Охотничьи разсказы и стихотворенія
Изданіе журнала ‘ОХОТНИЧІЙ ВСТНИКЪ’
МОСКВА, 1913 г.
ЛЕБЕДИ.
ЛЕБЕДИ.
(Маленькая поэма въ проз).
Посвящается Е. М. ВЕРЖБИЦКОЙ.
Н. Вучетичъ.
Лебеди, Вучетич Николай Гаврилович, Год: 1913
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Точно большія зеркальныя стекла блестли и прятались среди лса глубокія чистыя озера, отражая въ себ то лазоревыя небеса, то алыя утреннія зори, то вечерній закатъ угасающаго дня.
Озера эти видли когда-то барскую жизнь обширнаго помстья, а потомъ, когда помстье оскудло, опустло, стало заброшеннымъ, позабытымъ, — заглохли совсмъ и они. Только сторожка полсовщика, пріютившаяся подъ соснами на покатомъ берегу одного изъ озеръ, да полуразвалившійся барскій домъ, съ запустлымъ вокругъ него паркомъ, напоминали еще о быломъ,— обо всемъ томъ, что пережито было людьми на этихъ берегахъ, среди этихъ лсовъ и озеръ.
Отшельникомъ жилъ полсовщикъ въ своей избушк, сторожа лсъ и между дломъ — охотясь. Просыпаясь съ разсвтомъ, онъ прежде всего оглядывалъ въ тусклое оконце озера… На нихъ повсюду чернлись дикіе гуси, казарки и утки, всегда привлекавшіе вниманіе стараго охотника… И часто лсная тишь заброшеннаго уголка бывала встревожена громомъ ружейнаго выстрла, гулкимъ раскатистымъ отзвукомъ разносившагося по спокойному лону дремавшихъ въ затишьи озеръ…
Какъ-то разъ въ одно прекрасное весеннее утро, на разсвт, прилетла на озера пара блоснжныхъ лебедей — лебедь и лебедка. Влюбленные другъ въ друга, они были въ пор счастья и прилетли сюда встртить восходъ лучезарнаго солнца, насладиться жизнью среди приволья чистыхъ, какъ они сами, озеръ..
Скоро алая заря разлилась мягкимъ пурпуромъ по небу, по лсу, по вод… Блоснжные лебеди зардлись въ ея отблеск и, плавно колыхаясь, на волнахъ зеркальныхъ водъ, оглашали воздухъ ликующими зычными кликами.
Въ этихъ кликахъ и ликованіи влюбленныхъ выражалось ихъ счастье и довольство радостями жизни. Озера были такъ привольны и прекрасны въ своихъ покатистыхъ берегахъ, окруженныхъ лсомъ, а лсъ былъ полонъ такой неизъяснимой прелести, что птицы безумолку пли въ немъ свои утреннія псни,— хвалебные гимны и лсу, и привольнымъ озерамъ, и восходящему солнцу, придававшему всей природ жизнь, прелесть и красоту…
Любуясь своею блоснжной подругой и питая къ ней нжныя чувства, влюбленный лебедь невольно выдавалъ ихъ каждымъ своимъ движеніемъ: онъ такъ и вился вокругъ лебедки, скользя какъ по льду, по зеркальному лону прозрачной воды и стараясь предупредить всякое ея желаніе… Чувствуя это и кокетливо охорощиваясь, лебедка если и не ластилась къ своему горделивому красавцу, то трепетала вся отъ истомы страстной любви и желаній…
И опять, и опять они миловались, наслаждались любовью и, переполненные радостями жизни, снова, и снова изливали ихъ въ громкихъ зычныхъ кликахъ, подобныхъ серебристымъ звукамъ незримой трубы, скрытой гд-то въ глубин лса, повторявшаго эти раскатистые торжественные звуки въ переливчатыхъ отголоскахъ, оглашавшихъ и лсъ и озера, и всю природу, ликующую въ весеннемъ утр возрожденія…
И въ этихъ восторженныхъ звукахъ красота окружающей дйствительности сливалась въ одинъ упоительный гимнъ, гармонически связывающій вс прелести и наслажденія жизни въ одну волшебную чудную сказку…
Это было что-то неземное, врне казавшееся неземнымъ,— до того оно было прекрасно, идеально и чисто…
Даже полсовщикъ, при всей его простот и немудрености, подолгу любовался изъ тусклаго оконца своей хижины на прелести ранняго утра и на любовное счастье пышныхъ величавыхъ лебедей, плававшихъ по озеру и завладвшихъ его вниманіемъ. ‘Хороши!’ думалъ онъ въ восхищеніи, не ршаясь стрлять ни въ того, ни въ другого.
