КЫЗЪ-БУРУНЪ.
КЫЗЪ-БУРУНЪ.
(Двичій Мысъ).
А. Нисченковъ.
‘Живописное Обозрніе’, 1872, No 2
Кыз-бурун, Нисченков Александр Никанорович, Год: 1872
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Въ Большой Кабард, гд мелководный Баксанъ, вырвавшись изъ ледяныхъ ущелій, спускается къ чернымъ горамъ, сквозь дымку почти постояннаго тумана, издалека вырисовывается гора, названная народомъ Кызъ-Бурунъ. Высоко вздымаясь въ воздухъ, гора эта, или врне утесъ, отличается неимоврною дикостью: бока ея круты и изрзаны безчисленными разслинами, въ которыхъ только кое гд пріютился колючій терновникъ, жилья невидно, лишь птицы пестрютъ въ воздух, даже р. Баксанъ, подойдя къ гор, какъ бы отшатнувшись отъ нея, направляется въ другую сторону, и только втеръ изрдка засвиститъ пронзительно въ разслинахъ и, не кончивъ своей псни, мгновенно смолкаетъ.
Гора эта издавна извстна кабардинцамъ, на ней происходили собранія ихъ предковъ, приносились жертвы богамъ, творился судъ и расправа надъ виновными, которыхъ сбрасывали въ пропасть. Народъ это знаетъ по разсказамъ стариковъ и старается объзжать эту гору, боясь навожденія духовъ. Наслышавшись разсказовъ про этотъ утесъ, я, въ 1857 году, постилъ его и вотъ что услышалъ изъ устъ, едва добытаго проводника.
Внизу когда-то лежали аулы одного изъ первостепенныхъ князей кабарды князя Мисастова.
Одинъ изъ его сыновей Лали женатъ былъ на дочери князя Атажукова Згальши, слывшей дивной красавицей и съ юныхъ лтъ привлекавшей къ себ узденей.
Прелестные глаза ея, осненные длинными густыми рсницами и окаймленные дугообразными, тонкими бровями, обворожили, приковывали къ себ каждаго, кто имлъ несчастіе съ нею встртиться, розовыя уста, открывая рядъ перламутровыхъ зубовъ, просили поцлуя, дышали нгою и страстью, близна кожи и лица спорила съ близною ея покрывала. Множество молодыхъ князей и узденей плнены были красотою Згальши, но никто не въ состояніи былъ уплатить князю Атажукову назначеннаго имъ калыма за дочь.
Боле другихъ полюбилъ молодую двушку Канаматъ, одинъ изъ лучшихъ узденей Кабарды, полюбила и Згальши Канамата, но принадлежать ему не могла и думать, такъ какъ Канаматъ былъ бденъ и не могъ дать выкупа за нее корыстолюбивому отцу, знавшему хорошо цну своей дочери. Праздники, бывавшіе въ аул, только раздражали двушку, не отводившую глазъ съ молодаго юноши, когда онъ, въ малиновой черкеск, вспрыгивалъ на коня и летая на немъ, какъ вихрь, безъ промаха стрлялъ въ брошенную вверхъ шапку. Думалъ въ эти минуты о Згальш и юноша, но калымъ былъ слишкомъ великъ и надежда его овладть красавицей оставалась одною надеждой.
Другимъ поклонникомъ Згальши былъ знаменитый хищникъ Девлетъ-Мирза, но онъ былъ такъ бденъ, что не смлъ и подумать добыть ее цною калыма, почему ршился добыть ее вочто бы ни стало силою. Пользуясь тмъ, что сестра его Фатима, была наставницей Згальши, Девлетъ, открывшись ей въ своей страсти, просилъ Фатиму узнать о немъ мнніе красавицы и если оно благопріятно, то предложить ей побгъ.
Фатима принялась за дло и, однажды, оставшись наедин, заговорила съ Згальшей о замужеств. Перебравъ по именамъ всхъ князей, Фатима выхваляла достоинства каждаго, а сама зорко слдила за лицомъ красавицы. Згальши оставалась спокойною, но едва коснулось ея уха имя Канамата, какъ лицо ея зардлось и двушка вздохнула.
