу и обладающія состояніемъ. Эти молодыя особы, принадлежащія къ хорошимъ семействамъ, хотя и неимющія средствъ, составляютъ мое всегдашнее общество, и я стараюсь исполнять свой долгъ въ-отношеніи къ нимъ, какъ приличествуетъ христіанк. Одна изъ этихъ молодыхъ двицъ умерла (въ своемъ семейств, съ которымъ похала повидаться) въ прошломъ ма. Вы обязали бы меня, еслибъ позволили вашей старшей дочери занять ея мсто въ моемъ домашнемъ быту. Ей, по моему разсчету, лтъ шестнадцать. Она найдетъ здсь подругъ, которыя только нсколько старше ея. Я одваю моихъ молодыхъ подругъ на свой счетъ и, сверхъ-того, каждой изъ нихъ даю небольшую сумму на мелкіе расходы. Случай выйти замужъ представляется здсь очень-рдко, такъ-какъ Коннингтнъ весьма отдаленъ отъ всхъ городовъ. Нашъ пасторъ — глухой старикъ-вдовецъ, мой управляющій женатъ, что жь касается фермеровъ, живущихъ по сосдству, то они, натурально, не могутъ обратить на себя вниманіе молодыхъ двицъ, находящихся подъ моимъ покровительствомъ. Когда же одна изъ двицъ захочетъ выйти замужъ и я довольна ея поведеніемъ, то я длаю ей свадебный обдъ, даю платья и бль, тмъ же, которыя останутся у меня до моей смерти, я назначу въ моемъ завщаніи небольшой капиталъ. Я предоставляю самой себ уплачивать ихъ путевыя издержки, потому-что, съ одной стороны, не люблю, чтобъ двушки разъзжали безъ нужды, съ другой же, не желаю, чтобъ слишкомъ-продолжительное отсутствіе изъ семейства ослабило естественныя узы.

‘Если мое предложеніе нравится вамъ и вашей дочери — или, лучше сказать, если оно нравится вамъ, такъ-какъ я уврена, что ваша дочь воспитана хорошо и не вздумаетъ противиться вашему желанію — то увдомьте меня о томъ, дорогая кузина Маргарита Даусенъ, и я вышлю за вашею дочерью экипажъ въ Кевистокъ, мстечко, до котораго идетъ почтовая карета.’

Моя мать положила письмо и долго сидла молча.

— Я не буду знать, что длать безъ тебя, Маргарита.

Молодая неопытная двушка, я за минуту передъ тмъ была въ восторг отъ мысли о новомъ мст, о новой жизни, но потомъ, исполненный грусти взоръ моей матери, плачъ дтей, нежелавшихъ разлуки со мною…

— Матушка, я не поду! сказала я.

— Теб будетъ лучше тамъ, возразила она, качая головой.— Леди Ледлоу женщина весьма-могущественная: она можетъ помочь твоимъ братьямъ. Нельзя не принять ея предложенія.

Посл долгихъ совщаній, мы приняли его.

Мы были вознаграждены, или такъ мы думали, потому-что, впослдствіи, когда я узнала леди Ледлоу, я узнала и то, что она исполнила бы свой долгъ въ-отношеніи къ-намъ, родственникамъ, лишеннымъ всякой помощи, и въ такомъ случа, еслибъ мы даже не приняли ея благосклоннаго предложенія, помстивъ одного изъ моихъ братьевъ въ пріютъ Христа.

Вотъ какимъ образомъ узнала я леди Ледлоу.

Я хорошо помню тотъ день, когда пріхала въ Генбри-Кортъ, посл обда. Леди послала встртить меня въ ближайшемъ город, гд останавливалась почтовая карета. ‘Старый грумъ, кажется, изъ Генбри-Корта, спрашиваетъ васъ’, сказалъ мн прислужникъ на почтовой станціи: ‘не васъ ли зовутъ Даусенъ?’ Мн стало страшно, и когда я потеряла изъ виду защитника, которому вврила меня моя мать, я впервые начала понимать, что значатъ слова: ‘идти къ чужимъ’. Меня подсадили въ высокій кабріолетъ съ верхомъ (эти кабріолеты назывались въ то время шезами), и мой спутникъ медленно и осторожно повезъ меня по самой пастушеской стран, какой я никогда не видывала до того времени. Мало-по-малу мы стали подниматься на обширную возвышенность, грумъ слзъ съ своего мста и пошелъ впереди лошадей. Мн также очень хотлось пройтись пшкомъ, но я не знала, много ли могла пройти, а главное, я не смла попросить, чтобъ мн помогли спуститься съ высокихъ подножекъ кабріолета. Наконецъ, мы поднялись на вершину: то было обширное, освжаемое втеркомъ, очищенное, незагороженное мсто, называвшееся, какъ я посл узнала, мстомъ для охоты. Грумъ остановился, перевелъ духъ, потрепалъ лошадь и затмъ снова слъ рядомъ со мною.

— Далеко ли намъ до Генбри-Корта? спросила я.

— Далеко ли, миссъ? Намъ осталось прохать еще миль десять.

Такъ начали мы разговаривать и продолжали довольно-живо. Онъ, казалось, боялся начать разговоръ со мною, также точно, какъ я боялась заговорить съ нимъ первая, но онъ преодоллъ свою робость скоре меня. Я предоставила ему выборъ предметовъ разговора, хотя очень-часто не могла понять, что было въ нихъ интереснаго, напримръ, больше четверти часа разсказывалъ онъ объ удивительной пород, которую получилъ отъ какого-то лисовика, лтъ тридцать назадъ, и говорилъ о всевозможныхъ норахъ и ходахъ, предполагая, вроятно, что я знаю все это такъ же хорошо, какъ и онъ, а я все это время думала, что это за животное — лисовикъ.

Когда мы прохали мсто для охоты, дорога стала хуже. Въ настоящее время человкъ, невидвшій проселочныхъ дорогъ пятьдесятъ лтъ назадъ, не можетъ и вообразить себ, каковы он были. Намъ приходилось прыгать, какъ говорилъ мой спутникъ Рендель, почти всю дорогу по глубокимъ, наполненнымъ тиною колеямъ, и ужасные толчки, которые безпрестанно получала я, безпокоили меня въ одноколк до такой степени, что я вовсе не могла смотрть на окружавшіе меня предметы и должна была крпко держаться. Дорога была очень-грязна, такъ-что я не могла бы идти пшкомъ не выпачкавшись, а я не хотла представиться леди Ледлоу въ первый разъ въ такомъ вид. Но лишь только мы выхали на поля, гд кончалась грязь, я попросила Ренделя помочь мн сойти, когда увидла, что могла пройти по полямъ, не загрязнивъ платья, Рендель, исполненный нжнаго, состраданія къ своей упарившейся лошади, утомленной тяжкою здою по грязной дорог, ласково поблагодарилъ меня и помогъ мн быстро соскочить на землю.

Поля постепенно спускались къ лощин, которую съ каждой стороны замыкали ряды высокихъ вязовъ: можно было подумать, что въ прежнее время это была обширная длинная аллея. Мы спустились по поросшему травою откосу и въ конц тнистаго спуска увидли заходившее солнце. Вдругъ мы подошли къ длинному ряду ступеней.

— Не хотите ли сбжать, миссъ, а я объду кругомъ и встрчу васъ внизу, а потомъ вы лучше сядьте опять, а то миледи останется недовольна, если увидитъ, что вы пришли пшкомъ.

— А разв домъ близко? спросила я, вдругъ остановясь при этой мысли.,

— Вотъ онъ, миссъ, сказалъ онъ, указывая своимъ хлыстомъ на нсколько кривыхъ трубъ, возвышавшихся въ глубокой тни, изъ-за группы деревьевъ. Эти деревья окаймляли собой большой квадратный лугъ у подошвы крутаго откоса, на краю котораго мы стояли.

Я, не спша, спустилась по ступенямъ и встртилась внизу съ Ренделемъ и одноколкой, взявъ боковою дорогою влво, мы медленно объхали кругомъ и въхали въ ворота на большой дворъ, находившійся передъ домомъ.

Дорога, по которой мы пріхали, вела прямо къ надворной сторон зданія.

Генбри-Кортъ — обширный домъ изъ краснаго кирпича, по-крайней-мр, онъ частью обложенъ краснымъ кирпичемъ, привратницкая и стны, окружающія зданіе, изъ кирпича, на каждомъ углу каменныя украшенія, двери и окна, какіи вы видите въ Гемптен-Корт. Съ надворной стороны крыша, двери съ сводами и каменные средники у оконъ — все это (такъ обыкновенно говорила намъ леди Ледлоу) служитъ доказательствомъ, что Генбри-Коргъ былъ нкогда монастыремъ. Тутъ была и комната настоятеля, только мы называли ее комнатой мистрисъ Медликоттъ, была и рига, въ которой хранилась собранная десятина и которая была такъ же обширна, какъ церковь, были и цлые ряды садковъ, къ которымъ въ прежнее время обыкновенно прибгали монахи въ постные дни. Но все это я увидла только впослдствіи. Въ первый же день я только замтила большое ползучее растеніе (которое, говорятъ, первый привезъ въ Англію одинъ изъ предковъ леди), вполовину покрывавшее лицевую сторону зданія. Какъ я неохотно разсталась съ своимъ защитникомъ въ почтовой карет, такъ же неохотно разсталась я теперь съ Ренделемъ, моимъ новымъ другомъ, съ которымъ была знакома всего три часа. Но нельзя было помочь моему горю: я должна была идти въ домъ. Пройдя мимо величественнаго стараго джентльмена, отворившаго мн двери, а вошла въ большую залу на правой рук, которую послдніе солнечные лучи освщали чуднымъ краснымъ свтомъ, джентльменъ пошелъ потомъ впереди меня, мы поднялись нсколько ступенекъ и прошли по возвышенію, служившему, какъ я узнала впослдствіи, мстомъ обда для важныхъ лицъ, потомъ мы повернули влво, прошли цлый рядъ комнатъ, окнами въ великолпный садъ съ безчисленнымъ множествомъ цвтовъ, которые я замтила, несмотря на то, что уже были сумерки. Выйдя изъ послдней комнаты, мы поднялись на четыре ступени, затмъ мой проводникъ отдернулъ тяжелую шелковую занавску и я находилась въ присутствіи леди Ледлоу.

Она была очень-мала ростомъ и держала себя весьма-прямо. На ней былъ надтъ огромный кружевной чепецъ, чуть не вполовину всей ея фигуры, изъ-подъ него едва было видно ея голову (чепчики, которые завязывались подъ подбородкомъ, вошли въ употребленіе позже, и миледи очень не жаловала ихъ, говоря что дама въ такомъ убор все-равно, что въ ночномъ чепц). Спереди на чепц красовался большой бантъ изъ блыхъ атласныхъ лентъ, кругомъ головы шла широкая повязка изъ тхъ же лентъ, крпко-державшая чепецъ на мст. Дорогая индійская муслиновая шаль была наброшена на ея плечи и грудь, на леди былъ передникъ изъ той же матеріи, черное шелковое платье съ короткими рукавами и манжетами, шлейфъ котораго былъ продтъ сквозь карманную проршку, длятого, чтобъ укоротить платье до удобной длины, изъ-подъ платья виднлась стеганая шелковая юбка цвта лавенды. Полосы леди были блы какъ снгъ, но я едва могла видть ихъ: они почти совершенно были закрыты чепцомъ, ея кожа, несмотря на лта, напоминала воскъ цвтомъ и твердостью, глаза она имла большіе, темноголубые, въ ея молодости они, должно-быть, составляли всю ея красоту, потому-что, сколько я могу припомнить, ни ротъ, ни носъ не представляли ничего особеннаго. У ея стула стояла большая налка съ золотымъ набалдашникомъ, но, кажется, палка служила боле признакомъ важности и достоинства, нежели для употребленія, по-тому-что старая леди, когда хотла, ходила такъ же легко и бодро, какъ пятнадцатилтняя двушка, во время раннихъ прогулокъ по утрамъ, она бродила по аллеямъ такъ же, какъ любая изъ насъ.

Она встала, когда я вошла въ комнату. Я присла у самыхъ дверей (моя матушка всегда говорила мн, что того требуетъ приличіе) и невольно приблизилась къ миледи. Она не протянула своей руки, но поднялась на цыпочки и поцаловала меня въ об щеки.

— Вы озябли, дитя мое. Вы напьетесь чаю со мною.

Она взяла со стола небольшой колокольчикъ и позвонила, изъ передней вошла въ комнату горничная и (все, казалось, ужь было приготовлено и ждало моего прибытіи) принесла фарфоровый сервизъ съ готовымъ чаемъ и тарелку съ тоненькими кусочками хлба съ масломъ, которые я могла бы състь вс безъ всякаго усилія — такъ голодна была я посл моей продолжительной поздки. Горничная сняла съ меня салопъ, и я сла, чрезвычайно-смущенная тишиною, осторожными шагами горничной по толстому ковру и нжнымъ голосомъ и яснымъ произношеніемъ леди Ледлоу. Чайная ложка ударилась о чашку съ рзкимъ шумомъ, этотъ шумъ, казалось, былъ здсь такъ необыкновененъ и неумстенъ, что я сильно покраснла. Глаза леди встртились съ моими… взоръ темноголубыхъ глазъ ея былъ въ то же время и проницателенъ и мягокъ.

— У васъ руки очень озябли, моя милая, снимите перчатки (на мн были толстыя перчатки изъ ланьей кожи, и не смла снять ихъ безъ позволенія), дайте я потру и отогрю ваши руки… по вечерамъ теперь очень-холодно.

И она взяла мои большія красныя руки въ свои, мягкія, теплыя блыя руки, которыя были вс въ кольцахъ. Потомъ она пристально посмотрла мн въ лицо и сказала:

— Бдный ребенокъ! И вы самая старшая изъ девяти! У меня была дочь, которая теперь была бы вамъ ровесница, а все-таки не старшая изъ девяти.

Затмъ наступило молчаніе, потомъ она позвонила и приказала горничной, Адамсъ, показать мн мою комнату.

Комната была такъ мала, что, я думаю, она непремнно служила прежде кельей. Стны были каменныя, выбленныя, постель изъ благо канифаса. Съ каждой стороны кровати лежало на полу по небольшому куску краснаго половика и стояли два стула. Въ смежномъ чулан помщались мой рукомойникъ и туалетный столъ. На стн, прямо противъ кровати, былъ написанъ текстъ изъ священнаго писанія, ниже висла гравюра, довольно-обыкновенная въ т времена, изображавшая короля Георга и королеву Шарлотту со всми многочисленными дтьми ихъ до самой крошечной принцессы Амаліи въ дтской ходульк. Съ каждой стороны вислъ небольшой портретъ, также гравированный, съ лвой — Людовика XVI-го, съ правой — Маріи-Антуанетты. На камин лежали трутница и молитвенникъ. Сколько я помню, вотъ все, что было въ комнат. И дйствительно, въ то время люди не мечтали о письменныхъ столахъ, чернильницахъ, портфеляхъ, удобныхъ креслахъ и еще Богъ-всть о чемъ. Мы ходили въ наши спальни (такъ учили насъ), для того только, чтобъ одваться, спать, молиться.

Вскор меня позвали ужинать. Я послдовала за молодою леди, которая пришла за мною. Она повела меня внизъ по широкой отлогой лстниц въ большую залу, черезъ которую я проходила прежде, когда шла въ комнату леди Ледлоу. Въ зал находились еще четыре молодыя двицы, вс он стояли и не говорили ни слова, он поклонились мн, когда я вошла въ залу. Он были одты однообразно, какъ-бы по форм: муслиновые чепцы съ голубыми лентами, повязанными вокругъ головы, простые муслиновые платки, лиловые передники и суконныя цвтныя платья. Он стояли вс вмст неподалеку отъ стола, на которомъ поставленъ былъ ужинъ: пара холодныхъ цыплятъ, саладъ и сладкій пирогъ изъ фруктовъ. На возвышеніи помщался круглый столъ меньшаго размра, на немъ находились серебряная кружка съ молокомъ и небольшой круглый хлбецъ. Къ столу было придвинуто рзное кресло, на спинк котораго виднлась графская корона. Я думала, что кто-нибудь изъ двицъ заговоритъ со мною, но он были робки, а я и подавно, или тому была другая причина. Почти минуту спустя посл того, какъ я вошла въ дверь съ нижняго конца залы, леди появилась въ двери, которая вела на возвышеніе, мы присли чрезвычайно-низко, я сдлала это потому, что видла какъ низко присли другія. Она остановилась и съ минуту смотрла на насъ.

— Двицы, сказала она: — прошу васъ принять ласково Маргариту Даусенъ.

Он обходились со мною любезно, вжливо, какъ обращаются съ чужимъ человкомъ, но разговоръ касался только ужина. Когда ужинъ кончился и одна изъ насъ прочла молитву, миледи позвонила, служанки вошли въ комнату и убрали все со стола, потомъ он принесли небольшой налой и поставили его на возвышеніе, вс мы столпились около него, и миледи позвала одну изъ двицъ на возвышеніе и приказала ей читать псалмы и поученія, назначенныя для настоящаго дня. Какъ испугалась бы я, еслибъ была на ея мст! То не были молитвы. Миледи считала расколомъ имть другія молитвы кром тхъ, которыя находились въ молитвенник, какъ она сама не стала бы читать проповдь въ приходской церкви, такъ и не позволила бы читать молитвы въ частномъ дом никакому человку, непринадлежавшему къ духовному званію. Я даже не знаю, заслужилъ ли бы пасторъ ея одобреніе, еслибъ сталъ читать молитвы въ несвященномъ мст.

Она была фрейлиной королевы Шарлотты, такъ-какъ принадлежала къ древнему роду Генбри, который посл большаго могущества при Плантагенетахъ, и была наслдницею всей земли, остававшейся семейству отъ большихъ помстій, которыя въ прежнее время составляли четыре отдльныя графства. Генбри-Кортъ принадлежалъ ей по праву. Она вышла замужъ за лорда Ледлоу и долго жила въ его различныхъ помстьяхъ, не заглядывая въ свой ддовскій замокъ. Изъ всхъ ея дтей въ живыхъ остался только одинъ ребенокъ: они по большей части умерли въ имніяхъ лорда Ледлоу, вслдствіе этого миледи получила отвращеніе ко всмъ этимъ мстамъ и сильно желала вовратиться въ Генбри-Кортъ, гд она, двушкой, была такъ-счастлива. Я думаю, ея двичество было счастливйшею порою ея жизни, большая часть ея разсужденій въ то время, когда я узнала ее, казались чрезвычайно-странными, но они были общими, господствующими пятьдесятъ лтъ назадъ. Напримръ, въ то время, какъ я жила въ Генбри-Корт, только-что начали раздаваться требованія образованія, мистеръ Рекзъ завелъ воскресныя школы, нкоторые пасторы признавали столь же необходимымъ учить письму и ариметик, какъ чтенію. Миледи не хотла и слышать объ этомъ: это значитъ вводить равенство, сять революцію, говорила она. Когда приходила наниматься въ услуженіе молодая двушка, миледи требовала ее къ себ, разсматривала наружность и одежду и разспрашивала ее о ея семейств. Послднее обстоятельство имло въ глазахъ миледи особенную важность: она говорила, что двушка, которая останется равнодушною, когда ее изъ участія или изъ любопытства спросятъ о ея матери или о маленькомъ брат, или о сестр (если она не сирота), что такая двушка едва-ли будетъ хорошей служанкой. Потомъ она заставляла ее разуть ногу, чтобъ посмотрть, хорошо и опрятно ли была она обута. Потомъ приказывала ей прочесть молитву Господню и символъ вры. Затмъ спрашивала, уметъ ли она писать. Если первые пункты оказывались удовлетворительными, но въ то же время двушка умла писать, то лицо миледи омрачалось. Это обманывало ея ожиданія, она поставила себ за правило, отъ котораго никогда не уклонялась, не нанимать служанки, умющей писать. Миледи, однакожь, нарушала это правило, это случилось два раза и въ обоихъ случаяхъ она подвергла двушку большему и необыкновенному испытанію, заставивъ ее прочестъ наизусть десять заповдей. Одна живая, молодая двушка (мн было жаль ее, впрочемъ, она, впослдствіи, вышла замужъ за богатаго торговца сукнами, въ Шрьюзбри), которая выдержала испытаніе очень-удовлетворительно, если взять во вниманіе то, что она умла писать, испортила все дло, быстро присовокупивъ, посл десятой заповди:

— Если угодно вашей милости, я могу вести счеты.

— Ступай вонъ! торопливо воскликнула миледи.— Ты годишься только для торговли, а не мн въ услуженіе.

Двушка вышла изъ комнаты совершенно-убитая, не прошло, однакожъ, минуты, миледи послала меня распорядиться, чтобъ двушку прежде накормили, и дйствительно, она опять позвала ее къ себ, но дала ей Библію и приказала остерегаться французскихъ правилъ жизни, при помощи которыхъ французы стали рубить головы своимъ королямъ и королевамъ.

Бдная двушка, съ распухшими отъ слезъ глазами, сказала:

— Помилуйте, миледи, я не сдлаю никакого вреда мух, а не только-что королю, и я терпть не могу ни французовъ, ни лягушекъ.

Но миледи была неумолима и взяла къ себ двушку, которая не умла ни читать, ни писать, чтобъ вознаградить себя за безпокойство, причиненное ей успхомъ, который сдлало воспитаніе въ сложеніи и вычитаніи, и, впослдствіи, когда умеръ пасторъ, находившійся въ приход Генбри въ то время, когда я пріхала къ миледи, и епископъ на его мсто назначилъ другаго, молодаго человка, то это было однимъ изъ пунктовъ, въ которыхъ новопоставленный и миледи никакъ не могли согласиться между собою. Когда добрый, глухой старичокъ, мистеръ Маунтфордъ былъ живъ, то миледи, не имя желанія слушать проповдь, обыкновенно подходила къ дверцамъ просторнаго, отгороженнаго для нея квадратнаго мста въ церкви, которое приходилось прямо противъ налоя, и говорила (въ то время службы, когда, по указанію нашихъ церковныхъ книгъ, слдовало пть гимнъ):

— Мистеръ Моунтфордъ, сегодня я не буду васъ безпокоить просьбою о проповди.

И вс мы съ большимъ удовольствіемъ стояли во всю службу на колняхъ, хотя мистеръ Моунтфордъ ничего не слышалъ, онъ, однакожь, впродолженіе этой части службы, всегда глазами слдилъ за движеніями миледи. Но новый пасторъ, мистеръ Грей, былъ человкъ совершенно-другаго рода. Онъ сильно заботился о всемъ, что касалось его прихода, и миледи, оказывавшая бднымъ добро въ той степени, въ какой это согласовалось съ ея понятіями, часто восхваляла его, называя его неожиданнымъ благодтелемъ прихода, онъ никогда не получалъ отказа, если посылалъ въ Генбри-Кортъ за хлбомъ, виномъ, желе или за саго, для какого-нибудь больнаго. Но онъ непремнно хотлъ быть представителемъ новаго направленія въ дл образованія, а потому я видла разстройство миледи въ одно воскресенье, когда она подозрвала (я не знаю, что заставило ее подозрвать это), что онъ въ своей проповди упомянетъ и о воскресной школ, которую думалъ основать. Она встала съ своего мста (она еще ни разу не вставала съ своего мста со смерти мистера Моунтфорда, умершаго уже два года или боле) и сказала:

— Мистеръ Грей, сегодня я не буду безпокоить васъ просьбою о проповди.

Но она произнесла эти слова не такимъ спокойнымъ и твердымъ голосомъ, какъ прежде, и мы опустились на колни скоре съ любопытнымъ ожиданіемъ, нежели съ удовольствіемъ, какъ прежде. Мистеръ Грей произнесъ весьма жаркую проповдь, въ которой доказывалъ необходимость основать въ деревн субботнюю школу. Миледи закрыла глаза и, казалось, спала, но я не думаю, чтобъ она проронила изъ этой рчи хотя одно слово, хотя она ничего не говорила о ней до слдующаго воскресенья, когда по обыкновенію, дв изъ насъ хали съ нею въ карет, мы отправлялись навстить бдную больную женщину, жившую за нсколько миль на другомъ конц имнія и прихода, выхавъ изъ хижины, мы встртили мистера Грея, который шелъ къ ней и, казалось, изнемогалъ отъ жара и усталости. Миледи, кивнувъ ему, подозвала его къ себ, сказала ему, что подождетъ и возьметъ его съ собою, и выразила свое удивленіе, что видитъ его здсь, такъ далеко отъ дома, и что онъ совершилъ это путешествіе не въ субботу, тогда какъ онъ, сколько она могла судить по его проповди въ прошлое воскресенье, отдавалъ преимущество іудейской вр противъ христіанской. Онъ, казалось, не понималъ, что она хотла сказать этимъ, дло было въ томъ, что, кром-того, что онъ съ жаромъ говорилъ о школахъ и объ ученіи, онъ еще называлъ воскресенье днемъ субботнимъ, потому миледи говорила:

— День субботній есть день субботній, то-есть, суббота, и если я соблюдаю ее, то я іудейка, тогда-какъ я не іудейка. А воскресенье есть воскресенье — это дло другое, и если я соблюдаю его, то я христіанка, и я смиренно считаю себя христіанкою.

Когда мистеръ Грей понялъ, на что она намекнула, заговоривъ о пути въ день субботній, то онъ, улыбаясь, поклонился и сказалъ, что ея милости лучше всхъ другихъ извстно, вслдствіе какихъ обстоятельствъ уничтожены постановленія, касавшіяся субботняго дня, и что онъ долженъ войти въ хижину для духовной бесды со старой Бетти Броунъ и не хочетъ задержать ея милость.

— Но я подожду васъ, мистеръ Грей, сказала она.— Или вотъ что, я объду кругомъ Окфильдъ и возвращусь сюда черезъ часъ.

Она не хотла, чтобъ онъ торопился, безпокоимый мыслью, что задерживаетъ ее въ то время, когда будетъ утшать старую Бетти и читать ей молитвы.

— Прекрасный молодой человкъ, милыя мои, сказала она, когда мы похали: — но, несмотря на то, я закрою стеклами свое мсто въ церкви.

Мы не понимали ея словъ въ то время, они стали намъ ясны въ слдующее воскресенье. Она приказала снять занавсы, окружавшія старое обширное мсто семейства Генбри, и вмсто нихъ поставить стекла футовъ на шесть, на семь вышины. Мы вошли на мсто въ дверь съ окномъ, которое поднималось и опускалось такъ же, какъ стекло въ ныншнихъ каретахъ. Окно это было постоянно спущено, и тогда мы прекрасно слышали всю службу, но если мистеръ Грей произносилъ слово суббота, или говорилъ въ пользу школъ, или образованія, тогда миледи выходила изъ своего угла и подымала окно съ рзкимъ шумомъ.

Я должна разсказать вамъ о мистер Гре нсколько-боле. Назначеніе на мсто пастора въ Генбри зависло отъ двухъ лицъ, изъ нихъ однимъ была леди Ледлоу, лордъ Ледлоу, пользуясь этимъ правомъ, опредлилъ мистера Моунтфорда, заслужившаго его расположеніе ловкостью въ верховой зд. Мистеръ Моунтфордъ, впрочемъ, не принадлежалъ къ числу дурныхъ пасторовъ, которые вовсе не были исключеніями въ то время. Онъ не пилъ вина, хотя и любилъ хорошо пость. Бывало, если захвораетъ бднякъ и онъ услышитъ объ этомъ, то пошлетъ къ нему съ своего обда свои любимыя блюда, иногда его кушанья были почти также вредны больнымъ, какъ ядъ. Онъ обходился ласково со всми, кром диссидентовъ, которыхъ леди Ледлоу и онъ старались присоединить къ церкви, угрожая изгнать ихъ изъ прихода, а между диссидентами ему въ-особенности противны были методисты, нкоторые говорили, потому, что Джонъ Уэзли возставалъ противъ его страсти къ охот. Но это, должно быть, случилось уже давно-давно, потому-что, когда я узнала его, онъ былъ слишкомъ-толстъ и слишкомъ-тяжелъ для охоты, притомъ же и епархіальный епископъ не одобрялъ этого занятія и намекнулъ о томъ духовенству, которое было подчинено ему. Что до моего собственнаго мннія, то я полагаю, что хорошая скорая прогулка, даже весьма-утомительная, не послужила бы во вредъ мистеру Моунтфорду. Онъ лъ чрезвычайно-много и почти вовсе не длалъ движенія, и намъ, молодымъ двушкамъ, не разъ приходилось слышать, что онъ имлъ страшныя баталіи со своими слугами, съ пономаремъ и клирикомъ, но никто изъ нихъ не сердился на него за это, потому-что онъ скоро приходилъ въ себя и непремнно длалъ имъ какой-нибудь подарокъ — нкоторые говорили, пропорціонально своему гнву, такъ-что пономарь, который былъ порядочный плутъ (кажется, какъ вс пономари), говорилъ, что слова пастора: ‘дьяволъ побралъ бы тебя!’ иногда стоятъ шиллингъ, тогда-какъ: ‘чортъ!’ было жалкое слово въ полшиллинга, которое приличествовало разв только викарію.

Вмст съ тмъ, въ мистер Моунтфорд было много и добрыхъ качествъ, онъ не могъ равнодушно видть чужое горе, печаль, или несчастіе, какого бы ни было рода, узнавъ объ этомъ, онъ до-тхъ-поръ не былъ спокоенъ, пока ему не удавалось облегчить бдняка какимъ-нибудь образомъ. Но онъ не любилъ, чтобъ его безпокоили, такъ, если было возможно, онъ старался не увидть больнаго или несчастнаго и не благодарилъ, если кто-нибудь говорилъ ему о какомъ-нибудь несчастіи.

— Помилуйте, ваша милость, что жь мн тамъ длать? говорилъ онъ однажды миледи Ледлоу, которая просила его, чтобъ онъ сходилъ посмотрть бдняка, сломавшаго ногу.— Я не могу вылечить ногу, потому-что я не докторъ, я не могу ходить за нимъ такъ хорошо, какъ его жена, я могу разговаривать съ нимъ, но онъ пойметъ меня на столько же, на сколько я понимаю разговоръ алхимиковъ. Мой визитъ только обезпокоитъ его, онъ принудить себя ссть какъ-нибудь неловко, изъ уваженія къ моей одежд, и пока я буду у него, не осмлится проклинать, ворчать и толкать свою жену. Я ужь теперь воображаю, какъ легко вздохнетъ онъ, когда я повернусь къ нему спиною и когда онъ увидитъ, что на сей день рчь кончена, рчь, которая, по его мннію, годилась бы для каедры въ поученіе ближнихъ, потому-что въ ней идетъ дло объ исцленіи отъ грховъ, а не отъ болзни. Я сужу о другихъ по себ: длаю другимъ то, что желаю, чтобъ другіе мн длали. Это — истинно-христіанское правило. Я былъ бы приведенъ въ негодованіе — не говорю о посщеніи вашей милости — еслибъ милордъ Ледлоу пришелъ навстить меня въ то время, какъ я былъ бы болнъ. Безъ всякаго сомннія, онъ тмъ оказалъ бы мн великую честь: однакожъ, по этому случаю мн пришлось бы надть чистый ночной колпакъ, притвориться терпливымь. изъ вжливости, и не надодать лорду моими жалобами. Я быль бы ему вдвое благодаренъ, еслибъ онъ прислалъ мн. дичи, или хорошій жирвый кусокъ говядины длятого, чтобъ я снова пріобрлъ здоровье и силу въ той степени, которая необходима человку длятого, чтобъ онъ достойнымъ образомъ могъ оцнить честь визита высокаго лица. Воть почему я буду ежедневно посылать Джерри Ботлеру хорошій обдъ до-тхъ-поръ, пока онъ поправится, и избавлю бдняка отъ моего присутствія и отъ моихъ наставленій.

Леди приходила въ замшательство отъ подобныхъ разсужденій мистера Моунтфорда. Но онъ былъ назначенъ милордомъ, и миледи не могла сомнваться въ благоразуміи своего покойнаго супруга, она знала, что обды дйствительно посылались всегда, и къ нимъ изрдка присоединялись одна-дв гинеи, назначавшіяся на уплату врачу. Мистеръ Моунтфордъ былъ настоящій протестантъ съ головы до пятокъ, ненавидлъ диссидентовъ и французовъ, когда пилъ чай, то непремнно восклицалъ: ‘За церковь и короля!’ и ‘долой парламентъ Рмпъ!’ Кром-того, онъ однажды удостоился чести говорить рчь въ присутствіи короля, королевы и двухъ принцессъ въ Вемоут, и король выразилъ свое одобреніе, произнеся вслухъ два раза: ‘очень-хорошо!’ Это обстоятельство служило въ глазахъ миледи врнымъ ручательствомъ заслугъ мистера Моунтфорда.

Въ длинные зимніе вечера въ воскресенье онъ приходилъ въ замокъ и читалъ проповдь намъ, двушкамъ, а потомъ игралъ въ пикетъ съ миледи, такимъ-образомъ онъ нсколько разсвалъ нашу продолжительную скуку. Въ такіе дни миледи, бывало, предложитъ ему отужинать съ нею на возвышеніи въ столовой, но такъ-какъ ея ужинъ неизмнно состоялъ только изъ хлба и молока, то мистеръ Моунтфордъ охотне садился къ намъ и говорилъ свою обычную остроту, что ‘сть постное въ воскресенье, церковный праздникъ, неприлично и богопротивно’. Мы улыбались каждый разъ, когда онъ говорилъ это, а говорилъ онъ эту шутку очень-часто, и мы знали, когда онъ скажетъ ее: онъ сначала всегда откашливался, опасаясь, что миледи не одобритъ этой шутки, но, казалось, оба они не помнили, что онъ говоритъ эту остроту уже не въ первый разъ.

Мистеръ Моунтфордъ умеръ скоропостижно. Вс мы были очень опечалены его смертью. Онъ оставилъ небольшой капиталъ (у него было собственное имніе) бднымъ нашего прихода и выразилъ желаніе, чтобъ на эти деньги ежегодно въ Рождество длали бднымъ обдъ, который долженъ былъ состоять изъ ростбифа и пломпуддинга, въ приписк къ духовному завщанію онъ сообщилъ весьма-хорошій рецептъ для обоихъ блюдъ.

Затмъ онъ требовалъ отъ исполнителей завщанія, чтобъ они приказали хорошенько нагрть склепъ, куда хоронили пасторовъ Генбри-Корта, и только потомъ поставили туда его гробъ, всю свою жизнь онъ страшно боялся сырости, а въ послднее время онъ топилъ свои комнаты безъ всякой мры, такъ-что, по мннію нкоторыхъ, это ускорило его смерть.

Посл смерти мистера Моунтфорда, другой попечитель, о которомъ я говорила выше, назначилъ пасторомъ мистера Грея, воспитывавшагося въ оксфордскомъ университет, въ коллегіи Линкольнъ. Вс мы, принадлеяіавшіе нкоторымъ образомъ къ семейству Генбри, натурально не одобрили выбора другаго попечителя. Но когда какой-то злой человкъ сталъ разсказывать, что мистеръ Грей моравскій методистъ, то миледи, я помню, сказала: ‘Нтъ, я не поврю этому до-тхъ-поръ, пока не буду имть ясныхъ доказательствъ’.

II.

О мистер Гре я не замедлю сообщить вамъ подробне, но прежде разскажу, что мы длали цлый день въ Генбри-Корт. Въ то время, о которомъ я говорю, насъ было пять молодыхъ двицъ, вс мы были хорошаго происхожденія и въ родств, хотя и дальнемъ, съ лицами, имвшими положеніе въ свт. Когда мы не были съ миледи, за нами смотрла мистрисъ Медликоттъ, очень-милая дама, она уже давно жила у миледи и, какъ мн говорили, приходилась ей какъ-то съ-родни. Родители мистрисъ Медликоттъ жили въ Германіи, вслдствіе этого она говорила по-англійски съ весьма-замтнымъ иностраннымъ произношеніемъ. Другимъ же слдствіемъ этого обстоятельства было то, что она была большая мастерица на всякаго рода шитье, которое въ настоящее время неизвстно даже и по имени. Она умла штопать кружева, столовое блье, индійскую кисею и чулки съ такимъ искусствомъ, что никто не могъ угадать, гд была прежде дирка, или гд было разорвано. Она была ревностная протестантка и въ день Гэ Фокса всегда ходила въ церковь, несмотря на то, она была такъ искусна въ тонкомъ шить, какъ католическая монахиня. Она брала кусочекъ французскаго батиста и, выдергивая изъ него нсколько нитокъ и прошивая его мстами, въ нсколько часовъ длала на немъ превосходные кружевные узоры. Такъ же поступала она и съ голландскимъ полотномъ: длала на немъ грубые крпкіе узоры и обшивала ими вс салфетки и все столовое блье миледи. Мы работали подъ ея руководствомъ большую часть дня или въ аптек или въ нашей швейной, находившейся рядомъ съ большой залой. Миледи не любила всякаго рода работу, которую въ настоящее время называли бы работою de fantaisie. Она говорила, что шить цвтною бумагою или англійскою шерстью могутъ только дти для забавы, взрослымъ же женщинамъ не долженъ нравиться только синій и красный цвтъ, он должны находить удовольствіе въ нжномъ и изящномъ шить. Она, бывало, указывала на старые обои въ зал, какъ на работу ея прабабушекъ, которыя жили до реформаціи и слдовательно были незнакомы съ чистымъ и простымъ вкусомъ какъ въ работ, такъ и въ томъ, что касалось религіи. Миледи также не одобряла новой моды, которая въ начал этого столтія состояла въ томъ, что вс аристократки занимались дланіемъ башмаковъ. Она говорила, что подобное занятіе было слдствіемъ французской революціи, которая много содйствовала уничтоженію различія между сословіями и классами, вотъ почему молодыя леди, принадлежавшіе, но своему происхожденію и воспитанію, къ высшему кругу, держали въ рукахъ колодки, шило и грязную сапожную ваксу, ни датъ ни взять какъ дочери сапожниковъ.

Очень-часто, бывало, звали одну изъ насъ къ миледи, сидвшей въ своемъ небольшомъ кабинет, длятого, чтобъ читать вслухъ какуюнибудь полезную книгу. Обыкновенно читался ‘Spectator’ мистера Аддисона, но одинъ годъ, я помню, мы читали ‘Разсужденія’ Штурма, переведенныя съ нмецкаго и рекомендованныя мистрисъ Медликоттъ. Мистеръ Штурмъ училъ: о чемъ слдуетъ думать каждый день въ году, это было чрезвычайно-скучно. Но, кажется, королев Шарлотт очень нравилась эта книга, и мысль о томъ, что книга удостоилась одобренія королевы, поддерживала духъ миледи въ бодрственномъ состояніи во время чтенія. ‘Письма миссизъ Чеппонъ’ и ‘Совтъ молодымъ леди’ доктора Грегори составляли остальной запасъ нашего будничнаго чтенія. Что касается меня, то я была рада, когда, получивъ позволеніе оставить свое тонкое шитье и даже чтеніе вслухъ (хотя послднее давало мн возможность быть въ присутствіи моей дорогой леди), могла отправиться въ аптеку и возиться съ разными сиропами и лекарственными водами. Такъ-какъ на нсколько миль въ окружности не было ни одного доктора, то мы составляли, подъ надзоромъ мистрисъ Медликоттъ и по рецептамъ доктора Бккэна, лекарства, которыя, увряю васъ, нисколько не были хуже лекарствъ, продающихся въ аптекахъ, и разсылали ихъ бутылками въ большомъ числ. Какъ бы то ни было, я не думаю, чтобъ наши лекарства могли повредить, потому-что если какое-нибудь изъ нихъ было на вкусъ крпче обыкновеннаго, то мистрисъ Медликоттъ приказывала прибавить въ него кошенили и воды, чтобъ сдлать его безвреднымъ, какъ она говорила. Такимъ-образомъ наши микстуры были собственно несильными лекарствами, но мы чрезвычайно-тщательно наклеивали на нихъ ярлыки, что придавало имъ таинственный видъ въ глазахъ тхъ, которые не умли читать, и лекарства производили свое дйствіе. Я разослала порядочное число бутылокъ съ солью и съ водою, окрашенною красною краскою. Всякій разъ, когда намъ нечего было длать въ аптек, мистрисъ Медликоттъ заставляла насъ приготовлять пилюли изъ хлба, такъ, для нашего упражненія, он, сколько мн извстно, были весьма дйствительны, мистрисъ Медликоттъ, отдавая коробку, всегда говорила больному, какихъ онъ долженъ ожидать симптомовъ, и больной, получавшій коробочку съ пилюлями, на мой вопросъ всегда отвчалъ, что лекарство произвело ожидаемое дйствіе. Такъ знала я одного старичка, принимавшаго ежедневно по шести пилюль на ночь длятого, чтобъ заснуть, все-равно какого рода пилюли мы бы ни дали ему, и если, случайно, его дочь забывала увдомить насъ, что лекарство все вышло, то онъ такъ безпокоился и такъ страдалъ, что, казалось ему, не доживетъ даже до утра (такъ говорилъ онъ самъ). Я думаю, наше леченіе походило на то, которое въ настоящее время называется гомеопатическимъ. Дале въ аптек мы учились приготовлять всевозможныя печенія и кушанья, сообразныя съ временемъ года. Такъ мы длали супъ съ изюмомъ и пирогъ съ крошеною говядиной въ Рождество, преженцы и аладьи на масляниц, пшонную кашу въ родительское воскресенье, фіалковые кексы на страстной недл, пижмовый пуддингъ въ свтлое воскресенье, треугольные кексы въ Троицу, и такъ дале въ продолженіе цлаго года, вс эти кушанья длались по хорошимъ стариннымъ церковнымъ рецептамъ, дошедшимъ до насъ, отъ одного изъ самыхъ первыхъ протестантскихъ предковъ миледи. Каждая изъ насъ проводила часть дня съ леди Ледлоу, повременамъ, мы вызжали съ нею въ карет, запряженной четверкою. Она не любила здить на пар, считая это неприличнымъ своему званію, и дйствительно, очень-часто необходимы были четыре лошади длятого, чтобъ вывести изъ глубокой грязи нашу тяжелую карету: она была слишкомъ-громаднымъ экипажемъ для узкихъ вервикшейрскихъ дорогъ. Я часто, бывало, думала, какъ хорошо, что графинь было немного, иначе мы могли бы встртить другую леди съ всомъ въ другой карет, запряженной четверкою, въ такомъ мст, гд не было бы никакой возможности ни поворотить, ни разъхаться, ни даже осадить. Однажды, когда мысль объ опасности, угрожавшей намъ при встрч съ другой графиней на узкой дорог съ глубокими колеями, представилась мн уже слишкомъ-живо, я ршилась спросить мистрисъ Медликоттъ, что бы вышло въ такомъ случа. ‘Конечно’, возразила она, ‘тотъ долженъ былъ-бы уступить, кто былъ произведенъ позже’. Теперь я понимаю этотъ отвтъ, но въ то время онъ озадачилъ меня надолго. Вскор я узнала, какую пользу можно извлечь изъ книги о перахъ, которая казалась мн чрезвычайно-скучною, такъ-какъ я всегда трусила, когда сидла въ карет, то я хорошенько выучила время назначенія въ перы нашихъ трехъ вервикшейрскихъ графовъ и чувствовала себя вполн-счастливою, узнавъ, что графъ Ледлоу былъ вторымъ, первый же графъ былъ вдовецъ, страстный охотникъ, и потому едва-ли когда-либо могъ встртиться съ нами въ карет.

Пора, однакожь, возвратиться къ мистеру Грею. Мы увидли его въ первый разъ въ церкви, когда онъ читалъ свою первую проповдь. Лицо его было очень-красно, оно имло такого рода красноту, которая идетъ къ свтлымъ волосамъ и бываетъ у каждаго человка, имющаго свойство краснть, онъ былъ небольшаго роста и казался слабаго сложенія, его глянцоватые, свтлые, вьющіеся волосы были весьма-мало напудрены. Миледи, я помню, вздохнула, замтивъ это, хотя со времени голода, бывшаго въ тысяча-семьсотъ-девяносто-девятомъ и въ тысяча-восьмисотомъ годахъ головная пудра была обложена таксою, тмъ не мене человкъ, который былъ очень-мало напудренъ, считался крайнимъ революціонеромъ и якобинцемъ. Миледи почти ни во что не ставила мннія человка, неносившаго парика, но это, говорила она, не больше, какъ предразсудокъ, въ ея молодости только одинъ черный народъ ходилъ безъ парика, и вотъ она не могла отвыкнуть отъ мысли, что человкъ, носившій парикъ, образованъ и по происхожденію принадлежалъ къ лучшему обществу, люди же, неносившіе париковъ, принадлежали къ тому классу народа, изъ котораго вышли бунтовщики въ тысяча-семьсотъ-восьмидееятомъ году, когда лордъ Джоржъ Гордонъ былъ для нея однимъ изъ страшилищъ. Она разсказывала намъ, что на ея мужа и его братьевъ надли штаны и выбрили имъ головы, когда имъ исполнилось по шести лтъ, когда они достигали этого возраста, ихъ мать, старая леди, непремнно дарила имъ въ день рожденія миленькій небольшой парикъ, сдланный по послдней мод, и впослдствіи, до самаго дня своей смерти, они никогда не видли своихъ собственныхъ волосъ. Ходить безъ пудры, какъ въ то время длали дурно-воспитанные люди, считалось такимъ же нарушеніемъ свтскихъ приличій, какъ быть неодтымъ. Это было англійское санкюлотство. Но мистеръ Грей былъ напудренъ на столько, что миледи могла составить о немъ хорошее мнніе, но не на столько, чтобъ она ршительно признала его за человка благовоспитаннаго.

Во второй разъ я увидла его у насъ въ нижней большой зал. Мери Мазонъ и я должны были хать съ миледи въ карет, и когда мы сошли съ лстницы въ нашихъ лучшихъ шляпкахъ и салопахъ, то увидли мистера Грея, ожидавшаго миледи, которая также должна была скоро сойти. Онъ, вроятно, ужъ прежде сдлалъ ей визитъ, но мы никогда не видли его у насъ до этого раза, мы знали только, что онъ отклонилъ отъ себя приглашеніе приходить въ воскресенье вечеромъ къ намъ (что мистеръ Моунтфордъ исполнялъ обыкновенно весьма-правильно) и также играть съ миледи въ пикетъ, этотъ отказъ съ его стороны, говорила намъ мистрисъ Медликоттъ, не слишкомъ-то понравился миледи.

Онъ покраснлъ сильне обыкновеннаго, увидвъ насъ, когда мы вошли въ залу и поклонились ему. Онъ кашлянулъ раза два или три, какъ-бы собираясь заговорить съ нами, еслибъ только могъ придумать что сказать, и чмъ чаще онъ кашлялъ, тмъ становился красне. Къ стыду моему, я должна сознаться, что мы, видя это, готовы были расхохотаться, это отчасти происходило оттого, что мы были также слишкомъ-робки и не могли себ объяснить его затрудненіе.

Миледи въ скоромъ времени торопливо вошла въ залу (она всегда ходила очень-живо, когда забывала о палк), какъ-бы досадуя, что заставила насъ дожидаться, войдя въ переднюю, она сдлала намъ всмъ одинъ изъ тхъ граціозныхъ эирныхъ поклоновъ, которые она длала съ такимъ удивительнымъ искусствомъ и которые исчезли съ лица земли вмст съ ея смертью — ея поклоны такъ и дышали вжливостью, поклонившись намъ такимъ образомъ, она, казалось, хотла выразить:

‘Мн очень-досадно, что я заставила васъ дожидаться… извините меня’.

Затмъ она подошла къ камину, у котораго стоялъ мистеръ Грей до ея прихода, она снова присла передъ нимъ, на этотъ разъ, однакожь, весьма-низко, изъ уваженія къ его духовной одежд и къ тому, что она была хозяйка, а онъ новый гость. Она спросила его, не хочетъ ли онъ переговорить съ нею въ гостиной, и ужь повернулась, думая, что онъ послдуетъ за нею, но мистеръ Грей тотчасъ же заговорилъ о причин своего посщенія, онъ находился въ такомъ волненіи, что едва переводилъ духъ, его большіе голубые глаза наполнились слезами и, казалось, увеличивались по мр того, какъ расло его волненіе.

— Миледи, я пришелъ переговорить съ вами и убдительно просить, чтобъ вы приняли ваше благосклонное участіе… и представили мистеру Латому… судь, владтелю Гетевэ…

— Герри Латому? спросила миледи, когда мистеръ Грей остановился, чтобъ перевести духъ: — а не знала, что онъ находится въ коммиссіи.

— Онъ только-что назначенъ, онъ присягалъ, недли четыре назадъ… Это тмъ-боле достойно сожалнія.

— Я не понимаю, отчего вы сожалете объ этомъ. Фамилія Латомъ владетъ Гетевэ со временъ Эдуарда I-го, и мистеръ Латомъ человкъ съ хорошимъ характеромъ, правда, онъ немного вспыльчивъ…

— Миледи! онъ посадилъ въ тюрьму Джоба Грегсена за воровство… въ чемъ этотъ бднякъ также невиненъ, какъ и я… вс доказательства могутъ подтвердить это, а между-тмъ теперь дло ужь находится въ суд. Дворяне поддерживаютъ другъ друга до такой степени, что ихъ никакъ нельзя склонить къ справедливости, они присудили Джоба къ заключенію въ тюрьму изъ угожденія къ мистеру Латому, говоря, что онъ первый разъ заключаетъ человка въ тюрьму, и что было бы невжливо сказать ему о недостаточности доказательствъ. Заклинаю васъ Богомъ, миледи, переговорите съ джентльменами: они послушаютъ васъ, а мн они говорятъ только, чтобъ я не вмшивался не въ свое дло.

Миледи всегда была на сторон своего сословія, а Латомы, владтели Гетевэ-Корта, находились въ близкомъ родств съ фамиліею Генбри. Кром того, въ то время считали за честь поощрить молодаго судью, произнося по его первому длу весьма-строгій приговоръ, потомъ Джобъ Грегсенъ былъ отцомъ двушки, которую недавно уволили отъ ея должности судомойки, потому-что она нагрубила мистрисъ Адамсъ, горничной миледи, а мистеръ Грей не назвалъ ни одной изъ причинъ, по которымъ онъ считалъ Джоба невиннымъ, онъ былъ чрезвычайно взволнованъ и говорилъ очень-быстро, я думаю, онъ готовъ былъ тотчасъ же прогнать миледи въ судебную залу въ Генлей. Такимъ-образомъ все, кром голословнаго объявленія мистера Грея, говорило противъ несчастнаго Джоба, и миледи, принявъ нсколько строгій видъ, произнесла:

— Мистеръ Грей! я не вижу, по какой причин вы или я будемъ вмшиваться въ это дло. Мистеръ Герри Латомъ, молодой человкъ, имющій сострадательное сердце: я уврена, что онъ способенъ убдиться въ истин и безъ нашей помощи…

— Но съ того времени прибавились новыя доказательства, воскликнулъ мистеръ Грей, перебивая ее.

Миледи приняла еще боле строгій видъ и стала замтно-холодне.

— Я полагаю, что новыя доказательства извстны суду, который состоитъ изъ лицъ, принадлежащихъ къ хорошимъ фамиліямъ, пользующихся честнымъ именемъ и доброю славою и хорошо-извстныхъ во всемъ графств. Мнніе одного изъ нихъ, очень-естественно, должно имть въ ихъ глазахъ боле всу, нежели слова Джоба Грегсена, человка, непользующагося особенно-хорошей репутаціей… сильно подозрваемаго въ воровств… неизвстно откуда явившагося, поселившагося на герменской общин… которая, кажется, даже не принадлежитъ къ нашему приходу, слдовательно вы, какъ пасторъ, вовсе не отвчаете за то, что тамъ происходитъ, и судьи отчасти, можетъ-быть, были и правы — хотя я не признаю слова ихъ политичными — совтуя вамъ не вмшиваться не въ свое дло, прибавила миледи, улыбаясь: — и они, пожалуй, вздумаютъ посовтовать то же самое и мн, если я захочу вмшаться, мистеръ Грей. Какъ вы объ этомъ думаете?

Рчь миледи, повидимому, непріятно поразила и разсердила мистера Грея. Раза два онъ хотлъ-было говорить, но останавливался, какъ бы считая слова свои неблагоразумными. Наконецъ онъ произнесъ:

— Меня, человка незнакомаго, живущаго здсь только нсколько недль, могутъ обвинить въ высокомріи за то, что я составляю свое мнніе о людяхъ, несогласное съ мнніемъ жителей…

Леди Ледлоу кивнула головой, какъ-бы въ знакъ согласія, но, кажется, она сдлала это невольно, впрочемъ, онъ не замтилъ этого.

— Но я убжденъ, что человкъ невиненъ… притомъ же сами судьи сознаются, что только по принятому смшному обычаю они соглашаются съ первымъ ршеніемъ вновь-поступившаго судьи и признаютъ обвиненіе справедливымъ.

Несчастное слово: ‘смшной!’ Оно разомъ уничтожило хорошее впечатлніе,— которое его рчь начала-было производить на миледи. По выраженію ея лица, я могла врно заключить, что она оскорбилась столь рзкимъ замчаніемъ человка, стоявшаго, по званію своему, гораздо-ниже тхъ лицъ, поступки которыхъ онъ клеймилъ такимъ образомъ. Дйствительно, это доказывало отсутствіе такта: мистеръ Грей долженъ былъ помнить, съ кмъ онъ говорилъ.

Леди Ледлоу говорила кротко и медленно, она говорила такъ всегда, когда была раздосадована чмъ-нибудь, мы уже знали это очень-хорошо.

— Мистеръ Грей, перестанемте лучше говорить объ этомъ предмет. Я не думаю, чтобъ мы могли согласиться между собою.

Красное лицо мистера Грея побагровло, потомъ вдругъ стало блднымъ. Миледи и онъ, кажется, забыли о нашемъ присутствіи, а мы, изъ робости, не смли имъ напомнить о себ и смотрли на эту сцену съ величаіннимъ интересомъ.

Мистеръ Грей, сознавая свое достоинство, выпрямился во весь ростъ. Только за нсколько минутъ передъ тмъ онъ казался человкомъ малорослымъ, робкимъ и смущеннымъ, и вдругъ, заговоривъ, онъ сталъ такъ же величественъ, какъ миледи.

— Миледи, я долженъ вамъ напомнить, что считаю своею обязанностью говорить съ моими прихожанами о многихъ предметахъ, въ которыхъ они не будутъ согласны со мною. Я не могу молчать, потомучто наши мннія несогласны.

Леди Ледлоу, услышавъ въ какомъ тон говорили съ ней, выпучила большіе голубые глаза отъ удивленія и, я думаю, отъ гнва. Мн казалось, что неблагоразумно было со стороны мистера Грея обращаться съ ней такимъ образомъ. Онъ самъ, повидимому, испугался послдствій, но твердо ршился вынесть все, что бъ ни случилось. Съ минуту царствовало молчаніе. Затмъ миледи возразила:

— Мистеръ Грей, я уважаю вашу откровенность, но удивляюсь, но какому праву молодой человкъ въ ваши лта и въ вашемъ положеніи можетъ предполагать, что онъ въ-состояніи судить о многомъ лучше меня, тогда-какъ я, очень-естественно, пріобрла большой запасъ опытности въ жизни и занимаю извстное положеніе въ свт.

— Если, миледи, я, какъ приходской священникъ, провозглашаю то, что считаю истиною, бднымъ и низкимъ, тмъ боле не могу я оставаться покойнымъ передъ людьми богатыми и титулованными.

По лицу мистера Грея можно было заключить, что его волненіе достигло высшей степени, въ ребенк оно обнаружилось бы страшнымъ пронзительнымъ крикомъ. Ему, казалось, стоило неимоврныхъ усилій надъ самимъ собою, чтобъ сказать и сдлать то, что было ему непріятне всего и на что могла его подвинуть только важная необходимость. Въ такомъ случа всякое, самое незначительное обстоятельство, которое можетъ усилить непріятное положеніе, весьма-живо представляется уму человка, находящагося въ затрудненіи. Я видла, что мистеръ Грей вдругъ вспомнилъ о нашемъ присутствіи, и это еще боле смутило его.

Миледи вспыхнула.,

— Замчаете ли вы, милостивый государь, спросила она: — что вы совершенно забыли о первоначальномъ предмет разговора? Но такъ-какъ вы говорите о вашемъ приход, то позвольте напомнить, что община Герменъ не принадлежитъ къ нему и что вы не подвергаетесь никакой отвтственности за характеръ и жизнь людей, поселившихся на этомъ несчастномъ клочк земли.

— Я вижу, миледи, что я только повредилъ длу, заговоривъ о немъ съ вами. Прошу васъ извинить меня… Честь имю кланяться.

Онъ поклонился, на лиц его ясно была видна печаль. Отъ леди Ледлоу не ускользнуло выраженіе его лица.

— Прощайте! закричала она гораздо-громче и живе.— Не забудьте, что Джобъ Грегсенъ извстный мошенникъ, охотящійся на чужихъ земляхъ, и извстный негодяй, а вы дйствительно не отвчаете за то, что происходитъ въ Гермен.

Онъ въ это время уже приблизился къ выходу и сказалъ что-то про-себя, находясь неподалеку отъ него, мы разслышали его слова, миледи же не могла разслышать ихъ, но замтила, что онъ сказалъ что-то.

— Что онъ говоритъ? спросила она торопливо, лишь только мистеръ Грей вышелъ изъ передней: — я не разслышала.

Мы посмотрли другъ на друга, потомъ я произнесла:

— Онъ сказалъ, миледи: ‘Богъ не оставитъ меня! я отвчаю за все зло, если не буду употреблять вс усилія къ тому, чтобъ побдить его’.

Миледи быстро отвернулась отъ насъ, Мери Мазонъ сказала мн потомъ, что миледи, повидимому, была сердита на насъ обихъ за то, что мы присутствовали при разговор ея съ пасторомъ, а на меня за то, что я повторила слова мистера Грея. Но мы не были виноваты въ томъ, что находились въ зал, когда же миледи спросила, что сказалъ мистеръ Грей, то я считала нужнымъ передать ей его слова.

Чрезъ нсколько минутъ она приказала намъ ссть съ нею въ карету.

Леди Ледлоу всегда сидла одна на одной сторон, а мы, двушки, на другой, спиной къ кучеру. Это считалось правиломъ, и мы никогда не спрашивали, куда намъ ссть. Правда, нкоторымъ изъ насъ сидть спиной къ лошадямъ было очень-неудобно, отъ этого имъ даже длалось иногда дурно, чтобъ помочь этой бд, миледи, во время катанья, опускала оба окна, отчего иногда страдала ревматизмомъ. Мы катались всегда по одной дорог. Въ тотъ день она не обращала никакого вниманія на дорогу, по которой мы хали, и кучеръ повезъ насъ куда ему вздумалось. Мы сидли молча, миледи не произносила ни слова и, казалось, о чемъ-то серьзно думала. Иногда наши прогулки въ карет были очень-пріятны (для тхъ изъ насъ, которымъ не длалось дурно отъ того, что он сидли спиной къ лошадямъ), миледи, бывало, очень-ласково разговаривала съ нами и разсказывала, что съ нею случалось въ различныхъ мстахъ — въ Париж и Версали, гд она была въ молодости — въ Виндзор, Кью и Вемоут, гд она жила съ королевой, когда была фрейлиной, и такъ дале. Но въ тотъ день она вовсе не разговаривала съ нами. Вдругъ она высунула голову изъ окна.

— Джонъ! сказала она: — гд мы демъ? Это, кажется, герменская община.

— Точно такъ, ваша милость, отвчалъ Джонъ и остановилъ лошадей, ожидая дальнйшихъ допросовъ или приказаній. Миледи подумала нсколько времени, потомъ сказала, что хочетъ выйти и приказала кучеру спустить подножки.

Когда она вышла изъ кареты, я и Мери посмотрли другъ на друга и, не произнеся ни слова, стали слдить за миледи. На ней были небольшіе съ высокими каблуками башмаки, которые она носила всегда (потому-что такіе башмаки были въ мод въ дни ея молодости). Мы видли, какъ она, по своему обыкновенію, осторожно выбирала дорогу между желтыми лужами стоячей воды, образовавшимися на глинистой почв. Джонъ величественно слдовалъ за нею, при всемъ своемъ величіи, онъ также боялся забрызгать свои чистые блые чулки. Вдругъ миледи обернулась и что-то сказала ему, онъ воротился къ карет полудовольный, полусмущенный.

Миледи шла къ групп грязныхъ домиковъ грубой постройки, находившихся на верхнемъ конц общины, въ т времена избы обыкновенно строились изъ прутьевъ и глины, крыши покрывались дерномъ. Какъ мы могли заключить по одному наружному виду, леди Ледлоу, видя непривлекательную внутренность этихъ избъ, долго не ршалась войти туда, не ршалась даніе заговорить съ дтьми, которыя бгали по лужамъ около избъ. Чрезъ нсколько времени она исчезла въ одной изъ избъ. Намъ показалось, что она долго оставалась тамъ, но, я полагаю, она пробыла тамъ не боле восьми или десяти минутъ. Она возвращалась къ карет, опустивъ голову, какъ-бы выбирая дорогу, но мы вскор могли замтить, что она шла въ раздумьи и въ смущеніи.

Садясь въ карету, она не сказала, куда мы подемъ. Джонъ стоялъ съ непокрытою головою подл кареты, ожидая приказанія.

— Въ Гетевэ. Если вы устали, милыя мои, или если мистрисъ Медликоттъ задала вамъ какую-нибудь работу, то я могу высадить васъ въ Барфорд-Корнер, а оттуда до дому всего четверть часа скорой ходьбы.

Къ-счастью, мы смло могли сказать, что были не нужны мистрисъ Медликоттъ, когда я и Мери одн сидли въ карет, мы шопотомъ сообщили другъ другу, что миледи, вроятно, вошла въ хижину Джона Грегсена, и такъ-какъ намъ было очень-интересно знать конецъ всей этой исторіи, то мы отвтили, что не чувствовали ни малйшей усталости. Такимъ-образомъ мы вс похали въ Гетевэ. Мистеръ Герри Латомъ былъ человкъ холостой, лтъ тридцати или тридцати-пяти, находясь въ своемъ имніи, онъ больше жилъ въ пол, нежели въ комнатахъ, и боле любилъ проводить время съ охотниками, нежели съ дамами.

Миледи, конечно, не вышла изъ кареты: мистеръ Латомъ обязанъ былъ сойти къ ней. Она приказала управляющему (въ немъ съ перваго взгляда можно было узнать смотрителя за дичью, онъ вовсе не походилъ на нашего напудреннаго, почтеннаго и изящнаго джентльмена въ Генбри), передать господину ея привтствіе и сообщить ему, что она желала бы переговорить съ нимъ. Вы можете себ вообразить нашу радость, когда мы узнали, что услышимъ все, о чемъ будутъ говорить, но посл мы нсколько сожалли объ этомъ, замтивъ, что наше присутствіе смутило эсквайра, который, повидимому, очень-неохотно отвчалъ бы на вопросы миледи даже и въ такомъ случа, еслибъ не было тутъ двухъ любопытныхъ двушекъ.

— Скажите, пожалуйста, мистеръ Латомъ, начала миледи, противъ своего обыкновенія, отрывисто (вс ея мысли были сосредоточены на одномъ предмет): — что это за исторія, которую я слышала о Джоб Грегсен?

Этотъ вопросъ, казалось, разсердилъ и привелъ въ замшательство мистера Латома, но онъ не смлъ обнаружить того въ словахъ.

— Я отдалъ повелніе объ арестованіи его за воровство — вотъ и все, миледи. Вамъ, безъ всякаго сомннія, извстенъ его образъ жизни, этотъ человкъ ставитъ сти и силки по всмъ лсамъ и ловитъ рыбу, гд ему вздумается. Отъ охоты на чужой земл до воровства только одинъ шагъ.

— Совершенно-справедливо, возразила леди Ледлоу, на которую охота на чужихъ земляхъ по этой самой причин наводила ужасъ: — но я думаю, вамъ не слдуетъ заключать въ тюрьму человка за его дурной характеръ.

— Мошенника и бродягу, сказалъ мистеръ Латомъ: — можно отправить въ тюрьму и не за какой-нибудь особенный проступокъ, а вообще за его образъ жизни.