Его доброе сердце чуяло любовь и счастье этихъ чудныхъ созданій и не подымались руки сразить ихъ безжалостнымъ выстрломъ… ‘Облюбовали наши озера,— прилетятъ еще (не разъ… Успю!’ думаетъ опять охотникъ-полсовщикъ, и глядитъ въ оконце и видитъ, что лебеди, какъ-бы почуявъ злой умыселъ, снялись вдругъ съ озера и, огласивъ воздухъ тревожнымъ крикомъ, величественно поднялись надъ лсомъ и скрылись за нимъ…
На другой день повторилось то же самое, на третій — опять то-же: на разсвт прилетли лебеди на озера, часа три красовались и миловались на нихъ, а потомъ улетли куда-то за лсъ…
Полсовщику никакъ не удавалось привести въ исполненіе свой кровавый замыселъ: лебеди были чутки, строги и слишкомъ далеко держались отъ берега. Неудача разжигала охотника. ‘Перехитрю же я васъ’, подумалъ онъ и, выбравъ притонное мстечко, гд лсъ подходилъ почти къ самому озеру, наметалъ на немъ съ вечера изъ зеленыхъ втвей и валежника шалашикъ.
Озеро въ этомъ мст было по-уже, и на середину его смло можно было достать изъ дальнобойной фузеи полсовщика. Всю ночь передъ охотой лебеди не выходили изъ головы и не давали ему спать…
Было совсмъ еще темно, когда онъ вышелъ изъ своей сторожки и тихо побрелъ съ ружьемъ къ шалашу… А противъ шалаша, въ заливчик покатаго берега, плескался на всякій случай, охотничій челночекъ, весь огороженный по бортамъ еловыми втками…
Утро на этотъ разъ выдалось пасмурное. Моросилъ небольшой дождь, небо было хмуро, и разсвтъ дня запоздалъ какъ-будто…
Запоздали и лебеди, но прилетли. Опустились они, какъ нарочно, совсмъ близко отъ шалаша,— на ближайшее озеро.
Задрожалъ полсовщикъ отъ радости и, боясь промахнуться, просунулъ свою фузею между втвей намета, твердо уложилъ ее на крпкій сукъ примыкавшаго къ шалашу дерева и сталъ цлиться…
Лебеди, чувствуя ненастье, были на этотъ разъ молчаливы, печальны. Вяло, точно нехотя, плавали они по озеру: лебедка впереди, лебедь — за нею… Струйки всколыхнувшейся воды разбгались за ними, отражая въ себ золотистый блескъ разсвта, какимъ-то чудомъ прокравшагося между тучъ и прорзавшаго ихъ узкою блестящею полоской, точно перепоясавшей небо…
Тишина стояла во всей природ, которая, казалось, замерла отъ ужаса въ ожиданіи рокового выстрла…
И выстрлъ раздался… Дрогнула окрестность. Всколыхнулось озеро. Вспнилось и вскипло оно гнвомъ, когда воды его обагрились алою кровью красавицы-лебедки, бившейся на поверхности этихъ водъ въ предсмертныхъ судорогахъ…
Перепуганный лебедь, не понявъ сразу, что случилось, взлетлъ было надъ водою, но, увидвъ внизу свою подругу окровавленною, умирающею, издалъ отчаянный крикъ подобный воплю и, точно подстрленный, упалъ подл нея на воду…
Совсмъ обезумвъ, взмахивая могучими крыльньми, вздымая ими волны, онъ судорожно бился возл умирающей и, какъ бы не вря, что все уже кончено, тормошилъ ее, оглашая окрестность изступленнымъ крикомъ…
А за минуту передъ тмъ дышавшая жизнью блоснжная лебедка распласталась вся по вод, окрашенной ея алою кровью, и едва-едва вздрагивала, отходя въ вчность…
Глядя на все это изъ шалаша, взолнованный и растроганный полсовщикъ пощадилъ лебедя и не ршился сгубить и его…
А лебедку все же надо было подобрать съ озера: не пропадать же ей тамъ безъ пути, безъ пользы!..