— Перестань Фатима, я не могу быть его женою, говорила Згальши, выслушивая похвалы своему милому.
— Почему? спросила хитрая Фатима.
— Онъ бденъ.
— Но онъ теб нравится?
— Зачмъ такой вопросъ, отвчала смущенная двушка?
— Я пошутила, чтобы полюбоваться твоимъ румянцемъ. А замтила ли ты Девлетъ-Мирзу?
— Нтъ.
— Напрасно. Онъ лучше всхъ князей и узденей и превосходитъ Канамата если не лицомъ, то стройностью, ростомъ, проворствомъ и силою. Посмотри, какъ владетъ онъ конемъ, какъ мткая пуля его пронизываетъ голову врага. Его страшатся вс джигиты, но если бы ты знала, какъ онъ любитъ тебя!..
— Оставь меня Фатима, я никогда не буду его женою.
— Почему?
— Онъ страшенъ, отвчала поблднвшая двушка.
— Такъ теб не нравится… Что длать, но не пугайся, я пошутила, чтобы полюбоваться твоею блдностью.
И такъ дло Девлетъ-Мирзы было проиграно и вскор Згальши вышла за Аали-Мирзу, сына Мисастова, который оставшись богатымъ наслдникомъ, влюбился въ красавицу и на первый разъ внесъ за нее половину калыма.
Аали-Мирза былъ сухощавъ, всклокоченная борода, кривыя брови, широкія губы и дикое выраженіе глазъ длали изъ него что-то зврское. Сравнивая его съ Канаматомъ, Згальши еще боле охладвала къ Аали, который замтивъ ея холодность, началъ ее ревновать. Видлъ это и Девлетъ-Мирза и, пользуясь своею дружбою съ Аали, ршился мстить Згальши.
— Знаешь ли что, сказалъ онъ однажды, во время охоты: Канаматъ, который везд прячется отъ насъ, крадетъ изъ твоего огорода дыню.
— Какъ такъ? спросилъ озадаченный Аали.
— Да, онъ поклялся прорзать своимъ кинжаломъ тотъ корсетъ, который достался теб… теперь же думаетъ замнить это тмъ, что по ночамъ лазитъ въ твой гаремъ.
Аали-Мирза не врилъ, но ревность, бушевавшая въ немъ давно, заклокатала въ груди съ новою силою.
— Девлетъ! сказалъ онъ посл долгаго раздумья: ты открылъ мн такую тайну, которой склонно врить мое сердце, но я страшился о томъ думать… Змя, ты скоро почуствуешь всю силу моей надъ тобою власти!.. Но если это ложь, то, Девлетъ, за нарушеніе моего спокойствія, ты будешь отвчать мн своею жизнью.
Мнимые друзья разстались. Аали былъ увлеченъ охотою, а Девлетъ круто повернулъ своего коня и скоро былъ у дома своего друга. Остановившись у знакомаго мста, онъ вызвалъ, изъ сакли Аали, Фатиму и, переговоривъ съ нею наедин, вскор ухалъ домой.
Почти въ полночь, мрачный и задумчивый вернулся домой и Аали. Привратникъ Шегенъ бросился принять у него лошадь.
— Не прізжалъ ли кто сюда безъ меня? спросилъ Аали.
— Кто сметъ, повелитель мой, отвчалъ вкрадчиво слуга, топтать въ твоемъ отсутствіи ногами коня снь гарема, но…
— Что? перебилъ его Аали, говори!
— Можетъ быть нечистая сила шайтана въ человческомъ образ, съ наступленіемъ ночи, и была здсь
— А гд онъ былъ?
— Вотъ тамъ, сказалъ Шегенъ, указывая на сакли, гд жила Згальши съ Фатимой.
— Кто еще видлъ его?
Шегенъ указалъ на двухъ прислужниковъ, которые подтвердили, что, ночью, какой-то черкесъ входилъ и уходилъ изъ гарема.
Подозрніе Аали усилилось и, казалось, готово было подтвердиться, но желая оставить своихъ суеврныхъ слугъ въ заблужденіи, онъ приказалъ на другой день призвать муллу для очищенія гарема отъ нечистой силы.
