Лазарильо из Тормес и его удачи и неудачи, Испанская_литература, Год: 1554 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 58 минут(ы)

ЛАЗАРИЛЬО ИЗЪ ТОРМЕСЪ И ЕГО УДАЧИ И НЕУДАЧИ.

(Переводъ съ испанскаго).

ПРЕДИСЛОВІЕ ПЕРЕВОДЧИКА.

Въ 1554 г. въ Бургос появилась небольшая книжечка безъ имени автора, озаглавленная такъ: ‘La vida de Lazarillo de Tormes y de sus fortunas y adversidades’. Этому небольшому изданію суждено было играть очень видную роль въ литератур, какъ первому реалистическому роману. Повсть эта, вызвавшая цлый рядъ продолженій и подражаній, представляетъ собой первое произведеніе такъ называемаго ‘.gusto рісаresco’,— ‘novela picaresca’, ‘плутовской новеллы’, прототипа современнаго реальнаго романа. Такимъ образомъ ‘Лазарильо’ стоитъ въ начал той длинной цпи, крупныя звенья которой составляютъ въ Испаніи: Матео Алеманъ, Антоніо Перецъ, Кеведо, Сервантесъ, Гевара, во Франціи Лесажъ, въ дальнйшемъ развитіи въ Англіи: Фильдингъ, Диккенсъ и наконецъ у насъ Гоголь съ его ‘Мертвыми душами’. Лазарильо снискалъ себ громадный успхъ не только на родин, но и за предлами Испаніи. Когда въ 1559 г. романъ этотъ подвергся гоненію со стороны духовенства и, по приказанію архіепископа севильскаго Фернандо, великаго инквизитора, былъ внесенъ въ такъ называемый ‘Index Expurgatorius’, ‘очистительный’ списокъ книгъ, запрещенныхъ инквизиціей, то его стали издавать заграницей, и онъ въ огромномъ количеств экземпляровъ проникалъ въ Испанію. Филиппъ II, сознавая, что запрещеніе только усиливаетъ распространеніе книги, ршилъ обезвредить ее посредствомъ очистки и исправленія, которое и было поручено придворному исторіографу Хуану Лопецъ де-Веласко. Для насъ небезъинтересно будетъ прочесть мнніе этого человка объ этомъ роман. Въ предисловіи къ своему изданію (вышедшему въ 1573 г.) де-Веласко между прочимъ говоритъ: ‘Произведеніе это съ такою живостью, умомъ, совершенствомъ и изяществомъ представляетъ намъ вещи, описаніе которыхъ было цлью автора, что оно во всякомъ случа заслуживаетъ той цны, которую ему вс и всегда придавали’. Вскор появилась къ Лазарильо вторая часть, но она не принадлежитъ автору первой части и никакими достоинствами не отличается.

Романъ этотъ представляетъ собой образчикъ прозы, написанной на чисто-кастильскомъ нарчіи и, не смотря на форму, Лазарильо скоре сатирическій, нравоописательный, чмъ автобіографическій романъ. Наблюдательный и остроумный авторъ очевидно имлъ въ виду только общественную сатиру, такъ что въ его произведеніи самый герой, его характеръ, его чувства отходятъ на второй планъ, а весь интересъ романа сосредоточенъ на томъ обществ, въ которомъ вращается picaro, и куда авторъ вводитъ читателя для того, чтобы показать ему слабости и пороки окружающей его среды. Не смотря на то, что романъ появился почти четыре съ половиной вка тому назадъ, онъ и теперь представляетъ интересъ не только для историка литературы, какъ историческій памятникъ, но и для всякаго читателя, какъ произведеніе, безусловно остроумно и талантливо написанное.

ПРЕДИСЛОВІЕ АВТОРА.

Я считаю не безполезнымъ, чтобы столь знаменательныя и случайно никмъ не виданныя и не слыханныя событія стали извстны многимъ и не были погребены въ могил забвенія. Ибо можетъ статься, что кто-нибудь, читая о нихъ, найдетъ что-нибудь, что развлечетъ его и доставитъ удовольствіе. Плиній говоритъ по этому поводу, что нтъ книги, какъ бы дурна она ни была, въ которой не нашлось бы чего-нибудь хорошаго, особенно потому, что вкусы не у всхъ одинаковы, и часто изъ-за того, чего одинъ въ ротъ не возьметъ, другой готовъ загубить себя. Вотъ почему ничто не должно пропадать и ничмъ не должно пренебрегать, если только оно не особенно скверно, а сообщать всмъ, особенно если это не причинитъ никому ущерба, а даже дастъ возможность извлечь какую-нибудь выгоду. Вдь не будь это такъ, нашлось бы очень мало людей, которые стали бы писать для одного, такъ какъ это длается не безъ труда. Писатели, разъ ужъ они идутъ на это, хотятъ, чтобы ихъ награждали не только деньгами, но чтобы смотрли и читали ихъ произведенія, и, если есть за что, хвалили. Туллій (Цицеронъ) говоритъ по этому поводу: жажда славы создаетъ искусства. Разв кто-нибудь станетъ думать, что воинъ, сражающійся въ первыхъ рядахъ, боле другихъ тяготится жизнью? Конечно, нтъ, но жажда славы побуждаетъ его подвергаться опасности, то-же самое и въ искусствахъ и въ наукахъ. Проповдникъ очень хорошо проповдуетъ, и это человкъ, который больше всего заботится о спасеніи душъ,— а спросите у его милости, значитъ-ли для него что-нибудь, когда ему скажутъ: ‘О! ваше преподобіе, какъ удивительно вы сказали это!’ И во всемъ такъ: поэтому каюсь, что я не боле святъ въ этомъ, чмъ мои ближніе, поэтому ршаюсь писать такимъ неумлымъ слогомъ и не буду огорченъ, если вс, кому придется въ моемъ произведеніи что-нибудь по вкусу, примутъ въ немъ участіе и получатъ нкоторое развлеченіе и узнаютъ, какъ жилъ одинъ человкъ, какія были у него удачи, злоключенія и неудачи.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.
Лазарь разсказываетъ о своей жизни и о томъ, чей онъ былъ сынъ.— Жизнь его у слпого.

Итакъ, прежде всего, да будетъ извстно вашей милости, что зовутъ меня Лазаремъ изъ Тормесъ, а сынъ я Томе Гонзалеца и Антоньи Перецъ, техаресскихъ уроженцевъ изъ предмстья Саламанки. Рожденіе мое произошло въ рк Тормесъ, отъ которой я и получилъ свое прозвище. А случилось это такъ:

Отецъ мой, царство ему небесное, больше пятнадцати лтъ былъ мельникомъ на водяной мельниц, что стоитъ на берегу рки Тормесъ, гд его обязанностью было наблюденіе за помоломъ. Вотъ однажды ночью, когда мать моя, беременная мной, была на мельниц, пришло ей время родить, и она тамъ-же и разршилась мной. Такимъ образомъ я совершенно справедливо могу утверждать, что родился изъ рки.

Когда я былъ ребенкомъ лтъ восьми, моего отца уличили въ нкоторыхъ, неловко сдланныхъ имъ въ мшкахъ прізжавшихъ молоть на мельницу, кровопусканіяхъ. Онъ былъ отданъ подъ судъ, не запираясь, сознался во всемъ и потерплъ наказаніе во имя справедливости. Я надюсь, что онъ пребываетъ въ блаженств.

Въ это время случился извстный походъ противъ мавровъ, между которыми былъ и мой отецъ, въ то время изгнанный изъ отечества вслдствіе упомянутаго несчастія, онъ исполнялъ обязанности оруженосца при одномъ рыцар и, какъ врный слуга, окончилъ жизнь вмст со своимъ господиномъ.

Моя овдоввшая мать, очутившись безъ мужа и безъ крова, ршилась прибгнуть къ помощи добрыхъ людей, чтобы поступить къ кому-нибудь изъ нихъ въ услуженіе, и перебралась на житье въ городъ.

Она наняла тамъ домишко, стала готовить кушанье нсколькимъ студентамъ и стирать блье нкоторымъ конюшимъ командора Магдалины.

Такимъ образомъ ей приходилось часто бывать въ конюшняхъ, гд она познакомилась съ какимъ-то мавромъ, однимъ изъ ходившихъ за лошадьми. Этотъ мавръ нсколько разъ приходилъ къ намъ домой и уходилъ по утрамъ, иногда онъ и днемъ. подходилъ къ дверямъ нашего домика и входилъ подъ предлогомъ покупки яицъ. Первое время меня стснялъ его приходъ, я чувствовалъ страхъ передъ нимъ, видя его безобразіе и темный цвтъ кожи, но когда я увидлъ, что съ его появленіемъ улучшается наша да, то сталъ желать его посщеній, потому что онъ всегда приносилъ съ собой хлба, мяса, а зимой даже и дровъ, которыми мы согрвались. При дальнйшемъ продолженіи знакомства съ нимъ, мать подарила меня премиленькимъ негритенкомъ, котораго я качалъ въ люльк и помогалъ няньчить. Помнится мн, какъ однажды, когда мой черный отчимъ сталъ играть съ ребенкомъ, мальчуганъ, увидвши, что я и моя мать блы, а отецъ его нтъ, со страхомъ бросился къ матери и, указывая на него пальцемъ, сказалъ: ‘мама, кокосъ!’ А тотъ смясь, отвтилъ: ‘Плутишка!’ Я, хоть и былъ тогда еще совсмъ маленькимъ, однако замтилъ слова своего братишки и сказалъ самъ себ: ‘Сколько должно быть въ мір людей, которые избгаютъ другихъ потому, что не видятъ самихъ себя’.

Судьб было угодно, чтобы слухи о связи Занда, такъ звали мавра, дошли до ушей управителя, сдлали обыскъ и оказалось, что половину овса, отпускаемаго ему для лошадей, онъ воровалъ, мякина, дрова, скребницы, передники, мшки для корма, лошадиныя попоны оказались утерянными, а когда ужъ ничего не оставалось, то онъ сталъ расковывать лошадей.— и все это своевременно отправлялось къ моей матери на воспитаніе моего братишки.

Онъ былъ уличенъ во всемъ, что я сказалъ, и даже въ большемъ, потому что когда стали съ угрозами допрашивать меня, то я отвчалъ, какъ ребенокъ, и со страху выдалъ все, что зналъ, до извстныхъ подковъ, которыя были мной проданы по приказанію матери одному кузнецу. Моего несчастнаго отчима наказали розгами, а на мою мать наложили пеню сверхъ обычной сотни, чтобы она не входила въ домъ вышеупомянутаго командора и не принимала къ себ пострадавшаго Занда. Чтобы не опустить за ведромъ и веревки (т. е. чтобы не потерять всего), мать моя скрпя сердце подчинилась приговору, а чтобы избжать опасности и уйти отъ злыхъ языковъ, она поступила въ гостиницу Солнца, въ услуженіе постояльцамъ. И здсь среди тысячи неудобствъ и лишеній окончилось воспитаніе моего братишки, пока онъ сталъ ходить, и мое, когда я сталъ уже бойкимъ мальчуганомъ и бгалъ постояльцамъ за виномъ и за свчками и за другимъ чмъ нибудь, что ему прикажутъ.

Случилось въ это время поселиться въ гостиниц одному слпому, который, видя, что я гожусь ему въ проводники, выпросилъ меня у моей матери и та отдала ему меня, сказавши, что я сынъ почтеннаго человка, который для возвеличенія истинной вры умеръ въ сраженіи съ маврами, и что она надется на Бога, что слпой будетъ для меня не хуже отца, и проситъ его хорошо обращаться со мной и смотрть за мной, потому что я сирота. Слпой отвчалъ на это, что онъ такъ и будетъ длать и беретъ меня не какъ слугу, а какъ сына. Такъ вотъ и сталъ я служить моему новому старому хозяину. Посл того какъ мы нсколько дней пробыли въ Саламанк, ему показалось, что заработокъ его недостаточенъ, и онъ ршилъ уйти оттуда. Передъ тмъ, какъ уходить, я побжалъ къ матери повидаться на прощанье, мы оба расплакались, и она, благословивши меня, сказала:

— Я чую, сынокъ, что больше не видать мн тебя! Старайся быть хорошимъ, помоги теб Богъ! Я тебя воспитала, пристроила къ хорошему хозяину, а теперь справляйся самъ.

Я побжалъ къ хозяину, который поджидалъ меня. Мы вышли изъ Саламанки и подходили къ мосту, при вход на него стоитъ какой-то каменный зврь, по виду какъ будто быкъ. Слпой веллъ мн подвести себя къ этому зврю, и когда я подвелъ его, сказалъ мн:

— Лазарильо! Приложи-ка ухо къ этому быку, ты услышишь сильный гулъ внутри.

Я спроста поврилъ, что это правда, и приложился, а онъ, услышавши, что я держу голову у статуи, хватилъ меня, что было силы, рукой по голов и ударилъ объ этого проклятаго быка такъ, что у меня больше трехъ дней ныла шишка отъ удара. А онъ сказалъ мн:

— Учись, дурачекъ! Мальчикъ у слпого долженъ знать больше самого чорта.

И онъ долго смялся своей шутк. Мн показалось, что въ эту минуту я какъ будто очнулся отъ той простоты, которая свойственна дтямъ, и сказалъ себ:

— Правду онъ говоритъ, что мн нужно глядть въ оба и думать, какъ бы стать сильнй, потому что я одинокъ.

Мы начали нашъ путь, и онъ въ нсколько дней научилъ меня своему языку. Видя, что я очень понятливъ, онъ очень обрадовался и сказалъ:

— Ни золота, ни серебра я теб дать не могу, а совтовъ, пригодныхъ въ жизни, дамъ теб много.

И дйствительно посл Бога я ему боле всхъ обязанъ своей жизнью. Будучи самъ слпымъ, онъ просвтилъ меня и направилъ на жизненномъ пути. Я радъ разсказать вашей милости объ этихъ ребяческихъ продлкахъ, чтобы показать, какая добродтель заключается въ томъ, что люди низкіе умютъ возвыситься, и какой порокъ въ тхъ, которые, будучи высоко, допускаютъ себя опуститься. Ну, такъ вотъ, возвращаюсь къ моему доброму слпому и разскажу вамъ о его штукахъ. Да будетъ извстно вашей милости, что съ тхъ поръ, какъ Богъ сотворилъ міръ, онъ не создавалъ человка хитре и пронырливе его. Въ своемъ дл онъ былъ просто орелъ: онъ зналъ на память сотни молитвъ, голосъ его низкій, спокойный, внятный и очень звучный раздавался по всей церкви, когда онъ молился, лицо смиренное, благочестивое, на которомъ онъ строилъ подобающее выраженіе, когда произносилъ молитвы, не длая ни жестовъ, ни гримасъ ртомъ или глазами, какъ обыкновенно длаютъ другіе. Кром этого онъ зналъ тысячи способовъ для выманиванія денегъ. Такъ онъ утверждалъ, что знаетъ молитвы на много всякихъ случаевъ: для женщинъ, которыя не рожаютъ, и для женщинъ, которымъ предстоитъ родить, и для тхъ, которыя несчастны въ замужеств, зналъ такія молитвы, чтобы мужья ихъ любили, беременнымъ онъ предсказывалъ, родится у нихъ мальчикъ или двочка. Потомъ, въ медицин, онъ уврялъ, что даже Галенъ не зналъ такого средства, какъ. онъ, отъ зубовъ, обмороковъ и нкоторыхъ женскихъ болзней. Однимъ словомъ всякому, кто только говорилъ ему, что онъ чмъ-нибудь боленъ, онъ говорилъ:

— Сдлайте то-то!— Вотъ сдлать-бы это! Наберите такой-то травы! Возьмите такой-то корешокъ!

Поэтому за нимъ бгали вс, въ особенности женщины, врившія ему во всемъ, что-бы онъ имъ ни сказалъ. Отъ нихъ-то онъ и получалъ большіе барыши тми способами, о которыхъ я говорю, и въ одинъ мсяцъ зарабатывалъ больше, чмъ сто слпыхъ въ годъ. И все-таки, да будетъ угодно знать вашей милости, что не смотря на все, что онъ получалъ и имлъ, я никогда не видлъ человка боле скупого и жаднаго: меня онъ морилъ голодомъ и не давалъ мн. самаго необходимаго. Я говорю истинную правду: не умй я самъ себ помочь своей хитростью и изворотливостью, много-бы разъ мн пришлось умереть съ голоду. Но не смотря на все его умнье и предусмотрительность, я такъ проводилъ его, что всегда, или въ большинств случаевъ, на мою долю доставалось всего больше и лучше.