И вотъ спускается лсникъ къ челноку, поспшно садится въ него и, загребая весломъ то вправо, то влво, скользитъ по вод прямо къ своей добыч, пріобртенной дорогою цной душевныхъ страданій, о которыхъ онъ тогда Не могъ и подозрвать…
Встрча съ врагомъ не испугала лебедя. Онъ не улеталъ, не покидалъ свою мертвую подругу, а понимая теперь, кто виновникъ ея смерти и его горя, съ яростью накинулся на полсовщика…
Широко разметавъ свои саженныя крылья, змеобразно изогнувъ гибкую шею, раскрывъ, точно пасть, желтый клювъ свой съ черными оторочками, онъ походилъ на свирпаго дракона и невольно вселялъ къ себ страхъ. Лихо набросившись на челнокъ и желая, казалось, потопить его, онъ съ такой силой билъ по его бортамъ крыльями, что еловыя втки свалились въ озеро, челнокъ раскачивался во вс стороны, захлебывался водою и каждую минуту могъ потонуть…
Защищаясь весломъ и отстраняя имъ опасные удары, полсовщикъ никакъ не могъ отбиться отъ своего разъяреннаго врага…
Схватывая въ отчаяніи ружье, чтобы покончить съ нимъ, онъ тотчасъ, щадя жизнь лебедя, мнялъ его на весло, стараясь оттолкнуть имъ нападавшаго отъ челнока и лебедки…
Кое-какъ удалось наконецъ втащить ее въ лодку, но это не дешево обошлось убійц,: руки его были до крови избиты и изранены крыльями и клювомъ озлобленнаго лебедя.
Ожесточенная борьба не прекращалась на всемъ пути до самаго берега, и были въ этой борьб мгновенія, что полсовщикъ едва выносилъ удары, едва не лишился глазъ, которые лебедь силился выклевать у своего врага. Весь день посл того бился лебедь у берега и неистово кричалъ на всю окрестность. И было въ этомъ безумномъ крик что-то ужасное: не то вопіющая жалоба, не то изступленное горе, безвыходное отчаяніе…
Только подъ-вечеръ, изнемогши отъ горя, лебедь смолкъ наконецъ и въ безпокойств и тревог все кружился суетливо по озеру, отыскивая повсюду свою безвозвратную утрату.
Озеро было пустынно, уныло. Лебедь не находилъ на немъ мста…
Совсмъ уже стемнло, когда онъ тяжело взлетлъ съ него и, покружившись надъ нимъ блымъ призракомъ, упалъ опять на воду…
И всю ночь потомъ раздавались въ ночной тишин его зычные неистовые вопли и возгласы, и всю ночь потомъ и лсъ, и озера, и заброшенная усадьба, и полсовщикъ въ своей одинокой избушк слышали, какъ глубоко и сильно было горе страдальца…
Гибель лебедки надолго омрачила добраго, стараго охотника, горевавшаго посл совершеннаго имъ убійства не мене самаго осиротвшаго лебедя…
Полсовщикъ видлъ его каждое утро прилетавшимъ на ближайшее озеро. Оно влекло къ себ несчастнаго, влекло неудержимо.
Прилетая, лебедь опускался всегда на то самое мсто, гд лишился своей милой, и, чувствуя, что онъ одинокъ, начиналъ неистово кричать…
Такъ продолжалось долго-долго. Потомъ крики лебедя стали рже и рже и, наконецъ, совсмъ прекратились. Онъ попрежнему прилеталъ, но былъ всегда молчаливъ. Прилетая, онъ то тревожно суетился по озеру, то, впадая въ оцпенніе, переставалъ плавать и забивался въ какой нибудь глухой заливчикъ — къ самому берегу. Тамъ онъ становился до того неподвиженъ, что походилъ на чучело…
Только всмотрвшись пристально, можно было разглядть, что это — лебедь живой, но какой-то странный, особенный… Вся его фигура осунулась, утратила грацію, эластичность и прелесть. Перья и пухъ на немъ взъерошились, скомкались, полуопустившіяся и какъ-бы намокшія, отяжелвшія крылья не изгибались уже какъ прежде въ чудныхъ свободныхъ линіяхъ, полныхъ чарующей прелести, а торчали неуклюже, точно картонныя. Прежняя гибкая шея красавца втянулась въ туловище, и какъ-бы укоротилась, стала толста, голова какъ-то странно, какъ-то особенно наклонена была насторону, и въ этомъ непріятномъ, неестественномъ наклон выражала она не прежнюю горделивую грацію и величественность, а нчто жалкое, убогое, болзненное… И на голов этой ни свтился уже прежній ясный спокойный взоръ горделивца лебедя, а блестли, какъ сталь, злые глаза, изъ глубины которыхъ сверкалъ холодный, неуловимый, безпокойный взглядъ…
Въ этомъ страшномъ, наводившемъ ужасъ взгляд, и во всей фигур окаменвшаго и утратившаго волю лебедя было теперь одно: безуміе… Любовь и горе свели страдальца съ ума…
И потянулись для безумнаго скорбные дни душевнобольного… Тоска безвыходная, печаль безутшная…
Такъ прошли весна и лто. Настала осень. Начался осенній пролетъ. Лебедь не чувствовалъ, не сознавалъ ни этого пролета, неудержимо влекшаго всхъ перелетныхъ пернатыхъ въ другіе края, ни властнаго призыва природы къ отлету… При его угнетенномъ состояніи все для него оставалось теперь неизмннымъ…
Утреннія зори смнялись улыбающимися осенними днями, дни — вечерними зорями, зори — сумракомъ ночнымъ…
Осыпались золотые листья на землю, холодла, остывала земля, — холодли и воздухъ, и воды, и самые солнечные лучи… Ничего этого не замчалъ окаменвшій лебедь…
Пролетъ былъ въ полномъ разгар, когда небольшая ‘станичка’ пролетныхъ лебедей залетла на озера и, увидвъ на нихъ лебедя, опустилась съ зычнымъ гоготаньемъ возл него на воду…
Не прошло и нсколькихъ минутъ, какъ ‘безумный’ отшельникъ, точно очнувшись отъ сна и разсвирпвъ вдругъ отъ неожиданнаго появленія непрошенныхъ гостей, нарушившихъ его скорбное одиночество, взмахнулъ злобно крыльями и, ринувшись впередъ, набросился на прилетныхъ чужестранцевъ съ такой быстротой и отвагой, что вс они въ испуг шарахнулись отъ него въ разныя стороны и до того переполошились, что не знали, куда имъ дться.
