Ларчик, Случевский Константин Константинович, Год: 1883

 
 К. К. Случевский Ларчик ---------------------------------------------------------------------------- Случевский К. К. Стихотворения. Поэмы. Проза М.: Современник, 1988.- (Классическая библиотека 'Современника'). ---------------------------------------------------------------------------- Памяти А. Н. Майкова I Лет этак тридцать назад, в год холерный, В мае, в тот трудный и памятный год,- Как совершили мы странный, примерный, Очень не хитрый венгерский поход,- На Петербургской, в невзрачном домишке, Там, где у нас огороды идут, Там, где на улицах строят мальчишки Крепости, рвы и канавы ведут,- Встав спозаранок, исправно побритый, Занят работой Петр Павлыч Зубков... Серый сюртук на нем, дешево сшитый, Хоть и не стар он, зато и не нов. При Канкрине был Зубков неотлучным, Вечным, бессменным присяжным писцом, Трезвым всегда, не болтливым, сподручным, Сиднем сидевшим и ночью, и днем. Знал по-немецки Зубков! Было счастьем, Что к Канкрину он случайно попал! Хмурый министр отличался пристрастьем К тем, кто язык его родины знал. Писывал ночью Зубков, кончив счеты, Прочь уходил! Кабинет затворив, Граф принимался за скрипку, за ноты, Шелковый зонт на глаза опустив, И говорили знакомые с домом, Будто, играя, граф цифры считал, И музыкальным, особым приемом Суммы отчетов и смет проверял! Ну, а Петр Павлыч, за то, что старался, В милость большую вошел Канкрина, Лучше других до конца дописался: Полная ранее срока дана! С пенсией, с крестиком и по прошенью! А через год получила жена На Петербургской в наследство именье: Дом деревянный в четыре окна. * * * Лет Петру Павлычу меньше, чем кажет: Будет ему через год шестьдесят! Бодрый старик! Если зубы покажет, Чуть ли не все целиком заблестят... Эти-то самые зубы взлюбила - Так говорил он знакомым порой - Марья Петровна! Недолго водила, Был он ей по сердцу, стала женой. Прожил он с ней двадцать два года сряду, Семь дет вдовеет... И в нынешний день Так порешил он: что стыдно, мол, надо Хлам разобрать, чердака дребедень. После кончины года уходили... Все же Петр Павлы ч решиться не мог К рухляди старой коснуться: сложили Руки жены! Нету сил, видит бог! Ну, да ведь надо! Всю ночь спал он худо, Все он раздумывал: как приступить К священнодействию?! Тряпки, посуда! Много что надо продать, обменить! Хлам разбирать - это чувство больное! Вечером думал он, раз принялся... Свечка горела. Над белой стеною Очерк каких-то теней поднялся! Очерк какой-то такой непонятный! Черные хари! Рогатая тень! Нет уж, Петр Павлыч, скорей на попятный,- Лучше поутру и в солнечный день... * * * Утро! Роскошное утро сияло! Лился в окошко открытое свет! Два сундучишка рука разбросала... Экий, однако, в вещах винегрет! Право! Ты б, Марьюшка, лавку открыла... Десять сорочек, кусок полотна, Фунта четыре иссохшего мыла, Съеденный молью остаток сукна! Помню: сюртук был такой! Вон и зайка! Весь он обглодан! Хвоста нет, ушей! Сбоку написано: Фединька пайка!.. Не дал господь нам своих-то детей! Ну так чужого она полюбила... 'Хоть бы да нам незаконный какой, Только бы свой! - так жена говорила.