Для этого мн приходилось прибгать къ дьявольскимъ плутнямъ. Я разскажу вамъ про нкоторыя изъ нихъ, хотя и не вс были мн на пользу.

Хлбъ и другія вещи онъ носилъ въ холщевомъ мшк, отверстіе котораго заковывалось желзнымъ кольцомъ, съ висячимъ замкомъ. Когда нужно было что-нибудь положить въ мшокъ или вынуть оттуда, то онъ длалъ это такъ осторожно и черезъ такую дырочку, что во всемъ мір не нашлось бы человка, способнаго уменьшить содержимое хоть на крошку. Между тмъ я получалъ такую порцію, которая исчезала мене, чмъ въ два глотка. Лишь только онъ, заперевъ замокъ, успокаивался, думая, что я чмъ нибудь занятъ, я начиналъ черезъ шовъ, который подпарывалъ съ одной стороны и потомъ снова зашивалъ, потрошить скупой мшокъ, вытаскивая изъ него хлбъ, кусочки получше ветчины, колбасы, и такимъ образомъ вознаграждалъ себя за то, чего не додавалъ мн скупой хозяинъ.

Все, что только я могъ урвать и украсть изъ денегъ, я держалъ въ полубланкахъ, и когда слпого просили помолиться и давали ему бланку, то дававшій не успвалъ показать ее, какъ она попадала ко мн въ ротъ, а полубланка, бывшая уже на готов, появлялась на ея мст, такъ что, прежде чмъ онъ протягивалъ руку за монетой, она, пройдя чрезъ мой размнъ, уменьшалась вполовину настоящей цны, потому что самъ онъ былъ слпъ, а дававшій никогда не говорилъ, какую монету онъ даетъ. Злой слпецъ тотчасъ-же узнавалъ монету на ощупь, и, ощущая не цлую бланку, жаловался, говоря:

— Что за дьяволъ? Съ тхъ поръ, какъ ты со мной, мн даютъ только полубланки, а прежде сколько разъ платили и по цлой, и даже по мараведи! Это отъ тебя мн не везетъ.

Онъ сокращалъ свои молитвы и останавливался на середин, приказавши мн дергать себя за полу, когда заказавшій молитву уходилъ прочь. Я такъ и длалъ. Тогда онъ снова принимался зазывать уже другихъ, говоря:

— Прикажите прочитать такую-то и такую-то молитву.

У него было обыкновеніе во время обда ставить около себя кувшинъ съ виномъ, я, очень быстро схвативши кувшинъ, потихоньку раза два прикладывался къ нему и ставилъ на свое мсто. Но это продолжалось не долго, потому что онъ по числу глотковъ узнавалъ нехватки, и съ этихъ поръ, чтобы сохранить въ цлости свое вино, не выпускалъ кувшина изъ рукъ, держа его передъ собой за ручку. Но не было магнита, который-бы такъ притягивалъ желзо, какъ я тянулъ вино черезъ длинную ржаную соломину, припасенную для этого случая, я опускалъ ее въ горлышко кувшина и, потягивая винцо, оставлялъ слпого въ дуракахъ. Но такъ какъ злодй былъ очень хитеръ, то, думается мн, что онъ догадался, потому что опять измнилъ свой образъ дйствій и сталъ ставить кувшинъ между ногъ и прикрывать его рукой, и тогда уже пилъ спокойно. Я, привыкши къ вину, умиралъ по немъ. Видя, что средство съ соломинкой не помогаетъ и ничего не стоитъ, я придумалъ проковырять на дн кувшина маленькую дырочку и легонько залпить ее тоненькой восковой заплаткой. Во время обда, притворяясь, что мн холодно, я приближался къ ногамъ горемычнаго слпого, чтобы погрться будто-бы на жалкомъ огоньк, который мы разводили. Отъ жару воскъ, слой котораго былъ очень тонокъ, скоро таялъ, и струйка вина лилась мн въ ротъ, который я подставлялъ такъ, чтобы ни одна несчастная капелька не пропала даромъ. Когда бдняга собирался выпить, онъ не находилъ ничего: онъ бсился, ругался, посылалъ къ чорту и кувшинъ, и вино, не понимая, въ чемъ дло.

— Теперь не будете говорить, дядинька, что я у васъ выпиваю вино, потому что вы не выпускаете кувшина изъ рукъ, — говорилъ я.

Онъ сталъ вертть и ощупывать кувшинъ со всхъ сторонъ, нашелъ дырку и открылъ мою продлку, но притворился, будто ни о чемъ не догадывается. И вотъ на другой день, когда я по обыкновенію, присосавшись къ своему кувшину, не чуя несчастія, висвшаго надъ моей головой и не подозрвая, что слпой меня слышитъ, расположился, какъ всегда, и сталъ впитывать сладчайшіе глотки вина, обративъ лицо къ небу и прикрывъ немного глаза, чтобы лучше ощущать вкусъ пріятной влаги,— отчаянный слпой ршилъ, что теперь самый удобный моментъ для того, чтобы отомстить мн, и, поднявъ обими руками этотъ сладкій (прежде) и горькій (потомъ) кувшинъ, со всего размаху опустилъ его мн на лицо. Бдному Лазарю, который ничего подобнаго не ожидалъ, а напротивъ, какъ и всегда, былъ веселъ и беззаботенъ, показалось на самомъ дл, будто небо со всмъ, что на немъ есть, обрушилось ему на голову.

Ударъ былъ такъ силенъ, что я потерялъ сознаніе и лишился чувствъ, а кувшинъ настолько великъ, что его обломки, падая мн на лицо, порзали его въ нсколькихъ мстахъ и выбили нсколько зубовъ, безъ которыхъ я остался и до сего дня.

Съ этого времени я сталъ желать зла злому слпцу, и хотя онъ любилъ меня, и ласкалъ и ухаживалъ за мной,— я отлично видлъ, что онъ радъ моему жестокому наказанію. Онъ промылъ мн порзы, сдланные осколками кувшина, и, подсмиваясь, говорилъ:

— Каково теб это кажется, Лазарильо. Чмъ ты ушибся, тмъ и лечишься?

И другія шутки врод этой были мн вовсе не по вкусу. Когда я сталъ поправляться отъ порзовъ и мои синяки стали подживать, я иногда подумывалъ, что еще нсколько такихъ ударовъ можетъ избавить слпого отъ меня, и мн захотлось прежде избавиться отъ него. Но я не длалъ этого тотчасъ-же, чтобы уходъ мой былъ боле выгоденъ и полезенъ для меня. Я сдержалъ-бы свое сердце и простилъ-бы ему кувшинъ, но о прощеніи не могло быть мста при томъ дурномъ обращеніи, которымъ я съ тхъ поръ пользовался у слпого, безо всякой вины и безо всякой причины бившаго меня, колотившаго по голов и трепавшаго за волосы. А если кто-нибудь говорилъ ему, зачмъ онъ такъ дурно со мной обходится, то онъ разсказывалъ случай съ кувшиномъ, прибавляя при этомъ:

— Вы думаете, что этотъ мальчишка ужъ такое невинное существо? Такъ послушайте, и скажите: можетъ-ли самъ дьяволъ придумать такую штуку?

Слышавшіе, крестясь, говорили:

— Удивительно, кто-бы подумалъ, что такой крошечный мальчикъ можетъ быть такъ испорченъ.

И они очень смялись надъ моимъ художествомъ, приговаривая:

— Наказывайте, наказывайте его! Богъ наградитъ васъ, а онъ больше не будетъ длать этого!

За это я всегда водилъ его по самой худой дорог, нарочно, чтобы досадить ему и сдлать непріятность. Если на пути попадались камни, то я велъ его по нимъ, если грязь, то выбиралъ, гд она была глубже. Положимъ, что и самому мн не приходилось идти по совсмъ сухому, но я съ радостью согласился-бы потерять одинъ глазъ, чтобы заставить потерять два того, у кого ихъ не было ни одного. Онъ за это постоянно длиннымъ концомъ своей палки тыкалъ меня въ затылокъ, такъ что я всегда былъ въ шишкахъ и щипкахъ отъ его рукъ. Я клялся и божился, что длаю это вовсе не по злоб, а выискивая дорогу получше, но клятвы ни къ чему не вели, потому что онъ мн не врилъ, злодй былъ очень чутокъ и въ высшей степени догадливъ. А чтобы показать, вашей милости, на сколько широкъ былъ умъ у этого хитраго слпца, я разскажу вамъ случай, одинъ изъ многихъ, происшедшій при мн, который, мн кажется, можетъ дать хорошее понятіе о его великой хитрости.

Когда мы вышли изъ Саламанки, онъ намренъ былъ отправиться въ Толедо, потому что народъ тамъ, по его словамъ, былъ богаче, хотя и не очень щедръ на милостыни. Онъ основывался на поговорк: ‘со скупого возьмешь больше чмъ съ голаго’. Мы отправились въ путь и шли по отличнымъ мстамъ. Гд встрчали хорошій сборъ и заработокъ, останавливались, гд — нтъ, оттуда на третій день давали стрекача. Случилось намъ зайти въ одно мстечко, по имени Альмороцъ, во время сбора винограда. Одинъ сборщикъ подалъ слпому милостыню виноградной кистью. Такъ какъ съ корзинами, наполненными виноградомъ, обращаются небрежно, и такъ какъ виноградъ въ это время бываетъ особенно сплъ, то кисть осыпалась въ рук и вытекла-бы вся, если бы ее положить въ мшокъ. Поэтому слпой ршилъ сдлать изъ нея угощенье: столько же потому, что не могъ сохранить ее, сколько и для того, чтобы доставить мн удовольствіе, такъ какъ въ этотъ день на мою долю выпало очень много пинковъ и колотушекъ. Мы услись на забор, и онъ сказалъ:

— Я сегодня буду особенно щедръ съ тобою. Мы съдимъ эту кисть вдвоемъ, и ты получишь изъ нея такую-же долю, какъ и я. А длить мы станемъ такъ: ты сорвешь разъ, я — другой, но только съ тмъ, что ты общаешь мн всякій разъ не брать больше одной ягоды. Я буду длать также, пока не окончимъ. Такимъ образомъ не будетъ обмана ни съ чьей стороны.

Заключивъ такое условіе, мы начали сть, но ужъ на второмъ раз злодй измнилъ порядокъ, и сталъ отрывать по дв ягоды, подозрвая, что и я длаю то же самое. Увидвши, что онъ нарушилъ условіе, я не удовольствовался тмъ, чтобы идти съ нимъ рядомъ. И отрывая сперва по дв, потомъ по три ягоды, сталъ сть, какъ попало. Когда кисть была окончена, то онъ, подержавши нсколько времени стебель въ рук, проговорилъ, качая головой:

— Лазарь, ты меня надулъ: клянусь Богомъ, что ты лъ по три ягоды!

— Нтъ, не лъ, — сказалъ я, — но почему вы подозрваете меня въ этомъ?

Хитрйшій слпецъ отвчалъ:

— Знаешь, почему я вижу, что ты лъ по три? Потому что ты ничего не говорилъ, когда я лъ по дв.

Я засмялся про себя и, хотя былъ ребенкомъ, хорошо замтилъ смкалку слпого. Но чтобы не быть очень длиннымъ, я не стану разсказывать многаго столько-же остроумнаго, сколько и интереснаго изъ всего того, что случилось мн увидать съ моимъ первымъ хозяиномъ. Я разскажу послднюю исторію и этимъ закончу.

Остановились мы какъ то въ Ескалон (город герцога ескалонскаго) въ одной харчевн, и далъ онъ мн кусокъ колбасы, чтобы я его поджарилъ. Когда колбаса жарилась, онъ, вытащивъ изъ кошелька мараведи, веллъ мн сбгать въ таверну ему за виномъ. Дьяволъ видно ввелъ меня въ искушеніе, правду вдь говорятъ: ‘плохо не клади, вора въ грхъ не вводи’. На краю очага лежала небольшая брюква, продолговатая, порченая, такая, что должно быть не годилась въ супъ, и потому была брошена тамъ.

Въ то время кром насъ никого тамъ не было. Я почувствовалъ страшный аппетитъ, когда вкусный запахъ колбасы дошелъ до моего обонянія и сознавалъ только одно, что долженъ ее попробовать, не взирая ни на что. Забывши всякій страхъ, только-бы добиться исполненія желанія, — то въ то самое время, какъ слпой доставалъ деньги изъ кошелька, я схватилъ колбасу и какъ можно быстре воткнулъ на вертелъ упомянутую брюкву, а мой хозяинъ, давши мн денегъ на вино, взялъ ее и сталъ вертть надъ огнемъ, желая поджарить то, что за свои достоинства было избавлено отъ варки. Я побжалъ за виномъ и вмст съ этимъ не замедлилъ уничтожить колбасу, и, вернувшись, засталъ многогршнаго слпого съ положенной между двумя ломтями хлба брюквой въ рукахъ, которую онъ не узналъ еще, потому что не ощупалъ ее. Когда онъ сталъ сть и, откусивши отъ ломтя, разсчитывалъ вмст съ хлбомъ откусить кусокъ колбасы, то похолодлъ, ощутивъ во рту сырую, холодную брюкву. Онъ разозлился и закричалъ:

— Это что, Лазарильо?

— Разв я не бгалъ за виномъ?— сказалъ я.— Кто-нибудь былъ здсь и сдлалъ это въ насмшку.

— Нтъ, нтъ, — сказалъ онъ, — я не выпускалъ вертела изъ рукъ, это невозможно!

Я клялся и божился, что неповиненъ въ этой подмн, но это ни къ чему не повело, такъ какъ ничто не могло укрыться отъ прозорливости проклятаго слпого. Онъ вскочилъ и, схвативши меня за голову, сталъ нюхать подобно охотничьей собак, чмъ пахнетъ мое дыханіе, а чтобы лучше убдиться въ истин и отчасти отъ волненія, овладвшаго имъ, онъ раскрылъ руками мн ротъ больше, чмъ слдуетъ, и довольно неучтиво всунулъ туда свой носъ, а онъ у него былъ длинный и острый и въ тотъ моментъ отъ непріятности еще удлинился на цлый вершокъ, такъ что кончикъ его доходилъ до моей глотки. Итакъ все это: страхъ, испытываемый мной, непродолжительность времени, бывшая причиной тому, что колбаса не улеглась въ моемъ желудк, а главное, неизмримый носъ, почти душившій меня — вс эти причины, соединившись вмст, были въ свою очередь причиною тому, что преступленіе открылось: лакомство появилось наружу, и утерянное было по принадлежности возвращено своему господину. А именно, прежде чмъ слпой усплъ вытащить свой хоботъ изъ моего рта, мой желудокъ до того растревожился, что его носъ выскочилъ изъ моего рта одновременно съ несчастной, плохо разжеванной колбасой. Великій Боже! О если-бы я въ этотъ часъ былъ уже похороненъ! Мертвъ я уже былъ. Ярость обозленнаго слпого дошла до того, что, если-бы во-время не прибжали на шумъ, то я увренъ, что распрощался-бы съ жизнью.

Меня вырвали изъ его рукъ, полныхъ клочьевъ тхъ немногихъ волосъ, что у меня еще оставались, съ расцарапаннымъ лицомъ и ободранной шеей и горломъ, и я дйствительно заслужилъ это, и за злонравіе мое случилось это со мной. Злой слпой сталъ всмъ, кто проходилъ, разсказывать о моихъ злоключеніяхъ, принимаясь нсколько разъ за повствованіе и о кувшин съ виномъ, и о виноградной втк, и о только что происшедшемъ случа. Слушавшіе такъ хохотали, что весь народъ, проходившій по улиц, входилъ взглянуть на празднество. Слпой такъ ловко и остроумно разсказывалъ мои продлки, что даже мн, хотя я потерплъ такъ жестоко и былъ въ слезахъ, казалось несправедливымъ не смяться надъ этимъ. Пока все это происходило, мн пришла въ голову сдланная мною глупость: я проклиналъ себя за то, что прозвалъ оставить его безъ носу, когда къ этому представлялся такой удобный случай: половина пути была уже пройдена, мн стоило только стиснуть зубы, чтобы носъ остался въ капкан, и можетъ быть мой желудокъ лучше-бы удержалъ его, чмъ колбасу.