Безсонница мучила его всю ночь, ревность грызла его сердце и онъ съ разсвтомъ послалъ къ р. Чеганъ въ аулы Джанхата за Эффендіемъ Бешегуромъ. Едва онъ пріхалъ, Аали тотчасъ же повелъ его въ саклю жены, которая съ Фатимой шила кафтанъ для него изъ шелковой ткани.
Слышала и Згальши разсказъ о вчерашнемъ посщеніи шайтана и сердцемъ чуяла недоброе. Она поражена была просьбою Аали, чтобы Эффендій прочелъ молитву объ изгнаніи нечистой силы изъ его гарема. Больно было слышать ей такія слова отъ человка, которому она старалась быть послушною, тяжело было выслушивать страшныя заклинанія, отъ которыхъ невольно блднла и терялась. Аали не спускалъ съ нея глазъ и, въ блдности лица, тихихъ ея вздохахъ, читалъ одно только — измну.
— Прощай, сказалъ онъ ей посл молитвы. Я вижу твое безпокойство и не хочу терзать тебя боле. Я ду и даю теб время успокоиться.
— Смотри бажа (наставница), прибавилъ онъ, обращаясь къ Фатим, ты погибнешь, если…
И, не договоривъ своихъ словъ, Аали оставилъ саклю.
Созвавъ узденей, онъ объявилъ имъ, что детъ на Кубань и просилъ Эффендія Бешегура сопутствовать ему хотя до Малки.
Между тмъ Згальши осталась въ сакл, пораженная какъ громомъ, Фатима же продолжала начатое дло и, позвавъ Шегеня, поручила ему отъ имени Згальши звать Канамата на свиданіе.
Аали-Мирза, вовремя ночлега на Малк, открылъ Эффендію Бешегуру свои подозрнія о неврности жены, признался, что объявилъ объ отъзд ради убжденія себя и просилъ Бешегура, оставаясь съ нимъ, быть свидтелемъ того, что можетъ случиться. Получивъ согласіе, Аали въ слдующую же ночь повернулъ обратно и, добравшись окольными путями аула, привязалъ къ плетню своихъ лошадей, а сами, пробравшись черезъ задніе огороды къ дому Аали, засли тамъ и стали караулить.
На двор стояла мрачная осень. Луна, то показываясь изъ за облаковъ, то скрываясь за ними, слабо освщала землю. Изъ ущелья дулъ порывистый втеръ и Баксанъ, вздымаясь половодьемъ, стремился съ такимъ шумомъ, какого никогда не слыхивали еще его обитатели. Кругомъ вс спали, одинъ только Аали, вынувъ изъ чахла винтовку, зорко слдилъ за малйшимъ шорохомъ на двор. Онъ готовъ былъ уже бросить свои подозрнія и открыто войти въ свое жилище, какъ вдругъ услыхалъ лошадиный топотъ, потомъ скрипъ воротъ и увидлъ человка, тихо вошедшаго на дворъ. Аали сталъ пристально всматриваться. Незнакомецъ украдкою пробирался къ сакл, гд жили его жены, тихо постучалъ и вскор изъ гарема показалась фигура безъ покрывала. Лицо мужчины замтить было невозможно, но въ лиц женщины Аали узналъ Фатиму.
Быстро взведя курки, Аали-Мирза готовъ былъ прыгнуть на разговаривавшихъ и направить смертоносный выстрлъ въ соблазнителя, но луна скрылась за облаками и такимъ образомъ скрыла противника. Аали поползъ поближе, по нечаянно ударилъ винтовкой о камень и вызвалъ искры. Этого было довольно, чтобы предупредить разговаривавшихъ, которые, заслышавъ стукъ, бросились въ стороны. Въ это время луна выглянула изъ за облака и освтила незнакомца… Раздался выстрлъ…. пуля просвистла въ воздух и незнакомецъ палъ на мст.
Какъ бшенный зврь бросился къ трупу Аали, онъ узналъ въ немъ Канамата и, захлебываясь отъ ревности и мести, сталъ поражать бездыханный трупъ прикладомъ.