Можетъ быть, переполохъ этотъ произвела не одна только смлость нападавшаго: ‘безумный’ лебедь всмъ своимъ необычнымъ видомъ,— взъерошеннымъ перомъ, страннымъ, злобнымъ, растеряннымъ взглядомъ — внушалъ невольный ужасъ и страхъ.
Только одна молодая лебедка,— такая же одинокая и тоскующая, какъ и ‘безумный’ лебедь, не испугалась его. Понявъ женскимъ сердцемъ горе и гнвъ несчастнаго и желая умилостивить его своимъ участіемъ, смягчить злобу страдальца своею лаской, исцлить его недугъ своею красотою, она смло и самоувренно подплыла къ нему и заглянула въ его стеклянные безумные глаза кроткимъ ласковымъ взглядомъ… Но потерявшій разсудокъ не понялъ этого взгляда и, прійдя внезапно въ еще большую ярость, набросился на несчастную, обвилъ ее своими мощными крыльями, потопилъ до половины въ вод и въ нсколько минутъ заклевалъ свою жертву на смерть…
Большія блыя перья и легкій лебяжій пухъ покрыли озеро, на поверхности котораго плавала загубленная лебедка…
Увидвъ ее мертвою, неподвижною, бездыханною, убійца вспомнилъ вдругъ свою убитую весною подругу и съ такимъ изступленіемъ заметался по озеру съ распростертыми крыльями, съ крикомъ и воплями, что неуспвшіе еще опомниться отъ страха пролетные лебеди, еще больше перепугавшись, всполошились, загоготали и, поднявшись, безпорядочной стаей съ озера, скрылись за лсомъ…
Полсовщикъ видлъ всю эту драму черезъ тусклое оконце своей хижины, онъ слышалъ этотъ жалобный, скорбный крикъ тоскующаго лебедя, и чаша страданій его переполнилась…
Взялъ онъ изъ угла давно забытое ружье свое, зарядилъ его для большой врности картечью и вышелъ на озеро, полный ршимости и скорби. Озеро блестло, сверкало въ лучахъ высоко уже поднявшагося солнца… Полсовщикъ вспомнилъ, какое оно было срое, тусклое, мрачное, когда онъ весною, на разсвт, поджидалъ лебедей въ шалаш и когда у него на душ было такъ свтло и радостно… Тогда онъ шелъ къ озеру съ страстнымъ желаніемъ охотника — подстрлить лебедей какъ добычу… А теперь?.. Теперь озоро точно играло, струясь и переливаясь въ солнечныхъ лучахъ, а на душ у лсника было мрачно, и не радовали его ни солнечный свтъ, ни блескъ и сіяніе озера: онъ шелъ къ нему нехотя, по долгу совсти, по какому-то властному велнію, а вовсе не побуждаемый охотничьей страстью…
И только что вырисовалась фигура его среди пожелтвшаго лса, засыпавшаго весь берегъ опавшей листвой, какъ на встрчу ему грозно снялся съ озера лебедь-отшельникъ и, не взлетывая высоко надъ водою, стремительно ринулся прямо на полсовщика…
Смерти-ли искалъ онъ у него, или опять воспылалъ мщеніемъ,— кто разршитъ это?.. Одно мгновеніе,— и въ воздух послышались тяжелый взмахъ и шумъ лебединыхъ крыльевъ, грянулъ выстрлъ,— и страдалецъ лебедь со всего разлета упалъ къ ногамъ полсовщика, обвявъ его цлымъ вихремъ золотистой листвы…