Хозяйка гостиницы и т, что тамъ были, примирили насъ и промыли мн лицо и шею виномъ, которое онъ держалъ для питья. Слпой по этому поводу отпускалъ разныя шуточки, говоря:

— Право, этотъ мальчуганъ изводитъ у меня вина на промыванія въ годъ гораздо больше, чмъ я выпиваю въ два. Во всякомъ случа, Лазарь, ты вину обязанъ больше, чмъ своему отцу, потому что онъ только одинъ разъ далъ теб жизнь, а вино тысячу разъ возвращало тебя къ ней.

Тутъ онъ расказывалъ, сколько разъ разбивалъ мн голову и ранилъ лицо, и какъ скоро вылечивалъ виномъ.

— Я теб скажу,— говорилъ онъ,— что, если есть на свт человкъ, которому вино даетъ счастье, такъ это ты.

И очень смялись отъ этого т, что промывали мн раны. И предсказаніе слпого не оказалось ложнымъ. Посл того я много разъ вспоминалъ этого человка, и меня мучитъ совсть за т огорченія, которыя я ему причинилъ, хотя и не безнаказанно. Тому, что онъ сказалъ мн въ тотъ день, суждено было совершиться на дл, о чемъ, ваша милость, услышите дальше.

Вслдствіе такихъ издвательствъ надо мной слпого я ршилъ во всякомъ случа бросить его, я думалъ объ этомъ уже и раньше и желалъ этого, но послдняя шутка, которую онъ сшутилъ со мной, окончательно утвердила меня въ моемъ ршеніи.

Случилось такъ, что на другой день мы ходили по городу просить милостыню, а наканун ночью шелъ сильный дождь, а такъ какъ днемъ тоже шелъ дождь, то слпой молился подъ порталомъ, гд было больше народу, и мы не мокли отъ дождя. Когда наступилъ вечеръ, а дождь не переставалъ, то слпой сказалъ мн:

— Лазарильо, дождь однако идетъ очень упорно, и чмъ ближе къ ночи, тмъ онъ сильне, заберемся-ка заблаговременно въ харчевню.

Чтобы дойти туда, намъ нужно было перейти одинъ ручей, который отъ сильнаго дождя раздулся. Я сказалъ слпому:

— Дядинька, ручей здсь очень широкъ, но если вы хотите, то я вижу мсто, гд мы можемъ перейти не замочившись, потому что тамъ ручей очень съуживается, такъ что мы, прыгнувши, останемся съ сухими ногами.

Совтъ мой ему понравился и онъ сказалъ:

— Ты очень догадливъ. За это я тебя люблю. Веди меня къ тому мсту, гд ручей уже. Теперь зима, и вода опасна, особенно, если промочитъ ноги.

Я, видя приближеніе исполненія моего желанія, вывелъ слпого изъ подъ портала, привелъ его противъ каменнаго столба, стоявшаго на площади, на которомъ вмст съ другими были укрплены своды домовъ, и сказалъ:

— Дядинька, въ этомъ мст ручей уже всего.

Такъ какъ шелъ сильный дождь, и несчастный слпой мокъ, и такъ какъ мы очень торопились уйти отъ воды, падавшей на насъ сверху, а главное, такъ какъ Господь въ тотъ часъ ослпилъ разсудокъ слпого, чтобы дать мн возможность отомстить ему, — то онъ поврилъ мн, сказавши:

— Поставь меня, какъ слдуетъ, и прыгай черезъ ручей.

Я поставилъ его прямо противъ столба и прыгнулъ. Остановившись за колонной, какъ длаютъ, когда ожидаютъ нападенія быка, я сказалъ ему:

— Прыгайте, какъ только можете выше, если хотите попасть на эту сторону.

Не усплъ я договорить, какъ бдняга подскочилъ, какъ козелъ, отступивши шагъ назадъ, чтобы увеличить прыжекъ, и ринулся со всей силы. Ударившись головой объ столбъ, который зазвенлъ, будто огромная тыквенная бутыль, и полумертвый, съ разбитой головой, упалъ навзничь.

— Что? Каково? Вы нюхали колбасу, не угодно-ли понюхать столбъ? Понюхайте, понюхайте, сказалъ я, оставляя его въ распоряженіи цлой толпы, сбжавшейся на помощь, и безъ оглядки бросился къ городскимъ воротамъ. Раньше, чмъ наступила ночь, я уже былъ въ Торрихо.

Не знаю, что сталось съ слпымъ, да я и не пытался этого узнавать.

ГЛАВА ВТОРАЯ.
Какъ Лазарь жилъ у клерика, и что съ нимъ произошло.

Такъ какъ мое мстопребываніе (въ Торрихо) не казалось мн достаточно безопаснымъ, я ушелъ въ мстечко, называемое Македа, гд грхи мои столкнули меня съ попомъ, пришедшимъ туда собирать милостыню. Онъ спросилъ меня, не умю-ли я прислуживать при богослуженіи. Я сказалъ, что да,— и это была правда, потому что многогршный слпецъ, хотя и худо обращался со мной, но научилъ меня тысяч полезныхъ вещей, въ томъ числ и этому. Кончилось тмъ, что священникъ взялъ меня къ себ, и я попалъ изъ огня да въ полымя. Не смотря на всю свою скупость, о которой я разсказывалъ, слпой былъ Александръ Великій, въ сравненіи этимъ. Какъ будто скупость всего міра была собрана въ немъ. Не знаю только, была-ли она ему врожденна, или онъ пріобрлъ ее вмст съ платьемъ клерика.

У него былъ старый ларь, который запирался на замокъ, и ключъ отъ него онъ носилъ съ собой, привязавъ его на ремешокъ. Когда приходилъ хлбъ изъ церкви, то онъ тотчасъ своими руками опускалъ его въ ларь, и ключъ поворачивался, чтобы защелкнуть замокъ. Во всемъ дом не было ничего съдобнаго, какъ обыкновенно бываетъ въ другихъ домахъ: какого-нибудь сала, повшеннаго въ труб (для копченія), или сыру, положеннаго гд нибудь въ стол или въ шкафу, или корзиночки съ объдками хлба, собраннаго со стола. Мн кажется, что если-бы мн даже не удалось попользоваться ничмъ этимъ, то ужъ одинъ видъ състного меня бы утшилъ.

Только и было въ дом, что связка луку, да и та подъ ключемъ въ чулан наверху. Изъ этой связки мн выдавалась порція въ одну луковицу на каждые четыре дня. Если кто-нибудь бывалъ у насъ въ то время, когда я просилъ у попа ключъ, чтобы сходить за своей порціей, онъ, протянувъ руку къ поясу, осторожно отвязывалъ ключъ и, передавая его мн, говорилъ:

— Возьми и принеси его сейчасъ же! Ты только и длаешь, что лакомишься!

Какъ будто-бы подъ этимъ ключемъ сохранялись консервы всей Валенсіи! А между тмъ въ этомъ проклятомъ чулан не было ничего, кром луковицъ, повшенныхъ на гвозд, да и т были у него на счету, и дорого-бы мн стоило, еслибъ грхъ попуталъ меня преступить положенное число. Я окончательно помиралъ съ голоду.

Не отличаясь особенной милостью въ отношеніи ко мн, онъ былъ гораздо щедре къ себ самому. Его обыкновенной порціей на обдъ и на ужинъ было пять бланкъ мяса, правда, что изъ этого онъ удлялъ мн супу, въ которомъ, впрочемъ, было столько же мяса, сколько въ глазу блка, и кром того немножко хлбца, и только Богу было угодно, что онъ поддерживалъ меня. Въ той мстности каждую субботу дятъ бараньи головки. И вотъ попъ послалъ меня купить одну, которая стоила три мараведи. Онъ сварилъ ее, сълъ изъ нея глаза, языкъ, затылокъ, мозги, мясо, которое было на щекахъ, потомъ отдалъ мн вс обглоданныя кости, и подавая ихъ мн на тарелк, сказалъ:

— На, кушай и радуйся, что ты живешь на свт, жизнь твоя лучше, чмъ жизнь самого папы!

— Дай Богъ теб такой! сказалъ я про себя.

Къ концу трехъ недль, что я у него пробылъ, я дошелъ до такой слабости, что отъ голода не могъ держаться на ногахъ. Я видлъ ясно, что долженъ буду сойти въ могилу, если только Богъ и мое умнье не помогутъ мн. У меня не было ничего подъ руками, чтобы я могъ пустить ихъ въ дло, да хотя-бы и было что-нибудь, я вдь не могъ ослпить его, подобно моему прежнему хозяину (царство ему небесное, если онъ скончался отъ моего удара), который никогда не видлъ меня, будучи лишенъ драгоцннаго чувства зрнія. А этотъ,— не было человка, у котораго было-бы еще такое острое зрніе, какъ у него. Когда мы стояли у алтаря, то ни одна бланка, опущенная въ кружку, не ускользала отъ его глазъ незамченной. Однимъ глазомъ онъ смотрлъ на народъ, другимъ на меня, его глаза бгали въ своихъ впадинахъ, какъ ртуть, онъ всегда держалъ на счету, сколько было дано бланкъ, и лишь только кончалъ служить, тотчасъ же вырывалъ у меня кружку изъ рукъ и ставилъ на жертвенникъ. Такимъ образомъ за все время, которое я у него жилъ, или лучше сказать умиралъ, у меня не было возможности стащить ни одной бланки. Я никогда не покупалъ ему вина изъ таверны, ни на одну бланку, онъ обыкновенно пользовался тмъ, что оставалось отъ службы, и спрятавъ его въ ларь, длилъ такъ, что хватало на всю недлю. Чтобы скрыть свою страшную жадность, онъ говорилъ:

— Смотри, мальчикъ,— священники должны быть умренны въ пищ и пить, вотъ почему я не распускаю себя, какъ другіе.

Злодй нагло вралъ, потому что на обдахъ братій или на поминкахъ, гд мы служили, на чужой счетъ онъ лъ, какъ волкъ, а пилъ хуже любого изъ гостей.

Я вотъ сказалъ о поминкахъ: да проститъ меня Богъ за то, что я, никогда не бывши врагомъ рода человческаго, тогда желалъ и молилъ Бога, чтобы каждый день умиралъ хоть одинъ человкъ, потому что на поминкахъ мы хорошо ли: он доставляли мн пропитаніе. Когда мы молились за больныхъ, особенно при соборованіи, когда священникъ внушаетъ предстоящимъ молиться, моя молитва не была изъ послднихъ: я отъ всего сердца и отъ всей души молилъ Бога,— не о томъ, чтобы, какъ говорятъ обыкновенно, была надъ больнымъ воля Его, а о томъ, чтобы Онъ взялъ его изъ этого міра. Когда нкоторые изъ больныхъ поправлялись, то я, прости мн Господи, тысячи разъ посылалъ ихъ къ чорту, а сколько, напротивъ, благословеній посылалъ я тому, кто умиралъ! За все время, которое я пробылъ тамъ, а это было шесть мсяцевъ, умерло только двадцать человкъ, и я увренъ, что я убилъ ихъ, или, лучше сказать, они умерли по моему настоянію, потому что Господь, видя, вроятно, мое страшное и продолжительное умираніе, ршилъ убить ихъ, чтобы спасти меня. Отъ того, что я терплъ тогда, не было никакого средства, потому что, если я и жилъ въ тотъ день, какъ мы хоронили, за то въ т дни, когда не было покойника, который-бы доставилъ мн хорошее угощеніе, я, возвращаясь Такимъ образомъ къ моему ежедневному голоду, еще сильне чувствовалъ его. Я ни въ чемъ не надялся найти утшенія, кром смерти, которую я и просилъ иногда у Бога и для себя, какъ для другихъ, но я никогда не видалъ ее, хотя она и всегда была около меня.

Я частенько подумывалъ уйти отъ этого жаднаго хозяина, но по двумъ причинамъ оставлялъ это намреніе. Во-первыхъ, потому что я не надялся на свои ноги, ослабвшія отъ постоянной голодовки, а во-вторыхъ, я раздумывалъ такъ:

‘У меня было два хозяина, первый морилъ меня голодомъ, и я оставивши его, напалъ на этого, который голодомъ же держитъ меня на краю, могилы,— поэтому, если я уйду отъ этого и наткнусь на еще худшаго,— что меня ожидаетъ, кром смерти?’. Вотъ почему я боялся двинуться, будучи убжденъ, что дальше пойдетъ хуже, и что наконецъ я очутюсь тамъ, откуда уже и не слышно будетъ о Лазарильо. Такъ вотъ когда я былъ въ такомъ удрученномъ состояніи, Богу, который облегчаетъ страданія всякаго истиннаго христіанина, было угодно послать мн спасеніе. Однажды, когда я, не умя помочь себ, видлъ, какъ мои дла идутъ все къ худшему, хозяинъ мой вышелъ изъ дому, а въ это время случайно подошелъ къ нашей двери какой-то слесарь. Я думаю, что это былъ ангелъ, посланный мн Богомъ, въ одежд слесаря. Онъ спросилъ меня, нтъ-ли чего-нибудь починить.

‘Надо мной есть что поработать, и теб не мало было бы хлопотъ, если-бы ты сталъ чинить меня’, сказалъ я про себя, чтобы онъ не слышалъ. Но такъ какъ времени не было такъ много, чтобы тратить его на разговоры, я, внезапно сообразивъ, сказалъ:

— Дядинька, я потерялъ ключъ отъ этого ларя, и боюсь, что мой хозяинъ будетъ бить меня. Умоляю васъ, посмотрите, нтъ-ли между тми, что вы носите, такого, который-бы годился, а я вамъ заплачу.

Ангелъ-слесарь сталъ пробовать ключи одинъ за другимъ изъ большой связки, которая была у него, а я помогалъ ему своими слабыми молитвами. Наконецъ, ящикъ былъ открытъ, и я сказалъ ему:

— У меня нтъ денегъ заплатить вамъ за ключъ, такъ вы отсюда возьмите плату.

Онъ выбралъ пшеничный хлбъ, который показался ему получше, и очень довольный отдалъ ключъ мн, еще боле довольному, чмъ онъ. Я однако въ его присутствіи не прикоснулся ни къ чему изъ боязни быть заподозрннымъ, да и кром того, когда я увидлъ себя властелиномъ такого состоянія, мн казалось, что голодъ не осмлится приблизиться ко мн.

На другой день, какъ только хозяинъ вышелъ изъ дому, я открылъ свой райскій сундукъ и, ухвативши одинъ хлбъ и руками и зубами,— не забывая, что чуланъ открытъ скоре, чмъ въ два credo уничтожилъ его, и съ великой радостью сталъ подметать комнату, мн казалось, что этимъ средствомъ я разъ навсегда поправилъ свою печальную жизнь. Поэтому я весь тотъ день и слдующій пребывалъ въ радостномъ настроеніи. Но не таково было мое счастье, чтобы ему долго продолжаться: на третій день меня схватила настоящая лихорадка, когда я увидлъ совершенно неожиданно того, кто морилъ меня голодомъ, надъ нашимъ ларемъ: онъ копался и рылся въ немъ, считая и пересчитывая хлбы. Я, длалъ видъ, что не обращаю вниманія, но втайн произносилъ заклинанія и молитвы: ‘Св. Хуанъ, затми его’. Прошло много времени, пока онъ производилъ счетъ, высчитывая дни по пальцамъ. Окончивъ, онъ сказалъ:

— Если-бы этотъ сундукъ не былъ на такомъ надежномъ замк, я сказалъ-бы, что у меня изъ него украли хлбы. Съ сегодняшняго дня не только буду слдить хорошенько, чтобы замокъ былъ запертъ, но и буду вести счетъ хлбамъ. Остается девять цлыхъ и одинъ кусокъ.

— Девять несчастій дай теб Господи!— сказалъ я про себя.