Затмъ вскочить въ саклю и стащить съ постели мирно покоившуюся на ней Згальши было дломъ одной минуты. Занесенный надъ ней кинжалъ готовъ былъ опуститься на невинную, когда Бешегуръ и сбжавшіеся князья остановили Аали-Мирзу и убдили его предать Згальши духовному суду. Тмъ не мене разъяренный мужъ обрзалъ ей волосы, въ знакъ разрыва, одвъ въ рубище и надвъ наручники, веллъ бросить ее въ яму.
На другой день обвиняемую потребовали къ суду для допроса. Закрытая покрываломъ введена была несчастная въ собраніе подъ руки двумя старыми женщинами. Прочитавъ нсколько строкъ изъ Корана, Кадій сталъ заклинать Згальши показать истинную правду и спросилъ ее.
— Знала-ли ты Канамата?
— Знала, но до замужества, отвчала подсудимая.
— Любила-ли ты его и видлась-ли съ нимъ, ставъ женою Аали?
— Я любила его до замужества и готова была стать его женою, но Аллаху не угодно было это. Ставъ же женою Аали, я съ Канаматомъ никогда не видлась и въ мысляхъ своихъ не допускала возможности измнить своему мужу.
Кадій усмхнулся, замтивъ между прочимъ, что Згальши должно быть хитра, если полюбивъ разъ Канамата, говоритъ теперь, что стала къ нему равнодушною.
— Часто ты съ нимъ видлась?
— Ни разу.
— Къ кому же приходилъ Капаматъ въ послднюю ночь, спросилъ Кадій?
— Не знаю, отвчала подсудимая.
— Но онъ былъ въ послднюю ночь, ты же знала его и до сватьбы и любила его, значитъ ты виновата.
Подсудимую отвели опять въ сырую яму и на другой день объявили ей приговоръ Шаріата сброситъ ее съ высокой горы въ пропасть.
Двухъ черныхъ быковъ впрягли въ легкую арбу. Осужденную одли въ блую певагу, окрутили голову покрываломъ и, сложивъ къ груди руки, такъ крпко обвязали, что она не могла пошевелиться. Мулла слъ въ арбу, которая выхавъ со двора, окруженная конвоемъ и судьями, направилась въ Баксанское ущелье къ ближайшему мысу. Аали покойно халъ за врною жертвою своей ревности.
Арба въхала на крутой мысъ, почти полумертвую поставили Згальши на край пропасти. Мулла прочиталъ отходную… еще мгновеніе и Згальши не стало.
Падая съ уступа на уступъ, съ камня на камепь, прекрасное тло Згальши скоро очутилось на дн пропасти. Но вода Баксана, не принявъ трупа, сразу перемнила свое направленіе и, далеко обогнувъ мысъ, опять подошла къ нему съ другой стороны.
Посланные внизъ подняли трупъ и принесли его опять на гору, чтобы предать его земл.
Едва хотли зарывать тло Згальши, какъ вдали послышались вопли, поразившіе присутствующихъ, и, сквозь толпу, ворвалась женщина съ распущенными волосами. Раздирая себ лицо и грудь, она голосила, какъ иступленная.
Постойте, не ржьте ее, въ ней сердце чисто, она не виновата ни въ чемъ.
Я, я погубила… невинна она!
Ахъ дайте отраду — убейте меня!
О дочь моя! гд ты? иду я къ теб.
Съ тобой неразлучно жила — умру и теперь.
Тебя я сгубила… и сгибну сама.
Рыдавшая женщина бросилась къ первому черкесу и, выхвативъ у него кинжалъ, мгновенно поразила себя и пала, обливая своею кровью ту, которую погубила невинно. Это была Фатима.
Девлетъ-Мирза скрылся, а Аали-Мирза, терзаемый тоскою и упрекаемый совстью, оставилъ свой домъ и, переселившись къ Абадзехамъ, сталъ водить шайки ихъ на русскія станицы.
Жители аула, считая мсто это нечистымъ отъ вліянія злаго духа, переселились на Урулъ, назвавъ мсто, гд погибли дв женщины, Кызъ-Бурунъ.
Прошло много лтъ съ тхъ поръ, но въ устахъ кабардинцевъ и до сихъ поръ слышится псня Фатимы, да разсказъ о Кызъ-Бурун, вчномъ памятник кровавой сцены и людской злобы.