- Чай, ты несчастлив с бездетной женой?!' Гм, незаконный?! А если б у ней-то Был незаконный? Что ж я бы сказал? Значит, с другим прижила! Значит, чей-то... Тст! - тихо шепчет Зубков,- я бы взял!.. И отошел он к окну, прислонился С новою, смутною думой своей, Над чердаком старый клен опустился Целою сетью зеленых ветвей. Думал он ветку достать, потянулся... Ворон громадный на ветке сидел, Вскинулся и, увидав, отшатнулся, Пыль поднял крыльями и отлетел! Будто бы взглядом вороньим пронзило Бедное сердце, лишенное сил! Будто бы в разум дохнула могила, С черных, едва не ударивших крыл. * * * И продолжает Петр Павлыч работу, Перебирает бумаги в руках, Письма он к письмам кладет, счет ко счету, В старой газете прочел в новостях Судное дело, когда-то большое... Вдруг! Что-то брякнуло! Глядь - медальон! Смотрит: мужчина, лицо молодое, Темнобородый! Совсем не дурен! Буквы Ф. Ф.!.. Что за притча? мелькали Только что, только что вот на глазах Эти же буквы! на письмах стояли... Фединькин зайчик! есть Ф. - в подписях! Где они? Где? Нет, не эти, другие? В этих, должно быть!.. Не тут, а вот там!.. И захрустели бумажки сухие, Быстро забегав по нервным рукам... Подписи, подписи! В подписях было! Да, да, Ф. Ф.!.. Я видал, сам видал... А, наконец-таки! Захолонило В сердце... Недвижим, письмо он держал! И против воли глаза опустились, Точно их кто на письмо наводил... Почерк - чужой! Строчки густо теснились... Разных размеров и разных чернил! Молча читает Петр Павлыч, читает: 'Скоро ль приедешь ко мне ты опять? Быстро наш милый сынок подрастает, Он уж и 'мама' умеет сказать... Он у кормилицы-бабки остался, Крепок, здоров и тебя он все ждет... Только бы тот номерок сохранялся, Что воспитательный в руки дает'. Это письмо он прочел, и другое, Третье... и много он их прочитал! Раз только как-то качнул головою... Собрал все письма, в пакетик связал, И, не закрывши окна, не коснувшись Прочих вещей, долго вниз не сходил, В тяжком раздумье сошел, не споткнувшись, И свой пакетик в комод положил. II Вовсе не дряхл и с почтенным сознаньем Полной свободы за долгим трудом, Жил наш Петр Павлыч своим состояньем, Жил он с женой, не нуждаясь ни в чем. Правда, порой удивлялся он сильно: Как это деньги всегда налицо? Гости придут - угощенье обильно, Дряхло крыльцо - обновится крыльцо! Также, порою, его удивляло, Что, ни с того ни с сего, иногда, К разным родным вдруг жена уезжала, В дальние даже совсем города! Вспомнил он тоже, ему так казалось, Будто он дома лицо то видал, Что в медальоне теперь красовалось! Родственник тоже! Мелькнул и пропал! Ах! И была же жена что колдунья! Все предусмотрит, умно говорит, И не капризна, нет, нет, не ворчунья: Сделает дело, а сделав, сидит. Ну и ласкаться, ей-богу, умела! Чтоб щепетильной назвать, а ничуть... А уж как песни цыганские пела, Как ямщику-то дуги не согнуть... Ну, потерял! Значит, было да сплыло! Память о ней он в душе схоронил... Раз предложенье женить его было: Этот пассаж старика оскорбил. Вдруг оказалось! Да нет! Как же это? ^ Может ли быть? Нет, пойти расспросить... Только к кому? Все мертвы! С того света Надо советников в мир пригласить. Вспомнил о друге своем Поседенском, Умный, хороший он был господин! Только уж десять годов на Смоленском... Как! Неужели я вправду один? Так-таки вовсе один в целом свете! И никого, никого не найти, Кто бы сказался в хорошем совете, С кем бы мне душу свою отвести! Он до сегодня того не заметил, Что одиноким свой век коротал, Будто бы кто-то и ласков, и светел Всю пустоту вкруг него