Мн казалось, что при его словахъ въ сердце мое вонзилась стрла, и мой желудокъ сталъ заране страдать отъ голода, видя себя обреченнымъ на обычную діэту. Хозяинъ ушелъ изъ дому, а я, чтобы утшиться, открылъ ларь и, видя хлбы, сталъ созерцать ихъ съ благоговніемъ, не смя взять ихъ. Я пересчиталъ ихъ, не ошибся-ли злодй на мое счастье, но его счетъ оказался правильне, чмъ я того желалъ. Самое большее, что я могъ сдлать,— это — тысячу разъ поцловать ихъ, и отрзать отъ начатого хлба самый тоненькій кусочекъ. Такимъ образомъ провелъ я тотъ день уже не такъ радостно, какъ прошедшій. Однако голодъ возрасталъ, особенно потому, что желудокъ мой за послдніе два или три дня привыкъ къ большему количеству хлба, и я просто помиралъ, и будучи одинъ, только и длалъ, что открывалъ и запиралъ сундукъ, созерцая эти изображенія Бога (какъ говорятъ дти про жертвенный хлбъ). Но Господь, который приходитъ на помощь угнетеннымъ, видя меня въ такомъ стсненномъ положеніи, привелъ мн на память одно средство, и я сталъ разсуждать такимъ образомъ:

‘Ларь этотъ старъ, великъ и въ нкоторыхъ мстахъ поломанъ, и въ немъ есть дырки, хотя и небольшія: можно подумать, что крысы, влзши въ него, портятъ хлбъ. Утащить цлый хлбъ не годится, потому что хозяинъ замтитъ недочетъ’. Этотъ планъ общалъ удачу, и я началъ крошить хлбъ на одну изъ не особенно драгоцнныхъ, бывшихъ тамъ, скатертей, потомъ я оставилъ этотъ хлбъ и взялъ другой, и такимъ образомъ покрошилъ понемногу отъ каждаго изъ трехъ или четырехъ, потомъ сълъ крошки, на подобіе пилюль, и нсколько утшился. Но хозяинъ, придя обдать и открывши ларь, увидлъ непріятное происшествіе и, безъ всякаго сомннія, подумалъ на крысъ, что это он повредили хлбъ, потому что поддлано было очень похоже на то, какъ обыкновенно длаютъ крысы.

Онъ осмотрлъ весь ларь сверху до низу и увидлъ въ немъ нсколько дырокъ, онъ подозрвалъ, что черезъ нихъ крысы прошли въ ларь, онъ позвалъ меня и сказалъ:

— Посмотри, Лазарь, посмотри, какому нападенію подвергся сегодня ночью нашъ хлбъ.

Я притворился очень удивленнымъ и спросилъ его, что бы это могло быть? Онъ отвтилъ:

— Что это можетъ быть? Крысы, которыя ничего въ жизни не оставятъ.

Мы стали обдать, и Господу было угодно, чтобы и въ этомъ мн была удача: хозяинъ отрзалъ мн больше хлба, чмъ обычные объдки, которые онъ мн давалъ, потому что онъ вырзалъ ножомъ все, что считалъ опоганеннымъ крысами, и отдалъ мн, сказавши:

— шь это: вдь крыса — чистое животное.

Такимъ образомъ въ тотъ день порція моя увеличилась, что было дломъ моихъ рукъ или, лучше сказать, ногтей, и мы кончили обдъ, хотя я по настоящему и не принимался за него. Вскор новый ударъ поразилъ меня, когда я увидлъ, какъ мой хозяинъ ходитъ по комнат, тщательно вытаскивая гвозди изъ стнъ и розыскивая дощечки, чтобы ими закрыть и забить вс дыры въ старомъ лар.

— О, Господи! воскликнулъ я тогда,— на какую горькую участь и несчастіе рождаемся мы, и какъ непродолжительны удовольствія нашей многострадальной жизни! Увы! Я думалъ, что такимъ жалкимъ и несчастнымъ средствомъ буду въ состояніи сколько-нибудь умрить свои недостатки и быть счастливымъ, но моя злая судьба не пожелала этого, и пробудила бдительность моего злого хозяина, внушивъ ему большую осторожность, чмъ онъ могъ-бы имть самъ по себ. Теперь, заколачивая дырки въ лар, онъ закрываетъ этимъ дверь моему единственному утшенію и открываетъ ее моимъ страданіямъ.

Такъ жаловался я въ то время, какъ мой заботливый плотникъ закончилъ свою работу со множествомъ гвоздей и дощечекъ, и сказалъ:

— Теперь, вроломные господа крысы, вамъ придется измнить свой образъ дйствій, потому что здсь вы немногаго добьетесь.

Какъ только онъ ушелъ изъ дому, я отправился посмотрть его работу и увидлъ, что въ старомъ несчастномъ лар не осталось ни одной дырочки, даже такой, черезъ которую могъ-бы пробраться въ него комаръ. Своимъ теперь безполезнымъ ключемъ я открылъ его, не надясь извлечь изъ этого какую-нибудь пользу. Я увидлъ два или три начатыхъ хлба, т самые, которые хозяинъ считалъ попорченными крысами, я, все-таки, очень осторожно взялъ отъ нихъ по кусочку. Испытывая такой сильный голодъ, я дни и ночи проводилъ въ размышленіяхъ о томъ, какимъ образомъ поддержать свое существованіе, и думаю, что голодъ былъ мн лучемъ свта въ изобртеніи этихъ средствъ, говорятъ, что голодъ обостряетъ умъ и, наоборотъ, обжорство притупляетъ его, — такъ было и со мной.

Однажды ночью, когда, разбуженный своими мыслями, я думалъ какъ-бы мн овладть и воспользоваться находящимся въ сундук, то услышалъ, что хозяинъ мой спитъ, что было замтно по его храпнію и громкому сопнію, издаваемому имъ во время сна. Я осторожно всталъ и, обдумавши еще днемъ, какъ мн дйствовать, взялъ старый ножъ, который оставилъ въ извстномъ мст, и отправился къ несчастному ларю, и тамъ, дйствуя ножомъ, какъ-буравчикомъ, напалъ на него съ той стороны, гд встртилъ меньше всего сопротивленія. Такъ какъ дряхлый ларь, служившій столько лтъ, оказался безсильнымъ и слаоымъ, кром того былъ очень гнилъ и источенъ червями, то онъ скоро сдался, и я продлалъ у него сбоку соотвтственно своему плану больгую дыру. Сдлавши это, я потихоньку открылъ раненный сундукъ, и найдя ощупью начатой хлбъ, поступилъ съ нимъ, какъ было выше описано. Утшившись этимъ нсколько и закрывши ларь, я отправился на свою солому, на которой отдохнулъ и поспалъ немного, что мн рдко удавалось, я приписывалъ это своему голоданію. Да такъ оно и было, потому что теперь даже заботы короля Франціи не лишили-бы меня сна.

На другой день господинъ мой увидлъ убытокъ, нанесенный мной его хлбу, и дыру, продланную въ лар, и сталъ проклинать крысъ, говоря:

— Ну, что сказать на это? До сихъ поръ въ этомъ дом никогда не водилось крысъ!

И онъ, безъ сомннія, говорилъ правду, потому что, если бы какой-нибудь домъ въ государств и былъ дйствительно застрахованъ отъ крысъ, такъ это былъ нашъ, потому что он обыкновенно не живутъ тамъ, гд нечего сть. Онъ сталъ разыскивать по всему дому, по всмъ стнамъ гвоздей и дощечками задлывать дырки. Наступила ночь, а съ ней и его покой. Я скоро былъ на ногахъ со своимъ приборомъ, и все, что онъ задлалъ днемъ, я раздлывалъ ночью. Такимъ образомъ мы такъ ревностно принялись за это, что можно было безъ сомннія сказать: гд одна дверь закрывается, тамъ дв открываются. Это походило на то, будто мы подрядились вдвоемъ работать надъ полотномъ Пенелопы, потому что все, что онъ, такъ сказать, ткалъ днемъ, я распускалъ ночью. Въ нсколько дней мы привели несчастную кладовку въ такой видъ, что всякій, кто сталъ-бы говорить о ней, назвалъ-бы сундукъ скоре старой кирасой давнишняго времени, а не ларемъ,— такъ онъ былъ разубранъ гвоздиками.

Когда хозяинъ мой увидлъ, что ни одно изъ его средствъ не помогаетъ, онъ сказалъ:

— Этотъ ларь такъ испорченъ и сдланъ изъ такого стараго и гнилого матеріала, что не въ состояніи противостоять никакой крыс. Но, какъ-бы онъ плохъ ни былъ, у меня не хватитъ двухъ или трехъ реаловъ, которыхъ будетъ стоить новый. Лучшее средство, какое я нашелъ, это — разъ нельзя дйствовать снаружи, — вооружиться.на проклятыхъ крысъ извнутри.

Вскор онъ занялъ крысоловку, и съ этихъ поръ она постоянно находилась вооруженная внутри ларя, а для приманки были положены кусочки сыру, выпрошенные имъ у сосдей. Сыръ этотъ былъ мн большимъ подспорьемъ, потому что хотя мн и не было особенной нужды въ соус, для возбужденія аппетита, однако я съ удовольствіемъ пользовался этими кусочками сыра, которые я доставалъ изъ крысоловки, причемъ никогда не забывалъ погрызть и хлба. Хозяинъ, видя, что хлбъ изгрызенъ крысами и сыръ съденъ, а между тмъ крыса, пожиравшая все, не попадается, проклиналъ свою судьбу и спрашивалъ сосдей:

— Какъ это можетъ быть, что сыръ съденъ и вытащенъ изъ крысоловки, а между тмъ крыса не попала туда, и ея тамъ нтъ, хотя защелка и захлопнута?

Сосди утверждали, что это не крыса причиняетъ ему столько вреда, потому что иначе она должна-бы была попасться хоть одинъ разъ. Одинъ сосдъ сказалъ:

— Я припоминаю, что въ вашемъ дом водилась змя, и это безъ сомннія должна быть она. И оно понятно, что такъ какъ она очень длинна, то можетъ схватить приманку и вылзти прочь, хотя защелка и захлопнута надъ ней, потому что она вся не входитъ въ ловушку.

Слова его убдили всхъ и такъ сильно напугали моего хозяина, что съ этихъ поръ онъ уже спалъ очень плохимъ сномъ, принимая за змю всякаго червячка, который по ночамъ слышится въ дерев, тотчасъ поднимался на ноги и палкой, которую онъ, съ тхъ поръ, какъ ему сказали это, всегда клалъ въ изголовь, начиналъ наносить страшные удары многогршному ларю, желая испугать змю. Шумомъ, который онъ производилъ, онъ будилъ сосдей и мн не давалъ уснуть. Онъ подходилъ къ моему сннику и переворачивалъ его и меня вмст съ нимъ, предполагая что змя уползла ко мн и завернулась въ мою солому или мое платье, такъ какъ ему сказали, что этимъ животнымъ случается по ночамъ въ поискахъ за тепломъ заползать даже въ люльки, гд находятся дти, и даже кусать ихъ и подвергать опасности. Я въ большинств случаевъ притворялся спящимъ, а на другое утро онъ говорилъ мн:

— Нынче ночью ты, мальчикъ, ничего не слышалъ? Я ходилъ за змей, и даже думаю, что она ушла къ теб въ постель, потому что он очень холодны и ищутъ тепла.

— Избави Господи, чтобы она какъ-нибудь меня не укусила,— говорилъ я, — я очень ее боюсь.

Такимъ образомъ ночью я уже не ршался, благодаря зм, или, лучше сказать змю, грызть хлбъ или вставать къ ларю, но за то днемъ, когда хозяинъ былъ въ церкви или въ приход, я производилъ свои нападенія. Видя постоянныя поврежденія и не будучи въ состояніи противоставить имъ сколько-нибудь дйствительныя средства, онъ ходилъ по ночамъ. какъ домовой. Я боялся, чтобы онъ въ своихъ поискахъ не поймалъ меня съ ключемъ, который я клалъ подъ снникъ, и потому мн показалось боле надежнымъ класть его на ночь въ ротъ: когда я жилъ у слпого, я сдлалъ изъ него такой кошелекъ, что иногда мн случалось держать въ немъ по двнадцати или пятнадцати мараведи, все въ полубланкахъ, и такъ, что он не мшали мн сть. Иначе я не могъ-бы завладть ни одной бланкой, потому что проклятый слпой непремнно напалъ-бы на нее, обыскивая у меня во всхъ подробностяхъ вс швы и заплаты.

Итакъ, какъ я уже сказалъ, я каждую ночь клалъ ключъ себ въ ротъ и спокойно засыпалъ, не предполагая, что мой хитрый хозяинъ нападетъ на него у меня. Но когда нужно случиться несчастью, напрасны вс предосторожности.

Судьб моей или, лучше сказать, грхамъ моимъ было угодно, чтобы однажды ночью, когда я спалъ, положивъ ключъ себ въ ротъ, то онъ, должно быть, открылся, и ключъ при этомъ принялъ такое положеніе, что воздухъ отъ дыханія, издаваемаго мною во время сна, проходилъ чрезъ отверстіе ключа, пустого внутри, и издавалъ очень громкій свистъ, что и требовалось для моего несчастья. Хозяинъ мой, внезапно пробудившись отъ сна, услышалъ звукъ, и безъ сомннія подумалъ, что это свистъ зми, конечно такъ и должно было ему показаться.

Онъ потихонько всталъ и со своимъ оружіемъ въ рукахъ ощупью направился на свистъ зми ко мн, съ великой осторожностью, чтобы не быть услышаннымъ змей. Подойдя ближе, онъ подумалъ, что она, ища тепла забралась въ солому, на которой я лежалъ, и поднявши выше палку съ такимъ разсчетомъ, чтобы змя находилась подъ ней и могла быть убита съ одного удара, со всей силы нанесъ мн по голов такой сильный ударъ, отъ котораго я со страшно разбитой головой лишился чувствъ. Онъ разсказывалъ посл, что, понявши, что онъ ударилъ меня, такъ какъ я должно быть отъ сильно ужаснаго удара застоналъ, онъ подошелъ ко мн, и громко зовя меня и называя по имени, старался привести меня въ чувство. Но дотронувшись до меня рукой, онъ ощутилъ кровь, лившую изъ меня, понялъ, какую рану нанесъ онъ мн, и поспшно побжалъ за огнемъ. Подойдя ко мн съ огнемъ, онъ увидлъ меня съ ключомъ во рту, который я не покидалъ ни на минуту, половина его торчала изо рта такимъ образомъ, какъ и тогда, когда я свистлъ имъ.

Истребитель змй, изумленный и испуганный, не могъ понять, что за ключъ могъ это быть, но вытащивши его весь изо рта, осмотрлъ его и понялъ, въ чемъ дло, потому что перемычки на немъ нисколько не отличались отъ его ключа: онъ тотчасъ побжалъ примрить его и вмст съ этимъ открылъ мое преступленіе. Жестокій охотникъ должно быть сказалъ:

— Нашелъ я крысъ и змю, которыя воевали со мной и уничтожали мое добро.

О томъ, что случилось въ слдующіе три дня, я не могу дать достоврнаго разсказа, потому что я провелъ ихъ, такъ сказать, во чрев китов. А то, что я разсказалъ, я слышалъ, придя въ себя, какъ мой хозяинъ разсказывалъ самымъ подробнымъ образомъ всмъ, кто-бы ни пришелъ къ нему.

Спустя три дня я пришелъ въ чувство и, увидвъ, что я лежу на своемъ снник, голова вся въ пластыряхъ и мази, я съ ужасомъ воскликнулъ:

— Что это такое? жестокій попъ отвчалъ:

— Ей-Богу, я охотился за крысами и змями, которыя меня разоряли.

Я взглянулъ на себя, и, увидвъ себя въ такомъ жалкомъ вид, догадался о своемъ несчастіи. Въ это время пришла какая-то старуха, которая умла заговаривать, и нсколько сосдей. Они стали снимать съ моей головы тряпки и залечивать расшибленныя палкой мста. Найдя меня въ сознаніи, они очень радовались и говорили:

— Ну, вотъ, онъ пришелъ въ чувство! Богъ дастъ, ничего не будетъ.

Тогда они снова начали разсказывать о моихъ злоключеніяхъ, и очень надъ ними смялись, а я, гршный, плакалъ. Они въ то же время давали мн сть, потому что я очень ослаблъ отъ голода, и имъ едва удалось меня вылечить. Такъ по-маленьку я, полуздоровый, могъ встать недли черезъ дв, и былъ вн опасности, но не избавился отъ голода.

На другой-же день, какъ только я всталъ, господинъ мой хозяинъ взялъ меня за руку, вывелъ за дверь и, поставивши на улиц, сказалъ:

— Лазарь, съ сегодняшняго дня ты уже не мой, а свой, ищи себ хозяина и ступай съ Богомъ, а мн не нуженъ такой ревностный слуга. Теб только и можно быть поводыремъ у слпого.

И открещиваясь отъ меня, какъ отъ одержимаго бсами, онъ вернулся домой и заперъ за собою дверь.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
Какъ Лазарь поступилъ къ рыцарю, и что съ нимъ случилось.