Превосходство, казалось, было съ-минуту на его сторон, но миледи тотчасъ же возразила:

— Но въ этомъ особенномъ случа вы заключили его въ тюрьму, обвинивъ его въ воровств, между-тмъ у него, какъ говорила мн его жена, есть доказательства на то, что онъ въ тотъ день все посл-обда былъ въ нсколькихъ миляхъ отъ Гольшвуда, гд случилось воровство, она говорила, что эти доказательства въ вашихъ рукахъ…

— Я не имлъ этихъ доказательствъ въ то время, когда отдалъ приказаніе, сказалъ мистеръ Лагомъ съ нкоторою досадою, прерывая миледи.— Я не отвчаю за ршеніе другихъ судей, если у нихъ были боле-ясныя доказательства въ невинности этого человка. Вдь они приговорили его къ заключенію въ тюрьму: я за это не отвчаю.

Миледи не часто обнаруживала признаки нетерпнія, но въ то время мы могли замтить ея раздраженіе, потому-что она безпрестанно слегка постукивала своими башмаками на высокихъ каблукахъ по полу кареты. Почти въ то же самое время я и Мери, такъ-какъ мы сидли напротивъ ея, вдругъ увидли въ открытую дверь мистера Грея, стоявшаго въ тни передней. Безъ всякаго сомннія, пріздъ леди Ледлоу прервалъ разговоръ его съ мистеромъ Латомомъ. Мистеръ Грей, должно быть, слышалъ все, что говорила миледи, но она не знала этого, и когда мистеръ Лагомъ отрекался отъ отвтственности, то она воспользовалась почти тмъ же самымъ доводомъ, который употребилъ мистеръ Грей часа два назадъ и который я передала ей въ то время по ея желанію.

— Не-уже-ли вы хотите сказать, мистеръ Лагомъ, что не считаете себя вн отвтственности за несправедливость или вредъ, который вы могли предупредить и которой вы не предупредили? Нтъ, въ настоящемъ случа первымъ зародышемъ несправедливости была ваша собственная ошибка. Я желала бы, чтобъ вы были со мною нсколько минутъ назадъ и видли то бдственное положеніе, въ которомъ находится семейство этого несчастнаго.

Она говорила тише обыкновеннаго, и мистеръ Грей, казалось, невольно приблизился къ двери, вроятно длятого, чтобъ разслышать все, что говорила миледи. Мы видли его, мистеръ Латомъ, безъ всякаго сомннія, слышалъ шаги и узналъ, что тотъ, кто былъ позади его, слышалъ и одобрялъ слова миледи. Это сердило его еще боле, но лицо, передъ которымъ онъ стоялъ, была миледи, и онъ не смлъ говорить съ нею такъ, какъ говорилъ бы съ мистеромъ Греемъ. Леди Ледлоу, однакожь, замтила на лиц его выраженіе упорства и вспыхнула отъ гнва, я никогда не видла ее въ такомъ волненіи.

— Я уврена, сэръ, что вы не откажетесь принять мое поручительство. Я предлагаю вамъ мое поручительство за этого человка и беру на себя отвтственность, что онъ явится въ судъ во время засданій. Что вы скажете на это, мистеръ Латомъ?

— Обвиненный въ воровств не освобождается на поруки, миледи.

— Въ обыкновенныхъ случаяхъ, нтъ — я знаю. Но, я думаю, это не обыкновенный случай. Этотъ человкъ, какъ я узнала, заключенъ въ тюрьму изъ угожденія къ вамъ и вопреки доказательствамъ его невинности. Онъ сгніетъ въ тюрьм черезъ два мсяца, а его жена и дти умрутъ съ голоду. Я, леди Ледлоу, беру его на свое поручительство и отвчаю за то, чтобъ онъ явился въ судъ въ слдующее трехмсячное засданіе.

— Это противно закону, миледи.

— Ба-ба-ба! Кто составляетъ законы? Въ верхней палат люди, принадлежащіе къ тому же званію, къ которому принадлежу и я, а въ нижней палат — люди, принадлежащіе къ вашему званію. Не-уже-ли мы, пишущіе законы въ бывшей капелл св. Стефана, не-уже-ли мы, если имемъ на своей сторон справедливость, не можемъ нарушить только форму этихъ законовъ въ своемъ же отечеств и, среди своего же народа?

— Еслибъ намстникъ услышалъ объ этомъ, то уволилъ бы меня отъ моихъ обязанностей.

— Это было бы хорошо и для графства, Герри Латомъ, и для васъ самихъ… если только вы не поведете дла благоразумне того, какъ вы начали. Нечего сказать, хорошіе судьи будете вы и вашъ братъ. Я всегда говорила, что разумный деспотизмъ лучшая форма правленія, теперь же я еще боле убдилась въ справедливости моего мннія, узнавъ, что такое мирные судьи. Милыя мои! присовокупила она, вдругъ обратившись къ намъ:— отправьтесь, пожалуйста, домой пшкомъ, это, вроятно, не слишкомъ утомитъ васъ, а я попрошу мистера Латома ссть ко мн въ карету, създить со мною въ Генлей и тотчасъ же освободить изъ тюрьмы бднаго Джоба.

— Молодымъ леди неловко идти по полямъ въ эту пору безъ провожатаго, сказалъ мистеръ Латомъ.

Безъ всякаго сомннія, онъ не зналъ, какъ бы ему освободиться отъ поздки съ глазу на глазъ съ миледи, а, можетъ-быть, онъ вовсе не хотлъ прибгать къ быстрымъ противозаконнымъ мрамъ, которыя она имла въ виду.

Но въ это время показался мистеръ Грей: онъ, конечно, очень-желалъ освобожденія заключеннаго и считалъ своею обязанностью, если могъ, устранить всякое обстоятельство, которое могло препятствовать этому освобожденію. Можно себ вообразить выраженіе лица леди Ледлоу, когда она увидла кто присутствовалъ при ея свиданіи съ мистеромъ Латомомъ и слышалъ ихъ бесду! Вдь она длала и говорила то же самое, что длалъ и говорилъ мистеръ Грей, часа за два передъ чмъ, и что такъ разсердило ее. Она такъ сильно бранила мистера Латома въ присутствіи того же самаго человка, которому она представляла своего родственника джентльменомъ, имющимъ такое прекрасное сердце и такое положеніе въ графств, что сомнваться въ правот его поступковъ было бы непростительною дерзостью. Но лишь только мистеръ Грей усплъ сказать, что онъ готовъ проводить насъ въ Генбри-Кортъ, какъ къ миледи возвратилось ея обычное присутствіе духа. Въ ея лиц и словахъ нельзя было замтить и тни удивленія или неудовольствія, когда она сказала:

— Благодарю васъ, мистеръ Грей. Я не замтила, что вы находились здсь, но я могу, кажется, догадаться, что привело васъ сюда. Увидвъ васъ, я вспомнила, что мн нужно исполнить долгъ въ-отношеніи къ мистеру Латому. Мистеръ Латомъ, я говорила съ вами весьма-откровенно и, только увидвъ мистера Грея, вспомнила, что еще сегодня посл обда была совершенно-противнаго съ нимъ мннія въ этомъ самомъ дл, я смотрла на всю эту исторію съ той же самой точки зрнія, съ которой и вы смотрите на нее, я думала, что это будетъ очень-хорошо для нашей области, если она избавится отъ такого человка, какъ Джобъ Грегсенъ, все-равно, участвовалъ ли онъ въ воровств или нтъ. Мистеръ Грей и я разстались не дружески, продолжала она, кланяясь пастору: — но я совершенно-нечаянно увидла жену и домъ Джоба Гресгена… и поняла, что мистеръ Грей былъ нравъ, такимъ-образомъ при непослдовательности, свойственной, какъ извстно, нашему полу, я пріхала сюда бранить васъ, продолжала она, обращаясь съ улыбкою къ мистеру Латому, который смотрлъ полусердито и нисколько не перемнилъ своего выраженія при ея улыбк: — за то, что вы имете т же мннія, какія имла и, часъ тому назадъ. Мистеръ Грей, произнесла она въ заключеніе, снова поклонившись ему:— эти молодыя леди съ величайшею благодарностью принимаютъ ваше любезное предложеніе, и я также. Мистеръ Латомъ, позвольте попросить васъ създить со мною въ Генлей.

Мистеръ Грей очень-низко поклонился и сильно покраснлъ, мистеръ Латомъ сказалъ что-то, но ни одна изъ насъ не разслышала, что именно, я полагаю, что онъ протестовалъ противъ поздки, къ которой его принуждали. Но леди Ледлоу не обращала вниманія на его ропотъ и съ свтскою любезностью указывала ему мсто въ карет, дйствительно, лишь-только мы отправились въ путь, мистеръ Латомъ ползъ въ карету, своимъ печальнымъ видомъ напоминая собаку, которую только-что прибили. Вспомнивъ, въ какомъ настроеніи духа находилась миледи, я не позавидовала положенію мистера Латома, хотя, по моему мннію, онъ былъ нравъ, утверждая, что цль поздки была противозаконна.

На пути домой намъ было очень-скучно. Мы не чувствовали никакого страха и намъ было бы пріятне идти безъ неловкаго и безпрестанно-краснвшаго мистера Грея. То онъ останавливался передъ каждымъ столбикомъ, иногда взбирался на него, думая, что такимъ образомъ можетъ лучше помочь намъ, то возвращался и шелъ позади насъ, считая неучтивымъ идти впереди дамъ. Въ обществ онъ былъ очень-неловокъ, какъ однажды отозвалась о немъ миледи, но на служб онъ совершенно перемнялся, все въ немъ дышало необыкновеннымъ достоинствомъ.

III.

Если я не ошибаюсь, очень-скоро посл описаннаго мною событія я впервые почувствовала боль въ бедр, которая кончилась тмъ, что я сдлалась калкой на всю жизнь. Посл той прогулки отъ дома мистера Латома, когда насъ сопровождалъ мистеръ Грей, я, сколько мн помнится, ходила пшкомъ всего только одинъ разъ. Дйствительно, уже въ то время я нсколько подозрвала, хотя не открывала этого никому, что первоначальною причиною болзни былъ скачокъ, который я сдлала съ верхушки одного изъ столбиковъ во время нашего путешествія съ мистеромъ Греемъ.

Это случилось уже очень-давно… Богу, видно, было такъ угодно, испытать меня… Я не стану надодать вамъ разсказомъ о томъ, что я думала и чувствовала въ то время, какихъ усилій стоило мн терпливо переносить страданія и какъ я желала умереть, видя, что за жизнь ожидаетъ меня въ будущемъ. Всякій изъ васъ можетъ себ представить положеніе дятельной, твердой, здоровой двушки семнадцати лтъ, которая заботилась о своихъ успхахъ въ свт только длятого, чтобъ, если возможно, оказывать помощь своимъ братьямъ и сестрамъ, если эта двушка вдругъ стала безполезною и лишилась способности ходить, скоро потеряла надежду на исцленіе и чувствовала, что она всю жизнь должна быть людямъ въ тягость. Я скажу только, что леди Ледлоу взяла меня на свое особенное попеченіе (такимъ образомъ то, что въ свое время казалось великимъ, мрачнымъ горемъ, обратилось впослдствіи въ благословеніе), и съ какимъ восторгомъ вспоминаю я о миледи теперь, на старости лтъ, живя въ тишин и уединеніи.

Мистрисъ Медликоттъ ходила за мной съ удивительнымъ терпніемъ, и я до гроба буду ей признательна за ея благосклонность. Но она нердко находилась въ затрудненіи, что длать со мною. Со мной очень-часто случались продолжительные, сильные припадки, я горько плакала, думала, что должна хать домой (что стали бы они длать со мною дома?), и мучилась безчисленными другими мыслями, изъ которыхъ одн я могла сообщать мистрисъ Медликоттъ, другія же нтъ. Ея способъ утшенія состоялъ въ томъ, что она торопливо убгала отъ меня и приносила какое-нибудь лакомое, или подкрпляющее кушанье, чашка желе изъ телячьихъ ножекъ была, по ея мннію, средствомъ отъ всякой боли.

— Вотъ, возьмите это, моя милая, возьмите! говорила, бывало, она:— и перестаньте тосковать о томъ, чему ужь нельзя помочь.

Наконецъ, она совершенно потерялась, убдившись, что вс ея хорошія състныя средства оказывались недйствительными. Однажды, я, прихрамывая, спустилась внизъ, чтобъ увидть доктора, находившагося въ гостиной мистрисъ Медликоттъ (эта комната была наполнена шкапами, гд помщались всевозможныя варенья и сласти, которыя мистрисъ Медликоттъ постоянно приготовляла, но къ которымъ она сама никогда не прикасалась), когда я возвращалась въ свою спальню, подъ предлогомъ, что должна починить платье, въ самомъ же дл, съ тою цлью, чтобъ проплакать весь вечеръ, то Джонъ явился ко мн отъ миледи (которая не задолго передъ тмъ разговаривала съ докторомъ) и объявилъ мн, что ея милость приказала мн придти въ ея кабинетъ, находившійся въ конц цлаго ряда комнатъ. Я говорила объ этомъ кабинет, описывая свой пріздъ въ Генбри-Кортъ. Съ-тхъ-поръ, я по была въ немъ ни разу, когда миледи звала насъ читать вслухъ, то всегда сидла въ небольшой комнат, находившейся рядомъ съ ея кабинетомъ. Мн кажется, высокія лица вовсе не чувствуютъ потребности въ томъ, что иметъ столь-значительную цну въ глазахъ нашихъ, людей мелкихъ — я говорю объ уединеніи. Изъ комнатъ, занимаемыхъ миледи, не было ни одной, которая не имла бы двухъ дверей, а въ нкоторыхъ были даже по три и по четыре. Адамсъ всегда сидла въ спальн миледи, ожидая приказаній, а мистрисъ Медликоттъ была обязана являться на первый зовъ миледи, длятого ей была отведена небольшая комната, рядомъ съ кабинетомъ миледи, на сторон, противоположной двери въ гостиную. Длятого, чтобъ ясне представить себ расположеніе комнатъ въ дом, начертите квадратъ и раздлите его пополамъ чертою, на одномъ конц этой черты будетъ дверь параднаго крыльца или общій входъ, на другомъ особый входъ съ террасы, на одномъ конц которой находилась старинная стна изъ сраго камня съ нкотораго рода подземною дверью, за стною шли фермерскія строенія и службы, люди, приходившіе къ миледи по дламъ, обыкновенно выбирали эту дорогу. Если миледи хотла выйти въ садъ изъ своего кабинета, то ей нужно было пройти только черезъ комнату мистрисъ Медликоттъ въ меньшую залу, затмъ повернуть направо, идя на террасу, и спуститься въ прелестный садъ по лстниц съ широкими ступенями, находившейся на углу дома. Въ саду были обширныя, волнообразныя поляны, веселые цвтники, прелестныя, высокія лавровыя деревья и группы другихъ цвтущихъ или массивныхъ кустарниковъ, горделивые буки или лиственницы, украшавшія мстность на далекое разстояніе. Все это окаймлялось лсами, находившимися въ нкоторомъ отдаленіи. Если я не ошибаюсь, домъ былъ передланъ на новый ладъ при королев Анн, но длятого, чтобъ перестроить все, не хватило денегъ, такимъ-образомъ новыя, большія, высокія окна были сдланы только въ парадныхъ покояхъ и въ комнатахъ, выходившихъ на террасу, а также и въ небольшой передней при частномъ вход, да и эти окна въ мое время были такъ стары, что ихъ и лтомъ и зимою закрывали розами, жимолостью и кизильникомъ.

Но возвратимся къ тому дню, когда я, прихрамывая, вошла въ кабинетъ миледи, всми силами стараясь скрыть, что я плакала и что чувствовала сильную боль, когда шла. Не знаю, замтила ли миледи, что слезы готовы были хлынуть у меня изъ глазъ. ‘Я послала за вами’ сказала она мн: ‘вы мн нужны длятого, чтобъ привести въ порядокъ все, что находится въ ящикахъ моего бюро’. Потомъ (по ея тону можно было подумать, что она требовала отъ меня какой-нибудь милости) она попросила меня ссть въ покойное кресло у окна (когда я вошла въ комнату, все уже было приготовлено: къ креслу были придвинуты скамейка подъ ноги и столъ) и помочь ей. Вы, можетъ-быть, удивитесь, отчего она не приказала мн ссть или лечь на софу, но въ то время въ комнат еще не было софы, ее поставили только посл, дня черезъ два. Мн казалось, что даже покойное кресло было принесено въ комнату для меня, потому-что, сколько я могла запомнить, не на этомъ кресл сидла миледи, когда я въ первый разъ видла ее. На томъ кресл было гораздо-боле рзныхъ и золоченыхъ украшеній, кром того, на спинк была графская корона. Нсколько времени спустя, когда, однажды, миледи вышла изъ комнаты, я попробовала, могла ли я двигаться на немъ, но это было чрезвычайно-неудобно. Между-тмъ, мое кресло (я впослдствіи привыкла считать его своимъ и называла его такъ) было мягкое и весьма-роскошное, сидть на немъ было чрезвычайно-покойно.

Несмотря на то, что я имла такое комфортное кресло, мн было неловко первый день, даже впродолженіе нсколькихъ дней. Я, однакожь, по временамъ забывала грусть и боль, удивляясь множеству вещей, которыя мы вынимали изъ курьзныхъ старыхъ ящиковъ. Мн очень хотлось знать, зачмъ многія изъ нихъ береглись, напримръ, лоскутокъ письма, на которомъ было написано съ полдюжины весьма-обыкновенныхъ словъ, или кусокъ отъ сломаннаго хлыстика для верховой зды, или камень, казавшійся мн столь-обыкновеннымъ, что я на любой прогулк могла бъ набрать двадцать совершенно такихъ же. Но въ этомъ-то и заключалось мое невжество. Миледи разсказывала мн, что эти камни были куски цннаго мрамора, изъ котораго много, много лтъ назадъ, длались полы во дворцахъ великихъ римскихъ императоровъ, когда она была еще двушкой и путешествовала по Европ, то ея двоюродный братъ, Горасъ Маннъ, бывшій посланникомъ во Франціи, совтовалъ ей непремнно сходить на поля, находившіяся въ стнахъ древняго Рима, когда фермеры приготовляли грунтъ для посва лука, для чего должны были очищать почву и подобрать вс кусочки мрамора, которые она могла найти. Она послушалась совта своего кузена и хотла изъ этихъ кусочковъ сдлать столъ, но это намреніе почему-то не исполнилось, и камни лежали въ ящикахъ, покрытые грязью, которая была на нихъ въ то время, какъ они лежали подъ посвомъ лука, однажды я было вздумала вымыть ихъ мыломъ и водою, но миледи, увидвъ это, не велла мн мыть ихъ, говоря, что на нихъ римская грязь… земля, такъ, кажется, назвала она, но моему мннію, все-таки это была грязь.

Въ разбираемомъ нами бюро было много и такихъ вещей, цнность которыхъ я не понимала, такъ, напримръ, локоны волосъ съ тщательно-прикрпленными къ нимъ билетиками: они всегда вызывали грусть миледи, потомъ медальйоны и браслеты со вдланною въ нихъ миньятюрною живописью, эти крошечные портреты были гораздо-меньше тхъ, которые длаются теперь и называются миньятюрными, на нкоторые изъ нихъ вы должны были смотрть чрезъ микроскопъ, если хотли хорошенько разсмотрть выраженіе лица и превосходную работу. При вид ихъ миледи не впадала въ такое меланхолическое настроеніе духа, какое овладвало ею, когда она разсматривала волосы и касалась ихъ. Вроятно, волосы принадлежали любимому существу, къ которому она уже никогда не прикоснется, которое никогда не приласкаетъ, потому-что оно лежитъ въ земл, сгнившее и обезображенное, сохранивъ, быть можетъ, одни только волосы, отъ которыхъ былъ отрзанъ локонъ, находившійся у ней въ рукахъ, тогда-какъ портреты были все-таки только портретами — схожими съ лицами, которыхъ изображали, но ни самими лицами, ни частію ихъ. Впрочемъ, это моя собственная догадка, мое собственное мнніе. Миледи рдко высказывала свои чувства, вопервыхъ, потому, что она принадлежала къ высшему кругу, она говорила, что люди, принадлежащіе къ этому кругу, сообщаютъ свои чувства только равнымъ себ, но и то въ рдкихъ случаяхъ, обыкновенно же скрываютъ свои чувства и отъ нихъ, вовторыхъ (это ужь мое собственное разсужденіе), она была единственная дочь и наслдница, и потому ей слдовало больше думать, нежели говорить, какъ приличествуетъ хорошо-воспитаннымъ наслдницамъ, третьихъ, она долгое время была вдовою и не имла подруги одинаковыхъ съ ней лтъ, съ которою она могла бы вспоминать о прежнихъ связяхъ, минувшихъ удовольствіяхъ или объ общемъ гор. Мистрисъ Медликоттъ скоре всего могла быть для нея такого-рода подругою, и леди Ледлоу обращалась съ мистрисъ Медликоттъ гораздо-фамильярне, чмъ со всми другими, жившими въ дом, взятыми вмст, но мистрисъ Медликоттъ была по природ молчалива и никогда не пускалась въ длинныя объясненія. Такимъ-образомъ, одна только Адамсъ много разговаривала съ леди Ледлоу.

Когда мы поработали съ часъ за бюро, то миледи объявила, что мы довольно сдлали для одного дня, и вышла изъ комнаты, такъ-какъ въ это время посл обда она всегда здила кататься. Я осталась одна, возл меня съ одной стороны лежалъ томъ гравюръ, сдланныхъ съ картинъ мистера Гогарга (я не стану выписывать ихъ названій, но замчу, что миледи не была о нихъ высокаго мннія), съ другой же стороны помщался на пюльпитр большой молитвенникъ миледи, открытый на вечернихъ псалмахъ, назначенныхъ для того дня. Но лишь только миледи вышла, я оставила об книги въ поко и, на досуг, съ большимъ любопытствомъ принялась осматривать комнату. Та сторона, на которой находился каминъ, вся была убрана филнчатой работой, составлявшей часть старыхъ орнаментовъ дома, остальныя же стороны были оклеены индійскою бумагою, съ изображеніемъ птицъ, зврей и наскомыхъ. Надъ этими филнками сверху до низу и на потолк висли гербы различныхъ семействъ, съ которыми вступала въ бракъ фамилія Генбри. Въ комнат было немного зеркалъ, хотя одинъ изъ парадныхъ покоевъ назывался зеркальною комнатою, потому-что былъ украшенъ зеркаломъ, которое праддъ миледи привезъ съ собою изъ Венеціи, гд онъ былъ посломъ. Кром того, въ комнат повсюду находились фарфоровые кувшины всевозможныхъ формъ и размровъ, и нсколько фарфоровыхъ уродцевъ, или куколъ, которыхъ я никогда терпть не могла — такъ были они безобразны, хотя миледи цнила ихъ очень-дорого. По средин на полу лежалъ толстый коверъ, сдланный изъ небольшихъ кусочковъ рдкаго дерева, въ вид образца, двери находились одна противъ другой, и состояли изъ двухъ тяжелыхъ большихъ половинокъ, отворявшихся посредин, он двигались по мднымъ желобкамъ, вдланнымъ въ полу, и не отворились бы сверхъ ковра. Два окна доходили почти до потолка, они были въ близкомъ разстояніи одно отъ другаго и глубоко уходили въ толстой стн. Комната была наполнена благоуханіемъ, происходившимъ частью отъ цвтовъ въ саду, частью же распространявшимся изъ большихъ вазъ внутри комнаты, наполненныхъ всякаго рода цвтами. Миледи гордилась своимъ выборомъ аромата, говоря, что порода скоре всего обнаруживается острою чувствительностью обонянія. Мы никогда не упоминали о мускус въ ея присутствіи, потому-что всмъ въ дом было извстно ея отвращеніе къ этому запаху, по ея мннію, запахъ, получаемый изъ животнаго, никогда не можетъ имть достаточную чистоту и не доставитъ удовольствія человку, принадлежащему къ хорошей фамиліи, въ которой, натурально, нжное обоняніе развивалось нсколькими поколніями. Она, бывало, для примра, говорила, какимъ способомъ охотники сохраняютъ породу собакъ, обнаружившихъ чуткое обоняніе, и что эта способность переходитъ отъ одного поколнія къ другому между животными, у которыхъ не можетъ быть и рчи о фамильной гордости или наслдственныхъ фантазіяхъ. Такимъ-образомъ въ Генбри-Корт никогда не упоминалось о мускус, также точно никогда не говорилось о бергамот, или божьемъ дерев, хотя, по природ своей, они и принадлежали къ растеніямъ. Она говорила, что т, которые любили эти растенія, или ихъ запахъ, обнаруживали, что имютъ не тонкій вкусъ. Она бывала очень-недовольна, если молодой человкъ, котораго она знала, можетъ-быть, потому-что онъ поступалъ къ ней въ услуженіе, или служилъ въ другомъ мст, выходя изъ церкви въ воскресенье посл обда, вставлялъ въ петлю своего платья втки названныхъ растеній. Она заключала изъ этого, что онъ любитъ грубыя удовольствія, она даже думала, что человкъ, которому нравится грубый запахъ, вроятно, будетъ предаваться пьянству. Но она раздляла благоуханія на грубыя и обыкновенныя. Фіалка, гвоздика и душистый шиповникъ причислялись къ разряду растеній, имвшихъ обыкновенный запахъ, также розы и резеда для тхъ, у которыхъ были сады, жимолость для тхъ, которые гуляли въ тнистыхъ аллеяхъ, употребленіе этихъ растеній не свидтельствовало о грубости вкуса, королева, можетъ-быть, охотно увидла бы на своемъ трон букетъ этихъ цвтовъ. Когда цвли розы и гвоздики, то на собственномъ стол миледи стояла ваза съ этими цвтами, которые перемнялись каждое утро. Изъ растеній, имвшихъ крпкій запахъ, она любила лавенду и душистый ясменникъ, въ какомъ бы ни было экстракт: лавенда напоминала ей прежніе обычаи, говорила она, родные сады и поселянъ, которые очень-часто просили ее принять букетъ лавенды. Душистый ясменникъ росъ въ дикихъ, лсистыхъ мстахъ, гд была чудная земля и чистый воздухъ, бдныя дти обыкновенно ходили собирать для нея это растеніе въ лса на возвышенностяхъ, за эту услугу миледи награждала ихъ блестящими новыми пенни, милордъ, ея сынъ, ежегодно въ феврал присылалъ ей цлый мшокъ новыхъ только-что отчеканенныхъ пенни съ монетнаго двора въ Лондон.

Но она не любила розовой эссенціи: она говорила, что этотъ запахъ напоминалъ ей Сити и женъ богатыхъ купцовъ, которыя страстно любили и помаду и духи изъ розъ. Ландыши подвергались той же участи. Миледи сознавалась, что эти цвтки имли граціозный и красивый видъ, цвтъ, листья, цвтки — все въ нихъ было такъ изящно, кром запаха: запахъ ихъ былъ ужь слишкомъ-крпокъ. Но великая наслдственная способность — которою такъ гордилась миледи, и гордилась совершенно-справедливо, потому-что я никогда боле въ жизни не встрчала кого-нибудь, кто обладалъ бы этою способностью въ такой степени — ясно обнаруживалась въ томъ, что леди Ледлоу была въ-состояніи услышать очаровательный тонкій ароматъ, подымавшійся съ гряды клубники въ позднюю осень, когда сохли и падали листья. Одною изъ немногихъ книгъ, лежавшихъ въ комнат миледи, были ‘Опыты Бэкона’, еслибъ вы взяли ее въ руки и развернули такъ, наудачу, то книга непремнно открылась бы на опыт о садахъ.

— Послушайте, говорила, бывало, миледи:— что пишетъ этотъ великій философъ и государственный человкъ: ‘вслдъ затмъ’ онъ говоритъ о фіалкахъ, моя милая: ‘слдуетъ мускатная роза…’ Вы, вроятно, помните большой кустъ, который растетъ на углу стны, выходящей къ югу, у самыхъ оконъ синей гостиной: это старинная мускатная роза, мускатная роза Шекспира, которой теперь ужь нтъ во всемъ королевств. По возвратимся къ лорду Бэкону: ‘затмъ листья клубники, когда они засыхаютъ, съ прелестнйшимъ, проникающимъ до глубины души ароматомъ’. Члены фамиліи Генбри всегда могутъ слышать этотъ прелестный, проникающій до глубины души запахъ, и дйствительно, онъ очарователенъ, онъ освжаетъ человка. Видите, во время лорда Бэкона не было столько браковъ между дворомъ и Сити, сколько было впослдствіи съ несчастнаго времени его величества Карла II-го, а во времена королевы Елизаветы значительныя, древнія англійскія фамиліи составляли совершенно-другую расу, такъ, иное — ломовая лошадь, хотя и очень-полезная на своемъ мст, и иное — мои лошади Чильдръ и Иклипсъ, несмотря на то, что и та и другія принадлежатъ одному и тому же роду животныхъ. Такимъ-образомъ, древнія фамиліи одарены способностями и талантами высшаго разряда, нежели другія сословія. Милая моя, не забудьте испытать, можете ли вы услышать ароматъ засыхающихъ листовъ клубники, когда наступитъ осень. Въ васъ течетъ кровь Урсулы Бенбери, оттого вамъ, можетъ, и удастся это.

Но когда наступилъ октябрь, я нюхала, нюхала, но все тщетно, и миледи, съ нкоторымъ нетерпніемъ ожидавшая опыта, должна была признать меня выродившейся изъ знаменитой фамиліи. Сознаюсь, я была огорчена этимъ обстоятельствомъ и думала, что миледи только хотла похвастать своими способностями, приказавъ садовнику посадить клубнику на той сторон террасы, которая находилась подъ ея окнами.

Я, однакожь, совершенно забыла и о времени и о мст. Я разсказываю вамъ вс воспоминанія объ этомъ времени такъ, какъ они возникаютъ въ моей памяти, я надюсь, что на старости лтъ я не достигну того, чего достигла мистрисъ Пикльби, рчи которой читали мн вслухъ однажды.

Мало-по-малу я стала проводить весь день въ комнат, которую я описывала, то я сидла въ покойномъ кресл, занимаясь тонкимъ шитьемъ для миледи, то убирала цвты или разбирала письма по разнымъ почеркамъ, миледи впослдствіи сама приводила эти письма въ порядокъ, нкоторыя изъ нихъ истребляла, другія берегла, постоянно думая при этомъ о своей смерти. Впослдствіи, когда въ комнат поставили софу, миледи часто смотрла на меня и приказывала лечь на софу и отдохнуть, если видла, что я измнилась въ лиц. Каждый день я нсколько времени, впрочемъ, очень-недолго, гуляла но террас, правда, эта прогулка сопровождалась сильною болью, но такъ приказалъ докторъ, и миледи желала, чтобъ я повиновалась.

До-тхъ-поръ, пока я не знала знатной леди покороче, я думала, что ея жизнь была только весельемъ и отдохновеніемъ, но миледи въ этомъ отношенія не походила на другихъ знатныхъ людей: она никогда не оставалась праздною. Прежде всего, она смотрла за управляющимъ, который имлъ на своихъ рукахъ обширное имніе Генбри. Это имніе, кажется, было заложено, деньги, полученныя за него, были употреблены на улучшеніе шотландскихъ земель покойнаго лорда, но миледи непремнно желала выплатить долгъ до своей смерти и такимъ-образомъ оставить свое собственное наслдство совершенно-чистымъ своему сыну, настоящему графу. Сколько мн кажется, въ ея глазахъ имло большую важность то, что ея сынъ былъ наслдникомъ рода Генбри (хотя и по женской линіи), нежели, что онъ былъ лордъ Ледлоу, съ шестью или боле другими меньшими титулами.

Длятого, чтобъ освободить имніе изъ залога, миледи должна была управлять съ большою заботливостью и съ большимъ искусствомъ, и она не жалла своихъ трудовъ, на сколько то было въ ея силахъ. У ней была большая книга, въ которой страницы были разграфлены на три отдла: въ первой граф записывались число и имя арендатора, который писалъ ей письмо по длу, во второй вкратц помщалось содержаніе письма, обыкновенно-состоявшее изъ какой-нибудь просьбы. Просьба иногда была окружена такимъ множествомъ словъ и заключала въ себ столько странныхъ причинъ и извиненій, что мистеръ Горнеръ (управляющій) говорилъ, бывало: ‘это все-равно, что рыться въ четверик мякины, чтобъ найти зерно пшеницы’. Итакъ во второй граф книги находилось упомянутое зерно, очищенное и высушенное, книга подавалась миледи каждое утро. Иногда миледи требовала, чтобъ ей показали подлинное письмо, иногда же просто отвчала на просьбу: ‘да’ или ‘нтъ’, нердко она посылала за контрактами и бумагами и со вниманіемъ разсматривала ихъ въ присутствіи мистера Горнера, желая знать, были ли такія просьбы, какъ, напримръ, о позволеніи вспахать пастбище и пр., предусмотрны при заключеніи условій. Каждый четверкъ, отъ четырехъ до шести часовъ посл обда она сама разговаривала съ своими арендаторами. Что касается удобства, то, конечно, ей было бы лучше длать это утромъ, и я думаю, по прежде-существовавшему обычаю, эти выходы (какъ обыкновенно называла ихъ миледи) происходили до двнадцати. ‘Но, говорила миледи мистеру Горнеру, когда онъ настоятельно требовалъ, чтобъ она возвратилась къ прежнему обычаю, но тогда фермеръ терялъ цлый день, потому-что долженъ былъ одться въ приличное платье и не работать до полудня (а леди Ледлоу любила видть своихъ арендаторовъ въ праздничныхъ платьяхъ, она, можетъ-быть, не сказала бы ни слова, но медленно вынула бы очки, молча, весьма-важно надла бы ихъ и такъ торжественно и такъ строго посмотрла бы на человка, одтаго въ грязное или оборванное платье, что онъ долженъ былъ бы имть весьма-крпкіе нервы, еслибъ не содрогнулся при этомъ и не понялъ, что, какъ бы онъ ни былъ бденъ, ему придется завестись прежде мыломъ и водой, иголкой и ниткой, а потомъ ужь опять показаться въ передней миледи). Для арендаторовъ, жившихъ въ отдаленныхъ частяхъ имнія, по четверкамъ всегда приготовлялся въ служительскихъ комнатахъ ужинъ, къ которому, однакожъ, приглашались вс пришедшіе. Хотя (говорила миледи), по окончаніи ихъ длъ со мною, и остается еще нсколько рабочихъ часовъ, но пришедшіе чувствуютъ потребность въ пищ и отдых, а ей было бы совстно, еслибъ они отправились за этимъ въ трактиръ: ‘Сражающійся Левъ’ (въ настоящее время называющійся: Hanbury Arms). Во время ужина арендаторы получали пиво, сколько хотли, когда же кушанье было убрано со стола, то каждому изъ нихъ подавали стаканъ хорошаго эля, тогда старые арендаторы вставали съ своихъ мстъ и, держа въ рукахъ стаканъ, провозглашали тостъ за здоровье мадамъ, затмъ, допивъ эль, вс отправлялись по домамъ, во всякомъ случа, имъ больше не подавалось напитковъ. Вс арендаторы, безъ исключенія, называли миледи ‘мадамъ’, въ глазахъ ихъ она была замужняя наслдница имнія Генбри, а не вдова лорда Ледлоу, о которомъ ни они, ни ихъ предки не знали ничего, при воспоминаніи о немъ, они даже воспламенялись мрачною безмолвною злобою, причина которой была въ-точности извстна только весьма-немногимъ, понимавшимъ, что значитъ залогъ, и такимъ образомъ знавшимъ, что деньги мадамъ были взяты длятого, чтобъ обогатить бдныя земли лорда въ Шотландіи. Я уврена (вы, конечно, поймете, что я была, такъ-сказать, за сценою и имла возможность видть и слышать многое, когда я лежала или сидла безъ движенія въ кабинет миледи: двери изъ кабинета въ сосднюю комнату были открыты, равно какъ и изъ этой послдней въ переднюю, въ которой леди Ледлоу видла своего управляющаго и давала аудіенціи своимъ арендаторамъ), я уврена, говорю я, что мистеръ Горнеръ въ душ своей былъ не меньше прочихъ сердитъ на то, что деньги были поглощены этимъ залогомъ, и, вроятно, при какомъ-нибудь случа, онъ высказалъ миледи, что у него было на душ. Я могла заключить объ этомъ изъ слдующаго: каждый разъ, когда наступалъ срокъ взноса процентовъ, или когда миледи удерживалась отъ какой-нибудь издержки собственно для себя самой, издержки, которая, по мннію управляющаго, только приличествовала наслдниц Генбри, то съ ея стороны замтенъ былъ намекъ на обиду, а съ его — почтительная покорность ея жосткимъ замчаніямъ, въ то же время, какъ внутри въ каждомъ изъ нихъ скрывался протестъ. Экипажи миледи были стары и неудобны и требовали улучшеній, принятыхъ лицами, принадлежавшими къ ея сословію, во всемъ графств. Мистеръ Горнеръ желалъ, чтобъ миледи заказала новую карету. Каретныя лошади ужь давно выслужили свое время, между-тмъ вс хорошіе жеребцы, рождавшіеся въ имніи, продавались за наличныя деньги, и такъ дале. Милордъ, сынъ леди Ледлоу, былъ посломъ при какомъ-то иностранномъ двор, и вс мы чрезвычайно гордились его славою и саномъ, но это стоило денегъ, а миледи скоре ршилась бы ссть на хлбъ и на воду, нежели просить, чтобъ онъ помогъ ей уплатить долгъ, хотя онъ одинъ долженъ былъ воспользоваться всми выгодами, которыя проистекли бы отъ того впослдствіи.

Мистеръ Горнеръ былъ очень-врный управитель и обращался съ миледи весьма-почтительно. Она, какъ я могла замтить, бывала иногда къ нему сурове, нежели къ другимъ, можетъ-быть, потому, что она знала его образъ мыслей, хотя онъ и не говорилъ никогда ни слова, онъ, однакожь, не одобрялъ того, что доходы съ имнія Генбри тратились на владнія и штатъ графа Ледлоу.

Покойный лордъ былъ морякъ и имлъ чрезвычайно-странныя привычки, подобно большей части моряковъ — такъ мн, по-крайней-мр говорили: я сама никогда не видала моря, но, несмотря на недостатки лорда, миледи любила его горячо и съ гордостью вспоминала о немъ. Едва-ли другая женщина любила своего мужа такъ, какъ миледи.

Мистеръ Горнеръ, родившійся въ имніи Генбри, провелъ часть своей жизни писцомъ у стряпчаго въ Бирмингем, въ эти нсколько лтъ, проведенныхъ въ другомъ кругу, онъ пріобрлъ кой-какія свднія, которыя были просто противны миледи, несмотря на то, что мистеръ Горнеръ примнялъ ихъ къ длу всегда для ея пользы, миледи казалось, что нкоторыя правила ея управляющаго отзывались промысломъ и торговлей. Я полагаю, что она охотно возвратилась бы, еслибъ было возможно, къ первобытной систем, то-есть жила бы произведеніями страны и вымнивала излишекъ на предметы, въ которыхъ чувствовалась потребность, безъ посредства денегъ.

Но мистеръ Горнеръ былъ, какъ говорила миледи, укушенъ новомодными понятіями, хотя эти новомодныя понятія въ ныншнее время показались бы всмъ далеко-отсталыми, нкоторыя идеи мистера Грея произвели на умъ мистера Горнера дйствіе, подобное дйствію искры на паклю, хотя точка исхода обоихъ была совершенно-различная. Мистеръ Горнеръ хотлъ сдлать всхъ людей полезными и дятельными на этомъ свт и, по возможности, направить эту дятельность и пользу на улучшеніе имнія Генбери и на увеличеніе доходовъ съ него. Вотъ съ какою цлью онъ присоединялся къ тмъ, которые требовали образованія.

Мистеръ Грей вовсе не заботился (по мннію мистера Горнера не достаточно заботился) объ этомъ мір и о томъ, какое положеніе человкъ или семейство занимали на земл, онъ хотлъ приготовить каждаго къ будущей жизни и сдлать его способнымъ къ уразумнію и принятію извстныхъ ученій, изъ чего справедливо должно было заключить, что мистеръ Грей слышалъ объ этихъ ученіяхъ, вотъ для какой цли требовалъ образованія мистеръ Грей. Мистеръ Горнеръ, съ любовью обращаясь къ ребенку, чаще всего требовалъ отъ него отвта на слдующій любимый вопросъ изъ катехизиса: ‘Въ чемъ заключаются мои обязанности къ ближнему?’ Любимый вопросъ мистера Грея, на который онъ ждалъ отвта съ умиленіемъ, былъ слдующій: ‘Что такое внутренняя и духовная красота? Леди Ледлоу ниже всего опускала голову, когда, отвчая ей изъ катехизиса въ воскресенье, мы доходили до вопроса: ‘Въ чемъ заключаются обязанности къ Богу?’ Но ни мистеръ Горнеръ, ни мистеръ Грей не услышали много отвтовъ изъ катехизиса до настоящаго времени.

Въ Генбри не было воскресной школы до того времени, о которомъ я говорю. Желанія мистера Грея ограничивались только основаніемъ такой школы. Мистеръ Горнеръ въ своихъ требованіяхъ шелъ дальше: онъ надялся увидть современемъ ежедневную школу, гд воспитывались бы способные работники, которые впослдствіи могли бы приносить большую пользу. Миледи не хотла слышать ни о той, ни о другой школ, дйствительно, изъ окружавшихъ ее лицъ никто не осмлился бы упомянуть въ ея присутствіи о предположеніи основать ежедневную школу.

Такимъ-образомъ мистеръ Горнеръ довольствовался тмъ, что скромно училъ остраго, умнаго мальчика чтенію и письму, имя въ виду современемъ назначить его смотрителемъ за работами. Съ этою цлью онъ долго наблюдалъ за фермерскими мальчиками, и выборъ его остановился на сын Джоба Грегсена, который казался ему умне и понятливе прочихъ, хотя гораздо-грязне и оборванне. Но все это (миледи не слушала сплетень, или ей не передавали никакихъ слуховъ до-тхъ-поръ, пока она сама не спрашивала о чемъ-нибудь) было совершенно неизвстно миледи до несчастнаго случая, о которомъ я теперь разскажу.

IV.

Я думала, что миледи не знала, съ какой точки зрнія смотрлъ на образованіе мистеръ Горнеръ (какъ на средство длать людей полезными членами общества) или, какъ онъ примнялъ свои правила на практик, то-есть, что Герри Грегсенъ учился у него и пользовался его покровительствомъ, я думаю даже, что миледи вовсе не знала о существованіи Герри до слдующаго несчастнаго событія. Въ передней, которая служила нкоторымъ образомъ комнатою для длъ, гд миледи принимала своего управляющаго и своихъ арендаторовъ, находилось множество полокъ. Ихъ нельзя было назвать книжными полками, хотя на нихъ и помщалась много томовъ, но эти томы по-большей-части были рукописи и содержали въ себ подробности, касавшіяся имнія Генбри. Тамъ находилось нсколько словарей, географическіе лексиконы, сочиненія, относившіяся до управленія помщичьими имніями, вс эти книги были очень-стары (тутъ находился, я помню, словарь Белея, въ кабинет миледи стоялъ большой словарь Джонсона, но въ случаяхъ, когда лексикографы противорчили другъ другу, миледи обыкновенно отдавала преимущество Белею).

Въ передней всегда сидлъ лакей, готовый явиться къ миледи по первому зову. Миледи придерживалась прежнихъ обычаевъ и презирала всякаго рода колокольчики, какъ новыя изобртенія, кром своего маленькаго ручнаго колокольчика, она любила, чтобъ вс, окружавшіе ее, находились въ такомъ близкомъ разстояніи отъ нея, что могли услышать серебристый звонокъ ея колокольчика, или почти немене-серебристый звукъ ея голоса. Не воображайте, однакожь, что должность лакея была синекюрой. Онъ обязанъ былъ караулить особый входъ, заднее крыльцо, какъ мы назвали бы, говоря о какомъ-нибудь небольшомъ дом. Такъ-какъ съ параднаго или главнаго подъзда входили только миледи и т лица графства, которыхъ она удостоивала своимъ посщеніемъ, а ея ближайшіе знакомые этого рода жили за восемь миль (ужасной дороги), то большая часть постителей входила въ обитую гвоздями дверь, съ террасы., Лакею не приходилось отворять дверь (по приказанію миледи, дверь всегда была отворена, зимою и лтомъ, зимою нердко въ сни наносило снгу и онъ лежалъ тамъ цлыми кучами, когда погода стояла суровая), онъ долженъ былъ только позвать кого-нибудь, когда являлись постители, и уже позванному постители объявляли причину своего прихода, или просили его исходатайствовать имъ позволеніе видть миледи. Мистеръ Грей, я помню, долгое время не могъ понять того, что главная дверь отворялась только въ важныхъ случаяхъ, но и впослдствіи онъ чаще приходилъ съ этого крыльца, чмъ съ террасы. Меня приняли съ параднаго входа, когда я въ первый разъ переступила порогъ дома миледи, вс посторонніе, прізжавшіе въ первый разъ, входили съ этого крыльца, но впослдствіи вс они (за исключеніемъ только тхъ лицъ, которыхъ я назвала выше) приходили съ террасы, какъ-бы по инстинкту. Въ помощь инстинкту являлись великолпные, но свирпые псы, порода которыхъ исчезла на всемъ остров: они съ незапамятныхъ временъ сидли на цни съ лицевой стороны зданія и лаяли почти весь день и всю ночь, они начинали страшно и дико ворчать при вид каждаго человка и каждаго предмета, и оставались спокойными только передъ служителемъ, который кормилъ ихъ, передъ каретою и лошадьми миледи и передъ самою миледи. Я съ особеннымъ удовольствіемъ смотрла, когда леди Ледлоу, имвшая почти-дтскій ростъ, подходила къ огромнымъ животнымъ, которыя падали къ ея ногамъ, тяжелыми хвостами стучали по каменнымъ плитамъ и не знали, какъ выразить свой восторгъ при легкомъ приближеніи и нжныхъ ласкахъ своей госпожи. Она не чувствовала ни малйшаго страха, она принадлежала къ фамиліи Генбри, а, какъ гласило преданіе, эти псы и ихъ родъ мгновенно узнавали всхъ Генбри и подчинялись ихъ власти съ того времени, когда предки этихъ псовъ были привезены съ Востока сэромъ Юрайеномъ Генбри, покоившимся въ склеп подъ алтаремъ въ церкви. Кром-того, разсказывали, что, лтъ пятьдесятъ назадъ, одна изъ собакъ этой породы съла ребенка, который нечаянно подошелъ къ ней слишкомъ-близко. Вотъ почему, большая часть постителей охотне приходила съ террасы. Мистеръ Грей одинъ, казалось, не обращалъ на псовъ никакого вниманія. Сначала я думала, что онъ длалъ это изъ разсянности, мн разсказывали, что онъ какъ-то нечаянно подошелъ къ одной изъ собакъ слишкомъ-близко, собака вдругъ бросилась на него и онъ едва усплъ отскочить въ сторону, но, нсколько времени спустя, я видла сама, какъ онъ прямо подошелъ къ одной собак и весьма-дружески потрепалъ ее, собака казалась очень-довольною и ласково виляла хвостомъ… можно было подумать, что мистеръ Грей былъ одинъ изъ Генбри. Мы вс были весьма поражены этимъ зрлищемъ, и я до настоящаго времени никакъ не могу объяснить себ этого.

Но возвратимся къ дверямъ, выходившимъ на террасу, и къ лакею, сидвшему въ передней.

Однажды утромъ мы услышали споръ, онъ былъ очень-продолжителенъ и мало-по-малу сдлался такимъ горячимъ, что миледи два раза бралась за свой колокольчикъ и только посл втораго звонка появился въ дверяхъ лакей.

— Что случилось, Джонъ? спросила она, когда лакеи вошелъ въ комнату.

— Тамъ какой-то мальчикъ, миледи, говоритъ, что пришелъ отъ мистера Горнера и долженъ видть вашу милость. Такой дерзкій мальчишка! заключилъ онъ, какъ бы про-себя.

— Что ему нужно?

— То же самое и я вотъ спрашивалъ у него, миледи, но онъ не хочетъ сказать мн.

— Вроятно, какое-нибудь извстіе отъ мистера Горнера, сказала леди Ледлоу съ нкоторою досадою. Посылать къ ней изустное извстіе, притомъ же черезъ такого посредника, было, въ ея глазахъ, нарушеніемъ всякаго этикета.

— Нтъ, ваша милость, я спрашивалъ у него, не приказано ли ему передать что-нибудь? онъ сказалъ, что нтъ, ничего не приказано, а между-тмъ онъ говоритъ, что ему нужно видть вашу милость.

— Въ-такомъ-случа теб слдовало бы впустить его сюда, безъ всякаго разговора, сказала миледи тихо, но, какъ я уже замтила, съ нкоторою досадою.

Можетъ-быть, въ насмшку надъ скромнымъ постителемъ, слуга отворилъ настежь об половинки двери, въ дверяхъ стоялъ живой, развязный мальчикъ съ большою головой, волоса у него торчали во вс стороны, какъ-бы взъерошенные электрическимъ токомъ, онъ имлъ небольшое, смуглое лицо, покраснвшее въ эту минуту отъ испуга и волненія, широкій, смлый ротъ и блестящіе, голубые глаза, которыми онъ быстро осмотрлъ всю комнату, какъ бы желая запомнить каждый предметъ (а все тутъ было для него ново и странно) длятого, чтобъ впослдствіи подумать о немъ и подивиться всему этому. Повидимому, онъ зналъ, что ему не слдовало обращаться къ лицу, которое было выше его по званію, а можетъ-быть, онъ молчалъ потому, что чувствовалъ страхъ.

— Что теб нужно отъ меня? спросила миледи такъ благосклонно, что мальчикъ изумился и пришелъ въ замшательство.

— Что угодно вашей милости? сказалъ онъ.

По его словамъ можно было подумать, что онъ глухъ.

— Тебя прислалъ мистеръ Горнеръ? Зачмъ теб нужно видть меня? снова спросила она, нсколько-громче прежняго.

— Ваша милость, мистеръ Горнеръ совершенно-нечаянно отправился въ Бервикъ сегодня утромъ…

Его лицо стало подергивать, замтивъ это, мальчикъ съ ршительностью сжалъ губы.

— Ну?

— И онъ вдругъ отправился.

— Что жь дальше?

— Онъ оставилъ мн записку для вашей милости.

— Это все? Ты могъ бы отдать ее человку.

— Извините, ваша милость, я потерялъ ее.

Онъ не сводилъ глазъ съ ея лица. Еслибъ онъ не смотрлъ на нее пристально, то заплакалъ бы непремнно.

— Это большая небрежность, благосклонно сказала миледи.— Но, я думаю, ты очень огорченъ этимъ. Теб слдовало бы хорошенько поискать ее. Можетъ-быть, въ ней заключается что-нибудь важное.

— Если угодно вашей милости, я могу прочесть ее наизусть.

— Ты! Что ты говоришь?

Я испугалась. Голубые глаза миледи засверкали, ею овладлъ сильный гнвъ, она была въ чрезвычайномъ смущеніи. Мальчикъ становился смле, чмъ боле онъ имлъ причинъ бояться. Онъ долженъ былъ видть ея гнвъ (такой острый мальчикъ не могъ не замтить этого), но продолжалъ говорить твердо и быстро:

— Мистеръ Горнеръ, миледи, выучилъ меня читать, писать и вести счеты, миледи. Онъ очень торопился и сложилъ записку, но не запечаталъ ея, и я прочелъ ее, миледи, а теперь, миледи, мн кажется, я могу сказать ее наизусть.

И мальчикъ весьма-громкимъ и ровнымъ голосомъ прочелъ, безъ всякаго сомннія, подлинныя слова письма, число, подпись и все прочее. Дло было очень-простое: миледи нужно было подписать какой-то актъ.

Окончивъ чтеніе, онъ, казалось, ожидалъ похвалы своей врной памяти.

Глаза миледи, прищуренные до зрачковъ, напоминали человку, на котораго были обращены, остріе иголки, по нимъ можно было заключить, что миледи была въ сильномъ гнв. Леди Ледлоу посмотрла на меня и сказала:

— Что будетъ съ этимъ свтомъ, Даусенъ?

И замолчала.

Мальчикъ стоялъ неподвижно, начиная догадываться, что нанесъ глубокое оскорбленіе, твердая воля привела его передъ миледи и принудила сознаться въ вин и загладить эту вину наилучшимъ по его средствамъ образомъ, но затмъ она угасла или покинула его, казалось, онъ будетъ стоять неподвижно до-тхъ-поръ, пока словомъ или дломъ не заставятъ его выйти изъ комнаты. Миледи снова взглянула на него и увидла, что мальчикъ, замтивъ гнвъ ея, стоялъ передъ нею въ мрачномъ смущеніи и смотрлъ на нее съ ужасомъ.

— Бдный мальчикъ! сказала она, и гнвъ исчезъ съ ея лица:— въ чьихъ рукахъ находишься ты?

У мальчика задрожали губы.

— Разв ты не знаешь о томъ древ, о которомъ говорится въ ‘Книг Бытія’?.. Нтъ, я надюсь, что ты еще не такъ легко читаешь, что могъ уже ознакомиться съ этою книгою.

Наступила пауза.

— Кто выучилъ тебя читать и писать?

— Извините, ваша милость, я не думалъ, что это дурно.

Онъ готовъ былъ заплакать, опечаленный тмъ, что возбудилъ въ ней чувство страха и сожалнія, и то, что она мягко хотла подавить это чувство, было для него гораздо-страшне суровой и жестокой брани.

— Кто выучилъ тебя? спрашиваю я.

— Меня училъ писецъ мистера Горнера, ваша милость.

— И мистеръ Горнеръ зналъ объ этомъ?

— Да, миледи. Я учился, потому-что онъ желалъ этого.

— Хорошо! тебя, можетъ-быть, и не слдуетъ бранить за это. Но я удивляюсь мистеру Горнеру… Однако жь, мой милый, если ты овладлъ острыми орудіями, ты долженъ знать нкоторыя правила, какъ обращаться съ ними. Разв теб никогда не говорили, что ты не долженъ открывать письма?

— Извините, ваша милость, оно было открыто. Мистеръ Горнеръ, второпяхъ забылъ запечатать его.

— Но ты не долженъ читать письма, которыя не назначены для тебя, ты никогда не долженъ читать письма, которыя не адресованы къ теб, даже и въ такомъ случа, еслибъ они лежали передъ тобою открытыми.

— Извините, миледи, я читалъ письма для упражненія, какъ книги, и не думалъ, что это дурно.

Миледи совершенно смутилась, не зная, какимъ способомъ растолковать ему законы чести касательно писемъ.

— Я уврена, ты вдь не станешь слушать то, что тебя не касается? сказала она.

Онъ молчалъ съ минуту, частью оттого, что невполн понялъ смыслъ словъ, которыя произнесла миледи. Она повторила свой вопросъ. По его живымъ глазамъ можно было видть, что онъ теперь понялъ, но не зналъ, сказать ли ему правду.

— Извините, ваша милость, я всегда подслушивалъ, если говорили секреты, я думалъ, что въ этомъ нтъ ничего дурнаго.

Бдная миледи вздохнула, она вовсе не была приготовлена длать продолжительныя нравоученія. Честь была для нея второю натурою, и она никогда не пыталась изслдовать, на какихъ правилахъ основывались ея законы. Такимъ образомъ, миледи, сказавъ мальчику, что желаетъ увидться съ мистеромъ Горнеромъ, когда онъ возвратится изъ Бервика, отпустила его, проводивъ его взоромъ, въ которомъ выражалось отчаяніе, мальчикъ, повидимому, былъ радъ, что, наконецъ, освободился отъ леди, наводившей на него страхъ своею благосклонностью.

— Что длать? сказала она, вполовину про-себя, вполовину обращаясь ко мн.

Я не могла отвчать, потому-что сама была въ смущеніи.

— Я выбрала мткое слово, продолжала она: — назвавъ чтеніе и письмо ‘острыми орудіями’. Если наши низшіе классы пріобртутъ эти острыя орудія, то ужасныя сцены французской революціи повторятся и у насъ въ Англіи. Когда я была двушкой, никто не говорилъ о правахъ человка, вс говорили только объ обязанностяхъ. Теперь же, не дале какъ вчера вечеромъ, мистеръ Грей утверждалъ, что каждый ребенокъ иметъ право на обученіе. Я долго молчала, наконецъ вышла изъ терпнія, мы заспорили и я сказала ему, что-никогда не позволю основать въ моей деревн воскресную школу… или субботнюю школу, какъ онъ называетъ ее, точно жидъ.

— Что жь онъ сказалъ на это, миледи? спросила я, замтивъ, что волненіе, которое, казалось, ужъ готово было разразиться страшнымъ кризисомъ, мало-по-мало стало утихать.

— Онъ позволилъ себ разгорячиться и сказалъ, что считаетъ своею обязанностью напомнить мн, что онъ находится подъ начальствомъ епископа, а не подъ моимъ, и далъ мн понять, что останется при своихъ намреніяхъ, несмотря на высказанное мною мнніе.

— И вы, миледи… нершительно произнесла я.

— Я могла только встать съ своего мста, поклониться ему и вжливо проститься съ нимъ. Когда два лица достигли до извстной точки въ объясненіяхъ о предмет, о которомъ они столь же рзко разнятся въ мнніяхъ между собою, какъ я и мистеръ Грей, то благоразуміе требуетъ, чтобъ эти лица совершенно и внезапно оставили разговоръ, если не хотятъ разстроить дружескихъ отношеній, существующихъ между ними. Это одинъ изъ тхъ немногихъ случаевъ, гд поспшность желательна.

Мн было жаль мистера Грея. Онъ нсколько разъ навщалъ меня, и безъ его добрыхъ совтовъ и молитвъ я не была бы въ состоянія перенесть мою болзнь съ такимъ терпніемъ. Изъ его разговоровъ я имла случай узнать, что онъ былъ преданъ всею душою новому плану. Я такъ уважала его и такъ любила и почитала миледи что была въ отчаяніи, видя, какъ отношенія между ними постепенно становились холодне и холодне, но я ничмъ не могла помочь этому, мн оставалось только молчать.

Миледи, казалось, поняла, что происходило въ моихъ мысляхъ, по-тому-что минуты черезъ дв она продолжала:

— Еслибъ мистеръ Грей зналъ все, что я знаю… еслибъ онъ имлъ мою опытность, то онъ. не торопился бы такъ приводить въ исполненіе свои новые планы противъ моего мннія. Дйствительно, продолжала она, погрузившись въ воспоминанія:— времена перемнились, если деревенскій пасторъ противится леди, которой онъ подчиненъ, въ ея собственномъ дом. Въ то время, какъ былъ живъ мой ддъ, пасторъ былъ въ то же время и капелланъ семейства и обдалъ у насъ въ дом каждое воскресенье. Ему подавали кушанье послднему, а онъ успвалъ състь первый. Я помню, какъ онъ, бывало, схватывалъ свою тарелку, ножикъ и вилку и съ полнымъ ртомъ (ротъ его былъ занятъ впродолженіе всего обда), говорилъ: ‘съ вашего позволенія, сэръ Юрайенъ и миледи, я отправлюсь за говядиной въ комнату экономки’, зная, что если онъ не сдлаетъ этого, то во второй разъ не получитъ того же блюда. Вотъ былъ жадный человкъ, этотъ пасторъ, увряю васъ! Я помню, однажды онъ взялъ за обдомъ цлую небольшую птицу и для того, чтобъ отвлечь общее вниманіе отъ его обжорства, сталъ разсказывать, будто онъ слышалъ, что маринованнаго въ уксус и такимъ-то образомъ… ужь не помню какъ, приготовленнаго грача никакъ нельзя отличить отъ птицы, которую онъ лъ въ то время. Лицо моего дда приняло сердитое выраженіе, я догадалась, что онъ былъ недоволенъ словами и поступками пастора, хотя я была ребенкомъ, я, однакожь, нсколько поняла, что случится, когда, въ слдующую пятницу хала на моемъ маленькомъ, бломъ пони, рядомъ съ ддушкой, и ддушка остановилъ одного лсничаго и приказалъ ему застрлить самаго стараго грача, какого онъ только могъ найти. Я ничего не слышала объ этой исторіи до воскресенья, когда прямо передъ пасторомъ поставили кушанье и сэръ Юрайенъ сказалъ: ‘Пасторъ Геммингъ, я приказалъ застрлить грача, мариновать его въ уксус и приготовить такъ, какъ вы говорили въ прошлое воскресенье. Извольте състь его до костей, или, клянусь… вы больше не будете обдать за моимъ столомъ по воскресеньямъ!’ Я посмотрла на лицо бднаго мистера Гемминга, когда онъ пытался проглотить первый кусокъ и тмъ доказать, что кушанье очень-хорошо, но мн было стыдно долго смотрть на него, хотя ддушка хохоталъ и безпрестанно спрашивалъ насъ всхъ: не знаемъ ли мы, что сталось съ апетитомъ пастора?

— И онъ долъ свое блюдо? спросила я.

— О да, милая моя. Если ддушка, бывало, скажетъ, что вотъ то-то должно исполниться, то оно и исполнится непремнно. Въ гнв онъ былъ ужасный человкъ! Но, если вспомнить, какая разница между пасторомъ Гемнигомъ и мистеромъ Греемъ! или даже между бднымъ, дорогимъ мистеромъ Моунтфордомъ и мистеромъ Греемъ. Мистеръ Моунтфордъ никогда не сталъ бы противиться мн, какъ мистеръ Грей!

— И вы, миледи, дйствительно думаете, что не слдовало бы заводить воскресную школу? спросила я и сама испугалась своего вопроса.

— Конечно, нтъ. Какъ я уже говорила мистеру Грею, я считаю знаніе символа вры и молитвы Господней существеннымъ для спасенія, также необходимо, чтобъ родители приводили своего ребенка въ церковь постоянно. Затмъ слдуютъ десять заповдей: он въ ясныхъ выраженіяхъ научаютъ простымъ обязанностямъ. Натурально, если мальчикъ уметъ читать и писать (какъ этотъ несчастный мальчикъ, который былъ здсь сегодня утромъ), его обязанности длаются сложне, его искушенія увеличиваются, а между-тмъ онъ не иметъ никакихъ наслдственныхъ правилъ чести, которыя могли бы предохранить его отъ бдъ. При этомъ мн снова приходитъ на память мое прежнее сравненіе кровной лошади съ ломовой. Меня сокрушаетъ этотъ мальчикъ, продолжала она, внезапно давая своимъ мыслямъ другое направленіе.— Все это дло такъ напоминает мн исторію, случившуюся съ моимъ очень-хорошимъ знакомымъ, Клеманомъ де-Креки. Разсказывала я вамъ когда-нибудь о немъ?

— Нтъ, миледи, отвчала я.

— Бдный Клеманъ!.. Лтъ двадцать слишкомъ назадъ, лордъ Ледлоу и я проводили зиму въ Париж. У него было тамъ много друзей, они были, пожалуй, неочень-хорошіе или неочень-умные люди, но лордъ Ледлоу имлъ добрый характеръ, онъ любилъ всхъ и вс любили его. Наша квартира находилась въ улиц De lille, мы сами занимали первый этажъ большаго отеля, а въ нижнемъ помщалась наша прислуга. Вверху надъ нами жила владтельница дома, маркиза де-Креки, вдова. Говорятъ, что фамильный гербъ Креки, посл ужасныхъ годовъ, еще до настоящаго времени находится надъ воротами со сводомъ, точно такъ же, какъ въ мое время, несмотря на то, что фамилія уже угасла. У маркизы де-Креки былъ одинъ только сынъ, Клеманъ, онъ былъ однихъ лтъ съ моимъ Юрайеномъ… вы можете видть его портретъ въ большой зал… я говорю о портрет Юрайена.

Я знала, что Юрайенъ погибъ на мор. Я часто разсматривала его веселое, исполненное надеждъ лицо, онъ былъ изображенъ въ одежд моряка, указывалъ рукою на корабль, виднвшійся въ далекомъ разстояніи на мор, и казалось, говорилъ: ‘Посмотрите на корабль! онъ уже на всхъ парусахъ, и я сейчасъ отправлюсь!’ Бдный Юрайенъ! не прошло и года посл того, когда сняли съ него этотъ портретъ, какъ онъ погибъ на этомъ самомъ корабл… Но возвращусь къ разсказу миледи.