заполнял! И не живым существом заполнялась: Светлою памятью счастливых дней, Ею, женою! Жены не осталось - Бездна открылась - повис он над ней... Точно как будто бы все провалилось, Что окружало, ютило в себе, Зябкою стала душа, оголилась, Вышла на стужу во всей наготе... Все это в нем, как впотьмах, проступало И несознательно мысли гнело... Надо ж, однако, чтоб лениться стало! Вдруг, неожиданно, стало светло... * * * Сына сыскать!.. Тут, во что бы ни стало, Надо тот ларчик дубовый добыть, Тот, что покойница, как умирала, В гроб свой велела с собой положить... Ларчик вдруг вспомнился!.. Малый, зеленый. Согнут, придавлен на верхних углах, Скобка! На скобке замочек мудреный! Как приказала - положен в ногах. К митрополиту пойти? Разрешенье Вскрыть мне могилу просить, а потом?.. Нет, прежде справки собрать, без сомнения, Как отдают в воспитательный дом? Да! В воспитательный дом снарядиться! Только б скорее! Чего не забыть... Крест нацепить! Ничего, пригодится... Тише, Петр Павлыч, чего так спешить! Скверный извозчик! Кафтан - из заплаток, С музыкой дрожки, что камень-то звон! Вот уж и лебедь в кругу лебедяток Над воспитательным, выше колонн. 'Что вам угодно?' Швейцар такой видный, Он в треуголке и весь в галунах, Взгляд величавый, а голос обидный... 'Где-бы мне справку достать о детях?..' - 'Вам это, что же, кормилицу нужно, Али дежурного, что ли, спросить?' - 'Да, да, кормилицу...' - 'Мне недосужно, Я вот сынишку пошлю проводить'. Всюду швейцары родятся с задором, Вынул Петр Павлыч рублевую, дал, По бесконечно большим коридорам Юркому мальчику вслед зашагал. 'Здеся во мамки!' Глядит: галерея, Точно аллея, что в Летнем саду. В длинных каких-то халатах пестрея, Были все мамки тогда на ходу. Час их прогулки... У каждой ребенок, Вместо повойника белый колпак, Плач ребятишек и запах пеленок... Шлепают туфли, размеренный шаг, Идут одна за другой вереницей, Говору нет, соблюдается чин... Счетом - десятки! Рост, плотность и лица Всяких характеров, всех величин! Были, что дети, совсем молодые! Где бы, казалось, ей матерью стать? Были и бабы, не в шутку седые: Годы большие, могла б перестать... * * * Только Зубкову и в ум не входило Мамку позвать! Что же делать? Как быть? То, что увидел он,- ошеломило, Только и мог он - глазами водить! Бабы, в надежде на место, глядели Прямо в глаза, мимо гостя идя... 'Вы бы кормилицу выбрать хотели?' - Доктор дежурный спросил, подойдя. 'Нет-с, мне не это... Мне справиться надо... Ежели сдали дитя: как сыскать?' - 'Это не здесь, а подалее, рядом, Впрочем, могу я вам правила дать. Вот - отпечатаны, к вашим услугам, Ищете разве кого?..' - 'То есть... нет... Брат мой просил...' - с очень ясным испугом Цедит сквозь зубы Петр Павлыч в ответ. 'Ежели номер у вас не утрачен, То разыскать не особенный труд, Впрочем, есть сроки! Тут срок обозначен, Только расходы обратно возьмут'. Доктор, кивнув головой, удалился. Вышел Петр Павлыч за двери, сошел С лестницы, в заднем дворе очутился И до Казанской дворами добрел. Правила все прочитал! Не даются... Сроки пропущены... Где тут сыскать? Ноги слабеют, в коленках трясутся, Надо скорее извозчика взять. * * * Если поранить себя где случится - Тотчас кругом воспаленье пойдет, Кровь к пораженному месту стремится... Будто бы знает: работа тут ждет! Надо чинить! Надо дело поправить... Есть