Такимъ образомъ я былъ вынужденъ извлекать силы изъ своей слабости и мало-по-малу, при помощи добрыхъ людей, добрался до знаменитаго города Толедо, гд, благодаря милости Божіей, черезъ дв недли закрылась моя рана. Пока я былъ боленъ, мн еще подавали кой-какую милостыню, но съ тхъ поръ, какъ я поправился, вс стали говорить мн:

— Ты лнтяй, бездльникъ! Ищи, ищи себ хозяина. Наймись въ услуженіе!

‘А гд его найдешь’? разсуждалъ я самъ съ собой, — ‘если только Богъ не сотворитъ его вновь, какъ онъ сотворилъ міръ’.

И вотъ, когда я странствовалъ такимъ образомъ, переходя отъ одной двери къ другой, выпрашивая довольно скудное пропитаніе (такъ какъ милость уже улетла на небо), натолкнулъ меня Богъ на какого-то кавалера. Онъ шелъ по улиц въ приличномъ, хорошо сшитомъ плать, и его манеры и походка обличали порядочнаго человка. Онъ посмотрлъ на меня, я на него, и онъ спросилъ меня:

— Мальчикъ, ты ищешь себ хозяина?

Я отвтилъ:

— Да, господинъ.

— Ну, такъ ступай за мной, — сказалъ онъ мн.— Богъ оказалъ теб великую милость, пославъ тебя мн навстрчу. Вроятно, ты сегодня очень хорошо помолился.

Я послдовалъ за нимъ, благодаря Бога за то, что онъ услышалъ меня. Рыцарь по своей вншности и по своему платью казался мн именно такимъ, какой мн былъ нуженъ. Было еще утро, когда я встртился со своимъ третьимъ господиномъ, и онъ повелъ меня за собой черезъ весь почти городъ. Мы проходили мимо рынковъ, гд продавался хлбъ и другая провизія. Я думалъ только и мечталъ, что вотъ мой хозяинъ пожелаетъ навьючить на меня то, что тамъ продавалось, такъ какъ часъ былъ именно такой, когда обыкновенно запасаются провизіей. Но господинъ мой, широко шагая, проходилъ мимо.

Очевидно онъ здсь не находитъ по своему вкусу, думалъ я, и думаетъ купить въ другомъ конц.

Такъ проходили мы, покуда не пробило одиннадцать часовъ. Тогда онъ вошелъ въ большую церковь, и я за нимъ. Тамъ я увидлъ, съ какимъ благочестивымъ видомъ слушалъ онъ обдню и прочія церковныя службы до тхъ поръ, пока не кончилось все и, народъ не сталъ расходиться. Тогда и мы вышли изъ церкви и скорымъ шагомъ пустились въ обратный путь. Я превесело бжалъ за нимъ, радуясь, что мы не занимаемся покупкой провизіи: я наврное разсчитывалъ, что новый мой хозяинъ принадлежитъ къ такимъ людямъ, которые закупаютъ провизію сразу, такъ что кушанье уже приготовлено на мст. Въ это время часы пробили часъ пополудни, и мы подошли къ дому, предъ которымъ мой хозяинъ остановился, и я тоже. Поднявъ лвую полу плаща, онъ вытащилъ изъ кармана ключъ и отперъ имъ калитку. Мы вошли въ домъ съ темнымъ и мрачнымъ входомъ, внушавшимъ какой-то страхъ входившимъ въ него. Внутри находился небольшой дворикъ и довольно умренной величины комнаты. Когда мы вошли, онъ снялъ съ себя плащъ, спросивъ, чисты-ли мои руки, чтобы встряхнуть его и сложить, что мы и сдлали. Сдувъ начисто пыль со стоявшей подл скамейки, онъ положилъ на нее плащъ и посл этого слъ на нее самъ и сталъ подробно разспрашивать меня о томъ, откуда и какъ я попалъ въ этотъ городъ. Разсказъ мой былъ длинне, чмъ-бы я того желалъ, такъ какъ мн казалось, что гораздо боле подходящимъ къ данному времени было-бы приказать накрыть столъ и подать супъ, чмъ заниматься разспросами. Тмъ не мене я удовлетворилъ его желаніе, выдумывая, какъ могъ, лучше свднія о своей жизни, разсказывая о своихъ достоинствахъ и скрывая все остальное, въ чемъ мн казалось неумстнымъ откровенничать.

Посл этого онъ нсколько времени сидлъ молча, я видлъ въ этомъ плохой знакъ, такъ какъ было уже почти два часа, а между тмъ онъ проявлялъ не большее желаніе пость, чмъ мертвецъ. Я сталъ разсматривать комнату: дверь была заперта на ключъ, и ни сверху, ни снизу не было слышно шаговъ живого человка въ дом: предъ моими глазами были одн голыя стны, не видать было ни стула, ни скамейки, ни стола, ни даже ларя, какъ у прежняго хозяина. Домъ казался заколдованнымъ.

Просидвъ нсколько времени молча, господинъ спросилъ меня:

— Ты лъ, мальчикъ?

— Нтъ, господинъ, сказалъ я, потому что когда я съ вами повстрчался еще не было восьми часовъ утра.

— Однако, хотя и было рано, я ужъ позавтракалъ, отвтилъ онъ, и во всякомъ случа я тебя предупреждаю, что я не буду сть до вечера, поэтому устраивайся, какъ хочешь, а потомъ будемъ ужинать.

Поврите, ваша милость, что я едва устоялъ на мст, чтобъ не упасть, когда услышалъ отъ него эти слова, не столько отъ голода, сколько отъ постепенной увренности, что судьба такъ враждебна ко мн. Снова представились мн мои лишенія, и я сталъ заране оплакивать свои невзгоды. Вспомнились мн мои размышленія въ то время, когда я не ршался уйти отъ священника, думая, что, несмотря на то, что этотъ хозяинъ и очень плохъ и несчастенъ, случай могъ столкнуть меня съ еще худшимъ. Я горько оплакивалъ свою многотрудную прошлую жизнь и предстоящую близкую смерть. Но тмъ не мене я притворился какъ только могъ, и сказалъ ему:

— Господинъ, я вдь еще мальчикъ, такъ что особенно не тоскую о д, благодаря Богу: я могу похвастаться самой скромной глоткой между своими сверстниками, за что меня всегда очень хвалили вс мои хозяева, у которыхъ я служилъ.

— Это большое достоинство, — сказалъ онъ, и за это я буду тебя больше любить. Обжираться свойственно только свиньямъ, а порядочные люди должны сть въ мру.

— Я отлично тебя понимаю, — сказалъ я себ.— Но будь проклята та добродтель, что вс мои хозяева, которыхъ я пріобртаю, находятся въ голод.

Я забился въ уголъ и вытащилъ изъ-за пазухи нсколько кусковъ хлба, оставшихся у меня отъ того, что мн подали Христа-ради. Онъ, увидвъ это, сказалъ мн:

— Поди сюда, мальчикъ, что ты шь?

Я подошелъ къ нему и показалъ ему хлбъ. Онъ выбралъ себ изъ трехъ кусковъ, что у меня были, одинъ, побольше и получше, и сказалъ:

— Ей-Богу, это кажется недурной хлбъ!

— Какое ужъ хорошъ, — сказалъ я..

— Нтъ, въ самомъ дл!— воскликнулъ онъ: Да откуда онъ у тебя? Чистыми-ли руками онъ сдланъ?

— Ужъ этого я не знаю, — отвтилъ я, но только его вкусъ не внушаетъ у меня къ нему отвращенія.

— Видно такъ Богу угодно, — сказалъ мой бдный господинъ, и, поднеся кусокъ ко рту, съ такимъ-же ожесточеніемъ принялся кусать его, съ какимъ я уписывалъ другой кусокъ.

— Превкусный, однако, этотъ хлбъ, — говорилъ онъ.— Ей-Богу!

Я догадался, на какую онъ ногу хромаетъ, и видя, что онъ въ такомъ расположеніи, что примется помогать мн доканчивать оставшійся у меня хлбъ, если окончитъ сть свой раньше меня, поторопился, и такимъ образомъ мы окончили сть почти вмст. Онъ тщательно смахнулъ рукой нсколько мельчайшихъ крошечекъ, оставшихся у него на груди. Затмъ, войдя въ сосднюю комнату, онъ вынесъ оттуда довольно старый кувшинъ съ отбитымъ горлышкомъ и, попивъ изъ него, пригласилъ меня послдовать его примру. Я изъ приличія сказалъ:

— Господинъ, я не пью вина!

— Это вода, — отвтилъ онъ мн, можешь пить смло.

Я взялъ кувшинъ и отпилъ изъ него немного, потому что вовсе не жажда мучила меня.

Такъ просидли мы до ночи, разговаривая о разныхъ вещахъ. Онъ меня разспрашивалъ, и я, какъ умлъ лучше, отвчалъ на его вопросы.

Потомъ онъ привелъ меня въ ту комнату, гд стоялъ кувшинъ, изъ котораго мы пили, и сказалъ мн.

— Постой здсь, мальчикъ, ты посмотришь, какъ я длаю эту постель, чтобы на будущее время ты умлъ длать ее самъ.

Я сталъ съ одного конца, онъ съ другого, и мы скоро сдлали несчастную постель, въ которой нечего было и длать. Она состояла изъ камышевой циновки, положенной на скамейкахъ, сверхъ цыновки на матрасъ простилалась простыня, матрасъ слишкомъ долго не былъ мытъ и потому потерялъ всякій видъ, причемъ шерсти въ немъ было гораздо меньше, чмъ того требовалось. Мы постлали его, попытавшись взбить, чтобы сдлать мягче, но это было невозможно, потому что изъ жесткаго трудновато сдлать мягкое.

Проклятый матрасъ такъ мало содержалъ въ себ, что когда мы положили его на циновку, то вс ея камыши придали ему такой видъ, какъ будто это были настоящія ребра самой тощей свиньи. Когда постель была приготовлена, уже наступила ночь и мой господинъ сказалъ мн:

— Лазарь, уже поздно, а отсюда до рынка разстояніе немаленькое, кром того въ этомъ город шляется множество бродягъ, которые ночью занимаются воровствомъ. Потерпимъ какъ-нибудь до утра, а когда наступитъ день, Богъ насъ вознаградитъ. Я не запасался провизіей, такъ какъ былъ одинъ, а раньше вс эти дни я не обдалъ дома. Теперь мы будемъ устраиваться иначе.

— Господинъ, — сказалъ я, пусть ваша милость ничуть обо мн не безпокоится, потому что я съумю провести безъ пищи одну ночь, и даже больше, если этого будетъ нужно.

— И ты будешь здорове, — отвтилъ онъ мн,— потому что, какъ мы сегодня еще говорили, для того чтобы прожить дольше, нтъ лучше средства, какъ сть меньше.

— Ну, если въ этомъ секретъ.— сказалъ я самъ себ,— то я никогда не умру, потому что я всегда усиленно соблюдалъ это правило, и, благодаря своему несчастію, надюсь придерживаться его всю свою жизнь.

Господинъ мой улегся на кровати, а мн приказалъ лечь у него въ ногахъ, что я и сдлалъ. Но проклятъ былъ вроятно тотъ сонъ, которымъ я думалъ уснуть: тростникъ въ матрас и мои торчащія кости (я думаю, что отъ утомленія, болзней и голода въ моемъ тл не было и, фунта мяса) всю ночь не переставали воевать между собой и биться другъ о друга. Къ тому-же въ этотъ день я почти ничего не лъ, а потому мучился отъ голода, который не въ очень-то большой дружб со сномъ. Я тысячу разъ проклиналъ себя (прости меня Господи!) и свою злую судьбу, и боясь пошевельнуться, чтобы не разбудить своего господина, многократно молилъ себ у Бога смерти.

Какъ только наступило утро, мы встали, и онъ принялся трясти и начищать свои панталоны, кафтанъ, шляпу, плащъ, причемъ я ревностно прислуживалъ ему, подалъ ему воды на руки, онъ одлся, причесался и вдлъ свою шпагу въ портупею, говоря въ это время:

— О! Если-бы ты зналъ, мальчуганъ, что это за вещь! Нтъ такого количества золота въ мір, за которое я отдалъ бы ее. Ни въ одной шпаг изо всхъ, которыя сдлалъ Антоніо, нтъ такой прекрасной стали, какъ въ этой.

Онъ вытащилъ ее изъ ноженъ и, трогая пальцами, сказалъ:

— Посмотри вотъ это. Я ручаюсь, что перержу ею пукъ шерсти.

А я подумалъ про себя:

— А я ручаюсь, что своими зубами, хоть они и не изъ стали, перекушу хлбъ въ четыре фунта.

Онъ снова вложилъ шпагу въ ножны, опоясался ею, одлъ широкую шляпу и, держась прямо, увреннымъ шагомъ направился къ двери, придавъ голов и всму тлу благородную осанку. Закинувъ конецъ плаща на плечо и частью на руку и приложивъ правую руку къ боку, онъ вышелъ, сказавъ мн:

— Лазарь, пока я хожу къ обдн, ты смотри за домомъ, сдлай постель, принеси кувшинъ воды съ рки, которая тутъ не подалеку, да запри дверь на ключъ, чтобы у насъ чего-нибудь не украли, и повсь его тутъ на крючекъ, чтобы я могъ найти его, если приду въ то время, какъ тебя не будетъ.

И онъ пошелъ вдоль улицы съ такимъ благороднымъ видомъ и осанкой, что, кто не зналъ его, подумалъ-бы, что это самый близкій родственникъ графу де-Аркосъ или, по крайней мр, его первый приближенный.

Да будетъ благословенъ Господь, говорилъ я, оставшись, за то, что Онъ, посылая болзнь, даетъ и лекарство. Кто, встртившись съ моимъ господиномъ, не подумаетъ, судя по тому довольству, съ какимъ онъ себя держитъ, что онъ вчера вечеромъ отлично поужиналъ, выспался на хорошей постели, и даже сегодня утромъ хорошо подзакусилъ? Великими тайнами владешь Ты, Господи, которыхъ люди не вдаютъ. Кого не обманетъ это хорошее расположеніе и приличное платье и плащъ? И кто подумаетъ, что этотъ благородный человкъ провелъ весь вчерашній день съ жалкимъ нищенскимъ кускомъ хлба, который его слуга, Лазарь, день и ночь носилъ за пазухой, такъ что къ нему не могло пристать особенно много чего-нибудь чистаго? И что сегодня, вымывши себ лицо и руки, за неимніемъ полотенца, онъ долженъ былъ обойтись полою своего платья? Конечно, никто объ этомъ не догадается. О, Господи, сколько должно быть разсяно по свту такихъ, которые терпятъ за какую-то, какъ они говорятъ, честь, то, чего ни потерпли-бы за Тебя!

Съ такими мыслями стоялъ я у двери, смотря вслдъ моему господину, который проходилъ по длинной и узкой улиц. Я вернулся въ домъ и въ одно credo обжалъ его сверху до низу, безъ остановки, не найдя ничего. Я сдлалъ несчастную жесткую постель, взялъ кувшинъ и отправился съ нимъ на рку. Тамъ въ одномъ огород я увидлъ своего господина въ жаркомъ разговор съ двумя наряженными женщинами, по виду похожими на тхъ, въ какихъ въ этомъ мст нтъ недостатка. У многихъ изъ нихъ вошло въ обычай въ лтнее утро приходить на эти свжіе берега, чтобы освжиться и позавтракать, не принося однако съ собой ничего, въ надежд на то, что наврное найдется кто-нибудь, кто угоститъ ихъ, такъ какъ многіе мстные идальго поддерживаютъ ихъ въ этой привычк.