— Я еще вижу, продолжала она тихо, закрывъ глаза, какъ бы длятого, чтобъ лучше представить себ свою мечту:— я еще вижу, какъ играютъ эти мальчики, лтъ двадцать-пять назадъ, въ старинныхъ французскихъ садахъ позади нашего отеля. Часто смотрла я на нихъ изъ моихъ оконъ. Эти сады были для нихъ лучшимъ мстомъ для игръ, нежели англійскіе сады, потому-что тамъ было немного грядъ съ цвтами и вовсе не было луговъ, а вмсто этого террасы и балюстрады, вазы и каменныя лстницы въ итальянскомъ вкус, тамъ были также водометы и небольшіе фонтаны, ихъ шутя можно было пускать, повертывая краны, скрытые тамъ и сямъ. Въ какомъ восторг бывалъ Клеманъ, пустивъ воду, тогда-какъ Юрайенъ вовсе не ожидалъ этого, и съ какою вжливостью, съ какою почтительностью обращался онъ съ моимъ дорогимъ, нсколько-грубымъ морякомъ! Юрайенъ былъ смуглъ, какъ цыганъ, вовсе не заботился о своей наружности и противился всмъ моимъ усиліямъ, когда я охорашивала его лицо и вьющіеся кудри, въ Клеман никогда не было замтно, что онъ думалъ о себ и о своемъ плать, между-тмъ онъ былъ всегда милъ и изященъ, хотя на немъ бывала иногда очень-поношеная одежда. Обыкновенно онъ ходилъ въ полномъ охотничьемъ зеленомъ костюм, который былъ открытъ вокругъ шеи и до груди, изъ-подъ платья виднлся прелестный воротничокъ изъ старыхъ кружевъ, его длинныя, золотистыя кудри падали сзади, какъ кудри двушки, напереди надъ его прямыми темными бровями волосы были подстрижены почти совершенно-прямою линіею. Юрайенъ въ какіе-нибудь два мсяца научился у этого молодаго человка держать себя прилично и какъ слдуетъ джентльмену, тогда-какъ я билась съ нимъ нсколько лтъ безъ успха. Я помню, однажды игра ихъ была въ полномъ разгар (я могла хорошо слышать весь ихъ разговоръ, потому-что мое окно было открыто), и Юрайенъ звалъ Клемана вскарабкаться куда-то, Клеманъ отнкивался, но какъ-то нершительно: видно было, что ему очень хотлось послдовать приглашенію, но этому препятствовала какая-то причина, живой и иногда легкомысленный Юрайенъ закричалъ Клемену, что онъ трусъ.

— Трусъ! воскликнулъ молодой человкъ, выпрямившись: — ты не знаешь, что говоришь. Приходи сюда завтра въ шесть часовъ утра, когда только-что станетъ разсвтать, и я достану скворцовое гнздо, которое находится вонъ на той труб.

— Но отчего жь не теперь, Клеманъ? сказалъ Юрайенъ, обнявъ своего товарища:— отчего жь завтра, а не теперь, когда мы именно находимся въ веселомъ расположеніи духа?

— Потому-что мы, де-Креки, бдны и моя мать не въ-состояніи сдлать мн ныншній годъ новое платье, а тотъ каменный карнизъ весь въ зубцахъ и я разорву себ сюртукъ и брюки. А завтра утромъ я могу взлсть туда въ одной рубашк.

— Но ты оцарапаешь себ ноги.

— Моя фамилія не заботится о физической боли, съ скромною гордостью произнесъ юноша, освобождаясь изъ объятій Юрайена и отходя на нсколько шаговъ. Онъ былъ оскорбленъ тмъ, что его назвали трусомъ и что ему пришлось открыть настоящую причину, которая заставляла его отказаться отъ вызова. Но Юрайена не легко было привести въ замшательство. Онъ подошелъ къ Клеману, снова обнялъ его, и я видла, какъ оба они пошли по террас, удаляясь отъ оконъ отеля. Сначала Юрайенъ горячо говорилъ о чемъ-то, обративъ на Клемана взоръ, исполненный нжной любви и проникавшій до глубины души, наконецъ, молодой французъ заговорилъ и обнялъ вскор Юрайена, и оба они долгое время ходили взадъ и впередъ, погруженные въ серьзный разговоръ, который, повидимому, скоре приличествовалъ взрослымъ, нежели мальчикамъ.

‘Вдругъ съ той стороны, гд находилась небольшая капелла, на углу обширнаго сада, принадлежавшаго иностраннымъ миссіямъ, раздался звонъ небольшаго колокола, возвщавшій возношеніе даровъ. Клеманъ палъ на колни, скрестивъ руки и опустивъ взоръ, Юрайенъ остановился въглубокомъ раздумьи.

‘Какая дружба могла бъ связывать ихъ? Я никогда не думаю о Юрайен, не вспомнивъ въ то же время и о Клеман… Юрайенъ говоритъ со мною или длаетъ что-нибудь, а образъ Клемана носится около него и, кажется, не видитъ никого другаго.

‘Но я чуть-было не забыла сказать вамъ, что на другой день утромъ, когда Юрайенъ еще не вышелъ изъ своей комнаты, слуга маркизы де-Креки принесъ ему скворцовое гнздо.

‘Когда мы возвратились въ Англію, молодые люди вели переписку другъ съ другомъ, мадамъ де-Креки и я обмнивались вжливыми письмами. Затмъ Юрайенъ отправился въ море.

‘Посл этого, все, казалось, кончилось. Я не могу разсказать вамъ все и ограничусь только семействомъ де-Креки. Я получила письмо отъ Клемана, я знала, что онъ былъ глубоко опечаленъ смертью своего друга, но я никогда не узнала бы этого изъ письма, которое онъ прислалъ. Оно было написано въ офиціальномъ тон и показалось мякиною моему сердцу, истомленному голодомъ. Бдный молодой человкъ! Ему тяжело было писать, я думаю. Что могъ онъ, или кто бы то ни былъ, сказать матери, лишившейся своего ребенка? Свтъ не такъ думаетъ, и вообще должно сообразоваться съ обычаями свта, но, судя по моему собственному опыту, я скажу, что лучшимъ бальзамомъ въ такое время — почтительное безмолвіе. Мадамъ де-Креки также прислала мн письмо. Но, я знаю, она не могла сочувствовать моей потер такъ глубоко, какъ Клеманъ, и потому ея письмо не обмануло моихъ надеждъ. Она и я года два вжливо и любезно исполняли одна для другой различныя порученія, иногда представляли другъ другу нашихъ знакомыхъ, потомъ сношенія наши прекратились. Затмъ наступила ужасная революція. Кто не жилъ въ то время, тотъ не можетъ вообразить, какъ ожидали ежедневно извстій… въ какой ужасъ ежечасно повергали всхъ слухи объ имуществ и жизни людей, которыхъ многіе изъ насъ знали, какъ любезныхъ хозяевъ, въ мирное время радушно-принимавшихъ насъ въ своихъ великолпныхъ домахъ. Конечно, много было грха, много было страданій невидимыхъ, но мы, англичане, посщавшіе Парижъ, ничего не видли, или видли очень-немного, и мн нсколько разъ приходила въ голову мысль, какъ самая смерть, казалось, неохотно избирала жертвъ въ этой блестящей толп, которую я знала. Единственный сынъ мадамъ де-Креки былъ живъ, между-тмъ, какъ со дня нашей разлуки съ нею, трехъ изъ моихъ шестерыхъ дтей уже не было на свт! Я не думаю, что у всхъ равная участь, даже и теперь, когда я знаю, что вс ея надежды рушились, но я говорю, какова бы ни была участь каждаго изъ насъ, нашъ долгъ принять ее, не сравнивая съ участью другихъ.

‘Время было мрачное, полное ужаса.

‘Что жь будетъ? Съ этимъ вопросомъ обращались мы къ каждому, привозившему намъ извстія изъ Парижа. Гд скрывались эти демоны, когда, нсколько лтъ назадъ, мы танцовали и веселились и приходили въ восторгъ отъ блестящихъ салоновъ и очаровательныхъ знакомыхъ въ Париж?

‘Какъ-то вечеромъ сидла я одна въ Сен-Джемс-Сквер. Мужъ мой отправился въ клубъ съ мистеромъ Фоксомъ и другими, онъ оставилъ меня, думая, что я поду въ одинъ изъ тхъ домовъ, куда меня приглашали въ тотъ вечеръ, но я вовсе не была расположена хать, потому-что это былъ день рожденія моего бднаго Юрайена. Я еще не приказывала зажечь свчи, хотя ужь наступали сумерки, и думала о его миломъ характер, о его теплой, любящей душ, думала о томъ, какъ часто я обращалась съ нимъ нсколько-строго, потому-что такъ горячо любила его, потомъ мн казалось, что я забыла о его дорогомъ друг Клеман, который, можетъ-быть, нуждался въ то время въ помощи въ этомъ жестокомъ, окровавленномъ Париж. Я думала, обо всемъ этомъ, преимущественно о Клеман де-Креки въ связи съ Юрайеномъ, и чувствовала, что заслужила упрекъ, когда Фенвикъ подалъ мн записку, запечатанную печатью съ гербомъ, который я хорошо знала, хотя въ ту же минуту и не могла вспомнить, гд я видла его. Какъ иногда случается, я не тотчасъ открыла письмо, а минуты съ дв смотрла на него въ раздумь. Вдругъ я узнала, что оно было отъ Клемана де-Креки.

‘Моя матушка здсь’ писалъ онъ: ‘она очень-плоха, а я потерялся въ этомъ странномъ город. Умоляю васъ, примите меня на нсколько минутъ’.

Письмо было принесено женщиною изъ того дома, гд они остановились. Я приказала позвать ее въ переднюю и сама разспрашивала ее, а между-тмъ велла закладывать экипажъ. Они пріхали въ Лондонъ за дв недли передъ тмъ, эта женщина не знала, кто они, и (какъ вс люди подобнаго рода) безъ всякаго сомннія, считала ихъ, но одежд и пожиткамъ, довольно-бдными. Маркиза со времени прізда ни разу не выходила изъ своей спальни, молодой человкъ ходилъ за нею, все-длалъ для нея и дйствительно ни разу не отлучался, она (посланная) общала, возвратившись, побыть въ сосдней комнат, пока онъ сходитъ куда-то. Женщина съ трудомъ понимала его, потому-что онъ дурно говорилъ поанглійски. Да вдь онъ говорилъ по-англійски только съ моимъ Юрайеномъ.

V.

‘Въ-торопяхъ, я не знала, что длала. Я приказала своей экономк дать мн съ собою състнаго и разныхъ лакомствъ, что у ней было подъ-руками, и думала попотчивать ими больную, которую все-таки надялась привезти съ собою къ намъ въ домъ. Когда подали карету, я взяла съ собою женщину, принесшую письмо, длятого, чтобъ она показала намъ дорогу, которой не зналъ мой кучеръ, дйствительно, маркиза и ея сынъ остановились въ бдной части города за Лейстер-Скверомъ, о которой, какъ Клеманъ сказалъ мн впослдствіи, они слышали отъ рыболова, перевозившаго мадамъ де-Креки и ея сына, переодтыхъ фрисландскими поселянами съ голландскаго берега. Имъ удалось скрыть на себ нсколько драгоцнныхъ камней значительной цны, но наличныя деньги вышли у нихъ еще до дня моего прізда, и Клеманъ не хотлъ покинуть своей матери даже на короткое время длятого, чтобъ узнать, какъ выгодне всего сбыть свои драгоцнные камни. Побжденная сердечнымъ горемъ и физическимъ изнеможеніемъ, мадамъ де-Креки, достигнувъ Лондона, захворала нервическою лихорадкою, находясь въ постели, она, казалось, была занята одною только мыслью о томъ, что Клемана возьмутъ отъ нея и посадятъ въ тюрьму, или въ другое какое-нибудь мсто, если она не видла его около себя, хотя бы впродолженіе одной только минуты, то плакала какъ ребнокъ, и ее ничмъ нельзя было успокоить, или утшить. Хозяйка квартиры была очень-добрая и любезная женщина, несмотря на то, что она только отчасти понимала ихъ положеніе, она чувствовала искреннее состраданіе къ нимъ, какъ къ чужестранцамъ и въ-особенности сожалла о матери, захворавшей на чужой земл.

Я послала ее впередъ и просила узнать, могу ли я войти? Не прошло и минуты, какъ я увидла Клемана, высокаго, изящнаго молодаго человка въ грубой одежд страннаго вида, онъ подошелъ къ открытой двери и, желая выйти ко мн, очевидно, старался успокоить свою мать. Я подошла къ нему и хотла взять его руку, но онъ нагнулся и поцаловалъ мою.

— Могу я войти? спросила я, взглянувъ на бдную леди, лежавшую на постели жалкой наружности, голова больной покоилась на грубыхъ и грязныхъ подушкахъ, взоры съ ужасомъ слдили за всмъ, что происходило въ комнат.

— Клеманъ! Клеманъ! подойди ко мн! закричала она.

Когда онъ подошелъ къ кровати, его мать схватила обими руками его руку, начала гладить ее и вперила свой взглядъ въ его лицо. Я едва могла удержать слзы.

Онъ стоялъ спокойно и только повременамъ говорилъ ей что-то тихимъ голосомъ. Наконецъ я подошла еще на нсколько шаговъ и могла разговаривать съ нимъ, не возбуждая безпокойства его матери. Я спросила о мст жительства ихъ доктора, я слышала, что они призывали доктора, котораго рекомендовала имъ ихъ хозяйка, но Клеманъ такъ ломалъ англійскій языкъ и такъ дурно выговаривалъ наши собственныя имена, что я принуждена была обратиться съ моимъ вопросомъ къ самой хозяйк. Я не могла много говорить съ Клеманомъ: все его вниманіе было обращено на мать, которая, казалось, не замчала, что я была въ комнат. Я просила его не безпокоиться и сказала ему, что возвращусь непремнно въ тотъ же день вечеромъ, затмъ я вручила хозяйк различныя вещи, которыя приготовила моя экономка, и, приказавъ одному изъ моихъ людей, понимавшему нсколько словъ по-французски, остаться въ распоряженіи мадамъ де-Креки впредь до новыхъ моихъ приказаній, похала отъискивать доктора. Мн нужно было получить позволеніе перевезти мадамъ де-Креки въ мой домъ и узнать какимъ образомъ исполнить это, я могла замтить, что тамъ, гд помщалась больная, каждое движеніе, каждый звукъ, кром голоса Клемана, заставляли больную содрогаться и раздражали ея нервы.

Докторъ, какъ мн казалось, былъ умный человкъ, но его обращеніе и манеры были весьма-рзки, изъ чего я заключила, что онъ по-большей-части имлъ дло съ людьми низшаго сословія.

Я разсказала ему исторію его паціентки и сообщила, что, принимая въ больной большое участіе, желаю перевезти ее къ себ въ домъ.

— Этого исполнить нельзя, сказалъ онъ.— Всякая перемна убьетъ ее.

— Но это должно быть исполнено, возразила я:— и это не должно убить ее.

— Въ такомъ случа мн больше нечего говорить, сказалъ онъ, отходя отъ дверецъ кареты и собираясь уйти въ домъ.

— Постойте! Вы должны помочь мн, если вы поможете мн, то останетесь довольны, потому-что я охотно заплачу вамъ за содйствіе пятьдесятъ фунтовъ. Если же вы не согласитесь, то я обращусь къ другому.

‘Онъ посмотрлъ на меня, потомъ, украдкою, на карету, остановился и сказалъ:

— Вы, повидимому, не боитесь издержекъ. Вы, я полагаю, богатая и знатная леди. Жизнь или смерть больной женщины въ глазахъ подобныхъ вамъ лицъ сущія бездлицы, надъ которыми нечего имъ и задумываться. Я знаю, что я долженъ содйствовать вамъ въ исполненіи вашего желанія, потому-что, если не я, то другой сдлаетъ это.

‘Мн было все-равно, что бы онъ ни говорилъ, лишь только помогъ бы мн. Я была вполн уврена, что мадамъ де-Креки, въ ея состояніи, можно было дать усыпительное средство, я вспомнила о Христофор Сле, пьяномъ мдник въ ‘Укрощеніе Вдьмы’ Шекспира, и передала доктору, что я думала. Затмъ (сказала я ему) надобно хорошенько и тепло закутать больную и среди ночи, когда нтъ шума на улицахъ, въ больничныхъ носилкахъ перенесть ее съ Лейстер-Сквера въ мои комнаты, которыя къ тому времени будутъ въ совершенной готовности. Мой планъ былъ принятъ и приведенъ въ исполненіе. Я написала Клеману записку, въ которой сообщала ему, о своемъ намреніи. Я приготовила все, что было нужно, въ условленный часъ мы ходили около дома, какъ тни, швейцаръ караулилъ у отворенной двери. Наконецъ, въ ночной темнот я увидла фонари, которые несли мои люди, указывавшіе путь небольшой процесіи. Носилки походили на гробъ, съ одной стороны шелъ докторъ, съ другой Клеманъ, оба они шли скоро и безъ шума. Я не ршилась подвергнуть мадамъ де-Креки еще какой-нибудь перемн, не смла переодть ее, мы положили ее на постель въ грубомъ ночномъ плать, которое принадлежало ея хозяйк, тепло прикрыли ее и оставили въ тнистой, наполненной ароматами комнат, подъ присмотромъ сидлки и доктора. Клемана я отвела въ сосднюю комнату, гд, по моему приказанію, была поставлена для него кровать. Онъ просилъ не уводить его далеко отъ матери, и я приказала подать ему сюда и закуску. Онъ изъявлялъ свою благодарность различными ласками, такъ-какъ мы оба не смли говорить, онъ становился на колни у моихъ ногъ, цаловалъ мою руку и орошалъ ее слезами, поднималъ руки къ небу и усердно молился, что я могла заключить но движенію его губъ, я не препятствовала его, такъ-сказать, нмому выраженію чувствъ. Затмъ, оставивъ его, я перешла въ свои собственныя комнаты и очень-долго просидла съ милордомъ, разговаривая о томъ, что я сдлала.

‘Милордъ одобрилъ мой образъ дйствія. Ни милордъ, ни я не могли заснуть, желая дождаться пробужденія мадамъ де-Креки, чтобъ узнать, какое дйствіе имла на нее перемна. Я пригласила доктора остаться всю ночь, такъ-какъ больная привыкла къ его голосу и къ его наружности, сидлка была женщина опытная, Клеманъ находился въ сосдней комнат и могъ явиться къ своей матери по первому зву. Но я была чрезвычайно обрадована, услышавъ отъ моей двушки, которая принесла мн кофе, что мадамъ де-Креки, по словамъ ея сына, провела послднюю ночь гораздо-покойне, нежели предъидущія. Безъ всякаго сомннія, самый видъ спальни произвелъ на больную боле-пріятное впечатлніе, чмъ жалкая комната, въ которой я нашла обоихъ де-Креки, наконецъ, больной нетрудно было убдиться, что она находилась у друзей.

‘Милордъ былъ непріятно пораженъ одеждою Клемана. Занятая мыслью о другихъ предметахъ, я, посл перваго моего свиданія съ молодымъ человкомъ, совершенно забыла о его плать и ни слова не сказала о томъ лорду Ледлоу. Милордъ послалъ за своимъ портнымъ, приказалъ принесть обращики различныхъ матерій и какъ-можно-скоре сшить приличное званію Клемана платье, еслибъ даже рабочимъ портнаго пришлось сидть и по ночамъ. Словомъ, чрезъ нсколько дней ничто уже не напоминало ихъ бгства, и мы почти забыли объ ужасахъ, которые заставляли ихъ жить у насъ, казалось, будто они не были вовсе принуждены бжать изъ своей родины, а просто пріхали къ намъ въ гости. Ихъ брильянтовыя вещи были очень-выгодно проданы агентами милорда, несмотря на то, что лондонскіе магазины были переполнены всякаго рода вещами и весьма-значительными драгоцнностями (многія изъ нихъ были рдкаго достоинства и курьзнаго фасона), которыя продавались за половину цны эмигрантами, нуждавшимися въ деньгахъ. Мадамъ де-Креки мало-по-малу начала поправляться, но ея прежняя сила, казалось, исчезла навсегда, бдная женщина не была бы въ-состояніи еще разъ совершить опасный подвигъ, который она совершила недавно, и малйшее напоминаніе о которомъ заставляло ее содрогаться. Нсколько времени дла оставались въ такомъ положеніи: де-Креки были нашими почетными гостями, многіе домы, кром нашего и нашихъ друзей, принимали бдное бжавшее французское дворянство, изгнанное изъ отечества безчеловчными республиканцами, всякій новоприбывшій эмигрантъ разсказывалъ о новыхъ ужасахъ, которые заставляли предполагать, что революціонеры были упоены кровью и, въ сумасшествіи, выдумывали новыя зврства. Однажды Клеманъ… я должна сказать вамъ, что онъ былъ представленъ нашему доброму королю Георгу и нашей милой королев, они разговаривали съ нимъ очень-милостиво, его красивая наружность и изящныя манеры и обстоятельства, которыми сопровождалось его бгство, были причиною, что его принимали въ свт какъ героя романа, онъ могъ бы короче познакомиться во многихъ значительныхъ семействахъ, еслибъ только чаще посщалъ тхъ, которые приглашали его къ себ, но онъ сопровождалъ милорда и меня съ весьма-равнодушнымъ и холоднымъ видомъ, что (такъ, по-крайней-мр, иногда казалось мн) еще боле заставляло нкоторыхъ искать его знакомства, Монксгевенъ (этотъ титулъ носилъ мой старшій сынъ) тщетно старался возбудить въ немъ участіе къ удовольствіямъ молодыхъ людей. Но нтъ! вс наши усилія оставались безъ успха. Его мать принимала большее участіе въ слухахъ, занимавшихъ лондонское общество, которое она, по своей болзни и слабости, не могла посщать, между-тмъ, какъ ея сына вовсе не интересовали самыя ршительныя событія, въ которыхъ онъ могъ быть дйствующимъ лицомъ… Итакъ, однажды старикъ-французъ, человкъ изъ низшаго сословія, пришелъ къ нашей прислуг, между которой находились и понимавшіе пофранцузски, чрезъ Медликоттъ я узнала, что этотъ старикъ находился съ де-Креки въ какихъ-то близкихъ отношеніяхъ, онъ, кажется, не жилъ у нихъ въ Париж, а управлялъ ихъ имніями въ провинціи, которыя, однакожь, годились только для охоты и не приносили никакихъ доходовъ. Старикъ принесъ большіе пергаментные свитки и акты, касавшіеся имній. Онъ непремнно хотлъ передать ихъ самому господину де-Креки, настоящему владльцу. Клеманъ въ то время ухалъ изъ дома вмст съ Монксгевенемъ, и старикъ долженъ былъ дожидаться. Когда Клеманъ возвратился, то я сообщила ему о прибытіи управляющаго, ожидавшаго его въ служительскихъ комнатахъ. Клеманъ тотчасъ же отправился къ нему. Его отсутствіе было весьма-продолжительно, я ожидала его, потому-что мы условились съ нимъ хать вмст, ужь не помню куда и съ какою цлью, помню только, что я выходила изъ терпнія и хотла позвонить и приказать, чтобъ ему напомнили обо мн, когда онъ вошелъ въ комнату. Его лицо было бло какъ пудра на голов, въ его прекрасныхъ глазахъ выражался ужасъ. Я поняла, что онъ услышалъ новости, которыя тронули его сильне обыкновенныхъ разсказовъ, привозимыхъ каждымъ новымъ эмигрантомъ.

— Что случилось, Клеманъ? спросила я.

‘Онъ всплеснулъ руками и, казалось, пытался заговорить, но не могъ произнесть ни слова.

— Они гильйотинировали дядю! воскликнулъ онъ наконецъ.

‘Я знала, что въ Париж жилъ графъ де-Креки, но, какъ мн казалось, старшая втвь фамиліи не имла съ нимъ почти никакихъ сношеній: дйствительно, онъ былъ негодяй и скоре безчестилъ семейство. Вотъ почему извстіе, сообщенное мн Клеманомъ, не пробудило во мн состраданія, и я нсколько удивилась необыкновенному волненію молодаго человка, вскор, однакожь, я замтила въ глазахъ Клемана странное выраженіе, выраженіе, которое имютъ люди, нершающіеся передать словами весь ужасъ, наполняющій ихъ душу. Онъ хотлъ, чтобъ я поняла его безъ его объясненій, но какъ могла я понять? я никогда не слышала о мадемуазель де-Креки.

— Виргинія! прошепталъ онъ, наконецъ.

‘Въ одну секунду я поняла все. Мн тотчасъ же пришло на мысль, что еслибъ былъ живъ Юрайенъ, то онъ, можетъ-быть, также былъ бы влюбленъ.

— Дочь вашего дяди? спросила я.

— Моя кузина, сказалъ онъ.

‘Я не сомнвалась, что она была его невста, но не сказала этого. Я, однакожь, ошибалась.

— Ея матушка, продолжалъ онъ: — умерла уже давно… теперь она лишилась отца… осталась одна… въ страх… покинутая всми…

— Она находится въ монастыр? спросила я.

— Нтъ, она теперь скрывается у вдовы стараго сторожа, находившагося у ея отца. Всякій день они опасаются, что домъ ихъ станутъ объискивать, чтобъ найти дворянъ, вдь дворянъ ищутъ повсюду. Такимъ образомъ не только ея жизнь, но и жизнь старой женщины, пріютившей Виргинію, находится въ опасности. Старуха знаетъ это и страшится. Даже еслибъ у ней хзатило духу остаться врною, то страхъ измнитъ ей, когда начнутъ объискивать домъ. И Виргинія не можетъ бжать, потому-что ей некому помочь: она одна въ Париж.

‘Я видла, что было у него на ум. Его сндало желаніе летть на помощь своей кузин, но мысль о матери удерживала его. Я не остановила бы Юрайена при подобныхъ обстоятельствахъ, Какимъ образомъ стала бы я удерживать его? Но я напрасно не преувеличивала опасности, а между-тмъ, если Клеманъ, исполняя свое намреніе, подвергался опасности, то его кузина, съ другой стороны, подвергалась такой же или еще большей опасности, потому — что французы не щадили ни возраста, ни пола въ это страшное время террора. Такимъ-образомъ я вполн соглашалась съ его намреніемъ и сама придумывала съ нимъ, какъ лучше и благоразумне привести въ исполненіе планъ, нисколько не сомнваясь — повторяю, что Клеманъ былъ обрученъ съ своей кузиной.

Но когда я пришла къ мадамъ де-Креки (посл того, какъ Клеманъ ей сообщилъ его, или, скоре, нашъ планъ), я увидла свою ошибку. Между-тмъ, какъ она, по слабости своей, могла ходить по комнат только весьма-медленно и при помощи палки, въ то время, какъ я вошла къ ней, ходила по комнат взадъ и впередъ быстрыми, хотя и нетвердыми шагами, по временамъ она опускалась на стулъ, но, казалось, не могла видть долго: чрезъ минуту она вскакивала съ-своего мста, снова начинала ходить, въ отчаяніи ломала руки и живо разговаривала сама съ собою. Увидвъ меня, она остановилась и сказала:

— Вы потеряли вашего сына! Вы могли бы оставить мн моего.

‘Я такъ была поражена этими словами, что не нашлась что сказать. Я говорила съ Клеманомъ о его намреніи, совершенно-увренная въ согласіи его матери (я чувствовала, что еслибъ Юрайенъ былъ живъ и просилъ моего позволенія на подобный поступокъ, то я, не задумываясь, дала бы ему свое согласіе). Разумется, Клеманъ и я знали, что должно было испросить согласія его матери и получить его, прежде нежели онъ могъ оставить ее и отправиться, но моя кровь приходила въ волненіе при одномъ вид, или при звук опасности, быть-можетъ, потому, что моя жизнь была такъ спокойна. Бдная мадамъ де-Креки! ея участь была иная, она приходила въ отчаяніе, между-тмъ, какъ я надялась, Клеманъ также уповалъ на свою судьбу.

— Милая мадамъ де-Креки! сказала я:— онъ возвратится къ намъ невредимымъ, мы употребимъ вс предосторожности, мы вс, какъ онъ, такъ и вы, милордъ и Монксгевенъ, но онъ не можетъ оставить безъ помощи двушку… свою ближайшую посл васъ родственницу… свою невсту — не такъ-ли?

— Невсту! вскричала она, и ея раздраженіе достигло крайней степени. Виргинія невста Клемана? Нтъ, благодаря небо, это несчастье еще далеко отъ насъ! Это, однакожь, могло бы быть. Но мадемуазель де-Креки пренебрегла моимъ сыномъ, она не хотла и знать его. Теперь наступило время, когда и ему незачмъ знать ее.

‘Въ то время, когда она произносила эти слова, Клеманъ вошелъ въ дверь позади своей матери. Онъ вдругъ поблднлъ и мало-по-малу лицо его приняло срый отсвтъ и стало неподвижно, какъ каменное. Онъ приблизился на нсколько шаговъ и остановился передъ своею матерью. Она гордо откинула назадъ голову, и оба они пристально смотрли другъ другу въ лицо. Они стояли въ такомъ положеніи нсколько минутъ, она все продолжала смотрть на него гордо и ршительно, наконецъ онъ опустился передъ нею на колно и, взявъ ее за руку — ея рука, какъ каменная, не сжимала его руку и оставалась неподвижною — умоляющимъ голосомъ произнесъ:

— Матушка! снимите ваше запрещеніе! Позвольте мн хать!

— Вспомни ея слова, возразила мадамъ де-Креки медленно, какъ-бы заставляя свою память въ-точности припомнить то, что случилось прежде:— ‘Кузенъ’ сказала она: ‘я отдамъ свою руку мужчин, а не какому-нибудь франту. Я выйду замужъ за человка, къ какому бы званію онъ ни принадлежалъ, который своими прекрасными качествами будетъ достоинъ человческаго рода, но я никогда не соглашусь жить въ нг, окруженная преданіями минувшаго величія’. Она заимствовала эти слова отъ этого недостойнаго Жан-Жака Русо, друга ея не мене недостойнаго отца… она заимствовала отъ него правила, если не слова, и посл этого, мой сынъ проситъ ее выйти за него замужъ!

— Но этого желалъ мой отецъ, онъ даже письменно выразилъ свое желаніе, сказалъ Клеманъ.

— Но разв ты не любилъ ея? Ты защищаешься словами отца… словами, писанными за двнадцать лтъ до разсказаннаго мною случая… да разв это давало теб право не обращать вниманія на то, что я не была согласна на этотъ бракъ. Но ты просилъ ея руки… и она отказала теб съ дерзкимъ презрніемъ, а теперь ты хочешь оставить меня… оставить меня одну въ чужой стран…

— Одну, матушка! и вы говорите это при леди Ледлоу!

— Извините! сказала она, обращаясь ко мн.— Но еслибъ даже весь міръ былъ наполненъ существами съ нжнымъ сердцемъ, то и въ такомъ случа онъ показался бы страшною пустынею матери, при которой не находится ея единственный сынъ. И ты, Клеманъ, хочешь оставить меня ради этой Виргиніи… ради этой выродившейся де-Креки, зараженной атеизмомъ энциклопедистовъ! Она только пожинаетъ плоды того, что посяли ея друзья. Оставь ее! Безъ всякаго сомннія, она иметъ друзей… можетъ-быть, и возлюбленныхъ… между этими демонами, которые, подъ знаменемъ свободы, совершаютъ все, что имъ вздумается. Оставь ее, Клеманъ! Она отказала теб съ презрніемъ: будь же и ты теперь гордъ и не думай о ней.

— Матушка, я не могу думать о себ, я только и думаю о ней.

— Въ тзкомъ случа, думай обо мн! Я, твоя мать, запрещаю теб хать во Францію.

‘Клеманъ опустилъ голову и въ ту же минуту ощупью добрался до двери и вышелъ изъ комнаты. Она замтила, что онъ вышелъ нетвердыми ногами, и ея сердце, казалось, было тронуто. Но минуту спустя она обратилась ко мн длятого, чтобъ оправдать свои недавній гнвъ, стала разсказывать дурное про двушку, а дурнаго, конечно, было много. Графъ, младшій братъ мужа мадамъ де-Креки, неизмнно старался поселить вражду между мужемъ и женою. Онъ былъ умне старшаго брата и имлъ необыкновенное вліяніе на ея мужа. Она подозрвала, что, по его наущенію, ея мужъ выразилъ въ своемъ завщаніи желаніе, чтобъ ея сынъ женился на кузин. Графъ принималъ также участіе въ управленіи имніемъ де-Креки во время малолтства сына маркизы. И дйствительно, я вспомнила тогда, что лордъ Ледлоу услышалъ о помщеніи, которое мы впослдствіи заняли въ отел де-Креки, отъ графа де-Креки, вслдъ затмъ, мн стали ясны и другія обстоятельства, которыя въ то время казались мн неколько-странными. Такъ мн пришло на память, что когда мы только-что перехали въ отель де-Креки, то владтельница, какъ казалось лорду Ледлоу и мн, была недовольна этимъ, и что дружескія отношенія между нами и ею возникли только гораздо-позже. Нсколько лтъ спустя посл нашего визита (продолжала разсказывать мадамъ де-Креки), она стала подозрвать, что Клеманъ началъ привязываться къ своей кузин, мадмуазель де-Креки (мадамъ де-Креки, изъ уваженія къ дружб, существовавшей между ея мужемъ и его братомъ, не могла требовать отъ Клемана, чтобъ онъ не посщалъ дома своего дядя, хотя сама она никогда не переступала черезъ порогъ дома графа де-Креки), замтивъ привязанность своего сына, она старалась тщательне разузнать о наружности, характер и склонностяхъ молодой двушки. Мадемуазель де-Креки не красавица, такъ говорили ей, но она очень-миловидна и вообще иметъ весьма-благородную и привлекательную наружность. По словамъ однихъ, она имла смлый и упрямый характеръ, по словамъ другихъ, оригинальный и независимый. Она была очень избалована своимъ отцомъ, который воспиталъ ее какъ мальчика и избралъ ей въ подруги молодую леди, ниже ея по званію, принадлежавшую къ бюрократіи, мадемуазель Неккеръ, дочь министра финансовъ. Такимъ-образомъ мадемуазель де-Креки получила доступъ во вс парижскіе салоны, гд собирались вольнодумцы, которые только и мечтали о томъ, какимъ образомъ ниспровергнуть общественный порядокъ. ‘И Клеманъ симпатизировалъ этимъ людямъ?’ съ нкоторымъ страхомъ спрашивала мадамъ де-Креки лицъ, которыя передадавали ей эти извстіи. Нтъ! Господинъ де-Креки никого не видлъ и не слышалъ, кром своей кузины, ни о комъ не думалъ, кром ея, все время, которое проводилъ вмст съ нею. ‘А она?’ спрашивала мадамъ де-Креки. Она едва обращала вниманіе на его ухаживанье, которое было такъ очевидно для всхъ. Гордое созданье! Но, можетъ-быть, она изъ гордости не хотла обнаруживать своихъ чувствъ передъ всми. Такимъ-образомъ мадамъ де-Креки продолжала разспрашивать и прислушиваться, но долго не могла узнать ничего положительнаго, наконецъ, однажды она неожиданно увидла въ рукахъ Клемана записку, язвительныя слова которой такъ-хорошо сохранились въ ея памяти, Клеманъ передалъ Виргиніи чрезъ ея отца предложеніе, и надменная двушка такъ отвчала ему: ‘Что она отдастъ свою руку мужчин, а не какому-нибудь франту’.

‘Клеманъ пришелъ въ справедливое негодованіе, получивъ отъ Виргиніи такой оскорбительный отвтъ на свое почтительное предложеніе, его пылавшее сердце покрылось холодною, отвердвшею лавою. Затмъ, мать изъявила желаніе, чтобъ онъ не ходилъ боле въ домъ дяди, и молодой человкъ согласился на это, но онъ не забылъ Виргиніи, хотя никогда и не называлъ ея имени.

‘Мадамъ де-Креки и ея сынъ принадлежали къ числу первыхъ изгнанниковъ, такъ-какъ они были крайними роялистами и аристократами, какъ обыкновенно ужасные санкюлоты называли лицъ, привязанныхъ къ образу выраженій и поступковъ, въ которомъ послднія были воспитаны и которымъ гордились. Они оставили Парижъ за нсколько недль до своего прибытія въ Англію, и Клеманъ, покидая отель де-Креки, былъ увренъ, что его дядя не только находился вн всякой опасности, но обладалъ еще нкоторою популярностью въ господствовавшей партіи. Когда прекратились сообщенія, при помощи которыхъ можно было узнавать о судьб отдльныхъ лицъ или родственниковъ, то де-Креки не такъ опасался за жизнь дяди и кузины, какъ за жизнь многихъ своихъ друзей, имвшихъ совершенно-противоположныя политическія убжденія, до того дня, въ который онъ былъ пораженъ страшнымъ извстіемъ, что даже его дядю прогрессиста гильйотинировали и что его кузина должна была искать убжища отъ своеволія черни, права которой (она говорила о какихъ-то правахъ черни) она всегда защищала.

‘Когда мн разсказали всю эту исторію, то, сознаюсь, моя симпатія къ Клеману уменьшилась и я отдала справедливость его матери. Клеману, по моему мннію, не стоило идти на гибель изъ-за Виргиніи. Но когда я увидла его грустнаго, убитаго, въ отчаяніи, когда я увидла, что онъ походилъ на человка, подавленнаго тяжкимъ сномъ, отъ котораго онъ не можетъ избавиться, что онъ пересталъ сть, пить и спать, а между-тмъ переносилъ свои страданія съ нмымъ достоинствомъ, даже старался вызвать на свое болзненное лицо слабую улыбку, встрчая мой озабоченный взоръ, тогда я снова почувствовала, что онъ былъ правъ и удивлялась, какимъ образомъ мадамъ де-Креки могла противиться нмой просьб своего сына, выражавшейся его измнившимся видомъ. Что касается лорда Ледлоу и Монксгевена, то они, узнавъ въ чемъ было дло, пришли въ негодованіе отъ того, что мать старалась удержать Клемана отъ опасности, которая служила ему только честью, по словамъ ихъ, попытка спасти жизнь безпомощной сироты, ближайшей родственницы, была для Клемана дломъ чести и прямою обязанностью. Только француза (говорилъ милордъ) могутъ удерживать капризы и страхъ старой женщины, хотя бы то была и его мать. Да эта пытка замучитъ его до смерти. Если Клеманъ отправится, то негодяи, можетъ быть, убьютъ его, какъ убили не одного хорошаго малаго, но милордъ готовъ былъ держать какое угодно пари, что Клеманъ, вмсто того, чтобъ попасть на гильйотину, спасетъ двушку, привезетъ ее въ Англію цлою и невредимою и до отчаянія влюбленную въ своего спасителя, и мы съиграемъ веселую свадьбу въ Монксгевен. Милордъ такъ часто высказывалъ свое мнніе, что, мало-по-малу, сталъ считать его врнымъ предсказаніемъ, и однажды, замтивъ, что Клеманъ былъ блдне и грустне обыкновеннаго, послалъ къ мадамъ де-Креки человка просить позволенія переговорить съ нею наедин.

— Клянусь Георгомъ! сказалъ онъ: — она услышитъ, что я думаю объ этомъ, и я не допущу, чтобъ ея сынъ умеръ съ тоски. Молодой человкъ достоинъ лучшей участи. Еслибъ онъ былъ англичанинъ, то давно бы ужь отправился къ своей возлюбленной и не позаботился бы о позволеніи матери, но французъ… точно Эней, полонъ сыновней нжности… полонъ всякаго дтскаго вздора!

‘Я должна, къ сожалнію, замтить, что милордъ, еще ребенкомъ, отправился въ море безъ позволенія отца, когда онъ благополучно окончилъ свое путешествіе и, возвратившись домой, нашелъ своихъ родителей въ живыхъ, то, мн кажется, онъ даже не понялъ, какъ велика была его вина, онъ понялъ бы это только при другихъ обстоятельствахъ.

— Нтъ, миледи, продолжалъ онъ:— вы неидите со мной. Женщина скоре справится съ мужниной, когда съ нимъ сдлается припадокъ упрямства, а мужчина можетъ заставить женщину отказаться отъ ея капризовъ, когда даже весь вашъ полъ, цлая армія, не успли бы въ томъ. Позвольте мн отправиться одному на мое свиданіе съ мадамъ де-Креки.

‘Впослдствіи онъ никогда не передавалъ мн что говорилъ съ маркизою и что вообще происходило между ними, но онъ вышелъ отъ нея въ боле-серьзномъ настроеніи. Дло, однакожь, было выиграно: мадамъ де-Креки сняла свое запрещеніе и просила милорда передать Клеману, что она позволяетъ ему хать.

— Но она старая Кассандра, сказалъ онъ.— Молодой человкъ не долженъ оставаться при ней долгое время, она своей болтовней можетъ уничтожить мужество храбрйшаго изъ храбрыхъ, она вся состоитъ изъ предразсудковъ.

‘Она чмъ-нибудь затронула нжную струну въ милорд, которую онъ наслдовалъ отъ своихъ шотландскихъ предковъ. Много времени спустя, я узнала, что мадамъ де-Креки сказала ему. Мн сообщила это Медликоттъ.

‘Милордъ, однакожь, не поддался суеврнымъ фантазіямъ, согласно съ которыми Клеману не слдовало бы приводить въ исполненіе свое желаніе. Все посл обда мы провели втроемъ, составляя планъ, Монксгевенъ бгалъ взадъ и впередъ, исполняя наши порученія, и приготовлялъ все, что было нужно. При наступленіи ночи вс приготовленія были окончены и Клеманъ могъ отправиться въ путь.

Посл бурнаго свиданія съ милордомъ, мадамъ де-Креки отказалась принять кого-либо изъ насъ. Она прислала сказать, что устала и хочетъ отдохнуть. Но Клеманъ передъ отъздомъ желалъ, конечно, проститься съ нею и просить ея благословенія. Длятого, чтобъ предупредить бесду между матерью и сыномъ, которая чрезвычайно взволновала бы обоихъ, милордъ и я ршились присутствовать при прощаньи. Клеманъ одлся въ дорожное платье, на немъ былъ костюмъ норманнскаго рыбака, Монксгевенъ, посл большихъ хлопотъ, нашелъ это платье у одного изъ эмигрантовъ, наполнявшихъ Лондонъ, въ этомъ костюм эмигрантъ бжалъ съ береговъ Франціи. Клеманъ намревался спуститься до Соссека и оттуда переправиться на французскій берегъ около Дьеппа на рыбачьей или контрабандной лодк. Тамъ ему снова слдовало перемнить платье. О, мы отлично составили нашъ планъ!.. Мадамъ де-Креки была поражена ужасомъ, когда ея сынъ вошелъ въ комнату переодтый (мы и не подумали предупредить ее о костюм Клемана). Костюмъ ли сына, или ея внезапное пробужденіе отъ глубокой дремоты, въ которую она обыкновенно впадала, когда оставалась одна, были причиною ея испуга — не знаю, только ея манеры вдругъ стали дики, ее почти можно было принять за сумасшедшую.

— Ступай, ступай! сказала она отталкивая его отъ себя, когда онъ сталъ на колни, чтобъ поцаловать ея руку.— Виргинія зоветъ тебя, но ты не видишь куда она тебя манитъ…

— Клеманъ, торопитесь! сказалъ милордъ поспшно, прерывая мадамъ де-Креки.— Я не думалъ, чтобъ было такъ поздно, а вы не должны опоздать къ утреннему приливу. Проститесь съ вашей матушкой и отправимтесь.

‘Милордъ и Монксгевенъ хотли проводить его до гостиницы на берегу, откуда онъ уже одинъ долженъ былъ идти къ условленному мсту. Милордъ почти схватилъ его за руку и вывелъ, когда они вышли изъ комнаты, то я осталась съ мадамъ де-Креки одна. Услышавъ лошадиный топотъ, она, казалось, тутъ только поняла, что все это была истина.

— Онъ оставилъ меня, ради нея! закричала она дико.— Оставилъ меня ради нея! повторила она про-себя.

‘Потомъ глаза ея снова заблистали дико и она почти съ торжествомъ произнесла:

‘Но я не дала ему благословенія!’

VI.

Мадамъ де-Креки была всю ночь въ страшномъ бреду. Еслибъ было возможно, я воротила бы Клемана. Я дйствительно послала за нимъ человка, но или я неясно растолковала ему дорогу, или дала ошибочное направленіе, человкъ возвратился посл милорда на другой день посл полудня. Въ это время мадамъ де-Креки была уже спокойне, она заснула отъ истощенія и спала въ ту минуту, когда возвратились лордъ Ледлоу и Монксгевенъ. Они вовсе не были печальны и ихъ надежды на успшный исходъ поздки Клемана нсколько ободрили и меня. Все до этого времени шло благополучно, они провожали Клемана пшкомъ по берегу и вскор увидли люгеръ, милордъ окликнулъ его на морскомъ язык. Капитанъ, въ отвтъ на техническія выраженія, выслалъ за пассажиромъ лодку и черезъ рупоръ приглашалъ къ завтраку. Такъ-какъ Монксгевенъ не былъ особенно-хорошаго мннія ни о кушаньяхъ на люгер, ни о тамошнемъ обществ, то онъ и возвратился въ гостиницу, милордъ же отправился вмст съ Клеманомъ и закусилъ на люгер, закуска состояла изъ грога, сухарей и свжей, только-что пойманной рыбы… ‘Я не помню такого отличнаго завтрака’, говорилъ милордъ, но завтракъ понравился ему, вроятно, потому, что ночная зда сильно возбудила апетитъ. Какъ бы то ни было, милордъ, принявъ приглашеніе, тмъ очевидно расположилъ къ себ капитана, и Клеманъ отправился въ путь при благопріятнйшихъ предзнаменованіяхъ. Мы ршили, что я сообщу обо всемъ этомъ мадамъ де-Креки, если она спроситъ, въ противномъ же случа, намъ казалось благоразумне не возобновлять ея тревоги и не упоминать о поздк ея сына.

‘Впродолженіе нсколькихъ дней я постоянно была при ней, но она ни разу не заговорила о Клеман. Она, пересиливая себя, разсказывала о незначительныхъ происшествіяхъ, случавшихся въ парижскомъ обществ въ прежнее время, старалась быть разговорчивою и любезною и показывала видъ, что не принимаетъ никакого интереса къ поздк Клемана, что ей, по возможности, и удавалось. Голосъ ея, однакожь, былъ рзокъ и въ то же время жалостливъ: ея страданія, казалось, не оставляли ее ни на минуту, въ глазахъ выражались какая-то торопливость и страхъ: она, повидимому, не смла пристально смотрть ни на какой предметъ.

Черезъ недлю мы услышали, что Клеманъ благополучно вышелъ на французскій берегъ. Онъ прислалъ письмо съ капитаномъ контрабанднаго судна, который возвратился къ своему прежнему мсту. Мы надялись, что за первымъ письмомъ вскор послдуютъ и другія, но недли проходили за недлями, а о Клеман не было никакихъ извстій. Въ присутствіи мадамъ де-Креки я сказала лорду Ледлоу (какъ съ нимъ условилась заране) о письм, которое получила отъ Клемана и въ которомъ послдній увдомлялъ о своемъ прибытіи во Францію. Она слышала это, но не обратила никакого вниманія на мои слова. Впослдствіи она, очевидно, удивлялась, что мы боле не сообщали свдній о немъ въ ея присутствіи, и я ждала, что она обратится ко мн съ вопросами, на которые мн нечего было бы ей отвтить.

‘Когда я проснулась однажды утромъ, моя двушка сказала мн, что мадамъ де-Креки очень-дурно провела ночь и что Медликоттъ (которую я приставила къ больной, такъ-какъ Медликоттъ понимала и хорошо говорила пофранцузски, хотя и съ варварскимъ нмецкимъ произношеніемъ) просила меня придти въ комнату больной, когда я однусь.

Я знала что случится и дрожала все время, пока мн убирали голову и одвали. Слова милорда не ободрили меня. Онъ слышалъ, что говорила двушка и объявилъ, что скоре готовъ идти подъ пулю, нежели сказать мадамъ де-Креки, что о ея сын нтъ никакихъ извстіи, а между-тмъ, иногда, когда я находилась въ небольшомъ безпокойств, онъ говорилъ, что не ожидалъ новыхъ извстій о Клеман, что скоро, на-дняхъ, мы увидимъ, какъ Клеманъ войдетъ вдругъ въ комнату и представитъ намъ мадемуазель де-Креки.

‘Наконецъ я была готова и должна была идти.

‘Глаза мадамъ де-Креки были устремлены на дверь, въ которую я вошла. Я подошла къ кровати. Больная не была нарумянена — она перестала румяниться ужь нсколько времени передъ тмъ — она боле уже не притворялась безчувственною и храброю.

‘Минуты съ дв она не произносила ни слова, и я была рада, что могла перевести духъ.

— Клеманъ? сказала она, наконецъ, и въ туже минуту прикрыла ротъ платкомъ длятого, чтобъ я не видла, какъ дрожали ея губы.

— Извстій о немъ не было со времени полученія перваго письма, въ которомъ говорилось, какъ благополучно Клеманъ совершилъ перездъ, какъ онъ безопасно вышелъ на берегъ… близь Дьеппа, вы, конечно, знаете объ этомъ, отвчала я, на сколько могла, весело.— Милордъ не думаетъ, чтобъ мы получили еще письмо отъ Клемана, но онъ надется, что мы скоро увидимъ его.

‘Отвта не было. Когда я посмотрла на нее, не зная, что мн длать или говорить, она медленно повернулась на постели лицомъ къ стн, но дневный свтъ и шумъ дловой суеты, повидимому, тревожили ее, она дрожащими руками закрыла лицо платкомъ, и не было слышно ни стона, ни звука.

‘Я передала ей мысль милорда о томъ, что Клеманъ непремнно возвратится черезъ нсколько дней и удивитъ насъ всхъ. Я сама не врила этому, но это могло случиться… притомъ же мн нечего было говорить. Выражать сожалніе передъ тмъ, кто съ такимъ усиліемъ старался скрыть свои чувства, было бы вовсе-неумстно. Она выслушала меня, но ничего не возразила. Она знала, что мои слова были безполезны и пусты, и не имла никакого основанія врить мн, такъ же точно, какъ я сама себ не врила.

‘Взоромъ, исполненнымъ благодарности, встртила я Медликоттъ, когда она съ завтракомъ вошла въ комнату, я получила возможность удалиться.

‘Посл этого визита, однакожъ, я стала озабоченне и нетерпливе. Мн казалось, что я почти поручилась мадамъ де-Креки за непремнное исполненіе мечты, которую я представила ей. Все это время она боле не вставала съ постели: она не была больна, но, лишившись всякой надежды, не имла силъ одваться. Также точно она вовсе не заботилась о пищ, у ней не было апетита… въ жизни ей оставалось одно отчаяніе: къ-чему же было ей заботиться о продолженіи жизни? Но она позволяла Медликоттъ кормить ее и не сопротивлялась ей.

‘Въ такомъ положеніи проходили недли, мсяцы… я не могла слдить за временемъ — столь безконечнымъ казалось мн оно. Медликоттъ сообщила мн, что она замтила въ мадамъ де-Креки сверхъестественную чувствительность слуха, произведенную тмъ, что несчастная мать постоянно прислушивалась къ малйшему необыкновенному звуку въ дом. Медликоттъ ухаживала за нею, по своему обыкновенію, съ чрезвычайною заботливостью, и однажды она знакомъ обратила мое вниманіе на чуткій слухъ мадамъ де-Креки, причемъ, однакожь, живое ожиданіе на минуту обнаружилось въ движеніи глаза и въ ускоренномъ дыханіи, и потомъ, когда необыкновенные шаги замолкли въ направленіи кабинета милорда, въ легкомъ дрожавшемъ вздох и въ закрывшихся вкахъ.

‘Наконецъ, управляющій имніями де-Креки — вы, вроятно, помните, тотъ самый старикъ, который приходилъ съ извстіями о Виргиніи и тмъ возбудилъ въ Клеман желаніе возвратиться въ Парижъ — этотъ управляющій пришелъ въ Сен-Джемс-Скверъ и просилъ позволенія переговорить со мною. Я поспшила спуститься къ нему въ комнату моей экономки, опасаясь, что онъ войдетъ въ мою комнату и что мадамъ де-Креки услышитъ его шаги.

‘Старикъ — я вижу его еще и теперь — стоялъ, держа передъ собою шляпу обими руками, когда я вошла въ комнату, онъ медленно поклонился до самой шляпы. Такая необыкновенная вжливость служила дурнымъ предзнаменованіемъ. Онъ ожидалъ, когда я заговорю съ нимъ.

— Не узнали ли вы чего? спросила я.

Передъ тмъ онъ часто бывалъ у насъ въ дом, чтобъ узнать, не получали ли мы извстій о Клеман, раза два я даже видла его, но теперь онъ въ первый разъ самъ пожелалъ видться со мною.

— Да, сударыня, возразилъ онъ, опустивъ голову, какъ провинившійся ребенокъ.

— Дурное? воскликнула я.

— Дурное.

Сначала я было-разсердилась, что онъ повторилъ мои слова такимъ холоднымъ тономъ, но почти въ ту же минуту я замтила крупныя слезы — слезы старыхъ людей, медленно-скатывавшіяся со щекъ старика на рукава его бднаго, изношеннаго платья.

‘Я спросила его, откуда получилъ онъ свои всти. Казалось, я не была въ-состояніи съ-разу выслушать что это были за всти. Онъ сообщилъ мн, что наканун вечеромъ, идя по Лонг-акру, онъ случайно встртился съ однимъ старымъ знакомымъ, послдній, какъ и онъ самъ, служилъ прежде семейству де-Креки, но завдывалъ длами семейства въ Париж, между-тмъ какъ онъ, Флешье, управлялъ помстьями, находившимися въ провинціи. Оба они были теперь эмигрантами и пробивались кое-какъ при помощи своихъ незначительныхъ способностей: Флешье, какъ мн было извстно, жилъ довольно-порядочно тмъ, что приготовлялъ саладъ на большихъ обдахъ, его соотечественникъ, Ле-Февръ, сдлался учителемъ танцованія и имлъ нсколько уроковъ. Одинъ изъ нихъ предложилъ другому зайти къ нему на квартиру, и тамъ когда они сообщили другъ другу о своихъ приключеніяхъ. Флешье спросилъ своего собесдника: не иметъ ли онъ извстій о господин де-Креки.

‘Клеманъ умеръ на гильйотин. Виргинія умерла на гильйотин.

‘Когда Флешье сказалъ мн это, рыданія прервали его слова, я сама не знала какъ удержать слезы до-тхъ-поръ, пока мн можно было уйти въ свою комнату, гд я могла выплакаться на свобод. Онъ просилъ у меня позволенія привести съ собою своего друга Ле-Февра, который находился тутъ же, на улиц, и ожидалъ позволенія разсказать все, что зналъ. Впослдствіи я узнала много подробностей, дополнившихъ мой разсказъ и заставившихъ меня понять — что снова обращаетъ меня къ тому, чмъ я начала свой разсказъ — до какой степени неспособны низшіе классы къ тому, чтобъ неограниченно пользоваться опасными средствами образованія. Мое вступленіе было длинно, но теперь я приступаю къ нравоученію въ моемъ разсказ’.

Леди Ледлоу хотла нсколько оправиться отъ волненія, которое, очевидно, было вызвано въ ней воспоминаніемъ о печальной смерти де-Креки. Она подошла ко мн и исправила мн подушки за спиною, потомъ, замтивъ, что я плакала (въ то время я была очень разстроена и готова была плакать при всякой бездлиц), нагнулась ко мн, поцаловала меня въ лобъ и сказала: ‘бдное дитя!’ какъ бы благодаря меня за то, что я сочувствовала ея прежней печали.

По прибытіи во Францію, Клеманъ безъ труда достигъ Парижа.

Въ то время трудно было выйти изъ Парижа, а не войти въ него. Онъ вошелъ въ городъ въ плать норманнскаго поселянина, съ фруктами и всякими овощами, которыми была нагружена одна изъ сенскихъ баржъ. Онъ усердно работалъ съ своими товарищами, когда выгружалъ и разстанавливалъ свой товаръ на набережной, потомъ, когда вс разошлись длятого, чтобъ позавтракать въ какой-нибудь кофейной близь прежняго March aux Fleurs, онъ лниво побрелъ по улиц, которая, посл нсколькихъ странныхъ поворотовъ въ Латинскомъ Квартал, привела его въ страшную заднюю аллею, выходившую въ улицу l’cole de Mdcine — гнусное мсто, какъ я слышала, неподалеку отъ мрачнаго, ужаснаго монастыря, гд столько лучшихъ жизней Франціи ожидали своего конца. Но здсь жилъ одинъ старикъ, на врность котораго Клеманъ могъ положиться, онъ, кажется, былъ садовникомъ въ тхъ самыхъ садахъ позади отеля Креки, гд, нсколько лтъ назадъ, обыкновенно играли Клеманъ и Юрайенъ. Несмотря на то, что старикъ жилъ въ такомъ ужасномъ мст, Клеманъ, какъ вы, конечно, поймете, былъ чрезвычайно-радъ, когда достигъ жилища. По прибытіи въ Дьеппъ, онъ остановился въ Нормандіи на нсколько дней и безпрестанно мнялъ костюмъ, такъ-какъ ему было трудно войти въ Парижъ и не возбудить подозрнія негодяевъ, которые всюду высматривали аристократовъ.

‘Старый садовникъ былъ человкъ врный и въ то же время опытный, онъ скрылъ Клемана на своемъ чердак какъ-нельзя-лучше, Онъ не позволялъ молодому человку выходить изъ дома, а считалъ нужнымъ достать ему сначала новый костюмъ, и онъ принесъ ему костюмъ жителя Парижа, а не норманнскаго извощика. Пробывъ дома дня два и убдившись, что его появленіе не было замчено никмъ, Клеманъ отправился отъпскивать Виргинію.

‘Онъ нашелъ ее въ квартир старой привратницы. Эту женщину звали мадамъ Бабетъ, она была не такъ врна, или, можетъ-быть она принимала большее участіе въ своей гость, нежели старый садовникъ Жакъ въ Клеман.

‘Я видла миньятюрный портретъ Виргиніи, которымъ случайно владла знатная французская дама во время своего бгства изъ Парижа я который она какимъ-то образомъ привезла съ собою въ Англію, портретъ принадлежалъ графу де-Креки, съ которымъ эта дама была очень-мало знакома. По портрету я могла заключить, что Виргинія была нсколько-высока и мужественна для женщины, тогда-какъ ея кузенъ Клеманъ былъ не такъ высокъ и развитъ для мужчины. Ея темные волосы падали небольшими локонами. Въ то время по уборк волосъ можно было заключать о политическихъ убжденіяхъ особы, такъ же точно, какъ въ то время, когда была жива моя бабушка, по мушкамъ на лиц. Виргинія убирала волосы не въ моемъ вкус, не согласно съ моими правилами, ея уборка била слишкомъ-классическая. Ея большіе черные глаза всегда смотрли на васъ пристально. По миньятюрному портрету, сдланному en face, нельзя заключить о форм носа, но ноздри обрисовывались ясно и были очень открыты. Я не могу сказать, чтобъ ея носъ былъ красивъ, но ея ротъ имлъ совершенно-особенный характеръ и, по моему мннію, скрасилъ бы даже дурное лицо. Ротъ ея былъ широкъ и по угламъ глубоко уходивъ въ щеки, верхняя губа была очень-выгнута и едва закрывала зубы, по всему лицу, по серьзному, напряженному взгляду и по умному выраженію рта можно было заключить, что оригиналъ внимательно слушалъ рчь, отвтъ на которую былъ уже готовъ у него, и что эти розовыя открытыя губы заговорятъ, лишь только вы замолчите, а вамъ такъ и хотлось знать, что он скажутъ.

‘Виргинія де-Креки жила съ мадамъ Бабетъ въ пристройк старой французской гостиницы, гд-то въ сверной части Парижа, и такимъ образомъ довольно-далеко отъ убжища Клемана. Въ этой гостиниц часто останавливались прежде фермеры изъ Бретани и подобнаго рода люди, въ прежнее время между Парижемъ и провинціями существовало дятельное сообщеніе, которое впослдствіи почти совершенно прекратилось. Такъ въ то время, о которомъ я говорю, въ гостиницу заходило очень-немного бретанцевъ и она перешла къ брату мадамъ Бабетъ въ уплату долга за вино, лежавшаго на послднемъ владльц. Онъ перевелъ туда сестру и ея ребенка, поручилъ ей надзоръ за гостиницей и всхъ, кого только могъ, посылалъ занимать скудно-убранныя комнаты дома. Они платили Бабетъ за ночлегъ каждое утро, выходя къ завтраку, одни снова возвращались на ночь, другіе же не возвращались. Чрезъ каждые три дня виноторговецъ, или его сынъ, приходилъ къ мадамъ Бабетъ, и она отдавала имъ отчетъ въ деньгахъ, которыя получала. Она и ея сынъ занимали привратницкую (въ которой мальчикъ спалъ по ночамъ) и небольшую жалкую спальню, смежную съ привратницкой и получавшую свтъ и воздухъ только черезъ дверь, половина которой была стеклянная. Мадамъ Бабетъ, вроятно, чувствовала нкоторую привязанность къ де-Креки, къ своимъ де-Креки, конечно, то-есть къ отцу Виргиніи, графу, потому-что на свой страхъ предупреждала обоихъ, отца и дочь, объ опасности, которая угрожала имъ. Но графъ, въ своемъ ослпленіи, не хотлъ и врить, что его ‘дорогой человческій родъ’ можетъ сдлать ему какое-либо зло, а такъ-какъ отецъ не опасался ничего, то и Виргинія не чувствовала страха. Посредствомъ какой-то хитрости, которая осталась мн неизвстною, мадамъ Бабетъ убдила Виргинію отправиться къ ней въ домъ въ тотъ самый часъ, когда графа де-Креки узнали на улиц и поспшно потащили къ фонарю. Когда Бабетъ привела Виргинію къ себ и заперла ее въ темную, небольшую клтку, только тогда сообщила она ей, что случилось съ ея отцомъ. Съ этого дня Виргинія не выходила за ворота, не переходила черезъ порогъ привратницкой. Я, конечно, не могу сказать, чтобъ мадамъ Бабетъ тяготилась постояннымъ присутствіемъ Виргиніи, или сожалла о побужденіи, которое заставило ее броситься стремглавъ ко всмъ извстному дому де-Креки посл того, какъ она съ трудомъ вырвалась изъ страшной толпы, которая схватила и повсила графа, поспшно задними переулками и аллеями увести дочь несчастнаго графа къ себ, спрятать сироту, счастливо-избгнувшую опасности, въ своей мрачной спальн, и потомъ уже сообщить ей ужасное событіе, но мадамъ Бабетъ получала за свою должность привратницы весьма-скудное вознагражденіе отъ своего жаднаго брата. Деньги едва хватали на прокормленіе ея самой и подроставшаго мальчика, и хотя бдная Виргинія ла очень-немного, но мадамъ Бабетъ казалось, что бремя, которое она приняла на себя, не будетъ имть конца. Де-Креки были ограблены, разорены, родъ ихъ прескся, оставалась одна только безпомощная двушка, упавшая духомъ и разстроенная здоровьемъ, притомъ же господинъ Моренъ-сынъ, племянникъ мадамъ Бабетъ и сынъ виноторговца, обратилъ вниманіе на Виргинію, и хотя послдняя не давала ни малйшаго повода думать, что ей нравится искательство молодаго человка, тмъ не мене, въ то время, когда Клеманъ снова прибылъ въ Парижъ, мадамъ Бабетъ стала опасаться, что изъ-за Виргиніи можетъ выйти для нея что-нибудь худшее. Моренъ и его отецъ, конечно, имли свободный доступъ въ привратницкую гостиницы, принадлежавшей имъ, они имли на то право и какъ владльцы, и какъ родственники. Такимъ-образомъ сынъ-Моренъ случайно увидлъ Виргинію. Онъ, очень-естественно, замтилъ, что она стояла гораздо-выше его по званію, и по всему догадался, что ужасная гильнотина лишила ее естественныхъ покровителей, но онъ не зналъ ни ея настоящаго имени, ни положенія и не могъ упросить ттку, чтобъ она сообщила ему объ этомъ. Но ему было все-равно, была ли Виргинія принцеса, или крестьянка, онъ влюбился въ нее по-уши. Сначала видъ двушки заставлялъ его скрывать свою любовь: онъ былъ робокъ и неловокъ, потомъ это чувство обнаруживалось глубокимъ, почтительнымъ благоговніемъ, мало-по-малу, однакожь, такимъ же образомъ, какъ разсуждала его ттка, Жакъ Моренъ дозволилъ надежд изгнать изъ его сердца отчаяніе. Иногда онъ думалъ, что, можетъ-быть, черезъ нсколько лтъ… эта оставленная всми, безпомощная двушка, заключенная въ грязной коморк, обратится къ нему, какъ къ другу и покровителю… потомъ… потомъ… Между-тмъ Жакъ Моренъ сталъ чрезвычайно-любезенъ съ тткой, на которую до того не обращалъ почти никакого вниманія. Онъ медлилъ съ разсчетами, приносилъ ей незначительные подарки и, въ заключеніе всего, сдлалъ своимъ любимцемъ и фаворитомъ Пьера, своего маленькаго кузена, который могъ разсказывать ему обо всемъ, что длала мамзель Каннь, какъ называли Виргинію. Пьеръ очень-хорошо понималъ, съ какою цлью и съ какимъ намреніемъ длалъ его кузенъ эти разспросы и, какъ я слышала, горячо привязался къ нему, прежде нежели Жакъ Моренъ сообщилъ ему въ-точности свои желанія.

‘Клеману де-Креки нужно было много терпнья и тонкости длятого, чтобъ открыть убжище кузины. Старикъ садовникъ также принималъ это дло къ сердцу, судя по моимъ воспоминаніямъ, я могу сказать, что онъ исполнилъ бы всякую фантазію Клемана даже еслибъ то было дикая фантазія. Я разскажу вамъ посл, какимъ-образомъ я такъ хорошо узнала вс эти подробности.

‘Когда Клеманъ два дня сряду возвратился домой изъ своихъ опасныхъ поисковъ, не добившись ни малйшаго успха, Жакъ настоятельно просилъ, чтобъ господинъ де-Креки позволилъ ему заняться этимъ дломъ. Онъ говорилъ, что, бывъ садовникомъ въ отел де-Креки впродолженіе двадцати и боле лтъ, онъ имлъ право знать всхъ швейцаровъ, жившихъ въ это время въ дом графа, что онъ явится къ нимъ не чужимъ человкомъ, а старымъ другомъ, который желалъ бы возобновить прежнее пріятное знакомство, и что если разсказъ, который управляющій сообщилъ господину де-Креки въ Англіи, разсказъ о томъ, что мадемуазель скрывалась въ квартир прежней привратницы, былъ справедливъ, то, безъ всякаго сомннія, во время разговора скажутъ что-нибудь, касающееся ея. Такимъ-образомъ онъ убдилъ Клемана не выходить со двора, самъ же отправился въ гости, очевидно длятого, чтобъ поболтать.

‘Вечеромъ онъ возвратился домой… Онъ видлъ мадемуазель де-Креки. Онъ сообщилъ Клеману все, что касалось мадамъ Бабетъ и что я разсказала вамъ. Конечно, онъ не узналъ ничего о честолюбивыхъ видахъ Морена-сына… онъ, кажется, даже и не зналъ о его существованіи. Мадамъ Бабетъ приняла его ласково, хотя и заставила простоять нсколько времени у подъзда, не пуская его въ свою квартиру. Но онъ сталъ жаловаться на сквозной втеръ и на свой ревматизмъ, и она попросила его войти въ комнату, однакожъ предварительно заботливо осмотрлась кругомъ, чтобъ увидть, кто былъ въ комнат. У ней не было никого, когда онъ вошелъ и слъ, но, минуты черезъ дв, высокая, худощавая двушка съ большими, подернутыми грустью глазами и съ блднымъ лицомъ показалась въ другой комнат и, замтивъ его, удалилась. ‘Это мадемуазель Каннь’ сказала мадамъ Бабетъ, совершенно безъ нужды. Еслибъ онъ не искалъ мадемуазель де-Креки, то едва-ли замтилъ бы появленіе и удаленіе двушки.

‘Клеманъ и добрый старикъ садовникъ были совершено смущены тмъ, что мадамъ Бабетъ очевидно избгала случая упомянуть о фамиліи де-Креки. Если она принимала такое живое участіе въ одномъ член этого семейства, что была готова подвергнуться непріятностямъ и наказанію, которыя могъ повлечь за собою домашній обыскъ, то чмъ же можно было объяснить себ, что она не спросила человка, который, вроятно, слышалъ что-нибудь о друзьяхъ и родственникахъ находившейся у ней двушки, живъ ли кто-нибудь изъ нихъ? Мадамъ Бабетъ думала, вроятно, что маркизы и Клемана уже не было въ живыхъ, и Клеманъ и старый садовникъ удивлялись, какъ она во все время разговора ни разу не упомянула о Виргиніи. Дло, однакожь, было вотъ въ чемъ: мадамъ Бабетъ въ то время такъ желала успха своему племяннику, что не хотла открыть мстопребываніе Виргиніи человку, который могъ бы помшать ея плану. Какъ бы то ни было, Клеманъ и его скромный другъ ршили между собою слдующее: Клеманъ однется въ платье поселянина, въ которомъ онъ прибылъ въ Парижъ, но только прибавитъ къ нему что-нибудь, чтобъ казаться понарядне и имть видъ провинціала съ деньгами, затмъ отправится въ старую гостиницу бретанцевъ, гд, какъ я говорила вамъ, можно было получить ночлегъ, и найметъ себ комнату. Все исполнилось такъ, какъ было ршено. Мадамъ Бабетъ не подозрвала ничего, потому-что ей было неизвстно настоящее норманнское нарчіе и она такимъ-образомъ не могла замтить, что господинъ де-Креки преувеличенно коверкалъ это нарчіе, желая скрыть свой чистый парижскій выговоръ. Клеманъ уже дв ночи спалъ въ странномъ, мрачномъ чулан, въ конц одной изъ многочисленныхъ небольшихъ галерей въ отел Дюгекленъ и на слдующее утро платилъ за свой пріютъ деньги, подавая ихъ въ окно привратницкой на маленькій письменный столъ, а между-тмъ онъ нисколько не приблизился къ своей цли. Онъ останавливался у входа, мадамъ Бабетъ открывала форточку въ своемъ окн, считала деньги, вжливо благодарила и съ шумомъ захлопывала форточку, такъ-что Клеманъ не успвалъ даже придумать, какъ могъ бы онъ начать съ нею разговоръ. Однажды онъ чуть-было не попался въ руки кровожадной черни, которая въ то время готова была затравить до смерти каждаго, кто только походилъ на джентльмена, а Клеманъ, вы должны знать, казался всегда джентльменомъ, въ какомъ бы онъ ни былъ плать. Онъ счелъ благоразумнымъ не идти на чердакъ старика садовника и шатался — я уже не знаю гд. Знаю только, что онъ вышелъ изъ отеля Дюгекленъ и не пошелъ къ старому Жаку, а въ другіе домы въ Париж онъ не смлъ заходить. По прошествіи двухъ дней, онъ узналъ о существованіи Пьера и сталъ употреблять вс усилія, чтобъ подружиться съ мальчикомъ. Острый и хитрый Пьеръ догадался, что, подъ странными стараніями Клемана подружиться съ нимъ, скрывалось что-то особенное. Не даромъ же норманнскій фермеръ шатался по двору и около подъзда и приносилъ домой разныя лакомства. Пьеръ принималъ лакомства, вжливо отвчалъ на вжливыя слова, но смотрлъ во вс глаза. Однажды, возвратившись домой вечеромъ довольно-поздно, онъ съ удивленіемъ увидлъ, что нормандецъ внимательно разсматривалъ тни на ширмочкахъ, которыя ставились на окно, когда мадамъ Бабетъ зажигала свою свчу. Войдя въ комнату, онъ увидлъ, что мадемуазель Каннь сидла за столомъ съ его матерью и помогала ей чинить разныя хозяйственныя вещи.

Пьеръ опасался, не разсчитывалъ ли норманнскій поселянинъ на деньги, которыя собирала его мать, какъ смотрительница, для своего брата. Но деньги были вс цлы на другой день вечеромъ, когда пришелъ за ними господинъ Моренъ-сынъ. Мадамъ Бабетъ пригласила своего племянника посидть и ловко преградила дорогу въ другую комнату, такъ-что Виргинія не могла бы уйти туда, еслибъ захотла скрыться. Молодая двушка молча занималась шитьемъ. Вдругъ маленькое общество съ удивленіемъ услышало нжный теноровый голосъ, который у самаго окна на улиц плъ арію изъ оперы Бомарше, пользовавшеюся, нсколько лтъ назадъ, большою популярностью во всемъ Париж. Но, послушавъ нсколько минутъ и сдлавъ два-три замчанія о пвц, собесдники стали продолжать разговоръ. Пьеръ, однакожь, замтилъ, что Виргинія впала въ большее раздумье, она, какъ я полагаю, мысленно возвратилась къ тому времени, когда въ послдній разъ слышала эту арію, но не обратила вниманія, какія слова сопровождали пніе, между-тмъ, какъ ея кузенъ надялся, что она вспомнитъ ихъ и что эти слова скажутъ ей многое, многое. Только нсколько лтъ назадъ, опера Адама: Richard le Roi познакомила парижскую публику, которая посщала оперный театръ, съ исторіею менестреля Блонделя и нашего англійскаго короля Ричарда Львиное-Сердце, и Клеманъ думалъ, что и ему удастся подобнымъ же образомъ устроить сообщеніе съ Виргиніей.

‘На другой день вечеромъ, въ тотъ же самый часъ, снова раздался у окна тотъ же самый голосъ. Пьеръ, который былъ взбшенъ на пвца наканун вечеромъ, потому-что пніе его обратило на себя вниманіе Виргиніи и она перестала слушать Морена сына, употреблявшаго вс усилія къ тому, чтобъ понравиться, стремглавъ бросился къ дверямъ въ ту самую минуту, когда норманнскій поселянинъ звонилъ въ колокольчикъ, возвращаясь на ночлегъ. Пьеръ долго смотрлъ на улиц по всмъ сторонамъ, но никого не было видно. На другой день нормандецъ, постучавшись въ дверь привратницкой, длятого, чтобъ смягчить господина Пьера, просилъ его принять нсколько пряжекъ для чулокъ, фермеру вздумалось купить эти пряжки наканун, когда онъ разсматривалъ различные товары въ лавкахъ, но он оказались слишкомъ-малы для него и онъ ршился предложить ихъ господину Пьеру. Пьеръ, любившій пощеголять, какъ вс французы въ его лтахъ, былъ приведенъ въ восторгъ и очарованъ прелестнымъ подаркомъ и добротою господина фермера и немедленно принялся примрять ихъ къ своимъ чулкамъ, такъ-какъ его матери не было въ привратницкой. Нормандецъ, котораго Пьеръ не пустилъ за порогъ изъ предосторожности, не уходилъ, какъ-бы любуясь удовольствіемъ мальчика.

— Берегитесь! сказалъ онъ внятно и довольно-громко:— берегитесь, молодой другъ, и не сдлайтесь щеголемъ, въ противномъ же случа, черезъ нсколько лтъ, когда вы вручите ваше сердце какой-нибудь молодой двушк, то она, пожалуй, скажетъ вамъ…

‘При этихъ словахъ онъ возвысилъ голосъ:

— Нтъ, благодарю васъ, я отдамъ свою руку мужчин, а не какому-нибудь франту, я отдамъ свою руку человку, который, каково бы ни было его положеніе, своими прекрасными качествами будетъ достоинъ человческаго рода’.

‘Клеманъ остановился на этой цитат, не смя идти дале. Его чувства (очевидно, столь-неумстныя при этомъ случа) заслужили одобреніе со стороны Пьера, съ удовольствіемъ мечтавшаго о роли влюбленнаго, хотя бы даже и отвергнутаго, и думавшаго, что слова ‘прекрасныя качества’ и ‘достоинъ человческаго рода’ принадлежатъ къ непонятному для него языку добраго гражданина.

‘Но Клеманъ желалъ узнать, какое впечатлніе произвела его рчь на двушку-невидимку. Послдняя въ то время, однакожь, не подала никакого знака. Но когда Клеманъ возвратился вечеромъ домой, то услышалъ тихій голосъ за мадамъ Бабетъ, подававшей ему свчу, голосъ плъ ту же самую арію, которую, два вечера назадъ, плъ онъ, очевидно, безъ всякаго успха. Какъ-бы перенявъ отъ тихаго голоса арію, Клеманъ заплъ ее ясно и громко, идя по двору.

— Вотъ нашъ оперный пвецъ! воскликнула мадамъ Бабетъ.— Какъ! норманнскій скотоводъ поетъ какъ Бупре! заключила она.

‘Бупре былъ любимый пвецъ при театр, находившемся но сосдству.

‘Пьера поразило это замчаніе, и онъ ршился хорошенько присматривать за норманнскимъ фермеромъ, но при этомъ онъ опасался только за деньги своей матери, и вовсе не думалъ о Виргиніи.

‘На слдующее утро, къ необыкновенному удивленію матери и сына, мадмуазель Каннь съ нкоторою нершителыюстью объявила, что она намрена выйти изъ дома, чтобъ сдлать кой-какія покупки. Мсяца два передъ тмъ мадамъ Бабетъ просто настаивала на томъ, чтобъ Виргинія вышла изъ дома, о теперь она чрезвычайно удивилась желаню молодой двушки: она, казалось, думала, что Виргинія останется заключенною въ ея квартир всю жизнь. Мадамъ Бабетъ, я полагаю, надялась, что Виргинія въ первый разъ выйдетъ изъ ея квартиры въ домъ господина Морена, уже женою послдняго.

‘Мадамъ Бабетъ бросила быстрый взглядъ на Пьера, и мальчикъ понялъ, что ему должно было слдить за Виргиніей. Онъ осторожно вышелъ за нею. Она была уже въ конц улицы и осматривалась кругомъ, какъ-бы поджидая кого-то. На улиц не было никого. Она возвратилась назадъ и шла такъ быстро, что Пьеръ едва усплъ спрятаться за ворота. Когда она прошла мимо него, онъ снова выглянулъ. Они находились въ бдной, дикой, странной улиц. Пьеръ увидлъ, что кто-то говорилъ съ Виргиніей… положилъ руку на ея руку. Костюмъ и видъ незнакомца, вышедшаго изъ какого-то переулка, были неизвстны Пьеру: черезъ нсколько минутъ Виргинія, какъ казалось Пьеру, тихо вскрикнула и узнала незнакомца, и оба они вошли въ переулокъ, изъ котораго явился незнакомецъ. Пьеръ быстро, но осторожно достигъ угла улицы, въ переулк не было никого: они исчезли въ какой-нибудь боковой алле. Пьеръ возвратился домой и своимъ разсказомъ привелъ свою мать въ безпредльное удивленіе. Но едва успли они кончить разговоръ, какъ Виргинія возвратилась, ея лицо было оживлено въ первый разъ посл смерти отца.

VII.

‘Я сообщила вамъ, что большую часть этого разсказа слышала отъ человка, знакомаго съ управителемъ имній де-Креки и встрченнаго послднимъ въ Лондон. Нсколько лтъ спустя — лтомъ передъ смертью милорда… мы путешествовали въ Девоншейр и захотли посмотрть французскихъ военноплнныхъ въ Дартмур. Мы разговорились съ однимъ изъ нихъ, этотъ плнный былъ тотъ самый Пьеръ, о которомъ я слышала прежде и которому были извстны вс подробности ужасной судьбы Клемана и Виргиніи, онъ сообщилъ мн о послднихъ дняхъ ихъ жизни. Подробно узнавъ ужасную исторію, я цочувсттовала нкоторую симпатію ко всмъ лицамъ, принимавшимъ участіе въ страшныхъ событіяхъ, даже къ молодому Морену, о которомъ Пьеръ отзывался оченьгорячо, несмотря на то, что посл страшной катастрофы прошло уже много времени…

‘Когда молодой Моренъ пришелъ въ привратницкую вечеромъ въ тотъ день, когда Виргинія въ первый разъ вышла изъ своего заключеніи въ привратницкой, продолжавшагося нсколько мсяцевъ, то онъ былъ пораженъ перемною къ лучшему, происшедшею въ наружности молодой двушки. Не думаю, чтобъ она показалась ему красиве, не говоря уже о томъ, что она дйствительно не была красавицей, Моренъ въ своей любви достигъ того періода, когда для влюбленнаго ровно ничего не значитъ дурна или хороша любимая имъ особа, она очаровала глаза, которые впредь будутъ смотрть на нее уже однажды образовавшимся взглядомъ. Но Моренъ замтилъ, что румянецъ на ея щекахъ нсколько увеличился, и вообще она смотрла веселе. Густое облако печали какъ-будто разсялось, и за нимъ виднлся разсвтъ боле-счастливой жизни. Подобно тому, какъ прежде она почитала и уважала свое горе до того, что даже какъ-бы любила его теперь, когда она была обрадована, сердце ея возносилось на крыльяхъ окрннувшей надежды. Даже въ скучномъ, однообразномъ существованіи въ привратницкой ттки Бабетъ время не забыло своего назначенія, и Морену теперь должно было скромно помочь времени. На другой день, подъ предлогомъ какого-то дла, онъ опять пришелъ въ отель Дюгекленъ и подарилъ — скоре комнатамъ своей ттки, нежели самой ттк — букетъ изъ розъ и гераній, связанный трехцвтною лентою. Виргинія въ то время находилась въ комнат и, охотно помогая мадамъ Бабетъ, занималась грубымъ шитьемъ. Моренъ замтилъ, какъ заблистали глаза молодой двушки при вид цвтовъ, она попросила у его ттки позволенія убрать цвты, онъ видлъ, какъ она развязала ленту, съ недовольнымъ видомъ бросила ее на полъ и отодвинула ее въ сторону своей ножкой, такимъ образомъ молодая двушка, очевидно, оскорбляла его драгоцннйшія врованія, и несмотря На то, Моренъ могъ только удивляться ей.

‘Когда онъ вышелъ отъ ттки, Пьеръ остановилъ его. Весь вечеръ мальчикъ старался обратить на себя вниманіе своего кузена и длалъ различные знаки и гримасы за спиною Виргиніи, но Моренъ видлъ только мадмуазель Каннь. Пьера, однакожь, нелегко было смутить, и Моренъ, выйдя изъ привратницкой, нашелъ его за дверьми. Приложивъ палецъ къ губамъ, Пьеръ на цыпочкахъ шелъ рядомъ съ своимъ товарищемъ до-тхъ-поръ, пока они удалились на порядочное разстояніе отъ дома, такъ-что ихъ нельзя было ни видть, ни слышать, еслибъ обитатели привратницкой вздумали присмотрть за ними, или подслушать ихъ.

— Тс! сказалъ Пьеръ, наконецъ.— Она выходитъ со двора.

— Хорошо! сказалъ Моренъ, отчасти съ любопытствомъ, отчасти съ досадою на то, что помшали его очаровательнымъ мечтамъ о будущемъ, которымъ онъ только-что намревался предаться.

— Хорошо! Это нехорошо. Это дурно.

— Отчего? Я не спрашиваю кто она, но я знаю, что я знаю. Она аристократка. Разв подозрваютъ, кто она?

— Нтъ, нтъ! сказалъ Пьеръ.— Но она выходитъ со двора. Она выходила изъ дома два утра къ-ряду. Я наблюдалъ за нею. Она встрчается съ мужчиной… они дружны между собою, потому-что она разговариваетъ съ нимъ такъ же горячо, какъ онъ съ нею… матушка не можетъ сказать кто онъ.

— Разв ттка видла его?

— Нтъ, да ей и не видать его какъ ушей своихъ. Я самъ видлъ только его спину. Спина кажется мн что-то знакомою, а между-тмъ я не могу догадаться, кто бы это могъ быть. Они разстаются другъ съ другомъ съ быстротою стрлы, какъ дв птички, которыя слетались вмст длятого, чтобъ покормить своихъ дтенышей. Они горячо разговариваютъ другъ съ другомъ, прильнувъ одинъ къ другому головкой, вдругъ черезъ минуту мужчина исчезнетъ въ какой-нибудь боковой улиц, а мадмуазель Каннь ужь подл меня… чуть даже не поймала меня.

— Но она не видла тебя? спросилъ Моренъ такимъ измнившимся голосомъ, что Пьеръ живо и проницательно взглянулъ на него.

Онъ былъ пораженъ удивленіемъ, замтивъ, какъ вдругъ лицо его кузена, лицо грубое и обыкновенное, приняло непріятное выраженіе, еще поразило его то, что блдное лицо кузена вдругъ побагровло. Но Моренъ, догадавшись, повидимому, какимъ образомъ на его лиц отражалось все то, что онъ чувствовалъ, пересилилъ себя и улыбнулся, потомъ, погладивъ Пьера по голов и похваливъ его за расторопность, онъ далъ ему пятифранковую монету и просилъ его присматривать за поступками мадмуазель Каннь и доносить ему обо всемъ.

Пьеръ возвращался домой веселый, подбрасывая кверху свою пяти-франковую монету. Когда онъ уже подходилъ къ двери привратницкой, то мимо него быстро прошелъ высокій человкъ, выхватилъ у него монету и, обернувшись, громко захохоталъ, дополняя такимъ образомъ несправедливость обидою. Пьеръ не зналъ, какъ помочь горю, никто на улиц не видлъ безстыднаго воровства, да и т, которые видли это, по слабости своей, не могли помочь ему. Кром-того, Пьеръ видлъ, въ какомъ положеніи находились улицы Парижа въ то время, и зналъ, что вс отъискивали друзей, а этотъ человкъ, какъ по всему было видно, былъ дурной человкъ. Несмотря на вс эти соображенія, Пьеръ ударился въ слезы, когда вошелъ въ комнату своей матери, Виргинія была одна дома (мадамъ Бабетъ вышла со двора за обыкновенными покупками), услышавъ его громкія рыданія, она вообразила, что мальчика прибили до смерти.

— Что случилось? спросила она. Скажи мн, дитя мое, что съ тобой случилось?

— Онъ обокралъ меня! онъ обокралъ меня! съ трудомъ произнесъ Пьеръ, всхлипывая.

— Обокралъ тебя! что жь украли у тебя, бдняжка? спросила Виргинія, ласково гладя его по голов.

— Мою пяти-франковую монету… пяти-франковую монету, сказалъ Пьеръ, поправляясь и выпустивъ слово мою изъ опасенія, что Виргинія спроситъ, какимъ образомъ попала къ нему такая сумма, или за какія услуги получилъ онъ ее. Но Виргиніи, разумется, никакая подобная мысль не приходила въ голову: подобный вопросъ былъ грубъ, а Виргинія принадлежала къ высшему сословію.

— Постой, милый мой, сказала она и, подойдя къ небольшому ящику въ другой комнат, въ которомъ помщалось ея немногочисленное имущество, вынула оттуда маленькое колечко, съ однимъ только рубиномъ, которое она носила въ то время, когда еще заботилась о драгоцнныхъ вещахъ.— Возьми это колечко, сказала она, возвратившись:— и сбгай съ нимъ къ брильянтщику. Это жалкая, безцнная вещь, но, во всякомъ случа, ты получишь за нея твои пять франковъ. Ступай, прошу тебя!

— Но я не могу, возразилъ мальчикъ нершительно, въ немъ зашевелилось какое-то неясное чувство чести.

— Ты долженъ идти! продолжала она, указывая ему рукою на дверь.— Бги скоре! если теб дадутъ за него боле пяти франковъ, то остальное ты возвратишь мн.

Пьеръ, такимъ-образомъ понуждаемый ею, отправился, разсуждая, вроятно, что онъ можетъ сначала взять деньги, а потомъ уже подумать о томъ, долженъ ли онъ подсматривать за нею или нтъ… Поступокъ не обязывалъ его ничмъ… и она, отдавая ему подарокъ, не длала никакихъ условіи. Онъ такъ выгодно умлъ продать кольцо, что, оставивъ себ пять франковъ, возвратилъ Виргиніи еще два. Хотя это происшествіе ни въ какомъ случа не заставляло его угадывать или предусматривать желанія двушки, оно, однакожь, по его мннію, обязывало его дйствовать въ ея пользу, и онъ считалъ себя самого лучшимъ судьей въ томъ, какъ привести это дло въ исполненіе. Во всякомъ случа, ея доброта привязала его къ ней. Онъ началъ мечтать о томъ, какъ было бы пріятно имть такую ласковую и великодушную родственницу, какъ легко могъ бы онъ переносить вс непріятности, еслибъ у него всегда была подъ-рукою такая утшительница, какъ былъ бы онъ радъ, еслибъ она полюбила его и прибгнула бы къ нему, какъ къ своему защитнику! Такимъ-образомъ, сдлавшись самовольно ея кавалеромъ, онъ считалъ первою своею обязанностью узнать, кто былъ этотъ странный новый знакомый Виргиніи. Вы понимаете, что эти разсужденія, воображаемая обязанность, привели его къ той же цли, къ которой прежде приводилъ его личный интересъ. Я думаю, очень-многіе изъ насъ, если извстный образъ дйствія покровительствуетъ нашему собственному интересу, заставляютъ себя думать, что существуютъ причины, по которымъ мы обязаны дйствовать такъ, а не иначе.

‘Пьеръ очень-ловко обманывалъ Виргинію впродолженіе нсколькихъ дней и вскор открылъ, что ея новый другъ былъ норманнскій фермеръ, являвшійся въ различной одежд. Это была важная новость, ее слдовало сообщить Морену. Но Пьеръ не приготовился къ дйствію, которое произвело на его кузена это открытіе. Моренъ, услышавъ, кто былъ тотъ человкъ, съ которымъ встрчалась Виргинія, вдругъ опустился на скамейку на бульвар, гд Пьеръ случайно увидлъ Морена. Послднему, конечно, не пришло и въ умъ, что Клеманъ и Виргинія были родственники, или еще прежде знакомы другъ съ другомъ. Онъ только думалъ о томъ, что предметъ его страсти имлъ сношенія съ человкомъ, который былъ моложе и красиве его, что норманнскій фермеръ, вроятно, видлъ ее въ привратницкой, почувствовалъ къ ней влеченіе и, что было очень-естественно, старался познакомиться съ нею и усплъ въ томъ. Но изъ того, что Пьеръ разсказывалъ мн, я не думаю, что Моренъ имлъ подобныя мысли. Онъ, сколько мн кажется, имлъ рдкую, сосредоточенную привязанность, чувствовалъ горячую, но обузданную и скрытую страсть и, наконецъ, былъ чрезвычайно-ревнивъ, что безъ труда можно было видть по его смуглому, восточному ищу. И думаю, что еслибъ онъ женился на Виргиніи, то готовъ былъ бы продать свою жизнь длятого, чтобъ сдлать свою жену счастливою, онъ охранялъ и баловалъ бы ее, принося ей въ жертву все, до-тхъ-поръ, пока она жила для него одного. Но вмст съ тмъ… приведу вамъ то, что сказалъ мн Пьеръ: ‘Когда я, впослдствіи, короче узналъ характеръ моего кузена, я убдился, что онъ задушилъ бы птицу, еслибъ та, которую онъ любилъ, почувствовала къ ней влеченіе въ ущербъ ему’.

‘Когда Пьеръ сообщилъ свою новость Морену, то послдній, какъ я сказала, вдругъ опустился на скамейку, какъ убитый. Онъ понялъ, что первая встрча фермера съ Виргиніей была не случайная. Пьеръ продолжалъ терзать его, разсказывая о ежедневныхъ свиданіяхъ, которыя были, правда, очень-непродолжительны, но за-то случались ежедневно, иногда даже и два раза въ день. И Виргинія говорила съ этимъ человкомъ, тогда-какъ съ Мореномъ она была такъ застнчива, такъ холодна къ нему, что едва произносила фразу. Пьеръ замтилъ, что при его словахъ лицо его кузена становилось все боле-и-боле багровымъ и, наконецъ, совершенно потемнло: очевидно, новости, которыя услышалъ Моренъ, производили какое-то страшное дйствіе на его. кровообращеніе. Пьеръ до-того былъ пораженъ дикимъ, безсмысленнымъ взглядомъ своего кузена, вообще перемною, происшедшею со всею его наружностью, что побжалъ въ ближайшій трактиръ за рюмкою абсинта, за которую заплатилъ (какъ онъ припоминалъ впослдствіи) изъ пяти франковъ, полученныхъ имъ отъ Виргиніи. Мало-помалу, къ Морену возвратилось его всегдашнее присутствіе духа, цо онъ сталъ мраченъ и безмолвенъ, съ трудомъ только сказалъ онъ Пьеру, что съ того же дня норманнскій фермеръ боле не будетъ ночевать въ отел Дюгекленъ и такимъ образомъ лишится возможности заходить въ привратницкую. Онъ былъ слишкомъ занятъ собственными мыслями и забылъ заплатить Пьеру полфранка, который послдній отдалъ за абсинтъ. Пьеръ, конечно, замтилъ это, и благодаря этому незначительному обстоятельству, Виргинія получила въ мнніи мальчика еще большее право на расположеніе.

‘Пьеръ былъ очень-недоволенъ тмъ, что его кузенъ принялъ извстія такимъ страннымъ образомъ, онъ полагалъ, что они стоили по-крайней-мр еще пяти-франковой монеты, если же Моренъ не хотлъ заплатить за нихъ деньгами, то онъ, по мннію Пьера, долженъ былъ откровенно признаться ему въ своихъ чувствахъ. И вотъ Пьеръвпродолженіе нкотораго времени сдлался приверженцемъ Виргиніи, а она и не подозрвала ничего и даже почувствовалъ сожалніе, когда фермеръ не возвратился на ночлегъ въ гостиницу и когда Виргинія, долго смотрвшая въ щель ширмъ, совершенно-закрываищихъ окно, вперила свой взоръ въ работу и съ отчаяніемъ вздохнула. Еслибъ Пьеръ не боялся своей матери, находившейся въ комнат, то онъ непремнно разсказалъ бы Виргиніи все, но онъ не зналъ, до какой степени его кузенъ былъ откровененъ съ его матерью, когда требовалъ отъ нея, чтобъ она отказала норманнскому фермеру.

‘Черезъ нсколько дней Пьеръ, однакожь, замтилъ, что ихъ сношенія возобновились какимъ-то новымъ средствомъ. Виргинія ежедневно ненадолго выходила изъ дома, но хотя Пьеръ преслдовалъ ее такъ близко, какъ было возможно, чтобъ не возбудить ея подозрнія, онъ, однакожь, не могъ открыть, какимъ образомъ передавали они другъ другу извстія. Она почти всегда шла той же дорогой, около небольшихъ лавокъ, находившихся неподалеку отъ гостиницы, не входила ни въ одну изъ нихъ, а только останавливалась у двухъ или у трехъ лавокъ. Впослдствіи Пьеръ вспомнилъ, что она непремнно останавливалась у одного окна, на которомъ помщались пучки цвтовъ, и долго разсматривала цвты, но потомъ она также смотрла на фуражки, шляпы, моды, кондитерскія вещи (все это было очень-жалкаго вида въ этой части города), какимъ же образомъ могъ онъ предполагать, что Виргинію привлекали цвты? Моренъ навшалъ свою ттку чаще обыкновеннаго, но Виргинія, очевидно, не подозрвала, что она была причиною его частыхъ визитовъ. Виргинія, впродолженіе нсколькихъ мсяцевъ казавшаяся нездоровою и убитою, стала гораздо-спокойне, ея цвтъ лица сдлался свже, она обходилась со всми ласкове и была развязне. Какъ бы желая выразить мадамъ Бабетъ свою благодарность за ея продолжительную доброту, въ которой, какъ она надялась, она скоро ужь не будетъ нуждаться, молотая двушка съ величайшею охотою услуживала старух, по мр силъ своихъ, и на вжливость господина Морена, какъ племянника мадамъ Бабетъ, отвчала съ обыкновенною граціею, которая, кажется, была однимъ изъ ея главныхъ очаровательныхъ качествъ. Лица, знавшія ее, единогласно утверждали, что ея привлекательныя и обходительныя манеры приводили всхъ въ восторгъ, несмотря на то, что ея мннія и часто ея поступки были очень-рзки. Мн разсказывали, что она не была необыкновенной красавицей, а между-тмъ всякій, приблизившись къ ней, подчинялся ея вліянію. Господинъ Моренъ въ послднее время влюбился въ Виргинію еще больше прежняго, длятого, чтобъ получить ея руку, онъ готовъ былъ принести въ жертву все — и себя и другихъ. Онъ ‘пожиралъ ее глазами’ (такъ выражался Пьеръ), когда замчай т. что она не можетъ видть его взгляда, но лишь только она устремляла взоръ на него, онъ опускалъ глаза внизъ, или куда-нибудь, только не смотрлъ на нее и отвчалъ, заикаясь, когда она обращалась къ нему съ вопросомъ.

‘Онъ, по мннію Пьера, стыдился своего чрезвычайнаго волненія на бульварахъ, потому-что посл того старался избгать встрчи съ своимъ кузеномъ наедин. Онъ, вроятно, думалъ, что, изгнавъ норманнскаго фермера — бдный Клеманъ! изъ гостиницы, онъ совершенно избавится отъ него, и что отношенія между фермеромъ и Виргиніей, которыя онъ прервалъ такимъ-образомъ, были только временныя и должны были прекратиться при первомъ незначительномъ затрудненіи.

‘Но вскор онъ убдился, что его дло вовсе не подвигалось впередъ, и съ нкоторымъ неудовольствіемъ обратился къ Пьеру, прося его содйствія, но не открывая ему своей любви, онъ только старался снова сойтись съ мальчикомъ, отъ котораго отчуждался въ послднее время. Пьеръ сначала показалъ видъ, что не замчаетъ желанія своего кузена. Когда Моренъ намеками спрашивалъ его, о чемъ разговаривали у нихъ дома, когда его не было, чмъ занимались и какого были мннія о немъ, то Пьеръ отвчалъ на вопросы своего кузена, никогда не называя имени Виргиніи. Мальчикъ, казалось, думалъ, что его кузенъ, предлагая вопросы о томъ, что длалось въ привратницкой, интересовался только мадамъ Бабетъ. Такимъ-образомъ, Пьеръ довелъ своего кузена до-того, что послдній сдлалъ его своимъ повреннымъ, но потокъ рчей, прорвавшись наконецъ, привелъ мальчика въ ужасъ. Лава, заключенная столь долгое время, стремилась теперь съ страшною быстротою. Моренъ произносилъ слова сиплымъ, страстнымъ голосомъ, сжималъ зубы, ломалъ руки и съ судорожнымъ волненіемъ говорилъ о своей страстной любви къ Виргиніи, онъ готовъ былъ убить двушку и не допустилъ бы, чтобъ она принадлежала другому, и еслибъ кто-нибудь сталъ между нимъ и ею… При этой мысли Моренъ становился безмолвенъ, но на его лиц появлялась дикая, торжествующая улыбка.

‘Пьеръ, какъ я сказала, былъ приведенъ въ ужасъ словами Морена, но вмст съ тмъ онъ удивлялся своему кузену. То была истинная любовь… ‘великая страсть…’ страсть удивительная, драматическая… какою она являлась въ пьесахъ, разыгрывавшихся на небольшомъ театр по сосдству. Теперь онъ чувствовалъ къ своему кузену въ двадцать разъ большую симпатію, нежели прежде, и въ ту же минуту поклялся адскими богами (эти люди были слишкомъ-просвщены и не врили въ Бога, или въ христіанство, или во что-нибудь подобное), что будетъ содйствовать видамъ своего кузена, отдавшись ему и тломъ и душою. Затмъ кузенъ свелъ его въ лавку, купилъ ему щегольскіе подержаные часы, на которыхъ они вырзали слово: ‘Врность’, такимъ образомъ было заключено условіе. Еслибъ я былъ женщиною, думалъ теперь Пьеръ, я желалъ бы, чтобъ мой кузенъ любилъ меня такъ, какъ любитъ онъ Виргинію, и она поступила бы чрезвычайно-хорошо, еслибъ сдлалась женою богатаго гражданина Морена сына… Самому Пьеру былъ бы чрезвычайно пріятенъ бракъ его кузена съ Виргиніей: безъ всякаго сомннія, они изъ благодарности надарили бы ему безчисленное множество колецъ и часовъ.

‘Дня чрезъ два посл этого событія Виргинія почувствовала себя нездоровою. По мннію мадамъ Бабетъ, Виргинія захворала оттого, что, не слушая совтовъ старухи, выходила изъ дома во всякую погоду посл столь продолжительнаго заключенія въ теплыхъ комнатахъ, очень-вроятно, что это была настоящая причина. По словамъ Пьера, Виргинія чувствовала лихорадочную дрожь, которая, безъ всякаго сомннія, еще увеличилась, когда мадамъ Бабетъ настоятельно запретила Виргиніи выходить изъ дома до-тхъ-поръ, пока ей не сдлается лучше. Несмотря на свои дрожащіе, больные члены, она каждый день въ одно и то же время одвалась, какъ-бы собираясь выйти изъ дома, но мадамъ Бабетъ готова была употребить силу, еслибъ молодая двушка не послушалась ея и не осталась попрежнему на небольшой соф близь огня. На третій день, когда старухи не было дома (она заперла всю одежду, въ которой мадмуазель Каннь выходила на улицу), Виргинія позвала Пьера.

— Послушай, дитя мое, сказала Виргинія:— ты долженъ оказать мн большую услугу. Сходи къ лавк садовника въ улиц des Bons-Enfans и посмотри на пучки цвтовъ на окн. Мн хотлось бы гвоздики: это мой любимый цвтокъ. Вотъ теб два франка. Если ты увидишь на окн пучокъ гвоздики, хотя бы и увядшій… если ты увидишь два или три пучка гвоздики, то, не забудь же, купи вс и принеси мн. Я давно уже не слыхала запаха этихъ цвтовъ.

‘Она почти безъ чувствъ упала на софу. Пьеръ стремглавъ бросился изъ комнаты. Для него теперь наступило давно-ожиданное время: онъ имлъ ключъ къ загадк, теперь должно было, наконецъ, объясниться, почему Виргинія такъ долго разсматривала пучки цвтовъ у одной и той же лавки.

‘На окн былъ дйствительно пучокъ поблекшей гвоздики. Пьеръ вошелъ въ лавку и, на сколько позволяло его нетерпніе, сталъ торговать гвоздику, увряя хозяина, что цвты уже увяли и никуда не годятся. Наконецъ онъ купилъ ихъ за очень-умренную цну. Вы сейчасъ увидите, что за дурныя послдствія влечетъ за собою излишнее ученіе, если низшіе классы знаютъ больше того, что имъ непосредственно нужно для снисканія насущнаго хлба. Безсмысленный графъ де-Креки, отправленный на окровавленный покой тою же самою чернью, о которой онъ такъ много думалъ, заставившій (правда, косвенно) Виргинію отвергнуть ея кузена Клемана тмъ, что набилъ голову двушки своими пустыми теоріями… графъ де-Креки, за нсколько лтъ предъ тмъ, увидлъ Пьера, игравшаго на двор, и замтивъ, что онъ былъ мальчикъ острый и понятливый, полюбилъ его. Графъ принялся даже воспитывать мальчика самъ, желая примнить на практик свои извстныя мннія, но трудъ этотъ скоро сталъ ему въ тягость, притомъ же и Бабетъ оставила домъ графа. Графъ, однакожь, принималъ участіе въ судьб своего прежняго воспитанника и далъ Пьеру возможность учиться чтенію, письму, ариметик и Богъ-знаетъ чему еще… кажется, даже латинскому языку. Такимъ образомъ Пьеръ, вмсто того, чтобъ буквально исполнить свое порученіе и быть невиннымъ посломъ, чмъ ему слдовало быть (также точно какъ Грегсену, мальчику, который приходилъ къ намъ утромъ отъ мистера Горнера), могъ читать писанное такъ же, какъ вы или я. Купивъ пучокъ цвтовъ, онъ сталъ внимательно разсматривать его. Стебельки цвтовъ были завязаны въ влажный мохъ. Пьеръ развязалъ нитки, снялъ мохъ и изъ цвтовъ вдругъ выпалъ лоскутокъ влажной исписанной бумаги, которая была вся въ пятнахъ отъ сырости. Съ перваго взгляда, можно было подумать, что то былъ лоскутокъ обыкновенной писчей бумаги, неимвшій никакого назначенія, но злостные глаза Пьера прочли что было написано… ‘Жду каждый вечеръ въ девять. Все приготовлено. Не бойтесь. Вврьтесь человку, который, какія бы ни были его надежды прежде, теперь счастливъ, что можетъ помочь вамъ, какъ врный кузенъ’. Мсто свиданія было названо по имени, которое я забыла, но которое не забылъ Пьеръ. Прочитавъ нсколько разъ письмо и выучивъ такимъ-образомъ наизустъ, Пьеръ положилъ бумагу на прежнее мсто, закрылъ мхомъ и снова тщательно завязалъ пучокъ. Виргинія, получивъ цвты, вспыхнула. Она взяла ихъ дрожащими руками и понюхала, но не развязала ихъ, хотя Пьеръ уврялъ, что цвты станутъ гораздо свже, если тотчасъ же поставить ихъ въ воду. Но лишь только онъ отвернулся отъ нея и притворился, что осматриваетъ комнату, то замтилъ, какъ она тотчасъ же развязала цвты, сильно покраснла и что-то спрятала на груди.

‘Пьеръ съ нетерпніемъ желалъ увидть теперь своего кузена, но мать не отпускала его отъ себя и, казалось, боле обыкновеннаго нуждалась въ немъ для различныхъ домашнихъ порученіи, онъ бсился на множество длъ, которыя приходилось исполнять въ отел, и былъ чрезвычайно-обрадованъ, когда освободился и могъ отправиться въ квартиру своего кузена. Наконецъ онъ увидлъ Морена и сообщилъ ему о томъ, что случилось утромъ. Онъ прочелъ записку слово-въ-слово (мальчикъ, приходившій утромъ, своею наружностью напомнилъ мн Пьера, я содрогнулась, когда увидла его и когда онъ сталъ читать наизустъ письмо). Моренъ заставилъ его повторить все и во все время разсказа тяжело вздыхалъ. Когда Пьеръ во второй разъ сталъ читать записку, то Моренъ принялся записывать слова, отъ того ли, что Моренъ плохо умлъ писать, или отъ того, что его пальцы сильно дрожали, онъ записывалъ слова Пьера очень-долго. Мальчикъ, умвшій читать и писать, безъ труда замтилъ это. Окончивъ письмо, Моренъ молча слъ. Пьеръ ожидалъ изступленія, непроницаемое безмолвіе и мрачный взглядъ его кузена смущали и безпокоили его. Онъ всми силами старался пробудить своего кузена изъ безчувственности, въ которой послдній находился, но Моренъ отвчалъ ему словами, неимвшими никакой связи съ тми мыслями, которыя, какъ ожидалъ Пьеръ, должны были занимать его умъ, и бдный мальчикъ испугался, что его кузенъ лишился ума.

— У ттки Бабетъ нтъ больше кофе?

— Не знаю, сказалъ Пьеръ.

— Да, я помню, что она говорила мн объ этомъ. Скажи ей, что мой знакомый только-что открылъ лавку въ улиц Сент-Антуанъ: пусть она придетъ туда черезъ часъ, она застанетъ меня тамъ, я дамъ ей порядочный запасъ кофе, чтобъ содйствовать успшной торговл моего знакомаго. Его зовутъ Антуанъ Мейеръ, нумеръ сто-пятидесятый, подъ вывской: Фригійскій Колпакъ.

— Я могу идти съ вами. Мн легче снесть нсколько фунтовъ кофе, нежели моей матери, сказалъ наивно Пьеръ.

‘Онъ разсказывалъ мн, что никогда не могъ забыть выраженія лица своего кузена, когда послдній повернулся къ нему и приказалъ убираться вонъ и, не разсуждая, передать слова его матери. Пьеръ стремглавъ бросился домой и исполнилъ грозное приказаніе своего кузена. Порученіе Морена поразило мадамъ Бабетъ.

— Откуда могъ онъ узнать, что у меня кофе вышелъ? сказала она.— Это, дйствительно, такъ, но онъ кончился только сегодня утромъ. Какимъ образомъ могъ Викторъ узнать объ этомъ?

— Не знаю, отвчалъ Пьеръ, къ которому, между-тмъ, возвратилось его обычное присутствіе духа.— Я знаю только то, что нашъ хозяинъ очень-сердитъ сегодня, и если вы не успете придти въ лавку Антуана Мейера во-время, то вамъ, пожалуй, будетъ очень-плохо.

— Конечно, это очень-любезно съ его стороны, что онъ хочетъ дать мн кофе! Но какимъ образомъ могъ онъ узнать, что у меня нтъ больше кофе?

‘Пьеръ нетерпливо торопилъ свою мать: онъ былъ увренъ, что кофе служилъ только прикрытіемъ настоящей цли, которую имлъ его кузенъ, онъ также не сомнвался, что если его кузенъ сообщитъ свое настоящее намреніе его матери, то онъ, Пьеръ, ласками или грубостями, выпытаетъ у ней все, что ему нужно. Но онъ ошибся. Мадамъ Бабетъ возвратилась домой унылая, огорченная, безмолвная и съ значительнымъ запасомъ лучшаго кофе. Нсколько времени спустя, Пьеръ узналъ, зачмъ его кузенъ добивался свиданія съ его матерью. Моренъ, съ помощью общаній и угрозъ, довелъ мадамъ Бабетъ до того, что она сказала настоящее имя мамзель Каннь, по которому онъ могъ догадаться, кто былъ ‘врный кузенъ’. Но послднее онъ скрылъ отъ своей ттки, которая вовсе не замтила, что онъ ревновалъ нормандскаго фермера, или что онъ подозрвалъ въ послднемъ родственника Виргиніи. Впрочемъ, мадамъ Бабетъ долго не ршалась исполнить его желаніе, видя его мрачное настроеніе духа, она чувствовала, что его требованіе подробне узнать обо всемъ, что касалось Виргиніи, не предвщало ей добраго. Между-тмъ онъ сдлалъ ттку своею повренною, сообщилъ ей то, о чемъ она только подозрвала прежде, сказалъ ей, что страстно влюбленъ въ мамзель Каннь и былъ бы радъ жениться на ней. Онъ говорилъ мадамъ Бабетъ о нажитомъ его отцомъ богатств, о части, которую онъ, какъ пайщикъ, имлъ въ капитал въ настоящее время, и о томъ, что онъ, какъ единственный сынъ, наслдуетъ все. Онъ общалъ, что дастъ мадамъ Бабетъ пожизненную пенсію, которую онъ назначитъ ей въ день своей свадьбы. Но когда Бабетъ смотрла на его глаза и на лицо, то выраженіе ихъ приводило ее въ ужасъ, и она не ршалась поврить племяннику свою тайну. Онъ, наконецъ, прибгнулъ къ угрозамъ. Онъ говорилъ, что его ттка должна выхать изъ привратницкой и можетъ служить гд ей угодно. Мадамъ Бабетъ продолжала молчать. Тутъ имъ овладлъ неописанный гнвъ: ‘я’, говорилъ онъ, сопровождая свои слова страшными клятвами, ‘увдомлю бюро директоріи о томъ, что моя ттка пріютила у себя аристократку, я знаю, что эта двушка аристократка, хотя и не знаю ея настоящаго имени’. Онъ говорилъ, что въ квартир ттки будетъ произведенъ объискъ и что онъ желаетъ посмотрть, будетъ ли это пріятно мадамъ Бабетъ. Чиновники правительства съ удивительною ловкостью открываютъ тайны. Тщетно представляла мадамъ Бабетъ Морену, что онъ, приведя свою угрозу въ исполненіе, подвергнетъ неминуемой опасности двушку, въ которую, какъ самъ признался, былъ влюбленъ. Онъ вдругъ погрузился въ мрачное безмолвіе, которому предшествовалъ столь ужасный порывъ страсти, и чрезъ нсколько времени сказалъ, чтобъ она не безпокоилась объ этомъ. Наконецъ старуха не выдержала, опасаясь за себя и за него, она разсказала ему все, разсказала ему, что мамзель Каннь была Виргинія де-Креки, дочь графа того же имени. ‘Кто былъ графъ?’ спрашивалъ Моренъ. ‘Младшій братъ маркиза’.— ‘Гд находился маркизъ?’ — Онъ умеръ давно, посл него остались жена и ребенокъ’.— ‘Сынъ?’ живо спросилъ молодой человкъ.— ‘Да, сынъ’.— ‘Гд же онъ?’ — ‘Почему жь мн знать гд онъ?’ отвчала старуха. Ея мужество нсколько возвращалось къ ней по-мр-того, какъ разговоръ отдалялся отъ единственнаго лица изъ фамиліи де-Креки, которое ей было такъ дорого. Но при помощи нсколькихъ рюмокъ водки, поданныхъ тутъ же въ лавк Антуана Мейера, она разсказала ему многое о де-Креки и съ неудовольствіемъ вспоминала о томъ впослдствіи. Дйствіе водки было очень-непродолжительно, и старуха возвратилась домой, какъ я уже сказала, убитая, предчувствуя что-то недоброе. Она не только не отвтила Пьеру на его вопросы, но дала ему хорошій подзатыльникъ, котораго вовсе не ожидалъ испорченный мальчикъ. Припоминая отрывистыя, грубыя слова кузена и внезапное прекращеніе доврія, необыкновенный гнвъ и жестокость матери, мальчикъ приходилъ еще больше прежняго въ восторгъ отъ ласковаго и привлекательнаго обращенія съ нимъ Виргиніи. Онъ ужь чуть-было не ршился сообщить ей, что онъ, какъ шпіонъ, подсматривалъ за ея поступками и кто требовалъ отъ него этого, но онъ боялся Морена, который непремнно отмстилъ бы ему за малйшее нарушеніе условія. Вечеромъ, около половины девятаго, Пьеръ, наблюдавшій за двушкой, замтилъ, что она собирала нкоторыя вещи, она была въ темной комнат, но онъ помстился такъ, что могъ видть ее въ стеклянную дверь. Его мать сидла и, очевидно, дремала въ большомъ покойномъ кресл, Виргинія, боясь обезпокоить ее, старалась быть осторожною. Она связала въ два или три узелка немногія вещи, которыя могла назвать своею собственностью, одинъ узелокъ она спрятала на себ, другіе же оставила на полк. ‘Она уходитъ’, думалъ Пьеръ, и въ эту минуту (какъ онъ самъ разсказывалъ мн) сердце его забилось при мысли, что онъ никогда уже боле не увидится съ нею. Еслибъ его мать, или его кузенъ, обошлись съ нимъ ласкове, то онъ, можетъ-быть, постарался бы какъ-нибудь помшать ея бгству, но такъ-какъ онъ былъ недоволенъ обоими, то не переводилъ духа и, когда Виргинія вышла изъ темной комнаты, протворился, будто читаетъ, не давая себ отчета въ томъ, желалъ ли онъ ей успха въ исполненіи ея предпріятія, о которомъ онъ зналъ, или не желалъ этого. Молодая двушка остановилась подл него и погладила по голов, его глаза, какъ разсказывалъ онъ, наполнились при этой ласк слезами. Потомъ Виргинія постояла съ минуту, устремивъ взоръ на спавшую мадамъ Бабегъ, нагнулась и тихонько поцаловала ее въ лобъ. Пьеръ испугался, что его мать проснется (въ это время капризный и своевольный мальчикъ былъ совершенно на сторон Виргиніи), но, благодаря выпитой водк, Бабетъ спала крпко. Виргинія вышла. Сердце Пьера забилось скоре. Онъ былъ увренъ, что его кузенъ помшаетъ ей, но онъ не могъ представить себ, какимъ образомъ сдлаетъ онъ это. Ему сильно хотлось выбжать изъ комнаты и видть катастрофу, но благопріятная минута уже прошла, онъ также боялся, что разбудитъ свою мать, которая опять разсердится и прибьетъ его.

VIII.

‘Пьеръ продолжалъ сидть за книгою, въ-дйствительности же онъ съ величайшимъ напряженіемъ прислушивался къ малйшему звуку. Его слухъ сдлался вдругъ такъ тонокъ, что онъ не былъ въ-состояніи опредлить время: каждую минуту онъ слышалъ шумъ и могъ только различить біеніе сердца и гулъ отъ тяжелыхъ обозовъ, раздававшійся издалека. Онъ спрашивалъ самого себя: достигла ли Виргинія мста свиданія, а между-тмъ онъ не былъ въ-состояній считать минуты. Его мать спала, къ-счастью, крпко. Въ это время Виргинія, вроятно, встртилась съ ‘врнымъ кузеномъ’, если только не явился Моренъ.

‘Наконецъ, онъ доле не могъ оставаться спокойнымъ, ожидая, чмъ все это кончится, онъ долженъ былъ выбжать на улицу и узнать, какой оборотъ приняли дла. Его мать, нсколько приподнявшись, закричала на него и спросила, куда онъ идтъ? но прежде нежели она кончила свой вопросъ, онъ былъ уже далеко. Онъ пересталъ бжать, увидвъ мадмуазель Каннь, она шла такою легкою поступью, что почти бжала, рядомъ съ ней шагалъ Моренъ, повидимому, твердо-ршившійся не отставать отъ молодой двушки. Пьеръ наткнулся на нихъ, лишь только повернулъ за уголъ улицы. Виргинія не узнала бы его и прошла мимо — такъ велико было ея волненіе, но она замтила его по движенію Морена, которымъ послдній приказывалъ Пьеру не мшать имъ. Виргинія, увидвъ мальчика, схватила его за руку и обратила къ небу взоръ, исполненный благодарности, какъ-будто она думала, что этотъ мальчикъ, тринадцати или четырнадцати лтъ, защититъ ее. Пьеръ чувствовалъ, какъ она дрожала всмъ тломъ, и боялся, что она лишится чувствъ и упадетъ на мст, гд она стояла, на каменную мостовую.

— Прочь, Пьеръ! сказалъ Моренъ.

— Не могу, отвчалъ Пьеръ, котораго дйствительно Виргинія крпко держала за руку: — кром — того, и не хочу, присовокупилъ онъ.— Кто такъ встревожилъ мадмуазель? спросилъ онъ храбро, обращаясь къ своему кузену.

— Мадмуазель не привыкла ходить одна по улицамъ, сердито отвчалъ Моренъ.— Она встртилась съ толпою, собравшеюся около аристократа, котораго арестовали, и крики толпы встревожили ее. Я предложилъ проводить мадмуазель до дому. Мадмуазель нельзя ходить одной по этимъ улицамъ города. Мы не походимъ на хладнокровныхъ жителей Сен-Жерменскаго Предмстья.

‘Виргинія не произносила ни слова. Пьеръ былъ увренъ, что она вовсе не слышала ихъ разговора. Она все боле-и-боле опиралась на мальчика.

— Позвольте предложить вамъ мою руку, мадмуазель, сказалъ Моренъ грубо, но вмст съ тмъ униженно.

‘Конечно, онъ отдалъ бы весь міръ за то, чтобъ получить крошечную ручку двушки. Хотя Виргинія хранила молчаніе, она, однакожь, съ трепетомъ отвернулась отъ него, какъ-будто къ ней прикоснулась жаба. Когда онъ шелъ съ нею рядомъ, то, вроятно, сказалъ ей что-нибудь, возбудившее ея отвращеніе къ нему. Онъ замлилъ и понялъ ея движеніе. Виргинія, поддерживаемая Пьеромъ, на сколько хватало у послдняго силы, медленно пошла домой. Моренъ сначала остановился-было въ нкоторомъ отдаленіи, но потомъ послдовалъ за ними. Онъ началъ слишкомъ-опасную игру и не могъ уже остановиться. Онъ увдомилъ, кого слдовало, о возвращеніи эмигранта, бывшаго маркиза де-Креки, котораго можно было найти въ такое-то время, въ такомъ-то мст. Моренъ надялся, что вс признаки ареста уже исчезнутъ до прихода Виргиніи на мсто свиданія — такъ быстро совершались страшныя дла въ то время. Но Клеманъ защищался отчаянно, а Виргинія пришла на свиданіе секунда въ секунду, хотя раненаго молодаго человка отнесли въ монастырь среди толпы холодныхъ насмшниковъ, смшавшихся съ военными чиновниками директоріи, Моренъ, однакожь, боялся, чтобъ Виргинія не узнала его, сынъ виноторговца желалъ, чтобъ Виргинія сочла врнаго кузена неврнымъ и чтобъ она не видла его окровавленнаго ради ея. Моренъ, я полагаю, думалъ, что если Виргинія боле не увидитъ своего кузена или не услышитъ о немъ, то перестанетъ заботиться насчетъ его внезапнаго исчезновенія, между-тмъ какъ она только и думала бы о своемъ кузен, еслибъ знала, что онъ вытерплъ изъ-за нея.

‘Во всякомъ случа, Пьеръ видлъ, что его кузенъ былъ глубоко оскорбленъ всми его поступками въ то время, когда они шли домой. Достигнувъ квартиры мадамъ Бабетъ, Виргинія безъ чувствъ упала на полъ, силы оставили ее, лишь-только она вступила на порогъ дома. Первымъ признакомъ ея возвратившагося сознанія было то, что глаза ея старались избгать Морена. Онъ былъ весьма-нженъ и употреблялъ вс усилія длятого, чтобъ привести ее въ чувство, и столь-очевидное инстинктивное отвращеніе молодой двушки къ нему было ему чрезвычайно-больно. Французы, мн кажется, не такъ хорошо могутъ скрывать свои чувства, какъ мы. Пьеръ говорилъ, что онъ видлъ, какъ глаза его кузена наполнялись слезами, когда Виргинія содрогалась при его прикосновеніи, если онъ старался поправить шаль, которую положили ей подъ голову вмсто подушки, или когда она закрывала глаза въ то время, какъ онъ подходилъ къ ней. Мадамъ Бабетъ настоятельно упрашивала ее пойти въ темную комнату и лечь на постель, но прошло нсколько времени, пока Виргинія могла собраться съ силами и исполнить требованіе старухи.

‘Когда мадамъ Бабетъ вышла изъ темной комнаты, гд она уложила двушку въ постель и закутала ее, то три родственника сидли долгое время въ безмолвіи, которое казалось Пьеру безконечнымъ. Онъ ждалъ, что его мать спроситъ Морена о томъ, что случилось. Но мадамъ Бабетъ боялась племянника, ей казалось благоразумне подождать, пока племянникъ самъ сочтетъ за нужное сообщить ей что-нибудь. Она уже два раза шопотомъ объявила, что Виргинія заснула, и никто изъ ея собесдниковъ не вымолвилъ ни слова. Наконецъ Моренъ не былъ въ-состояніи сдерживать себя доле.

— Ужасно! сказалъ онъ.

— Что ужасно? спросила мадамъ Бабетъ, помолчавъ нсколько времени и думая, что Моренъ самъ дополнитъ или кончитъ свою фразу.

— Ужасно, если мужчина влюбленъ въ женщину такъ, какъ я, продолжалъ онъ.— Я не старался полюбить ее, я влюбился въ нее, вовсе не замтивъ этого… мн и въ голову не приходило что-либо подобное, а я уже любилъ ее больше всего на свт. Вся моя жизнь до знакомства съ нею была скучною пустынею. Я не знаю, да мн и все-равно, что я длалъ до того времени. Теперь же передо мною дв жизни. Или она будетъ моя, или нтъ — только. Но это — все для меня. И что мн длать длятого, чтобъ она полюбила меня? Скажи мн, ттка, прибавилъ онъ въ заключеніе и, схвативъ старуху за руку, далъ ей такой сильный толчокъ, что бдная мадамъ Бабетъ чуть не вскрикнула и очевидно испугалась волненія своего племянника.

— Полно, Викторъ! сказала она.— Если эта двушка не хочетъ выйти за тебя, разв на свт нтъ больше двушекъ?

— Для меня нтъ другихъ, сказалъ онъ, съ отчаяніемъ опрокидываясь назадъ.— Я человкъ обыкновенный и грубый, я не избалованный аристократъ. Пусть я безобразенъ, свирпъ, но вдь не я самъ сдлалъ себя такимъ, точно такъ, какъ я не виноватъ въ томъ, что полюбилъ ее. Это — моя судьба. Но разв изъ этого слдуетъ, чтобъ я безъ борьбы подчинился своей судьб? Нтъ. Какъ сильна моя любовь, такъ же сильна и моя воля. А увеличиться еще она не можетъ, продолжалъ онъ мрачно.— Ттка Бабетъ, вы должны помочь мн… вы должны заставить ее полюбить меня.

‘При этомъ его лицо приняло такое дикое выраженіе, что, по словамъ Пьера, нельзя было удивляться ужасу мадамъ Бабетъ.

— Я, Викторъ, воскликнула она: — я заставлю ее любить васъ! Какимъ же образомъ могу я сдлать это? Требуйте отъ меня, чтобъ я поговорила о васъ съ мадмуазель Дидо, или даже съ мадмуазель Кошоа, или съ подобными имъ двушками — и я исполню ваше желаніе очень-охотно. Но говорить о васъ съ мадмуазель де-Креки… не-уже-ли вы не знаете, какая разница существуетъ между тми двушками и ею?… Эти люди — я говорю о древнихъ дворянахъ — считаютъ человка, непринадлежащаго къ ихъ званію, собакой! И этому нельзя удивляться: молодые дворяне со дня своего рожденія воспитываются совершенно-иначе, нежели мы. Еслибъ она вышла за васъ завтра, вы сдлались бы несчастнымъ человкомъ. Поврьте мн, я хорошо знаю аристократовъ: вдь не даромъ же жила я привратницей у герцога и у трехъ графовъ. Повторяю вамъ: вашъ путь совершенно другой, нежели ея.

— Я измню свой путь, какъ вы говорите.

— Викторъ, будьте благоразумны!

— Нтъ, я не хочу быть благоразумнымъ, если вы видите благоразуміе въ томъ, чтобъ я отказался отъ нея. Я говорю вамъ: передо мною дв жизни: одна съ нею, другая безъ нея, но послдняя будетъ весьма-непродолжительна для насъ обоихъ. Вы говорили, тетка, что между прислугой ея отца ходили слухи о томъ, что у ней не было ничего общаго съ этимъ кузеномъ, котораго я спровадилъ сегодня?

— Да, слуги говорили такъ, а впрочемъ, почему жь мн знать? Я знаю только, что онъ вдругъ пересталъ ходить къ намъ въ домъ и что передъ тмъ онъ ходилъ каждый Божій день.

— Тмъ лучше для него. Онъ страдаетъ теперь за то, что сталъ между мною и моею любовью… и хотлъ отнять ее у меня. Берегись и ты, Пьеръ! Мн очень не понравилось твое вмшательство сегодня вечеромъ.

‘Съ этими словами Моренъ вышелъ изъ комнаты, мадамъ Бабетъ осталась въ сильномъ безпокойств, происходившемъ отчасти еще отъ дйствія водки, отчасти же отъ угрозъ ея племянника

‘Все, что я вамъ сообщила, разсказывалъ мн Пьеръ, я записала его разсказъ въ то время. Но на этомъ мст разсказъ Пьера прерывался. На другой день утромъ, когда встала мадамъ Бабетъ, Виргинія исчезла, и нсколько времени ни старуха, ни Пьеръ, ни Моренъ не могли открыть слдовъ двушки.

‘Теперь я должна сообщить вамъ разсказъ, который передалъ управляющему Флешье, старикъ садовникъ Жакъ. Вы помните, что Клеманъ, по прибытіи въ Парижъ, остановился у Жака. Старикъ не могъ запомнить случившагося такъ хорошо, какъ Пьеръ, со старостью у Жака очень притупилась память, между-тмъ, какъ Пьеръ, вроятно, часто припоминалъ событія въ связи, мысленно составлялъ изъ нихъ разсказъ, такъ-сказать, пьесу. Тмъ боле, что онъ впослдствіи очень-часто былъ совершенно одинъ, когда онъ поступилъ въ военную службу, на караул, въ лагер, и когда былъ въ плну на чужбин, въ темниц, гд онъ томился нсколько лтъ. Когда Клеману отказали въ ночлег въ отел Дюгекленъ, то онъ, какъ я уже сказала, возвратился на чердакъ садовника. Клеманъ скрылся сюда по нсколькимъ причинамъ: вопервыхъ, пока онъ находился здсь, его и его врага раздляла вся длина города. Почему Моренъ сдлался его врагомъ, или въ какой степени онъ питалъ къ нему отвращеніе или ненависть — Клеманъ, конечно, не могъ ршить этого. Затмъ онъ возвратился къ Жаку еще потому, что, по его убжденію, чмъ чаще онъ мнялъ свое мстопребываніе, тмъ трудне могъ онъ возбудить подозрніе, или тмъ трудне могли узнать его. Наконецъ, старику была извстна его тайна и Жакъ былъ его союзникъ, хотя и весьма-незначительный. Жаку пришелъ въ голову планъ сообщенія посредствомъ пучковъ гвоздики. Жакъ досталъ Клеману послдній (такъ думалъ бдный молодой человкъ) костюмъ, который онъ долженъ былъ носить въ Париж. То былъ костюмъ зажиточнаго лавочника, непринадлежавшаго ни къ какому особенному классу, онъ былъ бы совершенно-приличенъ на молодомъ человк, который принадлежалъ къ низшему званію, но когда Клеманъ надлъ это платье — онъ, вроятно, носилъ и это платье съ прирожденными ему граціею и изяществомъ, о которыхъ я уже говорила вамъ — то въ переодтомъ молодомъ человк безъ труда можно было узнать дворянина. Казалось, ни грубая одежда, ни неуклюжій фасонъ не могли скрыть дворянина, имвшаго тридцать предковъ, потому-что лишь только Клеманъ прибылъ на мсто свиданія, его немедленно узнали люди, которымъ, посл донесенія Морена, было поручено схватить его. Жакъ, слдовавшій за молодымъ человкомъ въ нкоторомъ разстояніи съ узелкомъ подъ-мышкой, въ которомъ находился женскій костюмъ для Виргиніи, видлъ, какъ четыре человка бросились на Клемана, какъ послдній съ быстротою молніи въ ту же минуту выдернулъ шпагу, скрытую въ грубой палк, видлъ, какъ онъ живо сталъ въ оборонительное положеніе и началъ защищаться съ быстротою и ловкостью человка, превосходно-владвшаго оружіемъ. ‘Но къ чему могла повести его храбрость?’ жалобно говорилъ Жакъ, какъ разсказывалъ мн Флешье. Сильный ударъ, нанесенный тяжелою дубиною по рук, въ которой де-Креки держалъ шпагу, заставилъ руку опуститься. Жаку показалось, что ударъ былъ нанесешь однимъ изъ зрителей, которые въ это время собрались около страшной схватки. Не прошло и минуты, какъ господинъ Жака, его добрый маркизъ, лежалъ подъ ногами толпы, и хотя онъ тотчасъ же снова поднялся, не получивъ почти никакого ушиба — такъ быстръ и ловокъ былъ мой бдный Клеманъ!— но старый садовникъ усплъ уже продраться впередъ и съ странною божбою и проклятіями объявилъ себя приверженцемъ слабйшей стороны, приверженцемъ бывшаго аристократа. Этого было достаточно. Жакъ получилъ два-три добрые удара, которые на самомъ дл назначались его господину, потомъ, прежде нежели бдный старикъ усплъ опомниться, ему связали руки на спин женскими подвязками, которыя одна изъ женщинъ въ толп безъ церемоніи передъ всми сняла съ своихъ ногъ, когда услышала, для чего были нужны ея подвязки. Бдный Жакъ былъ совершенно оглушенъ случившимся, онъ потерялъ изъ вида своего господина и не зналъ, куда вели его. Голова у него болла страшно отъ ударовъ, которые нанесли ему. Наступили уже сумерки, хотя былъ іюнь мсяцъ, и онъ только тогда совершенно понялъ, что случилось, когда его ввели въ одну изъ огромныхъ залъ монастыря, гд помщались вс, которымъ не было еще назначено мсто содержанія. Дв желзныя лампы, прикрпленныя цпями къ потолку, бросали свтъ на очень-небольшое пространство. Жакъ случайно споткнулся о тло, лежавшее на полу. Спавшій застоналъ, извиненія старика поразили слухъ его господина, который до этого времени не замтилъ затруднительнаго положенія своего врнаго Жака. И вотъ, прислонившись къ столбу, просидли они вмст цлую ночь, жали другъ другу руки и старались подавить выраженія страданій, боясь своими жалобами увеличить горесть другихъ. Въ эту ночь они стали искренними друзьями, несмотря на различіе возраста и положенія. Обманутыя надежды, настоящія сильныя страданія, неизвстная безотрадная будущность заставляли ихъ искать утшенія въ бесд о прошломъ. Молодой де-Креки и садовникъ спорили между собою, припоминая на какой изъ множества трубъ свилъ свое гнздно скворецъ — тотъ скворецъ, гнздо котораго, какъ вы, вроятно, помните, Клеманъ прислалъ Юрайену — и разбирая достоинство различныхъ шпалерныхъ грушъ, которыя расли, а можетъ-быть растутъ еще и теперь, въ старомъ саду отеля де-Креки. Къ утру оба заснули. Старикъ проснулся первый. Ему казалось, что его страданія уменьшились, по-крайней-мр онъ не чувствовалъ прежней боли, но Клеманъ стоналъ и вскрикивалъ въ лихорадочномъ сн. Въ его разбитой рук начинало длаться воспаленіе, кром-того, онъ чувствовалъ боль отъ пинковъ, которые посыпались на него со всхъ сторонъ, когда онъ упалъ подъ ноги толпы. Старикъ грустно посмотрлъ на блдныя, сухія губы и пылавшія щеки юноши, обнаруживавшія страданія, неуменьшавшіяся даже и во сн, въ это время Клеманъ громко вскрикнулъ и тмъ обезпокоилъ своихъ несчастныхъ сосдей, дремавшихъ въ неудобныхъ положеніяхъ по всей комнат. Они обратились къ нему съ проклятіями, требуя, чтобъ онъ замолчалъ, и затмъ, отвернувшись отъ него, старались снова забыть во сн собственное несчастіе. Вы должны знать, что кровожадная чернь не насытилась тмъ, что гильйотинировала и вшала всхъ дворянъ, которые только попадались въ ея руки, но обратилась за жертвами къ своей сред и, безъ всякаго разбора, доносила сама на себя, такимъ-образомъ въ то время, когда были схвачены Клеманъ и Жакъ, съ ними въ темниц было немного лицъ дворянской крови, а еще мене людей воспитанныхъ. Услышавъ сердитую брань и проклятія, Жакъ счелъ благоразумнымъ разбудить своего господина, лихорадочный, безпокойный сонъ котораго могъ вызвать еще большую непріязнь въ толп. Нжно приподнявъ молодаго человка, онъ придвинулся къ нему и поддерживалъ его, служа нкоторымъ образомъ подушкою. Движеніе разбудило Клемана, онъ сталъ бредить, говорилъ странныя вещи, произносилъ имя Виргиніи, имя, которое онъ не ршился бы назвать въ такомъ мст, еслибъ онъ помнилъ себя. Но Жакъ обладалъ столь же нжнымъ чувствомъ, какъ женщина, хотя онъ не умлъ ни читать, ни писать… Онъ нагнулъ голову и просилъ своего господина сообщить ему шопотомъ, что онъ долженъ передать мадмуазель де-Креки… Бдный Клеманъ! онъ зналъ чмъ все кончатся, онъ зналъ, что ему уже не удастся бжать въ плать норманскаго фермера или какой-нибудь другой одежд! Если его постигнетъ такая судьба, то Жакъ долженъ будетъ отправиться къ мадмуазель де-Креки и сказать ей, что ея кузенъ любилъ ее въ послднія минуты своей жизни такъ же, какъ онъ любилъ ее прежде, ч, о еслибъ онъ былъ живъ, она никогда не услышала бы отъ него ни одного слова о его любви, такъ-какъ онъ зналъ, что она, царица его сердца, не могла бы быть счастлива съ нимъ, и что, наконецъ, возвращаясь во Францію, онъ вовсе не думалъ заслужить ея любовь своимъ самопожертвованіемъ, но хотлъ только, если то возможно, имть исключительное право помочь той, которую любилъ. Потомъ Клеманъ, очевидно безъ всякой связи, произносилъ слово ‘франты’ и тому подобныя выраженія — такъ разсказывалъ управляющему Флешье старый Жакъ и присовокуплялъ, что, при одномъ слов ‘франтъ’ страданія его господина возобновлялись въ сильной степени, и что онъ, Жакъ, не зналъ чмъ объяснить себ это.

‘Лтнее утро медленно проникало въ мрачную темницу, и когда Жанъ могъ осмотрться кругомъ (его господинъ заснулъ на его плеч, но сонъ его все еще былъ безпокойный, лихорадочный, сопровождавшійся безпрестаннымъ вздрагиваньемъ), то увидлъ, что въ числ заключенныхъ находилось много женщинъ.

(‘Я слышала отъ нкоторыхъ людей, бывшихъ въ темниц, но впослдствіи получившихъ свободу, что выраженіе отчаянія и агоніи, отражавшіяся на лицахъ заключенныхъ при первомъ пробужденіи, когда они начинали сознавать всю безнадежность своего положенія, что это выраженіе никогда не изглаживалось изъ памяти очевидцевъ, это выраженіе, какъ мн говорили, исчезало съ лицъ женщинъ скоре, нежели съ лицъ мужчинъ’).

‘Бдный старикъ Жакъ старался переломить себя и не заснуть, опасаясь, что можетъ какъ-нибудь нечаянно причинить боль распухлой рук своего господина. Усталость, однакожь, одолвала его, несмотря на вс его усилія, наконецъ онъ почувствовалъ, что долженъ уступить непреодолимому влеченію, хотя на нсколько минутъ. Но въ это самое время у дверей сдлалась какая-то тревога. Жакъ открылъ глаза.

— Рано же тюремщикъ пришелъ съ завтракомъ! сказалъ кто-то лниво.

— Въ этомъ проклятомъ мст такая темнота, что намъ все будетъ казаться рано, возразилъ другой.

‘Между-тмъ, переговоры у дверей продолжались. Наконецъ, кто-то вошелъ, но не тюремщикъ, а женщина. Дверь тотчасъ же затворилась за нею. Женщина сдлала только два или три шага, переходъ отъ свта въ темноту былъ слишкомъ-внезапенъ, и она должна была выждать нсколько минутъ длятого, чтобъ различить окружавшіе ее предметы. Жакъ совершенно открылъ глаза, его вовсе не клонило ко сну. Въ вошедшей онъ узналъ мадмуазель де-Креки, она ршительно и быстро осматривалась кругомъ. Врное сердце старика читало въ большихъ, ясныхъ, смлыхъ глазахъ двушки, какъ въ открытой книг. Если его господинъ и умретъ здсь изъ-за нея, то, по-крайней-мр, онъ умретъ на ея рукахъ.

— Онъ здсь! произнесъ онъ шопотомъ, когда она почти коснулась его платьемъ, проходя мимо и не узнавъ его во мрак, господствовавшемъ въ темниц.

— Богъ да благословитъ васъ, мой другъ! тихо сказала она, замтивъ положеніе старика. Бдный садовникъ опирался на столбъ, держалъ Клемана, какъ слабаго ребенка, на своей груди и въ то же время одною рукою поддерживалъ разбитую руку молодаго человка. Виргинія сла къ старику и протянула свои руки, потомъ осторожно положила голову Клемена къ себ на плечо, осторожно приняла на себя трудъ поддерживать больную руку. Клеменъ лежалъ на полу, но она поддерживала его и Жакъ могъ теперь встать, выпрямиться и расправить свои окоченвшіе утомленные члены, потомъ онъ слъ въ нкоторомъ отдаленіи и все время смотрлъ на обоихъ, пока, наконецъ, заснулъ. Клеманъ тихо произнесъ имя Виргиніи, когда молодая двушка своими движеніями вызвала его на минуту изъ безчувственнаго состоянія, въ которомъ онъ находился, но молодой человкъ произнесъ это имя безсознательно Онъ совершенно открылъ глаза, прямо посмотрлъ въ лицо Виргиніи, наклонившейся къ нему и сильно покраснвшей отъ его пристальнаго взгляда, но молодая двушка не шевелилась, боясь возобновить его боли. Клеманъ долго смотрлъ на нее, не произнося ни слова, потомъ тяжелыя вки медленно закрылись и онъ снова погрузился въ тревожную дремоту. Онъ, можетъ-быть, не узналъ своей кузины или, можетъ-быть, ея присутствіе только дополняло его виднія, и такимъ-образомъ ея видъ не могъ пробудить его.

‘Когда Жакъ проснулся, то уже разсвло совершенно, на сколько можно было заключить о томъ по слабому свту въ темниц. Около него стоялъ завтракъ — обыкновенная тюремная порція хлба и вина. Онъ, вроятно, спалъ крпко. Старикъ посмотрлъ на своего господина. Онъ увидлъ, что Клеманъ узналъ Виргинію какъ глазами, такъ и сердцемъ. Они смотрли другъ другу въ лицо и улыбались: они, казалось, забыли, что находились въ печальной комнат со сводами въ мрачномъ монастыр, и воображали себя въ озаренныхъ солнцемъ версальскихъ садахъ среди музыки и веселья. Имъ, очевидно, нужно было многое передать другъ другу: ихъ вопросы и отвты, которые они произносили шопотомъ, казалось, не кончатся.

‘Виргинія перевязала разбитую руку, она достала откуда-то два деревянные лубка, а одинъ изъ заключенныхъ, вроятно, нсколько знакомый съ хирургіею, связалъ ихъ. Жакъ бдствовалъ боле своихъ господъ: его старые члены ныли и безпрестанно напоминали о проведенной имъ ночи, между-тмъ какъ его господа, вроятно, услышали пріятныя извстія: они имли такой веселый и счастливый видъ. Несмотря на то, физическія страданія и боль Клемана не прекращались, а Виргинія добровольно сдлалась плнницей въ страшномъ монастыр, изъ котораго выходили только на гильйотину — но они были вмст, они любили другъ друга, они, наконецъ, понимали другъ друга.

‘Когда Виргинія увидла, что Жакъ проснулся и медленно принялся за свой завтракъ, то встала съ деревянной скамейки, на которой сидла, подошла къ нему и, протянувъ руки и не позволяя ему встать, чрезвычайно-ласково благодарила его за дружескія услуги, оказанныя имъ Клеману. Самъ Клеманъ, слдуя за Виргиніей, подошелъ къ нему ни нетвердыми шагами, какъ человкъ, у котораго страшно болла и кружилась голова, и благодарилъ бднаго старика, который, вставь на ноги, находился такимъ-образомъ между ними и чуть не плакалъ, слыша, какъ они превозносили его врность, по его мннію, почти-невольную… Врность была какъ бы инстинктомъ въ людяхъ добраго стараго времени, когда еще не было и помину о вашемъ образованномъ непонятномъ язык. Такъ прошло два дня. Единственнымъ событіемъ былъ утреній вызовъ жертвъ, извстное число которыхъ звали на судъ каждый день. Идти на судъ значило быть осужденнымъ. Вс заключенные становились серьзными, когда приближалось время вызова. Побольшей-части жертвы шли на судъ съ покорностью, безъ жалобъ, и нсколько времени посл ихъ ухода, говоря сравнительно, воцарялось молчаніе. Мало-по-малу, однакожь (такъ разсказывалъ Жакъ), разговоры или веселость возобновлялись. Люди, по своей природ, не могутъ вынесть постоянный гнетъ столь-сильной заботы, не силясь освободиться отъ него тмъ, что обращаютъ свои мысли на что-нибудь другое. Жакъ разсказывалъ, что Клеманъ и Виргинія безпрестанно говорили о-прошломъ… безпрестанно обращались другъ другу съ вопросомъ: ‘помнители вы это?’ или: ‘помните вы то?’ Иногда казалось ему, что они забывали гд находятся и что ожидало ихъ. Но Жакъ не забывалъ этого, и съ каждымъ днемъ страшился все боле-и-боле, по мр того, какъ число жертвъ уменьшалось.

‘На третій день посл ихъ заключенія тюремщикъ ввелъ въ темницу человка, котораго Жакъ не узналъ и на котораго онъ потому не обратилъ никакого вниманія: старый садовникъ считалъ своею обязанностью безпрестанно смотрть за своимъ господиномъ и милою молодою барышнею (какъ онъ всегда называлъ Виргинію, разсказывая свою исторію). Жакъ думалъ, что новопришедшій былъ другъ тюремщика: оба они, казалось, были хорошо знакомы другъ съ другомъ, и тюремщикъ нсколько минутъ разговаривалъ съ постителемъ прежде, чмъ оставилъ послдняго въ темниц. Такимъ-образомъ Жакъ чрезвычайно удивился, когда, нсколько времени спустя, посл прихода новаго постителя, онъ оглянулся и увидлъ какой свирпый, пристальный взглядъ незнакомецъ вперилъ въ его господина и мадмуазель де-Креки. Клеманъ и Виргинія завтракали, Жакъ, какъ умлъ, помстилъ завтракъ на скамейк, прикрпленной къ стн, Виргинія сидла на своей низенькой подножной скамеечк. Клеманъ полулежалъ возл нея на полу и охотно позволялъ ея прелестнымъ блымъ пальчикамъ кормить его, Виргинія, какъ разсказывалъ Жакъ, непремнно хотла длать для Клемана все, что могла, желая, чтобъ онъ какъ-можно-мене тревожилъ свою больную руку. Дйствительно, Клеманъ становился съ каждымъ днемъ слабе-и-слабе: душевныя боли терзали его еще боле, нежели раны, полученныя имъ въ схватк, окончившейся его заключеніемъ. Незнакомецъ обратилъ на себя вниманіе Жака вздохомъ, походившемъ на стонъ. Услышавъ стонъ, трое заключенныхъ обернулись. На лиц Клемана выразилось презрительное равнодушіе, на лиц же Виргиніи — холодная ненависть. Жакъ говорилъ, что никогда не видалъ такого выраженія ненависти и никогда, вроятно, не увидитъ. Но посл такого проявленія чувства, Виргинія устремила пристальный взглядъ въ другую сторону, противоположную той, гд стоялъ незнакомецъ… стоялъ неподвижно, не сводя глазъ съ двушки. Наконецъ, онъ сдлалъ шагъ впередъ.

— Мадмуазель… прошепталъ онъ.

У ней не шевельнулась даже рсница.

— Мадмуазель!.. повторилъ онъ, и въ его голос слышалась столь-искренняя мольба, что даже Жакъ, незнавшій, кто былъ этотъ человкъ, сжалился надъ нимъ, увидвъ выражаніе жестокости на лиц своей молодой барышни.

‘Нсколько минутъ длилось совершенное молчаніе. Затмъ голосъ нершительно произнесъ:

— Милостивый государь!..

‘Клеманъ не могъ сохранить такое же ледяное хладнокровіе, какъ Виргинія, онъ поворотилъ голову нетерпливо и съ отвращеніемъ, но это движеніе только ободрило незнакомца.

— Милостивый государь, попросите мадмуазель выслушать меня… мн нужно сказать ей только два слова.

— Мадмуазель де-Креки слушаетъ только того, кого хочетъ слушать, произнесъ мой Клеманъ чрезвычайно-надменно.

— Но, мадмуазель, произнесъ онъ, понизивъ голосъ и подходя ближе шага на два или на три (Виргинія, вроятно, чувствовала его приближеніе, хотя и не видла этого: она нсколько отодвинулась въ сторону, желая, повидимому, чтобъ возможно-большее разстояніе отдляло ее отъ незнакомца):— мадмуазель, еще не поздно: я могу спасти васъ, но завтра ваше имя будетъ въ списк. Я могу спасти васъ, если вы захотите выслушать меня.

‘Все было тщетно: ни слова, ни движенія. Жакъ не могъ ничмъ объяснить себ эту исторію: отчего она была неумолима къ человку, который, можетъ-быть, готовъ былъ включить и Клемана въ свое предложеніе?— такъ по-крайней-мр думалъ Жакъ.

‘Незнакомецъ отступилъ на нсколько шаговъ, но еще не хотлъ выйти изъ темницы. Онъ ни на минуту не сводилъ глазъ съ Виргиніи, казалось, смотря на нее, онъ испытывалъ страшныя страданія.

‘Жакъ убралъ завтракъ и съ намреніемъ прошелъ мимо незнакомца очень-близко.

— Постойте! сказалъ незнакомецъ.— Вы Жакъ, садовникъ, васъ арестовали за то, что вы оказали помощь аристократу. Я знаю тюремщика. Вы получите свободу, если хотите. Передайте только мои слова мадмуазель: вы слышали ихъ. Она не хочетъ выслушать меня, я вовсе не искалъ того, чтобъ она была здсь, а она умретъ завтра. Они положатъ ея прелестную головку подъ топоръ гильйотины. Скажите ей, добрый старикъ, скажите ей, какъ отрадно жить на свт, скажите ей, что я хочу спасти ее и требую за это только позволенія видть ее иногда. Она такъ молода еще, а смерть есть уничтоженіе, какъ вамъ извстно. За что ненавидитъ она меня такимъ образомъ? Я ей не сдлалъ никакого зла. Добрый старикъ, скажите ей, какъ страшна смерть и что она умретъ завтра, если не выслушаетъ меня

‘Жакъ, не видя ничего дурнаго въ словахъ незнакомца, передалъ ихъ своимъ господамъ. Клеманъ слушалъ, молча и устремивъ на Виргинію взглядъ, полный безпредльной нжности.

— Не хотите ли вы испытать его, моя милая? сказалъ онъ.— Вамъ онъ, можетъ-быть, желаетъ добра (по этимъ словамъ можно заключить, что Виргинія не передала Клеману разговора, подслушаннаго ею въ квартир мадамъ Бабетъ въ послдній вечеръ), ваше положеніе не сдлается хуже прежняго.

— Не сдлается хуже, Клеманъ! если я буду знать, что случилось съ вами, если я лишусь васъ. Клеманъ! произнесла она голосомъ, полнымъ упрека.

— Спросите его, сказала она, вдругъ обратившись къ Жаку: — можетъ ли онъ также снасти господина де-Креки… О, еслибъ онъ могъ… Клеманъ! мы тогда можемъ бжать въ Англію: мы еще молоды.

‘И она скрыла лицо свое на его груди.

‘Жакъ возвратился къ незнакомцу и передалъ ему вопросъ Виргиніи. Глаза послдняго были устремлены на Клемана, незнакомецъ былъ очень-блденъ, все его тло невольно нодергивалось судорогами, почему можно было заключить, что онъ находился въ чрезвычайномъ волненіи.

‘Онъ долго молчалъ.

— Я спасу ее и его, если она изъ темницы прямо пойдетъ въ домъ мера и сдлается моею женою.

— Вашею женою! воскликнулъ Жакъ, который былъ не въ со стояніи скрыть свое изумленіе.— Она на это не согласится никогда… никогда!

— Скажите ей! прошиплъ Моренъ.

‘Жакъ еще не усплъ передать вс слова Морена, какъ Клеманъ уже понялъ чего требовалъ послдній.

— Довольно! сказалъ онъ.— Ни слова боле.

‘Жакъ хотлъ удалиться, но Виргинія остановила его.

— Скажи ему, что онъ не знаетъ, какъ сильно слова его заставляютъ меня желать смерти.

‘И молодая двушка обратилась къ Клеману съ торжесгвуйщею улыбкою.

‘Моренъ остался безмолвенъ, когда Жакъ передалъ ему смыслъ словъ, а не самыя слова Виргиніи. Онъ хотлъ выйти, но остановился. Минуты черезъ дв онъ подозвалъ къ себ Жака. Старый садовникъ, нежелавшій пренебречь помощью незнакомца, подошелъ къ нему.

— Послушай! и имю вліяніе на тюремщика: онъ выпуститъ тебя завтра вмст съ жертвами. Никто не замтитъ этого, тебя не схватится… Имъ поведутъ на судъ… даже въ послднюю минуту я спасу ее, если она пришлетъ мн сказать, что смягчилась. Переговори съ нею, когда наступитъ время. Пріятно жить на свт — скажи ей это. Переговори съ нимъ: онъ можетъ уговорить ее лучше тебя. Пусть онъ упроситъ ее жить Въ послднюю минуту я буду въ судебной палат… и потомъ на Гревской Площади. У меня есть приверженцы… у меня есть вліяніе. Иди въ толп, которая будетъ сопровождать жертвы… Ему не будетъ хуже, если она получитъ свободу…

— Спасите моего господина, и я готовь на все, сказалъ Жакъ.

— Съ однимъ только условіемъ, которое извстно теб, настойчиво произнесъ Моренъ.

‘Жакъ не имлъ ни малйшей надежды на то, что условіе это исполнится, но онъ считалъ безполезнымъ жертвовать своею собственною жизнію. Оставаясь въ темниц до утра, онъ будетъ оказывать всевозможныя услуги своему господину и молодой леди. Бдный старикъ содрогался при мысли о смерти. Такимъ-образомъ онъ сказалъ Морену, что онъ, если возможно, воспользуется совтомъ его, выйдетъ изъ темницы и скажетъ ему, если мадмуазель де-Креки смягчилась. (Жакъ вовсе не ожидалъ, что она смягчится, но не считалъ нужнымъ сообщить Морену свое убжденіе). Единственнымъ пятномъ въ поведеніи стараго садовника былъ его торгъ съ низкимъ человкомъ о столь-незначительномъ предмет, какова жизнь.

‘Дальнйшій разговоръ о томъ же предмет только вызвалъ большее неудовольствіе со стороны Виргиніи. Клеманъ сначала умолялъ ее согласиться на предложеніе Морена, но когда онъ узналъ объ условіи, то представилъ своей кузин все дло въ настоящемъ его свт и уже боле не убждалъ ее.

Несмотря на то, слова Клемана вызвали на глаза Виргиніи слезы… то были ея первыя слезы съ того времени, когда она вошла въ темницу. Такимъ-образомъ на другой день утромъ, когда послдовалъ роковой вызовъ жертвъ, были вызваны и они. Клеманъ и Виргинія шли вмст, онъ могъ едва передвигать ноги: физическія и нравственныя страданія ослабили его силы, она же была совершенно-спокойна и только просила позволенія идти рядомъ съ нимъ, чтобъ имть возможность поддержать его, когда сильныя страданія лишатъ его послднихъ силъ.

‘Вмст стояли они у перилъ въ суд, вмст были осуждены на казнь. Когда прочитали приговоръ, Виргинія обратилась къ Клеману и страстно обняла его, потомъ она заставила его опереться на нее, такимъ образомъ они вышли изъ суда и направились къ Гревской Площади.

‘Жакъ получилъ свободу. Онъ сказалъ Морену, что вс его усилія убдить мадмуазель де-Креки были безполезны, потомъ, не обращая вниманія на то, какое впечатлніе произвели его слова на молодаго человка, сталъ ожидать выхода Клемана и Виргиніи. Когда они вышли изъ палаты, онъ послдовалъ за ними на Гревскую Площадь. Онъ видлъ, какъ они взошли на помостъ и вмст вставали на колни, какъ ихъ потомъ подняли нетерпливые исполнители казни, потомъ Виргинія умоляла палача о чемъ-то: вроятно, вслдствіе, ея мольбы, Клеманъ первый подошелъ къ гильйотин и былъ казненъ (въ эту самую минуту въ толп послдовало какое-то движеніе: казалось, кто-то старался пробраться къ эшафоту). Наконецъ Виргинія, обратившись лицомъ къ гильйотин, медленно перекрестилась и стала на колни.

‘Жакъ закрылъ глаза, отуманенные слезами. Звукъ пистолетнаго выстрла заставилъ его придти въ себя. Виргиніи уже не было… на ея мст стояла новая жертва… а тамъ, гд, за пять минутъ передъ тмъ, произошло движеніе въ толп, нсколько человкъ уносили мертвое тло. Человкъ застрлился, говорили въ толп. Пьеръ сообщилъ мн, кто былъ этотъ человкъ’.

IX.

Посл нкотораго молчанія, я ршилась спросить, что сталось съ мадамъ де-Креки, матерью Клемана.

— Она никогда больше не спрашивала о своемъ сын, сказала леди Ледлоу.— Она, вроятно, узнала, что его не было въ живыхъ, но никто изъ насъ не могъ догадаться, какимъ-образомъ стала извстна ей смерть сына. Впослдствіи Медликоттъ вспомнила, что около этого времени, если не въ тотъ самый понедльникъ (Медликоттъ до сегодня увряетъ, что это было въ тотъ самый день), іюня девятнадцатаго, когда былъ казненъ ея сынъ, мадамъ де-Креки перестала румяниться и осталась въ постели, какъ — бы чувствуя, что лишилась всего, что ей было дорого въ жизни. Конечно, это случилось около этого времени. Сонъ мадамъ де-Креки произвелъ на Медликоттъ сильное впечатлніе (этотъ самый сонъ сообщила мадамъ де-Креки и милорду, когда онъ, какъ я вамъ говорила, просилъ ее отпустить сына въ Парижъ, лордъ Ледлоу былъ также разстроенъ разсказомъ). Мадамъ де-Креки видла образъ Виргиніи, единственный свтлый предметъ среди окружавшей ночной тьмы… Виргинія улыбалась Клеману и манила его къ гильйотин… вдругъ свтлое привидніе остановилось безъ движенія, страшный мракъ сталъ мало-по-малу разсваться, и мадамъ де-Креки увидла вокругъ себя мрачныя сырыя стны, которыя видла однажды и никогда не могла забыть — стны склепа въ капелл семейства де-Креки въ Сен-Жерменъ Оксерроа — въ склеп лежали рядомъ съ предками два послдніе члена фамиліи де-Креки… затмъ раздался шумъ затворявшейся большой двери, которая вела въ склепъ — и мадамъ де-Креки проснулась. Медликоттъ, на которую, какъ я уже говорила, разсказъ объ этомъ произвелъ сильное впечатлніе, готова была врить въ сверхъестественное и говорила, что мадамъ де-Креки какимъ-то таинственнымъ образомъ узнала о смерти сына въ тотъ самый день и въ тотъ самый часъ, когда онъ былъ казненъ, и что посл этого она ужь больше не тревожилась: она впала въ нмое отчаяніе.

— Что жь сталось съ нею, миледи? снова спросила я.

— Что жь могло случиться съ нею? возразила леди Ледлоу.— Ее ужь ничмъ нельзя было заставить встать, и она умерла годъ спустя посл отъзда своего сына. Она постоянно оставалась въ постели, въ ея комнат царствовалъ полумракъ, она оборачивалась лицомъ къ стн, если кто-нибудь входилъ къ ней, кром Медликоттъ. Она почти не говорила и умерла бы съ голоду, еслибъ Медликоттъ не заботилась о ней, не подносила пищи къ ея губамъ — словомъ, не кормила бы ее такъ, какъ старыя птицы кормятъ молодыхъ. Въ средин лта я и милордъ оставили Лондонъ. Мы хотли — было взять ее съ собой въ Шотландію, но докторъ — все тотъ же, который лечилъ ее въ Лейстер-Сквер — запрещалъ всякую перемну, въ то время онъ привелъ столь дльныя основанія въ подтвержденіе своего мннія, что я согласилась съ нимъ. При больной оставались Медликоттъ и двушка, за ней ухаживали съ чрезвычайною заботливостью. Возвратившись, мы застали ее еще въ живыхъ. Она, казалось, была въ томъ же самомъ положеніи, въ какомъ находилась, когда я выхала изъ Лондона. Но Медликоттъ увряла меня, что больная была гораздо-слабе, и однажды утромъ, когда и только-что проснулась, мн сказали, что мадамъ де-Креки умерла. Я послала за Медликоттъ, которая мало-по-малу очень привязалась къ больной и била весьма-опечалена ея смертью. Она сообщила мн, что около двухъ часовъ ее разбудило необыкновенное безпокойство мадамъ де-Креки, она подошла къ кровати и увидла, что бдная женщина медленно, но постоянно подымала и опускала свою исхудавшую руку и говорила про-себя жалобнымъ голосомъ: ‘И не благословила его, когда онъ оставилъ меня… я не благословила его, когда онъ оставилъ меня!’ Медликоттъ дала ей ложки дв желе и, помстившись подл нея, стала гладить руку и успокоивать больную, которая, казалась, наконецъ, и заснула. Но къ утру она уже перестала жить.

— Грустный разсказъ, миледи! произнесла я посл нкотораго молчанія.

— Да, очень-грустный. Рдко случается, чтобъ люди моихъ лтъ не были свидтелями начала, средины и конца жизни многихъ лицъ. Мы неохотно говоримъ о томъ. Можетъ-быть, нкоторыя происшествія касались самой чувствительной струны нашего сердца, или сердца другихъ людей, уже умершихъ, или исчезнувшихъ неизвстно куда, и потому они такъ священны для насъ, что мы не можемъ разсказывать ихъ, какъ обыкновенную исторію. Но молодые люди не должны забывать, что мы подвергались важному опыту жизни, и на немъ основываемъ теперь наши мннія и образуемъ наши сужденія, которыя такимъ-образомъ не могутъ считаться неиспытанными теоріями. Этими словами я не намекаю на мистера Горнера: онъ почти однихъ лтъ со мною, можетъ-быть, разв моложе меня какими-нибудь десятью годами, но я думаю о мистер Гре съ его нескончаемыми планами о различныхъ нововведеніяхъ: о школахъ, воспитаніи, шабаш и еще Богъ-знаетъ о чемъ. Онъ не видалъ и не знаетъ, къ чему все это ведетъ.

— Какъ жаль, что онъ не слышалъ вашего разсказа о бдномъ Клеман де-Креки.

— Вовсе не жаль, моя милая. Молодой человкъ, какъ онъ, который, какъ по своему положенію, такъ и по своему возрасту, можетъ обладать только весьма-ограниченною онытностью, не долженъ идти противъ моего мннія и настаивать на-своемъ, не долженъ требовать отъ меня причинъ или домогаться такого объясненія моихъ доводовъ — если я еще соглашусь приводить доводы — для котораго я должна разсказывать обстоятельства, послуживвіія основаніемъ моихъ словъ.

— Но, миледи, это, можетъ-быть, убдило бы его, сказала я, и моя настойчивость показалась мн самой безразсудною.

— А почему же убдило бы его это? спросила она благосклонно.— Ему слдуетъ только согласиться. Хотя онъ назначенъ мистеромъ Крокстономъ, онъ, однакожь, не долженъ забывать, что я владтельница помстья. Но касательно этого несчастнаго мальчика Грегсена я должна имть дло-съ мистеромъ Горнеромъ. Я боюсь, что никакимъ средствомъ нельзя будетъ заставить забыть его несчастныя знанія. Его бдный умъ, вроятно, совершенно упоенъ сознаніемъ своей собственной силы, а между-тмъ онъ не иметъ уравновшивающихъ правилъ, которыя руководили бы имъ. Бдный мальчикъ! Я боюсь, что онъ кончитъ свою жизнь на вислиц!

На другой день явился мистеръ Горнеръ съ извиненіями и съ объясненіемъ. Какъ я могла судить по его голосу, когда онъ разговаривалъ съ миледи въ сосдней комнат, онъ очевидно былъ чрезвычайно-недоволенъ тмъ, что миледи узнала о мальчик, котораго онъ воспитывалъ. Миледи говорила съ большимъ авторитетомъ и, въ подтвержденіе своего неудовольствія, приводила основательныя причины. Мистеру Горнеру было хорошо извстно ея мнніе о предмет, и онъ дйствовалъ совершенно противъ ея желаній. Онъ сознавался въ томъ вполн, присовокупляя, что ни подъ какимъ видомъ не ршился бы, при другихъ обстоятельствахъ, дйствовать такимъ образомъ безъ ея позволенія…

— Которое я никогда не могла бы дать вамъ, сказала миледи.

Но словамъ мистера Горнера, мальчикъ былъ одаренъ необыкновенными способностями и непремнно самъ научился бы многому дурному, еслибъ ему не указали настоящаго пути и не дали другаго направленія его наклонностямъ. Но во всемъ, что длалъ мистеръ Горнеръ, онъ имлъ въ виду пользу миледи. Дла почти превышали его силы: запутанное положеніе, въ которомъ находилось имніе, требовало столько письма, столькихъ счетовъ…

Леди Ледлоу знала, что скажетъ теперь мистеръ Горнеръ: она знала, что онъ намекнетъ теперь на залогъ имнія, который пошелъ на улучшеніе шотландскихъ помстій милорда, что, какъ ей также было очень-хорошо извстно, мистеръ Горнеръ считалъ дломъ въ высшей степени неблагоразумнымъ, и она торопливо произнесла:

— Все это, можетъ-быть, очень-врно, мистеръ Горнеръ, и, будьте уврены, я никогда не стану желать, чтобъ вы слишкомъ обременяли себя работою, но объ этомъ поговоримъ въ другое время. Теперь же главнйшимъ образомъ хотлось |бы мн исправить, если возможно, дурное направленіе, которое дано этому бдному мальчику Грегсену. Тяжелая полевая работа не заставитъ ли его скоре всего забыть то, чему онъ учился?

— Я льстилъ себя надеждою, миледи, что вы позволите мн восиптать его и сдлать впослдствіи писцомъ, сказалъ мистеръ Горнеръ, прямо объявляя о своемъ намреніи.

— Чмъ? спросила миледи съ безпредльнымъ изумленіемъ.

— Я хотлъ, чтобъ онъ могъ списывать письма и вести счеты. Онъ ужь теперь уметъ очень-хорошо писать и порядочно считаетъ.

— Мистеръ Горнеръ, сказала миледи съ достоинствомъ: — сынъ охотника на чужихъ земляхъ и бродяги никогда не долженъ быть способенъ переписывать письма, касающіяся помстій Генбери, и, вовсякомъ-случа, онъ не будетъ заниматься этимъ. Я удивляюсь тому, что вы, зная, какое употребленіе онъ сдлалъ изъ своего умнья читать письма, ршаетесь назначить его къ такому занятію, при которомъ должны будете доврить ему все, между-тмъ, какъ вы повренный нашей фамиліи. Вдь тогда онъ выучитъ наизусть вс секреты — а вс древнія и пользующіяся почетомъ фамиліи имютъ свои секреты, мистеръ Горнеръ, какъ вамъ извстно — и будетъ разсказывать ихъ первому встрчному.

— Я надялся довести его до того, что онъ сталъ бы понимать правила скромности.

— Довести его до этого! Доведите какую-нибудь домашнюю птицу до того, чтобъ она стала фазаномъ, мистеръ Горнеръ! И вы легче достигли бы этого! Но вы напрасно заговорили о скромности прежде, нежели о чести. Скромность относится къ послдствіямъ поступковъ, честь же — къ самымъ поступкамъ, и послднюю скоре можно считать инстинктомъ, нежели достоинствомъ. Впрочемъ, можетъ-быть, вамъ и удалось бы научить его скромности.

Мистеръ Горнеръ молчалъ. Миледи смягчилась тмъ, что онъ не возражалъ ей, и стала думать, что обыкновенно бывало съ ней въ подобныхъ случаяхъ, что она обошлась съ своимъ управителемъ слишкомъ-жестоко. Я могла заключить о томъ по ея голосу и по ея послдующимъ словамъ такъ же хорошо, какъ еслибъ я видла выраженіе ея лица.

— Но я, право, огорчена, что вы такъ обременены длами, я очень-хорошо вижу, что я надлала вамъ много хлопотъ нкоторыми новыми мрами. Я должна позаботиться о томъ, чтобъ вы получили хорошую помощь. Вы, кажется, говорили, что вамъ нуженъ помощникъ для переписыванія писемъ и для веденія счетовъ — не такъ ли?

Мистеръ Горнеръ, конечно, только думалъ современемъ сдлать мальчика писцомъ, заговоривъ объ этомъ предмет съ миледи только длятого, чтобъ прикрыть свою вину, онъ сослался на возможность будущей помощи гораздо-больше, нежели намревался сначала, онъ, конечно, желалъ отречься отъ своего представленія о томъ, что переписка писемъ или другія какія-нибудь дла увеличились, и сказать, что вовсе не нуждается въ чьей-либо помощи, когда миледи, посл нкотораго раздумья, вдругъ произнесла:

— Я нашла. Миссъ Галиндо, какъ я уврена, съ радостью готова помогать вамъ. Я сама переговорю съ нею. Плата, которую мы назначили бы писцу, будетъ ей чрезвычайно-полезна.

— Миссъ Галиндо! сказалъ мистеръ Горнеръ съ изумленіемъ.

Я сама едва не повторила за нимъ этого восклицанія.

Вамъ надобно знать, кто была миссъ Галиндо, я разскажу вамъ про нее то, что сама знаю. Миссъ Галиндо жила въ деревн много лтъ, она содержала хозяйство чрезвычайно-экономно, но старалась непремнно имть служанку. Въ служанки непремнно избиралась женщина съ какимъ-нибудь недостаткомъ, которую, потому, никто не бралъ къ себ. Такимъ-образомъ миссъ Галиндо имла всегда хромыхъ, подслпыхъ и горбатыхъ служанокъ. Она взяла къ себ однажды чахоточную двушку, неимвшую никакой надежды на излеченіе, еслибъ миссъ Галиндо не взяла ее къ себ, то двушк пришлось бы идти въ богадельню, ей было бы нечего сть. Конечно, бдное созданіе не могло выполнить ни одного изъ длъ, обыкновенно-требуемыхъ отъ служанки, и миссъ Галиндо была въ то же время и служанкой и нянькой.

Ея послдняя служанка не была выше четырехъ футовъ ростомъ и имла весьма злой характеръ. Никто, кром миссъ Галиндо, не сталъ бы держать ее у себя, такимъ-образомъ, госпожа и служанка ссорились между собою безпрестанно, а между-тмъ, въ душ своей были лучшими друзьями. Одна изъ странностей миссъ Галиндо состояла въ томъ, что она готова была на всевозможныя добрыя дла, и совершала ихъ нердко съ необыкновеннымъ самоотверженіемъ, а говорила, между-тмъ, самыя обидныя вещи. Она, не разбирая, бранилась хромою, слпою, уродомъ и карлицей! одна только чахоточная двушка никогда не слышала отъ нея ни одного рзкаго слова. Несмотря на ея странный и вспыльчивый характеръ, служанки любили ее, зная, что въ-дйствительности она была добра и великодушна, кром-того, она обладала такимъ юморомъ, что очень-часто ея рчи скоре забавляли, нежели раздражали прислугу, съ другой же стороны, какая-нибудь остроумная дерзость служанки иногда развеселяла ее до-того, что она вдругъ разражалась хохотомъ среди самой горячей брани.

Но разсказъ о томъ, какихъ слугъ выбирала миссъ Галиндо и какъ она обращалась съ ними, служилъ предметомъ сплетенъ только въ деревн и никогда не достигалъ до ушей леди Ледлоу, хотя мистеръ Горнеръ, безъ всякаго сомннія, зналъ объ этомъ. Все, что было извстно миледи о миссъ Галиндо, заключалось въ слдующемъ. Въ т времена существовало обыкновеніе, что богатыя дамы графства учреждали въ город, гд происходили судебныя засданія, такъ-называемые склады. Смотрительницей такого склада назначалась женщина преклонныхъ уже лтъ, вдова пастора, напримръ. Ее контролировалъ, однакожъ, комитетъ изъ дамъ, которыя платили ей сумму, пропорціональную сумм проданныхъ ею вещей, эти вещи заключались въ незначительныхъ работахъ женщинъ, которыя имла самыя незначительныя средства къ жизни или вовсе никакихъ, и которыя, если хотли, означали свои имена только начальными буквами.

Жалкіе акварельные рисунки, сдланные индиго или тушью и украшенные мхомъ и сухими листьями, живопись на бархат и подобныя жалкія вещи, служившія украшеніемъ, были выставлены на одной сторон лавки. Въ этихъ магазинахъ были только обыкновенныя подтемныя окна тяжелой формы: это считалось характеристическою чертою приличія, въ такія окна свтъ проникалъ очень-немного, такъ-что я никогда не могла узнать настоящаго достоинства этихъ ‘произведеній искуства’, какъ они назывались. На другой сторон, гд была прибита надпись: ‘Полезныя издлія’, находилось множество разноообразнйшихъ предметовъ, о необыкновенномъ превосходств которыхъ могли судить вс. Что за тонкое шитье! какая стжка! какія петли могли вы увидть здсь! какое множество превосходно-связанныхъ чулокъ и носковъ и, наконецъ, что имло большую цну въ глазахъ леди Ледлоу, столько пучковъ льняныхъ нитокъ тончайшей пряжи!

Вс лучшія, тончайшія издлія выходили изъ рукъ миссъ Галиндо, что было очень-хорошо извстно леди Ледлоу. Между-тмъ, несмотря на чрезвычайно-тонкое шитье, вещи миссъ Галиндо были нердко весьма-стариннаго фасона, такимъ образомъ дюжина ночныхъ колпаковъ, напримръ, матеріалъ для которыхъ она купила на наличныя деньги и шитье которыхъ стоило ей немало времени и труда, по цлымъ мсяцамъ лежали въ вид желтой кучи, не обращая на себя ничьего вниманія. Разсказывали, что въ такихъ случаяхъ миссъ Галиндо была забавне обыкновеннаго, весьма-колко шутила и смялась, точно такъ, какъ въ то время, когда она получала на имя X (избранная ею начальная буква) заказъ выгодныхъ вещей, она прилежно стегала работу и изо всей мочи бранилась съ своей служанкой. Вотъ какъ она сама объясняла свое поведеніе:

— Когда что-нибудь идетъ дурно, то вамъ нельзя будетъ и жить на свт, если вы не облегчите своего сердца шуткою. Но когда я должна все сидть съ утра до ночи, то я должна чмъ-нибудь расшевелить мою кровь, иначе я умру отъ удара… вотъ я возьму да и начну спорить съ Салли.

Таковы были занятія миссъ Галиндо и ея образъ жизни въ собственномъ дом. Вн своего дома и въ деревн она не пользовалась особеннымъ расположеніемъ, хотя бы о ней стали очень жалть, еслибъ она оставила свое мстопребываніе. Но она очень-часто обращалась съ меткими (если не сказать грубыми) вопросами касательно домашней экономіи (а даже самые бдные люди охотно тратятъ по-своему, свой незначительный запасъ денегъ), старалась узнать о скрытой расточительности и тщательно разспрашивала о томъ, какъ великъ былъ еженедльный запасъ масла, такъ-что однажды она наткнулась на отвтъ, который всякому другому показался бы грубостью, ее же только разсмшилъ.

Она хотла войти въ одну избу, но въ дверяхъ увидла хозяйку, которая, выгоняя утку, повидимому, не замтила постительницы.

— Вонъ, миссъ Галиндо! кричала хозяйка, обращаясь къ утк. Вонъ!… Ахъ, извините, продолжала она, какъ-бы только что замтила стоявшую миссъ — Эта скучная утка хочетъ непремнно войти въ избу. Вонъ, миссъ Гал… снова закричала она, обращаясь къ утк.

— Кажется, вы зовете ее моимъ именемъ? спросила гостья.

— Да, мой хозяинъ веллъ мн называть ее такъ: онъ говоритъ, что эта глупая птица непремнно сунется туда, гд ее вовсе не спрашиваютъ.

— Ха, ха, ха! отлично! Такъ вашъ хозяинъ, острякъ, право! Скажите же ему, чтобъ онъ зашелъ сегодня вечеромъ ко мн: мн нужно переговорить съ нимъ о моей комнатной труб, а никто кром его не уметъ такъ хорошо лечить трубы.

Хозяинъ пришелъ вечеромъ къ миссъ Галиндо и былъ такъ очарованъ веселостью своей собесдницы и ея превосходнымъ знаніемъ всхъ тайнъ его различныхъ занятій (онъ былъ каменьщикъ, трубочистъ и крысоловъ), что, по возвращеніи домой, обругалъ свою жену, когда она снова назвала утку именемъ, которымъ онъ самъ окрестилъ ее.

Хотя миссъ Галиндо вообще была страннымъ существомъ, она, однакожь, если хотла, могла вести себя, какъ любая благовоспитанная женщина. И она вела себя такъ, но только въ присутствіи леди Ледлоу. Я должна замтить, что не знаю ни мужчины, ни женщины, ни ребенка, которые бы инстинктивно не старались показаться передъ леди Ледлоу въ своемъ лучшемъ свт. Такимъ-образомъ она не имла и понятія о качествахъ, которыя заставляли мистера Горнера думать, что миссъ Галиндо никакимъ образомъ не годится въ писцы, и жалть отъ души, что подобная мысль пришла миледи въ голову. Понимая, однакожь, что онъ обезпокоилъ миледи боле того, чмъ самъ желалъ, онъ не могъ прямо противорчить ей, а только представилъ затрудненія, которыя, какъ онъ надялся, окажутся непреодолимыми. Но леди Ледлоу уничтожила вс затрудненія, одно за другимъ. Миссъ Галиндо, по мннію миледи, безъ всякаго сомннія, могла переписывать письма. Она будетъ приходить въ домъ, ей можно будетъ отвести отдльную комнату, она иметъ красивый почеркъ, вмст съ тмъ письмо будетъ для ея глазъ полезне шитья. Что жь касается того, способна ли она вести счеты, то миледи поручится за нее въ этомъ, такъ-что мистеру Горнеру будетъ вовсе ненужно испытывать въ этомъ миссъ Галиндо. Миссъ Галиндо, какъ по своему рожденію, такъ и по воспитанію, женщина самой строгой честности, она, если возможно, будетъ забывать содержаніе писемъ, которыя пройдутъ чрезъ ея руки, во всякомъ случа, она не скажетъ о нихъ ни слова. ‘А вознагражденіе?’ говорилъ мистеръ Горнеръ. О! что касается вознагражденія, то леди Ледлоу брала на себя устроить это невозможности самымъ деликатнымъ образомъ. Она говорила, что пошлетъ пригласить миссъ Галиндо къ чаю въ тотъ же день посл обда, если только мистеръ Горнеръ потрудится сообщить приблизительно время, которымъ миссъ Галиндо должна будетъ жертвовать ежедневно. ‘Три часа! Очень-хорошо’, замтила миледи въ заключеніе. Мистеръ Горнеръ имлъ очень-серьзный видъ, когда проходилъ мимо оконъ комнаты, въ которой я лежала. Я не думаю, чтобъ онъ былъ очень доволенъ мыслью миледи, сдлать миссъ Галиндо писцомъ.

Приглашенія леди Ледлоу были равносильны королевскимъ приказаніямъ. Дйствительно, жизнь въ деревн была очень-скромная, и жители очень-рдко получали приглашенія на вечеръ. Въ прежнія времена мистеръ и мистрисъ Горнеръ длали иногда главнымъ арендаторамъ и ихъ женамъ чай и ужинъ, къ которымъ приглашались пасторъ, миссъ Галиндо, мистрисъ Медликоттъ и одна или дв другія двицы или вдовы. Въ такихъ случаяхъ леди Ледлоу неизмнно присылала къ ужину лучшее блюдо, то былъ холодный жареный павлинъ, хвостъ котораго оттопыривался какъ у живаго. Мистрисъ Медликоттъ, бывало, употребляла цлое утро на то, чтобъ убрать перья настоящимъ полукругомъ, и всегда радовалась изумленію и похваламъ, которыя вызывала ея работа Мистеръ

Горнеръ всегда приглашалъ ее къ ужину, считая это должнымъ вознагражденіемъ и приличнымъ комплиментомъ ея трудамъ, и сажалъ ее противъ великолпнаго блюда, которому она мило улыбалась все время, пока сидли за столомъ. Но съ того времени, когда мистрисъ Горнеръ расшибъ параличъ, эти собранія и ужины прекратились, и миссъ Галиндо, въ отвтъ на приглашеніе леди Ледлоу, написала заниску, въ которой значилось, что она была совершенно-свободна и съ удовольствіемъ будетъ имть честь послдовать приглашенію миледи.

Лица, посщавшія миледи, кушали съ нею на возвышеніи, въ присутствіи всхъ моихъ прежнихъ подругъ. Такимъ-образомъ я увидла миссъ Галиндо только нсколько времени спустя посл чая, молодыя двицы должны были показать ей ихъ шитье и пряжу и выслушать замчанія свдущаго въ этомъ дл судьи. Наконецъ миледи привела гостью въ комнату, въ которой я лежала (я помню, что это происходило въ одинъ изъ дней, когда я чувствовала себя очень-дурно), длятого, чтобъ переговорить съ нею наедин. Миссъ Галиндо была въ своемъ лучшемъ плать, но я видла подобную одежду только на картин — такъ старомодна была она. На ней былъ блый муслиновый передникъ, съ тонкимъ вышивнымъ узоромъ, онъ былъ надтъ нсколько — криво длятого, чтобъ скрыть пятно на плать, гд краска была выдена лимономъ, это обстоятельство сама она сообщила намъ, и даже леди Ледлоу въ тотъ самый вечеръ. Странно было видть этотъ криво-повязанный передникъ, особенно мн, знавшей, что это было сдлано съ намреніемъ, она до того заботилась, чтобъ ея передникъ приходился именно на полинявшемъ мст, что прямо сообщила намъ, отчего носила его такъ, и, поднявъ передникъ и показавъ какъ велико было пятно, спросила въ то же время миледи: было ли пятно совершенно-закрыто?

— Когда былъ живъ мой отецъ, то я, гуляя съ нимъ, всегда брала его правую руку, и въ плать, назначавшемся для прогулки, обыкновенно старалась вставить нсколько-грязное или вылинявшее полотнище на лвую сторону. Вотъ въ чемъ заключается выгода имть кавалера. Но вдовы и старыя двы должны устроиваться какъ знаютъ. ‘Ахъ, моя милая!’ продолжала она, обращаясь ко мн: ‘когда вы начнете перебирать въ памяти дары, которыми наградила васъ судьба — хотя, можетъ — быть, судьба покажется вамъ жестокою въ нкоторыхъ отношеніяхъ — то не забудьте, что ваши чулки почти нечего штопать, такъ-какъ вы почти не встаете! Мн иногда бываетъ пріятне связать дв пары чулокъ, нежели заштопать одну’.

— Не сдлали ли вы въ послднее время какой-нибудь новенькой прелестной работы? спросила миледи, усадивъ миссъ Галиндо въ лучшее кресло, потомъ взяла въ руки свою работу на ивовыхъ прутьяхъ и собралась начать разговоръ о занимавшемъ ея предмет.

— Къ сожалнію, я ничего не сдлала, миледи. Частью виновато жаркое время, когда люди, кажется, забываютъ, что должна наступить и зима, частью же, какъ я думаю и то, что люди, имющіе деньги, не хотятъ платить четыре съ половиною шиллинга за пару чулокъ.

— Въ-такомъ-случа, позвольте мн спросить: не имете ли вы сколько-нибудь свободнаго времени? сказала миледи, мало-по малу приближаясь къ своему предложенію, которое казалось ей весьма-смлымъ.

— Я занята въ деревн, миледи, когда мн нечего ни вязать, ни шить. Вы знаете, что я ставлю букву X на работахъ, которыя отдаю въ магазинъ, это начальная буква имени Xantippe, женщины, жившей, какъ я слышала, въ древнія времена, большой охотницы до брани. Но, увряю васъ, миледи, я не понимаю, какимъ образомъ могли бы люди существовать безъ брани: тогда весь міръ заснулъ бы и солнце стало бы неподвижно.

— Мн кажется, я не была бы въ-состояніи браниться, миссъ Галиндо, сказала миледи, улыбаясь.

— Потому-что вы, миледи, имете людей, которые бранятся за васъ. Съ вашего позволенія, миледи, мн кажется, что всхъ людей можно раздлить на святыхъ, бранящихся и гршниковъ. Вы, миледи, напримръ, святая: вопервыхъ, потому, что у васъ мягкій и святой характеръ, а вовторыхъ потому, что у васъ есть люди, которые передаютъ за васъ ваше огорченіе и вашъ гнвъ. Джонатанъ-Уокръ гршникъ, потомучто заключенъ въ тюрьму. А теперь я… съ одной стороны я имю только небольшое расположеніе къ добру, съ другой же стороны я ненавижу грхъ и что ведетъ къ нему, какъ, напримръ: расточительность, безразсудство, сплетни и прочее… между-тмъ все это находится въ деревн у меня подъ-носомъ, и такъ-какъ я не святая, чтобъ огорчаться этимъ, то я и бранюсь за это. Хотя было бы лучше, еслибъ я была святою, я, однакожь, думаю, что длаю добро по-своему.

— Безъ всякаго сомннія, дорогая миссъ Галиндо, сказала леди Ледлоу.— Но я, право, очень огорчена, что въ деревн столько дурнаго… я очень, очень огорчена этимъ.

— О, миледи! въ такомъ случа мн очень-жаль, что я проговорилась. Я только хотла сказать, что когда у меня нтъ работы, я выхожу изъ дома и вразумляю моихъ сосдей, стараясь отвратить ихъ отъ дьявола. Вамъ, миледи, извстно, что, какъ говорится, празднымъ рукамъ дьяволъ добываетъ дло.

Миледи видла, что не было возможности мало-по-малу навести разговоръ на желаемый предметъ: миссъ Галиндо была большая охотница поболтать, и если ее спрашивали о чемъ-нибудь, то ея отвтъ былъ такъ длиненъ, что еще, не окончивъ его, она значительно отдалялась отъ первоначальной точки исхода. Такимъ-образомъ леди Ледлоу прямо коснулась того, что у ней было на ум.

— Миссъ Галиндо, у меня есть къ вамъ важная просьба.

— Миледи, я желала бы выразить вамъ, съ какимъ удовольствіемъ слышу я это, сказала миссъ Галиндо, почти со слезами на глазахъ.

Мы вс были рады, если могли услужить миледи, не только по обязанности, а совершенно-добровольно.

— Вотъ въ чемъ дло. Мистеръ Горнеръ сказалъ мн, что переписка, касающаяся длъ по имнію, до-того увеличилась, что онъ находитъ невозможнымъ самому переписывать все, и вотъ почему я ищу теперь врнаго и скромнаго человка, который могъ бы заниматься перепискою бумагъ и иногда провркою счетовъ. Рядомъ съ конторою мистера Горнера — вы вдь знаете гд его контора? по другую сторону каменной залы — находится очень-миленькая комнатка, и еслибъ я могла надяться, что вы будете приходить сюда къ завтраку и посл того оставаться здсь три часа каждое утро, то мистеръ Горнеръ принесетъ или пришлетъ вамъ бумаги…

Леди Ледлоу остановилась. Миссъ Галиндо пришла въ замшательство. Она, по видимому, вспомнила о какомъ-то важномъ обстоятельств, которое препятствовало ей исполнить желаніе миледи.

— Что же станетъ длать Салли? спросила она наконецъ.

Леди Ледлоу и не подозрвала, кто была Салли. Да еслибъ миледи даже и знала кто была Салли, то она все-таки не имла бы понятія о замшательств, возникавшемъ въ голов миссъ Галиндо при мысли о томъ, что ея грубая забывчивая карлица останется безъ постояннаго руководства своей госпожи. Леди Ледлоу, знакомая съ своимъ хозяйствомъ, гд все совершалось тихо, безъ шума, въ-точности и по часамъ, гд была многочисленная прислуга, получавшая хорошее содержаніе и состоявшая изъ людей, въ совершенств знавшихъ свое дло, не имла ни малйшаго понятія о сыромъ матеріал, изъ котораго выходили ея слуги. Притомъ же у ней въ дом никто не заботился о томъ: соблюдена ли была малйшая экономія въ какомъ-нибудь дл, если результатъ эюго дла былъ хорошъ. Между-тмъ миссъ Галиндо принуждена была считать каждую копейку, каждую полукопейку, она подумала, сколько капель молока будетъ пролито, сколько корокъ хлба будетъ выброшено — и мысль объ этомъ привела ее въ ужасъ. Но, желая услужить леди Ледлоу, миссъ Галиндо преодолла весь свой страхъ. Никто не зналъ, какую муку испытывала она при мысли о томъ, что каждое утро въ продолженіе трехъ часовъ некому будетъ смотрть за Салли и бранить ее. Миссъ Галиндо отвчала только слдующее:

— Салли пусть идетъ къ чорту! Извините, миледи, что и разговаривала съ собою. У меня ужь такая привычка, болтать языкомъ, и я сама не замчаю этого. Три часа каждое утро! Я могу только гордиться тмъ, чтобъ въ-состояніи быть вамъ полезною, миледи. Надюсь, что мистеръ Горнеръ будетъ снисходителенъ ко мн въ первое время. Вы, можетъ-быть, знаете, что я прежде чуть-было не сдлалась сочинительницей, кажется, что сама судьба назначила, чтобъ я ‘проводила время за письмомъ’?

— Въ самомъ дл! Нтъ, я не знаю этого. Мы еще разъ поговоримъ потомъ о переписк, если вамъ угодно. Вы чуть-было не сдлались писательницей, миссъ Галиндо! Вы удивляете меня!

— Да, все уже шло къ тому. Докторъ Брней училъ меня музык не потому, что у меня были способности, а потому-что мой бдный отецъ желалъ этого. Дочь моего учителя написала книгу, вс говорили, что она была еще очень-молоденькая двушка и только дочь учителя музыки, и вотъ я подумала, отчего жь бы и мн не написать книги?

— Потомъ?

— Я купила бумаги и полсотни хорошихъ перьевъ, бутылку чернилъ — словомъ, все ужь было готово…

— И что жь?

— О! кончилось вотъ чмъ: когда я сла за письмо, то оказалось, что мн не о чемъ было писать. Но впослдствіи случилось, что когда я держала какую-нибудь книгу, то удивлялась, какимъ образомъ могла остановить меня такая жалкая причина. Вдь не останавливаетъ же она другихъ.

— Но, по моему мннію, хорошо, что это случилось такъ, миссъ Галиндо, сказала миледи.— И совершенно противъ того, чтобъ женщины принимай на себя занятія мужчинъ, на что он большія охотницы. Но, можетъ быть, намреніе написать книгу улучшило вашъ почеркъ. Мн рдко удавалось видть такую четкую руку.

— Я терпть не могу дурные почерки, сказала миссъ Галиндо, съ нкоторою гордостью, вызванною похвалами миледи.

Посл этого, миледи позвала ее посмотрть комнату съ старинными диковинками, пріобртенными лордомъ Ледлоу въ Гаг, вроятно, въ то время, когда они находились въ той комнат, былъ ршенъ и вопросъ о вознагражденіи, потому-что он уже больше не говорили при мн объ этомъ.

Возвратившись, он разговаривали о мистер Гре. Миссъ Галиндо, отзываясь о немъ, вовсе не щадила его, по-крайней-мр, шла гораздо-дальше миледи.

— Человкъ небольшаго роста, съ румянцемъ на щекахъ… человкъ, который не скажетъ слова, не заикнувшись и не покраснвъ до ушей… приходитъ въ нашу деревню… а гд онъ найдетъ такую хорошую деревню?… называетъ насъ толпою гршниковъ, какъ-будто вс мы совершали убійства и другія преступленія!… Такіе люди могутъ вывести меня изъ терпнья… Потомъ, какимъ образомъ поможетъ онъ намъ войти въ царствіе небесное, если станетъ учить насъ: а, б — аб, б, а — ба? А между тмъ, но его словамъ, этимъ только и можно снасти души бдныхъ дтей. О, я знала, что вы, миледи, согласитесь со мною. Моя мать была добрйшая женщина на свт, а она не могла порядочно прочесть ни одной буквы. И не-уже-ли мистеръ Грей думаетъ, что Богъ обратилъ на это вниманіе?

— Я была уврена, что вы будете одного мннія со мною, миссъ Галиндо, сказала миледи.— Вы и я можемъ вспомнить, какъ эти бесды объ образованіи… Руссо и его сочиненія — привели французовъ къ ихъ царству террора и ко всмъ кровавымъ сценамъ.

— Я боюсь, Руссо и мистеръ Грей не одного ли полета птицы, отвчала миссъ Галиндо, качая головой:— а между тмъ молодой человкъ иметъ и добрыя качества. Онъ просидлъ всю ночь у Василья Девиза, когда жена послдняго совершенно ослабла, ухаживая за мужемъ.

— Въ самомъ дл! сказала миледи, и лицо ея озарилось радостью, что случалось съ нею обыкновенно, когда ей разсказывали о какомъ-нибудь добромъ или великодушномъ поступк, все-равно, кто бы ни совершилъ его.— Какъ жаль, что его свели съ ума эти новыя революціонныя идеи и что онъ такъ заботится о ниспроверженіи существующаго порядка общества!

Миссъ Галиндо произвела такое пріятное впечатлніе на миледи, что, по уход гостьи, она обратилась ко мн и съ улыбкою самодовольства сказала:

— Я думаю, что мистеръ Горнеръ поблагодаритъ меня за писца, котораго я ему достала, ему и въ двадцать лтъ не удалось бы сформировать такого изъ этого мальчишки Грегсена. А мальчика я пошлю, къ огорченію моего управляющаго, въ Шотландію, гд онъ можетъ выйти на настоящую дорогу.

Но это предположеніе не было исполнено немедленно.

X.

Миссъ Галиндо явилась къ должности въ первый разъ на другой день. По какому-то недоразумнію, необыкновенному со стороны хорошихъ слугъ миледи, миссъ Галиндо указали на комнату, гд я училась ходить: докторъ предписалъ мн длать нкоторыя движенія въ продолженіе извстнаго времени, хотя эти усилія стоили мн большой боли.

Она принесла съ собою небольшую корзинку, слуга пошелъ спросить о желаніи миледи (кажется, леди Ледлоу вовсе не ожидала, что миссъ Галиндо такъ скоро примется за работу, къ тому же и у мистера Горнера не было приготовлено никакого занятія для своего новаго помощника), а миссъ Галиндо между-тмъ вступила со мною въ разговоръ.

— Вотъ было неожиданное предложеніе, моя милая! Несмотря на-то, какъ я не разъ думала, посл давно-случившагося происшествія, что если леди Ледлоу когда-нибудь сдлаетъ мн честь потребовать мою правую руку, то я отржу ее и такъ тщательно заверну остатокъ, что она никогда не увидитъ на ней крови. Но еслибъ мн дали побольше времени, я могла бы лучше очинить перья. Видите, мн пришлось сидть до поздней ночи длятого, чтобъ окончить эти рукава…

Она вынула изъ корзины пару бурыхъ нарукавниковъ изъ голландскаго полотна, очень-походившихъ на т, которые носитъ мальчикъ продавца колоніальныхъ товаровъ.

— Такимъ-образомъ я успла очинить только семь или восемь перьевъ изъ пучка, подареннаго мн фермеромъ Томсономъ прошлою осенью. Что жь касается чернилъ, то я должна сказать, что они готовы у меня всегда, одна унція стальныхъ опилокъ, одна унція чернильнаго оршка и пинта, то-есть двнадцать унцій, воды — или чаю, если вы любите бросать деньги, чего, благодаря Бога! за мной не водится — все это я наливаю въ бутылку, которую вшаю за дверью, каждый разъ, когда вы отворяете и затворяете дверь, бутылка трясется, а если вы въ сердцахъ захлопнете дверь изъ всей силы, что Салли и я часто длаемъ, то бутылка трясется еще боле и вся эта смсь взбалтывается еще лучше… и вотъ мои чернила у меня готовы… если нужно, ими можно написать хотя завщаніе миледи.

— О, миссъ Галиндо, можно ли говорить такія вещи: завщаніе миледи! вдь она, благодаря Бога, еще не умерла

— Еслибъ ея не было въ живыхъ, то къ чему же говорить о томъ, что нужно сдлать завщаніе? Еслибъ вы были Салли, то я сказала бы вамъ: ‘отвчай же мн на это, дура!’ но такъ-какъ вы родственница миледи, то я должна быть учтива я скажу только: я не могу понять, какъ вы можете говорить такія глупости! Правда, бдненькая, вы хромая!

Я не знаю, что стала бы она говорить дале, но въ эту минуту въ комнату вошла миледи, и я, избавившись отъ обязанности занимать миссъ Галиндо, хромая, отправилась въ сосднюю комнату. Сознаюсь откровенно, я боялась языка миссъ Галиндо: не было никакой возможности предвидть, что она скажетъ слдующую минуту.

Скоро миледи вошла въ комнату, гд я находилась, она стала искать чего-то въ бюро и обратилась ко мн съ слдующими словами:

— Кажется, мистеръ Горнеръ ошибся, сказавъ, что у него весьмамного работы и что ему нужно писца, сегодня утромъ онъ не можетъ найти никакого дла для миссъ Галиндо, и она сидитъ теперь, держа неро за ухомъ, и проситъ писать что-нибудь. Я ищу письма моей матери: мн хотлось бы имть съ нихъ хорошую копію. А, вотъ они! не безпокойтесь, дитя мое!

Возвратившись, миледи сла и начала говорить о мистер Гре.

— Миссъ Галиндо сообщила мн, что она видла, какъ мистеръ Грей шелъ въ избу говорить проповдь. Это огорчаетъ меня чрезвычайно, потому-что такъ поступалъ, бывало, въ дни моей молодости мистеръ Уэзли, посл того мы имли бунтъ въ американскихъ колоніяхъ и французскую революцію. Будьте уврены, милая моя, что если сдлать религію и образованіе общедоступными… популярными… то это можетъ имть для націи дурныя послдствія. Тотъ, кто слышалъ чтеніе молитвъ въ изб, гд онъ только-что лъ за ужиномъ хлбъ и ветчину, забываетъ объ уваженіи, подобающемъ церкви, онъ начинаетъ думать, что одно мсто такъ же хорошо, какъ и другое, и, мало-помалу, что одно лицо такъ же хорошо, какъ и другое, посл же этого, люди начинаютъ говорить о своихъ правахъ и перестаютъ думать о своихъ обязанностяхъ. Я желала бы, чтобъ мистеръ Греи былъ сговорчиве и пересталъ заботиться обо всемъ этомъ. Какъ вы думаете о томъ, что я слышала сегодня утромъ? Мстечко Томъ Гилль, находящееся въ самомъ помсть Генбри, куплено хлбникомь перекрещенцемъ изъ Бирмингема.

— Хлбникомъ перекрещенцемъ! воскликнула я.

Я никогда въ жизни не видала диссидента, но слышала, что о нихъ говорили всегда съ ужасомъ, я считала ихъ чуть-ли не носорогами. Мн очень хотлось видть диссидента, но вмст съ тмъ я думала объ этомъ со страхомъ и жалла, что не видала его прежде. Я была чрезвычайно-удивлена, услышавъ, что одинъ изъ нихъ занимался такимъ мирнымъ ремесломъ — печеніемъ хлба.

— Да, такъ говоритъ мистеръ Горнеръ. Хлбопека зовутъ мистеръ Лембъ. Во всякомъ случа, онъ перекрещенецъ и занимался торговлей. Я боюсь, что эта страна утратить весь свой первобытный характеръ, имя передъ глазами расколъ мистера Лемба и ученіе методистовъ мистера Грея.

Мистеръ Грей, какъ я знала но доходившимъ до меня слухамъ, открыто разглашалъ, что онъ не отступитъ отъ однажды-принятаго имъ ршенія, во всякомъ случа, онъ дйствовалъ теперь смле, нежели въ первое время своего прибытія въ деревню, когда природная робость его заставляла уступать миледи и искать ея согласія на какой-нибудь новый планъ. Но леди Ледлоу больше всего не любила ничего новаго. Даже въ фасон платья и мебели она придерживалась стараго, модамъ, которыя господствовали въ дни ея юности, и хотя она питала глубокое уваженіе къ королев Шарлотт (леди Ледлоу, какъ я, кажется уже говорила, была фрейлиной королевы), она, однакожь, въ нкоторой степени принадлежала къ партіи приверженцевъ Якова Втораго: она была чрезвычайно-недовольна тмъ, что многія врныя лица называли принца Карла Эдуарда молодымъ претендентомъ, и любила разсказывать о терновомъ куст въ парк милорда въ Шотландіи, этотъ кустъ посадила дорогая королева Марія сама, вс лица, прізжавшія гостить въ замомъ Монксгевенъ, должны были обнажать передъ нимъ голову, изъ уваженія къ памяти и несчастіямъ королевы.

Намъ позволялось играть въ карты въ воскресенье, по-крайней-мр намъ не запрещали этого, потому-что въ первое время моего пребыванія у Леди Ледлоу, миледи и мистеръ Моунтфордъ сами часто занимались этимъ. Но намъ запрещалось играть въ карты, читать и шить пятаго ноября и тридцатаго января: мы должны были идти въ церковь и весь остатокъ дня проводить въ размышленіи… послднее было чрезвычайно-тяжелою работой. Я скоре согласилась бы чистить комнату. Вотъ почему я думаю, что страдательная жизнь считалась для меня лучшимъ средствомъ исцленія, нежели жизнь, полная дятельности.

Но я говорила о миледи и о ея отвращеніи ко всмъ нововведеніямъ. По доходившимъ до меня слухамъ, я думала, что мистеръ Грей только и мечталъ о новыхъ вещахъ, и что онъ прежде всего хотлъ нападать на вс наши учрежденія, какъ въ деревн и приход, такъ и въ націи. Конечно, обо всемъ этомъ я слышала отъ миссъ Галиндо, расказы которой были, по обыкновенію, боле сильны, нежели точны.

— Вотъ онъ закудахтаетъ, какъ старая курица, чтобъ созвать дтей, говорила мисъ Галиндо: — и начинаетъ разсказывать имъ о ихъ спасеніи, о ихъ душахъ и, я не знаю, о чемъ… словомъ, о вещахъ, говорить о которыхъ вн церкви, значитъ, богохульствовать. На стариковъ же онъ кричитъ, чтобъ они читали Библію. Разумется, я и не думаю отзываться безъ уваженія о священномъ писаніи, но вчера я застала старика Джоба Гортена за Библіею. ‘Что вы читаете?’ говорю я: ‘откуда взяли вы книгу и кто вамъ далъ ее?’ Онъ отвчалъ мн, что читаетъ о Сусанн и трехъ старшинахъ и что онъ читалъ Бела и Дракона до-тхъ-поръ, пока могъ сказать послднее.наизусть, что прежде онъ никогда не читалъ такихъ прелестныхъ разсказовъ и что онъ теперь знаетъ, что за злые люди существуютъ на свт. Такъ-какъ Джобъ боленъ и не встаетъ съ постели, то я не полагаю, чтобъ онъ когда-либо встртился со старшинами, еслибъ онъ прочелъ наизусть символъ вры, заповди и молитву Господню или какой-нибудь изъ псалмовъ, для разнообразія, то это принесло бы ему большую пользу, нежели его прелестные разсказы, какъ онъ назвалъ ихъ. А что еще длаетъ нашъ молодой пасторъ? Онъ заставляетъ насъ чувствовать состраданіе къ чернымъ невольникамъ и раздаетъ небольшіе портреты негровъ, подъ которыми напечатанъ слдующій вопросъ: Разв я не человкъ и не братъ? какъ-будто длятого, чтобъ я привтствовала всякаго негра-лакея, когда встрчусь съ нимъ. Разсказываютъ что онъ пьетъ чай безъ сахара: онъ говоритъ, что видитъ на сахар пятна крови. По моему мннію, это, просто, предразсудокъ.

На другой день она разсказывала еще худшую исторію.

— Я, благодаря Бога, здорова! Какъ ваше здоровье? Миледи прислала меня сюда, чтобъ я посидла съ вами нсколько времени: мистеръ Горнеръ приготовляетъ мн дло. Между нами сказать, мистеру Горнеру не нравится, что я у него писцомъ. Впрочемъ, это очень-хорошо, еслибъ онъ обращался со мною особенно-вжливо, то я, можетъ-быть, стала бы мечтать о кавалер, такъ-какъ бдная мистрисъ Горнеръ умерла.

Это была одна изъ ужасныхъ шутокъ миссъ Галиндо.

— Но я, но возможности заставляю его забыть, что я женщина. Я веду себя, какъ слдуетъ мужчин. Я вижу, что онъ не можетъ найти ошибку: написано хорошо и правильно, суммы сосчитаны врно. Затмъ онъ искоса посмотритъ и сдлается сурове обыкновеннаго, только потому, что я женщина. Да разв это моя вина? Ужь чего я не длаю, чтобъ успокоить его! Я держу перо за ухомъ, когда онъ входить, я не присдаю, а кланяюсь ему, я свистала… не псню, я не умю такъ свистать… наконецъ, если вы не скажете миледи, то я сообщу вамъ, что я произнесла: ‘будь проклятъ! и чортъ возьми!’ больше этого я длать не въ состояніи. Несмотря на все это, мистеръ Горнеръ не хочетъ забыть, что я женщина, а потому я не приношу и половину той пользы, какую могла бы принесть… я длаю это только изъ угожденія леди Ледлоу, въ противномъ же случа мистеръ Горнеръ и его книги могли бы убираться къ чорту — видите какъ естественно вышло это!.. А тутъ я получила заказъ на дюжину чепчиковъ для невсты, и боюсь, что не буду имть времени сдлать ихъ. Но хуже всего то, что мистеръ Грей пользуется моимъ отсутствіемъ и портитъ Салли.

— Портить Салли!… мистеръ Грей!

— Да, моя милая! портить можно различнымъ образомъ. Мистеръ Грей портитъ Салли тмъ, что отвлекаетъ отъ дла. Онъ былъ два раза въ моемъ дом въ то время, когда я уходила поутрамъ со двора, и говоритъ Салли о состояніи ея души и подобныхъ вещахъ. Но когда Салли подала мн, вмсто жаркого, уголь, то я сказала ей: ‘Салли, мы впредь не будемъ молиться, когда мясо стоитъ на плит. Молись утромъ въ шесть часовъ и вечеромъ въ девять — я не стану препятствовать теб въ томъ’. Тутъ она начала грубить, и такъ пережарила мясо, что я не могла найти кусочка, который можно было бы дать больному внучку Нанси Поль. Сознаюсь, я была очень огорчена этимъ, и можетъ-быть, васъ поразитъ то, что я сказала… дйствительно, я, кажется, не права въ этомъ… но я сказала ей, что у меня такая же душа, какъ и у ней, и еслибъ я могла спастись тмъ, что все сидла и не думала бы ни о чемъ, и не длала бы своей обязанности, то, по моему мннію, я имла такое же право, какъ и она, спасти мою душу. Вотъ все посл обда я просидла совершенно-тихо и ничего не длала, это было для меня истиннымъ наслажденіемъ: очень-часто я бываю такъ занята, что не молюсь, какъ бы слдовало. То одинъ хочетъ меня видть, то другой, то надобно посмотрть за домомъ, или за кушаньемъ, или за сосдями. Такимъ-образомъ, когда наступило то время, въ какое мы обыкновенно пьемъ чай, входитъ ко мн моя двушка, съ горбомъ на спин.

— Вы заказали фунтъ масла?

— Нтъ, Салли, сказала я, покачавъ головой: — сегодня утромъ я не проходила мимо фермы Геля, а посл обда я была занята духовными предметами.

— Теперь вамъ надобно знать, что наша Салли страстная охотница до чая и хлба съ масломъ, такимъ-образомъ сухой хлбъ былъ ей не по вкусу.

— Я очень-рада, отвчала наглая плутовка: — что вы сдлались благочестивы. Вы, вроятно, обязаны этимъ моимъ молитвамъ.

— Я ршилась не давать ей никакого объясненія касательно масла, какъ недуховнаго предмета, между-тмъ она не выходила изъ комнаты и желала спросить позволенія сбгать за нимъ. Но я промолчала и сама пола сухаго хлба, разсуждая о томъ, какое отличное пирожное я могла сдлать для крошечнаго Бена Поля на кусочк масла, который мы сберегли. Когда Салли напилась чаю безъ масла и была въ весьма дурномъ расположеніи духа, то я спокойно сказала ей:

— Завтра, Салли, ты постарайся хорошо изрубить мясо, помни о масл и въ то же время позаботься о нашемъ спасеніи. Я не понимаю, почему нельзя выполнить все это. Но она снова заговорила о другомъ и я не сомнваюсь, что мистеръ Грей научитъ ее считать меня потерянной овцой.

Мн приходилось очень-часто слышать отзывы о мистер Гре то отъ одного лица, то отъ другаго. Вс говорили противъ него, называли его виновникомъ всякаго зла, проповдникомъ новыхъ ученій и какого-то идеальнаго образа жизни (конечно, куда бы ни вела леди Ледлоу, мистрисъ Медликоттъ и Адамсъ непремнно слдовали за нею, и вліяніе, которое имла на нихъ миледи, выражалось въ каждой изъ нихъ различно), такъ что я, наконецъ, стала считать его истиннымъ орудіемъ зла и надялась замтить на его лиц признаки высокомрія, надменности и дерзости. Я не видла его уже нсколько недль, и когда, однажды утромъ, онъ вошелъ въ голубою гостиную, куда перенесли меня на нкоторое время для перемны, то я была чрезвычайно-удивлена, увидвъ передъ собою невиннаго и робкаго молодого человка, который, при нашемъ неожиданномъ tte—tte сконфузился больше меня. Онъ, казалось, похудлъ, его глаза были живе обыкновеннаго, выраженіе лица озабоченне, онъ краснлъ еще чаще прежняго. Я старалась начать съ нимъ разговоръ, сознавая, къ моему удивленію, что была спокойне его, но, очевидно, онъ былъ занятъ своими мыслями и отвчалъ мн только односложными словами.

Вскор въ комнату вошла миледи. Мистеръ Грей сконфузился и покраснлъ еще больше, но тотчасъ же приступилъ къ занимавшему его предмету.

— Миледи, моя совсть не позволяетъ мн больше быть спокойнымъ при вид, что дти людей, живущихъ въ этой деревн, остаются почти въ язычеств. Я долженъ ршиться на что-нибудь, чтобъ измнить ихъ положеніе. Я очень-хорошо вижу, что вы, миледи, порицаете многіе планы, которые пришли мн на умъ, несмотря на то, я, однакожь, долженъ сдлать что-нибудь, и я пришелъ къ вамъ, миледи, почтительно, но твердо просить у васъ совта что мн длать.

При этихъ словахъ глаза его наполнились слезами.

Но мн кажется, что не слдуетъ напоминать людямъ о намреніи, на которыя они не согласились однажды, если вы хотите, чтобъ они измнили эти мннія. Мистеръ Грей, къ сожалнію, поступилъ съ миледи совершенно наоборотъ, и хотя-миледи не была упряма, она, однакожь, не отступала отъ своего мннія.

Нсколько минутъ длилось молчаніе.

— Вы требуете, чтобъ я внушила вамъ средства противъ зла, о существованіи котораго я ничего не знаю, отвчала она съ холодною вжливостью.— При мистер Моунтфорд я не слышала подобныхъ жалобъ, всякій разъ, когда я вижу деревенскихъ дтей — а они но той или другой причин приходятъ сюда въ домъ довольно-часто — они ведутъ себя хорошо и прилично.

— О, миледи! можете ли вы судить по этому? сказалъ онъ, прерывая миледи.— Ихъ пріучаютъ уважать васъ во всемъ, въ слов и въ дл, вы для нихъ высшее существо въ жизни, они не имютъ и понятія о томъ, что можетъ быть кто-нибудь выше васъ.

— Помилуйте, мистеръ Грей, сказала миледи, улыбаясь: — эти дти, значитъ, достойны одной только похвалы. Они приходятъ сюда четвертаго іюня, пьютъ за здравіе его величества, получаютъ сладкое пирожное и (что можетъ засвидтельствовать Маргарита Даусенъ) съ большимъ любопытствомъ и уваженіемъ расматриваютъ портреты королевской фамиліи, которые я имъ показываю.

— Но, миледи, я забочусь о томъ, что выше мірскихъ достоинствъ.

Миледи покраснла, замтивъ ошибку, она сама была дйствительно благочестива. Между-тмъ, когда она снова заговорила, мн показалось, что ея голосъ сдлался рзче прежняго.

— Въ подобномъ недостатк благоговнія виноватъ пасторъ. Вы должны извинить меня, мистеръ Грей, если я говорю прямо.

— Миледи, я прошу и желаю, чтобъ со мной говорили откровенно. Я самъ не привыкъ къ церемоніямъ и формамъ, которыя, по моему мннію, приняты въ вашемъ званіи, миледи, и которыя не позволяютъ моему вліянію достигнуть насъ. Между лицами, съ которыми я жилъ до этого времени, существовало обыкновеніе откровенно высказывать то, что мы чувствовали. Такимъ-образомъ, я вовсе не требую отъ васъ извиненіи въ томъ, что вы говорили прямо, а отвчу на ваши слова, что пасторъ виноватъ чрезвычайно, если дти его прихода бранятся, клянутся, грубы и невжественны, а нкоторыя изъ нихъ не знаютъ даже имени Бога. Эта вина лежитъ на мн, какъ на пастор прихода, лежитъ на моей душ тяжелымъ гнетомъ, положеніе съ каждымъ днемъ становится хуже-и-хуже. Я ршительно не понимаю, какимъ образомъ сдлать добро дтямъ, которыя бгутъ отъ меня, какъ отъ чудовища, и которыя, когда выростутъ, будутъ способны на всякое преступленіе… Вы, кажется мн, всемогущи, на сколько то позволяетъ матеріальная власть… вамъ миледи, извстна одна лишь поверхность вещей, вы вовсе не знаете того, что происходитъ въ вашей деревн .ни пришелъ просить, чтобъ вы дали мн совтъ и также наружную помощь, какою вы можете располагать.

Мистеръ Грей во время своей рчи нсколько разъ вставалъ и садился какъ-бы въ нервическомъ раздраженіи, послднія же его слова прервалъ сильный кашель, посл котораго онъ дрожалъ всмъ тломъ.

Миледи велла подать стаканъ воды и, казалось, чувствовала состраданіе къ пастору.

— Мистеръ Грей, сказала она: — я вижу, что вы нездоровы, вотъ почему дтскіе проступки представляются вамъ положительнымъ зломъ. Все намъ обыкновенно представляется въ преувеличенномъ вид, когда наше здоровье нсколько разстроено. Мн разсказываютъ, что вы проявляете свою дятельность всюду, вы мучите себя работою и, вслдствіе этого, считаете всхъ насъ хуже, чмъ мы на самомъ дл.

И миледи съ любезною и веселою улыбкою обратилась къ мистеру Грею, который, красня, старался перевести духъ. Я уврена, что теперь, когда они находились другъ противъ друга, миледи совершенно забыла о томъ, какъ оскорбилась она его поступками, услышавъ о нихъ отъ другихъ, и дйствительно, чье сердце не смягчилось бы при вид этого молодаго, почти отроческаго лица, имвшаго такое озабоченное и печальное выраженіе?

— О, миледи, что жь мн длать? спросилъ онъ, откашлявшись, съ смиреннымъ видомъ, который было бы трудно представить себ.— Зло этого міра выше моихъ силъ. Я могу сдлать такъ мало. Все тщетно. Еще сегодня…

И снова возвратились къ нему кашель и волненіе.

— Дорогой мистеръ Грей! сказала миледи (за день передъ тмъ я не поврила бы, чтобъ она могла назвать его дорогимъ):— вы должны послушаться совта старой женщины касательно васъ самихъ. Въ настоящее время вы не можете предпринять ничего, вы должны только заботиться о вашемъ здоровь. Успокойтесь и переговорите съ докторомъ — я пришлю къ вамъ моего доктора — и когда вы совершенно поправитесь, то сами увидите, что преувеличивали зло.

— Нтъ, миледи, я не могу успокоиться. Зло существуетъ, и его существованіе лежитъ на моихъ плечахъ тяжелымъ камнемъ. У меня нтъ мста, въ которомъ я могъ бы собирать дтей и учить ихъ тому, что необходимо для спасенія. Комнаты въ моемъ собственномъ дом слишкомъ-малы длятого, но я все-таки собиралъ дтей въ нихъ. У меня есть собственныя деньги, какъ вамъ извстно, миледи, я старался получить участокъ арендной земли, на которой хотлъ выстроить школу на свои собственныя деньги. Адвокатъ вашъ, миледи, по вашимъ наставленіямъ указываетъ на какія-то старыя феодальныя права, по которымъ не позволяется возводить никакое строеніе на арендной земл безъ разршенія владтельницы помстья. Все это, можетъ-быть, весьма-справедливо, но поступать такимъ образомъ жестоко… то-есть, еслибъ вамъ, миледи, было извстно — (а вамъ конечно, это не извстно) — настоящее духовное и нравственное состояніе моихъ бдныхъ прихожанъ. И теперь я пришелъ длятого, чтобъ узнать, какъ мн поступать?.. Успокоиться! Я не могу успокоиться въ то время, какъ дти, которыхъ мн удалось бы, можетъ-быть, снасти, остаются при своемъ невжеств, богохульств, духовной нечистот и жестокости. Во всей деревн извстно, что вы, миледи, порицаете мои усилія и противитесь исполненію всхъ моихъ плановъ. Если вы считаете ихъ дурными, безразсудными, неудобоисполнимыми (я былъ студентомъ, жилъ въ коллегіи и находился до настоящаго времени только въ обществ людей благочестивыхъ, такимъ-образомъ я не могу считать себя лучшимъ судьей, потому-что не знаю гршной человческой природы), то сообщите мн лучшіе и умнйшіе проекты, при помощи которыхъ я могъ бы достигнуть своей цли, но не заставляйте меня успокоиться, между-тмъ какъ дьяволъ окружаетъ меня и похищаетъ у меня души.

— Мистеръ Грей, сказала миледи:— въ томъ, что вы сказали, есть, можетъ-быть, доля правды. Я не отрицаю этого, хотя и думаю, что вы слишкомъ преувеличиваете все въ настоящее время, когда вы такъ нездоровы и такъ взволнованы. Я уврена — и въ этомъ убдилъ меня опытъ довольно-продолжительной жизни — я уврена, что воспитаніе приноситъ дурныя послдствія, если расточается безъ разбору. Оно длаетъ низшіе классы неспособными къ выполненію своихъ обязанностей, къ которымъ они были призваны Богомъ, обязанностей, состоящихъ въ покорности лицамъ, получившимъ власть надъ ними, въ довольств тмъ положеніемъ, которое Богу угодно было назначить имъ, и въ смиренномъ и почтительномъ поведеніи передъ всми лучшими людьми. Уже прежде я довольно-ясно высказала вамъ мое убжденіе и не одобрила нкоторыхъ вашихъ идей. Посл этого вы поймете, съ какимъ неудовольствіемъ узнала я, что вы арендовали ригу у фермера Геля и начали класть фундаментъ для постройки школы. Вы сдлали все это безъ моего позволенія, которое вы должны были испросить у меня по закону, какъ у владтельницы арендованной фермеромъ Гелемъ земли, а также и изъ вжливости. Я остановила дло, которое, по моему мннію, принесло бы вредъ деревн, народонаселенію, въ которомъ я принимаю такое же участіе, какъ и вы. Какимъ образомъ чтеніе, письмо и таблица умноженія, если вы захотите преподавать и ее, могутъ искоренить богохульство, духовную нечистоту и жестокость? Я должна сказать вамъ, мистеръ Грей, что, при теперешнемъ состояніи вашего здоровья я не хочу выражаться объ этомъ предмет такъ строго, какъ выразилась бы въ другое время. Мн кажется, что книга значатъ въ этомъ дл очень-немного, важне всего — характеръ, а характеръ не образуется книгами.

— Я не думаю о характер, я думаю о душ. Я долженъ пріобрсть вліяніе надъ этими дтьми, иначе что будетъ съ ними на томъ свт? Я долженъ позаботиться прежде о томъ, чтобъ получить надъ ними большую власть, которую они были бы въ-состояніи оцнить прежде чмъ начнутъ слушать меня. Въ настоящее время, они обращаютъ вниманіе только на физическую силу, а у меня нтъ ея.

— Но, мистеръ Грей, по вашимъ собственнымъ словамъ, они боятся меня.

— Они никогда не ршатся сдлать то, что будетъ вамъ непріятно, миледи, если только будутъ знать, что это дойдетъ до вашего свднія, но если они могутъ скрыть это отъ васъ, то хотя они и будутъ уврены, что такое-то поведеніе будетъ вамъ непріятно, они тмъ не не мене будутъ вести себя дурно.

— Мистеръ Грей, произнесла миледи съ нкоторымъ удивленіемъ и гнвомъ: — они и ихъ отцы въ числ нсколькихъ поколній жили въ помстьяхъ Генбри.

— Все это такъ, миледи, но я говорю вамъ истину, вы можете врить мн или не врить.

Затмъ наступило молчаніе. Миледи, казалось, была въ нкоторомъ безпокойств и смущеніи, мистеръ Грей, повидимому, былъ чрезвычайно утомленъ и не имлъ никакой надежды на успхъ.

— Итакъ, миледи, сказалъ онъ, наконецъ, вставая: — вы ничего не можете посовтовать мн для улучшенія порядка вещей, существующаго, какъ я васъ увряю, въ вашихъ помстьяхъ и между вашими арендаторами. Но вы, вроятно, позволите мн пользоваться въ день субботній большою ригою фермера Геля. Онъ даетъ мн ее, если вы, миледи, изъявите на то согласіе.

— Вы теперь не въ-состояніи предпринять никакую необыкновенную работу (и дйствительно во все время разговора онъ очень-сильно кашлялъ). Дайте мн время подумать объ этомъ. Скажите мн, чему вы будете учить дтей. Вы, между-тмъ, позаботьтесь о вашемъ здоровь и возстановите силы. Вамъ не будетъ хуже отъ того, что вы оставите это дло въ моихъ рукахъ на нсколько времени.

Миледи говорила очень-благосклонно, но онъ былъ слишкомъ взволнованъ, чтобъ замтить ея благосклонность. Мысль объ отсрочк очевидно раздражала его еще боле. Я слышала, какъ онъ произнесъ:

— А у меня такъ мало времени для исполненія этого дла. Господи! да не обратится на меня этотъ грхъ.

Миледи въ это время разговаривала съ старикомъ дворецкимъ, за которымъ, по ея знаку, я послала незадолго передъ тмъ. Окончивъ разговоръ, она обратилась къ пастору.

— Мистеръ Грей, я вспомнила, что у меня есть нсколько бутылокъ мальвазіи, тысяча-семьсотъ-семьдесятъ восьмаго года. Мальвазія, какъ, можетъ-быть, вамъ извстно, считалась обыкновенно врнымъ средствомъ противъ кашля, происходящаго отъ слабости. Позвольте мн прислать къ вамъ полдюжины бутылокъ, поврьте, вы будете гораздо-веселе смотрть на жизнь и ея обязанности прежде, нежели выпьете все это вино, въ-особенности же, если согласитесь поговорить съ докторомъ Треворомъ, который будетъ у меня въ-теченіе этой недли. Къ тому времени, когда вы будете въ-состояніи приняться за работу, я постараюсь пріискать средства къ тому, чтобъ дти не произносили такихъ дурныхъ словъ и не безпокоили васъ

— Миледи, это грхъ, а не безпокойство. Мн хотлось бы, чтобъ вы поняли меня.

Онъ очевидно терялъ терпніе, онъ былъ слишкомъ-слабъ, истощенъ, нервы его раздражены.

— Я совершенно-здоровъ, я могу приняться за работу завтра же, я буду длать что-нибудь, потому-что я не въ-состояніи мучиться доле при мысли о томъ, какъ мало я длаю. Мн ненужно вашего вина. Дайте мн свободу дйствовать въ томъ смысл, какой я считаю справедливымъ, и тогда мои силы возстановятся скоре. Но это безполезно. Мн назначено судьбою только отягощать землю — извините, миледи, за это выраженіе.

Онъ всталъ, голова у него кружилась. Миледи, судя по выраженію ея лица, была глубоко тронута и нимало не оскорблена. Онъ протянулъ ей руку, и я могла видть, что она взяла ее посл нкотораго раздумья, потомъ онъ посмотрлъ на. меня и, казалось, теперь только замтилъ мое присутствіе, онъ протянулъ руку ко мн, въ нершительности опустилъ ее, потомъ снова подалъ свою влажную руку, подержалъ въ ней мою съ минуту и вышелъ изъ комнаты.

Леди Ледлоу была недовольна и имъ и собою. Я сама была недовольна результатомъ ихъ свиданія. Но миледи, конечно, не стала высказывать свои мысли объ этомъ предмет, а я, съ своей стороны, очень-хорошо понимала, что не должна говорить, если она молчала. Она подошла ко мн и очень-нжно приласкала меня, ея ласки и воспоминаніе о болзненномъ лиц мистера Грея, на которомъ ясно выражалось отчаяніе и обманутыя надежды, чуть не заставили меня заплакать.

— Вы устали, дитя мое, сказала миледи.— Подите въ мою комнату и лягьте тамъ. Медликоттъ также придетъ туда, мн надобно посовтоваться съ ней о томъ, какія укрпляющія средства послать этому бдному молодому человку, который убиваетъ себя своею чрезмрною совстливостью.

— О, миледи!.. воскликнула я и остановилась.

— Что? спросила она.

— Еслибъ вы только позволили ему располагать ригою фермера Геля, то это принесло бы ему большую пользу, нежели вс другія средства.

— Что вы, милая моя! сказала она, но безъ малйшаго неудовольствія:— въ настоящее время онъ не въ-состояніи заниматься ничмъ. Я напишу тотчасъ нсколько словъ доктору Тревору.

Полчаса спустя посл этого разговора мы приготовляли различныя средства для бднаго мистера Грея. Въ это время Медликоттъ, обращаясь къ миледи, сказала:

— Слышали вы, миледи, что Герри Грегсенъ упалъ съ дерева и сломалъ себ берцовую кость, такъ-что, вроятно, останется калкою на всю жизнь?

— Герри Грегсенъ! черноглазый мальчикъ, который прочелъ письмо! Вотъ, все это происходитъ отъ излишняго ученія!

XI.

Но я не понимаю, какимъ образомъ миледи могла думать, что излишнее ученіе было виновно въ несчастіи Герри Грегсена, мальчикъ сломалъ ногу при слдующихъ обстоятельствахъ:

Мистеръ Горнеръ, здоровье котораго стало замтно упадать посл смерти жены, очень привязался къ Герри Грегсену. Мистеръ Горнеръ обращался со всми холодно и, когда находился въ своемъ лучшемъ расположеніи духа, говорилъ только то, что было необходимо. Въ послднее время, нкоторыя обстоятельства сильно огорчали его. Онъ имлъ нкоторыя основанія тревожиться на счетъ положенія длъ миледи (о чемъ я, впрочемъ, не знала), потомъ, онъ былъ очень огорченъ ея капризомъ (такъ онъ выразился однажды нечаянно), который состоялъ въ томъ, что она дала ему въ писцы миссъ Галиндо. Не смотря на то, онъ всегда дружески, хотя и но своему обыкновенію холодно. обращался съ миссъ Галиндо, а послдняя предавалась новому занятію съ необыкновенными прилежаніемъ и точностію, только иногда она жаловалась мн на заказы, которыя получала и которыя не имла возможности выполнить, потому что занималась у леди Ледлоу.

Изъ всхъ живыхъ существъ холодный мистеръ Горнеръ, можно сказать, былъ привязанъ къ одному только Герри Грегсену. Въ отношеніи къ миледи, онъ былъ врный и ревностный слуга, усердно заботившійся о ея интересахъ и не щадившій труда для увеличенія доходовъ. Но такъ-какъ мистеръ Горнеръ былъ человкъ проницательный и ловкій, то онъ часто бывалъ не доволенъ странными мнніями миледи, на которыхъ послдняя настаивала упрямо, хотя спокойно и вжливо, и на которыя не имли ни малйшаго дйствія доказательства, основывавшіяся только на дловыхъ соображеніяхъ. Хотя это безпрестанное противодйствіе видамъ мистера Горнера и не уничтожало искренняго уваженія, которое питали другъ къ другу миледи и ея управляющій, тмъ не мене оно не допускало, чтобъ въ отношенія обоихъ проникло боле теплое чувство расположеніи. Какъ ни странно это обстоятельство, но я должна повторить, что единственнымъ существомъ, къ которому мистеръ Горнеръ, шил смерти своей жены, по-видимому питалъ любовь, былъ мальчикъ Герри Грегсенъ, имвшій большіе живые глаза, взъерошенные волосы, падавшіе на самые глаза, и съ перваго взгляда очень походившій на собаку изъ породы таксъ. Мальчикъ, въ половину цыганенокъ, и настоящій браконьеръ, какимъ считали его многіе, питалъ къ молчаливому, уважаемому и холодному мистеру Горнеру теплую привязанность собаки, на которую походилъ, и сопровождалъ его всюду. Я полагаю, что эти признаки привязанности со стороны Герри Грегсена расположили мистера Горнера въ пользу мальчика. На первыхъ порахъ, управляющій обратилъ вниманіе на мальчика, какъ на лучшее орудіе для исполненія своей цли, очень, можетъ быть, что еслибъ Герри не былъ почти такъ же хитеръ, какъ мистеръ Горнеръ самъ, и по природ своей и по опыту, управляющій не взялъ бы его къ себ, хотя бы мальчикъ обнаруживалъ такую-же привязанность къ нему.

Но мистеръ Горнеръ былъ молчаливъ даже и съ Герри. Ему, однакожь, было пріятно видть, что мальчикъ понималъ его во многомъ очень-скоро, что его маленькій ученикъ тотчасъ-же схватывалъ свднія, которыя онъ сообщалъ ему, и берегъ ихъ какъ золото, ему было пріятно видть, что около него было существо ненавидвшее людей и вещи, которыхъ особенно не любилъ мистеръ Горнеръ, и почитавшее и уважавшее все то, что уважалъ онъ. У мистера Горнера никогда не было дтей, и у него безсознательно стала развиваться отеческая любовь къ Герри Грегсену. Изъ разговора людей, который мн удалось слышать нсколько разъ, я могла догадываться, что мистеръ Горнеръ тайно и почти безсознательно надялся воспитать Герри Грегсена такъ, чтобъ онъ сначала былъ писцомъ, потомъ его помощникомъ, а наконецъ и его преемникомъ въ управленіи помстьями Генбри.

Немилость миледи, которую навлекъ на себя Герри за то, что прочелъ письмо, была для мистера Горнера сильнымъ ударомъ, хотя но его ровному и холодному обращенію никто но могъ предполагать это, даже сама леди Ледлоу.

Вроятно, Герри получилъ въ то время краткій, но грозный выговоръ отъ мистера Горнера, который былъ всегда строгъ даже съ тми, кого любилъ больше другихъ. Но нсколько суровыхъ словъ не могли устрашить или даже уменьшить привязанность Герри. По дошедшимъ до меня слухамъ я знала, что Герри сопровождалъ мистера Горнера, когда послдній отправился на мызу, въ тотъ же самый день, какъ получилъ выговоръ, управляющій показывалъ видъ, будто не замчаетъ его присутствія, но я уврена, что ему было бы весьма-непріятно, еслибъ мальчикъ не сопровождалъ его. Вотъ какъ это случалось обыкновенно, такъ мн разсказывали. Мистеръ Горнеръ никогда не приказывалъ Герри идти съ нимъ, никогда не благодарилъ его за то, что онъ шелъ съ нимъ или преслдовалъ его по пятамъ, охотно исполнялъ его порученія, прямо, какъ ворона, летлъ къ назначенному мсту и возвращался къ мистеру Горнеру какъ-можно скоре. Если же Герри не было съ нимъ, то мистеръ Горнеръ никогда не спрашивалъ о причин его отсутствія у людей, которые могли знать, задержалъ-ли его отецъ или онъ былъ занятъ какимъ-нибудь особеннымъ дломъ, онъ также никогда не спрашивалъ самого Герри, гд онъ былъ. Но поселяне, хорошо знавшіе мистера Горнера, разсказывали миссъ Галиндо, что управляющій гораздо-скоре замчалъ какія-нибудь упущенія и бывалъ гораздо строже въ т дни, когда его не сопровождалъ Герри.

Миссъ Галиндо была почти единственнымъ моимъ источникомъ, откуда я получала извстія о томъ, что происходило въ имніи. Она разсказала мн также подробности несчастій, случившагося съ бднымъ Герри.

— Видите-ли, моя милая, говорила она: — маленькій браконьеръ почувствовалъ какую-то странную привязанность къ моему господину.

Этимъ именемъ называла миссъ Галиндо мистера Горнера, когда говорила со мною, съ того времени, какъ по ея словамъ, она была назначена къ нему писцомъ.

— Еслибъ я могла располагать двадцатью жизнями, я принесла бы вс до одной въ жертву этому доброму, сдому, честному, строгому старику. Но у каждаго свой вкусъ, и вотъ этотъ маленькій сынъ цыгана-мдника готовъ сдлаться рабомъ моего господина и, что довольно странно, мой господинъ, который, я должна была бы сказать это прежде, никогда не обратилъ бы вниманія на сынишка и его семейство, мой господинъ, какъ разсказывали мн, очень расположенъ къ мальчику, еслибъ онъ не боялся навлечь на себя гнвъ миледи, то сдлалъ бы изъ мальчика лапища, какъ говоритъ здшній народъ. Какъ бы то ни было, недавно вечеромъ забыли отнести на почту письмо, повидимому, очень-важное…. Я не могу сообщить вамъ, моя милая, содержаніе письма, хотя оно мн очень-хорошо извстно, но служба, какъ дворянство, ‘обязываетъ’, и вы должны поврить мн не-слово, что письмо было важное, и я удивляюсь, какъ мой господинъ могъ забыть о такомъ письм… Бдный, добрый, аккуратный мистеръ Горнеръ очень перемнился со смерти своей жены… Казалось, это обстоятельство очень озабочивало его. Это было еще непріятне въ особенности потому, что онъ самъ былъ виноватъ. Видите — ли, если я сдлаю какую-нибудь ошибку, то обыкновенно принимаюсь бранить кого нибудь другаго, — это служитъ для меня большимъ облегченіемъ, но мой господинъ, я полагаю, никогда и не подумалъ бы сдлать это. Такимъ образомъ, онъ не могъ пить чай и былъ весьма-печаленъ и разстроенъ. Нашъ маленькій мальчикъ, замтивъ это, всталъ съ своего мста, какъ пажъ въ старой баллад, и сказалъ, что онъ изъ всхъ силъ побжитъ къ Комберфорду и постарается прибыть туда еще до сдачи сумокъ съ письмами. Мой господинъ далъ ему письмо, и до слдующаго утра никто боле не слыхалъ о бдномъ мальчик: отецъ думалъ, что его сынъ спалъ въ риг мистера Горнера, какъ это нердко случалось, а мой господинъ очень-естественно думалъ, что мальчикъ ушелъ къ отцу.

— И онъ упалъ въ старую каменоломню, не правда-ли?

— Да. Мистеръ Грей приходилъ сюда для того, чтобъ посердить миледи своими вновь-выдуманными планами, сколько я могла понять, онъ не могъ настоять на своемъ и былъ очень разстроенъ, такимъ образомъ, онъ отправился домой дорогой позади домовъ, а не черезъ деревню, гд поселяне могли бы замтить, что ихъ пасторъ былъ чмъ-то опечаленъ. Оказалось, что онъ къ счастью выбралъ эту дорогу… я не боюсь говорить и даже думать такъ, хотя это, можетъ-быть, походитъ на ученіе методистовъ. потому что. когда мистеръ Грей проходилъ мимо каменоломни, то услышалъ стонъ, онъ сначала подумалъ, что туда упалъ ягннокъ, остановился и снова услышалъ стонъ, тутъ онъ взглянулъ внизъ и увидлъ Герри. Держась за втви деревьевъ, онъ осторожно спустился на слой, гд лежалъ Герри полумертвый, съ переломленной ногой. Онъ лежалъ здсь съ прошлой ночи, онъ возвращался домой и хотлъ сказать своему господину, что доставилъ письмо на почту во время, когда его привели въ себя, то его первыя слова были (миссъ Галиндо старалась не заплакать, произнося эти слова), ‘я пришелъ во-время и собственными глазами видлъ, какъ письмо положили въ мшокъ.’

— Но гд онъ теперь? спросила я.— И какимъ образомъ вытащилъ его оттуда мистеръ Грей?

— Въ томъ-то и дло, душа моя. Старый джентльменъ… или, говоря по-просту: дьяволъ не такъ черенъ, какъ онъ изображается на картинкахъ, и мистеръ Грей обладаетъ добрыми качествами, что я говорила, уже не разъ, иногда-же, если онъ шелъ противъ меня, я говорила, что не могу терпть его и что, но моему мннію, онъ заслуживаетъ наказанія хуже вислицы. Онъ взялъ бднаго мальчика на руки, какъ маленькаго ребенка, и поднялся съ нимъ по большимъ слоямъ, которые въ прежнее время служили ступенями, за тмъ онъ осторожно и нжно положилъ его на траву, побжалъ домой за помощью и за дверью, принесъ его къ себ въ домъ и положилъ на свою кровать, но тамъ ужь только замтили, что онъ былъ весь въ крови… въ собственной крови… онъ какъ-то при переноск повредилъ себ кровеносный сосудъ, и вотъ онъ лежитъ теперь въ своей маленькой гостиной, блдный и безъ движенія, какъ мертвецъ, а нашъ мальчишка лежитъ на постел самого мистера Грея, ему вправили ногу и онъ спитъ крпкимъ сномъ, какъ будто ему не нужно было и привыкать къ полотнянымъ простынямъ и къ перин. Дйствительно, теперь, когда онъ почти-поправился, я не могу равнодушно смотрть на то, что онъ лежитъ на постел, гд долженъ лежать мистеръ Грей. Помните, что предвщала всегда миледи, если у насъ смшаются сословія? теперь это и случилось.

— Бдный мистеръ Грей! произнесла я, вспомнивъ о его красномъ лиц и лихорадочныхъ, безпокойныхъ жестахъ, когда онъ былъ въ послдній разъ у миледи, за часъ до того времени, какъ онъ увидлъ Герри въ каменоломн. И я сообщила миссъ Галиндо, что пасторъ показался мн очень-больнымъ.

— Да, сказала она.— Но той же причин миледи послала за докторомъ Треворомъ. И это было удивительное счастіе, потому что онъ взялъ въ руки этого стараго осла Принса и наблюдалъ за тмъ, чтобъ онъ не надлалъ ошибокъ.

Подъ старымъ осломъ Принсомъ разумлся деревенскій хирургъ, мистеръ Принсъ, съ которымъ миссъ Галиндо была на ножахъ, они часто встрчались въ избахъ, гд были больные, миссъ Галиндо имла свои странныя лекарства, на которыя мистеръ Принсъ, со своею большою фармакопеею, смотрлъ съ безграничнымъ презреніемъ, и слдствіемъ ихъ ссоръ было то, что не задолго до времени, о которомъ а говорю, мистеръ Принсъ постановилъ себ нкоторымъ образомъ за правило — отказываться отъ посщенія тхъ больныхъ, которые принимали къ себ миссъ Галиндо. Но рецепты и визиты миссъ Галиндо не стоили ничего, она обыкновенно лечила одними кухонными средствами, такимъ образомъ, хотя она всегда бранилась за то или за другое, когда приходила куда-нибудь, въ случа болзни, однакожь, къ ней обращались охотне, нежели къ мистеру Принсу.

— Да, старый оселъ принужденъ переносить мое присутствіе и быть вжливымъ со мною, потому что я, видите-ли, пришла туда первая и нкоторымъ образомъ распорядилась всмъ, между-тмъ, этотъ оселъ очень-желаетъ ходить за пасторомъ и имть консультаціи съ такимъ значительнымъ городскимъ врачемъ, каковъ докторъ Треворъ. А докторъ Треворъ уже съ давнихъ норъ очень расположенъ ко мн (она тихонько вздохнула, когда-нибудь я объясню вамъ причину ея вздоха) и обходится со мною чрезвычайно-вжливо и почтительно, вотъ и этотъ оселъ, чтобъ не показаться дуракомъ и невжей, также кланяется мн, хотя это ему вовсе не по-нутру, онъ состроилъ такую гримасу, какъ-будто услышалъ царапанье грифеля по аспидной доск, когда я сказала доктору Тревору, что намрена провести ночь у обоихъ больныхъ мальчиковъ — иногда мистеръ Грей, право, сюитъ того, чтобъ его называли мальчикомъ, и въ добавокъ очень занятымъ собою.

— Но какъ же будете вы сидть по-ночамъ, миссъ Галиндо? вдь это чрезвычайно утомитъ васъ.

— Это ничего. Видите-ли, тамъ находится мать Грегсена, которую нужно успокоивать, она сидитъ у своего сына, тоскуетъ и рыдаетъ, такъ, что можетъ безпокоить мистера Грея, потомъ, надобно посмотрть, чтобъ никто не тревожилъ мистера Грея, докторъ Треворъ сказалъ, что жизнь нашего пастора зависитъ отъ этого, одному надобно давать лекарство, другому — длать перевязки, потомъ надо гнать эту дикую толпу цыганъ, братьевъ и сестеръ, и удерживать отца, чтобъ онъ не надодалъ своею излишнею благодарностью мистеру Грею, который не любитъ этого… кто-же будетъ длать это все, кром меня? Единственная служанка тамъ — старая, хромая Бетти, которая жила прежде у меня и отошла отъ меня, потому, что по ея словамъ, я всегда надодала ей своей болтовней… я согласна, что ея отзывъ былъ почти справедливъ, но ей не слдовало говорить этого: правду лучше всего слдуетъ оставлять на дн колодезя… что-же можетъ она сдлать?.. притомъ-же она глухая?

И миссъ Галиндо, дйствительно, привела въ исполненіе свое намреніе. Тмъ не мене она каждое утро была на своемъ посту, нсколько сурове и молчаливе обыкновеннаго, но первому нельзя было и удивляться, а послднему можно было только радоваться.

Леди Ледлоу чрезвычайно безпокоилась и о мистер Гре, и о Герри Грегсен. Болзнь или несчастіе кого-либо всегда вызывали въ ней сочувствіе и состраданіе, но въ настоящемъ случа она была озабоченне обыкновеннаго — она чувствовала, что разсталась съ ними въ послдній разъ… какъ мн назвать это? ‘не дружески’ — но это слово не выражаетъ чувства, которое могло существовать между леди Ледлоу и маленькимъ посломъ-бродягой, сошедшимся съ ней только однажды… что еслибъ она знала о близкомъ несчастій обоихъ, то иначе разсталась бы съ ними. Доктору Тревору было поручено пользоваться совтами лучшихъ врачей, которыхъ только можно было найти въ графств, онъ приказывалъ соблюдать діэту, и кушанья приготовлялись подъ личнымъ надзоромъ мистриссъ Медликотть и отсылались изъ замка въ домъ пастора. Мистеръ Горнеръ, съ своей стороны, сдлалъ подобныя-же распоряженія, по-крайней-чр, относительно Герри Грегсена, такимъ-образомъ, въ совтникахъ и лекарствахъ недостатка не было. На вторую ночь мистеръ Горнеръ непремнно хотлъ самъ принять надзоръ за больными, и дйствительно, онъ сидлъ и храплъ всю ночь у постели Герри, между-мъ, какъ бдная, утомленная мать лежала у своего ребенка, думая, что она бодрствуетъ надъ нимъ, а на самомъ дл, погруженная въ глубокій сонъ, такъ разсказывала намъ миссъ Галиндо. Миссъ Галиндо, убжденная въ томъ, что никто не уметъ ходить за больными лучше ея, накинула ночью капотъ и салопъ, осторожно прокралась по деревенской улиц, погруженной въ глубокую тишину и вошла въ домъ въ ту самую минуту, когда мистеръ Грей тщетно старался достать чашку ячменной воды, которую поставилъ мистеръ Горнеръ на слишкомъ далекое разстояніе.

Но болзни мистера Грея, къ намъ былъ присланъ на время викарій, человкъ весьма-странный, онъ торопился въ продолженіе всей службы, а между-тмъ имлъ время на то, чтобъ встать на дорог миледи и поклониться ей, когда она выходила изъ церкви, и съ такимъ униженнымъ видимъ, что, по моему мннію, онъ готовъ былъ скоре подвергнуться брани или даже побоямъ, нежели остаться незамченнымъ какой-нибудь графиней. Я, однакожь, замтила, что хотя миледи любила и даже требовала, чтобъ ея окружали почтеніемъ и благоговніемъ, которое подобало ей какъ особ значительной — это была нкоторымъ образомъ дань ея званію, отъ которой она не имла никакого личнаго права отказываться или не требовать ея — несмотря на то, миледи, какъ женщина простая, прямая и даже, что касалось ей лично, весьма-скромная, не могла равнодушно смотрть на раболпство мистера Кросса, временнаго викарія. Она питала сильное отвращеніе къ нему, потомучто онъ вчно улыбался и вчно кланялся, немедленно соглашался со всякимъ мнніемъ, которое она только высказывала, однимъ словомъ, въ ту же минуту поворачивался въ ту сторону, куда она направляла его. Я часто упоминала, что миледи не говорила много, она, можетъ-быть, была бы разговорчиве, еслибъ жила между равными себ лицами. Но мы такъ любили ее, что научилось очень-врно понимать вс ея манеры, и я знала, что означали особенные повороты ея головы или сжиманіе ея тонкихъ пальцевъ, такъ-же хорошо, какъ еслибъ она выразилась словами. Я скоро замтила, что миледи была бы очень-рада, еслибъ мистеръ Грей выздоровлъ и продолжалъ исполнять свою обязанность съ тою же совстливостью, которая мучила его самого и безпокоила другихъ, и хотя мистеръ Грей обращалъ на замчанія миледи столько-же вниманія, сколько на мннія обыкновенной женщины, несмотря на то, она очень-хорошо понимала, какимъ умомъ и благородствомъ былъ проникнутъ его разговоръ сравнительно съ разговоромъ мистера Кросса, старавшагося быть только ея отголоскомъ.

Что касается миссъ Галиндо, то она совершенно перешла на сторону мистера Грея съ того времени, какъ стала ходить за нимъ во время болзни.

— Вы знаете, миледи, что я никогда не выдавала себя за женщину, которая повинуется разсудку. Такимъ-образомъ, я вовсе не хочу сказать, какъ я сдлала бы, еслибъ была женщина умная и тому-подобное, что меня убдили въ томъ-или-другомъ доводы мистера Грея. Во-первыхъ, видите ли, бдняжка! онъ вовсе не могъ спорить, онъ даже и не говорилъ, потому-что докторъ Треворъ ршительно запретилъ ему говорить. Слдовательно, онъ и не смлъ начинать споръ! Но я хотла сказать вамъ, вотъ что: если я вижу, что больной человкъ всегда думаетъ только о другихъ и вовсе не заботится о самомъ-себ, если онъ терпливъ, скроменъ… по временамъ даже ужь слишкомъ, такъ я нечаянно услышала его молитву, какъ онъ просилъ Бога помиловать его за-то, что онъ нерадлъ о своей обязанности приходскаго пастора…

Миссъ Галиндо длала страшныя гримасы для-того, чтобъ удержаться отъ слезъ: она сжимала глаза такъ странно, что я непремнно расхохоталась бы надъ нею, еслибъ она не говорила о мистер Гре.

— Если я вижу прямаго, добраго, религіознаго человка, то готова думать, что онъ находится на истинномъ пути и, что мн слдовательно остается только держаться за полу его платья и закрыть глаза, въ-случа, если на нашемъ пути къ царствію небесному мы встртимъ опасныя мста. Такимъ-образомъ, миледи, вы должны извинить меня… если онъ понравится и будетъ думать и говорить только о воскресной школ, то и у меня только это и будетъ на ум… а это будетъ вдвое хуже, потому-что у меня сложеніе крпче, сравнительно съ нимъ, и я говорю и дйствую тверже. Я говорю объ этомъ вамъ миледи, теперь: я думаю, что вы, по своему званію и по другимъ, если смю сказать, боле важнымъ причинамъ, по вашему расположенію ко мн съ-давнихъ-поръ до сегодня… вы, миледи, имете право узнать первыя о томъ, что со мною случилось. Собственно, я не могу сказать, что перемнила свое мнніе, потому-что я и теперь не понимаю, какую пользу принесутъ школы и изученіе азбуки, такъ-же, какъ я не понимала этого и прежде… но такъ-какъ мистеръ Грей требуетъ этого, то я закрываю глаза и перескакиваю черезъ канаву на сторону воспитанія. Я даже сказала Салли, что если она не станетъ заботиться о своемъ дл, а будетъ болтать съ теткою Нелли, то я заставлю ее учить уроки, съ-тхъ-поръ я уже не заставала ее съ старухой Нелли.

Миледи, по-видимому, нсколько оскорбилась тмъ, что миссъ Галиндо согласилась съ мнніемъ мистера Грея въ дл образованія, она, однакожъ, сказала только:

— Конечно, если прихожане пожелаютъ, то мистеръ Грей долженъ основать воскресную школу. Въ-такомъ-случа, я не стану длать препятствія. Я очень сожалю, что не могу мнять свои мннія такъ-же легко, какъ вы.

Миледи, произнося эти слова, принужденно улыбнулась, это не скрылось отъ миссъ Галиндо.

— Вы, миледи, произнесла она посл нкотораго раздумья: — не могли узнать мистера Грея такъ-коротко, какъ я. А это — совсмъ другое дло. Что жь касается прихожанъ, то они во всемъ послдуютъ вашему руководительству, миледи, такимъ-образомъ, нечего и ожидать, что сами они потребуютъ основанія воскресной школы.

— Я никогда и ни въ чемъ не руководила ихъ, какъ вы выражаетесь, миссъ Галиндо, сказала миледи важно.

— Да, вы руководили ихъ, возразила миссъ Галиндо, грубо, но, желая понравиться, тотчасъ-же прибавила:— Прошу извинить, миледи, вы руководили ихъ. Ваши предки жили здсь съ незапамятныхъ временъ и владли землею, на которой жили предки настоящихъ прихожанъ. Вы сами родились среди ихъ и со дня вашего рожденія были для нихъ, такъ-сказать, королевою, они говорятъ, что вы, миледи, были къ нимъ всегда ласковы и снисходительны, ни я предоставляю мистеру Кроссу говорить вамъ, миледи, похвальныя рчи. Вы одн, миледи, руководите мыслями прихожанъ и многихъ изъ нихъ избавляете отъ непріятностей и безпокойствъ, потому-что многіе не могли бы отличить дурное отъ хорошаго, еслибъ имъ приходилось думать за самихъ себя. Противъ этого, впрочемъ, нечего и говорить: пусть будете вы ихъ руководительницею, миледи, еслибъ вы только согласились съ мнніями мистера Грея.

— Въ послдній разъ, когда онъ былъ здсь, произнесла миледи:— я сказала ему, что подущаю объ этомъ. Я могла лучше разсудить объ извстныхъ предметахъ, еслибъ представили ихъ мн одной, а не говорили бы о нихъ безпрестанно.

Миледи произнесла эти слова своимъ обычнымъ мягкимъ тономъ, по съ нкоторымъ нетерпніемъ, она, казалось мн, была очень разстроена, черезъ минуту, однакожь, она переломила себя и сказала:

— Вы не знаете, какъ надодаетъ мистеръ Горнеръ съ этими толками объ образованіи при каждомъ случа. не то, чтобъ онъ много распространялся о немъ, нтъ, этого онъ не длаетъ, но онъ не можетъ не упомянуть объ этомъ предмет.

— Я знаю, миледи, отчего онъ говоритъ объ этомъ, сказала миссъ Галиндо.— Бдный мальчикъ, Герри Грегсенъ, никогда не будетъ въ состояніи заработывать насущный хлбъ физическими трудами, онъ на вкъ останется хромымъ. Мистеръ Горнеръ думаетъ о Герри боле, нежели о комъ-либо за свт… исключая, можетъ-быть, васъ, миледи.

Въ какомъ-же миломъ обществ находилась миледи!

— Онъ иметъ свои собственные планы касательно обученіи Герри, и еслибъ только мистеру Грею удалось учредить школу, то мистеръ Горнеръ и онъ думаютъ, что Герри могъ бы быть школьнымъ учителемъ, такъ-какъ вамъ, миледи, не угодно, чтобъ онъ былъ вамъ полезенъ, какъ писецъ управляющаго. Я желала бы, чтобъ вы, миледи, согласились на этотъ планъ, который такъ близокъ сердцу мистера Грея.

При этихъ словахъ миссъ Галиндо пристально посмотрла на миледи. Но леди Ледлоу встала съ своего мста, какъ бы желая прекратить разговоръ, и въ тоже время сухо произнесла только слдующее:

— Въ-самомъ-дл! Мистеръ Горнеръ и мистеръ Грей далеко ушли впередъ въ своихъ планахъ прежде моего согласія.

— Вотъ! воскликнула миссъ Галиндо, когда миледи оставила насъ, извинившись въ томъ, что уходитъ.— Я дала волю своему длинному глупому языку и тмъ повредила только длу. Конечно, въ настоящее время люди строятъ весьма-обширные планы, особенно человкъ больной, принужденный лежать цлый день на соф.

— Досада миледи скоро пройдетъ, сказалъ я, длятого, чтобъ извинить миледи.

Но я такимъ образомъ заставила миссъ Галиндо обратить свой гнвъ на меня.

— Да разв миледи не иметъ права сердиться на меня, если хочетъ, и сердиться на меня столько времени, сколько ей будетъ угодно? Разв я жалуюсь на нее, что вы мн говорите это? Позвольте вамъ сказать, что я знаю миледи уже тридцать лтъ, и еслибъ она взяла меня за плечи и вытолкала изъ дому, то моя любовь къ ней увеличилась бы только. А потому я вамъ не совтую обращаться ко мн съ приторными примирительными рчами. Я болтала сегодня, какъ глупый попугай и вполн заслужила гнвъ миледи. Итакъ, прощайте, миссъ! да прежде узнайте леди Ледлоу такъ же хорошо, какъ я знаю ее, а потомъ уже вы можете сказать мн, что ея досада скоро пройдетъ!

И съ этими словами миссъ Галиндо вышла изъ комнаты.

Я не могла въ точности объяснить себ, что я сдлала дурнаго, но впредь я уже остерегалась быть посредницей между миледи и миссъ Галиндо и не позволяла себ длать какія-либо заключенія одной на на счетъ другой: замтила, что какое-то могущественное чувство признательности заставляло миссъ Галиндо боготворить миледи.

Между-тмъ, Герри Грегсенъ начиналъ уже ходить по деревн, прихрамывая, но все еще оставался въ дом мистера Грея, здсь онъ могъ быть безпрестанно подъ надзоромъ доктора, здсь ходили за нимъ, какъ слдуетъ, и давали ему нужную пищу. Ршили, что когда нсколько возстановится его здоровье, то онъ перейдетъ въ домъ мистера Горнера, но такъ какъ управляющій жилъ довольно далеко и въ сторон отъ дороги, и большую часть дня не былъ дома, то онъ согласился оставить Герри въ дом, куда его принесли разбитаго, пока мальчикъ не понравится совершенно, и мистеръ Горнеръ согласился на это очень-охотно (какъ я могла заключить объ этомъ изъ словъ миссъ Галиндо), потомучто мистеръ Грей, на сколько позволяла его собственная слабость, училъ Герри такъ, какъ желалъ того мистеръ Горнеръ.

Чтожь касается Грегсена отца, то онъ, дикарь, почти всю жизнь проводившій въ лсахъ, охотникъ на чужихъ земляхъ, мдникъ, однимъ словомъ, человкъ мастеръ на вс руки,— становился ручнымъ, видя, какъ ласково обращались съ его ребенкомъ. До-этихъ-поръ онъ былъ противъ всхъ людей, также точно, какъ вс были противъ него. Судебное дло, о которомъ я вамъ разсказывала, когда мистеръ Грей и даже миледи приняли участіе въ томъ, чтобъ освободить Грегсена-отца изъ несправедливаго заключенія, была первая справедливость, оказанная ему людьми впродолженіе всей его жизни, это обстоятельство примирило его съ людьми и привязало его къ мсту, гд онъ прежде жилъ только по временамъ. Я не знаю, были ли нкоторые поселяне благодарны ему за то, что онъ остался въ ихъ сосдств, а не убрался отъ нихъ, что онъ прежде часто длалъ, по основательнымъ причинамъ, безъ всякаго сомннія, изъ личной безопасности. Герри былъ выродкомъ изъ десятка или дюжины дтей, не пользовавшихся хорошею репутаціею, дйствительно, одинъ изъ сыновей былъ осужденъ на каторжную работу за покражу, совершенную въ отдаленной части графства, и въ деревн разсказывали, какъ Грегсенъ-отецъ возвратился изъ суда въ дикомъ бшенств, огромными шагами ходилъ по деревн и клялся отмстить, его большіе черные глаза страшно сверкали изъ-подъ длинныхъ волосъ, въ безнорялк падавшихъ на его лицо, онъ безпрестанно двигалъ руками, по временамъ поднимая ихъ съ выраженіемъ безсильнаго отчаяніи, жена и дти ходили за нимъ и плакали. Посл этого, разсказывали въ деревн, все семейство исчезло изъ графства на нсколько времени, заперевъ свою грязную лачужку и зарывъ ключь отъ дверей, какъ говорили сосди, въ насыпь, на которой помщалась изгородь. Грегсены появились снова около того времени, когда прибылъ въ Генбри мистеръ Грей. Можетъ-быть, новый пасторъ никогда не слышалъ о дурныхъ качествахъ семейства, или полагалъ, что оно иметъ тмъ боле нравъ на христіанскую заботливость, довольно того, грубый, дикій, сильный и исполинскаго росту язычникъ Грегсенъ-отецъ сдлался истиннымъ рабомъ слабаго, щедушнаго, нервнаго, недоврившаго самому себ настора. Грегсенъ питалъ также нкотораго рода уваженіе къ мистеру Горнеру, какъ къ человку, который былъ могущественне его, Грегсенъ былъ не совсмъ доволенъ тмъ, что управляющій завладлъ его Герри, мать покорялась этому довольно охотно и подавляла въ себ чувство материнской ревности, въ надежд, что ея сынъ будетъ имть лучшее и боле-уважаемое положеніе, и не будетъ биться въ жизни, какъ бились его родители. Но мистеръ Горнеръ, какъ управляющій, и Грегсенъ, охотникъ на чужихъ земляхъ и непостоянный поселенецъ, въ прежнее время приходили въ непріятныя соприкосновенія другъ съ другомъ слишкомъ часто, и потому нельзя было и ожидать, чтобъ между ними когда-либо возникли дружескія отношенія. Даже въ настоящее время, когда Грегсенъ долженъ былъ только питать чувство признательности за своего сына, онъ непремнно свернулъ бы въ сторону, еслибъ увидлъ, что мистеръ Горнеръ идетъ къ нему на встрчу, и мистеру Горнеру слдовало вооружиться всмъ своимъ природнымъ хладнокровіемъ и пріобртенною надъ собою властью, длагого, чтобъ иногда не представить Герри жизнь отца предостереженіемъ. Между тмъ, относительно мистера Грея, Грегсенъ не имлъ никакихъ причинъ длятого, чтобъ избгать его. Браконьеръ питалъ нкотораго рода чувство физическаго протектората къ пастору, послдній обнаруживалъ нравственное мужество, безъ котораго Грегсенъ никогда не сталъ бы уважать его, тмъ, что не разъ прямо заставалъ его за противузаконными длами и просто и ршительно говорилъ, что онъ длаетъ дурно, и въ то же время изъявлялъ столь твердую надежду на лучшія качества Грегсена, что суровый браконьеръ не могъ бы поднять пальца на мистера Грея, даже въ такомъ случа, еслибъ зналъ, что этимъ способомъ избгнетъ угрожающей ему тюрьмы. Онъ внималъ смлымъ словамъ пастора съ одобрительною улыбкою, почти такъ же, какъ, можетъ-быть, слушалъ мистеръ Гулливеръ проповдь лилипута. Но когда смлыя слова сопровождались благосклонными поступками, то въ сердц Грегсена пробуждалась нмая признательность къ виновнику ихъ. И самое лучшее здсь было то, что мистеръ Грей ничего не зналъ о добромъ дл, имъ совершенномъ, или считалъ себя не боле какъ орудіемъ Божьей воли. Онъ, правда, часто обращался къ Богу съ пламенною молитвою, благодаря за совершенное дло, и любилъ дикаря за его грубую признательность, но когда бдный юный пасторъ лежалъ на своемъ болзненномъ одр и молилъ (такъ разсказывала намъ миссъ Галиндо) Бога о томъ, чтобъ онъ простилъ ему его безполезную жизнь, то ему никогда не приходила въ голову мысль, что онъ былъ виновникомъ обращенія души Грегсена на путь истинный. Прошло уже боле трехъ мсяцевъ съ того времени, когда мистеръ Грей въ послдній разъ былъ въ Генбери-Корт. Все это время онъ былъ прикованъ къ своему дому, если не къ болзненному одру, и онъ не видлъ миледи съ послдняго спору о риг фермера Геля.

Миледи нельзя было винить въ этомъ, никто, кром ея не могъ быть такъ внимателенъ во всхъ отношеніяхъ къ малйшей нужд какого-нибудь больнаго, въ особенности же мистера Грея. И она непремнно навстила бы его въ его собственномъ дом, она даже велла передать ему свое желаніе, но она поскользнулась на гладкой дубовой лстниц и вывихнула себ ногу.

Такимъ образомъ, мы ни разу не видли мистера Грея со времени его болзни, какъ вдругъ въ ноябрскій день доложили миледи, что мистеръ Грей желаетъ говорить съ нею. Она сидла въ своей комнат, въ комнат, гд я лежала теперь постоянно, и пришла въ смущеніе, услышавъ, что мистеръ Грей находился въ внизу.

Она не могла спуститься къ нему, нога ея еще продолжала болть, и велла попросить его къ себ.

— Въ какую погоду имъ вышелъ со двора! воскликнула она, увидвъ туманъ, доходившій до самыхъ окопъ и скрывавшій великолпныя листья большаго ползучаго растенія, которое росло передъ террассой.

Онъ вошелъ въ комнату блдный и дрожа всмъ тломъ, и дико осмотрлся кругомъ. Потомъ онъ поспшно подошелъ къ креслу, на которомъ сидла леди Ледлоу, взялъ и, къ моему удивленію, поцаловалъ руку миледи, не произнеся ни слова и все еще дрожа всмъ тломъ.

— Мистеръ Грей! быстро произнесла миледи, предчувствуя несчастіе и вся въ страх.— Что это значитъ? Вы необыкновенно взволнованы.

— Дйствительно, случилось необыкновенное, отвчалъ онъ, употребляя чрезвычайныя усилія для того, чтобъ казаться спокойнымъ,— Джентльменъ пріхалъ ко мн въ домъ съ полчаса назадъ… мистеръ Гоуардъ. Онъ прибылъ прямо изъ Вны.

— Мой сынъ! воскликнула моя дорогая леди и, какъ бы требуя отвта, безмолвно протянула руки къ пастору.

— Богъ далъ, Богъ и взялъ. Благословенно да будетъ имя Господне!

Но бдная леди не была въ состояніи повторить эти слова. Ея сынъ былъ послдній изъ дтей, остававшійся въ живыхъ. А нкогда она была счастливая мать девятерыхъ дтей.

XII.

Я стыжусь признаться въ чувствахъ, которыя въ это время переполняли меня, эти чувства, впрочемъ, нисколько не ослабляли симпатіи, ощущаемой нами всми къ глубокой горести нашей дорогой леди, хотя это можетъ показаться вамъ противорчіемъ, но симпатія была сильне всего прочаго, въ чемъ вы убдитесь, если выслушаете все.

Въ то время, о которомъ я говорю, я чувствовала себя очень-нездоровою и вроятно, болзнь тла была причиною болзни души, мн безпрестанно приходила на память смерть моего отца, когда я видла, какъ всюду выражалась печаль о смерти милорда, который не сдлалъ ни для деревни, ни для прихода, ничего такого, что должно было бы измнить обычное теченіе жизни только потому, что милордъ умеръ на чужбин. Мой отецъ тратилъ свои лучшіе года въ тяжкихъ усиліяхъ, физическихъ и нравственныхъ, на пользу людей, среди которыхъ жилъ. Его семейство, конечно, по праву занимало главное мсто въ его сердц, въ противномъ случа онъ не былъ бы достоинъ уваженія, еслибъ и былъ человкомъ благотворительнымъ. Но посл семейства, вся его забота была обращена на прихожанъ и сосдей. А между тмъ, когда онъ умеръ, церковные колокола звонили и ихъ каждый ударъ только снова растравлялъ рану нашего сердца, но шумъ обычной дневной суеты не прекращался, тсно окружая насъ, обозы и телеги, крики на улицахъ, отдаленные уличные органы (добрые сосди отдаляли ихъ отъ нашей улицы): дловая, полная безпокойства и тревоги жизнь лежала на насъ тяжкимъ гнетомъ и безпрестанно раздражала чувствительную струну нашего сердца.

И когда мы вошли въ церковь — такъ-сказать, въ собственную церковь моего отца, то хотя подушки каедры были покрыты чернымъ и многіе изъ собравшихся въ церкви надли какой-нибудь скромный признакъ траура, все это, однакожь, почти вовсе не измняло обычнаго вида мста, гд мы находились. А между-тмъ, можно — ли сравнить связь лорда Ледлоу съ Генбри, съ занятіями и должностью моего отца въ деревн, гд мы жили?

О! какъ я стыдилась этихъ чувствъ! Я полагаю, что еслибъ я видла миледи, еслибъ я осмлилась просить, чтобъ меня допустили къ ней, я не чувствовала бы себя столь-печальною, столь-жалкою. Но она сидла въ своей комнат, которая вся была завшена чернымъ, неисключая и оконъ. Миледи боле мсяца не видла дневнаго свта, у ней горли свчи, лампы и тому подобное. Одна Адамсъ входила къ ней. Мистеръ Грей но получалъ позволенія видть ее, хотя заходилъ къ намъ ежедневно. Даже мистрисъ Медликоттъ не видла миледи почти цлыя дв недли. Видъ горести миледи или даже воспоминаніе о ней заставляли мистрисъ Медликоттъ быть разговорчиве обыкновеннаго. Заливаясь слезами и безпрестанно двигая руками, она разсказывала намъ (мстами она даже прибгала къ нмецкому языку, когда чувствовала, что не довольно-плавно могла выразиться на англійскомъ), что миледи, блдная, сидла одна въ мрачной комнат, подл нея стояла лампа съ зонтикомъ, свтъ отъ которой падалъ на открытую библію, на большую фамильную библію. Послдняя была открыта не на какой-нибудь глав, или на утшающемъ стих, но на страниц, гд были означены дни рожденія девятерыхъ дтей миледи. Пятеро изъ нихъ умерли въ дтств — жертвою жестокой системы, запрещавшей матери кормить грудью своихъ дтей, четверо жили доле: изъ нихъ Юрайенъ умеръ первымъ, Югтред-Мортимеръ послднимъ.

Мистрисъ Медликоттъ разсказывала намъ, что миледи не плакала, она казалась совершенно-спокойною, сидла неподвижно и молчала. Она отстраняла отъ себя все, что только могло напомнить дло, и отсылала къ мистеру Горнеру. А между тмъ, она не опускала ни малйшаго обряда, который могъ быть почестью послднему потомку ея рода.

Въ т времена гонцы здили очень медленно, а дла длались еще тише. Прежде нежели письма миледи успли достигнуть Вны, прахъ милорда былъ уже преданъ земл. Заговорили-было (какъ разсказывала намъ мистрисъ Медликоттъ) о томъ, что слдовало вырыть гробъ и перевезти его въ Генбри. Но душеприкащики, родственники со стороны лорда Ледлоу, недоумвали, какъ поступить въ такомъ случа. Если прахъ милорда доставить въ Англію, то его надобно будетъ отвезти въ Шотландію и предать земл рядомъ съ Монксгевенскими предками милорда. Миледи, глубоко-огорченная подобнымъ требованіемъ, не хотла вступать въ переговоры, опасаясь, чтобъ они не повели къ неприличнымъ спорамъ. Тмъ не мене вслдствіе понесенной миледи утраты, деревня и помстье Генбери должны были облечься во вс возможные признаки траура. Церковные колокола звонили утромъ и вечеромъ. Самая церковь внутри была вся обита чернымъ. Гербы покойнаго были разставлены всюду, гд только было прилично стоять гербамъ. Вс арендаторы и ихъ семейства говорили въ полголоса боле недли, едва осмливаясь замтить другъ другу, что тло всякаго человка, даже графа Ледлоу и послдняго изъ рода Генбери, было ничто иное, какъ прахъ. Даже ‘Сражающійся Левъ’ заперъ дверь съ лицевой стороны на (лицо у него не было ставень) и т, которые хотли выпить, должны были входить съ грязнаго крыльца, шумъ и гамъ прекратились, вс сидли за своими стаканами молча и уныло. Глаза миссъ Галиндо распухли отъ слезъ, она разсказала мн, и при этомъ изъ глазъ ея хлынулъ новый потокъ слзъ, что застала даже горбатую Салли рыдающею надъ библіею и въ первый разъ въ жизни съ носовымъ платкомъ въ рукахъ, такъ-какъ передники, которые Салли должна была носить по своимъ занятіямъ, не вполн согласовались съ этикетомъ и не могли быть употребляемы при преждевременной смерти лорда.

Если вн дома дла находились въ такомъ положеніи, то ‘помножьте это на три’, какъ говорила, бывало, миссъ Галиндо, и вы составите себ понятіе о томъ, что происходило въ-самомъ-дл. Мы вс говорили шопотомъ, мы старались не сть и дйствительно потрясеніе было такъ велико, и мы такъ были озабочены за миледи, что впродолженіе нисколькихъ дней не имли большаго аппетита. Но посл этого, наша симпатія стала слабе, между-тмъ, какъ плоть становилась требовательне. Но мы долго говорили въ полголоса и наши сердца ныли, когда мы вспоминали о миледи, которая сидла одна въ темной комнат, гд лампа бросала свтъ только на одну важную страницу.

Мы желали… о, какъ желала я, чтобъ она приняла мистера Грея! Но Адамсъ говорила, что но ея мннію, къ миледи можно допустить только епископа. Никто, однакожь, не ршался послать за нимъ.

Все это время мистеръ Горнеръ страдалъ со всми. Онъ былъ врнымъ слугой большой фамиліи Генбери, изъ которой оставалась въ настоящее время одна только слабая старуха, и очень горевалъ о вроятномъ пресченіи этого рода. Кром того, онъ во всхъ отношеніяхъ чувствовалъ къ миледи симнатію и уваженіе глубже, нежели то могли предполагать люди, видвшіе, что его манеры были всегда равны и холодны. Онъ страдалъ отъ грусти. Онъ страдалъ еще боле, потомучто видлъ несправедливость. Душеприкашики милорда безпрестанно присылали ему письма. Миледи ршительно объявила, что ничего не хочетъ слышать о длахъ и все ввряетъ ему. Но дла были чрезвычайно-сложныя, такъ-что и никогда не могла понять ихъ вполн. Сколько я понимала, дло заключалось вотъ въ чемъ. Помстье миледи Генбери было отдано въ залогъ длятого, чтобъ дать милорду, ея мужу, средства, которыя позволили бы ему устроить его шотландскія имнія по какому-то новому образцу, требовавшему капитала. Это обстоятельство не имло никакого значенія до-тхъ-поръ, пока былъ живъ милордъ, ея сынъ, который посл смерти матери долженъ былъ наслдовать и т и другія имнія, такъ говорила леди-Ледлоу и такъ она чувствовала, и она отказывалась сдлать какія-либо распоряженіи для обезпеченія того, чтобъ представители и владтели шотландскихъ имніи возвратили капиталъ или хотя бы платили проценты залога владтелю помстій Генбери: она говорила всегда, что ей было бы дурно разсчитывать на случай смерти ея сына.

Но онъ умеръ бездтнымъ, холостымъ. Наслдниками обоихъ помстій были: помстья Монкегевенъ, эдинбургскій адвокатъ, дальній родственникъ милорда, помстья Генбери — наслдники третьяго сына эсквайра Генбери, жившаго при королев Анн.

Эта запутанность длъ сильно огорчала мистера Горнера. Онъ всегда былъ противъ залога, ненавидлъ платежъ процентовъ, потому-что это принуждало миледи соблюдать нкоторую бережливость, не соотвтствовавшую, по его мннію, положенію семейства, хотя миледи была бережлива только въ томъ, что касалось ея особы. Бдный мистеръ Горнеръ! Онъ былъ всегда такъ холоденъ, такъ суровъ въ обращеніи, говорилъ такъ коротко и ршительно, что вс мы были къ нему несправедливы. Миссъ Галиндо почти первая въ это время стала отзываться о немъ благосклонно или вообще стала обращать на него вниманіе, тогда-какъ прежде и она и вс мы старались избгать его, если видли его приближеніе.

— Мистеръ Горнеръ, кажется, несовсмъ-то здоровъ, сказала она однажды, недли три спустя посл того, какъ мы получили извстіе о смерти милорда.— Онъ все сидитъ, положивъ голову на руки, и едва слышитъ, когда я говорю съ нимъ.

Но я скоро забыла объ этомъ, потому-что миссъ Галиндо не упоминала больше о мистер Горнер. Вскор и миледи снова вышла къ намъ. Изъ пожилой женщины она сдлалась старухой. Она явилась къ намъ сгорбленною, слабою и блдною старухой, въ плать изъ тяжелаго чернаго сукна, она никогда не говорила о своей глубокой печали, никогда не намекала на нее, она была спокойне, ласкове прежняго, ея глаза, помутившіеся отъ слзъ, также не выражали ея страданій.

Она приняла мистера Грея уже въ конц срока ея уединенія, продолжавшагося мсяцъ. Но я думаю, что она и съ нимъ не говорила о своемъ собственномъ гор. Всякое воспоминаніе о немъ, казалось, было погружено въ ней глубоко. Однажды мистеръ Горнеръ прислалъ сказать, что онъ чувствуетъ себя очень-нездоровымъ и не можетъ прійти къ намъ, вмст съ тмъ, онъ прислалъ миссъ Галиндо записку, въ которой объяснялъ, какъ и что ей было нужно длать безъ него, и увдомлялъ, что явится къ должности на другое утро весьма-рано. На другое утро онъ уже быль мертвъ!

Миссъ Галиндо сообщила миледи о смерти мистера Горнера. Миссъ Галиндо плакала, сообщая печальное извстіе, миледи же не могла плакать, хотя и была сильно огорчена этимъ несчастнымъ случаемъ. Казалось, ей было физически невозможно плавать, какъ-будто она уже пролила вс свои слзы. Сверхъ того, сколько мн кажется, она не столько удивлялась смерти мистера Горнера, сколько тому, что была жива сама. И не было ли естественно, что столь-врный человкъ умеръ съ горя, когда семейство, къ которому онъ принадлежалъ, лишилось опоры, наслдника, своей послдней надежды?

Да, дйствительно, мистеръ Горнеръ былъ врный человкъ. И не думаю, чтобъ въ настоящее время нашлось много такихъ врныхъ людей, во, можетъ-быть, это только кажется такъ мн — старух. Когда стали читать его завщаніе, то увидли, что вскор посл несчастія съ Герри

Грегсеномъ, мастеръ Горнеръ назначилъ мальчику нсколько тысячъ (кажется, три), которыя были имъ сбережены, изъяновъ желаніе, чтобъ душеприкащики обучили Герри извстнымъ предметамъ, къ которымъ, по мннію мистера Горнера, онъ обнаруживалъ способность, тутъ же въ одной фраз заключалось нкотораго рода извиненіе его передъ миледи: онъ писалъ, что увчное состояніе лишитъ Герри возможности добывать себ пропитаніе посредствомъ однхъ физическихъ способностей, ‘какъ того желала леди, желанія которой онъ, завщатель, былъ обязанъ уважать’.

Но при завщаніи находилась еще приписка, составленная посл смерти лорда Ледлоу, она была написана уже ослабвшею рукою самого мистера Горнера, какъ-бы только еще на-черно, можетъ-быть, покойный надялся увидться въ скоромъ времени съ какимъ-нибудь Кристомъ и сдлать новое завщаніе Въ этой приписк онъ уничтожалъ свое прежнее назначеніе денегъ Герри Грегсену. Онъ оставлялъ только двсти фунтовъ мистеру Грею, прося послдняго употребить ихъ на пользу Герри Грегсена по своему усмотрнію. Затмъ, онъ завщавалъ свои остальныя сбереженныя деньги миледи, изъявляя надежду, что он составятъ подкладъ для уплаты залога, который такъ терзалъ покойнаго при жизни. Я не повторю всего этого языкомъ юридическимъ, объ этомъ разсказывала мн миссъ Галиндо, а она, можетъ-быть, и ошибалась во многомъ. Впрочемъ, миссъ Галиндо была очень-толкова и въ скоромъ времени пріобрла уваженіе мистера Смитсена, адвоката миледи изъ Бервика. Мистеръ Смитсенъ уже зналъ не много миссъ Галиндо, какъ лично, такъ и по наслышк, но, кажется, онъ не ожидалъ найти ее въ должности писца и сначала сталъ-было обходиться съ нею съ нкоторымъ презрніемъ, не выходившимъ, впрочемъ, изъ границъ вжливости. Миссъ Галиндо, однакожь, была женщина живая и умная, она, если хотла, могла подавить въ себ эксцентричность въ словахъ и въ поступкахъ, которою такъ дорожила. Скажу даже больше: обыкновенно она была такъ болтлива, что еслибъ она не была забавна и не имла добраго сердца, то своею безпрестанною болтовнею могла бы утомить слушающаго. Но со времени прізда къ намъ мистера Смитсена, она приходила ежедневно въ своемъ воскресномъ плать, не говорила боле того, что требовалось въ отвтъ на его вопросы, ея книги и бумаги были въ совершенномъ порядк и содержались ею методически, отчетъ о длахъ былъ всегда точенъ, такъ-что на него можно было положиться смло. Она съ удовольствіемъ замтила, что восторжествовала надъ презрніемъ мистера Смитсена къ женщин-писцу и надъ его предубжденіемъ къ ея непрактичной эксцентричности.

— Ужь не хлопочите, пожалуйста, сказала она однажды, входя въ мою комнату и садясь возл меня.— Мистеръ Смитсенъ человкъ добрый… человкъ съ сердцемъ… и хорошій юристъ, въ этомъ я не сомнваюсь нисколько, а между-тмъ, онъ не въ-состояніи узнать женщину. Я не сомнваюсь въ томъ, что онъ, возвратившись въ Бервикъ, ужь не будетъ больше врить людямъ, которые заставили его думать, что я ни къ чему не гожусь. О, моя милая, а онъ думалъ это! Онъ обнаруживалъ свое предубжденіе противъ меня въ двадцать разъ хуже, нежели мой дорогой мистеръ Горнеръ. Изъ угожденія миледи онъ приступилъ къ обычнымъ дламъ и только ради ея выслушалъ мои отчеты и проврилъ мои книги. Если допустить, чтобъ женщина считала себя полезною, то она, пожалуй, можетъ сдлать какой-нибудь вредъ. О, а понимала его, и я рада, что онъ не понялъ меня… да, я могу сказать это… по-крайней-мр, онъ могъ понять меня только съ одной стороны. Если я стремлюсь къ какой-нибудь цли, то могу и измнить свое поведеніе согласно съ этою цлью. Тутъ былъ человкъ, думавшій, что женщина въ черномъ шелковомъ плать была весьма-порядочная и достойная уваженія особа, и я стала женщиною въ черномъ шелковомъ плать. Онъ воображалъ, что женщина не уметъ писать прямо, не можетъ сосчитать дважды два четыре и что для этого необходимъ мужчина. И только и занималась тмъ, что линовала книги, и на кончикахъ моихъ пальцевъ было нсколько больше чернильныхъ пятенъ, нежели у него. Но наибольшее торжество мое состояло въ томъ, что а придерживала свой языкъ. Онъ не посмотрлъ бы ни на мои книги, ни на мои счеты, ни на черное шелковое платье, еслибъ я говорила, когда меня не спрашивали. Такимъ-образомъ, впродолженіе этихъ десяти дней я схоронила въ себ больше мыслей, нежели высказала прежде въ теченіе всей моей жизни. Я говорила такъ коротко, такъ отрывисто, такъ страшно-сурово, что онъ считаетъ меня достойною быть мужчиною, я ручаюсь за это. Однакожь, моя милая, я должна возвратиться къ нему и прервать нашу бесду. До свиданія!

Но если мистеръ Смитсенъ былъ доволенъ миссъ Галиндо, то о всхъ прочихъ длахъ по управленію онъ не могъ сказать того же. Вс дла находились въ ужасномъ безпорядк. И не могу сказать, кто сообщилъ мн отъ этомъ, но въ дом у всхъ составилось такое убжденіе. Я не знаю какой надзоръ существовалъ за молчаливымъ, суровымъ мастеромъ Горнеромъ въ его управленіи длами миледи. Сама миледи, для женщины, знала дла довольно-хорошо. Ея отецъ, видвшій, что она будетъ наслдницею помстья Генбри, далъ ей воспитаніе, считавшееся въ т времена необыкновеннымъ, она охотно считала себя правительствующею королевою и съ удовольствіемъ сама ршала вс дла со своими арендаторами. Мистеръ Горнеръ, можетъ быть, велъ бы эти дла благоразумне, но она не всегда слушалась его совтовъ. Она, бывало, довольно ясно и скоро говорила ему, что она сдлала бы и чего нтъ. Если мистеръ Горнеръ одобрялъ ея мысль, то онъ кланялся и тотчасъ-же отправлялся исполнять ея приказанія, если жь онъ не соглашался въ чемъ-нибудь съ нею, то, поклонившись, обыкновенно переминался до-тхъ-поръ, пока она не заставляла его высказать его мнніе, обратившись къ нему съ слдующими словами: ‘Ну, мистеръ Горнеръ! что жь вы скажете противъ этого? Она понимала его молчаніе также хорошо, какъ его разговоръ. Но въ контор недоставало наличныхъ денегъ, мистеръ Горнеръ сдлался мраченъ и слабъ посл смерти своей жены, даже его собственныя дла уже не находились въ томъ порядк, какъ годъ или два тому назадъ, потому — что его прежній писецъ мало-по-малу совершенно одряхллъ и, во всякомъ случа, не имлъ достаточно энергіи и смысла длятого, чтобъ своею дятельностью поддерживать дла упавшаго духомъ мистера Горнера.

Съ каждымъ днемъ мистеръ Смитсенъ становился недовольне состояніемъ длъ. Подобно всмъ лицамъ, занимавшимся длами леди Ледлоу, онъ былъ связанъ съ семействомъ Генбри, такъ — сказать, наслдственными узами. Съ-тхъ-поръ, какъ Смитсены сдлались юристами, они были адвокатами фамиліи Генбри, они прізжали въ помстье при всякомъ значительномъ случа, касавшемся семейства, и имли возможность лучше всхъ понять характеры и связать звенья фамиліи, которая нкогда была многочисленною и разсянною всюду.

Пока во глав семейства Генбри былъ мужчина, адвокаты вели себя какъ слуги и тогда только давали совты, когда требовали отъ нихъ. Но они приняли совершенно-другое положеніе въ то достопамятное время, когда рчь зашла о залог: они были противъ отдачи имнія въ залогъ. Миледи запамятовала ихъ поведеніе, и съ-тхъ-поръ отношенія между ею и отцомъ этого мистера Смитсена стали нсколько холодне.

Узнавъ въ какомъ положеніи мистеръ Смитсенъ нашелъ дла, я очень сожалла о миледи. Адвокатъ готовъ былъ винить мистера Горнера въ томъ, что нкоторыя дальнія фермы не находились въ должномъ порядк и что въ ежегодномъ взнос доходовъ существовали недочты. Обладая тактомъ, мистеръ Смитсенъ не высказывалъ, однакожь, своего неудовольствія, но миледи, по своему тонкому инстинкту, догадалась о мысляхъ адвоката и тотчасъ же объявила истину, она сообщила ему, что мистеръ Горнеръ неоднократно говорилъ ей о необходимости прибгнуть къ ршительнымъ мрамъ противъ нкоторыхъ фермеровъ, но что она каждый разъ останавливала его, находя, что такія мры были не согласны съ ея понятіями о прав, существующемъ между помщикомъ и его арендаторами. Она говорила также, что можетъ помочь нужд въ наличныхъ деньгахъ бережливостью въ своихъ личныхъ расходахъ, которая могла бы дать пятьдесятъ фунтовъ ежегодно. Но лишь только мистеръ Смитсенъ коснулся большей экономіи, которая могла имть вліяніе на благосостояніе другихъ или повлечь за собою уменьшеніе наружныхъ почестей дома Генбри, существовавшихъ съ-издавна, то миледи была неумолима. Ея прислуга состояла человкъ изъ сорока, изъ нихъ до двадцати человкъ были не въ состояніи исполнять свою должность надлежащимъ образомъ, а между-тмъ были бы оскорблены, если бы ихъ отпустили, они полагали, что исполняютъ свои обязанности, тогда какъ на дл миледи содержала людей, ихъ замнявшихъ, и платила послднимъ. Мистеръ Смитсенъ предложилъ дать пенсію этимъ старымъ слугамъ, и за тмъ по сдланному имъ разсчету, въ экономіи оставалось ежегодно нсколько сотъ фунтовъ Но миледи не хотла и слышать объ этомъ. Мн разсказывали, что онъ также настоятельно упрашивалъ ее позволить нкоторымъ изъ насъ возвратиться домой. Мы горько сожалли бы о разлук съ леди Ледлоу, но отправились бы домой очень охотно, еслибъ знали только, что того требовали обстоятельства. Но она не выслушала даже и окончанія этого предложенія.

— Если я не могу дйствовать справедливо относительно всхъ, то я готова отступиться отъ плана, который былъ для меня источникомъ большаго удовольствія, по-крайней-мр на будущее время я не стану приводить его въ исполненіе въ такихъ размрахъ. Но въ отношеніе этихъ молодыхъ двицъ, которыя по доброт своей согласились жить со мною въ настоящее время, я связана обязательствами. Я не могу измнить своему слову, мистеръ Смигсенъ, и мы лучше перестанемъ говорить объ этомъ.

При этихъ словахъ она вошла въ комнату, гд я лежала. На нею слдовалъ и мистеръ Смитсенъ, имъ нужно было взять бумаги, находившіяся въ бюро. Они не знали, что я была въ комнат, и мистеръ Смитсенъ, увидвъ меня. пришелъ въ нкоторое замшательство при мысли, что я слышала его разговоръ съ миледи Но на лиц миледи не шевельнулся мускулъ. Весь свтъ могъ слышать ея ласковый, справедливый, откровенный разговоръ, и ей нечего было опасаться умышленныхъ перетолкованій въ дурную сторону. Она подошла ко мн. поцаловала въ лобъ и потомъ уже стала искать нужныя бумаги.

— Вчера, миледи, я халъ мимо конингенскихъ фермъ. Я долженъ сказать, что съ огорченіемъ увидлъ въ какомъ состояніи он находилисъ, вся почва, которая не пуста, истощена безпрестанными жатвами. Въ-продолженіе нсколькихъ лтъ она не была удобрена ни разу. Кажется, нельзя вообразить себ большаго контраста, какъ существующаго между Гердингскою фермію и слдующими за нею полями, гд вс изгороди находятся въ совершенномъ порядк, засвъ производится но очереди, овцы дятъ рпу на обширномъ пространств… однимъ словомъ, гд вы найдете все, чего только можно желать.

— Чья это ферма? спросила миледи.

— Къ-сожалнію, я долженъ сказать, что хорошая метода была принята не на вашей ферм. Сначала я подумалъ, что это была одна изъ вашихъ фермъ. Я остановилъ лошадь, длятого, чтобъ спросить кому принадлежала усадьба. Человкъ странной наружности, сидвшій на лошади какъ портной и чрезвычайно-внимательно слдившій за своими работниками, отвчалъ, что то была его ферма. Я не могъ снова спросить, кто онъ, но я началъ съ нимъ разговоръ я узналъ, что ему удалось нажить нкоторый капиталъ въ торговыхъ оборотахъ въ Бирмингем и, что онъ купилъ этотъ участокъ земли (он сказалъ, кажется, пятьсотъ акровъ), гд онъ родился, а теперь принялся обработывать его самъ очень-усердно, осматривалъ Голингемъ и Уобернъ, и почти всю страну длятого, чтобъ самому ознакомиться съ этимъ занятіемъ.

— Это былъ, вроятно, Брукъ, диссидентъ-хлбникъ изъ Бирмингема, замтила миледи самымъ ледянымъ юномъ.— Мистеръ Смитсенъ, извините, что я такъ задержала васъ, но вотъ, кажется, письма, которыя вы желали видть.

Миледи ошиблась, если думала, что своими словами она укротитъ энтузіазмъ мистера Смитсена. Послдній окинулъ письма бглымъ взглядомъ и продолжалъ говорить о прежнемъ предмет.

— Вотъ, миледи, мн и пришла въ голову мысль: что если бы у васъ былъ такой человкъ на мст бднаго Горнера? онъ собиралъ бы доходы и управлялъ вашимъ помстьемъ такъ, что вы остались бы довольны имъ. Я не отчаиваюсь въ томъ, что мн удастся склонить этого человка принять на себя эту обязанность. Я готовъ даже, самъ переговорить съ нимъ объ этомъ предмет, потому-что мы стали короткими друзьями за завтракомъ, къ которому онъ меня пригласилъ.

Леди Ледлоу обратила пристальный взоръ на мистера Смитсена въ то время, какъ онъ произносилъ эти слова, и продолжала смотрть на него до-тхъ-поръ пока онъ не кончилъ. Съ минуту она молчала.

— Вы очень добры, мистеръ Смитсенъ, сказала она наконецъ: но мн не придется безпокоить васъ такою просьбою. Сегодня посл обда я напишу къ капитану Джемсу, другу одного изъ моихъ сыновей, который, какъ я слышала, получилъ тяжелую рану при Трафальгар, и попрошу его оказать мн честь занять мсто мистера Горнера.

— Капитанъ Джемсъ! Флотскій офицеръ! И онъ будетъ управлять вашимъ имніемъ, миледи!

— Да, если онъ будетъ такъ добръ. Я буду считать это снисхожденіемъ съ его стороны, но я слышала, что онъ хочетъ оставить должность, потому что его здоровье очень-дурно и доктора преимущественно совтуютъ ему жить въ деревн. Я имю нкоторую надежду соблазнить его сюда къ намъ, такъ-какъ я узнала, что онъ совершенно-независимъ, если оставитъ свою должность.

— Капитанъ Джемсъ! Раненый капитанъ!

— Вы думаете, что я ужь слишкомъ требовательна, продолжала миледи. (Я не беру на себя ршить, сказала ли миледи это по простот, или невинная злоба заставляла ее ложно перетолковывать слова и выраженіе лица мистера Смитсена). Но вы не думайте, что онъ капитанъ военнаго корабля, онъ только командиръ и получитъ очень-небольшую пенсію. Предлагая ему деревенскій воздухъ и физическія занятія, я, можетъ-быть, буду имть возможность возстановить его здоровье.

— Занятія! Миледи, позвольте спросить, какимъ образомъ морякъ можетъ управлять имніемъ? Ваши фермеры будутъ насмхаться надъ нимъ и презирать его.

— Я надюсь, что мои фермеры не будутъ вести себя такъ дурно, не станутъ насмхаться надъ человкомъ, котораго я захочу поставить надъ ними. Капитанъ Джемсъ иметъ, впрочемъ, опытность въ обращеніи съ людьми. Онъ обладаетъ замчательными практическими талантами и здравымъ смысломъ, какъ мн говорили. Но, каковъ бы онъ ни былъ, дло остается между имъ и мною. Я могу только сказать, что буду считать себя счастливою, если онъ приметъ мое предложеніе.

На это нечего было и отвчать, если миледи говорила такимъ образомъ. Ужь прежде въ разговор со мною, она упоминала о капитан Джемс, какъ о мичман, который былъ очень-расположенъ къ ея сыну Юрайену. Она также говорила, если память не измняетъ мн, что его семейныя обстоятельства были не въ цвтущемъ состояніи. Но, сознаюсь, хотя я ничего не понимала въ управленіи имніемъ, а была совершенно — согласна съ мнніемъ мистера Смитсена. Считая себя не вправ еще разъ говорить съ миледи объ этомъ предмет, онъ передавалъ свои мысли миссъ Галиндо, которая непремнно сообщала мн вс новости, домашнія и деревенскія. Она была очень-расположена ко мн, потому-что я, по ея словамъ, умла пріятно говорить, но, я думаю, она любила меня скоре потому, что я такъ внимательно слушала.

— Слышали вы новости объ этомъ капитан Джемс? говорила миссъ Галиндо.— Морякъ, безъ всякаго сомннія, съ деревянною ногой. Что сказалъ бы мой бдный, дорогой, покойный господинъ, еслибъ онъ зналъ, кто будетъ его преемникомъ? Милая моя, когда почтальйонъ, бывало, приносилъ мн письмо, то я часто съ сожалніемъ думала о томъ, что это одно изъ тхъ удовольствій, которыхъ я лишусь на неб. Но теперь, я полагаю, мистеръ Горнеръ долженъ быть признателенъ за то, что до него не достигаютъ никакія извстія, въ противномъ случа онъ узналъ бы, что мистеръ Смитсенъ сошелся съ Бирмингемскимъ хлбопекомъ, узналъ бы объ этомъ капитан на одной ног, который будетъ скоро хозяйничалъ здсь въ имніи. Я полагаю, что капитанъ будетъ смотрть на поселянъ въ зрительную трубку. Я только боюсь, чтобъ онъ не завязъ какъ-нибудь въ грязи со своей деревянной ногой, потому-что я, право, не помогу ему. Впрочемъ, нтъ, я помогла-бы ему, сказала она, поправляясь: — я помогла-бы ему изъ уваженія къ миледи.

— Разв вы врно знаете, что у него деревянная нога? спросила я.— Я слышала, какъ леди Ледлоу говорила о немъ мистеру Смитсену, но она говорила просто, что онъ былъ раненъ.

— Моряки всегда бываютъ ранены въ ногу. Създите въ Гриничъ! Тамъ приходится на одного пенсіонера безъ руки двадцать человкъ, у которыхъ нтъ ноги. Но положимъ, что у него было-бы даже полдюжины ногъ, можетъ ли онъ смыслить что-нибудь въ управленіи имніемъ? Если онъ воспользуется добротою миледи и прідетъ сюда, то а буду знать, что онъ человкъ безстыдный.

Какъ бы то ни было, капитанъ Джемсъ, однакожь, пріхалъ. Мсяцъ спустя посл этого разговора, послали карету за капитаномъ Джемсомъ, такъ же точно, какъ три года тому назадъ послали карету за мною. О его прізд было столько разговоровъ, что мы вс ожидали его съ любопытствомъ, желая видть его и узнать, въ какой степени удовлетворительнымъ окажется этотъ опытъ, но нашему мннію столь-необыкновенный. Но прежде, нежели я разскажу вамъ о нашемъ новомъ управител, я должна коснуться событія столь же интереснаго, и должна сообщить о немъ по необходимости. Дло было въ томъ, что Герри Грегсенъ заслужилъ милость миледи. Я полагаю, что она оказывала ему свое расположеніе въ память мистера Горнера, но я могу только предполагать, какія основанія руководили образомъ дйствій миледи. Однажды Мери Легаръ сообщила мн, что миледи послала за Герри и приказала ему придти къ ней, если его больная нога позволяла ему предпринять такой дальній путь, на другой день онъ пришелъ въ домъ, и его ввели въ ту самую комнату, въ которой онъ былъ однажды при весьма-несчастливыхъ обстоятельствахъ.

Мальчикъ былъ очень блденъ и вошелъ, опираясь на костыль, лишь только миледи увидла его, то приказала Джону подать стулъ и ласково попросила Герри ссть. Можетъ-быть, блдность придавала всей его наружности боле изящный и утонченный видъ, впрочемъ, я скоре полагала, что мальчикъ сдлался способнымъ воспринимать впечатлнія и что важное, достойное обращеніе, мистера Горнера и ласковыя и спокойныя манеры мистера Грея произвели въ немъ перемну къ лучшему, потомъ, мысли о болзни и смерти, по-видимому, длаютъ многихъ изъ насъ джентльменами, пока мы находимся подъ вліяніемъ подобныхъ мыслей. Въ такое время мы не въ-состояніи шумть или сердиться, мы не въ-состояніи заниматься одними только мірскими длами, потомучто близость невидимаго міра, пробуждая духъ и наполняя его страхомъ, заставляетъ насъ равнодушно и спокойно смотрть на всю житейскую пустую суету. Я должна присовокупить, что такъ однажды объяснилъ намъ мистеръ Грей перемну къ лучшему, происшедшую, какъ мы могли замтить, въ поведеніи Герри Грегсена.

Миледи долго молчала, не зная, съ чего бы ей лучше начать разговоръ, такъ-что Герри испугался ея молчанія. Нсколько мсяцевъ тому назадъ я удивилась бы боле, нежели теперь, но со смерти милорда, ея сына, она измнилась во многомъ, стала гораздо-нершительне и недоврчиве къ самой себ.

Наконецъ, она обратилась къ нему съ слдующими словами, и мн показалось, что на глазахъ у ней выступили слезы,

— Бдняжка, ты чуть-было не поплатился жизнію посл того, какъ я видла тебя въ послдній разъ.

На это Герри могъ отвтить только, ‘да’, и затмъ снова наступило молчаніе.

— И ты лишился въ мистер Горнер добраго, нжнаго друга.

Губы мальчика зашевелились, кажется, онъ произнесъ: ‘Не напоминайте, пожалуйста, объ этомъ!’ Но его слова нельзя было хорошенько разслышать, и миледи продолжала:

— И я также… да, для насъ обоихъ онъ былъ добрымъ, нжнымъ другомъ, онъ обнаружилъ свое расположеніе къ теб весьма-великодушнымъ образомъ и хотлъ поступить еще великодушне. Мистеръ Грей, вроятно, сказалъ теб, что завщалъ теб покойный?

Лицо мальчика не выразило ни малйшаго признака радости, онъ, повидимому, не сознавалъ, что обладалъ суммою, которая была для него состояніемъ.

— Мистеръ Грей, кажется, говорилъ, что онъ оставилъ мн деньги.

— Да, онъ оставилъ теб двсти фунтовъ.

— Но я былъ бы счастливе, еслибъ добрый мистеръ Горнеръ остался въ живыхъ, миледи, воскликнулъ онъ, и сильныя рыданія прервали его слова.

— Я врю теб, мой милый. Мы были бы счастливе, еслибъ наши покойники остались живы, и никакія деньги не могутъ утшить насъ въ ихъ потер. Но ты знаешь… мистеръ Грей говорилъ теб объ этомъ?.. Кто назначилъ всмъ намъ срокъ жизни. Мистеръ Горнеръ былъ добрый, справедливый человкъ, онъ велъ себя безукоризненно какъ относительно меня, такъ относительно и тебя. Ты, можетъ быть, не знаешь (только тутъ я поняла что миледи собиралась сказать Герри и почему медлила, не зная какъ лучше приступить къ этому), что мистеръ Горнеръ одно время думалъ-было оставить теб гораздо-больше, вроятно, все, что имлъ, за исключеніемъ небольшой суммы, которую онъ назначилъ своему старому писцу, Моррисену. Но онъ зналъ, что это помстье, въ которомъ жили мои предки шестьсотъ лтъ, находилось въ долгу, и что мн не предстояло возможности уплатить этотъ долгъ въ скоромъ времени, между-тмъ, онъ понималъ, что такому древнему имнію, какъ это, не слдовало принадлежать въ извстной степени другимъ людямъ, именно тмъ, которые дали въ долгъ деньги. Ты понялъ меня, не правда ли? сказала она, обращаясь къ Герри.

Онъ пересталъ плакать и слушалъ ее съ напряженнымъ вниманіемъ, стараясь понять, что она говорила, я полагаю, что онъ получилъ вообще довольно-врную идею о состояніи длъ, хотя, можетъ быть, ему было нсколько темно выраженіе: ‘помстье было въ долгу’. Но его любопытство было возбуждено въ достаточной степени и онъ желалъ, чтобъ миледи продолжала, такимъ образомъ на ея вопросъ онъ утвердительно кивнулъ головой, давая ей понять тмъ свое желаніе.

— Такимъ образомъ мистеръ Горнеръ перемнилъ назначеніе суммы, которую сначала хотлъ завщать теб, и большую часть ея завщалъ мн. намреваясь содйствовать мн этимъ къ уплат долга, о которомъ я теб говорила. Эти деньги будутъ мн большимъ вспомоществованіемъ и я употреблю вс старанія, чтобъ спасти остальное, и затмъ умру счастливою, оставляя помстье свободнымъ отъ долга.

Она остановилась.

— Но я не умру счастливою, думая о теб, продолжала она посл нкотораго молчанія.— Я не знаю, хорошо ли, что нкоторые изъ насъ владютъ деньгами или большимъ имніемъ и значительными почестами. Но Богъ, по Своей вол, назначаетъ нкоторыхъ изъ насъ къ такому положенію, и мы обязаны оставаться на своемъ посту, какъ храбрые воины… Мистеръ Горнеръ сначала назначалъ эти деньги теб. Если я возьму эти деньги и употреблю ихъ на уплату долга, то я возьму ихъ не иначе, какъ заимообразно отъ тебя, Герри Грегсенъ. Я буду уплачивать проценты по этой сумм мистеру Грею, который будетъ твоимъ опекуномъ до-тхъ-поръ, пока ты достигнешь совершеннолтія, онъ также опредлитъ, на что должны быть употреблены эти деньги длятого, чтобъ въ-послдствіи, когда помстье будетъ въ состояніи выплатить теб капиталъ, эти деньги могли принесть теб надлежащую пользу. Я полагаю, что теб слдовало бы дать воспитаніе. Это будетъ для тебя новыми стями при твоихъ деньгахъ! Но не унывай, Герри. Воспитаніе и деньги могутъ принесть надлежащую пользу, если мы только будемъ просить Всевышняго защитить насъ отъ искушеній, которыя он влекутъ за собою.

Герри ничего не могъ отвчать на это, хотя, я была уврена въ томъ, онъ понялъ все. Миледи, однакожь, хотла заставить его говорить длятого, чтобъ узнать, что было у него на ум, и спросила его что сдлалъ бы онъ съ деньгами, еслибъ могъ получить часть ихъ теперь же? На этотъ простой вопросъ, не касавшійся чувствъ, онъ отвчалъ, повидимому, очень-охотно.

— Я выстроилъ бы для отца избу съ лстницей и далъ бы мистеру Грею домъ для школы. О, отцу такъ хочется, чтобъ желаніе мистера Грея могло исполниться. Отецъ видлъ, что вс камни лежатъ отесанные на земл фермера Геля, мистеръ Грей заплатилъ за нихъ свои собственныя деньги. Отецъ говоритъ, что сталъ бы работать день и ночь, а маленькій Антонъ сталъ бы носить известь, еслибъ только пасторъ далъ на то позволеніе… а то мистеръ Грей тоскуетъ и горюетъ о томъ, что никто не хочетъ подать ему руку помощи или сказать ласковое слово.

Герри не зналъ, какое участіе принимала въ этомъ дл миледи: это было очевидно. Миледи хранила молчаніе.

— Еслибъ я могъ получить часть моихъ денегъ, то купилъ бы у мистера Брука участокъ земли у самаго Гендон-Лева, который онъ продаетъ, и отдалъ бы эту землю мистеру Грею, и если вы, миледи, позволяете мн снова приняться за ученіе, то я хотлъ бы со временемъ сдлаться школьнымъ учителемъ.

— Ты добрый мальчикъ, сказала миледи.— Но длятого, чтобъ привести въ исполненіе такой планъ, надобно подумать гораздо-больше, нежели ты знаешь. Тмъ не мене, мы попытаемся.

— Основать школу, миледи? воскликнула я, думая, что миледи не знаетъ, что говоритъ.

— Да, основать школу. Для покойнаго мистера Горнера, для мистера Грея и, наконецъ, для этого мальчика, я хочу попытаться привести въ исполненіе новый планъ. Попроси мистера Грея зайти ко мн сегодня посл обда, я хочу переговорить съ нимъ объ участк земли, который ему нуженъ. Ему незачмъ обращаться длятого къ диссиденту. И скажи твоему отцу, что онъ будетъ строить домъ, а маленькій Антонъ будетъ носить известь.

— А мн вы позволите сдлаться школьнымъ учителемъ? спросилъ Герри съ необыкновенной живостью.

— Ну, это еще мы увидимъ, сказала миледи, весело.— Длятого, чтобъ привести этотъ планъ въ исполненіе, нужно не мало времени, мой милый.

Теперь возвращаюсь къ капитану Джемсу. Первыя свднія о немъ сообщила мн миссъ Галиндо.

— Ему не боле тридцати лтъ, и мн придется собрать перья и бумагу и убраться во свояси, это было бы верхъ неприличія, еслибъ я осталась у него писцомъ. Все это было очень-хорошо, когда былъ живъ мой прежній господинъ. Мн еще только въ будущемъ ма стукнетъ пятьдесятъ, и я вдругъ буду писцомъ у этого молодаго, холостаго человка, который даже и не вдовецъ! О, да тутъ сплетнямъ не было бы и конца! Притомъ же, онъ косо смотритъ на меня такъ же, какъ и я на него. Мое черное шелковое платье не производитъ на него никакого впечатлнія. Онъ боится, что я выйду за него замужъ. Но я вовсе не хочу этого, въ этомъ отношеніи онъ можетъ быть совершенно-спокоенъ. И мистеръ Смитсенъ уже рекомендовалъ миледи писца. Ей, конечно, хотлось бы удержать меня, но я не могу остаться. Это по моему мннію, было бы очень-неприлично.

— А какова его наружность?

— О, въ немъ нтъ ничего особеннаго. Небольшаго росту, цвтъ лица смуглый и загорлый. Я, впрочемъ, не разсматривала его пристально, мн казалось это неумстнымъ. Ну, теперь я снова займусь ночными чепчиками. Мн было бы жаль, еслибъ кто-нибудь другой принялся длать ихъ, потому-что я недавно получила превосходные образцы.

Но когда дло дошло до прощанья, то между миссъ Галиндо и миледи вышло большое недоумніе. Миссъ Галиндо воображала, что миледи просила ее переписывать бумаги и вести счеты, въ вид услуги, и согласилась работать, не имя и мысли о томъ, что ей будутъ платить за ея работу. Время отъ времени ей приходилось горевать объ очень-выгодномъ заказ на шитье, который уходилъ изъ ея рукъ, потому-что она, будучи занята у насъ въ дом, не имла времени выполнить заказъ, но она никогда не намекала объ этомъ миледи, весело отправлялась за письмо и сидла за нимъ сколько требовалось. Миледи сожалла, что она при первомъ разговор съ миссъ Галиндо не высказала ясне своего намренія платить ей, но миледи всегда была слишкомъ-деликатна во всемъ, что касалось денегъ, а теперь миссъ Галиндо чувствовала себя оскорбленною, такъ-какъ миледи хотла непремнно заплатить ей за то, что она длала охотно и добровольно.

— Нтъ, миледи, говорила миссъ Галиндо:— вы можете сердитьсяна меня, сколько вамъ угодно, но не предлагайте мн денегъ. Вспомните, что было двадцать шесть лтъ тому назадъ, вспомните о бдномъ Артур и о томъ, чмъ вы были для меня въ то время! Притомъ же, я нуждалась въ деньгахъ — не скрываю этого — для совершенно-особенной цли, и когда я узнала, что могу оказать вамъ услугу… Богъ да благословитъ васъ за то, что вы обратились ко мн… я подумала, отказалась отъ одного плана и приняла другой, и теперь все дло приведено въ надлежащій порядокъ. Бесси оставляетъ школу и будетъ жить со мною. Пожалуйста, миледи, не предлагайте мн снова денегъ. Вы не знаете, какъ я была рада, что могла чмъ-нибудь услужить вамъ. Не правда ли, Маргарита Даусенъ? Помните, я однажды говорила вамъ, что готова отрзать себ руку для миледи, разв я дубина или камень, что могу забыть ласки? О, я такъ была рада тому, что могла работать для васъ, миледи. А теперь будетъ у меня Бесси, и никто не знаетъ о ней ничего… можно подумать, что она, бдненькая, сдлала что-нибудь дурное.

— Милая миссъ Галиндо, возразила миледи:— я больше никогда не буду просить васъ, чтобъ вы взяли деньги. Я только думала, что это было дло ршенное между нами. Вы взяли же, еще не очень давно, деньги за шитье капотовъ.

— Да, миледи, но это не была конфиденціальная работа А я очень гордилась тмъ, что имла случай заняться для васъ дломъ, которое вы не могли доврить всякому.

— Кто это Бесси? спросила миледи.— Я не знаю, кто она и почему она прідетъ къ вамъ и будетъ жить съ вами. Милая миссъ Галиндо, вы теперь въ свою очередь должны оказать мн честь довриться мн!

XIII.

Мн всегда казалось, что миссъ Галиндо находилась прежде въ лучшемъ положеніи, но я не хотла обращаться къ кому-нибудь съ разспросами о ней. Около этого времени, однакожь, мни удалось слышать о многихъ, касавшихся ей прежней жизни обстоятельствахъ, которыя я и намрена разсказать здсь, но не въ томъ порядк, въ какомъ я слышала, а въ какомъ все это случилось.

Миссъ Галиндо была дочь пастора въ Вестморленд. Ея отецъ былъ младшій братъ баронета, предокъ котораго принадлежалъ къ числу лицъ, пожалованныхъ въ баронеты Яковомъ Первымъ. Этотъ баронетъ, дядя миссъ Галиндо, принадлежалъ къ разряду необыкновенныхъ чудаковъ, которыхъ было не мало въ то время въ скверной части Англіи. О немъ я знаю только слдующее: онъ еще въ молодыхъ годахъ исчезъ изъ среды своего семейства, состоявшаго только изъ брата и сестры, умершихъ одинъ холостымъ, а другая двицею, и никому не было извстно, гд онъ жилъ, полагали, что онъ находился гд-нибудь на материк, такъ-какъ онъ не возвратился изъ большаго путешествія, которое, согласно съ общею модою того времени, онъ долженъ былъ предпринять немедленно но выход своемъ изъ Оксфорда. Онъ иногда писалъ къ своему брату священнику, но письма приходили черезъ банкира, который былъ обязавъ сохранять тайну, какъ онъ сообщилъ мистеру Галиндо, еслибъ банкиръ нарушилъ обязательство, то лишался всхъ своихъ выгодъ по управленію длами баронета, которыя тогда перешли бы въ другія руки, а между-тмъ, спрашивавшій не извлекъ бы никакой пользы изъ тайны, открытой ему банкиромъ сэръ Лауренсъ, избавилъ, что въ случа если банкирскій домъ Грегемъ откроетъ его мстопребываніе, то онъ, баронетъ, не только возьметъ изъ этого дома свои деньги, но немедленно приметъ мры къ прекращенію дальнйшихъ разспросовъ о его мстопребываніи и удетъ въ какую-нибудь отдаленную страну.

Сэръ Лауренсъ ежегодно платилъ своему брату извстную сумму денегъ, но время платежа было неопредленное: между взносами денегъ проходило иногда восемнадцать и девятнадцать мсяцевъ, иногда-же не приходило и четверти этого срока, изъ чего можно было видть, что баронетъ имлъ намреніе производить эту плату ежегодно, но такъ-какъ онъ ни разу не выразилъ своего намренія сливами, то невозможно было врно ожидать присылки денегъ. Большая часть этихъ денегъ тратилась безполезно, потому-что мистеръ Галиндо, исполняя одно изъ немногихъ желаніи сэра Лауренса, долженъ былъ жить въ обширномъ, старомъ, полуразвалившемся фамильномъ дом. Мистеръ и мистрисъ Галиндо часто строили планы, какъ они могли бы жить своимъ собственнымъ небольшимъ имуществомъ и доходами, которые они получали (мистеръ Галиндо занималъ мсто викарія, но десятая часть доходовъ принадлежала сэру Лауренсу какъ свтскому владльцу церковнаго имнія), такъ-что могли бы сберегать деньги, присылаемыя баронетомъ на имя Лауренціи — нашей миссъ Галиндо. Но имъ было трудно жить экономно въ большомъ дом, хотя они и не платили ничего за намъ. Они должны были поддерживать знакомство съ сосдями и старинными друзьями семейства и прилично принимать ихъ, такимъ-образомъ они едва только могли сводить концы съ концами.

Одинъ изъ сосдей, мистеръ Джибсенъ, имлъ сына, который былъ немного старше Лауренціи. Семейства были коротко знакомы между собою, и молодые люди могли видться часто. Молодой мистеръ Джибсенъ, какъ мн разсказывали, былъ необыкновенно привлекательный человкъ (онъ, по видимому, очаровывалъ всхъ, потому-что вс отзывались о немъ, какъ о человк красивой наружности, благородномъ и великодушномъ), слдовательно, ему не трудно было понравиться двушк. Родители, можетъ-быть, забыли, что ихъ дти выростугъ или думали, что дружба или привязанность не доведутъ ни къ чему дурному, если даже и приведутъ къ свадьб. Какъ бы то ни было, молодой Джибсенъ не говорилъ ничего и когда сдлалъ предложеніе, то уже было поздно. Между-тмъ онъ былъ въ Оксфорд и возвратился оттуда, онъ ходилъ на охоту и ловилъ рыбу съ мистеромъ Галиндо, а зимою катался на конькахъ на пруд и часто сопровождалъ мистера Галиндо, когда послдній возвращался къ скромному обду домой, гд ожидали его жена и дочь. Въ такомъ положеніи находились дла, какъ вдругъ однажды мистеръ Галиндо получилъ отъ банкирскаго дома своего брата письмо, которое извщало его о смерти сэра Лауренса, умершаго въ Альбано отъ заразительной лихорадки, и поздравляло сэра Губерта съ наслдствомъ помстій и титула баронета. Король умеръ Да здравствуетъ король! какъ, я слышала, говорятъ французы.

Сэръ Губертъ и его жена были чрезвычайно изумлены, сэръ Лауренсъ былъ только двумя годами старше своего брата, гни ничего не слышали о его болзни и вдругъ получили извстіе о его смерти. Они были очень опечалены и поражены, наслдованіе помстій и титула баронета, однакожь, сдлало ихъ нсколько-надменными. Лондонскіе банкиры управляли длами покойнаго чрезвычайно-хорошо. Они имли въ своихъ рукахъ значительную сумму наличными деньгами къ услугамъ сэра Губерта, такъ-что послднему не зачмъ было брать свои доходы, имнія же приносили ежегоднаго дохода восемь тысячъ. И Лауренція была единственною наслдницею всего этого! Ея мать, дочь бднаго пастора, стала мечтать о брак своей дочери съ какимъ-нибудь весьма-значительнымъ лицомъ: отецъ также не отставалъ отъ своей жены въ честолюбивыхъ замыслахъ. Они взяли ее съ собою въ Лондонъ, когда отправились туда покупать новые экипажи, новыя платья и мебель. Въ это-то время миссъ Галиндо и познакомилась съ миледи въ Лондон. Я не могу сказать, какимъ образомъ полюбили он другъ друга. Миледи принадлежала къ древнему дворянскому роду, была женщина гордая, спокойная, вжливая и важная въ обращеніи. Миссъ Галиндо была всегда робка и даже въ своей молодости отличалась любопытствомъ и странностями. Но я не хочу пускаться въ объясненія, я только разсказываю о случившемся. И такъ, изящная, деликатная графиня почувствовала влеченіе къ двушк-провинціалк, которая въ свою очередь почти боготворила миледи. Расположеніе миледи къ миссъ Галиндо заставило родителей послднихъ думать, что не было партіи, которую не могла бы сдлать ихъ дочь, наслдница восьми тысячъ ежегоднаго дохода, принятая въ графскихъ и герцогскихъ домахъ. И вотъ, когда они возвратились въ свой старый домъ въ Вестморленд и Маркъ Джибсенъ прислалъ письмо и предлагалъ руку и сердце Лауренціи, съ которою онъ вмст выросъ и съ которою игралъ въ дтств, увдомляя при этомъ, что онъ получитъ отъ отца имніе, приносящее девятьсотъ ежегоднаго дохода, то сэръ Губертъ и леди Галиндо не обратили на это никакого вниманія. Они сами, не спросясь дочери, отказали ему на-отрзъ, и когда онъ просилъ позволенія переговорить съ Лауренціей, они подъ какимъ-то пустымъ предлогомъ отказали ему и въ этомъ, потомъ ужь переговорили съ нею сами и употребили всевозможныя старанія для убжденія ея — двушки некрасивой и сознававшей, что она была некрасива — въ томъ, что мистеръ Маркъ Джибсенъ никогда бы и не подумалъ жениться на ней, еслибъ ея отецъ не получилъ состоянія, и что онъ былъ влюбленъ въ помстье, а не въ молодую двушку. Въ какой степени было врно это предположеніе — мн, конечно, ужь не ршить. Леди Ледлоу увряла всегда, что родители говорили истину, но. можетъ-быть, обстоятельства, случившіяся между-тмъ, измнили ея мнніе. Такъ или иначе, только дло кончилось тмъ, что Лауренція отказала Марку, и сама чуть не умерла съ горя посл этого. Узнавъ въ чемъ подозрвали его сэръ Губертъ и леди Галиндо, узнавъ и о томъ, что родители убдили Лауренцію поврить ихъ словамъ, Маркъ клался всмъ для него священнымъ, что эти подозрнія были неосновательны и что его привязанность была истинная, онъ говорилъ, что хотя и предложилъ свою руку посл смерти сэра Лауренса, тмъ не мене его отцу было очень-хорошо извстно какъ онъ любилъ Лауренцію, и только-то, что онъ былъ старшимъ изъ пятерыхъ дтей и не имлъ должности, заставило его скрывать, и не обнаруживать любовь, которая, какъ казалось ему въ то время, платилась ему взаимностью. Онъ намревался заниматься юриспруденціей и надялся со временемъ получить умренное содержаніе, которое хотлъ просить Лауренцію раздлить съ нимъ. Такъ, или почти такъ говорилъ молодой человкъ. Но его ссылка на отца была отчасти двусмысленна. Старый мистеръ Джибсенъ, какъ было извстно всмъ, очень любилъ деньги: вроятно было то, что онъ настоятельно убждалъ сына ухаживать за двушкой, когда она стала богатою наслдницей, такъ-же точно, какъ онъ прежде удерживалъ его отъ этого, по словамъ самого Марка. Когда послднему передали, какъ отозвались объ его отц, онъ гордо или сурово выслушалъ этотъ отзывъ и сказалъ, что Лауренція во всякомъ случа могла бы знать его лучше. Вскор посл того, онъ оставилъ провинцію и отправился въ Лондонъ изучать законы, сэръ Губертъ и леди Галиндо думали, что они счастливо избавились отъ него. Но Лауренція всегда упрекала себя за свой отказъ и, я думаю, будетъ упрекать себя за то до дня своей смерти. Слова: ‘она могла бы знать меня лучше’, переданныя ей какимъ-нибудь короткимъ знакомымъ, всегда были у ней въ памяти и лишали е покоя. На слдующій годъ отецъ и мать повезли ее въ Лондонъ, но она не хотла посщать общества, даже рдко выходила изъ дому на прогулки, боясь встртиться съ Маркомъ Джибсеномъ и прочесть въ его глазахъ заслуженный укоръ, сильно тосковала и утратила свое здоровье. Миледи съ сожалніемъ замчала перемну въ своей любимиц и обратилась съ разспросами къ леди Галиндо, которая, натурально, по своему истолковала поведеніе Марка. Миледи никогда не говорила съ миссъ Галиндо о причин ей грусти, но всегда старалась развлечь и заинтересовать ее чмъ-нибудь. Въ это время миледи сообщила миссъ Галиндо многое о своей собственной прежней жизни и о Генбери. такъ что миссъ Галиидо ршилась, при первой возможности, създить въ Генбри и ознакомиться съ старымъ помстьемъ, которое такъ любила миледи. Какъ мы знаемъ, въ послдствіи она, въ-самомъ-дл, переселилась туда совсмъ.

Но прежде этого ее ждала большая перемна. Незадолго передъ тмъ, какъ сэръ Губертъ и леди Галиндо хотли выхать изъ Лондона, куда они прізжали ужь во второй разъ, они получили письмо отъ своего адвоката, извщавшаго ихъ о томъ, что сэръ Лауренсъ оставилъ наслдника, законнаго ребенка отъ итальянки низшаго званія, и что къ нему, адвокату, прислано законное требованіе со стороны мальчика о возвращеніи титула и имущества. Сэръ Лауренсъ отличался страстью къ приключеніямъ и не считалъ роскошь необходимымъ условіемъ жизни, онъ, какъ въ послдствіи оказалось передъ судомъ, плнился свободною, прелестною жизнью, которую вели итальянцы, и женился на дочери неаполитанца-рыболова, родственники невсты были такъ хитры, что заставили сэра Лауренса вступить въ законный бракъ. Молодые въ продолженіе многихъ лтъ путешествовали по берегамъ Средиземнаго моря, вели счастливую, беззаботную жизнь, возмущаемую только обязанностями, которыя налагало на нихъ немногочисленное семейство. Жена была совершенно счастлива тмъ, что они никогда не нуждались въ деньгахъ и что любовь къ ней мужа не ослабвала. Она ненавидла имя Англіи — отвратительной, холодной, еретической Англіи — и избгала разговора о предметахъ, касавшихся прежней жизни ея мужа, такъ что, когда сэръ Лауренсъ умеръ въ Альбано, то она даже пробудилась отъ страшнаго горя и съ гнвомъ начала на доктора-итальянца который объявилъ, что онъ долженъ извстить о смерти Лауренса Галиндо англійскихъ родственниковъ покойнаго. Нсколько времени она опасалась, что варвары англичане прідуть къ ней и возьмутъ у ней дтей. Она скрылась въ Абруццо и жила деньгами, которыя получила за мебель и разныя драгоцнности, оставшіяся посл смерти сэра Лауренса. Истративъ деньги, она возвратилась въ Неаполь, гд не была ни разу посл своего брака. Отца ея уже не было въ живыхъ, но братъ ея наслдовалъ отцовскую смлость. Онъ умлъ заинтересовать въ пользу вдовы священниковъ, которые навели справки и узнали, что наслдство Галиндо могло достойнымъ образомъ-обезпечить существованіе наслдника, исповдывавшаго истинную вру. Затмъ они обратились къ англійскому посольству, которое отправило письмо къ адвокату, требуя отъ сэра Губерта уступки титула и имущества и отчета въ деньгахъ, которыя онъ усплъ истратить во время владнія наслдствомъ брата. Сэръ Губертъ горячо настаивалъ на своихъ правахъ. Онъ не могъ равнодушно думать о томъ, что его братъ женился на иностранк, на папистк, дочери рыболова, и что самъ сталъ папистомъ. Онъ приходилъ въ отчаяніе при мысли, что родовое имніе должно перейти къ потомкамъ, происходившимъ отъ подобнаго брака. Онъ бился противъ своихъ родственниковъ, какъ противъ своихъ непріятелей, и потерялъ почти все свое имущество, не смотря на то, что вс адвокаты совтовали ему уступить безпрекословно. Наконецъ, онъ былъ побжденъ. Въ мрачномъ отчаяніи выхалъ онъ изъ своего жилища. Еслибъ онъ имлъ возможность, то охотно перемнилъ бы свое имя: такъ желалъ онъ уничтожить всякую связь между собою и папистомъ-баронетомъ, его матерью-итальянкою, всми дтьми и няньками, которыя пріхали въ помстье вскор посл отъзда мистера Губерта Галиндо, прожили одну зиму и затмъ въ восторг снова улетли въ Неаполь. Мистеръ и мистрисъ Губертъ Галиндо жили въ Лондон, Онъ получилъ мсто викарія въ город. Какъ были бы они рады, еслибъ мистеръ Маркъ Джибсенъ возобновилъ теперь свое предложеніе, въ такомъ случа, говорили они, никто не имлъ бы права утверждать, что прежде имъ руководило корыстолюбіе. Но онъ не дйствовалъ такъ, какъ они желали, не служило-ли это яснымъ доказательствомъ того, что ихъ прежніе отзывы о немъ были основательны? Я не знаю, что думала объ этомъ сама миссъ Галиндо, но леди Ледлоу разсказывала мн, какъ поражена была бдная двушка, услышавъ, что ея родители такъ ругались надъ бднымъ Маркомъ. По мннію леди Ледлоу, мистеръ Маркъ Джибсенъ звалъ, что семейство Галиндо жило въ Лондон. Его отцу было это непремнно извстно, и трудно было предполагать, чтобъ онъ не сказалъ о томъ сыну. Кром того, имя было очень-необыкновенно, и вроятно онъ иногда встрчалъ его въ объявленіяхъ о рчахъ съ благотворительною цлью, которыя говорилъ новый и краснорчивый викарій церкви св. Марка, но просьб прихожанъ. Все это время леди Ледлоу не теряла изъ виду семейства изъ расположенія къ миссъ Галиндо, и когда отецъ и мать умерли, то миледи поддержала миссъ Галиндо въ ея намреніи не обращаться за помощью къ двоюродному брату, итальянскому баронету, и совтовала ей довольствоваться сотнею фунтовъ въ годъ, суммою, которую ддъ ея, сэръ Лауренсъ, назначилъ ея матери и дтямъ, происходившимъ отъ брака его сына Губерта.

Мистеръ Маркъ Джибсенъ сдлался въ-no слдствіи адвокатомъ свернаго округа и достигъ нкоторой извстности, но онъ умеръ холостымъ при жизни своего отца, какъ разсказывали, жертвою невоздержности. Докторъ Греворъ, тотъ самый, который лечилъ мистера Грея и Герри Грегсена, женился на сестр Марка. Вотъ все, что знала миледи о семейств Джибсенъ.

Кто-же была Бесси?

Въ-послдствіи разъяснилась и эта тайна. Миссъ Галиндо за нсколько лтъ передъ моимъ пріздомъ въ Генбри была въ Бервик по какиму-то длу или для покупки, которую поздно было выполнить только въ провинціальномъ город. Между ею о мистрисъ Треворъ существовала связь, еще съ того времени, когда об он жили въ Вестморлеид, хотя, сколько мн кажется, послдняя не могла знать о предложеніи, которое ея братъ сдлалъ миссъ Галиндо, потому что была въ то время еще очень-молода, подобныя-же дла, если они оканчивались безуспшно, впослдствіи рдко бывали предметомъ разговора въ благородномъ семеіств. Но Джибсены и Галиндо были сосдями очень-долгое время, и не было ничего страннаго въ томъ, что связь возобновилась между двумя членами семействъ, поселившимися далеко отъ своего прежняго мста жительства. Когда миссъ Галиндо прізжала въ Бервикъ для закупокъ, то всегда просила присылать пакеты въ квартиру доктора Тревора. Если она предпринимала какую-нибудь дальнюю поздку и карета не проходила чрезъ Бервикъ въ то самое время, когда миссъ Галиндо прізжала изъ Генбери (въ карет миледи или иначе), то она ждала въ квартир доктора Тревора. Ее, какъ члена семейства, ждали всегда, въ послдствіи мистрисъ Треворъ исполняла за нее вс дла по складочному магазину.

Такимъ образомъ, однажды она отправилась въ домъ доктора Тревора для того, чтобъ отдохнуть и, можетъ-быть, пообдать. Почта въ то время приходила во вс часы утра, и письма доктора Тревора пришли посл того, какъ онъ уже отправился на утренніе визиты. Миссъ Галиндо сидла за обдомъ съ мистрисъ Треворъ и ея семерыми дтьми, когда докторъ вошелъ въ комнату. Онъ имлъ грустный и озабоченный видъ и, при первомъ удобномъ случа, вывелъ дтей изъ комнаты. Затмъ онъ какъ-бы воспользовался пріздомъ миссъ Галиндо (но его мннію, ея присутствіе могло нсколько удерживать его жену отъ сильнаго порыва горя, и вмст съ тмъ миссъ Галиндо оставалась утшать его жену въ то время, какъ онъ долженъ былъ длать свои послобденные визиты) и сообщилъ мистрисъ Треворъ о смерти ея брата, онъ захворалъ въ самой должности въ округ и умеръ, лишь только успли его привезти на его квартиру въ Лондон. Она плакала страшно, но миссъ Галиндо, какъ разсказывалъ въ послдствіи докторъ Треворъ, по-видимому почти вовсе не была поражена этимъ извстіемъ. Она помогала ему утшать жену, общала не возращаться въ Генбри, а остаться съ нею весь вечеръ, и впослдствіи предложила быть у нихъ все время, пока докторъ будетъ присутствовать на похоронахъ. Когда супруги Треворъ услышали объ исторіи любви, существовавшей между покойнымъ и миссъ Галиндо — эту исторію разсказали Вестморлендскіе друзья, при воспоминаніи о всхъ событіяхъ жизни умершаго, какъ это обыкновенно длается — то старались припомнить, что говорила и что длала миссъ Галиндо во время своего пребыванія у нихъ. Она была блдне и молчаливе обыкновеннаго, ея глаза казались по временамъ распухшими, а носъ былъ красенъ, но она была въ такихъ лтахъ, когда подобные признаки обыкновенно приписываются насморку, а не какой-нибудь сентиментальной причин. Они были привязаны къ ней, какъ къ старому другу, какъ къ любезной, весьма-полезной, эксцентрический старой дв. Она и не требовала большаго, не желала напоминать имъ, что она, можетъ-быть, имла нкогда другія надежды и боле-юныя чувства. Докторъ Треворъ, возвратившись съ похоронъ, которыя происходили въ Лондои, горячо благодарилъ ее за-то, что она оставалась съ его женою. Когда дти отправились спать и миссъ Галиндо также собиралась оставить жену и мужа, то докторъ Треворъ попросилъ ее посидть съ ними еще нсколько времени. Онъ сообщилъ ей и своей жен подробности смерти мистера Джибсена… потомъ остановился… и наконецъ сказалъ:

— Маркъ оставилъ ребенка… крошечную двочку…

— Но онъ никогда не былъ женатъ, воскликнула мистрисъ Треворъ.

— Крошечную двочку, продолжалъ ея мужъ: — мать которой, кажется, умерла. Какъ-бы то ни было, ребенокъ находился у него въ квартир, этотъ ребенокъ и еще старая нянька, которая, кажется, распоряжалась всмъ хозяйствомъ и, думаю, порядкомъ надувала бднаго Марка.

— Но ребенокъ? спросила мистрисъ Треворъ, почти задыхаясь отъ удивленія.— Какъ ты знаешь, что это его?

— Нянька сказала мн такъ и даже очень-сердито, замтивъ мое сомнніе. Я спросилъ крошку, какъ ее зовутъ? и, сколько я могъ понять, она сказала только: ‘Несси!’ и ‘Папа!’ Нянька сказала, что мать двочки умерла и, что мистеръ Джибсенъ нанялъ ее ходить за ребенкомъ, котораго онъ назвалъ своимъ. Нсколько адвокатовъ, друзья-покойнаго, которыхъ я видлъ на похоронахъ, сказали мн, что они знали о существованіи этого ребенка.

— Что-же съ нею длать? спросила мистрисъ Треворъ.

— Я, право, и самъ не знаю, отвчалъ онъ.— Посл Марка остались деньги, но ихъ едва-ли хватитъ на уплату долговъ, а отъ твоего отца нечего и ожидать какой-либо помощи.

Вечеромъ, когда докторъ Треворъ сидлъ въ своемъ кабинет, а его жена уже отправилась спать, миссъ Галиндо постучалась къ нему. Они имли вдвоемъ очень-продолжительный разговоръ. Результатомъ ихъ бесды было то, что на другой день мистеръ Треворъ похалъ съ миссъ Галиндо въ городъ, они взяли съ собой маленькую Несси и отдали ее на воспитаніе на ферму, находившуюся неподалеку отъ Верника, массъ Галиндо обязалась платить половину суммы и снабжать малютку одеждою, а докторъ Треворъ ручался, что все остальное будетъ доставлено семействомъ Джибсенъ или за несуществованіемъ послдняго имъ самимъ.

Миссъ Галиндо не любила дтей, она даже чувствовала страхъ, когда брала къ себ этого ребенка, и по нсколькимъ причинамъ. Леди Ледлоу не могла терпть, чтобъ въ ея присутствіи упоминали о незаконныхъ дтяхъ. Она считала за правило, что общество не должно знать ихъ. И миссъ Галиндо, кажется, всегда соглашалась съ миледи до настоящаго времени, когда дло коснулось ей сердца. Тмъ не мене, она содрогалась при мысли о томъ, что дала убжище этому ребенку отъ какой-нибудь незнакомой женщины. Она по-временамъ прізжала на ферму навщать двочку, шила ой платья и одежду по ночамъ, когда вс думали, что массъ Галиндо давно уже лежала въ постели, и когда Бесси подросла и е надобно было опредлить въ школу, то миссъ Галиндо стала работать еще прилежне обыкновеннаго для-того, чтобъ уплачивать увеличившіеся расходы. Сначала семейство Джибсенъ платило свою часть по условію, но съ большимъ неудовольствіемъ и злобою, потомъ оно совершенно перестало платить и условленная часть издержекъ падала на доктора Тревора, обремененнаго двнадцатью дтьми, въ послднее-же время, миссъ Галиндо взяла на себя почти всю тяжесть. Нельзя жить и работать, строить планы и приносить жертвы для человческаго существа, и вмст съ тмъ не любить его. И Бесси также любила миссъ Галиндо, потому-что бдная двушка была обязана ей всми незначительными удовольствіями, миссъ Галиндо всегда обращалась съ дочерью Марка Джибсена чрезвычайно-ласково, между-тмъ какъ, когда двушка приходила на праздникъ въ домъ доктора Тревора, на нее смотрли гордо и презрительно въ этомъ семейств, думавшемъ, по-видимому, что длало для двушки много, давая ей у себя приличный столъ и помщеніе.

Я уврена, что миссъ Галиндо давно уже желала взять къ себ Бесси, но пока она была въ состояніи платить за нее въ школ, она не хотла ршиться на такой смлый поступокъ и принять ее у себя, зная какое впечатлніе произведетъ это обстоятельство на миледи, когда оно будетъ объяснено ей. Двушк было теперь уже боле семнадцати-лтъ, она перешла возрастъ, когда молодыя двушки обыкновенно остаются въ школахъ, а такъ-какъ въ-то время не было большаго требованія на гувернантки и Бесси не знала никакого ремесла, которымъ могла бы добывать себ пропитаніе, то миссъ Галиндо только и оставалось перевезти двушку къ себ въ Генбри. Хотя Бесси въ послднее время самымъ неожиданнымъ образомъ стала развившеюся молодою женщиною, миссъ Галиндо, однакожь, оставила бы ее въ школ еще на годъ, еслибъ имла средства къ тому, но это стало для нея невозможно, когда она сдлалась писцомъ мистера Горнера и лишилась всего своего заработка по складочному магазину, во всякомъ случа, она, я думаю, была рада, что обстоятельства принуждали ее отважиться на поступокъ, о которомъ она думала уже давно. Такъ или иначе, Бесси пріхала къ миссъ Галиндо нсколько недль посл того, какъ капитанъ Джемсъ освободилъ миссъ Галиндо отъ должности и далъ ей возможность снова заняться своимъ хозяйствомъ.

Долгое время я не знала о новой обитательниц въ Генбри. Миледи ни разу не упомянула о ней, что вполн согласовалось съ извстными правилами леди Ледлоу. Она не видла и не слышала, однимъ-словомъ ничмъ не обнаруживала, что знаетъ о существованіи тхъ, кто не имлъ законнаго права существовать. Если миссъ Галиндо надялась на исключеніе въ пользу Бесси, то она ошибалась. Миледи послала записку къ миссъ Галиндо, приглашая послднюю придти къ чаю однажды вечеромъ, спустя мсяцъ посл прізда Бесси, но миссъ Галиндо отвчала, что простудилась и не можетъ придти. Получивъ второе приглашеніе, она отвчала, что занята дома, одинъ шагъ ближе къ истин. На третье приглашеніе она отозвалась, что у ней находится молодая знакомая, которую она не можетъ оставить одну. Миледи врила всякому извиненію и затмъ уже не возвращалась къ нему. Я очень сожалла объ отсутствіи миссъ Галиндо, впрочемъ, вс мы очень-сожалли о томъ: въ то время, когда она была писцомъ, вс мы знали, что она на прощаньи непремнно зайдетъ къ кому-нибудь изъ насъ и скажетъ что-нибудь забавное. Въ особенности же я, по своей болзни, или, можетъ-быть, по природной склонности, очень любила деревенскія сплетни. Вдругъ не стало мистера Горнера, который, приходя по временамъ, разсвалъ нашу скуку формальнымъ, важнымъ умнымъ разговоромъ, вдругъ вскор исчезла и миссъ Галиндо. Да, я очень-сожалла о ней, и я уврена, что миледи также чувствовала ея отсутствіе. Несмотря на ея всегда-спокойныя, важныя манеры, я убждена была въ томъ, что ея сердце жаждало нсколькихъ словъ со стороны миссъ Галиндо, которая, казалось, совсмъ оставила нашъ домъ съ-тхъ-поръ, какъ пріхала Бесси.

Капитанъ Джемсъ, пожалуй, былъ человкъ очень-умный, но даже сама миледи не могла сказать, чтобъ онъ замнялъ старыхъ, семейныхъ друзей. Онъ былъ настоящій морякъ, какъ были моряки тхъ временъ… много ругался, много пилъ (что, однакожь, не производило на него никакого вліянія) и во всхъ своихъ поступкахъ обнаруживалъ точность и доброе сердце. Но онъ не привыкъ находиться въ обществ женщинъ, какъ однажды сказала миледи, и обо всемъ хотлъ судить самъ. Миледи, я думаю, ожидала найти въ немъ человка, который при управленіи имніемъ руководствовался бы ея указаніями, однакожь, капитанъ Джемсъ велъ себя такъ, какъ-будто онъ отвчалъ за хорошее управленіе по всмъ частямъ и, слдовательно, требовалъ полной свободы дйствія. Онъ слишкомъ-долго повелвалъ людьми на мор и не могъ допустить, чтобъ женщина управляла его дйствіями, хотя бы эта женщина и была миледи. въ этомъ, кажется, виденъ былъ здравый смыслъ, о которомъ, бывало говорила миледи, но когда здравый смыслъ дйствуетъ противъ насъ, то мы, я полагаю, не цнимъ его въ той мр, въ какой мы должны были бы цнить его.

Леди Ледлоу гордилась тмъ, что сама управляла собственнымъ имніемъ. Съ какимъ удовольствіемъ, она, бывало, разсказывала намъ, какъ ея отецъ бралъ ее съ собою, когда здилъ по имнію, и приказывалъ ей обратить вниманіе то на одно, то на другое, и не допускать такихъ-то мръ. Но въ первый-же разъ, когда она сообщила обо всемъ этомъ капитану Джемсу, онъ прямо объявилъ ей, что слышалъ отъ мистера Смитсена о весьма жалкомъ состояніи фермъ и о значительномъ недочет въ доход и, что онъ намренъ изучить земледліе и привести все имніе въ порядокъ. Конечно, слова капитана привели миледи въ неописанное удивленіе, но что-жь ей было длать? Человкъ, котораго сама она избрала, со всею своею энергіею принимался за искорененіе ошибокъ, происходившихъ отъ невжества, въ чемъ заключались вс обвинены, которыя могли взводить на него лица, претендовавшія давать совты миледи. Капитанъ Джемсъ читалъ прежде путешествіе Артура Йонга въ свободное время, когда онъ лежалъ больной, и отрицательно качалъ головою во время разсказа миледи о томъ, какъ сяли или пахали землю съ незапамятныхъ временъ. Потомъ онъ предпринялъ нсколько опытовъ вдругъ. Миледи смотрла на все это съ важнымъ молчаніемъ, но вс фермеры и арендаторы пришли въ волненіе и предвщали сотни неудачъ. Можетъ быть, пятьдесятъ опытовъ, дйствительно, не удались, леди Ледлоу ожидала по-крайней-мр вдвое больше, но он были вдвое, вчетверо, въ восемь разъ больше того, что предвидлъ капитанъ. Онъ высказалъ вслухъ, что обманулся въ своихъ ожиданіяхъ и тмъ снова пріобрлъ популярность. Грубый провинціальный народъ не понялъ бы безмолвнаго и важнаго раскаянія человка, ошибшагося въ своихъ планахъ, но онъ сочувствовалъ человку, проклинавшему неудачу — да, ему сочувствовали вс, хотя и хохотали надъ нимъ въ тихомолку. Мистеръ Брукъ, бывшій купецъ, безпрестанно порицалъ его за неудачные опыты и за вчныя ругательства. ‘Но чего-жь можно ожидать отъ моряка?’ спрашивалъ мистеръ Брукъ (что знала и миледи), хотя ему было, конечно, извстно, что капитана Джемса выбрала сама миледи за дружбу, которая существовала прежде между нимъ и мистеромъ Юрайеномъ. Я полагаю, что этотъ отзывъ бирмингемскаго хлбопека заставилъ миледи поддерживать капитана Джемса и поощрять его къ новымъ опытамъ Она не хотла обнаружить, что считала свой выборъ неблагоразумнымъ и что послушалась купца-диссидента, который былъ единственнымъ лицомъ во всей окрестности, разгуливавшимъ въ цвтной одежд, тогда какъ чуть-ли не весь свтъ носилъ трауръ но единственномъ сын миледи.

Капитанъ Джемсъ непремнно бросилъ-бы управленіе имніемъ, еслибъ миледи не чувствовала, что была обязана оправдать благоразуміе своего выбора, и не обратилась къ нему съ настоятельною просьбою остаться у ней. Онъ былъ очень тронутъ ея довріемъ къ нему и съ страшнымъ проклятіемъ объявилъ, что въ будущемъ году извлечетъ изъ помстья такіе доходы, какихъ оно никогда до-тхъ-поръ не приносило. Миледи никогда не повторяла того, что она слышала, особенно если слышанное ею говорило не въ пользу лица, такимъ-образомъ она, я полагаю, не передала капитану Джемсу отзыва мистера Брука о томъ, что морякъ можетъ только дурно управлять имніемъ, между-тмъ, капитанъ непремнно желалъ успха на второй годъ своихъ опытовъ, несмотря ни на что, отправился къ дльному и ловкому мистеру Бруку и просилъ его научить лучшей метод управленія имніемъ. Конечно, еслибъ миссъ Галиндо приходила къ намъ въ домъ такъ-же часто, какъ прежде, вс мы услышали бы о новомъ знакомств нашего управляющаго гораздо прежде. Но при такихъ обстоятельствахъ миледи никогда не могла себ вообразить, чтобъ капитанъ, который въ своихъ мнніяхъ о церкви и корол былъ гораздо строже ея, могъ когда-либо подружиться съ диссидентомъ-хлбопекомъ изъ Бирмингема, хотя бы только съ цлію служить интересамъ миледи.

Мы въ первый разъ услышали о томъ отъ мистера Грея, который въ послднее время часто навшалъ миледи: ни онъ, ни она не могли забыть торжественную связь, которую создалъ между ними тотъ фактъ, что онъ принесъ ей извстіе о смерти милорда. Искреннія и священныя слова, произнесенныя имъ въ то время, хотя и касавшіяся только важныхъ предметовъ, жизни и смерти, заставили ее уступить желанію мистера Грея — основать деревенскую школу. Она, правда, вздохнула ни разъ и все-таки больше боялась вреда отъ образованія, нежели надялась на пользу, но какъ-бы въ память милорда, она позволила выстроить на лугу близь церкви домъ для школы, нсколько-грубой архитектуры, и, воспользовавшись своимъ вліяніемъ, которое она имла безъ всякаго сомннія, выразила свое твердое желаніе, чтобъ дти учились только чтенію, письму и первымъ четыремъ правиламъ ариметики, а двушки только читать и считать въ ум, въ остальное же время, чинили свои платья, вязали чулки и пряли. Миледи подарила школ больше прялокъ, нежели тамъ было двушекъ, и потребовала постановить правиломъ, чтобъ двушка соткала извстное число мотковъ льна и связала извстное число паръ чулокъ, а потомъ уже приступила къ ученію. Конечно, длать было нечего, оставалось только согласиться со всми ея капризами… Я очень-хорошо помню тотъ день, когда мистеръ Грей вынулъ изъ своего кармана чрезвычайно-тонкую пряжу (а я могла судить объ этихъ вещахъ) и положилъ ее и прекрасную пару связанныхъ чулокъ передъ миледи, такъ-сказать, какъ первенцы своей школы. Она надла очки и внимательно принялась разсматривать об вещи, потомъ передала ихъ мн.

— Очень-хорошо, мистеръ Грей. Я очень-довольна этимъ. Вы счастливы въ вашей школьной учительниц. Она, какъ видно, очень-хорошо знаетъ толкъ въ женскихъ работахъ и иметъ большое терпніе. Кто она? Она не изъ нашей деревни?

— Миледи, сказалъ мистеръ Грей, заикаясь и красня но своему обыкновенію.— Миссъ Бесси учитъ всмъ этимъ вещамъ… миссъ Бесси и иногда миссъ Галиндо.

Миледи посмотрла на него сверхъ очковъ, но повторила только слова: ‘миссъ Бесси’ и остановилась, какъ-бы припоминая, кто могла бы быть эта особа, приведенный въ смущеніе мистеръ Грей перемнилъ предметъ разговора. Онъ сказалъ, что считалъ своею обязанностью отказаться отъ подписки, предложенной мистеромъ Брукомъ, потому-что онъ былъ диссидентъ, выразилъ опасеніе, что капитанъ Джемсъ, чрезъ посредство котораго мистеръ Брукъ предлагалъ деньги, обидлся тмъ, что онъ, мистеръ Грей, отказался принять деньги отъ человка, который исповдывалъ другую вру, котораго мистеръ Грей подозрвалъ даже зараженнымъ ересью Додвелля.

— Тутъ, кажется, какая-то ошибка, сказала миледи: — или я не поняла васъ. Капитанъ Джемсъ никакъ не можетъ находиться въ-такихъ отношеніяхъ съ еретикомъ, чтобъ этотъ Брукъ ршился поручить ему раздачу милостыни. Я до настоящей минуты даже не знала, что капитанъ Джемсъ знакомъ съ нимъ.

— Къ сожалнію, миледи, я долженъ сказать вамъ, что онъ не только знакомъ, но даже очень-друженъ съ нимъ. Я нсколько разъ видлъ самъ, какъ капитанъ и мистеръ Брукъ ходили вмст, осматривали вмст поля, говорятъ даже…

Миледи вопросительно взглянула на мистера Грея, когда онъ остановился.

— Я порицаю сплетни и, можетъ-быть, слухи неосновательны, но говорятъ, что капитанъ Джемсъ очень внимателенъ къ миссъ Брукъ.

— Не можетъ быть! воскликнула миледи съ негодованіемъ.— Капитанъ Джемсъ человкъ прямой и религіозный. Прошу извинить меня, мистеръ Грей, но это быть не можетъ.

XIV.

Подобно многимъ вещамъ, которыя считались невозможными, слухъ о томъ, что капитанъ Джемсъ былъ внимателенъ къ миссъ Брукъ, оказался совершенно-справедливымъ.

Одна мысль, что управитель былъ въ самыхъ короткихъ отношеніяхъ съ диссидентомъ, купцомъ, бирмингемскимъ демократомъ, который вздумалъ поселиться въ нашемъ добромъ, правоврномъ, аристократическомъ и земледльческомъ Генбри, производила на миледи непріятное впечатлніе. Проступокъ миссъ Галиндо, состоявшій въ томъ, что она взяла къ себ въ домъ миссъ Бесси, казался ошибкою, ложнымъ мнніемъ въ сравненіи съ короткимъ знакомствомъ капитана Джемса въ Дрожжевомъ Дом, какъ Брукъ называли свою безобразную ферму, выстроенную квадратомъ. Миледи говорила съ удовольствіемъ о миссъ Галиндо, даже назвала миссъ Бесси, признавая такимъ-образомъ въ первый разъ существованіе послдней, но — я помню, это было въ длинный дождливый вечеръ, я и миледи сидли вмст и имли время и возможность довольно-долго разговаривать другъ съ другомъ — помолчавъ нсколько времени, она снова возвратилась къ капитану Джемсу и выразила удивленіе, какимъ образомъ ей управитель могъ начать знакомство съ а этимъ Брукомъ’. Миледи припомнила все, что длалъ, или говорилъ капитанъ Джемсъ въ послднее время, и многое стало ей ясно теперь.

— Онъ сказалъ однажды, что очень желалъ бы ввести норфокскую систему жатвы, и много говорилъ о мистер Кок изъ Гокгема (который надобно сказать мимоходомъ, былъ такой же Кокъ, какъ и я, по боковой женской линіи, а это ни во что не считается между старинными фамиліями гражданъ чистой крови) и о его новомъ способ обработываніи земли, конечно, новые люди вводятъ и новые способы, но изъ этого еще не слдуетъ, что послдніе лучше старыхъ. Какъ-бы то не было, капитанъ Джемсъ очень желалъ сять рпу и удабривать землю костями, я видла, что онъ имлъ здравый смыслъ и энергію и что онъ очень горевалъ о неудачахъ прошлаго года, и согласилась на его предложеніе, и вотъ теперь я узнаю свою ошибку. Мн всегда говорили, что городскіе хлбопки удабриваютъ свою землю костями, капитанъ Джемсъ, конечно, зналъ объ этомъ и отправился къ Бруку, чтобъ узнать, гд продается этотъ предметъ.

Миледи никогда не знала, что необширныя поля мистера Брука были гораздо-лучше обработаны, нежели ея поля, хотя ей и не разъ указывали на это во время ея поздокъ, такимъ-образомъ, она не могла понять, что капитанъ Джемсъ, обратившись за совтомъ къ купцу, сдлавшемуся фермеромъ, могъ научиться многому.

Мало-по-малу извстіе о дружб управляющаго съ человкомъ, къ которому миледи не была расположена больше всего на свт (въ этомъ нерасположеніи заключалось и значительное безпокойство — нерасположеніе. которые питаютъ другъ къ другу совстливые люди, сами не зная почему, а между-тмъ, предаваясь этому чувству только по какой-нибудь нравственной причин) доходило до леди Ледлоу различнымъ образомъ. Разумется, капитанъ Джемсъ не принадлежалъ къ числу людей, которые стараются скрыть свои поступки, или стыдятся ихъ. Онъ всегда говорилъ громко и ясно и никогда не разговаривалъ съ кмъ-нибудь тайно. Когда онъ потерплъ неудачу въ воздлываніи земли, вся деревня знала о томъ. Онъ жаловался, сожаллъ, сердился, ругалъ себя дуракомъ, и все это на деревенской улиц, вслдствіе этого, арендаторы любили его боле, нежели мистера Горнера, хотя капитанъ Джемсъ и имлъ вспыльчивый характеръ. Вообще люди принимаютъ большее участіе въ человк, если могутъ видть и понимать, что занимаетъ его умъ и сердце, и вовсе не сочувствуютъ тому, кто только по своему образу дйствія позволяетъ вамъ знать, о чемъ онъ думалъ и что чувствовалъ. Герри Грегсенъ, однакожь, оставался вренъ своей привязанности къ мистеру Горнеру. Миссъ Галиндо разсказывала мн, что онъ обыкновенно избгалъ встрчи съ капитаномъ Джемсомъ, какъ-будто думая, что уваженіе къ капитану было бы съ его стороны нкоторымъ образомъ измною своему прежнему благодтелю. Что жь касается Грегсена (отца), то онъ и новый управляющій не находились въ непріязненныхъ отношеніяхъ другъ къ другу, и однажды, къ моему чрезвычайному изумленію, я услышала, что ‘браконьеръ, мдникъ-бродяга’, какъ обыкновенно называли стараго Грегсена, въ первое время, когда я прибыла въ Генбри, былъ назначенъ смотрителемъ за дичью, мистеръ Грей поручился за него, и хотя это былъ только опытъ, но онъ удался, подобно тому, какъ удавались мистеру Грею многіе смлые поступки. Любопытно было видть, какъ мистеръ Грей мало-по-малу становился властителемъ въ деревн, самъ того не зная. Онъ былъ такъ же робокъ и застнчивъ какъ прежде въ длахъ, которыя не имли для него никакой нравственной важности. Но если только онъ былъ убжденъ въ справедливости дла, онъ ‘закрывалъ глаза и бросался на него, бодаясь какъ баранъ’, какъ однажды выразился капитанъ Джемсъ, разсказывая о какомъ-то поступк мистера Грея. Въ деревн говорили: ‘мы никогда не знаемъ, что сдлаетъ пасторъ черезъ минуту’, или ‘гд онъ будетъ находиться черезъ минуту’. Мн разсказывали, что онъ, дйствительно, прямо являлся въ толпу браконьеровъ, собравшихся для какого-нибудь отчаяннаго ночнаго предпріятія, или отправлялся въ трактиръ, находившійся вн предловъ имнія миледи на лежавшемъ вн прихода участк земли, о которомъ я говорила въ начал, этотъ трактиръ считался мстомъ свиданія всхъ негодяевъ окрестности, въ немъ пасторъ и констебль пользовались такимъ же уваженіемъ, какъ непрошенные гости. А между-тмъ, мистеръ Грей имлъ продолжительные припадки унынія, тогда онъ чувствовалъ, что ничего не длаетъ, что его предпріятія не имютъ успха, что онъ живетъ на свт, не принося никакой пользы. То, что онъ длалъ, казалось ничмъ въ сравненіи съ тмъ, что онъ назначилъ себ. Я полагаю, эти припадки отчаянія, случавшіеся съ нимъ по временамъ, зависли отъ сложенія, или можетъ-быть, отъ нервическаго состоянія, которое длало его такимъ робкимъ, когда онъ приходилъ въ домъ. Даже мистрисъ Медликоттъ, такъ-сказать, почти боготворившая землю, но которой онъ ходилъ, сознавалась, что мистеръ Грей, входя въ комнату миледи, всегда ронялъ и нердко разбивалъ какую-нибудь вещь. Ему легче было стать лицомъ къ лицу съ отчаяннымъ браконьеромъ, нежели съ молодою леди — такъ, по-крайней-мр, мы думали.

Я не знаю, какимъ-образомъ случилось, что миледи примирилась съ миссъ Галиндо около этого времени. Можетъ-быть, миледи была не въ состояніи переносить доле холодныя отношенія, въ которыхъ она находилась со своимъ старымъ другомъ, или образчики изящныхъ тканей и пряжи, полученные ею изъ школы, смягчили ее относительно миссъ Бесси, какъ бы то ни было, однажды я съ удивленіемъ услышала, что миссъ Галиндо и ея молодая любимица должны придти вечеромъ къ намъ въ домъ къ чаю. Это извстіе сообщила мн мистрисъ Медликоттъ по приказанію миледи, которая въ тоже время желала, чтобъ были сдланы кой-какія приготовленія въ ея собственномъ кабинет, гд я проводила большую часть своего времени. По характеру этихъ приготовленій я узнала, что миледи намревалась съ почестью принять своихъ ожидаемыхъ гостей. Дйствительно, леди Ледлоу никогда не давала полупрощенья, какъ длаютъ нкоторые. Кто бы ни была постительница, супруга пера, или бдная двушка безъ имени, миледи всхъ принимала съ должною почестью и приказывала сдлать извстныя приготовленія. Я не говорю, что послднія были всегда одинаковы. Еслибъ насъ вздумала навстить супруга пера, то миледи, разумется, приказала бы снять чахлы съ мебели въ блой гостинной (они ни разу не снимались впродолженіе всего времени, которое я провела въ дом), потому-что миледи пожелала бы показать украшенія и предметы роскоши, къ которымъ важная постительница (о, какъ я желала ея прибытія! мн такъ хотлось видть мебель безъ чахловъ) привыкла у себя дома, и представить ихъ ей въ возможно-лучшенъ вид. То же правило, только въ нсколько-измненномъ вид, соблюдалось на этотъ разъ и относительно миссъ Галиндо. Извстныя вещи, которыя, какъ звала миледи, интересовали миссъ Галиндо, были выложены длятого, чтобъ гостья могла заняться разсматриваніемъ ихъ, и, что было еще больше, были вынуты большія тетради съ рисунками, которыми миледи надялась разсять меня въ первые дни моей болзни — произведенія мистера Гогарта и тому подобное — это, конечно, было приготовлено для миссъ Бесси.

Никто не можетъ себ представить съ какимъ любопытствомъ ожидала я эту таинственную миссъ Бесси, она была для меня въ двадцать разъ таинственне, потому — что не имла прозванія. Для того, чтобъ объяснить мое большое любопытство, воспоминаніе о которомъ заставляетъ меня стыдиться, я должна сказать, что впродолженіе многихъ лтъ я, какъ больная, вела чрезвычайно-однообразную жизнь и не имла возможности видть новыя лица — и вдругъ я должна была увидть особу, о которой я столько думала… О, я полагаю, что можно извинить мое любопытство.

Гости пили чай въ большой зал съ четырьмя молодыми двицами, которыя вмст со мною находились въ то время на попеченіи миледи. Изъ двицъ, которыя жили въ Генбри въ первое время моего прибытія, не осталось ни одной: одн вышли замужъ, другія возвратились домой къ своимъ роднымъ, кто къ отцу, кто къ брату. Я сама имла надежды такого же рода. Мой братъ Герри получилъ въ это время мсто викарія въ Вестморленд и просилъ, чтобъ я пріхала жить къ нему, что я впослдствіи и сдлала. Но объ этомъ я сообщу въ свое время и въ своемъ мст, теперь же возвращусь къ миссъ Бесси.

Гостьи сидли за чаемъ въ большой зал довольно-долго и вели очень-пріятную бесду, потомъ прошлись по всему дому, осмотрли вс комнаты, останавливаясь передъ различными картинами — миледи разсказывала исторію, или предметъ каждой изъ этихъ картинъ всмъ новымъ постителямъ и давала имъ нкоторымъ образомъ право гражданства въ древнемъ фамильномъ гнзд, описывая характеръ и судьбу великихъ предковъ жившихъ здсь. Наконецъ, я услышала шаги, приближавшіеся къ комнат миледи, гд я лежала. И находилась въ такомъ состояніи нервическаго ожиланія, что еслибъ могла ходить, то встала бы съ своего мста и убжала изъ комнаты. А между-тмъ, это было бы совершенно-безполезно, потому-что миссъ Галиндо, съ своей стороны, вовсе не была смущена, ея носъ былъ только нсколько-красне обыкновеннаго, по причина этого была только временная: миссъ Галиндо, я уврена, плакала дома отъ радости, что снова увидитъ свою дорогую леди Ледлоу. Я готова была оттолкнуть миссъ Галиндо въ сторону, когда она, вставъ передо мною, лишала меня возможности немедленно увидть таинственную миссъ Бесси.

Миссъ Бесси, какъ я знала, было только восемнадцать лтъ, но она казалась старше. Темные волосы, темные глаза, высокій ростъ, крпкое сложеніе, доброе, привлекательное открытое лицо, невыражавшее и тни безпокойства, въ которомъ, по моему ожиданію, должна была находиться двушка при такихъ страшныхъ обстоятельствахъ, какъ первое представленіе миледи, не хотвшей прежде и знать о существованіи двушки — таково было впечатлніе, произведенное на меня миссъ Бесси при первомъ свиданіи. Она, казалось, наблюдала за всми нами, но очень-спокойно, такъ же точно, какъ я наблюдала за нею, говорила очень-мало и, дйствительно, занялась, какъ предполагала миледи, расматриваніемъ большихъ тетрадей съ картинами. Я имла (глупое) намреніе обратиться къ ней съ видомъ покровительства для того, чтобъ она была развязне, но она сидла очень-далеко отъ моей софы, чтобъ находиться ближе къ свту, и, повидимому, вовсе не была озабочена необыкновенными обстоятельствами и не нуждалась ни въ моемъ покровительств, ни въ моихъ ласкахъ. Одно въ ней понравилось мн чрезвычайно: по временамъ она внимательно смотрла на миссъ Галиндо, изъ этого можно было заключить, что ея мысли и чувства всегда были обращены къ миссъ Галиндо, что въ дйствительности и было. Все, что говорила миссъ Бесси, было очень-кстати, голосъ ея былъ твердъ и звученъ, но она говорила съ легкимъ провинціальнымъ акцентомъ. Черезъ нсколько времени миледи заставила насъ обихъ играть въ шахматы, я научилась этой игр въ послднее время по совту мистера Грея. Но мы не много разговаривала другъ съ другомъ, хотя, сколько мн кажется, и чувствовали влеченіе одна къ другой.

— Вы будете играть хорошо, сказала она.— Вы играете только шесть мсяцевъ, не правда-ли? А между-тмъ вы ужь можете бить меня, тогда какъ я играю нсколько лтъ.

— Я стала играть съ ноября. Я помню, какъ мистеръ Грей принесъ мн ‘Филидоръ за шахматами’ въ одинъ очень-туманный, скучный день.

Почему посмотрла она на меня такъ внезапно и пытливо? Отчего она потомъ молчала нсколько времени, какъ-бы погруженная въ раздумье, и наконецъ заговорила, я не помню о чемъ, совершенно-другимъ тономъ?

Миледи и миссъ Галиндо продолжали разговаривать въ то время, когда я задавала себ эти вопросы. Я слышала, что они очень-часто произносили имя капитана Джемса, наконецъ миледи положила въ сторону свою работу и почти со слезами на глазахъ сказала:

— Я не могла… я не могу поврить этому. Вдь онъ долженъ знать, что она еретичка, дочь булочника, тогда какъ онъ джентльменъ какъ по чувству и характеру, такъ и по своему званію, хотя манеры его и бываютъ по временамъ нсколько-грубы. Дорогая миссъ Галиндо, что будетъ съ этимъ свтомъ?

Миссъ Галиндо сама принимала участіе въ томъ, чтобы привести свтъ въ положеніе, которое устрашало миледи, хотя все это было забыто въ настоящее время, но то, что миссъ Бесси была принята въ почетномъ дом миледи, было однимъ изъ злосчастныхъ предзнаменованій будущаго состоянія свта, которое тревожило миледи, и миссъ Галиндо очень-хорошо понимала это — но получивъ сама прощеніе еще слишкомъ недавно, она не смла прямо защищать человка, снова оскорблявшаго тонкое чувство приличія, которое было отличительною чертою характера миледи, и отвчала такъ:

— Дйствительно, миледи, я давно уже перестала терзать себя догадками, почему Джекъ любитъ Джиль или Джиль любитъ Джека. Лучше всего безусловно врить въ то, что браки происходятъ нкоторымъ образомъ не отъ міра сего, зависятъ не отъ причинъ и законовъ этого міра. Я не смю ршительно утверждать, что они назначаются на неб, можетъ-быть, они назначаются въ другомъ какомъ-либо мст, но, во всякомъ случа, я уже не стану мучить голову свою, чтобъ узнать, длячего они случаются. Капитанъ Джемсъ — джентльменъ, въ этомъ я нисколько не сомнваюсь съ той минуты, какъ я увидла прошлою зимою, что онъ остановился и взялъ съ собою старую Блекъ, которая поскользнулась и упала, потомъ ругнулъ мальчишку, смявшагося надъ старухой, и далъ ему такой подзатыльникъ, что тотъ свалился и заплакалъ, но какимъ-нибудь-образомъ мы должны имть хлбъ… я люблю хлбъ, который печется у меня дома въ отличной кирпичной печк, но многіе не умютъ печь хлбы и потому я не понимаю, отчего человкъ не можетъ быть хлбопекомъ. Видите, миледи, я смотрю на печеніе хлба, просто, какъ на промыселъ, и промыселъ законный. Въ этомъ дл нтъ машинъ, которыя бы отнимали у мужчины или у женщины возможность добывать себ хлбъ, собственными трудами, подобно тонкопрядильной машин, (этой неугомонной хлопотунь), которая отбиваетъ вс средства къ существованію у всхъ насъ, добрыхъ старухъ, и преждевременно сводитъ въ могилу. Это, если позволите, изобртеніе врага нашего!

— Совершенно справедливо! сказала миледи, покачавъ головою.

— Но печеніе хлбовъ — работа здоровая, полезная, тяжелая работа рукъ. Благодаря небу, еще не изобрли ничего такого, что могло бы замнить эту работу. По моему мннію, неестественно и несогласно съ священнымъ писаніемъ заставлять чугунъ и сталь, неодушевленные предметы, совершать дло рукъ человческихъ. Такимъ-образомъ, я утверждаю, что вс ремесла, въ которыхъ чугунъ и сталь производятъ дло, назначенное человку при паденіи, противузаконны, и я никогда не буду защищать ихъ. Но этотъ булочникъ Брукъ мсилъ свой хлбъ, заставилъ его подняться, потомъ, люди, которые можетъ-быть, не имла хорошихъ печей, пришли къ нему и купили его хорошій легкій хлбъ, честнымъ образомъ онъ получалъ копейку и мало-по-малу разбогатлъ. Почему же, спрашиваю васъ, миледи, случилось это такъ? Вдь еслибъ онъ могъ, то родился бы однимъ изъ Генбри или лордомъ, еслижь это не случилось, то онъ не виноватъ, по-крайней-мр по моему мннію, въ томъ, что онъ длалъ хорошій хлбъ, будучи ремесломъ — булочникъ, пріобрлъ деньги и купилъ землю. Онъ по несчастію, а не но своей вин, родился не важнымъ лицомъ.

— Совершенно-справедливо, сказала миледи, посл нкотораго раздумья.— Но, хотя онъ и хлбопекъ, тмъ не мене онъ могъ бы исповдовать нашу вру, Даже ваше краснорчіе, миссъ Галиндо, не убдитъ меня въ томъ, что это не его собственная вина.

— Прошу васъ извинить, миледи, но я не могу согласиться и съ этимъ, сказала миссъ Галиндо, ободренная первымъ успхомъ своего краснорчія.— Если я какъ слдуетъ понимаю ихъ вру, то анабаптистъ не получаетъ крещенія, будучи ребенкомъ, слдовательно, онъ не иметъ ни крестнаго отца, ни крестной матери, которые могли бы сдлать для него что-нибудь, вы согласны съ этимъ, миледи?

Миледи желала бы знать прежде къ чему приведетъ ея согласіе, а потомъ уже объявить, что она не могла не согласиться на это первое предложеніе, впрочемъ, она, молча, одобрила слова миссъ Галиндо, наклонивъ голову.

— Вы знаете, что крестные отцы и матери должны дать отъ нашего имени три обта въ то время, какъ мы только умемъ кричать во все горло. Это — большое преимущество. Но мы не должны быть жестокими къ тмъ, которые не имли крестныхъ отцовъ и матерей. Одни, какъ намъ извстно, родятся съ серебряными ложками, то-есть крестный отецъ длаетъ имъ подарки, учитъ ихъ катихизису и наблюдаетъ за тмъ, чтобъ они сдлались добрыми христіанами и посщали церковь — другіе же съ деревянными ложками во рту. Послдніе, бдняжки, остаются весь свой вкъ сиротами безъ крестныхъ отцовъ и матерей и диссидентами, и если они занимаются торговлею, тмъ хуже для нихъ. Но мы должны быть смиренными христіанами, миледи, и не слишкомъ-высоко поднимать голову, потому-что родились въ истинной вр.

— Вы идете слишкомъ-быстро, миссъ Галиндо! Я не успваю слдить за вами. Притомъ же, я думаю, что диссиденты — дло діавола. Отчего они не могутъ вровать такъ, какъ мы? Это — очень дурно. Притомъ же, это расколъ и ересь, а вы знаете, библія учитъ насъ, что это равно чародйству.

Миледи не убдилась доводами миссъ Галиндо, какъ я могла заключить изъ этого. По уход послдней, миледи попросила мистрисъ Медликоттъ принесть изъ большой старинной библіотеки, помщавшейся вверху, извстныя книги и сама связала ихъ.

— Если капитанъ Джемсъ прійдетъ завтра сюда, то я поговорю съ нимъ объ этихъ Брукахъ. До сегодня я не хотла говорить съ нимъ объ этомъ, не желая оскорбить его предположеніемъ, что я врю въ слухи о его дружб съ семействомъ. Но теперь я исполню свой долгъ относительно его и относительно ихъ. Я уврена, что эти божественныя книги обратятъ ихъ къ истинной церкви.

Я не могу разсказать содержаніе этихъ книгъ, оно осталось для меня непонятнымъ, хотя миледи и прочла мн заглавіе ихъ. Притомъ же, я была занята собственными длами и хотла посовтоваться съ миледи о перемн моего мста жительства. Я показала ой письмо, которое получила въ тотъ день отъ Герри, и мы опять много говорила о томъ, какъ мн удобне совершить поздку къ брату и въ какой степени можно было ожидать возстановленія моего слабаго здоровья при совершенной перемн воздуха. Я могла говорить миледи все, такъ была я уврена, что она пойметъ меня въ точности, она никогда не думала о себ, такимъ-образомъ я не боялась оскорбить ее, говоря истину. Я сообщила ей, что я была счастлива все время, которое провела у ней въ дом, но, что теперь обязанности призываютъ меня въ другое мсто, что я должна смотрть за хозяйствомъ Герри и что исполненіе этихъ обязанностей (конечно, он необходимо будутъ незначительны, другихъ я какъ больная, не могла бы и принять на себя), можетъ-быть, отучатъ меня отъ грусти и жалобъ, которымъ я въ послднее время стала предаваться такъ часто. Наконецъ, я ожидала также, что крпительный воздухъ сверной стороны принесетъ мн большую пользу.

Такимъ-образомъ мы ршили, что а оставлю Генбри, гд я провела счастливо нсколько лтъ, черезъ нсколько недль. Когда мы оканчиваемъ періодъ жизни, то мы обыкновенно съ сожалніемъ вспоминаемъ о немъ, точно такъ же и я, ожидая счастья въ будущемъ, возобновила въ памяти вс дни, проведенные мною въ Генбри съ того времени, когда я въ первый разъ переступила черезъ порогъ дома, робкою, неловкою двочкой, едва вышедшей изъ дтскаго возраста,— до настоящей минуты, когда я стала уже женщиной, вышедшей не только изъ дтства, но, по характеру моей болзни, даже изъ юношескаго возраста, и намревалась оставить домъ миледи, какъ мсто моего жительства, навсегда. По вол судьбы, я никогда боле ни увидала ни ея, ни этого дома. Подобно водоросли, унесенной теченіемъ съ своего мста, судьба оторвала меня отъ этихъ дней тихихъ, счастливыхъ, безмятежныхъ, одно воспоминаніе о которыхъ длало меня счастливою.

Я вспомнила о добромъ, веселомъ мистер Моунтфорд — и о томъ, какъ онъ сожаллъ, что не могъ содержать свору, ‘очень-небольшую свору’ борзыхъ собакъ, вспомнила о его остротахъ и о его страсти хорошо пость, потомъ о прибытіи мистера Грея, попытк миледи умрить его рчи, когда он клонились къ тому, чтобъ возбудить обязанность, связанную съ образованіемъ… А въ настоящее время мы имли школьный домъ въ деревн, съ того времени, когда миссъ Бесси пила чай въ дом, миледи была два раза въ самой школ и заказала тонкую пряжу для столоваго блья. И миледи до того отстала отъ своей привычки обходиться безъ проповдей и разсужденій, что даже при временномъ викарі мистер Кросс, она ни разу не возобновила этой привычки, хотя, я уврена, она имла бы на своей сторон весь приходъ, еслибъ только захотла.

И мистеръ Горнеръ умеръ, и напитанъ Джемсъ владычествовалъ на его мст. Добрый, важный, строгій, молчаливый мистеръ Горнеръ, точный, какъ часы, въ осыпанномъ нюхательнымъ табакомъ сюртук, и съ серебряными пряжками! Я часто задавала себ вопросъ: о какихъ людяхъ, когда смерть или другія обстоятельства разлучатъ насъ съ ними, сожалешь больше? о людяхъ полныхъ жизни, которые являются и тамъ и сямъ, однимъ словомъ везд, такъ-что никто не въ состояніи съ точностію знать, когда они придутъ и когда уйдутъ, при вид которыхъ невозможно подумать о могильной тишин и вчномъ поко, такъ полны они живыхъ движеній и страсти, или о людяхъ тихихъ, строгихъ, которые, кажется, движутся, даже говорятъ, такъ же мрно, какъ часы, которые повидимому не имютъ никакого вліянія на теченіе нашей жизни, пока они находятся съ нами, и которыхъ методическія привычки, какъ окажется посл разлуки съ этими людьми, сплелись съ самыми корнями нашего существованія? Мн кажется, что я больше сожалю о послднихъ, хотя, можетъ быть, больше любила бы первыхъ. Капитанъ Джемсъ не былъ для меня тмъ, чмъ былъ мистеръ Горнеръ, несмотря на то, что послдній до самаго дня своей смерти не сказалъ со мною и десяти словъ. Дале миссъ Галиндо! Я вспомнила, что знала ее только по имени, которое казалось мн чрезвычайно-страннымъ… и я почти готова была думать, что это было вчера, потомъ она была для меня странною, рзкою, непріятною, трудолюбивою старою двою, теперь же я горячо любила ее, я даже замтила, что чувствовала ревность къ миссъ Бесси.

О мистер Гре я никогда не думала съ любовью, чувство, которое я питала къ нему, я могу назвать безграничнымъ уваженіемъ. Я говорила здсь о себ немного, но я могла бы разсказать вамъ, сколько и была обязана ему за все, что онъ длалъ для меня въ продолженіе моей тяжелой болзни. Впрочемъ онъ обращался такъ со всми, съ богатымъ и съ бднымъ, начиная съ миледи и до Салли, служанки миссъ Галиндо.

Самая деревня получила въ это время другой видъ, различный отъ прежняго. Я не могу сказать вамъ что было причиною этой перемны, но вы боле не встрчали молодыхъ звакъ, образовывавшихъ группу на перекрестк въ такое время дня, когда молодые люди должны работать. Я не скажу, что виновникомъ всего этого былъ мистеръ Грей: на поляхъ, дйствительно, было столько работы, что звать было нкогда. Дти скрывались въ школ и вн ея вели себя лучше, нежели въ то время, когда я, бывало, по порученію миледи, ходила въ деревню. Я не могу сказать вамъ, съ кмъ бранилась миссъ Галиндо: мн не отъ кого было получить свдніе о томъ, но она имла такой здоровый и счастливый видъ, что, по моему мннію, вроятно занималась въ мру этимъ полезнымъ упражненіемъ.

До моего отъзда изъ Генбсри подтвердился слухъ о томъ, что капитанъ Джемсъ женится на миссъ Брукъ, старшей дочери хлбопека Брука и сонаслдниц своего отца. Капитанъ Джемсъ самъ сказалъ миледи объ этомъ, даже больше, онъ вооружился мужествомъ, которое я полагаю, пріобрлъ въ своей прежней должности, находясь, какъ я слышала, нсколько разъ со своимъ кораблемъ въ опасныхъ мстахъ, и спросилъ леди Ледлоу, можетъ ли онъ привести съ собою свою невсту (дочь анабаптиста хлбопека!) и представить ее миледи!

Я довольна тмъ, что не присутствовала въ то время, когда онъ высказалъ свою просьбу, мн такъ было бы стыдно за него, и я безпокоилась бы до-тхъ-поръ, пока не услышала бы отвта миледи. Конечно, она согласилась, но я могу себ представить съ какимъ удивленіемъ она посмотрла на капитана. Мн хотлось бы знать, замтилъ ли это капитанъ Джемсъ.

Мн стоило не малаго труда ршиться спросить миледи, посл ея свиданія съ невстой, какого она была мннія о послдней, наконецъ, я намекнула на свое любопытство, и миледи сказала мн, что еслибъ молодая двушка обратилась къ мистрисъ Медликоттъ съ просьбою взять ее въ кухарки и мистрисъ Медликоттъ взяла бы ее, то эта должность была бы для нея очень-приличною. Изъ этого я могла заключить, въ какой Степени миледи была недовольна выборомъ капитана Джемса, служившаго въ королевскомъ флот,

Черезъ годъ посл моего отъзда изъ Генбри я получила письмо отъ миссъ Галиндо. Вотъ оно:

‘Генбри, мая 4, 1811.

‘Дорогая Маргарита.

‘Вы просите новостей о насъ всхъ. Разв вы не знаете, что въ Генбри нтъ ничего новаго? Разв вы когда-нибудь слышали здсь о какомъ-либо происшествіи? Если вы на вс эти вопросы отвчали про себя да, то вы попались въ мою ловушку и жестоко ошиблись. Генбри теперь полно новостей, и у насъ столько происшествій, что мы не знаемъ какъ справиться съ ними. Я разскажу вамъ обо всемъ, держась порядка газетъ — рожденіе, смертные случаи и браки. Касательно рожденій: Дженни Лукасъ разршилась двойнями съ недлю назадъ. Къ сожалнію, это ужь слишкомъ, скажете вы. Весьма-справедливо, но близнецы умерли, такимъ образомъ рожденіе ихъ не иметъ большаго значенія. Моя кошка окотилась, она принесла трехъ котятъ, что, какъ вы снова можете замтить, также было ужь слишкомъ, но, какъ оказалось, это было намекомъ на событія, о которыхъ я сообщу вамъ. Капитанъ и мистрисъ Джемсъ взяли для себя старый домъ рядомъ съ домомъ Персона, этотъ домъ сверху до низу наполненъ мышами, это было для меня такимъ же счастливымъ обстоятельствомъ, какъ для Дикка Гвигингтена избавленное отъ крысъ царство царя египетскаго. Такъ какъ моя кошка окотилась, то я ршилась отправиться къ невст въ надежд, что ей нужна будетъ кошка, она, дйствительно, приняла мое предложеніе, она, какъ мн кажется, женщина съ чувствомъ, несмотря на то, что дочь анабаптиста, булочника, бирмингемскаго купца и прочее, о чемъ вы еще услышите, если только будете терпливы. Такъ-какъ на мн была лучшая шляпка, которую я купила въ то время, когда бдный лордъ Ледлоу былъ въ послдній разъ въ Генбри въ 99 году, то я считала большимъ снисхожденіемъ съ своей стороны (вспоминая, что я происходила отъ баронета Галиндо) то, что я отправилась къ невст, хотя, какъ вы знаете, я вовсе не высокаго мннія о себ, если на мн мое будничное платье. Но вдругъ я встртила тамъ… кого же? леди Ледлоу! Съ виду она также слаба и также нжна какъ прежде, но находится въ лучшемъ расположеніи духа съ того времени, какъ старый городской купецъ изъ рода Генбри вбилъ себ въ голову, что онъ былъ младшій потомокъ рода Генбри, къ которому принадлежала миледи, и оставилъ ей великолпное наслдство. Залогъ былъ выплаченъ очень-скоро, и деньги мистера Горнера — или деньги миледи, или деньги Герри Грегсена, какъ хотите — отданы на проценты на ими Герри, который, говорятъ, будетъ начальникомъ школы или элленистомъ, или чмъ-то въ этомъ род, и въ заключеніе будетъ посланъ въ коллегію, Герри Грегсенъ, сынъ браконьера! Не правда ли, странныя времена?

Но я еще не покончила съ браками. Дло капитана Джемса въ должномъ порядк, по о немъ никто ужь больше не заботится, вс мы заняты въ настоящее время мистеромъ Греемъ. Да, дйствительно, мистеръ Грей женится, и на комъ бы вы думали? на моей милой Бесси! Я говорю, что ей придется ухаживать за нимъ почти всю жизнь, потому-что онъ человкъ очень-слабый. Но она говоритъ, что не боится этого, лишь бы только въ этомъ тл держалась душа. У моей Бесси твердый характеръ и доброе сердце. Какъ я рада, что ей не придется перемнять мтку на платьяхъ и бль: когда она вязала себ послдніе чулки, то я сказала ей, чтобъ она замтила букву Г, какъ начальную букву моей фамиліи… пусть ужь будетъ она моей дочерью, такъ-какъ ея родители неизвстны. А теперь, видите ли, эта буква годится и для фамиліи Грей. Такимъ образомъ у насъ дв свадьбы, чего же вамъ больше. Она общала взять у меня другую кошку. Теперь перехожу къ смертнымъ случаямъ: старикъ фермеръ Гель умеръ, бдный старикъ! его жена, я думаю, обрадовалась, что избавилась отъ него, вдь онъ билъ ее всякій разъ, когда бывалъ пьянъ, а онъ никогда не былъ трезвъ, несмотря на вс усилія мистера Грея. Я не думаю, чтобъ мистеръ Грей (я, впрочемъ, сказала ему это) ршился говорить съ Бесси при жизни фермера Геля: такъ печалили его грхи старика, и онъ повидимому, вмнялъ себ въ вину, что не могъ обратить гршника въ святаго. Приходскій быкъ также умеръ. Никогда въ жизни я не была такъ опечалена. Но, говорятъ, мы получимъ другаго. Между-тмъ, я спокойно хожу по деревн, а мн приходится ходить часто, потому-что я смотрю за работами, которыя производятся въ дом мистера Грея. Вы, вроятно, думаете, что я сообщила вамъ вс наши новости, не правда ли? А между-тмъ, нтъ. Самое-то важное еще впереди. Я не хочу мучить васъ и прямо сообщу вамъ эту новость, иначе вы никогда не угадаете ея. Леди Ледлоу давала вечеръ и сидла съ нами, какъ простолюдинка. Мы пили чай и ли жареный въ масл хлбъ въ голубой гостиной, прислуживали Джонъ и Томъ Диггльзъ, мальчикъ, который, бывало, гонялъ воронъ съ полей фермера Геля, на немъ была ливрея миледи, волосы его были напудрены, однимъ словомъ, все какъ слдовало. Мистрисъ Медликоттъ разливала чай въ кабинет миледи. Миледи казалась блистательною волшебною королевою среднихъ лтъ, она была въ черномъ бархат и въ старинныхъ кружевахъ, которыя она не надвала ни разу посл смерти милорда. Кто же былъ тутъ? спросите вы. Пасторъ изъ Кловера, пасторъ изъ Годлея и пасторъ изъ Меррибенка и жены ихъ, фермеръ Донкинъ и дв миссъ Донкинъ, мистеръ Грей, я и Бесси, капитанъ и мистрисъ Джемсъ и, подумайте, кто еще? мистеръ и мистрисъ Брукъ. Пасторамъ, кажется, было это не совсмъ пріятно. Но мистеръ Брукъ помогалъ капитану Джемсу привести въ порядокъ помстье миледи, потомъ дочь его вышла замужъ за управляющаго, наконецъ мистеръ Грей (которому, кажется, нельзя не врить) говоритъ, что анабаптисты вовсе не дурные люди, вы помните, онъ всегда былъ справедливъ къ нимъ. Мистрисъ Брукъ, конечно, необдланный алмазъ. Я знаю, что то же самое говорили и обо мн. Но, принадлежа къ роду Галиндо, я научилась манерамъ въ моей юности и, когда захочу, могу доказать это. А мистрисъ Брукъ не иметъ никакихъ манеръ. Когда Джонъ подалъ ей подносъ съ чашками, то она посмотрла на него, какъ-будто была чрезвычайно-смущена этимъ обычаемъ. Я сидла рядомъ съ ней, сдлавъ видъ, будто я не замтила ея смущенія, я положила сахаръ и налила сливокъ въ ей чашку и уже готовилась сунуть ей чашку въ руку, какъ вдругъ безстыдный мальчишка Томъ Диггльзъ (я называю его мальчишкой, потому — что его волосы не сдые по природ, а только напудрены) подходитъ съ своимъ подносомъ, наполненнымъ кекзами и прочимъ печеніемъ, которое мистрисъ Медликоттъ приготовляетъ съ такимъ искусствомъ. Все это время, должна я вамъ сказать, три пасторши не спускали глазъ съ мистрисъ Брукъ, потому-что она ужь прежде вела себя, какъ невоспитанная женщина, и пасторши, которыя сами были только нсколько выше ея по воспитанію, готовы были расхохотаться надъ ея поступками и словами. Вдругъ она вынула чистый носовой платокъ изъ остиндскаго шелку съ красными и желтыми полосами и разослала его на своемъ отличномъ шелковомъ плать. Очень-вроятно, что на ней было совершенно-новое платье, мн говорила Салли, которая слышала о томъ отъ своей двоюродной сестры Молли, служащей у Брукъ, что Брукъ были въ восторг отъ приглашенія миледи. и такъ, Томъ Диггльзъ готовъ былъ уже оскалить зубы (право, давно ли онъ былъ самъ-то пугаломъ и одтъ не такъ хорошо) и пасторша изъ Гедлея — я все забываю ея имя, но это ничего не значитъ, потому-что она дурно воспитанная женщина… я надюсь, что Бесси будетъ вести себя лучше — чуть — была не разразилась хохотомъ и не закричала поослиному, какъ вдругъ что сдлала наша миледи? Она вынула свой собственный носовой платокъ, изъ благо, какъ снгъ, батиста, и осторожно разложила его на своемъ бархатномъ плать, да такъ просто, какъ-будто она длала это всегда, какъ мистрисъ Брукъ, жена хлбопека, и когда послдняя стряхнула крошки въ каминъ, то и миледи послдовала ея примру. Но съ какою граціею длала она это и какъ смотрла на всхъ насъ! Томъ Диггльзъ покраснлъ до ушей, а пасторша изъ Гедлея не смла произносить весь вечеръ ни слова, на мои глупые глаза навернулись слезы, а мистеръ Грей, который весь вечеръ молчалъ и краснлъ (я, впрочемъ говорила уже Бетси, чтобъ она отучила его отъ этого), пришелъ въ такой восторгъ отъ поведенія миледи, что сталъ чрезвычайно-разговорчивъ и сдлался въ этотъ вечеръ душою общества.

‘О, Маргарита Даусенъ, мн часто приходитъ на мысль, хорошо ли вы сдлали, что ухали отъ насъ. Конечно, вы живете теперь съ братомъ, а родные, что ни говори, все лучше. Но когда я вижу миледи и мистера Грея, хотя они совершенно-непохожи другъ на друга, то не желаю помняться своимъ мстомъ ни съ кмъ во всей Англіи.’

Увы! увы! Судьба не привела меня еще разъ увидться съ миледи. Она умерла въ тысяча восемьсотъ четырнадцатомъ, и мистеръ Грей не многимъ пережилъ ее. Почтенный Герри Грегсенъ теперь пасторомъ въ Генбри и женатъ на дочери мистера Грея и миссъ Бесси.

‘Отечественныя Записки’, NoNo 4—6, 1859