затаенные силы души, Вдруг, мимо воли, идущие править, Если наличные не хороши! Мы приказанья тех сил исполняем - И, точно так же, как муху во сне, Сами не ведая как, отгоняем - Делаем то, что прикажут оне. Так это было и с бедным Зубковым: Свежее чувство раскрытой вины Быстро задвинулось более новым: Ищет он сына виновной жены! Точно корабль, окрылясь парусами, Ждать неспособен и должен поплыть, Едет Петр Павлыч, влекомый мечтами, К митрополиту о деле просить. К Смольному в лодочке он перебрался, Шел к Александровской лавре пешком, Колоколов перезвон раздавался, Как проходил он над лаврским мостом. Вот и кладбище в стенах отбеленных... И из-за стен на дорогу глядит Много столбов и крестов золоченых, Мраморы, бронза, порфир и гранит. Видит: монах-старичок осторожно С паперти сходит и книги несет, 'Где мне владыку увидеть бы можно?'- 'Митрополита?.. Уехал в Синод'.- 'Смею спросить, чтобы вас не обидеть, Каждый ли день и в какой это час Митрополита мне можно бы видеть?'- 'С просьбою, что ли? О чем там у вас?'- 'Дело большое к владыке имею...'- 'Он принимает как бог приведет'.- 'Где же?' - 'А вот, как пройдете аллею, Просьбу в подъезде дежурный возьмет'. Как было сказано, так и случилось: Раза четыре пытался Зубков Лично представиться - не приходилось: Занят, уехал, заснул, нездоров... Подал дежурному и удалился! Ох!.. Уж чего-то он не испытал? Телом осунулся, весь изменился За две недели, которые ждал. * * * Вышел - отказ! В синей рясе, воителем, Видом такой, что скорей уходи,- Вышел викарий к безмолвным просителям: Он панагией играл на груди. На панагии, блестя бирюзою, Лик богородицы кротко сиял!.. Быстро покончил викарий с толпою... Только Петр Павлыч один ожидал. И подошел он к нему, улыбаясь: 'Вы ли коллежский ассесор Зубков?' 'Я-с'.- 'Я поистине вам удивляюсь, Что вам тревожить молчанье гробов? Просите вы: там писанье какое, Некий документ был в гроб положон! Трудное дело оно, не простое - Надо к тому очень важный резон!' Тут подвернулся какой-то вертлявый, Юркий чиновник, шушукаться стал, Взгляд его светло-зеленый, лукавый Точно лучами Зубкова пронзал. Точно читать порывался глубоко В совести, в мыслях, читать наугад! Хуже и злее вороньего ока Был этот гадкий, убийственный взгляд! 'Да-с! Так извольте понять: не пригодно Митрополит приказал вам сказать, В кладбище рыться, копать всенародно, Да и примеров таких не сыскать. Ну и семь лет уж, как вы схоронили, В пятом разряде, за эти года, Землю-то всю много раз перерыли, Чай, и от гроба не сыщешь следа, Да и холера к тому же, поймите... Рыться! Зачем? Ни с того, ни с сего! Ну, так господь с вами! С миром идите, Пусть прах почиет, не троньте его'. Благословил он Зубкова, непрошен, Руку свою к целованию дал... Точно травинка, под корень подкошен, Чуть не свалился Зубков, где стоял. III Меньше, чем прежде, Петр Павлычу спится, Хуже гораздо его аппетит, Ночью слоняется, днем же ложится Навзничь в кровать и часами лежит. После обоих тяжелых решений И напряженья всех нравственных сил, Быстрых, совсем непривычных хождений Точно он крылья свои опустил! Точно он будто о что-то расшибся! Думал - шел в двери, а вышло - стена,! В способе, значит, в дороге ошибся... Видно, другая дорога нужна... Ларчик жены, как червяк, его гложет! Должен он, должен тот ларчик достать! Ларчик железный, и