Такъ вотъ онъ стоялъ между ними, какъ я сказалъ, наговаривая имъ больше любезностей, чмъ написалъ Овидій. Когда он увидли что онъ уже достаточно разнженъ, то он попросили его безо всякой застнчивости угостить ихъ завтракомъ за обычную плату. Онъ, зная, что у него въ кошельк гуляетъ втеръ, похолодлъ отъ волненія такъ, что у него сбжала краска съ лица, сталъ путаться въ разговор и приводить ничего не значущія извиненія. Он, должно быть ужъ ученыя, догадавшись о его несостоятельности, оставили его съ тмъ, что было. Я въ это время грызъ какія-то кочерышки, замнившія мн завтракъ, и вернулся домой, чтобы мой хозяинъ не видлъ меня. Я хотлъ подмести домъ, но не нашелъ, чмъ. Я сталъ раздумывать, что мн длать, и ршилъ дожидаться своего господина, пока наступитъ полдень, не придетъ-ли онъ и не принесетъ-ли случайно чего-нибудь пость. Но надежды мои были напрасны. Когда я увидлъ, что уже два часа прошло, а онъ все не возвращается, а между тмъ голодъ мучилъ меня, то, заперши дверь и положивши ключъ куда онъ мн приказалъ, я прибгнулъ снова къ своему ремеслу. Глаза обративъ къ небу, а языкомъ призывая имя Божіе, я тихимъ и слабымъ голосомъ сталъ просить хлба у дверей домовъ, казавшихся мн боле важными. Дло это я всосалъ съ молокомъ матери: я хочу сказать, что научилъ меня ему великій учитель — слпой и я вышелъ такимъ способнымъ ученикомъ, что. не смотря на то, что люди въ этомъ город и не особенно щедры, да и годъ-то былъ не особенно плодороденъ, я такъ ловко повелъ дло, что еще не пробило и четырехъ часовъ, какъ у меня уже было фунта четыре хлба въ желудк, да фунта два въ рукавахъ и за пазухой. Я поворотилъ къ дому и, проходя мимо того ряда, гд продаютъ рубцы, попросилъ милостыни у одной изъ продававшихъ женщинъ, и она дала мн кусокъ коровьей ноги и немного варенаго рубца.

Когда я пришелъ домой, мой добрый господинъ уже былъ тамъ. Его плащъ былъ сложенъ и лежалъ на скамь, а самъ онъ ходилъ по двору. Когда я вошелъ, онъ направился ко мн. Я думалъ, что онъ станетъ бранить меня за то, что я опоздалъ, но Господь послалъ ему доброе расположеніе. Онъ спросилъ меня только, откуда я пришелъ. Я сказалъ ему:

— Господинъ, я былъ тутъ до двухъ часовъ, а такъ какъ ваша милость не приходили, то я и пошелъ по городу, чтобы обратиться къ добрымъ людямъ, и вотъ, что они мн дали, посмотрите.

При этомъ я показалъ ему хлбъ и рубцы, принесенные мной въ пол.

Онъ снисходительно посмотрлъ на это и сказалъ:

— А я ждалъ тебя обдать, а потомъ, видя, что ты не идешь, пообдалъ самъ. Но ты въ этомъ случа поступилъ какъ порядочный человкъ, потому что лучше попросить Христа-ради, чмъ украсть. Только смотри, чтобы не узнали, что ты живешь у меня, потому что это касается моей чести. Я, положимъ, увренъ, что это останется втайн, такъ какъ въ этомъ город меня мало знаютъ: иначе я никогда не пришелъ бы сюда.

— Объ этомъ вы не безпокойтесь, господинъ. Объ этомъ спрашивать меня никому нтъ дла, а мн отвчать нтъ никакой цли.

— Ну, такъ шь теперь, бдняга. Если Богу будетъ угодно, то скоро мы не будемъ терпть недостатка, и я теб скажу, что съ тхъ поръ какъ я вошелъ въ этотъ домъ, не было мн ни въ чемъ удачи. Должно быть онъ построенъ на недоброй земл, потому что есть такіе несчастливые дома, не въ добрый часъ построенные, которые приносятъ несчастіе всмъ, кто въ нихъ живетъ. И этотъ безъ сомннія изъ такихъ, и я теб общаю, что, какъ только кончится этотъ мсяцъ, я ни за что дольше не останусь въ немъ, хотя бы мн его даромъ отдали.

Я сидлъ съ краю скамейки и, чтобы онъ не счелъ меня за обжору, скрылъ отъ него, что я ужъ позавтракалъ, и сталъ обдать, покусывая хлбъ и рубцы. Я потихоньку посматривалъ на своего неудачливаго господина, который глазъ не сводилъ съ полъ моего платья, въ тотъ часъ служившихъ мн вмсто блюда. Пожалй меня, Господи, такъ, какъ я жаллъ его въ то время: я чувствовалъ, что онъ чувствуетъ, много разъ испытавши то, что онъ испытываетъ, и испытывалъ каждый день. Я раздумывалъ, хорошо ли, что я воздерживаюсь отъ того, чтобы пригласить его пость. Съ другой стороны я боялся, что онъ не приметъ моего приглашенія, такъ какъ онъ сказалъ, что ужъ полъ. Однако мн хотлось, чтобы бдняга моимъ заработкомъ помогъ своей бд, позавтракалъ бы, какъ за день до того, тмъ боле, что и обстоятельства тому благопріятствовали, такъ какъ пища была лучше, и голодъ мой слабе. Богу угодно было исполнить мое (и думаю, что и его) желаніе, потому что, когда я началъ сть, то онъ, прохаживаясь мимо, подошелъ ко мн и сказалъ:

— Я скажу теб, Лазарь, что я первый разъ въ жизни вижу человка, который бы такъ аппетитно лъ, какъ ты. Такъ что у всякаго, кто даже вовсе не иметъ желанія сть, возбудится аппетитъ, когда онъ увидитъ, какъ ты шь.

Мн казалось необходимымъ помочь ему, такъ какъ онъ своими словами открывалъ мн путь для этого, и я сказалъ ему:

— Господинъ, по длу и мастеръ. Хлбъ этотъ до того вкусенъ, а эта нога такъ хорошо и вмру сварена, что врядъ ли кого не соблазнитъ ея вкусъ.

— Это коровья нога?

— Да, господинъ.

— Я теб скажу, что это лучшее кушанье въ мір, и никакой фазанъ не былъ бы мн такъ по вкусу.

— Такъ попробуйте,— господинъ, и вы увидите, что она именно такая.

Я сунулъ ему въ руки коровью ногу и три или четыре куска самаго благо хлба. Онъ слъ со мной рядомъ и сталъ сть, какъ человкъ, у котораго очень возбужденъ аппетитъ, обгладывая каждую косточку лучше, чмъ это сдлала бы его собака.

— А съ соусомъ это совсмъ особенное блюдо!— Ей-Богу, я съ такимъ аппетитомъ сълъ это, какъ будто сегодня еще не лъ ни крошки.

Онъ спросилъ у меня кувшинъ съ водой и я, подавая его ему, замтилъ, что воды въ немъ столько, сколько я принесъ, признакъ того, что господинъ мой не особенно со вкусомъ пообдалъ, если въ кувшин. была не тронута вода.

Мы попили и очень довольные отправились спать, какъ и наканун. Чтобы не слишкомъ распространяться, скажу, что такъ мы прожили дней восемь-десять. Каждое утро мой бдняга-господинъ съ своей важной осанкой, медленной походкой отправлялся подышать воздухомъ по улицамъ, оставляя на бднаго Лазарильо заботы о добыч. Я частенько раздумывалъ надъ своей несчастной судьбой. Избавившись отъ худыхъ хозяевъ, бывшихъ у меня прежде, и ища лучшаго, мн пришлось столкнуться съ такимъ, который не только не содержалъ меня, но еще мн же приходилось содержать его. Не смотря на это, я любилъ его, видя, что у него ничего нтъ, и онъ не можетъ дать больше, и скоре чувствовалъ къ нему жалость, чмъ вражду, и потому зачастую обходился безъ пищи самъ, чтобы имть возможность принести домой что-нибудь, чтобы онъ могъ пость. Однажды рано утромъ, когда онъ по своимъ надобностямъ отправился наверхъ въ одной рубашк, я, чтобы избавиться отъ всякихъ сомнній, развернулъ его кафтанъ, и панталоны, положенные имъ подъ изголовье, и нашелъ тамъ кошелекъ изъ гладкаго бархата, весь въ складкахъ, въ которомъ не только небыло ни одной бланки, но даже и признака, что она тамъ когда то была. ‘Онъ, говорилъ я себ, бденъ, а никто не можетъ дать того, чего у него нтъ. А вотъ скупой слпой и злосчастный скряга клерикъ морили меня голодомъ, хотя Богъ и посылалъ имъ, одному только за цлованіе руки, а другому за ловкій языкъ. Вотъ тхъ стоитъ ненавидть, а этого только — жалть’. И теперь вотъ, Богъ мн свидтель, когда я вижу кого нибудь изъ его сословія, съ такой же важной походкой, мн всегда жаль станетъ, когда я подумаю, не терпитъ ли онъ того же, что, какъ я видлъ, терплъ.мой господинъ, которому, при всей его бдности, я сталъ бы служить съ большимъ удовольствіемъ, чмъ другимъ, именно за то, что я сказалъ. Только одно мн въ немъ немного не нравилось: я не хотлъ, чтобы онъ былъ такъ спсивъ и чтобы его воображеніе спустилось немного ниже къ тому, что боле соотвтствовало его бдности. Но, повидимому, у людей подобнаго рода существуетъ обычай строго соблюдаемый и хранимый, высокомрно держать голову, даже если-бы въ карман не было ни гроша. Излечи ихъ, Господи, отъ этого, а то иначе они пропадутъ отъ своего предразсудка.

Такъ вотъ, когда я, будучи въ такомъ положеніи, проводилъ жизнь, какъ разсказываю, злой судьб моей, какъ будто еще не достаточно меня преслдовавшей, захотлось, чтобы даже это многотрудное и позорное житье продолжалось недолго. А именно, когда въ этомъ мст случился неурожайный годъ, то городское правленіе ршило, чтобы вс чужіе бдняки оставили городъ, причемъ возвщалось, что кто попадется посл объявленія приговора, тотъ будетъ наказанъ ударами. Такъ черезъ четыре дня посл объявленія указа я видлъ, какъ во исполненіе закона цлую процессію нищихъ гнали ударами по улицамъ. Это нагнало на меня такого страху, что я никогда не ршился нарушить указъ и просить милостыни. Тогда всякій, кто могъ-бы посмотрть на это, увидлъ-бы, въ какомъ воздержаніи находились обитатели нашего дома и какое хранили между собою молчаніе. Намъ иногда случалось проводить два или три дня не съвши ни кусочка и не промолвивши ни слова. Жизнь мою поддерживали какія-то женщины, которыя занимались пряжей хлопка и изготовленіемъ колпаковъ и жили противъ насъ. Я свелъ съ ними знакомство, и он удляли мн частичку изъ того, что приносили, и этимъ то я и пробавлялся. Мн не такъ было жаль себя, какъ моего горемычнаго господина, который сълъ-ли въ недлю маленькій кусочекъ чего-нибудь, по крайней мр дома мы всю недлю ничего не ли. Я не знаю, куда онъ ходилъ, откуда приходилъ и что онъ лъ. Я смотрлъ на него, какъ онъ проходилъ въ полдень вдоль улицы съ вытянутымъ длинне, чмъ у борзой собаки, тломъ. Онъ бралъ одну изъ соломинокъ, которыхъ не особенно много было дома, и ковыряя ею въ зубахъ (этого требовала его несчастная честь), въ которыхъ, конечно, ничего не было, входилъ на крыльцо, и постоянно обращаясь, такъ сказать, къ своей несчастной звзд, говорилъ:

— Ясно, что этотъ несчастливый домъ тому причиной. Ты самъ видишь, какъ онъ мраченъ, теменъ и унылъ. Придется терпть, пока мы здсь. Я только и жду, когда кончится этотъ мсяцъ, чтобы выбраться изъ него.

Итакъ въ то время, какъ мы пребывали въ такомъ угнетеніи отъ преслдующей насъ голодовки, не знаю, по какому счастливому случаю, въ распоряженіи моего господина очутился реалъ. Онъ пришелъ такой радостный домой съ этимъ реаломъ, какъ будто у него въ рукахъ находились сокровища Венеціи, и съ сіяющимъ радостью лицомъ отдалъ его мн со словами:

— Возьми, Лазарь! Богъ открылъ свою щедрую руку. Ступай на рынокъ, купи хлба, вина, мяса. Надо сегодня утереть носъ чорту. И еще къ твоей радости я теб сообщу, что я нанялъ другой домъ и въ этомъ злосчастномъ намъ придется пробыть только до конца мсяца. Будь проклятъ онъ, и тотъ, кто положилъ на немъ первую черепицу! Не въ добрый часъ вошелъ я въ него. Клянусь Богомъ, что за все время, которое я тутъ живу, я не выпилъ глока вина и не сълъ ни куска мяса, и не имлъ ни минуты покоя, — такой у него мрачный и унылый видъ. Ну бги и возвращайся скорй, и мы пообдаемъ съ тобой сегодня по-графски.

Я схватилъ реалъ и кувшинъ и съ радостью и удовольствіемъ во вс лопатки пустился по улиц, по направленію къ рынку.

Но что-же длать, если цн на роду было написано, чтобы никакой радостью я не насладился безъ помхи. Такъ было и тутъ. Идя по улиц я разсчитывалъ, чмъ заполнить свой реалъ, чтобы лучше и выгодне издержать его, вознося безконечные хвалы Богу за то, что онъ послалъ такія деньги моему господину. Вдругъ на мое несчастье мн на встрчу покойникъ, котораго несли на носилкахъ по улиц въ сопровожденіи множества духовенства. Я прижался къ стн, чтобы дать имъ мсто пройти. Тло пронесли мимо, и вслдъ за гробомъ шла женщина, должно быть жена, умершаго, удрученная горемъ, и громко плача, она, а за нею и многія другія женщины, приговаривали:

— О! Супругъ и господинъ мой! Куда васъ уносятъ отъ меня? Въ домъ несчастія и печали! въ домъ унынія и тьмы! Въ тотъ домъ, гд никогда не пьютъ и не дятъ.

Когда я услышалъ это, то небо въ моихъ глазахъ смшалось съ землей и я воскликнулъ:

— О, я несчастный! Въ нашъ домъ несутъ этого покойника!

Я бросилъ дорогу, по которой направлялся, влзъ въ середину толпы, и вернулся назадъ по улиц бгомъ, что было мочи, домой, войдя въ домъ, я поспшно заперъ его, призывая на помощь своего господина, упрашивая его, чтобы онъ помогъ мн защитить входъ.

Онъ, немного смутившись, подозрвая что-то другое, спросилъ меня:

— Въ чемъ дло, мальчикъ? Отчего ты кричишь? Зачмъ ты такъ неистово запираешь дверь?

— Ахъ, господинъ!— сказалъ я, — будьте здсь, намъ несутъ сюда покойника!

— Какъ такъ?— спросилъ онъ.

— Я встртилъ его тамъ, и жена его говорила: — о, супругъ и господинъ мой! Куда васъ уносятъ отъ меня? Въ домъ несчастія и печали! Въ домъ унынія и тьмы! Въ тотъ домъ, гд никогда не пьютъ и не дятъ. Ахъ, господинъ, сюда несутъ его!

Конечно, когда господинъ мой услышалъ это, то хотя и не было причины быть особенно веселымъ, но онъ такъ смялся, что долгое время не могъ говорить отъ смху. А я въ это время закрылъ дверь на крюкъ и для лучшей защиты упирался въ нее плечомъ. Ужъ народъ съ покойникомъ прошелъ мимо, а я все думалъ, что его поставятъ къ намъ въ домъ, а такъ какъ мой добрый господинъ покуда былъ боле сытъ смхомъ, чмъ пищей, то и сказалъ мн:

— Правда, Лазарь, судя по словамъ вдовы, ты могъ совершенно справедливо подумать то, что ты подумалъ, но, такъ какъ Богу угодно было все устроить лучше, чмъ ты думалъ, и они ушли впередъ, то открой дверь и ступай за обдомъ.

— Пусть, господинъ, они пройдутъ улицу, — просилъ я его.

Наконецъ мой господинъ подошелъ къ двери на улицу, и насильно отперъ ее, что было необходимо, такъ какъ я очень перепугался и растерялся, и заставлялъ меня идти. И хотя въ тотъ день мы и поли хорошо, но я лъ не съ особеннымъ вкусомъ, и цлыхъ три дня не могъ оправиться, а мой господинъ всякій разъ, какъ вспоминалъ объ этомъ, очень смялся.

Такъ провелъ я нсколько дней съ рыцаремъ, этимъ третьимъ и, бднымъ моимъ господиномъ, все время пытаясь узнать цль его прибытія и поселенія въ этой мстности, съ перваго же дня, какъ только я поселился у него, я узналъ, что онъ не здшній, по незначительному числу знакомства съ мстными жителями. Наконецъ, желаніе мое исполнилось, и я узналъ то, что хотлъ. Однажды, когда мы довольно прилично пообдали, онъ былъ въ хорошемъ расположеніи и разсказалъ мн свои дла, сказавши, что онъ изъ Старой Кастильи и покинулъ свою родину, чтобы не снимать шляпы передъ сосдомъ-кабальеро.

— Господинъ, — сказалъ я,— если онъ, какъ вы говорите, былъ богаче васъ, такъ не обидно поклониться ему первому, тмъ боле, что и онъ, какъ вы говорите, кланялся вамъ.

— Да, это правда, и онъ мн кланялся, но такъ какъ я много разъ раскланивался съ нимъ первый, то вовсе не худо было-бы иной разъ предупредить меня.

— Мн кажется, господинъ, я не посмотрлъ-бы на это, въ особенности съ тми, кто старше и кто богаче меня.

— Ты ребенокъ,— сказалъ онъ мн,— и не понимаешь вопросовъ чести, въ которой заключается теперь все богатство благороднаго человка. Я скажу теб, что, какъ ты видишь, я рыцарь, и клянусь теб Богомъ что, если я встрчусь на улиц съ графомъ и онъ не сниметъ самымъ вжливымъ образомъ передо мною шляпы, то другой разъ при встрч, прежде чмъ онъ поравняется со мной, я стараюсь войти въ какой-нибудь домъ, длая видъ, что у меня тамъ есть какое-нибудь дло, или перехожу въ другую улицу, если она есть, только чтобы не кланяться ему. Кром Бога и короля идальго ни кому ничмъ не обязанъ, и не слдуетъ, будучи благороднымъ человкомъ, быть небрежнымъ въ отношеніи сохраненія достоинства своей личности. Я помню, какъ однажды, я сконфузилъ одного чиновника на родин, и даже хотлъ побить его, за то, что всякій разъ при встрч онъ говорилъ мн:

— Да поможетъ Господь вашей милости.

— Вы, господинъ жалкій вилланъ,— сказалъ я ему,— дурно воспитаны? Что вы говорите ‘помоги вамъ Господь’, какъ будто-бы это кому-нибудь нужно?

Съ этихъ поръ разъ навсегда онъ снималъ передо мной шляпу и говорилъ, какъ надо.

— А разв не хорошо, здороваясь съ другимъ, сказать ему: ‘помоги вамъ Господи’?— спросилъ я.

— Подумай ты, мальчикъ,— сказалъ онъ.— Вдь людямъ низкаго происхожденія говорятъ такъ, но людямъ боле высокопоставленнымъ, какъ я, не говорятъ иначе, какъ: цлую руки вашей милости, или по крайней мр: цлую вамъ руки, господинъ, если тотъ, кто обращается ко мн — кабальеро. Такимъ образомъ я не могъ выносить, чтобы этотъ кабальеро на моей родин, обращался ко мн съ подобнымъ привтствіемъ, и не потерплю ни отъ кого въ мір, кром короля, чтобы мн говорили: помоги вамъ Господи!

— Отъ того-то, — подумалъ я, — Богъ такъ мало и помогаетъ теб, что ты не выносишь, когда кто-нибудь объ этомъ проситъ Его.

— Я совсмъ не такъ бденъ, — продолжалъ онъ.— У меня есть кусокъ земли, въ шестнадцати миляхъ отъ мста моей родины, среди прекрасныхъ холмовъ Вальядолида, на которой если-бы построить дома, то они стоили-бы боле двухъсотъ тысячъ мараведи, такъ какъ ихъ можно было-бы отлично и пышно отдлать. Кром того у меня есть голубятня, которая давала-бы каждый годъ боле двухъсотъ голубей, если-бы не была разрушена. О многомъ другомъ я ужъ и не говорю. И все это я бросилъ, потому что честь моя была задта. Я пришелъ въ этотъ городъ съ намреніемъ хорошо устроиться, но не такъ вышло, какъ я думалъ. У меня есть много канониковъ и служителей церкви, но это все люди такіе отсталые, что никто въ мір не въ состояніи измнить ихъ образа жизни. И кабальеро средней руки приглашаютъ меня. Но служить имъ очень трудно, потому что изъ человка придется обратиться въ вьючное животное.

Въ противномъ случа вамъ скажутъ: идите съ Богомъ. Что касается платы, то въ большинств случаевъ ее приходится получать посл долгихъ препирательствъ, а чаще служить за пропитаніе. А когда они хотятъ успокоить свою совсть и наградить васъ за труды, то подарятъ вамъ засаленный кафтанъ, или плащъ или шляпу. Если же кому удастся пристроиться къ важной особ, тогда еще можно прожить сносно. Ей-Богу, еслибы мн удалось напасть на такого, я думаю, что скоро заслужилъ-бы его благоволеніе. Я бы оказывалъ ему тысячи услугъ,— потому что я съумлъ-бы соврать ему не хуже другого, и угодить ему тысячью диковинокъ. Я сталъ-бы одобрительно смяться надъ всми его дйствіями, даже если-бы они были не особенно удачны, я никогда не сказалъ-бы ему ничего, что могло-бы разсердить его, хотя-бы это и очень слдовало. Въ его присутствіи я былъ-бы очень рачителенъ и на словахъ и на дл. Я не сталъ-бы убиваться надъ тмъ, что онъ не могъ видть, но бранился-бы съ прислугой тамъ, гд онъ могъ-бы это слышать, чтобы ему казалось, что меня очень заботитъ все, что его касается. Если-бы онъ бранилъ какого-нибудь слугу, то я съумлъ-бы подлить масла въ огонь, чтобы при томъ казалось, что я заступаюсь за виновнаго. Я отзывался-бы хорошо о всемъ, что онъ считаетъ хорошимъ, и наоборотъ относился-бы враждебно, насмшливо къ тмъ, кто ему не нравился, старался-бы разузнавать свднія о жизни другихъ, чтобы разсказывать ему, изучить разныя пріемы, которые нынче въ мод при двор и нравятся придворнымъ господамъ, не любящимъ видть въ своихъ домахъ людей добродтельныхъ, даже избгающимъ ихъ. Ихъ не очень высоко цнятъ и зовутъ обыкновенно людьми недалекими, не дльными, съ которыми даже нельзя развлечься. У такихъ господъ ловкіе люди, какъ я говорю, устраиваются такъ, какъ и я съумлъ-бы устроиться. Но нтъ мн счастья на это.

Такъ жаловался на свою горькую участь мой господинъ, разсказывая мн о своей личности. Въ это время въ дверь вошелъ какой-то мужчина и какая-то старуха. Мужчина сталъ требовать у него плату за наемъ дома, а старуха за постель. Они стали считать и за два мсяца насчитали на него столько, что ему не собрать и въ годъ: около двнадцати или тринадцати реаловъ. Онъ находчиво отвтилъ имъ, что пойдетъ на рынокъ размнять одну монету на дв, и чтобы они пришли попозже. Но онъ ушелъ и не вернулся, такъ что когда они пришли позже, было ужъ слишкомъ поздно… Я сказалъ имъ, что онъ еще не приходилъ. Наступила ночь, а его все нтъ. Я побоялся остаться одинъ въ дом и убжалъ къ сосдкамъ, разсказалъ имъ, что случилось, и заснулъ тамъ. Съ наступленіемъ утра пришли кредиторы и стали спрашивать у сосдокъ про моего господина, но напрасно. Женщины отвтили имъ:

— Вотъ видите, здсь его мальчикъ, и у него ключъ отъ двери.

Они стали меня разспрашивать про него, и я сказалъ имъ, что не знаю, гд онъ, что онъ не возвращался домой съ тхъ поръ, какъ ушелъ мнять деньги, и что я думаю, онъ подъ предлогомъ размна удралъ и отъ нихъ и отъ меня.

Услышавъ это отъ меня они отправились за альгвазиломъ и писцомъ, и вскор вернулись съ ними. Они взяли ключъ, позвали меня, свидтелей, открыли дверь и вошли, чтобы наложить запрещеніе на имущество моего господина, пока не будетъ уплоченъ долгъ. Они обошли весь домъ, и видя, что онъ пустъ, какъ я уже разсказывалъ, стали спрашивать меня:

— Гд-же имущество твоего господина? Гд его сундуки, мебель, картины?

— Я этого не знаю, — отвчалъ я имъ.

— Безъ сомннія сегодня ночью все должно быть спрятано или унесено въ другую часть дома. Господинъ альгвазилъ примитесь за этого мальчика: онъ знаетъ, гд вещи.

Тогда подошелъ альгвазилъ и, взявши меня за шиворотъ, сказалъ:

— Ну, мальчуганъ, если ты не скажешь, гд имущество твоего господина, ты будешь арестованъ.

Такъ какъ со мной еще не было такого случая, чтобы меня хватали за шиворотъ (положимъ, слпой часто бралъ меня за воротъ, но онъ держался довольно нжно, чтобы я могъ указать ему дорогу, которой онъ не видалъ), то я очень испугался и съ плачемъ общалъ имъ говоритьвсе, о чемъ меня спросятъ.

— Хорошо. Ну, такъ не бойся и разскажи, что ты знаешь.

Писецъ, свъ на скамью, чтобы записать инвентарь, спросилъ меня, что у него есть.

— Господа, — сказалъ я, у моего господина, какъ онъ самъ мн говорилъ, есть хорошій кусокъ земли подъ постройки и разломанная голубятня.

— Хорошо, — сказали они.— Хоть и не дорого это стоитъ, однакоможно будетъ покрыть наши долги. Ну, а въ какой части города эта. земля находится?— спросили они меня.

— У него на родин, — отвчалъ я.

— Ей-Богу, это не дурно,— сказали они.—.А гд-же его родина?

— Онъ говорилъ мн, что въ Старой Кастильи, — отвтилъ я.

Альгвазилъ и писецъ долго смялись надъ этимъ, говоря:

— Этого, конечно, достаточно, чтобы покрыть вашъ долгъ, даже если-бы онъ былъ и больше.

Сосдки, которыя присутствовали при этомъ, сказали:

— Господа, ребенокъ этотъ невиновенъ. Онъ только недавно живетъ у рыцаря и знаетъ о немъ не больше вашей милости. Бдняжка очень, часто приходилъ къ намъ и мы давали ему пость, что можемъ, Христа ради, а ночью онъ обыкновенно уходилъ спать къ нему.

Видя, что я невиненъ, они отпустили меня на свободу. Альгвазилъ и писецъ стали требовать у мужчины и старухи плату за издержки, изъ-за чего поднялся страшный споръ и шумъ. Одни утверждали, что не обязаны платить, потому что было не съ чего, такъ какъ опись не состоялась,— другіе говорили, что они изъ-за этого оставили другое дло, которое было для нихъ важне этого. Наконецъ, посл продолжительныхъ пререканій, старый матрасъ старухи былъ взваленъ на плечи полицейскому, и хотя, онъ не былъ очень тяжелъ, однако они вс впятеромъ держались за него, и ушли громко крича. Не знаю, чмъ это кончилось. Я увренъ, что несчастный матрасъ расплатился за всхъ. Такъ вотъ оставилъ меня мой третій бдный господинъ, такъ что я окончательно узналъ свою горькую долю. Моя судьба, дйствуя во всемъ противъ меня, какъ-то вывернула всю мою жизнь, потому что обыкновенно слуги оставляютъ своихъ хозяевъ, а со мной случилось наоборотъ: мой хозяинъ оставилъ меня и убжалъ отъ меня прочь.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
Какъ Лазарь жилъ у монаха, и что съ нимъ случилось.

Нужно было искать четвертаго хозяина, которымъ и оказался монахъ. Меня свели къ нему т женщины, о которыхъ я говорилъ. Он называли его своимъ родственникомъ. Это былъ большой врагъ Клира и общей трапезы въ монастыр, большой любитель мірскихъ длишекъ и гостей, который, я думаю, сносилъ больше башмаковъ, чмъ весь монастырь. Онъ далъ мн первыя въ моей жизни башмаки, которыя не продержались у меня и недли, да и не могло быть иначе при такомъ постоянномъ шляньи. По этой и по другимъ причинамъ, о которыхъ я не говорю, я ушелъ отъ него.

ГЛАВА ПЯТАЯ.
Какъ Лазарь былъ у продавца папскихъ буллъ, и о томъ, что съ нимъ произошло.

Пятый хозяинъ, посланный мн судьбой, былъ продавецъ буллъ, умвшій замчательно ловко сбывать ихъ, самый развращенный и беззастнчивый человкъ, какого я когда-либо видлъ, и ужь больше не надюсь увидть, и думаю, что никому не удавалось видть подобныхъ. Онъ изощрялся въ подъискиваніи всевозможныхъ способовъ для этого и прибгалъ къ самымъ тонкимъ ухищреніямъ. Входя въ мстечко, гд предполагалось продавать буллы, онъ прежде всего подносилъ мстнымъ клерикамъ и священникамъ какія-нибудь, положимъ, не особенно существенныя и недорого стоющія, вещички: мурсійскій салатъ, если на него была пора, пару лимоновъ или апельсинъ, персикъ или что-нибудь подобное. Такимъ путемъ онъ старался снискать ихъ расположеніе, чтобы они покровительствовали ему при продаж буллъ и поощряли своихъ прихожанъ покупать ихъ. Заручившись ихъ милостью, онъ старался узнать и степень ихъ познаній. Если они говорили, что понимаютъ по латински, то онъ, чтобы не споткнуться, не говорилъ на этомъ язык и пользовался самымъ изящнымъ и чистымъ испанскимъ языкомъ. Если-же оказывалось, что вышеупомянутые клерики гораздо боле расположены къ деньгамъ, чмъ къ наук, то онъ строилъ изъ себя св. ому и битыхъ два часа говорилъ имъ по латыни, которая была на самомъ дл только кажущеюся. Когда у него не брали буллъ по хорошему, онъ прибгалъ къ хитрйшимъ выдумкамъ. Такъ какъ долго было-бы разсказывать о всхъ его продлкахъ, которыя я видлъ, то я разскажу объ одной изъ нихъ, очень тонкой и остроумной, которая докажетъ вамъ его находчивость.

Въ одномъ мстечк епископства толедскаго онъ проповдывалъ два или три дня, съ обычнымъ ему прилежаніемъ, а между тмъ у него не взяли ни одной буллы, и повидимому и не думали брать. Съ досады онъ лзъ изъ кожи вонъ, и раздумывая, что сдлать, ршилъ на другой день созвать народъ, чтобы распродать буллы. Въ тотъ-же вечеръ посл ужина онъ сталъ играть съ альгвазиломъ. Во время игры они поссорились, и дло дошло до крупной брани. Онъ назвалъ альгвазила разбойникомъ, тотъ его обманщикомъ. Посл этого мой хозяинъ схватилъ какой-то ломъ, подвернувшійся тамъ, гд они играли, а альгвазилъ взялся за шпагу. На крикъ и шумъ, который мы вс производили, сбжались гости и сосди и бросились разнимать ихъ. Они же, страшно разозленные, пытались освободиться отъ разнимавшихъ ихъ, чтобы драться, но такъ какъ на шумъ собралось много народа, такъ что вскор комната была наполнена людьми и они, видя, что имъ нельзя помряться оружіемъ, стали поносить другъ друга бранными словами. Альгвазилъ крикнулъ моему хозяину, что онъ обманщикъ, что буллы, которыя онъ продаетъ, фальшивыя. Тогда нкоторые изъ толпы, видя что они не перестаютъ браниться ршили вывести альгвазила изъ комнаты, чтобы возстановить спокойствіе. Такимъ образомъ мой хозяинъ остался одинъ, страшно разсерженный. Постители и сосди стали упрашивать его перестать сердиться и идти спать, что мы и сдлали.

На другой день мой хозяинъ отправился въ церковь, чтобы во время службы проповдывать и сбыть буллы. Сталъ собираться народъ, и многіе роптали, что буллы фальшивыя, потому что альгвазилъ во время ссоры открылъ это. Благодаря этому, даже т, которые имли хотя слабое желаніе купить ихъ, теперь отказались отъ него.

Тогда мой хозяинъ взошелъ на каедру и сталъ проповдывать, внушая толп не лишать себя блага прощенія, которое можетъ даровать святая булла. Когда проповдь его дошла до самаго интереснаго мста, въ церковь вошелъ альгвазилъ. Когда хозяинъ мой кончилъ свою рчь, то альгвазилъ заговорилъ громкимъ голосомъ, медленно и внятно произнося слова:

— Добрые люди, выслушайте, что я скажу, и выслушавши, судите, какъ хотите. Я пришелъ сюда съ этимъ бездльникомъ, который проповдовалъ вамъ, и который обошелъ меня, прося меня помочь ему въ этомъ дл, и барыши раздлить пополамъ. Теперь-же, понявши, какой вредъ принесетъ это моей совсти, и какой убытокъ причинитъ вашему имуществу, я раскаялся и объявляю вамъ, что буллы, которыя продаетъ онъ, поддльныя, чтобы вы не врили ему и не брали ихъ, и что я ни прямо, ни косвенно не участвую въ этомъ дл. И если онъ будетъ уличенъ въ обман, то вы вс будьте свидтелями, что я не былъ съ нимъ и не помогалъ ему, о чемъ я заране объявляю, желая обнаружить его злыя намренія.