сгнить он не может, Кой-что узнает, чтоб сына искать... Сына найдет! Будет холить родного... Как же за сына-то мать не простить?! Чувство любви этой ярко и ново - Стало в сознаньи Зубкова светить! Звучно часы над стеною стучали, Маятник шел... словно чьи-то шаги... С ними и он уходил... и шагали Разных неясных видений круги... Люди какие-то! Головы - цифры! Мамки! У мамок ларцы на руках! Буквы 'Ф. Ф.' разбегаются в шифры... И Поседенский на тощих ногах! Войско монахов... Они голубые... И, высоко, как хоругвь несена, Блещет алмазами звезд панагия! Но богородица - где же она? Знать, убежала с монашеской груди! Ты трепетала так нервно на ней! Где ж ты, блаженная! 'Я не у судей, Я у простых, у судимых людей!..' Идут часы, продолжают беседу И объясненья виденьям дают!.. Мчится Зубков по какому-то следу, Словно куда-то упорно зовут... Вот и жена! Очи тяжко закрылись! Сына за ручку ведет! Мальчик мой! Как же волосики светлые сбились... Где ты? Скажи, отзовися, родной?! Где? Открывает покойница очи! Взгляд так мучительно, кротко правдив, Сколько в нем долгой тоски, долгой ночи... Жив этот взгляд ее или не жив? Вдруг! Треск и грохот с убийственным воем! Все заскакало... Виденья чудят... Полдень... Часы разрешаются боем, Грузные гири, спускаясь, шипят! Буря проходит, и тишь наступает... Песенка чья-то советы дает, Песенка эта так мило болтает, Очень разумна и вовсе не лжет: Тики-так, тики-так! Ох, чиновник, ты чудак! Не лежи, брат, не ленись, Будь бодрее, окрылись! Не дают - так сам бери! Но до света, до зари, Чтоб заря та, заблестя, Ларчик твой озолотя, Раньше срока не пришла, Людям выдать не могла! Надо страх свой превозмочь, Надо выйти рано в ночь... Мягкой, рыхлою землей Чуть засыпан ларчик твой... Под травой почти видна, Спит виновная жена, Легкий мох ее покрыл! Он с соседних к ней могил Надвигался пеленой... Приходи туда и рой... Тики-так, тики-так! Ох, совсем не страшен мрак! Днем гвоздики там цветут, Резво бабочки снуют И роняют с высоты Блестки крыльев на кресты! Это все и ночью там У крестов и по крестам... Ночь, кому она нужна, Не страшна, нет, не страшна... Ты могилку смело рой, Ты достанешь ларчик твой... Может статься, выйдет то, Что вина ее - ничто, Что жена была верна, Тут ошибка - не вина, Надо, надо уяснить, А без этого - не жить! 'Верь! Тут что-нибудь не так... Тики-так, тики-так!' IV Значит, могилу разрыть? Преступленье? Но, если так уж судьбой решено, Надо, чтоб толк был в работе, терпенье, Надо как следует сделать, умно. Ты до лопаты и в жизнь не касался, Разве что в детстве по лужам копал, В воду кораблик бумажный пускался, Сам ты, нагнувшись, его поддувал. Начал Петр Павлыч к могиле являться! Горе-задача ему задалась... Там, на Смоленском, где плотно толпятся Тьмы мелких крестиков, будто роясь, Где в мягкой почве к земле наклонились, Будто бы клюя с могилок зерно! Где, что ни день, слезы на землю лились, Вечную память поют так давно, Где столько лет неплатящих спускали В землю, где очень немного имен Похороненных на доски вписали, Где, по соседству, отдел отведен Самоубийцам, а подле зарыты В поле преступники, что казнены И, по приказу, как следует скрыты,- Там почивали останки жены. Подле канавки с водой красноватой, С ярью железистой, с слизью по дну, Пара березок с листвой кудреватой Лезла, как только могла, в вышину, Чтобы из этой юдоли тяжелой Старого кладбища выбраться вон! Грустный характер судьбы невеселой Нами на кладбищах запечатлен! И уж в каких суетах небывалых Кладбища эти в движенье придут, В час пробужденья, когда залежалых, В час воскресенья, вставать позовут?! * * * Ходит Петр Павлович и изучает, Как глубоко опускают гробы? Многих едва на аршин покрывают, Часто соседних могилок горбы К вырытым ямам подходят краями! Значит: копнуть ему раз или два - Тут и откроется гроб под ногами, Травкой и мохом прикрытый едва. Ну а жена подле самой канавки! Если в канавке начать, да от дна? Тотчас наткнешься - не надо и справки, Тут и окажется - будет жена. Всех их кладут головами к востоку, Значит, тут ноги! А ларчик в ногах! Здесь надо рыть мне, у дерева, сбоку! Может, под деревом, в самых корнях? Но ведь не рыться же просто руками! Если с лопатой прийти! - не идет,- Встретишься, сцепишься со сторожами, Спросят: зачем? Любопытный народ. Ну, да лопат тут имеется много... Знаю места, где их кучей кладут! Только чтоб вдруг не случилась тревога, Если одной из лопат не найдут! Вот что я сделаю, вот как устрою: Я, коль удастся, одну приберу, Подле могилы в канавке зарою... Станут искать на заре, поутру, Через неделю о ней позабудут, Скажут: пропала, не ведают как! Наговорившись - другую добудут... Да, несомненно, и быть тому так. Сказано - сделано! Скрыта лопата. Надобно только скорее решить, В ночь или с вечера? В ночь темновато, Но - тем труднее замеченным быть. Разве сегодня? Зубков улыбнулся! Право, подумал он, точно спьяна Брякнул такое! А нет, так рехнулся,- Да ведь сегодня на небе луна!.. И, порешив ожидать новолунья, Стал он раздумывать: как бы помочь Горю другому: кухарка-болтунья, А ведь уйти-то ему на всю ночь * * * День он подумал, другой поразмыслил: Дачу он, видите, дачу наймет, Все он предвидел, и все он расчислил, Как Пелагею отправить вперед. Дачу наметил он за Колтовскою, За сорок за три рубля сговорил, Дал и задаток нескудной рукою И Пелагее о том сообщил. 'Мне, Пелагеюшка, видишь, большое Место выходит, да только не там, Где обещал мне директор! Другое!' - 'Счастье вам, батюшка, видно, к местам!' - 'Только тут нужно сначала подспорье, Новый начальник, он барин большой, Дача своя у него, там на взморье, Ну и живет он в ней, за Колтовской'.- 'Значит, к нему вы все время ходили?' - 'Как же, к нему. Надо чаще бывать: Вот если б подле, сказал он, мы жили, Можно бы скоро дела-то решать... Я и сыскал, Пелагеюшка, дачу!' - Как же, Петр Павлыч, а дом-то куда?' - 'Только на лето... Я больше истрачу, Ежели ездить туда да сюда!' - 'Значит, Петр Павлыч, начальник-то новый Подле нас будет?' - 'Да, с версту их дом, Дом их большущий, подъезд в нем дубовый, Сад, обведенный решеткой кругом! Лестница - мрамор! Везде позолоты! А по шкапам все дела да дела...'- 'То-то лакеям, Петр Павлыч, работы?' - 'Всяким лакеям там нет и числа! Стены-то все под чудными коврами...' Долго кухарке Петр Павлович лгал, Слушал себя! Для уборки с вещами Времени только неделю ей дал. 'Ты, значит, к ночи там будешь с вещами, Я же останусь в дому, приберу, Позапираю замки все ключами, Да и приеду к тебе поутру...' * * * День наступил. Он с утра облаками Небо завесил, дождем окропил. Взяв ломового, Петр Павлыч с вещами Бабу отправил и в церковь сходил. В пятом часу на кладбище явился. Мог бы, конечно, он позже прийти... Ну да уж если на дело решился- Лучше, как сделаешь больше пути, Чтоб затруднительней было вернуться, Лучше подальше вперед забежать, В самое дело войти, окунуться! А окунулся - так надо всплывать! Небо прояснилось, взморье сияло! Реяли бабочки между крестов! Несколько сразу повсюду мелькало В траурных ризах служивших попов. Где панихиду они голосили, Где совершали они литию, Бабы какие-то искренно выли, Сыпали вдоль по могилкам кутью! Черные ризы, блестя галунами, Двигались медленно в яркой пыли, В полной вражде с голубыми тонами Светлой окраски небес и земли. Вот и исчезли они! Вот уходят Люди с могилок, пошли по домам! Солнце садится, румянец разводит По оперившим закат облакам... * * * Первая звездочка чуть проглянула, Нехотя,- но потемнел небосклон! Кладбище тяжким туманом дохнуло, Сон, снизойдя, опустился на сон! Так стали густы, белы испаренья, Что хоть рукою туман зачерпнуть! Крестики всплыли поверх наводненья, Близки к тому, чтоб совсем потонуть! Точно земля из-под них уплывала, Кладбище шло, уносилось вперед И, уползая, в пары обращало Весь этот спящий, безличный народ! Все эти страсти, мученья, печали Молча, без обликов, тучей густой, Морем молочным из недр проступали И уплывали в прохладе ночной... Щелк!.. То лопата по камню скользнула, В рыхлую землю глубоко прошла, Дерево вплоть до вершины качнула, Ближние корни его порвала! Темные листики дрожью дрожали, В мертвом тумане в смятенье пришли... Мертвые, те, что под деревом спали, Так раскачать их никак не могли! Нет! Тут живой человек замешался, В этой юдоли молчанья и сна! Вслед за ударом удар раздавался... Малость еще, тут и будет жена... Гробокопатель с лопатою слился, Точно все нервы в лопату прошли... Цепкою мыслью в железо внедрился! Видел железом в потемках земли! Точно ему из могилы светилось... Острый, пунцовый огонь проступал... Вдруг, ему кажется, будто спустилось Что-то к нему на плечо... Он припал... И не шевелится... Слух напрягая, Скорчился... трепетно дышит старик... Ну уж явись кто в ту пору, мешая, Он бы схватился с ним, страшен и дик... Он бы убил, если б что!.. Все молчало! Кладбище шло, уносилось вперед И, уползая, в пары обращало Весь свой покорный, безмолвный народ. Колокол где-то ударил! Скатилась Подле земля с свежей кучи долой... Ну, за работу! Работа спорилась... Вон он, костей догнивающих слой! * * * Бурые кости местами торчали... Сбиты и спутаны, как ни взгляни... В это-то время с небес запылали Дальней зари золотые огни! Точно испуганы и озабочены Тем что: зачем их на свет извлекли, Кости, по темной земле раззолочены, Пурпуром ярким в ответ зацвели! Розовый день широко занимался, Теплым румянцем туман наливал,- Будто туман мертвецом притворялся, Будто он бледным совсем не бывал! Капли росы зацвели, что рубины,- Утренним солнцем кругом зажжены, В травах, на листьях берез и рябины И - на бессвязных останках жены! Стала работа... Прервалось движенье, Ларчика нет! Да и как ему быть? Кости? Да что же костям-то? Прощенье! Спи, дорогая! Скорее зарыть... Раз еще видел тебя!.. Заровнявши Землю, засыпав лопату землей, Моху, чтоб след затереть, набросавши, Двинулся быстро Петр Павлыч домой!.. Вышел задами к каким-то амбарам... На Колтовской Пелагея ждала И с кулебякою, и с самоваром... Да, было дело - да ночь унесла!..