Такъ онъ окончилъ свою рчь. Нкоторые почтенные люди, стоявшіе возл, пытались вывести альгвазила, чтобы предупредить скандалъ, но мой хозяинъ удержалъ ихъ, и подъ страхомъ отлученія запретилъ всмъ мшать ему, и приказывалъ дать ему высказать все, что онъ хочетъ.

Такимъ образомъ онъ достигъ того, что вс молчали, пока говорилъ альгвазилъ. Когда онъ умолкъ, мой хозяинъ спросилъ его, не хочетъ-ли онъ прибавить еще что-нибудь къ тому, что сказалъ. Альгвазилъ отвтилъ:

— Много я могу сказать и о васъ, и вашемъ мошенничеств, но на сегодня довольно.

Тогда мой хозяинъ, ставши на колни у каедры, поднявши руки и обративши взоры къ небу, началъ говорить:

— О Господи! Ты, отъ котораго ничто не можетъ скрыться, который видишь все! Ты Всемогущій, для котораго ничего нтъ невозможнаго! Ты знаешь правду и видишь, сколь несправедливо я обиженъ. Я прощаю ему, Господи, свои обиды, дабы и Ты меня простилъ. Прости его, не вдаетъ-бо, что творитъ. Но я молю Тебя, чтобъ Ты, но имя справедливости, не скрылъ обиды, нанесенныя Теб, Господи, чтобъ кто-нибудь изъ предстоящихъ здсь, кто думалъ взять эту святую буллу, повривъ лживымъ словамъ этого человка, не оставилъ своего благаго намренія. Я молю Тебя, о Господи, явить здсь чудо, и да будетъ оно такъ: если истинны слова этого человка, которыя я считаю лживыми и вызванными злобой, то пусть я провалюсь съ этой каедрой, погрузившись на семь саженей въ землю, чтобы никогда не возвратиться оттуда. Но если справедливо то, что говорю я, и этотъ служитель діавола произнесъ хулу, чтобы лишить здсь предстоящихъ великаго блага, то да понесетъ онъ наказаніе, и да знаютъ вс его злонамренія.

Едва усплъ мой благочестивый господинъ окончить свое моленіе, какъ альгвазилъ свалился съ своего мста, такъ сильно ударившись объ полъ, что пошелъ звонъ по всей церкви, и сталъ какъ-то мычать, испуская пну изъ рта, длая разныя гримасы лицомъ, искрививши ротъ, билъ себя руками и ногами, вертлся на полу во вс стороны. Замшательство и шумъ толпы были такъ велики, что никто никого не слышалъ. Одни стояли молча, объятые ужасомъ и страхомъ, другіе говорили: Господи помоги, и укрпи его, другіе: это хорошая награда ему за то, что онъ произнесъ ложное свидтельство. Наконецъ нкоторые, стоявшіе вблизи, подходили къ нему, повидимому не безъ сильнаго страха, брали его за руки, которыми онъ надлялъ увсистыми ударами окружающихъ его. Другіе тащили его за ноги, крпко, крпко держа ихъ, потому что ни одна ослица не лягалась такъ неистово. Такъ продолжалось довольно долгое время. Человкъ пятнадцать возились надъ нимъ, и всмъ онъ давалъ работу, а если кто зазвается, то онъ попадалъ прямо по физіономіи. Все это время мой господинъ стоялъ на колняхъ, съ воздтыми руками и глазами, обращенными къ небу, до того предавшись божественному настроенію, что ни плачъ, ни крики, ни шумъ, раздававшіеся въ церкви не могли отршить его отъ божественнаго созерцанія.

Нкоторые добрые люди подошли къ нему и, обратясь къ нему, пробудили его отъ божественнаго экстаза, умоляя его снизойти до помощи этому несчастному, который почти умиралъ, и прося его забыть все происшедшее и не обращать вниманія на его злыя рчи, за которыя онъ уже получилъ возмездіе. Если онъ можетъ помочь и облегчить страданія, которыя онъ претерпваетъ, то ради Бога, пусть онъ сдлаетъ это, такъ какъ теперь вс видятъ вину виновнаго и правоту его, и помолится Богу, чтобы Онъ по его просьб прекратилъ наказаніе несчастнаго. Господинъ мой, какъ будто проснувшись отъ чуднаго сна, обвелъ взоромъ присутствующихъ, взглянулъ на преступника, и на всхъ стоящихъ вокругъ, и медленно проговорилъ:

— Добрые люди, вы никогда не стали-бы просить за человка, на которомъ Господь такъ ясно показалъ свое могущество. Но такъ какъ Онъ повелваетъ намъ не воздавать зломъ за зло и прощать обиды, то мы можемъ обратиться къ Нему съ мольбой, вря, что Онъ исполнитъ то, что намъ повелваетъ, и что Его божественное величіе проститъ тому, кто оскорбилъ Его, желая помшать святой вр въ Него.

Онъ сошелъ съ каедры и попросилъ предстоящихъ смиренно помолиться, чтобы Господь Нашъ соблаговолилъ простить гршника и вернулъ ему здоровье и здравый разсудокъ, изгнавъ изъ него бса, если Онъ допустилъ, чтобы діаволъ за великое прегршеніо этого человка вошелъ въ него.

Вс преклонили колна и вмст съ клериками стали тихимъ голосомъ пть предъ алтаремъ литанію, а мой господинъ, подойдя къ альгвазилу съ крестомъ и святой водой, посл пнія надъ нимъ, простеръ руки и такъ закатилъ глаза къ небу, что чуть-чуть только были видны ихъ блки, и произнесъ молитву, столь же длинную, какъ благочестивую, отъ которой заставилъ плакать весь присутствующій народъ, что удается обыкновенно только проповдникамъ, говорящимъ слово благочестивымъ слушателямъ въ страстную недлю. Онъ молилъ Господа Нашего, чтобы Онъ не пожелалъ смерти гршнику, а даровалъ ему жизнь для раскаянія, ибо онъ соблазненъ діаволомъ и дйствовалъ подъ вліяніемъ смертнаго грха, чтобы Господь простилъ ему и возвратилъ ему жизнь и спасеніе, дабы онъ могъ покаяться въ своихъ грхахъ.

Съ этими словами онъ приказалъ подать буллу и возложилъ ее ему на голову. Тотчасъ же гршному альгвазилу стало лучше, и онъ мало-по-малу сталъ приходить въ себя. Когда-же онъ совершенно пришелъ въ сознаніе, то, павъ къ ногамъ продавца буллъ, онъ сталъ молить его о прощеніи, сознаваясь, что все сказанное имъ онъ говорилъ по наущенію и устами діавола, во-первыхъ для того, чтобы причинить ему убытокъ и отмстить за обиду, а во-вторыхъ и главнымъ образомъ потому, что діаволу слишкомъ тягостно было видть то благо, которое получалъ покупавшій буллу. Господинъ мой простилъ его и снова миръ и дружба заключены были между ними. Тогда вс такъ стремительно стали разбирать буллы, что во всемъ мстечк не было живой души, у которой-бы не оказалось буллы, и у мужей и у женъ, и у сыновей и у дочерей, и у слугъ и у служанокъ. Слухъ о происшедшемъ разнесся по сосднимъ мстамъ, такъ что когда мы приходили туда, то ужъ не было нужды ни въ проповди, ни въ церкви, потому что вс приходили за буллами туда, гд мы стояли, какъ будто за плодами, раздаваемыми даромъ. Поэтому въ десяти или двнадцати мстахъ въ той окрестности, мой господинъ сбылъ безъ всякихъ проповдей тысячи буллъ. Сознаюсь, что я, подобно многимъ другимъ, попался на эту штуку, и врилъ, что происходившее въ церкви была правда. Но когда посл я замтилъ, какъ альгвазилъ съ моимъ хозяиномъ подсмивались и подшучивали надъ своей продлкой, я понялъ, какъ былъ проведенъ моимъ ученымъ и изобртательнымъ хозяиномъ, и подумалъ:

‘Сколько подобныхъ буллъ распускается такими мошенниками среди доврчиваго народа’!

Я пробылъ у этого пятаго хозяина около четырехъ мсяцевъ, въ которые мн пришлось претерпть не мало трудовъ.

ГЛАВА ШЕСТАЯ.
Какъ Лазарь жилъ у капеллана, и что съ нимъ произошло.

Посл этого я попалъ къ живописному мастеру, который разрисовывалъ бубны, я растиралъ ему краски, и много перенесъ тамъ страданій. Я въ это время уже былъ добрый парень и, когда однажды вошелъ въ большую церковь, то увидвшій меня тамъ капелланъ взялъ меня къ себ.

Онъ далъ въ мое распоряженіе добраго осла, четыре боченка и кнутъ, и я сталъ возить воду по городу. Это была первая ступень, на которую я сталъ, чтобы идти къ хорошей жизни. Каждый день я отдавалъ своему господину тридцать заработанныхъ мараведи, все же сверхъ тридцати и весь субботній заработокъ я получалъ себ. Мн такъ выгодно было это занятіе, что я откладывая часть заработка на сбереженіе, къ концу четырехъ лтъ скопилъ себ достаточно деньжонокъ, чтобы одться въ очень порядочно подержанное платье. Я купилъ себ кафтанъ, шляпу и шпагу. Когда я увидлъ себя въ плать порядочнаго человка, то сказалъ своему господину, чтобы онъ взялъ отъ меня своего осла, потому что я не хочу боле заниматься этимъ дломъ.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.
Какъ Лазарь жилъ у альгвазила и что съ нимъ случилось.

Уйдя отъ капеллана я поступилъ къ альгвазилу. Но я не долго прожилъ у него, потому что эта служба показалась мн опасной, особенно посл того, какъ однажды ночью за нами съ господиномъ гнались бглые арестанты, съ палками и каменьями, и избили моего господина, который остановился подождать, но меня они не догнали. Поэтому я отказался отъ этой должности. Когда я раздумывалъ надъ тмъ, какой образъ жизни избрать, чтобы имть покой и скопить что-нибудь подъ старость, Богъ просвтилъ меня, указавъ мн истинный путь и выгодный образъ жизни. Благодаря помощи друзей и благоговоленію господъ вс труды и лишенія, перенесенные мною до сихъ поръ, были вознаграждены тмъ, что я достигъ того, къ чему стремился, а именно коронной службы, такъ какъ я видлъ, что никто не живетъ такъ хорошо, какъ занимающіе какую-нибудь государственную должность. Я и до сего дня состою въ своей должности, служа Господу Богу и вашей милости. Обязанность моя заключается въ объявленіи о винахъ, которыя должны продаваться въ этомъ город, объ аукціонахъ, о потерянныхъ вещахъ, сопровождать тхъ, кто приговоренъ по суду, и вслухъ объявлять ихъ преступленія: и я объявляю, на чистомъ испанскомъ язык. Я такъ наловчился въ своемъ дл, и такъ легко освоился съ нимъ, что почти вс дла, относящіяся до моей обязанности, проходятъ черезъ мои руки, такъ что всякій, кто въ город хочетъ сбыть вино или продать что-нибудь, не разсчитываетъ на выгодную продажу, если Лазарь изъ Тормесъ не приметъ въ этомъ участія.

Въ это время настоятель церкви Санъ-Сальвадора, мой господинъ и другъ вашей милости, потому что я объявлялъ вамъ о его винахъ, видя мою расторопность, добропорядочный образъ жизни, позаботился женить меня на своей служанк. Увидвъ, что отъ такой особы ничего, кром добра и пользы, не можетъ быть, я согласился на эту свадьбу, женился на этой двушк и до сихъ поръ не раскаивался въ этомъ, кром того, что она добрая двушка и хорошая работница, я пріобрлъ въ господин настоятел покровителя и помощника. Такъ каждый годъ онъ даетъ намъ иногда муки, каждую Пасху мяса, иногда пару хлбовъ, старые панталоны, которые онъ ужъ не носитъ. Онъ веллъ намъ нанять квартиру вблизи своего дома, и почти вс праздники и воскресенья мы вс обдаемъ у него. Конечно злые языки, въ которыхъ никогда нтъ недостатка, не оставляютъ насъ въ поко, и говорятъ не знаю, что, по поводу того, что моя жена ходитъ къ нему длать постель и готовить обдъ. Помоги имъ Господи, чтобъ они лучше говорили правду. Моя жена не изъ такихъ женщинъ, что станетъ обращать вниманіе на эти шутки, а мой покровитель общалъ мн кое-что, что я надюсь онъ и исполнитъ. Однажды онъ очень долго при ней говорилъ со мной:

— Лазарь изъ Тормесъ, никогда не будетъ хорошо тому, кто обращаетъ вниманіе на болтовню злыхъ языковъ. Я говорю это къ тому, что меня нисколько не удивитъ, если кто-нибудь станетъ болтать что-нибудь, увидвши что жена твоя ходитъ ко мн въ домъ. Я ручаюсь теб, что она приходитъ сюда, безъ всякаго ущерба для твоей и ея чести. Поэтому, не смотри на то, что могутъ сказать, а обращай вниманіе только на то, что тебя касается. Я говорю это теб же на пользу.

— Господинъ мой,— сказалъ я ему,— я ршилъ послдовать доброму совту. Правда, нкоторые изъ моихъ друзей говорили мн кое-что, и даже больше трехъ разъ увряли меня, что раньше, чмъ выйти за меня замужъ, моя жена родила три раза, говоря почтительно о вашей милости.

При этихъ словахъ жена стала такъ клясть себя, что я думалъ весь домъ провалится съ нами, потомъ она стала плакать и посылать тысячу проклятій тому, кто женилъ меня на ней, такъ что я жаллъ, что не умеръ раньше, чмъ эти слова вырвались изъ моихъ устъ. Наконецъ я съ одной стороны, господинъ мой съ другой, стали уговаривать и вразумлять ее, и она перестала плакать, когда я поклялся ей, что никогда въ жизни больше не буду упоминать объ этомъ, и что я радуюсь и считаю за счастье, что она уходитъ къ нему и днемъ и ночью, потому что я вполн увренъ въ ея честности.

Такъ мы и устроились очень хорошо вс втроемъ, и до сего дня никто не слышалъ отъ насъ ничего о происшедшемъ. Напротивъ, когда я подозрваю, что кто-нибудь собирается сказать что-нибудь о ней, я останавливаю его словами:

— Послушайте если вы мн другъ, то не говорите того, что можетъ мн быть непріятнымъ. Я не могу считать своимъ другомъ того, кто длаетъ мн непріятности, особенно если хотятъ поссорить меня съ моей женой, которую я люблю больше всего на свт, больше себя самого. И съ нею Господь посылаетъ мн слишкомъ много милостей, гораздо больше, чмъ я заслуживаю, и я готовъ покляться на священномъ жертвоприношеніи, что она честная жена. А кто будетъ говорить иначе, съ тмъ я буду драться.

Такимъ образомъ мн ничего не ршаются говорить, и я спокойно живу своей семьей.

Конецъ.

‘Сверный Встникъ’, NoNo 11—12, 1893

ЛАЗАРИЛЬО ИЗЪ ТОРМЕСЪ И ЕГО УДАЧИ И НЕУДАЧИ.

ПРЕДИСЛОВІЕ АВТОРА.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.Лазарь разсказываетъ о своей жизни и о томъ, чей онъ былъ сынъ.— Жизнь его у слпого.

ГЛАВА ВТОРАЯ.Какъ Лазарь жилъ у клерика, и что съ нимъ произошло.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.Какъ Лазарь поступилъ къ рыцарю, и что съ нимъ случилось.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.Какъ Лазарь жилъ у монаха, и что съ нимъ случилось.

ГЛАВА ПЯТАЯ.Какъ Лазарь былъ у продавца папскихъ буллъ, и о томъ, что съ нимъ произошло.

ГЛАВА ШЕСТАЯ.Какъ Лазарь жилъ у капеллана, и что съ нимъ произошло.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.Какъ Лазарь жилъ у альгвазила и что съ нимъ случилось.

Читайте также: