Квентин Дорвард, Скотт Вальтер, Год: 1823 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 508 минут(ы)

КВЕНТИНЪ ДОРВАРДЪ

соч.
ВАЛЬТЕРЪ СКОТТА.

Изданіе А. И. Мамонтова.

МОСКВА.
ТИПОГРАФІЯ ЛАЗАРЕВСКАГО ИНСТИТУТА (А. МАМОНТОВЪ).
1865

ВВЕДЕНІЕ къ ‘КВЕНТИНУ ДОРВАРДЪ’.

Дйствіе этого романа переноситъ насъ въ пятнадцатое столтіе. Феодальная система, составлявшая главную опору и силу національной независимости и, оживлявшій ее, рыцарскій духъ начали къ этому времени мало по малу упадать. Различныя нововведенія и перемны вносились въ жизнь тми мелкими характерами, которые полагали свое счастіе въ достиженіи личныхъ цлей, сосредоточивая исключительно на нихъ вс свои привязанности.

Проявленіе такого эгоистическаго чувства мы, разумется, встрчаемъ и въ боле ранніе періоды, но никогда еще не являлось оно такъ открыто, никогда еще не было такъ явно признаваемо побудительной причиной всхъ дйствій и поступковъ. Рыцарство имло въ этомъ отношеніи то великое преимущество, что вс ученія его, несмотря на свою неестественность и туманность, были основаны на великодушіи и самоотверженіи, безъ которыхъ трудно себ представить существованіе добродтели въ человчеств.

Людовикъ XI, король Французскій, одинъ изъ первыхъ, оставилъ и осмялъ вс полныя самоотверженія доктрины, которыя прежде такъ тщательно внушались молодымъ рыцарямъ. Король этотъ былъ слишкомъ себялюбивъ, всякое намреніе или желаніе, не имвшее прямаго отношенія къ его интересамъ, честолюбію, алчности, или жажд личнаго наслажденія до такой степени противорчило общему складу его характера, что онъ по справедливости кажется намъ какимъ-то демонскимъ воплощеніемъ, назначеннымъ развратить вс понятія о чести въ самомъ ихъ источник. Не надо забывать также, что язвительный умъ Людовика, склонный издваться надо всмъ, что человкъ предпринимаетъ для пользы другаго, а не для своей собственной, длалъ его какъ нельзя боле способнымъ къ роли холоднаго, насмшливаго демона.

Съ этой точки зрнія, изображенный въ причудливой драм Гте характеръ Мефистофеля, кажется намъ удачне демоническихъ натуръ Байрона и даже ‘Сатаны’ Мильтона. Эти великіе писатели придали началу зла нчто возвышающее и облагороживающее его злобу, непреклонное и непобдимое сопротивленіе всемогуществу, гордое презрніе къ страданію вмсто покорности и многія другія черты. Поэтому-то Брнсъ, и еще нкоторые писатели называютъ духа тьмы героемъ ‘Потеряннаго Рая’.

Великій германскій поэтъ представилъ, наоборотъ, духа искусителя существомъ недоступнымъ страсти. Единственная цль его состоитъ въ томъ, чтобы вліяніемъ своимъ увеличить массу нравственнаго зла. Обольстительной рчью вызываетъ онъ вс дремлющія въ душ человка страсти, которыя безъ такого вмшательства, можетъ быть, ни разу не смутили бы спокойнаго теченія его жизни. По этой же причин Мефистофель, какъ и Людовикъ XI, былъ надленъ проницательнымъ, язвительнымъ умомъ, склоннымъ порицать и уничтожать всякій поступокъ, который не ведетъ къ прямому и врному удовлетворенію собственныхъ, личныхъ стремленій.

Авторъ произведеній, назначенныхъ единственно для легкаго чтенія, иметъ также право остановиться на минуту и сказать серьезно нсколько словъ въ порицаніе всякаго образа дйствія, какъ общественнаго, такъ и частнаго, основаннаго на принципахъ Макіавелли или на примр Людовика XI.

Грубое, унизительное суевріе этого государя ни мало не смягчало его жестокости, клятвопреступленій и подозрительности, а длало ихъ, наоборотъ, еще отвратительнй. Набожность, которую онъ какъ-бы выставлялъ на показъ, вытекала изъ того же ничтожнаго побужденія, по которому какой нибудь чиновникъ осыпаетъ подарками людей, обязанныхъ слдить за его дйствіями. Онъ думаетъ прикрыть и загладить этимъ разные гршки, которые за собой чувствуетъ и, желая поддержать систему лжи, пытается подкупить неподкупное. Только съ этой точки зрнія, можемъ мы уяснить себ ту хитрость, съ которою онъ признавалъ обязательную силу только одного, или двухъ клятвенныхъ выраженій, отрицая ее, между тмъ по всхъ другихъ и тщательно скрывалъ, какъ какую нибудь важную, государственную тайну тотъ родъ клятвы, который онъ считалъ дйствительно обязательнымъ.

Съ полнымъ отсутствіемъ совсти или, можно сказать, съ полнымъ отсутствіемъ сознанія нравственнаго долга, Людовикъ XI соединялъ много природной проницательности и твердости характера. Политическіе взгляды его отличались необыкновенной, для того времени, дальновидностью и самая эта дальновидность, далеко опередившая современный ему складъ общества, мшала иногда успху его предпріятій.

Но какъ бы ни была мрачна картина, въ ней непремнно найдутся свтлыя тни. Людовикъ XI понималъ интересы Франціи и неуклонно стремился къ достиженію ихъ тамъ, гд они совпадали съ его собственными. Онъ счастливо окончилъ опасную войну, извстную подъ именемъ войны ‘для общей пользы’, успвъ разъединить и перессорить между собою могущественныхъ вассаловъ французской короны, составившихъ противъ него опасную и сильную лигу, а это едва ли удалось бы государю, мене осторожному и хитрому, хотя бы боле смлому и ршительному. Людовикъ обладалъ также нкоторыми личными качествами, вполн согласными съ его общественнымъ положеніемъ. Онъ былъ веселъ, остроуменъ въ обществ и ласкалъ свою жертву, какъ кошка, которая ластится, нанося рану. Никто не умлъ лучше поддерживать и превозносить т грубые, себялюбивые принципы, которыми онъ старался замнить боле благородныя побужденія, вытекавшія у его предковъ изъ возвышенныхъ рыцарскихъ ученій.

Искуственность и туманность послднихъ, замтныя даже въ періодъ ихъ процвтанія, сдлались теперь, когда, подобно всмъ модамъ они начали упадать, предметомъ насмшекъ и порицаній. Насмшка бичевала ихъ, не возбуждая ни ужаса, ни негодованія и ужъ не казалась боле святотатствомъ.

Въ четырнадцатомъ столтіи появились люди, желавшіе замнить другими двигателями все, что было хорошаго въ рыцарств. Они представляли въ смшномъ вид вс крайніе и безразсудные принципы рыцарской чести и добродтели, открыто называя ихъ безумными истому именно, что идеалы эти были слишкомъ совершенны и недоступны для слабыхъ смертныхъ. Честный простодушный юноша, желавшій поступить согласно правиламъ чести своего отца, возбуждалъ теперь обыкновенно такія же насмшки, какъ если бы ему вздумалось принести на поле битвы дуриндартъ добраго, стараго рыцаря — тяжелый длинный мечъ, старинная форма и работа котораго казались странными, хотя бы лезвіе было отмчено испанскимъ клймомъ, а ножны украшены чистымъ золотомъ.

Рыцарскія правила были, такимъ образомъ, мало по малу оставлены и замнены другими, не столь возвышенными двигателями. Высокое чувство патріотизма, увлекавшее прежде всхъ французовъ на защиту отечества, было подавлено Людовикомъ. Онъ держалъ готовыя наемныя войска, убдивъ своихъ подданныхъ, между которыми начиналъ возвышаться торговый классъ, что для гражданъ будетъ гораздо полезне и выгодне не подвергаться опасности, защищая свое имущество, а предоставить охраненіе его наемникамъ, доставляя только корон средства содержать ихъ.

Доводы эти легко убдили торговыхъ людей, но Людовику не удалось совершенно изгнать изъ рядовъ арміи дворянство и знать, хотя онъ и положилъ основаніе той систем, благодаря которой, при его преемникахъ, вся военная сила государства перешла исключительно въ руки короны.

Онъ старался также измнить существовавшія отношенія половъ. Рыцарское ученіе провозглашало красоту, по крайней мр въ теоріи, божествомъ, управляющимъ и награждающимъ. Храбрость служила ей, почерпала силу и бодрость въ ея взорахъ и готова была жертвовать жизнью для малйшей услуги.

Правда, и здсь, какъ во многихъ другихъ отношеніяхъ, рыцарство доходило до причудливаго безразсудства и нердко подавало поводъ къ соблазнамъ. Но вс они принадлежали къ числу тхъ, о которыхъ Брке говоритъ, что ‘отсутствіе всякой грубости въ половину извиняетъ ихъ преступность’. Людовикъ XI поступалъ совершенно иначе. Онъ былъ грязно сластолюбивъ, искалъ наслажденія безъ сочувствія и презиралъ полъ, доставлявшій ему это наслажденіе. Вс любовницы его были низкаго происхожденія и также мало походили на благородную, хотя легкомысленную Агнессу Сорель, какъ самъ Людовикъ на своего храбраго отца, освободившаго Францію отъ угрожавшаго ей англійскаго ига. Людовикъ оказывалъ также презрніе къ знатности рода и высокому положенію, выбирая своихъ любимцевъ и министровъ изъ низшихъ слоевъ народа. Это расположеніе могло быть не только извинительно, но даже похвально, если бы король имлъ въ виду поощреніе скромнаго достоинства и непризнаннаго таланта: но у Людовика дло это принимало другой оборотъ, такъ какъ любимыми собесдниками его были люди въ род Тристана пустынника, начальника его полиціи или маршальзеи. Ясно, что такой государь не могъ быть ‘первымъ дворяниномъ своего королевства’, какъ, любезно, называлъ себя одинъ изъ его преемниковъ, Францискъ I.

Слова и поступки Людовика, какъ въ частной, такъ и въ общественной жизни, не могли искупить нкоторыхъ особенностей его характера, явно противорчившихъ всмъ понятіямъ о чести. Честное слово, которое обыкновенно считается пробнымъ камнемъ характера человка и малйшее нарушеніе котораго есть уже преступленіе противъ законовъ чести, нарушалось имъ безъ зазрнія совсти, при самомъ ничтожномъ повод и сопровождалось, нердко, самыми ужасными преступленіями. Измняя своимъ личнымъ общаніямъ, Людовикъ также безцеремонно поступалъ и въ длахъ общественныхъ. Онъ ршился, напримръ, послать къ Эдуарду IV человка низкаго происхожденія, переодтаго герольдомъ, и въ такое время, когда герольды считались священными залогами общественной врности. Едва ли кто другой, кром этого безсовстнаго государя, могъ ршиться на такой смлый обманъ {Замтка о переодтомъ герольд, въ конц книги.}.

Вс привычки, чувства и поступки Людовика ХІ-го были совершенно противоположны правиламъ рыцарства, а насмшливый умъ его охотно изображалъ въ забавномъ вид всю эту систему, основанную, по его мннію, на величайшей нелпости, такъ какъ главное правило ея предписывало посвящать трудъ, способности и время на преслдованіе такихъ цлей, изъ которыхъ при настоящемъ порядк вещей нельзя было извлечь никакихъ личныхъ выгодъ.

Тмъ не мене достоврно, что Людовикъ, отрицая почти открыто вс требованія религіи, чести и нравственности, которыми люди обыкновенно руководятся, старался извлечь всевозможныя выгоды изъ своихъ сношеній съ тми изъ нихъ, которые подчинялись этимъ правиламъ, считая себя въ тоже время совершенно свободнымъ отъ нихъ. Выступая на арену, онъ думалъ выиграть призъ, сбросивъ съ себя вс оковы, тяготившія его противниковъ. Но провидніе, но видимому, всегда соединяетъ опасность съ какимъ нибудь обстоятельствомъ, которое заране предвщаетъ ее тмъ, кому она угрожаетъ.

Постоянное недовріе, съ которымъ люди обыкновенно относятся къ каждому общественному лицу, прославившемуся привычкой измнять своимъ общаніямъ, вредитъ ему также, какъ вредитъ гремучей зм ея шумящій хвостъ. Люди, имющіе съ нимъ дло, разсчитываютъ обыкновенно не на то, что онъ общаетъ, а на то, что онъ способенъ сдлать. Отсутствіе всякихъ сомнній совсти не столько помогаетъ его коварнымъ проискамъ, сколько вредитъ имъ такое общественное недовріе.

Поступки Людовика возбуждали въ другихъ европейскихъ народахъ скорй отвращеніе и осторожность, чмъ желаніе подражать его примру, а такъ какъ ему неоднократно удавалось обманывать нкоторыхъ изъ своихъ современниковъ, то другіе стали гораздо осмотрительне. Даже рыцарство пережило, хотя и въ меньшихъ противъ прежняго размрахъ, правленіе этого развратнаго государя, желавшаго помрачить его блескъ. Много времени спустя, посл его смерти, оно воодушевляло еще ‘рыцаря безъ страха и упрека’ и доблестнаго Франциска 1-го.

Хотя въ политическомъ отношеніи правленіе Людовика ХІ-го было какъ нельзя боле счастливо, но, тмъ не мене, послднія минуты его жизни могли удержать всякаго отъ желанія идти по его слдамъ. Подозрвая всхъ и каждаго, но, въ особенности, своего собственнаго сына, онъ заперся въ замк Плесси, положившись исключительно на сомнительную врность шотландскихъ наемниковъ.

Онъ не выходилъ боле изъ своей комнаты, никого не допускалъ къ себ и утомлялъ молитвами небо и всхъ святыхъ, молясь не о прощеніи грховъ, а о продолженіи своей жизни. Съ непонятнымъ безразсудствомъ, которое рзко противорчило его обычной проницательности, надодалъ онъ своимъ докторамъ и они наконецъ начали не только обирать, но даже оскорблять его. Желаніе продлить свою жизнь было въ немъ такъ сильно, что онъ посылалъ въ Италію за мнимыми мощами и, что еще странне, выписалъ наконецъ какого-то сумасшедшаго мужика, который, вроятно отъ лности, поселившись въ пещер, отказывался отъ мяса, рыбы, яицъ и даже всякой молочной пищи. Человка этого, не получившаго и тни образованія, не знавшаго даже грамоты, Людовикъ уважалъ, какъ самаго папу и основалъ два монастыря за тмъ только, чтобы пріобрсти его благоволеніе.

Не мене странно и то, что суевріе его клонилось единственно къ достиженію здоровья и земнаго счастія. Было строго запрещено, въ молитвахъ о его здоровьи, упоминать о грхахъ, и когда, по его приказанію, священникъ читалъ молитву св. Евтропію, въ которой просилъ о тлесномъ и душевномъ здравіи короля, Людовикъ веллъ выпустить два послднія слова, говоря, что не слдуетъ утомлять блаженнаго слишкомъ многими просьбами заразъ. Быть можетъ, умалчивая о своихъ преступленіяхъ, онъ думалъ изгладить ихъ изъ памяти своихъ небесныхъ покровителей, которыхъ молилъ о дарованіи ему тлеснаго здоровья.

Вполн заслуженныя предсмертныя страданія этого тирана были такъ велики, что Филиппъ-де-Коминъ входитъ въ подробное ихъ описаніе. Проводя параллель между послдними муками Людовика XI и совершенными имъ жестокостями, историкъ замчаетъ, что испытанныя имъ страданія уравновшиваютъ вс его преступленія, и что, слдовательно, подвергнувъ Людовика непродолжительному карантину въ чистилищ, Божественная благость можетъ найти его вполн достойнымъ высшаго блаженства.

Фенелонъ также сказалъ свое слово противъ этого государя, жизнь и дла котораго онъ описалъ въ слдующихъ замчательныхъ строкахъ:

‘Мучимый ненасытной жаждой богатства, Пигмаліонъ становится съ каждымъ днемъ презрнне и ненавистне въ глазахъ своихъ подданныхъ. Богатство въ Тир считается преступленіемъ. Скупость длаетъ Пигмаліона недоврчивымъ, подозрительнымъ, жестокимъ. Онъ преслдуетъ богатыхъ и боится бдныхъ.’

‘Но добродтель въ Тир — еще большее преступленіе. Пигмаліонъ полагаетъ, что добрые не могутъ переносить его несправедливыхъ и постыдныхъ длъ. Добродтель осуждаетъ его, — онъ раздражается и возстаетъ противъ нея. Все тревожитъ, безпокоитъ, грызетъ его. Онъ боится своей собственной тни, не спитъ ни днемъ, ни ночью. Боги, чтобы смутить его, осыпаютъ его дарами, но онъ не сметъ пользоваться ими. То, именно, чего онъ ищетъ для своего счастія, и мшаетъ ему наслаждаться имъ. Онъ жалетъ о томъ, что даетъ, вчно боится потерять и томится жаждой пріобртенія. Его почти не видно: угрюмый и мрачный, онъ всегда одинъ въ своемъ дворц. Друзья не смютъ приступить къ нему, опасаясь навлечь на себя подозрніе. Сильная стража съ обнаженными мечами и поднятыми копьями окружаетъ его жилище. Тридцать комнатъ — каждая съ желзной дверью о шести запорахъ — служатъ ему убжищемъ. Никто не знаетъ, въ которой изъ нихъ онъ проводитъ ночь и, говорятъ, что, изъ опасенія быть убитымъ, онъ не остается двухъ ночей сряду въ одной и той же. Онъ не знаетъ тихихъ наслажденій и, еще мене, отрады дружбы. Совтуютъ-ли ему искать веселья — онъ не можетъ нигд и ни въ чемъ найти его, оно бжитъ его. Впалые глаза его сверкаютъ мрачно и дико. Онъ постоянно озирается, прислушивается къ малйшему шуму и трепещетъ. Онъ блденъ, изнеможенъ, черныя думы отразились на его морщинистомъ чел. Онъ молчитъ, и глубокіе стоны вырываются изъ его груди, онъ не можетъ скрыть угрызеній совсти. Самыя изысканныя яства противны ему. Дти не составляютъ его надеждъ и утшеній, а наводятъ на него ужасъ — онъ видитъ въ нихъ самыхъ опасныхъ враговъ. Онъ не зналъ, въ теченіе всей жизни, ни одной спокойной минуты. Онъ думаетъ поддержать свою жизнь, проливая кровь тхъ, кого страшится. Безумецъ! онъ не видитъ, что жестокость, на которую онъ возлагаетъ свои надежды, погубитъ его. Кто нибудь изъ его слугъ, такой-же недоврчивый, какъ и онъ, постарается избавить міръ отъ такого чудовища.’

Наконецъ 30 августа, 1485 года, смерть прекратила поучительныя, но ужасныя страданія этого тирана.

Авторъ значительно облегчилъ трудъ свой, избравъ эту замчательную личность главнымъ дйствующимъ лицемъ своего романа,— читатель, разумется, пойметъ, что маленькая любовная интрига Квентина служитъ только средствомъ къ развитію хода дйствія. Раздоры, волновавшіе Европу впродолженіе пятнадцатаго вка происходили отъ такихъ различныхъ причинъ, что становится необходимымъ предпослать почти цлый историческій обзоръ для того, чтобы познакомить англичанина съ сущностію длъ и подготовить умъ его къ возможности тхъ странныхъ сценъ, которыя онъ здсь встртитъ.

Во время Людовика ХІ-го, необычайныя волненія потрясали всю Европу, непродолжительное владычество іоркскаго дома только на время прекратило междуусобныя войны въ Англіи. Швейцарія только еще утверждала свою свободу, которую впослдствіи такъ храбро отстаивала. Въ Имперіи и во Франціи великіе коронные вассалы стремились къ независимости. Между тмъ Карлъ бургундскій силой, а хитрый Людовиы, XI разными уловками, старались удержать ихъ въ повиновеніи законнымъ властямъ. Но обманывая и усмиряя своихъ собственныхъ, непокорныхъ вассаловъ, Людовикъ, въ тоже время, тайно подавалъ помощь большимъ торговымъ городамъ Фландріи, возбуждая ихъ къ возмущенію противъ герцога бургундскаго, къ чему ихъ не мало располагало богатство и естественный духъ непокорности.

Въ лсистыхъ мстностяхъ Фландріи герцогъ гельдернскій и Гильомъ-де-ла-Маркъ (котораго, за его необыкновенную жестокость, называли дикимъ арденскимъ кабаномъ), забывая обычаи рыцарей и дворянъ, совершали, какъ простые разбойники, всевозможныя насилія и преступленія.

Сотни тайныхъ интригъ сплетались между различными провинціями Франціи и Фландріи. Безчисленное множество шпіоновъ безпокойнаго Людовика — цыганъ, пилигримовъ, нищихъ или переодтыхъ такимъ образомъ агентовъ, распространяли во всей Бургундіи, выгодные для политическихъ цлей короля Французскаго, раздоры и недовольство.

Трудно было изъ такого обилія матерьяловъ выбрать черты самыя интересныя и понятныя для читателя, и авторъ сожалетъ о томъ, что ему не удалось замкнуть свой разсказъ въ боле пріятную, сжатую и достаточно ясную форму, хотя онъ и пользовался правомъ романиста по временамъ уклоняться отъ исторической истины. Главная пружина завязки будетъ легко понятна каждому, кто сколько нибудь знакомъ съ феодальной системой, хотя вс факты совершенно вымышлены. ни одна прерогатива ленныхъ владтелей не считалась столь законною и естественною, какъ право ихъ выбирать супруга своимъ леннымъ вассаламъ женскаго пола. Обыкновеніе это повидимому противорчило всмъ гражданскимъ и церковнымъ законамъ, утверждающимъ свободу брака, а между тмъ феодальное и общинное законодательство признавало за государемъ право руководить выборомъ каждой владтельницы подвластнаго ему лена. Это объясняется въ нкоторой мр тмъ, что личные интересы государя, который первоначально жаловалъ ленъ, могли страдать въ томъ случа, если ленъ этотъ, вслдствіе брака наслдницы переходилъ въ руки ему враждебныя. Съ другой стороны, можно весьма логично возразить, что право руководить, въ извстной мр, выборомъ ленницы, могло принадлежать только тому государю, который первоначально жаловалъ ленъ. Нтъ слдовательно ничего слишкомъ невроятнаго въ томъ, что ленница герцога бургундскаго, бывшаго въ свою очередь вассаломъ французской короны, ищетъ покровительства у Французскаго короля. Нельзя также назвать несбыточнымъ и то, что не слишкомъ совстливый Людовикъ XI, могъ имть намреніе обмануть вврившуюся ему двушку, принудивъ ее вступить въ бракъ непріятный, а можетъ быть даже и опасный для его сильнаго родственника и вассала, Карла бургундскаго.

Я могу прибавить, что романъ Квентинъ Дорвардъ, принятый въ отечеств лучше многихъ своихъ предшественниковъ, имлъ также большой успхъ на материк, гд историческіе намеки пробудили боле родственныя воспоминанія.

Абботсфордъ, 1 декабря, 1831 года.

ПРЕДИСЛОВІЕ ¹).

¹) Едва ли нужно говорить, что все слдующее вымышлено.

Да, кто также зналъ утраты — продолжайте….
Много шуму изъ ничего.

Когда честный Догберри вычисляетъ вс свои права на уваженіе, права, которыя по его мннію должны бы были оградить его отъ оскорбительнаго прозвища, даннаго ему мастеромъ джентльмэномъ Конрадомъ {Догберри — забавный полицейскій чиновникъ въ комедіи Шекспира, изъ которой взятъ предшествующій эпиграфъ, Конрадъ называетъ его осломъ, что сильно раздражаетъ этого господина.}, замчательно то, что онъ не говоритъ съ такимъ одушевленіемъ о своемъ двойномъ плать — обстоятельств, имвшемъ всъ въ нкой извстной мн столиц — и о томъ, ‘что онъ такой же славный кусокъ мяса, какъ всякой другой въ Мессин’, не останавливается даже на заключительномъ аргумент ‘что онъ человкъ съ достаткомъ’, а особенно выставляетъ на видъ то, что ‘онъ также зналъ утраты’.

Въ самомъ дл я всегда замчалъ, что счастливые люди, эти баловни Фортуны, никогда не забываютъ сообщать вамъ ‘о всхъ неудачахъ, причиненныхъ имъ тяжелыми обстоятельствами’. Зачмъ они говорятъ это?— затмъ ли, чтобы скрыть всю полноту своего счастія отъ людей, съ которыми судьба обходится сурове, или потому, что эта одержанная надъ несчастіями побда кажется для нихъ такою же почетною, какъ для крпости — выдержанная ею осада. Какъ бы то ни было, вамъ рдко удается обдать за обильнымъ столомъ, не выслушивая въ промежуткахъ между шампанскимъ, бургундскимъ и рейнвейномъ, различныхъ жалобъ на пониженіе процентовъ — если хозяинъ вашъ капиталистъ,— и на затрудненіе помщать деньги, которыя такимъ образомъ остаются на рукахъ, не принося пользы. Если же онъ владлецъ обширныхъ помстій, то вамъ сообщаются печальныя подробности о недоимкахъ и пониженіи рентъ. Все это производитъ свое дйствіе. Гости вздыхаютъ, покачивая головою въ тактъ хозяину, посматриваютъ на уставленный блюдами буфетъ и думаютъ, потягивая обильно льющіяся кругомъ дорогія вина, о неподдльномъ радушіи, которое, лишаясь части своихъ средствъ, жертвуетъ однако гостепріимству всмъ достояніемъ своимъ. А, что еще больше льститъ самолюбію, удивляются богатству, которое, не смотря на вс потери, продолжаетъ, подобно неисчерпаемому сокровищу великодушнаго Абуль назема, удовлетворять такимъ обильнымъ возліяніямъ.

Но это печальное настроеніе иметъ однако свои границы, подобно жалобамъ больныхъ, которыя составляютъ, какъ всмъ извстно, самое пріятное препровожденіе времени — покуда дло идетъ объ однихъ хроническихъ боляхъ. Я никогда не слыхалъ, чтобы человкъ, кредитъ котораго дйствительно падалъ, жаловался на пониженіе фондовъ, а добрый и искусный докторъ мой увряетъ, что люди въ горячк или другой какой нибудь опасной болзни, рдко длаютъ свои страданія предметомъ занимательнаго разговора.

Разсмотрвъ внимательно вс эти обстоятельства, я долженъ объявить читателю, что, пользуясь нкоторою извстностью и обладая довольно порядочнымъ состояніемъ, я также несу извстную долю тхъ огорченій, которыя въ настоящее время сокрушаютъ вс денежные и поземельные интересы въ этомъ мір. Ваши писатели, питающіеся бараньими котлетами, могутъ радоваться, когда баранина приходится имъ по три пенса за фунтъ, т изъ нихъ, у которыхъ есть дти, могутъ радоваться, когда большіе хлбы продаются по шести пенсовъ, но мы, члены сословія, которое при постоянномъ довольств и мир должно было бы неминуемо разориться, — мы владльцы помстій и быковъ, продавцы запасовъ, которые эти несчастные собиратели колосьевъ должны покупать, — мы приходимъ въ отчаяніе отъ такихъ событій, которыя заставили бы обитателей Груб-стрита освтить вс свои чердаки, если бы только обитатели Груб-стрита имли возможность пожертвовать для подобной цли достаточное количество свчныхъ огарковъ. И такъ я съ гордостію предъявляю высокомрное притязаніе на право раздлять вс напасти, обурвающія людей богатыхъ и подписываюсь вмст съ Догберри: ‘человкъ съ состояніемъ’, но ‘который тоже зналъ утраты’.

Преисполненный благороднаго соревнованія, я прибгнулъ въ послднее время къ общепринятому отъ безденежья лекарству — непродолжительному пребыванію въ боле тепломъ климат. Путешествіе это, во первыхъ, сберегло нсколько возовъ каменнаго угля, а во вторыхъ, доставило мн удовольствіе возбудить общую симпатію къ моимъ приходящимъ въ упадокъ дламъ. Симпатію эту почувствовали люди, которымъ было бы все равно если бы меня даже повсили, лишь бы только доходы мои продолжали тратиться среди ихъ. И такъ, пока я пью здсь свое vin ordinaire, пивоваръ мой находитъ, что требованіе на его полпиво уменьшилось. Пока расправляюсь тутъ съ своей пятифранковой бутылкой, малая толика портвейна, потреблявшагося мной въ Англіи, остается на рукахъ у виноторговца. Пока на тарелк моей дымится ctelette la Maintenon, здоровая филейная часть продолжаетъ висть на своемъ обычномъ гвозд въ лавк моего деревенскаго друга, облеченнаго въ синій фартукъ. Все, однимъ словомъ, что я ни трачу здсь, приноситъ убытокъ моей родин. Не только гроши, получаемые отъ меня garon perruquier, но и самая корка, которую я бросаю его маленькому, красноглазому пуделю съ голой спиной, будутъ уже, можно сказать, autant de perdu для моего стараго друга цирюльника и для честнаго Тресты, большой дворовой собаки.

И такъ, я имю счастіе вдать, что отсутствіе мое производитъ нкоторое впечатлніе дома, что обо мн жалютъ и вздыхаютъ люди, которые, получивъ практику моихъ душеприкащиковъ, не вспомнили бы даже, что я жилъ и умеръ.

Изъ этого обвиненія въ себялюбіи и равнодушіи я торжественно исключаю Трсти, дворовую собаку, имя основаніе думать, что любезность, которую она мн оказывала, была безкорыстне любезности особъ, помогавшихъ мн расточать доходы, которыми я обязанъ щедротамъ почтенной публики.

Увы! нельзя однако совершенно безнаказанно возбуждать такія общія симпатіи на родин. ‘Ты долженъ самъ пролить слезы, если хочешь, чтобы я плакалъ’, говоритъ Горацій, — и я дйствительно иногда бываю готовъ плакать о томъ, что ршился, изъ любви къ разнообразію и изъ подражанія мод, промнять на чужеземные обычаи свои домашнія удобства, которыя привычка сдлала необходимыми. Къ стыду своему долженъ я признаться, что доморощенный желудокъ мой алчетъ куска мяса, приготовленнаго такъ, какъ его обыкновенно приготовляетъ Долли: горячаго, прямо съ вертела, поджареннаго съ верху и яркокраснаго подъ ножемъ, и что вс тонкости de la carte de Very, съ его сотнями орфографій Bifticks de Mouton, не могутъ пополнить этого недостатка. Дале, сыну моей матери пришлись не по вкусу жидкіе напитки. Къ тому же я увренъ, что при настоящей дешевизн солода, двойная порція Джона-ячменное-зерно превратила въ совершенный нектаръ ‘бдное доморощеиное твореньице, полъ-пиво.’ Она сдлала его въ двадцать разъ благородне того кислаго непитательнаго пойла, которое удостоиваютъ здсь почтеннымъ именемъ вина, хотя, по составу и качествамъ, оно боле похоже на сенскую воду. Здшнія дорогія вина дйствительно не дурны. Я ничего не могу сказать противъ шато-марго и силлери, но все-таки невольно вспоминаю о добрыхъ качествахъ своего врнаго, стараго опорто.

Нтъ, ничто здсь не выдержитъ сравненія, даже garon perruquier и его пудель, хотя оба они презабавныя животныя и знаютъ тысячи смшныхъ штукъ. Одинъ взглядъ, съ которымъ нашъ деревенскій Паквудъ сообщалъ бывало свои утреннія новости, заключалъ въ себ боле юмора, чмъ сколько могутъ выразить его вс прыжки Антуана въ продолженіи цлой недли. А пуделю Туту едва ли удастся — простой онъ цлый годъ на заднихъ лапахъ — изобразить столько человческой и собачьей симпатіи, сколько ее заключалось въ одномъ мановеніи хвоста его соперника, стараго Трсти.

Эти признаки раскаянія являются, быть можетъ, немного поздно, и такъ какъ я долженъ быть вполн откровененъ съ моимъ другомъ читателемъ, то и признаюсь, что созрли они именно вслдствіе двухъ постившихъ меня горькихъ событій. Во первыхъ, племянница моя, Кристи, приняла старую папистскую вру, къ чему ее склонилъ сосдній хитрый попъ, во вторыхъ, тетушка Доротея вышла замужъ за нкоего отставнаго кавалера ордена почетнаго легіона и состоящаго на половинномъ жалованьи, кавалерійскаго капитана, который, какъ онъ самъ увряетъ, былъ бы теперь непремнно маршаломъ, если бы только жилъ и попрежнему благоденствовалъ нашъ старый другъ Бонапартъ.

Что касается до Кристи, то единбургскіе рауты (по пяти каждую ночь!) совершенно вскружили ей голову, и хотя я не вполн доврялъ средствамъ и способамъ ея обращенія, но, тмъ не мене, былъ доволенъ, что она хоть надъ чмъ нибудь серъозно задумалась. Притомъ же я тутъ ничего не потерялъ: монастырь взялъ ее съ моихъ рукъ, удовольствовавшись очень умренной пенсіей. Но земное замужество ттушки Доротеи, увы, далеко не похоже на небесное бракосочетаніе моей дорогой племянницы. Во первыхъ, семейство мое, совершенно неожиданно, потеряло при этомъ ровно дв тысячи фунтовъ, которые давали три на сто. Ну кому, чортъ возми, могло придти въ голову, что тетушка Доротея соберется когда нибудь замужъ? И какъ можно было подумать, что женщина съ пятидесятилтней опытностью, ршится вдругъ вступить въ законный бракъ съ какимъ то остовомъ французскаго капитана, верхніе и нижніе члены котораго имютъ видъ двухъ полуоткрытыхъ циркулей, поставленныхъ перпендикулярно одинъ надъ другимъ, а все туловище заключается въ томъ маленькомъ пространств, гд соединяются шалнеры? Все остальное скрыто подъ усами, шубой и миткалевыми штанами. Въ 1815 году она могла бы командовать цлымъ полкомъ настоящихъ казаковъ за половину тхъ денегъ, которыя отдала этому военному пугал. Но, ну ихъ! не станемъ больше говорить объ этомъ, тмъ боле, что въ оправданіе своего чувства ттушка принялась наконецъ цитировать Руссо.

Изливъ такимъ образомъ свою желчь противъ этой страны, (страны, надо признаться веселой, и обвинять которую я ршительно не имю права, потому что не она меня искала, а я искалъ ее) я приступаю къ непосредственной цли этого введенія. Если только я не напрасно полагаюсь на продолженіе твоихъ милостей, любезная публика — хотя людямъ, которые принуждены ухаживать за тобой и не слдовало бы много полагаться на постоянство и однообразіе твоего вкуса,— то могу надяться, что участіе твое вознаградитъ меня за вс огорченія и утраты, которыя я самъ причинялъ себ, вздумавъ вести ттушку Доротею въ страну нжныхъ чувствъ, тонкихъ ляшекъ, толстыхъ икоръ, черныхъ усовъ и безтлесныхъ членовъ. Увряю васъ, господинъ этотъ — настоящій пирогъ изъ потроховъ, какъ говоритъ другъ мой, лордъ Л…. Все въ немъ крылья и ноги. Ну, выбери она изъ числа состоящихъ на половинномъ жалованьи, какого нибудь спсиваго обитателя горной Шотландіи или смлаго сына Ирландіи, я не сказалъ бы ни слова. Но вдь дло устроилось такъ, что невозможно удержаться отъ негодованія при вид того, какъ тетушка моя ограбила, безъ всякой причины, своихъ законныхъ наслдниковъ.

Но довольно, ‘умолкни, мой мрачный духъ’! Пригласимъ лучше читателя перейти къ предмету боле пріятному для насъ и боле интересному для него.

Я обязанъ сообщить почтеннйшей публик, что прихлбывая вышеупомянутый кислый напитокъ и покуривая сигару,— искусство, въ которомъ я далеко не новичекъ,— я мало по малу допился и докурился до нкотораго рода знакомства съ человкомъ comme il faut. Это былъ одинъ изъ немногихъ представителей стариннаго дворянства, которые еще попадаются кое-гд во Франціи. Какъ разбитыя статуи, покинутые предметы древняго, обветшалаго поклоненія, они продолжаютъ внушать нкотораго рода почтеніе и уваженіе даже тмъ людямъ, которые вообще не любитъ оказывать ни того, ни другаго.

Посщая деревенскую кофейню, я постоянно встрчалъ тамъ этого джентльмена. Меня сначала поразила необычайная сдержанность и достоинство его манеръ и явное презрніе къ полуботинкамъ и панталонамъ. Онъ постоянно являлся въ башмакахъ и чулкахъ, съ крестомъ св. Людовика въ петлиц и блой кокардой на старомодномъ тако. Наружность его съ перваго взгляда возбуждала участіе и любопытство. Его сдержанность и сознаніе своего достоинства еще рзче выдавались среди окружавшей его веселой толпы и бросались въ глаза, какъ тнь развсистаго дерева, одиноко стоящаго на залитой солнечнымъ свтомъ полян и интересующаго своимъ одиночествомъ. Стараясь сблизиться съ нимъ, на сколько позволяли обстановка и обычаи страны, я садился неподалеку отъ него, спокойно курилъ сигару, пуская по временамъ едва примтные струи дыма, и обращаясь къ нему изрдка съ тми вопросами, которые иностранцы везд, и тмъ боле во Франціи, могутъ длать, не навлекая на себя упрека въ нескромности. Маркизъ де-Голь, таково было его званіе, отвчалъ на вс вопросы такъ коротко и отрывисто, какъ только позволяла французская вжливость, но самъ не предлагалъ вопросовъ и не поощрялъ дальнйшихъ разговоровъ.

Несообщительный со всми, не только съ иностранцами, но и съ своими незнакомыми соотечественниками, маркизъ былъ особенно сдержанъ въ отношеніи англичанъ. Трудно отыскать настоящую причину такого поведенія. Было ли оно слдствіемъ старинныхъ національныхъ предразсудковъ, или просто маркизъ считалъ англичанъ людьми высокомрными, надутыми своимъ богатствомъ, людьми, въ которыхъ громкій титулъ, при стсненныхъ обстоятельствахъ, можетъ возбуждать только сожалніе или насмшку. Наконецъ, можетъ быть, разсуждая о событіяхъ послдняго времени, онъ, какъ французъ, оскорблялся даже тми успхами, которые возвратили его государю тронъ, а ему — раззоренныя владнія и полуразвалившійся замокъ. Выраженіе его антипатій ограничивалось однако тмъ, что онъ по возможности уклонялся отъ общества англичанъ. Но если обстоятельства требовали его вмшательства въ дла иностранцевъ, онъ никогда не отказывался помогать имъ своимъ вліяніемъ, и дйствовалъ въ такихъ случаяхъ со всею любезностью французскаго джентльмена, который знаетъ, на что его обязываетъ его достоинство и національное гостепріимство.

Случайно какъ-то, маркизъ узналъ, что новый поститель общаго стола былъ шотландецъ, обстоятельство это тотчасъ расположило его въ мою пользу. Онъ сообщилъ мн, что нкоторые изъ его предковъ были родомъ изъ Шотландіи, и что онъ до сихъ поръ иметъ еще родственниковъ въ провинціи ‘Гантсъ’, какъ онъ называлъ ее. Что въ начал прошлаго столтія оба эти семейства признавали еще свои родственныя отношенія и что во время изгнанія своего, маркизъ (читатель вроятно догадался уже, что онъ стоялъ подъ знамнами Конде и раздлялъ вс опасности и бдствія эмигрантовъ) намревался было отправиться къ своимъ шотландскимъ друзьямъ, просить ихъ покровительства. ‘Но обдумавъ хорошенько’, сказалъ онъ, ‘я не очень спшилъ представиться имъ въ такомъ положеніи, которое не могло принести имъ много чести, и которое они могли считать для себя обременительнымъ, пожалуй даже постыднымъ.’ Потому онъ ршился лучше положиться на благость провиднія и выпутаться изъ бды собственными силами. Я никогда не могъ узнать какимъ образомъ это удалось ему, но вполн увренъ, что почтенный старикъ не сдлалъ ничего предосудительнаго и, не смотря на вс перевороты судьбы, остался вренъ своимъ убжденіямъ и чести. Наконецъ судьба возвратила его, дряхлаго, неимущаго, нравственно разбитаго, смиреннаго опытомъ и годами, на родину, которую онъ нкогда покинулъ въ полномъ цвт юности и силы, съ чувствомъ глубокой ненависти, общавшей скорое отмщеніе, изгнавшимъ его врагамъ. Знай я маркиза въ боле счастливыхъ обстоятельствахъ, я сталъ бы, можетъ быть, смяться надъ нкоторыми чертами его характера, надъ его предразсудками, напримръ, особенно родовыми и политическими. Но, въ его положеніи, нельзя было не уважать его, какъ уважаемъ мы исповдниковъ и мучениковъ чуждой намъ религіи, даже и въ томъ случа, если бы предразсудки его не были честны и благородны, и не. основаны на чистыхъ, безкорыстныхъ побужденіяхъ.

Мы сдлались, мало по малу, короткими пріятелями и, въ продолженіе слишкомъ шести недль, пили вмст кофе и баварское и покуривали наши сигары, занятія, какъ съ той, такъ и съ другой стороны, рдко препятствовали такому препровожденію времени. Напавъ, не безъ труда, на счастливую мысль, что провинція ‘Гантсъ’ есть ничто иное, какъ наше графство Ангусъ, я былъ въ состояніи отвчать на его разспросы о Шотландіи. Я сообщилъ ему нсколько, боле или мене, удовлетворительныхъ свдній о его тамошнихъ родственникахъ и, къ удивленію своему, нашелъ, что маркизъ зналъ генеалогію многихъ знатныхъ родовъ этого графства гораздо лучше, чмъ я могъ ожидать.

Онъ, съ своей стороны, былъ такъ доволенъ нашимъ знакомствомъ, что ршился наконецъ пригласить меня обдать въ замокъ Голь, который вполн заслуживалъ такое названіе, занимая самое возвышенное мсто на берегу Луары. Зданіе это находилось въ трехъ миляхъ отъ города, гд я основалъ свое временное мстопребываніе. При вид его, я тотчасъ понялъ и извинилъ оскорбленное чувство, котораго старый владлецъ не могъ побдить, принимая гостя въ небольшомъ пріют, устроенномъ среди развалинъ замка своихъ предковъ. Съ веселостью, скрывавшей однако боле глубокое чувство, маркизъ понемногу, знакомилъ меня съ своимъ жилищемъ, на что имлъ довольно времени пока мы съ нимъ хали туда въ его маленькомъ кабріолет, запряженномъ большой нормандской лошадью.

Развалины замка Голь тянулись вдоль живописнаго, высокаго берега Луары. Ряды широкихъ ступеней, великолпно убранныхъ статуями, рзьбой и другими искусственными украшеніями, вели когда-то съ одной террассы на другую, вплоть до самой рки. Вс эти архитектурныя украшенія, вмст съ благоухающими цвтниками и группами экзотическихъ деревъ, давно уже исчезли, уступивъ мсто, боле выгодному, виноградному производству. Однако нкоторые остатки сохранились еще, благодаря своей массивности и, вмст съ искусственными повышеніями и пониженіями высокаго берега, служили живымъ памятникомъ того, какъ дятельно искусство старалось украсить природу.

Не много такихъ мстностей сохранилось до нашего времени въ своемъ первобытномъ вид. Во Франціи, большая часть замковъ, съ ихъ парками, заброшены и разрушились или пострадали отъ народной ярости, у насъ въ Англіи, непостоянство моды имло почти такое же дйствіе. Что касается до меня, то я вполн согласенъ съ мнніемъ одного изъ самыхъ компетентныхъ современныхъ судей въ этомъ дл {Смотри ‘Опытъ Прайса о Живописномъ’. Въ особенности замчателенъ прекрасный, вполн поэтическій разсказъ, гд авторъ описываетъ чувство, съ которымъ онъ, по совту одного нововводителя, разрушалъ старый запущенный садъ съ его тиссовою изгородью, богато украшенными желзными воротами и съ его дикимъ уединеніемъ.}, который утверждаетъ, что расположеніе къ простот доведено нами до крайности, и что окрестности роскошнаго жилища требуютъ боле изысканныхъ украшеній, чмъ т, которыя представляютъ газоны и усыпанныя пескомъ дорожки. Романтическая мстность конечно пострадала бы отъ такой искусственности, но введеніе ихъ было бы весьма полезно у насъ, гд они выкупали бы голое однообразіе большихъ домовъ, одиноко стоящихъ посреди полянъ, безъ всякой связи со всмъ окружающимъ. Взглянувъ на нихъ, кажется, что они только на время перебрались сюда изъ города за тмъ, чтобы подышать чистымъ воздухомъ.

Удивительно, какъ могъ вкусъ такъ быстро и такъ ршительно измниться. Объяснить этотъ фактъ можно только по способу, принятому друзьями отца въ комедіи Мольера. Желая помочь своему другу вылечить дочь отъ. меланхоліи, вс они предлагаютъ различныя средства. Одинъ совтуетъ убрать комнату больной картинами, другой шпалерами, третій китайскимъ фарфоромъ, при чемъ каждый сообразуется съ родомъ своей торговли. Взглянувъ на дло съ этой точки, мы можетъ быть откроемъ, что встарину архитекторъ, разбивая вокругъ большихъ домовъ сады и парки, старался украсить ихъ произведеніями своего искусства, статуями, вазами, мощеными террассами, рядами ступеней и т. д. Подчиненный ему садовникъ, въ свою очередь старался, чтобы произведенія царства растительнаго соотвтствовали господствующему вкусу. Для этого онъ подрзывалъ вчно зеленыя тиссовыя изгороди въ вид стнъ съ башнями и зубцами, а отдльнымъ деревьямъ придавалъ форму статуй.

Но колесо съ тхъ поръ перевернулось. Садовникъ пейзажистъ, какъ его называютъ, занялъ мсто почти на ряду съ архитекторомъ. Отсюда исключительное, можетъ быть неумстное употребленіе заступа и лопаты со стороны перваго, между тмъ, какъ второй ограничивается одной ferme orne, безыскусственная простота которой очень мало отличается отъ простоты окружающихъ ее полей. Онъ длаетъ только такія измненія въ мстности, которыя положительно необходимы вблизи роскошныхъ жилищъ, обитателямъ которыхъ нужны для прогулки удобныя, разчищенныя аллеи.

Впродолженіе сдланнаго мною отступленія, кабріолетъ маркиза усплъ, по извилистой, мстами разрушенной насыпи, взобраться на самую вершину холма. Быстрота его движенія, я полагаю, сильно замедлялась полновсностью Жана-ростъ-бифа {Такъ французы называютъ англичанъ.}. Нормандская лошадь вроятно также усердно проклинала его, какъ во время оно ея соотечественники проклинали неповоротливость и тучность саксонскихъ невольниковъ. Передъ нашими глазами открылся длинный рядъ лишенныхъ кровли строеній, примыкавшихъ къ западному крылу замка, которое было совершенно разрушено. ‘Я долженъ, какъ англичанину, объяснить вамъ’, сказалъ маркизъ, ‘почему предки мои вздумали соединить этотъ длинный рядъ конюшенъ съ самымъ замкомъ. У васъ, я знаю, эти хозяйственныя зданія обыкновенно отроются въ отдаленіи. Но мои предки были большими охотниками до лошадей… Страсть эта переходила какъ-то по наслдству… Они очень часто посщали конюшни, потому неудобно было относить ихъ далеко. Я самъ, до революціи, содержалъ въ этомъ развалившемся строеніи до тридцати прекрасныхъ лошадей’.

Это воспоминаніе о минувшемъ великолпіи вырвалось какъ-то нечаянно, потому что маркизъ вообще очень рдко говорилъ о своемъ прежнемъ богатств. Онъ сказалъ эти слова просто, естественно, не придавая большаго значенія потерянному состоянію и не желая вызывать сожалнія. Тмъ не мене, воспоминаніе, это пробудило много непріятныхъ размышленій и мы оба смолкли. Когда мы подъзжали къ воротамъ замка, изъ небольшой, нсколько подновленной лачуги, служившей когда-то жилищемъ привратнику, вышла живая французская крестьянка съ черными, какъ уголь, и блестящими, какъ брилліанты, глазами. Она улыбаясь приняла вожжи изъ рукъ маркиза, при чемъ обнаружила рядъ ослпительно блыхъ зубовъ, которымъ могла позавидовать любая герцогиня.

‘Маделона должна быть сегодня нашимъ грумомъ’, замтилъ маркизъ, любезно отвчая на низкій реверансъ, которымъ она привтствовала monsieur, ‘потому что мужъ ея ушелъ на рынокъ а бдный ла-Жнесъ и такъ едва не сходитъ съ ума отъ своихъ разнообразныхъ занятій. Маделона’, прибавилъ онъ, когда мы проходили подъ аркой, украшенной полуразбитымъ гербомъ прежнихъ владльцевъ, заросшимъ травой и мохомъ, не говоря уже о множеств раскинувшихся втвей неподстриженныхъ кустарниковъ, ‘Маделона — крестница моей жены и мы думали сдлать ее горничной нашей дочери’.

Эти, мимоходомъ сказанныя слова о жен и дочери напомнили мн, что маркизъ былъ бездтнымъ отцомъ и одинокимъ мужемъ. Уваженіе мое къ этому почтенному старику еще боле увеличилось, когда я подумалъ, что, въ его положеніи, каждая мелочь должна возбуждать тяжелыя воспоминанія и давать новую пищу грустнымъ размышленіямъ. Помолчавъ съ минуту, маркизъ заговорилъ боле веселымъ тономъ. ‘Васъ займтъ мой бдный ла-Жнесъ’, сказалъ онъ, ‘онъ, нужно вамъ замтить, десятью годами старше меня (маркизу за шестьдесятъ лтъ) и часто напоминаетъ мн актра въ Roman Comique, который исполняетъ одинъ вс роли. Онъ все, что хотите: мажордомъ, поваръ и камердинеръ. Мн иногда кажется, что онъ чрезвычайно похожъ на одно лицо, выведенное въ Ламмермурской узд {Bride — значитъ невста, bridle — узда. Маркизъ смшиваетъ эти слова.}. Вы, разумется, читали? Вдь это сочиненіе одного изъ вашихъ литераторовъ, котораго называютъ, кажется, шевалье Скотъ’.

‘Сэръ Вальтеръ, хотите вы сказать’?

‘Да, да,’ отвчалъ маркизъ, ‘онъ самый’.

Это замчаніе отклонило насъ отъ грустныхъ воспоминаній и возбудило во мн желаніе исправить ошибку любезнаго француза, по поводу двухъ пунктовъ. Въ первомъ случа дло стоило большаго труда. Хотя маркизъ и не чувствовалъ большой симпатіи къ англичанамъ, но, проживши два мсяца въ Лондон, онъ гордился знаніемъ англійскаго языка, воображая, что постигаетъ вполн вс его запутанныя тонкости. Онъ ссылался на всевозможные диксіонеры, начиная отъ Флоріо до новйшихъ, стараясь съ помощію ихъ доказать мн, что bride значитъ узда (bridle). Онъ выказалъ крайнее недовріе по поводу этого филологическаго вопроса и когда, я, съ цлію убдить его, ршился замтить, что во всей исторіи не было сказано двухъ словъ объ узд, маркизъ, не подозрвая съ кмъ иметъ дло, преспокойно свалилъ всю вину на несчастнаго автора, обвиняя его въ непослдовательности. Тутъ я откровенно объяснилъ своему другу, ручаясь вполн за достоврность этихъ, какъ нельзя ближе знакомыхъ мн обстоятельствъ, что достойный соотечественникъ мой, о которомъ я всегда буду говорить съ должнымъ его талантамъ почтеніемъ, вовсе не обязанъ отвчать за вс легкія произведенія, которыя публик угодно будетъ великодушно, но слишкомъ поспшно, приписать ему. Подъ вліяніемъ минуты, я готовъ былъ идти дале и подтвердить свое отрицаніе положительнымъ доказательствомъ, объявивъ маркизу, что никто не могъ написать сочиненій, которыхъ я былъ авторомъ. Къ счастію, спокойный отвтъ его во время остановилъ порывъ моей откровенности. ‘Я очень радъ’, замтилъ онъ, ‘что вс эти пустяки написаны человкомъ не нашего круга. Мы, правда, читаемъ ихъ’, прибавилъ онъ, ‘но съ такимъ же удовольствіемъ, какъ смотримъ на фарсы актра, какъ предки наши слушали разсказы извстныхъ домашнихъ шутовъ. Но намъ конечно было бы непріятно слышать все это отъ людей, имющихъ больше правъ на наше общество’.

Отвтъ этотъ возвратилъ мн мою врожденную осторожность, и, опасаясь еще разъ проговориться, я не ршился объяснять своему другу, что упомянутый джентельмэнъ обязанъ, какъ слышно, своей извстностью нкоторымъ небольшимъ сочиненіямъ, которыя, не оскорбляя никого, можно назвать романами въ стихахъ.

Дло въ томъ, что вмст со многими предразсудками, о которыхъ я говорилъ выше, маркизъ питалъ какой-то ужасъ, смшанный съ презрніемъ, ко всякого рода писательству, за исключеніемъ разумется объемистыхъ томовъ по части законовднія и богословія. Онъ смотрлъ на автора романа, повсти, поэмы или какой нибудь библіографической статьи, какъ на ядовитое пресмыкающееся — со страхомъ и отвращеніемъ. Злоупотребленія прессы, полагалъ онъ, которыя, особенно въ ея легкихъ произведеніяхъ, отравили въ Европ вс источники нравственности, смолкнувъ на время при гром побдъ, начинаютъ пріобртать снова, еще большее вліяніе. Вс писатели, (исключая творцовъ тяжеловсныхъ и объемистыхъ томовъ) начиная съ Руссо и Вольтера и оканчивая Пиго-ле-Брномъ, и сочинителемъ шотландскихъ повстей, служатъ по его мннію, злому длу. Хотя онъ и сознавался, что читаетъ ихъ pour passer le temps, но, какъ Пистоль подавшій свой порей, онъ вроятно поглощалъ содержаніе, проклиная въ тоже время направленіе сочиненія.

Слова эти остановили порывъ моей, возбужденной тщеславіемъ, откровенности, и я снова навелъ разговоръ на исторію замка. ‘Здсь’, сказалъ маркизъ, ‘былъ театръ, на которомъ, по просьб моего отца, игрывали главные артисты ‘Французской комедіи’, когда король, вмст съ мадамъ Помпадуръ, посщалъ нашъ замокъ. Тамъ, ближе къ середин, была ‘баронская зала’, гд отправлялось феодальное судопроизводство, когда виновныхъ судилъ самъ господинъ или его приставъ. Мы, какъ и ваше шотландское дворянство, имли право суда и смерти, fossa cum furca, какъ говорятъ юристы. Подъ ней комната, гд производились допросы и пытки. Признаюсь, я отъ души жалю, что это право, которымъ такъ легко злоупотреблять, было когда либо, кому бы то ннбыло, предоставлено. ‘Но’, прибавилъ онъ съ достоинствомъ, какъ будто гордись тми ужасами, которые длались за этимъ ршетчатымъ окномъ, ‘такова сила суеврія, что крестьяне до сихъ поръ не смютъ подходить къ этой темниц, гд, говорятъ, въ былое время предки мои совершили много жестокостей’.

Подходя къ окну, я выразилъ желаніе поближе взглянуть на это жилище ужаса, но вдругъ, изъ подземелья послышался пронзительный взрывъ хохота. И мы, подъ его покинутыми сводами, увидали толпу дтей, весело игравшихъ въ жмурки.

Маркизъ нсколько смутился и прибгъ къ помощи своей табакерки. ‘Это — дти Маделоны’, сказалъ онъ, оправившись. ‘Они совершенно освоились съ воображаемыми ужасами подземелья. Къ тому же, сказать правду, дти эти родились посл той эпохи мнимаго просвщенія, которое разсяло наши предразсудки, а съ ними вмст уничтожило и религію. Это напоминаетъ мн однако, что сегодня постный день. Кром васъ обдаетъ у меня еще нашъ приходскій священникъ и мн не хотлось бы неумышленно оскорбить его убжденія. Къ тому же’, прибавилъ онъ ршительне, ‘несчастіе внушило мн иныя мысли, не т, которыя рождались прежде, въ счастіи, и я, благодаря Бога, не стыжусь признаться, что слдую постановленіямъ своей церкви’.

Я поспшилъ отвтить, что, не смотря на ихъ различіе, я уважаю обряды всхъ христіанскихъ вроисповданій, признавая вполн, что вс мы поклоняемся одному и тому же Божеству, что въ основаніи лежитъ одинъ и тотъ же великій догматъ искупленія, хотя формы различны. Если-бы Всемогущему не было угодно допустить такого разнообразія вроисповданій, то обязанности каждаго человка были бы предписаны ему также отчетливо, какъ нкогда излагались он въ Моисеевомъ закон. Хотя маркизъ и не былъ охотникомъ до пожатія рукъ, но на этотъ разъ схватилъ мою руку и съ чувствомъ пожалъ ее. Это безмолвное согласіе было, можетъ быть, единственнымъ знакомъ одобренія, которое могъ дозволить себ ревностный католикъ.

Занятые такого рода объясненіями и различными замчаніями, рождавшимися при вид обширныхъ развалинъ замка, мы прошлись два или три раза по длинной террасс, а потомъ провели около четверти часа въ небольшомъ павильон, изъ плитняка, украшенномъ гербами маркизовъ де Голь, разсвшіеся по угламъ своды его были еще однако довольно крпки. ‘Здсь’, сказалъ маркизъ, продолжая въ тон предъидущаго разговора, ‘здсь я люблю сидть и въ полдень, когда своды защищаютъ меня отъ жара, и вечеромъ, когда послдніе лучи заходящаго солнца тонутъ въ тихихъ струяхъ Луары. Здсь, говоря словами вашего великаго поэта, я люблю отдыхать.

‘Являя кодексъ то грустныхъ, то сладкихъ мечтаній’ *)

*) ‘Shewing the code of sveet and biller fancy’ вмсто chewing the code, пережевывая жвачку….

‘Я, хоть и Французъ, а знаю Шекспира лучше, чмъ многіе англичане’.

Наученный опытомъ, я ужъ не возражалъ противъ этого искаженія извстнаго шекспировскаго стиха, подозрвая, что бдный поэтъ много пострадаетъ во мнніи такого тонкаго судьи, какъ маркизъ, если бы мн удалось, на основаніи разныхъ авторитетовъ, доказать ему, что авторъ писалъ, пережевывая грустныя и сладкія мечтанія. Съ меня было довольно и перваго нашего спора. Сверхъ того, я былъ еще убжденъ (хотя убжденіе это явилось только десять лтъ посл моего выпуска изъ эдинбургской коллегіи), что искусство говорить состоитъ не въ томъ, чтобы выставлять на показъ свои глубокія познанія по поводу незначительныхъ предметовъ, а въ томъ, чтобы, выслушивая чужія мннія, разширять, поврять и исправлять, сообразно съ ними, свои собственныя. По этому я не мшалъ маркизу являть кодексъ, сколько ему угодно и былъ за это награжденъ ученымъ и дльнымъ разсужденіемъ о цвтущемъ стил архитектуры, введенномъ во Франціи въ семнадцатомъ столтіи.

Маркизъ, съ замчательнымъ вкусомъ, указалъ нкоторые его достоинства и недостатки. Коснувшись предмета, о которомъ я выше распространялся, онъ привелъ въ защиту его доказательство иного рода, основанное на соединенныхъ съ нимъ воспоминаніяхъ. ‘Кто ршится’, сказалъ онъ, ‘умышленно разрушить террассу замка Сюлли, если съ нею соединяется воспоминаніе объ этомъ великомъ государственномъ муж, который также замчателенъ своею строгою честностію, какъ и глубокой, непогршимой проницательностью? Будь она однимъ дюймомъ уже, одною тонною легче, измнись въ ней хоть одна незначительная черта, и обаяніе исчезнетъ — трудно будетъ представить ее мстомъ его обычныхъ патріотическихъ размышленій. Есть ли возможность вообразить себ герцога на кресл и герцогиню на табурет въ современной гостинной, дающихъ наставленія своимъ дтямъ, внушая сыновьямъ правила врности и мужества, дочерямъ чувство скромности и покорности — тмъ и другими, правила строгой нравственности, между тмъ, какъ юное поколніе слушаетъ внимательно, не шевелясь, не отвчая, не подымая глазъ, не смя ссть безъ особеннаго приказанія своего отца и государя? Нтъ, милостивый государь’, продолжалъ онъ съ жаромъ, ‘отнимите у этой поучительной семейной сцены ея величественную обстановку и вы лишите все представленіе истины и правдоподобія. Ну, представьте себ этого достойнаго пэра и патріота, прогуливающимся въ ныншнемъ англійскомъ саду? Вамъ, право, будетъ также легко вообразить на немъ, вмсто кафтана la Henri Quatre и chapeau -plumes, новомодный голубой фракъ и блый жилетъ. Какъ бы сталъ онъ двигаться въ извилистомъ лабиринт ныншней ferme orne, съ своей обычной свитой швейцарской стражи, которая шла двумя шеренгами впереди и позади его? Припомните его наружность — его бороду, haut-de-chausses canon, соединенные съ камзоломъ тысячью петель и бантовъ, вообразите его, одтаго такимъ образомъ, въ нашемъ англійскомъ саду и, согласитесь, вамъ трудно будетъ отличить эту картину отъ изображенія какого нибудь помшаннаго старика, которому пришла фантазія нарядиться, какъ одвался прапраддушка его, два вка тому назадъ, и котораго отрядъ жандармовъ ведетъ въ домъ умалишенныхъ. Но взгляните на эту длинную, великолпную террассу, по которой, два раза въ день, одиноко прогуливался честный, великій Сюлли, размышляя о средствахъ увеличить славу Франціи, а потомъ, въ боле поздній и горній періодъ своей жизни, съ грустью воспоминая о погибшемъ государ и угнетенной родин. Представьте себ, на заднемъ план — аркады, статуи, вазы, урны и всю благородную обстановку, напоминающую близость герцогскаго дворца, и вы получите вполн доконченную картину. Часовые съ поднятыми аркебузами, по концамъ длинной и ровной террасы, возвщаютъ о присутствіи феодальнаго князя. Тоже самое, еще ясне, свидтельствуетъ почетная стража, впереди и позади его. Стройная и воинственная, съ поднятыми аллебардами, она движется какъ бы въ виду непріятеля, одушевлемая своимъ господиномъ. Она размряетъ свои шаги по его шагамъ — стоитъ когда онъ останавливается — идетъ, когда подвигается онъ, примняясь къ самой неровности его походки, по временамъ замедляемой глубокой думой. Съ военной точностію, движется она около своего повелителя, который, подобно сердцу — источнику жизни и энергіи человческаго тла, кажется средоточіемъ ея и силой, одушевляющей ея вооруженные ряды. Быть можетъ, прогулка эта’, продолжалъ маркизъ, недоврчиво посматривая мн въ лице, ‘имющая такъ мало общаго съ легкостію современныхъ нравовъ, заставитъ васъ улыбнуться. Но неужели же у васъ достанетъ духу разрушить ту, другую террассу, которой нкогда касались ножки обворожительной маркизы де-Севинье, террассу, о которой такъ часто упоминается въ ея восхитительныхъ письмахъ?’

Утомленный этимъ длиннымъ разсужденіемъ, на которомъ маркизъ останавливался, разумется, для того, чтобъ возвысить красоты своей собственной террассы, (въ чемъ послдняя, не смотря на полуразрушенное состояніе, вовсе не нуждалась) я сообщилъ своему спутнику, что недавно получилъ изъ Англіи путевыя записки моего друга и товарища по оксфордскому университету. Что, поэтъ, художникъ и ученый, онъ описываетъ свое путешествіе на юг Франціи и много говоритъ о замк Гриньянъ, жилищ любимой дочери мадамъ де-Севинье, гд и сама она часто живала, и описываетъ его такъ живо и увлекательно, что невозможно, прочитавъ эту книгу, прохать въ сорока миляхъ отъ замка, не постивъ его. Маркизъ былъ, по видимому, очень доволенъ. Онъ улыбнулся, спросилъ заглавіе книги, и, съ моихъ словъ, записалъ: ‘Путеводитель въ Прованс и на берегу Роны, составленный въ 1819 году Джономъ Хгесъ, магистромъ наукъ Оріельской коллегіи въ Оксфорд’.

‘Я не могу теперь покупать книгъ для замка’, замтилъ онъ, ‘но посовтую выписать ‘путеводителя’ для библіотеки сосдняго города, гд я абонерованъ’.

‘А вотъ и кюре идетъ, положить конецъ нашимъ преніямъ’, продолжалъ онъ. ‘А тамъ, я вижу, ла-Жнесъ крадется, около стараго портика, на террассу звонить къ обду — вещь совершенно лишняя, когда за столъ садятся только трое. Но, что вы хотите, отсутствіе этой церемоніи могло бы сильно огорчить бднаго старика. Не смотрите на него теперь, онъ желаетъ исполнять инкогнито должности низшаго департамента, и сію минуту явится къ намъ во всемъ блеск, въ качеств мажордома’.

Между тмъ, мы приблизились къ восточной оконечности замка, единственной, уцлвшей его части, въ которой еще можно было жить.

‘Черная банда’, началъ маркизъ, ‘грабившая замокъ ради свинца, строеваго лса и другихъ матеріаловъ, неумышленно оказала мн большую услугу, разрушивъ часть его, онъ сдлался теперь гораздо уютне и боле соотвтствуетъ ограниченнымъ средствамъ своего владльца. Гусеница на одномъ листк можетъ свить себ куколку и какое ей дло до того, что весь остальной кустъ обглоданъ пресмыкающимися’.

Говоря такимъ образомъ, мы приблизились къ двери, у которой почтительно дожидался насъ старый слуга.

Лице его, изборожденное глубокими морщинами, готово было отвчать улыбкой на каждое ласковое слово господина и выказывало при этомъ рядъ блыхъ зубовъ, совершенно твердыхъ, не смотря на лта и страданія. Чистые шелковые чулки, пожелтвшіе отъ частаго мытья, косичка, перевязанная бантомъ, жидкіе сдые локоны по обимъ сторонамъ худощаваго лица, перловаго цвта кафтанъ, безъ воротника, солитеръ, жабо, манжеты на рукахъ и треуголка — все говорило, что старикъ считалъ присутствіе гостя въ замк событіемъ необычайнымъ и желалъ, съ своей стороны, встртить его со всею подобающей пышностью и великолпіемъ.

Взглянувъ на этого врнаго, хотя весьма страннаго спутника своего господина, который, безъ сомннія, съ платьемъ касты наслдовалъ и вс ея предразсудки, я не могъ не признать въ душ, подмченнаго маркизомъ сходства между нимъ и моимъ Калебомъ, врнымъ слугою мастэра Рэвенсвуда. Но французъ на все гораздъ. Ему легче, удобне принаровиться къ различнымъ должностямъ и онъ съуметъ выполнить ихъ лучше нашего неповоротливаго, невозмутимаго шотландца. Превосходя Калеба, если не усердіемъ, то ловкостью, ла-Жнесъ, казалось, помножался по мр необходимости и выполнялъ вс свои разнообразныя обязанности съ такой быстротой и точностью, что не было никакой надобности въ другой прислуг.

Обдъ былъ очень хорошъ. Не смотря на названіе, употребляемое англичанами въ насмшку, постный супъ былъ чрезвычайно вкусенъ, а мателотъ изъ щуки и угрей, не смотря на мое шотландское происхожденіе, совершенно примирилъ меня съ послдними. Приготовленный для еретика кусокъ мяса былъ какъ нельзя боле соченъ и нженъ. За нимъ слдовалъ potage, потомъ одно или два одинаково вкусныхъ кушанья. Наконецъ явилось блюдо, которое старый matre d’htel считалъ внцомъ своего поварскаго искусства. Онъ самодовольно улыбался, ставя его на столъ и посматривалъ на меня, какъ бы наслаждаясь моимъ удивленіемъ. То была огромная тарелка шпината, который былъ не просто наложенъ, какъ обыкновенно длаютъ наши непросвщенные повара по ту сторону канала, но представлялъ повышенія и пониженія въ вид холмовъ и долинъ. Тутъ мчался олень, за нимъ гналась свора собакъ и скакали всадники съ ножами, рогами и поднятыми бичами въ рукахъ. Собаки, олень и охотники были весьма искусно вырзаны изъ поджареннаго хлба. Наслаждаясь похвалами, которыми я, разумется, щедро осыпалъ его, добрый старикъ сознался, что chef d’oeuvre этотъ стоилъ ему двухъ дней работы. Но, воздавая честь кому слдуетъ, онъ прибавилъ, что блестящая идея эта не вполн принадлежала ему, что Monsieur самъ былъ такъ добръ и далъ ему нсколько полезныхъ совтовъ. Monsieur согласился даже помочь ему при выполненіи нкоторыхъ главныхъ фигуръ. При этомъ объясненіи, которое онъ желалъ бы скрыть, маркизъ слегка покраснлъ, по признался однако, что хотлъ удивить меня сценою изъ нашей народной поэмы Миледи Лакъ. Я отвчалъ ему, что эта блистательная группа скорй напоминаетъ охоту временъ Людовика XIV, чмъ скромный дворъ шотландскаго короля, и что самая мстность боле похожа на Фонтенебло, чмъ на дикіе утесы Каллендера. Въ отвтъ на этотъ комплиментъ, маркизъ любезно поклонился и сознался, что воображеніе его дйствительно было увлечено воспоминаніемъ минувшаго блеска стараго французскаго двора. Затмъ разговоръ перешелъ, мало по малу, къ другимъ предметамъ.

Не мене изысканный дессертъ состоялъ изъ сыра, плодовъ, салада, оливокъ, свжихъ орховъ и превосходнаго благо вина. Все, въ своемъ род, было неподражаемо и добрый маркизъ искренно радовался, видя, что гость его отдаетъ всему должную честь. ‘Конечно’, началъ онъ, ‘хоть это и глупая слабость, а все же я радъ, очень радъ, что имю еще средства предложить иностранцу гостепріимство, доставляющее ему, по видимому, удовольствіе. Напрасно говорятъ, будто мы, pauvres revenants, изъ гордости ведемъ уединенную жизнь и избгаемъ обязанностей гостепріимства. Правда, многіе изъ насъ бродятъ по заламъ своихъ отцевъ, скоре, какъ тни прежнихъ владльцевъ, чмъ какъ живые люди, вступившіе въ свои законные права. Но, избгая общества иностранцевъ, мы не столько щадимъ наши собственныя, сколько ихъ чувства. У насъ думаютъ, что ваша богатая нація особенно привязана къ роскоши и хорошему столу, что она любитъ удобства и всевозможныя удовольствія. А настоящія средства наши такъ незначительны, что мы поневол должны воздержаться отъ всякихъ издержекъ. А кому же охота предлагать все, что у него есть лучшаго, зная, что это лучшее не доставитъ удовольствія. Но такъ какъ многіе путешественники печатаютъ свои путевыя замтки, то я долженъ васъ предупредить, что monsieur le marquis вовсе не будетъ доволенъ, если скромный обдъ, которымъ онъ угощалъ англійскаго лорда, попадетъ въ лтописи’.

Я перебилъ его, замтивъ, что если вздумаю когда нибудь напечатать разсказъ объ его угощеніи, то не иначе, какъ съ цлью сохранить воспоминаніе о самомъ вкусномъ обд, который мн когда либо случалось сть. Онъ поклонился, говоря, что или вкусъ мой много отличается отъ вкуса моихъ соотечественниковъ, или свднія, которыя здсь имютъ объ англичанахъ слишкомъ преувеличены. Но во всякомъ случа онъ благодаренъ мн за то, что я помогъ ему узнать настоящую цну его оставшихся владній.

‘Какъ и везд’, сказалъ онъ, ‘полезное пережило, у насъ въ Голь, все пышное и роскошное. Гротты и статуи, оранжереи съ рдкими экзотическими растеніями, храмы и башни, все давно исчезло, а виноградникъ, огородъ и прудъ существуютъ до сихъ поръ. Я очень доволенъ, что они доставили все необходимое для обда, который даже британецъ нашелъ сноснымъ. Я надюсь, что оставаясь здсь въ нашемъ сосдств, вы убдите меня въ искренности вашихъ словъ, пользуясь гостепріимствомъ Голь какъ только вамъ позволятъ боле пріятныя приглашенія’.

Я охотно общалъ часто пользоваться этимъ предложеніемъ, которое было сдлано такъ обязательно, что гость казался лицемъ, оказывающимъ одолженіе.

Разговоръ перешелъ къ исторіи замка и его окрестностей, которую маркизъ зналъ въ совершенств, хотя вообще не былъ ни великимъ антикваріемъ, ни глубокомысленнымъ историкомъ. За то кюре былъ тмъ и другимъ, а сверхъ того предупредителенъ, любезенъ и сообщителенъ. Послднее качество составляетъ, какъ я замтилъ, отличительную черту католическихъ священниковъ, какова бы не была степень ихъ образованія. Отъ него узналъ я, что въ замк Голь, до сихъ поръ, существуютъ остатки славной библіотеки. Маркизъ пожалъ при этомъ плечами, посмотрлъ въ одну сторону, потомъ въ другую, и выказалъ признаки того же мелочнаго замшательства, которое не могъ подавить въ ту минуту, когда ла-Жнесъ проболтался о его распоряженіяхъ по кухонной части. ‘Я охотно бы показалъ книги, но он въ такомъ безпорядк, томы такъ разрознены, что мн право совстно’, замтилъ онъ.

‘Извините, господинъ маркизъ’, возразилъ кюре, ‘вы тогда позволили извстному англійскому библіофилу, доктору Диббинъ, пересмотрть ваши драгоцнные остатки и помните, съ какой похвалой онъ отзывался о нихъ’.

‘Но что же мн было длать, другъ мой’? сказалъ маркизъ. ‘Любезный докторъ услыхалъ, гд-то, преувеличенный разсказъ объ остаткахъ прежней библіотеки, поселился тамъ внизу, въ гостинниц, ршившись или побдить, или умереть подъ стнами. Я слышалъ даже, что онъ справлялся о высот башни, желая запастись лстницами. Какъ же я могъ допустить почтеннаго служителя алтаря, хотя и чуждой мн церкви, до такого отчаяннаго поступка? Послдствія легли бы на мою совсть’.

‘Но вы знаете также, господинъ маркизъ’, продолжалъ кюре, ‘что докторъ Диббинъ очень жаллъ объ раззореніи библіотеки. Онъ признался даже, что желалъ бы, въ этомъ случа, имть власть нашей церкви, чтобы поразить виновниковъ проклятіемъ’.

‘Я полагаю’, замтилъ нашъ хозяинъ, ‘что негодованіе его было соразмрно разочарованію’.

‘Вовсе нтъ’, перебилъ кюре, ‘потому что онъ съ восторгомъ говорилъ о достоинств уцлвшихъ книгъ. Я увренъ, что только ваша неотступная просьба помшала замку Голь занять, по крайней мр двадцать страницъ въ томъ превосходномъ сочиненіи, экземпляръ котораго докторъ прислалъ намъ. Сочиненіе это будетъ, разумется, служить прочнымъ памятникомъ его учености и трудолюбія’.

‘Докторъ Диббинъ чрезвычайно любезенъ’, отвчалъ маркизъ. ‘И когда мы выпьемъ нашъ кофе (а вотъ и онъ), мы отправимся въ башню. Милордъ не отказался отъ моего обда и, я надюсь, извинитъ безпорядокъ библіотеки. Я, съ своей стороны, буду чрезвычайно доволенъ, если тамъ что нибудь доставитъ ему хоть малйшее удовольствіе. А вы, любезный другъ мой’, продолжалъ онъ, обращаясь къ кюре, ‘вы имете полное право на эти книги: безъ вашего вмшательства он никогда не вернулись бы къ своему хозяину’.

Послдняя любезность была очевидно вынуждена неотвязчивостію кюре. Желаніе скрыть всю мру своего раззоренія и своихъ потерь, постоянно боролось въ маркиз съ его предупредительностію. Но я не чувствовалъ въ себ достаточно самоотверженія, чтобы добровольно отказаться отъ случая взглянуть на эту рдкую коллекцію, внушившую нашему любезному библіофилу отчаянное намреніе покончить дло приступомъ. Я не могъ не принять предложеніе хозяина, хотя, по законамъ строгой вжливости, мн и слдовало, можетъ быть, отказаться. Между тмъ ла-Жнесъ подалъ кофе, (какой можно пить только на материк) на большомъ поднос, покрытомъ блой салфеткой за тмъ, вроятно, чтобы можно было принять его за серебряный. За то маленькій подносъ, на которомъ подавался chasse-caff&egrave, изъ Мартиники, былъ дйствительно серебряный. По окончаніи обда маркизъ повелъ меня, черезъ потаенную лстницу, въ очень большую, хорошо расположенную залу, имвшую около ста футовъ длины. Зала эта была такъ опустошена и разрушена, что я невольно опустилъ глаза въ землю, опасаясь, чтобы хозяину не вздумалось извиниться по поводу запятнанныхъ картинъ, разорванныхъ обоевъ и, что еще хуже, выбитыхъ втромъ стеколъ.

‘Намъ удалось устроить маленькую башню нсколько удобне’ говорилъ маркизъ, быстро проходя по этой опустошенной комнат. ‘Здсь’, продолжалъ онъ, ‘во время оно находилась картинная галлерея, а въ маленькомъ кабинет, гд теперь библіотека, хранилось нсколько миніатюрныхъ рисунковъ, которые можно было разсматривать только вблизи’. Говоря это, онъ приподнялъ часть обоевъ и мы вошли въ упомянутый кабинетъ.

Комната эта была осьмиугольная, какъ и самая башня, внутренность которой она занимала. Четыре ршетчатыхъ окна выходили на четыре противуположныя стороны, и отовсюду открывался прекрасный видъ на окрестную страну, по которой извивалась величественная Луара. Сквозь расписныя стекла двухъ оконъ, врывались въ комнату лучи заходящаго солнца и обливали нестерпимымъ для глазъ блескомъ, множество, украшавшихъ стекла, рыцарскихъ и религіозныхъ изображеній. За то удобне было разсмотрть два другія окна, отъ которыхъ солнце уже отошло. Стекла въ рамахъ, какъ я посл узналъ, принадлежали поруганной и опустошенной капелл замка. Маркизъ, съ удовольствіемъ, въ продолженіи цлыхъ мсяцевъ, занимался этимъ rifaciamento, съ помощію кюре и, на все способнаго, ла-Жнесъ. Они только составили, чрезвычайно мелкіе въ нкоторыхъ мстахъ, обломки, но стекла вышли, тмъ не мене, чрезвычайно красивы, разумется издали и не для глазъ антикварія. Стны комнаты, не занятыя окнами были, за исключеніемъ небольшаго пространства, гд находилась маленькая дверь, уставлены шкапами и полками изъ орховаго дерева, украшеннаго замчательной рзьбой. Отъ времени, орховое дерево потемнло и приняло цвтъ почти сплаго каштана, а пострадавшія отъ насилія и разрушенія мста были подновлены и подправлены простымъ сосновымъ. Здсь хранились обломки или, врне, драгоцнные останки нкогда роскошной библіотеки. Отецъ маркиза былъ человкъ образованный, а ддъ его славился своими познаніями даже при двор Людовика XIV, гд литература была вообще въ мод. Эти владльцы, располагавшіе огромными суммами, на щадили ничего для удовлетворенія своихъ склонностей и сдлали такія прибавленія къ старинной готической библіотек, перешедшей къ нимъ отъ отцевъ, что коллекція Голь стала одной изъ первыхъ во Франціи. Она была совершенно опустошена вслдствіе безразсудной попытки настоящаго маркиза защищать, въ 1790 году, свой замокъ отъ напора революціонной толпы. Къ счастію, кюре — кротость, умренность и евангельскія добродтели котораго пріобрли ему расположеніе окрестныхъ поселянъ — усплъ скупить нкоторыя изъ этихъ книгъ. За ничтожную сумму нсколькихъ су, а иногда просто за стаканъ водки, удавалось ему пріобртать стоившіе огромныхъ денегъ томы, которые разбойники, грабившіе замокъ, унесли на-зло, не имя въ нихъ никакой надобности.

Кюре, скупилъ такимъ образомъ столько книгъ, сколько ему позволяли его небольшія средства и самъ хлопотало, о томъ, чтобы возвратить ихъ въ маленькую башню, гд мы ихъ нашли. Очень естественно, стало быть, что онъ гордился этой коллекціей и съ удовольствіемъ показывалъ ее постителямъ заика.

Несмотря на ветхость книгъ, ихъ разрозненность и другія недостатки, которые любитель непремнно встрчаетъ во всякой заброшенной библіотек, въ Голь находилось, однако, множество предметовъ, способныхъ, какъ говоритъ Кэйезъ, ‘восхитить и поразить библіофила’, тамъ можно было встртить, какъ говоритъ докторъ Феррье,

‘Томикъ маленькій и рдкій, съ почернвшей позолотой’.

Тутъ были рдкіе, богато раскрашенные требники, рукописи 1380 и 1320 годовъ и даже боле, древнія произведенія, напечатанныя готическими буквами въ пятнадцатомъ и шестнадцатомъ столтіяхъ.

Но я со временемъ опишу все это гораздо подробне, если получу на то разршеніе господина маркиза.

Теперь же скажу только, что, довольный днемъ, проведеннымъ въ Голь, я часто повторялъ свои посщенія, и что ключъ отъ осьмиугольной башенки былъ въ полномъ моемъ распоряженіи. Посщая ее, я сильно полюбилъ одну часть французской исторіи, которой никогда достаточно не занимался, не смотря на ея общеевропейское значеніе и на талантъ ея неподражаемаго историка. Въ тоже время, желая доставить удовольствіе любезному хозяину, я иногда разсматривалъ, къ счастью уцлвшіе, семейные мемуары. Они заключали въ себ много весьма любопытныхъ подробностей относительно родства съ Шотландіею, которое съ самаго начала расположило ко мн маркиза де-Голь.

——

Я много размышляло, надъ этими предметами, more meo, до своего возвращенія въ Британію къ ростбифу и каменному углю, что свершилось около того времени, какъ мн удалось привести въ порядокъ эти галльскія воспоминанія, Размышленія мои приняли наконецъ форму, съ которой читатель, если это предисловіе не слишкомъ напугало его, можетъ сейчасъ же познакомиться, а благосклонный пріемъ этого сочиненія заставитъ меня совершенно примириться съ моимъ кратковременнымъ отсутствіемъ.

КВЕНТИНЪ ДОРВАРДЪ.

ГЛАВА I.
КОНТРАСТЪ.

Взгляни сюда, за эти дв картины!
То врное изображеніе двухъ братьевъ.
Гамлетъ.

Вторая половина пятнадцатаго столтія приготовила мало по малу ходъ событій, возвысившихъ Францію на степень грознаго могущества, которое сдлало ее предметомъ зависти всхъ европейскихъ народовъ. До этого времени, она за самое существованіе свое должна была бороться съ Англіею, владвшей ея лучшими провинціями и только усилія короли и храбрость жителей могли спасти отъ чужеземнаго ига остальныя. Но не одна эта опасность грозила Франціи: князья — владльцы большихъ коронныхъ леновъ и въ особенности герцоги бургундскій и бретанскій, начали слишкомъ легко смотрть на свои ленныя обязательства и, не колеблясь, готовы были при всякомъ малйшемъ повод поднять оружіе противъ короля французскаго, своего леннаго государя. Въ мирное время они полновластно управляли своими провинціями, а бургундскій домъ, присоединившій къ своему небольшому владнію самыя богатыя и цвтущія провинціи Фландріи, не уступалъ французскому двору ни великолпіемъ, ни могуществомъ.

Каждый незначительный ленникъ короны старался, по примру сильныхъ вассаловъ, пріобрсти на столько независимости, на сколько позволяли разстояніе отъ центральной власти, величина владній и большая или меньшая неприступность замка. Эти маленькіе тираны, сбросившіе узду, налагаемую законами, совершали безнаказанно самыя дикія насилія и жестокости. Въ одномъ Оверн, по тогдашнимъ извстіямъ, насчитывалось до трехъ сотъ такихъ независимыхъ дворянъ, для которыхъ кровосмшеніе, убійства, грабежъ были дломъ весьма обыкновеннымъ.

Продолжительныя войны между Англіею и Франціею породили въ послдней, кром этихъ бдствій, еще другое, не мене сильное зло. Многочисленные выходцы изъ сосднихъ земель собирались тамъ толпами, образовали шайки и выбирали себ предводителей изъ самыхъ отважныхъ и счастливыхъ искателей приключеній. Эти продажные воины обыкновенно предлагали свои услуги тому, кто дороже платилъ, и, не находя такой наемной работы, они воевали на свой собственный счетъ. Осаждали замки и башни, которые потомъ служили имъ убжищемъ, набирали плнниковъ, требовали за нихъ выкупа, облагали податями уединенныя деревни съ прилегавшими къ нимъ землями, и вообще грабежами своими вполн оправдывали данный имъ эпитетъ tondeurs и corcheurs, т. е. рзакъ и живодеровъ.

Несмотря на вс ужасы и бдствія, вытекавшіе изъ жалкаго состоянія общественныхъ длъ, дворы князей и даже простыхъ дворянъ отличались безразсудной роскошью, подчиненные, въ подражаніе имъ, также расточали въ грубомъ великолпіи богатство свое, насиліемъ вынужденное у народа. Отношенія половъ отличались рыцарской, романтической любезностью, каторая не рдко омрачалась проявленіями самой необузданной свободы. Языкъ странствующаго рыцарства не вышелъ еще изъ употребленія, самые обряды его находили еще послдователей, хотя духъ чистой, возвышенной любви и великодушной храбрости давно пересталъ выкупать и смягчать вс его несообразности и безразсудства. Поединки и турниры, празднества и роскошные пиры, неизбжные при двор даже незначительныхъ владльцевъ, привлекали во Францію толпы искателей приключеній. Почти вс они находили тутъ возможность употребить въ дло свою необдуманную отвагу и безразсудную предпріимчивость, къ чему боле счастливыя родины ихъ не могли представить удобнаго случая. Прекрасная страна, страдавшая подъ гнетомъ всхъ этихъ бдствій, была наконецъ спасена Людовикомъ XI, который въ это время вступилъ на шаткій тронъ Французскій и, не смотря на вс пороки свои, умлъ противостоять всмъ бдствіямъ своего времени и, до нкоторой степени, сократилъ ихъ. Такъ, по сказаніямъ старыхъ медицинскихъ книгъ, различны яды могутъ служить противоядіями другъ другу.

Довольно смлый для выполненія полезныхъ политическихъ предпріятій, Людовикъ не имлъ и искры той рыцарской доблести и соединенной съ ней гордости, которая не рдко продолжаетъ биться изъ за чести, когда цль уже давно достигнута. Спокойный и скрытный, глубоко бдительный въ отношеніи своихъ личныхъ выгодъ, онъ жертвовалъ имъ и гордостью, и страстью. Онъ тщательно скрывалъ отъ приближенныхъ свои истинные чувства и намренія и часто говаривалъ, что король, не умющій притворяться, не въ состояніи управлять, а что до него, знай шапка его мысли, онъ бросилъ бы ее въ огонь. Не было человка ни прежде, ни посл, который бы такъ хорошо умлъ понимать чужіе недостатки и пользоваться ими, и въ тоже время такъ искусно взбгать всякаго неумстнаго проявленія своихъ собственныхъ. Онъ былъ до того жестокъ и мстителенъ, что находилъ удовольствіе въ многочисленныхъ казняхъ. Никогда не проявлялось въ немъ чувство милосердія, которое побудило бы его пощадить тамъ, гд онъ могъ безнаказанно уничтожить, но за то не было силы, которая подвинула бы его на слишкомъ поспшное, преждевременное мщеніе. Онъ только тогда бросался на свою добычу, когда она не могла боле ускользнуть и такъ скрывалъ свои дйствія, что только успхъ показывалъ людямъ настоящую цль ихъ.

Скупой по природ, Людовикъ умлъ прикинуться щедрымъ, когда нужно было привлечь на свою сторону любимца или министра какого нибудь враждебнаго государя, чтобы отклонить грозящее нападеніе или разстроить опасный союзъ. Онъ любилъ веселую, разгульную жизнь, но даже самыя сильныя страсти его — охота и женщины никогда не отвлекали его отъ занятія общественными длами и отъ управленія государствомъ. Онъ глубоко зналъ людей и пріобрлъ знаніе это личнымъ участіемъ во всхъ сферахъ частной жизни. Высокомрный по природ, онъ однако пренебрегалъ произвольнымъ раздленіемъ общества, что считалось въ то время страшнымъ нарушеніемъ обычаевъ. Онъ часто поручалъ важныя обязанности людямъ, которыхъ выбиралъ изъ самаго низкаго класса и очень рдко ошибался въ ихъ качествахъ. Но человческая природа рдко бываетъ однообразна, и въ характер этого хитраго и искуснаго государя было много противорчій. Человкъ въ высшей степени коварный и скрытный, онъ иногда слишкомъ опрометчиво полагался на честность и прямодушіе людей. Эти ошибки Людовика вытекали, по видимому, изъ его черезъ чуръ утонченной политической системы, побуждавшей его иногда принимать видъ полнаго, неограниченнаго доврія въ отношеніи людей, которыхъ намревался обмануть, тогда какъ вообще, во всхъ своихъ дйствіяхъ, онъ былъ недоврчивъ и подозрителенъ, какъ никто изъ тирановъ. Для полноты картины слдуетъ упомянуть еще о двухъ замчательныхъ чертахъ этого человка, которому удалось, посредствомъ хитрости и ловкости, возвыситься между воинственными и безпокойными государями того времени на степень укротителя дикихъ зврей. То осторожностью и умньемъ, то во-время брошеннымъ кускомъ, то наконецъ строгостью и ударами, укротилъ онъ мало по малу этихъ дикихъ, но сильныхъ животныхъ, которыя иначе разорвали бы его на части. Первая характеристическая черта Людовика была — крайнее суевріе, которое овладваетъ часто людьми, отвергающими внушенія религіи. Онъ никогда не отступалъ отъ своихъ макіавелевскихъ ухищреній, а старался, хотя и безуспшно, заглушать упреки совсти исполненіемъ суеврныхъ обрядовъ, строгимъ покаяніемъ и щедрыми дарами духовенству. Вторая черта, встрчающаяся иногда въ странномъ соединеніи съ первой, заключалась въ склонности къ грязнымъ удовольствіямъ и тайному разврату. Самый умный, или, по крайней мр, самый хитрый государь своего времени, онъ любилъ однако частную жизнь, остроумный по природ, онъ наслаждался въ разговор острыми шутками и быстрыми возраженіями, чего нельзя было ожидать, судя по другимъ чертамъ его характера. Трудно понять, какъ могъ онъ, при своей обычной осторожности и подозрительности, такъ смло пускаться въ тайныя интриги и забавныя приключенія. Расположеніе его къ этому тайному волокитству было такъ сильно, что подало поводъ ко множеству соблазнительныхъ анекдотовъ, давно изданныхъ и хорошо знакомыхъ любителямъ, въ глазахъ которыхъ (а изданіе только и годится для ихъ глазъ) настоящее изданіе, считается самымъ драгоцннымъ {Первое изданіе очень уважается знатоками, если хорошо сохранилось, и носитъ названіе: ‘Les Cent Nouvelles Nouvelles, contenant Cent Histoires Nouveaux, qui sont moult plaisans raconter en toutes bonnes compagnies par mani&egrave,re de joyeuxetc’. Paris, Antoine Vcrard. Sans date d’anne d’impression, in folio gotique. Смотри Де Нюръ.}. Сильный и осторожный, хотя далеко не привлекательный, характеръ Людовика послужилъ, въ рукахъ все направалющей къ своимъ цлямъ судьбы, средствомъ къ возвращенію великой Французской націи всхъ выгодъ государственнаго устройства, которыя она почти совершенно утратила во время его вступленія на престолъ. При жизни своего отца, Людовикъ усплъ выказать боле недостатковъ, чмъ достоинствъ. Первую жену его, Маргариту шотландскую, ввели въ гробъ клеветы придворныхъ ея мужа, безъ вдома котораго никто не осмлился бы оскорбить словомъ эту добрую и несчастную государыню. Людовикъ былъ неблагодарнымъ и безпокойнымъ сыномъ: одинъ разъ составилъ заговоръ съ цлію схватить своего отца, въ другой, пошелъ противъ него открытой войной. За первое преступленіе онъ былъ удаленъ въ свои владнія въ Дофинэ, которыми управлялъ съ большимъ искусствомъ, за второе же, былъ совсмъ изгналъ изъ Франціи и принужденъ просить убжища, почти милостыни, у герцога бургундскаго и сына его. Здсь онъ нашелъ гостепріимство, пользовался имъ до смерти своего отца, въ 1461 году, и равнодушно отплатилъ за него впослдствіи.

При самомъ начал своего царствованія, Людовикъ XI былъ почти уничтоженъ сильной лигой, которую составили противъ него могущественные вассалы Франціи и во глав ихъ герцогъ бургундскій, или врне, сынъ его, графъ де-Шароле. Предводители лиги собрали сильное войско, осадили Парижъ, дали подъ стнами его сраженіе, сомнительный исходъ котораго поставилъ Французскую монархію на край погибели. Но, какъ часто бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, самый опытный и искусный предводитель воспользовался здсь если не воинской славой, то настоящими плодами дла. Людовикъ, выказавшій въ битв при Монтлери замчательную личную храбрость, усплъ, благодаря своей осторожности, воспользоваться ея нершительнымъ исходомъ, какъ своей побдой. Онъ выждалъ удобное время, успвъ искусно посять между предводителями союза несогласія и раздоры, такъ что лига ‘общественнаго блага’ какъ ее называли, но въ сущности составленная съ цлію уничтожить Французскую монархію, оставивъ за ней только кажущееся существованіе, разстроилась и никогда боле не возникала въ такихъ значительныхъ размрахъ. Успокоенный со стороны Англіи, которую потрясали войны ‘алой и блой розы’, онъ посвятилъ нсколько лтъ внутреннему устройству своего государства, стараясь какъ искусный, но суровый медикъ, залечить многочиckенныя раны этого политическаго тла, или, скоре, то кроткими мрами, то огнемъ и мечемъ, остановить распространеніе опасной язвы. Не имя возможности совершенно прекратить разбои вооруженныхъ шаекъ и безнаказанное своеволіе дворянства, онъ старался, по крайней мр, ограничить ихъ, пріобртая, постоянной бдительностью, все боле и боле власти, онъ въ тоже время уменьшалъ силы своихъ противниковъ. Тмъ не мене, его все таки мучили сомннія и окружали опасности. Члены лиги ‘общественнаго блага’, раздленные несогласіемъ, все еще существовали и, какъ раздавленный змй, могли снова соединиться и сдлаться по прежнему опасными. Но для Людовика опасне было могущество герцога бургундскаго, одного изъ самыхъ сильныхъ государей того времени, значеніе котораго нисколько не уменьшалось мнимой зависимостью его герцогства отъ французской короны.

Карлъ Смлый или, лучше сказать, Отважный, потому что самая храбрость его носила отпечатокъ поспшности и безразсудства, горлъ нетерпніемъ превратить свою герцогскую корону Бургундіи въ независимый королевскій внецъ. Характеръ этого герцога составлялъ рзкую противоположность съ характеромъ короля.

Спокойный, разсудительный и хитрый, Людовикъ не преслдовалъ отчаянныхъ и не покидалъ могущихъ удасться, хотя бы и отдаленныхъ предпріятій. Герцогъ отличался совершенно иными свойствами. Онъ бросался въ опасности, потому что любилъ ихъ и презиралъ затрудненія. Людовикъ никогда не жертвовалъ страстямъ своими выгодами, Карлъ, на оборотъ, никогда не жертвовалъ выгод страстью или даже капризомъ. Герцогъ и король взаимно ненавидли и презирали другъ друга, не смотря на свое близкое родство и на помощь, которую отецъ Карла и онъ самъ оказывали Людовику во время его изгнанія. Герцогъ бургундскій презиралъ осторожную политику короля, приписывая робости характера его привычку вести переговоры, заключать союзы и вообще добиваться своихъ цлей окольными путями, тогда какъ самъ Карлъ обыкновенно пытался достигать ихъ вооруженною рукой. Неблагодарность Людовика за прежнее расположеніе, и вс личныя клеветы и оскорбленія, которыми, при жизни стараго герцога, посланники короля осыпали Карла, безъ сомннія имли также большое вліяніе на чувства послдняго. Непріязнь эта усилилась и превратилась въ открытую ненависть вслдствіе тайнаго содйствія, постоянно оказываемаго Людовикомъ недовольнымъ гражданамъ Гента, Люттиха и прочихъ большихъ городовъ Фландріи. Эти безпокойные города, привязанные къ своимъ привилегіямъ и гордые своимъ богатствомъ, часто возмущались противъ герцоговъ бургундскихъ, своихъ ленныхъ государей и всегда находили тайную помощь при двор Людовика, который пользовался каждымъ удобнымъ случаемъ поселять неудовольствіе въ провинціяхъ своего слишкомъ могущественнаго вассала.— Людовикъ платилъ герцогу такой же ненавистью и такимъ же презрніемъ, хотя глубже скрывалъ свои чувства. Глубоко проницательный, онъ не могъ не презирать упрямой настойчивости Карла, который никогда не отступался отъ своихъ намреній, какъ бы ни были опасны и вредны ихъ послдствія, и его безразсудной отваги, увлекавшей его въ дло, не смотря на могущія встртиться затрудненія. Но Людовикъ не столько презиралъ, сколько ненавидлъ Карла. Ненависть и злоба его становились тмъ сильне, чмъ сильне былъ страхъ, внушаемый ему герцогомъ. Онъ очень хорошо понималъ, что нападеніе дикаго быка, съ которымъ онъ обыкновенно сравнивалъ Карла, не мене опасно и тогда, когда онъ бросается съ закрытыми глазами.

Не одно богатство бургундскихъ провинцій и многочисленность ихъ воинственныхъ, привыкшихъ къ дисциплин жителей, страшило короля французскаго, а также и личныя качества самого герцога. Храбрость его, которую онъ доводилъ до безразсудства, расточительный образъ жизни, роскошь двора и свиты, въ чемъ выказывалось наслдственное великолпіе бургундскаго дома, самая наружность Карла — все привлекало къ нему пылкихъ людей того времени, характеры которыхъ соотвтствовали его собственному. Людовикъ ясно понималъ, на что были способны толпы такихъ ршительныхъ удальцевъ, подъ предводительствомъ человка, столь же неукротимаго, какъ и они сами.

Но было еще одно обстоятельство, увеличившее его непріязнь къ сильному вассалу. Онъ былъ нкогда обязанъ Карлу и, не думая никогда платbть за оказанныя услуги, долженъ былъ постоянно щадить своего врага, переносить взрывы кипучей дерзости, оскорбительной для королевскаго достоинства и, не смотря на это, все таки обходиться съ нимъ не иначе, какъ съ своимъ ‘любезнымъ братомъ бургундскимъ’.

Настоящій разсказъ начинается около 1468 года, когда несогласія ихъ были въ полномъ разгар, хотя, что часто случалось, и было заключено временное перемиріе. Званіе и положеніе перваго выведеннаго мною дйствующаго лица покажутся, можетъ быть, читателямъ слишкомъ незначительными, а все выше сказанное объ относительномъ положеніи двухъ государей — неумстнымъ, но я попрошу читателя замтить, что страсти, вражда и миръ сильныхъ міра сего отражаются на всемъ окружающемъ. Въ слдующихъ главахъ разсказа мы увидимъ, что все сказанное было необходимо для уясненія всхъ событій въ жизни нашего героя.

ГЛАВА II.
ПУТЕШЕСТВЕННИКЪ.

Міръ для меня раковина и я открою ее мечемъ.
Пистоль.

Въ одно прекрасное лтнее утро, когда ранніе лучи солнца только освщали, но еще не жгли землю, а роса освжала воздухъ, наполняя его ароматомъ, — молодой человкъ, направляющійся съ свера на востокъ, приближался къ берегу небольшой рчки, или, скорй, широкаго ручья, впадавшаго въ Шеръ, близь королевскаго замка Плесси-лэ-Туръ, темныя многочисленныя башни котораго возвышались надъ окружающимъ ихъ обширнымъ лсомъ. Лсъ этотъ, заключавшій въ себ королевскій паркъ, обильный дичью, былъ обнесенъ изгородью, носившей средневковое латинское названіе Plexitium, отъ котораго многія французскія деревни получили названіе Плесси. Но замокъ и деревня, о которыхъ мы здсь говоримъ, назывались въ отличіе отъ прочихъ — Плесси-лэ-Туръ и находились въ двухъ миляхъ къ югу отъ Тура, главнаго города древней Турени, богатыя равнины которой справедливо считались садомъ Франціи.

Молодой человкъ подходилъ къ ручью, не замчая двухъ незнакомцевъ, стоявшихъ на противоположной сторон его. Занятые своимъ разговоромъ, они однако не выпускали путника изъ виду, слдя за всми его движеніями, что имъ было легко при возвышенности берега, на которомъ оyи находились. Юнош было около 19 или 20 лтъ. Лице и вообще вся наружность, тотчасъ располагавшія въ его пользу, ясно говорили однако, что онъ иностранецъ. Срый, короткій плащъ и штаны были скорй фламандскаго, чмъ французскаго покроя, а красивый голубой токъ, украшенный вткой остролистника и орлинымъ перомъ, напоминалъ шотландскій костюмъ.

Платье его было опрятно и надто съ ловкостью сознающаго свою привлекательность молодаго человка. За плечами у него была сумка, заключавшая по видимому необходимыя дорожныя принадлежности, на лвой рук соколиная перчатка, хотя при немъ и не было птицы, а въ правой — большая охотничья палка. Шитый, перекинутый черезъ плечо шарфъ, поддерживалъ маленькую сумку изъ краснаго бархата, въ какихъ знатные соколиные охотники того времени, обыкновенно держали кормъ для своихъ птицъ и разныя другія принадлежности этой любимой охоты. На другомъ ремн, перескавшемъ первый, вислъ небольшой охотничій ножъ или couteau de chasse. Вмсто обыкновенныхъ тогдашнихъ сапогъ, на немъ были маленькіе сапожки изъ полувыдланной оленьей кожи.

Путникъ былъ высокъ и хорошо сложенъ, хотя члены его и не достигли еще свjего полнаго развитія, а легкость походки доказывала, что путешествіе пшкомъ было для него скорй удовольствіемъ, чмъ трудомъ. Легкій загаръ, покрывавшій его блое лицо, былъ, казалось, вызванъ яркими лучами боле южнаго солнца, а можетъ быть и постояннымъ дйствіемъ воздуха въ родной стран.

Несовсмъ правильныя черты лица были однако выразительны и пріятны, веселая беззаботность полной силъ молодости рождала полу-улыбку, которая по временамъ выказывала два ряда правильныхъ, какъ слоновая кость блыхъ, зубовъ. Взглядъ ясныхъ голубыхъ глазъ его мнялся при встрч съ каждымъ новымъ предметомъ, выражая то довольство, то безпечность, то смлость.

На привтствія немногочисленныхъ, встрчавшихся ему въ то опасное время путниковъ, онъ отвчалъ сообразно званію каждаго изъ нихъ. Вооруженный бродяга, полу-солдатъ, полу-разбойникъ измрялъ юношу съ головы до ногъ, какъ бы взвшивая вс шансы добычи и отчаяннаго сопротивленія и, читая въ безстрашномъ взор путника неминуемые признаки послдняго, оставлялъ свое коварное намреніе и угрюмо говорилъ: ‘здорово, товарищъ’, на что шотландецъ отвчалъ ему не мене воинственнымъ, хотя и не столь суровымъ тономъ. И пилигримъ, и нищенствующій монахъ отвчали отеческимъ благословеніемъ на почтительное привтствіе юноши, а обмнявшаяся съ нимъ, при встрч, улыбкой и привтливымъ словомъ черноглазая поселянка долго еще смотрла ему вслдъ. Вообще веселый видъ, красивая наружность, безстрашіе и живость, отражавшіяся во всхъ его чертахъ, придавали юнош много привлекательности и невольно останавливали на немъ вниманіе. Онъ, казалось, вступалъ въ жизнь безъ всякихъ опасеній, не имя для борьбы съ препятствіями иныхъ средствъ, кром бойкаго ума, и природной смлости. Такіе характеры внушаютъ обыкновенно симпатію молодежи и возбуждаютъ теплое участіе въ людяхъ пожилыхъ и опытныхъ. Оба незнакомца, бродившіе на противоположномъ берегу рки, отдлявшей отъ нихъ молодаго человка, давно ужъ слдили за нимъ и когда, съ легкостью идущей на водопой лани, онъ началъ спускаться по крутому обрывистому берегу, младшій изъ нихъ сказалъ старшему: — это онъ, это цыганъ, вода поднялась и онъ погибъ, если пустится въ бродъ.

— Пускай его попробуетъ, куманекъ, отвчалъ старшій, — это, можетъ быть, сохранитъ веревку и докажетъ, что пословица вздоръ.

— Лица я не вижу, но узнаю его по голубой шапк, продолжалъ первый.— Ну, государь, онъ кричитъ, онъ спрашиваетъ глубока ли вода.

— Опытъ и опытъ въ здшнемъ мір! отвчалъ второй, — пусть попробуетъ.

Между тмъ, не получая отвта, молодой человкъ принялъ молчаніе за поощреніе и, не размышляя долго, снялъ свои сапожки и пустился въ бродъ. Тогда старшій изъ незнакомцевъ закричалъ ему, чтобъ онъ остерегался, и, обращаясь къ своему товарищу, сказалъ: — Mortdieu, куманекъ, ты опять ошибся: это не нашъ болтунъ цыганъ.

Но предостереженіе явилось слишкомъ поздно. Молодой человкъ или не слыхалъ его, или не могъ имъ уже воспользоваться, попавъ въ самую быстроту теченія. Опасность была велика: глубокая, быстрая рчка грозила бы неизбжной смертью, будь пловецъ мене ловокъ и искусенъ.

— Славный малый, клянусь святой Анной! замтилъ старшій.— Бги, куманекъ, поправь свою ошибку, помоги ему, если можешь. Онъ, вдь твоего поля ягода и не утонетъ, если пословица говоритъ правду.

Въ самомъ дл юноша быстро подвигался впередъ, сильно разская набгавшія волны и, не смотря на быстроту теченія, присталъ къ берегу почти противъ того самаго мста, отъ котораго поплылъ. Между тмъ младшій изъ незнакомцевъ спшилъ, по берегу, къ нему на помощь, а старшій медленно слдовалъ за нимъ, разсуждая самъ съ собою: ‘Я зналъ, что молодецъ не утонетъ. Клянусь честью, онъ уже на берегу и хватается за свою палку! Надо поторопиться, а то онъ поколотитъ куманька за единственное доброе дло въ своей жизни, которое онъ намревался сдлать’. Онъ имлъ полное основаніе думать, что дло приметъ такой печальный оборотъ: нашъ честный шотландецъ усплъ уже напасть на младшаго самаритянина, спшившаго къ нему на помощь.— Собака, говорилъ онъ съ досадою, — за чмъ ты не отвчалъ мн, когда я спрашивалъ, удобно-ли это мсто для переправы? Чортъ меня возьми, если я не научу васъ уважать чужеземцевъ!

Слова эти сопровождались выразительнымъ взмахомъ палки, называемымъ moulinet, потому что онъ нсколько напоминаетъ движеніе крыльевъ втряной мельницы (moulin). При вид этой угрозы, противникъ его, принадлежавшій къ разряду людей готовыхъ скорй дйствовать, чмъ говорить, схватился за свой мечъ. Но товарищъ, успвшій подойти къ этому времени, остановилъ эти непріязненныя дйствія и, обращаясь къ молодому человку, началъ въ свою очередь упрекать его въ поспшности, съ которою онъ бросился въ поднявшуюся воду и въ горячности, съ которою теперь, не разобравъ дла, нападаетъ на человка, желавшаго подать ему помощь.

Слыша такіе упреки отъ человка почтеннаго и пожилаго, молодой человкъ тотчасъ опустилъ свое оружіе и сказалъ, что ему было бы очень жаль, если онъ дйствительно былъ къ нимъ несправедливъ, но, что ему казалось, будто они не хотли во-время сказать двухъ словъ въ предостереженіе и такимъ образомъ едва не допустили его утонуть, и что этотъ поступокъ недостоинъ честныхъ людей и истинныхъ христіанъ, а тмъ боле почтенныхъ гражданъ, какими они кажутся.

— Любезный сынъ, отвчалъ старшій, — судя по выговору и цвту лица, ты иностранецъ и долженъ помнить, что намъ трудне понимать твой языкъ, чмъ теб говорить на немъ.

— Хорошо, отецъ мой, я не гонюсь за своимъ купаньемъ, отвчалъ молодой человкъ, — и охотно прощаю вамъ его, только скажите мн пожалуйста, гд бы я могъ посушиться. Это мое единственное платье и я хочу сохранить его въ приличномъ вид.

— За кого же ты насъ принимаешь, сынъ мой, продолжалъ старшій, не отвчая на вопросъ,

— Вы зажиточные мщане, конечно, или, постойте — вы, господинъ, должно быть маклеръ, или хлбный торговецъ, а товарищъ вашъ — мясникъ или скотоводъ.

— Славно угадалъ, отвчалъ старшій, улыбаясь.— Я, дйствительно занимаюсь денежными оборотами — и чмъ больше денегъ, тмъ лучше — а куманекъ немножко сродни мяснику. Ну, что касается до твоего помщенія, мы охотно поможемъ теб, только прежде скажи намъ, кто ты и куда идешь: теперь на дорогахъ много путешественникъ и конныхъ и пшихъ, а кто знаетъ, что у нихъ на ум — не всегда честь и страхъ Божій.

Молодой человкъ бросилъ на своихъ новыхъ знакомыхъ другой проницательный взглядъ, какъ, бы сомнваясь въ томъ заслуживаютъ они доврія, котораго требуютъ, или нтъ, и сдлалъ слдующее заключеніе. Старшій и самый замчательный, напоминалъ, по наружности и костюму, купца или торговца того времени. Куртка, штаны и плащъ его были одного, темнаго цвта, но такъ сильно поношены, что проницательный шотландецъ тотчасъ заключилъ, что владлецъ ихъ долженъ быть или очень богатъ, или очень бденъ, вроятне первое. Покрой его короткаго и узкаго платья считался непристойнымъ между тогдашнимъ дворянствомъ и даже высшимъ классомъ гражданъ, которые обыкновенно носили широкіе и длинные кафтаны, спускавшіеся до колнъ.

Выраженіе лица его вмст и привлекало и отталкивало. Крупныя черты, впалыя щеки и ввалившіеся глаза носили отпечатокъ проницательности и юмора, сроднаго характеру молодаго путника. Но въ тоже время, въ этихъ ввалившихся глазахъ, угрюмо смотрвшихъ изъ-подъ нависшихъ, густыхъ, черныхъ бровей, было что-то повелительное и зловщее. Можетъ быть, впечатлніе это усиливалось тнью, которую бросала на нихъ низкая, мховая, надвинутая на лобъ шапка, но врно то, что молодой человкъ никакъ не могъ согласить этого взгляда съ незначительностью всей фигуры своего новаго знакомца. Шапка его, въ особенности, поражала своей простотой. Тогда какъ вс люди, сколько нибудь значительные, обыкновенно носили на нихъ золотыя или серебряныя пряжки, его шапка была украшена самымъ простымъ оловяннымъ изображеніемъ Богородицы, въ род тхъ, какіе бдные пилигримы приносятъ изъ Лоретто.

Другой былъ плотный, приземистый человкъ, годами десятью моложе своего товарища, съ мрачнымъ лицомъ и недоброй улыбкой, которая не часто показывалась и то какъ-бы въ отвтъ на замчанія и таинственные знаки старшаго. Онъ былъ вооруженъ мечемъ и кинжаломъ, а подъ скромнымъ платьемъ его шотландецъ замтилъ легкую кольчугу изъ самыхъ тонкихъ желзныхъ колецъ. Это обстоятельство еще боле утвердило его въ томъ мнніи, что новый знакомецъ его — мясникъ, скотоводъ или вообще человкъ, занятіе котораго требуетъ частыхъ отлучекъ изъ дому, потому что въ то опасное время даже мирные граждане считали необходимымъ принимать такія предосторожности, если только обстоятельства и обязанности принуждали ихъ часто путешествовать.

Молодому человку достаточно было одного взгляда для этихъ соображеній, тогда какъ намъ понадобилось нсколько минутъ.— Я не знаю, съ кмъ имю честь говорить, сказалъ онъ, слегка кланяясь, — но, кто бы вы не были, — я шотландецъ, младшій сынъ и иду, по обычаю своихъ соотечественниковъ, во Францію или куда нибудь въ другую страну искать счастья.

— Pasques-dieu! славный обычай, отвчалъ старшій — ты смотришь молодцемъ и теб конечно посчастливится и у мущинъ и у женщинъ. Ну-ка, что ты скажешь? я купецъ, и мн нуженъ помощникъ… Впрочемъ, ты пожалуй слишкомъ благороденъ для такого низкаго занятія.

— Любезный господинъ, сказалъ молодой человкъ, — если вы говорите серьезно, въ чемъ я сомнваюсь, то я обязанъ поблагодарить васъ и я благодарю, но едва ли я гожусь для вашей службы.

— Да, я побьюсь объ закладъ, что ты лучше умешь натягивать лукъ, чмъ сводить счеты, отвтилъ старшій, — лучше владть палашомъ, чмъ перомъ, а?

— Я житель горныхъ верещагъ, а стало быть и стрлокъ, какъ говорятъ у насъ, отвчалъ молодой человкъ.— Но я, сверхъ того, былъ въ монастыр и тамъ святые отцы научили меня читать, писать и даже считать.

— Pasques-dieu! это великолпно, сказалъ купецъ.— Клянусь ембронской Богородицей, ты просто чудо изъ чудесъ!

— Потшайтесь, любезный господинъ, возразилъ юноша, которому не нравилась веселость старика, — а мн нечего стоять тутъ, отвчая на ваши разспросы, а надо идти, да обсушиться поскорй.

Купецъ засмялся еще громче. Fier comme un cossais {Гордъ, какъ шотландецъ.}, сказалъ онъ, — пословица права, Pasques-dieu! Ну довольно, молодецъ, я знаю и люблю твою родину, — самъ въ былое время торговалъ тамъ. Славные, честные бдняки, эти шотландцы, и если хочешь пойти съ нами въ деревню, то я угощу тебя, въ вознагражденье за холодную баню, завтракомъ и стаканомъ хорошаго вина.— Стой, зачмъ у тебя эта перчатка на рук? Разв ты не знаешь, tte-bleu, что на королевской земл охотиться запрещено.

— Меня ужъ и такъ хорошо проучили, отвчалъ юноша.— Негодяй лсникъ герцога бургундскаго подстрлилъ моего сокола. А я его принесъ нарочно изъ Шотландіи, надясь быть замченнымъ черезъ него, и только что спустилъ на кречета возл Нероны, какъ вдругъ этотъ мерзавецъ поддлъ его стрлой.

— Что-же ты? спросилъ купецъ.

— Поколотилъ его, отвчалъ молодой человкъ, потрясая палкой, — такъ славно, какъ только можетъ одинъ христіанинъ поколотить другаго. Я не хотлъ отвчать за его кровь.

— Знаешь-ли, замтилъ мщанинъ, — попадись ты герцогу въ руки, онъ повсилъ бы тебя на первомъ каштан.

— Еще-бы! онъ, говорятъ, такъ-же скоръ на эту работу, какъ и король французскій. Но такъ какъ дло было возл Нероны, то я тотчасъ махнулъ за границу и оттуда посмялся надъ нимъ. Не будь онъ такъ горячъ, я поступилъ бы къ нему на службу.

— Герцогъ будетъ очень жалть о потер такого героя, если война снова начнется, отвчалъ старшій, бросая украдкою взглядъ на своего товарища, на что послдній отвчалъ своей мрачной улыбкой, которая на минуту озарила его лице, какъ промчавшійся метеоръ озаряетъ иногда зимнее небо.

Молодой шотландецъ вдругъ остановился.— Что это значитъ господа? началъ онъ твердо, надвигая въ тоже время свою шапку на одну сторону, — вы, кажется, сметесь надо мной. И въ особенности вы, хотя вамъ, какъ старшему, слдовало бы быть умне, а то вдь можетъ и не поздоровиться отъ насмшекъ надо мной. Да и самый тонъ вашего разговора не нравится мн. Я могу пошутить со всякимъ, и самъ понимаю шутку, охотно выслушаю наставленіе и даже поблагодарю за него, но вовсе не желаю, чтобы со мной обходились, какъ съ ребенкомъ, когда, Богъ видитъ, я чувствую довольно силы, чтобы порядкомъ отдлать васъ обоихъ.

При этой выходк, старшій чуть не захлебнулся отъ смха, а младшій схватился за рукоятку меча. Замтивъ это движеніе, молодой человкъ, быстрымъ ударомъ по рук, заставилъ его выпустить мечъ. Обстоятельство это, казалось, удвоило веселость старшаго: — стой, стой, доблестный шотландецъ, ради своей милой родины стой, а ты, куманекъ, оставь свой угрожающій видъ. Въ торговл нужна справедливость, а холодная баня искупаетъ ударъ по рук, нанесенный такъ ловко и живо. Слушай, ты, молодецъ, продолжалъ онъ строго, обращаясь къ юнош, при чемъ этотъ послдній невольно утихъ и смутился, — безъ насилія! Со мной, это могло бы быть опасно для тебя, а съ куманька, какъ видишь, довольно. Какъ тебя зовутъ?

— Я умю вжливо отвчать на вжливый вопросъ, сказалъ молодой человкъ, — и готовъ уважать васъ, какъ этого заслуживаютъ ваши лта, если вы только не станете раздражать меня насмшками.— Съ тхъ поръ, какъ я пришелъ сюда, во Франціи и во Фландріи люди вздумали называть меня пажемъ съ бархатной сумкой по милости этого мшечка съ соколинымъ кормомъ, но настоящее имя мое Квентинъ Дорвардъ.

— Дорвардъ! сказалъ купецъ.— Это дворянское имя?

— Еще-бы! Его носили пятнадцать поколній въ нашей семь, отвчалъ молодой человкъ,— потому-то именно я и не хочу быть ничмъ больше, какъ воиномъ.

— Чистый шотландецъ! много предковъ, много гордости — и очень мало денегъ, я увренъ. Ну, куманекъ, продолжалъ онъ, — ступай ты впередъ и скажи, тамъ въ тутовой рощ, чтобы они приготовили завтракъ: этотъ мальчикъ, я думаю, примется за него также охотно, какъ голодная мышь за хозяйскій сыръ. А объ цыган, постой, я скажу теб на ухо.

Товарищъ его отвчалъ угрюмой, но смышленой улыбкой и отправился впередъ ровнымъ шагомъ, старшій, между тмъ, продолжалъ, обращаясь къ Дорварду: — а мы пойдемъ за нимъ потихоньку. Зайдемъ, по дорог, въ часовню св. Губерта и отслушаемъ тамъ обдню, прежде надо подумать о потребностяхъ души, а потомъ ужъ и о тл.

Какъ добрый католикъ, Дорвардъ не могъ ничего возразить на это предложеніе, хотя ему, вроятно, хотлось прежде посушить свое платье да подкрпить свои силы. Скоро они потеряли изъ виду своего товарища и, слдуя по той же дорог, вошли наконецъ въ рощу изъ большихъ деревъ и мелколсья. Длинныя проски перерзали ее во всхъ направленіяхъ. Вдали показывались иногда небольшіе стада оленей, которые, казалось, бродили тутъ съ сознаніемъ полной безопасности.

— Вы спрашивали, хорошо ли я стрляю, сказалъ Дорвардъ,— дайте мн лукъ, да пару стрлъ и будете съ дичью сію минуту.

— Pasques-dieu! любезный другъ, возразилъ его товарищъ,— совтую теб поудержаться. Моему куманьку порученъ надзоръ за этими оленями, а онъ суровый стражъ.

— Онъ скорй похожъ на мясника, чмъ на веселаго лсничаго, отвчалъ шотландецъ.— Никогда не поврю, чтобы такая висличная физіономія могла что нибудь смыслить въ благородномъ искусств.

— Э, дружокъ, замтилъ его спутникъ, — лице куманька дйствительно не располагаетъ въ его пользу, особенно съ перваго раза, а потомъ — ничего. По крайней мр, люди, хорошо съ нимъ знакомые, никогда на него не жаловались.

Выраженіе, съ какимъ онъ произнесъ эти слова, непріятно поразило молодаго человка. Быстро взглянувъ на своего собесдника, онъ замтилъ въ его лиц, въ улыбк, слегка подергивавшей его верхнюю губу и въ прищуреныхъ, темныхъ глазахъ что-то странное, подтверждавшее это непріятное впечатлніе. ‘Я слыхалъ о разбойникахъ’, подумалъ онъ, ‘о хитрыхъ обманщикахъ и мошенникахъ. Что если тотъ — убійца, а этотъ старый бездльникъ заманиваетъ ему добычу? Я буду остороженъ и они съ меня ничего не возмутъ, кром, разв, хорошихъ шотландскихъ тумаковъ’.

Размышляя такимъ образомъ, молодой человкъ вышелъ, вслдъ за своимъ товарищемъ, на прогалину, гд большія деревья становились рже. Земля, очищенная отъ хвороста и мелкаго кустарника и защищенная тнью деревъ отъ палящихъ лучей солнца, поросла зеленой густой какъ бархатъ, травой. Тутъ росли по преимуществу огромные вязы и березы, зеленыя вершины которыхъ холмами подымались въ воздух. Посреди, на самомъ открытомъ мст поляны, возвышалась небольшая часовня, архитектура которой отличалась самой безыскусственной простотой. По одну сторону ея струился маленькій ручеекъ, по другую стояла небольшая хижина, служившая жилищемъ одинокому пустыннику, исполнявшему въ часовн обязанности священника. Въ небольшомъ углубленіи, надъ дверью со сводомъ, находилось каменное изображеніе святаго Губерта, съ парою борзыхъ собакъ у ногъ и охотничьимъ рогомъ на ше. Это посвященіе часовни святому покровителю охоты, вполн согласовалось съ ея положеніемъ среди парка, изобилующаго дичью {Примчаніе 1. Святой Губертъ.}.

Старикъ, въ сопровожденіи Дорварда, направился къ этому маленькому строенію. Приближаясь къ нему, они увидли священника, идущаго въ полномъ облаченіи изъ своей хижины къ часовн, вроятно для совершенія литургіи. Дорвардъ почтительно преклонился передъ нимъ, какъ того требовало уваженіе къ его священнымъ обязанностямъ, а товарищъ его съ большимъ, по видимому, смиреніемъ сталъ на колна, принимая благословеніе святаго человка и послдовалъ за нимъ въ церковь съ выраженіемъ самаго глубокаго сердечнаго сокрушенія и смиренія.

Внутреннія украшенія часовни напоминали также обычныя занятія святаго, впродолженіе его земной жизни. Вмсто занавсъ, по стнамъ и вокругъ алтаря висли дорогіе мха животныхъ, которыя въ различныхъ странахъ составляютъ обыкновенно предметъ охоты. Повсюду виднлись эмблематическія изображенія изъ роговъ, луковъ, колчановъ и перемшивались съ головами оленей, волковъ и другихъ зврей. Вс украшенія носили соотвтствующій, лсной характеръ, и самая обдня, бывшая гораздо короче обыкновенной, оказалась охотничьей обдней, потому что совершались обыкновенно для знатныхъ и сильныхъ, нетерпливо ожидавшихъ конца ея и начала своей любимой забавы. Старикъ слушалъ эту непродолжительную литургію съ самымъ глубокимъ, невозмутимымъ вниманіемъ, между тмъ какъ юный товарищъ его, не очень занятый религіозными мыслями, втихомолку упрекалъ себя за вс подозрнія, которыми онъ мысленно оскорбилъ такого добраго и набожнаго человка. Онъ не только пересталъ считать его товарищемъ и сообщникомъ злодевъ, но готовъ былъ даже причислить къ лику святыхъ.

По окончаніи обдни, они вмст вышли изъ часовни и незнакомецъ сказалъ Дорварду: — теперь ужъ недалеко до деревни, и ты можешь съ чистой совстью разговться. Иди за мной.

Повернувъ на право, онъ продолжалъ путь по тропинк, которая, казалось, все шла къ верху и предостерегъ своего товарища, чтобъ онъ не покидалъ ее, а старался, по возможности, держаться на самой середин. Дорвардъ, разумется, спросилъ о причин такой предосторожности.

— Ты теперь находишься вблизи двора, молодой человкъ, отвчалъ его спутникъ, — а путешествовать въ здшнихъ мстахъ далеко не то, что бродить по вашимъ верещагамъ. Каждый локоть земли, за исключеніемъ этой тропы, опасенъ, непроходимъ даже. Всюду подланы западни и ловушки, вооруженные косами, которыя неосторожнымъ путникамъ отскаютъ ноги также быстро, какъ кривой ножъ садовника срзаетъ сучки боярышника. Тутъ есть и капканы, готовые насквозь пронзить твою ногу, и западни, изъ которыхъ еще никто не выходилъ, — однимъ словомъ мы вошли въ область королевскихъ владній и передъ нами скоро откроется фасадъ самаго замка.

— Будь я Французскимъ королемъ, замтилъ молодой человкъ — я не сталъ бы окружать себя западнями и капканами, а постарался бы управлять такъ хорошо, что никому не пришла бы мысль подойти къ моему жилищу съ коварнымъ замысломъ, что-же касается до пріятелей — то чмъ больше ихъ, тмъ веселе.

— Тише, тише, господинъ пажъ съ бархатною сумкой! произнесъ его товарищъ, осматриваясь со страхомъ.— Я и забылъ предупредить васъ еще объ одной изъ главныхъ опасностей здшнихъ мстъ: вс листы на этихъ деревьяхъ имютъ уши и передаютъ все слышанное въ кабинетъ самого короля.

— Какое мн дло до этого, возразилъ Квентинъ Дорвардъ.— Мой шотландскій языкъ довольно смлъ, чтобы сказать все это въ глаза самому королю Людовику, дай Богъ ему здоровья, а что касается до такихъ ушей, то я обрубилъ бы ихъ своимъ ножомъ, еслибъ увидалъ на человческой голов.

ГЛАВА III.
ЗАМОКЪ.

Посредин возвышался неприступный замокъ. Желзныя ворота
преграждали входъ. Крпкія стны съ башнями и бойницами
окружали его. Подъ ними лежалъ глубокій ровъ, и высоко
въ воздух поднимались сторожевыя башни.
Анонимъ.

Разсуждая такимъ образомъ, путешественники наши остановились въ виду самого Плесси-лэ-Туръ. Даже въ т отдаленныя времена, когда знатные люди принуждены были жить въ укрпленныхъ мстахъ, замокъ этотъ отличался необыкновенно тщательнымъ вооруженіемъ и сильными укрпленіями.

Начиная отъ опушки лса, у которой Квентинъ и товарищъ его остановились, чтобы издали окинуть взоромъ открывшееся передъ ними королевское жилище, разстилалась, или скоре возвышалась, хотя очень отлого, большая открытая площадь. На ней, кром одного огромнаго, стараго, полузасохшаго дуба, не было видно никакой другой растительности.

Зданіе было обнесено тремя стнами съ зубцами и башнями. Вторая стна подымалась надъ первой такъ, что могла обстрливать ее въ томъ случа, если бы непріятель овладлъ ею и въ свою очередь обстрливалась третьей, составлявшей послднюю преграду.

Французъ сообщилъ своему молодому спутнику, что кругомъ наружной стны шелъ ровъ, который они не могли видть потому что стояли гораздо ниже основанія стны. Ровъ этотъ, по словамъ старика, имлъ до двадцати футовъ глубины и посредствомъ шлюзъ наполнялся водою изъ Шера или, врне, одного изъ его притоковъ. Вторую и третью стну окружали такіе же широкіе рвы. Берега ихъ какъ снаружи, такъ и извнутри, были защищены крпкимъ, желзнымъ частоколомъ, замнявшимъ такъ называемыя chevaux-de-frise новйшихъ укрпленій. Колы оканчивались расходящимися, острыми зубцами, такъ что перелезть черезъ нихъ не было никакой возможности. Изъ-за внутренней стны подымался самый замокъ. Онъ состоялъ изъ множества зданій разныхъ временъ, соединенныхъ и сгрупированныхъ вокругъ старинной и мрачной башни, бывшей гораздо древне прочихъ частей его. Какъ черный эфіопскій гигантъ, угрюмо подымалась она въ воздух. Темныя стны ея, лишенныя всякихъ отверстій, за исключеніемъ небольшихъ, узкихъ оконъ въ род бойницъ, неправильно расположенныхъ для защиты, производили на зрителя непріятное впечатлніе, подобное тому, которое мы испытываемъ при взгляд на слпаго. Прочія зданія были немногимъ удобне башни. Окна ихъ выходили во внутренній, обнесенный стнами, дворъ, такъ что весь наружный фасадъ былъ больше похожъ на острогъ, чмъ на дворецъ. Царствующій король придалъ своему жилищу еще боле мрачный видъ. Не желая, чтобы укрпленія, которыми онъ окружалъ свой дворецъ, слишкомъ отдлялись отъ старыхъ зданій, (подобно многимъ ревнивымъ и подозрительнымъ людямъ, Людовикъ старался скрыть свою подозрительность) онъ приказывалъ для новыхъ построекъ употреблять кирпичъ и плитнякъ самыхъ темныхъ цвтовъ и извстку мшать съ сажей. Такимъ образомъ, вс части замка получили однообразный, темный цвтъ и носили, казалось, отпечатокъ самой глубокой и суровой древности.

Это грозное зданіе имло, по видимому, только одинъ входъ. По крайней мр на всемъ протяженіи огромнаго фасада наружной стны, Квентинъ могъ различить только одни среднія ворота, защищенныя, по обыкновенію, двумя башнями съ ихъ непремнными принадлежностями — опускной ршеткой и подъмнымъ мостомъ. Первая была спущена, второй поднятъ. Такія же башни виднлись и на обихъ внутреннихъ стнахъ, но не прямо противъ наружныхъ воротъ, потому что дорога къ нимъ шла не по прямой линіи. Направляясь отъ первыхъ воротъ ко вторымъ, непріятелю, если бы онъ пошелъ на приступъ, предстояло пройти около пятидесяти шаговъ между двумя стнами подъ градомъ пуль и стрлъ, которыми осажденные могли осыпать его съ обихъ сторонъ. Тоже самое предстояло ему при переход отъ вторыхъ воротъ къ третьимъ. И такъ, чтобы достичь лежавшаго передъ замкомъ двора, слдовало, подъ перекрестнымъ огнемъ, миновать два узкихъ, опасныхъ прохода и, сверхъ того, овладть тремя воротами, защищенными со всмъ извстнымъ въ то время искусствомъ.

Дорвардъ былъ уроженецъ страны, много страдавшей отъ нашествія чужеземцевъ и отъ внутреннихъ раздоровъ, ея гористая, неровная мстность, безчисленные потоки и пропасти представляютъ множество естественныхъ укрпленій и потому онъ былъ хорошо знакомъ со всми способами, къ которымъ прибгали люди въ то суровое время, стараясь обезопасить свои жилища. Но онъ откровенно сознался своему товарищу, что никогда не предполагалъ, чтобъ искусство могло сдлать для защиты крпости такъ много тамъ, гд природа не сдлала почти ничего. Замокъ стоялъ, какъ мы говорили, на небольшой, очень отлогой возвышенности.— Французъ, желая еще боле поразить молодаго человка, сообщилъ ему, что вс окрестности зданія, за исключеніемъ одной ведущей къ воротамъ извилистой тропинки, были наполнены, какъ и лсъ, которымъ они проходили, множествомъ всякаго рода ловушекъ, капкановъ и западней. Что вс они были устроены для бездльниковъ, которые ршились бы пуститься туда безъ проводника. Онъ разсказалъ ему также, что на стнахъ подланы мста въ род желзныхъ люлекъ, называемыя ‘ласточкины гнзда’, откуда часовые могутъ съ совершенной безопасностью для себя прицливаться во всякаго, кто ршился бы подойти къ воротамъ, не зная должнаго сигнала или лозунга, что стрлки изъ королевской гвардіи постоянно исполняютъ эту обязанность, и что за это они получаютъ отъ короля Людовика большое жалованье, дорогое платье, много почестей и подарковъ.

— А теперь молодой человкъ, прибавилъ онъ,— скажи ка мн, видалъ ли ты когда нибудь такую сильную крпость и есть ли смльчаки, которые отважились бы идти къ ней на приступъ?

Долго и пристально смотрлъ Дорвардъ на возвышавшійся передъ нимъ замокъ, въ пылу юношескаго любопытства забывая даже свое мокрое платье.— Крпость сильна, отвчалъ онъ наконецъ, — и оборона надежна, но для храбрыхъ людей нтъ ничего невозможнаго.— И при мысли о смломъ дл глаза его заблистали, а щеки покрылись яркимъ румянцемъ отваги.

— Небось у васъ въ Шотландіи найдутся охотники на такой подвигъ? возразилъ старшій, почти съ досадой.

— Я утверждать не стану, отвчалъ юноша, — но думаю, что тамъ найдется не одна тысяча людей, готовыхъ идти за правое дло на такую опасность.

— Вотъ какъ! ты, можетъ, и самъ изъ такихъ удальцевъ?

— Гршно хвалиться тамъ, гд нтъ опасности, отвчалъ шотландецъ, — но отецъ мой сдлалъ не одно такое дло, а я, кажется, его сынъ.

— Хорошо, хорошо, замтилъ его товарищъ, улыбаясь, — ты нашелъ бы съ кмъ потягаться, даже соотечественниковъ: шотландскіе стрлки королевской гвардіи стоятъ на этхъ стнахъ — триста джентельмэновъ самой лучшей крови.

— Будь я на мст короля Людовика, отвчалъ юноша,— я вполн положился бы на честь трехъ сотъ шотландскихъ джентельмэновъ, срылъ бы стны, чтобы завалить ими рвы, собралъ бы вокругъ себя своихъ пэровъ и рыцарей, и зажилъ бы, какъ прилично королю, ломая копья на блестящихъ турнирахъ и задавая роскошные пиры своимъ рыцарямъ. Ночи проводилъ бы танцуя въ обществ дамъ, а враговъ боялся бы мене, чмъ мухъ.

Товарищъ его опять улыбнулся и замтивъ, что они слишкомъ близко подошли къ замку, повернулся къ нему спиной и снова направилъ путь къ лсу, выбравъ на этотъ разъ боле широкую и горную тропинку.— Мы придемъ къ деревн Плесси, какъ ее называютъ, и ты, какъ чужестранецъ, найдешь тамъ недорогое и порядочное помщеніе. Славный городъ Туръ, давшій свое имя этому богатому и прекрасному графству, лежитъ только въ двухъ миляхъ отсюда, но теб все-таки удобне поселиться въ деревн Плесси или Плесси-л-паркъ, какъ называютъ ее отъ сосдства съ окружающимъ ее королевскимъ паркомъ.

— Благодарю васъ за свднія, любезный господинъ, отвчалъ шотландецъ,— но у меня немного дла въ Плесси,— Плесси-л-паркъ, Плесси въ пруд все равно, мн тамъ ничего не надо, кром куска мяса, да глотка чего нибудь получше воды.

— А я думалъ, возразилъ его спутникъ, — что у тебя есть знакомые въ этой сторон?

— Есть, родной братъ моей матери, отвчалъ Дорвардъ,— самый красивый человкъ, когда либо бродившій по вересковымъ холмамъ Ангуса.

— Какъ его зовутъ? спросилъ старшій.— Мы позаботимся отыскать его, а то теб самому не слдуетъ ходить въ замокъ, гд тебя могутъ принять за шпіона.

— Ну, клянусь рукой моего отца, возразилъ юноша, — меня принять за шпіона! Клянусь небомъ, я полодчивалъ бы холодной сталью всякаго, кто осмлился бы такъ назвать меня. Что же касается до моего дяди, то я не имю никакой причины скрывать его имя. Его зовутъ Лесли. Это честное и благородное имя!

— Я въ этомъ не сомнваюсь, но въ королевской гвардіи кажется трое носятъ это имя.

— Дядю моего зовутъ Людовикъ Лесли.

— Да, но изъ трехъ Лесли, двое носятъ имя Людовика.

— Моего родственника называютъ ‘Людовикъ со шрамомъ’, отвчалъ Квентинъ.— У насъ въ Шотландіи, одн и т же фамиліи встрчаются такъ часто, что безземельнымъ мы непремнно даемъ, для отличія, прозвища.

— Nom de guerre, хочешь ты сказать. Твоего родственника у насъ, кажется, зовутъ balafr, отъ этого большаго шрама на лиц. Славный человкъ и хорошій солдатъ! Я бы хотлъ пособить теб увидаться съ нимъ. Дисциплина у нихъ очень строгая и они рдко выходятъ изъ замка, разв только, случится, провожая самого короля. А теперь, отвчай-ка мн откровенно на одинъ вопросъ, любезный другъ, ты врно хочешь поступить къ своему дяд въ шотландскую гвардію? Но это дло не легкое — ты еще слишкомъ молодъ, чтобы занять такое важное мсто, надо повременить, да набраться побольше опыта.

— Прежде я, можетъ, и думалъ объ этомъ, отвчалъ небрежно Дорвардъ, — но если и думалъ, то теперь такія мысли далеко.

— Какъ такъ, молодой человкъ? возразилъ французъ строго.— Какъ можно такъ легко говорить о служб, которой самые благородные изъ твоихъ соотечественниковъ добиваются всми силами?

— Съ чмъ ихъ и поздравляю, спокойно отвчалъ Квентинъ.— Говоря откровенно, я не прочь бы поступить на службу Французскаго короля, только, какъ тамъ не кормите, какъ не одвайте меня, а я все-таки не промняю чистаго воздуха на запертыя клтки или ласточкины гнзда, какъ вы называете эти перечницы съ желзными ршетками. Къ тому же, прибавилъ онъ, понижая голосъ, — мн было бы непріятно жить въ замк, въ окрестностяхъ котораго на дубахъ висятъ такіе желуди, какъ вонъ тамъ.

— Я догадываюсь, въ чемъ дло. Но говори ясне, молодой человкъ.

— Говоря ясне, отвчалъ шотландецъ, — вонъ видите, на выстрлъ, не дальше, отъ замка ростетъ славный дубъ, а на немъ виситъ человкъ въ сромъ кафтан, точь въ точь какъ у меня.

— А и то правда, замтилъ Французъ.— Вотъ что значатъ молодые то глаза, pasques-dieu! А мн и видлось тамъ что-то, да я думалъ просто воронъ сидитъ. Да впрочемъ, что тутъ удивительнаго, любезный другъ? Теб придется видть не то еще. Когда лто переходитъ въ осень, лунныя ночи становятся длинне и на дорогахъ начинаютъ больше пошаливать, тогда на старомъ дуб болтается не одинъ, а десять, двадцать такихъ желудей. Но что же изъ этого? Только негодяи дрожатъ при вид ихъ, а честные люди, глядя на висящаго мошенника, знаютъ, что во Франціи стало меньше однимъ бездльникомъ, злодемъ, разбойникомъ, меньше однимъ грабителемъ, однимъ врагомъ и притснителемъ народа. Все это — знаки правосудія нашего короля, молодой человкъ.

— Оно можетъ быть и такъ, но на мст короля Людовика, я вшалъ бы ихъ подальше отъ своего дворца, отвчалъ Дорвардъ.— Въ нашей сторон, мы вшаемъ мертвыхъ вороновъ тамъ, гд летаютъ живые, а не въ садахъ своихъ и голубятняхъ. Фи, мн отсюда слышится противный запахъ падали.

— Сдлавшись врнымъ и преданнымъ слугой своего господина, любезный другъ, ты поймешь, что ни какой ароматъ не сравнится съ запахомъ, который издаетъ тло мертваго злодя, возразилъ французъ,

— Ну, я вовсе не желаю дожить до потери обонянія, или зрнія, отвчалъ шотландецъ.— Покажите мн живаго злодя, моя рука и оружіе готовы поразить его, но передъ смертью ненависть умолкаетъ. Однако, вотъ и деревня, гд я намренъ доказать вамъ, что ни купанье, ни отвращенье не отняли у меня аппетита. И такъ, пріятель, въ гостинницу и какъ можно скоре! Но, прежде чмъ я воспользуюсь вашимъ гостепріимствомъ, скажите мн, какъ васъ зовутъ.

— Меня обыкновенно называютъ мэтръ Пьеръ, сказалъ старикъ,— я не гонюсь за титуломъ. Я простой человкъ, живу своимъ добромъ — вотъ и все.

— Пусть такъ! И такъ, мэтръ-Пьеръ, я очень радъ, что счастливый случай свелъ меня съ вами. Я нуждаюсь въ добромъ совт, поданномъ во-время и съумю отблагодарить за него.

Разсуждая такимъ образомъ, путешественники наши приблизились наконецъ къ деревн и колольня, съ высокимъ деревяннымъ крестомъ, показалась изъ-за густой зелени лса.

Мэтръ-Пьеръ своротилъ съ тропинки, которая вывела ихъ къ большой, прозжей дорог, и замтилъ своему товарищу, что харчевня, куда онъ его ведетъ, стоитъ немного въ сторон и посщается только порядочными путешественниками.

— Если порядочный значитъ богатый, то я не принадлежу къ числу ихъ, отвчалъ шотландецъ.— Я готовъ скорй выдержать натискъ вашихъ живодеровъ на большой дорог, чмъ въ гостиниц.

— Pasques-dieu! какъ однако вы, шотландцы, осторожны. Англичанинъ бросается опрометью за столъ, стъ и пьетъ все, что ни подаютъ ему, не думая о расчет, пока не набьетъ желудка. Но вы забываете, мастэръ Квентинъ, если таково ваше имя, что за мной остается завтракъ, который я общалъ вамъ въ уплату за свою ошибку, стоившую вамъ холодной бани. Это мн наказанье за мою вину.

— Право, весело отвчалъ молодой человкъ, — я забылъ все, и баню, и обиду, и наказанье. Однако я не откажусь отъ вашего ласковаго приглашенія, тмъ боле, что пообдалъ вчера очень легко и вовсе не ужиналъ. Вы смотрите пожалуй и почтеннымъ человкомъ, и я вовсе не вижу причины отказываться отъ вашей любезности.

Французъ слегка улыбнулся. Онъ ясно видлъ, что голодный мальчикъ неохотно примирялся съ мыслію обдать на чужой счетъ и старался всми силами побдить свою гордость, убждая себя, что принявъ такое одолженіе, онъ въ свою очередь обяжетъ одолжающаго.

Между тмъ они спускались по узенькой, осненной большими вязами, дорог, въ конц которой находились ворота. Войдя въ нихъ, путешественники очутились на двор очень большой харчевни, приспособленной къ помщенію придворныхъ и просителей, имвшихъ дла въ окреспостяхъ замка. Людовикъ не позволялъ своимъ придворнымъ имть комнаты въ самомъ дворц и отступалъ отъ этого правила, только въ крайнихъ случаяхъ, когда гостепріимство становилось необходимымъ.

Надъ главной дверью этого большаго, уродливаго зданія, вислъ украшенный лиліями щитъ. Нигд однако, ни на двор, ни въ службахъ не было слышно шума, обыкновенно свидтельствующаго о живой дятельности и множеств постителей. Это особенно поражало въ т времена, когда вслдствіе многочисленности прислуги, какъ въ общественныхъ, такъ и въ частныхъ домахъ, шумъ и суета становились, и тамъ и тутъ, неизбжными. Казалось, близость мрачнаго дворца отчасти сообщала свой суровый и строгій характеръ даже этому зданію, которое должно было, по общепринятому обычаю служить пріютомъ веселья, удовольствія и хорошаго стола. Не обращаясь ни къ кому, не подходя даже къ главному входу, мэтръ-Пьеръ поднялъ щеколду боковой двери и ввелъ своего товарища въ большую комнату. Въ камин пылалъ яркій огонь, а на стол были приготовлены вс необходимыя принадлежности сытнаго завтрака.

— Куманекъ позаботился, замтилъ французъ своему товарищу.— Ты озябъ и вотъ огонь, голоденъ и сейчасъ явится завтракъ.

По свистку мэтръ-Пьера, вошелъ въ комнату хозяинъ. Почтительнымъ поклономъ отвтивъ на его bon jour, онъ ни однимъ словомъ не выказалъ болтливости, свойственной французскимъ трактирщикамъ всхъ вковъ.

— Я поручилъ одному господину заказать здсь завтракъ, сказалъ мэтръ-Пьеръ.— Былъ онъ?

Въ отвтъ на это, хозяинъ только поклонился и, не распространяясь о достоинствахъ завтрака, принялся вносить и уставлять его. А между тмъ, изъ слдующей главы мы увидимъ, что завтракъ вполн заслуживалъ всхъ похвалъ, на которыя такъ щедры французскіе повара.

ГЛАВА IV.
ЗАВТРАКЪ.

Боже правый! что за зубы!
Сколько хлба!
Путешествіе Іорика.

Еще въ первый разъ съ тхъ поръ, какъ молодой странникъ вступилъ на почву древней Галліи, выпала ему такая удача. Передъ нимъ, какъ мы замтили въ предъидущей глав, стоялъ по истин великолпный завтракъ. Тутъ былъ и превосходный перигорскій пирогъ, за которымъ гастрономъ пожелалъ бы жить и умереть, подобно Гомеровымъ пожирателямъ лотоса, забывавшимъ за нимъ и ближнихъ, и родину, и вс общественныя обязанности. Высокія стны его, изъ великолпнаго тста, подымались какъ надежные оплоты богатой метрополіи, драгоцнности которой они должны были защищать. Во вкусномъ рагу слышалось именно ce petit point de l’ail, что любятъ гасконцы, но отъ котораго и шотландцы не прочь. Тутъ же стоялъ вкусный нжный окорокъ, нкогда составлявшій часть благороднаго вепря сосдняго Монришарскаго лса. Самый изысканный блый хлбъ, въ форм маленькихъ круглыхъ хлбцевъ, boules (названіе, отъ котораго французскіе хлбники получили свое имя boulangers) такъ и манилъ къ себ и, казалось, долженъ былъ быть вкусенъ даже съ одной водой. Но на стол стояла не одна вода, а также кожаная фляжка, вмщавшая около кварты лучшаго vin de Beaulne. Такое множество превосходныхъ вещей могло возбудить аппетитъ полумертваго. Что же долженъ былъ ощущать молодой человкъ, не достигшій еще двадцатилтняго возраста и который, надо признаться, впродолженіи двухъ послднихъ дней лъ очень мало, питаясь изрдка попадавшимися ему полусплыми плодами и небольшимъ количествомъ ячменнаго хлба? Онъ принялся за вкусное рагу и блюдо живо опустло. Напалъ на могучій пирогъ, сразу добрался до самаго основанія и, орошая по временамъ свои громадныя порціи стаканами вина, снова и снова принимался за дло къ удивленію хозяина и удовольствію мэтръ-Пьера.

Послдній былъ въ восторг отъ аппетита молодаго шотландца, чувствуя вроятно, что ему совершенно неожиданно привелось сдлать боле доброе дло, чмъ онъ вначал предполагалъ, замтивъ наконецъ, что дятельность юноши начинаетъ ослабвать, старикъ веллъ принести варенья, сливочныхъ пирожковъ и разныхъ другихъ лакомствъ, чтобы возбудить въ немъ желаніе продолжать свой завтракъ. Лице старика приняло веселое, добродушное выраженіе, весьма не сходное съ обычнымъ характеромъ его рзкой, насмшливой и строгой физіономіи. Старики всегда сочувствуютъ радостямъ и успхамъ молодежи, если только умъ ихъ не помраченъ скрытой завистью и нелпымъ соревнованіемъ.

Занятый такимъ пріятнымъ образомъ, Квентинъ не могъ не замтить, что физіономія его знакомца, казавшаяся ему сначала непривлекательною, много выигрывала, когда на нее смотрли подъ вліяніемъ vin de Beaulne. Онъ почти ласково упрекнулъ мэтръ-Пьера за то, что онъ только смется надъ его аппетитомъ, не прикасаясь ни къ чему самъ.

— Я говю, отвчалъ этотъ, — и до самаго полдня не могу сть ничего, кром кой какихъ плодовъ и стакана воды. Скажите той дам, прибавилъ онъ, обращаясь къ трактирщику, — чтобы она принесла мн ихъ сюда.

— Что? продолжалъ мэтръ-Пьеръ, когда трактирщикъ оставилъ комнату — сдержалъ я свое слово на счетъ завтрака?

— Да, я, признаюсь, не далъ такого съ тхъ поръ, какъ оставилъ Глен-гулакинъ, отвчалъ юноша.

— Гленъ — что? остановилъ его мэтръ-Пьеръ.— Чертей, что-ли, вы хотите заклинать такими длиннохвостыми словами?

— Глен-гулакинъ, мой любезный господинъ, отвчалъ Квентинъ весело.— Это названіе нашей отчизны и значитъ долина мошекъ. Но вы купили право смяться, если вамъ угодно.

— Я вовсе не желалъ оскорбить тебя, замтилъ старикъ, — я только хотлъ сказать, коли завтракъ этотъ теб нравится, что шотландскіе стрлки завтракаютъ такъ каждый день, если не лучше еще.

— Что тутъ удивительнаго, отвчалъ Дорвардъ.— Если они по цлымъ ночамъ сидятъ запертыми въ этихъ ласточкиныхъ гнздахъ, то къ утру у нихъ долженъ пробуждаться страшный аппетитъ.

— И они имютъ полную возможность удовлетворять его. Не то, что бургундцы, которымъ приходится выбирать между голой спиной и пустымъ желудкомъ — они одваются, какъ князья и дятъ, какъ аббаты.

— И благо имъ, сказалъ Дорвардъ.

— Почему же ты не хочешь вступить въ ихъ ряды, молодой человкъ? Дядя твой, смю сказать, могъ бы помстить тебя при первой открывшейся ваканціи, да и я самъ, говоря по секрету, имю кой-какія связи и могъ бы быть теб полезенъ. Ты, я думаю, также хорошо здишь верхомъ, какъ стрляешь?

— Дорварды не уступятъ въ этомъ ни одному назднику, который когда либо вставлялъ кованый башмакъ въ стремя. Но я не знаю, слдуетъ ли мн принимать ваше предложеніе? Пища и одежда — вещи конечно необходимыя, но въ моемъ положеніи люди также думаютъ о чести, повышеніи и воинскихъ подвигахъ. А вашъ король Людовикъ, дай ему Богъ здоровья за то, что онъ другъ и союзникъ Шотландіи, постоянно живетъ въ этомъ замк или перезжаетъ изъ одного укрпленія въ другое и переговорами, а не битвами, беретъ города и провинціи. Я же раздляю мнніе Дугласовъ, которые всегда держались поля, потому что пснь жаворонка любили больше, чмъ пискъ мышей.

— Молодой человкъ, не суди опрометчиво о поступкахъ государей. Людовикъ щадитъ кровь своихъ подданныхъ и не жалетъ своей собственной. Онъ показалъ свою храбрость при Монлери.

— Да, но тому ужъ есть лтъ двнадцать, а можетъ и больше, сказалъ юноша.— Я бы хотлъ слдовать за государемъ, честь котораго всегда также ясна, какъ его щитъ, за государемъ, который всегда былъ бы впереди, въ самомъ пылу сраженія.

— Зачмъ же ты въ такомъ случа не остался въ Брюссел у герцога бургундскаго? Онъ каждый день доставлялъ бы теб удобные случаи ломать кости, а за неимніемъ такихъ скоре изломалъ бы теб ихъ самъ, особенно узнавъ о томъ, что ты побилъ его лсника.

— Правда, отвчалъ Квентинъ, — несчастный случай заперъ для меня эту дверь.

— Такъ разв мало другихъ молодцовъ, которые чорта не боятся? безразсудные головорзы могутъ всегда найти у нихъ дло. Что ты думаешь, напримръ, объ Гильом де-ла-Маркъ?

— Какъ! служить Гильому-длинной-бород, этому дикому арденскому кабану, предводителю грабителей и убійцъ, разбойнику, который готовъ убить человка за тмъ, чтобы взять его плащъ, который ржетъ пилигримовъ и священниковъ, какъ будто бы то были рыцари и воины. Такого пятна ничто не смылобы съ герба моихъ предковъ.

— Ну, моя горячая голова, почему же теб не отправиться къ молодому герцогу гельдернскому, если считаешь кабана слишкомъ безцеремоннымъ?

— Лучше отправиться къ чорту! Между нами будь сказано, земля ужъ не можетъ держать его, а адъ давно готовъ принять. Говорятъ, онъ держитъ въ тюрьм своего отца и даже дерзнулъ бить его. Врители вы этому?

Наивный ужасъ, съ которымъ шотландецъ говорилъ о сыновней неблагодарности, по видимому, сконфузилъ старика.— Ты знаешь молодой человкъ, сказалъ онъ, — какъ слабы узы крови между знатными. Но преодолвъ смущеніе, весело прибавилъ.— Къ тому же, если герцогъ и ршился ударить своего отца, то я ручаюсь теб, что во время его молодости отецъ билъ его не одинъ разъ: они только свели старые счеты.

— Странно, какъ можете вы такъ легко судить, возразилъ Квентинъ красня отъ негодованія.— Въ ваши лта слдовало бы выбирать для шутокъ иные, предметы. Если старый герцогъ и билъ своего сына въ дтств, то онъ билъ его слишкомъ мало. Лучше бы ему умереть подъ розгой, чмъ жить къ стыду христіанскаго міра, крестившаго такое чудовище.

— Разбирая такъ характеры всхъ государей и полководцевъ, такому мудрецу трудно будетъ выбрать себ достойнаго предводителя и лучше, думаю я, сдлаться предводителемъ самому.

— Вы сметесь надо мной, мэтръ-Пьеръ, весело сказалъ юноша, — и, можетъ быть, вы правы, но вы забыли еще одного мужественнаго предводителя, который командуетъ храбрымъ войскомъ, гд можно служить съ честью.

— Я не могу понять, о комъ ты говоришь.

— А вотъ о томъ, кто какъ гробъ Магомета (да будетъ проклятъ Магометъ!) стоитъ межъ двумя магнитами, кого нельзя назвать ни французомъ, ни бургундцемъ, кто ловко держится между ними и, не смотря на все могущество этихъ государей, заставляетъ ихъ бояться себя.

— А все таки, я не понимаю о комъ ты говоришь, сказалъ задумчиво мэтръ-Пьеръ.

— О комъ же, если не о благородномъ Людовик люксембургскомъ, граф Сенъ-Поль, великомъ коннетабл Франціи? Съ своей маленькой храброй арміей, онъ держитъ голову не ниже короля Людовика и герцога Карла. Онъ стоитъ между ними, какъ мальчикъ на середин доски, тогда какъ товарищи его подпрыгиваютъ на концахъ ея.

— За то паденіе этого мальчика опасне паденія двухъ другихъ, сказалъ мэтръ-Пьеръ.— Ты, молодой другъ мой, считающій грабежъ такимъ преступленіемъ, разв не знаешь, что хитрый графъ Сенъ-Поль первый подалъ примръ жечь, въ военное время, деревни? До постыдныхъ опустошеній, совершенныхъ имъ, об стороны обыкновенно щадили неукрпленные и неоказывавшіе, сопротивленія города и деревни.

— По чести, если это правда, то я начну скоро думать, что вс эти важные люди на одинъ покрой, и что выбирать между ними тоже, что выбирать дерево, на которомъ быть повшеннымъ. Но этотъ Сенъ-Поль, этотъ коннетабль, съумлъ овладть городомъ, который носитъ названіе моего покровителя, святаго Квентина (тутъ молодой человкъ перекрестился) и, живи я тамъ, мой патронъ врно позаботился-бы обо мн. У него меньше хлопотъ, чмъ у другихъ святыхъ, потому что имя его носятъ очень немногіе. Но онъ кажется совсмъ покинулъ бднаго Квентина Дорварда, своего духовнаго сына. Онъ допускаетъ его одинъ день бродить безъ пищи, а на слдующій предоставляетъ попеченію святаго Юліана и случайному гостепріимству чужестранца, купленному цною купанья въ прославленной рк Шер, или въ одномъ изъ его притоковъ.

— Не богохульствуй, юный другъ мой, замтилъ мэтръ-Пьеръ,— святой Юліанъ врный покровитель странниковъ, а святой Квентинъ сдлалъ, можетъ быть, для тебя гораздо больше, чмъ ты предполагаешь.

Пока онъ говорилъ это, дверь отворилась и въ комнату вошла молодая двушка лтъ шестнадцати, а можетъ быть и боле, съ подносомъ въ рукахъ, покрытымъ камчатною скатертью. На немъ стояло небольшое блюдечко сушеныхъ сливъ, которыми всегда славился Туръ, и кубокъ, украшенный богатой рзьбой, работы мастеровъ этого города, издлія котораго не уступали другимъ городамъ Франціи и даже самой столиц. Форма его была такъ изящна, что Дорварду не пришло въ голову внимательне посмотрть на самый металъ,— было ли то дйствительно серебро или, какъ его стаканъ, отлично выполированное олово, походившее на металъ, боле драгоцнный.

Но державшая подносъ молодая двушка привлекла вниманіе Дорварда гораздо боле всхъ стоявшихъ на немъ предметовъ. Онъ тотчасъ замтилъ множество черныхъ косъ, по обычаю двушекъ его родины ничмъ не украшенныхъ, за исключеніемъ легкаго вночка изъ плюща. Правильныя черты ея лица, темные глаза и грустное выраженіе напоминали Мельпомену. Но легкій румянецъ щекъ и нкоторыя оттнки въ выраженіи глазъ и губъ, какъ бы говорили, что веселость не совершенно чужда этому выразительному личику, хотя и не составляетъ его обычной принадлежности. Квентину казалось даже, что онъ замтилъ слды тяжелыхъ обстоятельствъ, сдлавшихъ это молодое прекрасное лице серьезнымъ не по лтамъ, а такъ какъ воображеніе молодости обыкновенно скоро на заключенія при самыхъ ничтожныхъ данныхъ, то изъ слдующаго разговора онъ тотчасъ заключилъ, что судьба этого прекраснаго виднія покрыта тайной и мракомъ.

— Что это значитъ Жакелина, сказалъ мэтръ-Пьеръ, едва она вошла въ компоту, — разв я не говорилъ, чтобы сама Перетта подавила мн все, что я требую? Basques-Dieu! ужъ не считаетъ ли она себя слишкомъ знатной для того, чтобы прислуживать мн?

— Моя родственница нездорова, отвчала Жакелина поспшно и робко, — она нездорова и не выходитъ изъ комнаты.

— Я надюсь, что она тамъ одна по крайней мр, выразительно сказалъ мэтръ-Пьеръ.— Я старый воробей и меня не проведешь мнимой болзнью.

При этихъ словахъ, Жакелина поблднла и задрожала. Надо признаться, что голосъ и взглядъ его, рзкій, насмшливый и непріятный во всякое время, становился особенно суровъ и страшенъ въ минуту гнва и подозрительности.

Рыцарская любезность молодаго горца тотчасъ проснулась. Поспшно подошелъ онъ къ двушк и принялъ изъ ея рукъ подносъ, который она машинально передала ему, слдя въ тоже время испуганнымъ и робкимъ взоромъ за выраженіемъ лица разгнваннаго старика. Нельзя было противостоять выраженію этихъ томныхъ, умоляющихъ взоровъ и мэтръ-Пьеръ продолжалъ не только съ меньшимъ негодованіемъ, но даже со всей мягкостью, къ которой онъ былъ способенъ: — Я не обвиняю тебя Жакелина, ты еще слишкомъ молода, чтобы быть тмъ, чмъ ты, грустно подумать, непремнно будешь со временемъ — коварной и лживой, какъ вся остальная часть твоего легкомысленнаго пола. Нтъ человка, достигшаго до совершенныхъ лтъ, который не имлъ бы случая узнать васъ всхъ {Презрніе, съ которымъ Людовикъ относился въ умственнымъ и нравственнымъ качествамъ прекраснаго пола, составляло одну, и далеко не лучшую, изъ особенностей его характера.}. И вотъ этотъ шотландскій кавалеръ скажетъ теб тоже самое.

Какъ бы повинуясь старику, двушка быстро взглянула на молодаго человка, но этотъ минутный взоръ показался ему трогательнымъ воззваніемъ къ его помощи и сочувствіи. Съ быстротою юношескихъ чувствъ и романтическимъ уваженіемъ къ женщин,— внушеннымъ воспитаніемъ, онъ поспшно отвчалъ, что готовъ бросить перчатку всякому, будь онъ съ нимъ однихъ лтъ и званія, кто осмлился бы утверждать, что такая прекрасная наружность можетъ скрывать дурное сердце.

Лице двушки покрылось смертной блдностью. Она бросила испуганный взглядъ на старика, въ которомъ выходка молодаго человка возбудила скорй улыбку презрнія, чмъ одобренія. Квентинъ, вторая мысль котораго обыкновенно исправляла первую, хотя и слишкомъ поздно, вспыхнулъ въ свою очередь, почувствовавъ, что слова его въ присутствіи пожилаго и мирнаго гражданина могутъ быть приняты за пустое хвастовство и ршился перенести навлеченную на себя насмшку, какъ справедливое и вполн заслуженное наказаніе. Красня, подалъ онъ кубокъ и подносъ старику, стараясь улыбкой прикрыть свое замшательство.

— Ты глупый мальчикъ, возразилъ мэтръ-Пьеръ, — и женщинъ знаешь также мало, какъ государей, сердца которыхъ Господь, прибавилъ онъ набожно, — хранитъ въ своей десниц.

— А кто же хранитъ сердца женщинъ? спросилъ шотландецъ, ршаясь, по возможности, не поддаваться превосходству этого необыкновеннаго человка, небрежное и высокомрное обхожденіе котораго нсколько оскорбляло его.

— Объ этомъ, я думаю, слдуетъ спросить кого нибудь другаго, отвчалъ мэтръ-Пьеръ совершенно спокойно.

Озадаченный такимъ возраженіемъ, Квентинъ Дорвардъ все-таки не потерялся. ‘Ужъ конечно’, думалъ онъ про себя, ‘не въ благодарность за какой нибудь завтракъ, какъ бы не былъ онъ сытенъ и хорошъ, оказываю я такое почтеніе этому турскому мщанину. Покормкой привязываютъ собакъ да соколовъ, а дружбу и расположеніе человка можно пріобрсти только лаской и добротой. Но онъ необыкновенный человкъ.— А это чудное видніе, которое, скоро исчезнетъ…. конечно она не здшняго поля ягода. У нея нтъ ничего общаго съ этимъ богатымъ торгашемъ, хотя но видимому онъ и иметъ на нее какое-то вліяніе, какъ вообще на все, что судьба случайно заброситъ въ его узенькую сферу. Удивительно, какую важность эти фламандцы и французы придаютъ богатству! гораздо боле, чмъ оно заслуживаетъ. Пожалуй этотъ старый купецъ отнесетъ къ своимъ деньгамъ уваженіе, которое я оказываю его лтамъ. Я, кровный шотландскій дворянинъ, родовой рыцарь, а онъ — турскій торгашъ’!

Такія мысли быстро пробгали въ голов молодаго человка. Между тмъ мэтръ-Пьеръ обратился къ двушк и сказалъ, улыбаясь и гладя ее по голов, съ которой спускались длинныя косы: — Ступай Жакелина, этотъ молодой человкъ прислужитъ мн. Я скажу твоей легкомысленной родственниц, что она дурно длаетъ, выставляя тебя на показъ безъ всякой надобности.

— Но вдь только за тмъ, чтобы услужить вамъ, отвчала двушка, — я надюсь, что вы не будете на нее сердиться, такъ какъ….

— Pasques-dieu! перебилъ ее купецъ быстро, но не сурово,— что ты, хочешь поспорить со мной или посмотрть на этого молодца? Ступай. Онъ дворянинъ и мн довольно его услугъ.

Жакелина исчезла и быстрый уходъ ея такъ занялъ молодаго человка, что совершенно прервалъ нить его прежнихъ размышленій. Онъ машинально повиновался, когда мэтръ-Пьеръ, располагаясь небрежно въ большомъ, покойномъ кресл, сказалъ ему тономъ человка, привыкшаго повелвать, чтобъ онъ поставилъ подносъ возл него.

Темные глаза купца едва виднлись изъ-подъ черныхъ нахмуренныхъ бровей, сверкая по временамъ живымъ и быстрымъ огнемъ. Такъ заходящее солнце бросаетъ иногда сквозь черную тучу свой одинокій, мгновенный лучъ.

— Прекрасное созданье, промолвилъ онъ наконецъ, подымая голову и смотря пристально въ глаза Квентину, — славная двушка! слишкомъ хороша для того, чтобы быть служанкой въ гостинниц! Могла бы украсить столъ честнаго гражданина, но все это — дурнаго воспитанія, низкаго происхожденія!

Случайно брошенное слово иногда мгновенно разрушаетъ прекрасный воздушный замокъ, за что мечтатель рдко бываетъ благодаренъ, хотя бы слово это было сказано совершенно неумышленно. Слова старика огорчили юношу. Самъ не зная почему, онъ готовъ былъ сердиться на него за сообщенное извстіе, хотя самыя занятія прекрасной двушки ясно говорили объ ея положеніи. Она служанка въ гостинниц, ни больше, ни меньше, даже конечно старшая служанка, быть можетъ — племянница хозяина или что нибудь въ этомъ род, но все-таки служанка, обязанная согласоваться съ настроеніемъ постителей и въ особенности мэтръ-Пьера, который разумется, довольно капризенъ и такъ богатъ, что можетъ заставить исполнять свои прихоти.

Тутъ снова вернулась къ нему неотступная мысль дать почувствовать старому господину равнину ихъ относительнаго положенія и напомнить ему, что онъ, не смотря на все свое богатство, все таки не ровня Дорварду изъ Глен-гулакина. Но всякій разъ, какъ онъ съ этимъ намреніемъ смотрлъ въ лице мэтръ-Пьера, онъ читалъ на немъ, не смотря на опущенные глаза, сморщенные черты и бдное платье, нчто такое, что не допускало его выказать свое предполагаемое преимущество. Напротивъ того, чмъ чаще и пристальне вглядывался онъ, тмъ сильне становилось его желаніе узнать кто и что такое этотъ человкъ. Онъ представлялъ его себ синдикомъ Тура или, покрайней мр, однимъ изъ главныхъ сановниковъ, человкомъ, который, такъ или иначе, привыкъ требовать уваженія и пользоваться имъ.

Между тмъ купецъ снова погрузился въ думу и прервалъ свои размышленія только для того, чтобы набожно перекреститься и състь нсколько сухихъ плодовъ и кусокъ сухаря.

Потомъ онъ сдлалъ молодому человку знакъ, чтобы онъ передалъ ему кубокъ и, когда тотъ подавалъ, спросилъ его: — вы говорите, что вы дворянинъ?

— Безъ сомннія, отвчалъ шотландецъ, — если для этого достаточно пятнадцати поколній, какъ я уже вамъ говорилъ. Но не стсняйтесь, мэтръ-Пьеръ, мн всегда внушали, что младшіе должны служить старшимъ.

— Хорошее правило, замтилъ купецъ, принимая свой серебряный кубокъ и наполняя его водой изъ кувшина, сдланнаго по видимому изъ того же металла, и ни мало не смущаясь намекомъ на неравенство ихъ положенія, какъ было ожидалъ молодой человкъ.

— Чортъ возьми спокойствіе и непринужденность этого стараго мщанина, сказалъ Дорвардъ про себя,— онъ также безцеремонно пользуется услугами благороднаго шотландца, какъ бы я могъ только принимать ихъ отъ какого нибудь поденщика изъ Глен-или.

Между тмъ, допивъ воду, купецъ сказалъ ему: — судя по усердію, съ которымъ ты уничтожаешь vin de Beaulne, я думаю, ты бы не очень-то охотно выпилъ со мной этой водицы. Но у меня есть эликсиръ, который и простую воду обращаетъ въ самое дорогое вино.

Говоря это, онъ вынулъ большой кошелекъ, сдланный изъ кожи морской выдры и насыпалъ мелкой серебряной монеты больше, чмъ до половины въ свой стаканъ, который впрочемъ былъ не изъ большихъ.

— Ты долженъ быть признательне своимъ патронамъ, святому Квентину и Юліану. Я совтовалъ бы теб раздать милостыню во имя ихъ. Оставайся здсь до прихода твоего родственника, который смнится съ дежурства сегодня вечеромъ. У меня есть дло въ замк, и я скажу ему, что ты его ждешь.

Квентинъ Дорвардъ хотлъ было возразить и отказаться отъ богатаго подарка своего новаго друга, но мэтръ-Пьеръ нахмурилъ свои густыя брови, и съ достоинствомъ выпрямляя сгорбленный станъ, сказалъ повелительно: — безъ возраженій, молодой человкъ! длай, что теб велятъ.

Съ этими словами, онъ вышелъ изъ комнаты, сдлавъ Квентину знакъ, чтобы онъ не слдовалъ за нимъ. Изумленный шотландецъ терялся въ догадкахъ, не зная, что и думать. Первое, самое естественное, хотя можетъ быть не самое благородное, побужденіе заставило его заглянуть въ стаканъ, больше, чмъ до половины наполненный серебряными монетами. Тутъ было ихъ нсколько десятковъ, а молодому человку въ теченіи всей его жизни едва ли случалось располагать и двадцатью. Но сообразно ли будетъ съ его дворянскимъ достоинствомъ взять деньги отъ этого богатаго плебея? Вопросъ былъ затруднителенъ. Хотя ему и удалось запастись хорошимъ завтракомъ, но запасъ все-таки былъ слишкомъ малъ, чтобы можно было вернуться съ нимъ въ Дижонъ, въ томъ случа, если бы Квентинъ ршился встртить гнвъ герцога бургундскаго и поступить къ нему на службу, или, наконецъ, чтобъ пробраться въ Сен-Квентинъ съ цлью остаться въ войск коннетабля Сен-Поля,— такъ какъ онъ ршился предложить свои услуги если не королю Францій, то одному изъ этихъ государей. Дорвардъ принялъ, можетъ быть самое благоразумное при такихъ обстоятельствахъ ршеніе:— руководиться совтомъ дяди. Онъ спряталъ деньги въ бархатную сумку и позвалъ хозяина, чтобы возвратить ему серебряный кубокъ, и въ тоже время разспросить его о щедромъ и властолюбивомъ купц.

Хозяинъ немедленно явился и былъ, если не собщительне, то по крайней мр, разговорчиве прежняго. Онъ ршительно отказался отъ серебрянаго кубка: кубокъ по словамъ его принадлежалъ мэтръ-Пьеру и этотъ послдній подарилъ его своему гостю.

У него, правда, было четыре серебряныхъ кубка, доставшихся ему отъ, блаженной памяти, покойной его бабушки, но вс они, по его мннію, были также похожи на прекрасный кубокъ, который держалъ въ рукахъ его гость, какъ рпа — на персикъ. Это быль одинъ изъ извстныхъ турскихъ кубковъ работы Мартына Доминика, художника, который могъ бы поспорить съ цлымъ Парижемъ.

— Скажите же мн, пожалуйста, кто этотъ мэтръ-Пьеръ, длающій незнакомцамъ такіе дорогіе подарки? спросилъ Дорвардъ, перебивая хозяина.

— Кто мэтръ-Пьеръ? переспросилъ послдній медленно, какъ бы процживая слова сквозь зубы.

— Ну да, отвчалъ нетерпливо и рзко Дорвардъ,— кто мэтръПьеръ, и что это онъ такъ разбрасываетъ свое добро? И кто этотъ человкъ, похожій на мясника, котораго онъ послалъ къ вамъ, впередъ, заказать завтракъ?

— Что касается до званія мэтръ-Пьера, любезный господинъ, вамъ бы слдовало спросить объ этомъ его самого, а тотъ, что заказывалъ завтракъ — Боже избави насъ отъ близкаго съ нимъ знакомства.

— Тутъ есть какая то тайна, замтилъ шотландецъ.— Мэтръ-Пьеръ сказалъ мн, что онъ купецъ.

— Если онъ сказалъ вамъ это, то значитъ, онъ дйствительно купецъ, отвчалъ хозяинъ.

— Чмъ же онъ торгуетъ?

— Мало ли чмъ? У него славная торговля. А главное, онъ завелъ тутъ шелковыя фабрики, и здшнія матеріи не уступаютъ тмъ, которыя венеціанцы привозятъ изъ Индіи и Катэ. Подходя сюда, вы врно замтили ряды тутовыхъ деревьевъ? Это онъ веллъ насадить ихъ, чтобы разводить шелковичныхъ червей.

— А эта двушка, приходившая мода съ подносомъ — кто она, мой другъ?

— Моя жилица, сударь. Она, и съ нею какая то пожилая дама, что-то въ род тетки или вообще родственницы, занимаютъ здсь комнаты, отвчалъ трактирщикъ.

— Разв вы заставляете вашихъ постителей прислуживать другъ другу? спросилъ Дорвардъ, — я замтилъ, что мэтръ-Пьеръ ничего не хотлъ брать изъ вашихъ рукъ или изъ рукъ вашей прислуги.

— Богатымъ людямъ можно имть свои фантазіи, потому что они въ состояніи платить за нихъ, отвчалъ хозяинъ, — и это не въ первый разъ мэтръ-Пьеръ съумлъ заставить господъ служить себ.

Послднее замчаніе оскорбило молодаго шотландца, но, скрывъ свое неудовольствіе, онъ спросилъ, можетъ-ли имть въ гостиниц комнату на день, а можетъ и боле.

— Конечно, отвчалъ трактирщикъ, — на сколько угодно.

— А могу я, спросилъ дале молодой человкъ, — засвидтельствовать мое почтеніе дамамъ, съ которыми буду жить подъ одной кровлей?

— Не могу вамъ ничего сказать, отвчалъ трактирщикъ, — дамы эти никуда не выходятъ и никого не принимаютъ къ себ.

— Исключая мэтръ-Пьера конечно? сносилъ Дорвардъ.

— Я не имю права называть исключенія, отвчалъ хозяинъ твердо, но почтительно.

Молодой человкъ имлъ очень высокое понятіе о своемъ достоинств, не смотря на недостаточность средствъ, чтобы поддержать его, и, хотя отвтъ хозяина нсколько оскорбилъ его, онъ, тмъ не мене, ршился воспользоваться общепринятымъ въ то время обычаемъ.— Отнесите дамамъ бутылку cernt съ моимъ глубокимъ почтеніемъ, сказалъ онъ, — и скажите, что Квентинъ Дорвардъ, изъ рода Глен-гулакинъ, благородный шотландскій кавалеръ и ихъ сосдъ въ настоящее время, проситъ позволенія явиться къ нимъ, чтобы лично засвидтельствовать свое уваженіе.

Посланный вышелъ, по возвратился почти тотчасъ же съ благодарностью дамъ, которыя отказывались отъ предлагаемаго напитка и поручали передать шотландскому кавалеру свое сожалніе о томъ, что, живя очень уединенно, ок не могутъ принять его посщенія.

Юноша закусилъ губы, выпилъ стаканъ отвергнутаго vernt, которое хозяинъ поставилъ на столъ.— Клянусь обдней, сказалъ онъ про себя, — удивительная страна! купцы, мщане держатъ себя какъ господа, сорятъ деньгами какъ дворяне, а молодыя, путешествующія двчонки живя въ харчевн, важничаютъ точно какія нибудь переодтыя принцессы! Но я увижу еще разъ эту чернобровую красавицу, или ужъ это будетъ ни на что не похоже!— Принявъ такое благоразумное, ршеніе, молодой человкъ попросилъ отвести его въ назначенную для него комнату.

Хозяинъ тотчасъ повелъ его вверхъ, по витой лстниц, и они пришли въ длинную галлерею со множествомъ дверей, напоминавшихъ монашескія кельи. Сходство это непріятно поразило нашего героя, напомнивъ ему прошлую его жизнь въ скучныхъ монастырскихъ стнахъ. Они остановились въ самомъ конц галлереи передъ запертой дверью. Выбравъ ключъ изъ большой связки, висвшей на пояс, хозяинъ отперъ дверь и указалъ своему гостю комнату, занимавшую внутренность башенки. Комната была не велика, но, чистенькая и уединенная, съ занавсками у кровати и хорошей мебелью, какая не часто встрчается въ гостинницахъ, она показалась молодому человку настоящимъ дворцемъ.

— Надюсь, любезный господинъ, что комната понравится вамъ, сказалъ хозяинъ, — я, съ своей стороны, считаю своей обязанностью услуживать всмъ друзьямъ мэтръ-Пьера.

— О блаженное купанье! воскликнулъ по уход хозяина Квентинъ Дорвардъ, припрыгнувъ отъ удовольствіи.— Никогда еще счастье не было такъ велико ни на земл, ни подъ водой. Оно просто затопило меня.

Сказавъ это, онъ подошелъ къ окну. Башенка, которую онъ занималъ, значительно выдавалась впередъ и сквозь маленькое окно не только виднлся хорошенькій, довольно обширный садъ, принадлежавшій харчевн, но видъ открывался также и на веселенькую рощицу тутовыхъ деревъ, позади сада, насаженную мэтръ-Пьеромъ для разведенія шелковичныхъ червей. Кром того, Квентинъ увидалъ, что башенка его стояла прямо противъ другой такой же и маленькое окно его смотрло въ другое, такое же маленькое. Человку, двадцатью годами старше нашего героя трудно было бы опредлить, почему это окно заняло его боле, чмъ красивый садикъ и даже больше, чмъ тутовая рощица. Увы, глаза сорокъ лтъ смотрвшіе на свтъ божій, уже равнодушно останавливаются на окнахъ маленькихъ башенокъ, хотя бы они и были полуоткрыты для освженія воздуха, а шторы полуопущены для защиты отъ яркихъ лучей солнца, а можетъ быть и отъ любопытнаго взгляда, — равнодушно глядятъ они даже и въ томъ случа, когда у окна виднется лютня, полузакрытая легкой вуалью изъ свтло-зеленаго газа. Но въ счастливые лта нашего героя такія случайности, какъ назвалъ бы ихъ художникъ, служатъ достаточнымъ основаніемъ для тысячи воздушныхъ видній и таинственных заключеній, вспоминая которыя, зрлый человкъ вздыхаетъ улыбаясь и, улыбаясь, снова вздыхаетъ.

Молодой человкъ, какъ мы легко можемъ предположить, желалъ узнать что нибудь поподробне о своей прекрасной сосдк, владтельниц вуали и лютни, онъ желалъ узнать, не ее ли онъ видлъ за скромнымъ занятіемъ служанки, но, хорошо зная правила птицеловства, не высунулся изъ окна, а спрятавшись осторожно выглядывалъ изъ-за ставни. Въ награду за такую осторожность, онъ имлъ удовольствіе видть блую, пухленькую, прекрасную ручку, снимашую со стны лютню, уши его, вслдъ за глазами, получили свою долю награды. Обитательница башенки, два вуали и лютни, пла именно одну изъ тхъ псенъ, которыя мы привыкли воображать въ устахъ благородныхъ дамъ средневковаго періода, когда рыцари и трубадуры слушали ихъ и млли. Не отличаясь особеннымъ смысломъ, остротой или фантазіей, слова не отвлекали вниманія отъ музыки, а безыскусственность послдней не отнимала значенія у словъ. Музыка казалась созданною для словъ, а слова для музыки — порознь они одинаково теряли свое достоинство. Не слдовало бы можетъ быть передавать эти строки, не назначенныя для чтенія, но такія отрывки старинной поэзіи производятъ на насъ всегда какое-то обаятельное впечатлніе. Хотя мелодія ихъ навсегда утрачена — разв Бишопъ случайно отыщетъ потерянные звуки или жаворонокъ научитъ миссъ Стефенсъ напвать ихъ — мы все-таки передадимъ стихи во всей ихъ безыскусственной простот, рискуя навлечь подозрніе въ недостатк вкуса какъ на себя, такъ и на прекрасную музыкантшу.

‘О графъ Витъ! пора настала,

Близокъ ночи часъ,

Рощи дышутъ ароматомъ,

Солнца свтъ погасъ.

И въ гнзд, склонясь къ подруг,

Смолкнувъ, жаворонокъ спитъ.

Все кругомъ такъ чутко дремлетъ,

Наслажденье все объмлетъ.

Гд же, гд графъ Вить?

Въ рощу крадется, вздыхая,

Поселянка молодая,

Слушать клятвы пастуха,

Сладко подъ окномъ прекрасной

Льются звуки псни страстной,

Выше всхъ звзда любви

На неб горитъ,

И полно ея вліяньемъ,

Все томится ожиданьемъ…

Гд-же ты, графъ Витъ?’

Каково бы ни было мнніе читателя объ этой простой псн, но, въ соединеніи съ мягкимъ и нжнымъ голосомъ, неподражаемые гармоническіе звуки котораго сливались съ тихимъ втеркомъ, приносившимъ въ окно благоуханіе сада, псня произвела на молодаго человка сильное впечатлніе, а неясно видимый образъ пвицы, остававшейся въ тни, придавалъ всему что-то таинственно обаятельное.

При конц втораго куплета, Дорвардъ, желавшій поближе разглядть пвицу, сдлалъ неосторожное движеніе, открывшее его убжище. Пніе тотчасъ прекратилось. Окно захлопнулось, темный занавсъ опустился, прекративъ такимъ образомъ наблюденія нескромнаго сосда.

Такія послдствія его собственной неосторожности оскорбили и удивили молодаго человка, но онъ однако утшалъ себя надеждою, что прекрасная владтельница лютни не ршится совершенно оставить инструментъ, которымъ такъ хорошо владетъ и не захочетъ отказать себ въ наслажденіи дышать свжимъ воздухомъ и сидть у открытаго окна, единственно изъ жестокаго желанія лишить другихъ возможности наслаждаться чудными звуками ея голоса. Къ этимъ утшительнымъ размышленіямъ примшивалась, можетъ быть, нкоторая доля личнаго тщеславія. Если, какъ онъ остроумно заключалъ, въ одной башн обитала темно-кудрая красавица, то въ другой жилъ — не могъ же онъ не знать этого — молодой, красивый, смлый и пылкій кавалеръ, а романы, эти опытные наставники юношества, внушили ему, что красавицы, не смотря на свою робость и скромность, очень любопытны и не рдко интересуются длами своихъ сосдей.

Пока молодой человкъ такъ благоразумно разсуждалъ, въ комнату явился трактирный слуга и доложилъ, что какой-то господинъ дожидается его внизу.

ГЛАВА V.
ВОИНЪ.

Усастъ какъ тигръ, божится какъ дьяволъ и готовъ
въ жерл пушки искать тотъ мыльный пузырь,
который люди называютъ славой.
Какъ вамъ угодно.

Воинъ, дожидавшійся нашего шотландца въ той самой комнат, гд послдній завтракалъ, принадлежалъ къ числу людей, державшихъ, по словамъ Людовика XI, въ своихъ рукахъ судьбу всей Франціи, такъ какъ имъ непосредственно вврялись защита и охраненіе королевской особы.

Карлъ VI, основавшій знаменитый корпусъ стрлковъ или шотландской лейбъ-гвардіи, какъ ихъ называли, имлъ боле уважительныя причины, чмъ кто другой окружать свой тронъ наемными войсками. Раздоры, вырвавшіе изъ его рукъ большую половину Франціи, шаткая, колеблющаяся врность остальныхъ дворянъ, хотя и признававшихъ еще его права, не позволяли ему полагаться на ихъ защиту въ дл своей, личной безопасности. Бдные, храбрые и врные шотландцы были наслдственными врагами англичанъ и старинными, естественными союзниками Франціи. Многолюдная родина ихъ, высылавшая, какъ никакая изъ другихъ странъ Европы, множество смлыхъ искателей приключеній, должна была постоянно пополнять убыль въ ихъ рядахъ. Притязанія на знатное происхожденіе давали имъ право стоять ближе другихъ войскъ къ особ монарха, а относительная малочисленность отвращала возможность мятежа, препятствуя имъ стать господами тамъ, гд они были слугами.

Съ другой стороны, французскіе государи, считая выгоднымъ привязать къ себ эту избранную толпу храбрыхъ чужеземцевъ, надлили ихъ почетными привилегіями и богатымъ жалованьемъ, которое большая часть изъ нихъ проживала съ военной расточительностью, для поддержанія своего званія. Каждый изъ нихъ пользовался правами дворянина, а близость къ особ государя придавала имъ важное значеніе, какъ въ ихъ собственныхъ глазахъ, такъ и въ глазахъ французовъ. Они были великолпно одты, вооружены и имли отличныхъ лошадей. Каждый изъ нихъ имлъ право держать оруженосца, пажа, слугу и двухъ тлохранителей, изъ которыхъ одинъ назывался coutelier, потому что былъ вооруженъ большимъ ножемъ и въ битв долженъ былъ доканчивать сраженныхъ господиномъ. Съ подобной свитой, каждый стрлокъ шотландской гвардіи былъ лицемъ важнымъ и значительнымъ, а такъ какъ вс вакантныя мста обыкновенно замщались людьми, начавшими службу въ званіи пажей и оруженосцевъ, то случалось часто, что самыя знатныя шотландскія фамиліи присылали своихъ меньшихъ сыновей служить въ этихъ должностяхъ подъ начальствомъ какаго нибудь друга или родственника, пока не представится случай къ повышенію.

Coutelier и товарищъ его, не будучи дворянами, не могли искать такого повышенія и набирались изъ низшаго класса общества, но такъ какъ они пользовались хорошимъ жалованьемъ, то господа ихъ, разумется, имли возможность выбирать для такой службы изъ множества своихъ странствующихъ соотечественниковъ, людей самыхъ сильныхъ и храбрыхъ.

Людовикъ Лесли, извстный во Франціи подъ именемъ Balafr, (какъ и мы станемъ въ свою очередь называть его) былъ человкъ сильнаго и крпкаго сложенія, ростомъ выше шести футовъ, грубыя черты его, и безъ того, некрасиваго лица были еще изуродованы большимъ рубцемъ черезъ всю щеку. То красный, лиловый или синій, то почти черный, шрамъ этотъ рзко отличался отъ цвта его смуглой, загорлой кожи, какъ въ минуту волненья и гнва, такъ и во время обычнаго спокойнаго выраженія лица. Платье и оружіе его было великолпно. Національный токъ былъ украшенъ пукомъ перьевъ и массивной серебряной пряжкой съ изображеніемъ Богородицы. Пряжки эти Людовикъ XI пожаловалъ своей шотландской гвардіи въ порыв суеврной набожности, посвятивъ пресвятой дв мечи своихъ тлохранителей, многіе говорятъ даже, что онъ подписалъ патентъ, назначавшій ее ихъ главнымъ предводителемъ. Латный нашейникъ, налокотники и поручи Лесли были украшены накладнымъ серебромъ, а панцырь или, скоре, кольчуга блистала, какъ утренняя изморозь на папортник или терновник. Широкое полукафтанье изъ дорогаго, голубаго бархата, было разрзано по бокамъ, какъ платье герольда и украшено, спереди и сзади, большими серебряными крестами святаго Андрея. Стальные набедренники, наколнники и такіе же башмаки защищали его ноги, справа, вислъ большой широкій кинжалъ, называемой ‘милость Божія’, богато вышитая перевязь шла черезъ лвое плечо и поддерживала большой широкій мечъ, который шотландецъ въ настоящее время держалъ для большаго удобства въ рукахъ, такъ какъ правила службы не позволяли ему покидать это тяжелое оружіе.

Квентину, хотя онъ, подобно всмъ молодымъ шотландцамъ того времени, съ дтства привыкъ къ войн и оружію, казалось однако, что онъ въ первый разъ видлъ такого воинственнаго человка, въ такомъ блестящемъ вооруженіи. И этотъ воинъ былъ родной братъ его матери, Людовикъ Лесли, по прозванію Баляфре. Молодой человкъ даже невольно содрогнулся при вид суроваго лица, съ щетинистыми усами, которыми родственникъ оцарапалъ сначала одну, потомъ другую его щеку, поздравляя съ счастливымъ прибытіемъ во Францію и спрашивая въ тоже время о домашнихъ новостяхъ.

— Не много хорошаго, любезный дядюшка, отвчалъ молодой Дорвардъ.— Но я очень радъ, что вы такъ скоро узнали меня.

— Я бы узналъ тебя, любезный, если бъ встртилъ даже въ бордосскихъ ландахъ, какъ журавля на пар ходуль {Крестьяне, близь Бордо, ходятъ на ходуляхъ по степямъ сыпучаго песку, называемымъ ландами.}. Но садись, садись. Коли есть грустныя извстія, мы ихъ запьемъ виномъ. Ей, малая-мра, любезный хозяинъ, вина сюда, лучшаго и скорй!

Звуки шотландско-французскаго нарчія были также знакомы въ тавернахъ близь Плесси, какъ знакомо швейцарско-французское въ ныншнихъ парижскихъ guinguettes. И быстро, со страхомъ и трепетомъ, исполнялись обыкновенно приказанія, данныя на этомъ нарчіи. Бутылка шампанскаго явилась передъ собесдниками. Дядя осушилъ большой стаканъ, между тмъ какъ племянникъ, въ отвтъ на его привтствіе, сдлалъ нсколько глотковъ, извиняясь тмъ, что уже пилъ въ это утро.

— Такое извиненіе было бы прилично твоей сестр, любезный племянникъ, сказалъ Лесли.— Ты не долженъ бояться бутылки, если хочешь носить бороду и быть солдатомъ. Но довольно, раскошеливайся скорй, да давай намъ шотландскихъ новостей. Каково идутъ дла въ Гленъ-гулакин? здорова ли сестра?

— Скончалась, дядюшка, отвчалъ, молодой человкъ грустно.

— Скончалась? повторилъ дядя, скорй съ удивленіемъ, чмъ съ сожалніемъ.— Какъ же это, чортъ возьми! она была пятью годами моложе меня, а я никогда еще не чувствовалъ себя лучше. Умерла!.. это невозможно. У меня разв голова поболитъ и то съ похмлья, посл двух-трехдневнаго отпуска, въ обществ веселыхъ собутыльниковъ, — а бдная сестра умерла…. Ну, а отецъ твой, любезный племянникъ, женился опять?

Но удивленіе, которое при этихъ словахъ изобразилось на лиц юноши, послужило отвтомъ и, не дожидаясь другаго, Баляфре продолжалъ.

— Какъ! нтъ? Я готовъ былъ побиться, что Алланъ Дорвардъ не можетъ жить безъ жены. Онъ любилъ порядокъ въ дом, любилъ также видть хорошенькую женщину, хотя былъ строгихъ правилъ. Женитьба доставляла ему все это. Я, напримръ, не хлопочу объ такихъ удобствахъ: я могу смотрть на хорошенькую женщину, не помышляя о священномъ таинств брака. Я не довольно святъ для него.

— Увы, любезный дядя, матушка овдовла за годъ до своей смерти. Когда Ожильви напали на Гленъ-гулакинъ, батюшка, двое дядей, два старшихъ брата и еще шестеро или семеро изъ нашихъ родственниковъ, менестрель, смотритель за работами и еще нсколько человкъ изъ нашихъ, — вс легли при защит замка и въ Гленъ-гулакин камня не осталось на камн.

— Клянусь крестомъ св. Андрея, сказалъ Лесли, — это называется приступомъ! Да, Ожильви всегда были опасными сосдями для Гленъ-гулакина. Непріятный случай! Но такова судьба войны. Когда же бда эта случилась, любезный племянникъ? прибавилъ онъ, выпивая снова стаканъ вина и торжественно качая головой. Дорвардъ отвчалъ, что семья его погибла въ прошедшій праздникъ св. Іуды.

— Ну не говорилъ ли я, что все дло случая, отвчалъ солдатъ.— Въ этотъ самый день, я, съ двадцатью изъ своихъ товарищей, взялъ приступомъ замокъ ‘черную скалу’ у Анори-желзная-рука, предводителя вольныхъ копейщиковъ, о которомъ ты, конечно, слыхалъ. Я убилъ его на порог его собственнаго дома и мн досталось при этомъ столько золота, что я сдлалъ вотъ эту славную цпь, — она была еще вдвое длинне прежде. Да, кстати, мн пришло въ голову, что часть ея слдуетъ употребить на богоугодное дло. Андрей, ей Андрей, сюда!

Оруженосецъ Андрей, явившійся въ комнату на зовъ, былъ одтъ и вооруженъ подобно своему господину, только кольчуга его отличалась меньшимъ изяществомъ, токъ не былъ украшенъ перьями, а вмсто дорогаго бархата, кафтанъ его былъ сдланъ изъ простаго сукна или саржи. Снявъ золотую цпь, Лесли отдлилъ отъ нея своими крпкими зубами, около четырехъ дюймовъ и сказалъ, обращаясь къ своему служителю: — слушай Андрей, ты отнесешь это золото моему куманьку, отцу Бонифатію изъ монастыря св. Мартина. Поклонись ему отъ меня и напомни кстати, какъ онъ не могъ сказать ‘Богъ благословитъ васъ’ въ послдній разъ, какъ мы съ нимъ раставались, ночью. Скажи ему потомъ, что у меня умерли братъ, сестра и еще кое кто изъ родныхъ, что вс они отправились на тотъ свтъ, и я прошу его отслужить столько обденъ за упокой ихъ души, насколько хватитъ этого золота. А если, для освобожденія изъ чистилища понадобится еще что нибудь, пускай онъ повритъ въ долгъ. Но дло въ томъ, что вс они были честные люди, неповинные ни въ какой ереси, и можетъ быть уже на полдорог изъ чистилища, тогда пусть за оставшееся золото онъ произнесетъ проклятіе на родъ Ожильви изъ Ангусскаго графства, да самыя дйствительныя, какими только церковь можетъ покарать ихъ. Ты понимаешь все это, Андрей?

Андрей утвердительно кивпулъ головой.

— Да смотри, если хоть одно кольцо отправится въ питейный домъ, не побывавъ въ рукахъ у монаха, я исполосую твою спину ремнями такъ, что на ней останется столько же кожи, какъ у святаго Вароломея. Но погоди, я вижу, ты смотришь на бутылку и не уйдешь, не попробовавъ того, что въ ней. Говоря это, Лесли налилъ стаканъ верхомъ, выпивъ его, Андрей отправился исполнять приказанія своего господина.

— А теперь, любезный племянникъ, разскажи-ка мн, какъ ты велъ себя въ этомъ несчастномъ дл?

— Я дрался, отвчалъ Дорвардъ — на ряду со всми, кто былъ и старше и сильне меня, пока ихъ всхъ не перебили, а я получилъ тяжелую рану.

— Не хуже той, что я получилъ десять лтъ тому назадъ, возразилъ дядя.— Смотри сюда, племянникъ, продолжалъ онъ, указывая на красный рубецъ, перескавшій его лице.— Еще мечъ Ожильви никогда не проводилъ такихъ глубокихъ бороздъ

— На этотъ разъ они бороздили довольно глубоко, отвчалъ Квентинъ грустно.— Но наконецъ они устали и матушка, открывъ во мн признаки жизни, умолила ихъ пощадить меня. Они дозволили одному ученому монаху изъ Абербротика, гостившему у насъ въ это несчастное время и едва не погибшему въ свалк, перевязать мн раны и перенести меня въ безопасное мсто. Однако взяли общаніе съ него и съ моей матери, что по выздоровленіи я сдлаюсь монахомъ.

— Монахомъ! воскликнулъ дядя.— Пресвятой Андрей, этого со мной никогда не случалось. Никому, съ самаго дтства моего, во сн не снилось сдлать меня монахомъ. А это однако странно, согласись самъ: за исключеніемъ грамоты, которой я никогда не могъ выучиться, псалмопнія, котораго терпть не могъ, платья похожаго на платье помшаннаго нищаго, да проститъ меня Богородица! прибавилъ онъ крестясь, — и постовъ, не согласныхъ съ моимъ аппетитомъ, я во всхъ отношеніяхъ былъ бы такимъ же славнымъ монахомъ, какъ и маленькій куманекъ мой отъ Сен-Мартмна. Но я не знаю только, отчего это никому не пришло въ голову даже предложить мн это. И такъ, любезный племянникъ, ты долженъ былъ поступить въ монастырь, а зачмъ, желалъ бы я знать?

— За тмъ, чтобы родъ моего отца угасъ въ монастыр или въ могил, отвчалъ Квентинъ Дорвардъ съ глубокимъ чувствомъ.

— Вижу, понимаю, замтилъ дядя,— понимаю. Ахъ, они хитрые мошенники! но вдь они могли ошибиться въ разсчет. Видишь ли племянникъ, я самъ помню каноника Роберсарта, — тоже постригся, а потомъ вышелъ изъ монастыря, да и сдлался предводителемъ вольнаго отряда. У него была любовница, самая хорошенькая двушка, какую я когда либо видалъ и трое славныхъ ребятишекъ. Не слдуетъ полагаться на монаховъ, любезный племянникъ, не слдуетъ. Они могутъ вдругъ сдлаться и отцами и воинами, когда вы этого всего меньше ожидаете. Но что-же дальше?

— Мн не много остается разсказать вамъ, дядя, отвчалъ Дорвардъ, — разв только то, что, считая матушку въ нкоторой степени залогомъ за себя, я принужденъ былъ надть одежду послушника, подчиниться монастырскимъ уставамъ и даже выучиться читать и писать.

— Читать и писать! воскликнулъ Баляфре, считавшій удивительнымъ всякое знаніе, превышавшее его собственное.— Читать, говоришь ты, и даже писать! Я этому поврить не могу. Никто еще изъ Дорвардовъ не могъ никогда подписать своего имени, да и Лесли также. Я, по крайней мр, отвчаю за одного изъ послднихъ. Я также не въ силахъ писать, какъ не въ силахъ летать. Но скажите мн во имя святаго Людовика, какъ это имъ удалось научить тебя?

— Сперва трудно было, отвчалъ Дорвардъ, а потомъ все становилось легче и легче. Я очень ослабъ отъ ранъ и потери крови и занимался тмъ усердне, что хотлъ угодить своему спасителю, отцу Петру. Добрая матушка моя между тмъ скончалась. Мое же здоровье въ это время поправилось, и, не имя склонности къ монастырской жизни, я сообщилъ объ этомъ отцу Петру, бывшему помощникомъ настоятеля, мы ршили, что я долженъ оставить монастырь и идти въ міръ искать себ счастья. Но, чтобы спасти отца Петра отъ мщенья Ожильви, отъздъ мой долженъ былъ имть видъ бгства и для большаго вроятія я унесъ съ собою сокола нашего аббата. Но, на самомъ дл, я законно исключенъ изъ монастыря, о чемъ свидтельствуетъ подпись и печать самого аббата.

— Это хорошо, очень хорошо, отвчалъ дядя, — король нашъ не станетъ хлопотать о твоемъ поведеніи, но онъ съ ужасомъ смотритъ на бгство изъ монастыря. Но, я готовъ побожиться, казна твоя не больно-то тебя тяготила.

— Съ вами я долженъ быть вполн откровененъ, дядя, сказалъ юноша.— У меня было всего нсколько серебряныхъ монетъ.

— Это плохо, замтилъ Лесли.— Я, напримръ, хоть и не имю привычки беречь свое жалованье — да въ настоящее опасное время и лучше не имть при себ денегъ — но у меня за то всегда есть, и я совтую теб слдовать моему примру, какая нибудь лишняя золотая цпь или браслетъ или ожерелье, отъ которыхъ въ случа надобности можно всегда отнять одно или два кольца или какой нибудь лишній камень, и сейчасъ же продать. Но ты, можетъ, спросишь, любезный родственникъ, откуда мн достаются такія бездлушки? прибавилъ онъ, самодовольно потряхивая своей золотой цпью.— Он, конечно, не висятъ на каждомъ кустарник и не ростутъ въ пол, какъ зерна царскихъ кудрей, изъ которыхъ ребятишки нижутъ себ ожерелья. Но что-жъ изъ этого? Ты можешь найти ихъ тамъ же, гд я нашелъ ихъ — на служб добраго Французскаго короля. Тутъ можно заработать много добра, лишь бы хватало духу искать его, да не жалть своей жизни.

— Я слыхалъ, сказалъ Квентинъ, избгавшій ршительнаго отвта, котораго онъ въ настоящую минуту не былъ въ состояніи дать, — я слыхалъ, что дворъ короля Людовика уступаетъ въ великолпіи двору герцога бургундскаго. Что подъ знаменами послдняго можно добиться большихъ почестей, и что только тамъ сыплются сильные удары и совершаются великіе подвиги. А христіаннйшій король, говорятъ, одерживаетъ свои побды языками своихъ посланниковъ.

— Ты говоришь какъ глупый мальчикъ, любезный племянникъ, отвчалъ Баляфре.— А какъ подумаешь, такъ надо признаться, что въ твои годы и я былъ также простъ. Прибывъ сюда, я не могъ вообразить себ короля иначе, какъ подъ великолпнымъ балдахиномъ, съ большой золотой короной на голов, за веселымъ столомъ, кушающимъ blanc-manger съ своими вассалами и паладинами, или впереди ихъ въ пылу битвы, какъ пишется въ романахъ о Карл великомъ, или какъ въ нашихъ правдивыхъ сказаніяхъ говорятся о Роберт Брюс или Вильям Валлас. Но, любезный другъ, между нами будь сказано, все это лунный свтъ на вод. Политика — везд политика. Ты, можетъ, спросишь, что такое политика? Это — выдуманное нашимъ Французскимъ королемъ, искусство драться чужими мечами и платить своему войску изъ чужихъ кошельковъ. Да, это самый мудрый изъ всхъ государей, когда либо носившихъ пурпуръ, но и его то онъ не часто носитъ. Я бы не одлся такъ просто, какъ онъ иногда ходитъ.

— Но вы не отвчаете на мое возраженіе, любезный дядюшка.— Я хочу служить, и такъ какъ уже долженъ служить въ чужой стран, то желалъ бы все-таки идти туда, гд, если бы удалось мн совершить храброе дло, я бы могъ составить себ имя.

— Я понимаю тебя, племянникъ, я совершенно понимаю тебя, по ты еще неопытенъ въ этихъ длахъ. Герцогъ бургундскій отваженъ и смлъ, съ желзнымъ сердцемъ — горячая голова. Онъ самъ сражается впереди своихъ дворянъ, рыцарей и ленныхъ людей изъ Артуа и Геію. Неужели же ты думаешь, что намъ удалось бы обогнать герцога и его храбрыхъ рыцарей, случись ты или даже я тамъ? Отстань мы отъ нихъ, насъ за медленность отдали бы въ руки военнаго суда. Иди мы рядомъ съ ними, они нашли бы, что мы сдлали свое дло и только заслужили жалованье. Но положилъ, что намъ удалось бы опередить ихъ на цлое копье, что очень трудно и опасно въ такой свалк, гд каждый работаетъ изо всхъ силъ. Ну, что-же? Милордъ герцогъ, при вид хорошихъ ударовъ, скажетъ на своемъ фламандскомъ нарчіи: ‘На, gut getroffen! славное копье, храбрый шотландецъ! Дать ему Флоринъ, пусть выпьетъ за наше здоровье’. Но въ такой служб иностранецъ не получитъ ни чиновъ, ни земель, ни денегъ — все это достается дтямъ своей земли.

— Да кому же, ради самого неба, и должно все это доставаться, любезный дядюшка? спросилъ Дорвардъ.

— Тому, кто ихъ защищаетъ, отвчалъ воинъ, выпрямляя свой гигантскій станъ.— ‘Добрый мой французскій крестьянинъ, мой честный Жакъ-бономъ’, говоритъ король Людовикъ, ‘береги ты свою соху, борону, свою лопату, свой кривой ножъ и не хлопочи объ остальномъ — вотъ, мой храбрый шотландецъ, онъ пойдетъ сражаться за тебя, а ты только потрудись заплатить ему за это. А вы, мой свтлйшій герцогъ, благородный графъ и могущественный маркизъ, умрьте свою кипучую храбрость: пока она не нужна намъ, а то она какъ разъ собьется съ дороги и повредитъ вамъ самимъ. Вотъ мои наемные отряды, моя французская гвардія, вотъ наконецъ, лучше, мои шотландскіе, стрлки и мой честный Людовикъ Баляфре — онъ станетъ драться не хуже, пожалуй и лучше вашего. Вспомните только необузданную отвагу вашихъ отцевъ, потерявшихъ сраженіе при Плесси и Азенкур’. Теперь, любезный племянникъ, ршай самъ, въ которомъ изъ этихъ государствъ нашъ братъ можетъ занять боле высокое мсто и пользоваться большимъ почетомъ?

— Я, кажется, понимаю васъ, дядюшка, отвчалъ племянникъ, — но, по моему, почестей можно добиться только среди опасностей. Простите меня, но мн право сдается, что вы ведете тутъ слишкомъ спокойную, почти лнивую жизнь, охраняя старика, которому никто не думаетъ вредить. Проводить за этими стнами лтніе дни и зимнія ночи, сидть въ желзныхъ клткахъ подъ замкомъ, чтобы не ушли! Дядя, дядя, вдь это соколъ на насст, соколъ, котораго не пускаютъ въ поле!

— Клянусь святымъ Мартиномъ турскимъ, мальчикъ-то съ огонькомъ! Въ немъ видна кровь Лесли. Точь въ точь я, только съ примсью большаго безразсудства. Слушай, ты, юнецъ, — да здравствуетъ король французскій!— не проходитъ дня, чтобы кто нибудь изъ его сподвижниковъ не исполнилъ порученія, приносящаго и почести и деньги. Не думай, чтобы храбрые и самые опасные подвиги совершались непремнно днемъ. Я бы могъ поразсказать теб кой-что о замкахъ, взятыхъ приступомъ, о плнникахъ и тому подобномъ, гд нкто, кого я не назову, подвергался большой опасности и заслужилъ больше милостей, чмъ любой сорви-голова въ войск отчаяннаго Карла бургундскаго. А если въ это время его величеству угодно оставаться въ тни, на заднемъ план, такъ что жъ изъ этого? Ему тмъ удобне оцнятъ тхъ, кто исполняетъ его порученія и потомъ достойно награждать ихъ. Да, король Людовикъ, безъ сомннія, самый умный и самый политичный государь.

Племянникъ его задумался и сказалъ потомъ тихо, но выразительно: — добрый отецъ Петръ часто совтовалъ мн остерегаться длъ, не приносящихъ славы. Я конечно увренъ, дядя, нечего и говорить вамъ объ этомъ, что вс эти тайныя порученія не противны чести?

— За кого же ты принимаешь меня, племянникъ? сурово сказалъ Людовикъ Баляфре.— Я не воспитывался въ монастыр, не умю ни читать, ни писать, по я братъ твоей матери и честный Лесли. Неужели ты думаешь, я могу предложить теб что нибудь безчестное? Лучшій рыцарь Франціи, самъ Дюгескленъ, будь онъ живъ, гордился бы такими подвигами, какъ мои.

— Я не сомнваюсь въ справедливости вашихъ словъ, дядя, отвчалъ Дорвардъ.— Вы единственный человкъ, къ которому я могу прибгнуть за совтомъ въ моемъ настоящемъ положеніи. Но слухи носятся, не знаю справедливы ли они, что король Людовикъ здсь, въ замк Плесси, окруженъ плохимъ дворомъ, что вокругъ его нтъ ни дворянства, ни знати, ли великихъ вассаловъ, ни главныхъ сановниковъ государства. Что почти уединенныя забавы свои онъ раздляетъ только съ служителями своего дома. Разсказываютъ также о тайныхъ совтахъ, куда допускаются только люди самые ничтожные, говорятъ, что чины и дворянство удалены отъ трона, а расположеніемъ короля пользуются люди самаго низкаго происхожденія. Все это какъ то странно, какъ то непохоже на дйствія отца его, благороднаго Карла, который вырвалъ изъ когтей англійскаго льва больше, чмъ на половину покоренную Францію.

— Ты судишь, какъ безтолковый ребенокъ, отвчалъ Людовикъ Лесли, — и какъ ребенокъ, повторяешь на новый ладъ старыя псни. Но послушай, разв государство не выигрываетъ отъ того, что король поручаетъ дла не пэрамъ Франціи, а своему цирульнику Оливье, который съуметъ обдлать ихъ лучше любаго пэра? Если онъ приказываетъ начальнику своей полиціи, сильному Тристану, арестовать какого нибудь мятежнаго гражданина или безпокойнаго дворянина — дло сдлано и концы въ воду. А поручи онъ это графу или пэру, тотъ пожалуй прислалъ бы ему вызовъ въ отвтъ. Разв это не доказываетъ наконецъ мудрости, что, обходя великаго коннетабля, который можетъ быть измнилъ бы ему, король употребляетъ въ дло скромнаго Лесли, который выполнитъ порученіе не хуже коннетабля. А главное, именно такой-то монархъ и нуженъ искателямъ счастья, которые должны постоянно выбирать такую службу, гд услуги ихъ чаще требуются и дороже цнятся. Нтъ, дитя, Людовикъ Французскій уметъ выбирать своихъ довренныхъ. Онъ отличаетъ ихъ способности и даетъ всякому ношу по силамъ. Это не то, что король кастильскій, который задохся отъ жажды, потому что не было кравчія, чтобъ подать ему кубокъ. Но, чу! звонитъ колоколъ св. Мартина. Мн надо спшить въ замокъ. До свиданія, желаю теб веселиться. А завтра, въ восемь часовъ, приходи къ подъемному мосту и спроси обо мн у часоваго. Да будь осторожне, подходя къ воротамъ: держись середины торной дорожки, а то по сторонамъ ея надланы западни и капканы — какъ разъ оставишь ногу или руку и самъ будешь посл жалть. Ты увидишь короля и научишься понимать его. Прощай.

Говоря это, Лесли поспшно ушелъ, забывъ въ торопяхъ заплатить за выпитое имъ вино — разсянность, весьма свойственная людямъ его характера — а хозяинъ, вроятно смущенный разввавшимися перьями его тока и большимъ ообоюдоострымъ мечемъ, не ршился напомнить ему объ этомъ.

Читатель можетъ быть подумаетъ, что Дорвардъ, по уход дяди, тотчасъ отправился въ свою башню въ надежд снова услышать восхитительные звуки, навявшіе на него, утромъ, сладкія мечты. Но, увы, то была глава изъ романа, а разговоръ съ дядей открылъ ему страницу изъ дйствительной исторіи жизни, страницу, далеко не радостную. Воспоминанія и размышленія, вызванныя ею, удалили вс другія, а тмъ боле, веселыя и нжныя.

Онъ ршился пройтись по берегу быстраго Шера, разспросивъ предварительно хозяина о безопасной дорог, гд бы капканы и ловушки не мшали его прогулк. Тамъ старался онъ успокоить свои взволнованныя мысли и обдумать будущій планъ дйствій. Свиданіе съ дядей породило въ немъ много сомнній.

ГЛАВА VI.
ЦЫГАНЕ.

Такъ беззаботно, такъ безстрашно и весело
шелъ онъ, что даже полъ вислицею затянулъ
псню и принялся плясать.
Старинная псня.

Воспитаніе, полученное Квентиномъ Дорвардъ, не было въ состояніи смягчить его сердце и научить его правиламъ чистой нравственности. Ему, какъ и остальнымъ членамъ его семейства, съ дтства внушалось, что охота есть единственное приличное удовольствіе, а война — единственное полезное занятіе, что главная задача ихъ жизни заключалась въ умньи все съ твердостью переносить и сторицею воздавать за зло феодальнымъ врагамъ, которые наконецъ почти совершенно истребили ихъ родъ. Но къ этой наслдственной вражд примшивались, смягчавшія ея силу, благородство и грубое великодушіе. По этому, самое мщеніе — единственная знакомая имъ справедливость — сопровождалось нкоторымъ человколюбіемъ и состраданіемъ. Уроки старика монаха, которые молодой человкъ во время болзни и въ несчастіи слушалъ можетъ быть внимательне, чмъ при здоровьи и довольств, внушили ему боле ясное понятіе объ обязанностяхъ человколюбія. Принимая въ разсчетъ невжество того времени, общіе предразсудки въ пользу военнаго званія и самое воспитаніе Дорварда, можно сказать, что онъ лучше многихъ современниковъ понималъ свои нравственныя обязанности.

Съ грустью и смущеніемъ размышлялъ онъ о своемъ свиданіи съ дядей, такъ неожиданно разбившемъ его блестящія надежды. Хотя о переписк въ ту пору не могло быть и рчи, но нердко случалось, что пилигримъ, странствующій купецъ или изувченный солдатъ упоминали въ Глен-гулакин имя Людовика Лесли, превознося въ одинъ голосъ его неукротимую храбрость и удачное выполненіе поручаемыхъ ему предпріятій. Фантазія молодаго человка дополнила изображеніе по своему: отважный и счастливый дядя казался ему чмъ-то въ род тхъ странствующихъ рыцарей и воспваемыхъ менестрелями паладиновъ, которые силою меча и копья добывали царскія короны и царскихъ дочерей. Теперь ему приходилось свести своего родственника на нсколько ступеней ниже, но ослпленный глубокимъ почтеніемъ ко всмъ роднымъ и вообще къ старшимъ, увлеченный прежнимъ расположеніемъ къ дяд, неопытный, сверхъ того страстно привязанный къ памяти своей покойной матери, онъ не могъ сразу замтить, что дядя его простой наемный солдатъ, не хуже и не лучше прочихъ людей того же званія, увеличивавшихъ своимъ присутствіемъ бдствія Франціи.

Лесли не былъ безразсудно жестокъ, но привычка сдлала его равнодушнымъ къ жизни и страданіямъ. Онъ былъ невжественъ, алченъ на добычу, неразборчивъ въ средствахъ ея прібртенія и расточителенъ для удовлетворенія своихъ страстей. Привычка заботиться исключительно о своихъ потребностяхъ и интересахъ, сдлала его однимъ изъ самыхъ себялюбивыхъ людей въ мір. Онъ, какъ читатель вроятно ужъ замтилъ, не могъ долго говорить о какомъ нибудь предмет, не разсматривая его со стороны своихъ личныхъ интересовъ, ко всякому длу онъ обращался какъ къ своему личному, хотя и не въ смысл золотаго правила, а въ совершенно противоположномъ. Къ этому должно прибавить, что тсный кругъ его обязанностей и удовольствій мало по малу ограничилъ самый кругъ его мыслей, надеждъ и желаній. Въ немъ почти заглохли чувства чести и нкогда одушевлявшая его неукротимая жажда славы и военныхъ отличій. Однимъ словомъ, Баляфре былъ смлый, жестокій, себялюбивый и ограниченный солдатъ. Дятельный и отважный въ исполненіи своихъ обязанностей, онъ за предлами ихъ не признавалъ ничего, исключая формальнаго отправленія нкоторыхъ обрядовъ, которые иногда разнообразились случайными пирушками съ братомъ Бонифаціемъ, его духовникомъ и пріятелемъ. Имй Лесли боле обширныя способности, онъ конечно достигъ бы значительнаго повышенія, потому что король, лично знавшій каждаго солдата своей шотландской гвардіи, вполн полагался на его врность и храбрость. Проницательному и хитрому шотландцу удалось притомъ подмтить нкоторыя особенности въ характер своего государя и ловко поддлаться къ нимъ. Но ограниченность его способностей не допускала значительнаго повышенія. Не смотри на расположеніе и милости короля, Лесли по прежнему оставался рядовымъ въ его шотландской гвардіи.

Не понимая вполн характера своего дяди, Квентинъ былъ однако оскорбленъ равнодушіемъ, съ которымъ послдній принялъ извстіе о гибели семейства своего зятя. Его удивило также, что такой близкій родственникъ не предложилъ ему денежной помощи, за которой онъ, безъ великодушнаго поступка мэтръ-Пьера, долженъ бы былъ необходимо обратиться къ нему. Молодой человкъ былъ однако въ этомъ случа несправедливъ къ своему дяд, предположивъ, что невниманіе его происходило отъ скупости. Не имя самъ въ настоящую минуту надобности въ деньгахъ, Лесли не догадался, что племянникъ могъ въ нихъ нуждаться. Въ противномъ случа, считая каждаго близкаго родственника частью самого себя, онъ, разумется, позаботился бы о своемъ живомъ племянник, какъ заботился объ усопшей сестр и ея муж. Но невнимательность эта, какова бы ни была ея причина, оказалась очень невыгодною для Дорварда. И онъ не одинъ разъ пожаллъ о томъ, что не остался на служб у герцога бургундскаго до своей ссоры съ его лсничимъ.— Что-бы ни случилось тогда со мной, думалъ онъ, — я все-таки могъ бы утшиться мыслію, что имю на случай бды надежную опору въ дяд. Но теперь, узнавъ его, я къ сожалнію встртилъ больше участія въ чужомъ человк, купц, чмъ въ родномъ брат моей матери, соотечественник и дворянин. Можно подумать, что обезобразившій его лице ударъ выпустилъ изъ его жилъ всю благородную шотландскую кровь.

Квентинъ жаллъ, что не усплъ разспросить своего дядю о мэтръ-Пьер, онъ надялся узнать объ немъ что нибудь боле положительное, но вопросы Лесли сыпались слишкомъ скоро одни за другими, а призывъ большаго колокола св. Мартина слишкомъ внезапно прервалъ ихъ разговоръ.— Не смотря на свою угрюмую и суровую наружность, рзкій, насмшливый языкъ, думалъ онъ, — старикъ щедръ и великодушенъ, а такой чужой лучше роднаго, лучше добрый чужой, чмъ далекій свой, какъ говоритъ наша шотландская пословица. Я отыщу его, и если онъ такъ богатъ, какъ говоритъ хозяинъ, то это вовсе не трудно. Онъ посовтуетъ мн, по крайней мр, что длать. Если же, какъ многіе купцы, онъ здитъ иногда въ чужія земли, то не знаю почему я не могъ бы у него на служб точно также встртить приключенія, какъ и находясь въ гвардіи Людовика.

Между тмъ, какъ въ ум молодаго человка пробгали такія мысли, голосъ въ глубин его души, (гд многое нердко шевелится безъ нашего вдома и желанія) нашептывалъ ему что, можетъ быть, обитательница башни, владтельница лютни и вуали, раздлитъ съ нимъ это опасное путешествіе.

Разсуждая такимъ образомъ, онъ встртилъ двухъ важныхъ незнакомцевъ и поклонившись имъ почтительно, какъ слдуетъ молодому человку, спросилъ ихъ не знаютъ ли они, гд домъ мэтръ-Пьера.

— Чей домъ, любезный сынъ? переспросилъ одинъ изъ нихъ.

— Мэтръ-Пьера, богатаго торговца шелковыми матеріями, который насадилъ вотъ эти тутовыя деревья, отвчалъ Дорвардъ.

— Ты слишкомъ рано принялся за недоброе ремесло, молодой человкъ, отвчалъ стоявшій ближе къ нему незнакомецъ.

— И долженъ знать кому болтать свои глупости, сказалъ другой, еще сурове, — турскій синдикъ не привыкъ, чтобы шатающіеся иностранцы такъ говорили съ нимъ.

Квентинъ былъ такъ удивленъ, что простой и вжливый вопросъ его могъ обидть двухъ такихъ почтенныхъ особъ, что забылъ даже разсердиться на жесткость ихъ отвта. Съ недоумніемъ смотрлъ онъ, какъ они торопливо удалялись и оглядывались по временамъ назадъ, какъ бы желая поскоре уйти отъ него.

Вслдъ за тмъ, онъ встртилъ толпу вннодловъ и обратился къ нимъ съ тмъ же вопросомъ. Въ отвтъ они спрашивали, кого ему надо: мэтръ-Пьера школьнаго учителя, мэтръ-Пьера плотника, мэтръ-Пьера столяра и полдюжину другихъ мэтръ-Пьеровъ. Но ни одинъ изъ нихъ не походилъ по описанію на того, кого искалъ Дорвардъ. Крестьяне вообразили, что молодой человкъ нагло издвается надъ ними и грозились побить его. Но старшій, имвшій вліяніе на остальныхъ, остановилъ ихъ.

— Разв вы не видите по его выговору и дурацкому колпаку, сказалъ онъ, — что это одинъ изъ тхъ заморскихъ шарлатановъ, которыхъ иные называютъ колдунами, другіе фокусниками или еще какъ нибудь въ род этого. Кто знаетъ, какую штуку онъ можетъ съ нами съиграть? Я слышалъ объ одномъ, который, заплативъ ліардъ за позволеніе насться досыта винограду въ саду одного бднаго человка, сълъ, не разстегнувши ни одной пуговицы, столько, что можно было бы нагрузить цлый возъ. Оставьте его въ поко и пойдемъ каждый своей дорогой. А ты, другъ, чтобы не случилось чего хуже, ступай-ка съ міромъ, во имя Бога, пресвятой богородицы Мармутье и святаго Мартина турскаго, и не приставай къ намъ съ своимъ мэтръ-Пьеромъ — можетъ статься у васъ такъ зовутъ чорта.

Находя противную партію слишкомъ сильною, шотландецъ ршился благоразумно отступить, не отвчая, но крестьяне, съ ужасомъ отшатнувшіеся отъ него при славахъ о колдовств и о такой способности къ пожиранію винограда, ободрились, когда онъ былъ уже довольно далеко, они начали кричать, ругаться и на Квентина посыпался цлый градъ камней, которые однако не могли уже сдлать ему вреда. Продолжая свою прогулку, онъ началъ думать, что дйствительно находится подъ вліяніемъ какихъ-то чаръ или, что турскіе крестьяне самый грубый, глупый и негостепріимный народъ во всей Франціи. Слдующее приключеніе почти убдило его въ этомъ.

На небольшомъ возвышеніи, на берегу быстраго и красиваго Шера прямо на пути Дорварда росли, отдльно образуя цлую группу, два или три каштановыя дерева. Въ нсколькихъ шагахъ отъ нихъ, цлая толпа крестьянъ стояла неподвижно, устремивъ глаза на ближайшее дерево.— Размышленія юности рдко бываютъ такъ глубоки, чтобы не уступить первому побужденію любопытства также легко, какъ легко разступается гладкая поверхность воды отъ случайно упавшаго на нее камня. Квентинъ удвоилъ шаги и пришелъ къ мсту во-время, чтобы увидать страшную картину, привлекавшую вниманіе крестьянъ. На втвяхъ каштана вислъ человкъ въ предсмертныхъ судорогахъ.

— Что же вы не перержете веревки? спросилъ шотландецъ, рука котораго была также скора на помощь въ несчастій другаго, какъ на месть за личное оскорбленіе.

Одинъ изъ крестьянъ, на которомъ не было лица отъ страха, обратился къ молодому человку и указалъ на знакъ, вырзанный на кор дерева. Знакъ имлъ такое же грубое сходство съ лиліей, какое, въ Англіи, имютъ нкоторыя таинственныя, хорошо знакомыя сборщикамъ податей, царапины, съ широкой стрлой {Broad arrow. Такъ называются въ Англія начальныя буквы H. M. (Нis Majesty, его величество), которыя пишутся на предметахъ, назначенныхъ для употребленія короля или для казны.}. Не понимая значенія этого знака и не обращая на него вниманія, Дорвардъ съ быстротою тигра взобрался на дерево, вынулъ изъ кармана свой врный ножъ, неизбжный спутникъ каждаго горца и охотника, и вмигъ перерзалъ веревку, крикнувъ стоявшимъ внизу, чтобы они поддержали тло. Но крестьяне не приняли участія въ его человчномъ поступк. Они не только не оказали ему помощи, а были, казалось, поражены его смлостью и вс мгновенно разбжались, какъ бы опасаясь, что самое присутствіе ихъ можетъ послужить обвиненіемъ въ соучастіи.

Никмъ не поддержанное, тло тяжело упало на землю. Соскочивъ съ дерева, Квентинъ къ прискорбію увидлъ, что въ повшанномъ угасла послдняя искра жизни. Онъ однако не отказался отъ дальнйшихъ попытокъ. Снявъ петлю съ шеи несчастнаго, онъ разстегнулъ его верхнее платье, спрыснулъ водою лице и прибгъ къ помощи всхъ средствъ, обыкновенно употребляемыхъ для того, чтобы привести въ чувство.

Пока шотландецъ занимался этимъ добрымъ дломъ, вдругъ дикіе возгласы, на незнакомомъ ему язык, раздались вокругъ него. Онъ не усплъ оглянуться, какъ его обступило нсколько мущинъ и женщинъ странной наружности, въ одно мгновеніе они схватили его за об руки, и ножъ сверкнулъ у его горла.— Блдный рабъ эблиса! сказалъ одинъ изъ нихъ на ломаномъ французскомъ язык, — ты, кажется, обираешь того, кого убилъ? Но ты въ нашихъ рукахъ и поплатишься.

При этихъ словахъ, со всхъ сторонъ заблистали ножи. Безобразныя и суровыя лица людей, окружившихъ молодаго человка, напоминали волковъ, готовыхъ броситься на свою добычу. Но храбрость и присутствіе духа не измнили ему.— Что вы говорите, друзья, сказалъ онъ.— Если это тло вашего друга, я снялъ его съ дерева изъ состраданія. Постарайтесь лучше привести его въ чувство, чмъ обижать невиннаго чужестранца, который хотлъ спасти вашего товарища.

Между тмъ женщины, обступивъ мертвое тло, старались возвратить его къ жизни тми же средствами, какія уже употреблялъ Дорвардъ. Но, убдившись въ ихъ безполезности, он принялись выражать свое горе по восточному обычаю, начали громко выть и рвать свои длинные, черные волосы. Мущины рвали на себ одежду, и посыпали головы прахомъ. Они такъ увлеклись исполненіемъ своихъ обрядовъ, что не обращали боле вниманія на Дорварда, признавъ его вроятно невиннымъ. Съ его стороны было бы конечно разсудительне оставить этихъ дикарей, съ ихъ горемъ, но онъ съ дтства привыкъ презирать опасности, къ тому же, юношеское любопытство его было сильно возбуждено.

На мущинахъ и женщинахъ этой пестрой толпы были тюрбаны и шапки, гораздо больше похожія на его токъ, чмъ на шляпы, которыя тогда носились во Франціи. У нкоторыхъ изъ мущинъ были черныя курчавыя бороды, а цвтъ лица у всхъ казался почти такимъ же чернымъ, какъ у африканцевъ. На двухъ, трехъ по видимому начальникахъ, развивались яркіе разноцвтные шарфы, а въ ушахъ и на ше висли разныя серебряныя украшенія. Руки и ноги у всхъ были голы, вообще вся шайка была оборвана и грязна. Дорвардъ не замтилъ у нихъ другаго оружія, кром длинныхъ ножей, которыми они ему угрожали. Только одинъ, чрезвычайно подвижной молодой человкъ, часто хватался за рукоять кривой мавританской сабли и превосходилъ всю шайку необузданными изъявленіями своего горя, къ которымъ примшивались угрозы.

Безпорядочная и воющая толпа такъ отличалась отъ всего, когда либо видннаго Дорвардомъ, что онъ готовъ былъ принять ее за неврныхъ собакъ саррацинъ, которые во всхъ читанныхъ или слышанныхъ имъ разсказахъ выставлялись противниками благородныхъ рыцарей и христіанскихъ государей. Онъ уже собирался удалиться, какъ вдругъ послышался конскій топотъ и на мнимыхъ саррацинъ, поднявшихъ на плечи тло своего товарища, напалъ отрядъ французскихъ солдатъ.

При этомъ внезапномъ появленіи, мрное завываніе превратилось въ порывистые крики ужаса. Тло, въ одно мгновеніе, очутилось на земл, а люди, его окружавшіе, выказали удивительную ловкость, разбгаясь во вс стороны и укрываясь между лошадьми отъ направленныхъ на нихъ ударовъ копій.— Бейте окаянныхъ, вяжите разбойниковъ, какъ дикихъ зврей колите ихъ, какъ волковъ! кричали нападающіе, за криками послдовали удары. Но такова была ловкость бглецовъ, что всадники, которымъ неблагопріятствовала мстность, покрытая кустарниками, успли схватить только двухъ изъ нихъ, въ томъ числ и молодаго человка съ мечемъ, оказывавшаго сначала нкоторое сопротивленіе.

Квентинъ, котораго судьба какъ бы избрала въ это время предметомъ своихъ преслдованій, былъ также схваченъ солдатами. Не смотря на вс его оправданія, ему связали руки веревкой. Быстрота, съ какой это было сдлано, доказывала, что люди эти далеко не новички въ полицейскихъ расправахъ. Взглянувъ съ безпокойствомъ на предводителя всадниковъ, отъ котораго онъ ждалъ освобожденія, Квентинъ не зналъ радоваться ему или нтъ, узнавъ въ немъ молчаливаго и мрачнаго товарища мэтръ-Пьера. Правда, въ какомъ бы преступленіи не обвиняли незнакомцевъ, этому человку могло быть извстно изъ утренней исторіи, что Дорвардъ не имлъ съ ними никакихъ сношеній. Но трудно было ршить, захочетъ ли этотъ суровый человкъ быть для него благосклоннымъ судьей и безпристрастнымъ свидтелемъ. Квентинъ сомнвался, поправитъ ли онъ дло, обратившись къ нему.

Но колебаться было некогда, — Труазешель и петит’Андре, сказалъ угрюмый предводитель, двумъ изъ своихъ подчиненныхъ, — деревья стоятъ тутъ очень кстати. Я докажу этимъ неврнымъ мошенникамъ и чародямъ, что значитъ шутить съ королевскимъ правосудіемъ, когда оно осудило одного изъ ихъ проклятаго племени. Слзайте ребята и принимайтесь живе за дло!

Въ одно мгновеніе Труазешель и петит’Андре очутились на ногахъ и Квентинъ замтилъ, что у каждаго изъ нихъ къ сдлу было прицплено по связк, или по дв, веревокъ. Когда они ихъ распустили, то оказалось, что на каждой веревк была петля и роковой узелъ, совсмъ приспособленные къ длу.

У Дорварда кровь застыла въ жилахъ, когда онъ увидлъ, что одна изъ трехъ распущенныхъ веревокъ предназначалась для него. Онъ обратился къ начальнику, напомнилъ ему объ утренней встрч, о правахъ свободнаго шотландца въ союзномъ государств и отрекался отъ всякаго знакомства съ пойманными злодями.

Человкъ, къ которому отнесся Дорвардъ, едва удостоилъ его взглядомъ. Вс старанія молодаго шотландца напомнить ему о ихъ прежнемъ знакомств остались безъ всякаго успха. Онъ только обратился къ двумъ крестьянамъ, подошедшимъ изъ любопытства или для того, чтобы сдлать показаніе противъ пойманныхъ, и спросилъ отрывисто: — Былъ этотъ молодецъ съ бродягами?

— Былъ, господинъ превотъ, отвчалъ одинъ изъ нихъ, — онъ первый подосплъ и осмлился перерзать веревку, на которой, по приказанію его величества, былъ, какъ мы ему говорили, справедливо повшенъ этотъ негодяй.

— Клянусь Богомъ и св. Мартиномъ турскимъ, я видлъ его въ ихъ шайк, когда они грабили нашу ферму, прибавилъ другой.

— Батюшка, сказалъ стоящій тутъ мальчикъ, — вдь тотъ бусурманъ былъ черный, а этотъ блый, у того были короткіе курчавые волосы, а у этого длинные свтлые локоны.

— Эхъ, дитя, ты пожалуй еще скажешь, что на томъ было зеленое платье, а на этомъ срая куртка. Но его милость, г-нъ превотъ, знаетъ, что они также легко мняютъ кожу, какъ и платье. Я увренъ, что это тотъ самый.

— Довольно того, что онъ пошелъ противъ королевскаго правосудія, пытаясь спасти казненнаго измнника, сказалъ превотъ.

— Труазешель, петит’Андрб, длайте ваше дло!

— Остановитесь, господинъ…. вскричалъ юноша, въ смертельномъ отчаяніи, — выслушайте меня. Не дайте погибнуть невинному. Кровь моя взыщется на васъ моими соотечественниками въ этой жизни, а въ будущей, вы отвтите за нее предъ судомъ Божіимъ.

— Я отвчу за свои дла и здсь и тамъ, равнодушно отвчалъ превотъ и сдлалъ лвой рукою знакъ исполнителямъ своей воли. Потомъ съ улыбкой торжествующей злобы дотронулся указательнымъ пальцемъ до своей правой руки, которая была подвязана вроятно вслдствіе удара, нанесеннаго ему въ то утро Дорвардомъ.

— Подлецъ, мстительный негодяй! вскричалъ Квентинъ, догадавшись, что личное мщеніе было единственной причиной жестокости этого человка, и что напрасно было ждать отъ него помилованія.

— Бдняжка бредитъ отъ страха, замтилъ превотъ, — скажи ему что нибудь успокоительное, Труазешель, прежде, чмъ отправишь на тотъ свтъ. Ты драгоцнный человкъ въ тхъ случаяхъ, когда нельзя достать духовника. Удли ему минутку утшенія и оканчивай скоре свое дло. Я буду продолжать объздъ. За мной, товарищи!

Превотъ ухалъ въ сопровожденіи своей команды, оставивъ двухъ или трехъ людей на помощь палачамъ. Несчастный юноша бросилъ ему вслдъ омраченный отчаяніемъ взглядъ, и съ послднимъ звукомъ лошадиныхъ копытъ угасъ въ его душ послдній лучъ надежды на спасеніе. Въ мучительномъ безпокойств онъ посмотрлъ вокругъ себя и не могъ не удивиться стоическому равнодушію своихъ товарищей. Сначала ими видимо овладлъ страхъ и они употребляли вс усилія, чтобъ освободиться, но теперь, видя, что смерть неизбжна, они ожидали ее съ невозмутимымъ спокойствіемъ. Роковое ожиданіе придавало можетъ быть еще большую желтизну ихъ смуглымъ лицамъ, не измняя однако ихъ спокойнаго выраженія и не смягчая упорной гордости взгляда. Ихъ можно было сравнить съ лисицами, которыя, истощивъ для своего спасенія весь запасъ хитрости, умираютъ безгласно и съ затаенной злобой, тогда какъ волки и медвди, охота на которыхъ гораздо опасне, не выказываютъ ничего подобнаго.

Они нимало не смутились, видя, что палачи принимаются за дло скорй, чмъ требовалъ ихъ начальникъ. Послдніе, торопились вроятно отъ того, что, вслдствіе долгой привычки, испытывали нкоторое удовольствіе при исполненіи своей ужасной обязанности.

Мы остановимся на минуту, чтобъ описать этихъ людей, потому что при господств тираніи одного лица или цлаго народа, личность палача пріобртаетъ особенную важность.

Эти два исполнителя приговоровъ были существенно различны между собой по наружности и пріемамъ. Людовикъ называлъ ихъ Демокритомъ и Гераклитомъ, а начальникъ: — Jean qui pleure, el Jean qui rit.

Труазешель былъ высокій, худощавый, безобразный человкъ съ особенно важнымъ лицомъ. Онъ носилъ крупныя четки на ше и набожно предлагалъ ихъ несчастнымъ, попадавшимъ въ его руки. У него всегда было на готов два, три латинскихъ текста о ничтожности и сует человческой жизни, и если бъ можно было соединить его профессію съ обязанностію священника, то онъ могъ бы исполнять въ одно и тоже время должность палача и духовника при тюрьм. Петит’-Андре, напротивъ, былъ веселый, полненькій, дятельный человчекъ, исполнявшій свою обязанность, какъ пріятнйшую въ мір. Съ жертвами своими онъ употреблялъ всегда очень мягкія, ласковыя выраженія, какъ будто питая къ нимъ самыя нжныя чувства. Онъ называлъ ихъ добрыми пріятелями, милашками, куманьками, отцами родными, сообразно ихъ возрасту и полу. И если Труазешель старался внушать имъ философскій или религіозный взглядъ на будущую жизнь, петит’-Андре почти всегда имлъ въ запас дв, три шуточки, которыми старался доказать осужденнымъ, что покидаемая ими жизнь такъ смшна и ничтожна, что не стоить и жалть о ней.

Не знаю, какъ и почему, но эти дв почтенныя личности, не смотря на ихъ разнообразныя дорованія, весьма рдкія въ ихъ профессіи, были оба предметомъ ненависти, какой никогда еще не внушали подобныя имъ существа. Для тхъ, кто ихъ зналъ, вопросъ состоялъ только въ томъ который изъ нихъ отвратительне — серьозный и патетическій Труазешель, или живой и забавный петит’Андре, достоврно только то, что имъ въ обоихъ случаяхъ принадлежала пальма первенства передъ всми палачами Франціи, за исключеніемъ, можетъ быть, ихъ начальника Тристана-пустынника и его властелина, Людовика XI.

Не слдуетъ предполагать, что подобныя размышленія рождались въ голов Квентина. Жизнь, смерть, время, вчность, мелькали передъ глазами его, какъ тяжелое, подавляющее зрлище, передъ которымъ изнемогаетъ слабая человческая природа, вопреки всмъ усиліямъ гордости поддержать ее. Онъ обратился къ Богу своихъ предковъ, и воображенію его представилась маленькая часовня безъ крыши, гд покоились остатки почти всхъ его близкихъ.

‘Наслдственные враги наши вырыли моимъ родственникамъ могилы на родин’, подумалъ онъ, ‘а я, какъ отлученный, сдлаюсь добычей воронъ и коршуновъ чужой земли’. Слезы невольно брызнули у него изъ глазъ. Труазешель, тронувъ его за плечо, поздравилъ съ благочестивымъ настроеніемъ и торжественно произнесъ: beali qui in Domino moriunler, прибавивъ, что душа должна быть счастлива, что покидаетъ тло, когда на глазахъ слезы.

Петит’Андре ударилъ его по другому плечу и сказалъ: — ободрись, дитя мое, если ужъ приходится плясать, такъ начинай веселй, инструменты вс настроены, добавилъ онъ, стягивая узелъ, чтобы придать шутк своей надлежащую остроту. Когда юноша уныло взглянулъ сперва на одного, потомъ на другаго, они выразились ясне, уговаривая его подойти къ роковому дереву и не терять бодрости, потому что все кончится въ одно мгновеніе.

Въ такомъ отчаянномъ положеніи юноша бросилъ растерянный взглядъ вокругъ себя.— Не найдется ли здсь добраго христіанина, сказалъ онъ, — который бы передалъ Людовику Лесли, стрлку шотландской гвардіи, по прозванью Баляфре что племянникъ его безсовстно умерщвленъ. Слова эти были сказаны кстати, потому что одинъ изъ стрлковъ шотландской гвардіи, привлеченный приготовленіями казни, остановился неподалеку, съ двумя или тремя прохожими, посмотрть на происходившее.— Что вы длаете? сказалъ онъ палачамъ, — берегитесь, если этотъ молодой человкъ шотландецъ, я не позволю вамъ такъ обращаться съ нимъ.

— Боже сохрани, господинъ кавалеръ!, но мы должны повиноваться приказаніямъ, отвчалъ Труазешель, таща Дорварда за руку.

— Чмъ короче представленіе, тмъ лучше, сказалъ петит’Андре, схвативъ его за другую.

Но Квентинъ, услыхавъ слова ободренія, собрался съ силами, оттолкнулъ отъ себя обоихъ исполнителей закона, и со связанными руками подбжалъ къ шотландскому стрлку.— Заступись, землякъ, сказалъ онъ на родномъ язык, — ради Шотландіи и св. Андрея! Я невиненъ и Богъ тебя накажетъ, если не постоишь за меня.

— Клянусь св. Андреемъ! чтобъ достать тебя, имъ придется перешагнуть черезъ меня, отвчалъ стрлокъ, обнажая мечь.

— Обржь веревки землякъ, сказалъ Квентинъ, — я самъ за себя постою.

Стрлокъ однимъ ударомъ меча перерзалъ ихъ, и освобожденный плнникъ бросился на одного изъ солдатъ и вырвалъ у него алебарду.— Теперь, крикнулъ онъ, — попробуйте подойти.

Палачи начали перешептываться.— Позжай за г. превотомъ, сказалъ Труазешель, — а я постараюсь ихъ здсь задержать, если можно. Солдаты превотской стражи, къ оружію!

Петит’Андре слъ на лошадь и ускакалъ, а солдаты такъ поспшили исполнить приказаніе, что упустили двухъ другихъ плнниковъ. Можетъ быть они и не желали удерживать ихъ, потому что уже пресытились кровью подобныхъ несчастныхъ и утомились рзней. Они оправдывались, говоря, что считали необходимымъ поспшить на помощь въ Труазешбль. Зависть полицейской стражи къ шотландскимъ стрлкамъ была такъ сильна, что не рдко подавала поводъ къ непріязненнымъ между ними столкновеніямъ.

— Мы на столько сильны, что можемъ дважды поколотить этихъ гордыхъ шотландцевъ, если будетъ угодно вашей милости, сказалъ одинъ изъ солдатъ. Но осторожный палачъ сдлалъ ему знакъ, чтобы онъ замолчалъ и, обратясь къ стрлку, вжливо сказалъ: — вмшательство ваше наноситъ великое оскорбленіе господину превоту, которому самъ король предоставилъ отправленіе правосудія. Оно также очень несправедливо въ отношеніи ко мн, потому что преступникъ закономъ отданъ въ мои руки. Да и молодому человку вы не оказываете особенной услуги, потому что изъ пятидесяти случаевъ быть повшаннымъ, которые ему могутъ представиться, вроятно ни одинъ не застанетъ его въ такомъ счастливомъ настроеніи, въ какомъ онъ находился до вашего неумстнаго вмшательства.

— Если молодой соотечественникъ мой, сказалъ шотландецъ, улыбаясь, — раздляетъ ваше мнніе, то я оставляю его въ вашихъ рукахъ, не тратя лишнихъ словъ.

— Нтъ, нтъ! ради самого неба, нтъ! вскричалъ Квентинъ, — лучше отрубите мн голову своимъ длиннымъ мечемъ — такая смерть приличне моему происхожденію, чмъ смерть отъ руки такого подлеца.

— Слышите, какъ онъ кощунствуетъ, сказалъ исполнитель закона.— Увы! какъ скоро исчезаютъ наши лучшія намренія! Минуту тому назадъ онъ былъ какъ нельзя лучше подготовленъ къ смерти, а теперь оскорбляетъ власти!

— Скажите не наконецъ, спросилъ стрлокъ, — что сдлалъ этотъ молодой человкъ?

— Онъ осмлился, отвчалъ съ нкоторою важностью Труазешель, — спять тло преступника съ дерева, на которомъ я собственноручно повсилъ его, дерево было отмчено королевской лиліей.

— Что же это значитъ, молодой человкъ, какъ могли вы сдлать такое преступленіе? сказалъ стрлокъ.

— Прибгая къ нашему покровительству, отвчалъ Дорвардъ, — я скажу вамъ всю правду, какъ духовнику. Я увидлъ на дерев человка въ предсмертныхъ судорогахъ и обрзалъ веревку единственно изъ состраданія, нисколько не думая ни о лиліяхъ, ни о левкояхъ и также мало желалъ оскорбить Французскаго короля, какъ отца нашего папу.

— На кой чортъ вамъ было возиться съ этимъ мертвымъ тломъ? сказалъ стрлокъ.— Они, какъ грозды висятъ на деревьяхъ по дорог, гд прошелъ этотъ господинъ. Въ здшней стран вамъ будетъ не мало дла, если вы вздумаете подбирать ихъ за всякимъ палачемъ. Но я не оставлю соотечественника, если могу помочь ему. Послушайте, господинъ исполнитель закона, вы видите, что это ошибка. Вамъ слдовало бы сжалиться надъ такимъ молодымъ путешественникомъ. Въ нашей стран онъ не привыкъ видть такой дятельной расправы, какая водится у васъ и вашего господина.

— Но не потому, чтобы тамъ въ ней не нуждались г-нъ стрлокъ, замтилъ возвратившійся петит’Андре.— Не робй, Труазешель, вотъ и г-нъ превотъ. Посмотримъ, согласится ли онъ выпустить изъ рукъ дло, не окончивъ его.

— Въ добрый часъ, сказалъ стрлокъ, — а вотъ подходятъ нкоторые изъ нашихъ товарищей.

И въ самомъ дл, пока Тристанъ съ своимъ отрядомъ взбирался по одной сторон небольшаго холма, гд происходила эта сцена, съ противоположной стороны поспшно подъзжали пять, шесть шотландскихъ стрлковъ и впереди ихъ самъ Баляфре. На этотъ разъ Лесли не выказалъ къ племяннику того равнодушія, за которое Квентинъ неоднократно упрекалъ его, едва увидлъ онъ своего товарища и Дорварда въ оборонительномъ положеніи, какъ закричалъ:— спасибо Кеннингамъ! джентельмэны, товарищи, помогите! этотъ молодой человкъ — шотландскій дворянинъ, мой племянникъ. Линдсэ, Гтри, Тайри, къ оружію, ударимъ на нихъ!

Об стороны взялись за оружія. Хотя силы и не были равны, но не настолько все-таки, чтобы хорошо вооруженные шотландцы не могли надяться на побду. Но превотъ, сомнваясь вроятно въ исход свалки или опасаясь сдлать что нибудь непріятное королю, далъ знакъ своимъ подчиненнымъ воздержаться отъ всякого насилія и, обращаясь къ Баляфре, стоявшему въ глав противной партіи, спросилъ ого, почему онъ, служа въ королевской гвардіи, сопротивляется исполненію казни преступника.

— Я не согласенъ съ этимъ, отвчалъ Баляфре, — кажется должна быть какая нибудь разница между казнью преступника и убійствомъ моего собственнаго племянника.

— Вашъ племянникъ можетъ быть преступникомъ точно также, какъ и всякій другой, сказалъ превотъ, — а во Франціи всякій иностранецъ подлежитъ французскимъ законамъ.

— Такъ, но намъ, шотландцамъ, даны привилегіи. Не правда ли товарищи?

— Правда, правда, закричали вс вмст.— Привилегіи, привилегіи! Да здравствуетъ король Людовикъ! Да здравствуетъ Баляфре! Да здравствуетъ шотландская гвардія и да погибнетъ всякій, кто захочетъ отнять у насъ привилегіи!

— Но примите во вниманіе мою обязанность, сказалъ превотъ.

— Намъ нечего съ вами разсуждать, отвчалъ Кеннингамъ, — не вамъ насъ судить: насъ судитъ самъ король или нашъ начальникъ, въ отсутствіе великаго конетабля.

— И никто не иметъ права вшать насъ, подхватилъ Линдсэ, — кром Санди Вильсона, стараго палача нашей дружины, это значило бы обокрасть Санди, самого честнаго изъ людей, когда либо затягивавшихъ узелъ на веревк. Если мн когда нибудь придется идти на вислицу, я ни кому, кром его, не позволю затянуть петли на своей ше.

— Но послушайте, сказалъ Тристанъ, — этотъ молодецъ не принадлежитъ къ вашей дружин и не можетъ пользоваться тмъ, что вы называете вашими привилегіями.

— То, что мы называемъ нашими привилегіями, вс ихъ такъ называютъ, отвчалъ Кеннингамъ.

— Мы не допустимъ и спора объ нихъ, закричали вс.

— Да вы съума сошли господа, сказалъ Тристанъ, — никто не оспариваетъ вашихъ привилегій, но этотъ юноша не принадлежитъ къ вамъ.

— Онъ мой племянникъ, сказалъ Баляфре съ торжествующимъ видомъ.

— Но вдь, кажется, не стрлокъ королевской гвардіи возразилъ Тристанъ-пустынникъ.

Стрлки переглянулись въ недоумніи.

— Не уступай, товарищъ, шепнулъ Кеннингамъ Людовику Лесли, — скажите, что онъ завербованъ.

— Вотъ отлично придумано, землякъ, отвчалъ Лесли и, возвыся голосъ, поклялся, что утромъ еще завербовалъ своего родственника въ число людей своей свиты.

Это объявленіе окончательно ршило споръ.

— Хорошо господа, сказалъ Тристанъ, знавшій почти болзненную боязнь короля, чтобъ въ гвардіи его не возникло какихъ нибудь неудовольствій.— Вы знаете, какъ говорите, свои привилегіи, и я не долженъ заводить ссоръ съ королевской гвардіей, если можно избжать ихъ. Я доложу объ этомъ дл самому королю. Но я долженъ замтить вамъ, что, поступивъ такимъ образомъ, я, можетъ быть, уклоняюсь отъ строгаго исполненія своихъ обязанностей.

Сказавъ это, онъ ухалъ съ своей командой, а стрлки остались, чтобъ наскоро посовтываться между собою, что длать.

— Во первыхъ, мы должны обратиться къ нашему начальнику, лорду Крауфорду и внести имя молодаго человка въ нашъ списокъ.

— Но господа, достойные мои друзья и защитники, сказалъ Квентинъ, нсколько нершительно, — я еще самъ не знаю поступать мн къ вамъ или нтъ.

— Такъ выбирай, что лучше, сказалъ дядя, — поступить къ намъ или быть повшаннымъ. Потому что, хотя ты и племянникъ мн, но клянусь, я не вижу другаго средства спасти тебя отъ вислицы.

Это доказательство было неопровержимо и заставило Квентина тотчасъ же согласиться на предложеніе, которое въ иномъ случа показалось бы ему не совсмъ пріятнымъ. Но теперь, только что избавившись отъ петли, въ буквальномъ смысл слова, онъ разумется помирился бы и съ мене утшительной будущностью.

— Онъ долженъ отправиться съ нами, въ наши казармы, сказалъ Кеннингамъ, — только тамъ онъ можетъ быть въ безопасности, пока эти людоды рыскаютъ по окрестностямъ.

— Неужели же мн нельзя переночевать въ гостинниц, гд я сегодня завтракалъ, дядюшка, сказалъ юноша, желая, подобно всмъ рекрутамъ, выиграть еще одну свободную почъ.

— Пожалуй, племянничекъ, отвчалъ насмшливо дядя, — если хочешь доставить намъ удовольствіе вытащить тебя изо рва или изъ какой нибудь канавы, а то и изъ притока Луары, да еще зашьютъ тебя въ мшокъ, чтобъ удобне было плавать — это очень легко можетъ случиться. Превотъ, узжая, улыбался глядя на насъ, а это знакъ, что его надо опасаться.

— Есть, чего опасаться! сказалъ Кеннингамъ.— Такая дичина, какъ мы, не скоро попадетъ въ его сти. Но, по моему, теб слдовало бы разсказать всю эту исторію чорту Оливье, который всегда быль расположенъ къ шотландской гвардіи. Онъ прежде Тристана увидитъ отца Людовика: завтра утромъ, онъ будетъ брить его.

— Но послушайте, сказалъ Баляфре, — не годится идти къ Оливеру съ пустыми руками, а я голъ, какъ береза зимой.

— И мы вс также, отвчалъ Кеннингамъ. Но Оливье не откажется принять на этотъ разъ наше шотландское слово. А при первой же раздач жалованья, сложившись, намъ можно будетъ предложить ему порядочную сумму. Если онъ согласится, то поврьте, день платы настанетъ для насъ гораздо скоре.

— А теперь въ замокъ, сказалъ Баляфре, — дорогой, племянникъ разскажетъ намъ, какъ это ему удалось навести на свой слдъ Тристана, чтобы мы знали, что сказать лорду Крауфорду и Оливеру.

ГЛАВА VII.
ВЕРБОВАНІЕ.

Мировой судья.— Дайте мн уставъ, читайте статьи,
присягайте, подписывайтесь и будьте героями.
За подвиги, которые совершите впослдствіи,
вы начнете теперь же получать по шести
пенсовъ въ день и сверхъ того продовольствіе.
Вербующій офицеръ.

Стрлки снабдили Квентина лошадью, взятою у одного изъ слугъ, и молодой человкъ, въ обществ своихъ воинственныхъ земляковъ, похалъ крупнымъ шагомъ къ замку Плесси, готовясь поступить, хотя неохотно, въ число жителей этой мрачной крпости, такъ поразившей его утромъ того же дня.

Въ продолженіи пути, въ отвтъ на многочисленные разспросы своего дяди, онъ подробно разсказалъ ему приключеніе, подвергнувшее его такой опасности. И хотя въ разсказ, по его мннію, не было ничего забавнаго, онъ былъ встрченъ громкимъ смхомъ спутниковъ.

— А все гаки это скверная шутка, сказалъ дядя.— И что теб, чортъ возьми, глупый мальчикъ, вздумалось возиться съ трупомъ окаяннаго маврскаго жида?

— Ну, куда ни шло, еслибъ онъ поссорился съ полицейской стражей за хорошенькую женщину, какъ Михель Моффэтъ, тутъ былобы больше смысла по крайней мр, прибавилъ Кеннингамъ.

— Но мн кажется, здсь дло идетъ о нашей чести, сказалъ Линдсэ.— Какъ осмливается этотъ Тристанъ и его люди смшивать наши шотландскія шапки съ токами и тюрбанами этихъ грабителей. Если глаза ихъ не замчаютъ разницы, то ихъ слдуетъ протереть имъ руками. Но я увренъ, что Тристанъ прикидывается только за тмъ, чтобы имть предлогъ придраться ко всякому доброму шотландцу, который приходитъ повидаться съ своими родственниками.

— А позвольте спросить, дядя, что это за люди, о которыхъ вы говорите, спросилъ Квентинъ.

— Спросить ты можешь, отвчалъ дядя, — но только не знаю, кто съуметъ теб отвтить, но ужъ конечно не я, хотя знаю можетъ быть и не меньше другаго. Вотъ уже около двухъ лтъ, какъ они появились въ здшней сторон, точно туча саранчи.

— Именно такъ, сказалъ Линдсэ, — и Жакъ-бономъ — мы такъ называемъ крестьянина, молодой человкъ, вы со временемъ выучитесь говорить по нашему — честный Жакъ, говорю я, мало интересуется тмъ, какой втеръ заноситъ ихъ или саранчу, а ждетъ, не дождется такого, который бы унесъ ихъ.

— Неужели они длаютъ такъ много вреда? спросилъ Дорвардъ.

— Вреда! молодой человкъ, сказалъ Кеннингамъ, — да вдь они язычники, жиды, или по крайней мр магометане, не поклоняются ни Богородиц, ни святымъ, прибавилъ онъ крестясь, — крадутъ, что попадется подъ руку, поютъ и ворожатъ.

— Говорятъ, будто между ихъ женщинами попадаются прехорошенькія, сказалъ Гтри, — впрочемъ Кннингаму это лучше знать.

— Какъ, товарищъ, надюсь, что вы не хотли оскорбить меня?

— Нисколько, отвчалъ Гтри.

— Пусть товарищи разсудятъ, сказалъ Кннингамъ.— Вы какъ будто хотли сказать, что у меня, шотландскаго дворянина, живущаго подъ снію святой церкви, есть пріятельницы между этими исчадіями ада?

— Нтъ, нтъ, сказалъ Баляфре,— онъ только пошутилъ. Между товарищами не должно быть ссоръ.

— И не должно быть подобныхъ шутокъ, прибавилъ Кеннингамъ, какъ будто про себя.

— Встрчаются ли эти бродяги въ другихъ странахъ? спросилъ Линдсэ.

— Да, безъ сомннія, отвчалъ Баляфре.— Шайки ихъ появились въ Германіи, Испаніи и Англіи. Но, благодаря св. Андрею, Шотландія еще свободна отъ нихъ.

— Шотландія, замтилъ Кеннингамъ, — слишкомъ холодна для саранчи и слишкомъ бдна для воровъ.

— Или можетъ быть, прибавилъ Гтри, — Джонъ Гайлэндеръ не терпитъ тамъ другихъ воровъ, кром своихъ.

— Позвольте вамъ всмъ замтить, сказалъ Баляфре, — что я самъ родился на горахъ Ангуса, имю храбрыхъ родственниковъ въ Глен-ил и не потерплю, чтобъ оскорбляли горцевъ.

— Но вы однакожъ не станете отрицать, что они занимаются кражей скота? спросилъ Гтри.

— Угнать стадо не значитъ украсть, возразилъ Баляфре, — это я готовъ подтвердить гд и когда угодно.

— Полноте, сказалъ Кннвигамъ, — что за ссоры теперь! Молодому человку не слдуетъ видть такихъ несогласій между нами. Но вотъ и замокъ. Я закажу боченокъ вина, чтобъ выпить за здоровье Шотландіи и горной и низменной, если вы захотите сегодня отобдать у меня.

— Согласны, согласны, подхватилъ Баляфре.— А я закажу другой, чтобы залить всякое несогласіе и выпить за здоровье моего племянника, при его поступленіи въ нашу дружину.

Когда они приблизились къ замку, калитка отворилась, подъмный мостъ опустился и стрлки въхали по одиночк. Но когда подъхалъ Квентинъ, часовые остановили его, скрестивъ копья, а караульные на стнахъ направили на него свои луки и мушкеты. Предосторожность эта была соблюдена, не смотря на то, что молодой незнакомецъ пріхалъ въ обществ составлявшихъ гарнизонъ солдатъ, къ отряду которыхъ принадлежали и самые часовые.

Баляфре, съ намреніемъ оставшійся возл племянника, далъ надлежащія объясненія, и, посл долгаго колебанія, молодаго человка проводили наконецъ подъ стражей въ комнаты лорда Крауфорда.

Лордъ Крауфордъ былъ одинъ изъ послднихъ остатковъ доблестной дружины шотландскихъ лордовъ и рыцарей, такъ долго и врно служившихъ Карлу VII въ кровавыхъ войнахъ, которыя упрочили независимость французской короны и изгнали англичанъ. Въ молодости, онъ сражался подъ знаменами орлеанской двы, рядомъ съ Дугласомъ и Бкканомъ и былъ, можетъ быть, послднимъ изъ шотландскихъ рыцарей, добровольно обнажившихъ мечъ за лилію противъ своихъ старинныхъ враговъ, англичанъ. Перемны, совершившіяся въ шотландскомъ королевств, а можетъ быть, и привычка къ климату и обычаямъ Франціи, отняли у стараго барона желаніе возвратиться на родину.

Занимая высокую должность при двор Людовика, онъ, своимъ прямымъ и откровеннымъ характеромъ, пріобрлъ надъ нимъ значительное вліяніе. Король этотъ, вообще мало врившій въ честь и добродтель, не сомнвался однако въ чести и добродтели лорда Крауфорда, и поддавался его вліянію тмъ боле, что старый воинъ пользовался имъ только въ длахъ, касавшихся преимущественно его службы.

Баляфре и Кннингамъ вошли, вслдъ за Дорвардомъ, въ комнату своего начальника. Благородная наружность старика и уваженіе, съ какимъ относились къ нему гордые, никого почти не уважавшіе стрлки, произвели сильное впечатлніе на молодаго человка.

Лордъ Крауфордъ былъ высокъ ростомъ, худощавъ и, не смотря на преклонныя лта, сохранилъ въ мышцахъ силу, если не гибкость, юности и могъ не хуже всякаго молодаго солдата въ своемъ отряд, выносить тяжесть оружія во время похода. Наружность его была довольно сурова. Загорлое лицо его было покрыто шрамами, а глаза, видвшіе смерть лицомъ къ лицу въ тридцати правильныхъ сраженіяхъ, выражали не свирпую храбрость наемника, а спокойное презрніе опасностей. Высокій и прямой станъ его былъ окутанъ въ широкій халатъ, подпоясанный ремнемъ, за которымъ былъ заткнутъ богато украшенный кинжалъ. На ше висли знаки ордена св. Михаила.

Съ очками на носу (они только что были тогда изобртены), онъ сидлъ на диван, покрытомъ оленьей шкурой, и трудился надъ чтеніемъ рукописи le Rosier de la Guerre — то былъ военный и гражданскій уставъ, составленный Людовикомъ въ назиданіе дофина. Король желалъ узнать мнніе стараго воина объ своемъ сочиненіи.

При вход неожиданныхъ гостей, лордъ Крауфордъ не безъ досады оставилъ книгу, и спросилъ ихъ на своемъ выразительномъ нарчіи, зачмъ ихъ принесъ сатана? Тогда Баляфре, съ уваженіемъ, какого можетъ быть не оказалъ бы самому Людовику, подробно изложилъ ему обстоятельства, въ которыхъ находился его племянникъ и смиренно просилъ покровительства. Лордъ Крауфордъ выслушалъ его очень внимательно. Онъ не могъ не улыбнуться при разсказ о наивности, съ какой юноша бросился спасать повшеннаго преступника, но покачалъ головой, услыхавъ о ссор съ полицейской стражей {Примчаніе 5. Шотландскіе стрлки.}.

— Долго ли вы будете являться ко мн съ такими запутанными исторіями? сказалъ онъ.— Сколько разъ я говорилъ вамъ, Людовикъ Лесли, и вамъ, Арчи Кннингамъ, что иностранные солдаты должны вести себя скромно и прилично въ отношеніи къ туземцамъ, если не хотятъ накликать на свою шею всхъ городскихъ собакъ. Впрочемъ, если ужъ вы не можете жить безъ ссоры, то хорошо, что это случилось съ этимъ негодяемъ, а не съ кмъ другимъ. Вообще, эта ваша выходка извинительне другихъ, Людовикъ, потому что было естественно съ вашей стороны, заступиться за родственника. Этотъ добрый малый не долженъ больше попадать въ просакъ. И такъ, подайте мн нашъ списокъ съ той полки, и впишемъ его имя, чтобъ онъ могъ пользоваться нашими привилегіями.

— Если ваша милость позволитъ, сказалъ Дорвардъ, — то…

— Что это? ты никакъ рехнулся, вскричалъ дядя, — ты заговариваешь съ его милостью, не дожидаясь вопроса.

— Погодите, Людовикъ, остановилъ его лордъ Крауфордъ,— посмотримъ, что онъ хочетъ сказать.

— Только одно слово, милордъ, началъ Квентинъ, — Я сначала колебался, ле зная поступить мн на эту службу или нтъ. Но теперь, когда я увидалъ благороднаго и опытнаго вождя, подъ начальствомъ котораго мн придется служить, сомннія мои совершенно исчезли. Взглядъ вашъ внушаетъ полное довріе.

— Хорошо сказано, молодой человкъ, замтилъ старый лордъ, довольный комплиментомъ.— Мы не совсмъ безъ опытности и, благодаря Бога, умли пользоваться ею какъ подчиненный и какъ начальникъ. И такъ, Квентинъ, вы поступаете въ почетную дружину шотландскихъ тлохранителей и будете служить подъ начальствомъ вашего дяди. Надюсь, вы будете вести себя хорошо, потому что общаете быть настоящимъ воиномъ, если ваше мужество соотвтствуетъ вашей наружности. Людовикъ, наблюдайте, чтобъ племянникъ вашъ прилежне занимался военными упражненіями, потому что на дняхъ намъ предстоитъ обнажить мечи.

— Клянусь копьемъ, это пріятная новость, милордъ, миръ всхъ насъ сдлаетъ трусами. Я самъ упалъ духомъ съ тхъ поръ, какъ сижу въ заперти въ этой проклятой тюрьм.

— Ну, продолжалъ лордъ Крауфордъ, — птичка пропла мн на ухо, что старое знамя скоро будетъ развиваться въ пол.

— Я сегодня вечеромъ выпью лишнюю чарку подъ эту псню, сказалъ Баляфре.

— Ты готовъ выпить подъ всякую, замтилъ лордъ.— Я очень боюсь, Людовикъ, что теб придется когда нибудь пить горькій напитокъ своего собственнаго издлія.

Лесли, нсколько смутившись, отвчалъ, что онъ давно не позволялъ сео излишествъ, но что его милости извстенъ обычай дружины устраивать пирушки въ честь новаго товарища.

— Правда, сказалъ старый вождь,— я совсмъ забылъ объ этомъ. И я пришлю нсколько кружекъ вина, чтобы прибавить вамъ веселья. Но прошу кончить все до заката солнца. Смотрите, чтобъ въ караулъ на ныншнюю ночь были выбраны надежные солдаты, а главное, ни одинъ изъ нихъ не долженъ участвовать въ вашей пирушк.

— Ваши приказанія будутъ исполнены въ точности, отвчалъ Лесли, — а за здоровье вашей милости будетъ выпито усердно.

— Можетъ быть, сказалъ лордъ Крауфордъ,— я самъ приду взглянуть на ваше веселье, только затмъ, чтобъ посмотрть все ли будетъ въ порядк.

— Ваша милость, будете дорогимъ гостемъ, отвчалъ Лесли.

Вся компанія вышла въ самомъ веселомъ расположеніи духа и отправилась хлопотать о приготовленіяхъ къ пирушк, на которую Баляфре пригласилъ около двадцати товарищей, имвшихъ обыкновеніе обдать съ нимъ за однимъ столомъ.

Солдатскія пирушки вообще весьма незатйливы: лишь бы было вдоволь попить и пость, вотъ и все. Но на этотъ разъ Лесли постарался добыть вина лучшаго качества, замтивъ при этомъ, что старый лордъ самый надежный собутыльникъ.— Хоть онъ и любитъ проповдывать воздержаніе, сказалъ онъ, — но самъ, выпивъ за королевскимъ столомъ сколько можетъ выдержать его голова, никогда не пропуститъ удобнаго случая окончить вечеръ за бутылкой. И такъ, товарищи, добавилъ онъ, — приготовьтесь выслушать старыя исторіи о битвахъ при Вернль и Боже {Въ обоихъ этихъ сраженіяхъ шотландскіе союзники Франція отличилась подъ предводительствомъ Стюарта, графа Вккава. При Боже они одержали верхъ, убили герцога Кларенскаго, брата Генриха I, и обратили въ бгство его войско. При Вернл они были разбиты и почти совершенно уничтожены.}.

Готическая зала, служившая имъ столовой, была наскоро прибрана, слуги посланы за зелеными втками, чтобъ устлать ими полъ. Надъ столами и по стнамъ, вмсто обоевъ, висли знамена, взятыя у непріятелей, и т, подъ которыми не разъ сражалась шотландская гвардія. Они также позаботились, какъ можно скоре облечь молодаго рекрута въ доспхи гвардейцевъ, чтобъ онъ во всхъ отношеніяхъ раздлялъ ихъ важныя привилегіи, въ силу которыхъ могъ при помощи своихъ соотечественниковъ открыто пренебрегать грозной властію и неумолимымъ гнвомъ начальника полиціи.

Пиръ былъ какъ нельзя боле оживленъ. Принимая въ свои ряды рекрута изъ любимой родины, собесдники вполн отдались національному чувству. Они пли старыя шотландскія псни, разсказывали старыя сказки о шотландскихъ герояхъ, вспоминали о подвигахъ своихъ отцовъ и называли мста, гд они совершались. На это время богатыя равнины Турени, казалось, превратились для нихъ въ горы и утесы родной Каледоніи.

Когда хнтузіазмъ былъ въ самомъ разгар и каждый разсказами своими старался придать еще большую прелесть воспоминаніямъ о дорогой Шотландіи, появленіе лорда Крауфорда сообщило общей радости новый толчекъ. Старый лордъ, по предсказанію Лесли, сидлъ за королевскимъ столомъ какъ на иголкахъ, и при первомъ удобномъ случа ускользнулъ, чтобы отправиться на пиръ къ своимъ соотечественникамъ. На верхнемъ конц стола было для него приготовлено почетное кресло. Обычаи того времени и составъ шотландской дружины, позволяли ея предводителю — хотя по высокому значенію онъ не имлъ никого выше себя, кром короля и великаго конетабля — не унижая своего достоинства, садиться за одинъ столъ съ своими подчиненными и раздлять ихъ веселіе. Надо прибавить, что вс они, даже рядовые (какъ сказали бы въ наше время) были благороднаго происхожденія.

На этотъ разъ, однако, лордъ Крауфордъ отказался отъ приготовленнаго мста. Онъ просилъ продолжать пирушку и смотрлъ на веселье съ видимымъ удовольствіемъ.

— Оставь его, шепнулъ Кннингамъ Линдсею, когда тотъ предлагалъ вина благородному начальнику, — оставь его, не слдуетъ погонять чужаго вода противъ воли хозяина. Пусть самъ возметъ, когда захочетъ.

Дйствительно, старый лордъ, который сначала улыбнулся, покачалъ головою и поставилъ передъ собой непочатой кубокъ, началъ черезъ нсколько времени, и какъ будто забывшись, понемногу прихлебывать, наконецъ очень кстати вспомнилъ, что нельзя не выпить за здоровье молодца, который въ этотъ день вступилъ въ ихъ ряды. Онъ предложилъ тоетъ, на него разумется вс отвчали радостными криками. Старый предводитель сообщилъ имъ, что онъ передалъ мастэру Оливеру объ утреннемъ приключеніи.— А такъ какъ, продолжалъ онъ, — бородобрей не питаетъ особеннаго расположенія къ горлодаву, онъ помогъ мн выпросить у короля приказаніе начальнику полиціи ни подъ какимъ предлогомъ не продолжать дла Квентина, и, во всякомъ случа, уважать привилегіи шотландской гвардіи.

Раздались новые крики, кубки въ другой разъ наполнились до краевъ, и вс выпили за здоровье благороднаго лорда Крауфордъ, храбраго хранителя привилегій и правъ своихъ единоземцевъ. Добрый лордъ не могъ, изъ вжливости, не отвчать на этотъ тостъ. Почти безсознательно опустившись въ кресло, онъ подозвалъ къ себ Квентина и засыпалъ его разспросами о состояніи

Шотландіи и о многихъ, знакомыхъ ему тамъ, знатныхъ семействахъ, такъ что Квентинъ не всегда былъ въ состояніи отвчать. Въ продолженіи этихъ разспросовъ, добродушный лордъ нердко прикладывался къ своему кубку, замчая при этомъ, что общительность сродна шотландцамъ, но что такіе молодые, люди, какъ Квентинъ, не должны слишкомъ предаваться бражничеству. Онъ высказалъ по этому поводу еще много весьма полезныхъ вещей, до тхъ поръ, пока языкъ его, такъ много говорившій о воздержаніи, не оказался тяжеле обыкновеннаго.

Воинственное настроеніе собесдниковъ возрастало съ каждой выпитой бутылкой, и Кеннингамъ предложилъ тостъ въ честь орифламы, королевскаго, французскаго знамени.

— И втра со стороны Бургундіи, чтобъ разввать его! отозвался Линдсэ.

— Я всей душой сочувствую вамъ, дти мои, проговорилъ лордъ Крауфордъ.— Какъ я ни старъ, а надюсь еще увидать ее разввающейся въ пол. Послушайте, товарищи, (вино сдлало его общительне) вы вдь вс врные слуги короля Франціи, такъ почему же вамъ не знать, что пріхалъ посолъ отъ герцога Карла бургундскаго, съ не очень мирными порученіями.

— Я видлъ экипажи, лошадей и свиту графа Крэвкра, сказалъ кто то изъ гостей,— тамъ у гостинницы въ тутовой рощ. Говорятъ, король не хочетъ принять его въ замокъ.

— Да внушитъ ему небо неблагопріятный отвтъ! перебилъ Гетри.— На что же бургундецъ жалуется?

— На множество пограничныхъ столкновеній, отвчалъ лордъ Крауфордъ.— А главное на то, что король принялъ подъ свое покровительство одну бургундскую даму, молодую графиню, которая убжала изъ Дижона, потому что герцогъ, какъ опекунъ, хотлъ выдать ее за своего любимца Кампо-бассо.

— И она пріхала сюда одна, милордъ? спросилъ Линдсэ.

— Нтъ, не совсмъ одна, а съ теткой своей, старой графиней, которая уступила желанію племянницы.

— А разв король, ленный государь герцога, сказалъ Кннингамъ,— захочетъ стать между имъ и графиней, надъ которой Карлъ иметъ такое же право, какое въ случа смерти герцога, Людовикъ имлъ бы надъ наслдницей Бургундіи.

— Король, по своему обыкновенію, поступитъ сообразпо съ политическими видами. Къ тому же вы знаете, продолжалъ Крауфордъ,— что онъ не офиціально принялъ этихъ дамъ. Оіи. даже не поручилъ ихъ покровительству своихъ дочерей, мадамъ де Боже, и принцессы Жанны, и безъ сомннія будетъ руководиться обстоятельствами. Конечно онъ нашъ государь, но, не нарушая врности, можно сказать, что онъ способенъ гоняться за зайцемъ съ собаками всхъ христіанскихъ государей и въ тоже время удирать отъ нихъ, вмст съ зайцемъ.

— Но герцогъ бургундскій не допуститъ такого двуличія, замтилъ Кннингамъ.

— Ну да, отвчалъ старый лордъ,— и по этому надо думать, что между ними завяжется дло.

— Прекрасно! да устроитъ его Св. Андрей! подхватилъ Баляфре.— Теперь я вспоминаю, что лтъ десять, двадцать тому назадъ, мн предсказали, что я поправлю семейныя дла богатой женитьбой. Кто знаетъ, что можетъ случится, если мы будемъ сражаться за, честь и любовь, какъ пишется въ старинныхъ романахъ?

— Теб-ли говорить о любви и женщинахъ съ такимъ шрамомъ на лиц! сказалъ Гтри.

— Лучше никого не любить, чмъ любить цыганку, язычницу, возразилъ Баляфре.

— Стойте товарищи, вступился лордъ Крауфордъ, — не слдуетъ играть острымъ оружіемъ: насмшка не шутка. Живите дружно. Что же касается до дамы, то она слишкомъ богата, чтобы достаться бдному шотландскому дворянину, а то я самъ предложилъ бы ей свои восемьдесятъ съ небольшимъ лтъ. Тмъ не мене, выпьемъ за ея здоровье: она, говорятъ, свтило красоты.

— Мн кажется, я видлъ ее, сказалъ другой солдатъ, — когда стоялъ на часахъ сегодня утромъ у внутренней заставы, но тутъ она была больше похожа на потайной фонарь, чмъ на свтило, потому что ее, вмст съ другой женщиной, несли въ закрытыхъ носилкахъ.

— Стыдно, стыдно, Арно, сказалъ лордъ Крауфордъ, — часовой никогда не долженъ разсказывать того, что видлъ. Впрочемъ, прибавилъ онъ помолчавъ, (его любопытство взяло верхъ надъ дисциплиной, по поводу которой онъ счелъ за нужное сдлать замчаніе) — почему же ты думаешь, что въ этихъ носилкахъ находилась графиня Изабелла-де-Круа?

— Я знаю только то, милордъ, отвчалъ Арно, — что конюхъ мой, проводившій лошадей по дорог къ деревн, встртилъ Догина, погонщика муловъ, который везъ носилки обратно въ гостинницу, потому что они принадлежатъ хозяину гостинницы въ тутовой рощ, т. е. подъ вывскою лилей, хочу я сказать. Догинъ предложилъ Соундерсъ Стиду выпить по знакомству скатанъ вина, на что тотъ, разумется, охотно согласился.

— Ужъ разумется согласился, сказалъ старый лордъ.— Мн бы очень хотлось вывести это, джеительмэны. Ваши грумы, слуги и джакмэны, какъ мы ихъ называемъ въ Шотландіи, готовы выпить со всякимъ. Эта привычка можетъ быть опасна въ военное время и должна быть оставлена. Но твой разсказъ дологъ и мы прервемъ его стаканомъ вина, Skeoch dock nan skiai, какъ говорится на старомъ гэльскомъ нарчіи нашихъ горцевъ. Выпьемъ же за здоровье графини Изабеллы и пожелаемъ ей мужа получше этого подлеца итальянца Кампо-бассо, Ну, Андрю Арно, что же погонщикъ муловъ разсказалъ твоему слуг?

— Онъ сказалъ ему по секрету, милордъ, продолжалъ Арно, — что эти дв дамы, которыхъ онъ провожалъ въ замокъ въ закрытыхъ носилкахъ, были знатныя дамы. Что он нсколько дней тайно проживали въ дом его хозяина, и что самъ король не разъ посщалъ ихъ и оказывалъ имъ большія почести. Онъ говорилъ, что, по его мннію, он укрылись въ замк, изъ опасенія встртиться съ графомъ Крэвкромъ, посломъ герцога бургундскаго, о прізд котораго заране возвстилъ прибывшій курьеръ.

— Ну, Андрю, если такъ, подхватилъ Гтри, — то я готовъ побожиться, что это именно графиня пла и играла на лютн, когда я проходилъ черезъ внутренній дворъ. Звуки раздавались изъ боковыхъ оконъ дофиновой башни. Такой мелодіи никто никогда еще не слыхалъ въ замк Плесси-дю-паркъ. Клянусь честью, я думалъ, что поетъ волшебница Мелюзина. Я стоялъ и слушалъ, хотя и зналъ, что обдъ готовъ, и меня ждутъ. Я стоялъ, какъ….

— Какъ оселъ, Джонни Гтри, прервалъ начальникъ.— Твой длинный посъ чуялъ запахъ обда, твои длинныя уши вслушивались въ музыку, а короткой разумъ не съумлъ ршить, чему отдать предпочтеніе. Но чу, не соборный ли это колоколъ звонитъ къ вечерн? Не можетъ быть, чтобъ было такъ поздно! Старый дуракъ пономарь зазвонилъ часомъ раньше.

— Клянусь честью, сказалъ Кеннингамъ.— пономарь исправенъ. Вотъ ужъ солнце садится за этой прекрасной долиной.

— Изъ самомъ дл! спохватился лордъ Крауфордъ.— Ну, друзья, мы не должны переходить границъ. Тише дешь, дальше будешь — на маленькомъ огн и брага бываетъ слаще — будь веселъ и разуменъ, хорошія пословицы. Еще кубокъ за благосостояніе старой Шотландіи и потомъ каждый къ своему длу!

Прощальный кубокъ былъ осушенъ и гости разошлись. Благородный баронъ взялъ подъ руку Баляфрбе подъ предлогомъ передать ему кой какія наставленія на счетъ племянника, въ сущности же, можетъ быть для того, чтобъ его величественная поступь не показалась мене твердой, чмъ подобало его высокому званію. Важно прошелъ онъ черезъ оба двора, отдлявшіе его жилище отъ залы, гд происходила пирушка, и торжественнымъ тономъ человка, осушившаго нсколько бутылокъ, совтывалъ Людовику наблюдать за поведеніемъ своего племянника, преимущественно въ отношеніи женщинъ и вина.

Ни одного слова изъ всего сказаннаго о прекрасной Изабелл не ускользнуло отъ молодаго Дорварда. Когда его привели въ маленькую комнату, которую онъ долженъ былъ занимать вмст съ пажемъ своего дяди, онъ въ своемъ новомъ и скромномъ жилищ предался на свобод самымъ плнительнымъ грзамъ. Читатель легко догадается, что молодой воинъ построилъ прекрасный романъ, на предположеніи, что обитательница башни, псню которой онъ слушалъ съ такимъ вниманіемъ, и прекрасная прислужница мэтръ-Пьера, была именно та знатная и богатая графиня, которая спасалась отъ преслдованій ненавистнаго жениха, любимца деспота опекуна, злоупотреблявшаго своей феодальной властью. Въ этихъ видніяхъ представился и образъ мэтръ-Пьера, который имлъ, повидимому, власть даже надъ тмъ суровымъ человкомъ, изъ рукъ котораго онъ съ такимъ трудомъ ускользнулъ въ это утро. Мечтанія эти, которые не смлъ нарушить его молодой сожитель Вильямъ Гарперъ, были прерваны возвращеніемъ дяди. Онъ посовтовалъ племяннику ложиться, чтобъ на другой день встать по раньше и сопровождать его въ переднюю короля, гд Баляфре долженъ былъ занимать караулъ съ пятью изъ своихъ товарищей.

ГЛАВА VIII.
ПОСОЛЪ.

Поспши во Францію съ быстротою молніи, не
то прежде, чимъ ты явишься къ своему повелителю,
я буду уже тамъ, услышатъ громъ моихъ орудій.
Ступай! будь трубой нашего гнва.
Король Іоаннъ.

Если бы лнь и была способна задержать Дорварда, то шумъ, раздавшійся въ казармахъ посл перваго удара къ заутрени, прогналъ бы эту сирену съ его ложа. Но обычаи родительскаго замка и строгая дисциплина абербротинскаго монастыря пріучили его вставать вмст съ зарей. Онъ началъ весело одваться при звук трубъ и шум оружій, возвщавшихъ смну бдительныхъ стражей, изъ которыхъ одни возвращались въ казармы съ ночнаго караула, другіе отправлялись на утренній, а третьи, въ томъ числ и его дядя, приготовлялись къ служб близь особы короля.

Квентинъ поспшно, съ чувствомъ весьма естественнымъ въ молодомъ человк, надлъ дорогое платье и вооруженіе, принадлежавшія новому его званію. Дядя, внимательно слдившій за тмъ, чтобъ на племянник все было безукоризненно во всхъ отношеніяхъ, не могъ скрыть своего удовольствія при вид перемны, совершившейся съ Дорвардомъ.— Если храбрость и врность твоя будутъ соотвтствовать твоей наружности, сказалъ онъ, — ты будешь однимъ изъ лучшихъ оруженосцевъ во всей гвардіи, что доставитъ не мало чести семейству твоей матери. Ступай за мной въ пріемную залу, да смотри не отставай.

Съ этими словами, онъ взялъ большой, тяжелый и богато украшенный бердышъ и, приказавъ племяннику взять такое же, только боле легкое оружіе, отправился вмст съ нимъ во внутренній дворъ, гд товарищи его, съ которыми онъ долженъ былъ занимать караулъ, стояли уже подъ ружьемъ, оруженосцы помщались за своими господами и образовали за ними второй рядъ. Тутъ было также нсколько дозжачихъ, державшихъ статныхъ лошадей и прекрасныхъ собакъ, на которыхъ Квентинъ засмотрлся съ такимъ любопытствомъ и наслажденіемъ что дядя принужденъ былъ не разъ напомнить ему, что животныя эти находятся тутъ не для его удовольствія, а для короля, страстно любившаго охоту. Это была одна изъ тхъ немногихъ забавъ, которыя дозволялъ себ Людовикъ среди другихъ, боле серьозныхъ занятій. Онъ такъ строго берегъ дичь въ своихъ королевскихъ лсахъ, что говорили, будто безопасне убить человка, чмъ оленя.

По данному знаку, стрлки двинулись подъ командой Баляфре, замнявшаго на этотъ разъ мсто офицера. Посл различныхъ упражненій и повтореній сигналовъ, служившихъ доказательствомъ съ какой точностью и бдительностью стрлки исполняли свою обязанность, они вышли въ пріемную залу, гд ожидали выхода короля.

Какъ ни ново было для Квентина всякое великолпіе, но то, что онъ увидалъ не удовлетворило даже и его скромнымъ ожиданіямъ. Тутъ, правда, были богато одтые придворные, блестяще вооруженные стрлки, слуги различныхъ степеней, но онъ не видалъ ни одного изъ государственныхъ сановниковъ, не слыхалъ ни одного изъ тхъ именъ, которыя, казалось, возвщали возрожденіе рыцарства, не видалъ ни одного изъ мужественныхъ полководцевъ, въ которыхъ Франція полагала всю свою силу. Тутъ не было юнаго и пылкаго, жаждущаго славы дворянства, составлявшаго гордость страны: подозрительность и несообщительность короля, его глубокая и хитрая политика отдалили отъ престола эту блестящую толпу, и она собиралась вокругъ него только въ извстныхъ случаяхъ, когда того требовалъ этикетъ. Дворяне являлись неохотно и уходили съ радостью, подобно тому, какъ зври, въ извстной басни, приходили въ пещеру льва и опрометью бжали изъ нея.

Немногіе, присутствующіе здсь повидимому въ качеств совтниковъ, были почти вс весьма непредставительной наружности. Лица ихъ выражали иногда проницательность, но манеры обнаруживали, что они попали въ сферу, къ которой не были приготовлены ни воспитаніемъ, ни привычками. Только двое или трое отличались, какъ показалось Дорварду, боле благородной осанкою.

Такъ какъ обязанности стрлковъ не были на этотъ разъ особенно важны, то Баляфре могъ сообщить племяннику имена интересовавшихъ его личностей. Квентинъ, также какъ и читатель, былъ уже знакомъ съ лордомъ Крауфордомъ, который стоялъ тутъ въ своей богатой форм, съ серебрянымъ жезломъ въ рукахъ. Изъ прочихъ, находившихся въ зал знатныхъ лицъ, замчательне всхъ былъ графъ Дюнуа, сынъ знаменитаго Дюнуа, извстнаго подъ именемъ ‘батарда орлеанскаго’, который сражался подъ знаменами орлеанской двы и такъ много содйствовалъ освобожденію Франціи отъ англійскаго ига. Сынъ его съ честью носилъ славное имя отца. Не смотря на родство съ королевскимъ домомъ, на наслдственное расположеніе къ нему дворянства и народа, Дюнуа обнаруживалъ постоянно такой открытый характеръ и такую честность, что, казалось, избгъ всхъ подозрній, даже со стороны недоврчиваго Людовика. Король любилъ видть его возл себя и даже иногда призывалъ на совтъ. Хотя графъ отличался искусствомъ и мужествомъ совершеннаго, по тогдашнимъ понятіямъ, рыцаря, но его далеко нельзя было назвать образцомъ романтической красоты. Онъ былъ ниже средняго роста, хотя очень крпко сложенъ. Ноги его, дугообразно выгнутыя, могли быть удобны для всадника, но были весьма некрасивы для пшаго. Плечи его были широки, волосы черны, цвтъ лица смуглъ, руки чрезмрно длинны и мускулисты, черты лица неправильны до безобразія. Но, несмотря на все это, на немъ лежалъ отпечатокъ достоинства и благородства, который съ перваго взгляда показывалъ человка высокаго происхожденія и неустрашимаго воина. Осанка его была мужественна и благородна, походка свободна и тверда, а суровость лица облагораживалась орлинымъ взглядомъ и движеніемъ бровей, напоминавшимъ льва. На немъ было скоре богатое, чмъ изящное охотничье платье. Графъ во многихъ случаяхъ исполнялъ обязанность главнаго ловчаго, хотя мы не думаемъ, чтобъ онъ дйствительно занималъ эту должность.

Опираясь на руку родственника своего Дюнуа, какъ бы нуждаясь въ его помощи, медленно и задумчиво въ залу вышелъ Людовикъ, герцогъ орлеанскій, первый принцъ крови (впослдствіи король Людовикъ XII), и гвардія отдала ему должную честь. Предметъ ревнивыхъ подозрній короля, этотъ принцъ, который въ случа смерти дофина долженъ былъ вступить на Французскій престолъ, не смлъ отлучаться отъ двора, гд не имлъ ни должности, ни опредленнаго положенія. Уныніе, происходившее отъ этого унизительнаго состоянія, почти плна, еще увеличивалось при мысли, что король замышлялъ въ отношеніи къ нему одно изъ самыхъ жестокихъ и несправедливыхъ поступковъ, какой можетъ позволить себ тиранъ. Онъ хотлъ принудить герцога жениться на младшей дочери своей, Жанн, съ которой его обручили еще въ дтств, безобразіе ея придавало настойчивости короля видъ самой гнусной жестокости.

Наружность этого несчастнаго принца не отличалась никакими вншними преимуществами. Кротость его характера и благодушіе проглядывали даже сквозь глубокую грусть, омрачавшую въ настоящее время его черты. Квентинъ замтилъ, что герцогъ тщательно избгалъ случая смотрть на королевскую гвардію. Онъ отвчалъ на отданную ему честь, опустивъ глаза въ землю, какъ будто опасаясь, чтобы подозрительность короля не перетолковала всякое изъявленіе вжливости — въ желаніе найти себ приверженцевъ въ его гвардіи.

Совершенно иначе держалъ себя гордый прелатъ и кардиналъ, Іоаннъ де-Валю, любимый въ то время министръ Людовика. Возвышеніе и характеръ кардинала напоминали возвышеніе Вольсея, на сколько такое сходство было возможно при различіи въ характерахъ ихъ государей — лукаваго и осторожнаго Людовика и пылкаго, упрямаго Генриха VIII. Первый возвысилъ своего министра изъ самаго низкаго состоянія до званія или, по крайней мр, до окладовъ великаго референдарія {Докладчикъ по дламъ церкви и, вмст съ тмъ, раздаватель милостыни.} Франціи, надлилъ его доходами и выхлопоталъ кардинальскую шапку. Хотя недоврчивость Людовика и не позволяла ему облечь честолюбиваго де-Валю той безграничной властію, которую Генрихъ даровалъ Вольсею, онъ все же больше поддавался его вліянію, чмъ вліянію кого бы то ли было изъ прочихъ своихъ совтниковъ. Но кардиналъ не избгнулъ заблужденій, свойственныхъ всмъ людямъ низкаго происхожденія, неожиданно достигшимъ власти. Ослпленный вроятно быстротой своего возвышенія, онъ твердо врилъ въ свою способность заниматься всякаго рода длами, даже такими, которыя лежали совершенно вн сферы его понятій. Высокій, но некрасивый собою, онъ старался быть любезнымъ и ухаживалъ за прекраснымъ поломъ. Претензія эта, неприличная его сану, становилась еще смшне отъ неловкости и дурныхъ манеру кардинала. Какой-то льстецъ, мужскаго или женскаго пола, въ недобрый часъ уврилъ его въ красот его толстыхъ, неуклюжихъ ногъ, доставшихся ему по наслдству отъ отца, лиможскаго погоньщика или, по словамъ другихъ, верденскаго мельника. Онъ былъ такъ проникнутъ этимъ убжденіемъ, что всегда приподнималъ свою кардинальскую одежду, съ цлью показать свои неуклюжія ноги. Торжественно проходя черезъ парадныя комнаты въ своей красной мантіи и богатой шапк, кардиналъ часто останавливался и осматривалъ одежду и вооруженіе часовыхъ. Онъ длалъ имъ вопросы повелительнымъ тономъ и неоднократно порицалъ то, что по его мннію было нарушеніемъ дисциплины, въ такихъ выраженіяхъ, на которыя эти опытные воины не смли отвчать, хотя ясно было, что они выслушивали ихъ съ досадой и презрніемъ.

— Извстно ли королю, сказалъ Дюнуа кардиналу, — что бургундскій посолъ требуетъ немедленной аудіенціи?

— Извстно, отвчалъ кардиналъ, — а вотъ, кажется, идетъ всевдущій Оливье-лань {Вмсто этого имени, всеобщая ненависть дала Оливье прозвище діавола. Онъ сначала былъ брадобреемъ короля, а потомъ сдлался это любимымъ совтникомъ.}, онъ намъ сообщитъ волю короля.

Изъ внутреннихъ покоевъ вышелъ человкъ, замчательный, раздлявшій съ гордымъ кардиналомъ благосклонность короля. Онъ шелъ безъ всякаго проявленія той напыщенности, которая проглядывала во всхъ пріемахъ прелата. Это былъ маленькій, худенькій человчекъ, костюмъ его, состоявшій изъ чернаго шелковаго камзола и такихъ же штановъ, безъ плаща и верхней одежды, тоже не придавалъ никакого значенія его самой обыкновенной наружности.

Серебряный тазъ въ рукахъ и салфетка, перекинутая черезъ плечо, доказывали незначительность его должности. Глаза его были проницательны и быстры, но онъ старался скрывать это выраженіе, держа ихъ постоянно опущенными. Осторожной и тихой поступью кошки, онъ скоре крался, чмъ шелъ по комнат. Но если скромность можетъ прикрыть достоинство, подъ ней нельзя утаить королевской милости. Вс старанія ускользнуть незамченнымъ изъ пріемной комнаты остались тщетными со стороны человка, имвшаго, какъ было всмъ извстно, такой свободный доступъ до слуха короля, какой усплъ пріобрсти его знаменитый бродобрей и камердинеръ Оливье-лань, котораго называли иногда Оливье-злой, иногда Оливье-діаволъ. Прозвище это было ему дано за безсовстность и хитрость, съ какими онъ помогалъ своему господину приводить въ исполненіе его политическіе замыслы.

Оливье, съ озабоченнымъ видомъ, сказалъ нсколько словъ графу Дюнуа, который тотчасъ же вышелъ изъ залы, а брадобрей спокойно направился опять въ королевскія комнаты. Каждый спшилъ дать ему дорогу и Оливье отвчалъ на эту вжливость самыми смиренными поклонами. Однако онъ усплъ возбудить зависть придворныхъ къ двумъ, тремъ особамъ, шепнувъ имъ по нскольку словъ на ухо. Отговариваясь своими обязанностями, онъ ускользалъ, не дожидаясь отвта и не выслушивая людей, желавшихъ обратить на себя его вниманіе. Людовикъ Лесли былъ, на этотъ разъ, однимъ изъ тхъ, кого бродобрей удостоилъ словомъ, сообщивъ ему, что дло его кончилось хорошо.

Вслдъ за тмъ, Баляфре получилъ другое подтвержденіе этого пріятнаго извстія. Старый знакомый Квентина, Тристанъ-пустынникъ, начальникъ королевской полиціи, вошелъ въ залу и подошелъ прямо къ его дяд. Богатое платье превота еще боле выставляло его зловщую наружность, а голосъ, не смотря на то, что онъ старался смягчить его, походилъ на рычаніе медвдя. Содержаніе его рчи было однако гораздо любезне тона, которымъ она была произнесена. Тристанъ жаллъ о случившемся наканун недоразумніи. Онъ уврялъ, что вся бда произошла отъ того, что на племянник сэньера Баляфре не было мундира шотландскихъ стрлковъ, и что онъ ни слова не сказалъ о томъ, что принадлежитъ къ ихъ дружин. Это ввело полицію въ заблужденіе, за что онъ теперь и проситъ извинить его.

Людовикъ Лесли отвчалъ, какъ того требовали обстоятельства, и, когда Тристанъ отошедъ, замтилъ своему племяннику, что они теперь удостоились великой чести имть въ этомъ страшномъ человк непримиримаго врага.— Но мы выше его полета, прибавилъ онъ, — солдату, честно исполняющему свою обязанность, нечего бояться полиціи.

Квентинъ не могъ не раздлять мннія дяди, потому что, уходя, Тристанъ подарилъ ихъ такимъ злобнымъ взглядомъ, какой бросаетъ медвдь на ранившаго его охотника. Даже въ тхъ случаяхъ, когда онъ былъ мене озлобленъ, мрачный взглядъ Тристана выражалъ недоброжелательство, заставлявшее содрогаться при встрч съ нимъ. Ужасъ и смущеніе молодаго шотландца были тмъ сильне и глубже, что онъ до сихъ поръ какъ будто чувствовалъ на своихъ плечахъ прикосновеніе обоихъ исполнителей приговоровъ этого роковаго сановника.

Между тмъ Оливье обошелъ всю комнату той осторожной походкой, которую мы старались уже описать. Вс, даже высшіе сановники, давали ему дорогу, осыпая его различными учтивостями, отъ которыхъ онъ казалось, изъ скромности, желалъ уклониться. Онъ скрылся во внутренніе покои, двери которыхъ вслдъ за нимъ съ шумомъ распахнулись и въ залу вошелъ король

Квентинъ, какъ и вс прочіе, взглянулъ на него и вздрогнулъ такъ неожиданно, что едва не выронилъ изъ рукъ оружія, узнавъ въ корол Франціи торговца шелковыми издліями, мэтръ-Пьера, своего вчерашняго знакомца. Нкоторыя подозрнія относительно настоящаго званія этого человка и прежде приходили ему на умъ, но дйствительность оказалась выше всхъ его, самыхъ смлыхъ, предположеній.

Строгій взглядъ дяди. недовольнаго нарушеніемъ дисциплины, привелъ его въ себя. Но молодой человка, былъ не мало пораженъ, когда король, зоркій глазъ котораго съ разу открылъ его, подошелъ прямо къ нему, не обращая вниманія ни на кого другаго.

— И такъ, молодой человкъ, сказалъ онъ,— я узналъ, что ты повздорилъ въ первый же день своего прибытія въ Турень, но я тебя прощаю. Я знаю, что виной всему глупый старикъ купецъ, который вообразилъ себ, что твоя шотландская кровь нуждается, чуть свтъ, въ согрваніи больнскимъ виномъ. Если я отъищу его, то строго накажу въ примръ тмъ, кто развращаетъ мою гвардію. Баляфре, прибавилъ онъ, обращаясь къ Лесли, — твой родственникъ славный малый, хотя немножко горячъ. Но мы любимъ такіе характеры и боле, чмъ когда нибудь расположены сдлать все, что можемъ для нашихъ храбрыхъ тлохранителей. Прикажи записать годъ, день, часъ и минуту рожденія твоего племянника и передай Оливье.

Баляфре поклонился почти до земли и быстро принялъ свою прежнюю воинственную позу, какъ бы желая выразить этимъ движеніемъ готовность дйствовать для пользы и защиты короля. Квентинъ, между тмъ, оправившись отъ перваго удивленія, вглядывался съ большимъ вниманіемъ въ лице Людовика, и былъ пораженъ, замтивъ, что манеры и черты лица короля казались ему совсмъ не тми, какъ при первой встрчи. Костюмъ его мало измнился. Людовикъ, презиравшій всякого рода пышность, былъ одтъ въ старое темносинее охотничье платье, не многимъ лучше того простаго кафтана, который на немъ видлъ Квентинъ. На рукахъ у него были четки изъ чернаго дерева, присланныя ему самимъ великимъ султаномъ съ свидтельствомъ, что ихъ носилъ коптскій отшельникъ на Ливанской гор, извстный своей святостью. Вмсто шапки съ однимъ образкомъ, на немъ была другая, околышъ которой былъ украшенъ по крайней мр дюжиной маленькихъ свинцовыхъ изображеній разныхъ святыхъ. Глаза его, въ которыхъ Дорвардъ читалъ прежде только алчность и любовь къ деньгамъ, показались ему теперь, когда онъ зналъ, что они принадлежатъ могущественному государю, проницательными и величественными. Въ морщинахъ на лбу, которыя онъ прежде считалъ слдствіемъ мелкихъ коммерческихъ соображеній, онъ видлъ теперь слды глубокомысленныхъ размышленій о судьбахъ народовъ.

Вслдъ за королемъ, въ комнату вошли принцессы французскія въ сопровожденіи дамъ своей свиты. Старшая изъ нихъ была впослдствіи замужемъ за Петромъ бурбонскимъ и извстна въ исторіи Франціи подъ именемъ госпожи де-Боже, и иметъ мало отношенія къ нашему разсказу. Она была высока и довольно красива, обладала краснорчіемъ, проницательностью и въ нкоторой мр способностями своего отца. Людовикъ доврялъ ей и любилъ ее, на сколько былъ въ состояніи кого нибудь любить.

Рядомъ съ Анной де-Боже шла младшая ея сестра, злополучная Жанна, нарченная невста герцога орлеанскаго. Она, казалось, вполн сознавала отсутствіе тхъ вншнихъ качествъ, которыми такъ дорожатъ женщины. Блдность и худоба ея обличали болзненное сложеніе, станъ замтно перекосился на одинъ бокъ, а походка была такъ неровна, что принцессу можно было назвать хромой. Рядъ прекрасныхъ зубовъ, глаза, выражавшіе грусть, кротость и покорность судьб, густые, свтлые локоны — вотъ единственныя черты, про которыя сама лесть могла только отважиться сказать, что он въ нкоторой степени выкупали ея безобразіе. Но небрежному туалету и робкому обращенію принцессы было тотчасъ видно, что безотрадное сознаніе своей невзрачности удерживало се отъ всякой попытки исправить природные недостатки или найти другой способъ нравиться. Король, не любившій ее, немедленно подошелъ къ ней, когда она вошла.— Что это, сказалъ онъ, — наша свтъ презирающая дочь! Куда это вы собрались, на охоту или въ монастырь? Говорите, отвчайте!

— Куда угодно вашему величеству, отвчала принцесса чуть слышно.

— Да, Жанна, теб я знаю хотлось бы уврить меня, что ты желаешь оставить дворъ, отказаться отъ свта я его суеты. Неужели ты думаешь, что я, старшій сынъ св. церкви, сталъ бы оспаривать у Бога свою дочь. Да сохранятъ меня св. Богородица и св. Мартинъ отъ такого поступка, будь только жертва достойна алтаря, или будь это настоящее твое призваніе!

Сказавъ это, король набожно перекрестился, но въ тоже время, какъ показалось Квентину, онъ былъ похожъ на хитраго вассала, который, желая оставить у себя какую нибудь вещь, отъискиваетъ въ ней недостатки, чтобы оправдаться въ томъ, что не предлагаетъ ее своему господину. ‘Неужели онъ сметъ лицемрить передъ небомъ,’ подумалъ Дорвардъ, ‘и такъ издваться надъ Богомъ и святыми, какъ издвается надъ людьми, которые не смютъ проникать въ его мысли?’

Между тмъ, пробормотавъ короткую молитву, Людовикъ продолжалъ.— Нтъ, любезная дочь, я и кой-кто другой, мы лучше знаемъ настоящее ваше желаніе. Не такъ ли, любезный братъ? Подойдите, милостивый государь, проводите нашу набожную весталку до ея лошади.

Герцогъ вздрогнулъ при этихъ словахъ и поспшилъ исполнить приказаніе короля, но съ такимъ смущеніемъ, что Людовикъ воскликнулъ: — потише, милый герцогъ, умрьте вашу любезность и смотрите, что вы длаете! Какъ влюбленные бываютъ иногда опрометчивы! Вы чуть было не взяли руку Анны вмсто руки сестры ея.— Что же, ужъ не самому ли мн подать вамъ руку Жанны?

Несчастный принцъ поднялъ глаза и затрепеталъ какъ ребенокъ, котораго заставляютъ прикоснуться къ отвратительному для него предмету. Сдлавъ надъ собой усиліе, онъ взялъ руку, которую принцесса не подавала, но и не отнимала. Они стояли, опустивъ глаза въ землю. Дрожащая рука его сжимала ея холодные пальцы, и трудно было ршить, кто изъ этихъ двухъ молодыхъ существъ несчастне — герцогъ ли, сознававшій, что онъ связанъ съ предметомъ своей ненависти узами, которыя не смлъ разорвать, или бдная двушка, слишкомъ ясно понимавшая, что внушаетъ отвращеніе тому, чью любовь готова была купить цною жизни.

— На коней, господа!— Я самъ провожу Анну де-Боже, сказалъ король.— Да благословятъ Богъ и св. Губертъ нашу утреннюю охоту!

— Мн, должно быть, суждено помшать ей, сказалъ Дюнуа, — бургундскій посолъ стоитъ у воротъ заика и требуетъ аудіенціи.

— Требуетъ аудіенціи, Дюнуа? возразилъ король.— Разв ты не сказалъ ему, какъ я веллъ теб черезъ Оливье, что сегодня намъ нкогда съ нимъ видться — что завтра день св. Мартина, и мы не желаемъ нарушать его святости земными помыслами, что на слдующій день предназначили хать въ Амбуазъ, но что по возвращеніи оттуда назначимъ ему аудіенцію какъ только позволятъ намъ многочисленныя наши дла.

— Я сказалъ ему все это, отвчалъ Дюнуа, — но, государь….

— Basques Dieu! любезный, что это у тебя застряло въ горл? спросилъ король.— Должно быть выраженія этого бургундца трудно перевариваются.

— Если бъ не удерживалъ меня долгъ мой, приказанія вашего величества и священная особа посла, сказалъ Дюнуа, — онъ попробовалъ бы самъ переварить ихъ. Клянусь двой орлеанской, мн пріятне было бы заставить его подавиться его словами, нежели передавать ихъ вашему величеству.

— Однако Дюнуа, сказалъ король, — странно, что ты, самый нетерпливый изъ смертныхъ, оказываешь такъ мало сочувствія подобному же недостатку нашего пылкаго брата, Карла бургундскаго. А меня, мой другъ, также мало тревожитъ его дерзкое посланіе, какъ мало тревожитъ башни этого замка свистъ сверо-восточнаго втра, дующаго изъ Фландріи, или этотъ задорный посолъ.

— Знайте же, государь, возразилъ Дюнуа,— что графъ Крэвкръ стоитъ внизу со всей свитой и трубачами и говоритъ, что если ваше величество откажете ему въ свиданіи, которое господинъ его веллъ ему просить для переговоровъ объ очень нужномъ дл, то онъ останется тутъ до полуночи и заговоритъ съ вашимъ величествомъ, какъ только вамъ угодно будетъ выхать изъ замка по дламъ, для прогулки или на молитву, и что никакіе доводы, а только насиліе заставитъ его отказаться отъ этого намренія.

— Онъ дуракъ, сказалъ король очень спокойно.— Разв этотъ сумасбродный бургундецъ думаетъ, что трудно разсудительному человку просидть двадцать четыре часа за стнами замка, когда у него подъ руками дла цлаго государства? Эти нетерпливые хвастуны воображаютъ, что вс, какъ они сами, и счастливы только что на сдл, да при шпорахъ.— Велите отвести и накормить собакъ, милый Дюнуа — мы сегодня соберемся на совтъ, вмсто охоты.

— Государь мой, отвчалъ Дюнуа,— вы этимъ не избавитесь отъ Крэвкра: приказанія его государя такого рода, что въ случа вашего отказа, онъ прибьетъ свою перчатку къ стнамъ замка въ знакъ вызова на смертельный бой, отречется именемъ герцога отъ подданства Франціи и объявитъ войну.

— А! сказалъ Людовикъ безъ всякой перемны въ голос, но насупивъ свои густыя брови, такъ что зоркіе глаза его почти скрылись подъ ними.— Такъ вотъ до чего дошло! старый нашъ вассалъ заговорилъ тономъ господина, дорогой братъ нашъ обращается съ нами такъ нелюбезно! Видно, Дюнуа, намъ надобно распустить орифламму и воскликнуть Dennis Montjoye!

— Аминь! и въ добрый часъ! подхватилъ воинственный Дюнуа. Находившіеся въ зал гвардейцы, увлеченные этимъ воззваніемъ, не выдержали и зашевелились на своихъ мстахъ — въ зал раздался непродолжительный, но внятный шумъ оружія. Король гордо взглянулъ вокругъ себя, и въ эту минуту онъ думалъ и смотрлъ какъ храбрый отецъ его. Но минутое увлеченіе смолкло передъ множествомъ политическихъ соображеній. При тогдашнихъ обстоятельствахъ разрывъ съ Бургундіей былъ дйствительно опасенъ. Храбрый и побдоносный король англійскій, Эдуардъ IV, участвовавшій лично въ 30 сраженіяхъ былъ братъ герцогини бургундской. Онъ, какъ легко себ представить, ждалъ только ссоры между своимъ близкимъ родственникомъ и Людовикомъ для того, чтобы внести во Францію, черезъ всегда открытыя ворота — Калэ, оружіе, не разъ торжествовавшее въ междуусобныхъ войнахъ Англіи. Этимъ, самымъ популярнымъ въ англійскомъ народ, вторженіемъ въ предлы Франціи онъ надялся изгладить воспоминаніе о недавнихъ внутреннихъ раздорахъ. Сюда присоединились также сомннія въ врности герцога бретанскаго, и много другихъ важныхъ соображеній. Посл продолжительнаго молчанія, Людовикъ заговорилъ все тмъ же голосомъ, но въ другомъ дух.

— Но Боже избави, сказалъ онъ — чтобы что нибудь, исключая крайней необходимости, заставило насъ, христіаннйшаго короля, проливать христіанскую кровь, если можно, безъ потери чести, предотвратить такое несчастіе. Мы цнимъ безопасность нашихъ подданныхъ дороже оскорбленія, которое могутъ нанести нашему достоинству грубыя выраженія неуча посланника, на которыя онъ можетъ быть и не былъ уполномоченъ.— Введите къ намъ посла герцога бургундскаго!

— Beati pacifici, сказалъ кардиналъ Балю.

— Правда, и вашему святйшеству извстно, что смиряющіеся вознесутся, прибавилъ король.

Кардиналъ проговорилъ аминь, на что отозвались немногіе. Даже блдныя щеки герцога орлеанскаго покрылись краской стыда, а Балафре такъ худо скрылъ свои чувства, что едва не выронилъ изъ рукъ своего бердыша, нижній конецъ котораго тяжело ударился объ полъ, за это Лесли подвергся строгому выговору отъ кардинала, съ наставленіемъ, какъ должно держать оружіе въ присутствіи государя. Самому королю сдлалось неловко отъ окружавшаго его молчанья.— Ты задумался Дюнуа, сказалъ онъ, — ты не одобряешь нашей уступчивости?

— Вовсе нтъ, отвчалъ Дюнуа.— Я не вмшиваюсь въ дла, которыя выше моей сферы. Я только собирался просить милости у вашего величества.

— Милости, Дюнуа, объ чемъ это? Ты рдко просишь и можешь разсчитывать на нашу благосклонность.

— Я желалъ бы, чтобъ ваше величество отправили меня въ Эвр поучить дисциплин тамошнее духовенство, сказалъ Дюнуа, съ военной откровенностью.

— Это было бы дйствительно вн твоей сферы, возразилъ король, улыбаясь.

— Я также хорошо съумю заправлять попами, сказалъ графъ,— какъ его преосвященство, архіепископъ эвресскій или кардиналъ, если онъ предпочитаетъ этотъ титулъ, уметъ учить солдатъ гвардіи вашего величества.

Король снова улыбнулся и съ таинственнымъ видомъ шепнулъ Дюнуа:— можетъ быть придетъ время, когда мы съ тобой вмст проучимъ поповъ. Но теперь уступимъ этому скоту прелату. Ахъ, Дюнуа! Римъ, Римъ не одно это бремя возлагаетъ на насъ. Терпнье, другъ! станемъ тасовать парты, пока не выпадетъ хорошая игра {Смотри примчаніе 6. Игра въ карты.}.

Звуки трубъ, раздавшіеся во внутреннемъ двор, возвстили о приближеніи бургундскаго вельможи. Вс въ пріемной зал поспшили занять свои мста вокругъ короля и его дочери.

Графъ Крэвкръ, извстный и храбрый воинъ, вошелъ въ комнату. Вопреки обычаю пословъ мирныхъ державъ, онъ явился въ полномъ вооруженіи, только съ открытой головой. На немъ былъ превосходный стальной панцырь, миланской работы, украшенный золотыми причудливыми арабесками. На ше, поверхъ блестящихъ латъ, вислъ бургундскій орденъ золотаго рука, одинъ изъ самыхъ почетныхъ, извстныхъ тогда въ христіанскомъ мір рыцарскихъ орденовъ. За нимъ красивый пажъ несъ его шлемъ. Впереди шелъ герольдъ съ врительными грамотами, которыя онъ, преклонивъ колна, подалъ королю. Посланникъ остановился среди залы, какъ будто для того, чтобъ дать время всмъ присутствующимъ полюбоваться его благородной осанкой, величественнымъ ростомъ и гордымъ спокойствіемъ лица и движеній. Прочая свита осталась у входа или на двор.

— Приблизьтесь, графъ Крэвкръ, сказалъ Людовикъ, взглянувъ на грамоты.— Намъ не нужно врительныхъ писемъ нашего брата, чтобъ принять такого извстнаго воина, какъ вы, или чтобъ убдиться въ полномъ довріи къ вамъ вашего государя. Надемся, что ваша прекрасная супруга, въ жилахъ которой течетъ кровь нашихъ предковъ, пользуется добрымъ здоровьемъ. Еслибъ вы явились сюда объ руку съ ней, графъ, то мы подумали бы что вы, вопреки обычаю, надли свои доспхи за тмъ, чтобы поддержать превосходство ея красоты противъ всего влюбленнаго рыцарства Франціи. Но теперь мы не можемъ угадать причины этого полнаго вооруженія.

— Государь! отвчалъ посланникъ.— Графъ Крэвкръ жалетъ о своемъ несчастіи и проситъ у васъ извиненія, что не можетъ на этой, разъ съ должнымъ почтеніемъ отвчать на лестное привтствіе вашего величества. Слова, которыя произнесетъ Филиппъ Крэвкръ-де-Кордесъ, принадлежатъ не ему, и повелителю его, герцогу бургундскому.

— Что же скажетъ намъ Крэвкръ словами герцога бургундскаго? спросилъ Людовикъ, съ достоинствомъ.— Но стойте! помните, что въ нашемъ присутствіи, Филиппъ Крэвкръ-де-Кордесъ говоритъ съ государемъ своего государя.

Крэвкръ поклонился и началъ громкимъ голосомъ: — король Франціи! Могущественный герцогъ бургундскій еще разъ напоминаетъ вамъ о всхъ злоупотребленіяхъ, совершаемыхъ на его границахъ офицерами и гарнизономъ вашего величества. Первый пунктъ, на который онъ требуетъ отвта, слдующій: имете ли ваше величество намреніе вознаградить герцога бургундскаго за вс нанесенныя ему оскорбленія?

Бросивъ бглый взглядъ на грамоту, которую герольдъ подалъ ему преклонивъ колно, Людовикъ отвчалъ.— жалобы эти уже давно переданы на обсужденіе нашего совта. Одни изъ упомянутыхъ оскорбленій служатъ только возмездіемъ за обиды, нанесенныя нашимъ подданнымъ, другія не подтверждаются никакими доказательствами, третьи уже отомщены солдатами и гарнизономъ герцога. Если остаются еще такія, которыя не подходятъ ни подъ одинъ изъ этихъ разрядовъ, то мы, какъ слдуетъ христіанскому государю, не откажемся дать удовлетвореніе за оскорбленія, на которыя жалуется нашъ сосдъ, несмотря на то, что они совершились не только безъ нашего вдома, но даже вопреки нашему приказанію.

— Я передамъ слова вашего величества моему милостивому повелителю, сказалъ посланникъ.— Но позвольте мн замтить, что такъ какъ они ничмъ не отличаются отъ тхъ уклончивыхъ возраженій, которыми уже было отвчено на его справедливыя жалобы, то я не смю надяться, чтобъ они могли послужить къ возстановленію мира и дружбы между Франціей и Бургундіей.

— Да будетъ на то воля Божія, отвчалъ король.— Конечно не изъ страха оружія твоего господина, я даю такой умренный отвтъ на его оскорбительныя упреки, а только изъ любви къ миру и спокойствію. Продолжай.

— Второе, требованіе моего государя состоитъ въ томъ, чтобъ ваше величество прекратили тайныя и двусмысленныя сношенія съ его городами Гентомъ, Люттихомъ и Мехэльмъ. Онъ требуетъ, чтобъ ваше величество вызвали оттуда тайныхъ агентовъ, распространяющихъ неудовольствія между добрыми гражданами Фландріи и выслали бы изъ владній вашего величества или скоре выдали ленному государю, для надлежащаго наказанія, тхъ бглыхъ измнниковъ, которые, удалившись съ мста преступной дятельности, нашли слишкомъ радушный пріемъ въ Париж, Тур, Орлеан и другихъ французскихъ городахъ.

— Скажи герцогу бургундскому, отвчалъ король, — что я ничего не знаю о тхъ проискахъ, въ которыхъ меня обвиняютъ, что мои ыранцузскіе подданные имютъ частыя сношенія съ добрыми фландрскими городами для взаимной пользы въ свободной торговл, прекратить которую было бы также вредно для интересовъ герцога, какъ для моихъ, и что съ этой же цлью многіе фламандцы живутъ въ моемъ государств и пользуются покровительствомъ моихъ законовъ. Но, сколько мн извстно, здсь не скрывается ни одного измнника или ослушника герцога.— Продолжайте, вы слышали мой отвтъ.

— Съ такимъ же прискорбіемъ, какъ и первый, отвчалъ графъ Крэвкръ,— потому что ни въ одномъ изъ нихъ нтъ той прямоты и ясности, какой ожидаетъ мой государь въ вознагражденіе за длинный рядъ тайныхъ, тмъ не мене достоврныхъ интригъ, хотя ваше, величество отрекаетесь отъ нихъ. Но продолжаю: герцогъ бургундскій проситъ Французскаго короля выслать безъ замедленія и подъ врной стражей графиню Изабеллу де-Круа и родственницу ея графиню Амелину, той же фамиліи, потому что, графиня Изабелла, находясь по законамъ страны и феодальному значенію ея владній, подъ опекой герцога бургундскаго, бжала изъ его владній, уклоняясь отъ покровительства, которое онъ, какъ заботливый опекунъ, желалъ оказать ей. Она скрывается теперь у французскаго короля, который поддерживаетъ ее въ неповиновеніи герцогу, настоящему ея государю и покровителю, вопреки всмъ божескимъ и человческимъ законамъ, которые когда либо признавались въ просвщсшіой Европ.— Еще разъ останавливаюсь въ ожиданіи отвта вашего величества.

— Вы хорошо сдлали, графъ Крэвкръ, сказалъ Людовикъ презрительно,— что явились съ своимъ посольствомъ такъ рано, потому что если вы собираетесь требовать у меня отчета о каждомъ вассал, бжавшемъ отъ гнва вашего заносчиваго государя, то перечень можетъ продлиться до солнечнаго заката. Кто можетъ подтвердить, что эт дамы въ моихъ владніяхъ? Если же он здсь, кто осмлится сказать, что я устроилъ ихъ бгство и предложилъ свое покровительство. Кто можетъ доказать, если он и во Франціи, что мсто пребыванія ихъ извстно мн?

— Государь, сказалъ Крэвкръ.— если угодно будетъ вашему величеству, я доложу вамъ, что у меня былъ свидтель, который видлъ этихъ дамъ въ гостинниц ‘лилей’, недалеко отъ этого замка. Свидтель этотъ видлъ ихъ вмст съ вашимъ величествомъ, хотя вы были переодты въ недостойное платье турскаго мщанина. Онъ получилъ отъ нихъ, въ вашемъ присутствіи, порученія и письма къ друзьямъ ихъ во Фландріи. Все это онъ передалъ словесно и письменно герцогу бургундскому.

— Приведите сюда, сказалъ король, — поставьте передъ моими глазами этого человка, пусть онъ осмлится подтвердить такую очевидную ложь.

— Вы говорите съ торжествомъ, государь, хорошо зная, что этотъ свидтель уже не существуетъ. Его звали Заметъ Мэгробинъ. По рожденію онъ былъ цыганъ и бродяга. Вчера, какъ я узналъ, онъ казненъ людьми начальника полиціи вашего величества, для того вроятно, чтобъ не могъ явиться и подтвердить того, что онъ сообщилъ герцогу бургундскому, въ присутствіи совта и моемъ, Филиппа Крэвкръ-де-Кордесъ.

— Пресвятая Богородица эмбронская! воскликнулъ король, — эти обвиненія такъ нелпы и совсть моя такъ свободна отъ нихъ, что клянусь честью короля, он скоре забавляютъ, чмъ сердятъ меня. Мой начальникъ полиціи ежедневно казнитъ, по своей обязанности, воровъ и бродягъ. Можетъ ли запятнать мою корону то, что одинъ изъ этихъ воровъ или бродягъ сообщилъ нашему вспыльчивому брату и его мудрымъ совтникамъ! Передайте, прошу васъ, герцогу, если ему нравится такое общество, пусть онъ держитъ ихъ въ своихъ владніяхъ, а здсь имъ нечего ожидать, кром короткой расправы и крпкаго узла.

— Государь мой не нуждается въ такихъ подданныхъ, отвчалъ графъ уже мене почтительнымъ тономъ.— Благородный герцогъ не иметъ обыкновенія вопрошать колдуновъ, цыганъ и всякихъ бродягъ о судьб сосдей и союзниковъ.

— Наше терпніе истощилось, сказалъ король, — и такъ какъ ты, по видимому, явился сюда съ цлью нанести намъ оскорбленіе, мы пошлемъ кого нибудь отъ нашего имени къ герцогу бургундскому, въ томъ убжденіи, что ты злоупотребилъ своимъ порученіемъ, каково бы оно ни было.

— Напротивъ того, возразилъ Крэвкръ,— я еще не исполнилъ всего. Слушайте Людовикъ-де-Валуа, король Франціи, слушайте дворяне и вассалы, здсь присутствующіе, и вы вс, добрые и честные люди. А ты, Золотое Руно, продолжалъ онъ, обращаясь къ герольду, — повторяй объявленіе за мной! Я, Филиппъ Крэвкръ-де-Кордесъ, имперскій графъ, рыцарь почетнаго и княжескаго ордена Золотаго Руна, во имя могущественнаго государя Карла, Божіею милостію герцога Бургундіи и Лотарингіи, Брабанта и Лимбурга, Люксембурга и Гельдра, графа Фландріи и Артуа, графа-палатина Генегау, Голландіи, Зеландіи, Намюра и Цутфина, маркиза св. Имперіи, владтеля Фридланда, Салина и Мехельна, объявляю вамъ, Людовику, королю Франціи, что, такъ какъ вы отказываетесь отъ вознагражденія за все зло, непріятности и оскорбленія, сдланныя я нанесенныя собственно вами или вашимъ содйствіемъ, помощью или внушеніемъ, герцогу и его любезнымъ подданнымъ, онъ, черезъ меня, отказывается отъ всякой зависимости и повиновенія вашей корон, объявляетъ васъ лживымъ и неврнымъ, и посылаетъ вамъ вызовъ, какъ государю и человку. Вотъ подтвержденіе моихъ словъ!

Сказавъ это, онъ снялъ перчатку съ правой руки и бросилъ ее на полъ.

До этой смлой выходки, въ зал, впродолженіе всей необыкновенной сцены, царствовало глубокое молчаніе, но едва раздался стукъ брошенной перчатки и, вслдъ за нимъ, громкій голосъ Золотаго Руна, бургундскаго герольда, который воскликнулъ: — да здравствуетъ Бургундія!— поднилось общее смятеніе. Пока Дюнуа, герцогъ орлеанскій, старый лордъ Крауфордъ, и еще двое, трое, которымъ званіе давало на то право, спорили между собой кому поднять перчатку, другіе въ зал кричали:— бейте его, рубите на части! За тмъ ли онъ пришелъ сюда, чтобъ оскорблять короля въ собственномъ его дворц!

Но король усмирилъ волненіе, крикнувъ громовымъ голосомъ, покрывшимъ вс другіе: — Молчите, мои подданные, не поднимайте руки на посла, не касайтесь пальцемъ перчатки. А вы, графъ, чмъ обезпечили свою жизнь, что такъ играете опасностью? Если герцогъ вашъ вылитъ изъ другаго металла, чмъ прочіе государи, что поддерживаетъ свои притязанія такимъ небывалымъ образомъ?

— Онъ дйствительно вылитъ изъ боле благороднаго металла, нежели другіе европейскіе государи, отвчалъ неукротимый графъ Крэвкръ.— Когда никто изъ нихъ не смлъ укрыть васъ, васъ самихъ, король Людовикъ, когда вы, еще дофиномъ, были изгнаны изъ Франціи, когда васъ преслдовала вся горечь отцовскаго мщенія и все его могущество, вы были приняты, какъ братъ, моимъ благороднымъ государемъ, и пользовались его покровительствомъ. Но какъ дурно вы за него отплатили! Прощайте, государь, порученіе мое исполнено.

Сказавъ это, графъ Крэвкръ не простившись вышелъ изъ залы.

— За нимъ, за нимъ, поднимите перчатку и ступайте за нимъ, крикнулъ король.— Я говорю не теб, Дюнуа, ни вамъ, лордъ Крауфордъ, вы, кажется, уже слишкомъ стары для такихъ жаркихъ длъ. Ни вамъ, Людовикъ орлеанскій, вы для нихъ еще слишкомъ молоды. Господинъ кардиналъ, епископъ Оксерскій, вамъ принадлежитъ священная обязанность возстановлять миръ между государями. Поднимите перчатку и объясните графу Крэвкръ, какой грхъ онъ совершилъ, оскорбивъ великаго монарха въ собственномъ его дворц, вынуждая его подвергнуть всмъ бдствіямъ войны собственное его и сосднее государство.

Посл такого прямаго воззванія, кардиналъ де-Балю поднялъ перчатку, но съ такою осторожностью, какъ будто онъ касался аспида — такъ велико, по видимому, было отвращеніе его къ этой эмблем войны — и поспшилъ вслдъ за посломъ.

Людовикъ окинулъ взглядомъ всхъ своихъ придворныхъ. Большая часть изъ нихъ, за исключеніемъ вышеупомянутыхъ лицъ, были низкаго происхожденія и достигли своего возвышенія при двор не храбростью и великими подвигами, а заслугами иного рода. Видимо пораженные предъидущей сценой, они, блдные, переглядывались между собой. Людовикъ посмотрлъ на нихъ съ презрніемъ я потомъ сказалъ громко.

— Не смотря на высокомріе и дерзость графа Крэвкра, надо сознаться, что герцогъ бургундскій иметъ въ немъ самаго смлаго слугу, который когда либо исполнялъ порученія своего государя. Я желалъ бы знать, гд я найду такого же врнаго посла, чтобъ отправить съ нимъ отвтъ герцогу.

— Вы несправедливы къ французскому дворянству, государь, сказалъ Дюнуа.— Ни одинъ изъ насъ не откажется отнести вызовъ герцогу бургундскому на острі своего меча.

— Вы также несправедливы, государь, къ шотландскимъ дворянамъ, которые вамъ служатъ, сказалъ старый лордъ Крауфордъ.— Я, и любой изъ моихъ подчипенныхъ, имющихъ по званію на то право, готовы, не задумаясь ни минуты, потребовать удовлетворенія у этого гордаго графа. Моя рука еще довольно тверда для этого дла, если только вашему величеству угодно будетъ дать свое согласіе.

— Но, продолжалъ Дюнуа, ваше величество, — не желаете употребить насъ на такое дло, гд бы мы могли пріобрсть славу себ, вашему величеству и Франціи.

— Скажи лучше Дюнуа, возразилъ король, — что я не хочу дать воли вашей необузданной храбрости, которая изъ-за какой нибудь пустой рыцарской чести, готова погубить себя, тронъ, Францію и все. Вы вс знаете, какъ дорогъ каждый часъ мира теперь, когда такъ необходимо залечить раны растерзанной страны. Вс вы, между тмъ, гот0овы затять войну, по поводу сказки бродяги цыгана, или изъ-за какой нибудь странствующей красавицы, о которой слава едва ли лучше. Вотъ идетъ кардиналъ и, надюсь, съ боле мирными встями.— Что же, ваше преосвященство, удалось ли вамъ навести графа на путь благоразумія и умренности?

— Государь, сказалъ Балю, — дло мое было трудно. Я спросилъ этого гордаго графа, какъ онъ осмлился обратиться къ вашему величеству съ такимъ дерзкимъ упрекомъ, которымъ онъ прекратилъ аудіенцію. Я объяснилъ ему, что выходку его должно приписать его личной дерзости, а не приказаніямъ его государя, и что это отдаетъ его въ полное распоряженіе вашего величества, и подвергаетъ наказанію какое вамъ угодно будетъ назначить.

— Вы хорошо сказали, отвчалъ король.— Что же отвчалъ онъ?

— Графъ, продолжалъ кардиналъ,— занесъ ногу въ стремя, готовясь ссть на лошадь, по выслушавъ мой выговоръ, онъ повернулъ голову, не измняя положенія. ‘Еслибъ я,’ сказалъ онъ, ‘находился за пятьдесятъ миль и услышалъ, что Французскій король предложилъ моему государю оскорбительный для его чести вопросъ, я тотчасъ слъ бы на коня и отправился облегчить свое сердце отвтомъ, который я сейчасъ далъ вашему государю.’

— Я говорилъ вамъ, господа, сказалъ король безъ малйшаго гнва и волненія, бросая взглядъ на всхъ присутствующихъ, — что въ граф Филипп де-Крэвкръ, братъ нашъ, герцогъ, иметъ самого достойнаго слугу, который когда либо стоялъ по правую руку своего государя. Но вы уговорили его остаться?

— Только на 24 часа, и на это время взять назадъ залогъ его вызова, сказалъ кардиналъ.— Онъ остановился въ гостинниц Лиліи.

— Позаботьтесь, чтобъ его тамъ достойно приняли на нашъ счетъ, сказалъ король, Такой слуга — перлъ въ царскомъ внц. 24 часа! продолжалъ онъ про себя, устремляя глаза, какъ бы желая заглянуть въ будущее.— 24 часа! какъ это мало! Однако 24 часа, употребленные съ пользою, стоятъ года въ рукахъ лнивыхъ и неспособныхъ. Хорошо. Въ лсъ, въ лсъ! храбрые друзья мои. Герцогъ, любезный мой родственникъ, оставьте вашу скромность, хотя она очень идетъ къ вамъ, не обращайте вниманія на робость Жанны. Скоре Луара перестанетъ принимать воды Шера, чмъ она отвергнетъ ваше вниманье, или вы перестанете любить ее, прибавилъ онъ, когда несчастный принцъ медленно отправился вслдъ за своей невстой.— Теперь, возьмите свои копья, господа. Аллегри, мой ловчій, высмотрлъ кабана, который задастъ работу мн и людямъ и собакамъ. Дюнуа, дайте мн ваше копье, возьмите мое. Оно слишкомъ тяжело, а вы, когда вы жаловались на такой недостатокъ вашего! На коней, господа, на коней!

И вс отправились на охоту.

ГЛАВА IX.
ОХОТА НА КАБАНА.

Нтъ, лучше я готовъ вести бесду
Съ мальчишками безмозглыми, глупцами,
Съ чугунной головою на плечахъ!
Того, кто смотритъ на меня пытливо,
Не надо мн,—
Король Ричардъ.

Несмотря на близкое знакомство съ характеромъ короля, кардиналъ сдлалъ въ настоящемъ случа важную дипломатическую ошибку: самолюбіе внушило ему мысль, что никто, (еслибъ Людовику вздумалось обратиться къ кому нибудь другому) не усплъ бы такъ удачно уговорить графа Крэвкра остаться въ Тур. Зная, какъ важна была для короля отсрочка войны съ герцогомъ бургундскимъ, онъ не могъ скрыть, что считалъ услугу, оказанную имъ Людовику весьма значительной. Онъ держался къ особ короля ближе обыкновеннаго, стараясь всми средствами навести его на разговоръ объ утреннемъ происшествіи.

Это было во многихъ отношеніяхъ неблагоразумно, потому что короли вообще не любятъ, когда подданные обращаются къ нимъ съ видомъ сознанія своихъ заслугъ, какъ бы требуя за нихъ признательности и наградъ, а Людовику, ревниво охранявшему свою власть, были особенно противны т люди, которые или слишкомъ высоко цнили оказанныя ими услуги или старались проникнуть въ его тайны.

Увлеченный чувствомъ самодовольства, что случается съ самыми осторожными людьми, кардиналъ продолжалъ хать по правую руку короля, сводя разговоръ на Крэвкра и его посольство, какъ только представлялся удобный случай. Хотя это дло и занимало въ настоящее время мысли Людовика, тмъ не мене онъ вовсе, не желалъ говорить о немъ. Слушая со вниманьемъ, но не поощривъ разговора ни однимъ отвтомъ, онъ сдлалъ знакъ хавшему неподалеку Дюнуа, чтобъ онъ занялъ мсто по лвую его руку.

— Мы пріхали сюда охотиться и веселиться, сказалъ онъ, — а его преосвященство желаетъ держать здсь государственный совтъ.

— Надюсь, ваше величество освободите меня отъ участія въ немъ, сказалъ Дюнуа.— Я родился для того, чтобы сражаться за Францію, на это у меня есть сердце и рука, а голова моя не годится для совтовъ.

— А вотъ голова кардинала только ими и занята, отвчалъ Людовикъ.— Онъ исповдываль Крэвкра у воротъ замка и передалъ намъ всю его исповдь.— Вы разв не все сказали? продолжалъ онъ съ особеннымъ удареніемъ на предпослднемъ слов, и бросивъ на кардинала взглядъ, который сверкнулъ изъ-подъ длинныхъ черныхъ рсницъ его, какъ сталь обнаженнаго кинжала.

Кардиналъ искалъ словъ, чтобъ отвтить на шутку короля.— Хотя долгъ и повелваетъ мн хранить тайны, сообщенныя на духу, сказалъ онъ, дрожа, — но нтъ такой заповдной печати, которая бы не растаяла отъ дыханія вашего величества.

— А такъ какъ его преосвященство: готовъ сообщить намъ чужія тайны, отвчалъ король, — онъ конечно надется, что мы съ своей стороны также будемъ откровенны съ нимъ. И для того, чтобы установить такія взаимныя отношенія, онъ весьма законно желаетъ знать, дйствительно ли госпожи де-Круа находятся въ нашихъ владніяхъ. Но мы, къ сожалнію, не можемъ удовлетворить его любопытства, потому что сами не знаемъ, въ какомъ именно мст нашихъ владній могутъ скрываться странствующія красавицы, переодтыя принцессы, угнетенныя графини. Земля наша, благодареніе Богу и пресвятой дв екбронской, слишкомъ обширна, чтобы мы могли отвчать безъ затрудненія на скромные вопросы его преосвященства. Но положимъ, что он находятся у насъ, что ты тогда скажешь, Дюнуа, на ршительныя требованія нашего брата?

— Я отвчу вамъ, государь, если вы откровенно скажете мн, чего вы желаете — мира или войны, отвчалъ Дюнуа, съ искренностію прямаго и неустрашимаго человка. Откровенность графа по временамъ значительно располагала короля въ его пользу. Людовикъ, какъ и вс коварные люди, любилъ читать въ сердц другихъ, скрывая отъ нихъ свое собственное.

— Клянусь всми святыми, Дюнуа, я охотно сказалъ бы теб свое намреніе, если бы самъ наврное зналъ его. Но, положимъ, я ршусь на войну. Куда же мы днемъ прекрасную и богатую молодую наслдницу, если, допустимъ, она находится въ нашихъ владніяхъ?

— Выдайте ее за мужъ за одного изъ вашихъ врныхъ слугъ, у котораго есть сердце, чтобы любить, и рука, чтобы защищать ее, отвчалъ Дюнуа.

— За тебя, не такъ ли? спросилъ Людовикъ.— Basques Dieu! Ты боле политикъ, чмъ я думалъ, не смотря на всю твою рзкость.

— Нтъ, государь, возразилъ Дюнуа, я все, что угодно, только не политикъ. Клянусь двой орлеанской, я также иду прямо къ цли, какъ смло сажусь на коня. Ваше величество въ долгу у орлеанскаго дома, заплатите по крайней мр однимъ счастливымъ бракомъ.

— Заплачу, графъ, Basques Dieu, заплачу: разв вы не видите эту прекрасную парочку?

Король указалъ на несчастнаго герцога орлеанскаго и принцессу, которые не смли ни отставать отъ него, ни разлучаться въ его присутствіи. Они хали рядомъ, на разстояніи двухъ, трехъ шаговъ другъ отъ друга. Робость съ одной стороны и отвращеніе съ другой, не позволяли имъ укоротить разстоянія, между тмъ какъ ни тотъ, ни другой не отваживался увеличить его. Дюнуа посмотрлъ въ ту сторону, куда указывалъ король, и положеніе несчастнаго родственника и его невсты напомнило ему свору насильно связанныхъ собакъ, которыя тянутъ въ разныя стороны на сколько позволяетъ длина веревки. Онъ невольно покачалъ головой, не ршаясь другимъ образомъ отвтить на слова лицемрнаго тирана. Людовикъ, казалось, угадалъ его мысли.

— Заживутъ она мирно и безмятежно, дти, наврное могу сказать, не станутъ сильно безпокоитъ ихъ, да они и не всегда благословенье Божіе {Смотри примчаніе I. Мирное и безмитежное житье.}.

Можетъ быть воспоминаніе своей собственной сыновней неблагодарности заставило короля призадуматься надъ послдними словами и, вмсто обычнаго, насмшливаго выраженія, на лиц его появилось нчто похожее на раскаяніе. Но онъ тотчасъ продолжалъ въ другомъ тон.

— Если сказать правду, любезный Дюнуа, какъ ни уважаю я святое таинство брака (тутъ онъ перекрестился), мн однако пріятне было бы, чтобы орлеанскій домъ давалъ мн такихъ же добрыхъ солдатъ, какъ ты и твой отецъ, происходящихъ отъ королевской крови и не изъявляющихъ притязанія на права ея, чмъ, какъ въ Англіи, видть государство терзаемымъ на части войнами, возникающими изъ соперничества законныхъ соискателей престола. Льву не слдуетъ имть боле одного львенка.

Дюнуа вздохнулъ и промолчалъ, понимая, что противорчіемъ самовластному государю онъ скоре повредитъ, чмъ окажетъ услугу своему родственнику. Однако онъ не могъ удержаться, чтобы не прибавить:

— Такъ какъ ваше величество намекнули на происхожденіе моего отца, то я долженъ признаться, оставивъ въ сторон проступокъ его родителей, что отецъ мой былъ гораздо счастливе, родившись отъ незаконной любви, а не отъ ненавистнаго брака.

— Ты скверный малый, Дюнуа. Какъ можно такъ отзываться о святости брака? шутливо замтилъ Людовикъ.— Но къ чорту разговоры, вотъ ужъ напали на слдъ кабана. Спускайте собакъ, во имя св. Губерта. И звукъ королевскаго рога раздался по лсу. Самъ король поспшилъ впередъ въ сопровожденіи двухъ или трехъ стрлковъ, въ числ которыхъ былъ и нашъ пріятель Квентинъ Дорвардъ. Но даже въ полномъ разгар своего любимаго удовольствія король не покидалъ своей обычной ядовитости и находилъ время мучить кардинала Балю.

Мы уже упомянули гд-то, что этотъ государственный мужъ имлъ, между прочимъ, слабость считать себя, не смотря на низкое происхожденіе и ограниченное образованіе, способнымъ на роль придворнаго и свтскаго человка. Онъ, правда, не участвовалъ въ турнирахъ, какъ Беттъ, не командовалъ войскомъ, какъ Вольсей, за то любезность, которой и они не были чужды, была его любимымъ конькомъ. Кардиналъ обнаруживалъ также большое пристрастіе къ охот. Хотя онъ и пользовался благосклонностью нкоторыхъ дамъ, въ глазахъ которыхъ могущество, богатство и вліяніе государственнаго человка выкупали недостатки его наружности и пріемовъ, прекрасныя лошади его, за которыя онъ платилъ огромныя деньги, оставались совершенно нечувствительны къ чести носить на себ такое важное лице. Он оказывали ему столько же почтенія, какъ и его отцу — мельнику или портному, — котораго едва ли онъ превосходилъ въ наздничеств. Король зналъ это и, нарочно, то горячилъ, то сдерживалъ своего коня и довелъ этимъ лошадь хавшаго съ нимъ рядомъ кардинала до такого неповиновенія своему сдоку, что ихъ скорая разлука казалась неминуемой. Въ то время, какъ раздраженный конь длалъ разные скачки, билъ передомъ и задомъ, царственный мучитель увеличивалъ терзанія сдока, предлагая ему вопросы по поводу различныхъ важныхъ длъ и намекая на свое намреніе воспользоваться этимъ удобнымъ случаемъ, чтобы сообщить ему нкоторыя изъ тхъ государственныхъ тайнъ, которыя кардиналу еще недавно такъ хотлось узнать {Примчаніе II. Кардиналъ Балю.}.

Трудно придумать что нибудь непріятне положенія тайнаго совтника, принужденнаго выслушивать своего государя и отвчать ему въ то время, какъ безпрестанные прыжки неукротимаго коня ставили его все боле и боле въ затруднительное положеніе. Фіолетовое платье кардинала разввалось во вс стороны и только благодаря высокой лук сдла, несчастный всадникъ могъ еще держаться на лошади. Дюнуа хохоталъ не стсняясь, король же обладалъ способностью наслаждаться своими шутками про себя, безъ смха. Онъ кротко началъ упрекать своего министра за чрезмрную страсть къ охот, которая не позволяла ему даже посвятить нсколько минутъ на разсужденіе о длахъ.— Я не хочу доле мшать вашему удовольствію, продолжалъ онъ, обращаясь къ испуганному кардиналу и давая въ то же время шпоры своему коню.

Прежде, нежели Балю усплъ выговорить въ отвтъ хотя одно слово, лошадь его, закусивъ удила, понеслась со всхъ ногъ, далеко оставивъ за собой короля и Дюнуа. Они похали тихимъ шагомъ, наслаждаясь бдственнымъ положеніемъ государственнаго мужа. Если кому изъ нашихъ читателей случалось въ свое время, какъ случалось и намъ, нестись такимъ образомъ, то онъ вполн представитъ себ всю непріятность, опасность и нелпость подобнаго положенія. Четыре ноги, не повинующіяся не только здоку, но часто и самому животному, несутся съ такой быстротой, какъ будто заднія стараются перегнать переднія, ноги всадника (которыми мы такъ часто отъ всей души желали бы встать на зеленую траву), обнявъ бока животнаго, сжимаютъ ихъ и только увеличиваютъ бдственное положеніе, руки, выпустивъ узду, хватаются за гриву, тло, вмсто того, чтобы держаться прямо (какъ совтуетъ старый Анджело) или нагибаться впередъ (какъ у жокея въ Ньюмаркет) согнувшись, лежитъ на ше животнаго, въ положеніи готоваго свалиться куля — все это представляетъ картину уморительную для зрителей, но весьма неудобную для дйствующаго лица. Прибавьте къ этому какую нибудь особенность въ одежд или наружности несчастнаго наздника: священническое платье или роскошный мундиръ, предположите, что дйствіе происходитъ во время бга, смотра или процессіи при большомъ стеченіи народа — то страдалецъ, если онъ не желаетъ сдлаться предметомъ неудержимаго смха, долженъ постараться сломить себ одинъ или два члена или, что еще дйствительне, убиться на мст. Только при этомъ условіи паденіе его можетъ возбудить что нибудь въ род состраданія. Въ настоящемъ случа, короткое фіолетовое платье кардинала, служившее ему охотничьимъ камзоломъ (онъ оставилъ свою длиннополую рясу въ замк), красные чулки и шляпа съ длинными висячими шнурьями — все это вмст, въ его безпомощномъ положеніи, усиливало смхъ, возбужденный его ловкимъ наздничествомъ.

Не признавая власти здока, конь не скакалъ, а летлъ по длинной зеленой алле. Онъ скоро настигъ преслдовавшую кабана стаю, сбилъ съ ногъ двухъ, трехъ ловчихъ, вовсе не ожидавшихъ нападенія съ тылу, стопталъ нсколько собакъ и произвелъ большую кутерьму въ охот. Возбужденный криками и угрозами охотниковъ, онъ пронесъ перепуганнаго кардинала мимо разсвирпвшаго кабана, мчавшагося впереди съ пной у рта. Балю, увидвъ себя въ такомъ сосдств, испустилъ ужасный вопль, взывая о помощи. При этомъ крик, а можетъ быть при вид кабана, лошадь сдлала быстрый прыжокъ въ сторону и кардиналъ, державшійся въ сдл только благодаря ровному бгу лошади, который удерживалъ его тло въ равновсіи, тяжело свалился на землю. Паденіе это случилось такъ близко къ кабану, что, не будь грозное животное слишкомъ занято собственными длами, сосдство это могло бы быть также пагубно для кардинала, какъ во время оно для Фавиллы, короля вестготовъ, въ Испаніи. Могущественный служитель алтаря отдлался однако однимъ страхомъ. Выбравшись какъ можно дальше, въ сторону, онъ смотрлъ, какъ пронеслись собаки и промчались мимо его охотники, не оказавъ ему ни малйшей помощи: должно быть и тогда охотники также мало сочувствовали подобному несчастію, какъ и въ наше время.

Король, прозжая мимо, сказалъ, обращаясь къ Дюнуа: — а вотъ и его преосвященство лежитъ довольно низко. Нельзя сказать, чтобы онъ былъ великій охотникъ, но, какъ рыболовъ, когда дло идетъ о тайн, онъ можетъ поспорить съ самимъ св. Петромъ. Но на этотъ разъ, я думаю, онъ встртилъ себ равнаго.

Кардиналъ не разслышалъ словъ, но сопровождавшій ихъ презрительный взглядъ помогъ ему разгадать ихъ значеніе. Говорятъ, дьяволъ всегда пользуется для искушенія подобными случаями, какой представило ему теперь негодованіе кардинала, горько оскорбленнаго презрніемъ короля. Минутный испугъ его преосвященства прошелъ, какъ только онъ убдился, что паденіе не причинило ему ни малйшаго вреда, но уязвленное тщеславіе и негодованіе на своего государя оставили боле продолжительные слды.

Когда вся толпа охотниковъ скрылась, какой-то всадникъ, казавшійся скоре зрителемъ, нежели дйствующимъ лицомъ, подъхалъ къ Балю въ сопровожденіи двухъ, трехъ слугъ. Онъ не мало удивился, увидавъ кардинала пшимъ, безъ лошади и прислуги, и въ такомъ безпорядк, который ясно говорилъ о случившемся съ нимъ приключеній. Немедленно сойти съ лошади, любезно предложить свои услуги, приказать одному изъ своихъ спутниковъ уступить кардиналу самую смирную и покойную лошадь, было дломъ одной минуты. Графъ Крэвкръ — подъхавшій былъ никто иной, какъ бургундскій посланникъ — выразилъ въ то же время крайнее удивленіе по поводу обычаевъ французскаго двора, допускавшихъ покидать въ такой опасности одного изъ самыхъ мудрыхъ государственныхъ людей.

Время и расположеніе духа министра какъ нельзя боле благопріятствовали посланнику, чтобы сдлать попытку поколебать врность де-Балю, чему этотъ, какъ извстно, имлъ слабость легко поддаваться. Еще утромъ, между ними, какъ тотчасъ заподозрилъ недоврчивый Людовикъ, произошло нчто такое, чего кардиналъ не осмлился сообщить своему государю. Хотя тогда уже онъ охотно выслушивалъ похвалы, которыми Крэвкръ, отъ имени своего государя, осыпалъ его и не могъ удержаться отъ искушенія при намекахъ на щедрость Карла и доходныя мста во Фландріи, но все еще колебался. Разсказанное нами приключеніе сильно раздражило и укололо его самолюбіе, и въ этотъ роковой часъ онъ ршился доказать Людовику, что никакой врагъ не можетъ быть опасне обиженнаго друга и повреннаго.

Кардиналъ поспшилъ разстаться съ Крэвкромъ, чтобы никто не увидалъ ихъ вмст, но назначилъ ему свиданье въ тотъ же вечеръ въ аббатств св. Мартина въ Тур, посл вечерней службы. Тонъ его голоса убдилъ бургундца, что государь его сдлалъ пріобртеніе, на которое едва ли можно было разсчитывать, не будь кардиналъ въ такомъ отчаянномъ расположенія духа.

Между тмъ Людовикъ, допустившій страсть, не смотря на всю свою проницательность, въ этомъ случа какъ и во многихъ другихъ, взять верхъ надъ осторожностью, весело слдовалъ за травлей, которая была въ полномъ разгар. Случилось такъ, что молодой кабанъ перескъ слдъ настоящаго предмета охоты и увлекъ за собой большую часть охотниковъ и почти всхъ собакъ, исключая двухъ или трехъ паръ, самыхъ старыхъ и выдержанныхъ. Король съ радостью увидалъ, что Дюнуа, какъ и вс друrie, отправился по ложному слду, и втихомолку наслаждался мыслію, что ему удастся восторжествовать надъ такимъ славнымъ рыцаремъ въ искусств, которое считалось тогда такимъ же почетнымъ, какъ и военное. У Людовика была отличная лошадь, потому онъ не отсталъ отъ собакъ, и когда кабанъ остановился въ болотистомъ мст, чтобы дать отпоръ врагамъ, возл него не оказалось никого, кром короля.

Людовикъ выказалъ всю смлость и искусство опытнаго охотника. Не обращая вниманія на опасность, онъ подъхалъ къ разъяренному зврю, отбивавшемуся отъ сабакъ, и ударилъ его копьемъ, но лошадь отшатнулась въ сторону, и ударъ не былъ довольно силенъ, чтобы убить или оглушить кабана. Король, не смотря на вс усилія, не могъ заставить ее повторить нападеніе. Онъ спшился и, держа на готов короткій, прямой, обоюдоострый ложъ, какіе обыкновенно употребляютъ охотники въ подобныхъ случаяхъ, подошелъ къ животному. Кабанъ тотчасъ оставилъ собакъ, чтобы броситься на новаго непріятеля. Тогда король, выбравъ выгодное положеніе, и твердо упершись ногами, поднялъ ножъ, чтобъ вонзить его въ горло или подъ лопатку звря, разсчитывая, что тяжесть послдняго и быстрота нападенія ускорятъ его погибель. Но въ ту самую минуту, когда слдовало нанести ударъ, онъ оступился, ножъ скользнулъ по щетинистому плечу животнаго, не сдлавъ ему никакого вреда, и Людовикъ упалъ лицемъ на землю. Паденіе это спасло его: кабанъ промахнулся въ свою очередь и только разорвалъ полу его короткаго, охотничьяго платья, не коснувшись бедра. Увлеченный быстротой своего бга, онъ промчался было мимо, по вдругъ вернулся и напалъ на короля, когда тотъ подымался съ земли. Жизнь Людовика находилась въ крайней опасности. Въ эту минуту Квентинъ, лошадь котораго не могла слдовать за другими охотниками, и который къ счастію слдилъ за звукомъ королевскаго рога, подосплъ на помощь и пронзилъ животное своимъ копьемъ.

Король между тмъ всталъ на ноги, въ свою очередь пошелъ на помощь Дорварду и покончилъ кабана однимъ ударомъ ножа въ горло. Не говоря ни слова Квентину, онъ прежде всего съ величайшимъ вниманіемъ измрилъ огромнаго звря шагами, отеръ потъ съ лица и кровь съ рукъ, снялъ свою охотничью шапку, повсилъ ее на кустъ и принесъ благодарственную молитву украшавшимъ ея околышъ свинцовымъ образкамъ, потомъ обратился къ Дорварду и сказалъ:— Такъ это ты, мой молодой шотландецъ? ты славно началъ свою службу, и мэтръ-Пьеру опять приходится угостить тебя такимъ же вкуснымъ завтракомъ, какимъ уже онъ угощалъ тебя тамъ, въ гостинниц Лиліи. Ну чтожь ты молчишь, или потерялъ свою прыть при двор, гд другіе набираются ея?

Хитрый и осторожный не по лтамъ шотландецъ уже давно догадался, что къ опасному господину его слдуетъ имть боле уваженія, чмъ доврія. Онъ былъ слишкомъ разсудителенъ для того, чтобы воспользоваться короткостью, на которую его, по видимому, вызывалъ король и отвчалъ въ немногихъ, но отборныхъ выраженіяхъ, что если и осмлится заговорить съ его величествомъ, такъ единственно для того, чтобы выпросить у него прощеніе за грубую смлость, съ какой онъ обращался съ нимъ, когда еще не зналъ его высокаго званія,

— Довольно, пріятель, я прощаю твою смлость ради твоей отваги и сметливости. Ты меня просто удивилъ, какъ ловко угадалъ ты тогда ремесло моего куманька Тристана. Съ тхъ поръ, какъ мн разсказывали, ты чуть было не отвдалъ его стряпни? Смотри же, берегись его: онъ торгуетъ крпкими браслетами и тсными ожерельями. Помоги-ка мн ссть на лошадь, ты нравишься мн и я желаю теб добра. Не ищи ничьего расположенія, кром моего, ни дяди, ни лорда Крауфорда, и не говори никому о помощи, которую такъ кстати оказалъ мн. Кто похвалится, что спасъ государя отъ опасности, тотъ долженъ считать себя награжденнымъ своимъ хвастовствомъ.

Тутъ король затрубилъ въ рогъ и на этотъ призывъ явились Дюнуа и еще нсколько охотниковъ. Они принялись поздравлять короля съ благородной добычей. Людовикъ, не. стсняясь, присвоилъ себ всю славу побды и упомянулъ о помощи Дорварда только слегка, подобно тому, какъ знатный охотникъ, пересчитывая подстрленныхъ имъ птицъ, едва говоритъ о присутствіи и помощи лсничаго. Онъ приказалъ Дюнуа отослать животное въ аббатство св. Мартина для пополненія праздничной трапезы братіи, чтобъ они почище поминали короля въ своихъ молитвахъ.

— Кстати, сказалъ Людовикъ, — не видалъ ли кто его преосвященства? Мн кажется, что было бы весьма нелюбезно и даже оскорбительно для св. церкви оставить его, одного, въ лсу и при томъ пшаго.

— Если позволите, ваше величество, сказалъ Квентинъ, замтивъ, что вс молчатъ, — я осмлюсь доложить вамъ, что я видлъ, какъ его преосвященство вызжалъ изъ лсу верхомъ на лошади.

— Небо печется о своихъ, возразилъ король.— Въ замокъ господа! мы не будемъ больше охотиться сегодня. Господинъ оруженосецъ, продолжалъ онъ, обращаясь къ Квентину, — подайте мн мой ножъ, онъ выпалъ изъ ноженъ тамъ, на мст битвы. Позжайте Дюнуа, я сейчасъ догоню васъ.

Людовикъ, малйшіе поступки котораго были разсчитаны, какъ стратегическія дйствія, нашелъ такимъ образомъ удачный случай выспросить Квентина наедин.— Любезный мой шотландецъ, у тебя, какъ я вижу, зоркій глазъ. Можешь ты сказать мн, кто снабдилъ кардинала лошадью? Какой нибудь иностранецъ вроятно, потому что никто изъ придворныхъ, видя что я прохалъ мимо, не останавливаясь, не поспшилъ бы конечно оказать ему такой услуги?

— Я не могъ хорошо разглядть людей, помогавшихъ кардиналу, сказалъ Квентинъ,— потому что имлъ несчастіе быть сброшеннымъ съ лошади и спшилъ присоединиться къ охот, но мн кажется, что это былъ бургундскій посолъ съ своими людьми.

— А! сказалъ Людовикъ, — хорошо, пусть такъ, Франція постоитъ за себя.

Боле не произошло ничего замчательнаго и король съ своей свитой возвратился въ замокъ.

ГЛАВА X.
ЧАСОВОЙ.

Откуда льются эти звуки?—
Съ земли или съ небесъ?
Буря.

Едва Квентинъ усплъ вернуться въ свою комнату, чтобы перемнить платье, какъ достойный родственникъ его потребовалъ отъ него подробнаго отчета во всемъ случившемся съ нимъ на охот.

Юноша не могъ не догадаться, что рука дяди сильне его разсудка, и потому не преминулъ оставить въ своемъ разсказ, полную побду за королемъ, который, повидимому, желалъ ее себ присвоить. Баляфре отвчалъ ему на это съ нкоторой хвастливостью, что онъ въ подобныхъ обстоятельствахъ поступилъ бы гораздо лучше, и слегка упрекнулъ племянника за то, что онъ не спшилъ на помощь королю, когда тотъ находился въ такой страшной опасности. Квентинъ благоразумно воздержался отъ всякаго оправданія, замтивъ только, что по законамъ охоты не слдуетъ нападать на животное, преслдуемое другимъ охотникомъ, если онъ не проситъ помощи. Едва споръ былъ оконченъ, какъ Дорварду представился случай поздравить себя за свою скромность. Послышался легкій стукъ въ дверь, она отворилась и въ комнату вошелъ Оливье-лань, злой или дьяволъ, какъ его называли.

Наружность этого ловкаго, но безнравственнаго человка уже знакома нашимъ читателямъ. Движенія и пріемы его напоминали больше всего домашнюю кошку, которая то какъ будто дремлетъ свернувшись, то тихо и робко крадется по комнат, не упуская между тмъ изъ виду норки какой нибудь несчастной мыши. Сейчасъ доврчиво ластится она, а черезъ минуту бросается на жертву или царапаетъ того, къ кому только что успла приласкаться.

Оливье вошелъ согнувшись, смиренно и скромно. По чрезвычайной вжливости, съ которой онъ привтствовалъ сэньра Баляфре, посторонній свидтель могъ бы заключить, что онъ пришелъ просить милости у шотландскаго стрлка. Онъ поздравилъ Лесли съ отличнымъ поведеніемъ его молодаго родственника на охот, прибавивъ, что оно обратило на себя особенное вниманіе короля. Тутъ онъ остановился въ ожиданіи отвта и выслушалъ его опустивъ глаза въ землю и только разъ или два, украдкой, взглянувъ на молодаго человка,

— Да, сказалъ Баляфре, — его величеству не посчастливилось сегодня, жаль, что вмсто племянника я не случился возл него. Я закололъ бы кабана, а Квентинъ, какъ видно изъ его разсказа, предоставилъ это дло самому королю. Но это будетъ урокомъ для его величества. Впередъ онъ будетъ давать людямъ моего роста лучшихъ коней, а то какимъ образомъ могъ мой огромный фламандскій возовикъ поспть за нормандскимъ скакуномъ его величества! Но я задалъ ему шпорами въ бока! Право, это не разсчетливо, мэтръ-Оливье, и вамъ не мшало бы объяснить это королю,

Мэтръ-Оливье отвчалъ да это замчаніе смлаго говоруна однимъ изъ тхъ тихихъ и сомнительныхъ взглядовъ, которые, если они сопровождаются легкимъ движеніемъ руки или наклоненіемъ головы на одинъ бокъ, можно принять за безусловное согласіе или за осторожное предостереженіе не продолжать дале начатаго разговора. Гораздо знаменательне былъ тотъ пытливый взглядъ, который онъ, двусмысленно улыбаясь, устремилъ на юношу.— И такъ, молодой человкъ, спросилъ Оливье, — у васъ въ Шотландіи въ обыча не выручать королей изъ опасности въ такихъ случаяхъ, какъ сегодня?

— У насъ въ обыча, отвчалъ Квентинъ, ршившись не давать дальнйшихъ объясненій по этому предмету, — не навязывать имъ своей помощи, когда они могутъ обойтись и безъ нея. Мы думаемъ, что король на охот долженъ подвергаться такой же опасности, какъ и другіе, на то онъ и охотится. Что за охота безъ труда и опасности!

— Слышите вы этого сумазброда? сказалъ дядя.— Вотъ онъ всегда такъ, у него на все есть готовый отвтъ или причина. Удивляюсь, откуда у него такая способность. Я никогда отъ роду не могъ сказать почему я длаю то или другое, знаю только, что мъ, когда голоденъ, длаю перекличку людямъ и исполняю другія, такія же обязанности.

— А позвольте узнать, достойный сэньръ, спросилъ королевскій брадобрй, глядя на него изъ-подъ опущенныхъ рсницъ, — по какой причин вы длаете перекличку вашимъ людямъ?

— Потому что мн приказываетъ мой начальникъ, отвчалъ Баляфре.— Клянусь св. Жильбертомъ, другой причины я не знаю. Прикажи онъ Тейри или Книнагаму, они сдлали бы то же самое.

— Совершенно военная причина! замтилъ Оливье, — вамъ вроятно будетъ очень пріятно узнать, что его величество такъ далекъ отъ того, чтобы быть недовольнымъ поведеніемъ вашего племянника, что даже выбралъ его для исполненія одного порученія сегодня вечеромъ.

— Выбралъ его! спросилъ Баляфре съ большимъ удивленіемъ,— вы хотите сказать, меня?

— Я хочу сказать именно то, что, говорю, отвчалъ Оливье тихимъ, но твердымъ голосомъ.— Король хочетъ дать порученіе вашему племяннику.

— Какъ! почему, на какомъ основаніи? спросилъ Баляфре, — отчего онъ выбралъ мальчика, а не меня?

— Я не могу идти дальше приведенной вами причины, сэньеръ Баляфре: таково приказаніе его величества. Но, прибавилъ онъ, — если мн позволено сдлать предположеніе, то, вроятно, порученіе его величества боле идетъ такому юнош, какъ вашъ племянникъ, чмъ такому опытному воину, какъ вы. И такъ, молодой человкъ, берите ваше оружіе и пойдемте со мной. Возьмите мушкетъ, вы будете стоять на часахъ.

— На часахъ! воскликнулъ дядя.— Не ошибаетесь ли вы, мэтръ Оливье? Внутренній караулъ всегда занимался людьми, которые, подобно мн, выслужили двнадцать лтъ въ нашей почетной дружин.

— Мн очень хорошо извстію желаніе его величества, отвчалъ Оливье, — и я не могу боле откладывать его исполненія.

— Но, сказалъ Баляфре, — племянникъ мой даже еще и не свободный стрлокъ: онъ только оруженосецъ и служитъ подъ моимъ начальствомъ.

— Извините, отвчалъ Оливье, — полчаса тому назадъ король посылалъ за спискомъ и зачислилъ вашего племянника въ гвардію. Будьте такъ добры, помогите ему собраться на службу.

Не злой и не завистливый Баляфре немедленно принялся снаряжать племянника, давая ему вмст съ тмъ наставленія, какъ вести себя подъ ружьемъ. Онъ не могъ однако удержаться, чтобъ не приправить своихъ совтовъ возгласами удивленія при вид счастья, выпавшаго такъ рано на долю молодаго человка,

— Никогда ничего подобнаго не случалось въ шотландской гвардіи, даже съ нимъ самимъ, говорилъ онъ, — но, вроятно, его поставятъ на часы у попугаевъ и индйскихъ павлиновъ, которыхъ венеціанскій посланникъ недавно поднесъ королю, иначе и быть не можетъ, такая служба только и годится для безбородаго мальчика, прибавилъ онъ, покручивая свои длинные усы.— Но я очень радъ, что выборъ палъ на моего дорогаго племянника.

Одаренный быстрымъ умомъ и пылкимъ воображеніемъ, Квентинъ придалъ большую важность этому назначенію и сердце его сильно забилось при мысли о скоромъ повышеніи. Онъ ршился тщательно наблюдать за словами и поступками своего проводника, подозрвая, что, въ нкоторыхъ случаяхъ по крайней мр, ихъ слдовало толковать подобно снамъ, въ обратномъ значеніи. Онъ былъ очень доволенъ своимъ молчаніемъ объ утреннихъ событіяхъ, и далъ себ слово, (что обнаруживаетъ большую предусмотрительность въ такомъ молодомъ человк) во все время своего пребыванія при этомъ таинственномъ двор беречь мысли про себя, а языкъ держать въ самомъ строгомъ повиновеніи.

Сборы его скоро кончились. Съ мушкетомъ на плеч (шотландская гвардія очень рано замнила огнестрльнымъ оружіемъ употребленіе лука, которымъ шотландцы никогда не умли хорошо владть), Квентинъ вмст съ мэтръ-Оливье вышелъ изъ комнаты. Дядя долго, съ удивленіемъ и любопытствомъ смотрлъ ему вслдъ и хотя его честныя размышленія были чужды зависти и порождаемыхъ ею непріязненныхъ чувствъ, но къ удовольствію, которое ему доставляло счастливое начало службы племянника, примшивалось все-таки нкоторое чувство оскорбленнаго самолюбія.

Онъ знаменательно покачалъ головой, отворилъ шкапъ, вынулъ изъ него большую бутыль со старымъ крпкимъ виномъ, тряхнулъ ее, чтобъ посмотрть на сколько убавилось въ ней содержимаго, налилъ вина въ большой стаканъ и осушилъ его однимъ глоткомъ. Потомъ услся на большомъ дубовомъ стул и, покачавъ еще разъ головой, нашелъ по видимому такое удовольствіе въ этомъ движеніи, напоминавшемъ дтскую игрушку, называемую мандариномъ, что продолжалъ покачивать головой, пока не впалъ въ глубокую дремоту, изъ которой былъ вызванъ только обычнымъ сигналомъ къ обду.

Оставивъ дядю погруженнымъ въ такія размышленія, Квентинъ послдовалъ за своимъ проводникомъ. Минуя вс главные дворы, мэтръ-Оливье велъ его то открытыми ходами, то разными лстницами, корридорами и галлереями, которые соединялись между собой потайными дверями, находившимися именно тамъ, гд ихъ мене всего можно было ожидать. Они вошли въ большую, широкую галлерею, заслуживавшую по величин своей названіе залы. Стны ея были обиты шелковой матеріей, боле замчательной своей древностью, чмъ красотой, и украшены небольшимъ числомъ тхъ натянутыхъ, холодныхъ портретовъ, которые были скорй похожи на привиднія и принадлежали тому времени, когда еще только занималась заря искусствъ, предшествовавшая ихъ роскощному восходу. Они изображали паладиновъ Карла Великаго, занимавшихъ также замчательное мсто въ романтической исторіи Франціи, и такъ какъ исполинская фигура славнаго Роланда составляла главное лицо, то комната и получила названіе Роландовой галлереи или Роландовой залы {Карлъ Великій, какъ кажется вслдствіе его безпощадной жестокости къ саксонцамъ и другимъ язычникамъ, считался святымъ въ продолженіе вковъ религіознаго мрака, Людовикъ XI, какъ одинъ изъ его потомковъ, особенно чтилъ память этого государя.}.

— Вы будете здсь стоять на часахъ, сказалъ Оливье шопотомъ, какъ будто боясь оскорбить висвшія по стнамъ изображенія государей а рыцарей, или опасаясь пробудить эхо подъ украшенными готической рзьбой сводами огромной и мрачной залы.

— Какія будутъ приказанія и какой пароль? спросилъ Квентинъ также тихо.

— Заряженъ ли вашъ мушкетъ? продолжалъ Оливье, не отвчая на его вопросъ.

— Это не долго сдлать, сказалъ Квентинъ, заряжая мушкетъ и зажигая фитиль у потухавшаго огня въ огромномъ камин, который можно было принять за маленькую готическую комнату или часовню. Когда Квентинъ окончилъ, Оливье замтилъ ему, что онъ еще не знаетъ одной изъ главныхъ привилегій шотландской гвардіи, а именно, что она получаетъ приказанія помимо офицеровъ отъ самого короля или отъ великаго конетабля Франціи.— Вы здсь поставлены по приказанію его величества, молодой человкъ, и скоро узнаете для чего васъ сюда позвали. Вы можете ходить по галлере, но не должны садиться и оставлять оружія. Вы также не должны громко пть или свистать, если хотите, можете читать молитвы или напвать какую нибудь скромную псенку только какъ можно тише. Прощайте, будьте внимательны.

— Внимательны! подумалъ юный солдатъ, въ то время какъ проводникъ удалялся, прокрадываясь своей едва слышной поступью, и наконецъ исчезъ въ боковую дверь за обоями.— Внимательны! да къ кому и къ чему? Какихъ враговъ, кром крысъ и летучихъ мышей можно встртить здсь? разв только оживутъ эти старыя мрачныя изображенія, чтобы возмутить часоваго! Но въ этомъ, какъ видно, заключается моя обязанность, и я исполню ее.

Принявъ твердое намреніе въ точности исполнить приказаніе, онъ попробовалъ убить время, напвая одинъ изъ священныхъ гимновъ, которымъ научился въ монастыр, но не могъ не сознаться, что за исключеніемъ платья послушника, замненнаго теперь блестящимъ мундиромъ, его прогулка по галлере королевскаго замка ничмъ не отличалась отъ тхъ прогулокъ, которыя такъ надодали ему въ Абербронш. Какъ бы за тмъ, чтобъ убдиться, что онъ не монахъ, а мірянинъ, онъ принялся тихонько напвать нкоторыя изъ старинныхъ, подслушанныхъ имъ у стараго домашняго арфиста балладъ: о пораженіи датчанъ при Аберлемно и Форрес, объ убійств короля Дуффуса при Форфар и много другихъ псенъ и сказаній о своей далекой родин и въ особенности о графств, гд онъ родился. Такъ прошло много времени и было уже два часа по полудни, когда аппетитъ Квентина напомнилъ ему, что хотя добрые абербротикскіе монахи и требовали отъ него ежедневнаго присутствія при всхъ службахъ, но они заботились также и объ удовлетвореніи его голода, тогда какъ здсь, во внутреннихъ покояхъ королевскаго дворца, посл утра, проведеннаго въ движеніи, и утомительнаго двухчасоваго караула никому, казалось, не было дла до его голоднаго желудка.

Въ сладкихъ звукахъ однако есть какая-то прелесть, которая въ состояніи убаюкать даже и то естественное чувство нетерпнія, какое овладло Квентиномъ. Въ противоположныхъ концахъ длинной залы или галлереи находились дв большія, украшенныя массивными карнизами, двери, которыя вроятно вели въ особыя помщенія, посредствомъ галлереи соединявшіяся между собою. Прохаживаясь отъ одной двери къ другой, Квентинъ былъ внезапно пораженъ аккордами, неожиданно раздавшимися за одной изъ нихъ. Они происходили, такъ по крайней мр показалось ему, отъ сочетанія звуковъ лютни съ звуками того женскаго голоса, которымъ онъ былъ обвороженъ наканун. Вс мечты вчерашняго утра, разсянныя тревожными обстоятельствами, которыя съ тхъ поръ ему пришлось испытать, проснулись съ покой силой. Прикованный къ одному мсту, съ мушкетомъ на плеч, съ полуоткрытымъ ртомъ, весь превратившись въ слухъ, Квентинъ скорй походилъ на статую часоваго, чмъ на живаго человка. Вс мысли его сосредоточились на одномъ желаніи — не проронить, по возможности, ни одного звука сладкой мелодіи.

Но обворожительные звуки эти слышались только урывками: они то ослабвали и замирали, то совершенно умолкали и снова раздавались посл непродолжительнаго молчанія. Но, кром того, что музыка, подобно красот, иногда привлекательне изъ-далека, когда она едва слышна и даетъ просторъ воображенію пополнять ея прелести, у Квентина было о чемъ помечтать когда звуки на время прерывались. По разсказамъ товарищей дяди и по сцен, происходившей въ пріемной зал, онъ не могъ боле сомнваться, что прельщавшая его сирена, была не дочь или родственница ничтожнаго трактирщика, какъ онъ осмлился было предполагать, но та самая переодтая и несчастная графиня, за дло которой государи и князья готовились поднять оружіе. Тысяча несбыточныхъ сновъ, какіе въ тотъ мечтательный и предпріимчивый вкъ могли только зародиться въ воображеніи мечтательнаго и предпріимчиваго юноши, изгнали изъ его памяти всю дйствительность, замнивъ ее своими обманчивыми призраками. Но они разомъ исчезли отъ неожиданнаго прикосновенія руки, схватившей его оружіе, и рзкаго голоса, раздавшагося надъ самымъ его ухомъ.— Basques Dieu, господинъ оруженосецъ, мн кажется вы спите на часахъ?

То былъ непріятный, но выразительный и насмшливый голосъ мэтръ-Пьера и Квентинъ, опомнившись, увидлъ со стыдомъ и страхомъ, что замечтавшись, допустилъ подойти къ себ самого Людовика, который вроятно вошелъ черезъ потайную дверь и, пробравшись вдоль стны или за обоями, чуть было не. овладлъ его мушкетомъ.

Первымъ движеніемъ Дорварда было высвободить свое оружіе, онъ сдлалъ это съ такой силой, что короля отшатнуло назадъ. Но тотчасъ же ему пришло въ голову, что, повинуясь можно сказать животному инстинкту, вслдствіе котораго храбрый человкъ всегда сопротивляется попытк обезоружить его, онъ, можетъ быть, борьбой съ королемъ увеличилъ его негодованіе на небрежность, съ которой исполнялъ обязанность часоваго. Подъ этимъ впечатлніемъ, Квентинъ безсознательно схватилъ мушкетъ, вскинулъ его на плечо и сталъ недвижимо передъ королемъ, воображая, и не безъ основанія, что смертельно оскорбилъ его.

Хотя наклонность Людовика къ тиранству проистекала больше изъ холоднаго политическаго разсчета и ревнивой подозрительности, чмъ изъ природной жестокости и зврства, но, все-таки, въ характер его была нкоторая доля язвительной строгости, длавшей его деспотомъ даже въ частномъ разговор, онъ, казалось, наслаждался страданіемъ, которое причинялъ въ случаяхъ, подобныхъ настоящему. Но теперь, онъ не длилъ своего торжества и ограничился слдующими словами: — Утренняя услуга съ избыткомъ выкупаетъ легкую небрежность такого молодаго солдата. Ты обдалъ?

Квентинъ, ожидавшій скорй, что его отправятъ къ превоту, чмъ обратятся къ нему съ такими ласковыми словами, смиренно отвчалъ, что еще не обдалъ.

— Бдный мальчикъ, сказалъ Людовикъ мягче обыкновеннаго, — онъ задремалъ отъ голода. Я знаю, что твой аппетитъ волкъ, и въ свою очередь спасу тебя отъ дикаго звря. Ты былъ скроменъ въ этомъ дл и я благодарю тебя…. Можешь ты выдержать еще часъ безъ пищи?

— Двадцать четыре, государь, отвчалъ Дорвардъ, — или я не истый шотландецъ.

— За другое королевство не согласился бы я быть пирогомъ, на который ты накинешься посл такого говнія, сказалъ король,— но дло теперь не въ твоемъ обд, а въ моемъ. Я сегодня принимаю къ своему столу кардинала Балю и этого бургундца, этого графа Крэвкръ, мы будемъ совершенно одни и мало ли что можетъ случиться — чорту праздникъ, когда враги встрчаются друзьями.

Онъ остановился, замолчалъ и мрачная дума выразилась на его лиц. Видя, что король не торопятся продолжать, Квентинъ ршился прервать его размышленія, спросивъ въ чемъ будете, заключаться его обязанность.

— Стоять на страж за буфетомъ, съ заряженнымъ мушкетомъ, отвчалъ Людовикъ, — и въ случа измны убить измнника.

— Измны, государь! въ замк, такъ хорошо оберегаемомъ!

— Ты считаешь это невозможнымъ, сказалъ король, не оскорбляясь, по видимому, его откровенностью, — но наша исторія показала, что измна можетъ пролезть сквозь замочную скважину. Чтобы стража оберегла отъ измны! Ахъ ты глупый мальчикъ!— quis custodiat ipsos custodes — кто мн поручится за врность самой стражи?

— Ея шотландская честь, смло отвчалъ Дорвардъ.

— Правда! твой отвтъ хорошъ, весело сказалъ король, — шотландская честь была всегда надежна, я я врю ей. Но измна, продолжалъ онъ, снова впадая въ свой угрюмый тонъ и прохаживаясь неровными шагами по комнат, — измна сидитъ за нашимъ столомъ, искрится въ нашихъ кубкахъ. Она носитъ бороду нашихъ совтниковъ, прикрывается улыбкою нашихъ придворныхъ, безумнымъ хохотомъ нашихъ шутовъ, а чаще всего она таится подъ личиной дружбы примирившагося врага. Людовикъ орлеанскій поврилъ Іоанну бургундскому и былъ убитъ въ улиц Барбетъ. Іоаннъ бургундскій доврился орлеанской партіи, его умертвили на мосту Монтеро. Я не поврю никому, никому. Слушай, я глаза не спущу съ этого грубіяна графа, а также и съ кардинала, которому тоже не очень довряюсь, и когда скажу Шотландія впередъ, стрляй въ Крэвкра и положи его на мст.

— Это моя обязанность, когда жизнь вашего величества въ опасности, отвчалъ Квентинъ.

— Разумется, и я такъ думаю, сказалъ король.— Какую пользу принесете, мн смерть этого дерзкаго солдата? Будь это коннетабль сен-Поль — другое дло…. Онъ остановился, какъ-бы спохватившись, что сказалъ слишкомъ много, и продолжалъ, улыбаясь:— нашъ шуринъ Іаковъ шотландскій, вашъ король Іаковъ, Квентинъ, закололъ Дугласа, оказывая ему гостепріимство въ своемъ королевскомъ замк Скирлингъ.

— Стирлин, ваше величество, замтилъ Квентинъ.— Но изъ дла этого мало вышло добра.

— Стирлингъ говоришь ты? сказалъ король, какъ бы не слыша вторую половику его рчи, — пусть будетъ Стирлингъ, имя тутъ ничего не значитъ. Я не желаю зла этимъ людямъ…. нтъ… Мн бы это ни къ чему не послужило. Но они могутъ быть другаго мннія, и я полагаюсь на твой мушкетъ.

— Я буду ждать сигнала, государь, но….

— Ты колеблешься? говори смло, я теб позволяю. Такіе люди, какъ ты, могутъ иногда дать полезный совтъ.

— Я только осмлюсь замтить, что меня удивляетъ, какъ, ваше величество ршаетесь, имя причины не доврять этому бургундцу, допускать его такъ близко къ своей особ и притомъ на един.

— Будьте покойны, господинъ тлохранитель, сказалъ король — нкоторыя опасности исчезаютъ, когда имъ смотришь прямо въ глаза и становятся неотвратимыми, когда ихъ страшатся. Если я смло подойду къ злой собак и поглажу ее, то, десять противъ одного, она будетъ ко мн ласкаться. А покажи я, что боюсь, она кинется и разорветъ меня. Я буду съ тобой откровененъ, Квентинъ. Нужно, чтобы этотъ человкъ вернулся къ своему сумасбродному господину безъ чувства непріязни, и я ршаюсь подвергнуться опасности, потому что никогда не боялся рисковать жизнью для пользы моего государства. Ступай за мной.

Людовикъ повелъ своего молодаго тлохранителя, къ которому, казалось, чувствовалъ особенное расположенье, черезъ потайную дверь и сказалъ, указывая на нее: — Кто хочетъ имть успхъ при двор, тотъ долженъ знать вс закоулки, потайныя лстницы, вс западни и ловушки дворца также хорошо, какъ главныя ворота и парадный ходъ.

Миновавъ цлый лабиринтъ переходовъ и корридоровъ, Людовикъ вошелъ въ небольшую комнату со сводами, гд былъ приготовленъ столъ на три прибора. Все убранство комнаты было до крайности просто и только буфетъ или подвижной шкапъ, на которомъ была разставлена золотая и серебряная посуда, нсколько напоминалъ королевское жилище. За этимъ шкапомъ, Людовикъ помстилъ Дорварда и, удостоврившись изъ разныхъ частей комнаты, что его ни откуда не видно, далъ ему послднія наставленія: — Помни слова Шотландія впередъ, и какъ только услышишь ихъ, опрокидывай буфетъ, не жаля кубковъ и стакановъ, и врне цлься въ Крэвкра. Если дашь промахъ, бросайся на него съ ножомъ. А мы съ Оливье займемся кардиналомъ.

Сказавъ это, онъ громко свистнулъ, на зовъ явился Оливье, первый камердинеръ и вмст брадобрй короля, исполнявшій въ сущности вс обязанности, касавшіяся непосредственно его особы. За нимъ слдовали два старика, составлявшіе всю прислугу при королевскомъ стол. Гостей приняли, какъ только король занялъ свое мсто. Квентинъ изъ своей засады могъ свободно наблюдать за всмъ происходившимъ.

Король привтствовалъ своихъ постителей съ такимъ радушіемъ, которое нашъ шотландецъ никакъ не могъ согласовать съ даннымъ ему приказаніемъ и съ цлью своего присутствія въ комнат, съ смертоноснымъ оружіемъ на готов. Людовикъ не имлъ повидимому ни какихъ опасеній, можно было даже подумать, что грсти эти, которымъ онъ длалъ честь приглашая ихъ къ своему столу, пользовались его полнымъ довріемъ и особеннымъ уваженіемъ. Ничто не могло сравниться съ достоинствомъ и, въ тоже время, любезностью обхожденія короля. Между тмъ какъ все вокругъ, даже собственное платье его, во многомъ уступало великолпію, которое выказывали на своихъ пирахъ самые незначительные вассалы въ его королевств, слова и манеры Людовика напоминали сильнаго владыку въ минуту благодушія. Квентинъ готовъ былъ думать, что весь свой предъидущій разговоръ съ королемъ онъ видлъ во сн, или что почтительность кардинала и честныя, откровенныя манеры благороднаго бургундца совершенно разсяли вс подозрнія Людовика.

Но когда, повинуясь приглашенію короля, гости занимали назначенныя имъ за столомъ мста, Людовикъ быстро взглянулъ на нихъ и тотчасъ же обратилъ глаза въ ту сторону, гд стоялъ молодой человкъ. Это было дломъ одной минуты, но взглядъ заключалъ столько недоврія и ненависти къ гостямъ, столько настоятельнаго приказанія молодому человку внимательне наблюдать и немедля дйствовать, что не оставлялъ никакого сомннія на счетъ чувствъ и опасеній короля. Квентинъ боле, чмъ когда либо былъ удивленъ способностью этого государя такъ глубоко скрывать всякое проявленіе своей недоврчивости.

Совершенно повидимому забывъ слова, сказанныя Крэвкромъ въ присутствіи всего двора, Людовикъ любезно разговаривалъ съ нимъ о прошломъ, о томъ времени, когда самъ онъ, изгнанникомъ, жилъ въ Бургундіи, разспрашивалъ обо всхъ дворянахъ, кого онъ только знавалъ тогда, какъ будто время пребыванія въ той стран было самымъ счастливымъ временемъ въ его жизни и какъ будто онъ до сихъ поръ сохранялъ самыя нжныя чувства признательности и дружбы къ людямъ, старавшимся смягчить его изгнаніе.

— Посланнику другаго государя я бы сдлалъ боле пышный пріемъ, говорилъ Людовикъ, — но старому другу, который нердко длилъ со мною трапезу въ женанскомъ замк {При жизни своего отца, Людовикъ жилъ въ Бургундіи и обыкновенно въ женанскомъ замк. Въ нашемъ роман часто говорится о его ссылк.}, я желалъ показаться прежнимъ Луи Валуа, который по прежнему любитъ жить такъ же просто и скромно, какъ любой парижскій badaud. Но я однако приказалъ позаботиться, чтобы обдъ сегодня былъ получше обыкновеннаго, любезный графъ. Я знаю вашу бургундскую пословицу, mieux vault bon repas que bel habit {Лучше хорошій столъ, чмъ красивое платье.}, и потому веллъ похлопотать о нашемъ стол. Что же касается до вина, то вы знаете, что оно всегда составляло предметъ соперничества между Бургундіей и Франціей. Но мы на этотъ разъ примиримъ ихъ: я выпью за ваше здоровье бургундскимъ, а вы, любезный графъ, отвтите мн шампанскимъ. Оливье, налей мн стаканъ оксерскаго, и онъ весело затянулъ извстную въ то время псню —

‘Оксорское — царскій напитокъ.’

Я, пью любезный графъ, за здоровье нашего дорогаго брата, герцога бургундскаго. Оливье, наполни тотъ золотой кубокъ рейнскимъ виномъ и подай его графу на колняхъ — онъ представляетъ здсь нашего любезнаго брата. Кардиналъ, я самъ наполню вашъ стаканъ.

— Вы уже переполнили его, государь, отвчалъ кардиналъ заискивающимъ тономъ любимца, обращающагося къ доброму господину.

— Мы знаемъ, что ваше преосвященство поднимете его твердой рукой, сказалъ Людовикъ.— Но чью сторону принимаете вы въ этомъ великомъ спор: силлери или оксеръ, Франція или Бургундія?

— Я останусь нейтральнымъ, государь, и выпью овернскаго.

— Это опасная роль, отвчалъ король, но, замчая, что кардиналъ слегка краснетъ, онъ тотчасъ перемнилъ разговоръ.— Вы потому предпочитаете славное овернское вино, что оно не терпитъ воды, сказалъ онъ.— А вы, графъ, не ршаетесь осушить своего кубка, надюсь, что на дн его вы не найдете національной горечи.

— Я бы желалъ, государь, отвчалъ Крэвкръ, — чтобы вс національныя распри разршались также пріятно, какъ соперничество нашихъ виноградниковъ.

— На все нужно время, любезный графъ, на все нужно время. Не больше того, сколько вамъ было нужно, чтобы выпить ваше шампанское: А теперь, такъ какъ вы его выпили, сдлайте мн удовольствіе, возьмите этотъ кубокъ и сохраните его, какъ знакъ нашего уваженія. Я не всякому сдлалъ бы такой подарокъ. Кубокъ этотъ нкогда принадлежалъ гроз Франціи — Генриху V, англійскому, и былъ взятъ при возвращеніи Руана, когда соединенныя силы Франціи и Бургундіи изгнали островитянъ изъ Нормандіи. Я не могу лучше помстить его, какъ передавъ благородному и храброму бургундцу, который очень хорошо знаетъ, что только союзъ этихъ націй можетъ спасти страну отъ англійскаго ига.

Графъ отвчалъ, какъ того требовали настоящія обстоятельства, и Людовикъ отдался вполн своей саркастической веселости, по временамъ оживлявшей его обыкновенно мрачный характеръ. Онъ, разумется, направлялъ разговоръ, и замчанія его, всегда рзкія и насмшливыя, часто дйствительно остроумныя, рдко бывали добродушны, а анекдоты, которыми онъ дополнялъ ихъ, отличались больше юморомъ, чмъ приличіемъ. Но ни словомъ, ни взглядомъ не выдалъ онъ своихъ опасеній, заставившихъ его спрятать въ комнат вооруженнаго солдата, съ заряженнымъ оружіемъ, готоваго предупредить или отвратить ожидаемое нападеніе.

Графъ Крэвкръ искренно вторилъ веселости короля, между тмъ какъ хитрый прелатъ громко хохоталъ при каждой новой шутк, останавливался на каждомъ забавномъ выраженіи, нимало не смущаясь нкоторыми изъ нихъ, которыя заставляли краснть даже нашего простодушнаго шотландца, въ его засад {Люди, читавшіе ‘Cent Nouvelles Nouvelles’, могутъ имть понятіе о грубомъ юмор Людовика XI. Это собраніе анекдотовъ скалакдалзне большей части подобнаго рода сочиненій того времени.}. По прошествіи полутора часа, гости встали изъ-за стола и, любезно прощаясь съ ними, король выразилъ желаніе остаться одинъ.

Когда вс, не исключая и Оливье, вышли изъ комнаты, Людовикъ позвалъ Дорварда, но такимъ слабымъ голосомъ, что молодой шотландецъ едва могъ узнать въ немъ того самаго человка, который за нсколько минутъ передъ тмъ оживлялъ шутками и разсказами застольную бесду. Подойдя ближе, онъ и въ лиц короля увидлъ такую же перемну. Глаза потеряли свою живость, улыбка оставила лице, во всей фигур отражалась усталость искуснаго актера, только что исполнившаго утомительную роль, требовавшую большаго напряженія силъ.

— Твое дежурство еще не кончено, сказалъ онъ Дорварду, — но освжись сперва. На этомъ стол найдешь все нужное. А потомъ я объясню теб, что ты еще долженъ будешь длать, а то сытый голоднаго не разуметъ.

Онъ откинулся на спинку кресла и задумался, закрывъ лице рукою.

ГЛАВА XI.
РОЛАНДОВА ЗАЛА.

Художники изображаютъ Амура слпымъ, но разв
Гименей видитъ лучше?— Или, можетъ быть, взглядъ
его искажается очками, которыми ссужаютъ его родители
и опекуны, для того, чтобы дома и земли, золото и дорогіе
камни казались ему вдесятеро цнне? Но вопросъ этотъ
не ршенъ еще.
Бдствія насильственнаго брака.

Людовикъ XI, самый властолюбивый государь своего времени, умлъ однако довольствоваться одними существенными выгодами власти, онъ хотя хорошо зналъ и при случа строго требовалъ должнаго его сану почтенія, тмъ не мене обыкновенно пренебрегалъ всякой вншней пышностью.

Фамильярность, съ которою онъ приглашалъ подданныхъ къ своему столу и не рдко даже самъ садился за ихъ столъ, могли бы пріобрсть большую популярность государю, надленному лучшими нравственными качествами. Но все-таки простота обхожденія Людовика извиняла многіе его пороки въ глазахъ той части его подданныхъ, которая не подвергалась непосредственному вліянію его подозрительности и зависти. Среднее сословіе или общины, разбогатвшія и возвысившіяся въ правленіе этого искуснаго государя, уважали, хотя и не любили его. Только опираясь на ихъ помощь, могъ онъ противостоять ненависти дворянъ, которые въ презрніи къ этикету, что очень нравилось среднему сословію, видли униженіе французской короны и помраченіе блеска своихъ привилегій.

Съ терпніемъ, которое другому государю показалось бы унизительнымъ, даже съ нкоторымъ удовольствіемъ дожидался король Франціи, пока простой солдатъ его гвардіи утолитъ свой здоровый, молодой аппетитъ. Надо однако предполагать, что Квентинъ былъ слишкомъ разсудителенъ и остороженъ для того, чтобы долго испытывать его терпніе. Онъ нсколько разъ порывался кончить обдъ, но король не допускалъ этого.— Нтъ, нтъ, говорилъ онъ добродушно, — я вижу по твоимъ глазамъ, что ты еще осилишь. Смлй, съ Богомъ и святымъ Денисомъ! снова за дло! Увряю тебя, обдъ и обдня никогда, прибавилъ онъ крестясь, — никогда еще не мшали хорошему христіанину. Выпей стаканъ вина, но берегись бутылки. Этотъ недостатокъ сроденъ твоимъ соотечественникамъ точно также, какъ и англичанамъ, которые, за исключеніемъ этой глупости, были бы лучшими солдатами въ мір. Теперь, мой скорй руки, да смотри, не забудь своего bndicil, и потомъ ступай за мной.

Квентинъ повиновался и другими, хотя такими же запутанными ходами, послдовалъ за Королемъ въ Роландову заду.

— Помни, сказалъ Людовикъ повелительно, — что ты не сходилъ съ часовъ. Ты скажешь такъ своему родственнику и всмъ товарищамъ, но, чтобы завязать узелъ на память, вотъ теб кое-что, прибавилъ онъ, бросая ему на руку довольно цнную золотую цпь.— Хоть я и не ряжусь самъ, за то мои довренные могутъ поспорить убранствомъ съ кмъ бы то ни было. Но если такая цпь не скуетъ болтливаго языка, то у куманька моего, Тристана, найдется для горла повязка, которая навсегда его завяжетъ. Теперь, слушай, что я скажу теб. Никто, кром Оливье и меня не долженъ входить сюда сегодня. Придутъ сюда дамы, быть можетъ съ одного конца залы, можетъ съ другаго, а можетъ и съ обоихъ. Можешь отвчать на ихъ вопросы, но ты на часахъ и отвты твои должны быть коротки. Самъ не вступай съ ними въ разговоръ и не поддерживай начатаго! Слушай внимательно, что они будутъ говорить. Уши твои, какъ и руки принадлежатъ мн — я купилъ тебя, и тло и душу. И потому, что услышишь изъ ихъ разговора, ты долженъ помнить, чтобы передать мн, а потомъ забыть…. Впрочемъ я передумалъ. Пусть лучше они считаютъ тебя шотландскимъ рекрутомъ, который только что прибылъ изъ своихъ горъ и не усплъ еще научиться нашему христіаннйшему языку…. Такъ. Если они заговорятъ съ тобой, ты имъ отвчать не будешь! Это избавитъ тебя отъ затрудненія и развяжетъ имъ языкъ. Понялъ? До свиданія. Будь внимателенъ, если хочешь имть друга.

Сказавъ это, король скрылся за обоями, оставивъ Квентина размышлять на досуг обо всемъ виднномъ и слышанномъ. Молодой человкъ находился въ одномъ изъ такихъ положеній, въ которыхъ пріятне смотрть впередъ, чмъ назадъ. Воспоминаніе о томъ, что, подобно стрлку за кустомъ, чтобъ подстеречь оленя, онъ былъ поставленъ для того, чтобъ лишить жизни благороднаго графа Крзвкра, не имло въ себ ничего привлекательнаго. Правда, мры, принятыя королемъ въ этомъ случа, были чисто предохранительныя и оборонительныя, по кто могъ поручиться, что въ скоромъ времени Дорвардъ не получитъ такого же рода приказаніи дйствовать наступательно? Положеніе было самое непріятное. Судя по характеру своего господина, молодой человкъ хорошо понималъ, что отказъ погубилъ бы его, между тмъ какъ повиновеніе могло быть преступленіемъ. Онъ удалилъ отъ себя эти размышленія, прибгнувъ къ мудрому утшенію, часто употребляемому юношами въ виду опасности, а именно, что еще будетъ время подумать объ этомъ обстоятельств, когда оно дйствительно представится.

Квентинъ воспользовался этимъ утшеніемъ тмъ охотне, что послднія приказанія короля навели его на мысли боле пріятныя, чмъ т, которыя пробуждало въ немъ его положеніе. Владтельница лютни конечно была одна изъ тхъ дамъ, которымъ онъ долженъ былъ посвятить все свое вниманіе. Онъ общалъ себ съ точностью повиноваться этой части приказаній короля и внимательно вслушиваться въ каждое выходящіе изъ устъ ея слово, чтобы убдиться, такъ ли очаровательны ея рчи, какъ пніе. Но также искренно поклялся онъ самому себ передать королю только т слова прекрасной двушки, которыя могли бы расположить его въ ея пользу.

Тутъ ужъ не было опасности, чтобъ онъ снова заснулъ на своемъ посту. Въ каждомъ дуновеніи втерка, который сквозь открытое окно колыхалъ старыя обои, слышалось ему приближеніе предмета его ожиданій. Однимъ словомъ, онъ испытывалъ всю ту непонятную боязнь, то томительное волненіе, которыя всегда сопровождаютъ любовь и не рдко даже играютъ важную роль при ея зарожденіи.

Наконецъ одна изъ дверей со скрипомъ растворилась (потому что въ пятнадцатомъ столтіи двери даже во дворцахъ не повертывались на своихъ петляхъ такъ тихо, какъ въ наше время), но увы! не въ томъ конц залы, откуда слышались звуки лютни. На порог показалась женщина въ сопровожденіи двухъ другихъ, которымъ она сдлала знакъ, чтобъ он оставили ее, и вошла въ залу. По неровности въ походк, которая въ длинной зал была еще замтне, Квентинъ тотчасъ узналъ принцессу Жанну. Принявъ почтительное положеніе, онъ отдалъ ей военную честь, когда она проходила мимо его. Принцесса отвчала на привтствіе любезнымъ наклоненіемъ головы, и Дорвардъ имлъ теперь боле удобный случай, чмъ утромъ, вглядться въ нее.

Черты этой несчастной принцессы мало искупали недостатки ея стана и походки. Лице ея было не красиво, хотя и не имло въ себ ничего непріятнаго, большіе, голубые, всегда опущенные глаза выражали страдальческое терпніе. При необыкновенной блдности, цвтъ лица ея былъ болзненно желтъ, зубы блы и ровны, губы тонки и безцвтны. Густые волосы ея были до того свтлы, что имли почти синеватый оттнокъ, горничная принцессы, считая ихъ вроятно лучшимъ украшеніемъ своей госпожи, еще боле испортила дло, расположивъ ихъ пышными буклями вокругъ блднаго лица, которому они сообщали какое-то странное выраженіе жилицы не здшняго міра. Въ довершеніе сходства, принцесса была одта въ длинное свтло-зеленое платье, придававшее ей видъ совершеннаго призрака.

Между тмъ какъ Квентинъ провожалъ ее глазами, съ любопытствомъ, въ которомъ была извстная доля состраданія, вызываемаго каждымъ взглядомъ и движеніемъ принцессы, дверь на противоположномъ конц галлереи отворилась и въ комнату вошли дв дамы.

Одна изъ нихъ была двушка, приносившая по приказанію мэтръ-Пьера плоды въ день памятнаго для Квентина завтрака въ гостинниц Лиліи. Теперь, облеченная таинственной прелестью нимфы вуали и лютни, высокородная наслдница (по крайней мр такъ думалъ Квентинъ) богатаго графства, она сдлала на молодаго человка гораздо большее впечатлніе, чмъ когда онъ видлъ въ ней дочь ничтожнаго трактирщика, прислуживающую богатому и причудливому торгашу. Онъ удивлялся какое непонятное заблужденіе могло скрыть онъ него ея настоящее званіе. Одта она была такъ же просто, какъ тогда, въ глубокій трауръ, безо всякихъ украшеній, съ креповой, откинутой назадъ вуалью на голов. Зная ея настоящее знаніе, Квентинъ нашелъ въ ней много новыхъ прелестей, изящества и достоинства, которыхъ прежде не замчалъ, а въ правильныхъ чертахъ, прекрасномъ цвт лица и блестящихъ глазахъ много, возвышавшаго ихъ красоту, благородства.

Даже подъ страхомъ смертной казни, Дорвардъ не устоялъ бы противъ желанія оказать ей и ея спутниц ту же честь, какую только что отдалъ принцесс королевской крови. Он приняли ее какъ женщины, привыкшія къ изъявленіямъ уваженія низшихъ, и любезно отвтили, по ему показалось (быть можетъ, то была юношеская мечта), что младшая изъ нихъ, отвчая на его привтствіе, слегка покраснла, опустила глаза и нсколько смутилась. Можетъ быть, то было воспоминаніе о смломъ иностранц, занимавшемъ сосднюю башню въ гостинниц Лиліи, но неужели смущеніе это было признакомъ негодованія?— вопросъ, котораго онъ не могъ ршить.

Спутница молодой графини, одтая такъ же просто, въ глубокій трауръ, была уже въ тхъ лтахъ, когда женщины боле всего заботятся о поддержаніи своей увядающей красоты. Достаточно сохранившаяся свжесть лица напоминала еще о минувшихъ прелестяхъ. По манерамъ ея было замтно, что она не только не забыла своихъ прежнихъ побдъ, но имла притязанія на новыя. Она была высока и граціозна, хотя осанка ея была нсколько высокомрна. Отвчая снисходительной улыбкой на привтствіе молодаго человка, она въ тоже время сказала нсколько словъ на ухо своей спутниц и та, какъ бы желая поврить сообщенное ей замчаніе, повернула голову въ сторону часоваго и отвчала, не поднимая глазъ. Квентинъ не могъ удержаться отъ мысли, что замчаніе это было благопріятно для него и, не знаю почему, остался очень доволенъ, что молодая дама не сочла за нужное взглянуть на него, чтобы удостовриться въ справедливости сказанныхъ словъ. Вроятно онъ подумалъ, что между ними начиналась уже тайная симпатія, которая и придала особенное значеніе самому ничтожному обстоятельству.

Мысль эта была мгновенно, потому что встрча принцессы съ иностранками заняла все его вниманіе. Увидавъ вошедшихъ дамъ, принцесса остановилась и ждала ихъ приближенія, сознавая вроятно, что такимъ образомъ ей было удобне скрыть свой недостатокъ. Отвчая на ихъ поклонъ, она нсколько смутилась, и старшая изъ дамъ, не знавшая ея званія, привтствовала ее такимъ тономъ, какъ бы думала оказать ей честь своимъ обществомъ.

— Я очень рада, сударыня, начала она съ улыбкой, выражавшей снисхожденіе и поощреніе, — что намъ наконецъ дозволено пользоваться обществомъ такой почтенной особы нашего пола, какой вы мн кажетесь. Я должна признаться, что мы съ племянницей не могли до сихъ поръ похвалиться гостепріимствомъ короля Людовика. Нечего дергать меня за рукавъ, любезная племянница, я уврена, что вижу въ глазахъ этой молодой дамы состраданіе къ нашему положенію. Съ тхъ поръ, какъ мы пріхали сюда, милая моя, съ нами обращаются не иначе, какъ съ плнницами. Посл тысячи приглашеній вручить себя и наше дло покровительству Франціи, христіаннйшій король отвелъ намъ для мстопребыванія сперва какую-то дрянную гостинницу, а потомъ комнату въ углу этого источеннаго молью замка, откуда намъ позволяютъ выползать только съ закатомъ солнца, какъ будто мы летучія мыши или совы, появленіе которыхъ при дневномъ свт считается дурнымъ предзнаменованіемъ.

— Мн очень жаль, сказала принцесса, смутившись еще боле оборотомъ, который принималъ разговоръ, — что мы не могли до сихъ поръ достойно принять васъ. Я полагаю однако, что племянница ваша гораздо довольне.

— Какъ нельзя боле, боле чмъ могу выразить, отвчала молодая графиня.— Я искала только безопасности, а нашла боле, самое полное уединеніе. Уже въ нашемъ первомъ помщеніи мы были совершенно одни, а теперь мы сдлались настоящими затворницами — все это возвышаетъ въ моихъ глазахъ милость, которую король оказываетъ намъ, бднымъ изгнанницамъ.

— Замолчите, глупенькая, сказала старшая.— Будемъ говорить откровенно, когда мы можемъ наконецъ быть наедин съ особой нашего пола. Я говорю — наедин, потому что этотъ красивый молодой солдатъ все равно, что статуя. Онъ не можетъ владть, повидимому, своими членами и, какъ я узнала, не уметъ даже говорить, по крайней мр на сколько нибудь образованномъ нарчіи. И такъ, если никто, кром этой дамы, не можетъ слышать насъ, я признаюсь, что ни о чемъ въ свт такъ не жалю, какъ о томъ, что предприняла это путешествіе во Францію. Я ожидала блестящаго пріема, турнировъ, каруселей, праздниковъ, а мы сидимъ тутъ въ заперти. Лучшее общество, представленное намъ королемъ, состояло въ какомъ-то цыган бродяг, чрезъ посредство котораго король посовтовалъ намъ переписываться съ нашими друзьями во Фландріи. Быть можетъ, онъ намревается продержать насъ въ клтк до конца жизни, чтобы захватить потомъ владнія древняго дома де-Круа. Герцогъ бургундскій не былъ такъ жестокъ: онъ все таки предлагалъ моей племянниц мужа, хотя и очень дурнаго.

— Я бы предпочла монастырь дурному мужу, сказала принцесса, съ трудомъ находя случай вставить слово.

— Но хотлось бы, по крайней мр, имть право выбора, сударыня, перебила бойкая дама.— Видитъ Богъ, я хлопочу только о племянниц, что же касается до меня, то я давно перестала думать о перемн положенія. Вы улыбаетесь, однако это правда, но, какъ бы то ни было, ничто не извиняетъ короля, который своимъ поведеніемъ и фигурой больше похожъ на Мишо, стараго мнялу въ Гент, чмъ на наслдника Карла Великаго.

— Остановитесь, сказала принцесса, нсколько сурово,— вспомните, что вы говорите о моемъ отц.

— О вашемъ отц! повторила бургундская дама съ удивленіемъ.

— О моемъ отц, отвчала принцесса съ достоинствомъ.— Я принцесса Жанна Французская. Но успокойтесь, сударыня, продолжала она, съ свойственною ей мягкостью, — вы не желали оскорбить меня, и я не оскорбляюсь. Располагайте моимъ вліяніемъ, чтобы сдлать сносне изгнаніе ваше и этой молодой особы. Вліяніе это весьма слабо, но я предлагаю его вамъ отъ всего сердца.

Съ пренизкимъ, почтительнымъ поклономъ приняла графиня Амелина де-Круа (такъ звали старшую даму) это обязательное предложеніе. Она долго жила при двор, въ совершенств усвоила вс его обычаи и строго держалась общепринятаго придворными всхъ вковъ правила: толкуя постоянно между собой о недостаткахъ и разныхъ продлкахъ своихъ повелителей, жалуясь на обиды и несправедливости, которыя приходилось переносить, воздерживаться однако отъ всякаго намека на нихъ въ присутствіи государя или кого нибудь изъ членовъ его семейства. Дама потому была въ высшей степени сконфужена своей ошибкой, вслдствіе которой она позволила себ такъ непочтительно отзываться о корол, въ присутствіи его дочери. Она готова была излиться цлымъ потокомъ извиненій и сожалній, но принцесса остановила ее и успокоила, замтивъ съ мягкостью, имвшей въ устахъ дочери короля Франціи силу приказанія, что въ дальнйшихъ объясненіяхъ не было никакой надобности.

Принцесса помстилась въ кресл съ приличнымъ ея званію достоинствомъ и указала дамамъ мста возл себя, младшая заняла свое съ естественною и почтительной робостью, тогда какъ старшая воспользовалась приглашеніемъ съ такимъ видомъ глубокаго уваженія и смиренія, что притворство ея не укрылось отъ Жанны. Она начала разговаривать, но такъ тихо, что Квентинъ не могъ ничего слышать и замтилъ только, что принцесса оказывала боле расположенія къ младшей и боле интересной изъ дамъ. Хотя графиня Амелина говорила гораздо боле, но многословныя и льстивыя рчи ея привлекали вниманіе Жанны гораздо мене, чмъ короткіе и скромные отвты ея родственницы.

Разговоръ длился не боле четверти часа, какъ вдругъ дверь на заднемъ конц галлереи отворилась и въ комнату вошелъ человкъ, закутанный въ плащъ. Помня приказаніе короля, и твердо ршившись не подвергаться боле, упреку въ нерадніи, Квентинъ подошелъ къ вошедшему, и, ставъ между нимъ и дамами, попросилъ его немедленно удалиться.

— Въ силу какого приказанія? спросилъ тотъ съ видомъ удивленія и презрнія.

— Самого короля, отвчалъ Квентинъ твердо.— И я поставленъ здсь за тмъ, чтобъ наблюдать за его исполненіемъ.

— Оно не относится къ Людовику орлеанскому, сказалъ герцогъ, сбрасывая плащъ.

Молодой человкъ колебался. По какъ требовать повиновенія отъ перваго принца крови, который, какъ носились слухи, долженъ былъ скоро породниться съ королевскимъ семействомъ?

— Я не смю противиться желанію вашего высочества, отвчалъ онъ, — но надюсь, что вы засвидтельствуете предъ королемъ, что я исполнилъ свою обязанность, на сколько это было согласно съ вашей волей.

— Хорошо, хорошо, молодой человкъ, никто не обвинитъ тебя, сказалъ герцогъ. Подошедъ къ принцесс онъ поклонился ей съ видомъ натянутой любезности, которой всегда отличалось его обращеніе съ ней.

— Я обдалъ у Дюнуа, сказалъ онъ, — и, услыхавъ, что въ галлереи Роланда собралось общество, позволилъ себ присоединиться въ нему.

Легкій румянецъ, придавшій на минуту нкоторую прелесть блдному лицу несчастной Жанны, ясно говорилъ, что появленіе новаго собесдника было далеко не непріятно ей. Она поспшила представить его графинямъ де-Круа. которыя приняли герцога съ должнымъ его званію уваженіемъ, потомъ, указывая ему на кресло, пригласила принять участіе въ разговор.

Герцогъ уклонился отъ предложенія занять кресло въ такомъ обществ, и взявъ подушку съ одного изъ стульевъ, положилъ ее къ ногамъ прекрасной молодой графини де-Круа и услся такъ, что, не забывая по видимому принцессы, могъ посвящать большую часть своего вниманія ея прекрасной сосдк.

Сначала это, казалось, скорй понравилось принцесс, чмъ оскорбило ее. Она даже поощряла его ухаживанія за прекрасной иностранкой, принимая ихъ за желаніе угодить лично ей. Хотя герцогъ орлеанскій и привыкъ въ присутствіи своего дяди подчиняться его тяжелой вол, въ немъ было все-таки на столько чувства собственнаго достоинства, чтобы поступать согласно съ своими склонностями тамъ, гд не было этого гнета. А такъ какъ высокое званіе давало ему право нарушать обычныя приличія и позволять себ нкоторыя вольности, то похвалы, которыми онъ осыпалъ красоту графики Изабеллы, сдлались такъ выразительны и свободны (причиной чего было, можетъ быть, выпитое въ большемъ противъ обыкновеннаго количеств вино, такъ какъ Дюнуа вовсе не былъ врагомъ Бахуса), что онъ совершенно наконецъ увлекся и, казалось, забылъ о присутствіи принцессы.

Его любезность доставляла удовольствіе только одной изъ трехъ собесдницъ, именно графин Амелин, которая видла уже въ перспектив родственный союзъ съ первымъ принцемъ крови. И надо признаться, что знатность, красота и огромныя владнія ея племянницы длали такое честолюбивое предположеніе довольно вроятнымъ для того, кто, подобно ей, не принималъ въ разсчетъ политическихъ видовъ Людовика XI. Молодая графиня слушала герцога съ смущеніемъ и безпокойствомъ, бросая по временамъ умоляющіе взгляды на принцессу, какъ бы прося ея помощи. Но оскорбленныя чувства Жанны и природная робость лишали не возможности сдлать разговоръ боле общимъ, такъ что наконецъ, за исключеніемъ нкоторыхъ вжливыхъ замчаній графини Амелины, разговоръ поддерживался однимъ герцогомъ, которому красота Изабеллы служила предметомъ неистощимаго краснорчія.

Не должно упускать изъ виду всми забытаго свидтеля этой сцены, безмолвнаго часоваго, прекрасныя мечты котораго таяли какъ воскъ отъ лучей солнца, по мр возрастающей любезности герцога. Наконецъ графиня Изабелла сдлала ршительное усиліе прекратить этотъ въ высшей степени непріятный для нея разговоръ, тмъ боле, что поведеніе герцога видимо оскорбляло принцессу.

— Первая милость, которой я ожидаю отъ общаннаго вашимъ высочествомъ покровительства, начала она скромно, но твердо, — будетъ состоять въ удовлетвореніи моей просьбы убдить герцога орлеанскаго, что бургундскія дамы, хотя и много уступаютъ французскимъ въ ум и граціи, совсмъ не такъ глупы однако, чтобы находить удовольствіе въ однихъ преувеличенныхъ комплиментахъ.

— Мн очень жаль, прекрасная графиня, возразилъ герцогъ, предупреждая отвтъ принцессы, — что вы, однимъ приговоромъ, осуждаете красоту бургундскихъ дамъ и искренность французскихъ рыцарей. Мы потому такъ поспшны и невоздержны въ выраженіи нашего восторга, что можемъ любить, какъ сражаемся — не допуская холодныхъ обсужденій, и также скоро сдаемся красот, какъ побждаемъ храбрость.

— Красота моихъ соотечественницъ, сказала молодая графиня съ негодованіемъ, какого до сихъ поръ не ршалась выказывать своему высокородному обожателю, — отвергаетъ такій побды, а рыцари бургундскіе не уступятъ въ храбрости кому бы то ни было.

— Я уважаю вашъ патріотизмъ, графиня, возразилъ герцогъ,— и не стану отвергать вашихъ послднихъ словъ, пока какой нибудь бургундскій рыцарь не согласится поддержать ихъ своимъ мечемъ. Что же касается до вашей несправедливости къ прелестямъ бургундскихъ дамъ, я обращаюсь за доказательствами противъ васъ къ вамъ же. Взгляните сюда, продолжалъ онъ, указывая на большое зеркало, даръ венеціанской республики, составлявшее въ то время необыкновенную рдкость, — взгляните сюда и скажите, какое сердце можетъ устоять противъ прелестей, которыя отражаетъ это зеркало?

Принцесса не могла доле выносить пренебреженія своего жениха и съ тяжелымъ вздохомъ опустилась на спинку кресла. Вздохъ этотъ возвратилъ герцога изъ страны его заоблачныхъ фантазій къ дйствительности и побудилъ графиню Амелину освдомиться о состояніи здоровья ея высочества.

— Мн что-то вдругъ ударило въ голову, отвчала принцесса, стараясь улыбнуться, — но сейчасъ будетъ лучше.

Усилившаяся блдность противорчила ея словамъ и графиня Амелина поспшила позвать на помощь, такъ какъ несчастная двушка готова была упасть въ обморокъ.

Закусивъ губы и проклиная свое безразсудство, герцогъ бросился въ другую комнату, чтобы позвать прислужницъ Жанны, и, въ то время какъ он прибгали ко всмъ употребляемымъ въ такихъ случаяхъ средствамъ, онъ, какъ любезный кавалеръ, не могъ не принять участія въ ихъ хлопотахъ. Голосъ его, сдлавшійся почти нжнымъ вслдствіе сожалнія и самообвиненій, оказался дйствительне всхъ лекарствъ, и принцесса почти совсмъ оправилась, когда въ комнату вошелъ самъ король.

ГЛАВА XII.
ПОЛИТИКЪ.

Онъ такой великій политикъ, что, не унижая
достоинства сатаны, могъ бы дать ему
урокъ въ коварств и научить обольстителя
новымъ искушеніямъ.
Старинная комедія.

Войдя въ комнату, Людовикъ мрачно нахмурилъ свои густыя брови и бросилъ проницательный взглядъ на всхъ присутствующихъ, Глаза его, какъ посл разсказывалъ Квентинъ, такъ вдругъ уменьшились, сдлались такъ злобны и пронзительны, что напомнили пробужденную змю, которая, свернувшись, выглядываетъ изъ подъ вересковаго кустарника. Сразу угадавъ причину тревоги, король прежде всего обратился къ герцогу.

— Вы здсь, любезный родственникъ? сказалъ онъ и потомъ прибавилъ строго, обращаясь къ Квентину: — ты забылъ мои приказанія?

— Простите этого молодаго человка, государь, сказалъ герцогъ, — онъ помнилъ свою обязанность, но я узналъ, что принцесса здсь….

— И ничто конечно не могло противиться вашему желанію быть съ нею, перебилъ король. Съ свойственнымъ ему отвратительнымъ лицемріемъ, Людовикъ постоянно старался представить герцога раздляющимъ страсть, которую испытывала несчастная принцесса.

— Такъ-то вы развращаете часовыхъ моей гвардіи, молодой человкъ? Но чего нельзя простить молодому любезнику, который и живетъ только par amours!

Герцога орлеанскій поднялъ голову, желая, вроятно, опровергнуть выраженное королемъ мнніе, но инстинктивное почтеніе, чтобы не сказать страхъ, съ дтства внушаемое ему Людовикомъ, сковало его голосъ.

— Жанн сдлалось дурно? продолжалъ король.— Но не горюй, Людовикъ, это скоро пройдетъ. Проводи ее въ ея комнату, а я самъ буду кавалеромъ этихъ дамъ.

Слова эти равнялись приказанію, и герцогъ орлеанскій направился съ принцессою въ одну сторону галлереи, тогда какъ король, снявъ съ правой руки перчатку, любезно повелъ графиню Изабеллу и ея родственницу въ другую сторону, гд находились двери ихъ комнаты. Онъ низко поклонился дамамъ, когда он вошли, и подождала, съ минуту на порог, пока он совсмъ скрылись, потомъ спокойно притворилъ дверь, заперъ ее и, вынувъ ключъ изъ замка, заткнулъ его себ за поясъ. Это придало ему еще большее сходство съ старымъ скрягой, который только тогда спокоенъ, когда ключъ отъ своихъ сокровищъ держитъ въ рукахъ.

Потомъ, медленно, задумчиво и съ опущенными глазами, направился онъ къ Квентину, который, ожидая гнва короля, смотрлъ на его приближеніе съ немалымъ безпокойствомъ.

— Ты виноватъ, сказалъ Людовикъ, подходя къ молодому человку и устремляя на него глаза.— Ты поступилъ дурно и заслуживаешь смерти. Ни слова въ оправданіе! Какое теб было дло до герцоговъ и принцессъ? Ты долженъ былъ помнить только одни мои приказанія.

— Но что же я могъ сдлать государь? спросилъ молодой солдатъ.

— Что ты могъ сдлать? ты, часовой, когда сюда насильно входили? съ презрніемъ спросилъ въ свою очередь король.— А зачмъ у тебя это оружіе? Ты долженъ былъ преградить имъ дорогу ослушнику и положить его на мст, если бы онъ тотчасъ не удалился. Ступай вотъ въ эту дверь! Въ первой комнат ты спустишься по большой лстниц внизъ и найдешь тамъ Оливье. Пошли его сюда, а самъ отправляйся въ казармы. Да смотри, если дорожишь жизнью, не будь такъ скоръ на языкъ, какъ былъ сегодня медленъ на руку.

Довольный тмъ, что такъ легко отдлался, но возмущаясь въ душ холодной жестокостью, съ которой король требовалъ отъ него исполненія его обязанностей, Квентинъ отправился по указанному пути и, встртивъ внизу Оливье, сообщилъ ему приказаніе короля. Хитрый брадобрй поклонился, вздохнулъ, улыбнулся и, боле мягкимъ противъ обыкновенія голосомъ, пожелалъ молодому человку добраго вечера. За тмъ они разошлись. Квентинъ направился въ свои казармы, а Оливье къ королю.

Мемуары, которыми мы руководились при составленіи этого правдиваго разсказа, оказались, къ несчастію, неполными. Основанные преимущественно на свдніяхъ, сообщенныхъ Квентиномъ, они не содержатъ никакихъ данныхъ относительно разговора короля съ его тайнымъ совтникомъ. Но въ библіотек замка де-Голь, къ счастью, сохранилась рукопись хроники Жана де-Труа (Chronique Scandaleuse), которая гораздо полне напечатанной. На поляхъ множество любопытныхъ замтокъ, сдланныхъ, какъ мы полагаемъ, самимъ Оливье посл смерти его господина и не задолго до того, какъ самъ онъ получилъ достойное за свои дла возмездіе на вислиц. Изъ этого источника почерпнули мы вс подробности слдующаго разговора, бросающаго на политику Людовика XI такой свтъ, котораго мы напрасно стали бы искать въ другомъ мст.

Когда любимецъ брадобрй вошелъ въ комнату, онъ засталъ короля задумчиво сидящимъ на кресл, только что оставленномъ его дочерью. Хорошо знакомый съ характеромъ своего повелителя, Оливье крался неслышными шагами, пока тотъ не замтилъ его присутствія. Тутъ онъ почтительно сдлалъ нсколько шаговъ назадъ и остановился, ожидая приказанія говорить или слушать.

Первыя слова короля выразили неудовольствіе.— И такъ, Оливье, началъ онъ, — твои прекрасные планы исчезаютъ, какъ снгъ отъ южнаго втра. Да не попуститъ эмбронская богородица, чтобы они обрушились на наши головы, какъ т снжныя глыбы, о которыхъ разсказываютъ швейцарскіе мужики.

— Я, къ крайнему своему прискорбію, узналъ, что не все идетъ хорошо, государь, отвчалъ Оливье.

— Не хорошо! воскликнулъ король, вставъ и начиная прохаживаться большими шагами по галлере.— Все идетъ гадко, какъ нельзя хуже. Вотъ послдствія твоихъ рыцарскихъ совтовъ. Мн ли быть покровителемъ угнетенныхъ красавицъ! Знаешь ли, что бургундецъ вооружается и, не сегодня, такъ завтра, заключшъ союзъ съ Англіей? А Эдуардъ, отъ нечего длать дома, нахлынетъ съ своими тысячами черезъ эти злополучныя ворота, Калэ. Порознь, я бы могъ уговорить или отразить ихъ, но вмст, вмст…. И, къ довершепію всего, неудовольствіе и измна этого разбойника Сенъ-Поля!… А все по твоей милости, Оливье. Ты посовтовалъ мн принять этихъ женщинъ и послать съ этимъ проклятымъ цыганомъ всти къ ихъ вассаламъ.

— Вамъ извстны мои побудительныя причины, государь. Владнія графини лежатъ на границ Бургундіи и Фландріи, замокъ ея почти неприступенъ, а права на сосднія земли таковы, что, поддержавъ ихъ, можно было бы заварить хорошую кашу бургундцу. Только бы выдать ее за человка, расположеннаго къ Франціи.

— Признаюсь, Оливье, это дло очень заманчиво, отвчалъ король, — и если бы удалось скрыть ея пребываніе здсь, то легко можно было бы устроить такой бракъ для этой богатой наслдницы. Но этотъ проклятый цыганъ! И какъ могъ ты посовтовать мн доврить такое важное дло этой неврной собак?

— Вспомните, ваше величество, сказалъ Оливье, — что вы сами слишкомъ вврились ему, гораздо боле, чмъ я совтовалъ. Онъ бы врно доставилъ родственнику графини ея письмо, въ которомъ она приказывала ему держаться въ замк и общала скорую помощь. Но вашему величеству угодно было испытать силу его пророчества, и такимъ, образомъ онъ узналъ важныя тайны, которыя стоили того, чтобы ихъ выдать герцогу.

— Мн совстно, Оливье, очень совстно. Однако, говорятъ, что язычники эти произошли отъ мудрыхъ халдевъ, которые въ долинахъ Шипара научились по звздамъ читать будущее.

Зная очень хорошо, что, не смотря на всю свою проницательность и смтливость, господинъ его, тмъ не мене, могъ легко быть обманутъ разными предсказателями, астрологами, знахарями и всякаго рода людьми, имвшими притязаніе на знаніе тайныхъ наукъ, и что даже самъ онъ считалъ себя нсколько посвященнымъ въ это таинственное искусство, Оливье не ршался распространяться объ этомъ предмет, а замтилъ только, что цыганъ былъ плохой пророкъ относительно себя самого, иначе не вернулся бы въ Туръ, а постарался бы избгнуть заслуженной вислицы.

— Часто случается, отвчалъ Людовикъ глубокомысленно, — что люди, имющіе даръ пророчества, не имютъ власти предвидть событій, касающихся ихъ лично.

— Съ позволенія вашего величества, сказалъ довренный, — это все равно, какъ если бы человкъ, держа въ рукахъ свчу, видлъ ясно вс окружающіе предметы и не могъ бы разглядть своей собственной руки.

— Человкъ не можетъ видть своего лица, при свт, который освщаетъ лица другихъ, это сравненіе ближе поясняетъ сказанное мною. Но не въ томъ дло. Цыганъ получилъ достойное возмездіе и миръ праху его! Но эти женщины! Мало того, что бургундецъ грозитъ намъ за нихъ войною, присутствіе ихъ можетъ повредить моимъ планамъ относительно моей собственной семьи. Нашъ любезный герцогъ, какъ ни простъ, а замтилъ эту двушку, и я предвижу, что это можетъ сдлать его мене уступчивымъ на бракъ съ Жанной.

— Ваше величество, отвчалъ совтникъ, — можете отправить этихъ дамъ назадъ въ Бургундію и купить миръ такой цной. Многіе скажутъ, что это безчестно, но если необходимость требуетъ такой жертвы….

— Если бы такая жертва была полезна, Оливье, я бы принесъ ее, не колеблясь, отвчалъ король.— Я старый, опытный карась и меня не подднешь на удочку, которую называютъ честью. Не столько честь, сколько потеря выгодъ, заставившихъ насъ принять этихъ дамъ къ себ, не допускаетъ теперь отсылать ихъ обратно къ бургундцу. Горько было бы отказаться отъ удобнаго случая посадить друга нашей короны и врага герцога бургундскаго въ самой средин его владній, и тамъ близко отъ недовольныхъ городовъ Фландріи. Нтъ, Оливье, намъ нельзя отказаться отъ выгодъ, которыя общаетъ бракъ этой двушки съ какимъ нибудь другомъ нашего дома.

— Вы, ваше величество, можете отдать ея руку какому нибудь истинно врному другу, который принялъ бы всю вину на себя. Вы могли бы отречься отъ него публично, а онъ сталъ бы втайн служить вамъ.

— А гд найду я такого человка? Отдать ее за котораго нибудь изъ этихъ непокорныхъ и буйныхъ дворянъ, значило бы сдлать его независимымъ. А разв вся политика моя въ продолженіи столькихъ лтъ направлена не противъ этого?… Дюпуи? да…. ему, и только ему могъ бы я еще довриться. Онъ сталъ бы, каково бы по было его положеніе, сражаться за короля Франціи…. Но почести и богатство измняютъ людей. Нтъ, я не вврюсь даже и Дюпуи.

— Ваше величество можете найти другаго, сказалъ Оливье мягче и вкрадчиве, чмъ обыкновенно говорилъ съ королемъ, позволявшимъ ему многое.— Вы можете найти человка, который вполн зависитъ отъ вашихъ милостей и вашего расположенія, который также не можетъ существовать безъ вашей поддержки, какъ безъ солнца и воздуха, человка боле мысли, чмъ дла, человка….

— Какъ ты, не правда-ли? Ха, ха, ха. Нтъ Оливье. По чести, эта стрла пущена ужъ слишкомъ смло! Какъ! потому что я удостаиваю тебя своего доврія, позволяю, въ награду за твои услуги, стричь иногда довольно коротко своихъ вассаловъ, ты осмливаешься посягать на руку такой красавицы и еще на титулъ первостепеннаго графа! Ты, человкъ безъ рода, безъ воспитанія! Да и самое благоразуміе твое есть только своего рода хитрость, а храбрость твоя весьма сомнительна.

— Предполагая, что я мчу такъ высоко, ваше величество обвиняете меня въ высокомріи, въ которомъ я неповиненъ, отвчалъ Оливье.

— Очень радъ, сказалъ король.— Отреченіе твое отъ этой нелпой мечты служитъ доказательствомъ твоей разсудительности. Мн однакожъ казалось, что ты плъ на этотъ ладъ. Но довольно объ этомъ. Я не смю выдать эту красавицу ни за одного изъ своихъ вассаловъ, но могу отослать ее назадъ въ Бургундію, не могу также отправить ее въ Англію или Германію, гд она можетъ легко сдлаться добычей человка, боле склоннаго соединиться съ Бургундіей, чмъ съ Франціей и скорй усмирить недовольство частныхъ гражданъ Люттиха и Гента, чмъ оказать имъ помощь, которая бы доставила храбрости нашего Карла довольно дла въ его собственныхъ владніяхъ. А они были совершенно готовы, особенно въ Лютих! Подстрекнувъ и поддержавъ ихъ, можно было бы задать нашему любезному брату работы не на одинъ годъ. Но что было бы, если бы имъ помогалъ какой нибудь воинственный графъ де-Круа! Нтъ Оливье, планъ этотъ слишкомъ выгоденъ, чтобы отказаться отъ него безъ борьбы. Неужели твой изобртательный умъ ничего не придумаетъ?

Оливье, помолчавъ нсколько времени, отвчалъ.— Нельзя ли устроить брака между Изабеллой де-Круа и Адольфомъ, герцогомъ гельдернскимъ.

— Какъ! возразилъ король съ видомъ удивленія, — принести въ жертву такое прекрасное существо такому отъявленному негодяю, который низложилъ, заключилъ въ тюрьму и даже грозился убить своего роднаго отца! Нтъ, Оливье, это было бы слишкомъ жестоко, даже для насъ съ тобой, хотя мы прямо и твердо идемъ къ нашей прекрасной цли — миру и спокойствію Франціи, и мало стсняемся выборомъ средствъ для достиженія ея. Къ тому, же владнія герцога лежатъ слишкомъ далеко отъ насъ и его ненавидятъ жители Гента и Люттиха. Нтъ, нтъ, мн не надо Адольфа. Придумай кого нибудь другаго.

— Моя изобртательность истощилась, государь, я ничего не могу придумать. Не вижу никого, кто бы могъ удовлетворить разнообразнымъ требованіямъ вашего величества. Мужъ Изабеллы де-Круа долженъ быть другомъ Франціи, врагомъ герцога, онъ долженъ умть расположить къ себ жителей Лютиха и Гента, быть настолько мужественнымъ, чтобы защитить свои небольшія владнія отъ нападеній Бургундіи. Онъ долженъ быть знатнаго происхожденія — ваше величество настаиваете на этомъ — и сверхъ всего прекрасный и добродтельный человкъ!

— Нтъ, Оливье, я не настаивалъ на послднемъ, т. е. не очень сильно настаивалъ. Но мн кажется, что человкъ, заслужившій такую общую ненависть, какъ герцогъ Адольфъ, не можетъ быть мужемъ Изабеллы. И, если ужъ мн самому приходится выбирать, то почему бы намъ не выдать ее за Гильома де-ла-Маркъ.

— По чести, государь, нельзя сказать, чтобы вы требовали слишкомъ возвышенныхъ нравственныхъ качествъ отъ счастливаго супруга молодой графини, если ужъ дикій арденскій кабанъ для нее годится. Де-ла-Маркъ! Извстно, что это самый страшный разбойникъ и злодй на всей границ. Онъ за тысячи преступленій отлученъ отъ церкви самимъ папой.

— Мы снимемъ съ него проклятіе, другъ Оливье, святая церковь милосерда.

— Онъ почти вн закона: приговоромъ ратисбонскаго сейма онъ изгнанъ изъ предловъ Имперіи.

— Мы уничтожимъ приговоръ, другъ Оливье, продолжалъ король тмъ же тономъ, — имперской сеймъ будетъ разсудителенъ.

— Положимъ, что онъ дворянинъ, но, говорятъ, что лицомъ, манерами, наружностью и сердцемъ онъ боле походитъ на фламандскаго мясника…. Она никогда не согласится за него выйти.

— Его способъ ухаживанья, если я не ошибаюсь, не позволитъ ей долго выбирать.

— Я былъ совершенно неправъ, государь, обвиняя ваше величество въ чрезмрной щекотливости, сказалъ Оливье.— По чести, Адольфъ агнецъ въ сравненіи съ де-ла-Маркомъ! Однако, какъ же онъ встртится съ своей нарченной? вашему величеству извстно, что онъ не очень-то сметъ выходить изъ своего арденскаго лса.

— Объ этомъ надо позаботиться, сказалъ король.— Прежде слдуетъ объяснять этимъ дамамъ на един, что дальнйшее присутствіе ихъ здсь можетъ повести къ войн между Франціею и Бургундіею, и что, не желая выдать ихъ нашему любезному брату бургундскому, мн бы хотлось, чтобы он тайно оставили мои владнія.

— Он станутъ просить, чтобы ихъ переправили въ Англію, замтилъ Оливье, — и вернутся оттуда съ какимъ нибудь круглолицымъ и длинноволосымъ островитяниномъ, въ сопровожденіи трехъ сотъ стрлковъ.

— Нтъ, нтъ возразилъ король, — мы не смемъ, ты понимаешь меня? оскорбить нашего брата бургундскаго, отправивъ ихъ въ Англію, это навлекло бы на насъ такую же непріязнь, какъ и пребываніе ихъ здсь. Нтъ, только покровительству церкви можемъ мы поручить Изабеллу де-Круа. Единственное, что мы можемъ для нее сдлать, это допустить ее и ея родственницу тайно ухать отсюда съ небольшой свитой, чтобы искать покровительства у архіепископа люттихснаго, который можетъ помстить молодую графиню подъ защиту какого нибудь монастыря.

— Если монастырь защититъ ее отъ де-ла-Марка, когда онъ узнаетъ милостивыя намренія вашего величества, я сильно ошибусь въ этомъ человк.

— Да, право, отвчалъ король,— благодаря нашей тайной помощи деньгами, де-ла-Марку удалось собрать славную шайку такихъ неразборчивыхъ удальцовъ, какія когда либо существовали. Онъ держится съ помощію ихъ въ лсу и одинаково страшенъ какъ для герцога бургундскаго, такъ и для архіепископа люттихскаго. Ему не достаетъ только земли, которую онъ могъ бы назвать своей собственностью. Встртивъ такой удобный случай пріобрсть ее посредствомъ брака, онъ съуметъ, Pasques Dieu, обдлать это дло безъ большихъ понужденій съ нашей стороны. Герцогъ бургундскій будетъ имть въ боку такую занозу, какой не вынетъ ему ни одинъ хирургъ нашего времени. Изгнанный Карломъ, арденскій Кабанъ усилится, овладетъ замкомъ и землей прекрасной графини, и если, при этомъ, недовольный Люттихъ изберетъ его своимъ предводителемъ, въ чемъ я увренъ, тогда пусть герцогъ объявляетъ войну Франціи или пусть онъ скорй благодаритъ свою судьбу, если она сама не пошлетъ вызова. Каковъ планъ, Оливье, а?

— Превосходный, исключая приговора, который отдаетъ бдную двушку въ руки этого арденскаго Кабана. Клянусь святыми, немножко побольше вншняго блеска, и Тристанъ-пустынникъ былъ бы для нея пригодне.

— Недавно ты предлагалъ мэтра Оливье, брадобря, сказалъ король.— Но другъ Оливье и куманекъ Тристанъ, хоть оба они несравненные люди въ дл совта и исполненія, не изъ того однако матеріала, изъ котораго длаютъ графовъ. Разв ты не знаешь, что фламандскіе граждане очень высоко цнятъ хорошее происхожденіе, потому именно, что сами не могутъ похвастаться имъ? Чернь всегда ищетъ себ высокороднаго предводителя. Вонъ въ Англіи тотъ, какъ его, Кедъ или Недъ? Привлекалъ къ себ толпу, увряя, что происходитъ отъ крови Мортимеровъ. Гильомъ де-ла-Маркъ происходитъ отъ князей седонскихъ, его кровь не уступаетъ моей…. А теперь къ длу. Я долженъ убдить дамъ въ необходимости поспшнаго и тайнаго отъзда подъ надежнымъ прикрытіемъ. Это не трудно, надо только намекнуть имъ на возможность снова попасть въ руки герцога бургундскаго. Ты долженъ только найти средство увдомить Гильома объ ихъ отъзд. Пусть онъ самъ выбираетъ удобное время и мсто, чтобъ получить ея руку. А я ужъ знаю кого имъ дать въ провожатые.

— Смю спросить, ваше величество, на кого изволите возлагать такое важное порученіе? спросилъ брадобрй.

— Разумется на иностранца, отвчалъ король,— не имющаго во Франціи ни родства, ни связей, которыя могли бы помшать моимъ планамъ, на человка недостаточно знакомаго со страной и ея партіями, чтобы понять въ моихъ намреніяхъ боле того, что будетъ объяснено ему. Однимъ словомъ, я хочу употребить на это дло молодаго шотландца, который тебя послалъ сюда.

Оливье помолчалъ немного, какъ бы сомнваясь въ благоразуміи этого выбора.— Ваше величество, сказалъ онъ наконецъ, — вы, противъ обыкновенія, доврились слишкомъ скоро этому мальчику иностранцу.

— Я имю на это свои причины, отвчалъ король.— Ты знаешь (тутъ онъ перекрестился) мое уваженіе къ блаженному Юліану, покровителю странниковъ. Я молился ему въ предпрошлую ночь, прося его умножить наши силы и направить къ намъ такихъ храбрыхъ, скитающихся по свту, чужестранцевъ, съ помощію которыхъ мы могли бы утвердить въ королевств неограниченное повиновеніе нашей вол, общая, въ свою очередь, святому угоднику, принимать ихъ, покровительствовать имъ и награждать во имя его.

— И въ отвтъ на молитвы, сказалъ Оливье,— святой Юліанъ прислалъ вашему величеству это длинноногое произведеніе Шотландіи?

Хотя брадобрй очень хорошо зналъ слабость короля, зналъ, что у повелителя его мало религіи и много предразсудковъ, что, касаясь ихъ, ничего не было легче оскорбить его, и потому предложилъ вопросъ самымъ мягкимъ и вкрадчивымъ голосомъ, тмъ не мене, Людовикъ понялъ намекъ и бросилъ на Оливье гнвный взглядъ.

— Бездльникъ, закричалъ онъ,— справедливо называютъ тебя чортомъ, если ты осмливаешься издваться надъ своимъ государемъ и блаженными святыми. Будь ты на волосъ мене нуженъ мн, я, клянусь честно, повсилъ бы тебя на старомъ дуб передъ замкомъ, въ примръ всмъ богохуламъ. Знаешь ли ты, неврный рабъ, что едва я закрылъ глаза, какъ передо мною предсталъ святый Юліанъ. Онъ держалъ за руку молодаго человка и сказалъ, указывая на него: ‘этотъ спасется отъ воды, меча и петли, принесетъ счастіе всякому длу и будетъ имть успхъ во всхъ предпріятіяхъ’. По утру я вышелъ и встртилъ этого шотландца. На родин онъ избгнулъ меча во время избіенія всего его семейства, здсь, въ продолженіи двухъ дней, онъ чудомъ спасся отъ воды и петли. Сверхъ того въ одномъ случа, какъ я уже говорилъ теб, оказалъ мн важную услугу. Я принимаю его, какъ посланнаго святымъ Юліаномъ, чтобы служить мн въ самыхъ трудныхъ, опасныхъ и даже отчаянныхъ предпріятіяхъ.

Сказавъ это, король снялъ шапку и, выбравъ изъ множества свинцовыхъ образковъ, украшавшихъ ея околышъ, изображеніе святаго Юліана, поставилъ ее на столъ, сталъ на колни, что онъ нердко длалъ въ минуту особеннаго душевнаго волненія, надежды или угрызеній совсти, и произнесъ съ видомъ глубокой набожности: Sande Juliane, adsis precibus noslris! Ora, ora pro nobis!

Это былъ одинъ изъ тхъ припадковъ суеврной набожности, которая часто, не вовремя и не умста, овладвала Людовикомъ XI, придавая этому, самому проницательному изъ государей, видъ помшаннаго или, по крайней мр, человка, умъ котораго сильно потрясенъ воспоминаніемъ сдланнаго преступленія.

Пока король этимъ занимался, любимецъ это смотрлъ на него съ видомъ насмшливаго презрнія, котораго почти и не старался скрыть. Одна изъ особенностей этого человка состояла въ томъ, что въ сношеніяхъ съ своимъ господиномъ онъ не принималъ того смиреннаго вида, которымъ отличалось его обхожденіе съ другими, и если все еще походилъ на кошку, то на кошку на сторож, готовую каждую минуту отразить нападеніе. Оливье очень хорошо понималъ, что, будучи самъ глубокимъ лицемромъ, Людовикъ, не могъ не проникнуть лицемрія другаго.

— И черты этого молодаго человка, если я осмлюсь спросить, дйствительно похожи на того, котораго ваше величество видли во сн? спросилъ онъ.

— Какъ дв капли воды, отвчалъ король, который подобно всмъ суеврнымъ людямъ, нердко поддавался обману своего воображенія.— Я веллъ Галеотти Маргиналъ составить его гороскопъ. Его искусство и мои собственныя наблюденія убдили меня, что судьба этого одинокаго молодаго человка управляется во многихъ отношеніяхъ одними созвздіями съ мной.

Что бы не думалъ Оливье о причинахъ, которыми король такъ самонадянію оправдывалъ свою довренность къ молодому и неопытному человку, онъ не ршился высказать этого, зная очень хорошо, что Людовикъ во время своего изгнанія прилежно занимался изученіемъ астрологіи, и что онъ не потерпитъ насмшки, унижающей его познанія. Поэтому брадобрй ограничился выраженіемъ надежды, что молодой человкъ добросовстно исполнитъ это трудное порученіе.

— На счетъ этого мы обезпечимъ себя, сказалъ Людовикъ.— Онъ будетъ знать только, что ему поручено проводить графиню де-Круа до мста жительства епископа люттихскаго, о предполагаемомъ же вмшательств Гильома ему будетъ извстно также мало, какъ имъ самимъ. Это будетъ знать одинъ проводникъ, и вы съ Тристаномъ должны найти кого нибудь, пригоднаго для нашей цли.

— Но въ такомъ случа, замтилъ Оливье, — судя по его наружности и родин, можно съ достоврностью предположить, что молодой человкъ, при первомъ нападеніи Гильома, схватится за оружіе и, вроятно, не отдлается такъ легко, какъ сегодня утромъ.

— Если погибнетъ этотъ, сказалъ Людовикъ хладнокровно, — блаженный Юліанъ пошлетъ намъ другаго. Если посланный убитъ, когда уже исполнилъ порученіе, или бутылка разбита, когда выпито вино — это все одно и тоже. Однако нужно поспшить съ отъздомъ этихъ дамъ и потомъ уврить графа Крэвкра, что это произошло безъ нашего вдома, а что мы, съ своей стороны, желали возвратить ихъ подъ покровительство нашего любезнаго брата, чему воспрепятствовало ихъ внезапное бгство.

— Быть можетъ, графъ довольно прозорливъ, а герцогъ слишкомъ предубжденъ противъ вашего величества, чтобы поврить этому.

— Пресвятая матерь Божія! сказалъ Людовикъ,— какъ могутъ христіане быть такъ недоврчивы? Но, Оливье, они должны поврить. Во всхъ сношеніяхъ съ любезнымъ нашимъ братомъ бургундскимъ, мы выкажемъ столько полнаго, неограниченнаго доврія, что онъ будетъ хуже неврнаго, если усумнится въ нашей совершенной искренности. Говорю теб, я такъ убжденъ, что могу заставить Карла бургундскаго думать обо мн какъ я хочу, что, если бы понадобилось разсять его сомннія, я похалъ бы навстить его не вооруженный и безъ другой свиты, кром тебя, другъ Оливье.

— А я, отвчалъ Оливье, — хотя и не хвалюсь умньемъ владть сталью, разв только бритвой, ршился бы скорй выдержать натискъ цлаго отряда швейцарскихъ копейщиковъ, чмъ сопровождать ваше, величество во время такого дружескаго посщенія герцога Карла, который иметъ столько причинъ быть увреннымъ въ непріязни вашего величества.

— Ты глупъ, Оливье, не смотря на вс претензіи на умъ, и не можешь понять, что глубокая политика должна по временамъ скрываться подъ маской крайняго простодушія, какъ иногда храбрость скрывается подъ видомъ робости. Если бы обстоятельства потребовали, я конечно исполнилъ бы, что говорю, и, при благословеніи святыхъ и благопріятномъ сочетаніи созвздій, предпріятіе увнчалось бы успхомъ.

Такими словами высказалъ Людовикъ XI первую мысль о ршеніи, которое было имъ впослдствіи выполнено съ цлію обмануть противника, но которое едва не погубило его самого.

Оставивъ своего совтника, король отправился въ покои графинь де-Круа. Ему не стоило большаго труда убдить ихъ оставить французскій дворъ: достаточно было одного позволенія. При первомъ намек, что онъ не можетъ доставить имъ надежной защиты противъ Карла, он немедленно согласились ухать. Но не такъ-то легко было склонить графинь избрать Люттихъ мстомъ новаго убжища. Он просили и умоляли отправить ихъ въ Бретань или Калэ, подъ покровительство герцога бретанскаго или короля англійскаго, гд бы он могли безопасно прожить, пока не смягчатся гнвъ герцога бургундскаго. Но ни одно изъ этихъ убжищъ не соотвтствовало планамъ Людовика и ему наконецъ удалось убдить дамъ въ необходимости принять то, которое было выгодно для его намреній.

Не было никакого сомннія, что епископъ имлъ возможность защитить ихъ, такъ какъ съ одной стороны, духовный санъ его давалъ ему возможность оградить графинь отъ всхъ христіанскихъ государей, а съ другой стороны, военныя его силы были достаточны, чтобы защитить отъ всякаго насилія какъ себя самого, такъ и тхъ, кого онъ принималъ подъ свое покровительство. Затрудненіе состояло въ томъ, какъ безопасне добраться до маленькаго двора епископа. Но Людовикъ общалъ обезпечить и это, распустивъ слухъ, что графини де-Круа убжали изъ Тура ночью изъ боязни быть отданными въ руки бургундскаго посланника, и что он направили путь свой въ Бретань. Онъ общался также дать имъ хотя не большую, но надежную стражу и письменныя приказанія всмъ начальствующимъ въ городахъ и крпостяхъ, черезъ которыя он должны будутъ прозжать, оказывать имъ всевозможную помощь и покровительство во время ихъ путешествія.

Графини де-Круа, хотя внутренно недовольныя не любезнымъ и не великодушнымъ поступкомъ Людовика, который лишалъ ихъ общаннаго при своемъ двор убжища, не только не противились такому скорому отъзду, но предупредили даже желаніе короля, прося позволенія отправиться въ ту же ночь. Графин Амелин сильно надола жизнь при двор, гд не было блестящихъ праздниковъ и любезныхъ придворныхъ. А Изабелла заключила изо всего видннаго и слышаннаго, что Людовикъ, будь искушеніе не много сильне, не только не задумался бы удалить ихъ отъ своего двора, но выдалъ бы, не. колеблясь, ихъ разгнванному государю, герцогу бургундскому. Людовикъ охотно согласился на ихъ поспшный отъздъ, надясь сохранить такимъ образомъ миръ съ Карломъ, и боясь, чтобы присутствіе прекрасной Изабеллы не помшало исполненію одного изъ любимыхъ его плановъ — браку дочери его Жанны съ герцогомъ орлеанскимъ.

ГЛАВА XIII.
АСТРОЛОГЪ.

Не говори о короляхъ — я презираю жалкое сравненіе,
я мудрецъ и стихіи мн послушны: такъ думаютъ,
по крайней мр, люди и въ этой мысли моя
неограниченная власть.
Альбумазаръ.

Занятія и приключенія молодаго шотландца быстро, какъ волны весенняго потока, слдовали одни за другими. Скоро познали его въ комнаты начальника, лорда Крауфорда, гд, къ удивленію своему, онъ опять увидлъ короля. Первыя слова Людовика о чести и довріи, которыя онъ намренъ оказать молодому человку, сильно встревожили послдняго. Онъ боялся, чтобы его снова не отправили въ засаду, какъ во время обда, или не сдлали порученія еще боле противнаго его чувствамъ. Но онъ не только успокоился, а пришелъ въ восторгъ, услыхавъ, что король избралъ его въ начальники небольшаго отряда, состоящаго изъ трехъ воиновъ и проводника, и назначеннаго провожать графинь де-Круа ко двору ихъ родственника, архіепископа люттихскаго, какъ можно безопасне, спокойне, а главное, какъ можно скрытне. Онъ получилъ письменныя наставленія, въ которыхъ были поименованы вс мста остановокъ, назначенныя большей частію въ отдаленныхъ отъ городовъ деревняхъ и монастыряхъ, а также вс предосторожности, которыя онъ долженъ былъ принимать, особенно приближаясь къ бургундской границ. Наконецъ, ему было подробно объяснено все, что онъ долженъ былъ длать и говорить, чтобы выдать себя за дворецкаго двухъ знатныхъ англійскихъ дамъ, здившихъ на поклоненіе мощамъ святаго Мартина турскаго и направляющихся теперь въ благословенный городъ Кльнъ къ мощамъ трехъ волхвовъ, приходившихъ въ Вилеемъ на поклоненіе родившемуся Спасителю.

Не сознавая ясно настоящей причины своего восторга, молодой человкъ чувствовалъ, какъ билось его сердце при мысли, что онъ будетъ такъ близко къ прекрасной графин и притомъ въ положеніи, которое дастъ ему право на нкоторое довріе съ ея стороны, такъ какъ самая безопасность ея будетъ главнымъ образомъ зависть отъ его поведенія и храбрости. Онъ нисколько не сомнвался, что, не смотря на вс опасности пути, благополучно доставитъ ее до мста. Молодость вообще рдко думаетъ объ опасностяхъ, а взросшій на свобод, безстрашный и самоувренный Дорвардъ даже искалъ ихъ. Онъ желалъ поскорй избавиться отъ стсняющаго присутствія короля, чтобы вполн предаться своей внутренней, доходившей до восторга, радости, которую при немъ ему приходилось сдерживать.

Но Людовикъ не такъ скоро отпустилъ его. Этотъ осторожный государь долженъ былъ узнать мнніе другаго совтника, не имвшаго ничего общаго съ Оливье, совтника, который, по мннію всхъ, черпалъ свои знанія въ высшемъ, звздномъ мір, между тмъ какъ, судя по послдствіямъ, вс готовы были думать, что Оливье заимствовалъ свои совты прямо отъ самаго дьявола.

Людовикъ отправился, въ сопровожденіи горвшаго нетерпніемъ Квентина, къ стоявшей отдльно башн замка Плесси. Въ ней, съ не малымъ удобствомъ и роскошью, помщался извстный астрологъ, поэтъ и философъ Галеотти Марти, Марціусъ или Мартиваль, уроженецъ Парни въ Италіи, авторъ знаменитаго трактата De Vulgo Jncognitis {О вещахъ, неизвстныхъ большинству рода человческаго.}, и предметъ удивленія своего вка и восторженныхъ похвалъ Павла Іовіуса. Онъ долго процвталъ при двор знаменитаго Матвя Корвина, короля венгерскаго, откуда Людовикъ переманилъ его, завидуя этому государю, имвшему возможность пользоваться обществомъ и совтами мудреца, который славился искусствомъ читать въ книг судебъ.

Мартиваль не принадлежалъ къ числу тхъ мрачныхъ аскетовъ, блдныхъ провозвстниковъ мистическихъ знаній того времени, которые теряли зрніе и изнуряли тло, проводя безсонныя ночи надъ пылающей жаровней или наблюдая полярныя созвздія. Онъ пользовался всми удовольствіями свта и отличался, пока не стала мшать тучность, во всхъ военныхъ и гимнастическихъ упражненіяхъ, такъ что Янъ венгерскій оставилъ латинскую эпиграмму на поединокъ Галлеотти съ однимъ извстнымъ бойцамъ, въ присутствіи венгерскаго короли и всего двора, поединокъ, въ которомъ астрологъ одержалъ полную побду.

Комната этого придворнаго и воинственнаго мудреца была убрана съ такой роскошью, какой Квентинъ еще не встрчалъ въ королевскомъ жилищ. Рзьба, украшавшая шкапы его библіотеки, и великолпные обои выказывали изящный вкусъ ученаго италіянца. Изъ этой библіотеки одна дверь вела въ его спальню, другая въ маленькую башню, служившую ему обсерваторіей. По среди комнаты стоялъ большой дубовый столъ, покрытый дорогимъ турецкимъ ковромъ, взятымъ въ палатк паши посл знаменитой битвы при Яиз, гд астрологъ сражался рядомъ съ славнымъ поборникомъ христіанства Матвемъ Корвиномъ. На стол лежало множество математическихъ и астрологическихъ инструментовъ замчательной работы и сдланныхъ изъ дорогаго матеріала. Серебряная астролябія была подарена ему императоромъ германскимъ, а его посохъ Іакова, изъ чернаго дерева въ богатой золотой оправ, съ инкрустаціей, былъ знакомъ уваженія царствовавшаго папы.

Много другихъ предметовъ лежало на стол и висло по стнамъ. Между прочимъ два полныя вооруженія, одно кольчужное, другое латное и оба, судя по ихъ величин, принадлежали самому астрологу, который былъ почти гигантскаго роста. Тутъ же были испанскій клинокъ, шотландскій ножъ и турецкій ятаганъ, лукъ, колчаны и другіе воинскіе снаряды, а также различнаго рода музыкальные инструменты, серебряное распятіе, античная погребальная урна, нсколько маленькихъ бронзовыхъ пенатовъ древнихъ язычниковъ, и много другихъ интересныхъ вещей, которые и описать трудно, многія изъ нихъ, по мннію суеврнаго вка, служили необходимыми принадлежностями магіи. Библіотека этого замчательнаго человка представляла такую же разнообразную смсь. Любопытныя рукописи древнихъ классиковъ лежали рядомъ съ объемистыми произведеніями христіанскихъ богослововъ и мудрыхъ труженниковъ алхиміи, которые, съ помощію герметической философіи, думали раскрыть своимъ ученикамъ глубочайшія тайны природы. Нкоторыя изъ рукописей были написаны восточными письменами, смыслъ или безсмысліе другихъ скрывались подъ гіероглифами и кабалистическими знаками. Все убранство комнатъ, особенно при слпой вр того времени въ тайную науку, производило сильное впечатлніе, которое еще боле усиливалось наружностью и осанкой самого астролога. Сидя въ большомъ кресл, онъ съ любопытствомъ разсматривалъ образчикъ только что изобртеннаго искусства книгопечатанія, вышедшій изъ подъ франкфуртскаго станка.

Галеотти Мартиваль былъ высокъ ростомъ и статенъ, несмотря на свою тучность. Ему было далеко за сорокъ лтъ. Привычка къ тлеснымъ упражненіямъ, которую онъ сдлалъ въ молодости и не совсмъ еще оставилъ и теперь, не могла уничтожить природнаго расположенія къ полнот, которое еще увеличивалось отъ занятій, требовавшихъ сидячей жизни, и отъ того, что ученый мужъ любилъ хорошо покушать. Крупныя черты его лица были однако благородны и красивы, а черной, низко спускавшейся на грудь, бород его могъ позавидовать любой сантонъ {Турецкій монахъ.}. Длинное платье его, родъ халата, изъ самаго дорогаго генуэзскаго бархата, съ широкими рукавами и золотыми застежками, было обшито соболемъ и подпоясано широкимъ кушакомъ изъ благо пергамента, на которомъ яркокрасными фигурами были изображены двнадцать знаковъ зодіака. Мудрецъ всталъ и поклонился королю съ видомъ человка, привыкшаго къ такому высокому обществу и умющаго даже въ присутствіи государя поддержать то значеніе, которое послдователи пауки придавали себ въ то время.

— Вы, отецъ мой, сказалъ король,— занимались, какъ я вижу, разсматриваніемъ этого новоизобртеннаго искусства размножать рукописи съ помощію машинъ. Какъ могутъ такіе механическіе и чисто земные предметы занимать того, кому небо открыло свои скрижали?

— Братъ мой, отвчалъ Мартиваль, — такъ обитатель этой кельи долженъ называть даже короля Франціи, когда онъ удостаиваетъ его своимъ посщеніемъ въ качеств ученика, поврь мн, что, размышляя надъ послдствіями этого изобртенія, я читаю въ нихъ, также врно, какъ въ сочетаніяхъ небесныхъ свтилъ, признаки страшныхъ, чудовищныхъ перемнъ. Когда я подумаю, какъ ограничены источники знанія и какъ медленно они открываются намъ, какъ жаждущимъ трудно пріобртать ихъ, какъ равнодушны къ нимъ люди себялюбивые, какъ легко могутъ они быть искажены, даже совершенно уничтожены внезапнымъ вторженіемъ варварства, могу ли и безъ изумленія и любопытства смотрть на судьбы грядущихъ поколній, на которыя свтъ знанія прольется безостановочно и неизмнно, обильнымъ и благотворнымъ весеннимъ дождемъ, оплодотворяя одн страны, затопляя другія, измняя вс формы общественнаго быта, создавая и уничтожая религіи, воздвигая и разрушая государства.

— Послушай, Галеотти, сказалъ Людовикъ,— и вс эти перемны произойдутъ въ наше время?

— Нтъ, царственный братъ мой, отвчалъ Мартиваль,— изобртеніе это подобно молодому дереву, которое теперь только что посажено, но въ грядущихъ поколніяхъ принесетъ плодъ столь же роковой, но и столь же драгоцнный, какъ плодъ Эдема, а именно познаніе добра и зла.

— Предоставимъ будущее будущему, сказалъ Людовикъ посл минутнаго размышленія, — мы дти настоящаго и станемъ заботиться о немъ, съ насъ будетъ и тхъ заботъ, которыхъ полонъ каждый день. Скажи мн, что, гороскопъ, который я прислалъ теб, подвинулся впередъ съ тхъ поръ, какъ ты сообщилъ мн кое-что о немъ? Я привелъ сюда того, къ кому онъ относится, чтобы вы могли произвести надъ нимъ изслдованія съ помощію хиромантіи, или какъ вы тамъ захотите. Дло не терпитъ отсрочки.

Сановитый мудрецъ всталъ, подошелъ къ молодому человку и устремилъ на него свои темные проницательные глаза, какъ бы желая разобрать каждую малйшую черту его лица. Чувствуя себя предметомъ внимательнаго наблюденія такого важнаго и почтеннаго человка, Квентинъ невольно смутился, покраснлъ, опустилъ глаза и поднялъ ихъ только повинуясь громкому голосу астролога, который сказалъ ему:— не бойся, подними глаза и протяни руку.

Осмотрвъ руку молодаго человка по всмъ правиламъ мистическаго искусства, Мартиваль отвелъ короля нсколько въ сторону.— Царственный братъ мой, сказалъ онъ ему,— наружность этого молодаго человка и черты его лица еще боле убждаютъ меня въ истин заключеній, сдланныхъ мною по его гороскопу, и тхъ сужденій, которыя вы, также знакомые съ нашимъ высокимъ искусствомъ, могли сами составить объ немъ. Все общаетъ, что юноша этотъ будетъ храбръ и счастливъ.

— И вренъ? спросилъ король,— потому что врность не всегда идетъ объ руку съ храбростью и счастьемъ.

— И вренъ, отвчалъ астрологъ,— въ глазахъ его я читаю мужество и твердость, а линія жизни его глубока и пряма, что указываетъ на честность и преданность тмъ, кто будетъ покровительствовать и довряться ему, но….

— Но? повторилъ король.— Что же вы не продолжаете, отецъ мой?

— Уши королей, отвчалъ Галеотти, — похожи на вкусъ тхъ разборчивыхъ больныхъ, которые не могутъ переносить необходимыхъ для ихъ выздоровленія, горькихъ лекарствъ,

— Слухъ мой и вкусъ не такъ избалованы, отвчалъ Людовикъ.— Я готовъ выслушать полезный совтъ и проглотить спасительное лекарство. Меня не смущаетъ ни суровость перваго, ни горечь втораго. Я не былъ избалованъ потворствомъ. Юность моя прошла въ изгнаніи и страданіяхъ, слухъ мой привыкъ къ суровымъ совтамъ, и я не оскорбляюсь ими.

— И такъ, скажу вамъ откровенно,_t государь, отвчалъ Галеотти,— если въ этомъ порученіи есть что нибудь такое, что…. что можетъ, однимъ словомъ, смутить робкую совсть, не довряйте его этому молодому человку, до тхъ поръ, по крайней мр, пока нсколько лтъ, проведенныхъ въ вашей служб, не сдлаютъ его такимъ же неразборчивымъ, какъ другіе.

— И въ этомъ заключается все, чего ты не ршался сказать мн, добрый Галеотти? Ужъ не боялся ли ты оскорбить меня этими словами? спросилъ король.— Увы, ты самъ очень хорошо понимаешь, что въ длахъ государственной политики нельзя постоянно руководиться тми отвлеченными правилами религіи и нравственности, которыя должны быть неизмнными спутниками человка въ частной жизни. Почему мы, владыки земные, основываемъ церкви и монастыри, совершаемъ путешествія, налагаемъ на себя посты и эпителіи, безъ которыхъ обходятся другіе, если не потому, что польза общественная и благосостояніе нашихъ государствъ заставляютъ насъ иногда прибгать къ мрамъ, противнымъ христіанской совсти? Но небо милостиво, заслуги церкви велики, а заступничество святой богородицы ембронской и блаженныхъ святыхъ неусыпно и всемогуще. При этихъ словахъ, онъ снялъ съ себя шапку, положилъ ее на столъ и, преклонивъ почтительно колна передъ образками, проговорилъ: — святый Губертъ, святый Юліанъ, святый Мартинъ, святая Розалія и вс святые, молите Бога за меня гршнаго. Вставая, онъ ударилъ себя рукой въ грудь, потомъ надлъ шапку и продолжалъ: — Будьте уврены, отецъ мой, что если въ порученіи нашемъ и будетъ заключаться нчто такое, на что вы намекнули, то исполненіе этого не вврится молодому человку, онъ даже ничего не будетъ знать о немъ.

— И вы мудро поступите, царственный братъ мой, сказалъ астрологъ.— Отважность этого молодаго человка, обыкновенное свойство сангвиническихъ натуръ, можетъ также внушить нкоторое опасеніе. Но, говоря по всмъ правиламъ искусства, она не повредить другимъ его свойствамъ, открытымъ и посредствомъ гороскопа и инымъ путемъ.

— Но будетъ ли полночь благопріятна для начала опаснаго путешествія? спросилъ король.— Смотрите, вотъ ваши ефемериды, вы видите положеніе мсяца относительно Сатурна и восхожденіе Юпитера. Я думаю, признавая вполн превосходство вашихъ знаній, что оно возвщаетъ успхъ тому, кто отправляетъ путешественниковъ въ этотъ часъ.

— Да, тому кто отправляетъ, сказалъ астрологъ посл минутнаго молчаніи, — сочетаніе это дйствительно общаетъ успхъ, но мн кажется, Сатурнъ угрожаетъ опасностью и несчастіями отъзжающимъ. Отсюда я заключаю, что путешествіе можетъ быть опаснымъ, роковымъ для тхъ, кто предпринимаетъ его въ подобный часъ. Это неблагопріятное соединеніе предвщаетъ, по моему мннію, насиліе и плнъ.

— Насиліе и плнъ тому, кто отправляется, но исполненіе желаній тому, кто отправляетъ, не такъ-ли, отецъ мой?

— Именно такъ, отвчалъ астрологъ.

Король замолчалъ, не давъ замтить на сколько предсказаніе, сдланное астрологомъ, который вроятно понялъ, что предпріятіе заключало въ себ опасности, согласовалось съ его настоящимъ намреніемъ. Намреніе это, какъ уже извстно читателю, состояло въ томъ, чтобы предать графиню Изабеллу де-Круа въ руки Гильома де-ла-Маркъ, человка, правда высокаго происхожденія, но котораго преступленія довели до того, что онъ сдлался простымъ предводителемъ бандитовъ, извстнымъ своимъ буйнымъ характеромъ и зврскимъ мужествомъ.

Король вынулъ изъ кармана бумагу и, прежде, чмъ отдалъ ее Мартивалю, сказалъ, какъ бы извиняясь:— Не удивляйтесь, ученый другъ мой, если, имя въ васъ оракула, сокровище, высшаго представителя науки нашего времени, не исключая и самаго Нострадамуса, я часто прибгаю къ вашему искусству во всхъ затрудненіяхъ и сомнніяхъ, окружающихъ каждаго государя, принужденнаго бороться съ мятежниками внутри своихъ владній и сильными, заклятыми вншними врагами.

— Государь, отвчалъ философъ, — когда вы почтили меня приглашеніемъ промнять венгерскій дворъ на французскій, я согласился на это съ твердымъ намреніемъ отдать въ распоряженіе своего царственнаго покровителя все, чмъ искусство мое можетъ служить ему.

— Довольно, мой любезный Мартиваль. Теперь, прошу тебя, займись хорошенько вотъ этимъ важнымъ вопросомъ. И онъ началъ читать бумагу, которую держалъ въ рукахъ: — Особа, имющая важную тяжбу, которая должна по видимому ршиться судомъ или оружіемъ желала бы покончить ее личнымъ свиданіемъ съ своимъ противникомъ. Она желаетъ знать какой день будетъ благопріятенъ для выполненія такого намренія, каковъ будетъ успхъ переговоровъ и отвтитъ ли соперникъ на оказанное ему довріе благодарностью и искренностью или воспользуется выгодами, которыя свиданіе это можетъ доставить ему?

— Это весьма важный вопросъ, отвчалъ Мартиваль, когда король окончилъ чтеніе.— Я долженъ начертить планетарій и заняться его точнымъ и глубокимъ изслдованіемъ

— Сдлай это, мой добрый отецъ по наук, и ты узнаешь, что значитъ оказать услугу королю Франціи. Мы ршились, если созвздія не воспротивятся — а наши скромныя познанія заставляютъ насъ думать, что они благопріятствуютъ нашимъ намреніямъ — рискнуть нсколько даже своей собственной особой, чтобы остановить эти противохристіанскія войны.

— Да благословятъ святые благочестивыя намренія вашего величества, отвчалъ астрологъ, и да хранятъ они вашу священную особу.

— Благодарю васъ, мой мудрый учитель. Вотъ между тмъ кое-что для увеличенія вашей замчательной библіотеки. И онъ положилъ подъ одну изъ книгъ небольшой кошелекъ съ золотомъ.

Скупой даже въ длахъ своего суеврія, Людовикъ полагалъ, что получаемое астрологомъ жалованье достаточно вознаграждаетъ его, и потому считалъ себя въ прав, даже въ самыхъ важныхъ обстоятельствахъ, пользоваться его знаніями за самую умренную плату.

Заплативъ такимъ образомъ впередъ своему адвокату и совтнику за производство дла, какъ говорится на судейскомъ язык, Людовикъ обратился къ Дорварду: — Ступай за мной, мой добрый шотландецъ, сказалъ онъ, — ты избранъ судьбой и государемъ для исполненія смлаго предпріятія. Все должно быть готово, чтобъ ты могъ ссть на лошадь именно въ ту минуту, когда часы на башн святаго Мартина пробьютъ двнадцать. Минута позже или раньше можетъ повредить благопріятному положенію созвздій, которыя улыбаются моему предпріятію.

Съ этими словами, Людовикъ вышелъ въ сопровожденіи своего тлохранителя. Едва затворилась за ними дверь, какъ астрологъ далъ волю чувствамъ, совершенно противоположнымъ тмъ, которыя, по видимому, одушевляли его въ присутствіи короля.

— Презрнный рабъ, сказалъ расточительный и постоянно нуждающійся въ деньгахъ Галеотти, взвшивая кошелекъ въ рук.— Отвратительный, гнусный скряга! Жена каждаго матроса заплатитъ боле за то, чтобы узнать, счастливъ ли былъ перездъ ея мужа. Ему ли имть понятіе о человческомъ знаніи!— да, когда рыскающія лисицы и воющіе волки станутъ музыкантами. Ему ли постигать величественныя явленія небесной тверди! Пусть подождетъ, пока презрнный кротъ будетъ имть глаза рыси. Post tot promissa — и это посл всхъ общаній, которыми онъ старался отвлечь меня отъ двора великолпнаго Матвя, гд гуннъ и турокъ, христіанинъ и неврный, даже царь московскій и ханъ татарскій на перерывъ осыпали меня дарами. Не думаетъ ли онъ, что я останусь въ этомъ старомъ замк, какъ снигирь въ клтк, буду пть, когда онъ свистнетъ и ждать отъ него воды и корма? Нтъ — aut inveniam viam, aut faciam — я найду или придумаю средство. Кардиналъ Балю лукавъ и щедръ. Этотъ вопросъ перейдетъ къ нему и не моя будетъ вина, если его преосвященство не, съуметъ заставить звзды отвчать, какъ ему угодно.

Онъ опить взялъ презрнный даръ и опять взвсилъ его въ рук.

— Быть можетъ, сказалъ онъ, — тутъ кроется какой нибудь драгоцнный камень или крупная жемчужина. Я слыхалъ, что онъ бываетъ щедръ до расточительности, когда того требуютъ его выгода или прихоть.

Галеотти высыпалъ деньги изъ кошелька. Въ немъ было, не боле не мене, десять золотыхъ монетъ. Негодованіе астролога не знало границъ.— Неужели онъ думаетъ, что за такую ничтожную плату я стану служить ему моими познаніями въ небесной наук, которой я учился въ Истрагоф у армянскаго аббата, не видавшаго солнца впродолженіи сорока лтъ, у грека Дубровіуса, который, говорятъ, воскрешалъ мертвыхъ. Я, постившій самого шейха Эбнъ-Али въ его пещер, въ пустын фиваидской? Нтъ, клянусь небомъ! Кто презираетъ знаніе, тотъ погибнетъ отъ своего невжества…. Десять золотыхъ монетъ! Мн было бы стыдно предложить такую сумму Туанетт на покупку новаго корсета.

Говоря это, негодующій философъ тмъ не мене всыпалъ презрнные червонцы въ большой, висвшій у него на пояс мшокъ, который Туанетта и прочіе участники въ расточительности мудреца опустошали гораздо скоре., чмъ онъ, со всей своей наукой, успвалъ наполнять {Смотри примчаніе III. Галеотти.}.

ГЛАВА XIV.
ПУТЕШЕСТВІЕ.

Я вижу опять тебя, прекрасная Франція, тебя, любимая
страна искусства и природы, ты опять передо мной, я опять
вижу твоихъ сыновъ, которымъ трудъ веселье — такъ обильно
земля твоя вознаграждаетъ за труды, я вижу твоихъ загорлыхъ
дочерей, съ смющимися глазами и лоснящимися черными
кудрями. Но, благословенная Франція, ты можешь разсказать
много печальныхъ длъ изъ твоей прежней и настоящей жизни.
Анонимъ.

Избгая всякихъ разговоровъ (таково было приказаніе), Квентинъ поспшно отправился собираться въ путь. Онъ надлъ простую, но прочную броню съ набедренниками и наручниками и надежный стальной шлемъ безъ забрала. Красивое, вышитое по всмъ швамъ, верхнее платье его изъ выдланной оленьей кожи походило на платье старшаго служителя въ благородномъ дом.

Вс эти вещи были принесены въ комнату молодаго человка самимъ Оливье, который сообщилъ ему, съ своей обычной вкрадчивой улыбкой, что дядя съ намреніемъ назначенъ въ караулъ, чтобы племянникъ могъ избжать его разспросовъ.

— За васъ извинятся передъ вашимъ родственникомъ, продолжалъ онъ съ той же улыбкой.— Да, любезный другъ мой, когда вы, исполнивъ пріятное порученіе, вернетесь сюда цлы и невредимы, то получите, я въ этомъ увренъ, такое повышеніе, которое избавитъ васъ отъ обязанности отдавать отчетъ въ своихъ поступкахъ кому бы то не было. Напротивъ того, вы сами станете приказывать и вамъ будутъ отдавать отчеты.

Такъ говорилъ Оливье дьяволъ, разсчитывая по всмъ вроятностямъ, что бдный молодой человкъ, руку котораго онъ ласково пожималъ въ эту минуту, неизбжно встртитъ смерть или заключеніе при выполненіи ввреннаго ему предпріятія. Посл такихъ любезностей, онъ передалъ Квентину отъ имени короля небольшой кошелекъ съ золотомъ на путевыя издержки.

За нсколько минутъ до полуночи, Квентинъ, согласно съ приказаніями, отправился на задній дворъ къ башн дофина, въ которой, какъ извстно нашимъ читателямъ, было отведено временное помщеніе графинямъ де-Круа. Здсь нашелъ онъ назначенныхъ для конвоя людей, двухъ навьюченныхъ муловъ и покойныхъ лошадей для графинь и ихъ врной служанки, а для себя прекраснаго боеваго коня, стальной уборъ котораго ярко блестлъ при блдномъ свт мсяца. Всадники молча и неподвижно сидли на своихъ сдлахъ и Квентинъ съ удовольствіемъ замтилъ ихъ хорошее вооруженіе и длинныя копья. Ихъ было всего трое, одинъ изъ нихъ обратился къ Дорварду и шепнулъ ему, съ сильнымъ гасконскимъ выговоромъ, что проводникъ присоединится къ нимъ за Туромъ.

Между тмъ огни, мелькавшіе въ окнахъ башни, доказывали, что обитательницы ея спшили сборами въ дорогу. Наконецъ маленькая наружная дверь отворилась и изъ нея вышли три женщины въ сопровожденіи закутаннаго въ плащъ человка. Дамы молча сли на приготовленныхъ имъ лошадей, а спутникъ ихъ пошелъ впереди, сказывая пароль бдительной страж, мимо которой они прозжали. Когда такимъ образомъ миновали послднее препятствіе, человкъ, служившій проводникомъ, остановился и шопотомъ заговорилъ съ хавшими за нимъ дамами.

— Да благословитъ васъ небо, государь, отвчалъ голосъ, заставившій Квентина вздрогнуть, — и да проститъ оно вамъ, если намренія ваши не такъ безкорыстны, какъ ваши слова. Теперь единственное мое желаніе — скорй вручить свое дло покровительству достойнаго архіепископа люттихскаго.

Человкъ, къ которому относились эти слова, отвчалъ что-то едва слышно и вернулся въ замокъ, при свт мсяца, Квентину показалось, что это былъ самъ король. Людовикъ почтилъ отъздъ графинь де-Круа своимъ личнымъ присутствіемъ, вроятно опасаясь нершительности съ ихъ стороны или затрудненій со стороны стражи.

Пока путешественники находились въ окрестностяхъ замка, они принуждены были хать весьма осторожно, чтобы не попасть въ капканы, ловушки и западни, нарочно устроенные для того, чтобы затруднить къ нему доступъ. Но гасконецъ зналъ отлично дорогу въ этомъ лабиринт и не боле, какъ черезъ четверть часа они миновали предлы Плесси-л-паркъ и очутились не вдалек отъ Тура.

Въ это время мсяцъ высвободился изъ облаковъ, изъ-за которыхъ до сихъ поръ бросалъ только мимолетные лучи, и озарилъ своимъ чуднымъ свтомъ не мене чудную картину. Величественная Луара катила свои воды по одной изъ самыхъ роскошныхъ долинъ Франціи, среди береговъ, украшенныхъ башнями, террасами, виноградниками и масличными рощами. Передъ путниками возвышались стны города Тура, древней столицы Турэни, башни и зубчатыя укрпленія которыхъ были облиты яркимъ свтомъ лупы. Посреди ихъ подымался огромный готическій храмъ, воздвигнутый въ пятомъ столтіи рвеніемъ святаго епископа Перпетуя, усердіе Карла Великаго и его преемниковъ много содйствовало расширенію и украшенію храма и сдлало его однимъ изъ самыхъ великолпныхъ во Франціи. Тугъ же виднлись башни церкви святаго Граціано и мрачный, угрюмый замокъ, служившій, говорятъ, нкогда мстопребываніемъ императору Валентиніану.

Даже исключительныя обстоятельства, въ которыхъ находился молодой шотландецъ, не помшали ему наслаждаться удивительной красотой окружавшей его живописной мстности, гд природа и искусство, казалось, соперничали между собой. Ландшафтъ еще боле выигрывалъ въ его глазахъ отъ сравненія съ дикой, гористой родиной и бдностью самыхъ величественныхъ ея видовъ. Но Квентинъ былъ вызванъ изъ этихъ размышленій голосомъ графини Амелины (не тмъ нжнымъ, какимъ она прощалась съ королемъ, но цлый октавой выше). Она требовала къ себ начальника отряда и когда Дорвардъ, пришпоривъ коня, почтительно представился дамамъ, графиня обратилась къ нему съ слдующими вопросами:

— Ваше имя и званіе?

Квентинъ сказалъ то и другое,

— Хорошо ли вы знаете дорогу? продолжала она.

— Я не могу утверждать, что очень хорошо знаю ее, отвчалъ онъ, — но я получилъ подробныя наставленія и на первомъ мст отдыха мы найдемъ надежнаго проводника на все продолженіе пути. А до тхъ поръ обязанность его будетъ исполнять сейчасъ присоединившійся къ намъ всадникъ.

— А почему именно на васъ, молодой человкъ, возложено это порученіе? спросила графиня.— Я слышала, что вы тотъ самый юноша, который стоялъ на часахъ въ галлере во время нашего свиданія съ принцессой. Вы молоды и вроятно неопытны для такого порученія. Къ тому же вы говорите по французски, какъ иностранецъ.

— Я обязанъ исполнять приказанія короля, графиня, а не обсуждать ихъ, отвчалъ молодой солдатъ.

— Вы благороднаго происхожденія? продолжала она.

— Я могу смло отвчать утвердительно, графиня.

— Не васъ ли я видла, робко спросила Изабелла, — въ гостинниц Лиліи, когда прислуживала королю?

Понизивъ голосъ можетъ быть вслдствіи такого же чувства робости, Квентинъ отвчалъ утвердительно.

— Въ такомъ случа, любезная тетушка, сказала Изабелла, обращаясь къ своей спутниц, — мы можемъ быть совершенно спокойны подъ защитой этого молодаго человка. Онъ, какъ кажется, по крайней мр не изъ такихъ людей, которымъ можно поручать исполненіе, коварныхъ и жестокихъ замысловъ противъ двухъ беззащитныхъ женщинъ.

— Клянусь честью, графини, сказалъ Дорвардъ, — честью моего дома и прахомъ моихъ предковъ, я, для Франціи и Шотландіи вмст, не согласился бы на измну или жестокій поступокъ противъ васъ.

— Вы хорошо говорите, молодой человкъ, но мы привыкли къ льстивымъ рчамъ короля французскаго и его агентовъ, отвчала графиня Амелина, — эти-то льстивыя рчи и соблазнили насъ искать покравительства у короля Людовика, когда мы могли найти его съ меньшей опасностью, чмъ теперь, у архіепископа люттихскаго или Венцеслава германскаго и Эдуарда англійскаго. Что же вышло изъ общаній короля? Насъ недостойнымъ, постыднымъ образомъ скрывали въ этой отвратительной гостинниц подъ плебейскими именами, какъ какой нибудь, запрещенный товаръ, тогда какъ мы, ты очень хорошо знаешь, Марта, прибавила она, обращаясь къ служанк,— никогда иначе не одвались, какъ на возвышеніи въ три ступени и подъ балдахиномъ. А тутъ, вдругъ, мы были принуждены одваться стоя на голомъ полу, какъ какія нибудь молочницы.

Марта подтвердила, что госпожа ея говорила грустную истину.

— Хорошо, если бы только этимъ ограничивались наши несчастія, сказала графиня Изабелла.— Я охотно обошлась бы безъ всякаго великолпія.

— Но не безъ общества, милая племянница? Это невозможно.

— Я обошлась бы безъ всего, любезная тетушка, отвчала Изабелла голосомъ, который тронулъ до глубины души ихъ молодаго провожатаго и стража.— Да, безъ всего, если бы нашла врное и приличное убжище. Я не желала, видитъ Богъ, я никогда не желала быть виновницей войны между Фракціею и Бургундіей, моей родиной, мн было бы прискорбно, если бы хоть одинъ человкъ лишился жизни изъ-за меня. Я только просила позволенія удалиться въ монастырь Мармутье или какую нибудь другую святую обитель.

— Вы говорите, какъ безумная, любезная племянница, отвчала тетка.— Такія слова недостойны дочери моего благороднаго брата. Хорошо еще, что есть хоть одно лице, въ которомъ сколько нибудь сохранился духъ благороднаго дома де-Круа. Чмъ отличить высокорожденную даму отъ загорлой молочницы, если не тмъ, что за одну ломаются копья, а за другую простыя палки? Скажу теб, моя милая, что во время моей цвтущей молодости, когда я была почти твоихъ лтъ, въ честь мою былъ данъ знаменитый гифлингэмскій турниръ. Было четыре рыцаря вызывающихъ и двнадцать отвчало на вызовъ. Турниръ этотъ продолжался три дня и стоилъ жизни двумъ рыцарямъ. Кром того, тутъ были сломаны одна спина, одно плечо, три ноги и дв руки, не говоря ужъ о боле легкихъ ранахъ и контузіяхъ, которыхъ было такъ много, что герольды не могли сосчитать. Такой почестью всегда пользовались дамы нашего дома. Ахъ, будь вы хоть нсколько похожи сердцемъ на вашихъ предковъ, вы нашли бы возможность заставить какой нибудь дворъ, гд по прежнему цнится любовь женщинъ и слава оружія, дать турниръ, цною котораго была бы ваша рука, какъ это было съ, блаженной памяти, вашей прабабушкой на турнир въ Стразбург. Такимъ образомъ вы пріобрли бы лучшее копье въ Европ для поддержанія правъ дома де-Круа противъ притязаній Бургундіи я политики Франціи.

— Но, любезная тетушка, возразила молодая графиня, — я слыхала отъ своей старухи кормилицы, что хотя рейнграфъ и оказался лучшимъ копьемъ на стразбургскомъ турнир и заслужилъ такимъ образомъ руку моей покойной прабабушки, но что бракъ этотъ не былъ счастливъ. Говорятъ, что праддушка мой имлъ привычку часто бранить, а иногда даже и бивать мою, блаженной памяти, прабабушку.

— А почему бы не такъ? воскликнула старшая графиня въ своемъ романтическомъ уваженіи къ рыцарству.— Почему эти побдоносныя руки, привыкшія въ битв сыпать удары на право и на лво, должны быть скованы у себя дома? Я бы въ тысячу разъ охотне согласилась быть по два раза въ день битой рукой храбраго супруга, который и другимъ внушалъ бы такой же страхъ, какъ мн, чмъ выйти замужъ за труса, не смющаго поднять руки ни на жену, ни на кого другаго.

— Я пожелала бы вамъ всевозможныхъ удовольствій съ такимъ дятельнымъ супругомъ, любезная тетушка, отвчала Изабелла, — но не позавидовала бы вамъ: если ломанье членовъ и можетъ быть терпимо на турнир, оно вовсе не такъ пріятно въ дамской гостинной.

— Нтъ, но вдь побои не составляютъ же необходимыхъ послдствій брака съ доблестнымъ рыцаремъ, хотя и правда, что нашъ храбрый предокъ, блаженной памяти, рейнграфъ Готэридъ былъ нсколько суровъ и черезъ чуръ любилъ рейнское вино. Истинный рыцарь бываетъ ягненкомъ въ обществ дамъ и львомъ въ битв. Вотъ, напримръ, Тибо де-Монтиньи, миръ праху его, былъ самая кроткая душа въ мір и никогда не ршился бы поднять руки на свою жену. Да, клянусь богородицей, онъ, поражавшій всхъ въ открытомъ пол, преклонялся подъ ударами прекраснаго врага у себя дома. Но то была его собственная вина. Онъ былъ однимъ изъ вызывающихъ на гафлингэмскомъ турнир и дрался такъ хорошо, что, будь это угодно Богу и вашему ддушк, нашлась бы можетъ быть дама Монтиньи, боле соотвтствующая его мягкому характеру.

Графиня Изабелла имла причины опасаться гафлингэмскаго турнира, по поводу котораго тетушка ея была всегда особенно многорчива, и потому она не поддерживала разговора. Квентинъ, съ любезностью хорошо воспитаннаго молодаго человка, не желалъ стснять дамъ своимъ присутствіемъ и отъхалъ къ проводнику, какъ будто за тмъ, чтобы разспросить его о дорог.

Дамы хали молча и только изрдка обмнивались незначительными словами. Такъ прошло нсколько часовъ и начало уже свтать, когда молодой человкъ, опасаясь, чтобы зда не утомила его спутницъ, пожелалъ узнать близко ли первое мсто отдыха.

— Я покажу вамъ его черезъ полчаса, отвчалъ проводникъ.

— И потомъ вы оставите насъ на попеченіе другаго? спросилъ Дорвардъ.

— Именно такъ, господинъ стрлокъ, возразилъ тотъ.— Мои путешествія всегда непродолжительны и прямы: тамъ, гд вы и многіе другіе, господинъ стрлокъ, употребляете лукъ, я употребляю веревку.

Мсяцъ ужъ давно скрылся и первые лучи занимавшейся зари освщали востокъ, отражаясь на гладкой поверхности небольшаго озера, по берегу котораго шла дорога. Озеро это лежало по середин обширной равнины, поросшей рощицами, одинокими деревцами и кустарниками, но такъ рдко, что ее можно было назвать открытой и при свт зари довольно ясно различать предметы. Квентинъ взглянулъ на хавшаго съ нимъ рядомъ проводника и подъ широкими полями нахлобученной шляпы, похожей на сомбреро испанскаго крестьянина, узналъ лукавыя черты того самаго петит’Андр, который вмст съ угрюмымъ товарищемъ своимъ Труазэшель еще недавно такъ безцеремонно распоряжались около его горла. Повинуясь отвращенію (на его родин, на палача смотрятъ почти съ суеврнымъ ужасомъ), не чуждому страха, который еще не усплъ пройти со времени недавней опасности, молодой человкъ повернулъ свою лошадь въ сторону и, пришпоривъ, заставилъ ее сдлать прыжокъ, удалившій его на нсколько шаговъ отъ гнуснаго товарища.

— О, о, о! воскликнулъ петит’-Андре,— клянусь грэвской богородицей, нашъ юный солдатъ не забылъ насъ, какъ видно. Надюсь, товарищъ, вы не сердитесь? Какъ быть! въ здшней стран каждый долженъ заработывать свой хлбъ. Нечего стыдиться того, что побывали у меня въ передлк. Я не хуже кого другаго съумю повсить живой плодъ на мертвое дерево. Къ тому же Богъ наградилъ меня веселымъ характеромъ. Ха, ха, ха! я бы могъ разсказать вамъ не мало шутокъ, которыя мн случалось отпускать, взбираясь по лстниц на вислицу. Приходилось иногда ускорять работу, а то дружки могли того и гляди, къ стыду моего мастерства, умереть со смху. Право!

Говоря такимъ образомъ, петит’-Андре повернулъ лошадь, намреваясь подъхать ближе къ Дорварду.

— Ну, господинъ стрлокъ, будемъ пріятелями, сказалъ онъ.— Что до меня, то я всегда весело и безъ злобы исполняю свою обязанность. Никогда не люблю я человка больше, какъ въ ту минуту, когда надваю ему на шею крученый шнурокъ, который производитъ его въ рыцари ордена св. Патлбуляріуса, какъ капелланъ нашъ, достойный отецъ Ваконельдіабло, иметъ обыкновеніе называть св. патрона нашей стражи.

— Прочь, презрнная тварь! крикнулъ Квентинъ, замтивъ, что палачъ намревался подъхать къ нему.— Прочь, или я укажу теб разстояніе между благородными людьми и такимъ отверженнымъ, какъ ты.

— Э, э, какъ вы горячитесь, отвчалъ петит’-Андре.— Если бы вы сказали честными, тутъ еще было бы сколько нибудь правды, но что касается до благородныхъ, мн каждый день случается хлопотать около нихъ также близко, какъ недавно около вашей милости. Впрочемъ, Богъ съ вами, позжайте одни. Я думалъ предложить вамъ бутылку овернскаго, чтобы залить всякое неудовольствіе, но вы, какъ видно, пренебрегаете моей любезностью, пусть будетъ по вашему. Сердитесь сколько вамъ угодію, я никогда не ссорюсь съ своими пріятелями, веселыми прыгунчиками, маленькими скакунчиками, съ своими милыми дружками, какъ Жакъ-мясникъ называетъ барашковъ, съ людьми наконецъ, у которыхъ, какъ у вашего благородія, на лбу написано П. Е. Т. Л. Я. Нтъ, нтъ, пускай они обходятся со мной, какъ имъ угодно, я все-таки, въ конецъ концевъ, окажу имъ услугу. Вы сами увидите, когда въ другой разъ попадетесь въ мои руки, что петит’-Андре уметъ забывать обиды.

При этихъ словахъ, лукаво подмигнувъ и причмокнувъ, какъ бы погоняя лнивую лошадь, петит’-Андре перехалъ на другую сторону дороги и оставилъ молодаго человка, съ его шотландской гордостью, переваривать, на свобод, нанесенныя ему оскорбленія. Сильно хотлось Квентину изломать древко своего копья о ребра этого негодяя, но онъ сдержалъ свой гнвъ, вспомнивъ, что драка съ подобнымъ человкомъ принесла бы ему мало чести, и что въ настоящихъ обстоятельствахъ всякая ссора была бы нарушеніемъ его обязанностей и могла повести къ самымъ опаснымъ послдствіямъ. Онъ подавилъ свою злобу, возбужденную неумстными шутками, вполн соотвтствующими ремеслу петит’-Андре, и желалъ отъ всего сердца, чтобы он не долетли до слуха дамъ, на которыхъ, безъ всякаго сомннія, могли бы произвести непріятное впечатлніе и уронить въ глазахъ ихъ того, къ кому относились. Но вниманіе его вскор было привлечено крикомъ обихъ дамъ.— Посмотрите, посмотрите, кричали он.— Ради самого неба, спасите насъ, за нами погоня!

Квентинъ поспшно оглянулся и увидалъ, что ихъ дйствительно преслдовали два вооруженныхъ всадника, которые такъ быстро приближались, что должны были скоро нагнать ихъ.— Это вроятно полицейская стража длаетъ свой объздъ по лсу, сказалъ Дорвардъ.— Посмотри, прибавилъ онъ, обращаясь къ петит’Андре, — что это за люди?

Послдній повиновался и, посмотрвъ внимательно назадъ, отвчалъ, шутовски изогнувшись на сдл.— Это, любезный господинъ, не ваши товарищи и не мои, не стрлки и не солдаты превота. Я, кажется, вижу на нихъ шлемы съ опущенными забралами и латные нашейники. Чортъ бы побралъ эти нашейники! они всего несносне. Мн случалось по цлому часу возиться съ ихъ застежками.

— Позжайте впередъ, благородныя дамы, сказалъ Дорвардъ, не обращая вниманія на слова петит’-Андре, — только не очень скоро, чтобы не показать вида, что вы бжите, но все-таки постарайтесь воспользоваться временемъ, пока я прегражу путь преслдующимъ насъ.

Графиня Изабелла посмотрла на Квентина и потомъ сказала нсколько словъ на ухо своей родственниц, которая обратилась къ нему съ слдующими словами:— Мы вполн полагаемся на вашу защиту, молодой человкъ, и готовы скорй вмст съ вами встртить опасность, чмъ хать впередъ съ такимъ проводникомъ, наружность котораго не предвщаетъ ничего добраго.

— Какъ вамъ будетъ угодно, отвчалъ Дорвардъ.— Ихъ только двое и хотя, какъ кажется по вооруженію, они рыцари, и если они имютъ дурныя намренія, я все-таки надюсь показать имъ, какъ шотландскій дворянинъ исполняетъ свою обязанность въ присутствіи и защищая такихъ особъ, какъ вы. Кто изъ васъ, продолжалъ онъ, обращаясь къ своимъ солдатамъ, — хочетъ быть моимъ товарищемъ и преломить копье съ этими храбрецами?

Двое изъ всадниковъ видимо колебались, по третій, Бертрамъ Гюйо поклялся, что, cap de Diou, за честь Гасконіи, онъ готовъ помриться съ ними, будь они рыцари круглаго стола короля Артура.

Пока онъ говорилъ это, два рыцаря, таково по видимому было ихъ званіе, поравнялись съ Квентиномъ и храбрымъ гасконцемъ, занявшими мста въ тылу своего отряда. Новоприбывшіе были въ полномъ вооруженіи, въ превосходныхъ латахъ изъ полированной стали, но безъ всякихъ девизовъ, по которымъ бы можно было узнать ихъ.

Приближаясь, одинъ изъ нихъ закричалъ Дорварду: — Дайте мсто, господинъ оруженосецъ, мы хотимъ освободить васъ отъ обязанности, которая выше вашего званія и положенія. Вы хорошо сдлаете, если оставите этихъ дамъ на наше попеченіе. Мы имемъ на это боле права, при томъ же, какъ намъ извстно, подъ вашимъ покровительствомъ он почти плнницы.

— Въ отвтъ на ваше требованіе, господа, отвчалъ Дорвардъ, — я скажу, во первыхъ, что обязанность эта возложена на меня моимъ государемъ, и во вторыхъ, что дамы эти, какъ ни мало я достоенъ такой чести, желаютъ остаться подъ моимъ покровительствомъ.

— Прочь бездльникъ! закричалъ одинъ изъ витязей.— Какъ смешь ты, нищій бродяга, сопротивляться рыцарямъ?

— Именно сопротивляться, отвчалъ Квентинъ, — Да, я намренъ сопротивляться вашему дерзкому и беззаконному нападенію. Если въ званіяхъ нашихъ и была какая нибудь разница, чего я однако не знаю еще, то ваша грубость уничтожила ее. Обнажайте же мечи или возьмите разстояніе, если хотите сразиться на копьяхъ.

Рыцари повернули коней назадъ и отъхали шаговъ на полтораста. Взглянувъ на дамъ, Квентинъ низко наклонился къ лук своего сдла, какъ бы прося ихъ пожелать ему успха. Дамы въ знакъ поощренія махали ему платками, а незнакомцы между тмъ успли взять необходимое для аттаки разстояніе.

Бросивъ нсколько словъ ободренія гасконцу, Квентинъ далъ шпоры своему коню и четыре всадника, на всемъ скаку, встртились на середин раздлявшаго ихъ пространства. Встрча была пагубна для бднаго гасконца: ударъ противника, направленный въ его не защищенное забраломъ лице, попалъ прямо въ глазъ, проникъ въ мозгъ и несчастный палъ мертвый съ лошади.

Квентинъ, которому угрожала такая же опасность, ловко отклонился и копье противника скользнуло поверхъ его праваго плеча, слегка оцарапавъ ему щеку, между тмъ какъ его собственное, ударивъ прямо въ грудь послдняго, опрокинуло его съ лошади. Дорвардъ соскочилъ съ коня, чтобы снять шлемъ съ упавшаго, но другой рыцарь, который до сихъ поръ не говорилъ ни слова, опередилъ его и заслонилъ собою безъ чувствъ лежавшаго товарища.— Во имя Бога и святаго Мартина, любезный другъ, сказалъ онъ,— садись на лошадь и убирайся съ своимъ бабьемъ, он ужъ и такъ, Ventre Saint Gris! надлали не мало зла въ это утро.

— Съ вашего позволенія, господинъ рыцарь, отвчалъ Квентинъ, оскорбленный угрожающимъ тономъ, которымъ были сказаны эти слова, — я прежде посмотрю, съ кмъ имлъ дло и узнаю, кто долженъ отвчать за смерть моего товарища.

— Нтъ, теб не дожить до этого, возразилъ рыцарь.— Говорятъ теб, молодой человкъ, ступай съ миромъ. Если мы имли глупость остановить васъ, то и наказаны за это. Жизнь твоя и всхъ твоихъ спутниковъ не искупитъ сдланнаго тобой зла… А, ты такъ-то! продолжалъ онъ, видя, что Квентинъ наступаете, на него съ обнаженнымъ мечомъ.

— Ну такъ вотъ же теб. Съ этими словами, онъ нанесъ молодому человку такой ударъ, какого тотъ (хотя выросъ и родился въ стран, гд наносятся хорошіе удары) никогда еще не видывалъ и про которые разв только читывалъ въ романахъ.

Мечъ съ быстротою молніи отбилъ оружіе Квентина, которымъ тотъ хотлъ защитить свою голову, упалъ на его испытанный шлемъ и разскъ его, но коснувшись только волосъ молодаго человка, не причинилъ ему дальнйшаго вреда. Оглушенный силою удара, Дорвардъ упалъ на одно колно и съ минуту оставался во власти своего противника, если бы тому вздумалось повторить ударъ. Но состраданіе къ молодости или удивленіе мужеству шотландца, а можетъ быть и великодушіе, не позволявшее нападать на обезоруженнаго врага, не допустили рыцаря воспользоваться выгодой такого положенія. Квентинъ, между тмъ, пришелъ въ себя и поспшно вскочивъ на ноги, напалъ на своего противника со всей энергіей человка, ршившагося побдить или умереть, не потерявъ однако необходимаго въ бою присутствія духа. Принявъ твердое намреніе не подвергаться боле такимъ страшнымъ ударамъ, онъ старался воспользоваться всми преимуществами своей ловкости, которую мало стсняло сравнительно легкое вооруженіе, онъ утомлялъ своего противника неожиданными и быстрыми ударами со всхъ сторонъ, которые тотъ, закованный въ тяжелыя латы, не могъ такъ свободно отражать.

Напрасно великодушный рыцарь кричалъ Дорварду, что онъ не имлъ боле причины сражаться и не желалъ бы быть вынужденнымъ покончить съ нимъ однимъ ударомъ. Повинуясь страстному желанію смыть стыдъ своего перваго пораженія, молодой человкъ продолжалъ нападать съ быстротою молніи, угрожая противнику то лезвіемъ, то остріемъ своего меча. Но разъ испытавъ превосходство его силы, онъ пристально слдилъ за всми его движеніями, готовясь при первомъ удар страшнаго оружія отскочить назадъ или въ сторону.

— Нтъ, самъ чортъ сидитъ въ этомъ упрямомъ и заносчивомъ мальчишк, проговорилъ рыцарь, — ты видно не угомонишься, пока я не съзжу тебя хорошенько по голов.

Говоря такимъ образомъ, онъ принялъ оборонительное положеніе и, казалось, ограничивался однимъ отраженіемъ ударовъ, которыми Квентинъ осыпалъ его. Рыцарь твердо ршился воспользоваться первымъ признакомъ усталости, первымъ неловкимъ или неосторожнымъ движеніемъ юноши, чтобы покончить съ нимъ однимъ ударомъ,

Эта уловка вроятно удалась бы ему, но судьба ршила иначе. Поединокъ былъ въ полномъ разгар, когда къ сражающимся подъхалъ многочисленный отрядъ всадниковъ.— Именемъ короля, остановитесь, кричали они. При этомъ крик, противники пріостановились и Квентинъ съ удивленіемъ увидалъ во глав вновь прибывшаго отряда, своего начальника, лорда Крауфорда. Тутъ былъ также Тристанъ-пустынникъ съ двумя или тремя изъ своихъ подчиненныхъ. Всхъ новоприбывшихъ было около двадцати человкъ.

ГЛАВА XV.
ПРОВОДНИКЪ.

Онъ былъ сынъ Египта, сказать онъ мн, и одинъ изъ потомковъ
тхъ грозныхъ маговъ, которые вели безумныя войны съ Израилемъ
и его Пророкомъ, когда Израиль обиталъ во Гошел, состязались съ
сынами Легля и чудесамъ Іеговы противодйствовали заклинаніями,
пока не снизошелъ на Египетъ ангелъ мститель — и восплакались
эти гордые мудрецы по своимъ первенцамъ, какъ плачетъ невжда
простолюдинъ.
Анонимъ.

Прибытіе лорда Крауфорда и его отряда тотчасъ положило конецъ поединку, который мы старались описать въ предъидущей глав. Рыцарь подпалъ забрало и немедленно отдалъ свой мечъ старому лорду.— Я сдаюсь, Крауфордъ, сказалъ онъ.— Но слушайте, одно слово на ухо: ради самого Бога спасите герцога орлеанскаго.

— Какъ! что? герцогъ орлеанскій! воскликнулъ старикъ.— Какъ это случилось? чортъ возьми, вдь это на вки разсоритъ его съ королемъ!

— Не разспрашивайте, отвчалъ Дюнуа (рыцарь былъ не кто иной какъ Дюнуа),— во всемъ виновенъ одинъ я. Смотрите, онъ начинаетъ приходить въ чувство. Дло въ томъ, что я хотлъ увезти эту прекрасную графиню и жениться на ней, чтобы сдлаться богатымъ человкомъ. И вотъ что изъ этого вышло! Прикажите отъхать вашей сволочи, чтобы никто не видлъ его. Сказавъ это, Дюнуа поднялъ забрало герцога и спрыснулъ лице его водой, которую почерпнулъ въ сосднемъ озер.

Квентинъ, между тмъ, стоялъ какъ громомъ пораженный: такъ быстро его приключенія слдовали одно за другимъ. Въ сраженномъ противник онъ узналъ перваго принца крови и ему удалось помриться силами съ лучшимъ бойцомъ Франціи, знаменитымъ Дюнуа, оба эти подвига не могли, разумется, принести ему ничего кром чести. Но какъ взглянетъ на нихъ король? Будетъ ли онъ доволенъ ими? То были вопросы инаго рода.

Между тлъ герцогъ усплъ оправиться и, сидя на трав, внимательно прислушивался къ разговору Дюнуа съ Крауфордомъ.

Первый настаивалъ на томъ, что не слдовало упоминать имени благороднаго герцога орлеанскаго, потому что онъ, Дюнуа, были, готовъ взять всю вину на себя и объявить, что родственникъ его принялъ участіе въ этомъ дл только изъ дружбы къ нему.

Старый войнъ слушалъ его, опустивъ глаза по временамъ вздыхалъ и сомнительно покачивалъ головою.— Ты знаешь, Дюнуа, сказалъ онъ наконецъ, поднимая голову, — что ради твоего отца и для тебя самого, я радъ бы оказать теб услугу.

— Я ничего не прошу для себя, возразилъ Дюнуа, — я отдалъ теб свой мечъ, я твой плнникъ. Чего же больше? Я говорю о благородномъ герцог, единственной надежд Франціи, если Богу угодію будетъ призвать къ себ дофина. Онъ только по моей просьб вмшался въ это дло. Онъ хотлъ помочь мн устроить мое положеніе. Самъ король нсколько поощрилъ меня къ этому.

— Дюнуа, отвчалъ Крауфордъ, — если бы кто другой сказалъ мн, что ты для своихъ личныхъ цлей втянулъ благороднаго герцога въ такую опасность, я бы назвалъ его клеветникомъ, даже и теперь не могу этому поврить, хотя ты самъ увряешь меня.

— Вы слишкомъ похожи на своего друга Дюнуа, благородный Крауфордъ, сказалъ герцогъ орлеанскій, который усплъ тмъ временемъ совершенно оправиться, — вы слишкомъ похожи на него, чтобы не отдать ему должной справедливости. Да, не онъ меня, а я его втянулъ, совершенно противъ его воли, въ это безразсудное и дерзкое предпріятіе, задуманное въ пылу безумной страсти. Смотрите на меня вс, кто хочетъ, прибавилъ онъ, вставая и обращаясь къ солдатамъ.

— Я Людовикъ орлеанскій и готовъ принять заслуженное наказаніе. Надюсь, что справедливый гнвъ короля падетъ на одного меня. Но принцъ крови не долженъ никому отдавать своего оружія, ни даже вамъ, храбрый Крауфордъ. Прощай мой врный клинокъ!

Съ этими словами герцогъ вынулъ изъ ноженъ свой мечъ и бросилъ его въ озеро. Молніей сверкнувъ въ воздух, мечъ исчезъ въ всплеснувшихъ волнахъ. Званіе виновнаго было такъ высоко, а уваженіе, которымъ онъ пользовался такъ велико, что вс присутствующіе стояли изумленные, но зная на что ршиться. Имъ всмъ были извстны виды короля на герцога и они очень хорошо понимали, какъ могутъ быть пагубны для принца послдствія его необдуманнаго поступка.

Дюнуа, первый, прервалъ молчаніе.— И такъ, сказалъ онъ тономъ упрека оскорбленнаго недовріемъ друга, — вашему высочеству угодно было въ одно и тоже утро бросить въ воду свой лучшій клинокъ, отказаться отъ милости короля и отвергнуть дружбу Дюнуа?

— Какъ можете вы видть желаніе отвергнуть вашу дружбу, мой добрый родственникъ, въ томъ, что я сказалъ правду, когда того требовала ваша безопасность и моя честь?

— Какое вамъ дло до моей безопасности, мой высокороднйшій братъ? отвчалъ Дюнуа съ досадой.— Какое вамъ до нее дло, Богъ мой! Можетъ быть я и хотлъ, чтобы меня повсили, бросили въ Луару или задушили, зарзали или подъ колесомъ переломали мои члены, посадили въ желзную клтку, живьемъ зарыли въ землю или какъ тамъ было бы угодно королю Людовику избавиться отъ своего врнаго слуги Нечего вамъ хмуриться и показывать глазами на Тристана, я вижу этого негодяя также хорошо, какъ и вы. Да со мной дло и не дошло бы до этого, за меня бояться было нечего. Что же касается вашей чести, то она, клянусь румянцемъ святой Магдалины, требовала, чтобы вы не принимались за сегодняшнюю продлку или, по крайней мр, постарались бы скрыть ее. А то ваше высочество были выбиты изъ сдла шотландскимъ мальчикомъ.

— Тише, тише, замтилъ лордъ Крауфордъ, — его высочеству нечего стыдиться, не въ первый разъ приходится молодому шотландцу преломить хорошее копье. Я радъ, что этотъ молодецъ хорошо велъ себя.

— Я ничего не имю сказать противъ этого, возразилъ Дюнуа, — но если бы милордъ пріхалъ немного позже, въ его шотландскомъ отряд открылась бы ваканція.

— Дя, да, отвчалъ Крауфордъ, — я вижу слды вашихъ рукъ на этомъ расколотомъ шишак. Эй, пусть кто нибудь возьметъ у молодца этотъ осколокъ и дастъ ему нашу шапку со стальнымъ подбоемъ, она будетъ ему полезне. Позвольте однако замтить, милордъ, что и на вашей испытанной брон замтны шотландскія письмена. Ну, Дюнуа, теперь я долженъ просить васъ и герцога ссть на лошадей и слдовать за мной. Я имю приказаніе проводить васъ, хотя и далеко не туда, куда бы желалъ.

— Могу ли я сказать одно слово этимъ прекраснымъ дамамъ, мой любезный лордъ Крауфордъ? спросилъ герцогъ.

— Ни полслова, отвчалъ старикъ.— Я слишкомъ преданъ вашему высочеству, чтобы допустить такое безразсудство. Ты исполнилъ свой долгъ, молодой человкъ, продолжалъ онъ, обращаясь къ Квентину, — отправляйся и окончи данное теб порученіе.

— Съ вашего позволенія, милордъ, сказалъ Тристанъ, съ своей обычной грубостью, — пусть молодой человкъ найдетъ себ другаго проводника, я не могу обойтись безъ петит’-Андре, когда ему предвидится работа.

— Пусть только молодой человкъ детъ прямо по той тропинк, сказалъ подхавшій петит’-Андрс.— Она приведетъ его къ тому мсту, гд онъ встртитъ настоящаго проводника. За тысячу дукатовъ не согласился бы я сегодня разстаться съ своимъ начальникомъ. Не мало рыцарей и дворянъ перевшалъ я на своемъ вку, а также важныхъ сановниковъ и богатыхъ бургомистровъ. Даже маркизы и графы испробовали моего рукодлья, но и онъ взглянулъ на герцога, какъ-бы желая прибавить — принцъ королевской крови! о, о, о, петит’-Андре! о теб будутъ читать въ хроник.

— И вы позволяете вашимъ негодяямъ такъ дерзко говорить въ присутствіи такой особы? сказалъ Крауфордъ, взглянувъ сурово на Тристана.

— Что же вы сами не накажете его, милордъ? возразилъ тотъ угрюмо.

— Потому что изъ всхъ насъ только ты одинъ и можешь ударить его, не запятнавъ своей чести.

— Въ такомъ случа распоряжайтесь своими людьми, милордъ, а я буду отвчать за своихъ, возразилъ превотъ.

Крауфордъ готовъ былъ, казалось, дать волю своему гнву, но, какъ бы одумавшись, повернулся спиной въ Тристану и, обращаясь къ своимъ плнникамъ, попросилъ ихъ хать рядомъ съ собой, одного по правую, другаго но лвую сторону.

— Богъ да благословитъ тебя, дитя мое, сказалъ онъ Дорварду, посылая въ тоже время прощальный привтъ дамамъ, — ты храбро началъ свою службу, хотя и въ несчастномъ дл.

Они уже готовы были двинуться, но Квентинъ усплъ разслушать какъ Дюнуа тихо спросилъ Крауфорда: — Вы везете насъ въ Плесси?

— Нтъ, несчастный, пылкій другъ мой, отвчалъ со вздохомъ старикъ, — въ Лотъ.

Лотъ! Слово это отозвалось въ сердц молодаго человка, какъ звукъ погребальнаго колокола. То было названіе замка или скорй темницы, наводившей боле ужаса, чмъ самый Плесси. Дорвардъ слыхалъ, что тамъ совершались тайно такія безчеловчныя жестокости, которыми даже Людовикъ стыдился осквернять свое жилище. Въ этомъ мст ужасовъ находились темницы подъ темницами и нкоторыя изъ нихъ были неизвстны даже самимъ сторожамъ. То были живыя могилы, и людямъ, попавшимъ въ нихъ, оставалось отъ жизни только возможность дышать испорченнымъ воздухомъ и питаться хлбомъ и водой. Тутъ же находились т страшныя клтки, изобртенныя, говорятъ, кардиналомъ Балю {Который занималъ впослдствіи одну изъ нихъ впродолженіи одиннадцати лтъ.}, въ которыхъ заключенный не могъ ни стоять прямо, ни лежать протянувшись. Понятно, что имя этого мста ужасовъ вмст съ сознаніемъ, что онъ былъ отчасти виновникомъ отправленія туда двухъ знаменитыхъ жертвъ, тяжело легло на сердц молодаго шотландца. Полный грустныхъ размышленій, онъ халъ нсколько времени понуривъ голову и опустивъ глаза въ землю. Отрядъ между тмъ слдовалъ по указанному пути, и когда Квентинъ опять занялъ свое мсто впереди его, графиня Амелина имла возможность сдлать ему слдующее замчаніе:

— Можно подумать, молодой человкъ, что вы жалете о побд, которую одержали, защищая насъ.

Въ голос говорившей какъ будто звучала насмшка, но Дорвардъ имлъ на столько такта, чтобы отвчать просто и откровенно.

— Я не могу жалть объ услуг, которую мн удалось оказать такимъ особамъ, какъ вы, сказалъ онъ,— но по мн, будь это не опасно для васъ, я скорй согласился бы пасть отъ руки такого храбраго воина, какъ Дюнуа, чмъ быть причиной заключенія этого знаменитаго рыцаря и его несчастнаго родственника, герцога орлеанскаго, въ страшныя подземелья Лота.

— Такъ это былъ герцогъ орлеанскій? воскликнула дама, обращаясь къ племянниц.— Я такъ и думала, я узнала его, не смотря на разстояніе. Видите, моя милая, что могло случиться, еслибы этотъ хитрый и скупой государь позволилъ намъ показываться при его двор. Первый принцъ крови и храбрый Дюнуа, имя котораго также славно, какъ имя его покойнаго отца! Этотъ молодой человкъ храбро исполнилъ свой долгъ, но право жаль, что онъ не палъ съ честью. Его неумстная отвага лишила васъ этихъ высокородныхъ избавителей.

Графиня Изабелла отвчала довольно рзко и съ такой энергіей, какой Дорвардъ до сихъ поръ не замчалъ въ ней.

— Если бы я не знала, что вы шутите, сказала она, — я упрекнула бы васъ въ неблагодарности къ нашему храброму избавителю. Мы обязаны ему можетъ быть больше, чмъ вы предполагаете. Если бы рыцари эти успли въ своемъ необдуманномъ предпріятіи, то съ прибытіемъ королевской гвардіи, мы разумется раздляли бы ихъ участь. Что касается до меня, то я оплакиваю нашего погибшаго защитника и непремнно закажу обдню за упокой его души. И надюсь, прибавила она потомъ съ нкоторой робостью, — что оставшійся въ живыхъ не откажется принять мою глубокую благодарность.

Когда Квентинъ обернулся къ ней, чтобы въ свою очередь поблагодарить ее, Изабелла увидала струившуюся по его щек кровь.— Пресвятая два! воскликнула она дрожащимъ отъ волненія голосомъ, — онъ раненъ, онъ истекаетъ кровью. Сойдите съ лошади и дайте намъ перевязать вашу рану.

Напрасно уврялъ молодой человкъ, что рана его не опасна, его принудили сойти съ коня, ссть на камень и снять шлемъ. Согласно старинному обычаю, который и до сихъ поръ еще по совершенно вышелъ изъ моды, дамы де-Круа имли притязаніе на нкоторыя свднія въ лечебнонъ искусств. Он обмыли рану и молодая графиня перевязала ее своимъ платкомъ, чтобы предохранить отъ дйствія воздуха, какъ предписывало ихъ искусство.

Въ наши времена молодые люди очень рдко получаютъ раны изъ-за женщинъ, а двушки, съ своей стороны, никогда не берутся лечить ихъ — для тхъ и другихъ одной опасностью меньше. Понятно о какой опасности для мущины говорю я, но перевязывать такую легкую рану, какая была у Квентина, было въ своемъ род также опасно, какъ и получать ее.

Мы уже сказали, что наружность раненаго была въ высшей степени привлекательна, и когда онъ снялъ свой шлемъ, или врне шишакъ, свтлые волосы его разсыпались роскошными кудрями вокругъ лица, которое сдлалось еще оживленне отъ покрывшаго его румянца удовольствія и юношеской стыдливости. Пока тетка отыскивала въ своихъ вещахъ разныя необходимыя снадобья, молодая графиня, принужденная держать свой платокъ на ран, испытывала нкоторую робость и смущеніе. Состраданіе къ раненому и признательность за его услуги еще боле увеличивали въ ея глазахъ красоту его пріятной наружности. Словомъ, все это казалось было устроено судьбою для того, чтобы упрочить таинственную связь, которая начиналась между молодыми людьми при самыхъ, по видимому, ничтожныхъ и случайныхъ обстоятельствахъ. Несмотря на различіе своего званія и состоянія, они имли много общаго по молодости, красот и нжному, мечтательному характеру.

Не было слдовательно ничего удивительнаго, что образъ графини Изабеллы, и прежде занимавшій воображеніе молодаго человка, теперь совершенно наполнилъ его сердце. Въ свою очередь, молодая двушка, хотя она и не вполн сознавала свои чувства, часто задумывалась о своемъ избавител, которому только что оказала такую пріятную услугу. Этотъ простой солдатъ занималъ ее гораздо боле всхъ высокородныхъ поклонниковъ, которые въ продолженіи двухъ лтъ утомляли ее своей любезностью. Когда Изабелла вспоминала лицемріе, коварство и низость, которыя выражала вся фигура кривошеяго и косоглазаго Кампо-Бассо, этого недостойнаго любимца герцога Карла, онъ казался ей отвратительне, чмъ прежде и она давала себ слово, что никакая власть не принудитъ ее вступить въ такой ненавистный бракъ.

Съ своей стороны, добрая графиня Амелина, потому-ли, что она умла цнить мужественную красоту и восхищаться ею также, какъ лтъ пятнадцать тому назадъ (почтенной дам, если врить лтописямъ ея благороднаго дома, было не мене тридцати пяти лтъ) или можетъ быть она нашла, что съ перваго разу не отдала своему молодому защитнику всей должной справедливости — достоврно только то, что она начала теперь оказывать ему видимое расположеніе.

— Племянница моя дала вамъ свой платокъ, чтобъ перевязать рану, я хочу дать вамъ другой въ награду за вашу храбрость и въ поощреніе къ дальнйшимъ подвигамъ.

Съ этими словами, она подала ему платокъ, богато вышитый серебромъ и голубымъ шелкомъ, и указывая на чепракъ своего сдла и перья, украшавшія ея шляпу, обратила его вниманіе на то, что цвта были одни и т же.

Обычаемъ того времени предписывалось не иначе отвчать на такую честь, какъ, принявъ подарокъ, обвязать имъ руку, что Дорвардъ и сдлалъ, но далеко не такъ любезно, какъ сдлалъ бы въ иное время и при другихъ свидтеляхъ. Хотя носить данный такимъ образомъ подарокъ было дломъ простой любезности, тмъ не мене молодой человкъ предпочелъ бы право обвязать свою руку платкомъ, которымъ была перевязала рана, нанесенная ему мечемъ Дюнуа.

Посл этого, отрядъ продолжалъ свое путешествіе. Дорвардъ халъ рядомъ съ дамами, которыя казалось, молча, приняли его въ свое общество.

Онъ говорилъ мало. Сердце его было полно счастья и онъ боялся, чтобы чувства его не высказались слишкомъ рзко. Изабелла говорила еще мене и разговоръ поддерживался одной графиней Амелиной, которая, повидимому, вовсе не желала прекращать его. Чтобы посвятить, какъ она говорила, молодаго человка во вс тонкости правилъ рыцарства, она подробно и обстоятельно описывала ему гафлингэмскій турниръ, гд собственноручно раздавала награды побдителямъ.

Не слишкомъ заинтересованный (какъ ни грустно признаться) разсказомъ о блестящемъ турнир и описаніемъ всхъ геральдическихъ знаковъ и девизовъ, украшавшихъ оружіе многочисленныхъ фламандскихъ и германскихъ рыцарей, девизовъ, которые благородная дама перечисляла съ безжалостной точностью, Квентинъ началъ безпокоиться, не прохали ли они того мста, гд должны были встртить проводника. Обстоятельство это было весьма важно и могло повести за собою очень печальное послдствіе.

Пока онъ размышлялъ не отправить ли назадъ одного изъ своихъ спутниковъ, чтобы разршить сомнніе, послышался звукъ рога, взглянувъ въ ту сторону, откуда онъ несся, Дорвардъ увидалъ быстро приближавшагося къ нимъ всадника. Небольшой ростъ, длинная грива, дикій и неукротимый видъ коня напомнили Квентину горную породу лошадей его родины, съ тою только разницею, что этотъ конекъ былъ красиве сложенъ и съ такою же неутомимостію соединялъ, по видимому, гораздо большую быстроту. Особенно голова, тяжелая и неуклюжая у шотландскихъ пони, у него была мала и хорошо поставлена, губы тонки, глаза большіе и блестящіе, а ноздри широко раздувались.

Наружность всадника была еще странне, хотя уже и конь его рзко отличался отъ обыкновенныхъ французскихъ лошадей. Наздникъ сидлъ засунувъ ноги въ широкія стремена, нсколько похожія на лопаты и такъ высоко подтянутыя, что колни его находились почти въ уровень съ лукой. Это не мшало однако ему очень ловко управлять своей лошадью. На голов его былъ небольшой красный тюрбанъ, украшенный полинявшимъ перомъ, прикрпленнымъ серебряной пряжкой. Платье, покрой котораго напоминалъ одежду эстрадіотовъ {Такъ назывались войска, набираемыя венеціанцами въ провинціяхъ, лежавшихъ къ востоку отъ ихъ залива.}, было зеленаго цвта и обшито потемнвшимъ золотымъ галуномъ. Широкіе, блые, хотя и не очень чистые шаровары были собраны у колнъ, а загорлыя ноги оставались совершенно голы, за исключеніемъ обвивавшаго ихъ ремня, которымъ поддерживались сандаліи, у него не было шпоръ, но острые края широкихъ стремянъ вполн замняли ихъ. Съ правой стороны, за краснымъ поясомъ этого страннаго всадника виднлся прямой кинжалъ, а съ лвой висла небольшая, кривая мавританская сабля. Перекинутая черезъ плечо, истертая перевязь поддерживала возвстившій о его приближеніи рогъ. Смуглое, загорлое лице его съ рдкой бородой, проницательными темными глазами, довольно правильнымъ носомъи хорошо очерченнымъ ртомъ можно было назвать красивымъ, но черные, всклокоченные волосы, необыкновенная худоба и свирпый видъ длали его похожимъ скорй на дикаря, чмъ на цивилизованнаго человка.

— Опять цыганъ! воскликнули об дамы.— Пресвятая два! неужели король снова доврился этимъ отверженцамъ?

— Я выспрошу этого человка, если вы желаете, отвчалъ Квентинъ, — и постараюсь по возможности убдиться въ его врности.

Дорварду, какъ и дамамъ, тотчасъ бросилось въ глаза сходство въ одежд, наружности и пріемахъ вновь прибывшаго съ тми бродягами, съ которыми Труазешель и петит’-Андре, въ своей поспшности, едва не смшали его. Онъ также находилъ опаснымъ довриться человку этого бродячаго племени.

— Ты ищешь насъ? былъ его первый вопросъ.

Цыганъ утвердительно кивнулъ головой.

— А зачмъ?

— Чтобы проводить васъ во дворецъ къ тому, люттихскому.

— Къ епископу?

Цыганъ опять кивнулъ головой.

— Какое дашь ты доказательство, чтобы мы поврили теб?

— Два стиха старой псни, ничего больше, отвчалъ цыганъ.—

‘Пажъ сразилъ кабана,

А рыцарю вся слава.’

— Доказательство несомннно, сказалъ Квентинъ.— Ступай, любезный, я посл еще поговорю съ тобой. Потомъ, вернувшись къ дамамъ, онъ успокоилъ ихъ увривъ, что это былъ тотъ самый человкъ, котораго он ожидали, потому что онъ сообщилъ ему то, что извстно было, какъ онъ думалъ, только королю и ему.— Но я еще поговорю съ нимъ, прибавилъ онъ, — и постараюсь узнать, на сколько можно на него положиться.

ГЛАВА XVI.
БРОДЯГА.

Я такъ свободенъ, какъ былъ свободенъ первый созданный
природой человкъ, когда еще не существовало постыдныхъ
законовъ рабства, когда благородный дикарь на вол
разгуливалъ въ лсахъ.
Покореніе Гренады.

Во время непродолжительнаго разговора съ дамами, которыхъ онъ старался убдить, что странный, вновь присоединившійся къ ихъ отряду всадникъ былъ дйствительно общанный королемъ проводникъ, Дорвардъ замтилъ (онъ также слдилъ за цыганомъ, какъ цыганъ за нимъ), что этотъ человкъ не только повертывалъ голову въ ихъ сторону, но, изогнувшись съ ловкостью обезьяны, сидлъ почти бокомъ на сдл, за тмъ, казалось, чтобы удобне слдить за ними.

Недовольный такими продлками, Квентинъ подъхалъ къ нему.

— Мн кажется, пріятель, сказалъ онъ, когда цыганъ вдругъ перемнилъ позу,— ты будешь слпымъ проводникомъ, если станешь все смотрть на хвостъ, а не на уши своей лошади.

— Будь я и въ самомъ дл слпъ, отвчалъ цыганъ,— я все-таки могъ бы провести васъ черезъ любое графство Франціи и сосднихъ государствъ.

— Но вдь ты не французъ родомъ? спросилъ шотландецъ.

— Не французъ, отвчалъ проводникъ.

— Откуда же ты?

— Ни откуда.

— Какъ! ни откуда? повторилъ шотландецъ.

— Такъ, отвчалъ цыганъ,— у меня нтъ отечества. Я цингаро, богемецъ, египтянинъ, все, чмъ европейцамъ, на ихъ различныхъ нарчіяхъ, угодно называть наше племя. Но у меня нтъ отечества.

— Ты христіанинъ? спросилъ шотландецъ.

Цыганъ отрицательно покачалъ головой.

— Собака! сказалъ Дорвардъ (католицизмъ не отличался въ то время большой терпимостью), — такъ ты покланяешься Магомету?

— Нтъ, коротко и спокойно отвчалъ проводникъ, горячность молодаго человка, по видимому, не удивила и не оскорбила его.

— Такъ ты язычникъ? Что же ты, наконецъ?

— У меня нтъ религіи {Примчаніе IV. Религія цыганъ.}, отвчалъ цыгапъ.

Дорвардъ содрогнулся отъ ужаса. Онъ слыхалъ о сарацинахъ и язычникахъ, но ему и въ голову не приходило, чтобы могло существовать цлое племя людей, которые не исповдуютъ никакой религіи. Это однако не помшало ему спросить проводника о мст его обыкновеннаго жительства.

— Везд, гд случится, отвчалъ цыганъ, — у меня нтъ постояннаго жилища.

— Гд же вы храните ваше имущество?

— Кром платья, что на мн, и лошади, на которой сижу, у меня нтъ имущества.

— Но ты одтъ хорошо и конь у тебя славный, сказалъ Дорвардъ,— какія же у тебя средства жизни?

— Я мъ когда голоденъ, пью когда хочу и не имю другихъ средствъ, кром тхъ, которыя случайно попадаются мн, отвчалъ бродяга.

— Какимъ законамъ повинуетесь вы?

— Я повинуюсь кому и когда хочу или когда мн нужно.

— Но кто же вашъ предводитель и начальникъ?

— Старшина нашего племени, если я захочу признать его, другихъ начальниковъ у меня нтъ.

— Слдовательно, сказалъ удивленный шотландецъ,— вы лишены именно того, что соединяетъ другихъ людей: у васъ нтъ ни закона, ни предводителя, ни опредленныхъ средствъ къ существованію, ни дома, ни пріюта, у васъ, да сжалится надъ вами небо, нтъ отечества и, да проститъ и просвтитъ васъ оно, у васъ нтъ Бога! Что же есть у васъ, когда нтъ правительства, религіи и семейнаго счастія?

— Свобода, отвчалъ цыганъ.— Я не ползаю ни передъ кмъ, никому не повинуюсь, никому не поклоняюсь. Иду куда хочу, живу какъ могу, и умираю когда пробьетъ мой часъ.

— Но ты можешь быть казненъ по прихоти перваго судьи?

— Такъ что же? часомъ раньше, часомъ позже, все равно?

— Тебя могутъ посадить въ тюрьму, возразилъ шотландецъ,— гд же тогда твоя хваленая свобода?

— Въ моихъ мысляхъ, которыя никакая цпь не можетъ сковать, отвчалъ цыганъ.— А ваши мысли связаны законами и предразсудками, привязанностью къ осдлости и фантастическими видніями гражданской жизни, даже и тогда, когда ваши члены свободны. Мой умъ и въ оковахъ свободенъ, а вашъ и безъ нихъ скованъ.

— Но свобода вашихъ мыслей не облегчитъ тяжести цпей, которыми можетъ быть обременено ваше тло.

— Не долго, можно потерпть, отвчалъ бродяга, — а если не удастся выпутаться самому или не выручатъ товарищи, тогда можно и умереть — смерть самая совершенная свобода.

Тутъ настало продолжительное молчаніе, которое Квентинъ прервалъ новыми разспросами.

— Ваше племя бродячее, сказалъ онъ, — оно не извстно европейскимъ народамъ, откуда же ведетъ оно свое начало?

— Этого я не могу вамъ сказать, отвчалъ цыганъ.

— Когда же освободитъ оно Францію отъ своего присутствія и возвратится туда, откуда вышло? спросилъ шотландецъ.

— Когда свершится время его странствованія, отвчалъ бродяга проводникъ.

— Не происходите ли вы отъ тхъ племенъ Израиля, которыя были уведены въ плнъ по ту сторону великой рки Евфрата? спросилъ Дорвардъ, не забывшій еще уроковъ монаховъ въ Абербротик.

— Въ такомъ случа мы сохранили бы ихъ вру и удержали бы ихъ обряды, возразилъ цыганъ.

— А какъ зовутъ тебя?

— Мое настоящее имя извстно только моей братіи. Люди же, которые не живутъ въ нашихъ шатрахъ, называютъ меня Гэйраддинъ Мограбинъ, т. е. африканскій мавръ.

— Ты слишкомъ хорошо говоришь для человка, который не покидалъ никогда своей грязной орды, замтилъ Квентинъ.

— Я кое чему научился въ здшней сторон, отвчалъ Гэйраддинъ.— Когда я былъ ребенкомъ, наше племя преслдовали охотники за человческимъ мясомъ, стрла пронзила голову моей матери и мать моя умерла. Я, окутанный въ простыню, вислъ у нея за плечами и былъ захваченъ преслдовавшими, одинъ священникъ выпросилъ меня у превотскихъ стрлковъ и обучалъ франкскимъ наукамъ въ продолженіи двухъ или трехъ лтъ.

— Какимъ же образомъ ты оставилъ его? спросилъ Дорвардъ.

— Я укралъ у него деньги, даже бога, которому онъ молился, отвчалъ Гэйраддинъ совершенно спокойно.— Онъ открылъ это и побилъ меня, я всадилъ въ него ножъ, бжалъ въ лсъ и опять присоединился къ своимъ.

— Несчастный! воскликнулъ Дорвардъ.— Ты убилъ своего благодтеля?

— А вольно-жъ ему было навязывать мн свои благодянія? молодой цингаро не комнатная собаченка, чтобы изъ-за куска хлба лизать ноги своего господина и ползать подъ его ударами. То былъ волченокъ на цпи, потому онъ и разорвалъ ее при первой возможности, растерзалъ хозяина и вернулся въ свои лса.

Посл нкотораго молчаніи, шотландецъ, желая еще боле разузнать характеръ и намренія своего подозрительнаго проводника, спросилъ его: — правда ли, что народъ вашъ, не смотря на свое невжество, иметъ притязаніе на знаніе будущаго, въ которомъ отказано мудрецамъ, философамъ и даже служителямъ алтаря боле образованныхъ обществъ?

— Имемъ притязаніе, сказалъ Гэйраддинъ,— и не напрасно.

— Какъ могло такое отверженное племя быть надлено такимъ высокимъ даромъ?

— Какъ вамъ сказать?…. отвчалъ цыганъ.— Да, я скажу, сели вы объясните мн, почему собака можетъ по слду найти человка, а человкъ, боле благородное животное, не можетъ отъискать по слду собаки. Эту способность, которая васъ такъ удивляетъ, наше племя иметъ по инстинкту. По чертамъ лица и линіямъ рукъ мы можемъ предсказать судьбу человка также врно, какъ вы по весеннему цвту дерева предсказываете каковъ будетъ плодъ.

— Я сомнваюсь въ вашемъ знаніи и вызываю тебя на доказательство.

— Не вызывайте, господинъ оруженосецъ, отвчалъ Гэйраддинъ Мограбинъ, — что вы мн тамъ не говорите о вашей религіи, а я скажу вамъ, что богиня, которой вы поклоняетесь, тутъ съ нами.

— Молчи! остановилъ его удивленный Дорвардъ, — ни слова боле, если дорожишь жизнію, и только отвчай на мои вопросы.— Можешьли ты быть вренъ?

— Могу, всякій человкъ можетъ.

— Да, но пожелаешь ли быть врнымъ?

— Разв ты больше повришь мн, если я побожусь? отвчалъ Мограбинъ съ усмшкой.

— Твоя жизнь въ моихъ рукахъ, сказалъ молодой шотландецъ.

— Бей и увидишь, боюсь ли я смерти.

— А деньги заставятъ тебя быть врнымъ?

— Если я безъ нихъ не вренъ, нтъ.

— Чмъ же можно привязать тебя? спросилъ Квентинъ.

— Лаской, отвчалъ Мограбинъ.

— Поклясться мн, что ли, что, буду ласковъ, если ты будешь намъ врнымъ проводникомъ?

— Нтъ, это значило бы по пусту тратить такую драгоцнность. Я теб и безъ того уже преданъ.

— Какъ? спросилъ изумленный Дорвардъ.

— Вспомни каштановые деревья на берегу Шера! Жертва, которую ты хотлъ спасти, былъ Заметъ Мограбинъ, мой братъ.

— А ты все-таки имешь сношеніе съ людьми, которые умертвили твоего брата? Одинъ изъ нихъ сказалъ мн, что я найду тебя здсь и онъ же, безъ сомннія, поручилъ теб быть проводникомъ этихъ данъ.

— Что же длать? грустно сказалъ Гэйраддинъ.— Эти люди поступаютъ съ нами, какъ собаки пастуха со стадомъ овецъ. Они защищаютъ насъ нкоторое время, гоняютъ туда и сюда, но всегда кончаютъ тмъ, что приводятъ на бойню.

Квентинъ имлъ впослдствіи случай узнать, что цыганъ говорилъ правду. Полицейская стража, обязанная преслдовать бродячія шайки, наполнявшія королевство, имла съ ними постоянныя сношенія и, воздерживаясь нкоторое время отъ исполненія своихъ обязанностей, всегда однако кончала тмъ, что отправляла своихъ союзниковъ на вислицу. Такого рода политическія отношенія воровъ и полицейскихъ одинаково выгодныя, какъ для тхъ, такъ и для другихъ, существовали во всхъ стропахъ и отнюдь не чужды нашей родин.

Оставивъ проводника, Дорвардъ присоединился въ остальному отряду, не успокоенный на счетъ характера Гэйраддина и мало полагаясь на изъявленіе его личной благодарности. Онъ началъ испытывать двухъ другихъ, находящихся подъ его начальствомъ людей и съ досадою увидалъ, что они тупы и также мало способны помочь совтомъ, какъ мало были расположены, при встрч съ опасностью, помочь оружіемъ.

‘Тмъ лучше,’ подумалъ молодой человкъ, храбрость котораго росла вмст съ опасностью, ‘эта прекрасная, молодая двушка будетъ всмъ обязана одному мн. Гд можетъ справиться одна рука и одна голова, тамъ я, кажется, смло могу положиться на себя. Я видлъ родной домъ въ пламени, отца и братьевъ мертвыми въ огн и не сдлалъ шагу назадъ, а бился до послднихъ силъ, теперь я двумя годами старше и никогда еще боле прекрасное и благородное побужденіе не воодушевляло храбраго человка.’

Принявъ такое ршеніе, Квентинъ выказывалъ во время всего путешествія необыкновенное вниманіе и дятельность, чаще и охотне онъ разумется халъ возл дамъ. Тронутыя его заботами о ихъ безопасности, он начинали почти дружески бесдовать съ нимъ и находили большое удовольствіе въ его наивномъ, но тмъ не мене остроумномъ разговор. Обаяніе этихъ отношеній не отвлекало однако молодаго человка отъ внимательнаго исполненія своего долга.

Если онъ часто находился возл графинь, стараясь дать имъ, обитательницамъ равнинъ, понятіе о громпіенскихъ горахъ и преимущественно о красотахъ Глен-гулакина, онъ также часто халъ впереди отряда, рядомъ съ Гэйраддиномъ, разспрашивая его о дорог и мстахъ, назначенныхъ для остановокъ и тщательно запоминая вс отвты цыгана, перебивалъ и переспрашивалъ его, желая удостовриться не замышлялъ ли онъ какой измны. Онъ также часто подъзжалъ къ всадникамъ, хавшимъ позади, стараясь расположить ихъ къ себ ласковыми рчами, подарками и общаніями наградъ по окончаніи путешествія.

Такимъ образомъ они хали боле недли по самымъ уединеннымъ мстамъ и тропинкамъ, проселочными дорогами, избгая большихъ городовъ. Ничего замчательнаго не случилось, хотя по временамъ они встрчали толпы бродячихъ цыганъ, которые не нападали на нихъ вроятно потому, что путешественниковъ провожалъ человкъ ихъ племени, попадались бглые солдаты, а можетъ быть и бандиты, считавшіе отрядъ не по силамъ, иногда полицейскіе объзды, которые Людовикъ, огнемъ и мечомъ лечившій раны своего королевства, посылалъ для уничтоженія буйныхъ шаекъ, раззорявшихъ страну, но они не препятствовали имъ продолжать путь, такъ какъ Дорвардъ имлъ открытый листъ, которымъ Людовикъ нарочно снабдилъ его для этой цли.

Мстами остановокъ были преимущественно монастыри. Уставы многихъ изъ нихъ предписывали гостепріимно принимать богомольцевъ (какими выдавали себя наши дамы), не обременяя ихъ разспросами о званіи и положеніи, такъ какъ многія знатныя особы нердко желали исполнять свои обты тайно. Графини де-Круа, подъ предлогомъ усталости, обыкновенно тотчасъ же удалялись въ свои комнаты, а Дорвардъ, исполнявшій роль ихъ мажордома, избавляя ихъ отъ всякихъ хлопотъ, устраивалъ вс дла такъ скоро и съ такимъ усердіемъ, что не могъ не возбудить признательности и расположенія въ тхъ, о комъ такъ заботился.

Происхожденіе и нравъ проводника составляли однако предметъ немалыхъ затрудненій для молодаго человка. Язычникъ, бродяга, занимавшійся, какъ и все его племя, колдовствомъ и гаданьемъ, Гэйраддинъ былъ весьма неподходящимъ гостемъ для святыхъ обителей, гд его даже во вншнюю ограду пускали весьма неохотно. Это очень затрудняло Дорварда. Съ одной стороны, было нужно поддерживать хорошее расположеніе духа въ человк, которому была извстна ихъ тайна, съ другой, Квентинъ видлъ необходимость имть постоянный надзоръ за Гэйраддиномъ, чтобы по возможности предупреждать его тайныя сношенія съ кмъ бы то не было. Послднее становилось положительно невозможнымъ, когда цыганъ оставался за оградою монастыря и Дорварду казалось даже, что Гэйраддинъ нарочно старался устраивать дла такимъ образомъ. Вмсто того, чтобы спокойно сидть въ отведенномъ ему помщеніи, онъ обыкновенно пускался въ разговоры съ послушниками и младшей братіей, которыхъ очень забавляли его псни и штуки. Старшая же братія находила ихъ вовсе не назидательными и потому Квентину нердко случалось прибгать къ угрозамъ и употреблять всю власть, какую онъ имлъ надъ цыганомъ, чтобы заставлять его удерживать свою непочтительную и неумстную веселость, и, только пользуясь своими хорошими отношеніями, уговаривать настоятелей, чтобы они не выталкивали эту неврную собаку за ограду. Ловко извиняя непочтительные поступки своего спутника, онъ намекалъ въ то же время, что близость мощей, святыхъ храмовъ и, боле всего, общество посвятившихъ себя религіи людей, могутъ благодтельно подйствовать на душу этого человка и внушить ему лучшій образъ мыслей.

Но на десятый или двнадцатый день ихъ путешествія, когда они уже вступили во Фландрію и приближались къ Намюру, вс усилія Квентина отвратить дурныя послдствія непристойнаго поведенія ихъ проводника оказались тщетными. Дло происходило въ францисканскомъ монастыр, въ которомъ правила исполнялись такъ строго, что пріоръ его былъ по смерти причисленъ къ лику святыхъ. Преодолвъ вс многочисленныя затрудненія (какихъ и должно было ожидать въ подобномъ случа), Квентину удалось наконецъ помстить докучливаго цыгана вн ограды, въ хижин одного бльца, исполнявшаго должность садовника при монастыр. Дамы, по обыкновенію, удалились въ свою комнату и пріоръ, у котораго оказались друзья и дальніе родственники въ Шотландіи, любившій послушать разсказы иностранцевъ о ихъ родин, предложилъ Дорварду, наружность и манеры котораго ему понравились, скромное монастырское угощеніе въ своей собственной кель. Квентинъ нашелъ въ старик умнаго человка и ршился воспользоваться случаемъ узнать что нибудь о положеніи длъ въ Люттих и его окрестностяхъ. Все слышанное имъ втеченіе двухъ послднихъ дней заставляло его сомнваться въ благополучномъ окончаніи своего путешествія. Сверхъ того, онъ боялся, что епископъ не будетъ въ состояніи защитить его спутницъ, если бы имъ и удалось счастливо достигнуть его владній. Отвты пріора были не очень утшительны.

— Граждане Люттиха, сказалъ онъ,— разбогатли, отучнли и сдлались строптивы, какъ нкогда жители Енгурупа. Они возгордились своимъ богатствомъ и привилегіями и не.рдко ссорились съ герцогомъ бургундскимъ, своимъ леннымъ государемъ за налоги и льготы, они даже открыто возмущались противъ него, и разгнванный герцогъ, человкъ горячаго, пылкаго характера, поклялся святымъ Георгіемъ, что при первомъ повод онъ напомнитъ Люттиху разрушеніе Вавилона и паденіе Тира, въ примръ всей Фландріи.

— А государь этотъ, какъ слышно, способенъ сдержать такую клятву, замтилъ Квентинъ,— и жители Люттиха будутъ конечно осторожны.

— Надо надяться, отвчалъ пріоръ.— Таковы молитвы всхъ благочестивыхъ людей этой страны, которые не желаютъ, чтобы кровь гражданъ лилась, какъ вода, и чтобы они погибали какъ отверженные, не примирившись съ небомъ. Благочестивый епископъ денно и нощно печется о сохраненіи мира, какъ подобаетъ служителю алтаря, ибо писано есть въ святомъ писаніи: Beati pacifci. Но…. тутъ достойный пріоръ замолчалъ и тяжело вздохнулъ.

Квентинъ скромно замтилъ, что для дамъ, которыхъ онъ провожалъ, было бы чрезвычайно важно имть положительныя свднія о внутреннемъ состояніи длъ этой страны, и что достойный и почтенный пріоръ оказалъ бы истинно христіанское милосердіе, сообщивъ имъ необходимыя подробности.

— Объ этомъ неохотно говорится, отвчалъ старикъ.— Каждое слово, сказанное противъ сильныхъ міра сего, eliam in cubiculo, можетъ долетть до ихъ слуха. Но, несмотря на все это, чтобы оказать вамъ — вы мн кажетесь хорошимъ и умнымъ молодымъ человкомъ — и вашимъ дамамъ, путешествующимъ съ такою богоугодною цлью, хотя маленькую, посильную услугу, я буду съ вами откровененъ.

Онъ осторожно посмотрлъ кругомъ, какъ бы опасаясь быть подслушаннымъ, и продолжалъ, понижая голосъ.

— Жителей Люттиха тайно возбуждаютъ къ возмущеніямъ поклонники Веліала, которые утверждаютъ, и надюсь несправедливо, будто они дйствуютъ по порученію нашего христіаннйшаго короля. Но, я увренъ, что онъ вполн заслуживаетъ это наименованіе и потому не можетъ подобнымъ образомъ нарушать спокойствія сосдняго государства. Между тмъ, имя его постоянно на язык у людей, которые поддерживаютъ я разжигаютъ недовольство Люттиха. Къ тому же, въ этой стран живетъ дворянинъ хорошаго происхожденія и славный своими воинскими подвигами, но во всхъ другихъ отношеніяхъ, онъ, такъ сказать, lapis offensionis et petra scandait — камень преткновенія спокойствію и соблазнъ для Фландріи и Бургундіи. Имя его Гильомъ де-ла-Маркъ.

— Его называютъ также ‘Гильомъ съ длинной бородой’ или ‘дикій Арденскій Кабанъ?’ спросилъ шотландецъ.

— И справедливо называютъ, сынъ мой, отвчалъ пріоръ.— Человкъ этотъ, какъ дикій лсной вепрь, попираетъ все ногами и терзаетъ клыками. Онъ набралъ шайку боле чмъ въ тысячу человкъ такихъ же отчаянныхъ какъ и онъ самъ людей, презирающихъ вс гражданскія и церковныя власти. Де-ла-Маркъ держитъ себя независимо отъ герцога бургундскаго. Онъ и его товарищи живутъ грабежемъ и насиліемъ, нападая безъ разбора и на мірянъ и на духовныхъ. Imposait mantis in Christos Domini — онъ наложилъ руку на помазанниковъ Божіихъ, не взирая на слова писанія: ‘Не прикасайся помазанниковъ моихъ и не оскорбляй моихъ пророковъ!’ Даже въ нашу скромную обитель присылалъ онъ, требуя золота и серебра, выкупа за нашу жизнь и жизнь нашей братіи. На это мы отвчали ему латинскимъ посланіемъ, излагая невозможность исполнить его требованія и увщевая его словами проповдника: Nemoliar is amico tuo malum, cum habet in te fiduciam. Но этотъ Гильельмусъ Барбатусь, этотъ Гильомъ де-ла-Маркъ также мало знакомъ съ человческими письменами, какъ и съ человколюбіемъ. Онъ отвчалъ намъ на своемъ исковерканномъ нарчіи: Si non payatis, brulabo monaslerium vestrum. {Разсказываютъ подобную же исторію о герцог вандомскомъ, который будто бы отвчалъ такой же кухонной лотынью на классическія увщаніи нмецкихъ монаховъ, просившихъ избавить ихъ отъ контрибуціи.}

— Но вамъ, святый отецъ, сказалъ юноша, — я думаю, не трудно было понять смыслъ этой грубой латыни.

— Увы, сынъ мой, страхъ и нужда суровые переводчики. Мы были принуждены расплавить серебряные сосуды алтаря, чтобы насытить алчность этого жестокаго человка. Да воздастъ ему за это небо седмерицею! Pereat improbus. Amen, amen, anathema esto!

— Мн случалось слышать о неистовствахъ этого Кабана и я удивляюсь только тому, что сильный и могущественный герцогъ бургундскій не хочетъ затравить его.

— Увы, сынъ мой, отвчалъ пріоръ, — герцогъ бургундскій теперь въ Нерон. Онъ собираетъ начальниковъ своихъ сотенъ и тысячъ, чтобы вести ихъ на войну съ Франціей. И вотъ, въ то время, какъ небо вложило раздоры въ сердца этихъ великихъ государей, страна страдаетъ отъ такихъ маленькихъ тирановъ. Но герцогъ напрасно не заботится излечить эту внутреннюю язву. Недавно еще этотъ Гильомъ де-ла-Маркъ имлъ открытыя сношенія съ Павильономъ и Бумеромъ, предводителями недовольныхъ въ Люттих, и нужно опасаться, что онъ скоро подвинетъ ихъ на какое нибудь отчаянное предпріятіе.

— Но архіепископъ люттихскій иметъ еще возможность укротить этотъ непокорный духъ, не такъ ли, отецъ мой? Этотъ вопросъ очень интересуетъ меня.

— Архіепископъ, дитя мое, отвчалъ пріоръ,— владетъ мечомъ святаго Петра также какъ и ключами его. Онъ пользуется властію свтскаго государя и находится, сверхъ того, подъ покровительствомъ могущественнаго бургундскаго дома, въ его рукахъ также духовная власть первосвященника и для поддержанія той я другой онъ содержитъ довольно сильное войско. Этотъ де-ла-Маркъ воспитывался въ его дом и получилъ отъ него не мало благодяній, но и тамъ онъ далъ волю своему дерзкому, кровожадному праву и былъ изгнанъ за то, что убилъ одного изъ главныхъ слугъ архіепископа. Выгнанный изъ дома добраго прелата, онъ сдлался его постояннымъ, непримиримымъ врагомъ и, грустно сказать, въ настоящее время препоясалъ чресла и точитъ клыки на месть ему.

— Такъ вы считаете опаснымъ положеніе достойнаго прелата? спросилъ съ безпокойствомъ Квентинъ.

— Увы, сынъ мой, отвчалъ добрый Францисканецъ, — кого или что въ этой юдоли плача можемъ мы считать вн опасности? Небо да сохранитъ насъ отъ мысли, что почтенному прелату грозитъ неминуемая опасность. У него полная казна, много врныхъ совтниковъ и храбрыхъ воиновъ, кром того, третьяго дни, прозжалъ гонецъ, спшившій на востокъ и сказывалъ намъ, что, по просьб архіепископа, герцогъ Карлъ отправилъ къ нему на помощь сто копій. Получивъ это подкрпленіе, епископъ будетъ въ состояніи сразиться съ ла-Маркомъ, будь проклято имя его! аминь.

Здсь разговоръ ихъ былъ прерванъ причетникомъ. Прерывающимся отъ гнва голосомъ, онъ обвинялъ цыгана въ томъ, что тотъ самымъ гнуснымъ образомъ обольщалъ младшую братію. Онъ, по словамъ его, подмшалъ въ ихъ питье за вечерней трапезой какое-то одуряющее злье въ десять разъ крпче самаго крпкаго вина. Многіе изъ братій опьянли и хотя самъ обвинитель старался показать, что не поддался вліянію нечестиваго злья, но по разгоряченному лицу, отяжелвшему языку было видно, что и онъ не избжалъ его дйствія. Кром того цыганъ плъ псни о сует мірской и о нечестивыхъ удовольствіяхъ, насмхался надъ веревкой святаго Франциска, шутилъ надъ его чудесами, а послдователей его называлъ дураками, тунеядцами и плутами. Дале, онъ осмлился гадать и сказалъ молодому отцу Херувиму будто его любитъ прекрасная дама, погорая сдлаетъ его отцомъ хорошенькаго мальчика.

Отецъ настоятель, какъ бы онмвъ отъ ужаса, слушалъ перечень этихъ ужасныхъ преступленій. Когда причетникъ кончилъ, онъ всталъ, сошелъ на монастырскій дворъ и приказалъ бльцамъ, подъ страхомъ самой строгой кары за ослушаніе, вооружиться хлыстами и метлами и выгнать нечестивца изъ священной ограды. Приговоръ былъ исполненъ въ присутствіи Квентина. Хотя происшествіе это было ему очень непріятно, онъ, тмъ не мене, не противился, понимая, что заступничество не принесетъ на этотъ разъ никакой пользы.

Несмотря на увщанія настоятеля, наказаніе, которому подвергли виновнаго, было скорй забавно, чмъ страшно. Цыганъ бгалъ взадъ и впередъ по двору при крик голосовъ и шум ударовъ, изъ которыхъ многіе были съ умысломъ направлены мимо, отъ другихъ, усердно предназначавшихся его особ, онъ успвалъ очень ловко увертываться, а немногіе, дйствительно попадавшіе на его спину и плеча, онъ переносилъ безъ крика и жалобъ. Безпорядокъ и шумъ еще боле увеличивались оттого, что гонявшіе цыгана монахи, непривычные къ такой игр въ палки, гораздо чаще, попадали другъ въ друга, чмъ въ него.

Желая прекратить эту скорй соблазнительную, чмъ назидательную сцену, настоятель веллъ отворить калитку. Цыганъ бросился въ мое съ быстротою молніи и пустился бжать при яркомъ свт мсяца.

Между тмъ прежнія подозрнія Дорварда возникли съ новой силой. Въ это самое утро Гэйраддинъ общалъ ему, если они еще разъ остановятся въ монастыр, быть гораздо скромне и осторожне обыкновеннаго, но не только не сдержалъ своего слова, а напротивъ велъ себя, безразсудне, чмъ когда либо. Это вроятно было не даромъ. Каковы бы не были недостатки цыгана, онъ, если хотлъ, обнаруживалъ много здраваго смысла и самообладанія. Очень могло случиться, что онъ желалъ свидться или съ своими земляками или съ кмъ нибудь другимъ. Но бдительность, съ которою Дорвардъ слдилъ за нимъ, препятствовала исполненію этого намренія днемъ и цыганъ вздумалъ употребить такую хитрость, чтобы быть выгнаннымъ изъ монастыря ночью.

Едва подозрніе это мелькнуло въ ум предусмотрительнаго молодаго человка, какъ онъ ршился слдовать за своимъ побитымъ проводникомъ, чтобы открыть по возможности тайнымъ образомъ его замыслы. Когда цыганъ, какъ я уже говорилъ выше, бросился изъ воротъ монастыря, Квентинъ, наскоро объяснивъ настоятелю въ чемъ дло, поспшилъ въ слдъ за бглецомъ.

ГЛАВА XVII.
ПОДСТЕРЕЖЕННЫЙ ШПІОНЪ.

Что, грубый бродяга, подстереженный шпіонъ?
Прочь руки! Вы не для такой деревенщины.
Бенъ-Дженсона повсть о Робинъ-Гуд.

Когда Квентинъ вышелъ изъ монастыря, онъ могъ при яркомъ свт мсяца разсмотрть темную фигуру цыгана, который съ быстротою побитой собаки бжалъ по улиц большой деревеньки, а потомъ по разстилавшемуся за ней лугу.

— Пріятель бжитъ скоро, сказалъ про себя Квентинъ, — но онъ долженъ бжать еще скорй, чтобъ уйти отъ самыхъ быстрыхъ ногъ, когда либо топтавшихъ верещаги Гленъ-гулакина.

Молодой горецъ былъ къ счастію безъ плаща и вооруженія и могъ безпрепятственно употребить въ дло всю легкость, въ которой не имлъ никого равнаго себ въ своихъ родныхъ долинахъ. Несмотря на быстроту бга цыгана, онъ скоро вроятно настигъ бы его, но не таково было намреніе Квентина. Для него было гораздо важне разузнать замыслы Гэйраддина, чмъ остановятъ его. Онъ еще боле утвердился въ этомъ намреніи, увидавъ, что цыганъ продолжалъ бжать съ прежней быстротой. ‘Слдовательно, онъ иметъ опредленную цль,’ думалъ шотландецъ. ‘Онъ не такъ бжитъ, какъ бжалъ бы человкъ, выгнанный неожиданно въ полночь изъ хорошаго ночлега и принужденный отыскивать себ другой.’ Цыганъ между тмъ ни разу не оглянулся назадъ и потому Квентинъ могъ слдовать за нимъ незамченнымъ. Миловавъ лугъ, Гэйраддинъ остановился возл небольшаго ручья, берега котораго заросли ивами и ольхами, и тихо протрубилъ въ свой рогъ. Не вдалек ему тотчасъ же отвтили легкимъ свистомъ.

‘Это условленное свиданіе’ подумалъ Квентинъ. ‘Но какъ подойти къ нимъ, чтобы узнать въ чемъ дло? Шумъ моихъ шаговъ и шелестъ кустарника выдадутъ меня при малйшей неосторожности. Но, клянусь св. Андреемъ, я подстерегу ихъ, какъ подстерегалъ оленей въ Глннъ-ил. Они узнаютъ, что я недаромъ упражнялся въ охот. Вотъ они сошлись, дв тни — ихъ двое. Выгода не на моей сторон, если они имютъ непріязненныя намренія, въ чемъ я не сомнваюсь, и если откроютъ меня. Тогда графиня Изабелла лишится своего бднаго друга! но что я говорю? онъ не стоилъ бы этого имени, еслибы не былъ готовъ сразиться за нее съ цлой дюжиной такихъ мошенниковъ. Помрявшись съ Дюнуа, лучшимъ рыцаремъ Франціи, мн ли бояться шайки этихъ бродягъ? Нтъ! Съ Богомъ и св. Андреемъ! они найдутъ во мн и силу и осторожность.’

Принявъ такое ршеніе, Дорвардъ спустился въ ручей и пошелъ вдоль его съ осторожностью, къ которой привыкъ, охотясь въ лсахъ своей родины. Вода мстами доставала ему до колнъ, мстами едва покрывала ступни. Онъ тихо подвигался впередъ подъ защитою нависшихъ втвей прибрежныхъ деревьевъ, и журчанье ручья заглушало шумъ его шаговъ. (Мы сами въ былые времена также подкрадывались къ гнзду чуткаго ворона.) Молодой человкъ подошелъ такимъ образомъ довольно близко, чтобы различить голоса говорящихъ, хотя и не могъ разслушать ихъ словъ. Находясь подъ большей плакучей ивой, втви которой почти касались воды, онъ ухватился за одну изъ нихъ и взобравшись съ необыкновенной ловкостью и силой на самое дерево, помстился между его втвями, не опасаясь боле быть замченнымъ.

Онъ увидлъ, что товарищъ Гэйраддина былъ также цыганъ, и къ великому своему огорченію услыхалъ, что они говорили на совершенно непонятномъ ему язык. Они много смялись и по прыжку, который потирая плечи сдлалъ Гэйраддинъ, какъ бы собираясь бжать, Квентинъ догадался, что онъ разсказывалъ исторію о томъ, какъ онъ былъ изгнанъ изъ монастыря, напутствуемый палочными ударами.

Не вдалек снова раздался свистокъ. Гэйраддинъ отвтилъ на него также тихо, какъ прежде, и нсколько минутъ спустя къ говорившимъ присоединялось новое лице. То былъ высокій, сильный, воинственный человкъ, крпкія формы котораго составляли разительную противоположность съ маленькимъ ростомъ щедушныхъ цыганъ. Широкая, перекинутая черезъ плечо, перевязь поддерживала большой мечъ, висвшій почти поперегъ его туловища. Штаны его были въ нсколькихъ мстахъ прорзаны и сквозь эти прорзы виднлась разноцвтная тафта, они соединялись безчисленнымъ множествомъ петель и бантовъ съ узкой, изъ буйволовой кожи, курткой, на правомъ рукав которой виднлась серебряная кабанья голова, девизъ его предводителя. Его голову прикрывала маленькая, щегольски надтая на бокъ, шляпа, изъ-подъ которой падали густые, курчавые волосы и, окаймляя его лице, смшивались съ длинной густой бородой. Въ рукахъ онъ держалъ длинное копье, и вообще по платью и вооруженію въ немъ можно было узнать одного изъ тхъ германскихъ авантюристовъ, извстныхъ подъ именемъ ланцкнехтовъ (т. е. копейщиковъ), которые составляли въ то время самую сильную и грозную часть пхоты. Эти наемники были свирпы и хищны. Между ними ходило сказаніе, будто одного ланцкнехта не пустили въ рай за его пороки, но и въ аду также отказались принять его по причин буйнаго, непокорнаго характера, поэтому, вроятно, они обыкновенно дрались какъ люди, которые не домогаются перваго и не страшатся втораго.

— Donner undblitz! началъ онъ на своемъ нмецко франкскомъ нарчіи,— за какимъ чортомъ заставили вы меня проплясать тутъ цлыхъ три ночи въ ожиданіи васъ?

— Я не могъ видть васъ раньше, мэйнъ-геръ, отвчалъ подобострастно Гэйраддинъ, — тутъ есть одинъ шотландецъ, глазъ котораго зорокъ, какъ глазъ дикой кошки, онъ слдитъ за моими малйшими движеніями и такъ уже подозрваетъ меня, а если убдится, что подозрнія справедливы, то убьетъ меня на мст, а женщинъ отвезетъ назадъ во Францію.

— Was henker! воскликнулъ ланцкнехтъ.— Насъ трое, мы нападемъ на нихъ завтра и увеземъ женщинъ, тмъ дло и кончится. Ты говоришь, что оба солдата трусы: ты и твой товарищъ займетесь ими, а я, чортъ меня возьми, если не справлюсь съ вашей шотландской дикой кошкой.

— Ну, это не такъ-то легко, отвчалъ цыганъ, — не говоря уже о томъ, что мы не привычны драться, молодецъ этотъ помрился съ лучшимъ рыцаремъ Франціи и съ честью вышелъ изъ боя, мн разсказывали это люди, которые своими собственными глазами видли, какъ смло онъ нападалъ на Дюпуа.

— Hagel und sturmwelter! ты говоришь это отъ трусости.

— Я нетрусливе васъ, мэйнъ-геръ, возразилъ Гэйраддинъ,— но, повторяю вамъ, я не привыкъ драться. Если вы устроите засаду въ назначенномъ мст, хорошо, если же нтъ, я провожу женщинъ во дворецъ епископа. Гильомъ де-ла-Маркъ можетъ легко добыть ихъ оттуда, если онъ вполовину такъ силенъ, какъ хвалился недлю тому назадъ.

— Poz tausend! мы также сильны, и еще сильне, но мы слышали про сотню копій изъ Бургундіи, das ist, видите-ли вы, считая по пяти человкъ на копье, ужъ будетъ пятьсотъ я тогда чортъ меня возьми, если они не пожелаютъ скорй отъискать насъ, чмъ мы встртить ихъ! У епископа есть тоже славное войско на готов…. да, право!

— Въ такомъ случа вамъ остается или устроить засаду у креста трехъ королей, или отказаться отъ предпріятія, замтилъ цыганъ.

— Отказаться? отказаться добыть богатую невсту для нашего благороднаго hauptman, teufеl! Я скорй пойду на адъ! Mein seel, мы вс будемъ князьями и герцогами, дюками, какъ они называютъ ихъ. У насъ будетъ хорошій погребъ, много французскаго золота, а можетъ, и хорошія двки, когда бородачу уже будетъ не въ моготу.

— И такъ, идетъ, засада у креста трехъ королей? спросилъ цыганъ.

— Mein Gott, да. Ты поклянешься, что приведешь ихъ туда, и когда он слезутъ съ лошадей и станутъ на колни передъ крестомъ,— что длаютъ вс, исключая такихъ черныхъ язычниковъ, какъ ты — мы нападемъ на нихъ и он наши.

— Да, но я взялся сдлать эту подлость только съ тмъ условіемъ, чтобы ни одинъ волосъ но былъ тронутъ на голов молодаго человка. Если вы поклянетесь мн въ этомъ вашими тремя мертвецами, что въ Кельн, то я поклянусь семью ночными привидніями служить вамъ врно во всемъ остальномъ. А если вы не исполните вашей клятвы, то эти семь привидній будутъ будить васъ на зар семь ночей къ ряду, а на осьмую задушатъ и пожрутъ.

— Но, donner und hagel, что ты такъ заботишься о жизни этого мальчика? Вдь онъ не родня, не землякъ теб? спросила, нмецъ.

— Какое вамъ дло, честный Гейнрихъ? Однимъ доставляетъ удовольствіе рзать людей, другимъ щадить ихъ. Такъ поклянитесь же мн, что молодой человкъ останется цлъ и невредимъ, или, клянусь свтлой звздой Альдеборана, дло это не сдлается. Клянитесь тремя кельнскими королями, какъ вы ихъ называете, я знаю, что вы не признаете никакой другой клятвы.

— Du bist ein comische man, отвчалъ ланцкнехтъ.— Ну, я клянусь.

— Стойте, храбрый ланцкнехтъ, перебилъ цыганъ, — полуоборотъ на право, и смотрите на востокъ, чтобы короля слышали.

Солдатъ произнесъ клятву, какъ хотлъ цыганъ, и объяснилъ что будетъ готовъ во-время, замтивъ при этомъ, что мсто выбрано очень удачно, потому что оно находится всего въ пяти миляхъ отъ ихъ теперешней стоянки.

— Но не лучше ли было бы поставить нсколькихъ всадниковъ на той дорог, по лвую сторону харчевни, чтобы они могли перехватить женщинъ, если т вздумаютъ хать другимъ путемъ? спросилъ ланцкнехтъ.

Цыганъ подумалъ съ минуту.— Нтъ, отвчалъ онъ, — присутствіе вооруженныхъ людей можетъ возбудить подозрніе намюрскаго гарнизона и тогда, вмсто врной побды, можетъ произойти стычка, исходъ которой весьма сомнителенъ. Къ тому же, наши богомолки непремнно подутъ по правому берегу Мааса, потому что я могу вести ихъ, гд хочу. Какъ ни хитеръ этотъ шотландскій горецъ, а онъ никогда еще ни кого не разспрашивалъ о дорог, кром меня. Я, безъ сомннія, былъ рекомендованъ ему однимъ надежнымъ другомъ, которому люди обыкновенно вритъ до тхъ поръ, пока не узнаютъ его по короче.

— Слушай, другъ Гэйраддинъ, сказалъ солдатъ, — я бы спросилъ тебя кой о чемъ. Ты и братъ твой Заметъ, вы называли себя великими звздочетами и духовидцами. Какъ же это вы не могли предвидть, что его повсятъ?

— Я скажу вамъ, Гейнрихъ, отвчалъ Гэйраддинъ: — знай я, что братъ мой будетъ на столько глупъ, чтобы передать герцогу бургундскому тайны короля Людовика, я, разумется, также врно предсказалъ бы его смерть, какъ и хорошую погоду въ іюл. При двор бургундскомъ у Людовика есть и уши и руки: совтники Карла также любятъ звонъ французскаго золота, какъ ты шумъ стакановъ. Теперь, до свиданія, да не опоздайте явиться на мсто. Я долженъ ждать своего недремлющаго шотландца на разстояніи выстрла отъ жилья тхъ лнивыхъ свиней, иначе онъ станетъ подозрвать, что отлучка моя предвщаетъ что нибудь недоброе для его путешествія.

— Выпей сперва со мной, для подкрпленія силъ, сказалъ ланцкнехтъ, протягивая ему Фляжку, — да я впрочемъ забылъ, ты такая скотина, что не пьешь ничего, кром воды, какъ поганый рабъ Магунда и Термагунда.

— Самъ ты рабъ вина и фляги, сказалъ цыганъ.— Я не дивлюсь, что теб поручили исполнить кровавую и жестокую часть предпріятія, задуманнаго боле умными головами, тотъ не долженъ пить вина, кто хочетъ знать мысли другихъ и скрывать свои собственныя. Да стоитъ ли говорить теб, твоя жажда также неутолима, какъ песокъ аравійской пустыни. Прощай, возьми съ собой моего товарища Туиско, а то появленіе его возл монастыря можетъ возбудить подозрніе.

Достойные союзники разстались, давъ еще разъ другъ другу слово встртиться у креста трехъ королей.

Квентинъ Дорвардъ слдилъ за ними, пока они не скрылись изъ виду, и тогда оставилъ свое убжище. Сердце его сильно билось при мысли о глубоко задуманномъ предательств, котораго ему и прекрасной графин едва удалось избжать, да и удалось ли еще на самомъ дл? Опасаясь, на возвратномъ пути въ монастырь, наткнуться на Гэйраддина, онъ сдлалъ большой обходъ, ему пришлось идти по очень неровной мстности и войти въ монастырь со стороны противуположной той, съ которой вышелъ.

Дорогой, Квентинъ разсуждалъ о томъ, что ему предстояло длать. Узнавъ о коварныхъ замыслахъ Гэйраддина, онъ ршился было убить его, какъ только кончатся ихъ совщанія и товарищи его удалятся. Но когда онъ услыхалъ, что цыганъ заботится о спасеніи его жизни, онъ почувствовалъ, что было бы несправедливо наказать этого негодяя со всей строгостью, какой заслуживала его измна. Поэтому, онъ ршился пощадить его и даже пользоваться, если можно, его услугами, окружая себя однано всми предосторожностями, необходимыми для безопасности прекрасной графини, охраненію которой онъ посвятилъ всю свою жизнь.

Но что было длать? графини де-Круа не могли надяться найти убжище въ Бургундіи, откуда они бжали во Францію, изъ которой были почти изгнаны. Гнвъ герцога Карла едва ли былъ для нихъ опасне холодной и коварной политики короля Людовика. Посл долгихъ размышленій, Дорвардъ понялъ, что лучше и безопасне всего для нихъ было постараться миновать засаду и отправиться въ Люттихъ по лвому берегу Мааса, чтобы отдаться, какъ дамы сперва предполагали, подъ покровительство достойнаго епископа. Не было сомннія, что прелатъ согласится защитить ихъ и будетъ имть возможность сдлать это съ помощію пришедшаго къ нему отряда бургундцевъ. Если бы даже опасность, которой ему грозили враждебныя намренія Гильома де-ла-Маркъ и безпокойства жителей Люттиха, еще боле увеличилась, то онъ все-таки могъ переправить несчастныхъ дамъ въ Германію подъ прикрытіемъ надежнаго канвоя.

Въ заключеніе всего (когда же въ своихъ разсужденіяхъ человкъ не руководится личными соображеніями?) Квентинъ полагалъ, что король Людовикъ, осудивъ его хладнокровно на смерть или плнъ, освободилъ его отъ всхъ обязательствъ въ отношеніи французской короны, отъ которыхъ онъ поэтому и ршился отказаться. Молодой человка, разсчитывалъ, что епископъ люттихскій по всей вроятности нуждается въ солдатахъ, и надялся съ помощію своихъ прекрасныхъ спутницъ, изъ которыхъ особенно старшая обращалась съ нимъ очень ласково, найти у него какую нибудь службу, онъ надялся, что ему, можетъ быть, поручатъ проводить графинъ де-Круа въ какое нибудь другое убжище, боле безопасное, чмъ окрестности Люттиха. Крол того, дамы нсколько разъ, хотя почти въ шутку, говорили о томъ, чтобы собрать вассаловъ графини Изабеллы и укрпить ея надежный замокъ противъ всякихъ нападеній, что нердко длалось въ т бурныя времена. Он, смясь, спрашивали Квентина согласится ли онъ взять на себя опасную должность ихъ сенешаля. Молодой человкъ отвчалъ съ готовностью и преданностью, и об дамы, также шутя, позволили ему поцловать свои руки въ знакъ назначенія его въ эту почетную должность. Ему показалось, что рука графини Изабеллы — самая красивая рука, какую когда либо цаловалъ врный вассалъ — слегка дрожала въ ту минуту, какъ губы его покоились на ней нсколько дольше, чмъ того требовалъ обычай, ему показалось даже, что, отнимая ее, молодая графиня нсколько смутилась. Все это могло имть какія нибудь послдствія. А какой отважный человкъ въ лта Квентина не принялъ бы всхъ этихъ мыслей въ соображеніе, которое должно было руководить его поступками?

Поршивъ съ этимъ предметомъ, онъ долженъ былъ обдумать, какъ поступить съ измнникомъ цыганомъ и насколько полагаться на его услуги. Онъ отказался отъ намренія убить его въ лсу, а взять другаго проводника и отпустить Гэйраддина живымъ, значило бы отправить въ лагерь Гильома де-ла-Маркъ шпіона съ извстіемъ о всхъ ихъ движеніяхъ. Онъ хотлъ сначала довриться настоятелю и просить его задержать цыгана силою до тхъ поръ, пока маленькій отрядъ не успетъ достигнуть замка епископа. Но, пораздумавъ хорошенько, молодой шотландецъ не осмлился сдлать такого предложенія человку, робкому по лтамъ и званію, человку, который считалъ безопасность монастыря самой важной своей обязанностью и дрожалъ при имени дикаго Арденскаго Кабана.

Наконецъ Квентинъ составилъ планъ дйствій, на который онъ могъ лучше всего положиться, потому что выполненіе его зависло единственно отъ него самаго, а въ дл, которое было теперь на его рукахъ, онъ считалъ себя на все способнымъ.

Квентинъ сознавалъ всю опасность своего положенія, но, тмъ не мене, смло и бодро смотрлъ впередъ, какъ человкъ, который идетъ подъ бременемъ тяжелой ноши и, чувствуя вполн всю ея тяжесть, сознаетъ въ тоже время, что она не выше его силъ. Подходя къ монастырю, онъ ужъ совершенно утвердился въ своемъ намреніи.

На легкій стукъ его въ ворота отвчалъ нарочно тутъ оставленный аббатомъ монахъ, который отперъ ему дверь и сообщилъ, что вся братія находится въ церкви, гд и останется до самаго утра молить небо о прощеніи всхъ соблазновъ, происшедшихъ въ этотъ вечеръ.

Достойный братъ предложилъ молодому человку присутствовать при ихъ молитвахъ, но мокрое платье заставило Квентина отказаться и попросить, напротивъ, позволенія пріютиться у огня въ кухн. Ему хотлось обсушиться до утра, чтобы при встрч съ нимъ цыганъ не замтилъ на его одежд слдовъ ночнаго путешествія.

Монахъ не только согласился на просьбу молодаго человка, но предложилъ ему даже побесдовать съ нимъ. Предложеніе это было какъ нельзя боле кстати. Дорвардъ желалъ получить боле подробныя свднія о дорогахъ, которыя цыганъ упоминалъ въ своемъ разговор съ ланцкнехтомъ, а отцу Франциску нердко случалось путешествовать по дламъ монастыря и онъ могъ лучше другихъ членовъ братства сообщить ему вс необходимыя подробности. Онъ говорилъ между прочимъ, что спутницы Квентина должны были, какъ набожныя богомолки, непремнно хать по правому берегу Мааса, мимо креста трехъ королей, гд останавливались святыя мощи Каспара, Мельхіора и Бальтазара (такъ католическая церковь называетъ волхвовъ, приходившихъ съ дарами въ Вилеемъ), когда ихъ переносили въ Кельнъ, и гд они совершили не мало чудесъ.

Квентинъ отвчалъ, что дамы желали постить вс, безъ исключенія, лежащія на ихъ пути святыя мста, и что непремнно задутъ къ кресту, отправляясь въ Кельнъ или на возвратномъ пути. Но он слышали, что дорога по правую сторону Мааса не безопасна отъ нападеній солдатъ свирпаго Гильома де-ла-Маркъ.

— Да не попуститъ небо Арденскаго Вепря основать свое логовище опять такъ близко около насъ, сказалъ отецъ Францискъ.— Впрочемъ, широкій Маасъ можетъ служить надежной преградой между имъ и нами.

— Но онъ не будетъ служить преградой между мародерами и моими спутницами, когда мы переправимся на правую сторону рки, возразилъ шотландецъ.

— Небо защититъ своихъ избранныхъ, молодой человкъ, отвчалъ монахъ, — Грустно было бы подумать, что святые мудрецы благословеннаго града Кельна, не пускающіе жида или неврнаго переступать стны ихъ города могутъ допустить приходящихъ къ ихъ гробниц, благочестивыхъ богомольцевъ попасть въ руки злодю и потерпть поношенія отъ такой неврной собаки, какъ этотъ Арденскій Вепрь, который хуже всего племени сарацинъ, язычниковъ и всхъ десяти колнъ израильскихъ, въ придачу.

Хотя Квентинъ, какъ искренній католикъ, и долженъ былъ положиться на особенное заступничество Каспара, Мельхіора и Бальтазара, но онъ вспомнилъ, что званіе пилигримокъ было принято его спутницами по внушенію мірскихъ соображеній, и что он слдовательно не должны были слишкомъ надяться на сверхъ естественное заступничество. Онъ ршился, поэтому, заране избгать всхъ опасностей, въ которыхъ имъ пришлось бы разсчитывать на чудесную помощь. Но молодой человкъ далъ, въ простот сердечной, обтъ лично отправиться на поклоненіе кельнскимъ королямъ, если только эти мудрые, царственные и святые покровители дозволятъ его спутницамъ благополучно достигнуть желанной цли.

Желая подтвердить это общаніе со всевозможной торжественностью, Квентинъ попросилъ монаха проводить его въ одну изъ смежныхъ съ церковью часовенъ. Здсь онъ, съ непритворной набожностью, на колняхъ, подтвердилъ данный имъ внутренно обтъ. Отдаленные звуки хора, торжественность избраннаго имъ для молитвы поздняго часа, видъ мерцающей лампады, слабо освщавшей небольшое, готическое строеніе — все сложилось такъ, чтобы привести умъ юноши въ то настроеніе, въ которомъ человкъ охотне всего сознается въ своей слабости и проситъ сверхъестественной помощи и покровительства, принося покаяніе въ прошлыхъ преступленіяхъ и общая исправленіе въ будущемъ. Квентинъ былъ не виноватъ въ томъ, что набожность его была дурно направлена, молитва его была искренна, и мы можемъ смло утверждать, что она достигла небесъ.

Поручивъ себя и своихъ беззащитныхъ спутницъ покровительству святыхъ и вол провиднія, Квентинъ отправился наконецъ на покой, оставивъ монаха очень довольнымъ усердіемъ и искренностью его молитвы.

ГЛАВА XVIII.
ГАДАНЬЕ.

Когда веселые разсказы и псни услаждали нашъ тяжелый путь,
мы желали, чтобы онъ былъ длинне…. трудная дорога, кружась
какъ бы насмхалась надъ нашими заколдованными шагами,
потому что мы шли по волшебной земл.
Самуилъ Джонсонъ.

При первыхъ лучахъ солнца, Дорварцъ оставилъ свою маленькую келью, разбудилъ своихъ сонныхъ слугъ и съ особеннымъ вниманіемъ озаботился, чтобы все было готово для дневнаго путешествія. Онъ тщательно осмотрлъ поводья, узды и всю лошадиную сбрую, взглянулъ даже на подковы, желая, на сколько было въ его силахъ, отстранить возможность тхъ приключеній, которыя, несмотря на ихъ кажущуюся неважность, часто прерываютъ путешествіе и смущаютъ путника. Онъ, при себ, веллъ хорошенько накормить лошадей, чтобы он могли выдержать продолжительный перездъ и, въ случа бгства, быструю зду.

Посл всего этого, Квентинъ удалился въ свою комнату, тщательно вооружился и опоясался мечемъ, съ чувствомъ человка, предвидящаго опасность и твердо ршившагося противустоять ей до послдней крайности.

Чувство это придавало достоинство манерамъ и твердость его походк, которыхъ до того времени не замчали графини де-Круа, хотя имъ очень нравилось и занимали ихъ грація и наивность его обхожденія и разговора, соединеніе проницательнаго природнаго ума съ простотой, происходившей отъ усиленнаго воспитанія въ далекой стран. Онъ далъ имъ понять, что имъ слдовало приготовиться къ путешествію раньше обыкновеннаго, поэтому он оставили монастырь тотчасъ же посл завтрака, за который, какъ и вообще за гостепріимство, отблагодарили приношеніемъ алтарю, боле приличнымъ ихъ званію, чмъ вншнему виду. Однако эта щедрость не возбудила подозрній, потому что ихъ принимали за англичанокъ, а этотъ народъ, также какъ и теперь, считался тогда самымъ богатымъ.

Когда он собрались въ путь, пріоръ благословилъ ихъ и поздравилъ Квентина съ удаленіемъ нечестиваго проводника.— Лучше сбиться съ дороги, сказалъ почтенный старецъ, — чмъ имть провожатымъ разбойника и вора.

Квентинъ не вполн раздлялъ это мнніе, хотя и зналъ, что цыганъ опасенъ: онъ думалъ, что могъ пользоваться его услугами и въ тоже время разстраивать его измнническіе замыслы, такъ какъ теперь онъ видлъ ясно, къ чему они клонились. Но его безпокойство на этотъ счетъ было непродолжительно. Едва успли они отъхать на сто ярдовъ отъ монастыря и деревни, какъ Мограбинъ догналъ ихъ на своей маленькой, но быстрой, дикой на видъ, испанской лошадк. Дорога лежала вдоль берега той самой рчки, гд Квентинъ наканун вечеромъ подслушалъ тайное совщаніе, Гэйраддинъ присоединился къ нимъ, когда они подъзжали къ той самой ив, которая доставила Дорварду возможность быть тайнымъ свидтелемъ разговора между вроломнымъ проводникомъ и ланцкнехтомъ.

Воспоминаніе, пробудившееся въ Квентин при вид этого мста, заставило его вступить въ разговоръ съ своимъ проводникомъ, съ которымъ онъ до того времени почти не говорилъ.

— Гд же ты нашелъ ночлегъ, мошенникъ? спросилъ шотландецъ.

— Вашей мудрости не трудно отгадать, взглянувъ на мой плащъ, отвчалъ цыганъ, указывая на свою покрытую сномъ одежду.

— Хорошій стогъ сна, сказалъ Квентинъ, — самая удобная постель для астролога, и даже слишкомъ хорошая для безбожника, насмхающагося надъ нашей благословенной религіей и ея служителями.

— Однако она пришлась по праву моему клепперу больше, чмъ мн, сказалъ Гэйрадинъ, потрепавъ по ше свою лошадь, — потому что онъ имлъ разомъ и кормъ и кровъ. Эти старые, лысые дураки выгнали его, какъ будто боясь, что лошадь умнаго человка можетъ заразить умомъ и смтливостью цлый монастырь. Къ счастію, клепперъ знаетъ мой свистъ и бгаетъ за мной какъ собака, а то мы никогда бы уже не встртились съ нимъ, и вы, въ свою очередь, не досвистались бы своего проводника.

— Я не разъ говорилъ гсб, строго сказалъ Дорвардъ,— чтобы ты умрялъ свою болтовню, находясь въ обществ благородныхъ людей, что, я думаю, теб рдко приводилось прежде, я могу тебя уврить, знай я, что ты такой же ненадежный проводникъ, какъ богохульный и недостойный негодяй, какимъ я тебя считаю, твое нечестивое сердце давно бы ознакомилось съ моимъ шотландскимъ кинжаломъ, хотя бы такой поступокъ былъ преступленіемъ, равнымъ зарзанію свиньи.

— Дикій кабанъ не дальная родня свинь, отвчалъ цыганъ, не смущаясь передъ проницательнымъ взглядомъ Квентина, и нисколько не измняя насмшливому равнодушію, съ которымъ говорилъ,— а между тмъ многіе, продолжалъ онъ, — находятъ удовольствіе, выгоду и даже честь прирзывать ихъ.

Удивленный тмъ, что уже было извстно этому человку и неувренный, что онъ не знаетъ изъ его прошлой жизни и чувствъ боле того, о чемъ бы ему хотлось говорить съ нимъ,

Квентинъ прервалъ разговоръ, въ которомъ онъ не имлъ верха надъ Мограбиномъ, и возвратился на свое обычное мсто возл дамъ.

Мы уже замтили, что между ними начала устанавливаться значительная степень короткости. Старшая графиня, будучи уврена въ его благородномъ происхожденіи, обходилась съ нимъ какъ съ равнымъ, заслужившимъ ея расположеніе, племянница же хотя и не такъ свободно выражала свои чувства къ ихъ покровителю, но Квентину казалось, что, несмотря на застнчивость и робость, она была не совершенно равнодушна къ его обществу и разговору.

Ничто не придаетъ юношеской веселости такой жизни и такого одушевленія, какъ сознаніе, что къ ней относятся благосклонно, поэтому во все продолженіе пути, Квентинъ развлекалъ своихъ спутницъ оживленнымъ разговоромъ, пснями и сказаніями своей родины. Псни онъ плъ на своемъ родномъ нарчіи, а сказанія старался передавать на французскомъ язык, который зналъ плохо и потому длалъ множество незначительныхъ, забавныхъ, какъ и самые разсказы, ошибокъ. Но въ это тревожное утро, онъ халъ около графинь де-Круа, не стараясь какъ бывало прежде, занимать ихъ, такъ что его неразговорчивость не могла остаться незамченной дамами.

— Нашъ молодой спутникъ видлъ волка, сказала графиня Амелина, намекая на старинное повріе, — и лишился языка {Vox quoque Moerim

Jam fugil ipsa, Inpi

Moerim videre priores.

Virgilii, ix ecloga.

Для объясненія этого мста, комментаторы прибавляютъ мнніе Плинія: ‘быть замченнымъ волкомъ считается вреднымъ въ Италіи. Полагаютъ, что человкъ лишается употребленія языка, если это животное увидитъ его прежде, чмъ онъ успетъ замтить его.’}.

‘Сказать, что я выслдилъ лисицу было бы врне,’ подумалъ Квентинъ, но не отвчалъ ни слова.

— Здоровы ли вы, сэньръ Квентинъ? спросила графиня Изабелла съ такимъ участіемъ въ голос, что сама покраснла, замтивъ, что выразила больше, чмъ позволяли ихъ отношенія.

— Онъ пропировалъ ночь съ веселой братіей, сказала графиня Амелина.— Шотландцы похожи на нмцевъ, которые растрачиваютъ всю свою веселость за рейнвейномъ, и вечеромъ на танцы являются нетвердой поступью, а утромъ въ дамскую гостинную, съ головной болью.

— Нтъ, благородныя дамы, отвчалъ Квентинъ,— я не заслуживаю вашихъ упрековъ. Почтенная братія всю ночь провела въ молитв, а что касается до меня, все питье мое состояло изъ стакана самаго простаго и слабаго вина.

— Дурной обдъ навелъ на него дурное расположеніе духа, стала графиня Изабелла.— Не унывайте сэньеръ Квентинъ, если намъ когда нибудь удастся вмст постить мой старый бракмондскій замокъ, вы получите, хотя бы мн самой пришлось быть вашимъ кравчимъ, стаканъ самаго благороднаго вина, какого еще никогда не производили виноградники Гохгейма или Іоганнсберга.

— Стаканъ воды изъ вашихъ рукъ, благородная графиня…. началъ Квентинъ, но голосъ его задрожалъ, а Изабелла, какъ будто не замчая нжнаго выраженія, приданнаго личному мстоименію, продолжала:

— Это вино было заготовлено въ глубокихъ погребахъ бракмондскаго замка моимъ праддомъ, рейнграфомъ Готфридомъ….

— Который добылъ руку ея прабабушки, вмшалась графиня Амелина, прерывая племянницу, — заявивъ себя лучшимъ сыномъ рыцарства на большомъ страсбургскомъ турнир, гд десять рыцарей пало въ бою. Но т времена прешли и никто теперь не думаетъ идти на встрчу опасности во имя чести или для защиты страждущей красоты.

На эту рчь, произнесенную голосомъ, какимъ увядающая красавица нашего времени жалуется иногда на грубость современныхъ нравовъ, Квентинъ отвчалъ, что нтъ недостатка въ томъ рыцарскомъ чувств, которое графиня Амелина считаетъ угасшимъ, и что если даже оно исчезло въ другихъ странахъ, то все еще пылаетъ въ сердцахъ шотландскихъ дворянъ.

— Слышите! сказала графиня Амелина, — онъ хочетъ насъ уврить, что въ его мрачномъ и холодномъ отечеств еще горитъ то благородное пламя, которое почти потухло во Франціи и Германіи. Бдный молодой человкъ похожъ на швейцарскаго горца, пристрастіе котораго къ своей родин доходитъ до помшательства, онъ скоро станетъ разсказывать о винахъ и оливахъ Шотландіи.

— Нтъ, графиня, отвчалъ Квентинъ, — о вин и масл нашихъ горъ я могу только сказать, что мы можемъ добывать ихъ мечемъ отъ нашихъ боле богатыхъ сосдей. Что же касается до незапятнаной врности и чести Шотландіи, то я теперь же долженъ испытать, на сколько вы можете довриться имъ, несмотря на ничтожество того, кто только ихъ и можетъ предложить вамъ, какъ ручательство за вашу безопасность.

— Вы говорите загадочно, вамъ извстна какая-нибудь близкая, неизбжная опасность, сказала графиня Амелина.

— Я давно прочла это въ его глазахъ, воскликнула Изабелла, всплеснувъ руками, — пресвятая два, что будетъ съ нами!

— Надюсь, ничего, кром того, что сами пожелаете, отвчалъ Дорвардъ,— А теперь я долженъ спросить васъ, благородныя дамы, можете ли вы мн довриться?

— Довриться вамъ? Конечно, отвчала граімшя Амелина,— но зачмъ этотъ вопросъ и на сколько вы требуете нашего доврія?

— Я, съ своей стороны, сказала Изабелла, — довряюсь вамъ вполн, безъ всякихъ условій. Если вы будете въ состояніи обмануть насъ, Квентинъ, то я стану искать правды только на неб.

— Благородная дама, отвчалъ довольный Дорвардъ,— вы только отдаете мн должную справедливость. Я намренъ измнить планъ нашего пути и отправиться въ Люттихъ прямо, по лвому берегу Мааса вмсто того, чтобы переправляться черезъ него подъ Намюромъ. Это не согласно съ приказаніями короля Людовика и съ данными проводнику наставленіями, но я слышалъ въ монастыр о разбойникахъ на правомъ берегу Мааса и о бургундскихъ солдатахъ, которые идутъ ихъ усмирять. Оба эти обстоятельства заставляютъ меня бояться за вашу безопасность. Позволите ли вы мн уклониться отъ предназначеннаго пути?

— Я даю на это мое полное и неограниченное согласіе, отвчала младшая граоиня.

— Племянница, сказала графиня Амелина, я также, какъ и вы, уврена, что молодой человкъ желаетъ намъ добра, но вспомните, что мы нарушимъ приказаніе короля Людовика, такъ положительно выраженное.

— А для чего намъ исполнять его приказаніе? я, благодаря Бога, не его подданная. Я искала его покровительства, но онъ злоупотребилъ моимъ довріемъ, на которое самъ же склонилъ меня, я не хочу оскорблять этого молодаго человка даже, минутнымъ колебаніемъ между его словами и приказаніями этого хитраго, себялюбиваго деспота.

— Благослови васъ Богъ за эти слова, весело сказалъ Квентинъ, — и если я не оправдаю вашего доврія, то быть разорваннымъ дикими конями въ этой жизни и подвергнуться вчнымъ мукамъ въ будущей, было бы еще слишкомъ легкимъ наказаніемъ за такое преступленіе.

Сказавъ это, онъ пришпорилъ коня и подъхалъ къ цыгану. Этотъ почтенный господинъ казался очень смиреннаго и незлобиваго характера, оскорбленія или угрозы, по видимому, совершенно изглаживались изъ его памяти. Онъ вступилъ въ начатый Дорвардомъ разговоръ, какъ будто утромъ между ними не произошло ничего непріятнаго.

‘Собака не огрызается теперь,’ подумалъ шотландецъ, ‘потому что надется разсчитаться со мной разъ на всегда, когда представится возможность схватить меня прямо за горло, но мы попробуетъ побить измнника его же оружіемъ.’

— Честный Гэйраддинъ, началъ онъ, — вотъ уже десять дней, какъ ты путешествуешь съ нами, а ни разу еще не показалъ намъ своего искусства въ гаданьи, хотя, какъ видно, ты такъ любишь гадать, что не могъ удержаться чтобъ не расточать своихъ знаній во всхъ монастыряхъ, гд намъ только приходилось останавливаться, хотя и рисковалъ получить въ награду ночлегъ подъ стогомъ сна.

— Вы никогда не просили меня показать вамъ образчикъ моего умнья, вы, какъ и вс другіе, готовы осмивать все таинственное и непонятное для васъ.

— Покажи же мн его теперь, сказалъ Квентинъ, снимая перчатку и протягивая цыгану руку. Гэйраддинъ внимательно осмотрлъ вс черты, которыя перекрещивались на ладони шотландца, и также тщательно изслдовалъ вс небольшія возвышенія или бугорки при основаніи пальцевъ, которые, по мннію того времени, находились въ такой же тсной связи съ способностями, привычками и судьбой человка, пакую въ наше время предполагаютъ въ различныхъ выпуклостяхъ черепа.

— Эта рука, сказалъ Гэйраддинъ, — говоритъ о перенесенныхъ трудахъ и испытанныхъ опасностяхъ. Я читаю на ней раннее знакомство съ рукоятью меча, но также и нкоторое знакомство съ застежками молитвенпика.

— Все это изъ моей прошедшей жизни ты могъ узнать и другимъ путемъ, остановилъ его Квентинъ, — скажи мн что нибудь о будущемъ.

— Эта черта отъ холма Венеры, сказалъ цыганъ, — которая, не прерываясь, слдуетъ за чертой жизни, указываетъ на врное и значительное богатство черезъ женитьбу. Она означаетъ, что человкъ этотъ достигнетъ богатства и почестей, благодаря счастливой любви.

— Вы общаете это всмъ, кто только спрашиваетъ у васъ про свою судьбу, возразилъ Квентинъ.— это уже принадлежность вашего искусства.

— То, что я вамъ говорю, также врно, какъ и то, что вамъ угрожаетъ близкая опасность, Я вижу послднее изъ яркой кровавой черты, которая поперегъ перескаетъ линію жизни и предвщаетъ удары меча и другаго рода насилія, отъ которыхъ вы будете спасены преданностью врнаго друга.

— Не твоей ли? спросилъ Квентинъ съ нкоторой досадой на то, что цыганъ разсчитывалъ на его легковріе и хотлъ уврить его въ умньи предсказывать, предвщая послдствія своей же измны.

— Мое искусство, отвчалъ Гэйраддинъ, — ничего не говоритъ мн обо мн самомъ.

— Въ этомъ, вщуны моей родины превосходятъ васъ въ вашемъ хваленомъ искусств, сказалъ Квентинъ, — потому что они могутъ предугадывать угрожающія имъ самимъ опасности, доставилъ свои холмы не безъ того, чтобы тоже не почувствовать въ себ нкоторой доли ясновиднія, которымъ одарены ихъ обитатели, И вотъ доказательство, въ обмнъ за образчикъ твоего умнья отгадывать: Гэйрадинъ, опасность угрожаетъ мн на правомъ берегу рки, и я избгну ея, направляясь въ Люттихъ по лвому берегу.

Цыганъ выслушалъ это съ невозмутимостью, которой Квентинъ, зная вс обстоятельства, въ какихъ находился Мограбинъ, не могъ понять.

— Если вы приведете ваше намреніе въ исполненіе, отвчалъ цыганъ,— то опасность, угрожавшая вамъ, падетъ на меня.

— Ты, кажется, еще недавно говорилъ, что не можешь предсказывать своей собственной судьбы? спросилъ Квентинъ.

— Не могу тмъ способомъ, какимъ предсказывалъ вашу, отвчалъ Гэйраддинъ, — но нужно только немного знать Людовика Валуа, чтобы предвидть, что онъ повситъ вашего проводника за то, что вамъ вздумалось идти не тмъ путемъ, какимъ онъ приказалъ.

— Счастливое достиженіе цли и благополучное окончаніе путешествія должны загладить это уклоненіе отъ назначеннаго пути, сказалъ Квентинъ.

— Да, отвчалъ цыганъ, — если вы уврены, что король разсчитывалъ на такой точно конецъ вашего путешествія, какъ онъ вамъ говорилъ.

— Какой же другой конецъ могъ онъ замышлять и почему ты думаешь, что у него могли быть еще другія намренія, кром тхъ, которыя онъ сообщилъ мн въ своихъ наставленіяхъ? спросилъ Квентинъ.

— Просто потому, отвчалъ цыганъ, — что всякій, кто сколько нибудь знаетъ христіаннйшаго короля, знаетъ также, что онъ мене всего говоритъ о томъ, чего боле всего желаетъ. Если нашъ всемилостивйшій Людовикъ отправитъ двнадцать посольствъ, я отдамъ свою голову въ петлю годомъ ране срока, если въ одинадцати изъ нихъ на конц пера не осталось чего нибудь, что оно не дописало въ врительныхъ грамотахъ.

— Мн нтъ дла до твоихъ глупыхъ подозрній, отвчалъ Квентинъ, — моя обязанность ясна и пряма, мн поручено довести этихъ дамъ сохранно до Люттиха, я все беру на себя и думаю, что выполню свой долгъ лучше, если измню назначенный намъ путь и буду держаться лваго берега Мааса. Кром того, это прямая дорога къ Люттиху. Переправляясь черезъ рку, мы только потеряемъ время и утомимся безъ всякой надобности. Такъ зачмъ же намъ это длать?

— Только затмъ, что пилигримы, какъ они себя называютъ, идущіе въ Кельнъ, всегда переходятъ рку не дохоци Люттиха, отвчалъ Гэйраддинъ, — и если дамы отправятся другой дорогой, это покажется несогласнымъ съ той цлью ихъ путешествія, которой он прикрываются,

— Если отъ насъ потребуютъ объясненія по этому поводу, сказалъ Квентинъ, — мы отвтикъ, что потому похали лвымъ берегомъ, что боялись злаго герцога гельдернскаго, Гильома де-ла-Маркъ или наконецъ ландцкнехтовъ и живодеровъ, которые ходятъ на правомъ берегу рки.

— Какъ вамъ будетъ угодію, любезный господинъ, отвчалъ цыганъ, — я готовъ провожать васъ какъ по правому, такъ и по лвому берегу. Но отвтственность передъ вашимъ господиномъ вы ужъ должны будете взять на себя.

Хотя Квентина нсколько удивило быстрое согласіе Гэйраддина на перемну пути, но онъ въ тоже время былъ имъ доволенъ, потому что ему нужна была помощь цыгана, какъ проводника и онъ боялся, чтобы Мограбинъ, лишенный возможности привести въ исполненіе замышляемую измну, не ршился на какую нибудь отчаянную мру. Кром того, прогнать его отъ себя было бы самымъ врнымъ средствомъ навести на свой слдъ Гильома де-ла-Маркъ, съ которымъ цыганъ находился въ сношеніяхъ, удерживая его при себ, молодой человкъ надялся, что съуметъ недопустить его до тайнаго сношенія съ кмъ бы то не было.

Поэтому, отказавшись отъ всякой мысли слдовать по прежде избранному дуги, маленькій отрядъ отправился по лвому берегу широкаго Мааса и халъ такъ скоро и удачно, что на другой день рано утромъ достигъ цли своего путешествія. Они узнали, что епископъ люттихскій, для здоровья какъ онъ самъ говорилъ, но вроятне, чтобъ не быть захваченнымъ врасплохъ многочисленнымъ и мятежнымъ населеніемъ города, перенесъ свою резиденцію въ великолпный замокъ Шонвальдтъ, находившійся въ одной мил отъ Люттиха.

Приближаясь къ замку, они увидли епископа, возвращающагося въ большой процессіи, изъ сосдняго города, гд онъ служилъ торжественную обдню. Онъ былъ во глав великолпной свиты изъ лицъ духовныхъ, военныхъ и гражданскихъ, иде

‘With many a cross bearer before

And many a spear behind’ {*}

{* Съ большимъ числамъ крестоносцевъ впереди и съ многими копьями назади.}

какъ говоритъ древняя баллада.

Процессія представляла величественное зрлище, когда, извиваясь по зеленющимъ берегамъ широкаго Мааса, она исчезала подъ готическими сводами резиденціи епископа.

По когда путники подъхали ближе, они увидли, что обстановка замка противорчива только что видннымъ ими пышности и могуществу. Сильная стража изъ солдатъ епископа разставленная вокругъ зданія и въ ближайшей окрестности, и воинственный видъ резиденціи прелата заставляли предполагать, что епископъ чего-то боялся и потому нашелъ нужнымъ окружить себя всми военными предосторожностями.

Когда Квентинъ объявилъ о прізд графинь до Круа, ихъ почтительно ввели въ большую залу, гд они встртили дружескій пріемъ епископа, который принялъ ихъ во глав своего маленькаго двора. Онъ не позволилъ имъ поцловать своей руки, по привтствовалъ ихъ поцлуемъ, въ которомъ выразилась любезность принца къ прекраснымъ дамамъ и, вмст съ тмъ, отеческое расположеніе пастыря къ своимъ духовнымъ дтямъ.

Людовикъ Бурбонъ, владтельный епископъ Люттиха, былъ дйствительно человкъ благородный и добрый, его жизнь по всегда подчинялась строгимъ правиламъ его духовнаго сана, по, несмотря на это, онъ постоянно сохранялъ прямой и честный характеръ бурбонскаго дома, отъ котораго происходилъ.

Въ послднее время, приближаясь къ старости, епископъ велъ образъ жизни боле приличный члену духовной іерархіи, чмъ въ ранній періодъ своего правленія. Сосдніе князья любили его какъ благороднаго прелата, щедраго и великодушнаго въ своей частной жизни, хотя и не отличавшагося большой строгостью нравовъ, и управлявшаго своими богатыми и безпокойными подданными съ такой благодушной безпечностью, что онъ не только не смирялъ ихъ мятежные замыслы, по скоре поощрялъ ихъ.

Епископъ былъ такой близкій союзникъ герцога бургундскаго, что послдній изъявлялъ притязаніе почти на совмстное управленіе епископствомъ, и въ награду за благодушіе, съ какимъ прелатъ соглашался на требованія, которыя легко могъ бы оспаривать, заступался за него при всякомъ удобномъ случа съ ршительностью и какой то яростью, составлявшей одну изъ особенностей его характера. Онъ обыкновенно говорилъ, что смотритъ на Люттихъ, какъ на свою собственность, на епископа какъ на своего брата (они дйствительно могли считаться братьями, такъ какъ первая жена герцога была сестра епископа), и что всякій, кто оскорбитъ Людовика бурбонскаго, будетъ имть дло съ Карломъ бургундскимъ. Эта угроза, принимая въ разсчетъ характеръ и могущество употреблявшаго ее государя, имла силу везд, крон богатаго и недовольнаго города Люттиха, гд, по старой пословиц, богатство вскружило головы.

Епископъ общалъ графинямъ де-Круа употребить въ ихъ пользу все вліяніе, какимъ онъ пользовался при бургундскомъ двор. Онъ надялся, что ходатайство будетъ тмъ дйствительне, что, судя по послднимъ извстіямъ, Кампо Бассо уже не въ такой степени, какъ прежде, пользовался расположеніемъ герцога. Онъ общалъ имъ также все свое покровительство, какое былъ въ силахъ оказать, но сопровождавшій это общаніе вздохъ, казалось, говорилъ, что власть епископа далеко не такъ сильна, какъ онъ старался показать.

— Во всякомъ случа, любезныя мои дочери, сказалъ епископъ, и въ этихъ словахъ, какъ и въ первомъ его привтствіи, важность духовнаго лица смягчалась наслдственной въ дом бурбоновъ любезностью,— да покараетъ меня небо, если я покину овцу на жертву дикому водку, или позволю какому нибудь злодю притснять благородныхъ дамъ. Я человкъ мирный, хотя, въ настоящее время, въ моемъ дол и раздается звонъ оружіи, но будьте уврены, что о вашей безопасности я стану также заботиться, какъ о своей собственной. Если безпорядки еще. усилятся, хотя мы и надемся милостію Богородицы скорй успокоить волненіе, чмъ воспламенить его, тогда мы постараемся обезпечить вамъ безопасный путь въ Германію. Даже воля нашего брата и покровителя Барда бургундскаго не склонитъ насъ поступить съ вами, въ чемъ бы не было, несогласно съ вашими собственными желаніями. Мы не можемъ исполнить вашей просьбы отправить васъ въ монастырь: увы! вліяніе сыновъ Ваала такъ сильно среди жителей Люттиха, что мы не знаемъ другаго мста, кром предловъ нашего замка, защищаемаго нашими солдатами, куда бы простиралась наша власть. Здсь же вы встртите радушный пріемъ и ваша свита найдетъ себ все необходимое, въ особенности этотъ молодой человкъ, котораго вы такъ ревностно поручаете нашему вниманію, и которому мы даемъ наше благословеніе.

Квентинъ, какъ слдовало, преклонилъ колна, чтобы принять благословеніе епископа.

— Что же касается до васъ самихъ, продолжалъ прелатъ, — вы будете жить здсь съ моей сестрой Изабеллой, канонессой трирской, съ ней вы можете, не нарушая приличій, оставаться даже подъ однимъ кровомъ съ такимъ веселымъ холостякомъ, каковъ епископъ люттихскій.

Съ этими словами, прелатъ любезно проводилъ графинь де-Круа въ комнаты своей сестры. Правитель его дома, который принялъ санъ діакона и составлялъ такимъ образомъ нчто среднее между свтскимъ и духовнымъ лицомъ, оказалъ Квентину общанное епископомъ гостепріимство, между тмъ какъ остальная свита графннь была поручена попеченію низшихъ служителей.

При этомъ распоряженіи Квентинъ не могъ не замтить, что присутствіе цыгана, противъ котораго возставали въ сельскихъ монастыряхъ, на пути, казалось не возбуждало ни препятствій, ни замчаній въ дом этого могущественнаго, мы могли бы сказать, свтскаго епископа.

ГЛАВА XIX.
ГОРОДЪ.

Любезные и добрые друзья! Я не хочу васъ возбуждать
къ такому внезапному порыву мятежа.
Юлій Цезарь.

Разлученный съ графиней Изабеллой, взоры которой въ продолженіи столькихъ дней служили ему путеводной звздой, Квентинъ чувствовалъ въ сердц странную пустоту и холодъ, какихъ онъ еще никогда не испытывалъ въ своей богатой приключеніями жизни. Конечно, близкія и неизбжныя сношенія между ними должны были необходимо прекратиться съ той минуты, какъ графиня Изабелла нашла наконецъ постоянное убжище. Подъ какимъ предлогомъ могла бы она оставить при себ такого молодаго человка, какъ Квентинъ, еслибъ даже и замышляла такую непристойность?

Но необходимость разлуки но сдлала ее легче, и гордое сердце Квентина возмущалось при мысли, что съ нимъ разстались, какъ съ простымъ проводникомъ, исполнившимъ возложенную на него обязанность, тогда какъ онъ втайн уронилъ дв, три слезы надъ развалинами воздушныхъ замковъ, которые съ такой любовью строилъ въ продолженіи своего пріятнаго путешествія. Онъ сдлалъ мужественное, но тщетное усиліе, чтобы избавиться отъ гнетущей его тоски, наконецъ, отдавшись чувствамъ, которыхъ не имлъ силъ преодолть, онъ слъ въ углубленіе одного изъ окопъ, освщавшихъ большую готическую залу Шонвальдта, и предался размышленіямъ о своей несчастной судьб, не давшей ему ни положенія, ни богатства, нужныхъ для преслдованія его смлыхъ замысловъ.

Квентинъ старался разсять свою грусть, занявшись отправленіемъ Шарлэ, одного изъ своихъ слугъ, ко двору Людовика съ письмами, извщавшими о счастливомъ прізд дамъ де-Круа въ Люттихъ. Наконецъ опять вернулась къ нему его природная веселость, возбужденная заглавіемъ стариннаго романа, только что отпечатаннаго въ Страсбург и лежавшаго передъ нимъ на окн. Въ заглавіи значилась:

‘How the Squire of Iowe degree

Loved the King’s daughther of Hongaric’. *)

*) О томъ, какъ ничтожный оруженосецъ любилъ дочь венгерскаго короля.

Въ то время, какъ Квентинъ разбиралъ черныя буквы этого двустишія, смыслъ котораго такъ подходилъ къ его положенію, онъ почувствовалъ, что кто-то тронулъ его за плечо, и, обернувшись, увидалъ стоявшаго за собой цыгана.

Гэйраддинъ, видъ котораго никогда не былъ ему пріятенъ, теперь, со времени послдней измны, сдлался ему ненавистенъ. Квентинъ сурово спросилъ его, зачмъ онъ осмлился прикоснуться къ христіанину и дворянину.

— Единственно за тмъ, отвчалъ цыганъ, — чтобы узнать не лишился ли этотъ христіанскій дворянинъ чувства осязанія точно также, какъ лишился зрнія и слуха. Вотъ уже пять минутъ, какъ я стою здсь, стараясь заговорить съ вами, а вы уставили глаза на этотъ клочекъ желтой бумаги, какъ будто въ ней кроются какія нибудь чары, способныя обратить васъ въ статую, и какъ будто он вполовину уже подйствовали на васъ.

— Хорошо, что же теб нужно? Говори и убирайся!

— Мн нужно то, что всмъ нужно, хотя немногіе этимъ довольствуются, отвчалъ Гэйраддинъ,— мн пужпа моя плата, мои десять кронъ за то, что я провелъ сюда этихъ дамъ.

— Съ какими глазами осмливаешься ты просить у меня иной платы, кром той, что я щажу твою негодную жизнь? спросилъ гнвно Дорвардъ.— Ты знаешь, что твое намреніе было предать ихъ дорогой?

— Но вдь я не предалъ, отвчалъ Гэйраддипъ,— а если бы предалъ, то потребовала, бы плату не отъ васъ и не отъ нихъ, а отъ того, кому было бы выгодно, чтобы я велъ ихъ по правому берегу рки. Тотъ, кому я служилъ, и долженъ платить мн.

— Пропадай ты съ своей платой, мошенникъ, сказалъ Квентинъ, вынимая деньги.— Убирайся къ Арденскому Кабану или къ чорту, но не показывайся на мои глаза, а то я отправлю тебя къ нему прежде, чмъ придетъ твоя пора.

— Къ Арденскому Кабану? повторилъ цыганъ, съ такимъ волненіемъ и удивленіемъ, которые рдко выражались на его лиц.— И такъ, вы настаивали на перемн пути не по смутному подозрнію или простой догадк? Возможно ли это, неужели въ другихъ странахъ искусство гаданья дйствительно достигло высшей степени, чмъ между нашими бродячими племенами? Ива, подъ которой мы говорили, не могла ничего разсказать. Но нтъ, нтъ, нтъ! Ахъ я олухъ! знаю, знаю…. ива, тамъ, возл ручья, у монастыря… Я видлъ, какъ вы посмотрли на нее, когда мы прозжали мимо, въ полумил отъ гнзда этихъ трутней она, правда, не могла говорить, но могла скрыть того, кто могъ слушать! Теперь я буду совщаться въ открытомъ пол, гд не было бы и куста репейника, въ которомъ бы могъ скрыться шотландецъ. Ха! ха! ха! шотландецъ побилъ цыгана его же собственнымъ оружіемъ! Но знайте же, Квентинъ Дорвардъ, что вы помшали мн въ ущербъ своему счастію. Да, судьба, которую я теб предсказывалъ по чертамъ твоей руки, непремнно исполнилась бы, еслибъ не твое упорство.

— Клянусь святымъ Андреемъ, твоя наглость невольно смшитъ меня, отвчалъ Квентинъ.— Какъ и въ чемъ твое мошенничество, если бы оно удалось, могло быть мн полезно? Я слышалъ, правда, что ты ставилъ условіемъ безопасность моей жизни, но твои достойные союзники забыли бы его, разумется, какъ скоро дло дошло бы до ударовъ, еслибъ ты предалъ этихъ дамъ, какую пользу могло бы принести это мн? Я могъ найти тутъ только смерть или плнъ, другаго исхода человческій разумъ по въ силахъ придумать.

— Тогда нечего и толковать объ этомъ, сказалъ Гэйраддинъ, — я все таки хочу удивить васъ своей признательностью. Еслибъ вы задержали слдующую мн плату, я бы считалъ, что мы съ вами квиты и оставилъ бы васъ на произволъ вашего собственнаго безразсудства. Но теперь, я остаюсь у васъ въ долгу за то дло, на берегу Шера.

— Мн кажется, я уже расплатился съ тобой моей бранью и проклятіями, сказалъ Квентинъ.

— Жесткія или ласковыя слова все равно, что втеръ, на всахъ не тянутъ. Вотъ, если бы вмсто того, чтобы угрожать, вы дйствительно ударили меня…

— Я не прочь расплатиться съ тобой и этимъ способомъ, если ты станешь еще доле раздражать меня.

— Я бы вамъ этого не посовтывалъ, сказалъ цыганъ,— такого рода платежъ, отсчитанный рзкой рукой, можетъ превысить долгъ и оставить къ несчастію перевсъ за вами, а я не изъ такихъ, чтобы забыть или простить это. Теперь, будьте здоровы, мы скоро увидимся — я иду проститься съ графинями де-Круа.

— Ты? сказалъ пораженный Квентинъ,— чтобы тебя допустили къ этимъ дамамъ, здсь, гд он должны вести почти монашескую жизнь подъ покровительствомъ сестры епископа, благородной капонессы? Это невозможно.

— Однако Мартонъ ждетъ меня, чтобы проводить къ нимъ, сказалъ цыганъ съ насмшливой улыбкой, — и я долженъ просить васъ извинить меня, что немного поспшно оставляю васъ.

Онъ повернулся и какъ будто пошелъ, по тотчасъ же возвратился и сказалъ очень серіозно и выразительно, — Я знаю ваши надежды, он смлы, но сбыточны, если я помогу вамъ. Я знаю ваши опасенія, они должны внушать благоразуміе, а не робость. Всякую женщину можно добыть. Графскій титулъ не боле, какъ простое прозвище и будетъ идти къ Квентину также, какъ прозвище герцога идетъ къ Карлу или прозвище короля къ Людовику.

Прежде, чмъ Дорвардъ могъ отвтить, цыганъ вышелъ изъ залы. Квентинъ тотчасъ же послдовалъ за нимъ, но Гэйраддинъ, лучше знавшій вс ходы дома, опередилъ его и шотландецъ потерялъ цыгана изъ виду, когда тотъ спустился до небольшой задней лстниц. Тмъ не мене, Дорвардъ слдовалъ за нимъ, безсознательно, самъ не зная за чмъ. Лстница оканчивалась дверью, которая вела въ садъ, и Квентинъ снова увидалъ Гэйраддина, быстро шедшаго по извилистой дорожк.

Садъ былъ съ двухъ сторонъ окруженъ зданіемъ огромнаго и древняго замка, походившаго отчасти на крпость, отчасти на монастырское строеніе, съ двухъ другихъ сторонъ шла высокая, зубчатая стна. По аллеямъ сада цыганъ достигъ противуположной части зданія, гд находилась небольшая дверь, скрывавшаяся подъ массивной, обросшей плюшемъ, аркой, и, оглянувшись, съ торжествующимъ видомъ махнулъ рукой, прощаясь съ своимъ преслдователемъ. Дорвардъ дйствительно увидалъ, что Марта отворила дверь и впустила подлаго цыгана въ комнаты гравинь де-Круа, какъ онъ конечно заключилъ. Квентинъ, въ негодованіи, закусилъ губы и началъ себя упрекать, что не раскрылъ передъ графинями де-Круа всей низости Гэйраддина и не разсказалъ имъ о его измнническихъ противъ нихъ замыслахъ. Нахальство, съ какимъ цыганъ общалъ помогать его искательствамъ, еще боле увеличивало гнвъ и отвращеніе юноши, ему казалось, что даже рука графини Изабеллы была бы осквернена, если бы и можно было получить ее съ помощью такого покровительства.— Но все это обманъ, сказалъ онъ,— штука его низкаго фиглярства. Онъ нашелъ доступъ къ графинямъ де-Круа подъ какимъ нибудь вымышленнымъ предлогомъ и съ предательскимъ намреніемъ. Хорошо, что я узналъ, гд он живутъ. Я буду сторожить Марту и выпрошу свиданія съ ними, хотя бы только для того, чтобы предостеречь ихъ. Тяжело думать, что я долженъ употреблять хитрость и выжидать удобное время, когда подобный человкъ иметъ открытый и безпрепятственный доступъ. Тмъ не мене, он увидятъ, что, и изгнанный изъ ихъ общества, я все таки боле всего забочусь о безопасности Изабеллы.

Во время этихъ размышленій влюбленнаго юноши, изъ той самой двери, черезъ которую онъ вошелъ въ садъ, вышелъ какой-то почтенный господинъ изъ приближенныхъ епископа и, подойдя къ Квентину, далъ ему очень вжливо понять, что садъ этотъ не публичный, а назначенъ только для епископа и самыхъ почетныхъ его гостей.

Старикъ два раза повторилъ свое замчаніе, прежде чмъ Квентинъ понялъ въ чемъ дло и, какъ бы проснувшись, извинился и поспшилъ удалиться изъ сада въ сопровожденіи стараго господина, который осыпалъ его извиненіями, оправдываясь необходимостью исполнять свою обязанность. Онъ такъ упорно старался загладить оскорбленіе, которое, по его мннію, нанесъ Дорварду, что предложилъ ему для развлеченія свое общество и бесду. Квентинъ, внутренно проклинавшій эту утонченную вжливость, не нашелъ инаго средства избавиться отъ него, какъ изъявить желаніе постить сосдній городъ, онъ пошелъ такъ скоро, что отбилъ у любезнаго старика всякую охоту провожать его дале подъемнаго моста. Черезъ нсколько минутъ, онъ былъ уже въ стнахъ Люттиха, одного изъ богатйшихъ въ то время городовъ Фландріи, а слдовательно и цлаго свта.

Грусть, даже происходящая отъ любви, не можетъ овладть сердцемъ человка, по крайней мр человка мужественнаго и энергичнаго, такъ сильно, какъ думаютъ обыкновенно страждущіе ею слабодушные энтузіасты. Она уступаетъ неожиданнымъ и поражающимъ чувства впечатлніямъ, перемн мста, сценамъ возбуждающимъ иной рядъ мыслей, вліянію житейскаго движенія и шума. Черезъ нсколько минутъ, вниманіе Квентина было такъ поглощено разнообразіемъ предметовъ, встрчавшихся ему на многолюдныхъ улицахъ Люттиха, что онъ совершенно забылъ о существованіи графини Изабеллы и цыгана.

Огромные дома, величественныя, хотя узкія и мрачныя, улицы, великолпная выставка дорогихъ товаровъ и драгоцннаго оружія въ магазинахъ и лавкахъ, толпы людей, сновавшихъ по улицамъ взадъ и впередъ съ серьознымъ, озабоченнымъ видомъ, высокія фуры, на которыхъ перевозились разнаго рода предметы ввоза и вывоза (къ первымъ принадлежали грубыя сукна, саржа, разнаго рода оружіе, гвозди и желзные товары, ко вторымъ, разнообразные предметы необходимости и роскоши, предназначенные для потребленія богатаго города, или получаемые въ промнъ и назначенные для вывоза въ другія мста) — все это вмст представляло такую поражающую картину богатства, дятельности и блеска, какой до того времени не видывалъ Квентинъ. Онъ любовался разнообразными, впадавшими въ Маасъ, рчками и многочисленными каналами, перескавшими городъ во всхъ направленіяхъ и представлявшими повсюду удобные для торговыхъ сношеній водные пути, онъ не забылъ также отстоять обдни въ старинной церкви св. Ламберта, основанной, какъ говорятъ, въ VIII вк.

Выйдя изъ этого мста богослуженія, Квентинъ замтилъ, что онъ, смотрвшій съ такимъ живымъ любопытствомъ на все окружающее, самъ сдлался теперь предметомъ наблюденій для нсколькихъ группъ гражданъ почтенной наружности, которые, казалось, собрались, чтобы слдить за нимъ при его выход изъ церкви, шопотъ, возбужденный его появленіемъ, быстро передавался отъ одной группы къ другой. Группы замтно увеличивались, и взоры новоприбывавшихъ устремлялись на Квентина съ выраженіемъ напряженнаго любопытства, къ которому примшивалась нкоторая доля уваженія.

Наконецъ, кругомъ его собралась многочисленная толпа, которая разступалась передъ нимъ по мр того, какъ онъ подвигался впередъ, между тмъ какъ шедшіе съ нимъ рядомъ и сзади тщательно старались не тснить его и не затруднять его движеній. Положеніе Квентина было слишкомъ тяжело, чтобы не сдлать нкотораго усилія выйдти изъ него и потребовать какого нибудь объясненія.

Квентинъ посмотрлъ кругомъ, остановивъ свой взглядъ на веселомъ, дородномъ господин почтенной наружности и принявъ его, по его бархатному плащу и золотой цпи, за значительнаго гражданина, а можетъ быть даже и за начальствующее лице, спросилъ его.— Нтъ ли въ моей наружности чего страннаго, что могло въ такой степени обратить на меня общее вниманіе, паи у жителей Люттиха въ обыча толпиться около иностранцевъ, которымъ случается посщать ихъ городъ?

— Конечно нтъ, мой любезный сеньйоръ, отвчалъ бюргеръ, — жители Люттиха вовсе не отличаются такимъ празднымъ любопытствомъ, а въ вашей наружности и одежд нтъ ничего, кром того, что можетъ быть какъ нельзя лучше принято въ нашемъ город, и что граждане наши всегда видятъ съ восторгомъ и готовы принять съ почетомъ.

— Все это звучитъ очень любезно, достойный господинъ, но, клянусь св. Андреемъ, я не могу понять, что вы хотите этимъ сказать.

— Ваша клятва, сэньръ, отвчалъ люттихскій купецъ,— также какъ и вашъ выговоръ, убждаютъ меня, что наши предположенія справедливы.

— Клянусь моимъ патрономъ, св. Квентиномъ, я еще мене чмъ прежде понимаю васъ, сказалъ Квентинъ.

— Ну вотъ опять, возразилъ гражданинъ, глядя на него проницательно и лукаво, хотя и очень учтиво, — конечно намъ не слдуетъ знать того, что вы находите нужнымъ скрывать отъ насъ. Но зачмъ было клясться св. Квентиномъ, если вы не хотли, чтобы я вывелъ изъ вашихъ словъ извстное заключеніе. Мы знаемъ, что добрый графъ Сенъ-Поль, который теперь находится тамъ… Желаетъ добра нашему длу.

— Клянусь жизнью, сказалъ Квентинъ,— вы въ заблужденіи, я ничего не знаю о Сенъ-Пол.

— Ну, мы не разспрашиваемъ васъ, сказалъ бюргеръ, — но слушайте, я вамъ скажу на ухо, мое имя Павильонъ.

— А какое мн до этого дло, сэньръ Павильонъ? спросилъ Квентинъ.

— Никакого, только я думалъ, что это должно было убдить васъ, что я стою доврія, а вотъ и мой товарищи Руслеръ.

При этихъ словахъ, подошелъ, Руслеръ, толстое круглое брюхо котораго, какъ крпостной таранъ, раздвигало передъ нимъ толпу. Шепнувъ своему сосду, чтобы онъ былъ осторожне, онъ сказалъ съ упрекомъ:— Вы забываете, добрый мой товарищъ, что здсь слишкомъ открытое мсто: сэньръ войдетъ въ мой или вашъ домъ и выпьетъ стаканъ рейнвейна съ сахаромъ, и тогда мы боле узнаемъ о нашемъ добромъ друг и союзник, котораго любимъ отъ всего нашего фламандскаго сердца.

— У меня нтъ никакихъ новостей ни для кого изъ васъ, нетерпливо сказалъ Квентинъ, — рейнвейна я пить не буду, васъ же, какъ людей, пользующихся уваженіемъ и властью, я попрошу только разогнать эту праздную толпу и позволить иностранцу оставить вашъ городъ также спокойно, какъ онъ вошелъ въ него.

— Нтъ, сэньръ, сказалъ Руслеръ,— если вы такъ стоите за свое инкогнито даже съ нами, людьми достойными доврія, то позвольте спросить, зачмъ же вы носите знаки вашей дружины, если хотите оставаться неизвстнымъ въ Люттих?

— Какой знакъ и какой дружины? спросилъ Квентинъ,— вы похожи на почтенныхъ людей и гражданъ, по, клянусь вамъ, или вы сами помшаны или хотите меня свести съ ума.

— Sapperment! воскликнулъ другой,— этотъ молодой человкъ, вывелъ бы изъ терпнія и самого св. Ламберта. Кто носитъ шапки съ крестомъ св. Андрея и съ лиліей, кром шотландскихъ стрлковъ гвардіи короля Людовика?

— Ну, а если я и въ самомъ дл стрлокъ шотландской гвардіи, то что же удивительнаго, что ношу знаки своей корпораціи? сказалъ нетерпливо Квентинъ.

— Онъ признался, онъ признался! воскликнули Руслеръ и Павильонъ, размахивая руками и обращаясь къ столпившимся гражданамъ, какъ бы поздравляя ихъ, на заплывшихъ жиромъ лицахъ почтенныхъ сановниковъ сіяла радость.— Онъ признался, что онъ стрлокъ гвардіи Людовика защитника свободы Люттиха.

Общій крикъ раздался въ толп, послышались различные возгласы:— Да здравствуетъ Людовикъ Французскій! да здравствуетъ шотландская гвардія! да здравствуетъ храбрый стрлокъ! Наши вольности, наши привилегіи, или смерть! Прочь налоги! Да здравствуетъ храбрый Арденскій Кабанъ! Долой Карла бургундскаго! война Бурбону и его епископству!

Оглушенный криками, которые, подобно подымающимся и упадающимъ волнамъ океана, едва умолкали съ одной стороны, какъ возникали съ другой, и на которые тысячи голосовъ отвчали съ дальнихъ улицъ и площадей, Квентинъ усплъ однако сообразить, что значитъ этотъ шумъ, и составить планъ дйствія.

Онъ забылъ, что посл стычки съ герцогомъ орлеанскимъ и Дюнуа, который разрубилъ мечемъ его шлемъ, одинъ изъ его товарищей, по приказанію лорда Крауфорда, надлъ на него обложенный сталью шишакъ, который составлялъ честь всмъ извстнаго вооруженія шотландской гвардіи. Появленіе одного изъ стрлковъ этой гвардіи, постоянно находившейся при особ Людовика, въ город, внутренніе безпорядки котораго поддерживались агентами короля, естественно было объясняемо гражданами. Люттиха, какъ выраженіе того, что Людовикъ ршился открыто поддерживать ихъ. Значеніе прибытія стрлка было такъ преувеличено, что его приняли какъ залогъ немедленной, дйствительной помощи Людовика и даже какъ доказательство, что его вспомогательныя силы въ то же самое время входили въ городъ въ т или другія, хотя никто не впалъ въ какія именно, ворота.

Квентинъ легко понялъ всю невозможность уничтожить такую общую увренность, и что всякая попытка разубдить людей, такъ упорно стоявшихъ за свое мнніе, была бы сопряжена съ личной опасностью, которой въ настоящемъ случа онъ не видлъ никакой необходимости подвергаться. Онъ немедленно ршился выждать удобнаго случая и по возможности выпутаться изъ этого дла. Онъ принялъ это ршеніе, когда его провожала въ ратушу, гд поспшно собрались почетные граждане, чтобы выслушать извстія, которыя, по ихъ мннію, онъ долженъ былъ сообщить имъ, и угостить его великолпнымъ пиромъ.

Несмотря на вс его сопротивленія, которыя объясняли скромностью, Квентинъ былъ окруженъ ревнителями популярности, потокомъ которой онъ къ своему великому неудовольствію былъ охваченъ со всхъ сторонъ. Руками его завладли оба его друга, синдики города. Впереди, Никель-Блокъ, старшина цеха мясниковъ, призванный прямо съ бойни, размахивалъ своимъ смертоноснымъ, еще облитымъ кровью и мозгами, топоромъ съ такой храбростью и граціей, которыя могли быть внушены только branl-wein’омъ позади шла высокая, щедушная, костлявая, сильно пьяная и очень патріотическая фигура Клаусъ-Гамерлейна, старшины цеха кузнецовъ, въ сопровожденіи по крайней мр тысячи своихъ неумытыхъ сотоварищей, Ткачи, гвоздари, веревочники и другіе, всякихъ родовъ и степеней, мастеровые толпами выступали изъ мрачныхъ и узкихъ улицъ, и присоединялись къ шествію. Бгство казалось отчаянной и невозможной попыткой.

Въ такомъ затрудненіи, Квентинъ прибгъ къ Руслеру, державшему его за одну руку, и къ Павильону, овладвшему другой, (они вели его такимъ образомъ во глав шествія, гд онъ совершенно неожиданно сдлался предметомъ оваціи), и поспшилъ объяснить имъ, что совершенно необдуманно надлъ шишакъ шотландской гваріи, потому что съ шапкой, въ которой предполагалъ путешествовать, случилось несчастіе. Онъ сожаллъ, что вслдствіе этого обстоятельства, а также и проницательности жителей Люттиха, которые узнали о его званіи и цли посщенія, цль эта стала всмъ извстна и прибавилъ, что если его теперь поведутъ въ ратушу, онъ къ сожалнію будетъ вынужденъ сообщить собравшимся гражданамъ то, что по приказанію короли имлъ право передать только почтеннымъ своимъ друзьямъ, мейнгерамъ Руслеру и Павильону.

Этотъ послдній намекъ магически подйствовала, на двухъ гражданъ, которые были самыми главными руководителями возставшихъ жителей Люттиха и, какъ вс подобные имъ демогоги, желали по возможности держать все въ своихъ рукахъ. Поэтому они немедленно согласились, чтобы Квентинъ на время оставилъ городъ, а ночью возвратился въ Люттихъ и переговорилъ бы съ ними наедин въ дом Руслера, близь воротъ, находившихся противъ Шонвальдта. Квентинъ поспшилъ объявить имъ, что онъ остановился во дворц епископа подъ предлогомъ передачи депешъ отъ французскаго двора, хотя дйствительное его порученіе, какъ они справедливо предполагали, относилось до гражданъ Люттиха. Способъ дйствія окольными путями и выборъ такого лица для исполненія этого порученія, такъ согласовались съ характеромъ Людовика, что не могли возбудить ни сомннія, ни удивленія.

Почти тотчасъ же посл этого объясненіи, увлеченные толпой, они очутились у дома Павильона, въ одной изъ главныхъ улицъ, домъ сзади сообщался съ Маасомъ посредствомъ сада и большаго пространства, занятаго дубильными ямами и другими принадлежностями кожевеннаго производства — патріотъ гражданинъ былъ кожевникъ.

Было совершенно естественно, что Павильонъ пожелалъ принять у себя мнимаго посланника Людовика, и потому остановка у его дома нисколько не удивила толпу, которая, напротивъ, привтствовала мейнгера громкими vivat, когда тотъ пригласилъ почетнаго гостя войти. Скрывшись отъ толпы, Квентинъ тотчасъ перемнилъ свой шишакъ на шляпу простаго кожевника и накинулъ на себя плащъ. Павильонъ снабдилъ его паспортомъ для свободнаго входа я выхода изъ города во всякое время дня и ночи, какъ ему заблагоразсудится. Поручивъ его попеченіямъ своей дочери, веселой и красивой фламандской двушк, и объяснивъ ей, что было нужно, синдикъ поспшилъ вернуться къ своему товарищу, чтобы съ нимъ вмст, въ ратуш, успокоить своихъ друзей и объяснить исчезновеніе посланника короля Людовика самымъ благовиднымъ образомъ, какой придетъ въ голову. Мы не можемъ, какъ выражается слуга въ одной коцедіи, въ точности припомнить ложь, употребленную барановъ, чтобъ, обмануть стадо, но нтъ ничего легче, какъ провести толпу, которая по своимъ предразсудкамъ готова всему поврить при первомъ слов обманщика.

Какъ только удалился почтенный гражданинъ, его пухленькая дочка Трудхенъ, красня и весело улыбаясь., что очень шло къ ея алымъ какъ вишни губкамъ, смющимся голубымъ глазамъ и прозрачно-блому лицу, проводила красиваго иностранца по извилистымъ аллеямъ сада до берега рки.

Тутъ, на ея главахъ, Квентинъ слъ въ лодку, которую два дюжихъ фламандца въ короткихъ штанахъ, мховыхъ шапкахъ и курткахъ со множествомъ пуговицъ, снарядили съ поспшностью, на какую только была способна ихъ фламандская натура.

Такъ какъ хорошенькая Трудхенъ говорила только по нмецки, то Квентинъ, не въ ущербъ его любви къ графин де-Круа, не могъ иначе выразить ей свою благодарность какъ поцлуемъ въ ея алыя губки, ему отвтили тмъ же, хотя и съ возможной скромностью: такіе молодцы, какъ нашъ шотландецъ были въ рдкость между буржуазіей Люттиха {Приключенія Квентина въ Люттих могутъ показаться преувеличенными, но иногда удивительно, какія незначительныя обстоятельства имютъ вліяніе на умы въ минуту тревоги и неизвстности. Большинство читателей помнятъ, вроятно, что когда голландцы были готовы свергнуть съ себя иго Франціи, ихъ стремленіе къ освобожденію было сильно возбуждено появленіемъ человка въ мундир британскаго волонтера, его прибытіе, хотя и совершенно по частнымъ дланъ, было принято какъ ручательство въ помощи Англіи.}.

Пока лодка плыла по тяжелымъ водамъ Мааса, пока она миновала укрпленіе города, Квентинъ имлъ достаточно времени обдумать какъ разсказать, по возвращеніи въ замокъ епископа, о своихъ приключеніяхъ въ Люттих. Съ одной стороны, онъ не желалъ выдать человка, который, хотя и по ошибк, доврился ему, съ другой, скрыть отъ гостепріимнаго епископа мятежное состояніе его столицы, и потому ршился сообщить только такія общія свднія, которыя могли бы предостеречь епископа, никого не подвергая въ то же время его мести.

Онъ причалилъ къ берегу за полнили отъ замка и къ великому удовольствію гребцовъ, отблагодарилъ ихъ гульденомъ. Колоколъ Шонвальдта призывалъ къ обду, хотя разстояніе отдлявшее Квентина отъ замка было не велико, но онъ замтилъ, что подошелъ со стороны, противуположной главному входу, и что значительно бы опоздалъ, еслибъ сталъ обходить кругомъ. Поэтому онъ направился прямо къ ближайшей, прорзанной бойницами, стн, служившей, по его предположенію, оградой маленькому саду, о которомъ мы говорили выше. Тутъ, у калитки, выходившей въ ровъ, была привязана лодка, служившая какъ онъ думалъ для переправы, и которой онъ могъ бы воспользоваться. Когда онъ подошелъ, въ надежд войдти этимъ путемъ въ замокъ, калитка отворилась, изъ нея вышелъ человкъ, вспрыгнулъ въ лодку, переправился на другой берегъ рва и длиннымъ весломъ оттолкнулъ лодку къ мсту, откуда отчалилъ. Квентинъ издали узналъ въ немъ цыгана, который избгая встрчи съ нимъ, что было нетрудно, пошелъ къ Люттиху другой дорогой, и скоро изчезъ изъ виду.

Здсь представился ему новый предметъ для размышленій. Неужли этотъ бродяга-язычнивъ былъ все время у графинь де-Круа, и зачмъ он такъ долго удостаивали его своимъ обществомъ? Мучимый этой мыслей, Дорвардъ еще настойчиве ршился искать объясненія съ ними, съ намреніемъ вывести наружу измну Гэйраддина и объявить имъ объ опасномъ положеніи, въ которомъ былъ поставленъ ихъ покровитель, списковъ, мятежнымъ состояніемъ Люттиха.

Принявъ такое ршеніе, Квентинъ вошелъ въ замокъ черезъ главныя ворота. Онъ засталъ домашнихъ, духовную свиту и служителей епископа въ большой зал за обденнымъ столомъ, вмст съ иностранцами не изъ первой знати. На верхнемъ конц стола было однако оставлено мсто возл епископскаго капелэна, который встртилъ гостя древней школьной шуткой: Sero venienlibus ossa, и въ то же время наполнилъ его тарелку кушаніемъ, чтобы этимъ противорчіемъ уничтожить силу пословицы, про которую въ отечеств Квентина говорятъ, что эта шутка не шутка или, по крайней мр, трудно переваривается {‘А sooth boord (true joke) is no boord’, говорятъ шотландцы.}.

Чтобы избгнуть обвиненія въ незнаніи правилъ общежитія, Квентинъ въ краткихъ словахъ описалъ происшедшее волненіе когда въ город узнали, что онъ принадлежалъ къ шотландскимъ стрлкамъ гвардіи Людовика, стараясь придать длу смшной характеръ, онъ разсказалъ, какъ его съ большимъ трудомъ выручили какой-то толстый гражданинъ и его красивая дочка.

Но эта новость такъ заинтересовала общество, что ему было не до шутки. Пока Квентинъ разсказывалъ свою исторію, вс присутствовавшіе забыли объ обд, а когда онъ кончилъ, водворилось торжественное молчаніе, прерванное мажоръ-домомъ, который тихимъ и грустнымъ голосомъ сказалъ: — О, если бы Богъ послалъ скорй эти сто бургундскихъ копій!

— Отчего вы ихъ такъ нетерпливо ждете? спросилъ Квентинъ.— У васъ здсь много солдатъ, привычныхъ къ оружію, а ваши противники простая, неурядная чернь, которая добжитъ при вид разввающихся знаменъ и вооруженныхъ воиновъ.

— Вы не знаете жителей Люттиха, отвчалъ капелланъ, — о нихъ можно сказать, что, не исключая даже жителей Гента, нтъ во всей Европ населенія, боле сварливаго и мене, покорнаго. Два раза наказывалъ ихъ герцогъ бургундскій за ихъ возмущеніе противъ епископа, два раза строго укрощалъ ихъ. Онъ урзалъ ихъ привилегіи, отобралъ знамена, присвоилъ себ права и предъявилъ требованія, на которыя давно никто не дерзалъ въ вольномъ имперскомъ город, еще недавно онъ разбилъ ихъ въ кровопролитномъ побоищ близь Сентъ-Тропа, гд Люттихъ потерялъ почти шесть тысячъ человкъ, павшихъ отъ меча или утонувшихъ во время бгства. И посл, чтобы лишить ихъ возможности продолжать сопротивленіе, герцогъ Карлъ отказался войти въ отворившіяся перецъ нимъ ворота, срылъ до основанія сорокъ туазовъ городской стны и черезъ сдланный такимъ образомъ проломъ вошелъ въ Люттихъ во глав своего войска, какъ завоеватель, съ опущеннымъ забраломъ и съ копьемъ на перевсъ. Жителямъ Люттиха было тогда вполн извстно, что безъ заступничества герцога Филиппа Кроткаго, его отца, Карлъ, называвшійся тогда графомъ Шаролэ, отдалъ бы ихъ городъ на разграбленіе. И теперь, несмотря на эти свжія воспоминанія, на пезадланные проломы и на скудность арсенала, одинъ видъ шапки стрлка можетъ снова возбудить ихъ къ возстанію! Да наставитъ ихъ Богъ на путь истинный! Но я боюсь, что дло не обойдется безъ пролитія крови между такимъ ярымъ народонаселеніемъ и такимъ запальчивымъ государемъ, и я желалъ бы, чтобы мой добрый господинъ занималъ не столь почетный, но боле спокойный тропъ: его митра, вмсто горностая, увита терніемъ. Я говорю вамъ это для того, чтобы вы знали, если дла не удерживаютъ васъ въ Шонвальдт, что вы должны поспшить оставить его. Это такое мсто, изъ котораго всякій благоразумный человкъ долженъ бжать какъ можно скоре. Я думаю, что ваши дамы будутъ того же мннія, он отправили одного изъ своихъ слугъ къ французскому двору съ письмами, въ которыхъ безъ сомннія сообщаютъ, что дутъ искать боле безопаснаго убжища.

ГЛАВА XX.
ЗАПИСКА.

Иди и будешь человкомъ, если только захочешь, если
же нтъ, то я еще увижу тебя среди слугъ и ты
будешь недостоинъ коснуться пальцевъ фортуны.
Двнадцатая ночь.

Когда обдъ кончился, капелланъ, по видимому находившій удовольствіе въ обществ Квентина или, быть можетъ, желавшій вывдать отъ него дальнйшія подробности объ утреннемъ происшествіи, ввелъ его въ комнату, окна которой съ одной стороны выходили въ садъ. Замтивъ, что Квентинъ съ особеннымъ удовольствіемъ смотрлъ въ садъ, онъ предложилъ пройдтись въ немъ и взглянуть на рдкіе чужеземные кусты, которыми епископъ обогатилъ свои цвтники.

Квентинъ отвчалъ, что не желаетъ нарушать установленныхъ правилъ и сообщилъ о сдланномъ ему утромъ замчаніи. Капелланъ улыбнулся и сказалъ, что такое запрещеніе относительно входа въ садъ епископа дйствительно существовало прежде.— Но, прибавилъ онъ съ усмшкой, — это было давно, когда нашъ почтенный епископъ былъ еще молодымъ, могущественнымъ прелатомъ лтъ тридцати, не боле, и когда много прекрасныхъ дамъ являлось въ замокъ за духовными утшеніями. Тогда было необходимо, продолжалъ онъ полудобродушно и полунасмшливо, потупляя въ то же время глаза,— чтобы эти скорбящія дамы, которыя всегда помщались въ комнатахъ, занимаемыхъ теперь благородной канонессой, имли возможность пользоваться свжимъ воздухомъ, не подвергаясь опасности встртить непосвященныхъ. Но въ послдніе годы, хотя это запрещеніе не было формально отмнено, оно совершенно не соблюдается и существуетъ, какъ преданіе, сохранившееся только въ памяти стараго дворецкаго. Если вамъ угодно, добавилъ онъ, — мы теперь же пойдемъ и испытаемъ можно ли туда ходить или нтъ.

Ничего не могло быть пріятне для Квентина, какъ возможность свободнаго доступа въ садъ, откуда, разсчитывая на счастливую случайность, до сихъ поръ благопріятствовавшую его страсти, онъ надялся имть сношеніе съ предметомъ своей любви или, по крайней мр, увидть его въ окн какой нибудь башни, на балкон или въ какомъ нибудь счастливомъ уголк, въ род гостинницы Лилій около Плесси, или близь башни дофина въ самомъ этомъ замк. Гд бы не жила Изабелла, ей, казалось, повсюду было назначено быть обитательницей башни.

Когда Дорвардъ сошелъ въ садъ съ своимъ новымъ другомъ, послдній показался ему совершенно земнымъ философомъ, занятымъ только земными предметами, взоры же Квентина хотя и не стремились къ небу, какъ взоры астролога, тмъ не мене блуждали по окнамъ, балконамъ и, особенно, по многочисленнымъ башнямъ, выступавшимъ на внутреннемъ фасад древняго зданія, и старались отыскать въ нихъ свое созвздіе.

Занятый такимъ образомъ, влюбленный молодой человкъ совершенно безъ вниманія слушалъ — и слушалъ ли еще?— перечисленіе всхъ травъ, растеній и кустарниковъ, которые показывалъ ему почтенный проводникъ. Одно растеніе было драгоцнно, потому что отличалось замчательными лечебными свойствами, другое еще драгоцнне, какъ рдкая приправа къ супу, третье, наконецъ, драгоцнне всхъ, потому что не имло никакихъ достоинствъ, кром необычайной рдкости. Нужно было однако оказывать хотя нкоторое вниманіе, для молодаго человка это было такъ трудно, что онъ отъ всего сердца посылалъ къ чорту и услужливаго ботаника и все растительное царство. Наконецъ бой часовъ, призывавшій капеллана къ исполненію его обязанностей, спасъ Квентина.

Разставаясь съ своимъ новымъ другомъ, почтенный капелланъ наговорилъ ему множество совершенно излишнихъ извиненій и окончилъ пріятнымъ для Дорварда увреніемъ, что онъ можетъ гулять въ саду до самаго ужина, не опасаясь быть потревоженнымъ.

— Здсь, сказалъ онъ, — я всегда учу свои проповди, потому что это мсто совершенно ограждено отъ постороннихъ постителей. Сейчасъ я долженъ говорить поученіе въ капелл, неугодно ли вамъ будетъ удостоить меня своимъ присутствіемъ…. говорятъ, что я имю нкоторый даръ…. но пусть слава принадлежитъ кому слдуетъ.

Квентинъ отказался подъ предлогомъ сильной головной боли, противъ которой чистый воздухъ долженъ былъ, по всей вроятности, оказаться самымъ лучшимъ лекарствомъ, и наконецъ добродушный священникъ предоставилъ его самому себ.

Легко угадать, что при тщательномъ изслдованіи, которому онъ теперь, на свобод, подвергалъ вс выходившіе въ садъ окна, Квентинъ не упустилъ изъ виду оконъ возл маленькой двери, черезъ которую Марта ввела Гэйраддина въ комнаты графинь, какъ тотъ уврялъ. Все было тихо и спокойно, ничто не подтверждало и не опровергало словъ цыгана. Начало смеркаться и Квентинъ почувствовалъ, самъ не зная почему, что, оставаясь такъ долго въ саду, онъ могъ возбудить подозрніе и неудовольствіе.

Когда, ршившись уйдти, онъ въ послдній разъ проходилъ подъ окнами, которыя такъ плняли его, онъ услыхалъ надъ собой легкій, осторожный звукъ, похожій на кашель, которымъ, казалось, желали, не подвергаясь наблюденіямъ другихъ, привлечь его вниманіе. Онъ съ радостнымъ удивленіемъ взглянулъ на верхъ, окно тихо отворилось, женская рука уронила записку и она упала на розмариновый кустъ, росшій подъ окномъ. Осторожность, съ какой была брошена записка, требовала такой же осторожности и при чтеніи ея. Садъ былъ окруженъ, какъ мы уже сказали, съ двухъ сторонъ строеніями дворца, слдовательно въ него выходило много оконъ, но въ саду была скала, а въ ней гротъ, который капелланъ такъ любезно показывалъ Дорварду. Поднять записку, скрыть ее на груди и поспшно удалиться въ это тайное убжище, было для Квентина дломъ одной минуты. Тамъ, онъразвернулъ драгоцнный свертокъ, благословляя монаховъ Абербротика, которые дали ему возможность разобрать содержаніе его.

Первая строка заключала предостереженіе: ‘читайте это тайно’. Содержаніе было слдующее. ‘То, что ваши глаза слишкомъ смло высказали, мои, быть можетъ, слишкомъ скоро поняли. Но несправедливыя преслдованія придаютъ смлость своимъ жертвамъ. Лучше положиться на благодарность одного, чмъ быть предметомъ преслдованія многихъ. Богиня счастья поставила свой престолъ на скал, но человкъ отважный не побоится взобраться и туда. Если вы ршитесь сдлать что либо для той, которая рискуетъ многимъ, приходите только завтра, рано утромъ, въ садъ, съ голубымъ и блымъ перомъ на вашей шляп. Но не ожидайте дальнйшихъ объясненій. Говорятъ, что ваше созвздіе предназначило васъ къ чему то великому и одарило благодарнымъ сердцемъ. Прощай, будь вренъ, скоръ, ршителенъ, и не сомнвайся въ своемъ счастіи’. Въ этой записк былъ завернутъ бриліантовый перстень, на которомъ былъ вырзанъ древній гербъ дома де-Круа.

Первымъ чувствомъ Квентина въ настоящемъ случа былъ самый чистый восторгъ. Радость и гордость, казалось, возносили его до небесъ, подъ вліяніемъ этого чувства, онъ ршился дйствовать или умереть и съ презрніемъ помышлялъ о тысяч препятствій, которые становились между нимъ и предметомъ его желаній.

Въ этомъ восторженномъ состояніи, Дорвардъ не былъ способенъ вынести что либо, хотя на минуту могущее отвлечь его умъ отъ такого восхитительнаго предмета созерцанія. Войдя въ замокъ, онъ, подъ предлогомъ головной боли, не явился къ ужину домашнихъ епископа и, засвтивъ лампу, удалился въ назначенную ему комнату, чтобы снова читать и перечитывать драгоцнную записку, и тысячу разъ цловать не мене дорогое кольцо.

Но такая напряженность чувствъ не могла долго продолжаться. Его давила мысль, хотя онъ старался удалять ее, какъ неблагодарную, даже святотатственную, что откровенность признанія обнаруживала въ ршившейся на него недостатокъ деликатпости, не соотвтствовавшій тому высокому романтическому чувству, которое онъ до сихъ поръ питалъ къ Изабелл. Но всякій разъ, какъ эта неотвязчивая мысль начинала овладвать имъ, онъ спшилъ подавить ее какъ злобную, шипящую змю, проникшую въ его ложе. Ему ли, счастливцу, для котораго она вышла изъ своей среды, ему ли порицать ее за снисхожденіе, безъ котораго онъ не осмлился бы поднять на нее своего взора? И разв ея санъ и происхожденіе не давали ей, въ этомъ случа, права нарушить обычнаго правила, налагавшаго молчаніе на женщину до тхъ поръ, пока мужчина не выскажется первый. Къ этимъ смло возведеннымъ въ силлогизмъ доводамъ, которые онъ считалъ вполн убдительными, самолюбіе его присоединяло можетъ быть еще одинъ, въ которомъ, даже мысленно, онъ не ршался признаться самъ себ, а именно, что достоинство любимаго человка оправдывало, можетъ быть, нкоторое отступленіе со стороны дамы отъ общихъ правилъ — на подобныхъ же доводахъ, Мальволіо основывалъ свои надежды, сверхъ того, такіе примры встрчаются въ хроникахъ. Оруженосецъ незнатнаго происхожденія, о которомъ онъ только что читалъ, былъ, какъ и онъ, безземельный и неимущій дворянинъ, но тмъ не мене великодушная венгерская принцесса не задумалась оказать ему знаки любви, боле существенныя, чмъ только что полученная записка.

‘Welcome,’ she said, ‘my swete Squyre,

My hearts roote, my soule’s desire,

I will give thee kisses three,

And als five hundrith poundis in fee.’ *)

*) ‘Привтствую тебя милый мой оруженосецъ, ты корень моего сердца, желанный моей души’ сказала она, ‘я дамъ теб три поцлуя и сверхъ того пятьсотъ футовъ, въ придачу.’

И та же правдивая исторія разсказываетъ, какъ самъ венгерскій король сознается:

‘I have yknown many а page,

Come to he Prince by marriage.’ *)

*) Я зналъ многихъ пажей, которые женитьбою достигли трона.

Посл всего этого, Квентинъ великодушно примирился съ образомъ дйствій графини, который, по видимому, общалъ ему такъ много счастія.

Но скоро возникло другое сомнніе, которое было гораздо трудне разршить. Измнникъ Гэйраддинъ провелъ, сколько было извстно Квентину, почти четыре, часа въ комнатахъ графинь. Судя по высказаннымъ цыганомъ намекамъ, что онъ, въ нкоторомъ весьма важномъ для Дорварда отношеніи, имлъ вліяніе на его судьбу, гд ручательство что все это не было устроенная имъ ловушка? А если такъ, то есть возможность предположить, что коварный негодяй выдумалъ эту штуку, чтобъ прикрыть какой нибудь новый планъ измны, можетъ быть увлечь Изабеллу изъ убжища, общаннаго ей покровительствомъ достойнаго епископа. Это обстоятельство слдовало разсмотрть какъ можно внимательне, потому что Квентинъ чувствовалъ къ цыгану отвращеніе, соразмрное наглости, съ какой тотъ сознался въ своей измн, и не могъ представить себ счастливаго или честнаго исхода въ дл, въ которомъ принималъ участіе этотъ человкъ.

Эти различныя мысли тснились въ ум Квентина и, подобно туманнымъ облакамъ, омрачали свтлыя картины, созданныя его воображеніемъ. Онъ не спалъ всю ночь, и при первомъ луч свта, даже часомъ раньше, былъ уже въ саду, доступъ къ которому теперь никто не заграждалъ ему. На шляп у него было условленнаго цвта перо, какое онъ только могъ наскоро достать. Прошло два часа, прежде чмъ его присутствіе было замчено, наконецъ, онъ услыхалъ звуки лютни, и, вскор, окно надъ той самой дверью, въ которую Марта ввела наканун Гэйраддина, отворилось, въ немъ, во всей двственной красот, показалась Изабелла и полурадушно, полустыдливо привтствовала Квентина. При глубокомъ и выразительномъ поклон, которымъ онъ отвчалъ на ея любезность, она сильно покраснла, захлопнула окно и скрылась.

Дло было ясно и никакой дневной свтъ не сдлалъ бы его ясне. Подлинность записки не подлежала сомннію, оставалось только ждать, что будетъ дальше, а на это драгоцнная записка не дала никакого намека. Впрочемъ не угрожало никакой близкой опасности: графиня находилась въ укрпленномъ замк, подъ покровительствомъ государя, который одинаково пользовался уваженіемъ и почтеніемъ, какъ свтскій владтель и какъ высокій сановникъ церкви. Счастливому оруженосцу не предвидлось, казалось, никакой необходимости самому предлагать свои услуги, оставалось только быть готовымъ во всякое время исполнить ее приказанія. Но судьба готовила призвать его къ длу ране, чмъ онъ предполагалъ.

Въ четвертую ночь по прізд въ замокъ Шонвальдтъ, Квентинъ сдлалъ распоряженія, чтобы отправить на слдующее утро послдняго изъ сопровождавшихъ его во время пути солдатъ ко двору Людовика съ письмами къ своему дяд и лорду Крауфорду, гд онъ отказывался отъ французской службы: недавняя измна, которую замышлялъ Гэйраддинъ, получившій на этотъ счетъ тайныя приказанія, представляла ему достаточное извиненіе, вполн согласное съ честью и благоразуміемъ. Потомъ онъ легъ въ постель съ тми сладкими мечтами, которыя обыкновенно носятся вокругъ ложа молодаго человка, сильно влюбленнаго и думающаго, что ему отвчаютъ тмъ же.

Но сны Квентина, въ которыхъ сначала отражались т счастливыя мысли, подъ вліяніемъ которыхъ онъ заснулъ, начали постепенно принимать боле мрачный характеръ.

Ему снилось, что онъ гулялъ съ Изабеллой по берегу свтлаго и прозрачнаго озера, похожаго на т озера, которыя составляли характеристическую черту его родной долины, онъ говорилъ ей о своей любви, совершенно забывъ существовавшія между ними преграды. Она краснла и улыбалась слушая его — именно такъ, какъ онъ могъ ожидать, судя по содержанію записки, которую и днемъ и ночью хранилъ на своей груди. Но сцена внезапно перемнилась. Лто смнилось зимой, тишина бурей, втеръ ревла, и волны подымались съ такой яростью, какъ будто духи водъ и воздуха сошлись на бой и оспаривали другъ у друга владычество. Набгавшія волны, казалось, повсюду преграждали путь, а усиливавшаяся буря безпрестанно нагоняла новыя, такъ что не оставалось никакой возможности держаться на мст. Тревожное ощущеніе, возбужденное этой мнимой опасностью разбудило спавшаго.

Квентинъ проснулся, и хотя сновидніе исчезло и замнилось дйствительностью, но шумъ, который, вроятно, подалъ поводъ къ этому сну, все еще раздавался въ его ушахъ.

Первымъ движеніемъ его было приподняться на кровати и съ удивленіемъ прислушаться къ звукамъ, которые, если были производимы бурею, превосходили гулъ сильнйшей грозы, когда либо гремвшей съ грампіанскихъ горъ. Черезъ минуту ему стало ясно, что шумъ происходилъ не отъ ярости стихій, но отъ неистовства людей.

Онъ соскочилъ съ постели и взглянулъ въ окно, но оно выходило въ садъ и съ этой стороны все было спокойно, хотя, открывъ его, онъ еще боле убдился по крикамъ, которые достигали его слуха, что замокъ былъ осаждаемъ многочисленнымъ и отважнымъ непріятелемъ. Поспшно отыскавъ свое платье и оружіе, онъ быстро началъ одваться, какъ вдругъ вниманіе его было привлечено стукомъ въ дверь. Такъ какъ Квентинъ нескоро отвчалъ, легкая дверь была вышибена, и стучавшій, въ которомъ тотчасъ можно было по своеобразному выговору узнать цыгана Гэйрадинъ-Мограбина, вошелъ въ комнату. Въ рукахъ у него была склянка, опустивъ въ нее фитиль, который тотчасъ же вспыхнулъ темнокраснымъ пламенемъ, Гэйраддинъ досталъ изъ кармана небольшую лампу и зажегъ ее.

— Гороскопъ вашей судьбы, сказалъ онъ Квентину, рзко и безъ дальнйшихъ привтствій, — зависитъ теперь отъ одной ршительной минуты.

— Негодяй, сказалъ Квентинъ въ отвтъ, — насъ окружаетъ измна, а гд измна, тамъ ты необходимый соучастникъ.

— Вы съ ума сошли, отвчалъ цыганъ, — я измняю только тогда, когда мн это выгодно, зачмъ же стану я измнять вамъ, когда для меня ваша безопасность выгодне вашей гибели. Послушайте хоть на минуту голоса разсудка, если это возможно для васъ, пока надъ вами не прогремлъ голосъ смерти и разрушенія. Жители Люттиха возстали, Гильомъ де-ла-Маркъ, съ своей шайкой, предводительствуетъ ими. Еслибъ даже были средства для сопротивленія, то и они были бы уничтожены многочисленностью и бшенствомъ враговъ, но средствъ почти никакихъ нтъ. Если вы хотите спасти графиню и свои надежды, то слдуйте за мной, во имя той, которая прислала вамъ бриліантъ съ тремя вырзанными на немъ леопардами.

— Веди, живо отвчалъ Квентинъ, — во имя ея, я пойду на всякую опасность!

— Я поведу дло такъ, что опасности не будетъ, сказалъ цыганъ, — если вы только сможете не вмшаться въ драку, которая до васъ не касается. Да и какое вамъ дло, побдитъ ли епископъ, какъ они его называютъ, свое стадо, или стадо побьетъ пастыря? ха! ха! ха! Слдуйте за мной осторожно и терпливо, умрьте вашу храбрость и положитесь на мое благоразуміе, я заплачу вамъ свой долгъ благодарности и вы будете имть женой графиню. Слдуйте за мной.

— Я иду, отвчалъ Квентинъ, обнажая мечъ, — но въ ту же минуту, какъ только замчу малйшій признакъ измны, голова твоя слетитъ съ плечъ.

Цыганъ, видя, что Квентинъ совершенно готовъ, вооруженъ и одтъ, безъ дальнйшихъ разговоровъ повелъ его съ лстницы. Они быстро прошли множество извилистыхъ ходовъ и наконецъ достигли небольшаго сада.

Съ этой стороны не было видно почти никакого свта, не слышно никакого шума, но едва только Квентинъ вышелъ на открытое мсто, какъ шумъ, происходившій на противуположной сторон замка, сдлался вдесятеро громче и онъ могъ разслышать различные, военные крики. ‘Люттихъ! Люттихъ! Кабанъ! Кабанъ!’ ревли осаждавшіе, между тмъ какъ только едва слышался слабый и нетвердый крикъ, ‘Пресвятая Матерь, за епископа!’, немногочисленныхъ солдатъ прелата, застигнутыхъ въ расплохъ и спшившихъ на стны.

Но, не смотря на воинственный характеръ Квентина, самая битва мало интересовала его сравнительно съ судьбой Изабеллы, которая, какъ онъ имлъ причины опасаться, была бы ужасна, если бы она попалась во власть развратнаго и жестокаго грабителя, который, какъ по всему было видно, ломился въ ворота замка. Онъ примирился съ мыслію о помощи цыгана, подобно отчаянно больному, не отвергающему даже средствъ, предписываемыхъ какимъ нибудь знахаремъ или шарлатаномъ, онъ шелъ за цыганомъ по саду съ твердой ршимостью, при первомъ признак измны съ его стороны, заколоть его или срубить голову. Гэйраддинъ, казалось, самъ сознавалъ, что его безопасность держалась на волоск, когда они вышли на открытое мсто, онъ оставилъ вс свои ужимки и фарсы, и, казалось, далъ себ клятву дйствовать сдержанно, храбро и энергично.

По данному Гэйраддиномъ знаку, изъ противоположной двери, которая вела въ комнаты дамъ, показались дв женщины, завернутыя въ черныя шелковыя вуали, какія тогда, какъ и теперь, носили нидерландскія женщины. Квентинъ предложилъ руку одной изъ нихъ, которая взяла ее съ трепетной поспшностью и такъ сильно повисла на ней, что могла бы замедлить бгство, если бы была нсколько тяжела. Цыганъ взялъ за руку другую женщину и направился пряло къ находившейся въ стн и выходившей въ ровъ калитк, къ ней была причалена лодка, въ которой, какъ видлъ самъ Квентинъ, Гэйраддинъ нсколько дней тому назадъ переправлялся на другую сторону рва.

Когда они переправлялись, до нихъ долетли громкіе крики и побдные возгласы осаждавшихъ, которые, казалось, возвщали о взятіи замка. Этотъ звукъ такъ болзненно подйствовалъ на Квентина, что онъ не могъ выдержать и громко воскликнулъ: — Клянусь, еслибъ жизнь моя не была безвозвратно отдана исполненію настоящей обязанности, я воротился бы въ замокъ, чтобы сразиться за гостепріимнаго епископа и заставить замолчать нкоторыхъ изъ этихъ мошенниковъ, изрыгающихъ мятежъ и убійства.

При этихъ словахъ, опиравшаяся на его руку женщина, слегка сжала ее, какъ бы желая напомнить, что она имла боле права на его защиту, чмъ Шонвальдтъ, цыганъ же громко воскликнулъ:— Вотъ что я называю по истин христіанскимъ безуміемъ! воротиться на битву, когда счастье и любовь заставляютъ насъ бжать. Впередъ, впередъ, какъ можно скоре, лошади ожидаютъ насъ тамъ, подъ ивами.

— Тамъ только дв лошади, сказалъ Квентинъ, увидавшій ихъ при лунномъ свт.

— Все, что я могъ достать, не возбуждая подозрнія. Притомъ, съ насъ и этого довольно, отвчалъ цыганъ, — вы двое должны хать въ Тонгръ, пока дороги еще безопасны, Марта же останется съ женщинами нашего табора, съ которыми она давно знакома. Знайте, что Марта дочь нашего племени я жила между вами только для того, чтобы, при случа, лучше служить нашимъ цлямъ.

— Марта! съ удивленіемъ воскликнула графиня, глядя на женщину, покрытую вуалемъ, — такъ это не моя родственница?

— Да, никто иной какъ Марта, отвчалъ Гэйраддинъ,— простите мн этотъ маленькій обманъ. Я не смлъ увести разомъ обихъ графинь де-Круа отъ дикаго арденскаго кабана,

— Негодяй! сказалъ Квентинъ, вн себя, — но теперь еще не поздно, я успю вернуться и спасти графиню Амелину.

— Амелина, прошептала дама взволнованнымъ голосомъ,— возл тебя и благодаритъ за свое спасенье

— Какъ! что! какъ это? воскликнулъ Квентинъ, освобождаясь отъ ея руки съ меньшей вжливостью, чмъ въ другое время обошелся бы со всякой женщиной, какого бы то ни было званія.— Такъ это графиня Изабелла осталась тамъ? Прощайте, прощайте.

И онъ повернулся, чтобы бжать въ замокъ, по Гэйраддинъ схватилъ его за руку.— Нтъ, послушайте, послушайте, вдь вы идете на врную смерть! Ради какого же чорта носили вы цвта старой графини? Съ этихъ поръ я никогда уже не. доврюсь ни голубому, ни блому шелку. Но у ней вдь почти такое же богатое приданое…. золото и дорогія каменья…. она иметъ также притязаніе на графство….

Говоря такимъ образомъ, запыхавшись и отрывистыми фразами, цыганъ старался удержать Квентина, который, наконецъ, чтобы освободиться отъ него, схватился за кинжалъ.

— Если такъ, сказалъ Гэйраддинъ, отпуская его, — ступайте, и пусть чортъ, если онъ только существуетъ, сопутствуетъ вамъ!

Освободившись отъ его рукъ, шотландецъ, съ быстротою втра, бросился назадъ къ замку. Гэйраддинъ обратился къ графин, которая, пораженная стыдомъ, страхомъ и отчаяніемъ, опустилась на землю.

— Вставайте, сказалъ онъ, — тутъ было недоразумніе, но, ступайте со мной. Я еще до утра достану вамъ мужа по красиве этого блобрысаго мальчишки, а если мало будетъ одного, достану двадцать человкъ.

Страсти графини Амелины были на столько же сильны, на сколько слабъ и пустъ былъ ея разсудокъ. Какъ многіе, другіе люди, она довольно разумно относилась къ событіямъ обыденной жизни, но въ подобныя ршительныя минуты была способна на одн безполезныя жалобы и винила во всемъ Гэйраддина, называя его воромъ, негодяемъ, обманщикомъ, убійцей.

— Назовите меня цыганомъ и этимъ вы все скажете, спокойно отвчалъ Гэйраддинъ.

— Извергъ! воскликнула она, — ты говорилъ, что звзды предопредлили нашъ союзъ, и довелъ меня до того, что я написала ему. О я несчастная!

— Он и предопредлили вашъ союзъ, если бы об стороны были согласны, неужели вы думаете, что священныя созвздіи могутъ женить кого нибудь противъ его собственной воли. Меня ввели въ заблужденіе ваши проклятыя христіанскія любезности, глупыя ленты и цвта, молодой же человкъ предпочитаетъ, какъ видно, телятину говядин, вотъ и все. Вставайте, идите за мной и помните, что я не терплю ни слезъ, ни обмороковъ.

— Я шагу не сдлаю, ршительно сказала граната.

— А я клянусь яснымъ небомъ, что вы пойдете, воскликнулъ цыганъ,— клянусь всмъ, во что когда либо врили дураки, что вы имете дло съ человкомъ, который не задумается раздть васъ до нага, привязать къ дереву и оставить на произволъ судьбы.

— Нтъ, вмшалась Марта,— я не позволю съ ней такъ дурно обращаться. У меня, какъ и у тебя, есть ножъ, которымъ я умю владть. Она хоть и безумная, но добрая женщина, а вы, сударыня, вставайте и слдуйте за нами. Тутъ случилась ошибка, но спасти жизнь чего нибудь да стоитъ. Многіе изъ жителей этого замка отдали бы все свое состояніе, чтобы находиться на вашемъ мст.

Въ то время, какъ Марта говорила, до нихъ донесся шумъ, въ которомъ сливались радостные крики побды, съ воплями ужаса и отчаянія.

— Слушайте! сказалъ Гэйраддинъ, — и благодарите, что не участвуете въ этомъ концерт. Поврьте мн, я честно позабочусь о васъ, а звзды сдержатъ свое слово и найдутъ вамъ хорошаго мужа.

Подобно дикому зврю, утомленному и подавленному усталостью и ужасомъ, графнвя Амеллина отдалась своимъ проводникамъ и позволила имъ вести себя куда они желали. Мало того, смущеніе ея и изнуреніе были таковы, что достойная пара, которая полу-несла, полу-вела ее, продолжала въ ея присутствіи свой разговоръ, и она ничего не понимала.

— Я всегда считала твой планъ безумнымъ, говорила Марта.— Еслибъ ты свелъ молодыхъ людей, мы бы тогда имли право на ихъ благодарность и имли бы пріютъ въ ихъ замк. Можно ли было предположить, что такой красивый молодецъ женится на этой старой дур?

— Рима, сказалъ Гэйраддинъ,— ты такъ долго носила христіанское имя и жила среди этихъ безумныхъ, что наконецъ стала раздлять вс ихъ глупости. Какъ могъ я думать, что онъ будетъ обращать вниманіе на какіе нибудь нсколько годовъ, на молодость или старость, когда вс выгоды брака были такъ очевидны? Ты знаешь, что ту стыдливую двушку нельзя было довести до такой откровенности, какъ эту графиню, которая виснетъ теперь на нашихъ рукахъ, какъ мертвая, какъ мшокъ шерсти. Кром того, я любилъ молодаго человка и хотлъ бы оказать ему услугу: женить его на старух значило обезпечить его будущность, женить на Изабелл значило навязать ему на шею де-ла-Марка, Бургундію, Францію, всхъ, имющихъ притязаніе на ея руку. А такъ какъ богатство этой глупой женщины состоятъ преимущественно въ золот и дорогихъ каменьяхъ, то мы получили бы изъ него свою частъ. Но тетива порвалась, стрла пропала даромъ. Довольно объ этой — мы сведемъ ее къ Гильому длиннобородому. Когда онъ по обыкновенію налижется до нельзя, то не отличитъ старой графини отъ молодой. Впередъ, Рима, впередъ, смло и бодро. Свтило Алдеборана все еще покровительствуетъ сынамъ пустыни!

ГЛАВА XXI.
ВЗЯТІЕ ЗАМКА.

Я замкну вс ворога милосердію, и остервененный,
грубый, жестокосердый воинъ, чуждый, какъ самый адъ,
всякой совсти, пойдетъ косить, въ полномъ разгул
кровавой руки.
Генрихъ V.

Захваченный врасплохъ и пораженный ужасомъ, гарнизонъ замка Шонвальдта все таки нкоторое время твердо отстаивалъ его отъ напора осаждавшихъ, но безчисленныя толпы, выходившія изъ Люттиха и спшившія на приступъ, отвлекали ихъ вниманіе и лишали мужества.

Къ тому же, въ рядахъ защитниковъ замка если не было измны, то не было и единодушія: одни кричали, что слдуетъ сдаться, другіе покидали свои мста и пытались бжать. Многіе бросались со стнъ въ ровъ и, кто не тонулъ, кидали свои значки и спасались, присоединяясь къ безпорядочной толп осаждавшихъ. Правда, немногіе, преданные епископу, собрались вокругъ него и продолжали защищать большую башню, въ которую онъ удалился, другіе, не надясь на пощаду, или побуждаемые отчаяніемъ, мужественно отстаивали отдльныя укрпленія и башни обширнаго зданія.

Но осаждавшіе, овладвъ дворами и нижними частями замка, бросились преслдовать побжденныхъ и искать добычи. Между тмъ, одинъ человкъ, какъ будто желавшій смерти, отъ которой вс бжали, прокладывалъ себ путь въ самую средину этихъ сценъ ужаса, подъ вліяніемъ опасеній боле страшныхъ для него, чмъ находившаяся передъ глазами дйствительность. Кто увидалъ бы Квентина въ эту роковую ночь, не зная причинъ его поступковъ, принялъ бы его за сумасшедшаго, но кто понялъ бы его побужденія, тотъ поставилъ бы его нисколько не ниже героя романа.

Подходя къ Шонвальдту съ той самой стороны, съ которой вышелъ, молодой человкъ встрчалъ множество направлявшихся къ лсу бглецовъ, избгавшихъ его, разумется, какъ врага, потому что онъ шелъ въ сторону противуположную той, въ которую они бжали. Подойдя ближе, онъ могъ слышать и отчасти видть людей, бросавшихся со стнъ въ окружавшій замокъ ровъ, и другихъ, которые, казалось, были низвергаемы съ укрпленій осаждавшими. Храбрость его не поколебалась ни на минуту. Не было времени искать лодки, даже если бъ и можно было воспользоваться ею, да и нечего было думать пробраться къ калитк сада: въ ней толпились бглецы и, выталкиваемые натискомъ сзади, падали въ ровъ, не имя никакой возможности переправиться черезъ него.

Поэтому, Квентинъ бросился вплавь близь такъ называемаго малаго входа замка, гд подъемный мостъ еще не былъ опущенъ. Онъ съ трудомъ отдлался отъ нкоторыхъ несчастныхъ, которые старались спастись, хватаясь за него, доплывъ до подъемнаго моста, онъ схватился за одну изъ висвшихъ цпей, и съ большимъ трудомъ и усиліемъ выбрался изъ воды у платформы, къ которой прикрплялся мостъ. Когда онъ, съ помощью рукъ и ногъ, старался взобраться на нее, къ нему подбжалъ ланцкнехтъ съ окровавленнымъ мечемъ, и занесъ его надъ головой Дорварда, готовясь нанести смертельный ударъ.

— Какъ, пріятель, сказалъ Квентинъ, — такъ-то ты помогаешь товарищу? Подай мн руку, прибавилъ онъ повелительнымъ голосомъ.

Солдатъ, молча и съ нкоторой нершительностью, протянулъ ему руку и помогъ взлсть на платформу. Шотландецъ, не давая ему времени одуматься, продолжалъ тмъ же повелительнымъ тономъ: — Въ восточную башню, если хочешь обогатиться, вс сокровища епископа въ этой башн!

Слова эта, какъ эхо, отозвались со всхъ сторонъ: — Въ восточную башню, сокровища въ восточной башн! и цлая толпа грабителей, до которыхъ долетлъ этотъ крикъ, бросилась, подобно ста голодныхъ волковъ, въ сторону противуположную той, въ которую Квентинъ ршился идти, во что бы то ни стало. Поступая какъ побдитель, а не побжденный, онъ пробрался въ садъ и прошелъ его съ меньшими препятствіями, чмъ могъ ожидать. Крикъ ‘въ восточную башню!’ отвлекъ часть осаждавшихъ, а другую часть звуки трубъ сзывали для отраженія отчаянной вылазки, предпринятой защитниками башни, надявшимися проложить себ дорогу изъ замка и увести съ собой епископа.

Квентинъ быстро и съ сильнымъ сердечнымъ трепетомъ направился въ садъ, поручая себя защит тхъ небесныхъ силъ, которыя покровительствовали ему среди безчисленныхъ опасностей въ его жизни. Онъ твердо ршился исполнить свое намреніе или погибнуть въ этой отчаянной попытк. Прежде чмъ онъ достигъ сада, три человка съ поднятыми копьями бросились на него съ криками ‘Люттихъ! Люттихъ!’

Принявъ оборонительное положеніе, Квентинъ отвчалъ: — Франція, союзница Люттиха!

— Да здраствуетъ Франція, закричали граждане Люттиха и пошли дале. Слова Квентина оказались талисманомъ, предохранившимъ его отъ ударовъ рыскавшихъ по саду солдатъ де-ла-Марка, которые бросились на него съ крикомъ ‘Кабанъ, Кабанъ!’

Однимъ словомъ, Квентинъ сталъ надяться, что ему удастся, выдавая себя за посланника короля Людовика, за тайнаго подстрекателя Люттиха и помощника Гильома де-ла-Маркъ, остаться невредимымъ посреди всхъ ужасовъ страшной ночи.

Достигнувъ башни, онъ содротулся, увидавъ, что боковая дверь, черезъ которую недавно вышли къ нему Марта и графиня Амелина, теперь была завалена мертвыми тлами. Онъ быстро оттащилъ нсколько изъ нихъ въ сторону и уже готовъ былъ перешагнуть черезъ послднее, какъ вдругъ мнимый мертвецъ схватилъ его за полу платья, прося остановиться и помочь ему встать. Квентинъ готовъ былъ прибгнуть къ крутымъ мрамъ, чтобы избавиться отъ этой несвоевременной помхи, по лежавшій человкъ продолжалъ:— я задыхаюсь подъ тяжестью своего вооруженія…. Я Павильонъ, синдикъ Люттиха…. Если вы за насъ, я васъ обогащу, если вы нашъ противникъ, я окажу вамъ свое покровительство, но не оставляйте меня, не дайте мн умереть смертью задушенной свиньи.

Квентинъ тотчасъ сообразилъ, что посреди этихъ ужасныхъ сценъ крови и смятенія синдикъ могъ помочь ему выбраться изъ замка. Онъ поднялъ его и спросилъ, не раненъ ли онъ.

— Нтъ, не раненъ, кажется, отвчалъ тотъ,— но я совсмъ задыхаюсь.

— Сядьте на этотъ камень и отдохните, сказалъ Квентинъ,— я возвращусь сію минуту.

— За кого вы? спросилъ бюргеръ, все еще удерживая его.

— За Францію, за Францію, отвчалъ Квентинъ, стараясь освободиться.

— Какъ! это вы, мой молодой стрлокъ, воскликнулъ достойный синдикъ,— Нтъ, если въ ныншнюю страшную ночь мн суждено было встртить друга, то я, даю вамъ слово, не разстанусь съ нимъ. Идите куда хотите, я пойду за вами и если мн удастся собрать нсколькихъ здоровыхъ молодцевъ нашего цеха, я буду въ состояніи помочь вамъ въ свою очередь. Но они какъ горохъ разсыпались въ разныя стороны. О! это страшная ночь!

Говоря такимъ образомъ, онъ тащился за Квентиномъ. Сознавая, какъ важно обезпечить себ покровительство такой вліятельной особы, Дорвардъ умрялъ свой шагъ, чтобы помогать ему, хотя въ душ проклиналъ эту задержку.

На верху лстницы, въ прихожей, стояли ящики и сундуки, ясно указывавшіе на разграбленіе, потому что нкоторая часть ихъ содержимаго валялась на полу. Догоравшая въ камин лампа бросала слабый свтъ на лежавшаго на полу, лишившагося чувствъ или мертваго человка.

Вырвавшись изъ рукъ Павильона съ стремительностью, съ какой гончая собака срывается со своры дозжачаго, и едва не сбивъ его съ ногъ, Квентинъ бросился во вторую комнату, потомъ въ третью, бывшую, но видимому, спальнею графинь де-Круа. Ни въ одной изъ нихъ не было живаго смертнаго. Онъ произнесъ имя графини Изабеллы сперва тихо, дотомъ громче и громче — отвта не было. Въ отчаяніи, онъ ломалъ руки и рвалъ на себ волосы. Наконецъ, слабый свтъ, пробивавшійся сквозь трещину камня въ одномъ темномъ углу спальни, указалъ ему на существованіе потайной комнаты. Квентинъ поспшилъ освидтельствовать шпалеры и дйствительно нашелъ за ними скрытую дверь, но она противилась всмъ его порывистымъ усиліямъ отворить ее. Не думая о томъ, что можетъ ушибиться, онъ бросился на дверь всей тяжестью своего тла и дверь подалась. Сила, вызванная страхомъ и надеждою, была такъ велика, что ударъ могъ бы сломать и боле крпкія петли. Такимъ образомъ онъ проложилъ себ путь и почти опрометью влетлъ въ небольшую молельню, гд, на колняхъ передъ распятіемъ, въ мучительномъ страх молившаяся женщина, услыхавъ близкій шумъ, пораженная новымъ ужасомъ, безъ чувствъ упала на полъ. Онъ поспшилъ поднять ее, и, о радость! это была та, которую онъ пришелъ спасти — графиня Изабелла. Онъ прижалъ ее къ своему сердцу, умоляя придти въ себя, просилъ успокоиться, говоря, что она опять подъ покровительствомъ человка, у котораго довольно мужества и силы, чтобы защитить ее противъ цлой арміи.

— Дорвардъ, сказала она наконецъ, приходя въ себя, — вы ли это? такъ у меня еще есть надежда! Я думала, что вс друзья мои въ этомъ мір оставили меня на произволъ судьбы. Не покидайте меня боле.

— Никогда, никогда! воскликнулъ Дорвардъ, — что бы ни случилось, какая бы опасность не предстала. Пусть я лишусь блаженства, купленнаго цною этого священнаго знаменія, если не раздлю вашей участи, пока вы опять но будете счастливы.

— Очень, очень трогательно, сказалъ за ними грубый, разбитый и задыхавшійся голосъ.— Любовное приключеніе, какъ видно! и я отъ всей души жалю о нжномъ созданіи, также, какъ если бы, это была моя Трудхенъ.

— Вы должны оказать намъ нчто боле, чмъ сожалніе, сказалъ Квентинъ, обращаясь къ говорившему.— Вы должны взять насъ подъ свое покровительство, мейнъ-геръ Павильонъ. Объявляю вамъ что эта дама была поручена моему особенному попеченію вашимъ союзникомъ, королемъ Франціи, и если вы не поможете мн защитить ее отъ всякаго рода оскорбленій и насилій, вашъ городъ лишится расположенія Людовика Валуа. Особенно нужно оградить ее отъ преслдованій Гильома де-ла-Маркъ.

— Это будетъ трудно, отвчалъ Павильонъ, — эти негодяи ланцкнехты дьявольски умютъ выслдить женщину, но я сдлаю все, что могу. Пойдемте въ другую комнату, и тамъ я подумаю. Лстница узка, и вы можете однимъ копьемъ защищать дверь, пока я кликну въ окно своихъ молодцевъ, кожевниковъ, они также надежны, какъ ножи, которые они носятъ за поясомъ, но сперва разстегните мн эти застежки, я не надвалъ этихъ латъ съ самой битвы при Сен-Трон {Битвы между гражданами Люттиха и Карломъ Смлымъ, тогда еще графомъ Шаролэ, въ которой граждане были совершенно разбиты.}, а съ тхъ поръ, если только врны голландскія всы, я сталъ вдвое тяжеле. Желзныя застежки были разстегнуты и достойный гражданинъ почувствовалъ значительное облегченіе, облекаясь въ броню, онъ боле руководился своимъ рвеніемъ къ длу Люттиха, чмъ сообразовался съ своей способностью носить оружіе. Въ послдствіи оказалось, что онъ былъ, какъ бы противъ воли, увлеченъ и поднятъ на стны людьми своего цеха, когда они устремились на приступъ. Почтенный синдикъ двигался взадъ и впередъ, повинуясь приливу или отливу осаждающей толпы и не будучи въ состояніи произнести ни одного слова, наконецъ, каю, прибитое волнами къ берегу бревно, онъ былъ выброшенъ у входа въ комнаты графинь де-Круа, гд подъ тяжестью своего вооруженія и двухъ упавшихъ на него убитыхъ солдатъ, онъ пролежалъ бы еще долго, еслибъ Дорвардъ не вытащилъ его.

Тотъ же горячій темпераментъ Германа Павильона, который длалъ его неукротимымъ и пылкимъ въ политик, имлъ самыя благопріятныя послдствія въ его частной жизни, тамъ онъ являлся человкомъ мягкимъ и добросердечнымъ, и хотя по временамъ немного увлекался тщеславіемъ, но всегда былъ исполненъ самыми честными и добрыми намреніями. Онъ поручилъ Квентину позаботиться о несчастной, хорошенькой юнгъ-фрау, и посл этой совершенно лишней просьбы принялся кричать въ окно: — Люттихъ, Люттихъ! храбрый цехъ кожевниковъ!

Двое или трое изъ самыхъ приближенныхъ его послдователей прибжало на этотъ зовъ, сопровождаемый особеннымъ свистомъ (каждая корпорація имла свой сигналъ), къ нимъ присоединилось еще нсколько и они образовали стражу передъ дверью у входа, и подъ окномъ, изъ котораго кричалъ ихъ начальникъ. Казалось, уже начало водворяться нкоторое спокойствіе. Всякое сопротивленіе прекратилось и предводители различныхъ отрядовъ осаждавшихъ принимали мры, чтобы остановить необузданный грабежъ. Большой колоколъ гудлъ, призывая на военный совтъ, на этотъ звонъ, возвщавшій жителямъ Люттиха о взятіи Шонвальдта мятежниками, отвчали вс городскіе колокола, далеко раздававшійся гулъ которыхъ какъ бы прославлялъ побдителей. Было бы весьма естественно, еслибъ и мейнъ-геръ Павильонъ вышелъ теперь изъ своей засады, но вслдствіе ли заботы о тхъ, кого онъ принялъ подъ свое покровительство, или, можетъ быть, ради большей безопасности собственной особы, онъ ограничился тмъ, что отправлялъ посланца за посланцемъ къ своему лейтенанту, Петеркину Геймеру, съ приказаніемъ немедленно явиться къ нему на помощь.

Наконецъ, къ величайшему успокоенію Павильона, явился Петеркинъ, особа, на которую во всхъ тяжкихъ обстоятельствахъ, въ войн, политик или торговл, Павильонъ привыкъ возлагать все свое довріе. Это былъ высокій, крпкій человкъ съ широкимъ лицомъ и густыми, черными бровями, возвщавшими упорный и несговорчивый характеръ, такъ сказать истаго совтника, на немъ была куртка изъ буйволовой кожи, съ боку на широкомъ пояс вислъ ножъ, а въ рук онъ держалъ бердышъ.

— Петеркинъ, дорогой мой лейтенантъ, сказалъ Павильонъ,— это былъ славный день, или славная ночь, я хотлъ сказать, надюсь, что вы на этотъ разъ довольны.

— Я очень радъ, что вы довольны, отвчалъ доблестный лейтенантъ, — хотя и не думалъ, что будете праздновать побду, если вы ее ужъ такъ называете, одни на этомъ чердак, когда вы нужны на совт.

— Но разв я нуженъ тамъ? спросилъ синдикъ.

— Конечно да, чтобы постоять за права Люттиха, которыя въ большей опасности, чмъ когда либб, отвчалъ лейтенантъ.

— Ну полно, полно, Петеркинъ, ты вчно недоволенъ, вчно ворчишь.

— Недоволенъ? вовсе нтъ, отвчалъ Потерпинъ, — что другимъ хорошо, то и мн хорошо. Только я не желалъ бы промнять чурбана на цаплю, какъ въ басн, которую клеркъ Сен-Ламберта имлъ обыкновеніе читать намъ изъ книги мэйстнра Эзопа.

— Я васъ не понимаю, Петеркинъ.

— Ну такъ я скажу, вамъ мэйстеръ Павильонъ, что этотъ кабанъ, или медвдь, желаетъ кажется сдлать себ берлогу въ Шонвальдт и, по всей вроятности, будетъ намъ такимъ же худымъ сосдомъ, какъ епископъ, а пожалуй и хуже. Онъ совершенно присвоилъ всю побду одному себ и только раздумываетъ, какъ назваться, епископомъ или герцогомъ, притомъ, стыдно смотрть, какъ они обходятся съ старикомъ.

— Я не допущу этого, Петеркинъ, воскликнулъ Павильонъ,— я не любилъ митры, но не головы, которая носила ее. Насъ десять противъ одного, Петеркинъ, и мы не допустимъ такого самоуправства.

— Да, десять противъ одного въ пол, но одинъ на одного въ замк, кром того, Никель Блокъ мясникъ, и вся сволочь предмстьевъ приняли сторону Гильома де-ла-Маркъ, частью ради вина и пива, потому что онъ выкатилъ имъ вс бочки изъ погреба, а частью по старой зависти къ намъ, за наши цехи и привиллегіи.

— Петеръ, сказалъ Павильонъ, — мы сейчасъ же отправимся въ Люттихъ. Я не хочу доле, оставаться въ Шонвальдт.

— Но вс мосты подняты, мэйстеръ, сказалъ Геймеръ, — ворота заперты, и сторожатъ ихъ ланцкнехты, а еслибъ мы попытались проложить себ путь силой, то эти негодяи, для которыхъ война обыденное дло, ловко отдлали бы насъ, потому что мы деремся только но праздникамъ.

— Но зачмъ онъ заперъ ворота? спросилъ напуганный бюргеръ, — и что за нужда ему держать въ плну честныхъ людей?

— Этого ужъ я не могу вамъ сказать, отвчалъ Нетеркинъ.— Носятся слухи, что графиня де-Круа бжала во время осады замка. Эта новость привела въ сильное бшенство длиннобородаго, и теперь онъ совершенно потерялъ разсудокъ отъ вина.

Бургомистръ бросилъ отчаянный взглядъ на Квентина, и, казалось, не зналъ, на что ршиться. Дорвардъ, не проронившій ни одного слова изъ разговора, былъ сильно встревоженъ, тмъ не мене, онъ не забылъ, что ихъ спасеніе зависло единственно отъ присутствія духа и умнья поддержать бодрость Павильона. Онъ смло вмшался въ разговоръ, какъ человкъ, имвшій право подать голосъ въ этомъ дл.— Мн за васъ стыдно, мейнъ-геръ Павильонъ, сказалъ онъ, — что вы такъ колеблетесь и не знаете какъ поступить въ этомъ случа. Идите смло къ Гильому де-ла-Марку и потребуйте свободнаго выхода изъ замка дли васъ, вашего лейтенанта, оруженосца и вашей дочери. Онъ не можетъ имть никакого предлога задержать васъ.

— Для меня и моего лейтенанта т. е. для меня и Петеркина? такъ, но кто же мой оруженосецъ?

— На этотъ разъ, я буду имъ, возразилъ неустрашимый шотландецъ.

— Вы! сказалъ смущенный Павильонъ,— но разв вы не посланный короля Людовика?

— Такъ, но посланіе мое относится къ гражданамъ Люттиха и только въ Люттих я передамъ его. Еслибъ я объявилъ себя посланнымъ короля передъ Гильомомъ де-ла-Маркъ, могъ ли бы я не вступить съ нимъ въ переговоры, а это бы значило быть имъ задержаннымъ. Вы должны тайно вывести меня изъ замка въ качеств вашего оруженосца.

— Хорошо, мой оруженосецъ, но вы говорили о моей дочери. Дочь моя, надюсь, находится въ совершенной безопасности въ моемъ дом, въ Люттих, и я отъ всей души желалъ бы ея отцу быть тамъ же.

— Эта дама будетъ называть васъ отцемъ, пока мы будемъ въ замк, сказалъ Дорвардъ.

— И посл, во всю мою жизнь, воскликнула графиня Изабелла, бросаясь къ ногамъ Павильона и обнимая его колна.— Не пройдетъ дня, въ который я не почитала бы и не любила васъ и не молилась за васъ, какъ дочь за отца, если вы только поможете мн въ моемъ ужасномъ положеніи. О, не будьте жестокосерды, подумайте о вашей дочери, представьте ее себ у ногъ чужаго человка, молящую о жизни и чести, представьте себ это и окажите мн покровительство, которое вы желали бы, чтобы другіе оказали ей!

— Право, Петеркинъ, сказалъ разтроганный этимъ воззваніемъ, добрый гражданинъ.— Мн кажется, что эта хорошенькая двушка иметъ во взгляд что-то общее съ нашей Трудхенъ, мн такъ показалось съ самаго начала, и что этотъ бойкій молодой человкъ, который такъ скоръ на совтъ, нсколько походитъ на жениха моей Трудхенъ. Я побьюсь объ закладъ, Пстеркинъ, что тутъ дло идетъ о любви, и было бы гршно не помочь имъ.

— И гршно и стыдно, отвчалъ Петеркинъ, добродушный фламандецъ, несмотря на все его кажущееся самодовольство, вытирая глаза рукавомъ своей куртки.

— И такъ, она будетъ моей дочерью, сказалъ Павильонъ, — она хорошенько завернется въ свою черную шелковую вуаль, и если не найдется такихъ врныхъ кожевниковъ, чтобы защитить дочь своего синдика, то они недостойны будутъ снова взяться за кожу. Но постойте, вдь придется отвчать на вопросы. Что, если у меня спросятъ, какъ моя дочь попала сюда во время такой свалки?

— Какъ попала цлая половина люттихскихъ женщинъ, когда он слдовали за нами въ замокъ? сказалъ Петеркинъ, — он не имли для этого никакого другаго основанія, кром желанія быть именно тамъ, гд имъ мене всего на свт слдовало быть. Наша юнгъ-фрау Трудхенъ зашла нсколько дале другихъ, вотъ и все.

— Отлично сказано, воскликнулъ Квентинъ, — будьте только смле и слдуйте доброму совту этого господина, благородный мейнъ-геръ Павильонъ, и безъ всякаго вреда для себя, вы сдлаете благороднйшій поступокъ, какой когда-либо совершался со временъ Карла Великаго. И такъ, прекрасная дама, завернитесь хорошенько этимъ вуалемъ (какъ мы уже говорили, множество принадлежностей женскаго туалета было разбросано по комнат), будьте спокойны и черезъ нсколько минутъ вы будете свободны и безопасны. Благородный синдикъ, прибавилъ онъ, обращаясь къ Павильону, — идите впередъ.

— Постойте, постойте, одну минуту, сказалъ Павильонъ, — дайте подумать. Этотъ де-ла-Маркъ лютый зврь, совершенный кабанъ по имени и по характеру. Что, если эта молодая дама одна изъ графинь де-Круа? И что, если онъ узнаетъ это и придетъ въ бшенство?

— А еслибъ я и была одна изъ этихъ несчастныхъ, сказала Изабелла, снова собираясь броситься къ его ногамъ, — неужели бы за это вы оставили меня въ эту ужасную минуту? О! еслибъ я была дйствительно ваша дочь или дочь самаго бднаго бюргера!

— Мы еще не такъ бдны, сударыня, не очень… можемъ заплатить, что слдуетъ, сказалъ гражданинъ.

— Извините, благородный сэньръ… снова начала несчастная двушка.

— Вовсе не благородный и не сэньръ, отвчалъ синдикъ, — а простой бюргеръ Люттиха, который чистыми деньгами платитъ по своимъ векселямъ. Но это нейдетъ къ длу. И будь вы даже графиня, я все таки помогу вамъ.

— Давъ разъ слово, вы обязаны защищать ее, будь она даже герцогиня, сказалъ Петеръ.

— Правда, Петеръ, совершенная правда, сказалъ синдикъ, — у насъ въ Нидерландахъ такъ водится: ein wort, ein man. А теперь за дло. Намъ нужно проститься съ этимъ Гильомомъ де-ла-Маркъ, но я право не знаю…. разсудокъ покидаетъ меня, когда я объ этомъ подумаю. И если бы была возможность избгнуть этой церемоніи, я не сталъ бы противиться.

— Такъ какъ въ вашемъ распоряженіи вооруженная сила, не лучше ли будетъ идти прямо къ воротамъ и силой проложить себ путь? сказалъ Квентинъ.

Но Павильонъ и его совтникъ въ одинъ голосъ возстали противъ подобнаго нападенія на своихъ союзниковъ и сдлали по поводу этого необдуманнаго предложенія нсколько замчаній, которыя убдили Квентина, что въ такомъ сообществ нельзя было отваживаться ни на какое смлое предпріятіе. Поэтому они ршились смло явиться въ большую залу замка, гд, какъ они знали, пировалъ дикій Арденскій Кабанъ, и просить свободнаго выхода для люттихскаго синдика и его свиты. Эта законная просьба, казалось, не могла быть отвергнута. Тмъ не мене, добрый бургомистръ со вздохомъ взглянулъ на товарищей и сказалъ своему врному Пстеркину.— Вотъ, что значитъ имть слишкомъ смлое и слишкомъ нжное сердце! Увы, Петеркинъ, какъ много уже. я поплатился за свою храбрость и свое человколюбіе! и сколько еще я поплачусь за свои добродтели прежде, чмъ небо высвободитъ насъ изъ этого проклятаго замка Шонвальдта!

Когда они проходили по двору, еще наполненному мертвыми и умиравшими, Квентинъ, среди этихъ сценъ ужаса, тихо успокоивалъ Изабеллу и старался придать ей боле смлости, напоминая, что спасеніе ее вполн зависло отъ ея присутствія духа,

— Не отъ моего, не отъ моего, отвчала она, — но отъ вашего, и только отъ вашего. О! если я переживу эту ужасную ночь, я никогда не забуду того, кто спасъ меня. Еще одной милости должна я просить отъ вашего мужества, и я умоляю васъ именемъ вашей матери, честью вашего отца оказать ее.

— Могу ли я въ чемъ нибудь отказать вамъ? отвтилъ Квентинъ шопотомъ.

— Убейте меня лучше сами, сказала она, — но не оставляйте во власти этихъ изверговъ.

Въ отвтъ на это, Квентинъ только пожалъ руку молодой графини, которая, казалось, была готова отвтить ему тмъ же, если бы страхъ не удерживалъ ее. Наконецъ, опираясь на руку своего юнаго покровителя, она вошла въ страшную залу, предшествуемая Павильономъ и его лейтенантомъ, сзади шло человкъ десять ремесленниковъ изъ цеха кожевниковъ, которые какъ бы составляли почетную стражу синдика.

Громкіе возгласы, смхъ, крикъ, раздававшіеся въ этой зал, казалось скоре могли происходить отъ пирующихъ демоновъ, праздновавшихъ побду надъ человческимъ родомъ, чмъ отъ людей, торжествовавшихъ успшное окончаніе смлаго дла. Только напряженное состояніе духа, возбужденное отчаяніемъ, поддерживало наружную твердость Изабеллы, непоколебимая храбрость, которая росла вмст съ опасностью, воодушевляла Дорварда, тогда какъ Павильонъ и его спутникъ, которые длали доброе дло по необходимости, были похожи на медвдей на травл, привязанныхъ къ дереву и принужденныхъ по необходимости встртить лицомъ къ лицу опасность.

ГЛАВА XXII.
ПИРЪ.

Кэдъ.— Гд Дикъ, мясникъ эшфордскій.
Дикъ.— Здсь, сэръ.
Кэдъ.— Они падали передъ тобой какъ овцы и быки,
и ты работалъ какъ бы на своей бойн.
Генрихъ VI, часть II.

Едва ли могла произойти перемна странне и страшне той, какая совершилась въ зал Шонвальдта съ того времени, какъ Квентинъ сидлъ тамъ за обдомъ, она вполн представляла самую страшную картину ужасовъ войны, въ особенности когда война эта велась безпощадными грабителями, наемными солдатами варварскаго вка, людьми, которые по привычк и по профессіи освоились со всми жестокостями и кровавыми сценами ея, но были чужды патріотическаго чувства и романтическаго духа рыцарства.

Вмсто чиннаго, скромнаго и нсколько церемоннаго обда, за которымъ такъ недавно еще сидли гражданскіе и духовные чины, въ той самой комнат, гд легкая шутка произносилась только въ полголоса и гд, при всемъ обиліи яствъ и винъ, царствовало доходившее почти до лицемрія приличіе, теперь происходили такія сцены дикаго и неистоваго разгула, къ которымъ даже самъ сатана, еслибы онъ предсдательствовалъ на этомъ пиршеств, не могъ бы ничего прибавить.

На верхнемъ конц стола, на трон епископа, перенесенномъ сюда изъ комнаты, гд обыкновенно собирался совтъ, сидлъ самъ страшный Арденскій Кабанъ, вполн достойный этого ужасающаго прозвища, повидимому доставлявшаго ему большое удовольствіе, и которое онъ всми силами старался заслужить. Онъ былъ безъ шлема, но въ тяжеломъ и блестящемъ остальномъ вооруженіи, которое весьма рдко снималъ. На плечахъ его вислъ плащъ изъ кожи большаго дикаго кабана, копыта и клыки котораго были сдланы изъ литаго серебра. Кожа съ головы животнаго была, такъ прилажена, что, надвая ее на шлемъ, когда онъ былъ въ полномъ вооруженіи, или въ вид капюшона на обнаженную голову, какъ это было и въ настоящую минуту, ла-Маркъ дйствительно имлъ видъ оскалившаго зубы, страшнаго чудовища. Впрочемъ, наружность человка, носившаго такое украшеніе, не нуждалась въ немъ для увеличенія ужаса, внушаемаго ея природнымъ выраженіемъ.

Верхняя часть лица де-ла-Марка, казалось, по природ противорчила его характеру. Хотя волосы его и походили на грубую щетину его капюшона, открытый, мужественный и высокій лобъ, полныя красныя щеки, большіе блестящіе свтло-срые глаза и орлиный носъ говорили о храбрости и великодушіи. Но выраженіе этихъ боле счастливыхъ чертъ было совершенно искажено привычками насилія и жестокости, которыя вмст съ невоздержностію и развратомъ придали его лицу отпечатокъ, несовмстный съ характеромъ суроваго мужества, которое оно могло бы выражать. Частые порывы бшенства какъ то вздули мускулы щекъ и особенно прилежащіе къ глазамъ, послдніе отъ пьянства, невоздержности потускли, блки налились кровью, и все это придало лицу сходство съ тмъ отвратительнымъ чудовищемъ, съ которымъ любилъ себя сравнивать страшный баронъ. Ео, по какому-то странному противорчію, де-ла-Маркъ, старавшійся походить на дикаго кабана и съ удовольствіемъ носившій его имя, какъ будто желалъ скрыть подъ длинной и густой бородой тотъ недостатокъ, отъ котораго первоначально получилъ свое прозвище. Этотъ недостатокъ составляли необыкновенно толстыя губы и выдававшаяся впередъ верхняя челюсть, что вмст съ торчавшими съ обихъ сторонъ клыками придавало ему сходство съ дикимъ животнымъ, такая наружность и страсть его къ охот въ арденскомъ лсу послужили поводомъ къ прозвищу Арденскаго Кабана. Но и длинная, щетинистая, нечесанная борода его все-таки не ослабляла ужаснаго впечатлнія, производимаго его лицомъ и ни мало не облагораживала его свирпаго выраженія.

Солдаты и офицеры сидли вокругъ стола въ перемежку съ люттихскими жителями, изъ которыхъ нкоторые принадлежали къ самой низкой черни, изъ нихъ особенно выдавался Никкель Блокъ, мясникъ, сидвшій рядомъ съ Кабаномъ, съ засученными рукавами, обнажавшими покрытыя до локтя кровью руки, передъ нимъ лежалъ большой окровавленный ножъ. Большая часть солдатъ носила, подобно своему предводителю, длинныя всклокоченныя бороды, волосы ихъ были заплетены и закинуты назадъ, что еще боле увеличивало природную дикость ихъ вида. Многіе изъ нихъ, опьяннные торжествомъ побды и множествомъ выпитаго вина, представляли страшное и отвратительное зрлище. Разговоры ихъ и псни, которыя они пли, не слушая другъ друга, были такъ полны разврата и богохульства, что Квентинъ благодарилъ небо за страшный шумъ, препятствовавшій его спутниц разслушать ихъ.

Намъ остается еще сказать, что блдныя лица и неспокойное выраженіе большинства лучшихъ гражданъ Люттиха, принимавшихъ участіе въ этомъ страшномъ пир солдатъ ла-Марка, показывали, что они или не сочувствовали этому пиршеству или боялись своихъ собесдниковъ, другіе же, по грубости природы или недостатку воспитанія, видли въ буйств этихъ солдатъ только рыцарскій обычай, которому желали даже подражать, и потому старались сколько возможно поддлаться подъ ихъ тонъ, и безпрестанно осушали огромныя чаши вина и чернаго пива, предаваясь пороку, который во вс времена былъ весьма обыкновененъ въ Нидерландахъ.

Убранство пира было также безпорядочно, какъ и самое общество. Вся посуда епископа, даже священные сосуды церкви (для Арденскаго Кабана не было ничего святаго) стояли на стол вмст съ глиняными кружками, мдными флягами и разнаго рода самой незатйливой посуды.

Мы упомянемъ еще объ одномъ ужасномъ обстоятельств и потомъ предоставимъ воображенію читателя дополнить картину. Среди необузданнаго своеволія солдатъ Гильома де-ла-Маркъ, одинъ изъ ланцкнехтовъ, отличившійся храбростью и смлостью во время осады замка, не найдя мста за столомъ, дерзко схватилъ большой серебряный кубокъ и унесъ его, говоря, что это вознаградитъ его за то, что онъ лишенъ участія въ пир. Эта сродная общему характеру собесдниковъ черта заставила предводителя расхохотаться до упаду, но когда другой солдатъ, не отличившійся повидимому такою же храбростію въ битв, позволилъ себ ту же вольность, де-ла-Маркъ быстро положили, конецъ шутк, вслдствіе которой столъ вмигъ былъ бы очищенъ отъ всего, что было на немъ самаго цннаго.

— О! о! клянусь духомъ грома, воскликнулъ онъ,— т, которые не смютъ быть людьми при встрч съ непріятелемъ, не должны покушаться быть ворами среди друзей. Какъ? ты, подлый трусъ, ты, который ждалъ пока отворятъ ворота и опустятъ мостъ, чтобы войти въ замокъ, когда Конрадъ Горстъ пролагалъ себ дорогу черезъ ровъ и стну, ты осмливаешься на такую наглость? Прицпить его къ желзной перекладин у окна! Пусть онъ своими ногами бьетъ тактъ, пока мы будемъ пить за счастливое путешествіе его души въ адъ.

Этотъ приговоръ былъ исполненъ едва ли не скорй, чмъ произнесенъ, и, черезъ минуту, несчастный корчился въ предсмертныхъ судорогахъ, вися на желзныхъ брусьяхъ. Тло его все еще висло, когда Квентинъ съ своими товарищами вошелъ въ залу, преграждая блдный свтъ луны, оно бросало на полъ неясную, но страшную тнь, которая напоминала форму производившаго ее предмета.

Когда Павильонъ услыхалъ, что имя его въ этомъ шумномъ сборищ начало переходить изъ устъ въ уста, онъ сдлалъ усилія, чтобы принять приличный его сану и значенію, важный и спокойный видъ, но, при взгляд на страшный трупъ у окна и на всю окружавшую его ужасную обстановку, онъ едва могъ сохранить бодрость духа, несмотря на увщеваніе Петеркина, который, самъ нсколько взволнованный, нашептывалъ ему: — Соберитесь съ духомъ, мэйстеръ, или мы пропали!

Синдикъ сохранилъ, сколько могъ, свое, достоинство въ краткомъ привтствіи, которымъ онъ поздравилъ общество съ славной побдой, одержанной солдатами ла-Марка и добрыми гражданами Люттиха.

— Да, насмшливо отвчалъ де-ла-Маркъ, — ‘мы наконецъ затравили звря’, говорила болонка волкодаву. Но, что это, господинъ бургомистръ, выявляетесь, какъ Марсъ, въ сопровожденіи красоты. Кто эта красавица? Подымите вуаль, подымите, ныншнюю ночь, ни одна женщина не можетъ считать свои прелести своей собственностью.

— Это моя дочь, благородный предводитель, отвчалъ Павильонъ,— и я прошу васъ извинить ее, что она не снимаетъ вуали. Она сдлала такой обтъ тремъ святымъ королямъ.

— Я сейчасъ сниму съ нея этотъ обтъ, сказалъ де-ла-Маркъ, — я однимъ ударомъ ножа посвящу себя въ епископы Люттиха, надюсь, что одинъ живой епископъ стоитъ трехъ мертвыхъ королей.

При этихъ словахъ, вс присутствовавшіе содрогнулись и ропотъ пробжали, по зал, вс граждане Люттиха и даже нкоторые изъ суровыхъ солдатъ чтили королей Кельна (какъ ихъ обыкновенно называли), хотя вообще не имли ничего святаго.— Впрочемъ я не замышляю ничего злаго противъ ихъ усопшихъ величествъ, сказалъ де-ла-Маркъ,— но епископомъ я ршился быть. Свтскій и духовный князь, имющій право вязать и разршать, подъ стать такой шайк злодевъ, какъ вы, которой никто другой не далъ бы отпущенія. Но, приближьтесь, благородный синдикъ, сядьте, возл меня, вы увидите, какъ я умю очищать себ ваканцію. Приведите сюда нашего предшественника въ этомъ священномъ сан.

Въ зал произошло движеніе. Павильонъ, скромно отказавшись отъ предложеннаго ему почетнаго мста, слъ на конц стола, ни на шагъ не отстававшіе отъ него спутники тснились за нимъ подобно стаду барановъ, которые при вид чужой собаки собираются вокругъ стараго барана, вожака всего стада, предполагая, что въ немъ больше храбрости. Не далеко отъ нихъ сидлъ красивый юноша, побочный сынъ, какъ говорили, свирпаго ла-Марка, который по временамъ оказывалъ ему привязанность и даже нжность. Мать юноши, наложница ла-Марка, женщина рдкой красоты, умерла отъ удара, нанесеннаго ей этимъ чудовищемъ въ припадк опьяненія или ревности, ея участь возбудила въ тиран угрызеніе совсти, на сколько онъ былъ способенъ ее чувствовать, быть можетъ, на этомъ основывалась и привязанность его къ сирот. Квентинъ, узнавшій объ этой черт въ характер барона отъ стараго монаха, слъ какъ можно ближе къ молодому человку, ршившись воспользоваться имъ какъ покровителемъ или какъ заложникомъ, смотря по тому, чего потребуютъ обстоятельства, если не будетъ другихъ средствъ къ спасенію.

Между тмъ, какъ вс находились въ какомъ-то ожиданіи, что произойдетъ по приказу, отданному тираномъ, одинъ изъ спутниковъ Павильона шепнулъ Петеркину: — нашъ хозяинъ назвало, эту бабенку своей дочерью. Но это не можетъ быть наша Трудхенъ, эта стройная двушка на два дюйма выше, притомъ изъ подъ вуаля выбивается черный локонъ. Клянусь св. Михаиломъ, что на площади, это все равно, что назвать черную кожу быка кожей благо теленка.

— Тише, тише! сказалъ Петеркинъ съ нкоторою находчивостью.— Ну что, если нашъ хозяинъ иметъ намреніе увезти дичину изъ епископскаго парка и притомъ такъ, чтобы наша добрая хозяйка ничего не знала, наше ли съ тобой дло подсматривать за нимъ?

— Я этого и не хочу, братъ, отвчалъ другой, — хотя не полагалъ, что въ его лта онъ вздумаетъ еще воровать такую дичь. Sapperment, какъ пуглива эта красавица! Смотрите, какъ она прячется за всхъ, чтобы уйдти отъ взоровъ товарищей ла-Марка. Но тише, тише, посмотримъ, что они хотятъ длать съ бднымъ, старымъ епископомъ.

Пока онъ говорилъ это, грубые солдаты втащили Людовика Бурбона, епископа люттихскаго, въ залу его собственнаго дворца. Всклокоченные волосы и борода, растерзанная одежда, все свидтельствовало о дурномъ обхожденіи, которому онъ подвергался, а наскоро наброшенное на него священническое облаченіе, казалось, было надто въ посмяніе надъ его саномъ и званіемъ. Къ счастью, Изабелла сидла такъ, что но могла ни видть, ни слышать происходившаго, иначе, какъ Квентинъ имлъ основаніе полагать, ея чувства при вид епископа, своего покровителя, въ такомъ положеніи могли бы выдать ея тайну и повредить безопасности. Дорвардъ старался заслонить ее собою, чтобы она ничего не могла видть сама и была скрыта отъ наблюденій другихъ.

Послдовавшая за тмъ сцена была не продолжительна и ужасна. Когда несчастнаго, престарлаго епископа привели къ мсту, гд сидлъ дикій предводитель, прелатъ, извстный до того времени только своимъ добродушнымъ и тихимъ характеромъ, выказалъ въ эту ршительную минуту полное сознаніе своего достоинства, приличное его сану и высокому происхожденію. Взглядъ его былъ ясень и спокоенъ, движенія, когда онъ освободился отъ рукъ тащившихъ его солдатъ, были благородны и выражали покорность судьб. Вообще, осанка его напоминала что-то среднее между феодальнымъ государемъ и христіанскимъ мученикомъ. Даже самъ де-ла-Маркъ былъ такъ потрясенъ твердымъ видомъ своей жертвы и воспоминаніемъ о тхъ благодяніяхъ, которыя нкогда получалъ отъ епископа, что, казалось, смутился, онъ опустилъ, глаза и только осушивъ огромный стаканъ вина, снова принялъ тотъ же наглый видъ.— Людовикъ Бурбонъ, сказалъ онъ, едва переводя дыханіе, сжимая кулаки, оскаливъ зубы и употребляя другія средства, чтобы возбудить и поддержать свою природную жестокость.

— Я искалъ вашей дружбы, а вы отвергли мою. Чего бы не дали вы теперь, чтобы было иначе?… Никкель, будь готовъ.

Мясникъ всталъ, схватилъ свое оружіе и, обойдя кругомъ стула ла-Марка, остановился, съ поднятымъ ноженъ въ голыхъ, мускулистыхъ рукахъ.

— Взгляни на этого человка, Людовикъ Бурбонъ, сказалъ ла-Маркъ, — какія условія предложишь ты, чтобы избавиться отъ этого страшнаго часа.

Епископъ бросилъ грустный, но твердый взглядъ на страшнаго сателлита, который, казалось, былъ готовъ исполнить волю тирана, и потомъ съ твердостью сказалъ: — Слушай меня, Гильомъ де-ла-Маркъ, и вс вы, добрые люди, если между вами есть кто либо заслуживающій это имя, выслушайте единственныя условія, которыя я могу предложить этому злодю. Гильомъ де-ла-Маркъ, ты возмутилъ имперскій городъ, ты осадилъ и взялъ дворецъ князя Священной Германской Имперіи, убилъ его людей, разграбилъ его имущество и оскорбилъ его особу, за это ты долженъ подвергнуться суду Имперіи, заслуживаешь быть объявленъ вн закона, изгнанникомъ, лишеннымъ правъ и состоянія. Ты сдлалъ еще боле, ты заслуживаешь нчто боле обыкновенной человческой казни. Ты, какъ святотатственный разбойникъ, вломился въ святилище Господа, дерзко наложилъ руки на отца церкви, осквернилъ домъ Господень кровью и грабежемъ.

— Кончилъ ли ты? бшено прервалъ его де-ла-Маркъ, топнувъ ногою.

— Нтъ, отвчалъ епископъ, — я еще не сказалъ теб условій, которыя ты желалъ слышать отъ меня.

— Продолжай, сказалъ де-ла-Маркъ, — и постарайся, чтобы условія понравились мн боле предисловія, иначе берегись за свою сдую голову. И, опрокинувшись на спинку своего кресла, онъ заскрежеталъ зубами такъ, что пна выступила изо рта, какъ изъ пасти дикаго звря, имя и шкуру котораго онъ носилъ.

— Таковы твои преступленія, продолжалъ епископъ съ спокойной ршимостію,— а теперь слушай условія, которыя я, какъ милосердый князь и христіанскій прелатъ, милостиво предлагаю теб, забывая вс личныя обиды и прощая вс оскорбленія. Брось свой предводительскій жезлъ, откажись это, власти, освободи плнныхъ, возврати похищенное тобой, раздай, что остается отъ твоего имущества тмъ, кого ты сдлалъ вдовами и сиротами, облекись власяницей, посыпь пепломъ главу свою, возьми посохъ пилигрима и иди пшкомъ и безъ обуви въ Римъ, мы, съ своей стороны, будемъ ходатайствовать у Имперскаго двора въ Ратисбон за твою жизнь, а у нашего святаго Отца за твою погибшую душу.

Въ то время, какъ Людовикъ Бурбонъ предлагалъ эти условія такимъ ршительнымъ тономъ, какъ будто онъ все еще занималъ епископскій тронъ, а похититель его съ мольбою преклонялъ передъ нимъ колна, тиранъ тихо поднялся съ своего мста, овладвшее имъ сперва изумленіе постепенно перешло въ бшенство, когда епископъ кончилъ, онъ взглянулъ ни Никкеля Блона и, не говоря ни слова, поднялъ палецъ. Злодй ударилъ, какъ будто онъ исполнялъ свою должность на бойн, и умерщвленный епископъ упалъ, безъ малйшаго стона, къ подножію своего собственнаго епископскаго трона {Смотри примчаніе V. Убіеніе епископа люттихскаго.}. Люттихцы, не ожидавшіе этой ужасной катастрофы, и думавшіе, что переговоры кончатся какой нибудь мирной сдлкой, единодушно вскочили съ крикомъ ужаса и мщенія.

Но Гильомъ де-ла-Маркъ, возвысивъ свой громовой голосъ и потрясая кулакомъ закричалъ.— Какъ такъ! вы, люттихскія свиньи, валяющіяся въ грязи Мааса, осмливаетесь помриться съ дикимъ Арденскимъ Кабаномъ? Ей кабанье отродье! (кличка, которую онъ и другіе часто давали его солдатамъ), покажите свои клыки этимъ фламандскимъ свиньямъ!

При этомъ крик, солдаты вскочили и такъ какъ они, пожалуй даже преднамренно, сидли въ перемежку съ своими недавними союзниками, то они, въ одну минуту, схватили каждый своего сосда за воротъ и занесли надъ ними свои, блеснувшіе при свт лампъ и мсяца, широкіе кинжалы. Оружіе было поднято, но никто не ударялъ, потому что жертвы были слишкомъ испуганы неожиданностію, чтобы противиться, а де-ла-Маркъ вроятно имлъ въ виду только постращать своихъ союзниковъ-горожанъ.

Но мужество Квентина, находчиваго и ршительнаго не по лтамъ, а въ эту минуту возбужденнаго всмъ, что только можетъ придать отваги характеру, скорому и ршительному по природ, дало длу иной оборотъ. По примру сподвижниковъ де-ла-Марка, онъ бросился на сына его. Карла Еберсона, безъ труда одоллъ его, поднесъ кинжалъ къ горлу мальчика и воскликнулъ:— Если вы заиграли въ такую игру, такъ и я приму въ ней участіе.

— Стой, стой! закричалъ де-ла-Маркъ,— это шутка, шутка. Неужели вы думаете, что я захочу оскорбить моихъ добрыхъ друзей и союзниковъ, гражданъ Люттиха! Солдаты, оставьте ихъ, садитесь и уберите эту падаль, подавшую поводъ къ ссор между друзьями, прибавилъ онъ, оттолкнувъ нотой тло епископа. Запьемъ ее свжимъ виномъ!

Вс повиновались, солдаты и граждане стояли, глядя другъ на друга, какъ будто но зная, друзья они или враги. Квентинъ воспользовался этой минутой.

— Слушайте, Гильомъ де-ла-Маркъ, сказалъ онъ,— и вы, граждане и жители Люттиха, а вы, молодой человкъ, стойте спокойно (Карлъ старался вырваться изъ его рукъ), съ вами ничего не сдлаютъ, если не повторится опять такая острая шутка.

— Кто ты, ради самого чорта, вскрикнулъ удивленный де-ла-Маркъ,— кто ты, что смешь предлагать условія и брать заложниковъ у насъ, въ нашей собственной берлог, у насъ, которые требуемъ залоговъ отъ другихъ, но сами не даемъ ихъ никому?

— Я слуга короля Людовика французскаго, смло отвчалъ Квентинъ.— Я стрлокъ его шотландской гвардіи, что отчасти показываетъ мой выговоръ и моя одежда. Я здсь за тмъ, чтобы наблюдать за вашими дйствіями и доносить о нихъ, и съ удивленіемъ вижу, что они скорй похожи на поступки язычниковъ, чмъ христіанъ, сумасшедшихъ, чмъ людей со здравымъ смысломъ. Армія Карла бургундскаго не замедлитъ выступить противъ васъ, и если вы желаете получить помощь Франціи, то должны дйствовать иначе. Что касается до васъ, жители Люттиха, я совтую вамъ тотчасъ же возвратиться въ вашъ городъ, а если кто станетъ препятствовать вашему выходу, я объявляю его врагомъ моего государя, милостивйшаго короля Франціи.

— Франція и Люттихъ! Франція и Люттихъ! закричали спутники Павильона и нкоторые другіе граждане, мужество которыхъ, начало возрастать отъ смлыхъ словъ Квентина.

— Франція и Люттихъ! да здравствуетъ храбрый стрлокъ! Мы готовы жить и умереть съ нимъ!

Глаза Гильома де-ла-Маркъ заблистали и онъ схватился за кинжалъ, какъ бы желая вонзить его въ сердце смлаго витіи, но, взглянувъ вокругъ себя, онъ прочелъ во взглядахъ своихъ солдатъ нчто такое, что даже и онъ долженъ былъ уважить. Многіе изъ нихъ были французы и каждый зналъ о тайныхъ пособіяхъ, которыя начальникъ ихъ получалъ изъ Франціи, какъ въ деньгахъ такъ и въ людяхъ. Сверхъ того, многіе были поражены только что совершеннымъ злодйскимъ, святотатственнымъ поступкомъ. Имя Карла бургундскаго, человка, въ которомъ событія этой ночи должны были необходимо возбудить самое сильное негодованіе, прозвучало далеко не успокоительнымъ образомъ, а безразсудство, въ одно и тоже время поссориться съ люттихцами и раздражить короля Фракціи, произвело подавляющее впечатлніе на ихъ умы, при всемъ ихъ ненормальномъ состояніи. Однимъ словомъ, де-ла-Маркъ видлъ, что если бы онъ вздумалъ отдаться новому насилію, то его не поддержала бы даже и его шайка, потому, стараясь смягчить грозное выраженіе своего лица и взгляда, онъ объявилъ, что не имлъ никакихъ замысловъ противъ своихъ добрыхъ друзей города Люттиха, которые вс могутъ свободно оставить Шонвальдтъ, когда пожелаютъ, хотя онъ надялся, что они пропируютъ съ нимъ по крайней мр одну ночь въ честь общей побды. Потомъ, съ большимъ противъ обыкновеннаго спокойствіемъ, прибавилъ, что если имъ будетъ угодно, онъ завтра же готовъ войти въ переговоры о раздл добычи и мрахъ, необходимыхъ для ихъ общей безопасности, между тмъ, онъ надялся, что шотландскій дворянинъ удостоитъ ихъ чести пропировать съ ними всю ночь въ Шопвальдт.

Квентинъ поблагодарилъ, но сказалъ, что его дйствія вполн будутъ зависитъ отъ Павильона, съ поступками котораго ему поручено сообразоваться, но, что онъ не преминетъ сопровождать синдика при первомъ его посщеніи храбраго Гильома де-ла-Маркъ, въ его замк.

— Если вы должны сообразоваться съ моими поступками, поспшно и громко сказалъ Павильонъ,— то вамъ придется, не медля ни минуты, оставить Шонвальдтъ, а если вы думаете возвратиться сюда только въ въ моемъ сообществ, то это, вроятно, случится не скоро.

Послднія слова почтенный гражданинъ пробормоталъ про себя, боясь послдствій выраженныхъ имъ чувствъ, которыхъ онъ однако не могъ подавить.

— Держитесь ближе ко мн, храбрые кожевники, сказалъ онъ своимъ тлохранителямъ, — и мы, какъ можно скорй, выберемся изъ этого притона разбойниковъ.

Большинство лучшихъ гражданъ Люттиха, казалось, раздляло мнніе синдика, и едва ли они боле радовались при взятіи Шоивальдта, Чмъ теперь, при мысли о предстоявшей возможности безопаснаго выхода изъ него. Имъ дозволили безъ всякаго препятствія оставить замокъ, и Квентинъ былъ очень доволенъ, когда очутился за его грозными стнами.

Въ первый разъ съ тхъ поръ, какъ они вошли въ страшную залу, ршился Квентинъ спросить молодую графишо, какъ она себя чувствовала.

— Хорошо, хорошо, отвчала она съ лихорадочною порывистостію,— отлично хорошо… не останавливайтесь для вопросовъ, не. тратьте времени на слова…. бжимъ, бжимъ!

Говоря это, она старалась ускорить шагъ, но, еслибъ Квентинъ не поддержалъ ее, она наврное упала бы отъ изнеможенія. Съ нжностію матери, спасающей ребенка отъ опасности, молодой шотландецъ поднялъ свою драгоцнную ношу на руки и, когда она обнимала его одной рукой, чуждая всякой мысли кром мысли о спасеніи, онъ не пожаллъ ни объ одной изъ опасностей, которымъ подвергался въ эту ночь: конецъ все искупалъ.

Почтеннаго синдика, въ свою очередь, поддерживали и тащили впередъ врный Петеркинъ и другой работникъ изъ его цеха, такимъ образомъ, задыхаясь отъ скорой ходьбы, они достигли берега рки, встрчая множество гражданъ, спшившихъ узнать о подробностяхъ осады и убдиться въ основательности разнесшагося слуха, что побдители перессорились. Отдлываясь отъ любопытныхъ, Петеркину съ помощію нкоторыхъ изъ его товарищей, наконецъ удалось найти лодку для всего общества. Это дало имъ возможность нсколько отдохнуть, что было особенно, нужно Изабелл, все еще лежавшей почти безъ чувства, на рукахъ своего освободителя, и почтенному синдику, который въ отрывистыхъ словахъ поблагодарилъ Квентина, въ эту минуту слишкомъ занятаго своими мыслями, чтобы отвчать ему, и началъ, обращаясь къ Петеркину, длинную рчь о своей храбрости, доброт и опасностяхъ, которымъ въ настоящемъ и многихъ другихъ случаяхъ, подвергали его эти добродтели.

— Петеръ, Петеръ, сказалъ онъ, принимаясь снова за прежнія жалобы,— еслибъ я не имлъ отважнаго сердца, я никогда бы не стоялъ за то, чтобы граждане Люттиха не платили подати, двадцатой части своего дохода, хотя и не было ни одной живой души, которая бы отказывалась платить. Да, еслибъ и обладалъ мене великодушнымъ сердцемъ, я бы никогда не пошелъ на бой при Сен-Троп, гд одинъ изъ генегаускихъ воиновъ сбросилъ меня своимъ копьемъ въ грязную яму, изъ которой я не могъ выбраться, не смотря на вс свои усилія, до самаго окончанія битвы. Да, и теперь, Петеркинъ, въ эту самую ночь, моя храбрость такъ увлекла меня, что я надлъ слишкомъ узкую кольчугу, которая была бы причиной моей смерти, еслибъ не помогъ этотъ храбрый молодой человкъ, ремесло котораго война, и которому я отъ всего сердца желаю успха…. Что касается до нжности моего сердца, Петеркинъ, оно сдлало меня нищимъ т. е., могло бы сдлать нищимъ, еслибъ я не былъ достаточно надленъ благами здшняго ничтожнаго міра, и теперь небу только извстно, какія мн предстоятъ еще хлопоты съ дамами, графинями, и съ сохраненіемъ тайнъ, которыя, какъ и думаю, могутъ стоить мн половины моего состоянія, да еще головы въ придачу.

Квентинъ не могъ дале хранить молчанія и началъ уврять синдика, что какой бы опасности, какой бы потери онъ не подвергся изъ за молодой дамы, находившейся теперь подъ его покровительствомъ, она не замедлитъ отплатить ему своей благодарностью и по возможности вознаградитъ его за вс убытки.

— Благодарю васъ, господинъ стрлокъ, благодарю, сказалъ люттихскій гражданинъ, — но кто сказалъ вамъ, чтобъ я желалъ отъ васъ какого нибудь вознагражденія за то, что исполнилъ долгъ честнаго человка? Я только говорилъ, что могъ поплатиться за это… надюсь, что я могу говорить объ этомъ съ моимъ помощникомъ, нисколько не сожаля о потеряхъ и опасностяхъ, которымъ бы могъ подвергнуться.

Изъ этихъ словъ Квентинъ заключилъ, что его настоящій другъ былъ изъ числа тхъ многихъ благотворителей, которые вознаграждаютъ себя за свои благодянія постоянными жалобами, думая только о томъ, чтобы хотя нсколько преувеличить значеніе оказанной ими услуги, описывая тотъ вредъ, который она могла бы причинить имъ. Поэтому, онъ ничего не отвчалъ и далъ синдику полную волю разсказывать своему помощнику, о своихъ безкорыстныхъ услугахъ разнымъ лицамъ, объ опасности, которой онъ подвергался, и о потеряхъ, которыя понесъ вслдствіе рвенія къ общественному благу, онъ говорилъ въ продолженіи всего пути, до самаго дома.

Дло было въ томъ, что честный гражданинъ чувствовалъ, что потерялъ нкоторую долю значенія, дозволивъ молодому иностранцу стать на первомъ план въ ршительную минуту въ Шонвальдтской зал, хотя въ начал онъ былъ очень доволенъ послдствіями вмшательства Дорварда, но при дальнйшемъ размышленіи ему показалось, что его достоинство нсколько пострадало, и онъ старался вознаградить себя за это, преувеличивая права, которыя имлъ на благодарность отечества вообще, друзей же, преимущественно графини де-Круа и ея молодаго покровителя, въ особенности. Когда лодка остановилась у сада, и Павильонъ съ помощью Петеркина вышелъ изъ нея, то, казалось, вступивъ на порогъ своего собственнаго жилища онъ разомъ освободился отъ чувства оскорбленнаго самолюбія и зависти, и изъ недовольнаго и потерпвшаго неудачу демагога превратился въ честнаго, добраго и гостепріимнаго хозяина. Онъ громко позвалъ Трудхенъ, которая тотчасъ же явилась, потому что въ стнахъ Люттиха страхъ и безпокойство мало кому позволили спать въ эту бурную ночь. Ей было поручено окружить всевозможными попеченіями прекрасную незнакомку, которая едва двигалась, Гертруда, поражонная ея красотой и сожаля о ея несчастіи, съ нжностію и усердіемъ сестры исполнила обязанность, налагаемую на нее гостепріимствомъ.

Несмотря на позднее время и на видимую усталость синдика, Квентину едва ли бы удалось отговориться отъ предложенія распить бутылку лучшаго и дорогаго вина, стараго какъ битва при Азенкур, онъ долженъ бы былъ по невол принять предложеніе гражданина, еслибъ не появилась мать семейства, которую громкій голосъ Павильона, требовавшаго ключи отъ погреба, вызвалъ изъ ея комнаты. Это была маленькая, кругленькая женщина, вроятно, красивая въ молодости, по въ послдніе годы отличавшаяся только необыкновенно краснымъ и острымъ носомъ, рзкими, голосомъ и твердой ршимостью, въ возмездіе за тотъ авторитетъ, которымъ синдикъ пользовался въ кругу своихъ согражданъ, подчинить его строгой дисциплин у себя дома.

Какъ только она узнала причину спора своего мужа съ его гостемъ, то объявила напрямикъ, что первый не только не нуждается въ подкрпленіи своихъ силъ виномъ, но ужъ и такъ выпилъ его слишкомъ много, и, вмсто того, чтобы по его просьб, прибгнуть къ одной изъ тяжелыхъ связокъ ключей, висвшихъ у пояса на серебряной цпочк, она, безъ всякой церемоніи, повернулась къ нему спиной и повела Квентина въ чистую веселенькую комнатку, гд онъ долженъ былъ провести ночь, окруженный всми принадлежностями комфорта и удобства, которые до тхъ поръ были, по всмъ вроятіямъ, совершенно незнакомы молодому человку: до такой степени богатые фламандцы превосходили въ удобствахъ домашней жизни не только бдныхъ и грубыхъ шотландцевъ, но даже и самихъ французовъ.

ГЛАВА XXIII.
БГСТВО.

Теперь скажи только, и я бгу, пущусь на невозможное и
добьюсь его. Иди же, и съ сердцемъ воспламененнымъ, и
послдую за тобой на свершеніе даже неизвстнаго мн дла.
Юлій Цезарь.

Не смотря на радость и страхъ, на сомннія, безпокойство и другія тревожныя чувства, усталость молодаго шотландца была такъ велика, что онъ погрузился въ глубокій и крпкій сонъ и проспалъ до поздняго утра, когда въ его комнату вошелъ съ озабоченнымъ, видомъ его достойный хозяинъ.

Она, слъ возл постели своего гостя и началъ длинную, запутанную рчь о семейныхъ обязанностяхъ брачной жизни и особенно о власти и законномъ первенств, которое женатые люди должны поддерживать во всхъ разногласіяхъ съ своими женами. Квентинъ слушалъ съ нкоторымъ безпокойствомъ. Онъ зналъ, что мужья, подобію другимъ воюющимъ державамъ иногда готовы пть Te Deum скоре для прикрытія своего пораженія, чмъ въ благодарность за побду, и потому поспшилъ развдать въ чемъ дло, сказавъ, что онъ надется, что присутствіе ихъ не причинило никакихъ безпокойствъ доброй хозяйк дома,

— Безпокойствъ? нтъ, отвчалъ синдикъ, — ничего не можетъ быть трудне, какъ застать фрау Мабель въ расплохъ… она всегда рада видть друзей… у ней съ Божіею помощію всегда готово для нихъ чистое помщеніе и хорошее угощеніе…Нтъ женщины гостепріимне ея…. только жаль, что у нея нсколько странный характеръ…

— Короче сказать, наше пребываніе здсь непріятно ей, перебилъ Квентинъ, вскакивая съ постели и начиная поспшно одваться,— еслибъ я былъ увренъ, что молодая дама уже въ состояніи отправиться въ путь посл всхъ ужасовъ прошедшей ночи, мы не стами бы доле безпокоить васъ своимъ присутствіемъ.

— Да, сказалъ Павильонъ, — молодая дама сказала то же самое моей фрау Мабель, и я право желалъ бы, чтобы вы посмотрли, какъ она покраснла при этихъ словахъ, простая молочница, пробжавъ пять миль на конькахъ по морозу и втру на рынокъ, показалась бы лиліей въ сравненіи съ ней. Неудивительно, если моя Мабель и приревновала меня немного, бдняжка.

— Такъ Изабелла уже вышла изъ своей комнаты? спросилъ юноша, еще боле спша одваться.

— Да, отвчалъ Павильонъ,— съ нетерпніемъ ждетъ васъ, чтобы ршить по какой дорог хать…. такъ какъ вы оба уже ршились хать. Но я надюсь, что вы дождетесь завтрака.

— Отчего вы мн раньше этого не сказали? нетерпливо спросилъ Дорвардъ.

— Тише, тише, отвчалъ синдикъ, — я, сказалъ, еще слишкомъ рано, кажется, если это васъ такъ волнуетъ. Но у меня было бы еще кое-что сообщить вамъ, еслибъ я былъ увренъ только, что вы будете терпливы.

— Говорите, ради Бога, говорите только какъ можно скорй, я буду слушать внимательно.

— Ну хорошо, продолжалъ бургомистръ, — я имю вамъ сказать только одно слово, а именно, что Трудхенъ, которая разстается съ молодой дамой съ такимъ сожалніемъ, какъ будто она ей родная сестра, совтуетъ вамъ надть какое нибудь другое платье, потому что по городу ходятъ слухи, что графини де-Круа путешествуютъ въ одежд пилигримокъ, въ сопровожденіи французскаго стрлка изъ шотландской гвардіи короля, говорятъ, что одну изъ нихъ привелъ цыганъ въ Шонвальдтъ ночью, какъ мы только вышли изъ замка, еще ходятъ слухи, что этотъ самый цыганъ уврилъ Вильгельма ла-Марка, что у васъ нтъ никакого порученія ни къ нему, ни къ жителямъ Люттиха, и что вы увезли молодую графиню и путешествуете съ ней въ качеств ея любовника. Вс эти новости пришли изъ Шонвальдта сегодня утромъ и были переданы намъ и другимъ членамъ совта, которые не знаютъ, что длать. Хотя мы и того мннія, что Вильгельмъ ла-Маркъ обошелся нсколько рзко съ епископомъ и даже съ нами, но мы уврены, что въ сущности у него добрая душа, то есть когда онъ не пьянъ, и что онъ единственный человкъ во всемъ свт, который могъ бы вести насъ противъ герцога бургундскаго, и право, по настоящему положенію длъ, я отчасти того же мннія, что мы зашли уже слишкомъ далеко, чтобы отступать.

— Ваша дочь хорошій даетъ совтъ, сказалъ Квентинъ, воздерживаясь отъ всякихъ упрековъ и увщаній, которыя, какъ онъ видлъ, были бы не въ силахъ измнить ршены, принятаго почтеннымъ синдикомъ согласно съ мнніями товарищей и въ угоду супруг.— Ваша дочь права, намъ дйствительно надо переодться и отправиться тотчасъ же. Надюсь, мы можемъ разсчитывать на вашу помощь во всемъ необходимомъ къ бгству.

— Отъ всего сердца, отъ всего сердца, отвчалъ честный Павильонъ, не совсмъ довольный своимъ образомъ дйствія и обрадовавшись случаю кое какъ поправить цло.— Я не забуду, что я вамъ обязанъ моей жизнью вчера ночью, тмъ что вы разстегнули эту проклятую стальную броню, а потомъ помогли выпутаться изъ другой бды, которая была еще хуже, вдь этотъ кабанъ и его отродье скорй похожи на чертей, чмъ на людей. Я буду вренъ вамъ, какъ ножъ черенку, какъ говорятъ наши ноженщики, лучше которыхъ нтъ на свт. Ну, готовы? идите сюда и вы увидите, насколько я довряю вамъ.

Синдикъ повелъ Квентина изъ комнаты, въ которой тотъ ночевалъ, въ свою контору, гд обыкновенно занимался торговыми длами. Затворивъ дверь и заботливо осмотрвшись кругомъ, онъ отперъ скрытую за обоями дверь въ небольшую комнату со сводами, въ которой стояло нсколько желзныхъ сундуковъ, и открывъ одинъ изъ нихъ, наполненный гульденами, сказалъ Квентину, чтобъ онъ взялъ сколько найдетъ нужнымъ на издержки для себя и для своей спутницы.

Такъ какъ деньги, которыми Квентинъ былъ снабженъ при вызд изъ Плесси, почти уже вс вышли, то онъ не задумался принять отъ Павильона двсти гульденовъ, чмъ сильно облегчилъ совсть почтеннаго гражданина, считавшаго это рискованное коммерческое предпріятіе, гд онъ добровольно длался кредиторомъ, искупленіемъ за нарушеніе гостепріимства, на которое вынудили его различныя соображенія. Тщательно замкнувъ казну, богатый фламандецъ повелъ своего гостя въ пріемную, гд они нашли графмню, бодрую и тломъ и духомъ, хотя еще блдную отъ всхъ испытанныхъ волненій. Она была одта въ платье фламандской двушки средняго сословія. При ней не было никого, кром Трудхенъ, которая усердно помогала ей окончить туалетъ и учила какъ держать себя. Изабелла протянула руку Квентину, и въ то время, какъ онъ почтительно цловалъ ее, она сказала ему: — сэньръ Квентинъ, мы должны оставить нашихъ друзей, чтобы не навлечь на нихъ тхъ несчастій, которыя постоянно преслдуютъ меня со времени смерти моего отца. Вы должны перемнить одежду и хать со мной, если еще не устали охранять такое несчастное существо.

— Я! я устану охранять васъ! я готовъ идти за вами на край свта. Но вы, вы сами, готовы ли исполнить то, что задумали? можете ли вы посл ужасовъ прошедшей ночи….

— Не напоминайте, перебила графиня, — у меня осталось объ нихъ неясное воспоминаніе, какъ объ ужасномъ сн. Спасся ли добрый епископъ?

— Я надюсь, что онъ свободенъ, отвчалъ Квентинъ, сдлавъ знакъ Павильону, который былъ повидимому готовъ начать страшный разсказъ.

— Можно ли намъ хать къ нему, собралъ ли онъ какое нибудь войско? спросила графиня.

— Единственная надежда его — на небо, отвчалъ Квентинъ, — но куда бы вы ни пожелали идти, я везд буду около васъ, врнымъ стражемъ и проводникомъ,

— Мы подумаемъ, сказала Изабелла, и черезъ минуту прибавила: — я бы избрала монастырь своимъ убжищемъ, но боюсь, что онъ будетъ слабой защитой противъ моихъ преслдователей.

— Гм! Гм! отвчалъ синдикъ, — я бы не посовтовалъ вамъ оставаться въ монастыр въ предлахъ люттихскаго округа, потому что Арденскій Кабанъ, хотя и храбрый предводитель, врный союзникъ и другъ нашего города, тмъ не мене у него жестокій характеръ и онъ вообще мало уважаетъ монастыри, какъ мужскіе, такъ и женскіе, и все имъ подобное. Говорятъ, около двадцати монахинь, т. е. бывшихъ монахинь, всегда слдуютъ за его войскомъ.

— Такъ собирайтесь скорй, сэньръ Квентинъ, сказала Изабелла, прерывая эти подробности, — если мн остается положиться только на вашу врность.

Когда Квентинъ и синдикъ вышли изъ комнаты, Изабелла стала разспрашивать Гертруду обо всхъ дорогахъ съ такой настойчивостью и такимъ присутствіемъ духа, что послдняя не могла не воскликнуть, — я удивляюсь валъ, фрйлэйнъ я слыхала о твердости мужчинъ, но ваша, кажется мн, выше силъ человческихъ.

— Нужда, отвчала графиня, — нужда, другъ мой, мать твердости и изобртательности. Еще недавно со мной сдлалось бы дурно при вид капли крови на ничтожной ран, но съ тхъ поръ я видла вокругъ себя потоки крови и однако не лишилась чувствъ и способности самообладанія. Не думайте, чтобы это было легко, прибавила она, положивъ свою дрожавшую руку на плечо Гертруды, но продолжая говорить твердымъ голосомъ, — мой небольшой внутренній міръ похожъ на гарнизонъ, осажденный тысячами непріятелей, и которому нужна самая стойкая ршимость, чтобы каждую минуту отражать ихъ нападенія со всхъ сторонъ. Еслибъ мое положеніе было мене опасно, еслибъ я не знала, что единственное средство спастись и избжать участи, худшей, чмъ сама смерть, заключается въ моей твердости и присутствія духа, я бы сей часъ же бросилась къ вамъ на шею, Гертруда, и облегчила бы мою разрывающуюся грудь потокомъ слезъ и воплями отчаянія, какіе никогда еще не выливались изъ разбитаго сердца.

— О! не длайте этого, фрйлэйнъ, сказала сострадательная фламандка, — вооружитесь мужествомъ, положитесь на благость неба, молитесь ему и будьте уврены, что если оно когда либо посылало спасителей людямъ, стоявшимъ на краю погибели, то этотъ ршительный и отважный молодой человкъ посланъ для вашего спасенія. Есть также кое-кто, прибавила она, красня, — въ комъ я принимаю сильное участіе. Не говорите ничего моему отцу, но я велла своему жениху, Гансу Гловеру, ожидать насъ у восточныхъ воротъ и сказала ему, что онъ никогда боле не увидитъ моего лица, если не принесетъ мн извстія, что въ безопасности проводилъ васъ за границу,

Графиня, молча, отблагодарила добрую двушку крпкимъ поцлуемъ, на который послдняя ласково отвчала, и прибавила съ улыбкой.

— Нтъ, если переодванье и бгство не удастся двумъ двушкамъ и ихъ преданнымъ поклонникамъ, сказала Трудхенъ восторженно, — міръ, значитъ, сталъ совсмъ не тотъ, какимъ, говорятъ, былъ прежде.

Нкоторые изъ этихъ словъ снова вызвали румянецъ на блдныя щеки Изабеллы, он разгорлись еще боле при неожиданномъ появленіи Квентина. Онъ вошелъ одтый въ платье фламандскаго гражданина средняго сословія. Петеркинъ доказалъ ему свое участіе тою готовностью, съ какой предложилъ ему свой новый праздничный нарядъ, при этомъ онъ поклялся, что хотя бы его вытягивали и дубили сильне, чмъ бычачью шкуру, изъ него не вытянутъ ничего, что бы могло выдать молодыхъ людей. Стараніями фрау Мабель были приготовлены дв здоровыя лошади, почтенная мать семейства не желала зла ни графин, ни ея спутнику и хотла только отклонить опасность, которую могла навлечь на семью, укрывая бглецовъ у себя въ дом. Она съ удовольствіемъ смотрла на ихъ отъздъ и сказала имъ, что они найдутъ дорогу къ восточнымъ воротамъ, слдуя за Петеркиномъ, который будетъ служить имъ проводникомъ, она прибавила однако, что онъ не будетъ показывать вида, что находится въ какихъ либо сношеніяхъ съ нами.

Едва гости удалились, фрау Мабель воспользовалась случаемъ, чтобъ прочесть своей Трудхенъ длинное практическое поученіе о неразумности чтенія романовъ. Благодаря имъ, говорила она, придворныя щеголихи сдлались такими смлыми искательницами приключеній, что вмсто того, чтобы поприлежне заняться честнымъ хозяйствомъ, он, какъ странствующія двицы, разъзжаютъ съ какимъ нибудь праздношатающимся тлохранителемъ, развратнымъ пажомъ или безпутнымъ чужеземнымъ стрлкомъ, съ опасностію для здоровья, въ ущербъ карману, теряя невозвратно доброе имя. Гертруда слушала все молча и безъ возраженій, но, зная ея характеръ, можно было усумниться, чтобы изъ всего сказаннаго она сдлала тотъ практическій выводъ, на который хотла ее навести мать.

Между тмъ, путешественники достигли восточныхъ городскихъ воротъ, прозжая между многочисленными толпами народа, къ счастью, слишкомъ занятаго политическими событіями и толками дня, чтобы обращать вниманіе на двухъ молодыхъ людей, наружность которыхъ представляла мало замчательнаго. Они прохали мимо стражи, показавши позволеніе, полученное отъ Павильона, но подписанное его товарищемъ Руслеромъ, и разстались съ Петромъ Гейслэромъ, обмнявшись, въ дружескихъ, но краткихъ словахъ, желаніями всего лучшаго. Вслдъ за тмъ, къ нимъ присоединился дюжій молодой человкъ на хорошей срой лошади, и тотчасъ же объявилъ, что онъ Гансъ Гловеръ, женихъ Трудхенъ Павильонъ. Это былъ малый съ честной фламандской наружностью, не очень смышленой, обличавшей больше веселости и добродушія, чмъ ума, и, какъ не могла не подумать графиня едва ли достойный быть женихомъ великодушной Трудхенъ. Впрочемъ онъ, казалось, былъ готовъ выполнить все предпринятое ею для ихъ спасенія, почтительно поклонившись графин, Гансъ спросилъ ее, по какой дорог она желаетъ хать.

— Ведите меня къ ближайшему городу на границ Брабанта, отвтила она.

— Такъ вы уже ршили куда хать? спросила, Квентинъ, подъзжая къ Изабелл и говори на французскомъ язык, котораго ихъ проводникъ не понималъ.

— Конечно, отвчала молодая графиня, — въ моемъ настоящемъ положеніи, для меня было бы довольно опасно пускаться въ дальній путь, хотя меня и ожидаетъ строгое заточеніе.

— Заточеніе? спросилъ Квентинъ.

— Да, мой другъ, заточеніе, но я позабочусь о томъ, чтобы вамъ не пришлось раздлить его со мной.

— Не говорите, не думайте обо мн, сказалъ Квентинъ, — лишь бы я видлъ васъ въ безопасности, а обо мн не стоитъ заботиться.

— Не говорите такъ громко, сказала Изабелла, — вы ставите въ неловкое положеніе нашего проводника, вы видите онъ ужъ и такъ ухалъ отъ насъ впередъ.

Дйствительно, добродушный фламандецъ, увидавъ, что Квентинъ подъхалъ къ график, поступилъ какъ желалъ, чтобы поступили и съ нимъ, и избавилъ ихъ отъ стсняющаго присутствія третьяго лица.

— Да, продолжала графиня, убдившись, что никто не слдилъ за ними, — вамъ, моему другу, моему покровителю — почему мн не назвать васъ такъ, когда само небо послало васъ, чтобъ быть моимъ покровителемъ, — вамъ я должна сказать, что я ршилась вернуться на родину и просить помилованія у герцога бургундскаго, хотя меня, впрочемъ искренно желая мн добра, и склонили отказаться отъ его покровительства и искать убжища у вроломнаго и коварнаго Людовика французскаго.

— Слдовательно вы ршаетесь сдлаться невстой Кампо-Бассо, этого недостойнаго любимца Карла.

Такъ говорилъ Квентинъ, и въ голос его слышалась внутренняя борьба страданія съ желаніемъ выказать самое полное равнодушіе, такъ осужденный преступникъ, освдомляясь не присланъ ли его смертный приговоръ, старается преодолть волнующія его чувства.

— Нтъ, Дорвардъ, нтъ, отвчала Изабелла, гордо выпрямляясь на сдл, — на такія ненавистныя условія вс силы бургундскія не склонятъ дочь благороднаго дома де-Круа. Герцогъ можетъ взять мои имнія и земли, можетъ запереть меня въ монастырь, это самое ужасное, чего я могу ожидать, но я готова перенести еще боле, чтобы только не быть женой Кампо-Бассо.

— Еще боле! воскликнулъ Квентинъ, — но что же можетъ быть хуже грабежа, заточенія? О, подумайте, пока вы еще на свобод, пока возл васъ есть человкъ, готовый, не щадя своей жизни, проводить васъ въ Англію, Германію, даже въ Шотландію, гд вы всегда найдете великодушныхъ покровителей. О, пока еще есть время, не отказывайтесь такъ скоро отъ свободы, этого лучшаго дара небесъ! Подумайте, какъ тяжела неволя, какое горе она приноситъ съ собою.

Съ грустной улыбкой слушала Изабелла молодаго человка, и посл минутнаго молчанія отвчала: — свобода существуетъ только для мужчинъ, женщина же должна искать покровителя, потому что сама природа сдлала ее неспособной защищаться. А гд же я найду покровителей? У сладострастнаго Едуарда англійскаго, пьянаго Венцеслава германскаго, или въ Шотландіи? О, Дорвардъ, еслибъ я была вашей сестрой, еслибъ вы могли общать мн убжище въ одной изъ тхъ долинъ, которыя вы такъ любите описывать, гд изъ милости или цною уцлвшихъ у меня драгоцнностей я могла бы имть возможность вести безмятежную жизнь и забыть свое происхожденіе, еслибъ вы могли общать мн покровительство какой нибудь почтенной женщины или какого нибудь барона, сердце котораго такъ же врно, какъ его мечъ — такая надежда стоила бы того, чтобы изъ за нее подвергнуться еще большему гоненію свта и пуститься въ дальній путь!

Въ голос, которымъ говорила Изабелла, слышалось такъ много робкой нжности и тревоги, что Квентинъ почувствовалъ вмст и радостное ощущеніе и самую сильную боль въ сердц. Онъ нсколько медлилъ отвтомъ, перебирая въ своемъ ум вс средства, какими онъ могъ бы доставить ей убжище въ Шотландіи, но ему представилась грустная истина, что было бы низко и жестоко указывать ей путь, который онъ не имлъ ни силъ, ни средствъ обезопасить.

— Графиня, сказалъ онъ наконецъ съ видимымъ отчаяніемъ,— я бы поступилъ безчестно и противно моей рыцарской присяг, если бы допустилъ васъ возлагать надежды на то, что я имю возможность доставить вамъ въ Шотландіи какое нибудь покровительство, кром того, которое можетъ оказать вамъ моя слабая рука. Я даже не знаю, течетъ ли еще кровь моихъ предковъ въ комъ нибудь на моей родин. Рыцарь Иннеркуйритэ взялъ нашъ замокъ приступомъ въ глухую полночь и перерзалъ всхъ носившихъ мою фамилію, возвратись я опять въ Шотландію, я тамъ встрчу могущественныхъ и многочисленныхъ феодальныхъ враговъ, а я одинъ и безсиленъ. Даже еслибъ король пожелалъ возвратить мн потерянное, онъ не осмлился бы, ради вознагражденія бдняка за все испытанное имъ зло, возстановить противъ себя предводителя пятисотъ всадниковъ,

— Увы, сказала графиня, — и такъ, во всемъ мір нтъ угла, безопаснаго отъ притсненія, если и среди этихъ дикихъ холмовъ, представляющихъ такъ мало предметовъ для добычи, зло свирпствуетъ также необузданно, какъ и въ нашихъ богатыхъ и плодородныхъ Нидерландахъ.

— Это грустная истина, отвчалъ шотландецъ,— и я не смю отвергать, что только жажда мщенія и страсть къ кровопролитію побуждаютъ наши враждующіе кланы уничтожать другъ друга. Ожильви и ему подобные длаютъ то же самое въ Шотландіи, что де-ла-Маркъ и его хищники длаютъ здсь.

— И такъ, нечего и говорить о Шотландіи, сказала Изабелла съ искреннимъ, а можетъ быть и притворнымъ равнодушіемъ.— Нечего и говорить о Шотландіи, о которой, сказать правду, я и упомянула только шутя, чтобы узнать ршитесь ли вы на самомъ дл предложить мн, какъ безопасное убжище, самое безпокойное государство въ Европ. Я только хотла испытать вашу искренность, о, я рада, что на нее можно положиться, даже сильно затрогивая ваше пристрастіе къ родин. И такъ, еще разъ, я не хочу думать ни о какомъ другомъ покровительств, кром того, которое мн можетъ доставить первый благородный вассалъ герцога Карла, которому я ршилась покориться.

— Отчего не возвратиться вамъ въ ваши собственныя владнія, въ вашъ крпкій замокъ, какъ вы намревались, когда были въ Тур, сказалъ Квентинъ, — отчего не созвать вамъ вассаловъ вашего отца и не заключить союза съ бургундцемъ, вмсто того, чтобы покоряться ему? Безъ сомннія, найдется много смлыхъ людей, готовыхъ сразиться за васъ, я, по крайней мр, знаю одного, онъ въ примръ другимъ охотно отдалъ бы свою жизнь.

— Увы! сказала Изабелла,— этотъ планъ, внушенный хитрымъ Людовикомъ, подобный всмъ его планамъ, былъ выгодне для него, чмъ для меня, теперь же онъ сдлался невозможнымъ, потому что былъ открытъ герцогу бургундскому Заметомъ Мограбиномъ, измнившимъ и королю и герцогу. Мой родственникъ былъ заключенъ въ тюрьму, а въ замокъ поставленъ гарнизонъ. Всякая попытка съ моей стороны только подвергнетъ моихъ подданныхъ мести герцога Карла. И къ чему изъ за такого ничтожнаго обстоятельства подавать поводъ къ еще большему кровопролитію. Нтъ, я, какъ врная вассалка, покорюсь моему государю во всемъ, что не стснитъ моей свободы выбора, тмъ боле, что моя родственница, графиня Амелина, которая первая посовтовала и потомъ такъ настаивала, чтобъ мы бжали, теперь, я уврена, уже сдлала этотъ благоразумный и честный шагъ.

— Ваша родственница! повторилъ Квентинъ, слова эти пробудили въ немъ неизвстныя молодой графин воспоминанія, изгладившіяся изъ его памяти быстро слдовавшими другъ за другомъ, боле близкими его сердцу опасностями и потрясающими событіями.

— Да, моя тетка, графиня Амелина де-Круа. Знаете вы что нибудь о ней? спросила Изабелла.— Я надюсь, что она находится теперь подъ защитой бургундскаго знамени. Вы молчите…. вы знаете что нибудь о ней?

Этотъ послдній вопросъ, сдланный голосомъ, обнаруживавшимъ самое сильное безпокойство, вынудилъ Квентина сообщить нкоторыя подробности о томъ, что онъ зналъ о судьб старшей графини. Онъ разсказалъ, какъ былъ призванъ сопровождать ее въ бгств изъ Люттиха, въ которомъ, какъ онъ былъ увренъ, должна была принятъ участіе и Изабелла, упомянулъ объ открытіи, сдланномъ имъ, когда они уже были въ лсу, о своемъ возвращеніи въ замокъ, и наконецъ о томъ положенія, въ какомъ онъ засталъ въ немъ дла. Но онъ ничего не сказалъ о намреніяхъ, съ которыми графиня Амелина оставляла Шонвальдтъ, и о носившихся слухахъ, что она попала въ руки Гильома де-ла-Маркъ. Онъ умолчалъ о первыхъ по чувству деликатности, а опасеніе, разстроить свою спутницу въ минуту, когда такъ необходимы были твердость и присутствіе духа, не позволяло ему сдлать и малйшаго намека о послднемъ обстоятельств, тмъ боле, что онъ зналъ о немъ по однимъ слухамъ.

Разсказъ Дорварда, и безъ этихъ важныхъ подробностей, произвелъ сильное впечатлніе на Изабеллу. Прохавъ нсколько времени молча, она сказала наконецъ холодно и съ неудовольствіемъ: — И такъ, вы покинули мою несчастную родственницу въ глухомъ лсу на произволъ негодяя цыгана и измнницы служанки. Бдная тетушка, а ты всегда такъ превозносила врность этого молодаго человка!

— Еслибъ я поступилъ иначе, графиня, отвчалъ Квентинъ, оскорбленный незаслуженнымъ упрекомъ, — какая участь ожидала бы ту особу, которой я преданъ боле всего на сві? Еслибъ я не оставилъ графиню Амелину на попеченіе тхъ, кого она сама избрала себ въ совтники, графиня Изабелла была бы теперь во власти Гильома дела-Маркъ, дикаго арденскаго кабана.

— Вы правы, отвчала Изабелла уже своимъ обычнымъ голосомъ, — и я, спасенная вашей непоколебимой преданностью, я оскорбила васъ самой гнусной неблагодарностью. Но, несчастная тетушка!.. Эта негодная Марта, которой она такъ доврялась и которая такъ мало заслуживала этого, ввела къ ней негодяевъ Замета и Гэйраддина, а они своимъ мнимымъ знаніемъ астрологіи и своими предвщаніями пріобрли сильное вліяніе надъ ея умомъ, Марта же поддерживала ихъ предсказанія, потворствуя ея… не знаю какъ и назвать… мечтамъ о брак и любви, казавшимися въ ея года весьма странными и несбыточными. Я не сомнваюсь, что съ самаго начала насъ окружилъ этими ловушками король Людовикъ, съ цлью заставить насъ ршиться искать убжища при его двор, или, врне, отдаться въ его руки. И вы были свидтелемъ, Квентинъ Дорвардъ, какъ онъ, посл этого необдуманнаго шага съ нашей стороны, не по королевски, не по рыцарски, не благородно, низко поступалъ съ нами. Но увы, бдная тетушка!.. Какъ вы думаете, какая грозитъ ей участь?

Стараясь внушить надежды, которыя самъ едва ли имлъ, Дорвардъ отвчалъ, что алчность этого племени сильне всхъ другихъ его страстей, но что Марта, въ то время, когда онъ оставилъ ихъ, казалось, даже защищала графиню Амелину, и что наконецъ трудно было бы предположить, чтобы эти негодяи могли изъ какихъ нибудь цлей дурно обходиться съ графиней или убить ее, тогда какъ хорошее обращеніе съ ней могло быть для нихъ прибыльно и доставить хорошій выкупъ.

Чтобъ отклонить мысли Изабеллы отъ этого грустнаго предмета, Квентинъ откровенно разсказалъ ей объ измн Мограбина, которую онъ открылъ на ночлег близь Намюра, и которая, казалось, была слдствіемъ соглашенія между королемъ и ла-Маркомъ. Изабелла содрогнулась отъ ужаса, но, оправившись, сказала:— мн совстно, я гршила, допустивъ себя до такой степени усумниться въ покровительств святыхъ, что одно время мн казалось возможнымъ исполненіе столь низкаго, жестокаго и безчестнаго плана, когда на неб есть милосердое око, взирающее на вс человческія страданія. Подобныя дла не могутъ внушить страха или отвращенія, ихъ можно только оттолкнуть, какъ высочайшее коварство и низость, допустить возможность исполненія которыхъ было бы безбожіемъ. Но теперь я ясно вижу, съ какой цлью эта лицемрная Марта такъ часто старалась разжигать всякое проявленіе мелочной зависти или неудовольствія между мной и моей бдной родственницей. Она всегда льстила той, съ которой говорила, и вмст съ тмъ длала все возможное, чтобъ поселить важдебныя чувства къ другой. Но мн и въ голову не приходило, чтобъ ей удалось убдить мою родственницу, когда-то любившую меня, чтобы она бжала изъ Шонвальдта и бросила меня одну среди всхъ опасностей.

— Разв графиня Амелина не говорила вамъ о своемъ намреніи бжать? спросилъ Квентинъ.

— Нтъ, отвчала графиня, — но она намекала на что-то, что должна была передать мн Марта. Сказать правду, голова моей бдной тетушки такъ закружилась отъ таинственныхъ рчей этого негодяя Гэйраддина, съ которымъ она имла въ тотъ день длинное и тайное, совщаніе, и она высказала столько странныхъ намековъ, что, что…. однимъ словомъ, я не пыталась вызывать ее на объясненіе, когда она была въ такомъ странномъ настроеніи. Но все таки съ ея стороны было жестоко оставить меня.

— Я оправдаю графиню Амелину отъ обвиненія въ преднамренной жестокости, сказалъ Квентинъ.— Волненіе было такъ сильно, а ночь такъ темна, что, я полагаю, графиня Амелина была также уврена, что родственница ея была съ ней, какъ я, обманутый одеждой и манерами Марты, былъ увренъ, что сопровождалъ обихъ графинь де-Круа, и особенно васъ, прибавилъ онъ тихо, по ршительно, — безъ которой вс богатства міра не прельстили бы меня оставить Шонвальдтъ.

Изабелла опустила голову и, казалось, не замчала одушевленія, съ которымъ Квентинъ говорилъ. Но она опять повернула къ нему свое лицо, когда онъ сталъ говорить о политик Людовика, и имъ не трудно было убдиться изъ того, что они сообщили другъ другу, что оба цыгана и ихъ сообщница Марта, были агентами этого коварнаго монарха, хотя Заметъ, старшій изъ нихъ, съ свойственной его племени хитростью, попытался было съиграть двойную штуку, за что и былъ наказанъ. Въ такомъ откровенномъ разговор, забывая всю необычайность своего положенія и вс опасности дороги, путешественники продолжали свой путь нсколько времени, останавливаясь только, чтобы дать отдохнуть лошадямъ, въ какой нибудь уединенной деревеньк или хижин, куда приводилъ ихъ Гансъ Гловеръ, который во всхъ отношеніяхъ, какъ и въ томъ, что не стснялъ своимъ присутствіемъ ихъ разговора, велъ себя, какъ человкъ скромный и разсудительный.

Между тмъ, различіе званій, стоявшее искусственной преградой между любовниками (мы можемъ уже такъ называть ихъ), казалось, было сглажено самими обстоятельствами, въ которыя они были поставлены. Если графиня могла похвалиться боле высокимъ саномъ, если по рожденію она имла право на неизмримо большее состояніе, чмъ молодой человкъ, все богатство котораго заключалось въ его меч, то надо имть въ виду, что въ настоящемъ положеніи она была также бдна, какъ и онъ, и ея безопасность, честь и жизнь зависли исключительно отъ его присутствія духа, храбрости, и преданности. Они, правда, не объяснялись въ любви, хотя молодая двушка, сердце которой было полно благодарности и доврія, простила бы такое объясненіе. Квентинъ, языкъ котораго былъ скованъ естественною робостью и рыцарскими чувствами, удерживался отъ всего, что могло бы дать поводъ подумать, что онъ пользовался выгодой своего положенія. И такъ, они не говорили о любви, но мысль о ней была неизбжна съ обихъ сторонъ. Они были поставлены въ такое положеніе относительно другъ друга, въ которомъ взаимныя чувства легче понимаются, нежели высказываются, допуская нкоторую свободу отношеній и оставляя въ тоже время многое недосказаннымъ, такое положеніе съ одной стороны не рдко составляетъ самыя восхитительныя въ жизни человка минуты, а съ другой часто ведетъ за собой разочарованіе, непостоянство и вс страданія обманутой надежды и нераздленной любви.

Было уже два часа по полудни, когда путешественники внезапно были встревожены извстіемъ проводника, который съ блдностію въ лиц и съ ужасомъ объявилъ, что ихъ преслдовалъ отрядъ шварцрейтеровъ {См. примчаніе IV. Шварцрейторы.} ла-Марка. Эти солдаты, или лучше сказать разбойники, были набираемы въ нижней Германіи и во всемъ походили на ланцкнехтовъ, исключая разв того, что составляли легкую кавалерію. Чтобы оправдать названіе черныхъ всадниковъ и внушить боле страха врагамъ, они обыкновенно имли черныхъ лошадей и окрашивали въ черный цвтъ свое оружіе и платье, иногда даже руки и лица. Они соперничали въ грубости нравовъ и жестокости съ своими пшими собратами, ланцкнехтами.

Оглянувшись назадъ и увидавъ двигавшееся по дорог облако пыли и двухъ, трехъ, скачущихъ впереди, шварцрейтеровъ, Квентинъ обратился къ своей спутниц.— Дорогая Изабелла, сказалъ онъ, — у меня нтъ другаго оружія, кром меча, и такъ какъ я не могу сражаться за васъ, я хочу бжать съ вами. Если мы достигнемъ лса, прежде чмъ они догонятъ насъ, мы легко можемъ спастись.

— Пусть будетъ такъ, единственный врный другъ мой, сказала Изабелла, пуская лошадь въ скачь, — а ты, другъ мой, прибавила она, обращаясь къ Гансу Гловеру, — ступай другой дорогой, чтобъ не подвергнуться вмст съ нами опасности и не раздлить нашего несчастія.

Честный Фламандецъ, покачавъ головой, отвчалъ на ея великодушный совтъ: — Nein, nein, das geht nicht {Нтъ, нтъ, это не годится.} и поскакалъ за ними. Вс трое, на сколько позволяла усталость ихъ лошадей, помчались къ опушк лса, преслдуемые шварцрейтерами, которые при вид ихъ бгства, еще съ большимъ остервенніемъ пустились за ними въ погоню. Не смотря на измученныхъ лошадей, необремененные оружіемъ, бглецы имли преимущество надъ преслдовавшими и были уже за четверть миля отъ лса, когда увидли отрядъ вооруженныхъ, подъ рыцарскимъ знаменемъ, всадниковъ, вызжавшихъ изъ лса и перескавшихъ имъ путь.

— По ихъ блестящему вооруженію, сказала Изабелла, — это должны быть бургундцы. Но кто бы они не были, мы лучше сдадимся имъ, чмъ этимъ отъявленнымъ безбожникамъ.

Минуту спустя, она воскликнула, взглянувъ на знамя: — Я узнаю вышитое на знамени пронзенное сердце. Это графъ Крэвкръ, благородный бургундецъ, я сдамся ему.

Квентинъ вздохнулъ, но что было длать? Какъ бы счастивъ онъ былъ, за минуту передъ тмъ, если бы былъ увренъ въ спасеніи Изабеллы даже на боле тяжелыхъ условіяхъ! Они скоро подскакали къ отряду Крэвкра, и графиня де-Круа выразила желаніе переговорить съ предводителемъ, который остановилъ своихъ солдатъ въ ожиданіи шварцрейтеровъ. Въ то время, какъ онъ смотрлъ на нее съ недоумніемъ, она обратилась къ нему съ слдующими словами:

— Благородный графъ! Изабелла де-Круа, дочь вашего стараго товарища по оружію, графа Рейнольда де-Круа, сдается вамъ и проситъ вашей защиты для себя и для своихъ.

— Вы получите ее, прекрасная родственница, противъ всхъ, кром моего государя, герцога бургундскаго. Но теперь не время разговаривать, эти негодяи стали въ такое положеніе, какъ будто намреваются преградить намъ дорогу. Клянусь св. Георгіемъ бургундскимъ, они осмливаются идти противъ знамени Крэвкра. Неужели эти разбойники никогда не будутъ усмирены! Даміанъ, мое копье! Знамя впередъ! Копья на перевсъ! впередъ, Крэвкръ! Съ воинскимъ крикомъ и впереди отряда, графъ пустился въ аттаку на шварцрейтеровъ.

ГЛАВА XXIV.
СДАЧА.

Буду ли я освобожденъ или нтъ, господинъ рыцарь,
я вашъ плнникъ, поступайте со мной, какъ вамъ внушитъ
ваше благородство. Подумайте однако, что когда нибудь
случайности войны могутъ и васъ поставить въ мое положеніе
— занести вашоимя въ печальный списокъ плнниковъ.
Анонимъ.

Схватка между шварцрейтерами и бургундцами не продолжалась и пяти минутъ — такъ скоро первые были обращены въ бгство солдатами Крэвкра, которые, были лучше вооружены, имли боле сильныхъ коней и отличались лучшимъ строемъ. Графъ Крэвкръ вытеръ свой окровавленный мечъ о гриву копя и поспшилъ вернуться къ опушк лса, гд Изабелла оставалась зрительницей битвы. Часть его людей осталась при немъ, другіе же продолжали нкоторое время преслдовать бжавшаго по дорог непріятеля.,

— Какой стыдъ! сказалъ онъ,— рыцарямъ и дворянамъ приходится осквернять свое оружіе въ крови этихъ дикихъ свиней. Вложивъ свой мечъ въ ножны, онъ прибавилъ,— Это суровый пріемъ для васъ, при възд въ отечество, прекрасная кузина. Но странствующія принцессы должны быть готовы на подобныя приключенія. И хорошо, что я попалъ во время, не то, могу васъ уврить, черные всадники также мало уважаютъ корону графини, какъ и простой чепецъ поселянки, а ваша свита, полагаю не такова, чтобы могла постоять за васъ.

— Графъ, сказала Изабелла, — позвольте мн прежде всего узнать плнница я или нтъ и куда вы намрены вести меня?

— Вы знаете, неразумное дитя, отвчала, графъ, — какъ бы я отвтилъ вамъ на этотъ вопросъ, если бы на то была моя воля. Но вы, и эта безумная сваха, всегда жаждущая мужа, ваша тетка, вы въ послднее время, такъ широко расправили свои крылышки, что, я боюсь, не пришлось бы вамъ сложить ихъ на нкоторое время, сидя въ клтк. Что до меня, я исполню свой долгъ, хотя и очень грустный, препроводивъ васъ ко двору герцога въ Перрону. Съ этою цлію я нахожу нужнымъ передать начальство надъ этимъ передовымъ отрядомъ моему племяннику, графу Стефану, а самому возвратиться съ вами туда, гд, какъ полагаю, вы будете нуждаться въ посредник. Я надюсь, что молодой втрогонъ съуметъ справиться съ своей обязанностью.

— Позвольте, любезный дядя, сказалъ молодой графъ,— если вы сомнваетесь въ моей способности предводительствовать этими солдатами, такъ останьтесь съ ними сами, а я буду стражемъ и слугой графини Изабеллы де-Круа.

— Безъ сомннія, дорогой племянникъ, это было бы очень хорошо отвчалъ дядя, — но, ужъ пусть будетъ лучше по моему такъ, какъ я сказалъ. И потому, не угодно ли вамъ принять къ свднію, что ваше дло здсь будетъ состоять не въ томъ, чтобы охотиться за этими черными свиньями и прикалывать ихъ, къ чему вы кажется сей часъ чувствовали особенное призваніе, но въ томъ, чтобы собрать и доставить мн врныя свднія обо всемъ, что длается въ окрестностяхъ Люттиха, откуда до насъ доходятъ такіе странные слухи. Пусть за мною слдуетъ человкъ десять, а остальные, съ моимъ знаменемъ, останутся подъ вашимъ начальствомъ.

— Одну минуту, графъ Крэвкръ, сказала Изабелла, — позвольте мн, сдаваясь вамъ въ плнъ, выговорить по крайней мр свободу тмъ, кто помогалъ мн въ моихъ несчастіяхъ. Позвольте этому доброму человку, моему врному проводнику, безпрепятственно возвратиться въ свой родной городъ Люттихъ.

— Мой племянникъ, сказалъ Крэвкръ, бросивъ проницательный взглядъ на честную фигуру Гловера, — позаботится объ этомъ добромъ маломъ, который кажется дйствительно не опасенъ, и проводитъ его до того мста, куда самъ дойдетъ, а потомъ отпуститъ на свободу.

— Не забудь же поклониться отъ меня доброй Гертруд, сказала графиня своему проводнику и, снявъ съ шеи нитку съ жемчугами, прибавила: — и попроси ее носить это въ воспоминаніе о ея несчастномъ друг.

Честный Гловеръ взялъ жемчугъ и съ деревенской неловкостью, хотя съ искренней признательностью, поцловалъ руку, нашедшую такой деликатный способъ вознаградить его за труды и опасности.

— Гм! Знаки и залоги дружбы! сказалъ графъ.— Не имете ли вы еще какой просьбы, прекрасная кузина, намъ пора въ путь?

— Только одну, сказала графиня, сдлавъ надъ собой нкоторое усиліе, — я прошу благосклонности къ этому…. этому молодому дворянину.

— Гм! повторилъ Крэвкръ, бросивъ на Квентина такой же проницательный взглядъ, какимъ удостоилъ Гловера, по результатъ котораго былъ, по видимому, мене благопріятенъ.— Гм! да, продолжалъ онъ, передразнивая смущеніе Изабеллы, хотя и не желая оскорбить ее, — это клинокъ другаго закала…. А позвольте узнать, прекрасная кузина, чмъ этотъ… этотъ очень молодой дворянинъ заслужилъ ваше заступничество?

— Онъ спасъ мн жизнь и честь, отвчала графиня, красня отъ стыда и досады.

Квентинъ также покраснлъ отъ негодованія, но благоразумно сообразилъ, что дать ходъ этому чувству значило бы испортить все дло.

— Жизнь и честь? Гм! продолжалъ Крэвкръ, — по моему мннію, кузина, было бы лучше не ставить себя въ необходимость быть обязанной такой признательностью этому очень молодому дворянину. Но пусть такъ, молодой дворянинъ можетъ оставаться при васъ, если позволитъ его достоинство, и я позабочусь о его безопасности, только впередъ я самъ буду охранять вашу жизнь и честь, а ему, можетъ быть, найду дло боле приличное, чмъ обязанность тлохранителя при странствующихъ двицахъ.

— Граф, сказалъ Квентинъ, не будучи въ состояніи молчать доле,— чтобы вы не говорили о незнакомомъ вамъ человк въ такихъ легкихъ выраженіяхъ, которыя сами въ послдствіи можете найти неприличными, я позволю себ сказать вамъ, что я Квентинъ Дорвардъ, стрлокъ шотландской гвардіи, въ которую, какъ вамъ хорошо извстно, принимаются только дворяне и люди благородные.

— Благодарю васъ за это свдніе и цлую ваши ручки, господинъ стрлокъ, отвчалъ Кревкеръ тмъ же насмшливымъ тономъ.— Не угодно ли вамъ хать рядомъ со мной, впереди нашего отряда?

Когда Квентинъ, исполняя приказаніе графа, имвшаго теперь, если не право, то власть располагать его дйствіями, вызжалъ впередъ, онъ замтилъ, что графиня Изабелла слдила за его движеніями съ безпокойствомъ и робкимъ, доходившими, почти до нжности, участіемъ, при вид котораго на его глазахъ навернулись слезы. Но онъ вспомнилъ, что ему слдовало выказать твердость мужчины передъ Крэвкромъ, въ которомъ, мене, чмъ въ комъ другомъ изъ всхъ рыцарей Франціи и Бургундіи, разсказъ о горестяхъ и печаляхъ истинной любви могъ вызвать что либо, кром насмшки. Поэтому, не дожидаясь его вопросовъ, онъ ршился самъ начать съ нимъ разговоръ такимъ тономъ, въ которомъ бы еще ясне выразилось его право на лучшее обращеніе и большее уваженіе, чмъ былъ, по видимому, расположенъ оказывать ему графъ, оскорбленный, можетъ быть, что такое незначительное лице заслужило такое полное довріе его высокородной а богатой родственницы.

— Графъ Крэвкръ, сказалъ онъ почтительно, но твердо, — позвольте мн прежде всего узнать, свободенъ я или долженъ считать себя вашимъ плнникомъ?

— Затруднительный вопросъ, отвчалъ графъ,— на который въ настоящее время я могу отвтить вамъ только другимъ вопросомъ: какъ вы думаете, Франція и Бургундія въ мир или войн между собою?

— Это, графъ, вы должны безъ сомннія знать лучше меня, отвчалъ шотландецъ.— Я давно оставилъ французскій дворъ и съ тхъ поръ не имлъ никакихъ извстій оттуда.

— Вотъ видите, сказалъ графъ, — какъ легко длать вопросы и какъ трудно отвчать на нихъ. Я самъ, хоть и провелъ боле недли съ герцогомъ въ Перонн, также, какъ и вы, не могу разршить этой загадки, а отъ разршенія этого вопроса, господинъ тлохранитель, зависитъ ршеніе и другаго, свободны вы или нтъ, а до тхъ поръ я долженъ считать васъ моимъ плнникомъ. Но если вы дйствительно и честно служили моей родственниц, и если вы будете искренни въ отвтахъ на вопросы, которые я предложу вамъ, тмъ лучше будетъ для васъ.

— Графиня де-Круа, отвчалъ Квентинъ,— лучшій судья въ этомъ дл, потому прошу васъ обратиться къ ней. А о моихъ отвтахъ вы будете судить сами, когда предложите мн вопросы.

— Гм! гордо сказано, замтилъ графъ, — и очень идетъ къ тому, кто носитъ на своей шляп знаки благосклонности дамы и думаетъ, что во имя этого лоскута шелка и мишуры, онъ обязанъ относиться ко всему свысока. Хорошо, господинъ стрлокъ, надюсь, вы не сочтете унизительнымъ для вашего достоинства отвтить мн, давно ли вы находитесь при особ графини Изабеллы де-Круа?

— Графъ Крэвкръ, сказалъ Дорвардъ, — если я отвчаю на вопросы, предложенные мн почти оскорбительнымъ тономъ, такъ это только потому, что изъ моего молчанія вы могли бы вывести заключенія, оскорбительныя для той, кого мы оба обязаны уважать. Я сопровождалъ графиню Изабеллу съ того времени, какъ она оставила Францію, чтобы отправиться во Фландрію.

— О, о! возразилъ графъ, — то есть, съ тхъ поръ, какъ она бжала изъ Плесси лэ-Туръ? Вы, стрлокъ шотландской гваріи, сопровождали ее, разумется, по особенному приказанію короля Людовика?

Какъ ни мало считалъ себя Квентинъ обязаннымъ королю Франціи, который, устраивая похищеніе графини Гильомомъ де-ла-Маркъ, разсчитывалъ вроятно, что молодой шотландецъ будетъ убитъ, защищая ее, но, не смотря на это, онъ не считалъ себя въ прав обмануть доврія, которое Людовикъ, хотя бы только видимо, оказалъ ему и котому возразилъ на выведенное графомъ заключеніе, что для него было достаточно приказанія своего начальника, и что онъ не освдомлялся ни о чемъ боле.

— Совершенно достаточно, сказалъ графъ.— Мы знаемъ, что король не позволяетъ своимъ офицерамъ посылать стрлковъ своей гвардіи рыскать по свту въ качеств паладиновъ странствующихъ дамъ, если это не нужно ему для какой нибудь политической цли. Теперь королю Людовику будетъ довольно трудно такъ смло утверждать, что онъ ничего не зналъ о бгств графинь де-Круа изъ Франціи, если ихъ сопровождаетъ одинъ изъ его тлохранителей. А куда, господинъ стрлокъ, направлялось ваше бгство?

— Въ Люттихъ, графъ, отвчалъ шотландецъ, — гд эти дамы желали отдаться подъ покровительство покойнаго епископа.

— Покойнаго! воскликнулъ графъ, — разв Людовикъ Бурбонъ умеръ? Герцогъ не слыхалъ даже, чтобы онъ былъ боленъ. Отчего же онъ уморъ?

— Онъ покоится въ кровавой могил, если только его убійцы предали прахъ его земл.

— Убитъ! воскликнулъ снова Крэвкръ, — пресвятая матерь! можетъ ли это быть, молодой человкъ!

— Я видлъ это собственными глазами и еще много другихъ ужасовъ.

— Видлъ и не оказалъ никакой помощи доброму прелату! воскликнулъ графъ, — не поднялъ всхъ жителей замка противъ убійцъ? Разв ты не знаешь, что даже смотрть на такое дло, не противодйствуя ему, есть уже гнусное святотатство?

— Чтобы не распространяться долго, графъ, отвчалъ Дорвардъ, — я скажу вамъ, что, еще до совершенія этого преступленія, замокъ былъ взятъ приступомъ кровожаднымъ Гильомомъ де-ла-Маркъ, съ помощью возставшихъ жителей Люттиха.

— Я какъ громомъ пораженъ, сказалъ Крэвкръ.— Въ Люттих возстали!… Шонвальдтъ взятъ! Епископъ умерщвленъ!…. Встникъ несчастій! никогда никто не приносилъ столько печальныхъ встей. Говори, зналъ ли ты что нибудь объ этомъ убійств? Говори, ты одинъ изъ довренныхъ стрлковъ Людовика, а имъ была направлена эта смертоносная стрла. Говори…. или я велю разорвать тебя дикими копями.

— И если бы вы даже сдлали это, графъ, вы все таки не вырвали бы изъ меня ничего, что недостойно чести шотландскаго дворянина. О всхъ этихъ злодяніяхъ я знаю не боле, чмъ вы, я такъ былъ далекъ отъ участія въ нихъ, что боролся бы съ ними до послдней крайности, еслибъ мои средства хотя на двадцатую долю соотвтствовали моимъ желаніямъ. Но что могъ я сдлать? Ихъ было нсколько сотъ, а я одинъ. Моей единственной заботой было спасеніе графини Изабеллы, и въ этомъ я къ счастію усплъ. Но будь я ближе къ тому мсту, гд было совершено это злодйство надъ почтеннымъ старцемъ, то я спасъ бы его сдую голову или отмстилъ бы за нее, но какъ бы то ни было, я высказалъ свое отвращеніе довольно громко, чтобы остановить дальнйшія ужасы.

— Я врю теб, молодой человкъ, сказалъ графъ,— ни по лтамъ, ни по природ ты не можешь быть довреннымъ въ такихъ кровавыхъ длахъ, хотя и весьма годенъ быть дамскимъ тлохранителемъ. Но увы, кроткій, великодушный прелатъ убитъ! у того самаго очага, гд онъ такъ часто съ христіанской любовію и княжескимъ гостепріимствомъ принималъ странника. Убитъ! и кмъ же? Негодяемъ, чудовищемъ, отвратительнымъ исчадіемъ крови и ужасовъ, воспитаннымъ подъ тмъ самымъ кровомъ, гд онъ обагрилъ руки кровію своего благодтеля. Но жестоко ошибся бы я въ Карл бургундскомъ, я даже усомнился бы въ небесномъ правосудіи, если бы не послдовало мщеніе столь же быстрое, неумолимое и ужасное, какъ это безпримрное по жестокости злодяніе. И если никто не станетъ преслдовать убійцу…. тутъ онъ остановился, схватился за мечъ, потомъ, бросивъ поводья, ударилъ себя обими руками въ грудь, громко зазвенлъ панцирь подъ ударомъ желзныхъ рукавицъ. Поднявъ руки къ небу, графъ торжественно продолжалъ: — Я, Филиппъ Крэвкръ де-Кордесъ, даю обтъ Богу, св. Ламберту и тремъ кельнскимъ королямъ, что оставлю вс помышленія о другихъ земныхъ длахъ, пока вполн не отомщу убійцамъ добраго Людовика бурбонскаго, гд бы я ихъ не встртилъ — въ лсу или въ пол, въ город или въ селеньи, на гор или въ долин, при двор короля или въ храм Божіемъ, я употреблю на это дло все свое имущество, друзей и вассаловъ, жизнь и честь. Да поможетъ мн Богъ, св. Ламбертъ люттихскій и три короля кельнскіе!

Произнеся этотъ обтъ, графъ Крэвкръ почувствовалъ себя, казалось, облегченнымъ отъ подавляющаго горя и ужаса, съ которымъ онъ слушалъ разсказъ о роковой трагедіи, разыгравшейся въ Шонвальдт. Онъ началъ разспрашивать Дорварда о всхъ подробностяхъ этого страшнаго дла, о которыхъ молодой шотландецъ, вовсе не желавшій смягчать жажду мести, возбужденную въ граф противъ Гильома де-ла-Маркъ, передалъ ему все сполна.

— И эти ослпленныя, непостоянныя, неврныя, подлыя твари, люттихцы соединились съ ненавистнымъ разбойникомъ и убійцею, чтобы умертвить своего законнаго государя!

Дорвардъ разсказалъ взбшенному бургундцу, что жители Люттиха, по крайней мр лучшіе изъ нихъ, хотя и возстали противъ епископа, но, сколько онъ онъ могъ замтить, не имли намренія помогать ла-Марку въ его безчеловчномъ поступк, напротивъ, они не допустили бы этого, еслибъ имли на то средства, и были поражены ужасомъ при вид страшнаго дла.

— Не говоря объ этой вроломной и непостоянной черни! сказалъ Кревкэръ.— Если они подняли оружіе противъ безпорочнаго князя, единственнымъ недостаткомъ котораго были его излишняя снисходительность и доброта къ такимъ неблагодарнымъ рабамъ, если они взялись за оружіе и ворвались въ его мирное жилище, какія намренія могли они имть, кром убійства? Если они связались съ дикимъ Арденскимъ Кабаномъ, самымъ жестокимъ человкоубійцею во всей Фландріи, какое намреніе могли они имть, если не убійство, его настоящее ремесло? И потомъ, изъ твоего собственнаго разсказа видно, что ударъ былъ нанесенъ однимъ изъ этой подлой черни. Я надюсь увидть, при свт ихъ пылающихъ домовъ, ихъ каналы переполнеными кровью. О, какого кроткаго, благороднаго и великодушнаго государя убили они!… Другіе вассалы возмущаются отъ тяжелыхъ налоговъ и нищеты, а жители Люттиха бунтуютъ отъ избытка дерзости и богатства.

Онъ опять бросилъ поводья и въ отчаяніи началъ ломать руки, забывая о своихъ желзныхъ рукавицахъ. Квентинъ ясно видлъ, что скорбь, овладвшая графомъ, еще боле увеличивалась воспоминаніями о прежнихъ отношеніяхъ и дружб съ убитымъ, и котому молчалъ, уважая горе, котораго онъ не желалъ усиливать и не имлъ возможности успокоить.

Но графъ постоянно возвращался къ тому же предмету, разспрашивалъ Дорварда о всхъ подробностяхъ взятія замка и смерти епископа, потомъ, внезапно, какъ будто вспомнивъ что-то, спросилъ, что сдлалось съ графиней Амелиной, и почему она не вмст съ своей родственницей.— Я спрашиваю о ней, прибавилъ онъ, презрительнымъ тономъ, — не потому, чтобы считалъ отсутствіе ее потерей дли графини Изабеллы, хотя она родственница ей и вообще женщина добрая, но такой сумасбродной дуры не было и при коканьскомъ двор, для меня несомннно, что ея племянница, которую я всегда считалъ двочкой скромной и разсудительной, ршилась на это безразсудное бгство изъ Бургундіи во Францію по внушенію этой романтической, увлекающейся старой дуры, думающей только о томъ, какъ бы самой скоре выйдти замужъ и выдать другихъ.

Какія ужасныя слова для слуха романтическаго любовника! Слышать ихъ и не быть въ состояніи, не показавшись смшнымъ, отважиться почти на невозможное, доказать графу силою своего меча, что онъ нанесъ жестокое оскорбленіе Изабелл, этой жемчужин по красот и уму, назвавъ ее просто скромной и разсудительной двочкой! Такія качества могли быть приличны только дочери загорлаго крестьянина, погоняющей воловъ своего идущаго за плугомъ отца! И какъ можно предполагать, чтобы она находилась подъ вліяніемъ такой глупой и романтической тетки! Этой клеветой слдовало бы заткнуть ротъ клеветнику. Но открытое, хотя нсколько суровое лицо графа, презрніе, которое онъ казалось питалъ къ чувствамъ, переполнявшимъ сердце Квентина, удержали послдняго, онъ не страшился славы оружія графа — это еще больше возбудило бы въ немъ желаніе бросить ему вызовъ, но боялся насмшки, самаго страшнаго оружія для всякаго рода энтузіастовъ, имющаго сильное вліяніе на ихъ умы и часто удерживающаго ихъ отъ нелпостей, но также часто заглушающаго ихъ благородные домыслы.

Подъ вліяніемъ опасенія сдлаться скорй предметомъ презрнія, чмъ негодованія, Дорвардъ, хотя съ нкоторой болью въ сердц, ограничилъ свой отвтъ краткимъ и неяснымъ разсказомъ о томъ, какъ графиня Амелина убжала изъ Шонвальдта до начала осады. Онъ не могъ разсказать дло подробне, потому что родственница Изабеллы явилась бы съ смшной стороны, а можетъ быть и онъ, бывшій предметъ ея безумныхъ надеждъ, подвергся бы нкоторому осмянію. Нсколько смущенный, онъ прибавилъ только, что до него дошли слухи, хотя весьма смутные, что графиня Амелина снова попалась въ руки де-ла-Марка.

— Да поможетъ ему святый Ламбертъ жениться на ней, сказалъ Крэвкръ, — онъ также способенъ на это изъ за ея мшковъ съ деньгами, какъ способенъ раскроить ей голову, если завладетъ ими или опорожнитъ ихъ.

Посл того, графъ сталъ разспрашивать, какъ вели себя об дамы во время путешествія, о степени близости, въ которой они находились съ Квентиномъ, и о другихъ щекотливыхъ подробностяхъ, такъ что недовольный, сконфуженный и раздосадованный юноша едва могъ скрывать свое смущеніе отъ проницательнаго взгляда воина и придворнаго, который, казалось, вдругъ собрался оставить его и сказалъ:— Гмъ, я вижу, что такъ и есть, какъ я думалъ, по крайней мр съ одной стороны, надюсь, что съ другой нашлось боле здраваго смысла. А теперь, господинъ тлохранитель, пришпорьте свою лошадь и ступайте впередъ, мн нужно сказать нсколько словъ графин Изабелл. Я теперь достаточно слышалъ отъ васъ и могу говорить съ ней объ этомъ печальномъ предмет, не оскорбляя ея нжныхъ чувствъ, хотя нсколько и понялъ ваши. Но постойте, молодой любезникъ, еще одно слово. Вы, я думаю сдлали счастливое путешествіе по волшебнымъ странамъ, переполненное героическими приключеніями, высокими надеждами и несбыточными мечтами, какъ въ садахъ феи Морганы. Забудь ты все это, юный воинъ, прибавилъ онъ, ударивъ его до плечу, — вспоминая объ этой дам, помни, что она высокородная графиня де-Круа, забудь странствующую искательницу приключеній, и ея друзья — я могу поручиться за одного — будутъ, съ своей стороны, помнить только услуги, оказанныя ей вами и забудутъ о той безразсудной наград, о которой вы осмлились мечтать.

Взбшенный тмъ, что не могъ скрыть отъ проницательнаго графа чувства, надъ которымъ тотъ видимо смялся, Квентинъ съ негодованіемъ отвчалъ ему: — Графъ, когда мн будетъ нуженъ вашъ совтъ, я попрошу его, когда же попрошу вашей помощи, тогда вамъ будетъ время оказать мн ее или отказать, когда ваше мнніе обо мн будетъ имть особенную для меня цну, тогда не будетъ поздно его высказать.

— Такъ месть! сказалъ графъ.— Я нахожусь между Амадисомъ и Оріаной, и по всмъ вроятностямъ долженъ ожидать вызова.

— Вы говорите объ этомъ, какъ о чемъ-то невозможномъ, сказалъ Квентинъ.— Когда я преломлялъ копье съ герцогомъ орлеанскимъ, то оно было направлено противъ груди, въ которой текла кровь лучшая, чмъ кровь Крэвкра. Когда я мрялся мечемъ съ Дюнуа, то сражался съ лучшимъ воиномъ.

— Ну, такъ пусть же небо подкрпитъ твой разумъ, добрый юноша, сказалъ Крэвкръ, продолжая смяться надъ воинственнымъ влюбленнымъ.— Если ты говоришь правду, то ты имлъ рдкое счастіе, и дйствительно, если провиднію угодно подвергать тебя такимъ испытаніямъ, прежде чмъ у тебя выростетъ борода, ты помшаешься отъ тщеславія прежде, нежели станешь вполн мужчиной. Ты не можешь разсердить меня, хотя можешь разсмшить. Поврь мн, что хотя, по какой-то странной причуд судьбы, ты имлъ случай драться съ герцогами и быть защитникомъ графинь, ты, тмъ не мене, никакъ не равенъ тмъ, кого ты былъ случайнымъ противникомъ или еще боле случайнымъ защитникомъ. Я допускаю, что ты, какъ молодой человкъ, начитавшійся романовъ до того, что сталъ себя самаго считать паладиномъ, предался на нкоторое время розовымъ мечтамъ, но ты не долженъ сердиться на друга, который съ добрыми намреніями пробуждаетъ тебя отъ этихъ сладкихъ сновъ, хотя, быть можетъ, и нсколько грубо.

— Мой родъ, графъ Крэвкръ… сказалъ Квентинъ.

— Я не говорилъ совсмъ о вашемъ род, прервалъ графъ,— но о званіи, состояніи, высокомъ положеніи, и т. д. которыя ставятъ преграды между различными классами людей. Что же касается до рожденія, то вс люди происходятъ отъ Адама и Евы.

— Графъ, повторилъ Квентинъ, мои предки, Дорварды изъ Глен-гулакинъ….

— Ну, прервалъ снова графъ, — если вы полагаете, что они древне Адама, то нечего и толковать. До свиданья!

Онъ осадилъ лошадь и остановился, ожидая графиню, для которой его совты и внушенія хотя и весьма благонамренные, были, если это возможно, еще непріятне, чмъ для Квентина. Послдній, продолжая путь, шепталъ про себя,— безчувственный, дерзкій, самоувренный наглецъ! Я бы желалъ, чтобы первый шотландскій стрлокъ, который намтитъ свое оружіе противъ тебя, не выпустилъ тебя также легко, какъ я!

Къ вечеру, они достигли Шарльруа на Самбр, гд графъ Крэвкръ намревался оставить Изабеллу. Усталость и ужасы прошедшаго дня уже изнурили грамню, прохавъ, къ тому, еще пятьдесятъ миль въ одинъ день и испытавъ новыя потрясающія ощущенія, она не была въ состояти продолжать путешествія безъ вреда для своего здоровья. Графъ передалъ ее, изнеможенную, на попеченіе канонесы цистерсіанскаго монастыря въ Шарльруа, благородной дамы, родственницы семействъ Крэвкра и де-Круа, на осторожность и доброту которой онъ могъ вполн положиться.

Внушивъ начальнику гарнизона величайшую осторожность, Крэвкръ приказалъ поставить почетный караулъ при монастыр, пока тамъ будетъ находиться Изабелла, какъ будто для ея охраненія, но въ тайн, можетъ быть, за тмъ, чтобы лишить ее возможности бжать. Не сказавъ ничего о случившемся въ Шонвальдт, графъ объявилъ только гарнизону, что до него дошли смутные слухи о безпорядкахъ въ епископств люттихскомъ. Онъ ршился первый принести герцогу Карлу страшныя всти о возстаніи и убіеніи епископа во всей ихъ потрясающей дйствительности, потому, взявъ свжихъ лошадей для себя и своей свиты, онъ отправился дале, намреваясь безостановочно продолжать свой путь въ Перонну. Объявивъ Квентину, что онъ долженъ сопровождать его, онъ въ то же время насмшливо извинился, что разлучаетъ его съ прекрасной спутницей, онъ надялся, что такому преданному дамскому тлохранителю будетъ гораздо пріятне воспользоваться прогулкой при лунномъ свт, нежели предаться сну подобно другимъ, простымъ смертнымъ.

Квентинъ, уже опечаленный тмъ, что долженъ былъ разстаться съ Изабеллой, готовъ былъ отвчать на насмшку негодованіемъ и вызовомъ, но хорошо зная, что графъ разсмется надъ его негодованіемъ и отвтитъ презрніемъ на вызовъ, онъ ршился ждать боле благопріятнаго времени, когда ему представится возможность получить удовлетвореніе отъ этого гордаго дворянина, который, хотя по совершенно инымъ причинамъ, сдлался ему почти также ненавистенъ, какъ самъ дикій Арденскій Кабанъ. Поэтому онъ согласился на предложеніе Крэвкра какъ на такое, отъ котораго не имлъ возможности отказаться, и они со всевозможною скоростью отправились по дорог изъ Шарльруа къ Перонн.

ГЛАВА XXV.
НЕ ПРОШЕННЫЙ ГОСТЬ.

Нтъ человческаго характера, который бы представлялъ
ткань ровную, безъ изъяна. Я ни далъ храбрыхъ людей, которые
бжали отъ собаки пастуха, и зналъ мудреца, который такъ
поступалъ и говорилъ такія глупости, что за него было стыдно.
И вашъ искушенный въ житейской мудрости хитрецъ чаще
всхъ такъ ткетъ свои сти, что попадаетъ въ нихъ самъ.
Старая комедія.

Въ первую половицу своего ночнаго путешествія Квентинъ долженъ былъ бороться съ горькой сердечной болью, какую испытываетъ молодой человкъ когда разстается, и вроятно на всегда, съ предметомъ своей любви. Побуждаемый нетерпніемъ горвшаго местью Крэвкра, отрядъ быстро пробгалъ богатыя равнины Геннегау при благотворномъ свт полнаго осенняго мсяца, разливавшаго свои серебряные лучи на богатыя и обширныя пастбища, лса и поля, съ которыхъ земледльцы, пользуясь свтомъ, свозили жатву: такъ трудолюбивы были фламандцы даже въ то время. Луна освщала широкія, тихія, плодотворныя рки. По нимъ, не встрчая на своемъ пути ни скалъ, ни водоворотовъ, скользили блые паруса торговыхъ судовъ мимо красивыхъ, мирныхъ, чистенькихъ селеній, свидтельствовавшихъ о благосостояніи и довольств жителей. Порою выступалъ залитой яркими лучами мсяца феодальный замокъ храбраго барона или рыцаря, съ высокими башнями, окруженный глубокимъ рвомъ и зубчатыми стнами, геннегауское рыцарство славилось въ Европ. Вдали блестли высокія колокольни и гигантскія башни многочисленныхъ монастырей.

Но все это прекрасное разнообразіе, не могло развлечь печали и грусти Квентина, не смотря на совершенную противуположность съ дикими пустынями его отечества. Сердце его оставалось въ Шарльруа, его преслдовала только одна мысль, что каждый шагъ удалялъ его отъ Изабеллы. Онъ старался припомнить каждое произнесенное ею слово, каждый брошенный на него взглядъ, и, какъ часто бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, воспоминанія объ этихъ подробностяхъ производили на его воображеніе сильнйшее впечатлніе, чмъ самая дйствительность.

Наконецъ, когда миновали холодные часы полуночи! необычайная усталость Квентина отъ двухдневныхъ трудовъ и тревогъ, одолвъ любовь я печаль, дала себя почувствовать, до того времени енъ но ощущалъ ее, благодаря привычк ко всякого рода труду, необыкновенно дятельному и живому характеру и мучительнымъ размышленіямъ, наполнявшимъ его голову. Теперь же, мысли его отказывались повиноваться утомленнымъ и какъ бы парализованнымъ чувствамъ, все, что енъ видлъ и слышалъ, перепутывалось и мшалось съ представленіями его воображенія. Дорвардъ чувствовалъ, что еще не спять только по тмъ усиліямъ, которые, сознавая опасность своего положенія, онъ длалъ надъ собой, чтобы не заснуть мертвымъ сномъ. По временамъ, опасеніе упасть съ лошади, или вмст съ ней, заставляло его приходить въ себя, но смутные образы снова туманили глаза и освщенная луной картина снова исчезала передъ нимъ, наконецъ усталость такъ овладла имъ, что графъ Крэвкръ, замтивъ въ какомъ положеніи онъ находился, былъ принужденъ приказать двумъ изъ своихъ людей хать по бокамъ его, чтобы предупредить его паденіе съ лошади.

Когда они наконецъ достигли города Ландреси, графъ, изъ состраданія къ молодому человку, проведшему три ночи почти безъ сна, позволилъ себ и своему отряду для подкрпленія силъ, сдлать привалъ часа на четыре.

Глубокъ и крпокъ былъ сонъ Квентина, когда его прервали звуки графской трубы и крики фурьеровъ и квартирмейстеровъ:

— Dbout, debout!.. На! Messires, en route, en route!

Какъ ни рано разбудили его это звуки, онъ проснулся совсмъ въ другомъ настроеніи и чувствовалъ себя гораздо бодре, чмъ до сна. Силы его возстановились и, вмст съ восходомъ солнца, къ нему возвратилась вра въ самого себя, въ свое счастье. Онъ думалъ о своей любви уже не какъ о безнадежномъ и фантастическомъ сн, по какъ о высокимъ и укрпляющемъ начал, которое онъ долженъ былъ хранить въ своемъ сердц, хотя при окружавшихъ его препятствіяхъ и не мотъ предполагать счастливаго исхода.

‘Кормчій’ думалъ онъ, ‘направляетъ свое судно по полярной звзд, хотя и не надется когда либо овладть ею, точно также мысль объ Изабелл де-Круа сдлаетъ меня храбрымъ воиномъ, хотя бы я никогда и не увидалъ ее боле. Когда она услышитъ, что шотландскій солдатъ, по имени Квентинъ Дорвардъ, отличился въ жаркой битв или палъ на стнахъ, при осад крпости, она вспомнитъ о товарищ своего путешествія, какъ о человк, который сдлалъ все, что было въ его власти, чтобъ предохранить ее отъ разставленныхъ стей и оградить отъ опасностей, и, быть можетъ, почтитъ его память слезой, а могилу внкомъ’.

Ршившись мужественно переносить свое несчастіе, Квентинъ чувствовалъ себя боле способнымъ выслушивать насмшки графа Крэвкра надъ его изнженностью и неспособностью переносить усталость, и отвчать на пыхъ. Молодой шотландецъ такъ добродушно мирился съ насмшливостью графа, такъ удачно и вмст почтительно отвчалъ на нихъ, что перемна въ его топ и обращеніи произвела на Крэвкра, видимо, боле благопріятное впечатлніе, чмъ наканун вечеромъ, когда, раздраженный тяжелымъ чувствомъ своего положенія, Квентинъ или угрюмо молчалъ, или говорилъ слишкомъ запальчиво.

Старый воинъ сталъ наконецъ думать о своемъ юномъ спутник, какъ о добромъ маломъ, изъ котораго можетъ что нибудь выйти, онъ даже очень ясно намекнулъ ему, что, откажись онъ отъ службы во французскихъ стрлкахъ, онъ взялся бы доставить ему почетное мсто при двор герцога бургундскаго, и самъ бы заботился о его повышеніи. Квентинъ поблагодарилъ въ приличныхъ выраженіяхъ и уклонился на время отъ этой чести, не зная былъ ли онъ въ прав быть недовольнымъ своимъ прежнимъ покровителемъ, королемъ Людовикомъ, тмъ не мене, онъ оставался по прежнему въ хорошихъ отношеніяхъ съ графомъ Крэвкромъ. Его восторженный образъ мыслей, странный и своеобразный способъ выражаться часто вызывали улыбку на серьезномъ лиц Крэвкра, но въ этой улыбк не было саркастической горечи и она не выходила изъ предловъ простой веселости и хорошаго обхожденія.

Путешествуя такимъ образомъ въ гораздо большемъ согласіи, чмъ наканун, наши путники остановились наконецъ въ двухъ миляхъ отъ знаменитой и сильной крпости Перонны, близь которой было расположено войско герцога бургундскаго, готовое, какъ предполагали, вторгнуться во Францію. Людовикъ XI, съ своей стороны, собралъ большія силы близь Сен-Максена съ намреніемъ смирить своего слишкомъ могущественнаго вассала.

Перонна, расположенная при глубокой рк, на равнин, окруженная крпкими валами и глубокими рвами, считалась въ древности, какъ и въ новйшія времена, одной изъ сильнйшихъ крпостей Франціи {Въ самомъ дл, хотя Неронна находится на открытой равнин, она никогда не была взята непріятелями и сохраняла названіе: Peronne la Рисеllе, пока Велингтонъ, великій разрушитель подобнаго рода репутацій, не уничтожилъ этого названія, овладвъ ею, на пути къ Парижу, въ 1815 г.}. Крэвкръ, его свита и плнникъ приблизились къ крпости около трехъ часовъ по полудни. Прозжая по веселой полян въ лсу, покрывавшемъ въ то время окрестности города съ восточной стороны, они встртили двухъ знатныхъ, судя по многочисленности ихъ свиты, особъ, одтыхъ какъ обыкновенно одвались въ мирное время, по соколамъ, сидвшимъ у нихъ на рукахъ, и по множеству борзыхъ и испанскихъ собакъ, которыхъ вели ихъ спутники, было видно, что они охотились. Но увидавъ Крэвкра, вооруженіе и одежда котораго, казалось, были имъ хорошо знакомы, они прекратили свои поиски за цаплями по берегамъ длиннаго канала, и поскакали на встрчу графу.

— Новостей, новостей, графъ! кричали они оба вмст,— давайте намъ своихъ новостей! впрочемъ не хотите ли нашихъ? или давайте мняться.

— Я бы охотно обмнялся, господа, возразилъ Крэвкръ, любезно здороваясь съ ними, — если бы могъ предположить, что ваши новости стоятъ моихъ.

Охотники улыбнулись и посмотрли другъ на друга. Старшій изъ нихъ казался истымъ барономъ, смуглое лицо его выражало грусть, которую одни физіономисты приписываютъ меланхолическому темпераменту, другіе же, подобно италіянскому ваятелю, угадавшему судьбу Карла I, считаютъ предзнаменованіемъ несчастной смерти {Д’Имберкуръ былъ казненъ, вмст съ бургундскимъ канцлеромъ, жителями Гента въ 1477 г. Марія бургундская, дочь Карла Смлаго, въ траурной одежд вышла на площадь и со слезами тщетно просила своихъ возмутившихся подданныхъ пощадить жизнь ея министровъ.}, онъ обратился къ своему товарищу и сказалъ:

— Крэвкръ детъ изъ Брабанта, страны торговой, и вроятію научился всмъ ея уловкамъ: врядъ ли намъ удастся заключить съ нимъ выгодный торгъ!

— Господа, отвчалъ Крэвкръ,— герцогъ, по справедливости, долженъ бы имть прежде всхъ право на мой товаръ, такъ какъ государь беретъ пошлину до открытія торга. Но скажите мн, радостнаго или печальнаго свойства ваши всти?

Всадникъ, къ которому онъ обратился съ этимъ вопросомъ, былъ господинъ веселой наружности, съ быстрымъ, оживленнымъ взглядомъ, сдерживаемымъ однако серьознымъ и важнымъ выраженіемъ нижней части лица. Вся его физіономія обличала человка проницательнаго и смтливаго, но разумнаго и осторожнаго въ мнніяхъ и ршеніяхъ. Это былъ знаменитый Геннегаускій Рыцарь, сынъ Коллара, или Nicolas de l’Elite, извстный въ исторіи и историкамъ подъ почтеннымъ именемъ Филипа дэ-Коминъ {См. Примчаніе V. Филипъ дэ-Коминъ.}, въ то время одинъ изъ самыхъ приближенныхъ и уважаемыхъ совтниковъ герцога Карла Смлаго. Онъ отвтилъ Крэвкру на вопросъ о свойств новостей, которыя имлъ сообщить ему, вмст съ своимъ товарищемъ, барономъ д’Имберкуръ.

— Новости наши, сказалъ онъ,— подобно цвтамъ радуги, мняютъ оттнки, смотря потому, съ какой точки зрнія смотришь на нихъ, и находятся ли он на темной туч или на ясномъ неб. Никогда подобной радуги не видали ни во Франціи, ни во Фландріи со временъ Ноя.

— Мои новости, отвчалъ Крэвкръ, — сами по себ ужасны, мрачны и дики, какъ комета, но должны считаться предвстниками еще боле ужасныхъ золъ.

— Намъ приходится распаковывать наши тюки, сказалъ де-Коминъ, обращаясь къ товарищу, — а то, пожалуй, у насъ могутъ перебить покупателей, потому что наши новости всмъ извстны. Словомъ, Крэвкръ, слушайте и удивляйтесь: король Людовикъ въ Перонн!

— Какъ! воскликнулъ удивленный Крэвкръ,— неужели герцогъ отступилъ безъ боя? А вы гуляете здсь въ своей мирной одежд, когда городъ осажденъ французами… потому что я не могу себ представить, чтобы онъ былъ взятъ.

— Конечно нтъ, отвчалъ д’Имберкуръ,— бургундскія знамена не отступили ни на шагъ, а между тмъ Людовикъ все таки здсь.

— Значитъ Эдуардъ англійскій переплылъ море съ своими стрлками и, подобно своимъ предкамъ, выигралъ новое сраженіе при Пуатье? спросилъ Крэвкбръ.

— Не то, отвчалъ дэ-Коминъ, — ни одно французское знамя не было поднято, ни одного корабля не пришло изъ Англіи, гд Эдуарду слишкомъ весело живется между женами гражданъ Лондона, чтобы онъ вздумалъ разыграть Чернаго Принца. Выслушайте нашу необыкновенную повсть! Вызнаете, что, когда вы насъ оставили, переговоры между посланниками Франціи и Бургундіи были прерваны и, по видимому, не было большой надежды на примиреніе.

— Правда, мы только и бредили войной.

— То, что случилось дйствительно, такъ похоже на совъ, продолжалъ Коминъ, — что я почти жду пробужденія. Еще вчера только герцогъ въ совт протестовалъ противъ всякой дальнйшей отсрочки съ такою яростію, что было ршено послать вызовъ королю и тотчасъ же вступить въ предлы Франціи, Туазон-д’Оръ, который долженъ былъ отправиться съ этимъ порученіемъ, уже надлъ свой костюмъ герольда и готовился ссть на коня, какъ, вдругъ. Французскій герольдъ Монжуа является въ нашъ лагерь. Мы предполагали уже, что Людовикъ предупредилъ нашъ вызовъ, и ожидали, чмъ разразится гнвъ герцога на тхъ, кто своими совтами, помшалъ ему, первому, объявить войну. Но каково, представьте себ, было наше удивленіе, когда герольдъ объявилъ, что Людовикъ, король французскій, находится не боле, какъ на разстоянія одного часа пути отъ Перонны, съ немногочисленной свитой, намреваясь постить Карла, герцога бургундскаго, чтобы разршить личнымъ свиданіемъ обоюдныя недоразумнія.

— Вы удивляете меня, господа, не мене, чмъ ожидали, сказалъ Крэвкръ.— Когда я въ послдній разъ былъ въ Плесси, всезнающій кардиналъ Балю, обиженный своимъ государемъ и въ душ преданный Бургундіи, намекалъ мн, что можетъ повліять на нкоторыя слабости Людовика, и тотъ станетъ относительно Бургундіи въ такое положеніе, что условія мира будутъ совершенно въ рукахъ герцога. Но я никогда не думалъ, чтобы такая старая лиса, какъ Людовикъ, добровольно попалась въ ловушку. Что же сказалъ совтъ?

— Какъ вы можете догадаться, отвчалъ д’Индеркуръ,— въ совт много говорилось о чести и довріи, и мало о выгодахъ, которыя можно извлечь изъ такого посщенія, хотя несомннно, что вс только и думали о послднихъ и заботились единственно о томъ, чтобы примирить ихъ съ соблюденіемъ наружныхъ приличій.

— А что сказалъ герцогъ? продолжалъ Крэвкръ.

— Онъ, по обыкновенію, говорилъ коротко и смло. ‘Кто изъ васъ’, сказалъ онъ, ‘былъ свидтелемъ моего свиданія съ моимъ братомъ Людовикомъ, посл сраженія при Монлери {См. Примчаніе VI. Встрча Людовика и Карла посл сраженія пра Монлери.}, когда я былъ на столько легкомысленъ, что проводилъ его въ самыя укрпленія Парижа, только съ полдюжиной людей, отдаваясь такимъ образомъ въ руки короля?’ Я отвчалъ, что почти вс мы были свидтелями этого и не забудемъ безпокойства, какое ему было угодно заставить насъ испытывать. ‘Да’, сказалъ герцогъ, ‘вы меня порицали за мое безумство, и я тогда сознался, что поступилъ какъ легкомысленный мальчикъ, но, такъ какъ въ то время былъ еще живъ мой, блаженной памяти, отецъ, Людовику было мене выгоднымъ овладть моей особой, чмъ теперь мн овладть имъ. Не смотря на это, если мой царственный родственника, приходитъ сюда также простосердечно, какъ шелъ тогда я, онъ будетъ принятъ какъ государь. Но если наружнымъ довріемъ онъ хочетъ ослпить и обойти меня, чтобы привести въ исполненіе какой либо изъ своихъ политическихъ замысловъ, то, клянусь св. Георгомъ бургундскимъ, пусть онъ бережется!’ Круги свои усы и топнувъ ногой, онъ приказалъ намъ ссть на лошадей и хать на встрчу такому неожиданному гостю.

— И вы встртили короля? спросила, Кревкеръ.— Чудеса видно еще не кончились на свт! Какъ велика была его свита?

— Какъ нельзя быть меньше: десятка три, четыре, шотландскихъ стрлковъ, нсколько рыцарей, и придворныхъ, между которыми самымъ блестящимъ былъ его астрологъ Галеотти.

— Этотъ человкъ нсколько зависитъ отъ кардинала Балю, сказалъ Крэвкръ, — и меня не удивляетъ, если и онъ, съ своей стороны, также подвинулъ короля на такой сомнительный политическій шагъ. Есть съ нимъ кто нибудь изъ высшаго дворянства?

— Да, герцогъ орлеанскій и Дюнуа, отвчалъ дэ-Коминъ.

— А! я помряюсь съ Дюнуа, что бы тамъ изъ этого не вышло, сказалъ Крэвкръ.— Но я слышалъ, что онъ и герцогъ, оба попали въ немилость и были въ тюрьм?

— Они оба были подъ арестомъ въ замк Лошъ, въ этомъ восхитительномъ мст уединенія французскаго дворянства, отвчалъ д’Имберкуръ, — но Людовикъ освободилъ ихъ, чтобы взять съ собой, можетъ быть потому, что не хотлъ оставить герцога орлеанскаго одного. Изъ остальныхъ же его спутниковъ, право, самые замчательные его кумъ — превотъ вшатель, съ двумя или тремя изъ своихъ помощниковъ, и Оливье брадобрй. Вся эта толпа такъ бдно одта, что, по чести, король похожъ скоре на стараго ростовщика, дущаго съ шайкой съищиковъ собирать свои безнадежные долги.

— Гд же ему отведено помщеніе? спросилъ Крэвкръ.

— Это всего удивительне, отвчалъ дэ-Коминъ.— Герцогъ предложилъ, чтобы королевской шотландской гвардіи были предоставлены одни изъ воротъ города Перонны и пловучій мостъ черезъ Сомму, а самому королю предложилъ сосдній домъ одного богатаго гражданина, Жиль Ортена, но, на пути, король замтилъ знамена изгнанныхъ имъ изъ Франціи де-Ло и Пенсиль-де-Ривьбра, и, не желая вроятно поселяться возл недоброжелателей, онъ просилъ отвести ему помщеніе въ пероннскомъ замк, гд теперь и пребываетъ.

— Боже милосердый! воскликнулъ Крэвкръ,— ему не довольно, что онъ отважился войти въ пещеру льва, надо было еще вложить голову въ самую его пасть. Ничего не могло быть хуже для этого стараго, хитраго политика, какъ попасть въ такую западню!

— Впрочемъ, сказалъ Кожинъ,— д’Имберкуръ не передалъ вамъ словъ л-Глорь {Шутъ Карла бургундскаго.}, которыя, по моему мннію, умне всего, сказаннаго въ этомъ случа.

— Что же сказала его свтлйшая мудрость? спросилъ графъ.

— Когда герцогъ, отвчалъ дэ-Коминъ,— наскоро приказывалъ приготовить нсколько серебряной посуды и тому подобныхъ вещей, чтобы поднести Людовику и его свит въ знакъ привтствія, л-Глорь сказалъ: ‘Не мучь напрасно свой бдной мозгъ, мой другъ Карлъ, я дамъ твоему брату Людовику лучшій и боле приличный подарокъ, чмъ твой — я дамъ ему мой колпакъ съ колокольчиками и мою погремушку въ придачу, клянусь обдней, онъ еще глупе меня, если отдается въ твои руки.’ ‘Ну, а что ты скажешь, плутъ, если я не дамъ ему повода раскаиваться?’ ‘Тогда, Карлъ, право я отдамъ теб и колпакъ и колокольчики, лакъ самому большому дурню изъ насъ трехъ.’ Но я увряю васъ, это колкая насмшка затронула герцога за живое. Я видлъ, какъ онъ измнился въ лиц и закусилъ губы. Ну, теперь, благородный Крэвкръ, вы узнали наши новости, какъ вы думаете, на что он похожи?

— На пороховую мину, къ которой, боюсь, мн предназначено поднести зажженный фитиль, отвчалъ Крэвкръ.— Ваши и мои новости подобны льну и огню, которые не могутъ встртиться, не вспыхнувъ, мы, какъ нкоторыя химическія тла, не могутъ соединяться безъ взрыва. Благородные друзья, подъзжайте ближе ко мн, и когда я вамъ разскажу, что произошло въ люттихскомъ епископств, я думаю, вы согласитесь, что Людовикъ также безопасно могъ ршиться на путешествіе въ адъ, какъ на эту несчастную поздку въ Перонну.

Оба дворянина подъхали ближе къ Крэвкру и выслушали съ полусдержанными восклицаніями и выраженіями глубокаго удивленія и участія разсказъ о событіяхъ въ Люттих и Шонвальдт. Они подозвали Квентина и начали разспрашивать и переспрашивать его о подробностяхъ смерти епископа, пока тотъ наконецъ не отказался отвчать на дальнйшіе вопросы, не зная зачмъ ихъ предлагали и къ чему могли повести его отвты.

Вс вмст отправились дале и достигли роскошныхъ береговъ Соммы и древнихъ стнъ Перонны-двственницы, съ прилегавшими къ ней зелеными лугами, на которыхъ бллись многочисленныя палатки бургундскаго войска, состоявшаго почти изъ пятнадцати тысячъ человкъ.

ГЛАВА XXVI.
СВИДАНІЕ.

Когда сходятся государи, то астрологи могутъ отмчать
это какъ зловщее, полное предзнаменованія соединеніе,
подобное сочетанію Марса съ Сатурномъ.
Старая комедія.

Трудно сказать, преимущество или величайшую невыгоду представляетъ для государей необходимость въ сношеніяхъ между собой, изъ уваженія къ своему собственному званію и достоинству, подчинять свои чувства и выраженія строгому этикету. Это воздержаніе отъ слишкомъ рзкаго проявленія страстей могло бы показаться глубокой скрытностью, если бы не было извстно всему свту, что эта наружная любезность есть простое дло церемоніала. Достоврно однако же, что, переступая границы этого условнаго приличія, открытымъ выраженіемъ своихъ непріязненныхъ чувствъ они роняютъ свое достоинство въ глазахъ всего свта, это особенно было замчено, когда два знаменитые соперника, Францискъ I и императоръ Карлъ прямо обвиняли другъ друга во лжи и выразили желаніе разршить свой споръ поединкомъ.

Карлъ бургундскій, самый нетерпливый, вспыльчивый или, скоре, самый неблагоразумный государь своего времени, не могъ однако переступить того волшебнаго круга, въ которомъ онъ былъ обязанъ оказывать самое глубокое уваженіе Людовику, какъ своему ленному государю и повелителю, удостоившему его, короннаго вассала, высокой чести личнаго посщенія. Одтый въ герцогскую мантію, окруженный своими высшими сановниками, знатными рыцарями и дворянами, онъ отправился верхомъ на встрчу Людовику XI. Его свита сіяла серебромъ и золотомъ. Богатства англійскаго двора были истощены въ войнахъ алой и блой розы, а расходы французскаго ограничены скупостью его государя, такъ что бургундскій дворъ былъ въ то время первымъ въ Европ по богатству и великолпію. Свита же Людовика, напротивъ, была малочисленна, сравнительно бдна, а фигура самого короля, въ его поношенномъ плащ и старой, высокой, унизанной оловянными образками шляп, длала противуположность еще разительне, когда же, Карлъ въ своей герцогской мантіи и съ короной на голов, соскочилъ съ своего благороднаго коня и, преклонивъ одно колно, предложилъ держать стремя, пока Людовикъ сходилъ съ своего маленькаго иноходца, зрлище было почти забавно.

Встрча обоихъ державныхъ государей была, какъ и слдовало ожидать, на столько же полна притворной дружбы и учтивости, на сколько лишена всякой искренности. Герцогу, съ его характеромъ, было гораздо трудне сохранять должное приличіе въ голос, рчахъ и обращеніи, тогда какъ притворство и скрытность такъ срослись съ характеромъ короля, что самые близкіе къ нему лица не могли различать, что было въ немъ притворно и что искренно.

Можетъ быть самымъ врнымъ сравненіемъ, еслибъ оно не было недостойно такихъ высокихъ государей, было бы представить себ Людовика въ положеніи человка, хорошо знакомаго съ нравами и пріемами собачей породы и желающаго по какимъ либо причинамъ завести дружбу съ огромной, злой цпной собакой, которая недоврчиво смотритъ на него и, при первомъ непріязненномъ движеніи, готова броситься и разорвать его. Песъ сдержанно ворчитъ, щетинится, осклабилъ зубы, но совстится броситься на чужаго, съ виду такого добраго и доврчиваго человка, потому терпитъ ласки, далеко не успокоивающія его, и въ тоже время выжидаетъ только малйшаго, благовиднаго повода схватить своего друга за горло.

По измнившемуся голосу, принужденности манеръ и рзкости движеній герцога, король безъ сомннія почувствовалъ, что роль, которую ему предстояло выдержать, была трудна и, можетъ быть, не разъ раскаялся, что взялся за нее. Но раскаиваться было поздно, ему оставалось только прибгнуть ко всмъ тонкостямъ неподражаемо ловкой изворотливости, которую онъ постигъ какъ никто на свт.

Обращеніе Людовика съ герцогомъ выражало, повидимому, полную сердечную радость въ минуту искренняго примиренія съ испытаннымъ и уважаемымъ другомъ, съ которымъ онъ разошелся по случайнымъ обстоятельствамъ, теперь устраненными, и уже забытымъ. Король обвинялъ себя, что раньше не сдлалъ этого ршительнаго шага, чтобы подобнымъ знакомъ довренности доказать своему доброму и любезному брату, что бывшая между ними непріязнь ничего не значила въ его воспоминаніи, въ сравненіи съ дружбой, оказанной ему во время изгнанія его изъ Франціи, не смотря на гнвъ короля, его отца. Онъ говорилъ о Добромъ Герцог Бургундскомъ, какъ вс называли Филипа, отца Карла Смлаго, и припоминалъ вс его отеческія попеченія.

— Я помню, любезный братъ, сказалъ онъ, — какъ отецъ вашъ по ровну длилъ свою привязанность между вами и мной, я помню какъ, заблудившись разъ случайно на охот, по возвращеніи, я засталъ добраго герцога бранившаго васъ за то, что вы оставили меня одного въ лсу, какъ будто дло шло о безопасности вашего старшаго брата.

Черты герцога бургундскаго были отъ природы рзки и суровы, но когда, изъ вжливости и какъ бы въ подтвержденіе истины сказаннаго королемъ, онъ усиливался улыбаться, лице его принимало чисто діавольское выраженіе.

‘Лицемръ изъ лицемровъ,’ подумалъ онъ въ глубин души, ‘я желалъ бы, чтобы честь позволила мн напомнить вамъ, какъ вы отплатили за вс оказанныя вамъ нашимъ домомъ благодянія’!

— Но, продолжалъ король, — если узы крови и признательности не достаточны для нашей дружбы, мой любезный братъ, то мы связаны еще духовнымъ родствомъ, вдь я крестный отецъ вашей прекрасной дочери Маріи, которую люблю какъ свою собственную дочь. А когда святые, да будетъ благословенно ихъ святое имя, даровали мн молодой отпрыскъ, увядшій въ три мсяца, герцогъ, вашъ отецъ, былъ его воспріемникомъ и праздновалъ крещеніе съ большей пышностью и великолпіемъ, чмъ бы могъ выказать ихъ самъ Парижъ. Я никогда не забуду глубокаго, неизгладимаго впечатлнія, которое щедрость герцога Филина и ваша, мой дорогой братъ, произвела на полуразбитое сердце бднаго изгнанника!

— Ваше величество, сказалъ герцогъ, принуждая себя что нибудь отвтить,— благодарили за эту незначительную услугу въ такихъ выраженіяхъ, которыя боле чмъ вознаградили за все великолпіе, которымъ Бургундія обязана была показать, какъ глубоко она чувствовала честь, оказанную вами ея государю.

— Я помню выраженія, о которыхъ вы говорите, любезный братъ, отвчалъ улыбаясь король,— я, кажется, сказалъ тогда, что въ возмездіе за это благодяніе я, бдный изгнанникъ, ничего не могу предложить кром себя, жены и своего сына. Что же, мн кажется, я таки сдержалъ свое общаніе?

— Я не смю опровергать того, что вашему величеству угодно утверждать, возразилъ герцогъ,— но….

— Но? вы спрашиваете, прервалъ его король,— на сколько мои дйствія согласовались съ словами? А вотъ какъ: тло моего сына, Іоанна, покоится въ бургундской земл, самого себя я сегодня безусловно отдалъ въ ваши руки, что же до моей жены, то я полагаю, добрый братъ, что, принимая во вниманіе протекшее время, вы едва ли будете настаивать, чтобы я сдержалъ и въ этомъ отношеніи мое слово. Она родилась въ день св. Благовщенія, (при этомъ онъ перекрестился и пробормоталъ Ora pro nobis) назадъ тому лтъ пятьдесятъ, но и она не дальше какъ въ Реймс, и, если вы хотите точнаго исполненія моихъ словъ, она будетъ только ожидать изъявленія вашего желанія.

Какъ не былъ раздраженъ герцогъ изъявленіемъ самой тсной дружбы, въ которой король такъ нагло прикидывался, онъ не могъ не разсмяться надъ оригинальнымъ отвтомъ этого страннаго государя, смхъ его былъ также отрывистъ и рзокъ, какъ и выраженіе гнва, которому онъ часто предавался. Онъ смялся больше и громче, чмъ считалось тогда и считается теперь приличнымъ въ подобномъ случа, и отвчалъ въ томъ же тон, отказываясь на отрзъ отъ чести быть въ обществ королевы, но выразивъ желаніе видть у себя старшую дочь короля, которая славилась красотой.

— Я радъ, любезный братъ, отвчалъ Людовикъ, съ одной изъ тхъ двусмысленныхъ улыбокъ, которыми онъ такъ часто прикрывалъ свои чувства,— что вашъ любезный выборъ не палъ на мою младшую дочь, Жанну. Вамъ бы пришлось преломить копье съ моимъ любезнымъ братомъ, герцогомъ орлеанскимъ, и кого бы изъ васъ не постигло несчастіе, я равно бы лишился добраго друга и преданнаго родственника.

— Нтъ, нтъ, государь, сказалъ Карлъ, — герцогъ орлеанскій не встртитъ меня на пути, который онъ выбралъ любя. Дло, за которое я когда либо переломлю копье съ Орлеаномъ должно быть хорошо и прямо.

Король ни мало не оскорбился этимъ грубымъ намекомъ на безобразіе принцессы Жанны. Напротивъ, онъ былъ скоре доволенъ, что герцогъ забавлялся двусмысленными шутками, въ которыхъ Людовикъ былъ весьма искусенъ, и которыя, употребляя современное выраженіе, избавляли его отъ сентиментальнаго лицемрія. Поэтому, онъ тотчасъ же далъ разговору такой оборотъ, что, хотя Карлъ чувствовалъ невозможность разыгрывать роль преданнаго и примирившагося друга съ государемъ, который такъ часто вредилъ ему, и въ искренности котораго въ настоящемъ случа онъ такъ сильно сомнвался, ему однако не трудно было показать себя радушнымъ хозяиномъ относительно остроумнаго гостя. Такимъ образомъ, недостатокъ взаимнаго расположенія замнился пріятельскимъ тономъ двухъ веселыхъ собесдниковъ, тонъ этотъ былъ свойственъ герцогу по природной откровенности и, можно прибавить, грубости его характера. Что же касается Людовика, хотя онъ былъ способенъ принимать всевозможныя оттнки въ обращеніи, но этотъ тонъ былъ боле свойственъ ему потому, что въ немъ соединялась грубость мысли съ язвительнымъ остроуміемъ.

Къ счастію, оба государя могли во все время пиршества въ ратуш Перонны поддерживать разговоръ въ томъ же дух, благодаря чему они чувствовали себя какъ на нейтральной почв и это, какъ легко замтилъ Людовикъ, было самымъ лучшимъ, необходимымъ для его собственной безопасности, средствомъ поддержать хорошее настроеніе въ герцог бургундскомъ.

Но онъ былъ однако встревоженъ, увидвъ, что многіе изъ самыхъ знатныхъ, бжавшихъ отъ его строгости и несправедливости французскихъ дворянъ, окружали герцога и пользовались властью и большимъ довріемъ. Изъ опасенія ихъ ненависти и мщенія король, какъ мы уже говорили выше, пожелалъ помститься не въ самомъ город, а въ пероннскомъ замк или крпости {См. Примчаніе VII. Пероннскій замокъ.}. Карлъ тотчасъ согласился на эту просьбу съ мрачной улыбкой, объ которой нельзя было сказать добро или зло она предвщала тому, къ кому относилась.

Но когда король, выражаясь съ крайней осторожностью и тономъ, который по его мннію могъ убаюкать подозрнія, спросилъ могутъ ли шотландскіе стрлки его гвардіи, вмсто городскихъ воротъ, охранять замокъ во время его пребыванія въ немъ, Карлъ отказалъ наотрзъ. Голосъ его, по обыкновенію ршительный и рзкій, казался еще страшне вслдствіе привычки герцога крутить усы, когда онъ говорилъ, или немного вынимать изъ ноженъ и опять вкладывать свой мечъ или кинжалъ.— Нтъ, ваше величество, сказалъ онъ,— клянусь св. Мартиномъ, вы въ город вашего вассала, такъ называютъ меня относительно вашего величества, мой замокъ и городъ принадлежатъ вамъ, мое войско ваше. Поэтому не все ли равно мои ли солдаты, ваши ли шотландскіе стрлки будутъ охранять наружныя ворота и укрпленія замка? Нтъ, клянусь св. Георгомъ, Перонна двственная крпость и она не утратитъ этой репутаціи по моей небрежности. За двушками нуженъ строгій надзоръ, мой царственный братъ, если вы хотите, чтобы он сохранили свою добрую славу.

— Безъ сомннія, любезный братъ, я совершенно согласенъ съ вами, тмъ боле, что честь этого добраго городка дороже мн, чмъ валъ. Перонна, какъ вы знаете, любезный братъ, принадлежитъ къ числу тхъ городовъ на берегахъ Соммы, которые были предоставлены вашему, блаженной памяти, отцу, въ залогъ данныхъ намъ суммъ, съ правомъ выкупа. И, говоря правду, являясь къ вамъ, какъ честный должникъ, желающій выполнить вс свои обязательства, я, съ цлію сдлать этотъ выкупъ, привелъ съ собой нсколько мулловъ, навьюченныхъ серебромъ, котораго хватитъ на три года для содержанія даже вашего великолпнаго и царскаго двора, любезный брать.

— Я не возьму изъ него ни одного обола, отвчалъ герцогъ, крутя свои усы, — срокъ выкупа прошелъ, мой царственный братъ, да къ тому же об стороны никогда объ немъ серьозно и не думали. Уступка этихъ городовъ была единственнымъ вознагражденіемъ, которое мой отецъ когда либо получилъ отъ Франціи за то, что, въ счастливый для вашей семьи день, согласился позабыть убійство моего дда и промнять союзъ съ Англіей на союзъ съ вашимъ отцомъ. Святой Георгъ! еслибъ онъ поступилъ иначе, то ваше королевское величество не только не имли бы городовъ на Сомм, но едва ли успли бы сохранить и т, что за Лоарой. Нтъ, я не уступлю изъ нихъ ни камня, хотя бы за каждый камень мн заплатили всомъ золота. Благодаря Богу, мудрости и храбрости моихъ предковъ, доходы Бургундіи, хотя она простое герцогство, могутъ, не заставляя меня торговать моимъ наслдіемъ, поддержать великолпіе моего двора даже и тогда, когда я принимаю короля.

— Хорошо, любезный братъ, отвчалъ Людовикъ тмъ же спокойнымъ и мягкимъ тономъ, не смущаясь громкимъ голосомъ и порывистыми движеніями герцога,— я вижу, вы такъ расположены къ Франціи, что не желали бы разстаться съ чмъ бы то ни было, что только принадлежитъ ей. Но намъ будетъ нуженъ посредникъ въ этихъ длахъ, когда мы станемъ обсуждать ихъ въ совт. Что бы вы сказали о Сен-Пол?

— Ни св. Павелъ, ни св. Петръ, никакой святой календаря, возразилъ герцогъ бургундскій,— не убдитъ меня своими проповдями отказаться отъ Перонны.

— Нтъ, вы не понимаете меня, продолжалъ, улыбаясь, Людовикъ,— я говорю о Людовик люксембургскомъ, нашемъ врномъ коннетабл, граф де Сен-Поль. О! пресвятая ембронская богородица! намъ недостаетъ только его головы въ нашемъ совщаніи, самой лучшей головы Франціи, и всего боле способной возстановить между нами полное согласіе.

— Клянусь св. Георгіемъ бургундскимъ! сказалъ герцогъ, — меня удивляетъ, какъ ваше, величество можете такъ говорить о человк, измнившемъ и Франціи и Бургундіи, о человк, всегда старавшемся разжигать наши частые раздоры, съ намреніемъ разыгрывать потомъ роль примирителя. Клянусь орденомъ, который ношу, что его болота не долго будутъ служить ему убжищемъ.

— Не горячитесь такъ, любезный братъ, продолжалъ король, улыбаясь и понижая голосъ,— когда я говорилъ о голов коннетабля, какъ о средств примирить наши незначительныя несогласія, я не имлъ въ виду его тла, которое можетъ для большаго удобства оставаться въ Сен-Квентин.

— Ха, ха! я понимаю васъ, мой царственный братъ, сказалъ Карлъ съ тмъ рзкимъ хохотомъ, который у него нсколько разъ вызывали грубыя шутки короля, и, топнувъ ногой, прибавилъ: — я согласенъ, въ этомъ смысл голова коннетабля могла бы быть полезна въ Перонн.

Подобнаго рода разговоры, съ помощію которыхъ король между смхомъ и шутками вставлялъ намеки на серіозныя дла, не слдовали къ ряду одинъ за другимъ, они были ловко вводимы Людовикомъ впродолженіи пиршества въ ратуш и слдовавшаго за нимъ свиданія въ собственномъ дом герцога, словомъ, всякій разъ, какъ представлялся удобный случай заводить рчь о такихъ щекотливыхъ предметахъ.

Въ самомъ дл, какъ ни опрометчиво поступилъ Людовикъ, поставивъ себя въ положеніе, выходъ изъ котораго былъ сомнителенъ и опасенъ, судя по свирпому праву герцога и по многочисленнымъ поводамъ къ существовавшей между ними непримиримой ненависти, никогда, однако, кормчій на неизвстномъ берегу не дйствовалъ съ большей твердостью и осторожностью. Онъ, казалось, ловко и точно измрялъ глубину и мели въ душ своего противника и характеръ его, и не выказывалъ ни страха, ни сомнніи, когда изслдованія его открывали боле подводныхъ скалъ и опасныхъ отмелей, чмъ надежныхъ гаваней.

Наконецъ кончился день, утомительный для Людовика отъ постояннаго напряженія вниманія, крайней осторожности и дятельности, которыхъ требовало его положеніе, для герцога онъ былъ тяжелъ вслдствіе необходимости сдерживать бушевавшія чувства, которымъ онъ имлъ обыкновеніе необузданно отдаваться. Едва только, простившись съ королемъ по всмъ правиламъ этикета, Карлъ вернулся въ свои комнаты, онъ далъ полную волю такъ долго подавляемому гнву. И множество бранныхъ словъ и проклятій обрушилось въ эту ночь на кого и не назначалось, какъ говорилъ ле-Глорь. Домашнимъ герцога достался весь запасъ ругательствъ, которыми приличіе не дозволяло Карлу осыпать своего царственнаго гостя даже въ его отсутствіи, по ихъ накопилось столько, что онъ уже былъ не въ силахъ сдерживать себя. Выходки шута успли однако нсколько разсять дурное расположеніе духа герцога, онъ громко смялся, бросилъ ле-Глорь золотую монету, потомъ позволилъ спокойно раздть себя, выпилъ большой стаканъ приправленнаго пряностями вина, легъ въ постель и крпко заснулъ.

Но отправленіе Людовика ко сну заслуживаетъ большаго вниманія. Необузданное выраженіе сильныхъ и безумныхъ страстей принадлежитъ боле животной, чмъ разумной сторон нашей природы и потому мало интересуетъ насъ, сравнительно съ глубокой дятельностью сильнаго и могучаго ума.

Придворные и сановники герцога бургундскаго проводили короля до избраннаго имъ помщенія въ пероннскомъ замк или крпости, у воротъ которой онъ былъ встрченъ многочисленной стражей изъ стрлковъ и воиновъ.

Сходя съ лошади, чтобы перейти по подъемному мосту черезъ необыкновенно глубокій и широкій ровъ, онъ взглянулъ на часовыхъ и, обратившись къ сопровождавшему его, вмст съ другими благородными бургундцами, дэ-Комину, сказалъ: — На нихъ кресты св. Андрея, но не т, которые носятъ мои шотландскіе стрлки.

— Вы найдете ихъ также готовыми умереть, защищая ваше величество, отвчалъ бургундецъ, его тонкій слухъ подмтилъ въ тон короля оттнокъ, который Людовикъ, если бы могъ, постарался бы конечно скрыть.— Они носятъ крестъ св. Андрея, какъ принадлежность золотаго руна, ордена моего государя, герцога бургундскаго.

— Разв я не знаю этого? сказалъ Людовикъ, указывая на орденскую цпь, которую онъ надлъ изъ любезности къ своему хозяину, — это одинъ изъ дорогихъ залоговъ братства, связывающаго меня съ моимъ добрымъ родственникомъ. Мы братья по рыцарству, братья по духовному родству, братья по рожденію, и друзья по узамъ любви, соединяющимъ добрыхъ сосдей…. Не ходите дале этого двора, господа! я не могу допустить васъ провожать меня дале, вы уже и такъ оказали мн довольно любезности.

— Герцогъ поручилъ намъ, отвчалъ д’Имберкуръ,— провожать ваше величество до вашихъ покоевъ. Мы надемся, что ваше величество позволите намъ исполнить приказанія нашего государя.

— Я надюсь, сказалъ король,— вы сами согласитесь, что въ такомъ неважномъ вопрос мои приказанія могутъ имть перевсъ надъ его приказаніями, даже для васъ, его подданныхъ. Я не совсмъ здоровъ, господа, нсколько усталъ. Большое удовольствіе утомляетъ почти также, какъ большой трудъ. Надюсь завтра больше насладиться вашимъ обществомъ…. И вашимъ также, сэньръ Филипъ дэ-Коминъ…. я слышалъ, что вы лтописецъ нашего времени, и мы, желающіе имть имя въ исторіи, должны расположить васъ въ свою пользу, говорятъ, что когда вы захотите, то ваше перо очень остро…. Доброй ночи, господа, доброй ночи всмъ и каждому изъ васъ.

Бургундскіе сановники удалились, очень довольные любезнымъ обращеніемъ Людовика и одинаковою внимательностью ко всмъ. Король, только съ двумя или тремя изъ своихъ приближенныхъ, остался подъ сводами воротъ, которыя вели на нижній дворъ пероннскаго замка. Онъ устремилъ глаза на огромную башню, занимавшую одинъ изъ угловъ и служившую главной тюрьмой. Она своимъ наружнымъ видомъ напоминала блую башню лондонской крпости, по архитектура ея была еще древне: постройку ея относили ко времени Карла Великаго. Стны были необыкновенной толщины, маленькія окна защищались желзными ршетками, громадное и массивное зданіе, освщенное яркимъ свтомъ луны, бросало темную, зловщую тнь на весь дворъ.

— Мн не тамъ отведено помщеніе? спросилъ король съ содроганіемъ отъ какого-то зловщаго предчувствія.

— Нтъ, избави Богъ, отвчалъ сдой сенешаль, съ непокрытой головой, провожавшій короля, — вашему величеству приготовлено помщеніе въ томъ зданіи, пониже, которое стоитъ рядомъ, и гд король Іоаннъ провелъ дв ночи передъ сраженіемъ при Пуатье.

— Гм! это тоже нехорошее предзнаменованіе, пробормоталъ король,— но что же это за башня, мой другъ? И почему вы просите небо, чтобы меня не помщали въ ней?

— Я…. мой милостивый повелитель, сказалъ сенешаль,— я не знаю ничего дурнаго о башн… только караульные говорятъ, что по ночамъ въ ней бываютъ видны огни и слышенъ странный шумъ, да и не удивительно, прежде она служила государственной тюрьмой и носится много разсказовъ о происходившихъ въ ней длахъ.

Людовикъ не разспрашивалъ дале, онъ, боле всякаго другаго долженъ былъ уважать тюремныя тайны. У дверей назначеннаго ему помщенія, хотя и не столь древняго, какъ башня, но все таки стараго и мрачнаго, стоялъ небольшой отрядъ шотландскихъ стрлковъ, которыхъ герцогь, хотя онъ и отклонился было отъ исполненія желанія короля, веллъ поставить тутъ, чтобы они находились близь особы своего государя. Во глав отряда былъ врный лордъ Крауфордъ.,

— Крауфордъ, мой врный и честный Крауфордъ! сказалъ король, — гд же ты былъ весь день? Или бургундскіе дворяне такъ негостепріиины, что забыли объ одномъ изъ храбрйшихъ и благороднйшихъ дворянъ, какихъ когда либо видалъ дворъ? Я не видалъ тебя за столомъ.

— Я отказался отъ него, государь, время измнило меня. Были дни, когда я могъ отважиться на пирушку съ любымъ бургундцемъ и пить сокъ его же собственныхъ виноградниковъ, но теперь довольно четырехъ пинтъ, чтобы свалить меня, а долгъ мой требуетъ, кажется, чтобы я въ настоящемъ случа подавалъ примръ своимъ молодцамъ.

— Ты всегда остороженъ, продолжалъ король, — но сегодня, кажется, теб не много труда съ такимъ незначительнымъ отрядомъ, и время празднествъ не требуетъ такого строгаго самопожертвованія, какъ времена опасности.

— Если у меня мало людей, тмъ боле я долженъ наблюдать, чтобъ они были въ состояніи исполнять свой долгъ, а чмъ все это дло кончится, миромъ или битвой, это лучше извстно Богу и вашему величеству, чмъ старому Джону Крауфорду.

— Ты, однако, не предвидишь никакой опасности? спросилъ король торопливо, но понижая голосъ.

— Нтъ, отвчалъ Крауфордъ,— но я желалъ бы предвидть, какъ говорилъ старый графъ Тейнеманъ {Такъ называли одного изъ графовъ Дугласъ.} ‘предвидть опасность, значитъ защититься отъ нея’…. Какой пароль вашему величеству будетъ угодно дать на эту ночь?

— Пусть онъ будетъ Бургундія, въ честь нашего хозяина и твоего любимаго напитка, Крауфордъ.

— Я ничего не имю сказать ни противъ герцога, ни противъ напитка, только бы и тотъ и другой были неподдльны, отвчалъ Крауфордъ.— Доброй ночи вашему величеству!

— Доброй ночи, мой врный шотландецъ, сказалъ король и удалился въ свои покои.

У входа въ спальню, на часахъ стоялъ Баляфре.— Слдуй за мной, сказалъ король, проходя мимо его. Стрлокъ, какъ пущенная въ ходъ машина, зашагалъ вслдъ за королемъ и, войдя въ комнату, неподвижно и молча ожидалъ дальнйшихъ приказаній.

— Не слыхалъ ли ты чего нибудь объ этомъ странствующемъ паладин, твоемъ племянник? спросилъ король, — онъ пропалъ безъ всти съ тхъ поръ какъ, подобно юному рыцарю, пустившемуся въ первый разъ искать приключеній, онъ прислалъ намъ двухъ плнниковъ, первые плоды своей доблести.

— Я слышалъ кое-что объ этомъ, государь, сказалъ Баляфре, — и надюсь, ваше величество поврите, что если онъ поступилъ дурно, то къ тому я никакимъ образомъ не поощрялъ его, ни примромъ, ни совтомъ, я никогда не имлъ дерзости выбить изъ сдла кого либо изъ членовъ знаменитаго дома вашего величества, зная хорошо свое положеніе и….

— Объ этомъ нечего говорить, прервалъ его король, — твой племянникъ поступилъ, какъ повелвалъ ему долгъ.

— А, такъ онъ дйствительно воспользовался моими наставленіями, продолжалъ Баляфре, — Квентинъ, говорилъ я ему, чтобы ни случилось, помни, что ты принадлежишь къ шотландскимъ стрлкамъ, и исполняй твой долгъ, чтобы изъ этого ни вышло.

— Я тотчасъ догадался, что у него былъ какой нибудь отмнный наставникъ, но отвчай на мой первый вопросъ. Слышалъ ты что нибудь о своемъ племянник въ послднее время? Подальше, господа, прибавилъ Людовикъ, обращаясь къ своимъ слугамъ,— это дло касается меня одного.

— Слышалъ, съ позволенія вашего величества, сказалъ Баляфре, — я сегодня вечеромъ видлъ конюха Шарля, котораго мой племянникъ отправилъ изъ Люттиха или какого-то, лежащаго недалеко отъ города, епископскаго замка, куда онъ благополучно довелъ графинь де-Круа.

— Слава пресвятой богородиц! воскликнулъ король,— увренъ ли ты въ этомъ? справедлива ли эта хорошая всть?

— Какъ нельзя боле, сказалъ Баляфре.— У Шарля есть, кажется, письма къ вашему величеству отъ графинь де-Круа.

— Скорй ступай за ними, отдай свое ружье кому нибудь изъ этихъ негодяевъ… Оливье, кому нибудь. Слава пресвятой ембронской дв! Серебряная ршотка окружитъ ея алтарь!

Въ этомъ припадк благодарности и благочестія, Людовикъ снялъ, по обыкновенію, свою шапку и, выбравъ изъ украшавшихъ ее образковъ любимое изображеніе святой двы, поставилъ его на столъ и, преклонивъ полна, набожно повторилъ данный обтъ.

Шарля, первый посланный съ письмами изъ Шонвальдта, была, введенъ къ коралю. Въ этихъ письмахъ графини де-Круа очень холодно благодарили Людовика за его любезность къ нимъ во время пребыванія ихъ въ Плесси, и нсколько тепле выражали свою признательность за то, что онъ позволила, и даже доставилъ имъ возможность безопасно выхать изъ его владній. Это не только не разсердило Людовика, но, напротивъ, заставило его разсмяться отъ всей души. Потомъ, съ видимымъ интересомъ, онъ спросилъ у Шарля не встртили ли они на пути какого нибудь препятствія или нападенія? Шарль, глупый малый, а потому и избранный для этого посольства, сообщилъ очень смутныя свднія о схватк, въ которой былъ убитъ его товарищъ гасконецъ, но боле ни о чемъ не зналъ. Потомъ Людовикъ подробно разспросилъ по какой дорог они хали къ Люттиху, и, казалось, удвоилъ вниманіе, когда получилъ въ отвтъ, что, не дозжая Намюра, они отправились кратчайшимъ путемъ въ Люттихъ по правому, а не по лвому, какъ было назначено, берегу Мааса. Король приказалъ выдать конюху небольшое награжденіе и отпустилъ его, показывая видъ, какъ будто онъ безпокоился только о безопасности графинь де-Круа.

Но эти новости, хотя он и сообщали о неудач одного изъ самыхъ задушевныхъ его плановъ, доставили, по видимому, Людовику гораздо боле удовольствія, нежели сколько онъ испыталъ бы въ случа полнаго успха. Онъ вздохнулъ какъ человкъ, освободившійся отъ тяжелой ноши, прочиталъ свои благодарственныя молитвы, съ видомъ глубокой набожности поднялъ глаза къ небу и принялся составлять новые и боле врные честолюбивые планы.

Съ этой цлью, Людовикъ потребовалъ къ себ своего астролога, Марціуса Галеотти, который явился съ своей обыкновенной торжественностью, но не безъ нкотораго недоумнія на лиц, какъ будто сомнваясь въ хорошемъ пріем со стороны короля. Однако пріемъ былъ любезенъ и даже радушне, чмъ когда либо. Людовикъ называлъ его своимъ другомъ, отцемъ въ наук, телескопомъ, который давалъ ему возможность заглядывать въ отдаленное будущее, и въ заключеніе всего надлъ на его палецъ очень дорогой перстень. Галеотти, не знавшій обстоятельствъ, тикъ неожиданно возвысившихъ его во мнніи короля, былъ слишкомъ искусенъ въ своемъ ремесл, чтобы обнаружить это незнаніе. Онъ скромно и съ достоинствомъ выслушалъ похвалы Людовика и отвчалъ, что они должны быть отнесены единственно къ той благородной наук, которой онъ служилъ, наук тмъ боле достойной удивленія, что она совершала чудеса посредствомъ такого ничтожнаго орудія, какъ онъ. И они разстались съ королемъ въ первый разъ весьма довольные другъ другомъ.

По уход астролога, Людовикъ бросился въ кресло. Онъ, казалось, былъ сильно утомленъ и отпустилъ всхъ своихъ слугъ, кром одного Оливье, который, съ своими обычными кошачьими ухватками, помогалъ своему господину раздваться.

Исполняя свои обязанности, Оливье былъ пораженъ перемной, происшедшей въ Людовик, который противъ своего обыкновенія былъ угрюмъ и молчаливъ. Въ самой порочной душ проявляются иногда какъ будто хорошія чувства. Такъ разбойникъ высказываетъ врность своему атаману, а избалованный и возвеличенный любимецъ обнаруживаетъ подчасъ проблески искренняго участія къ государю, которому обязанъ своимъ возвышеніемъ. Оливье-діяволъ, злой, и какъ тамъ еще его называли по его дурнымъ качествамъ, однако не вполн заслуживалъ своего названія. Въ настоящемъ случа, при вид своего господина въ такомъ тяжеломъ положеніи, когда ему грозила опасность и силы, по видимому, измняли, въ брадобр нсколько заговорило чувство благодарности. Нкоторое время онъ молча исполнялъ обычныя обязанности слуги при раздваніи своего господина, наконецъ, не вытерпвъ, съ фамильярностью, которую допускалъ въ такихъ случаяхъ его снисходительный господинъ, сказалъ: — Tile-diva, государь, глядя на васъ, можно подумать, что ваше величество потеряли сраженіе, тогда какъ я, находившійся весь день при вашемъ величеств, могу сказать, напротивъ, что никогда еще вы такъ храбро не отстаивали поля битвы.

— Поля битвы, сказалъ Людовикъ, поднимая глаза и принимая свой обычный насмшливый тонъ, — Pasques-dieu, другъ Оливье, скажи лучше, что я остался побдителемъ въ бою съ дикимъ быкомъ, никогда еще не бывало такого слпаго, необузданнаго, упрямаго, непокорнаго животнаго, какъ нашъ братъ, герцогъ бургундскій, исключая разв вскормленныхъ для боя мурційскихъ быковъ. Но, довольно объ этомъ, я таки храбро боролся съ нимъ, Оливье, порадуйся со мной, что мои планы во Фландріи не удались, какъ относительно этихъ двухъ странствующихъ принцессъ де-Круа, такъ и относительно Люттиха. Ты донимаешь меня?

— По чести, нтъ, государь, я не могу поздравить ваше величество съ тмъ, что рушились самые любимые ваши планы, пока вы не скажете мн причинъ, заставившихъ васъ измнить ваши виды и намренія.

— Вообще, я не измнялъ ни тхъ, ни другихъ, отвчалъ король,— но, Pasques-dieu, мой другъ, сегодня я узналъ горцога Карла короче, чмъ зналъ его прежде. Когда онъ былъ графомъ Шаролэ, во времена стараго герцога Филипа и изгнаннаго дофина Франціи, мы пили, охотились, искали вмст приключеній, и не мало было ихъ у насъ! Въ то время я имлъ надъ нимъ ршительный верхъ, какой всегда иметъ сильный умъ надъ слабымъ. Но онъ измнился съ тхъ поръ, сталъ упрямымъ, смлымъ, дерзкимъ, несговорчивымъ догматикомъ и, видимо, намренъ довести дло до крайности, воображая, что вс выгоды на его сторон. Я принужденъ былъ не касаться, какъ раскаленнаго желза, нкоторыхъ непріятныхъ для него вопросовъ. Я только намекнулъ ему, что эт странствующія графиня де-Круа могли, не достигнувъ Люттиха (я откровенно сознался, что он по моему мннію отправились туда), попасться въ руки какого нибудь пограничнаго бродяги и, Pasques-dieu! можно было подумать, что я говорилъ о святотатств. Безполезно повторять, что онъ отвчалъ, достаточно теб знать, что я усумнился бы въ своей безопасности, еслибы герцогу въ это время донесли объ успх твоего друга Гильома длиннобородаго и вашихъ съ нимъ честныхъ плановъ поправить его состояніе женитьбой.

— Позвольте, ваше величество, онъ не мой другъ и планъ тоже, не мой.

— Правда, Оливье, отвчалъ король,— твое намреніе было не женить, а обрить такого жениха. Ну, да ты назначалъ ей не лучшаго мужа, когда скромно намекалъ на себя. Но, Оливье, счастливъ тотъ, кто ей не мужъ, повсить, колесовать, четвертовать, вотъ самыя нжныя намренія моего любезнаго родственника относительно того, кто осмлился бы обвнчаться съ молодой графиней, его подданной, безъ его герцогскаго соизволенія.

— Безъ сомннія, онъ также близко принимаетъ къ сердцу волненія добраго города Люттиха? спросилъ любимецъ.

— Также и даже ближе, отвчалъ король, — какъ ты легко можешь понять, но, какъ только я ршился хать сюда, въ Люттихъ были отправлены гонцы, чтобы пріостановить на это время всякое возмущеніе, а моимъ дятельнымъ и пылкимъ друзьямъ Руслеру и Павильону данъ приказъ быть тише мышей, пока не окончится мое свиданіе съ герцогомъ.

— И такъ, судя по словамъ вашего величества, сказалъ Оливье сухо,— наилучшее, чего можно ожидать отъ этого свиданья, будетъ то, что ваше положеніе не ухудшится! Это нсколько напоминаетъ журавля, который, всунувъ голову въ лисью пасть, благодарилъ судьбу за то, что голова его осталась цла. Однако, ваше величество сію минуту, по видимому, отъ души благодарили мудраго философа, по совту котораго вы ршились начать такъ много общавшую игру.

— Не слдуетъ отчаяваться въ игр, покуда она не проиграна, возразилъ рзко король,— а я не имю причинъ бояться за мою. Напротивъ, если ничто не возбудитъ злобы этого мстительнаго безумца, я увренъ въ побд и, конечно, я не мало обязанъ искусству, избравшему моимъ агентомъ и спутникомъ графинь де-Круа молодаго человка, гороскопъ котораго такъ совпадаетъ съ моимъ, что онъ спасъ меня отъ опасности, даже нарушивъ мои собственныя приказанія и выбравъ другой путь, избавившій его отъ засады де-ла-Марка.

— Найдется много такихъ слугъ, которые согласятся служить вашему величеству, исполняя свои желанія, вмсто вашихъ приказаній, отвчалъ Оливье.

— Нтъ, нтъ, Оливье, нетерпливо отвчалъ Людовикъ,— языческій поэтъ говоритъ о Vota dits exaudita malignis, т. e. о нашихъ желаніяхъ, которыя святые исполняютъ въ своемъ гнв на насъ, и таковъ былъ бы въ настоящее время успхъ Гильома де-ла-Маркъ, если бы ему удалось исполнить его намреніе, пока я нахожусь въ рукахъ герцога бургундскаго. И это предвидло мое собственное искусство, подкрпленное знаніями Галеотти, т. е. я не предвидлъ, что предпріятіе де-ла-Марка не удастся, но я предвидлъ, что путешествіе молодаго шотландца счастливо окончится для меня, такъ и случилось, хотя и несогласно съ тмъ, чего я ожидалъ. Хотя звзды вообще предсказываютъ исходъ дла, но они умалчиваютъ о средствахъ къ его достиженію, которыя часто противорчатъ нашимъ ожиданіямъ и даже желаніямъ. Но что говорить теб объ этихъ таинствахъ, Оливье, ты въ этомъ отношеніи хуже самого чорта, имя котораго носишь: онъ вритъ и трепещетъ, а ты не вришь ни святымъ, ни наук, и останешься неврующимъ, пока не сбудется твоя судьба, которая, какъ свидтельствуютъ твой гороскопъ и твоя наружность, обрекаетъ тебя вислиц!

— Если въ самомъ дл это сбудется, отвчалъ смиренно Оливье, — то сбудется потому, что я былъ слишкомъ врнымъ слугой, чтобы отступать передъ исполненіемъ приказаній моего царственнаго повелителя.

При этихъ словахъ, Людовикъ разразился своимъ обыкновеннымъ саркастическимъ смхомъ.— Клянусь богородицей, ты врно попалъ въ цль, Оливье, и ты правъ, я самъ вызвалъ тебя на бой. Но скажи пожалуйста, не замтилъ ли ты чего нибудь въ обращеніи этихъ людей съ нами, что бы могло дать поводъ подозрвать дурныя намренія!

— Ваше величество и тотъ ученый философъ, отвчалъ Оливье, — вы обращаетесь за предсказаніями къ звздамъ и небеснымъ силамъ, я же, ничтожный пресмыкающійся, могу наблюдать только предметы, находящіеся въ моей мр. Мн кажется, что вашему величеству не оказываютъ того заботливаго вниманія, которымъ, обыкновенно, выражаютъ радость, принимая гостя вашего сана. Герцогъ сегодня вечеромъ сослался на усталость и проводилъ васъ только до улицы, предоставивъ своимъ придворнымъ сопровождать васъ до вашихъ покоевъ. Комнаты приготовлены на скоро и невнимательно, драпировка повшена криво и косо, и на одной, какъ вы можете замтить, фигуры кверху ногами, а деревья растутъ, кверху корнями.

— Вздоръ! это случайность, слдствіе поспшности, сказалъ Людовикъ, — видалъ ли ты, чтобы я когда нибудь обращалъ вниманіе на такія мелочи?

— Сами по себ, он и не заслуживаютъ вниманія, отвчалъ Оливье, — но он служатъ мриломъ той степени уваженія къ вашему величеству, которую придворные герцога замчаютъ въ своемъ господин. Поврьте, еслибъ онъ искренно желалъ, чтобы оказанный вамъ пріемъ отличался должнымъ вниманіемъ, во всхъ мельчайшихъ подробностяхъ усердіе его слугъ обратило бы минуты въ дни. А когда же, прибавилъ онъ, указывая на тазъ и рукомойникъ, — ваше величество для своего туалета употребляли иную посуду, кром серебряной.

— Это послднее замчаніе объ принадлежностяхъ для бритья, Оливье, съ принужденной улыбкой сказалъ король, — слишкомъ въ дух твоего ремесла, чтобы мн оспаривать его. Правда, что когда я былъ не боле какъ скитальцемъ и изгнанникомъ, мн подавалось все на золот по приказанію того же самаго Карла, киторый считалъ серебро недостойнымъ дофина, хотя теперь, кажется, находитъ этотъ металлъ слишкомъ дорогимъ для короля Франціи. Теперь, Оливье, пора спать. Мы приняли ршеніе и исполнили его, остается только смло продолжать начатую игру. Я знаю, что мой бургундскій братъ, подобно другимъ дикимъ быкамъ, бросается на врага съ закрытыми глазами. Мн только надо подстеречь этотъ моментъ, какъ длали тореадоры, которыхъ мы видли въ Бургос, и его необузданность отдастъ его въ мои руки.

ГЛАВА XXVII.
ВЗРЫВЪ.

Все слушаетъ со страхомъ и безмолвнымъ удивленіемъ,
когда передъ устрашенными взорами появляется далеко
на юг внезапная, раздирающая тучу, молнія.
Лто Томсона.

Предъидущая глава, какъ указываетъ ея заглавіе, должна была бросить взглядъ на прошедшее, чтобы читателю сдлались вполн понятны т отношенія, въ которыхъ находились герцогъ бургундскій и Людовикъ. Побуждаемый отчасти своей врой въ астрологію, которая предсказывала ему счастливый исходъ этого предпріятія, а главнымъ образомъ, безъ сомннія, сознаніемъ превосходства своего ума надъ умомъ герцога Карла, король принялъ необыкновенное, ничмъ другимъ необъяснимое ршеніе доврить свою особу чести вспыльчиваго и озлобленнаго врага, ршеніе, тмъ боле неосторожное и странное, что событія того бурнаго времени представляли много примровъ, что самыя торжественныя общанія безопасности не ограждали тхъ, кому бывали даваемы. Такъ, убійство дяди герцога на монтеросскомъ мосту, въ присутствіи отца Людовика, на торжественномъ свиданіи, имвшемъ цлью водвореніе мира и амнистіи, могло послужить герцогу ужаснымъ примромъ, еслибъ онъ захотлъ ему послдовать.

Но, въ характер Карла, жестокомъ, гордомъ, пылкомъ и непреклонномъ, небыло однако бшеныхъ страстей, если онъ не находился подъ вліяніемъ ни вроломства, ни недостатка въ великодушіи, свойственныхъ людямъ боле холодныхъ темпераментовъ. Онъ не старался оказывать королю боле радушія, чмъ того требовали законы гостепріимства, по съ другой стороны и не выказывалъ намренія нарушить ихъ.

На слдующее утро по прибытіи короля былъ назначенъ общій смотръ бургундскимъ войскамъ, которыя были такъ многочисленны и такъ хорошо вооружены, что герцогъ не безъ удовольствія воспользовался случаемъ показать ихъ своему сильному сопернику. И въ самомъ дл, когда, оказывая должную любезность вассала къ своему государю, онъ уврялъ, что войска принадлежатъ королю, а не ему, судорожныя движенія верхней губы и гордый блескъ его взгляда обнаруживали сознаніе, что онъ говорилъ одн пустыя фразы, что напротивъ, онъ неограниченно могъ располагать этимъ сильнымъ войскомъ и также готовъ былъ вести его на Парижъ, какъ противъ всякаго другаго непріятеля. Горькое чувство Людовика должно было еще боле усилиться, когда онъ увидлъ, что въ войск развивались знамена многихъ французскихъ дворянъ не только Нормандіи и Бретани, но и другихъ, боле непосредственно ему подвластныхъ провинцій, дворянъ, которые вслдствіе различныхъ неудовольствій пристали къ герцогу бургундскому.

Но, врный своему характеру, Людовикъ, по видимому, обращалъ мало вниманія на этихъ недовольныхъ, хотя, на самомъ дл, перебиралъ въ своемъ ум вс средства, чтобы отторгнуть ихъ отъ знаменъ Бургундіи и возвратить въ свои ряды, онъ ршился, съ этою цлью, поручить Оливье и другимъ агентамъ тайно вывдать настроеніе самыхъ по его мннію значительныхъ лицъ изъ этихъ недовольныхъ.

Самъ же король, дятельно, но осторожно, старался пріобрсть расположеніе главныхъ союзниковъ и совтниковъ Карла, употребляя для этого свои обыкновенныя средства — дружеское, ласковое обхожденіе, ловкую лесть и щедрые подарки, ‘не для того’, говорилъ онъ, ‘чтобы подкупить ихъ врность къ ихъ благородному государю, но, чтобы они старались содйствовать сохраненію согласія между Франціей и Бургундіей, цли, хорошей самой по себ и необходимой для благосостоянія обоихъ государствъ и ихъ властителей’.

Вниманіе такого могущественнаго и мудраго короля было уже довольно сильной приманкой, общанія сдлали боле, могущественне же всего подарки, были обычаи того времени позволяли придворнымъ герцога принимать ихъ, не навлекая подозрній. Во время охоты на кабана, когда герцогъ, всегда увлекавшійся настоящимъ занятіемъ, будь это серьозное дло или удовольствіе, вполн предавался охот, Людовикъ, не стсняемый его присутствіемъ, искалъ и нашелъ средства переговорить тайно и порознь со многими изъ тхъ, которымъ молва приписывала наибольшее вліяніе на герцога, между прочими не были забыты д’Имберкуръ и дэ-Коминъ. Король не преминулъ, въ своихъ разговорахъ съ этими двуми знаменитыми личностями, осыпать похвалами храбрость и военное искусство перваго и глубокую проницательность и литературный талантъ будущаго историка того времени.

Этотъ случай лично пріобрсти расположеніе или, если читатель хочетъ, подкупить министровъ Карла, удовлетворилъ бы можетъ быть главной цли посщенія короля, даже еслибъ ему не удалось смягчить самого герцога. Между Франціей и Бургундіей была такая тсная связь, что большая часть дворянъ послдней имли надежды или дйствительные интересы во Франціи, которые могли зависть отъ расположенія или нерасположенія Людовика. Способный ко всякаго рода интригамъ, щедрый до расточительности, когда того требовалъ успхъ его плановъ, искусно умвшій выставлять въ благовидномъ свт своя предложенія и подарки, король усплъ подчинить гордость однихъ интересу, а дйствительнымъ или мнимымъ патріотамъ онъ представилъ побудительной причиной своихъ дйствій общее благо Франціи и Бургундіи. Въ то же время, его личный интересъ, подобно скрытому колесу машины, дйствовалъ не мене сильно, хотя совершенно незамтно. Онъ для всякаго имлъ приличную приманку и особый способъ ставить ее: онъ клалъ подарокъ въ рукава тхъ, которые были слишкомъ горды, чтобы протянуть руку, и твердо врилъ, что его щедрость, хотя, подобно рос, она ниспадала безъ шуму и незамтно, не преминетъ принести въ свое время богатую жатву, доброжелательства по крайней мр, а можетъ быть и полезныхъ услугъ. Наконецъ, хотя онъ уже давно, посредствомъ своихъ министровъ, старался пріобрсти при бургундскомъ двор благопріятное для интересовъ Франціи вліяніе, его личныя усилія, руководимыя предварительно собранными свдніями, сдлали, безъ сомннія, въ нсколько часовъ боле для этой цли, чмъ его агенты въ продолженіи нсколькихъ лтъ переговоровъ.

Король не встрчалъ при двор одного человка, котораго особенно желалъ расположить къ себ, и этотъ человкъ былъ графъ де-Крэвкръ, непреклонность котораго во время посольства въ Плесси не только не возбудила недоброжелательство Людовика, по, напротивъ, была причиной, что король желалъ по возможности склонить его на свою сторону. Онъ не былъ особенно доволенъ, узнавъ, что Крэвкръ, во глав сотни солдатъ, отправился къ границамъ Брабанта, чтобы за, случа нужды подать помощь епископу противъ его недовольныхъ подданныхъ и Гильома де-ла-Маркъ, но онъ утшилъ себя, что появленіе этого войска, вмст съ предписаніями, посланными черезъ врныхъ агентовъ, послужитъ къ сохраненію въ этой стран спокойствія, нарушеніе котораго, какъ онъ предвидлъ, сдлало бы очень затруднительнымъ его настоящее положеніе.

Дворъ, какъ обыкновенно бываетъ на большихъ охотахъ, расположился, въ полдень, обдать въ лсу. Это обстоятельство было особенно пріятно герцогу, который былъ радъ случаю избгнуть торжественнаго церемоніала, съ какимъ, въ другомъ мст онъ былъ бы обязанъ принимать короля Людовика. На самомъ дл, знаніе человческой природы на этотъ разъ обмануло короля въ одномъ отношеніи. Онъ воображалъ, что герцогъ будетъ чрезвычайно польщенъ такимъ знакомъ снисхожденія и доврія со стороны своего государя, но онъ забылъ, что зависимость Бургундіи отъ Франціи составляла именно самую больную струну для такого сильнаго, богатаго и гордаго герцога, какъ Карлъ, ничего такъ нежелалъ, какъ основать себ независимое государство. Присутствіе короля при бургундскомъ двор необходимо заставляло герцога становиться въ положеніе подчиненнаго вассала и исполнять множество церемоній, требуемыхъ феодальною зависимостью, это, человку такого гордаго характера, казалось униженіемъ достоинства самовластнаго государя, которое онъ всми силами старался поддерживать при всякомъ удобномъ случа.

Но хотя за обдомъ на зеленой трав, при звук роговъ, шум откупориваемыхъ бочекъ и при всей свобод, допускаемой за полевой трапезой, можно было избгнуть многихъ церемоній, тмъ необходиме становилось, чтобъ ужинъ отличался противъ обыкновенія большею торжественностью.

Согласно этому были сдланы распоряженія, и, по возвращеніи въ Перонну, короля ожидалъ пиръ, приготовленный съ блескомъ и великолпіемъ, достойными богатства его могучаго вассала, обладавшаго почти всми Нидерландами, тогда одной изъ богатйшихъ странъ Европы.

Въ большой зал, на верхнемъ конц длиннаго стола, уставленнаго золотой и серебряной посудой и самыми изысканными кушаньями, сидлъ герцогъ, а по правую его руку, на возвышенномъ кресл, его царственный гость. За Карломъ, съ одной стороны стоялъ сынъ герцога гельдернскаго, исполнявшій должность главнаго кравчаго, съ другой его шутъ л-Глорь, который никогда не покидалъ своего господина. Какъ у большей части людей грубаго и пылкаго характера, общій вкусъ того времени до придворныхъ дураковъ и шутовъ доходилъ у Карла до крайности. Герцогъ находилъ въ ихъ странныхъ выходкахъ и слабоуміи то удовольствіе, которое его боле остроумный, но мене добродушный соперникъ любилъ искать въ недостаткахъ лучшихъ представителей человческаго рода, находя предметъ для смха въ ‘трусости храбрыхъ и безумств мудрыхъ’. И дйствительно, если справедливъ разсказываемый Брайтономъ анекдотъ, будто одинъ придворный шутъ, въ минуту благочестиваго припадка короля, подслушалъ его сознаніе въ отрав своего брата, графа Генриха гвіенскаго, и на другой день за столомъ выдалъ эту тайну передъ цлымъ дворомъ, то понятно почему посл этого Людовикъ до конца жизни находилъ мало удовольствія въ выходкахъ и остротахъ шутовъ по ремеслу.

Но въ настоящемъ случа, король не забылъ обратить вниманіе на любимаго шута Карла и поощрять его выходки, къ тому же, ему казалось, что подъ дурачествомъ л-Глорь, какъ бы грубо оно иногда не выражалось, скрывалось боле тонкой наблюдательности и язвительнаго остроумія, чмъ вообще у людей его проффесіи.

Въ самомъ дл, Тиль Ветцвейлеръ, по прозванію л-Глорь, нисколько не былъ обыкновеннымъ шутомъ. Это былъ высокій, красивый мужчина, искусный во многихъ упражненіяхъ, что едва ли было бы согласно съ умственной слабостью, потому что для успха въ нихъ требовалось много терпнія и вниманія. Онъ обыкновенно сопровождалъ герцога на охоту и даже на войну, при Монлери, когда Карлъ, раненый въ шею, находился въ большой опасности, рискуя попасться въ плнъ французскому рыцарю, схватившему за поводья его лошадь, Тиль Ветцвейлеръ съ такимъ мужествомъ напалъ на врага, что опрокинулъ его и освободилъ герцога. Онъ вроятно опасался, что такой поступокъ найдутъ слишкомъ важной услугой для человка его званія, и что онъ можетъ навлечь на него непріязнь благородныхъ рыцарей, предоставившихъ придворному шуту защиту своего государя. Какъ бы то ни было, онъ предпочелъ лучше заставить смяться надъ своей услугой, чмъ воздавать ей должную похвалу, и такъ хвастался совершеннымъ подвигомъ, что вс приняли спасеніе Карла за выдумку, и потому дали ему прозвище л-Глорь, хвастунъ, которое. за нимъ и осталось.

Л-Глорь одвался очень богато, но въ костюм его было мало шутовскаго и это немногое имло скорй символическое, чмъ прямое значеніе. Онъ не брилъ головы, а, напротивъ, носилъ длинные кудрявые волосы, которые, падая изъ подъ шапочки, соединялись съ красивой и хорошо расчесанной бородой, черты его можно бы было назвать красивыми, еслибъ не мшалъ нсколько дикій блескъ его глазъ. Полоска алаго бархата на шапочк скоре только напоминала, чмъ изображала птушій гребешокъ, принадлежность головнаго убора офиціальнаго шута. Погремушка изъ чернаго дерева оканчивалась, какъ обыкновенно, шутовской головкой съ серебряными ослиными ушами, но до того маленькой и такъ искусно выточенной, что, не разсматривая вблизи, ее можно было принять и за ффиціальный жезлъ какого нибудь боле важнаго должностнаго лица. Это были единственные признаки въ одежд л-Глорь, обнаруживавшіе его ремесло, во всхъ другихъ отношеніяхъ она могла соперничать съ одеждой самыхъ знатныхъ вельможъ. Его шапка была украшена золотой медалью, на ше была цпь изъ того же металла, а покрой его богатаго платья мало отличался отъ покроя платья тхъ молодыхъ щеголей, которые доводятъ до крайности подражаніе послдней мод.

Къ этой-то личности Карлъ и, въ угожденіе ему, Людовикъ часто обращались во время пиршества, и оба при отвтахъ л-Глорь искреннимъ смхомъ, казалось, выражали свое удовольствіе.

— Чьи эти незанятыя мста? спросилъ Карлъ у шута.

— Одно изъ нихъ, по крайней мр, должно бы принадлежать мн по праву наслдства, Карлъ, отвчалъ л-Глорь,

— Это почему, плутъ? спросилъ Карлъ.

— Потому что мста эти принадлежатъ сьру д’Имберкуръ и дэ-Комину, а они такъ далеко распустили своихъ соколовъ, что позабыли про ужинъ, кто же предпочитаетъ коршуна въ неб фазану на блюд, тотъ съ родни дураку, который и долженъ наслдовать его мсто, какъ часть его движимаго имущества.

— Это ужъ старая шутка, другъ Тиль, сказалъ герцогъ,— но, вотъ, дураки они или мудрецы, виновные идутъ.

Въ это время дэ-Коминъ и д’Имберкуръ вошли въ залу и, поклонившись обоимъ государямъ, молча заняли назначенныя имъ мста.

— Ну что господа, обратился къ нимъ герцогъ, — ваша охота была или очень удачна или очень плоха, что вы такъ запоздали? Филипъ дэ-Коминъ, вы очень разстроены. Ужъ не выигралъ ли у васъ д’Имберкуръ большаго пари? Вы философы, и не должны смущаться неудачей. Святой Георгъ! и д’Имберкуръ смотритъ не веселй васъ. Что это значитъ господа? не потеряли ли вы своихъ соколовъ? или не нашли дичи? Уже не колдунья ли перешла вамъ дорогу, не встртили ли вы въ лсу дикаго охотника {Извстное привидніе, иногда называемое le grand Veneur. Сюлли даетъ нкоторыя подробности объ немъ.}? Клянусь честью, вы пришли сюда точно на похороны, а не на пиръ.

Пока герцогъ говорилъ, глаза всего собранія направились на д’Имберкура и дэ-Комина. Унылое и озабоченное выраженіе на лицахъ этихъ господъ которымъ нисколько не были свойственны задумчивость и мрачность, до такой степени привлекло вниманіе всхъ присутствовавшихъ, что шутки и смхъ всего общества, возбужденные значительнымъ количествомъ выпитаго вина, постепенно стихли, не отдавая себ отчета въ такой перемн въ расположеніи духа, вс заговорили шопотомъ, какъ будто въ ожиданіи какого то необыкновеннаго и важнаго извстія.

— Что значитъ это молчаніе господа? сказалъ герцогъ, возвышая свой голосъ, и безъ того очень рзкій.— Если вы приходите на пиръ съ этими загадочными взглядами и еще боле загадочнымъ молчаніемъ, то, пожалуй, было бы лучше, если бы вы оставались въ болотахъ отыскивать цаплей или, лучше, филиновъ и тетеревей.

— Государь, отвчалъ дэ-Коминъ, — возвращаясь изъ лса, мы встртили графа Крэвкра.

— Какъ! вскрикнулъ герцогъ, — на возвратномъ пути изъ Брабанта? Безъ сомннія онъ нашелъ тамъ все въ поко?

— Графъ самъ сейчасъ сообщитъ вашему высочеству свои извстія, о которыхъ мы слышали только мелькомъ, отвчала. д’Имберкуръ.

— Да гд же графъ? спросила, герцогъ.

— Онъ перемняетъ платье, чтобы явиться къ вашему высочеству, отвчалъ д’Имберкуръ.

— Перемняетъ платье! Saint bleu, воскликнулъ нетерпливый герцогъ, — что мн за дло до его платья! кажется, вы сговорились съ нимъ свести меня съ ума.

— Говоря откровенно, государь, сказалъ дэ-Коминъ, — онъ желаетъ сообщить вамъ свои новости наедин.

— Teste-dieu! сказала. Карлъ, — вотъ такъ всегда, ваше величество, служатъ намъ наши совтники! Если они узнали что нибудь, что считаютъ важнымъ для насъ, они принимаютъ такой торжественный и гордый видъ, какъ оселъ подъ новымъ вьючнымъ сдломъ…. Позвать къ намъ сейчасъ же Крэвкра! Онъ вернулся съ границъ Люттиха и, по крайней мр, мы (онъ сдлалъ удареніе на послднемъ слов) не имемъ въ этой стран никакихъ тайнъ, которыхъ бы не могли объявить всему свту.

Вс видли, что большое количество выпитаго вина усилило природную настойчивость герцога, и хотя многіе изъ присутствовавшихъ желали бы замтить ему, что было не время выслушивать извстія или держать совтъ, но вс слишкомъ хорошо знали необузданность его характера, чтобы ршиться на какія нибудь возраженія. Вс сидли въ тревожномъ ожиданіи извстій, которыя имлъ сообщить графъ.

Настало непродолжительное молчаніе, во время котораго герцогъ сидлъ устремивъ тревожный и нетерпливый взглядъ на дверь, между тмъ какъ гости потупили взоры, какъ будто желая скрыть свое любопытство и безпокойство. Одинъ Людовикъ оставался невозмутимъ, продолжая поперемнно разговаривать то съ кравчимъ, то съ шутомъ.

Наконецъ явился Крэвкръ и былъ тотчасъ же встрченъ нетерпливыми вопросами своего государя.— Какія извстія изъ Люттиха и Брабанта, графъ? Всть о вашемъ прибытіи разогнала веселость нашего пира, мы надемся, что ваше присутствіе возвратитъ ее намъ.

— Государь мой и повелитель, отвчалъ Крэвкръ твердымъ, по грустнымъ голосамъ, — всти, которыя я привезъ, приличне было бы сообщить въ совт, чмъ на пир.

— Говорите ихъ графъ, хотя бы это было извстіе о пришествіи самаго антихриста, сказалъ герцогъ,— но я угадываю ихъ: люттихцы снова взбунтовались?

— Взбунтовались, государь, отвчалъ мрачно Крэвкръ.

— Видите, графъ, я сейчасъ же угадалъ то, что вы такъ боялись сообщить мн, неугомонные люттихцы опять взялись за оружіе. Это какъ нельзя боле кстати, потому что мы, въ настоящую минуту, можемъ пользоваться совтами нашего государя, сказалъ герцогъ, кланяясь Людовику, и въ глазахъ его выразилось сильное, но сдержанное негодованіе.— Онъ научитъ насъ, какъ поступить съ этими мятежниками. Есть у тебя еще какія новости? говори ихъ и потомъ отвчай, почему вы не отправились на помощь епископу,

— Государь, мн тяжело будетъ сообщать, а вамъ слушать дальнйшія всти. Ни моя помощь, ни помощь всего рыцарства на свт, не могла бы ничего сдлать для добраго прелата. Гильомъ де ла-Маркъ, вмст съ возставшими жителями Люттиха, овладлъ шонвальдтскимъ замкомъ и умертвилъ епископа въ его собственномъ дворц.

— Умертвилъ его! повторилъ герцогъ глухимъ и тихимъ голосомъ, который однако былъ слышенъ отъ одного конца залы до другаго,— это невозможно! Крэвкръ, ты былъ обманутъ ложными донесеніями.

— Увы, сказалъ графъ, — я знаю это отъ очевидца, отъ стрлка шотландской гвардіи короля французскаго, находившагося въ зал въ то время, какъ, по приказанію Гильома де ла-Маркъ, было совершено это убійство.

— И этотъ стрлокъ, вроятно, былъ участникомъ и виновникомъ этого ужаснаго злодйства! воскликнулъ герцогъ, вскакивая съ мста и такъ сильно ударивъ ногой о стоявшую передъ нимъ скамью, что она разлетлась въ дребезги.— Заприте двери залы, охраняйте окна, господа! Чтобы никто изъ постороннихъ не трогался съ мста, подъ страхомъ мгновенной смерти! Обнажите мечи, мои дворяне! Потомъ, обратившись къ Людовику, онъ тихо опустилъ руку на рукоять своего меча, между тмъ какъ король, не обнаруживая страха и не принимая оборонительнаго положенія, только сказалъ:

— Эти всти, любезный братъ, помрачили вашъ разсудокъ.

— Нтъ, отвчалъ герцогъ громовымъ голосомъ, — но он пробудили справедливое негодованіе, которое я слишкомъ долго подавлялъ, повинуясь мелочнымъ приличіямъ и сил обстоятельствъ. Братоубійца! непокорный сынъ! тиранъ своихъ подданныхъ! коварный союзникъ! вроломный государь! безчестный дворянинъ! ты въ моей власти, и я благодарю за это Бога.

— Лучше поблагодарите мое безуміе, сказалъ король, — когда при Монлери мы встртились при боле равныхъ условіяхъ, я думаю, вы желали быть отъ меня дальше, чмъ теперь.

Герцогъ не выпускалъ изъ рукъ рукояти меча, но медлилъ вынуть его и поразить своего врага, не оказывавшаго ни малйшаго сопротивленія, которое бы могло дать поводъ къ насилію.

Между тмъ, общее волненіе распространилось въ зал. Двери были заперты и охранялись по приказанію герцога, но нкоторые изъ французскихъ дворянъ, какъ ни были они малочисленны, вскочили съ своихъ мстъ, готовясь защищать своего государя. Людовикъ не сказалъ ни слова съ герцогомъ Орлеаномъ и Дюнуа, съ тхъ поръ, какъ они были освобождены изъ замка Лотъ, если только можно назвать освобожденіемъ то, что они должны были слдовать за королемъ, въ его свит, скорй какъ люди подозрительные, чмъ пользующіеся довріемъ и уваженіемъ. Не смотря на это, Дюнуа первый возвысилъ голосъ и, обратившись къ герцогу бургундскому, сказалъ:

— Герцогъ, вы забываете, кто вы вассалъ Франціи, и что мы, ваши гости, природные французы. Если вы поднимете руку на нашего государя, готовьтесь встртить съ нашей стороны отчаянное сопротивленіе, врьте мн, мы упьемся кровью Бургундіи, какъ упивались ея виномъ. Смле, герцогъ орлеанскій и вы дворяне французскіе, соберитесь вокругъ Дюнуа и послдуйте его примру!

Въ эту минуту король могъ видть на чью преданность онъ могъ наврное положиться. Нсколько независимыхъ дворянъ и рыцарей, сопровождавшихъ Людовика и никогда не получавшихъ отъ него ничего, кром знаковъ неудовольствія и непріязни, не устрашенные численнымъ превосходствомъ противниковъ и неизбжной гибелью въ случа борьбы, поспшили собраться вокругъ Дюнуа, и въ слдъ за нимъ пробрались до конца стола, гд сидли оба государя.

Напротивъ, орудія и совтники Людовика, возвышенные имъ изъ ихъ природнаго ничтожества до значительныхъ должностей, которыхъ они не были достойны, выказали въ этомъ случа всю свою трусость и низость. Они спокойно сидли на своихъ мстахъ и ршились, казалось, не навлекать на себя злой участи вмшательствомъ въ дло, чтобы не случилось съ ихъ благодтелемъ.

Первымъ изъ преданныхъ была, достойный лордъ Крауфордъ. Съ быстротой, которой нельзя было ожидать отъ его лтъ, онъ проложилъ себ путь чрезъ вс препятствія, (которые были не очень сильны, такъ какъ многіе бургундцы по чувству ли чести или изъ тайнаго желанія спасти Людовика отъ угрожавшей ему опасности, дали ему дорогу) и смло сталъ между королемъ и герцогомъ, надвинувъ на бокъ свою шапку, изъ подъ которой въ безпорядк выбивались сдые локоны. Его блдное лице и морщинистый лобъ оживились румянцемъ и старые глаза заблестли огнемъ юнаго воина, ршившагося на отчаянное дло. Плащъ его былъ закинутъ на одно плечо и онъ, казалось, готовъ былъ обвить его вокругъ лвой руки, а правой обнажилъ свой мечъ.— Я сражался за его отца и дда, сказалъ онъ, — и, клянусь святымъ Андреемъ, чтобы ни случилось, я не покину его въ этомъ положеніи.

Все это совершилось съ быстротой молніи. Какъ только герцогъ принялъ угрожающее положеніе, Крауфордъ бросился между нимъ и предметомъ его мести, а вс французскіе дворяне поспшно собрались вокругъ своего государя.

Герцогъ бургундскій все еще держалъ руку на рукояти меча и, казалось, былъ готовъ подать знакъ къ общему нападенію, которое необходимо кончилось бы избіеніемъ слабйшей стороны. Графъ Крэвкръ бросился впередъ и воскликнулъ громкимъ голосомъ: — Мой ленный государь, герцогъ бургундскій, подумайте, что вы длаете! Вы въ своемъ дом, вы вассалъ короля, не проливайте подъ кровомъ своимъ кровь гостя, кровь государя, для котораго вы сами воздвигли тронъ, и на который онъ слъ подъ вашей защитой! Во имя чести вашего дома, не покушайтесь, въ отмщеніе за страшное убійство, на еще худшее злодяніе!

— Прочь съ дороги, Крэвкръ! отвчалъ герцогъ,— не удерживай моего мщенія! Прочь съ дороги! гнвъ королей долженъ быть страшенъ, какъ гнвъ самого неба.

— Да, съ твердостью отвчалъ Крэвкръ, — когда онъ также справедливъ, какъ гнвъ небесный. Позвольте мн просить васъ, государь, воздержите свой гнвъ, какъ бы справедливъ онъ не былъ. А васъ, благородные французы, прошу умрить свой порывъ и не подавать повода къ кровопролитію.

— Онъ правъ, сказалъ Людовикъ, не потерявшій своего хладнокровія въ эту ужасную минуту и сознавая, что если произойдетъ борьба, то въ пылу кровопролитія можетъ совершиться то, чего бы присутствующіе не позволили себ въ спокойномъ состояніи,— Любезный братъ Орлеанъ, честный Дюнуа и вы, мой врный Крауфордъ, не вызывайте кровопролитія и гибели вашей излишней горячностью. Братъ нашъ, герцогъ, взволнованъ извстіемъ о смерти близкаго и любимаго друга, достойнаго епископа люттихскаго, смерть котораго огорчаетъ насъ не мене его. Старые и, къ несчастью, новые поводы къ неудовольствію заставляютъ его подозрвать насъ въ поощреніи преступленія, возмущающаго наше сердце. Еслибъ нашъ хозяинъ, по ложному убжденію, что мы принимали участіе въ этомъ несчастномъ дл, захотлъ убить насъ на этомъ мст, насъ, своего гостя, государя и родственника, то ваши усилія не облегчили бы нашей участи, напротивъ, они повредили бы намъ. Поэтому, Крауфордъ, назадъ! Будь это моимъ послднимъ словомъ я говорю, какъ король своему подданному, и требую повиновенія. Назадъ! и если потребуютъ, отдайте свой мечъ! Я приказываю вамъ это, ваша присяга обязываетъ васъ повиноваться.

— Это правда, государь, сказалъ Крауфордъ, отступая назадъ и вкладывая въ ножны свой до половины вынутый мечъ.— Все это можетъ быть правда, но, клянусь, будь я во глав семи десятковъ моихъ храбрыхъ солдатъ, а не подъ бременемъ боле чмъ столькихъ лтъ, я попробовалъ бы образумить этихъ прекрасныхъ щеголей въ золотыхъ цпяхъ и разукрашенныхъ шляпахъ съ девизами и побрякушками.

Герцогъ нкоторое время стоялъ потупя глаза, потомъ сказалъ съ горькой ироніей: — Крэвкръ, вы правы, наша честь требуетъ, чтобы мы не нарушали такъ поспшно нашихъ обязанностей относительно этого великаго короля, нашего уважаемаго я дорогаго гостя, какъ мы было намревались сдлать въ пылу нашего гнва. Мы поступимъ такъ, что вся Европа признаетъ справедливость нашихъ дйствій. Благородные французы, вы должны отдать свое оружіе моимъ дворянамъ! Вашъ государь нарушилъ перемиріе и не иметъ боле права пользоваться имъ. Но, щадя ваше чувство чести, изъ уваженія къ сану, который онъ обезславилъ, я къ роду, изъ котораго онъ выродился, мы не требуемъ меча нашего брата Людовика.

— Ни одинъ изъ насъ, сказалъ Дюнуа, — не отдастъ оружія и не выйдетъ изъ этой залы, пока не удостоврится въ полной безопасности нашего государя.

— И не одинъ стрлокъ шотландской гвардіи, воскликнулъ Крауфордъ,— не положитъ оружія, иначе, какъ по приказанію короля Франціи или его великаго конетабля.

— Храбрый Дюнуа, сказалъ Людовикъ,— и вы, мой врный Крауфордъ, ваше усердіе, вмсто пользы, принесетъ мн вредъ. Я боле полагаюсь на правоту своего дла, прибавилъ онъ съ достоинствомъ, — чмъ на безполезное сопротивленіе, которое можетъ только лишить меня моихъ лучшихъ и храбрйшихъ слугъ. Отдайте ваши мечи! благородные бургундцы, принимающіе эти почетные залоги, будутъ имть боле возможности защитить какъ меня такъ и васъ. Отдайте ваши мечи, я вамъ это приказываю!

Такимъ образомъ, въ этомъ страшномъ, непредвиднномъ случа Людовикъ обнаружилъ проницательность и находчивость, которыя одни могли спасти его жизнь. Онъ зналъ, что пока дло не дойдетъ до схватки, большая часть присутствовавшихъ дворянъ будетъ на его сторон и употребитъ вс усилія, чтобы умрить гнвъ своего государя, но, что, если бы дошло дло до насилія, онъ и его малочисленные защитники были бы тотчасъ же вс перебиты.

Даже самые злйшіе враги его сознавались, что въ его поведеніи въ этомъ случа не было ни слабодушія, ни трусости. Онъ избгалъ всего, что могло довести до изступленія гнвъ герцога, но не старался умилостивлять его. Не обнаруживая страха, Людовика, продолжалъ смотрть на Карла съ упорнымъ, спокойнымъ вниманіемъ, съ какимъ мужественный человкъ смотритъ на угрожающіе жесты безумнаго, зная, что спокойствіе и твердость, оказываютъ хотя незамтное, но тмъ не мене, могучее противодйствіе даже изступленной ярости.

Крауфордъ, по приказанію короля, бросилъ свой мечъ Крэвкру.— Возьмите его, сказалъ онъ,— и потшайтесь имъ вмст съ дьяволомъ. Отдавая свои мечи, мы не безчестимъ себя, потому что сдлали все, что повелвалъ намъ долгъ.

— Остановитесь, господа, сказалъ герцогъ прерывающимся голосомъ, задыхаясь отъ злобы, — остановитесь, оставьте при себ свое оружіе, намъ достаточно вашего общанія не прибгать къ нему. А вы, Людовикъ Валуа, должны считать себя моимъ плнникомъ, пока не очиститесь отъ обвиненія въ возбужденіи къ этому святотатственному убійству. Отведите его въ замокъ, въ башню графа Герберта! Пусть ему сопутствуютъ шесть человкъ изъ его свиты, кого онъ самъ выберетъ. Милордъ Крауфордъ, ваши стрлки должны оставить замокъ, имъ отведутъ приличное помщеніе въ другомъ мст. Поднять вс подъемные мосты, опустить вс ршотки! устроить караулы у городскихъ воротъ! Пловучій мостъ перевести на правый берегъ рки! Вокругъ замка поставить отрядъ моихъ черныхъ валлоновъ, и утроить вс караулы! Вы, д’Имберкуръ, позаботьтесь, чтобы пшіе и конные патрули объзжали городъ въ эту ночь каждые полчаса, а на слдующій день каждый часъ, если эта предосторожность еще понадобится завтра, потому что мы думаемъ быстро покончить дло. Стерегите Людовика, если дорожите жизнью!

Съ трудомъ сдерживая свой гнвъ, Карлъ вскочилъ изъ-за стола и, бросивъ на короля взглядъ непримиримой вражды, быстро вышелъ изъ комнаты.

— Господа, сказалъ Людовикъ, съ достоинствомъ оглядываясь вокругъ, — горе о смерти союзника довело вашего государя до безумія. Я надюсь, что вы, какъ рыцари и дворяне, слишкомъ хорошо знаете свой долгъ, чтобы поддерживать герцога въ предательскомъ насиліи противъ особы его леннаго государя.

Въ это самое время на улиц послышались звуки барабановъ и трубъ, созывавшихъ солдатъ.

— Мы подданные Бургундіи, отвчалъ Крэвкръ, исполнявшій обязанности маршала при двор герцога, — и должны исполнять нашъ долгъ. Съ нашей стороны нтъ недостатка въ надеждахъ и желаніяхъ, и мы употребимъ вс усилія, чтобы водворить миръ и согласіе между вашимъ величествомъ и нашимъ леннымъ государемъ. Теперь же мы должны повиноваться его приказаніямъ. Присутствующіе здсь дворяне и рыцари сочтутъ за честь для себя доставить всевозможныя удобства благороднйшему герцогу орлеанскому, храброму Дюнуа и достойному лорду Крауфорду, я же долженъ быть при особ вашего величества и проводить васъ до вашихъ покоевъ, хотя, вспоминая о гостепріимств въ Плесси, и желалъ бы, чтобы они были иные. Вамъ остается выбрать себ свиту, которая должна, по приказанію герцога, ограничиться шестью человками.

— Если такъ, отвчалъ король, оглянувшись кругомъ и подумавъ съ минуту, — я желаю имть при себ Оливье-лань, одного стрлка изъ моихъ тлохранителей, по имени Баляфре, который можетъ быть обезоруженъ, если вы хотите, Тристана-пустынника, съ двумя изъ его людей и моего врнаго и преданнаго философа Марціуса Галеотти.

— Желанія вашего величества будутъ въ точности исполнены, отвчалъ графъ, Крэвкръ, потомъ, освдомившись у окружавшихъ оба. астролог, онъ прибавилъ:— Галеотти, какъ я узналъ, ужинаетъ теперь въ веселомъ обществ, но мы сейчасъ пошлемъ за нимъ, прочіе же тотчасъ исполнятъ приказаніе вашего величества.

— Идемте же въ новое жилище, назначенное намъ гостепріимствомъ нашего брата, сказалъ король.— Мы знаемъ, что оно крпко, остается только пожелать, чтобы оно было также безопасно.

— Слышали вы, какую свиту выбралъ себ король Людовикъ? спросилъ тихонько л-Глорь у Крэвкра, когда они слдовали за королемъ, выходя изъ залы.

— Безъ сомннія, мой веселый куманекъ, отвчалъ графъ, — что же ты имешь возразить на это?

— Ничего, ничего, только это очень странный выборъ. Мошенникъ цирульникъ, наемный шотландскій горлорзъ, главный вшатель съ двумя помощниками, и обирало шарлатанъ…. Я пойду съ вами, Крэвкръ, и буду учиться, какъ мошенничать, глядя на ваше искусство обходиться съ ними. Самому сатан едва ли бы удалось созвать подобный синодъ или быть боле достойнымъ ихъ президентомъ.

Пользуясь тмъ, что ему все позволялось, шутъ схватилъ графа подъ руку и пошелъ съ нимъ, когда тотъ, подъ сильной стражей, но сохраняя вс вншніе признаки уваженія, повелъ короля въ его новое жилище.

ГЛАВА XXVIII.
НЕИЗВСТНОСТЬ.

Тогда идетъ на отдыхъ счастливый
простолюдинъ, а коронованная голова
не знаетъ покоя.
Генрихъ IV. Часть вторая.

Сорокъ человкъ солдатъ въ два ряда, одни съ обнаженными мечами, другіе съ зажженными факелами провожали Людовика, или, скорй, вели его подъ стражей отъ пероннской ратуши до замка, когда онъ входилъ въ это мрачное укрпленіе, казалось, какой-то голосъ нашептывалъ ему зловщія слова, которыя флорентинецъ начерталъ на воротахъ ада: ‘Оставьте всякую надежду, входящіе!’

Можетъ быть въ эту минуту король почувствовалъ бы нкоторое угрызеніе совсти, еслибы вспомнилъ о тхъ сотняхъ, тысячахъ людей, которыхъ безъ всякой причины или по легкому подозрнію онъ бросалъ въ страшныя подземелья своихъ темницъ, гд они изнывали, лишенные всякой надежды на освобожденіе, проклиная даже жизнь, къ которой льнули по животному инстинкту.

Яркій блескъ факеловъ затмевалъ блдный свтъ луны, сіявшей въ эту ночь не такъ ярко, какъ въ предъидущую, при багровомъ свт, который они разливали вокругъ стараго зданія, огромная темница, называвшаяся башнею графа Герберта, казалась еще мрачне. Это была та самая башня, на которую въ прошлый вечера, Людовикъ смотрлъ съ недобрымъ предчувствіемъ, теперь ему было суждено сдлаться ея обитателемъ, со страхомъ ожидая тхъ насилій, какія его злобливый и уже слишкомъ могущественный вассалъ могъ покуситься совершить надъ нимъ въ этомъ тайномъ притон деспотизма.

Тягостное чувство короля еще боле усилилось, когда, проходя черезъ дворъ, онъ увидалъ два три трупа, на которые на скоро были наброшены военные плащи. Онъ тотчасъ узналъ, что это были тла убитыхъ стрлковъ шотландской гвардіи, сопротивлявшейся, какъ сообщилъ ему графъ Крэвкръ, приказанію сдать караулъ при королевскихъ покояхъ, вслдствіе чего произошла схватка между шотландцами и валлонскими тлохранителями герцога, и прежде чмъ офицерамъ обихъ сторонъ удалось успокоить ихъ погибло нсколько человкъ.

— Мои врные шотландцы! произнесъ король, глядя на это печальное зрлище, — еслибы пришлось биться одинъ на одинъ, вся Фландрія, съ Бургундіей въ придачу, не могла бы выставить равныхъ вамъ бойцевъ.

— Да, съ позволенія вашего величества, сказалъ Баляфре, шедшій вслдъ за королемъ,— сила солому ломитъ, немногіе могутъ драться боле, чмъ съ двумя противника мы разомъ. Я самъ никогда не пойду на троихъ, разв только когда того потребуетъ долгъ, тогда не до счета головъ.

— Ты здсь, мой старый знакомый? сказалъ Людовикъ, оглядываясь,— стало быть со мной есть еще одинъ врный подданный.

— И врный слуга, какъ въ дл совта, такъ и при вашей королевской особ, прошепталъ Оливье-лань.

— Мы вс врны, произнесъ грубо Тристанъ-пустынникъ,— если они убьютъ ваше величество, то не потерпятъ, чтобъ хоть одинъ изъ насъ пережилъ васъ, даже если бы мы и желали того.

— Вотъ, что я называю прочнымъ залогомъ врности, сказалъ л-Глорь, который, какъ было выше сказано, по свойственному слабоумнымъ любопытству вмшался въ общество.

Поспшно призванный сенешаль хлопоталъ между тмъ у неподатливыхъ дверей крпкой готической тюрьмы, истощивъ вс свои усилія, чтобы повернуть тяжеловсный ключъ, онъ наконецъ былъ принужденъ призвать на помощь одного изъ солдатъ Крэвкра. Когда дверь была отперта, шесть человкъ съ факелами пошли впередъ, освщая путь черезъ узкій и извилистый проходъ, надъ которымъ господствовали въ разныхъ мстахъ бойницы и высченныя въ толстой стн узкія окна. Въ конц этого прохода подымалась круто лстница изъ большихъ, неравныхъ и грубо обдланныхъ камней. По этой лстниц, черезъ крпкую окованную желзомъ дверь, они вошли въ такъ называемую большую залу башни, которая даже днемъ слабо освщалась: необычайная толщина стнъ такъ уменьшала отверстія, что они походили боле на щели, чмъ на окна, теперь же, если бы не свтъ факеловъ, она была бы погружена въ совершенный мракъ. Дв, три летучія мыши и нсколько другихъ зловщихъ крылатыхъ, пробужденныя непривычнымъ блескомъ факеловъ, налетли на огни и угрожали погасить ихъ. Сенешалъ извинился передъ королемъ, что залу не успли привести въ порядокъ: такъ неожиданно было прислано ему приказаніе, и прибавилъ при этомъ, что она уже двадцать лтъ не была обитаема, и что вообще въ ней и прежде, какъ онъ слышалъ, жили весьма рдко со времени короля Карла Простаго.

— Короля Карла Простяги, повторилъ Людовикъ,— теперь я знаю исторію этой башни. Онъ былъ убитъ здсь своимъ вассаломъ, измнникомъ, Гербертомъ, графомъ Вермандуа, такъ разсказываютъ наши хроники. Я зналъ, что есть какое-то преданіе о пероннскомъ замк, хотя и не могъ припомнить его. И такъ, здсь былъ убитъ одинъ изъ моихъ предшественниковъ!

— Не здсь, не собственно здсь, съ позволенія вашего величества, сказалъ старый сенешалъ, выступая съ поспшностью чичероне, обрадовавшагося случаю доказать рдкости такого мста,— не здсь, а немного подальше, въ сосдней комнат, возл спальни вашего величества.

Онъ торопливо отворилъ въ конц залы маленькую дверь, которая вела въ небольшую спальню, какія обыкновенно бываютъ въ старинныхъ зданіяхъ, казавшуюся боле уютною, чмъ обширная зала, черезъ которую они проходили. Въ ней на скоро были сдланы нкоторыя приготовленія для помщенія короля, стны убрали коврами, развели огонь въ старинномъ очаг, давно не бывшемъ въ употребленіи, и разостлали циновки для тхъ изъ королевской свиты, которые по тогдашнему обычаю должны были провести ночь въ его комнат.

— Для остальной свиты вашего величества будутъ приготовлены постели въ зал, сказалъ болтливый старикъ,— но мы получили приказаніе такъ неожиданно!… Если вашему величеству угодно взглянуть, за обоями есть маленькая дверь, она ведетъ въ старый кабинетъ въ этой стн, гд былъ убитъ Карлъ, въ него снизу ведетъ тайный ходъ, черезъ который проникли убійцы. И ваше величество, имя, я надюсь, лучшее зрніе, чмъ мое, можете еще различить кровавыя пятна на дубовомъ полу, хотя это событіе случилось пятьсотъ лтъ тому назадъ.

Говоря такимъ образомъ, онъ началъ ощупывать потайную дверь, о которой говорилъ, пока король не сказалъ:— Погоди, старикъ, погоди еще немного, когда можно будетъ разсказывать о боле новомъ событіи и показывать кровь посвже. Графъ Крэвкръ, что вы скажете на это?

— Я могу только отвтить, государь, что эт дв комнаты столько же въ распоряженіи вашего величества, какъ, и собственный вашъ замокъ въ Плесси, и что Крэвкру, имя котораго никогда не было запятнано измной или убійствомъ, поручено ихъ вншнее охраненіе.

— Но потайной ходъ въ этотъ кабинетъ, о которомъ говоритъ старикъ?… слова эти Людовикъ произнесъ тихимъ, взволнованнымъ голосомъ, одной рукой крпко держась за руку Крэвкра, другой указывая на потайную дверь.

— Это бредни Морнэ, сказалъ Крэвкръ,— или какія нибудь безсмысленныя преданія замка. Но мы все таки осмотримъ.

Онъ намревался отворить дверь кабинета, когда Людовикъ отвчалъ:— Нтъ, Крэвкръ, нтъ, ваша честь достаточное ручательство…. Но что намренъ длать со мной вашъ герцогъ? Не можетъ же онъ надяться надолго задержать меня въ плну…. Однимъ словомъ, Крэвкръ, скажите мн ваше мнніе.

— Государь! отвчалъ графъ,— ваше величество можете судить сами, какъ должна была подйствовать на герцога бургундскаго ужасная жестокость, совершенная надъ особою его союзника и близкаго родственника, и только вы можете знать, на сколько онъ иметъ право предполагать, что она вызвана агентами вашего величества. Но, государь мой благороденъ по характеру и неспособенъ, даже подъ вліяніемъ самыхъ сильныхъ страстей, на тайное преступленіе. На что бы онъ не ршился, все будетъ сдлано при дневномъ свт и передъ лицемъ обихъ націй. Я только могу прибавить, что вс окружающіе его совтники…. исключая можетъ быть одного…. Желаютъ, чтобы въ настоящемъ случа онъ поступилъ великодушно и справедливо.

— А, Крэвкръ, сказалъ Людовикъ, взявъ его за руку, и какъ бы подавленный грустнымъ воспоминаніемъ,— какъ счастливъ государь, окруженный совтниками, могущими предостеречь его отъ вліянія его собственныхъ злыхъ страстей! Имена ихъ будутъ вписаны золотыми буквами въ исторію его царствованія. О, благородный Крэвкръ, если бы мн выпало на долю имть около себя такихъ людей какъ ты!

— Въ такомъ случа первой заботой вашего величества было бы какъ можно скоре избавиться отъ нихъ, сказалъ л-Глорь.

— А! такъ ваша мудрость здсь? сказалъ Людовикъ, оборачиваясь и мгновенно мняя патетическій тонъ, которымъ говорилъ съ Крэвкромъ, на боле веселый,— такъ и ты послдовалъ сюда за нами?

— Да государь, отвчалъ л-Глорь,— мудрость въ шутовской одежд должна слдовать за безуміемъ въ пурпур.

— Какъ мн это понять господинъ Соломонъ? отвчалъ Людовикъ.— Не хочешь ли ты помняться со мной званіемъ?

— Нтъ, Боже упаси, возразилъ шутъ,— хоть давайте мн пятьдесятъ корокъ въ придачу.

— Почему такъ? что до меня, то мн кажется, глядя на ныншнихъ государей, я былъ бы доволенъ имть тебя своимъ королемъ.

— Да, государь, возразилъ шутъ,— но дло въ томъ, что, если судить объ ум вашего величества по тому, куда онъ васъ привелъ, не будетъ ли мн тогда стыдно имть такого неизворотливаго шута?

— Молчи шутъ, прервалъ его Крэвкръ, — ты даешь слишкомъ много воли своему языку.

— Не стсняйте его, сказалъ король, — я не знаю лучшаго предмета для насмшекъ, какъ глупости тхъ, которые должны бы быть поумне. Вотъ теб кошелекъ съ золотомъ, мой остроумный другъ, а съ нимъ и совтъ никогда не быть такимъ дуракомъ, чтобы считать себя умне другихъ. Прошу тебя, сдлай одолженіе, узнай, гд мой астрологъ Марціусъ Галеотти, и пошли его сейчасъ же сюда.

— Тотчасъ, государь, отвчалъ шутъ,— я увренъ, что найду его въ дом Жана Допильтюра, вдь философы, какъ и дураки, знаютъ, гд продается лучшее вино.

— Позвольте мн просить васъ, графъ Крэвкръ, сказалъ Людовикъ,— приказать вашей страж пропустить этого ученаго мужа.

— Онъ можетъ войти безпрепятственно, отвчалъ графъ, — но, къ сожалнію, я долженъ сообщить вамъ, что мои инструкціи не позволяютъ мн выпускать кого либо изъ покоевъ вашего величества. Желаю вашему величеству покойной ночи, прибавилъ онъ,— я сейчасъ же распоряжусь, чтобы въ первой зал, тмъ кто въ ней поселится, было хорошо.

— Не безпокойтесь о нихъ, графъ, отвчалъ король,— это люди привычные къ неудобствамъ и, говоря правду, за исключеніемъ Галеотти, котораго я желаю видть, мн хотлось бы, чтобы ныншней ночью ко мн, по возможности, никто не входилъ, если это позволяютъ ваши инструкціи.

— Он заключаются въ томъ, чтобы предоставить эти комнаты въ полное распоряженіе вашего величества. Таковы приказанія моего государя.

— Вашъ государь, графъ Крэвкръ, котораго я также могу назвать моимъ, очень милостивый государь…. Мои владнія, прибавилъ онъ,— немного стснены теперь, такъ какъ они ограничиваются старой залой и спальной, но они все таки еще довольно обширны для тхъ подданныхъ, которыми я еще могу похвалиться.

Крэвкръ простился съ королемъ, и скоро раздались голоса командовавшихъ офицеровъ, шумъ разставляемыхъ карауловъ и торопливые шаги смнявшихся часовыхъ. Наконецъ все смолкло и только слышалось одно журчаніе Соммы, лниво катившей подъ стнами замка свои глубокія и грязныя воды.

— Удалитесь въ ту комнату, товарищи, обратился Людовикъ къ своей свит, — но не ложитесь спать. Будьте готовы, у насъ еще будетъ дло въ эту ночь и даже скоро.

Оливье и Тристанъ вернулись въ залу, гд оставались Людовикъ Лесли и двое помощниковъ великаго превота. Разведя хорошій огонь, который и грлъ, и освщалъ комнату, и завернувшись въ плащи, они сидли на полу въ положеніяхъ, обнаруживавшихъ смущеніе и тревогу, Оливье и Тристанъ нашли самымъ лучшимъ послдовать ихъ примру. Никогда не дружные и во времена своего процвтанія при двор, они не чувствовали желанія поврить другъ другу свои мысли объ этой странной и быстрой перемн ихъ счастія. Вся компанія сидла молча и уныло.

Между тмъ, господинъ ихъ, одинъ, въ тиши своей комнаты испытывалъ такія муки, что он могли бы искупить вс страданія, въ которыхъ, по его повелнію, томились многіе. Онъ ходилъ по комнат скорыми, неровными шагами, то вдругъ останавливался, всплескивалъ руками, однимъ словомъ далъ полную волю волненію, которое такъ мастерски умлъ подавить при другихъ. Наконецъ, ломая руки, онъ остановился передъ дверью, на которую указывалъ старый Морю, и которая, какъ онъ говорилъ, вела къ мсту, гд былъ убитъ одинъ изъ королей Франціи, Людовикъ далъ своимъ чувствамъ высказаться въ слдующихъ отрывистыхъ словахъ:

— Карлъ простой…. Карлъ простой!.. какъ назоветъ потомство Людовика одиннадцатаго, кровь котораго вроятно скоро подповитъ слды твоей? Людовикъ безумный…. Людовикъ сумасбродный…. Людовикъ…. вс эти названія слишкомъ слабы, чтобы выразить всю мою безмрную глупость! Вообразить, что эти горячія головы, эти люттихцы, для которыхъ возмущеніе также необходимо, какъ насущная пища, будутъ сидть смирно…. мечтать о томъ, что дикій зврь арденскій хоть на минуту удержится отъ своей кровожадной жестокости!… вообразить, что мои разумные доводы и убжденія могутъ подйствовать на Карла бургундскаго, не испытавъ прежде надъ дикимъ быкомъ дйствія моихъ увщаній! Дуракъ, дуракъ, дуракъ!…. Но негодяй Марціусъ не уйдетъ отъ меня. Это его дло…. его и этого отвратительнаго попа, гнуснаго Балю {Смотри примчаніе VIII. Балю.}. Если я когда либо выпутаюсь изъ этой опасности, я сорву съ него кардинальскую шапку, хотя бы она приросла къ его черепу!…. Но другой измнникъ въ моихъ рукахъ. Я еще король настолько, у меня еще хватитъ власти, чтобы наказать этого сладкорчиваго шарлатана, звздочета, продающаго свои слова, этого коварнаго обманщика…. я въ плну, я одураченъ… сочетаніе созвздій? сочетаніе… онъ говорилъ такой вздоръ, что врядъ ли бы обманулъ разваренную, вываренную баранью голову, а я, дуракъ, думалъ, что понималъ его. Мы теперь увидимъ, что въ самомъ дл предвщало это сочетаніе…. Но прежде надо помолиться.

Быть можетъ въ память совершившагося здсь событія, надъ маленькой дверью была сдлана ниша и въ ней изъ камня высчено распятіе. На него-то обратилъ король свой взоръ и, казалось, собирался преклонить колна, по вдругъ остановился, какъ бы придерживаясь и въ отношеніи къ святому изображенію правилъ мірской политики: онъ находилъ слишкомъ смлымъ предстать передъ нимъ, не уврившись въ заступничеств вліятельнаго посредника. Онъ отвернулся отъ распятія, какъ недостойный смотрть на него, и, выбравъ между украшавшими околышъ его шапки образками изображеніе клерійской богоматери, всталъ передъ нимъ на колни и произнесъ слдующую странную молитву. Надо замтить, что грубое суевріе короля заставляло его смотрть на клерійскую богоматерь, какъ на существо совершенно отличное отъ мадонны ембронской, которую онъ особенно почиталъ и часто обращался къ ней съ молитвами.

— Всеблагая клерійская богоматерь, воскликнулъ онъ, сложивъ руки и ударяя себя въ грудь, — святая милосердая матерь! Ты, всемогущая передъ всемогущимъ, сжалься надо мной гршнымъ! Правда, я нсколько пренебрегалъ тобой для твоей преблагословенной сестры ембронской, но я король, власть моя велика, богатство безгранично. Если бы не хватило всхъ моихъ сокровищъ, я скорй наложилъ бы двойной налогъ на моихъ подданныхъ, чмъ не воздалъ бы должное вамъ обимъ. Открой эти желзныя двери, наполни эти ужасные рвы, выведи меня, какъ мать свое дтище, изъ этой опасности! Если я принесъ въ даръ твоей сестр графство булоньское, разв я по имю средствъ выразить такимъ же образомъ мое почитаніе я теб. Я отдамъ теб обширную и богатую провинцію Шампань, ея виноградники разольютъ довольство въ твоемъ монастыр…. Я общалъ эту провинцію брату моему Карлу, но, ты знаешь, онъ умеръ отравленный этимъ злымъ аббатомъ Св. Іоанна д’Анжели, котораго я накажу, если только буду живъ! Я уже общалъ это разъ, но теперь сдержу свое слово…. Если я зналъ объ этомъ преступленіи, поврь, всеблагая заступница, это было потому, что я не видлъ лучшаго средства усмирять недовольныхъ моего государства. О, не взыщи на мн этотъ старый долгъ сегодня, но будь, какъ была всегда, добра, милостива и благосклонна къ моей просьб! Сладчайшая два, исходатайствуй мн у твоего сына прощеніе всхъ прошедшихъ грховъ и одного, одного маленькаго, который я долженъ совершить въ эту ночь… нтъ, это даже не грхъ, святая матерь, не грхъ, но дло чистой справедливости: этотъ негодяй одинъ изъ величайшихъ обманщиковъ, когда либо нашептывавшихъ ложь въ уши государя, и кром того онъ склоненъ къ нечестивой греческой ереси. Онъ не достоинъ твоего покровительства, оставь его мн и зачти за доброе дло, что я избавлю отъ него свтъ, потому что этотъ человкъ колдунъ и чародй, недостойный твоихъ заботъ, собака, жизнь которой если и угаснетъ, то это должно имть въ твоихъ глазахъ не боле значеніи, какъ если потухнетъ упавшая со свчи или выкинутая изъ очага искра. Забудь объ этой малости, добрая, милосердая матерь, но думай только о средствахъ помочь мн въ этой опасности! я прилагаю здсь мою королевскую печать къ твоему изображенію въ знакъ того, чти сдержу свое общаніе касательно графства Шампань, и что въ послдній разъ тревожу тебя просьбой въ кровавомъ дл, злая какъ ты добра, к милостива, и сострадательна.

Посл этого страннаго договора съ предметомъ своего поклоненія. Людовикъ прочелъ по латыни, по видимому съ глубокимъ благоговніемъ, семь покаятельныхъ псалмовъ, нсколько величаній и молитвъ, принадлежавшихъ къ молебственному служенію пресвятой дв. Затмъ онъ всталъ, вполн увренный, что обезпечилъ себ заступничество святой, которой молился, тмъ боле, что, какъ онъ лукаво сообразилъ, во всхъ прежнихъ случаяхъ, когда ему приходилось прибгать къ ея помощи, онъ молилъ ее о грхахъ совсмъ иного рода, и что слдовательно богоматерь клерійская не могла считать его закоренлымъ убійцей, какъ могли бы другіе святые, которымъ онъ чаще поврялъ подобные грхи {См. примчаніе IX. Молитва Людовика.}.

Очистивъ такимъ образомъ свою совсть или, скоре, побливъ ее, какъ старую гробницу, король отворилъ дверь и позвалъ къ себ Баляфре.— Мой добрый солдатъ, сказалъ онъ, — ты давно служишь мн, но мало имлъ повышеній. Мы въ такомъ положеніи, что я могу остаться живъ, могу и умереть, но я бы не хотлъ умереть неблагодарнымъ или не воздавъ должное своимъ друзьямъ или врагамъ, насколько позволятъ мн святые. Теперь я долженъ наградить друга, именно тебя, и наказать врага, какъ онъ заслуживаетъ, врагъ этотъ низкій, коварный негодяй Марціусъ Галеотти, онъ своими обманами и злоумышленной ложью предалъ меня во власть моего злйшаго врага, и съ такимъ же твердымъ намреніемъ погубить меня, съ какимъ мясникъ ведетъ животное на бойню.

— Я вызову его на поединокъ, говорятъ, онъ ловкій боецъ, хотя съ виду нсколько неуклюжъ, сказалъ Баляфре.— Я не сомнваюсь, что герцогъ бургундскій любитъ военныхъ людей и отведетъ намъ хорошенькое мстечко для битвы. Если ваше величество будете живы и будете настолько свободны, вы увидите какъ я сражусь за ваши права, я отомщу этому философу, какъ только ваша душа пожелаетъ.

— Я знаю твою храбрость и преданность, отвчалъ король,— но этотъ гнусный предатель хорошо владетъ оружіемъ, а я бы не хотлъ подвергать опасности твою жизнь, мой храбрый солдатъ.

— Съ позволенія вашего величества, сказалъ Баляфре,— я не былъ бы храбрымъ солдатомъ, если бы не посмлъ сразиться съ человкомъ и получше его. Хорошъ бы я былъ! не умю ни читать, ни писать, и чтобъ я испугался толстаго олуха, который почти только этимъ и занимался всю свою жизнь!

— Несмотря на все это, Баляфре, мы не желаемъ подвергать твою жизнь опасности. Этотъ измнникъ придетъ сюда, я приказалъ позвать его. Я бы желалъ, чтобы ты, какъ только найдешь удобнымъ, подошелъ къ нему поближе и хватилъ его подъ пятое ребро…. Ты понимаешь меня!

— Совершенно, отвчалъ Баляфре,— но, съ позволенія вашего величества, я совсмъ не привыченъ къ такого рода дламъ. Я не могу убить даже собаки, иначе какъ въ пылу битвы, преслдованія, вызова и тому подобныхъ случаяхъ.

— Ужъ конечно ты не имешь притязанія на мягкосердечіе! сказалъ король, — ты, всегда первый въ битв и на приступ, и, какъ разсказываютъ, всегда готовъ воспользоваться удовольствіями и выгодами, какія могутъ доставить побдителю неумолимое сердце и кровавая рука.

— Государь, отвчалъ Баляфре, — съ оружіемъ въ рукахъ я никогда не боялся и не щадилъ вашихъ враговъ. Приступъ же такое отчаянное дло и опасность такъ волнуетъ кровь, что, клянусь святымъ Андреемъ, мало двухъ часовъ, чтобы ей успокоиться, это, по моему, законное извиненіе грабежа посл приступа. Да проститъ Господь насъ, бдныхъ солдатъ, которые сперва обезумятъ отъ опасности, а потомъ еще боле отъ побды. Я слыхалъ объ одномъ легіон, состоявшемъ исключительно изъ святыхъ, я думаю, они только и длали, что молились за остальное войско и за всхъ носящихъ шлемъ, броню и мечъ…. Но то, что предлагаетъ ваше величество, вн круга моихъ дйствій, хотя я никакъ не могу отрицать, чтобъ онъ не былъ достаточно обширенъ. Что же касается астролога, если онъ измнникъ, то пусть и умретъ смертью измнника, тутъ мое дло сторона. У вашего величества есть здсь великій превотъ и двое изъ его помощниковъ, которые боле способны на такую расправу, чмъ шотландецъ благороднаго происхожденія и воинскаго чина.

— Ты правъ, сказалъ король,— но ты все таки обязанъ помочь исполненію моего справедливаго приговора, и воспрепятствовать его нарушенію.

— Это я исполню, хотя бы пришлось отстаивать его отъ цлой Перонны. Ваше величество не должны сомнваться въ моей врности во всемъ, что согласно съ моей совстью, которая, ради моей собственной пользы и службы вашего королевскаго величества, могу васъ уврить, довольно объемиста. По крайней мр я знаю, что исполнялъ для вашего величества такія дла, что скоре согласился бы отвдать собственнаго своего кинжала, чмъ сдлать ихъ для кого нибудь другаго.

— Оставимъ это, прервалъ король, — слушай меня: когда Галеотти войдетъ и дверь за нимъ затворится, ты станешь съ оружіемъ въ рукахъ у двери и будешь охранять входъ въ мои покои. Никого не впускай, вотъ все, чего я требую отъ тебя. Теперь иди и пошли ко мн превота.

Баляфре вышелъ изъ комнаты и, спустя минуту, въ нее вошелъ Тристанъ-пустынникъ.

— Добро пожаловать, кумъ, сказалъ король, — ну, что ты думаешь о нашемъ положеніи?

— Что мы похожи на приговоренныхъ къ смерти, отвчалъ превотъ,— если только герцогъ не вздумаетъ отсрочить казни.

— Отсрочитъ онъ ее или нтъ, но тотъ, кто вовлекъ насъ въ эту западню, долженъ отправиться на тотъ свтъ прежде насъ, въ качеств нашего фурьера, чтобы заготовить квартиры, сказалъ король съ мрачной и злобной улыбкой.— Тристанъ, ты совершилъ не одно дло неустрашимой справедливости, finis или, лучше сказать, finis coronat opus {Конецъ или, лучше сказать, веревка внчаетъ дло.}, ты долженъ послужить мн до конца.

— Я готовъ, государь, я человкъ простой, но признательный, отвчалъ превотъ.— Я исполню свой долгъ въ этихъ стнахъ также, какъ и везд, и, пока я живъ, каждое слово вашего величества будетъ такимъ же неотмянымъ приговоромъ и также точно исполнено мною, какъ и въ то время, когда вы сидли на своемъ собственномъ трон, потомъ пусть со мной длаютъ, что хотятъ, я объ этомъ не забочусь.

— Я именно этого и ожидалъ отъ тебя, мой дорогой куманекъ, сказалъ король, — но есть ли у тебя надежные помощники, измнникъ силенъ и ловокъ, и вроятно будетъ громко звать на помощь. Шотландецъ будетъ охранять входъ, и то хорошо, лестью и ласками я могъ уговорить его только на это. Оливье способенъ лишь льстить, лгать, да подавать опасные совты а, Ventre Saint-dieu! я думаю, самъ скоре будетъ достоинъ попасть когда нибудь въ петлю, чмъ набрасывать ее, на шею другихъ. Какъ ты думаешь, есть у тебя люди и средства, чтобы покончить дло скоро и успшно?

— Со мной Труазешель и петит-Андре, люди до того искусные въ своемъ ремесл, что изъ трехъ человкъ повсятъ вамъ одного, прежде, чмъ двое другихъ догадаются объ этомъ. Вс мы ршились жить и умереть съ вашимъ величествомъ, зная, что если васъ не станетъ, насъ отправятъ на тотъ свтъ и притомъ скорй, чмъ мы когда либо отправляли нашихъ паціентовъ. По кмъ же теперь придется намъ заняться, съ позволенія вашего величества,, и люблю знать съ кмъ имю дло, потому что, какъ вашему величеству иногда угодно бываетъ мн напоминать, я не разъ ошибался въ виновномъ и вшалъ какого нибудь честнаго пахаря, ничмъ не оскорбившаго вашего величества.

— Правда, Тристанъ, знай же, что осужденный Марціусъ Галеотти. Ты удивляешься, но оно такъ. Этотъ негодяй, своими лживыми и коварными предсказаніями привелъ насъ всхъ сюда, чтобы беззащитныхъ предать во власть герцога бургундскаго.

— Но мы отомстимъ за себя, воскликнулъ Тристанъ, — хотя бы это было послднимъ дломъ въ моей жизни, я вопьюсь въ него какъ умирающая оса, если бы даже мн грозило потомъ быть разорваннымъ на части.

— Я знаю твою врность, сказалъ король, — и то удовольствіе, которое ты, какъ вс хорошіе люди, находишь въ исполненіи своихъ обязанностей, добродтель, какъ говорятъ ученые, находитъ награду въ самой себ. Иди же и приготовь жрецовъ, потому что жертва приближается.

— Угодно ли вамъ, всемилостивйшій государь, чтобъ это приношеніе совершилось въ вашемъ присутствіи? спросилъ Тристанъ.

Людовикъ отказался отъ предложенія, но веллъ великому превоту, чтобы все было готово для точнаго исполненія его приговора, какъ только астрологъ выйдетъ изъ его комнаты,— Я хочу еще разъ его видть, прибавилъ король,— чтобы посмотрть, какъ онъ будетъ держать себя передъ государемъ, котораго завлекъ въ ловушку. Мн будетъ пріятно поглядть, какъ ощущеніе близкой смерти сгонять краску съ его цвтущаго лица и помутитъ глаза, которые улыбались, когда онъ лгалъ. Зачмъ съ нимъ нтъ того, чьи совты подкрпляли его предсказанія! Но если я останусь живъ, берегитесь за свой пурпуръ, господинъ кардиналъ! Римъ едва ли защититъ васъ, не во гнвъ будь сказано св. Петру и всеблагой богоматери клерійской. Что же ты медлишь? поди, приготовь своихъ людей! Я жду негодяя каждую минуту. Молю небо, чтобъ онъ не испугался и не отказался придти! Это была бы жестокая неудача. Иди Тристанъ, ты не имлъ обыкновенія такъ долго медлить въ исполненіи твоихъ обязанностей.

— Напротивъ, вашему величеству всегда было угодно замчать, что я торопился, слишкомъ часто ошибался въ вашихъ намреніяхъ и вздергивалъ не того, кого слдовало. Теперь я попрошу ваше величество дать мн какой ни будь знакъ, когда вы будете прощаться съ Галеотти, пойдетъ дло или нтъ. Я помню, что вашему величеству раза два, три случилось измнить намренія и потомъ упрекать меня въ поспшности {Варилласъ, въ исторіи Людовика XI, замчаетъ, что его великій превотъ часто такъ спшилъ исполненіемъ казни, что вмсто указаннаго королемъ человка, вшалъ другаго. Это всегда бывало причиной двойной казни, злоба и месть Людовика никогда не удовлетворялись наказаніемъ одного вмсто другаго.}.

— Ты, подозрительное существо, отвчалъ Людовикъ — говорю теб, я не измню своего ршенія, но, чтобъ положить конецъ твоимъ недоумніямъ, слушай внимательно, что я скажу, разставаясь съ этимъ негодяемъ: если я скажу ему есть небо надъ нами! то длай свое дло. Если же я скажу иди, съ миромъ! это будетъ значить, что намреніе мое измнилось.

— Нтъ головы тупе моей для всего, что выходитъ изъ круга моихъ обязанностей. Дайте мн повторить, если вы скажете: иди съ миромъ! я долженъ расправиться съ нимъ!

— Нтъ, нтъ, глупецъ, нтъ, сказалъ король, — въ такомъ случа ты не долженъ трогать его, но если я скажу надъ нами есть небо, тогда поддерни его на аршинъ или на два поближе къ звздамъ, съ которыми онъ такъ хорошо уметъ разговаривать.

— Хорошо, если здсь найдется все нужное для этого, сказалъ превотъ.

— Ну, тогда кверху его или книзу все равно, возразилъ, мрачно улыбаясь, король.

— А трупъ, спросилъ превотъ — куда мы его днемъ?

— Погоди, подумаемъ, сказалъ король, — окна залы слишкомъ узки, но вотъ это достаточно широко. Мы сбросимъ его въ Сомму, привязавъ на грудь бумагу съ надписью ‘пропустить королевское правосудіе безпошлинно!’ И пусть его ловятъ солдаты герцога, если только они осмлится взять съ него дань.

Превотъ вышелъ изъ комнаты Людовика, и, позвавъ своихъ помощниковъ на совтъ, отошелъ въ уголъ большой залы, который Труазешель освтилъ, воткнувъ въ стну факелъ. Они разговаривали шопотомъ, не замчаемые, но видимому, ни погруженнымъ въ тяжкое раздумье Оливье, ни крпко опавшимъ Баляфре.

— Товарищи, сказалъ Превотъ своимъ подчиненнымъ,— вы вроятно думали, что нашей работ пришелъ конецъ, что вмсто того, чтобы исполнять приговоры надъ другими, мы сами доставимъ дло другимъ, не отчаивайтесь, товарищи. Нашъ милостивый господинъ даетъ намъ прекрасный случай еще разъ исполнить нашу обязанность, и мы должны ее исполнить, какъ люди, желающіе, чтобы ихъ имена сохранились въ исторіи.

— А, я догадываюсь въ чемъ дло, сказалъ Труазешль, — нашъ государь хочетъ поступить какъ древніе римскіе кесари, которые, когда не оставалось выхода или, какъ бы мы сказали, видя себя у вислицы, избирали самаго опытнаго изъ своихъ исполнителей правосудія, чтобы избавить свою священную особу отъ неопытныхъ рукъ какого нибудь новичка въ нашемъ таинств. Это былъ отличный обычай для язычниковъ, но, какъ доброму католику, мн совсть не должна бы была позволять наложить руки на нашего христіаннйшаго короля.

— Ну, братъ, ты ужъ слишкомъ совстливъ, возразилъ петит`Андр.— Если онъ прикажетъ и утвердитъ свою собственную казнь, я не знаю позволитъ ли намъ долгъ службы прекословить ему. Кто живетъ въ Рим, тотъ долженъ повиноваться пап, люди превота должны исполнять приказанія своего начальника, а тотъ повелнія короля.

— Молчне, негодяи! сказалъ превотъ, — здсь нтъ и рчи о королевской особ, дло идетъ объ этомъ греческомъ еретик, магометанскомъ язычник, колдун Марціус Галеотти.

— Галеотти! отвчалъ петит’-Андр, — это очень естественно. Я не знаю еще ни одного изъ этихъ фокусниковъ, который бы, танцуя, такъ сказать, всю свою жизнь на натянутой веревк, не кончилъ прыжкомъ на одномъ изъ ея концевъ.

— Меня только то огорчаетъ, сказалъ Труазешль, поднимая глаза къ небу, — что несчастное созданіе должно умереть безъ покаянія.

— Пустяки, отвчалъ Тристанъ,— цлый соборъ священниковъ не избавитъ такого еретика и чернокнижника отъ заслуженной имъ участи. Кром того, если бы ему пришло такое желаніе, ты, Труазешль, имешь даръ и можешь служить ему духовникомъ. Но вотъ что гораздо важне: я боюсь, что вамъ придется поработать кинжалами, друзья мои, такъ какъ здсь у васъ нтъ необходимыхъ снарядовъ для вашего ремесла.

— Да не попуститъ святая парижская богоматерь, чтобы повелнія короля могли застать меня въ расплохъ, возразилъ Труазешель — Я всегда ношу вмсто пояса веревку св. Франциска, которая обходитъ на мн четыре раза, а на конц ея есть отличная петля, я вдь принадлежу къ братству св. Франциска и даже могу надть его капуцинъ, когда буду in extremis, благодареніе Богу и добрымъ сомюрскимъ отцамъ.

— А что касается до меня, сказалъ петит’-Андре,— я всегда ношу въ карман блокъ и крпкій винтъ на тотъ случай, если придется попасть въ страну, гд деревья рдки или втви слишкомъ высоки отъ земли. Я нашелъ это очень удобнымъ.

— Это намъ какъ нельзя боле кстати, сказалъ превотъ,— укрпите вашъ блокъ въ это бревно надъ дверью и продерните веревку. Я займусь съ Галеотти разговоромъ около этого мста, а вы въ это время набросите ему петлю на шею, и потомъ…

— Потомъ, прервалъ петит’-Андр, — мы подтянемъ веревку, тчикъ, и нашъ астрологъ такъ высоко заберется къ небу, что не почувствуетъ земли подъ ногами.

— Но разв эти господа, сказалъ Труазешель, глядя на очагъ, — не хотятъ поучиться нашему ремеслу и помочь намъ?

— Гм! нтъ, отвчалъ превотъ, — брадобрй уметъ только замышлять зло, но исполнять его предоставляетъ другимъ, шотландецъ же будетъ охранять входъ, пока мы будемъ заниматься дломъ, въ которомъ онъ не способенъ принять боле дятельнаго участія, не хватаетъ ума и ловкости, у всякаго свое дло.

Съ необыкновенной ловкостью и съ нкотораго рода наслажденіемъ, давшимъ возможность почти забыть ихъ собственную опасность, достойные исполнители приказаній превота приладили свой блокъ и веревку для приведенія въ исполненіе приговора, произнесеннаго плннымъ монархомъ надъ Марціусомъ Галеотти, они, казалось, радовались, что эта послдняя работка будетъ вполн соотвтствовать дятельности всей прошедшей ихъ жизни. Тристанъ {Авторъ старался придать гнусному Тристану нчто въ род собачьей и грубой преданности Людовику, подобной преданности бульдога своему хозяину. Не смотря на всю жестокость своего зврскаго характера, Тристанъ, безъ сомннія былъ человкъ храбрый. Въ молодости онъ былъ возведенъ въ рыцари на пролом Фронсака, съ многими другими благородными юношами, рукой славнаго Дюнуа, извстнаго героя царствованія Карла V.}, сидя, съ особеннаго рода удовольствіемъ, смотрлъ на ихъ приготовленія, Оливье не обращалъ на нихъ вниманія, а Людовикъ Лесли, если и былъ пробужденъ шумомъ, то смотрлъ на ихъ дло, какъ на совершенно до него не касавшееся, и за которое онъ ни какимъ образомъ не считалъ себя отвтственнымъ.

ГЛАВА XXIX.
ВОЗМЕЗДІЕ.

Еще не пришло твое время, діаволъ, которому
ты служить, еще не оставилъ тебя. Онъ помогаетъ
друзьямъ, старающимся для него, подобно тому
какъ проводникъ слпому, предлагая ему себя въ
опору по торнымъ и по горнымъ дорогамъ, пока
не приведетъ его на край пропасти, и тогда
низвергаетъ его.
Старая комедія.

Исполняя приказаніе или, скоре, просьбу Людовика, потому что король былъ въ такомъ положеніи, что, не смотря на свой санъ, могъ только просить, л-Глорь отправился на поиски Марціуса Галеотти. Шутъ безъ труда могъ исполнить это порученіе, направившись прямо въ лучшую таверну Перонны, которую самъ не рдко посщалъ, имя особенное уваженіе къ тому напитку, который головы другихъ людей ставилъ въ уровень съ его собственной.

Онъ нашелъ или, скоре, увидалъ астролога, сидящаго въ углу общей комнаты или очага, какъ ее обыкновенно называютъ Фламандцы и нмцы, въ честь ея главнаго украшенія. Галеотти разговаривалъ съ женщиной странной наружности, одтой не то въ мавританское, не то азіятское платье. Увидя л-Глорь, она встала и собралась идти.

— Вы можете вполн положиться на эти извстія, сказала она, обращаясь къ Галеотти, и съ этими словами исчезла въ толп сидвшихъ вокругъ столовъ постителей.

— Братъ философъ, сказалъ, подходя, шутъ, — небо, отзывая одного сторожа, тотчасъ же посылаетъ другого на его мсто. Одна глупая голова оставила тебя, вотъ пришла другая, не умне, чтобы вести тебя къ Людовику французскому.

— Ты его посолъ? спросилъ Марціусъ, бросивъ проницательный взглядъ на л-Глорь и сразу угадавъ его роль при двор, хотя, какъ мы уже сказали, наружность шута мене, чмъ обыкновенно бываетъ, обличала его званіе.

— Да, какъ вамъ не безъизвстно, отвчалъ л-Глорь, — когда власть посылаетъ глупость за мудростью, то это врный при знакъ на какую ногу хромаетъ больной.

— Ну, а если я откажусь идти на такой поздній зовъ и притомъ черезъ подобнаго посла? сказалъ Галеотти.

— Въ такомъ случа, чтобы не нарушать вашего спокойствія, мы понесемъ васъ, отвчалъ л-Глорь.— Здсь, у дверей, стоитъ съ полдюжины сильныхъ бургундскихъ солдатъ, которыхъ именно съ этою цлью послалъ со мной Крэвкръ. Знайте, что мой другъ, Карлъ бургундскій, и я не лишили нашего брата, Людовика, короны: онъ оказался такимъ осломъ, что самъ отдалъ ее въ наши руки, мы только немножко помяли и посъузили ее, и хотя она стала меньше по объему, тмъ не мене, она все еще изъ чистаго золота. Короче, онъ все еще государь своихъ подданныхъ и вашъ, въ томъ числ, и христіаннйшій король старой залы пероннскаго замка, куда вы должны сей часъ явиться, какъ его врноподданный.

— Я иду за вами, сказалъ Марціусъ Галеотти и послдовалъ за шутомъ, можетъ быть потому, что увидлъ невозможность ускользнуть,

— Да, государь мой, вы хорошо длаете, отвчалъ шутъ, когда они направились къ замку.— Мы обращаемся съ нашимъ родственникомъ, какъ обращаются со старымъ голоднымъ львомъ въ клтк, по временамъ бросаемъ ему теленка, чтобы было что пожевать его старымъ челюстямъ.

— Хотите вы этимъ сказать, что король замышляетъ противъ меня какое нибудь насиліе? спросилъ Марціусъ.

— Вамъ это лучше знать, чмъ мн, отвчалъ шутъ,— хотя небо и облачно, но я ручаюсь, что вы можете разглядть звзды и сквозь туманъ. Я ничего не знаю въ этомъ дл, ничего не знаю, только моя мать всегда совтовала мн осторожне ходить около старой крысы въ западн, потому что тогда она бываетъ особенно расположена кусаться.

Астрологъ не разспрашивалъ боле и л-Глорь, по обыкновенію людей его проффессіи, продолжалъ отпускать безсвязные сарказмы и глупости, пока не сдалъ философа страж у воротъ замка, откуда тотъ, переходя изъ рукъ одного караула къ другому, не былъ наконецъ введенъ въ башню графа Герберта.

Намеки шута не пропали даромъ для Галеотти, онъ примтилъ во взгляд и движеніяхъ Тристана что-то такое, что, казалось, подтверждало его подозрніе. Когда превотъ провожалъ мудреца до спальни короля, въ обращеніи его было что-то особенно мрачное, угрюмое и зловщее. Астрологъ, также внимательно наблюдавшій все происходившее на земл, какъ и въ небесномъ пространств, тотчасъ же замтилъ блокъ и веревку, а такъ какъ послдняя еще колебалась, то онъ заключилъ, что она недавно была повшена, и что вшавшій былъ прерванъ въ своемъ занятіи его приходомъ. Все это онъ видлъ и, вооружившись всей своей хитростью, чтобы избгнуть угрожавшей опасности, ршился, въ случа неудачи, защищаться до послдней крайности противъ всякаго насилія.

Съ такимъ ршеніемъ, выражавшемся въ его походк и взгляд, Марціусъ явился къ Людовику, не смущаясь нисколько неудачей своихъ предсказаній и не страшась королевскаго гнва и его вроятныхъ послдствій.

— Да будутъ вс счастливыя созвздія благосклонны вашему величеству! сказалъ Галеотти, привтствуя короля почти восточнымъ поклономъ, — и да отвратятъ враждебныя планеты свое вліяніе отъ моего государя.

— Я полагаю, отвчалъ король, — что, глядя на эту комнату, вспомнивъ, гд она находится и какъ ее охраняютъ, ваша мудрость можете заключить, что мои счастливыя созвздія измнили мн, а враждебныя уже сдлали свое дло. Не стыдно ли теб, Марціусъ Галеотти, видть меня здсь, плнникомъ? вспомни какими увреніями я былъ увлеченъ сюда.

— Не стыдно ли теб, мой царственный повелитель, отвчалъ философъ, — теб, такъ преуспвшему въ наук, такъ быстро обнимающему все, теб, неутомимому и упорному, не стыдно ли бжать при первомъ удар судьбы, подобно трусу при первомъ звук оружія. Разв ты не желалъ постигнуть тайнъ, которыя ставятъ человка выше страстей, случайностей, заботъ и печалей житейскихъ, а такого состоянія можно достигнуть не иначе, какъ соперничая въ твердости съ древнимъ стоикомъ? Неужели же ты страшишься перваго препятствія, отказываешься отъ славной награды, которой искалъ, сворачивая съ пути подобно робкому коню, испуганному призрачной, несуществующей опасностью.

— Призрачной и несуществующей! безстыдный ты человкъ! воскликнулъ король, — разв эта тюрьма не. существуетъ, разв раздающійся у воротъ звукъ оружія солдатъ моего непримиримаго врага, герцога бургундскаго, призракъ? Что же такое по твоему, измнникъ, настоящія опасности, если плнъ, потеря власти и опасность самой жизни пустые призраки.

— Невжество, невжество, братъ мой, и предразсудки, вотъ единственныя, настоящія несчастья, съ твердостью отвчалъ мудрецъ.— Поврь мн, что невжественные и суеврные государи во всемъ блеск своей власти мене свободны, чмъ мудрецы въ оковахъ и темниц. Къ этому-то истинному счастью долженъ я вести васъ, вамъ же остается слдовать моимъ наставленіямъ.

— Къ такой-то философской свобод вели твои наставленія? воскликнулъ съ горечью король. Лучше было бы сказать мн еще въ Плесси, что такъ щедро общанная мн тобою власть была власть надъ моими собственными страстями, что успхъ, за который ты ручался, касался моихъ успховъ въ философіи, и что я могъ сдлаться такимъ же мудрымъ и ученымъ, какъ странствующій италіянскій шарлатанъ! я, безъ сомннія, могъ бы достигнуть этой высокой степени умственнаго совершенства за боле умренную цну, чмъ потеря лучшей короны христіанскаго мира и пребываніе въ цероннской тюрьм! Иди и не надйся избавиться отъ достойнаго наказанія — надъ нами есть небо!

— Я не могу предоставить васъ вашей судьб, отвчалъ Марціусъ,— пока не оправдаю даже передъ вашими глазами, какъ бы ослплены они не были, своей хорошей славы, этого алмаза, драгоцннйшаго всхъ алмазовъ твоей короны, славы, которой миръ будетъ удивляться цлые вка спустя посл того, какъ весь родъ Капетовъ превратится въ прахъ, забытый подъ сводами Сен-Дени.

— Говори, сказалъ король,— твоя наглость не можетъ измнить ни моихъ намреній, ни моихъ мнній. Но, такъ какъ мн, можетъ быть, въ послдній разъ приходится произносить приговоръ, какъ королю, я не хочу осуждать тебя, не выслушавъ. Говори же, хотя все, что ты можешь сдлать лучшаго, это сказать правду. Признайся, что я одураченъ, что ты обманщикъ, твоя мнимая наука призракъ, а свтящія съ вышины планеты такъ же мало могутъ вліять на нашу судьбу, какъ мало отраженный ркою свтъ можетъ измнить ея теченіе,

— А почему ты можешь знать, отвчалъ съ увренностью астрологъ, — таинственное вліяніе этихъ священныхъ звздъ? Ты говоришь о ихъ неспособности вліять на воду, когда самъ знаешь, что одной изъ слабйшихъ планетъ, лун, слабйшей, потому что она ближайшая къ нашей презрнной земл, подвластны ли такія бдныя рчки какъ Сомма, но волны самаго могучаго океана, приливы и отливы котораго зависятъ отъ ея прибыли и ущерба, и который повинуется ея вліянію какъ рабъ, ожидающій мановенія султанши. А теперь, Людовикъ Валуа, отвчай въ свою очередь на мою притчу: признайся не похожъ ли ты на безумнаго путника, негодующаго на своего кормчаго за то, что тотъ не можетъ, привести корабль къ пристани, не встрчая по временамъ противныхъ втровъ я теченія? Я могу только указать теб на вроятно счастливый исходъ твоего предпріятія, но одно небо могло привести тебя къ нему, а если путь труденъ и опасенъ, разв въ моей власти сгладить его и уничтожить опасности? Гд твоя вчерашняя мудрость, которая научила тебя такъ справедливо говорить, что пути провиднія часто ведутъ къ нашему благу, хотя на перекоръ нашимъ желаніямъ.

— Ты мн напомнилъ, прервалъ поспшно король, — ты мн напомнилъ еще одинъ, обманъ. Ты предсказывалъ, что тотъ шотландецъ исполнитъ свое предпріятіе счастливо и успшно для моихъ выгодъ и чести, а ты знаешь, что оно кончилось какъ нельзя хуже, ничто не могло такъ повредить мн, какъ впечатлніе, произведенное исходомъ этого цла на разстроенный умъ этого бшенаго бургундскаго быка. Это явный обманъ, тутъ ужъ нельзя вывернуться, нельзя общать перемны счастья въ далекомъ будущемъ, а ты хотлъ заставить меня ждать спокойно, какъ дурака, который, сидя на берегу ждетъ, когда протечетъ рка. Но здсь твоя хитрость обманула тебя, ты имлъ слабость сдлать точное предсказаніе, которое оказалось совершенно ложнымъ.

— Но окажется врнымъ и справедливымъ, отвчалъ смло астрологъ, — я не желалъ бы лучшаго торжества искусству надъ невжествомъ, какъ то, которое доставитъ ему это предсказаніе и его исполненіе. Я говорилъ теб, что онъ врно исполнитъ всякое честное порученіе. Разв это не справедливо? Я говорилъ, что онъ усумнится помогать какому нибудь безчестному предпріятію, разв онъ не доказалъ этого? Если сомнваешься въ этомъ, спроси Гэйраддина Мограбина.

Король покраснлъ отъ досады и стыда.

— Я говорилъ теб, продолжалъ астрологъ, — что сочетаніе планетъ, при которомъ онъ отправлялся въ путь, предвщало ему опасности, а разв путь его не былъ окруженъ ими? Я говорилъ, что он предвщаютъ благопріятный исходъ для посылавшаго и ты скоро воспользуешься имъ.

— Скоро воспользуюсь! воскликнулъ король, — разв послдствія не заключаются въ моемъ посрамленіи и плн?

— Нтъ, отвчалъ астрологъ, — это еще не конецъ, ты самъ скоро сознаешь какую пользу принесъ теб твой посланный, исполнивъ по своему твое порученіе.

— Это слишкомъ, слишкомъ нагло, отвчалъ король, — вмст и обманывать и оскорблять! вонъ отсюда! не думай, что сдланное зло останется ненаказаннымъ — надъ нами есть небо!

Галеотти повернулся, чтобы идти.

— Постой еще, сказалъ Людовикъ, — ты смло поддерживаешь свой обманъ, отвчай же мн еще на одинъ вопросъ, но подумай прежде, чмъ говорить…. Можетъ ли твое мнимое искусство указать теб часъ твоей собственной смерти?

— Да, но только по отношенію къ судьб другаго лица, сказалъ Галеотти.

— Я не понимаю твоего отвта, сказалъ Людовикъ.

— Такъ знай же, государь, я могу сказать достоврно о своей смерти только то, что она настанетъ ровно за двадцать четыре часа до смерти вашего величества {См. Примчаніе X. Марціусъ Галеотти.}.

— А, что ты говоришь? снова перемняясь въ лиц, спросилъ Людовикъ.— Стой, стой Марціусъ, не уходи, подожди одну минуту. Ты сказалъ, что моя смерть такъ скоро послдуетъ за твоей?

— Черезъ двадцать четыре часа, съ твердостью отвчалъ Галеотти, — если только есть искра правды въ этихъ блестящихъ и таинственныхъ разумныхъ существахъ, говорящихъ безъ словъ, своимъ теченіемъ. Желаю вашему величеству доброй ночи.

— Стой, стой, не уходи, сказалъ король, взявъ его за руку и отводя отъ двери.— Марціусъ Галеотти, я былъ для тебя добрымъ государемъ, я обогатилъ тебя, сдлалъ моимъ другомъ, товарищемъ, наставникомъ своимъ въ наук. Прошу тебя, будь откровененъ со мной…. Есть ли въ самомъ дл что нибудь въ твоемъ искусств…. правда ли что предпріятіе этого шотландца будетъ счастливо для меня?… И ужели нити нашихъ жизней должны порваться такъ скоро одна посл другой? Сознайся, мой добрый Марціусъ, ты говоришь это такъ, для поддержанія своего ремесла, сознайся, прошу тебя, и ты будешь доволенъ мною. Я старъ… я въ плну… мн по видимому грозитъ лишеніе престола… для человка въ моемъ положеніи истина дороже цлаго царства, и отъ тебя, дорогой мой Марціусъ, долженъ я ожидать этого драгоцннаго сокровища.

— И я раскрылъ ее передъ вашимъ величествомъ, сказалъ Галеотти,— подвергаясь опасности, что въ порыв бшенаго гнва вы можете броситься на меня и растерзать на части.

— Кто? я, Галеотти? кротко отвчалъ Людовикъ.— Увы, ты не понимаешь меня! Разв я не въ плну, разв я не долженъ быть терпливымъ, особенно съ тхъ поръ, какъ мой гнвъ можетъ только выказать мое безсиліе?… Скажи же мн откровенно, ты обманывалъ меня? или, въ самомъ дл, твое искусство истинно, и ты врно передаешь его?

— Ваше величество простите мн, если я отвчу, что время только, время и событія могутъ убдить неврующаго. Если бъ я сталъ повторять увренія въ истин сказаннаго мною, это было бы несообразно съ довріемъ, которымъ я пользовался въ совт знаменитаго побдителя Матвя Корвина венгерскаго, мало того, въ кабинет самого императора. Если вы не врите мн, и могу только сослаться на ходъ событій. День или два терпнья подтвердятъ или опровергнутъ то, что я утверждалъ относительно молодаго шотландца, я согласенъ умереть на колес, согласенъ, чтобы вс члены мои были раздроблены по составамъ, если поведеніе этого безстрашнаго Квентина Дорварда не принесетъ вашему величеству очень важной выгоды. Но, когда я стану умирать въ такихъ мученіяхъ, вашему величеству не худо будетъ позаботиться о духовник, съ той минуты, какъ я испущу послдній стонъ, вамъ останется только двадцать четыре часа на исповдь и раскаяніе.

Людовикъ не переставалъ держать Галеотти за платье провожая его до двери, отворивъ ее, онъ громко произнесъ: — Завтра мы побольше поговоримъ объ этомъ. Идите съ миромъ, мой ученый отецъ. Идите съ миромъ, идите съ миромъ.

Король трижды повторилъ эти слова, но, все еще опасаясь, чтобы превотъ не ошибся въ его намреніяхъ, онъ проводилъ астролога въ залу, держа его за платье, какъ будто боясь, что его вырвутъ и умертвятъ передъ его глазами. Онъ не только не выпускалъ Галеотти изъ рукъ, не только повторилъ еще нсколько разъ слова помилованія ‘идите съ миромъ’, но сдлалъ даже превоту особенный знакъ, чтобъ остановить всякое покушеніе на особу астролога.

Такимъ образомъ, тайно полученныя свднія, отважная ршимость и присутствіе духа спасли Галеотти отъ угрожавшей ему опасности, а Людовикъ, самый препинательный и самый мстительный изъ монарховъ того времени, былъ обманутъ и не могъ удовлетворить своей жажды мести, суевріе сильно дйствовало на его себялюбивый характеръ и на умъ, сознававшій вс свои преступленія и потому особенно страшившійся смерти.

Онъ былъ, однако, сильно опечаленъ необходимостью отказаться отъ задуманнаго мщенія, печаль эту раздляли его клевреты, которымъ было поручено его исполненіе. Одинъ Баляфре, совершенно равнодушный къ этому длу, оставилъ свой постъ у двери, какъ только былъ данъ отмняющій приказаніе знакъ, и черезъ нсколько минутъ спалъ уже крпкимъ сномъ.

Когда Людовикъ удалился въ свою спальню, и люди превота расположились отдыхать, Тристанъ продолжалъ слдить глазами за дородной фигурой астролога съ такимъ выраженіемъ, съ какимъ собака смотритъ на вырванный поваромъ изъ ея зубъ кусокъ мяса, достойные помощники его, между тмъ, въ краткихъ выраженіяхъ передавали другъ другу свои личныя ощущенія.

— Несчастный, ослпленный чародй, шепталъ Труазешель съ набожнымъ и сострадательнымъ видомъ своему товарищу петит`Андре.— Онъ лишился прекраснаго случая умереть на веревк св. Франциска и тмъ искупить нкоторыя изъ своихъ гнусныхъ чародйствъ! А я еще намревался оставить спасительную петлю ему на ше, чтобы отогнать злаго духа отъ его нечестиваго трупа.

— А я, отвчалъ петит`Андр, — упустилъ рдкій случай узнать на сколько тяжесть семнадцати камней можетъ вытянуть трехпрядную веревку, это былъ бы славный опытъ въ нашемъ ремесл, и этотъ веселый старый малый умеръ бы такъ легко!

Во время этого разговора, происходившаго шопотомъ, Марціусъ помстился на противоположной сторон огромнаго очага, у котораго расположилась эта группа, и искоса, съ недовріемъ поглядывалъ на нее. Онъ сперва засунулъ руку за кафтанъ, чтобы удостовриться, легко ли ногъ достать свей отточенный, обоюдоострый кинжалъ, который всегда носилъ при себ. Мудрецъ, какъ мы уже замтили, былъ нсколько тяжеловсенъ, но, за то, онъ былъ силенъ, крпокъ, ловко и искусно владлъ оружіемъ. Успокоившись, что его врное оружіе всегда на готов, онъ вынулъ изъ-за пазухи свертокъ пергамента, исписанный греческими буквами и испещренный кабалистическими знаками, и, подбросивъ дровъ въ очагъ, развелъ огонь, такъ что могъ ясно различать лица и положенія всхъ сидвшихъ или лежавшихъ вокругъ. Глубоко спалъ недвижно лежавшій шотландецъ, его грубое, невозмутимо спокойное, какъ будто изъ бронзы вылитое лицо рзко отличалось отъ блднаго и встревоженнаго лица Оливье, который то дремалъ, то открывалъ глаза и поспшно приподнималъ голову, какъ будто уязвляемый какой-то внутренней болью или пробуждаемый отдаленнымъ шумомъ. Недовольная, свирпая какъ у бульдога фигура великаго превота ясно говорила, что онъ былъ, обманутъ въ сладкой надежд и, неудовлетворенный, все еще жаждалъ крови.

На заднемъ план виднлась страшная, лицемрная фигура Труазешель съ поднятыми къ небу глазами, какъ будто читавшаго про себя молитвы, возл него зловще шутливый петит’Андре, собираясь спать, занимался передразниваніемъ движеній и гримасъ своего товарища. Посреди этихъ пошлыхъ и низкихъ личностей въ самомъ выгодномъ свт выдавались статная фигура, прекрасное лице и внушающія уваженіе черты астролога, его можно было принять за древняго мага, заключеннаго въ притон разбойниковъ и прибгающаго для своего освобожденія къ помощи духовъ.

Такъ прошла ночь въ башн графа Герберта въ пероннскомъ замк. При первомъ луч свта, проникнувшемъ въ древнюю готическую комнату, король потребовалъ къ себ Оливье. Брадобрй нашелъ Людовика сидвшимъ въ халат и былъ пораженъ перемной, происшедшей въ его лиц отъ одной ночи, проведенной въ смертельной тревог. Онъ хотлъ выразить свое безпокойство, но король не допустилъ его до этого, начавъ разсказывать разнообразные способы, къ которымъ уже прибгалъ для пріобртенія себ друзей при бургундскомъ двор, онъ поручилъ Оливье продолжать начатое дло, какъ скоро ему будетъ позволено выйти изъ замка.

Никогда этотъ хитрый министръ не бывалъ такъ пораженъ ясностью пониманія короля и его глубокимъ знаніемъ всхъ пружинъ, вліяющихъ на человческія дйствія, какъ въ это достопамятное утро.

Два часа спустя, Оливье получилъ отъ графа Крэвкра позволеніе выйти изъ замка для исполненія порученій возложенныхъ на него его государемъ, Людовикъ же, призвавъ астролога, къ которому, казалось, опять получилъ довріе, имлъ съ нимъ долгое совщаніе, придавшее ему, по видимому, боле бодрости и вры въ хорошій исходъ дла. Потомъ король одлся и принялъ утреннее привтствіе Крэвкра съ спокойствіемъ, удивившимъ бургундскаго вельможу, тмъ боле, что тотъ слышалъ, что герцогъ провелъ нсколько часовъ въ такомъ настроеніи, которое не общало королю большой безопасности.

ГЛАВА XXX.
НЕИЗВСТНОСТЬ.

Наши ршенія колеблются подобно лодк,
брошенной посреди борящихся теченій.
Старинная комедія.

Если ночь была тревожна и полна волненій для Людовика, то еще безпокойне была она для герцога бургундскаго, никогда не умвшаго владть своими страстями и дававшаго имъ полную и неограниченную власть надъ своими поступками.

По обычаю того времени, двое изъ его главныхъ и боле любимыхъ совтниковъ, д’Имберкуръ и дэ-Коминъ провели ночь въ его спальн, гд имъ были приготовлены постели около кровати герцога. Ихъ присутствіе никогда не было такъ необходимо, какъ въ эту ночь, когда умъ Карла, потрясенный горемъ, яростью, желаніемъ отомстить и чувствомъ чести, запрещавшимъ ему удовлетворить этому желанію при настоящемъ положеніи Людовика, походилъ на волканъ въ минуту изверженія, когда онъ выбрасываетъ все свое содержимое, смшанное и сплавленное въ одну огненную массу.

Карлъ не хотлъ раздваться и ложиться въ постель, и провелъ ночь въ безпрестанныхъ вспышкахъ гнва. Иногда, въ припадк бшенства, онъ такъ невнятно и скоро говорилъ съ своими собесдниками, что они опасались за его разсудокъ. Предметомъ его разговоровъ были достоинства и сердечная доброта убитаго люттихскаго епископа, онъ припоминалъ ту дружбу, привязанность и то довріе, которыя они питали другъ къ другу, и наконецъ дошелъ до такого отчаянія, что бросился лицемъ въ постель и, казалось, готовъ былъ разразиться рыданіями и слезами, не будучи въ силахъ сдерживать ихъ доле въ груди. Вскочивъ съ кровати, онъ далъ волю сильнйшему припадку ярости, началъ торопливо ходить по комнат, произносить безсвязныя угрозы и еще боле безсвязныя клятвы мщенія, топая по обыкновенію ногой, онъ призывалъ св. Георга, св. Андрея и другихъ наиболе почитаемыхъ имъ святыхъ въ свидтели, что страшно отомститъ де-ла-Марку, жителямъ Люттиха и, въ особенности, тому, кто былъ причиной всего. Была минута, что Карлъ выразилъ ршеніе послать за герцогомъ нормандскимъ, братомъ короля, бывшимъ съ Людовикомъ въ самыхъ враждебныхъ отношеніяхъ. Онъ хотлъ принудить плннаго государя отказаться или отъ самой короны, или отъ нкоторыхъ наиболе важныхъ правъ и преимуществъ, связанныхъ съ нею.

Еще день и ночь прошли въ такихъ же бурныхъ и тревожныхъ рчахъ или, лучше сказать, въ быстрыхъ переходахъ отъ гнва къ бшенству, герцогъ ничего почти не лъ, не пилъ и ни разу не перемнилъ платья, такъ что приближенные его начали опасаться, чтобы ярость не довела его до сумасшествія. Наконецъ, онъ сталъ мало по малу успокоиваться и началъ по временамъ совтоваться съ своими министрами, предлагалось многое, не предпринималось же ничего ршительнаго. Коминъ увряетъ насъ, что даже, одно время, гонецъ сидлъ на кон, ожидая приказанія отправиться за герцогомъ нормандскимъ, тогда, какъ это уже и случалось, темница французскаго монарха, была бы для него, вроятно, прямымъ путемъ въ могилу.

По временамъ, изливъ весь свой гнвъ, Карлъ сидлъ съ неподвижно устремленнымъ, мрачнымъ взоромъ, какъ бы задумывая какое-то отчаянное дло и не находя еще въ себ ршимости на выполненіе его. Безъ сомннія, достаточно было бы малйшаго намека со стороны одного изъ окружавшихъ совтниковъ, чтобы побудить герцога на самыя крайнія мры. Но бургундскіе дворяне, изъ уваженія къ священной особ короля, ихъ леннаго государя, и изъ желанія оградить достоинство и честь герцога, ручавшагося за безопасность Людовика, когда онъ отдался въ его власть, почти вс безъ исключенія старались склонить Карла къ умренности. Доводы, на которые въ продолженіи ночи д’Имберкуръ и дэ-Коминъ отваживались, чтобы успокоить герцога, были повторены на слдующее утро, въ боле спокойныя минуты, Крэвкромъ и другими, поддерживались ими ихъ съ неменьшею силою. Быть можетъ, ихъ усердіе къ королю было не совсмъ безкорыстно, многіе изъ нихъ, какъ мы говорили уже, испытали щедрость Людовика, другіе имли во Франціи владнія или притязанія на нихъ, ставившія ихъ въ нкоторую зависимость отъ короля. Достоврно то, что сокровища, привезенныя Людовикомъ на четырехъ мулахъ, значительно поубавились въ продолженіе этихъ переговоровъ.

На третій день, графъ Кампо-бассо съ своимъ итальянскимъ умомъ явился на помощь совту, къ счастью для Людовика, онъ пріхалъ тогда, когда гнвъ Карла былъ уже не въ полномъ разгар. Сейчасъ же по его прибытіи были созваны вс совтники герцога, чтобы ршить, какія мры слдовало принять въ такомъ исключительномъ положеніи.

На этотъ разъ Кампо-бассо высказалъ свое мнніе, приводя басню о путешественник, зм и лисиц. Онъ напомнилъ герцогу совтъ, данный лисицей человку, чтобы онъ уничтожилъ своего смертельнаго врага, такъ какъ случай отдалъ его въ его власть. Дэ-Коминъ видлъ, какъ заблестли глаза герцога при этомъ предложеніи, которое уже не разъ впушалъ Карлу его собственный запальчивый характеръ, и поспшилъ возразить, что Людовикъ на самомъ дл, можетъ быть, не участвовалъ прямымъ образомъ въ кровавыхъ событіяхъ, происшедшихъ въ Шонвальдт, что, можетъ быть, онъ оправдается отъ взведеннаго на него обвиненія и согласится исправить вредъ, причиненный его интригами владніямъ герцога и его союзникамъ. Онъ прибавилъ, что насиліе надъ особой короля непремнно поведетъ за собою рядъ несчастныхъ послдствій для обоихъ государствъ, что англичане не пропустятъ случая воспользоваться внутренними смутами и несогласіями, которые при этомъ неизбжно обнаружатся, и постараются снова завладть Нормандіей и Гвіенью, и возобновятъ раззорительныя войны, едва и съ такимъ трудомъ прекращенныя соединенными силами Франціи и Бургундіи. Въ заключеніе онъ объявилъ, что не стоитъ за безусловное освобожденіе Людовика, а совтуетъ только герцогу воспользоваться настоящимъ положеніемъ короля, чтобы заключить выгодный и прочный договоръ между обоими государствами и получить отъ Людовика такое обезпеченіе, которое не позволило бы ему нарушить своего слова или впредь возмущать миръ въ Бургундіи. Д’Имберкуръ, Крэвкръ и другіе заявили, что они не одобряютъ жестокихъ мръ, предложенныхъ Кампо-бассо, и выразили мнніе, что путемъ договора можно получить выгоды боле прочныя и боле приличныя для чести Бургундіи, чмъ такимъ поступкомъ, который можетъ запятнать ее обвиненіемъ въ вроломств и нарушеніи гостепріимства.

Герцогъ выслушалъ эти доводы съ потупленными взорами и до того насупилъ свои густыя брови, что он сошлись вмст. Но когда Крэвкръ началъ говорить, что онъ не думаетъ, чтобы Людовикъ зналъ объ ужасномъ преступленіи, совершенномъ въ Шонвальдт, или былъ причастенъ къ нему, Карлъ поднялъ голову и, бросивъ на своего совтника твный взглядъ, воскликнулъ:— Такъ вы тоже, Кравкръ, слышала звукъ французскаго золота? Мн кажется, что оно звенитъ въ моемъ совт такъ же громко, какъ колокола въ Сен-Дени. Кто сметъ утверждать, что не Людовикъ возбудилъ эт смуты во Фландріи?

— Мой милостивый государь, отвчалъ Кравкръ,— моя рука всегда была больше знакома съ желзомъ, чмъ съ золотомъ. Я не только не отрицаю, что Людовикъ былъ причиной безпорядковъ во Фландріи, но недавно, самъ передъ лицемъ всего его двора, обвинялъ его въ вроломств и отъ вашего имени сдлалъ ему вызовъ. Но, хотя, безъ сомннія, главной причиной этихъ волненій были его происки, тмъ не мене я далекъ отъ мысли, чтобы онъ подстрекалъ къ убійству архіепископа, потому что, кажется, одинъ изъ его агентовъ открыто протестовалъ противъ этого. Я могъ бы привести его, еслибы ваше высочество пожелали его видть.

— Мы желаемъ его видть, сказалъ герцогъ.— Св. Георгъ! разв вы можете сомнваться въ томъ, что мы желаемъ поступать справедливо! Даже въ пылу гнва мы всегда слыли за безпристрастнаго и справедливаго судью. Мы сами желаемъ видть государя Франціи, сами выскажемъ ему наши обвиненія и объявимъ какихъ возмездій ожидаемъ и требуемъ отъ него. Если онъ окажется невиннымъ въ убійств, то наказаніе за другія преступленія можетъ быть смягчено. Если же онъ былъ виновенъ въ этомъ, то кто можетъ сказать, что покаяніе въ какомъ нибудь отдаленномъ монастыр не есть заслуженный и даже весьма милостивый для него приговоръ? Кто, прибавилъ онъ съ большою горячностью,— кто дерзнетъ порицать такое прямое и быстрое мщеніе? Дайте мн сюда вашего свидтеля. Мы отправимся въ замокъ за часъ до полудня. Мы составимъ нсколько договорныхъ пунктовъ, которые Людовикъ долженъ будетъ принять, или горе ему!…. другіе будутъ зависть отъ доказательствъ. Совщаніе кончено, вы можете разойтись. Я только перемню платье, потому что въ этомъ мн едва ли прилично явиться къ моему милостивйшему государю.

Герцогъ энергически и съ ироніей повысилъ голосъ на послднихъ словахъ, потомъ всталъ и вышелъ изъ комнаты.

— Безопасность Людовика и, что еще хуже, честь Бургундіи зависятъ отъ того, какъ выпадутъ кости, сказалъ д’Имберкуръ Крэвкру и дэ-Комину.— Поспши въ замокъ, Коминъ, у тебя языкъ поразвязне, чмъ у Крэвкра или у меня. Объясни Людовику какая приближается буря, онъ будетъ лучше знать, какъ справиться съ ней. Надюсь, этотъ молодой стрлокъ не скажетъ ничего, чтобы могло послужить во вредъ королю, вдь кто знаетъ, какое тайное порученіе было ему дано?

— Этотъ молодой человкъ, сказалъ Крэвкръ,— кажется, довольно смлъ, но не по лтамъ и благоразуменъ. Говоря со мной, онъ отзывался о Людовик осторожно, какъ о государ, которому служитъ. Я надюсь, что онъ будетъ вести себя точно такъ же и въ присутствіи герцога. Пойду за нимъ, а также и за молодой графиней де-Круа.

— За графиней! Вы говорили намъ, что оставили ее въ монастыр св. Бригитты.

— Да, отвчалъ графъ, — но потомъ долженъ былъ нарочно послать за ней по приказанію герцога, ее принесли сюда въ носилкахъ, потому что она очень слаба. Она была въ страшномъ отчаяніи, какъ на счетъ судьбы своей тетки, графини Амелины, такъ и вслдствіе опасности, угрожающей ей самой. Изабелла виновна въ нарушеніи своихъ феодальныхъ обязанностей, отважившись спасаться бгствомъ отъ покровительства своего леннаго государя, герцога Карла. А онъ не такой человкъ, чтобы смотрть сквозь пальцы на нарушеніе своихъ феодальныхъ правъ.

Извстіе о томъ, что молодая графиня находилась въ рукахъ Карла, навело Людовика на новыя мучительныя размышленія. Онъ очень хорошо зналъ, что если она разскажетъ о его интригахъ, заставившихъ ее и графиню Амелину бжать изъ Перонны, то этимъ представитъ явныя улики, которыя онъ думалъ уничтожить казнью Замета Мограбина. Онъ очень хорошо зналъ, что такая улика въ его посягательств на права герцога бургундскаго дастъ Карлу случай и поводъ воспользоваться своимъ настоящимъ выгоднымъ положеніемъ.

Король съ большимъ безпокойствомъ говорилъ объ этомъ съ дэ-Коминомъ, умъ и политическіе таланты котораго боле подходили къ характеру Людовика, чмъ прямодушіе и рыцарская откровенность Крэвкра или феодальное высокомріе д’Имберкура.

— Эти солдаты, закованные въ желзо, любезный мой Коминъ, сказалъ онъ своему будущему историку, — никогда не должны бы входить въ кабинетъ короля, имъ слдовало бы оставаться въ передней съ своими бердышами и скирами. Ихъ руки, правда, сотворены для нашего пользованія, но если бы государю захотлось употребить ихъ головы на какое нибудь лучшее дло, чмъ на наковальни для непріятельскихъ мечей, то онъ былъ бы похожъ на сумасшедшаго, подарившаго своей любовниц собачій ошейникъ, вмсто ожерелья. Только съ людьми, подобными теб, Филипъ, чьи глаза одарены быстрой и сильной способностью проникать въ самую глубь вещей, только съ подобными теб должны держать совтъ государи. Что я говорю? имъ они должны открывать самые тайные изгибы своей души.

Хотя дэ-Коминъ и былъ человкъ большаго ума, но все таки ему лестно было слышать похвалы одного изъ умнйшихъ государей Европы, онъ не могъ на столько скрыть чувство внутренняго удовольствія, чтобы Людовикъ не замтилъ, что произвелъ на него нкоторое впечатлніе.

— Я желалъ бы, продолжалъ король,— имть такого слугу или, скорй, быть достойнымъ имть его! Я бы тогда не былъ въ такомъ несчастномъ положеніи, впрочемъ и объ этомъ я едва-ли сожаллъ бы, если бъ могъ найти какія нибудь средства воспользоваться услугами такого опытнаго государственнаго мужа.

Дэ-Коминъ отвчалъ, что вс его способности, каковы бы он ни были, къ услугамъ его христіаннйшаго величества, разумется, безъ нарушенія врности, которою онъ обязанъ своему законному государю, герцогу Карлу бургундскому.

— Я ли стану склонять васъ къ нарушенію этой врности? съ жаромъ возразилъ Людовикъ.— Увы! разв теперь я не оттого нахожусь въ опасности, что слишкомъ доврился своему вассалу? И можетъ ли кто больше меня уважать феодальную врность, когда моя безопасность зависитъ отъ соблюденія ея? Нтъ, Филипъ дэ-Коминъ, продолжайте служить Карлу бургундскому, и вы окажете ему самую лучшую услугу, если устроите примиреніе его съ Людовикомъ французскимъ. Дйствуя въ такомъ смысл, вы будете служить намъ обоихъ и,по крайней мр, одинъ изъ насъ будетъ благодаренъ вамъ. Я слышалъ, что ваше жалованіе при этомъ двор едва равняется жалованью великаго сокольничьяго, стало быть услуги одного изъ мудрйшихъ совтниковъ въ Европ цнятся на равн или даже ниже услугъ человка, выхаживающаго хищныхъ птицъ! Франція иметъ хорошія земли, у ея короля много денегъ. Позвольте мн, мой другъ, исправить эту постыдную несправедливость. Средства къ этому у меня подъ рукою, позвольте мн прибгнуть къ нимъ.

При этомъ, король вынулъ полновсный мшокъ денегъ, но дэ-Коминъ, боле щекотливый, чмъ большая часть придворныхъ того времени, отклонилъ это предложеніе, объявивъ, что онъ совершенно доволенъ щедротами своего законнаго государи, и уврилъ Людовика, что еслибъ онъ даже и принялъ предлагаемый подарокъ, то это ни сколько не усилило бы его желанія быть ему полезнымъ.

— Странный человкъ! воскликнулъ король, — позвольте мн обнять единственнаго даровитаго и, вмст съ тмъ, неподкупнаго придворнаго нашего времени. Мудрость гораздо дороже золота, и поврь мн, Филипъ, въ эту тяжкую минуту я больше врю въ твое расположеніе, чмъ въ купленную помощь многихъ принявшихъ мои подарки. Я знаю, вы не посовтуете своему государю злоупотребить такимъ благопріятнымъ случаемъ, представившимся ему но вол судьбы или, говоря откровенне, по моей собственной глупости.

— Злоупотребить! ни подъ какимъ видомъ, отвчалъ историкъ,— разв воспользоваться этимъ случаемъ.

— Но какъ, въ какой степени? спросилъ Людовикъ.— Я не такъ глупъ, чтобъ могъ думать, что отдлаюсь безъ всякаго выкупа, но пусть онъ будетъ умренъ. Я всегда внимаю голосу благоразумія, какъ въ Париж или Плесси, такъ и въ Перонн.

— Да, но, съ позволенія вашего величества, отвчалъ дэ-Коминъ, — въ Париж или Плесси благоразуміе обыкновенно говоритъ такимъ робкимъ и тихимъ голосомъ, что не всегда можетъ дойти до слуха вашего величества, въ Перонн же оно звучитъ громкимъ голосомъ необходимости, становится повелительнымъ и настойчивымъ.

— Вы выражаетесь фигурнымъ языкомъ, сказалъ Людовикъ, не будучи въ силахъ подавить въ себ чувства досады,— я человкъ простой, не ученый, сэньръ дэ-Коминъ, прошу васъ оставить ваши тропы и снизойти на простую прозу. Чего вашъ герцогъ ожидаетъ отъ меня?

— Я пришелъ сюда не съ предложеніями вашему величеству, отвчалъ Коминъ,— герцогъ скоро самъ предъявитъ свои желанія. Впрочемъ я могу предположить нкоторыя изъ нихъ, къ которымъ ваше величество должны приготовиться, напримръ, окончательная уступка городовъ по Сомм.

— Я этого ожидалъ, сказалъ Людовикъ.

— Чтобъ вы отреклись отъ люттихцевъ и Гильома де-ла-Маркъ.

— Такъ же охотно, какъ отрекаюсь отъ ада и сатаны, отвчалъ Людовикъ.

— Отъ васъ потребуютъ какого нибудь залога, или нкоторыхъ крпостей, или чего другаго въ обезпеченіе, что на будущее время Франція не будетъ возбуждать фламандцевъ къ мятежу.

— Это что-то новое, возразилъ король,— чтобы вассалъ требовалъ обезпеченій отъ своего государя! но пусть будетъ такъ.

— Приличныхъ и независимыхъ владній для вашего славнаго брата, союзника и друга моего государя, Нормандіи или Шампани. Герцогъ любитъ семью вашего отца, государь.

— Да, чортъ возьми! возразилъ Людовикъ,— такъ любитъ, что готовъ всхъ ея членовъ сдлать королями. Что, вашъ запасъ намековъ еще не истощился?

— Не совсмъ, государь, отвчалъ совтникъ,— безъ сомннія, отъ вашего величества потребуютъ, чтобы вы боле не тревожили герцога бретаньскаго, какъ недавно это сдлали, и признали бы за нимъ и за другими главными вассалами право чеканить монету и именоваться герцогами и князьями божьею милостью…

— Однимъ словомъ, надлать столько же государей, сколько у меня вассаловъ. Сэньръ Филипъ, вы не хотите ли сдлать изъ меня братоубійцу? Вы хорошо помните моего брата Карла: онъ умеръ, калъ только сдлался герцогомъ гвіеньскимъ… А что же останется потомку и представителю Карла Великаго, если уступить эти богатыя провинціи? Только право на помазаніе въ Реймс, да право кушать подъ высокимъ балдахиномъ?

— Въ этомъ отношеніи мы успокоимъ опасеніе вашего величества, мы предложимъ вамъ соучастника въ вашемъ высокомъ уединеніи, отвчалъ де-Коминъ.— Хотя герцогъ бургундскій и не требуетъ теперь титула независимаго государя, однако онъ желаетъ на будущее время избавиться отъ нкоторыхъ унизительныхъ изъявленій покорности, требуемыхъ отъ него французскою короною, онъ намренъ украсить свою герцогскую корону королевскимъ сводомъ и увнчать ее державою, какъ эмблемою независимости своихъ владній.

— А какъ сметъ герцогъ бургундскій, присяжный вассалъ Франціи, воскликнулъ Людовикъ, вскакивая и обнаруживая необыкновенное волненіе, — какъ сметъ онъ длать своему государю такія предложенія, за которыя по всмъ европейскимъ законамъ его приговорили бы къ лишенію лена?

— Въ настоящемъ случа было бы трудно исполнить этотъ приговоръ, спокойно отвчалъ Коминъ.— Вашему величеству извстно, что даже и въ имперіи перестаютъ строго держаться феодальныхъ законовъ, и государи и вассалы стараются смягчать свои взаимныя отношенія, на сколько могутъ и на сколько позволяютъ обстоятельства. Сношеніе вашего величества съ фламандскими подданными герцога послужитъ оправданіемъ поведенію моего государя: требуя признанія своей независимости отъ Франціи, онъ такимъ образомъ на будущее время отниметъ уже всякій предлогъ для вмшательства.

— Коминъ, Коминъ! сказалъ Людовикъ, снова вставъ и задумчиво прохаживаясь по комнат,— какой страшный урокъ заключается въ этихъ словахъ: Vae victis! {Горе побжденнымъ.} Неужели вы думаете, что герцогъ предложитъ мн вс эти тяжкія условія?

— Я бы желалъ, по крайней мр, чтобы ваше величество приготовились къ разсужденіямъ объ нихъ.

— Но умренность… дэ-Коминъ, никто лучше васъ не знаетъ, что умренность въ удач необходима для упроченія тхъ выгодъ, которыя доставляетъ эта удача.

— Съ позволенія вашего величества, я сдлалъ замчаніе, что достоинства умренности всегда боле восхваляются слабйшей стороной въ спор. Напротивъ, тотъ, на чьей сторон перевсъ, всегда боле цнитъ благоразуміе, которое требуетъ, чтобы онъ пользовался удобнымъ случаемъ.

— Хорошо, мы подумаемъ объ этомъ, отвчалъ король,— но, наконецъ, я надюсь, ты перечислилъ вс безразсудныя требованія герцога? уже боле ничего не остается…. а если есть, какъ я замчаю по выраженію твоего лица, то что же это можетъ быть?.. ужъ не хочетъ ли онъ моей короны? она и безъ того сильно поблекнетъ, если я соглашусь на вс высказанныя ужо вами требованія.

— Государь, сказалъ дэ-Коминъ,— то, о чемъ мн еще остается сказать вамъ, зависитъ частью, притомъ большею частію, отъ воли самого герцога, но онъ намренъ склонить ваше, величество на согласіе, потому что это дло васъ близко касается.

— Pasque-dieu! воскликнулъ нетерпливо король, — что же еще? говорите, сьръ Филипъ…. ужъ не потребуетъ ли онъ отъ меня, чтобы я отдалъ ему мою дочь въ наложницы, или какого другаго безчестнаго дла.

— Ничего безчестнаго, государь, но двоюродный братъ вашего величества, славный герцогъ орлеанскій…

— А! воскликнулъ король. Но Коминъ, не обращая вниманія на восклицаніе, продолжалъ: — почувствовалъ склонность къ молодой графин Изабелл де-Круа, и герцогъ желаетъ, чтобъ ваше величество дали съ своей стороны, какъ онъ съ своей, согласіе на этотъ бракъ, и, подобно ему, назначили благородной чет приличное приданое, которое бы вмст съ землями графини составило владнія, достойныя сына Франціи.

— Никогда, никогда! отвчалъ король, обнаруживая волненіе, которое давно уже съ трудомъ сдерживалъ, и тревожно ходя по комнат, что совершенно противорчило его обычному умнью владть собою.— Никогда, никогда! они могутъ остричь мн голову, какъ шуту, на котораго я такъ похожъ, они могутъ заточить меня въ монастырь, свести въ могилу, могутъ выжечь мн глаза раскаленнымъ желзомъ, прибгнуть къ топору и яду, могутъ длать все, что хотятъ, по герцогъ орлеанскій не откажется отъ слова, даннаго моей дочери, никогда не жениться на другой, покуда жива Жанна.

— Ваше величество, сказалъ дэ-Коминъ, — прежде, чмъ высказываться такъ ршительно противъ этого предложенія, должны подумать, имете ли вы средства воспротивиться ему. Всякій благоразумный человкъ, видя падающую скалу, откажется отъ безплодной попытки удержать ее.

— Но человкъ твердый умретъ подъ ней. Подумай, да-Коминъ, какой потерей какимъ страшнымъ раззореніемъ грозитъ этотъ братъ моему королевству. Вспомни, что у меня одинъ только сынъ, слабый здоровьемъ, герцогъ орлеанскій мой ближайшій наслдникъ…. вдь церковь разршила его бракъ съ Жанной, такъ счастливо соединяющій въ себ интересы обихъ втвей моего дома, подумайте обо всемъ этомъ, подумайте, что этотъ бракъ былъ любимйшей мечтой всей моей жизни. Я строилъ для него столько плановъ, сражался за него, такъ заботился о немъ, молился за него и гршилъ ради его исполненія. Нтъ, Филипъ дэ-Коминъ, я не переживу этого! Подумай, подумай, пожалй меня! это будетъ вдь несчастьемъ для меня. Твой изворотливый умъ можетъ придумать другаго тльца для приношенія въ замнъ этой жертвы, которая для меня также дорога, какъ былъ дорогъ патріарху единственный сынъ его. Филипъ, сжалься надо мной!… По крайней мр вы бы должны были знать, что для людей разумныхъ и дальновидныхъ разрушеніе плана, надъ которымъ они долго трудились и думали, гораздо большее несчастіе, чмъ преходящее горе обыкновенныхъ людей, дйствующихъ только подъ вліяніемъ минутныхъ страстей. Вы, умющіе сострадать глубокому горю, проистекающему отъ обманутыхъ разсчетовъ и даромъ потраченныхъ умственныхъ силъ, неужели вы не сочувствуете мн?

— Государь, король! возразилъ дэ-Коминъ,— я сочувствую вашему горю, на сколько позволяетъ мой долгъ къ моему господину…

— Не упоминайте объ немъ! сказалъ Людовикъ, забывъ или притворись подъ вліяніемъ непреодолимаго и внезапнаго увлеченіи забывшимъ свою обыкновенную осторожность въ словахъ.— Карлъ бургундскій не стоитъ вашей привязанности, когда ршается оскорблять своихъ совтниковъ и поднимать даже на нихъ руку, онъ въ состояніи называть мудрйшаго и преданнйшаго изъ нихъ оскорбительнымъ именемъ Tte botte {Голова битая сапогами.}.

При всемъ своемъ ум, Филипъ дэ-Коминъ былъ слишкомъ высокаго мннія о своемъ личномъ достоинств, онъ такъ былъ озадаченъ словами короля, въ увлеченіи забывшаго о приличіи, что въ отвтъ только повторилъ: — Tte botte!…. Но чрезъ нсколько времени онъ продолжалъ: — не можетъ быть, чтобы герцогъ, мой государь, назвалъ такъ своего слугу, который всюду сопровождалъ его съ тхъ поръ, какъ онъ только едва могъ сидть на лошади… да еще при иностранномъ государ, это невозможно!

Людовикъ тотчасъ же замтилъ произведенное имъ впечатлніе и, не выражая своего сожалнія, которое могло бы показаться оскорбительнымъ, и не изъявляя сочувствія, которому бы вроятно не поврили, сказалъ просто и съ достоинствомъ: — мое горе заставило меня забыть любезности, а иначе я не сказалъ бы того, что вамъ такъ непріятно было слышать. Но вы обвиняете меня, что я говорю несбыточныя вещи, это затрогиваетъ мою честь, и я призналъ бы обвиненіе основательнымъ, еслибъ не быль въ состояніи передать вамъ тхъ обстоятельствъ, при которыхъ герцогъ, смясь до слезъ, объяснялъ происхожденіе этого обиднаго прозвища… я не хочу повторять его, чтобы опять не оскорбить васъ. Вотъ какъ это было. Однажды, сьръ дэ-Коминъ, вы были на охот съ вашимъ государемъ, герцогомъ бургундскимъ, вернувшись, герцогъ потребовалъ, чтобы вы сняли съ него сапоги. Читая, можетъ быть, въ вашихъ глазахъ нкоторую тнь неудовольствія при такомъ унизительномъ обращеніи съ вами, онъ приказалъ вамъ тоже ссть въ свою очередь и оказалъ такую же услугу. Но, оскорбившись, что вы буквально поняли его приказаніе, онъ, какъ только снялъ съ васъ сопоги, началъ въ сердцахъ бить ими васъ по голов, пока не избилъ до крови, ругая васъ за дерзость, съ которой вы, подданный, осмлились принять такую услугу отъ своего государя. Съ тхъ поръ онъ и его любимый шутъ, л-Глорь, обыкновенно называютъ васъ глупымъ и смшнымъ прозвищемъ Tte botte, и это составляетъ всегдашній предметъ шутокъ герцога {Фактъ переданъ рзче и не столь достоврно во французскихъ мемуарахъ того времени, которые утверждаютъ, что Коминъ, по надменности, несогласной съ его здравымъ смысломъ, попросилъ Карла бургундскаго снять съ него сапоги, хотя тотъ и не давалъ ему никакого повода въ такой фамилілрности. Я старался придать этому анекдоту смыслъ боле сообразный съ умомъ и осторожностью великаго писателя.}.

Разсказывая это, Людовикъ чувствовалъ двойное удовольствіе: онъ за живое затрогивалъ человка, съ которымъ бесдовалъ, что было для него однимъ изъ величайшихъ наслажденій, если даже, какъ въ настоящемъ случа, его и не побуждало къ тому чувство мести, онъ съумлъ наконецъ найти въ характер дэ-Комина такую струну, дйствуя на которую, онъ могъ мало по малу перетянуть его отъ интересовъ Бургундіи на сторону Франціи. Впрочемъ, хотя глубокая ненависть, которую почувствовалъ къ своему государю оскорбленный придворный, и заставила его со временемъ промнять службу Карлу на службу Людовику, однако въ настоящую минуту онъ ограничился одними общими намеками на свое дружественное расположеніе къ Франціи, очень хорошо зная, что король съуметъ понять ихъ. И въ самомъ дл, было бы несправедливо чернить память славнаго историка, утверждая, что онъ тотчасъ же, при первыхъ словахъ короля, измнилъ своему государю, но достоврно, что, оставляя Людовика, онъ питалъ къ нему больше сочувствія и расположенія, чмъ въ ту минуту, когда входилъ къ нему.

Дэ-Коминъ сдлалъ надъ собою усиліе что бы засмяться, когда Людовикъ кончилъ свой разсказъ и потомъ прибавилъ: — Я не думалъ, чтобы подобныя пустяки могли такъ долго занимать герцога, и чтобы онъ такъ много говорилъ объ нихъ. Дйствительно, было что-то похожее, вашему величеству извстно, что герцогъ охотникъ до грубыхъ шутокъ, но онъ ужъ слишкомъ преувеличилъ дло. Оставимъ это.

— Да, оставимъ, сказалъ король,— въ самомъ дл, даже стыдно, что мы такъ долго останавливались на этомъ. А теперь, сэньръ Филипъ, я надюсь, вы на столько французъ, что подадите мн хорошій совтъ въ такихъ затруднительныхъ обстоятельствахъ. Я увренъ, что, если захотите, вы можете дать мн ключъ къ этому лабиринту.

— Ваше величество можете располагать моими услугами и совтами, отвчалъ дэ-Коминъ, — не касаясь, разумется моего долга относительно моего государя.

Почти то же самое дэ-Коминъ сказалъ незадолго передъ тмъ, но по тону его голоса Людовикъ заключилъ, что въ первомъ случа на первомъ план стоялъ долгъ къ Бургундіи, но что теперь онъ придавалъ больше значенія данному имъ общанію, и что оговорка, по видимому, была сдлана изъ одного приличія. Король снова слъ и, пригласивъ дэ-Комина занять мсто подл себя, внималъ словамъ государственнаго мужа, какъ изреченіямъ оракула. Историкъ говорилъ тихимъ, но внятнымъ голосомъ, въ которомъ слышалась большая искренность и въ тоже время нкоторая осторожность, и такъ медленно, какъ будто желая, чтобы король взвсилъ и обдумалъ каждое его слово, какъ имющее свое особое — опредленное, значеніе.

— То, что я представилъ на ваше усмотрніе государь, сказалъ дэ-Коминъ,— какъ ни рзко звучитъ оно въ ушахъ вашего величества, предложено было въ замнъ другихъ требованій, боле тяжелыхъ, внушенныхъ герцогу въ совт людьми мене къ вамъ расположенными и едва ли нужно напоминать вамъ, государь, что ршительныя, крутыя и скорыя мры нравятся нашему герцогу боле, чмъ нсколько медленныя, хотя и мене опасныя.

— Помню, сказалъ король, — я видлъ разъ, какъ онъ съ опасностью жизни переплывалъ рку, когда въ двухстахъ шагахъ отъ него былъ мостъ.

— Это правда, государь, герцогъ не жалетъ жизни для удовлетворенія минутной страсти и потому именно станетъ скоре настаивать на исполненіи своей воли, чмъ заботиться объ существенномъ увеличеніи власти.

— Весьма справедливо, отвчалъ король, — безумецъ всегда скоре погонится за призракомъ, чмъ за дйствительной властью. Я знаю, что это справедливо въ отношеніи къ Карлу бургундскому, но, любезный дэ-Коминъ, что вы заключаете изъ этихъ посылокъ?

— Только вотъ что, государь, отвчалъ бургундецъ: — ваше величество видали, какъ искусный рыбакъ вытаскиваетъ изъ воды большую, тяжелую рыбу на тонкомъ волоск, леса въ десятеро крпче оборвалась бы при первомъ сопротивленіи рыбы, еслибъ рыбакъ, вмсто того, чтобы дать ей полную свободу биться на вол захотлъ, быстро притянуть удочку. Такъ и ваше величество, удовлетворивъ герцога въ нкоторыхъ мелочахъ, съ которыми онъ такъ тсно связываетъ свои понятія о чести и мщеніи, заставите его забыть о другихъ непріятныхъ требованіяхъ, на которыя я вамъ намекнулъ. Я долженъ откровенно сознаться, что въ числ ихъ есть и такія, исполненіе которыхъ можетъ значительно ослабить Францію. Отложенныя до слдующихъ переговоровъ, они могутъ совершенно изгладиться изъ его памяти, и отъ нихъ такимъ образомъ можно будетъ отдлаться.

— Я васъ понимаю, мой добрый Филипъ, но къ длу! сказалъ король.— На чемъ именно всего боле будетъ настаивать вашъ государь, и въ какомъ случа отказъ мой можетъ вывести его изъ себя и сдлать несговорчивымъ?

— Онъ будетъ настаивать на всемъ томъ, на что ваше величество не будете соглашаться. Этого именно должны вы избгать, государь, и всегда быть на сторож. Когда увидите, что онъ готовъ разразиться гнвомъ, то давайте ему на столько нити, чтобъ онъ не порвалъ ея. Ярость его значительно ослабетъ, совершенно утихнетъ, если онъ не встртитъ противорчія, и вы увидите, что онъ вскор станетъ и мягче и сговорчиве.

— Все таки, сказалъ король задумавшись, — должны же быть какія нибудь требованія, ближе лежащія къ сердцу нашего любезнаго брата. Мн хотлось бы знать ихъ, сэньръ Филипъ.

— Ваше величество, противясь самому ничтожному высказанному желанію, можете увеличить его цну въ глазахъ герцога. Однако я могу сказать, государь, что и малйшая тнь примиренія невозможна, если ваше величество не отречетесь отъ Гильома де-ла-Маркъ и люттихцевъ.

— Я уже сказалъ, что отрекусь отъ нихъ, отвчалъ король,— и они стоятъ этого. Эти негодяи начали свое возстаніе въ такое время, когда оно могло стоить мн жизни.

— Кто подноситъ фитиль къ пороху, государь, тотъ долженъ ожидать быстраго взрыва замтилъ историкъ.— Но герцогъ Карлъ не удовольствуется тмъ, что ваше величество отступитесь отъ ихъ дла. Знайте, что онъ будетъ требовать вашей помощи для усмиренія мятежа, и вашего личнаго присутствія при наказаніи мятежниковъ.

— Это едва ли будетъ согласно съ нашей честью дэ-Коминъ, отвчалъ король.

— Но отказаться отъ этого едва ли будетъ согласно съ безопасностью для вашего величества, возразилъ дэ-Коминъ.— Карлъ ршился доказать фламандцамъ, что никакія ожиданія или, скоре, никакія общанія помощи со стороны Франціи въ случа возмущенія не защитятъ ихъ отъ гнва и мести Бургундіи.

— Но, сэньръ Филипъ, я буду говорить откровенно: если бы только можно было протянуть дло, разв эти негодяи люттихцы не могли бы сами постоять за себя? Этихъ плутовъ много и они упрямы, неужели же они не могли бы отстоять своего города?

— Съ помощью тысячи французскихъ стрлковъ, общанныхъ имъ вашимъ величествомъ, они еще могли бы что нибудь сдлать, по…

— Общанныхъ мною! воскликнулъ король,— Увы, добрый сэньръ Филипъ, вы обижаете меня этими словами.

— Но безъ нихъ, продолжалъ дэ-Коминъ, не обращая вниманія на слова Людовика, — такъ какъ теперь ваше величество едва ли найдете удобнымъ помочь имъ, какъ могутъ граждане надяться отстоять свой городъ отъ герцога, когда проломъ, сдланный имъ въ стнахъ Люттиха посл битвы при Сен-Трон еще не совсмъ исправленъ? Копья Геннегау, Брабанта и Бургундіи могутъ войти въ него по двадцати въ рядъ.

— Тупыя головы! Если они не позаботились сами о своей безопасности, то не заслуживаютъ моего покровительства. Продолжайте, я не стану заводить споровъ изъ за нихъ.

— Боюсь, что слдующее требованіе будетъ чувствительне для сердца вашего величества, продолжалъ дэ-Коминъ.

— А, сказалъ король,— вы говорите объ этомъ проклятомъ брак. Я не могу согласиться нарушить договоръ между моей дочерью Жанной и моимъ братомъ, герцогомъ орлеанскимъ, это значило бы вырвать скипетръ Франціи изъ рукъ моихъ и моего потомства, потому что слабый дофинъ не больше, какъ завядшая почка, которая не дастъ никакого отростка. Этотъ бракъ Жанны съ герцогомъ занималъ мои мысли днемъ и снился мн по ночамъ. Говорю теб, Филипъ, я не могу отъ него отказаться. Да вдь и безчеловчно требовать отъ меня, чтобы я самъ, своею рукою, разрушилъ мои политическіе планы и къ тому еще счастье двухъ существъ, рожденныхъ одинъ для другаго.

— Разв они такъ любятъ другъ друга? спросилъ дэ-Коминъ.

— По крайней мр одинъ изъ нихъ, именно тотъ, о которомъ я обязанъ боле всего заботиться, отвчалъ король. Но вы улыбаетесь, сьръ Филипъ, вы не врите въ силу любви?

— Напротивъ, съ позволенія вашего величества, я такъ далекъ отъ неврія, что хотлъ спросить у васъ, не ршитесь ли вы дать свое согласіе на предлагаемый бракъ герцога орлеанскаго съ Изабеллой Круа, если я вамъ поручусь, что Изабелла иметъ склонность къ другому, и что, вроятно, этотъ бракъ никогда не состоится.

Людовикъ вздохнулъ.— Увы! сказалъ онъ, — мой добрый, дорогой другъ, откуда вы выкопали такое утшеніе? Ея склонность, въ самомъ дл!… Если говорить правду, предположимъ даже, что герцогъ орлеанскій ненавидитъ мою дочь Жанну, то все таки, безъ этого несчастнаго сплетенья обстоятельствъ, онъ непремнно долженъ бы былъ жениться на ней. Ну, теперь, вы можете понять, какъ невроятно, чтобы эта красавица могла отказаться отъ него, вдь онъ сынъ Франціи. О, нтъ, Филипъ, трудно предположить, чтобы она устояла противъ такого жениха. Varium et mutdbile {Женщина измнчива и непостоянна.}, Филипъ.

— Я полагаю, что въ этомъ случа ваше величество не отдаете должной справедливости твердости воли этой двушки. Она происходитъ изъ рода упорнаго и ршительнаго, и я слышалъ отъ Крэвкра, что она почувствовала романтическую привязанность къ молодому тлохранителю, который, сказать правду, во время пути оказалъ ей много услугъ.

— А! сказалъ король,— это стрлокъ моей гвардіи, его зовутъ Квентинъ Дорвардъ?

— Кажется, онъ самый, отвчалъ дэ-Коминъ, — его взяли въ плнъ вмст съ графиней, они хали почти одни.

— Благодареніе Богу, пресвятой дв и великимъ угодникамъ Мартину и Юліану! сказалъ король.— Честь и слава ученому Галеотти, предсказавшему по звздамъ, что судьба этого юноши связана съ моей! Если эта двушка такъ любитъ его, что воспротивится вол герцога бургундскаго, то этотъ Квентинъ по истин необыкновенно полезенъ мн.

— Судя по тому, что разсказывалъ Крэвкръ, я полагаю, государь, что можно разсчитывать на ея упорство, кром того, безъ сомннія, благородный герцогъ, не смотря на высказанное вами предположеніе, самъ не откажется добровольно отъ своей прекрасной нареченной, съ которой такъ давно помолвленъ.

— Гм! отвчалъ Людовикъ.— Да вы никогда не видали моей дочери Жанны. Это сова, Филипъ, чистая сова, которой я стыжусь! Но онъ долженъ же быть на столько благоразуменъ и жениться на ней, тогда пусть себ ухаживаетъ par amour за первыми красавицами Франціи. А теперь, Филипъ, вс ли намренія вашего государя вы мн сообщили?

— Я передалъ вашему величеству т требованія, на которыхъ онъ теперь будетъ всего боле настаивать. Но ваше величество очень хорошо знаете, что характеръ герцога похожъ на быстрый горный потокъ, который течетъ спокойно, когда струи его не встрчаютъ препятствій на пути, но напередъ нельзя опредлить, что именно можетъ нарушить его спокойное теченіе. Если онъ получитъ вдругъ боле ясныя доказательства въ вашей стачк, извините за выраженіе, у насъ нтъ времени выбирать ихъ, съ люттихцами и Гильомомъ де-ла-Маркъ, то послдствія могутъ быть ужасны. Оттуда получены странныя всти: говорятъ, что де-ла-Маркъ женился на графин Амелин де-Круа.

— Эта старая дура была такъ помшана на замужеств, что согласилась бы выдти за самого чорта, сказалъ король, — но меня больше удивляетъ то, что этотъ зврь де-ла-Маркъ женился на ней.

— Говорятъ также, продолжалъ дэ-Коминъ, — что въ Перонну детъ посолъ или герольдъ отъ де-ла-Марка. Это можетъ привести герцога въ бшенство. Я надюсь, у него нтъ ни писемъ, ни чего подобнаго отъ вашего величества?

— Писемъ къ Дикому Кабану! отвчалъ король.— Нтъ, нтъ, Филипъ, я не такой дуракъ, чтобы метать бисеръ передъ свиньями. Вс ничтожныя сношенія, какія я только имлъ съ этимъ животнымъ, ограничивались словесными порученіями, и я нарочно выбиралъ въ послы такихъ презрнныхъ рабовъ и бродягъ, что ихъ показанія не могли бы быть приняты даже при слдствіи о раскраж курятника.

— Мн остается теперь, сказалъ да-Коминъ, прощаясь,— посовтовать вашему величеству быть осторожне, сообразоваться съ обстоятельствами, а главное, не говорить съ герцогомъ такимъ тономъ, который скорй приличне вашему сану, чмъ настоящему положенію.

— Если мой санъ, отвчалъ король,— начнетъ стснять меня, что рдко случается, когда есть интересы важне сана, то у меня есть отличное средство противъ такой раздирающей сердце печали, сьръ Филипъ: мн только стоитъ взглянуть на извстную старую комнатку и вспомнить о смерти Карла Простаго. Это подйствуетъ на меня такъ же благодтельно, какъ холодная ванна на горячечнаго…. А разв теб мой другъ и совтникъ, ужъ нужно идти? Помни, Филипъ, придетъ время, когда ты устанешь давать уроки государственной политики бургундскому быку, неспособному понимать вашихъ самыхъ простыхъ доводовъ…. если Людовикъ Валуа будетъ еще живъ, у тебя будетъ другъ при французскомъ двор. Я говорю теб, Филипъ, что привлечь тебя на мою сторону было бы благомъ для моего королевства, вмст съ глубокимъ пониманіемъ государственныхъ вопросовъ, ты имешь совсть, способную сознавать добро и зло, отличать одно отъ другаго. Да помогутъ мн въ томъ Господь, пресвятая два и св. Мартинъ! У Оливье и Балю сердца сдлались такъ же жестки, какъ мельничьи жернова, моя жизнь отравлена угрызеніями совсти и раскаяніемъ въ преступленіяхъ, которыя я совершилъ, благодаря имъ ты, сьръ Филипъ, обладаешь мудростью прошедшаго и настоящаго времени, можешь научить меня, какъ сдлаться великимъ, не уклоняясь отъ пути добродтели.

— Трудная задача, которую не многіе разршили, сказалъ историкъ, — впрочемъ она возможна для тхъ государей, которые не пожалютъ силъ для этого. Теперь же, ваше величество, будьте готовы, герцогъ скоро придетъ на свиданіе съ вами.

Людовикъ долго смотрлъ въ слдъ Филипу, когда послдній вышелъ изъ комнаты, и наконецъ горько засмялся.— Онъ говоритъ объ искусств ловить рыбу, а я его самого славно поддлъ на острогу! И онъ считаетъ себя добродтельнымъ, потому что не взялъ подарка, не поддался на мою лесть и общанія…. онъ радъ отомстить за оскорбленіе, нанесенное его тщеславію! Что же? если онъ отказывается отъ денегъ, онъ только бдне отъ этого, а нисколько не честне…. Онъ все таки непремнно будетъ моимъ, потому что это одна изъ самыхъ умныхъ головъ между ними…. Ну теперь дло пойдетъ о боле лакомой дичи, мн придется встртиться съ этимъ левіааномъ Карломъ, который разская глубину, поплыветъ прямо на меня Подобно трепещущему моряку, нужно что нибудь бросить ему на забаву. Но когда нибудь да представится же возможность вонзить и въ него мою острогу {См. примч. X. Филипъ дэ-Коминъ.}!

ГЛАВА XXXI.
СВИДАНІЕ

Держи крпко свою правду, молодой воинъ,
а вы, прекрасная двица, храните вашъ обтъ,
оставьте старости ея хитрости и сдовласымъ
политикамъ ихъ ложь. Будьте чисты, какъ
утренее небо, когда солнце не подняло еще
влажныхъ затемняющихъ его паровъ.
Судъ.

Въ опасное и знаменательное утро, предшествовавшее свиданью обоихъ государей въ пероннскомъ замк, Оливье-лань оказалъ своему господину услугу дятельнаго и искуснаго агента. Онъ такъ неусыпно хлопоталъ, прибгая то къ подаркамъ, то къ общаніямъ, что если бы снова вспыхнуло бшенство герцога, вс окружающіе его скорй стали бы унимать гнвъ Карла, чмъ разжигать его. Какъ тнь скользилъ Оливье изъ палатки въ палатку, изъ дома въ домъ, пріобртая себ друзей всми неправдами Маммона. О немъ можно было сказать то же, что говорили о другомъ ловкомъ политическомъ пройдох: ‘его палецъ побывалъ въ рук, а губы у уха каждаго’. Ему не трудно было пріобрсти расположеніе многихъ бургундскихъ дворянъ: одни изъ нихъ боялись Франціи или чего нибудь ожидали отъ нея, а другіе думали, что если власть Людовика будетъ слишкомъ ограничена, то герцогъ смле и безпрепятственне будетъ стремиться къ деспотизму, къ которому всегда былъ очень склоненъ.

Гд Оливье не разсчитывалъ на свое личное вліяніе, тамъ онъ прибгалъ къ посредничеству другихъ слугъ короля. Такимъ образомъ онъ добился, что Крэвкръ устроилъ свиданіе лорда Крауфорда и Баляфре съ Квентиномъ Дорвардомъ, который со времени своего прибытія въ Перонну нкоторымъ образомъ содержался подъ почетнымъ арестомъ. Предлогомъ къ этому свиданію были выставлены частныя дла, Крэвкръ, вроятно боясь, чтобы государь его въ порыв страсти не ршился на какое нибудь насиліе надъ особой короля, и безъ того желалъ дать Крауфорду возможность переговорить съ стрлкомъ и сообщить ему нсколько совтовъ, полезныхъ длу Людовика.

Встрча соотечественниковъ была дружеская и даже трогательная.

— Ты необыкновенный малый, сказалъ Крауфордъ, гладя по голов Дорварда, какъ ддъ своего внука, — судьба благопріятствовала теб, должно быть ты родился въ сорочк.

— А это все отъ того, что онъ получилъ мсто стрлка въ такихъ молодыхъ лтахъ, сказалъ Баляфре, — обо мн никогда такъ много не говорили, дорогой племянничекъ, потому что мн было уже двадцать пять лтъ, когда я вышелъ изъ пажей.

— Ну, да ты былъ и невзрачнымъ пажемъ, сказалъ старый начальникъ, — горное чудовище съ бородой, какъ помело у хлбника, и съ спиной, какъ у стараго Уолласа Уайтъ.

— Я боюсь, сказалъ Квентинъ, потупивъ глаза, — что мн не долго придется пользоваться этимъ отличіемъ, потому что я хочу оставить службу въ шотландскихъ стрлкахъ.

Эта новость до того поразила Баляфре, что не могъ могъ выговорить ни слова, на лиц стараго Крауфорда замтно выразилось неудовольствіе.— Оставить службу въ шотландской гвардіи! проговорилъ Лесли, приходя въ себя,— подобной вещи никогда никому и во сн не снилось!… я бы не оставилъ этой службы, даже еслибъ меня сдлали конетаблемъ Франціи.

— Полно Людовикъ! сказалъ Крауфордъ,— этотъ молодчикъ лучше насъ, стариковъ, знаетъ куда втеръ дуетъ. Дорогой онъ собралъ нсколько хорошенькихъ разсказцевъ о корол Людовик и теперь хочетъ сдлаться бургундцемъ, чтобы получить за нихъ кое что отъ герцога Карла.

— Еслибъ я только поврилъ этому, сказалъ Баляфре, — то самъ бы перерзалъ ему горло, будь онъ хоть пятьдесятъ разъ сынъ моей сестры!

— Прежде всего вамъ слдовало бы разузнать, любезный дядюшка, заслужилъ ли я это, отвчалъ Квентинъ, — а вы, милордъ, знайте, что я не пересказчикъ. Никакими допросами, никакими пытками не заставятъ меня сказать ни слова во вредъ Людовику, хотя мн, можетъ быть, и довелось кое что узнать, когда я былъ у него на служб. Моя присяга заставляетъ меня молчать. Но я не останусь на служб, гд, кром опасностей на честномъ пол битвы, нужно опасаться засады друзей.

— Если онъ говоритъ, что боится засадъ, тихо сказалъ Баляфре, грустно взглянувъ при этомъ на Крауфорда, — то боюсь, что для него все кончено! Я самъ разъ тридцать разставлялъ ловушки и еще чаще сидлъ въ нихъ, вдь это любимая военная хитрость нашего короля.

— Это правда Людовикъ, отвчалъ лордъ Крауфордъ, — но подожди, мн кажется, я лучше тебя понимаю эту исторію.

— Дай Богъ, чтобы это было такъ, милордъ, отвчалъ Людовикъ, — но меня пробираетъ дрожь до костей, когда подумаю, что сынъ моей сестры боится засадъ.

— Я отчасти догадываюсь въ чемъ дло, молодой человкъ, сказалъ Крауфордъ.— Вы встртили измну во время пути, въ который отправились по приказанію короля и, по вашему мннію, имете причины думать, что эта измна была устроена имъ.

— Мн угрожала злая участь, еслибъ я исполнилъ порученіе короля, отвчалъ Квентинъ, — но судьба помогла мн избжать ея, а виновенъ или нтъ въ этомъ дл его величество предоставляю судить Богу, да королевской совсти. Людовикъ принялъ меня къ себ, когда я не имлъ пристанища, онъ накормилъ меня, когда я умиралъ съ голоду, я не стану взводить на него обвиненій, когда онъ находится въ несчастіи, тмъ боле, что вс они, быть можетъ, несправедливы: я слышалъ ихъ изъ самыхъ презрнныхъ устъ.

— Дорогое дитя мое, добрый мальчикъ! сказалъ Крауфордъ, заключая его въ объятія, — ты говоришь и думаешь, какъ настоящій шотландецъ! Ты, видя друга въ опасности, забываешь нанесенныя имъ обиды и помнишь одни благодянія.

— Если лордъ Крауфордъ обнялъ моего племянника, такъ и я обниму его, сказалъ Людовикъ Лесли, — хоть мн бы и желательно было вразумить его, что солдату также необходимо знать засаду, какъ копу молитвенникъ.

— Молчи, Людовикъ! сказалъ Крауфордъ, — ты просто оселъ, не понимаешь, какъ долженъ благословлять небо за такого племянника. Скажи мн теперь, Квентинъ, знаетъ ли король о твоемъ храбромъ, христіанскомъ и мужественномъ ршеніи? Въ его несчастномъ положеніи ему, бдняг, необходимо знать, на кого онъ можетъ разсчитывать. Если бы онъ взялъ съ собою всю бригаду своей гвардіи!… Но, да будетъ воля Божія!… Какъ вы думаете, знаетъ ли онъ о вашемъ намреніи?

— Не могу вамъ ничего на это сказать, отвчалъ Квентинъ,— но я уврилъ его ученаго астролога Марціуса Галеотти, что ршился не говорить ничего такого, что могло бы повредить королю въ этомъ дл съ герцогомъ бургундскимъ. Нкоторыхъ подробностей, однако съ вашего позволенія, я не передамъ, даже вамъ милордъ, понятно, что я еще мене былъ расположенъ передавать ихъ астрологу.

— Да, да! отвчалъ лордъ Крауфордъ,— Оливье дйствительно говорилъ мн, что Галеотти весьма врно предсказалъ королю, какого образа дйствій вы будете держаться, и я очень радъ, что въ этомъ дл онъ руководился боле точными указаніями, чмъ звзды.

— Онъ предсказывалъ! сказалъ смясь Баляфре,— да вдь звзды никогда не говорили ему, что честный Людовикъ Лесли помогалъ его веселой пріятельниц тратить т дукаты, которые астрологъ дарилъ ей.

— Молчи, Людовикъ, молчи, животное! сказалъ Крауфордъ.

— Если ты не уважаешь моихъ сдыхъ волосъ, потому что я самъ былъ на вс руки, такъ уважь, по крайней мр, молодость и невинность этого юноши и не заставляй насъ больше слушать такихъ непристойностей.

— Ваша честь можете говорить, что вамъ угодно, отвчалъ Людовикъ Лесли, — но, клянусь моей присягой, лучше ужъ обращаться къ Саундерсъ Супльджо, башмачнику изъ Глен-гулакина, нашему вщуну, чмъ къ этому Галаогги, Галлипотти или какъ вы его тамъ еще называете. Тотъ предсказалъ, что вс дти моей сестры умрутъ, и предсказалъ это въ тотъ самый часъ, когда у нея родился послдній сынъ, именно вотъ этотъ Квентинъ, и онъ, безъ сомннія, какъ нибудь, да умретъ, чтобъ довершить пророчество… очень жалко его будетъ да вдь, кром его, весь выводокъ уже отправился на тотъ свтъ. Саундерсъ и мн предсказалъ, что я составлю себ карьеру женитьбою, что, безъ сомннія, и сбудется въ свое время, хотя до сихъ поръ еще нтъ ничего такого, какъ и когда это будетъ я не знаю, потому что нисколько не думаю о женитьб, а Квентинъ еще молодъ. Саундерсъ предсказывалъ также….

— Ну, перебилъ его Крауфордъ, — если это предсказаніе къ нашему длу не идетъ, то я попрошу васъ оставить это пока, мой добрый Людовикъ, намъ уже давно пора проститься съ вашимъ племянникомъ и помолиться святой дв, чтобы она укрпила его въ добромъ намреніи, это такое дло, въ которомъ одно неосторожное слово можетъ повести за собою столько зла, что и весь парижскій парламентъ потомъ не поправитъ. Благословляю тебя, сынъ мой, не торопись такъ оставлять нашу дружину, намъ теперь предстоятъ хорошіе удары и при дневномъ свт, засадъ не будетъ.

— Прими и мое благословеніе, племянникъ, сказалъ Людовикъ Лесли.— Если нашъ благородный начальникъ доволенъ тобою, и я доволенъ, такова ужъ моя обязанность.

— Постойте, милордъ, сказалъ Квентинъ, отводя Крауфорда немного въ сторону.— Я долженъ вамъ сказать, что еще одно лицо узнало отъ меня эти обстоятельства, которыя, для безопасности короля, необходимо теперь держать въ тайн. Такъ какъ она не связана, подобно мн, долгомъ службы и признательности, она, пожалуй, подумаетъ, что молчаніе для нея не обязательно.

— Для нея! перебилъ Крауфордъ, — ну, если въ дло вмшалась женщина, то мы вс опять пропали!

— Не думайте этого, возразилъ Дорвардъ, — а лучше употребите все свое вліяніе на графа Крэвкра, чтобъ онъ дозволилъ мн видться съ графиней Изабеллой де-Круа. Ей именно извстна моя тайна и я увренъ, что съумю убдить ее молчать обо всемъ, что можетъ возстановить герцога противъ Людвика, я же, безъ сомннія, не пророню ни одного слова.

Старый воинъ долго думалъ, глядлъ и на потолокъ и на полъ, и наконецъ сказалъ, качая головой: — Клянусь честью, тутъ есть что то такое, чего я не понимаю. Графиня Изабелла де-Круа!…. свиданіе съ дамой такого знатнаго происхожденія и такой богатой, вдь ты неотесаный шотландецъ… и такъ увренъ, что сговоришь съ ней?… или ты ужъ слишкомъ самонадянъ, другъ мой, или не терялъ времени дорогою. Но, клянусь крестомъ св. Андрея! я постараюсь уговорить Крэвкра, такъ какъ онъ не на шутку боится, чтобы герцогъ Карлъ не дошелъ до какой нибудь непозволительной крайности относительно короля, то я думаю, онъ согласится на твою просьбу, хотя, по чести, она очень смшна.

Съ этими словами, старый лордъ, пожавъ плечами, вышелъ изъ комнаты въ сопровожденіи Людовика Лесли. Послдній, подлаживаясь во всемъ подъ своего начальника, старался тоже смотрть таинственно и важно, хотя и не зналъ, въ чемъ было дло. Чрезъ нсколько минутъ Крауфордъ вернулся назадъ, но уже безъ спутника своего, Баляфре. Старикъ, по видимому, былъ въ странномъ настроеніи духа, онъ улыбался, что вовсе не соотвтствовало его необыкновенно серіозному виду, качалъ головой и, казалось, былъ занятъ чмъ-то такимъ, чего не могъ не порицать, хотя и находилъ весьма забавнымъ

— Ну, землякъ, сказалъ онъ Квентину, — видно ты не промахъ, не упустишь хорошенькой дамочки, не сробешь. Твое желаніе показалось Крэвкру кисле уксуса, такъ что онъ поклялся мн всми святыми Бургундіи, что еслибъ дло не касалось чести двухъ государей и спокойствія двухъ государствъ, то теб бы никогда, какъ своихъ ушей, не видать графини Изабеллы. Не будь у него жены, да еще такой красавицы, я бы подумалъ, что онъ готовъ былъ преломить копье за нее. Быть можетъ, графъ иметъ тутъ въ виду своего племянника, графа Стефана. Графиня!… а какой нибудь другой, пониже ее, теб мало?… Однако пойдемъ. Помни, что твое свиданіе съ ней должно быть коротко. Но вы вроятно съумете воспользоваться даже и одной минутой. Ха, ха, ха! право, я не могу даже и бранить тебя за твою самонадянность, до того она мн кажется смшной.

Съ раскраснвшимся лицомъ, обиженный, раздосадованный грубыми шутками стараго воина и оскорбленный тмъ, что любовь его всмъ боле опытнымъ людямъ представлялась въ такомъ нелпомъ свт, Дорвардъ молча шелъ за лордомъ Крауфордомъ, въ монастырь урсулинокъ, гд было отведено помщеніе графин, тамъ, въ пріемной, они нашли трава Крэвкра.

— И такъ, молодой человкъ, сурово сказалъ послдній, — вамъ, кажется, еще разъ хочется видть прекрасную спутницу вашего романическаго путешествія?

— Да, графъ, отвчалъ твердо Квентинъ, — мало того, я желаю быть съ ней на един.

— Этому никогда не бывать! отвчалъ графъ.— Посудите сами, лордъ Крауфордъ. Эта молодая дама, дочь моего стараго друга и товарища по оружію, одна изъ богатйшихъ наслдницъ Бургундіи, призналась въ какой-то… но что я! однимъ словомъ, она сумасшедшая, а вашъ молодой стрлокъ самонадянный повса… короче, имъ нельзя видться съ глазу на глазъ.

— Тогда я не скажу ни слова графин, въ вашемъ присутствіи! воскликнулъ въ восторг Квентинъ.— Вы мн сказали то, о чемъ я не смлъ даже и мечтать, не смотря на всю мою предполагаемую самонадянность.

— Онъ правъ, другъ мой, сказалъ Крауфордъ, — вы сейчасъ поступили очень неосторожно. А такъ какъ вы берете меня въ судьи и такъ какъ пріемную раздляетъ крпкая ршетка, то совтую вамъ положиться на нее и пусть они длаютъ тамъ, что имъ будетъ угодно. Вдь нельзя же рисковать жизнью короля и тысячами народа изъ за того, что двое молодыхъ людей могутъ наболтать впродолженіи двухъ минутъ.

Съ этими словами, онъ увелъ съ собой Крэвкра, который очень неохотно за нимъ послдовалъ, бросивъ мимоходомъ нсколько сердитыхъ взглядовъ на молодато стрлка.

Черезъ нсколько времени въ пріемную за ршетку, вошла графиня Изабелла. Увидавъ, что Квентинъ одинъ, она остановилась и съ минуту простояла, опустивъ глаза въ землю.— Зачмъ же мн быть неблагодарной, сказала она, — потому только, что другіе имютъ какія то нелпыя подозрнія! Мой другъ, мой спаситель, мой единственный врный другъ, потому что коварство окружаетъ меня со всхъ сторонъ.

Говоря это, она чрезъ ршетку протянула ему руку. Не отнимая ее, когда Квентинъ осыпалъ ее поцлуями, къ которымъ примшивались слезы, она сказала: — Дорвардъ, если бы я знала, что намъ суждено опять когда нибудь встртиться, то я не дозволила бы теперь такого безумія.

Если вспомнить, что Квентинъ избавилъ ее отъ многихъ опасностей, что онъ, по истиц, былъ единственнымъ ея врнымъ другомъ, то, быть можетъ, мои прекрасныя читательницы, если даже между ними есть графиня и богатыя наслдницы, простятъ Изабелл ея снисходительность.

Наконецъ графиня высвободила руку и, отступивъ назадъ, смущеннымъ голосомъ, спросила Квентина, чего онъ желаетъ отъ нея.— Что у васъ есть просьба, это я узнала отъ шотландскаго лорда, пріхавшаго сюда съ моимъ родственникомъ Крэвкромъ. Но, только, будьте благоразумны и просите того, что бдная Изабелла можетъ исполнить, не измняя своему долгу и чести, на очень многое отъ моихъ слабыхъ силъ вы не можете разсчитывать. Но не торопитесь прибавила она, робко озираясь вокругъ, — не говорите ничего такого, чтобы могло повредить намъ обоимъ, если насъ услышатъ.

— Не бойтесь, благородная графиня, грустно сказалъ Квентинъ, — здсь я не могу забыть того разстоянія, которымъ, судьба раздлила насъ, и тмъ навлечь на васъ нареканіе вашихъ гордыхъ родственниковъ, какъ на предметъ пламенной любви человка, не такого богатаго и могущественнаго, какъ они, хотя, быть можетъ, и не мене благороднаго. Пусть это пройдетъ, какъ сонъ для всхъ, кром того, для кого эта греза замнитъ всякую дйствительность.

— Молчите! сказала Изабелла, — ради самихъ себя, для меня, молчите объ этомъ. Скажите лучше, чего вы хотли просить у меня.

— Прощенія человка, который изъ своихъ эгоистическихъ цлей дйствовалъ какъ врагъ вашъ, отвчалъ Квентинъ.

— Мн кажется, я прощаю всхъ моихъ враговъ, отвчала Изабелла.— О Дорвардъ! среди какихъ ужасовъ я прошла подъ защитой вашего мужества и присутствія духа! Эта окровавленная зала, добрый епископъ… до вчерашняго дня я не знала и половины всхъ тхъ ужасовъ, которыхъ была свидтельницей!

— Забудьте о нихъ, перебилъ Квентинъ, замтивъ, что яркая краска, покрывавшая щеки Изабеллы при начал разговора, смнилась смертельною блдностью.— Не оглядывайтесь назадъ, а внимательне смотрите впередъ, вы идете еще по опасному пути. Выслушайте меня. Вы боле, чмъ кто либо, имете право смотрть на короля Людовика, какъ на лживаго и лукаваго политика, каковъ онъ дйствительно и есть. Но если вы, въ настоящую минуту, обвините его въ томъ, что онъ содйствовалъ вашему бгству, что онъ имлъ злостное намреніе предать васъ въ руки де-ла-Марка, то этимъ вроятно подвергнете его опасности лишиться жизни или престола, и, во всякомъ случа, возбудите кровопролитнйшую войну между Франціей и Бургундіей, какую когда либо вели между собою эт страны.

— Я не хочу быть виновницею такихъ бдствій, если только могу предотвратить ихъ, сказала графиня Изабелла, — если бы я и леляла въ душ желаніе мести, то вашей малйшей просьбы было бы достаточно, чтобы я забыла о ней. Возможно ли, чтобы я потаила больше обиды короля Людовика, чмъ ваши неоцненныя услуги? Но какъ мн быть? Когда меня призовутъ къ моему государю, герцогу бургундскому, то я принуждена буду или молчать или говорить правду. Первое сочтутъ за непокорность, а что касается до лжи, то вы и сами не захотите, чтобы я ею запятнала себя.

— Конечно нтъ, отвчалъ Дорвардъ, — но когда вы будете говорить о Людовик, то говорите только то, что вамъ самимъ положительно извстно за истину. А когда упомянете о слышанномъ отъ другихъ, какъ бы оно не было вроятно, говорите, какъ о слухахъ, не выдавая ничего за врное, хотя бы вы сами и врили, лично вы вдь не могли убдиться въ ихъ истин. Бургундскій совтъ не можетъ отказать королю въ справедливости, въ моемъ отечеств въ ней не отказываютъ самому послднему обвиненному. Они должны считать его невиннымъ, пока не будетъ представлено ясныхъ доказательствъ въ виновности. А то, чего вы не могли сами знать лично, должно быть подтверждено боле врными доказательствами, а не простыми слухами, которые вы сообщите.

— Мн кажется, я понимаю васъ, сказала Изабелла.

— Я объяснюсь точне, отвчалъ Квентинъ, и началъ для примра приводить нкоторыя обстоятельства, какъ идутъ ударилъ монастырскій колоколъ.

— Это знакъ, что мы должны разстаться, сказала графиня,— и разстаться на всегда! Не забывайте меня, Дорвардъ, я никогда не забуду васъ, не забуду вашей врной службы…

Она не была въ состояніи продолжать и томно протянула Квентину руку, которую тотъ снова прижалъ къ своимъ губамъ.

Не знаю какъ, но Изабелла, отнимая руку, вдругъ очутилась такъ близко у ршетки, что Квентинъ осмлился напечатлть прощальный поцлуй на ея губахъ. Графиня не разсердилась, быть можетъ, она и не успла, потому что Крэвкръ и Крауфордъ сквозь щель слдившіе за ними, хотя ничего не слыхавшіе, бросились въ комнату, первый въ страшномъ порыв бшенства, второй, смясь отъ всей души и удерживая графа.— Въ вашу комнату, въ вашу комнату сударыня! закричалъ Крэвкръ, обращаясь къ Изабелл, которая опустивъ вуаль, поспшно удалилась,— васъ надо бы въ келью, на хлбъ и на воду. А вы, любезный господинъ, черезъ чуръ ужъ безцеремонны! придетъ время, когда интересы королей и королевствъ не будутъ имть ничего общаго съ подобными вамъ, и вы узнаете, какъ наказываютъ дерзкаго нищаго, который осмливается подымать глаза на…

— Полноте! полноте! довольно… поудержитесь, подберите поводья, говорилъ старый лордъ,— а вамъ, Квентинъ, я приказываю молчать, ступайте домой!… Совсемъ не къ мсту тутъ такой презрительный тонъ, сэньръ Крэвкръ, позвольте мн замтить вамъ, такъ какъ Квентинъ насъ не слышитъ, что онъ такой же дворянинъ, какъ и король, только, какъ говорятъ испанцы, не такъ богатъ. Онъ такъ же благороденъ, какъ и я, а я глава нашего рода, потому потише, сэньръ, вамъ не приходится говорить намъ о наказаніяхъ..

— Милордъ, милордъ! нетерпливо воскликнулъ Крэвкръ, — наглость этихъ чужеземныхъ наемниковъ вошла въ пословицу. Вамъ, какъ ихъ начальнику, слдовало бы скоре обуздывать ихъ, а не поощрять.

— Сэньръ графъ, возразилъ Крауфордъ,— я начальствую надъ ними уже пятьдесятъ лтъ и не спрашивалъ совтовъ ни у французовъ, ни у бургундцевъ, съ вашего позволенія, я хочу этого и впредь держаться, пока буду ихъ начальникомъ.

— Хорошо, хорошо, милордъ, я не думалъ оскорблять васъ, ваше происхожденіе и ваши лта даютъ вамъ много правъ и привилегій, что же касается до нашихъ молодыхъ людей, то я готовъ забыть прошлое, но приму свои мры, чтобы они больше никогда не встрчались.

— Не ручайтесь головой, Крэвкръ, сказалъ смясь старый лордъ,— говорится и гора съ горою сходится, такъ отчего же не сойтись существамъ, у которыхъ для того есть ноги, жизнь, да еще любовь, чтобы двигать ихъ. Поцлуй-то былъ очень ужъ нженъ, Крэвкръ, это дурной знакъ.

— Вы опять хотите вывести меня изъ терпнія, милордъ, я не поддамся вамъ. Слышите! колоколъ зоветъ въ замокъ на страшный совтъ, одинъ Богъ знаетъ, чмъ онъ кончится.

— Я могу предсказать конецъ его, сказалъ старый лордъ.— Если будетъ сдлано какое либо насиліе надъ особой короля, то, хотя у него здсь и мало друзей, и хотя они окружены врагами, онъ не погибнетъ одинъ, не отомщенный. Жаль мн, что онъ положительне запретилъ мн принимать свои мры на случай такого исхода.

— Милордъ Крауфордъ, сказалъ бургундецъ, — предупреждать подобныя несчатія значить наврное накликать ихъ. Повинуйтесь вол вашего государя и не давайте повода къ насилію излишней обидчивостью. Вы увидите, что день пройдтъ гораздо спокойне, чмъ вы предполагаете.

ГЛАВА XXXII.
СЛДСТВІЕ.

Мн было бы гораздо пріятне чувствовать твою
любовь сердцемъ, чмъ видть огорченными
глазами твое колнопреклоненіе. Встань,
братъ, встань! твои колни согнуты, но
сердце, я знаю, поднялось (показывая на свою
голову) по крайней мр на столько.
Ричардъ II.

При первомъ удар колокола, созывавшаго на совтъ знатнйшихъ бургундскихъ дворянъ и весьма немногихъ французскихъ пэровъ, находившихся въ это время въ Перонн, герцогъ Карлъ, сопровождаемый отрядомъ своей гвардіи, вооруженной бердышами и скирами, вошелъ въ залу Гербертовой башни пероннскаго замка. Король Людовикъ, ожидавшій этого посщенія, всталъ, сдлалъ два шага на встрчу герцогу и остановился съ чувствомъ достоинства, которое онъ, не смотря на бдность своей одежды и на обычную простоту манеръ, всегда вполн умлъ соблюсти, если считалъ необходимымъ. Въ настоящую ршительную минуту спокойный видъ его явнымъ образомъ произвелъ нкоторое вліяніе на его противника. Герцогъ вошелъ въ комнату быстрыми шагами, по потомъ походка его приняла характеръ, боле приличный сильному вассалу, являющемуся къ своему верховному государю. По видимому, Карлъ внутренно ршился соблюдать въ обращеніи съ Людовикомъ, по крайней мр на первое время, вс формальности, приличныя высокому положенію короля, но въ то же время замтно было, что ему стоило не малаго труда сдерживать свой вспыльчивый, надменный нравъ и подавлять чувство злобы и жажду мести, кипвшія въ его груди. Поэтому, хотя герцогъ принуждалъ себя поступать и выражаться сообразно съ вншними формами уваженія и вжливости, онъ безпрестанно мнялся въ лиц, голосъ его былъ рзокъ, грубъ и отрывистъ, вс члены дрожали, какъ будто негодуя на стсненіе свободы дйствія, онъ хмурилъ брови, кусалъ себ до крови губы. Словомъ, каждый его взглядъ, каждое движеніе показывало, что одинъ изъ самыхъ вспыльчивыхъ государей, когда либо существовавшихъ, находился подъ вліяніемъ сильнйшаго припадка гнва.

Король смотрлъ на эту борьбу страстей спокойнымъ и яснымъ взоромъ. Хотя взгляды герцога и заставляли его не разъ бояться за свою жизнь, къ которой онъ былъ привязанъ, какъ всякій гршный смертный, но, подобно искусному и опытному кормчему, онъ твердо ршился не поддаваться вліянію страха и не выпускать изъ рукъ руля до тхъ поръ, пока будетъ малйшая надежда искуснымъ маневромъ спасти судно.

Поэтому, когда герцогъ рзкимъ и отрывистымъ голосомъ сказалъ нсколько словъ о неудобств помщенія короля, онъ съ улыбкой отвчалъ, что не можетъ на это жаловаться, потому что до сихъ поръ башню Герберта онъ нашелъ лучшимъ помщеніемъ, чмъ она оказалась для одного изъ его предковъ.

— Такъ вамъ разсказали это преданіе? сказалъ Карлъ, — да, здсь былъ онъ убитъ, но потому только, что не хотлъ надть на себя монашескую рясу и окончить дни свои въ монастыр.

— Это было очень глупо, съ его стороны, возразилъ Людовикъ, принимая равнодушный видъ, — онъ умеръ смертью мученика, но не попалъ въ святые.

— Я пришелъ затмъ, сказалъ герцогъ, — чтобы просить ваше величество присутствовать на верховномъ совт, на которомъ будутъ обсуждаться важные вопросы, одинаково касающіеся благосостоянія Франціи и Бургундіи. Вы сейчасъ же можете идти за мною, то есть, если вамъ угодно.

— Дорогой братъ мой, сказалъ король, — съ вашей стороны излишняя любезность просить, когда вы смло можете приказывать. И такъ, въ совтъ, если это угодно вашему высочеству. У насъ не очень блестящая свита, прибавилъ онъ, глядя на небольшое число приближенныхъ, приготовлявшихся сопровождать его, — но за то вы, любезный братъ, должны блеснуть за двоихъ.

Предшествуемые Туазонъ-д’Оромъ, начальникомъ бургундскихъ герольдовъ, оба государя вышли изъ башни графа Герберта и спустились на двора, замка, который, какъ замтилъ Людовикъ, былъ весь занятъ тлохранителями и солдатами герцога, великолпно одтыми и въ боевомъ вооруженіи. Пройдя дворъ, они вошли въ залу совта, помщавшуюся въ другой части зданія, которая была нове занимаемой Людовикомъ. Зала была запущена и ее наскоро приготовили для торжественнаго совщанія. Два трона были поставлены подъ однимъ балдахиномъ, назначенный для короля былъ на дв ступени выше того, который долженъ былъ занять герцогъ. Около двадцати знатнйшихъ дворянъ сидло въ надлежащемъ порядк по обимъ сторонамъ троновъ. Такимъ образомъ, когда оба государя сли, тотъ, для суда надъ которымъ собрался совтъ, занялъ высшее мсто и казался предсдательствующимъ.

Быть можетъ для того, чтобы скоре устранить эту несообразность и то недоумніе, которое она могла возбудить, герцогъ Карлъ, слегка поклонившись королю, поспшилъ открыть засданіе слдующей рчью:

— Врные мои вассалы и совтники! вамъ не безъизвстно сколько безпорядковъ происходило въ нашихъ владніяхъ, какъ въ царствованіе моего отца, такъ и въ наше, вслдствіе возстанія ваесаловъ и подданныхъ противъ своихъ ленныхъ государей. Въ послднее время мы имли самыя ужасныя доказательства того, какихъ страшныхъ размровъ достигло это зло: графиня Изабелла де-Круа и ея тетка, Амелина, бжали подъ защиту иностранной державы, отреклись тмъ отъ своихъ феодальныхъ обязательствъ и подверглись лишенію своихъ ленъ, другой примръ мы имемъ въ святотатственномъ и злодйскомъ умерщвленіи нашего возлюбленнаго брата и союзника, епископа люттихскаго, и въ возстаніи этого измнническаго города, который былъ слишкомъ милостиво наказалъ за послднее возмущеніе. Мы получили извстіе, что виною этихъ печальныхъ событій должно считать не одно непостоянство и безумство женщинъ и дерзость взбсившихся отъ жира гражданъ, но также происки другой державы, вмшательство могущественнаго сосда. А между тмъ, еслибъ за добро платилось добромъ же, Бургундія имла бы право ожидать отъ него только самой искренней и безкорыстной дружбы. Если это окажется справедливымъ, продолжалъ герцогъ, скрежеща зубами и топнувъ ногой, — то, такъ какъ все въ нашихъ рукахъ, въ силу какихъ побужденій не примемъ мы мръ для того, чтобы въ самомъ корн уничтожить тотъ источникъ, изъ котораго постоянно изливаются на насъ вс эти бдствія?

Герцогъ началъ эту рчь довольно спокойно, но къ концу ея возвысилъ голосъ и послднія слова были сказаны такимъ тономъ, что вс присутствующіе вздрогнули и даже лицо короля покрылось минутной блдностью. Однако Людовикъ тотчасъ же ободрился и въ свою очередь обратился къ совту съ рчью. Онъ говорилъ такимъ спокойнымъ и самоувреннымъ тономъ, что самъ герцогъ, не смотря на все свое желаніе, не могъ найти повода прервать или остановить его.

— Дворяне Франціи и Бургундіи, сказалъ король, — рыцари св. Духа и Золотаго Руна! Если король долженъ защищаться какъ обвиненный, то онъ не можетъ желать лучшихъ судей, какъ васъ, цвтъ дворянства, образецъ и гордость рыцарства. Нашъ любезный братъ бургундскій только запуталъ дло, потому что вжливость не позволила ему выражаться точне. Не имя причинъ соблюдать подобную деликатность, такъ какъ мое положеніе не допускаетъ этого, я прошу позволенія говорить ясне. Именно на насъ, на насъ, сэньры, на своего леннаго господина, родственника и союзника взводитъ тяжелыя обвиненія нашъ братъ, ясный умъ и доброе сердце котораго помрачены печальными обстоятельствами. Онъ обвиняетъ насъ въ томъ, что мы подстрекали его вассаловъ къ нарушенію долга, возбуждали къ мятежу гражданъ Люттиха и поощряли преступнаго Гильома де-ла-Маркъ къ жестокому и святотатственному убійству. Дворяне Франціи и Бургундіи! въ оправданіе себя я могу сослаться на т обстоятельства, въ которыхъ нахожусь теперь, потому что они вполн противорчатъ подобному обвиненію. Если есть у меня хотя капля человческаго смысла, то можно ли предположить, чтобы я безусловно отдался во власть герцога бургундскаго въ то самое время, когда замышлялъ противъ него измну: она не могла бы остаться тайной и должна была бы отдать меня въ руки справедливо раздраженнаго государя. Безумство того, кто, зажегши фитиль, который долженъ произвести взрывъ, спокойно слъ бы отдыхать на пороховую мину, было бы мудростію въ сравненіи съ тмъ, въ чемъ меня обвиняютъ. Я увренъ, что въ числ виновниковъ этой ужасной измны въ Шонвальдт нашлись негодяи, дйствовавшіе отъ моего имени. Не давши имъ никакого права, разв я могу отвчать за нихъ? Если дв безумныя женщины, по какой-то романтической причин къ неудовольствію искали убжища при моемъ двор, то слдуетъ ли изъ этого, что он дйствовали по моимъ внушеніямъ? Когда это дло будетъ изслдовано, то окажется, что я сдлалъ все, что могъ, отдавъ ихъ въ руки почтеннаго духовнаго отца, теперь уже переселившагося на небо, рыцарская честь не позволяла мн отослать ихъ плнницами обратно къ бургундскому двору, чего, я думаю, господа, не посовтовалъ бы никто изъ носящихъ знаки этихъ орденовъ. При этомъ Людовикъ казался сильно взволнованнымъ и поднесъ къ глазамъ платокъ.— Я поручилъ ихъ одному изъ членовъ моего рода и еще боле близкому родственнику бургундскаго дома. Его высокое положеніе въ церковной іерархіи, увы! его великія добродтели давали ему право быть на нкоторое время покровителемъ этихъ несчастныхъ заблудшихъ женщинъ и посредникомъ между ними и ихъ леннымъ государемъ. Поэтому я говорю, что эти единственныя обстоятельства, которыя братъ нашъ могъ въ поспшности принять за подтвержденіе его недостойныхъ подозрній противъ насъ, могутъ быть объяснены самыми благородными и честными побужденіями. Мало того, а прибавлю, что нтъ ни одного факта, ясно подтверждающаго т недостойныя обвиненія, которыя побудили моего брата измнить свои дружественныя отношенія къ тону, кто пришелъ къ нему съ самымъ искреннимъ расположеніемъ, и превратить залу пиршествъ въ судилище, а свои гостепріимные покои въ тюрьму.

— Государь, государь! воскликнулъ Карлъ, когда Людовикъ пріостановился, — ваше присутствіе здсь въ такое время, которое, къ несчастію, совпадаетъ съ исполненіемъ вашихъ замысловъ, я объясняю себ только тмъ, что часто избирающій себ ремесломъ обманывать другихъ, ужаснымъ образомъ обманываетъ самъ себя. Иногда инженера убиваетъ взрывъ ракеты, приготовленной изъ самимъ. Что же касается до послдствій, они зависятъ отъ результата этого торжественнаго допроса. Приведите сюда графиню Изабеллу де-Круа!

Когда Изабелла вошла въ залу, поддерживаемая съ одной стороны графиней Крэвкръ, а съ другой канонессой урсулипскаго монастыря, Карлъ воскликнулъ съ своей обычной рзкостью: — И такъ, милйшая граоиня, вы едва могли выговорить слово, когда мы въ послдній разъ отдавали вамъ наше законное и благоразумное приказаніе, однако потомъ нашли таки въ себ довольно духу, чтобъ пуститься въ такой дальній путь, какого никогда еще не длала лань, преслдуемая охотниками. Что вы думаете о вашемъ прекрасномъ подвиг? Знаете ли вы, что онъ поселилъ раздоръ между двумя великими государями и двумя могущественными странами, такъ что дло чуть не дошло до войны изъ за вашего дтскаго личика?

Многочисленность присутствующихъ и грубое обращеніе Карла окончательно измнили ршимость Изабеллы, хотвшей броситься къ ногамъ герцога и умолять его взять себ вс ея владнія, а ей позволить удалиться въ монастырь. Она стояла неподвижно, какъ женщина, ошеломленная грозой, когда вокругъ нея всюду раздаются удары грома и каждый новый ударъ грозитъ гибелью. Графиня Кревкръ, умъ которой соотвтствовалъ ея знатному происхожденію и красот, сохранившейся не смотря на пожилыя лта, сочла нужнымъ вмшаться въ дло.— Государь, сказала она, — моя прекрасная родственница находится подъ моимъ покровительствомъ и я беру на себя смлость объявить вашему высочеству, что мы сейчасъ же удалимся изъ вашего присутствія, если вамъ не будетъ угодно говорить съ нею тмъ тономъ и въ тхъ выраженіяхъ, какіе боле приличны нашему полу и званію.

Герцогъ разразился смхомъ.— Крэвкръ, сказалъ онъ, — твоя кротость придала слишкомъ много мужества твоей графин, но это не мое дло. Подайте стулъ этой глупенькой двочк, къ ней я не только не чувствую непріязни, но готовъ даже уважать ее. Сядьте, сударыня, и, если вамъ угодно, разскажите намъ, какой злой духъ внушилъ вамъ мысль бжать изъ родной земли и разыграть роль искательницы приключеній?

Съ большимъ трудомъ, безпрестанно останавливаясь, Изабелла призналась, что, ршившись не соглашаться на бракъ, предложенный ей герцогомъ бургундскимъ, она питала надежду найти покровительство при французскомъ двор.

— И у французскаго короля? спросили, Карлъ, — въ этомъ, безъ сомннія, вы были вполн уврены?

— Мн дйствительно казалось, что я была уврена въ этомъ, отвчала графиня, — а иначе я бы не ршилась на такой смлый поступокъ.

При этихъ словахъ, Карлъ съ невыразимо язвительной улыбкой взглянулъ на Людовика, по король твердо выдержалъ этотъ взглядъ, только тубы его сдлались нсколько блдне обыкновеннаго.

— Въ расположеніи короля обнадежила меня мои несчастная тетка Амелина, продолжала Изабелла посл минутнаго молчанія, — она разсчитывала на него вслдствіе лживыхъ увреній нкоторыхъ людей, которые, какъ я посл узнала, были самые низкіе обманщики и негодяи, не стоющіе никакаго доврія.

Потомъ графиня разсказала о всемъ, случившемся съ нею съ тхъ поръ, какъ она оставила Бургундію, передавъ въ короткихъ словахъ объ измн Марты и Гэйраддина Мограбина и о взятіи Шонвальдта, она кончила свой разсказъ встрчей съ графомъ Крэвкромъ. Вс хранили глубокое молчаніе. Герцогъ сидлъ потупя глаза, онъ сдерживалъ свой гнвъ, не находя, казалось, благовидныхъ причинъ, чтобы дать ему волю. Наконецъ, окинувъ присутствующихъ глазами, герцогъ сказалъ: — Кротъ роетъ же подъ нашими ногами свои темные ходы и мы не видимъ ихъ, хотя и знаемъ, что онъ работаетъ усердно. Я желалъ бы знать, почему король Людовикъ удерживалъ этихъ дамъ при своемъ двор, если он явились туда безъ его приглашенія?

— Я не удерживалъ ихъ, любезный братъ, отвчалъ король, — я только изъ одного состраданія принялъ ихъ частнымъ образомъ и воспользовался первымъ удобнымъ случаемъ, чтобы отдать ихъ подъ покровительство покойнаго уважаемаго епископа, вашего союзника. Онъ могъ, да упокоитъ Богъ его душу! лучше меня и всякаго другаго свтскаго государя, разсудить, какъ примирить покровительство, которое слдовало оказать этимъ дамамъ, съ врностью союзнику, изъ владній котораго он бжали. Я смло спрашиваю молодую графиню, былъ ли радушенъ мой пріемъ или, напротивъ, имъ пришлось жалть, что он искали убжища при моемъ двор?

— Онъ былъ такъ не радушенъ, отвчала графиня,— что заставилъ меня тогда еще сомнваться, дйствительно ли ваше величество приглашали насъ къ себ, какъ увряли насъ мнимые ваши агенты. Но, предположивъ, что они были на это уполномочены, трудно было бы согласить пріемъ вашего величества съ тмъ, котораго слдовало ожидать отъ короля, рыцаря и дворянина.

При этихъ словахъ графиня обратилась къ королю съ видомъ упрека, но грудь Людовика была защищена отъ подобныхъ ударовъ. Онъ съ торжествующимъ видомъ окинулъ всхъ глазами и сдлалъ рукою такое движеніе, какъ бы желалъ торжественно заявить всмъ присутствующимъ о свидтельств въ своей невинности, заключавшемся въ отвт Изабеллы.

Между тмъ герцогъ бургундскій бросилъ на него короля взглядъ, который, казалось, говорилъ, что хоть онъ и былъ принужденъ молчать, но далеко не былъ удовлетворенъ. Потомъ онъ вдругъ обратился къ Изабелл и сказалъ ей:— мн кажется, прекрасная графиня, что въ разсказ о вашемъ странствованіи вы совершенно забыли упомянуть о нкоторыхъ любовныхъ приключеніяхъ?… А! вы уже и покраснли!… О рыцаряхъ въ лсу, на время нарушившихъ ваше спокойствіе?.. До насъ дошли всти объ этомъ приключеніи, и теперь мы можемъ кое что вывести изъ всего этого. Что вы скажите, король Людовикъ, ужъ не лучше ли будетъ поискать для этой странствующей Елены троянской, или графини де-Круа, приличнаго жениха, прежде чмъ она успетъ провести еще нсколькихъ государей.

Хотя Людовикъ и зналъ, какое ему готовилось непріятное предложеніе, однако онъ молча и спокойно показалъ видъ, что соглашался съ Карломъ. Но отчаянное положеніе Изабеллы возвратило ей все ея мужество. Она оставила руку графини Крэвкръ, на которую опиралась, робко, но съ достоинствомъ выступила впередъ и, упавъ на колна у герцогскаго трона, обратилась къ Карлу съ такими словами: — Благородный герцогъ бургундскій, мой ленный государь, я сознаю вину въ томъ, что оставила ваши владнія безъ вашего всемилостивйшаго позволенія, и готова на всякое наказаніе, какому вамъ будетъ угодно подвергнуть меня. Я отдаю вамъ вс мои земли и замки и прошу у васъ только одной милости: изъ уваженія къ памяти моего отца, удлите послдней представительниц дома де-Круа малую часть изъ ея большихъ имній, чтобы она могла вступить въ монастырь и жить тамъ до конца жизни.

— Какъ вы думаете, ваше величество, о просьб этой молодой особы, спросилъ Карлъ, обращаясь къ Людовику.

— Это смиренное и благочестивое желаніе, отвчалъ король,— внушенное ей свыше, и которому никто не долженъ препятствовать или противиться.

— Униженные и смиренные вознесутся, сказалъ.— Встаньте, графиня Изабелла, мы желаемъ вамъ лучшаго, чмъ то, на что вы сами себя обрекаете. Мы не имемъ желанія ни конфисковать вашихъ владній, ни оскорблять вашей чести, напротивъ, мы желаемъ прибавить и къ тому и къ другому.

— Увы, государь! отвчала графиня, продолжая стоять на колняхъ,— я боюсь гораздо больше милостей, чмъ гнва вашего высочества, потому что он заставляютъ меня….

— Святой Георгъ бургундскій воскликнулъ герцогъ, — такъ вы хотите на каждомъ шагу идти на перекоръ нашей вол и противиться нашимъ приказаніямъ? Вставайте, сударыня, говорю вамъ, и, пока, уйдите… когда у насъ будетъ время подумать о теб… то мы распорядимся такъ, что, Teste-Saint-Gris! или вы покоритесь намъ, или себ хуже сдлаете.

Не смотря на такой суровый отвтъ герцога, графиня Изабелла оставалась у ногъ его и, вроятно, своимъ упорствомъ вынудила бы его на боле дерзкій поступокъ, но графиня Крэвкръ, лучше ея знавшая характеръ герцога, вмшалась и, поднявъ съ полу свою молодую пріятельницу, увела ее изъ залы.

Посл этого позвали Квентина Дорвардъ. Баляфре далъ ему возможность снова надть платье и вооруженіе стрлка шотландской гвардіи, эта блестящая одежда необыкновенно шла къ его юному, крпкому стану. Молодость и открытое выраженіе лица располагали въ его пользу всхъ членовъ совта, тмъ боле, что никому изъ нихъ не могло придти въ голову, чтобы проницательный король могъ выбрать такого молодаго человка въ довренные своихъ политическихъ тайнъ. И такъ Людовикъ въ этомъ случа, какъ и во многихъ другихъ, извлекъ большую пользу изъ того, что выбиралъ всегда своихъ агентовъ изъ людей такихъ возрастовъ и сословій, гд всего мене казался возможнымъ такой выборъ. По приказанію герцога, подтвержденному королемъ, Квентинъ стадъ разсказывать о своемъ путешествіи съ графиней де-Круа въ Люттихъ. Онъ сообщилъ предварительно приказанія Людовика, заключавшіяся въ томъ, чтобы сохранно проводить графинь до епископскаго замка.

— И вы въ точности исполнили мои приказанія? спросилъ король.

— Исполнилъ государь, отвчалъ шотландецъ.

— Вы пропустили одно обстоятельство, сказалъ герцогъ, — въ лсу на васъ напали два странствующихъ рыцаря.

— Мн не слдуетъ ни вспоминать, ни говорить о такомъ несчастномъ событіи, отвчало, молодой человкъ, скромно красня.

— Но мн не слдуетъ забывать этого, сказалъ герцогъ орлеанскій.— Этотъ молодой человкъ мужественно исполнилъ свое порученіе и былъ такъ вренъ своему долгу, что я никогда не забуду объ этомъ. Приходи въ мои покои, стрлокъ, когда мы покончимъ вс дла, и ты увидишь, что я не забылъ о твоей храбрости и радъ, что она равняется твоей скромности.

— Приходи и ко мн, сказалъ Дюнуа, — у меня есть для тебя шлемъ, потому что я въ долгу у тебя.

Квентинъ низко поклонился обоимъ и допросъ начался снова. По приказанію герцога Карла онъ представилъ письменныя наставленія, полученныя имъ отъ Людовика.

— Ты буквально слдовалъ этимъ инструкціямъ? спросилъ герцогъ.

— Нтъ, съ позволенія вашего высочества, Отвчалъ Квентинъ.— Въ нихъ мн предписывалось, какъ вы сами изволите видть, переправиться черезъ Маасъ близь Намюра, а я держался лваго берега, потому что имъ было и ближе и безопасне хать въ Люттихъ.

— А къ чему такое отступленіе? спросилъ герцогъ.

— Потому что я началъ сомнваться въ врности своего проводника, отвчалъ Квентинъ.

— Теперь слушай внимательно все, что я буду тебя спрашивать, сказалъ герцогъ, — говори правду и не опасайся ничьей злобы. А если будешь колебаться или будешь уклончивъ въ отвтахъ, то я велю тебя живаго вывсить на желзной цпи на башн ратуши, гд ты не одинъ часъ помолишься о смерти, прежде чмъ она избавитъ тебя отъ мученій.

Въ зал воцарилось глубокое молчаніе. Наконецъ, когда, какъ думалъ герцогъ, молодой человкъ уже усплъ обсудить свое положеніе, Карлъ спросилъ Дорварда, кто былъ его проводникомъ, кмъ онъ былъ назначенъ и что навело его на подозрніе? Въ отвтъ на первый вопросъ Квентинъ назвалъ цыгана Гэйраддина Мограбина, на второй, сказалъ, что проводникъ быль данъ ему Тристаномъ — пустынникомъ, а на третій онъ разсказалъ о случившемся въ францисканскомъ монастыр близь Намюра, какъ цыганъ былъ выгнанъ изъ святой обители, какъ онъ, подозрвая Гэйраддина, началъ слдить за нимъ и подслушалъ его разговоръ съ однимъ изъ ланцкнехтовъ Гилльома де-ла-Маркъ, въ которомъ они условились похитить графинь.

— Теперь, слушай, сказалъ герцогъ, — и, еще разъ, помни, что жизнь твоя зависитъ отъ твоей правдивости. Не говорили ли эти негодяи, что они уполномочены королемъ… я хочу сказать, этимъ самымъ королемъ Людовикомъ французскимъ, напасть на отрядъ и похитить дамъ!

— Еслибъ подобные негодяи и говорили это, отвчалъ Квентинъ,— я не знаю, какъ бы я могъ поврить имъ, когда собственныя слова моего государя опровергали ихъ.

Людовикъ, до сихъ поръ слушавшій Дорварда съ напряженнымъ вниманіемъ, не могъ удержать глубокаго вздоха, когда услышалъ отвтъ его, съ его плечъ какъ будто спало тяжелое бремя. Герцогъ опять, казалось, былъ смущенъ и пришелъ въ недоумніе, возвращаясь къ тому же предмету, онъ спросилъ Квентина, не видно ли было изъ словъ этихъ людей, что планъ, или задуманный, былъ одобренъ Людовикомъ.

— Я повторяю, что не слыхалъ ничего такого, что бы дало мн право такъ думать, отвчалъ молодой человкъ, который хотя внутренно и былъ убжденъ, что король участвовалъ въ измн Гэйраддина, но считалъ нарушеніемъ своего долга высказывать свои личныя подозрнія на этотъ счетъ.— А еслибъ даже я и слышалъ, что подобные люди утверждаютъ это, повторяю, я не придалъ бы ихъ увреніямъ никакого значенія, когда инструкціи самого короля опровергали ихъ.

— Ты врный слуга, насмшливо сказалъ герцогъ, — и я могу тебя уврить, что, исполняя точно приказанія короля, ты такъ обманулъ его ожиданія, что могъ бы дорого поплатиться за это, еслибъ дальнйшія происшествія не обратили твоей собачьей преданности въ услугу.

— Я не понимаю васъ, государь! сказалъ Квентинъ Дорвардъ,— я знаю только, что я былъ посланъ моимъ королемъ, Людовикомъ, охранять графинь, и что я все исполнилъ. въ точности, насколько хватило моихъ способностей, какъ во время нашего путешествія въ Шонвальдтъ, такъ и въ послдующее время. Я считалъ приказанія короля почетными для себя и честно исполнялъ ихъ, а будь они другаго рода, то они были бы недостойны человка моего имени и моей націи.

— Fier comme т cossais {Гордъ, какъ шотландецъ.}, сказалъ Карлъ, который хотя и былъ обманутъ въ своихъ ожиданіяхъ отвтами Дорварда, но не былъ на столько несправедливъ, чтобы порицать его за смлость.

— Но слушай же, стрлокъ, какія инструкціи предписывали теб являться, какъ мы слышали отъ нкоторыхъ бглецовъ изъ Шовальдта, на улицахъ, Люттиха во глав мятежниковъ, которые впослдствіи такъ безчеловчно умертвили своего свтскаго государя и духовнаго отца, и какую рчь держалъ ты, когда уже было совершено убійство, рчь, въ которой ты, какъ агентъ Людовика, присвоивалъ себ власть надъ злодями, только что совершившими такое ужасное преступленіе.

— Герцогъ, отвчали, Квентинъ, — многіе могли бы засвидтельствовать, что я никогда не выдавалъ себя за французскаго посланника въ Люттих, но что это званіе было навязано мн настойчивыми и шумными криками самихъ гражданъ, не хотвшихъ слушать моихъ разувреній. Я разсказалъ обо всемъ приближеннымъ епископа, когда выбрался изъ города, и совтовалъ имъ принять мры для защиты замка. Этимъ можно было бы предотвратить несчастія и ужасы послдовавшей ночи. Правда, что въ крайней опасности я воспользовался вліяніемъ, которое имлъ въ силу навязаннаго мн званія, а именно, чтобы спасти графиню, защитить свою собственную жизнь и, по возможности, обуздать жажду кровопролитія, которая разыгралась такимъ ужаснымъ образомъ. Повторяю, и буду защищать сказанное мною до послдней капли крови, что я не имлъ отъ короля Франціи никакихъ порученій касательно жителей Люттиха, не говоря уже о приказаніи подстрекать ихъ къ возстанію. Наконецъ, если я и воспользовался навязаннымъ мн званіемъ, то это все равно, какъ еслибъ въ крайности я сталъ оборонять себя и другихъ первымъ попавшимся подъ руку щитомъ, не задавая себ вопроса, имю ли я право на изображенный на немъ гербъ.

— Въ такомъ случа, мой юный товарищъ и плнникъ, сказалъ, Крэвкръ, который не могъ доле молчать, — ты дйствовалъ и храбро и разсудительно, а то, что онъ сдлалъ, нельзя ставить въ вину королю Людовику.

Одобрительный шопотъ послышался въ зал и пріятно отозвался въ ушахъ Людовика, не мало однако раздосадовавъ Карла. Онъ грознымъ взоромъ окинулъ собраніе, чувства, такъ единогласно выраженныя большинствомъ его знатнйшихъ вассаловъ и мудрйшихъ совтниковъ, быть можетъ, не помшали бы разгулу его необузданнаго и деспотическаго характера, еслибъ дэ-Коминъ, предвидя опасность, не предупредилъ ее, неожиданно объявивъ о прізд герольда отъ Люттиха.

— Герольдъ отъ ткачей и гвоздейщиковъ! воскликнулъ герцогъ, — сейчасъ же привести его сюда! Клянусь святою двою, я узнаю отъ этого герольда о планахъ и надеждахъ пославшихъ его, узнаю боле, чмъ хотлъ открыть намъ этотъ молодой французско-шотландскій солдатъ.

ГЛАВА XXXIII.
ГЕРОЛЬДЪ.

Аріель. Чу! они ревутъ.
Просперо. Пусть ихъ преслдуютъ хорошенько.
Буря.

Въ совт немедленно было очищено мсто для герольда, присутствующіе выразили немалое любопытство увидть человка, котораго возмутившіеся люттихцы осмлились прислать къ такому гордому государю, какъ герцогъ бургундскій, особенно когда онъ былъ такъ сильно раздраженъ противъ нихъ. Не надо забывать, что въ т времена герольды посылались только отъ государя къ государю и то въ торжественныхъ случаяхъ, а низшее дворянство употребляло въ это дло простыхъ довренныхъ изъ своихъ приближенныхъ. Прибавимъ также мимоходомъ, что Лудовикъ XI, всегда пренебрегавшій всмъ, что не доставляло дйствительной власти или существенной пользы, былъ въ особенности открытыми, противникомъ герольдовъ и геральдики, ‘голубой, красной и зеленой, со всей ея ложью’. Совершенно иного рода гордость его противника придавала геральдик не мало торжественнаго значенія.

Введенный въ присутствіе монарховъ герольдъ былъ одтъ въ табардъ или широкую одежду, вышитую гербами его господина, въ которыхъ первое мсто занимала кабанья голова. Гербъ этотъ, по мннію знатоковъ, былъ боле блестящъ, чмъ точенъ.

Остальное платье его, отличавшееся значительной пестротой, было обложено кружевами, шитьемъ и всякаго рода украшеніями, перо на шапк было такъ высоко, что можно было думать, что оно предназначалось для метенія потолка залы. Словомъ, блестящее по обыкновенію великолпіе костюма герольдовъ явилось здсь въ карикатурномъ и преувеличенномъ вид. Кабанья голова повторялась на каждой части одежды, шапка имла даже ея форму и изображала голову кабана съ окровавленнымъ языкомъ и клыками или, употребляя геральдическое выраженіе ‘красное съ языкомъ и зубами’. Въ наружности самого герольда проглядывали вмст и дерзость и страхъ, какъ будто онъ взялся за опасное предпріятіе и сознавалъ, что только смлостью можетъ выйти изъ него невредимымъ.

— Кто ты, во имя чорта? Такими словами встртилъ Карлъ Смлый этого страннаго посла.

— Я Красный Кабанъ, отвчалъ герольдъ, — оруженосецъ Гильома де-ла-Маркъ, Божьею милостью и избраніемъ капитула, государя-епископа люттихскаго.

— А! воскликнулъ Карлъ, но, подавляя свой гнвъ, сдлалъ знакъ, чтобъ онъ продолжалъ.

— И, по правамъ своей жены, благородной графики Амелины де-Круа, графа де-Круа и владтеля Бракембита.

Крайнее удивленіе герцога Карла величайшей наглости, съ какой эти титулы были объявляемы въ его присутствіи, казалось, сдлало его нмымъ, герольдъ же, предполагая безъ сомннія, что произвелъ должное впечатлніе, продолжалъ:— Аппипеіо vobis daudium magnum, {Возвщаю вамъ радость великую.} сказалъ онъ, — именемъ моего государя объявляю вамъ, Карлу бургундскому, графу Фландрскому, что въ силу ожидаемаго разршенія изъ Рима отъ нашего святаго отца, и до назначенія приличнаго преемника ad sacrum, онъ намренъ исполнять въ одно и тоже время обязанности государя-епископа, и поддерживать свои права, какъ графъ де-Круа.

Герцогъ бургундскій на все это восклицалъ только ‘А!’, не длая никакихъ возраженій. Въ этихъ восклицаніяхъ хотя онъ былъ изумленъ и сильно раздраженъ, слышалось желаніе выслушать все, что герольду было поручено сказать ему, прежде чмъ самому дать какой нибудь отвтъ. Къ еще большему удивленію всхъ присутствующихъ, онъ воздерживался отъ своихъ обычныхъ рзкихъ, порывистыхъ движеній, и сидлъ прижавъ къ зубамъ ноготь большаго пальца, что онъ обыкновенно длалъ, когда вниманіе его было чмъ нибудь занято, и потупивъ глаза, какъ бы желая скрыть гнвъ, который могъ въ нихъ выразиться.

Ободренный посолъ, не смущаясь, смло продолжалъ излагать содержаніе своего посольства.— И такъ, именемъ государя-епископа люттихскаго и графа де-Круа, я требую отъ васъ, герцога Карла, чтобы вы отказались отъ притязаній, какія вмст съ покойнымъ Людовикомъ Бурбономъ, недостойнымъ епископомъ, имли на насильное господство надъ вольнымъ и имперскимъ городомъ Люттихомъ.

— А! воскликнулъ опять герцогъ.

— Чтобы вы также возвратили вс знамена, числомъ тридцать шесть, насильно отнятыя вами у Люттиха, задлали проломы въ его стнахъ, возстановили деспотически разрушенныя вами укрпленія и признали моего повелителя, Гильома де-ла-Маркъ, государемъ-епископомъ, законно избраннымъ капитуломъ канониковъ, о чемъ свидтельствуетъ вотъ этотъ протоколъ.

— Кончили ли вы? спросилъ герцогъ.

— Еще, отвчалъ посолъ, — мн остается потребовать отъ имени моего законнаго, благороднаго и достойнаго государя-епископа и графа, чтобы вы немедленно вывели гарнизоны изъ Бракемонтскаго замка и другихъ крпостей, принадлежащихъ къ графству Круа, поставленные тамъ отъ имени вашего высочества, отъ имени Изабеллы, называющей себя графиней де-Круа, или кого либо другого, пока имперскій сеймъ не ршитъ, не должны ли упомянутыя владнія скоре принадлежать сестр покойнаго графа, всемилостивйшей госпож моей, Амелин де-Круа, чмъ его дочери, на основаніи jus emphyteusis.

— Вашъ господинъ очень ученъ, сказалъ герцогъ.

— Но, продолжалъ герольдъ, — благородный и достойный государь и графъ согласенъ, покончивъ вс другіе споры между Бургундіей и Люттихомъ, назначить Изабелл приличныя ея званію владнія.

— Какъ онъ великодушенъ и разсудителенъ, сказалъ герцогъ тмъ же тономъ.

— Ну, по моему бдному дурацкому разумнію, замтилъ л-Глорь тихо Крэвкру, — я бы желалъ лучше быть въ шкур самой скверной коровенки, когда либо павшей отъ заразы, чмъ въ размалеванной одежд этого молодца. Онъ, несчастный, похожъ теперь на пьяницу, который осушая бутылку, смотритъ только на слдующую и забываетъ, что хозяинъ считаетъ ихъ вс за своимъ прилавкомъ.

— Все ли вы сказали наконецъ? спросилъ герцогъ герольда.

— Еще одно слово, отвчалъ Красный Кабанъ, — отъ имени моего благороднаго и достойнаго господина, касательно его достойнаго и врнаго союзника, христіаннйшаго короля.

— А! воскликнулъ герцогъ выпрямившись и грозне, чмъ прежде, но, немедленно овладвъ собой, онъ опять сталъ внимательно слушать.

— Ходятъ слухи, началъ посолъ,— что вы, Карлъ бургундскій, забывъ свой долгъ вассала французской короны и взаимное довріе христіанскихъ государей, содержали упомянутаго христіаннйшаго короля въ плну. По этому, мой благородный и достойный господинъ черезъ мои уста требуетъ, чтобы вы или немедленно освободили его царственнаго и христіаннйшаго союзника или приняли вызовъ, который я уполномоченъ вамъ сдлать.

— Кончили ли вы наконецъ? спросилъ герцогъ.

— Кончилъ, отвчалъ герольдъ, — и жду отвта вашего высочества, надюсь, что онъ будетъ таковъ, что предупредитъ пролитіе христіанской крови.

— Ну, клянусь Св. Георгомъ бургундскимъ… началъ герцогъ, но не могъ продолжать, по тому что Людовикъ всталъ и обратился сперва къ нему, а потомъ къ герольду, съ такимъ достоинствомъ, и голосъ его звучалъ такъ повелительно, что Карлъ не осмлился прерывать.

— Съ вашего позволенія, любезный братъ, сказалъ король, — мы требуемъ права первые отвчать этому дерзкому бездльнику. Негодяй герольдъ, или кто бы ты ни былъ, скажи въ отвта нечестивому отверженцу и убійц де-ла-Марку, что король французскій скоро будетъ у стнъ Люттиха, чтобы наказать его за святотатственное убійство покойнаго и любезнаго своего родственника Людовика Бурбона, и что онъ намренъ повсить де-ла-Марка живаго за наглость, съ какою онъ осмливается называть себя его союзникомъ и вкладывать въ уста своего низкаго посла его королевское имя.

— Отъ меня же, сказалъ Карлъ, — прибавь все, что только государь можетъ сказать простому вору и убійц, и вонъ отсюда! Нтъ, постой. Никогда еще герольдъ не оставлялъ бургундскаго двора не прославляя щедрость его. Отодрать его, чтобы кости вышли наружу.

— Нтъ, съ позволенія вашего высочества, сказали вмст Крэвкръ и я Имберкуръ, — онъ герольдъ и по этому иметъ свои привилегіи.

— Только вы, господа, отвчалъ герцогъ, — такія совы, что можете думать, что табарда длаетъ герольда. Я вижу по гербамъ этого негодяя, что онъ простой обманщикъ. Пусть-ка Золотое Руно разспроситъ его въ вашемъ присутствіи.

Не смотря на свою природную наглость, посолъ Дикаго Арденскаго Кабана поблднлъ, хотя лицо его было сильно нарумянено. Золотое Руно, какъ мы уже говорили, главный герольдъ герцога и знатокъ своего дла, торжественно выступилъ впередъ съ сознаніемъ своего достоинства и спросилъ своего мнимаго собрата, въ какой коллегіи онъ изучалъ науку, которой служитъ.

— Я изучалъ ее въ ратисбонской геральдической коллегіи, отвчалъ Красный Кабанъ, — и получилъ дипломъ герольда отъ этого ученаго братства.

— Вы не могли получить его изъ боле достойнаго источника, отвчалъ Золотое Руно, кланяясь ниже прежняго, — а если я, повинуясь приказанію всемилостивйшаго герцога, осмливаюсь говорить съ вами о тайнахъ нашей высокой науки, то надюсь не сообщить, а пріобрсть знаніе.

— Къ длу, сказалъ нетерпливо герцогъ, — оставьте церемоніи, а задайте ему какой нибудь вопросъ, чтобы испытать его искусство.

— Было бы несправедливо спрашивать ученика достойной ратисбонской геральдической коллегіи, понимаетъ ли онъ, обыкновенные термины геральдики, сказалъ Золотое Руно, — но, не оскорбляя Краснаго Кабана, я могу спросить его посвященъ ли онъ въ самые таинственные и сокровенные термины науки, посредствомъ которыхъ наиученйшіе изъ насъ передаютъ другъ другу символически или, такъ сказать, параболически то, что другіе выражаютъ простыми словами, термины, составляющіе основу геральдики.

— Я одинаково хорошо понимаю вс роды геральдики, смло отвчалъ Красный Кабанъ, — но, можетъ быть, мы, въ Германіи, имемъ другіе термины, чмъ вы, во Фландріи.

— Увы! и вы можете это говорить, отвчалъ Золотое Руно,— наша благородная наука, истинное знамя благородства, слава великодушія, одна и та же не только во всхъ христіанскихъ государствахъ, но она извстна даже и признается у сарацинъ и мавровъ. Поэтому я попрошу васъ описать какой вамъ будетъ угодно гербъ по небесному, т. е. звздному стилю.

— Описывайте его сами, какъ хотите, сказалъ Красный Кабанъ,— я не стану выкидывать тутъ, по вашему приказанію, разныя штуки и какъ обезьяна ходить на заднихъ лапахъ.

— Покажите ему какой нибудь гербъ, и пусть онъ его объяснитъ по своему, сказалъ герцогъ, — если же онъ не съуметъ, я общаю, что на его спин будутъ, и красное, и лазурь, и черное.

— Вотъ, сказалъ бургундскій герольдъ, вынимая изъ кармана кусокъ пергамента, — свертокъ, на которомъ нкоторыя соображенія побудили меня изобразить, на сколько позволили мн мои бдныя знанія, древній гербъ. Я попрошу моего собрата, если онъ въ самомъ дл принадлежитъ къ достойной ратисбонской геральдической коллегіи, разобрать его въ приличныхъ терминахъ.

Л-Глорь, видимо забавлявшійся этимъ разговоромъ, пробрался поближе къ обоимъ герольдамъ.— Я помогу теб, добрый другъ мой, сказалъ онъ Красному Кабану въ то время, какъ тотъ безнадежно разсматривалъ свертокъ.— Это, мои милостивые государи и повелители, представляетъ кота, выглядывающаго изъ окна на чердак.

Эта выходка возбудила общій смхъ и тмъ нсколько помогла Красному Кабану. Золотое Руно, негодуя на такое перетолкованіе своего рисунка, поспшилъ объяснить, что это былъ гербъ, принятый французскимъ королемъ Хильдебртомъ посл взятія имъ въ плнъ Годембра, короля бургундскаго, и что онъ изображаетъ съ одной стороны бобра или тигра за ршеткой, символъ плннаго государя или, какъ Золотое Руно выразился технически, ‘Черное, зврь переходитъ Золотое, стсняемый ршеткой красной, припертый вторымъ.’

— Клянусь моей погремушкой, сказалъ л-Глорь,— если котъ изображаетъ Бургундію, то сегодня она не за ршеткой.

— Правда, другъ, сказалъ Людовикъ, смясь, между тмъ какъ вс присутствующіе, даже самъ Карлъ, пришли въ замшательство отъ такой смлой шутки.— Я долженъ дать теб золотую монету за то, что ты обратилъ такъ печально начатое цло въ забавную шутку, которой, я надюсь, оно и кончится.

— Молчи, л-Глорь, сказалъ герцогъ, — а вы, Золотое Руно, удалитесь, вы слишкомъ учены, чтобъ быть понятнымъ. Этого же негодяя подведите сюда кто нибудь. Слушай, мошенникъ, сказалъ онъ суровымъ голосомъ, — знаешь ли ты разницу между серебромъ и золотомъ, но только не въ вид чеканенной монеты?

— Сжальтесь надо мной, ваше высочество, будьте милостивы ко мн! Благородный король Людовикъ, замолвите за меня хоть слово.

— Говори за себя самъ, сказалъ герцогъ, — герольдъ ты или нтъ?

— Только на этотъ случай, признался изобличенный герольдъ.

— Клянусь св. Георгомъ! сказалъ герцогъ, бросивъ украдкой взглядъ на Людовика, — я изъ всхъ государей и благородныхъ людей знаю только одного человка, который могъ такъ оскорбить благородную науку, опору королевскаго величія и дворянской чести, пославъ къ Едуарду англійскому своего слугу, переодтаго герольдомъ {См. примч. XI. Переодтый герольдъ.}.

— Такой поступокъ, сказалъ Людовикъ, смясь или притворяясь, что смется, — могъ быть оправданъ только тмъ, что при двор не было терольдовъ, а дло не терпло отлагательства. Но хотя такой обманъ и могъ удасться съ грубымъ и тупоумнымъ островитяниномъ, никто, только немного по проницательне дикаго Кабана, не подумалъ бы сыграть подобную шутку съ просвщеннымъ дворомъ Бургундіи.

— Кто бы ни послалъ его, гордо сказалъ герцогъ, — онъ возвратится къ нему ловко отдланнымъ. Сюда! Отвести его на площадь и бить хлыстами и бичами, пока его табардъ не превратится въ лохмотья. На Краснаго Кабана! го го! лю, лю!

Четыре, пять огромныхъ собакъ, подобныхъ тмъ, которыя изображены на осотахъ Рубенса и Шнейдерса, услыхавъ хорошо знакомые крики герцога, начали выть и лаять, какъ будто въ самомъ дл подняли кабана.

— Клянусь святымъ крестомъ! сказалъ Людовикъ, стараясь поддержать расположеніе духа своего опаснаго родственника, — если ужъ оселъ надлъ шнуру кабана, я бы спустилъ на него собакъ, чтобы содрать ее.

— Такъ! такъ! воскликнулъ герцогъ Карлъ обрадовавшись этой мысли пришедшейся ему очень по сердцу въ ту минуту, — такъ оно и будетъ! Спустить собакъ! Тальботъ, го-го, Бомонъ! мы его будемъ травить отъ дверей замка до восточныхъ воротъ.

— Я надюсь, ваше высочество будете обращаться со мной, какъ съ настоящимъ звремъ на охот, сказалъ негодяй, стараясь всми силами скрытъ свое волненіе,— и предоставите мн вс законные права его.

— Ты гадина, сказалъ герцогъ, — и потому не подлежишь никакимъ правиламъ охоты, но теб дадутъ шестьдесятъ ярдовъ впередъ разв только ради твоей безпримрной наглости. Идемте, идемте, господа, смотрть на охоту.

Съ шумомъ поднялись вс съ своихъ мстъ и бросились толпой, хотя и не съ такой поспшностію, какъ оба государя, насладиться человчнымъ зрлищемъ, изобртеннымъ Людовикомъ.

Красный Кабанъ задалъ славную охоту, окрыленный страхомъ и преслдуемый по пятамъ дюжиной злыхъ собакъ, возбуждаемыхъ звуками роговъ и криками охотниковъ, онъ летлъ какъ втеръ и, еслибъ не платье герольда, самая неудобная одежда въ подобномъ обстоятельств, онъ легко бы ушелъ отъ собакъ. Раза два онъ даже ловко увернулся отъ нихъ и тмъ вызвалъ общее одобреніе. Никто изъ присутствующихъ, даже самъ Карлъ, не наслаждался такъ этимъ зрлищемъ, какъ Людовикъ, частью изъ политическихъ соображеній, частью, потому что видъ человческихъ страданій, особенно когда они представлялись съ смшной стороны, былъ ему пріятенъ, онъ смялся до слезъ и въ порыв восторга схватился за горностаевую мантію герцога, какъ бы стараясь удержаться за нее, Карлъ между тмъ положилъ свою руку на плечо короля и такимъ образомъ они выказали довріе и короткость, совершенно несообразныя съ тми отношеніями, въ которыхъ они еще такъ недавно находились.

Наконецъ быстрота лжегерольда все-таки не спасла его отъ зубовъ преслдовавшихъ собакъ. Он схватили повалили его, и вроятно бы изгрызли, еслибъ герцогъ не закричалъ:— Остановите, остановите ихъ! сосворить собакъ! Онъ такъ искусно бжалъ хотя и не съумлъ отбиться, что мы не хотимъ лишать его жизни.

Нсколько придворныхъ бросились отбивать собакъ, однихъ тотчасъ же сосворили и погнались за другими, разбжавшимися по улицамъ и какъ бы съ торжествомъ потрясавшими лохмотьями разукрашенной одежды герольда, надтой имъ видно въ несчастную для него минуту.

Герцогъ былъ такъ занятъ происходившимъ передъ его глазами, что не замчалъ ничего, что говорилось и длалось за его спиной. Оливье-лань воспользовался этимъ, пробрался къ Людовику и шепнулъ ему на ухо: — Это цыганъ Гэйраддинъ Мограбинъ, будетъ не хорошо, если ему удастся поговорить съ герцогомъ.

— Онъ долженъ умереть, отвчалъ Людовикъ тоже шопотомъ, — мертвые ничего не разсказываютъ.

Нсколько минутъ спустя Тристанъ-пустынникъ, которому Оливье усплъ намекнуть въ чемъ дло, выступилъ передъ королемъ и герцогомъ и сказалъ съ своей обычной грубостью:— Съ позволенія вашего величества и вашего высочества, этотъ зврь мой и я требую его, онъ отмченъ моей печатью, на его плеч, какъ вс могутъ видть, выжжены лиліи. Онъ извстный мошенникъ, онъ убивалъ королевскихъ подданныхъ, обкрадывалъ церкви, насиловалъ двушекъ, стрлялъ оленей въ королевскихъ паркахъ….

— Довольно, довольно, сказалъ Карлъ, — онъ по праву принадлежитъ моему царственному родственнику. Что ваше величество намрены длать съ нимъ?

— Если вы отдаете его въ мое распоряженіе, отвчалъ король, — то я дамъ ему по крайней мр урокъ въ геральдической наук, которую онъ такъ плохо знаетъ, я только практически объясню ему значеніе петли и креста.

— Не который вшаютъ, а на который вшаютъ. Пусть онъ произойдетъ эту науку подъ руководствомъ вашего кума Тристана, онъ глубокій знатокъ стихъ таинствъ.

Такъ отвчалъ герцогъ и съ раздирающимъ уши смхомъ радовался своему остроумію, Людовикъ такъ чистосердечно вторилъ ему, что недавній противникъ его не могъ удержаться, взглянулъ на него дружелюбно и сказалъ:

— Ахъ Людовикъ, Людовикъ! Еслибъ Богу угодно было, чтобы вы были такой же врный государь, какой вы веселый товарищъ. Я не могу не вспоминать часто о веселомъ времени, проведенномъ нами вмст.

— Вы можете вернуть его, если хотите, отвчай. Людовикъ,— я общаю согласиться на вс требованія, которыя вы можете предложить мн при моемъ настоящемъ положеніи безъ срама, не длая себя предметомъ басней для всего христіанства, я поклянусь соблюдать ихъ на этой святын, которую всегда ношу на себ, на этой частиц святаго креста.

Онъ вынулъ висвшій у него на груди на золотой цпочк маленькій золотой ковчежецъ и, набожно приложившись къ нему, продолжалъ:

— Никогда ложная клятва, произнесенная на этихъ святыхъ мощахъ не оставалась ненаказанною въ продолженіи года.

— Однако, сказалъ герцогъ, — на этой самой святын вы клялись мн въ дружб, когда оставляли Бургундію, и вскор посл того послали, незаконнорожденнаго Рюбамире умертвить или захватить меня.

— Ну, любезный братъ, вы поднимаете старые грхи, сказалъ король, — я уже говорилъ вамъ, что вы ошибаетесь на этотъ счетъ. Къ тому же, я клялся тогда не на этой святын, а на другой частиц святаго креста, полученной мной отъ султана и вроятно утратившей свою святость отъ пребыванія между неврными. Кром того, не въ тотъ же ли годъ вспыхнула война для общаго блага’, не въ тотъ же ли годъ бургундское войско, подкрпляемое всми великими вассалами Франціи, заняло Сен-Дени, я не былъ ли я вынужденъ уступить Нормандію моему брату? О Боже, избави насъ отъ ложной клятвы за такимъ поручительствомъ!

— Хорошо, любезный братъ, отвчалъ герцогъ,— я думаю, ты получилъ хорошій урокъ, чтобы въ другой разъ сдержать свое слово. Теперь скажите искренно, безъ обиняковъ, хотите вы сдержать свое общаніе идти вмст со мной наказать убійцу ла-Марка и жителей Люттиха?

— Я пойду противъ нихъ со всми силами Франціи, съ священнымъ знаменемъ впереди, отвчалъ Людовикъ.

— Нтъ, нтъ, сказалъ герцогъ, — это боле, чмъ нужно и чмъ требуетъ благоразуміе. Присутствіе вашей шотландской гвардіи и двухъ сотъ избранныхъ копій докажетъ, что вы дйствуете по собственной вол. Съ большимъ войскомъ вы могли бы…

— Я могъ бы въ самомъ дл дйствовать по своей вод, хотли вы сказать, дорогой братъ, замтилъ король.— Хорошо, вы сами назначите число моихъ солдатъ.

— И чтобы окончательно прекратить причину нашихъ раздоровъ, вы согласитесь на брака, графини Изабелы де-Круа съ герцогомъ орлеанскимъ?

— Дорогой братъ, сказалъ король, — вы злоупотребляете моей любезностью. Герцогъ обрученный женихъ моей дочери Жанны. Будьте великодушны, уступите въ этомъ, поговоримъ лучше о городахъ на Сомм.

— Мой совтъ поговоритъ объ этомъ съ вашимъ величествомъ, сказалъ Карлъ, — я мене забочусь о пріобртеніи владній, чмъ о вознагражденіи за обиды. Вы вмшивались въ дла моихъ вассаловъ, не угодно ли вашему королевскому величеству распорядиться рукой подданной Бургундіи. Если ужъ ваше величество вмшались въ это дло, то отдайте ея руку кому нибудь изъ членовъ вашей фамиліи, иначе наши переговоры будутъ прерваны.

— Еслибъ я сказалъ, что соглашаюсь на это охотно, отвчалъ король, — никто бы мн не поврилъ, потому, любезный братъ, посудите сами, какъ велико мое желаніе угодить вамъ, если я противъ сердца скажу, что если об стороны будутъ согласны и получится разршеніе отъ папы, мои возраженія не будутъ преградой браку, который вы намрены устроить.

— Все остальное можетъ быть легко улажено нашими министрами, сказалъ герцогъ,— и такъ мы опять братья и друзья.

— Слава Всевышнему, сказалъ Людовикъ, — держащему въ своихъ рукахъ сердца государей, всемилосердно склоняющему ихъ къ миру и великодушію, и отвращающему пролитіе крови! Оливье, прибавилъ онъ тихо, обращаясь къ любимцу, который всегда находился при немъ, какъ злой духъ при колдун,— слушай, скажи Тристану, чтобы онъ скоре покончилъ съ этимъ измнникомъ цыганомъ.

ГЛАВА XXXIV.
КАЗНЬ.

Я возьму тебя въ густой, веселый зеленый
лсъ, и ты самъ выберешь себ дерево.
Старая баллада.

‘Хвала Богу, давшему намъ способность смяться и смшить другихъ, и стыдъ глупому псу, презирающему должность шута. Вся шутка, и еще не изъ самыхъ блестящихъ (хотя и она можетъ сойти, потому что забавила двухъ государей), которая лучше тысячи государственныхъ соображеній устранила войну между Франціей и Бургундіей.’

Къ такому заключенію пришелъ л-Глорь, когда, вслдствіе примиренія государей, подробности котораго описаны нами въ предъидущей глав, бургундская стража была выведена изъ пероннскаго замка, король оставилъ зловщую башню графа Герберта и, къ великой радости французовъ и бургундцевъ, вншняя довренность и дружба снова, казалось, возстановились между герцогомъ Карломъ и его леннымъ государемъ. Хотя однако Людовику и оказывали должныя почести, онъ хорошо сознавалъ, что на него продолжали смотрть съ недовріемъ, но осторожно скрывалъ это и показывалъ видъ, что считаетъ себя совершенно на свобод.

Между тмъ, какъ часто бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, когда оба главныя дйствующія лица уже покончили свои несогласія, человкъ, бывшій однимъ изъ низшихъ орудій ихъ интригъ, горько испытывала, на себ справедливость политической истины, что если сильные часто нуждаются въ слабыхъ, то они снимаютъ съ себя отвтственность передъ обществомъ, предоставляя послднихъ своей участи, какъ только они становятся имъ безполезны. Это былъ Гэйраддинъ Мограбинъ. Солдаты герцога передали его королевскому превоту, а этотъ — на руки своимъ врнымъ помощникамъ Труазешль и петит-Андр, чтобы распорядиться съ нимъ не теряя времени. Труазешль и петит-Андр, представлявшіе одинъ Аллегро, другой Пенсерозо, въ сопровожденіи немногочисленной стражи и цлой толпы народа, тотчасъ же повели цыгана къ ближайшему лсу (употребляя современное сравненіе, онъ шелъ какъ Гаррикъ между Трагедіей и Комедіей). Тамъ, для избжанія хлопотъ съ вислицей и дальнйшихъ церемоній, они намревались прицпить его на первомъ удобномъ дерев.

Палачи безъ труда нашли хорошій дубъ, къ которому, какъ шутливо выразился петит-Андр, долженъ былъ идти такой жолудь, поручивъ преступника страж, они начали свои приготовленія. Озирая толпу, Гэйраддинъ встртился глазами съ Дорвардомъ, который послдовалъ за толпой, чтобы видть казнь и удостовриться дйствительно ли этотъ изобличенный обманщикъ былъ, какъ ему показалось, никто иной, какъ его вроломный проводникъ.

Когда Гэйраддину объявили, что все готово, онъ спокойно попросилъ оказать ему одну милость.

— Все, сынъ мой, все, что только согласно съ нашей обязанностью, сказалъ Труазешель.

— То есть, замтилъ Гэйраддинъ, — все, кром жизни.

— Именно, отвчалъ Труазешель, — и даже больше, потому что вы, кажется, ршились сдлать честь искусству и умереть, какъ прилично мущин, безъ гримасъ. Поэтому, хотя намъ велно покончить скоре, я вамъ охотно дамъ десять лишнихъ минутъ.

— Вы даже слишкомъ щедры, сказалъ Гэйраддинъ.

— Въ самомъ дл, замтилъ петит-Андре, — насъ наврно ругнутъ, но чтожъ изъ этого? я пожалуй готовъ отдать и жизнь за такого молодчика, проворнаго, крпкаго, стройнаго, да къ тому еще, кажется, онъ намренъ совершить свой послдній скачокъ съ достоинствомъ, какъ подобаете всякому честному малому.

— И такъ, если вамъ нуженъ духовникъ… сказалъ Труазешель.

— Или чарка вина… подхватилъ его веселый таварищъ.

— Молитва… сказала Трагедія.

— Или псня… прибавила Комедія.

— Ни того ни другаго, мои добрые, снисходительные и проворные друзья, отвчалъ цыганъ, — я только прошу позволенія поговорить нсколько минутъ вотъ съ этимъ стрлкомъ шотландской гвардіи.

Палачи колебались минуту, но потомъ Труазешель вспомнилъ, что Квентинъ Дорвардъ по многимъ причинамъ считался въ милости у ихъ государя, короля Людовика, и позволеніе было дано. Когда, на зовъ палачей, Квентинъ подошелъ къ осужденному преступнику, онъ не могъ не содрогнуться при взгляд на цыгана, какъ ни казалось ему, что онъ вполн заслуживалъ свою участь. Лохмотья разукрашенной одежды, изорваной зубами четвероногихъ и руками двуногихъ, избавлявшихъ его отъ ярости первыхъ, чтобы потомъ отвести на вислицу, придавали ему несчастный и вмст смшной видъ. На лиц оставались еще слды румянъ и поддльной бороды, надтой для того, чтобы его нельзя было узнать. Щеки и губы были покрыты смертельной блдностью, но блестящіе, блуждающіе глаза и судорожная улыбка обнаруживали страдальческое мужество, свойственное его племени и, казалось, выражали полное презрніе къ ожидавшей его смерти.

Квентинъ былъ пораженъ ужасомъ и состраданіемъ, и, вроятно, эти чувства высказались въ его движеніяхъ, потому что петит-Андр воскликнулъ: — Шевелитесь проворнй, прекрасный стрлокъ, этому господину нкогда васъ дожидаться, если вы будете идти по камнямъ, какъ по яйцамъ, точно боитесь раздавить ихъ.

— Я долженъ говорить съ нимъ наедин, сказалъ преступникъ, и въ его голос, казалось, выразилось отчаяніе, когда онъ произнесъ эти слова.

— Это едва ли будетъ сообразно съ нашими обязанностями, мой веселый прыгунчикъ, сказалъ петит-Андр.— Мы давно ужъ знаемъ тебя за скользкаго угря.

— Я по рукамъ и по ногамъ связанъ вашими поводьями, отвчалъ преступникъ, — вы можете поставить кругомъ стражу, только такъ, чтобы она не могла слышать моихъ словъ, стрлокъ этотъ слуга вашего короля и если я дамъ вамъ десять гильдеровъ…

— Если подать ихъ на обдни, они принесутъ пользу его бдной душ, замтилъ Труазешель.

— А если купить на нихъ водки и вина, они принесутъ пользу моему бдному тлу, подхватилъ петит-Андр.— И такъ, давай ихъ сюда, плясунчикъ.

— Отдайте этимъ кровожаднымъ псамъ ихъ подачку, сказалъ Гэйраддинъ Дорварду,— меня совсмъ ограбили, когда схватили, а вамъ это пойдетъ въ прокъ.

Квентинъ отдалъ палачамъ деньги. Какъ люди, врные своему слову, они удалились на такое разстояніе, что не могли слышать разговора, но могли пристально слдить за движеніями преступника. Нсколько минутъ Квентинъ ждалъ, чтобы несчастный заговорилъ, но Гэйраддинъ продолжалъ молчать.— И такъ вотъ, наконецъ, чмъ ты кончаешь? сказалъ Дорвардъ.

— Да, отвчалъ Гэйраддинъ, — и не нужно было ни астролога, ни физіономиста, ни хиромантика, чтобы предсказать, что меня постигнетъ участь моей семьи.

— Тебя привелъ къ такому концу цлый рядъ преступленій и измнъ.

— Нтъ, клянусь святымъ Альдебораномъ и всми его блестящими спутниками, я доведенъ до этого моей собственной глупостью, заставившей меня думать, что кровожадную жестокость франка можно обуздать тмъ, что онъ сама, считаетъ священнымъ. Облаченіе священника и то не спасло бы меня и было бы ни сколько не дйствительне мантіи герольда, какъ бы ни казались святы ваше благочестіе и ваши рыцарскія клятвы.

— Изобличенный обманщикъ не иметъ права требовать преимуществъ незаконно присвоенной имъ одежды, сказалъ Дорвардъ,

— Изобличенный! Я городилъ чепуху не хуже того стараго дурака герольда, по оставимъ это. Все равно теперь или посл.

— Ты злоупотребляешь временемъ, сказалъ Квентинъ, — если хочешь что нибудь сказать мн, говори скорй, а потомъ позаботься о своей душ.

— О моей душ, спросилъ цыганъ съ отвратительнымъ смхомъ? Не думаете ли вы, что человкъ, двадцать лтъ пораженный проказой моагетъ излечиться въ одно мгновеніе? Если у меня и есть душа, то, съ тхъ поръ, какъ мн минуло десять лтъ она побывала въ столькихъ передлкахъ, что нужно бы было цлый мсяцъ, чтобы вспомнить, да другой, чтобы разсказать ихъ попу, но еслибъ мн и дали столько времени, то, пять противъ одного, я бы употребилъ его на другое.

— Закоснлый негодяй, не богохульствуй! Говори, что теб нужно отъ меня, и я предоставлю тебя твоей участи, сказалъ Дорвардъ, съ состраданіемъ и ужасомъ.

— Я хочу у васъ просить услуги, сказалъ Гэйраддинъ, — но сперва я куплю ее у васъ, потому что ваше племя, со всмъ его пресловутымъ милосердіемъ, не дастъ ничего даромъ.

— Я бы не сталъ съ тобою говорить, отвчалъ Квентинъ,— еслибъ ты не стоялъ на краю вчности. Проси услуги, но оставь при себ твои дары, они не могутъ принести мн добра, я хорошо помню твои старыя услуги.

— Что же, я любилъ васъ, сказалъ Гэйраддинъ, — за случившееся на берегахъ Шора и помогъ бы вамъ жениться на богатой дам. Вы носили ея цвта, что нсколько обмануло маня, въ самомъ дл я думалъ, что Амелина съ ея движимымъ богатствомъ будетъ гораздо удобне для вашего кармана, чмъ та, съ ея старымъ бракембидтскимъ воробьинымъ гнздомъ, которымъ Карлъ уже овладлъ и врядъ ли выпуститъ изъ своихъ когтей.

— Несчастный, не говори пустыхъ словъ, твои палачи начинаютъ терять терпніе.

— Дайте имъ еще десять гильдеровъ за десять минутъ, сказалъ преступникъ, у котораго, какъ у многихъ въ его положеніи, къ смлости примшивалось все таки желаніе отдалить исполненіе своей участи.

— Я говорю теб, что это пойдетъ теб впрокъ.

— Но пользуйся же хорошенько этими купленными минутами, сказалъ Дорвардъ и безъ большаго труда заключилъ новое условіе съ людьми превота.

Гэйраддинъ продолжалъ, — Да, и увряю васъ, что желалъ вамъ добра, и Амелина была бы удобной и покорной женой. Вдь она примирилась даже съ Арденскимъ Кабаномъ, хотя онъ посватался къ ней нсколько грубовато, и теперь царствуетъ въ его берлог, какъ будто всю свою жизнь питалась желудями и буковыми орхами.

— Оставь эти грубыя и неумстныя шутки, сказалъ Квентинъ, — или еще разъ повторяю, я предоставлю тебя твоей участи.

— Вы правы, отвчалъ Гэйраддинъ, посл минутнаго молчанія, — не надо отступать передъ тмъ, чего нельзя избжать! И такъ, знайте же, что я явился сюда въ этой проклятой одежд, соблазнившись большой наградой де-ла-Марка, и надясь на еще большую отъ короля Людовика, но не для того только, чтобы объявить вызовъ, который вы могли слышать, а чтобы сообщить королю важную тайну.

— Ты шелъ на большую опасность, замтилъ Дорвардъ.

— За нее такъ и платили, такой она и оказалась, продолжалъ цыганъ.— Де-ла-Маркъ пытался войти въ сношеніе съ Людовикомъ чрезъ посредство Марты, но, кажется, она не могла добиться боле близкихъ сношеній съ нимъ, какъ только черезъ астролога, которому разсказала о всемъ случившемся во время пути въ Шонвальдтъ, но врядъ ли ея разсказы дошли до Людовика иначе, какъ въ вид предсказанія. Теперь выслушайте мою тайну, которая важне всего, что могла сообщить Марта. Гильомъ де-ла-Маркъ собралъ въ Люттих многочисленное и сильное войско и ежедневно увеличиваетъ его съ помощью сокровищъ стараго попа. Но онъ не намренъ отваживаться на битву съ бургундскимъ рыцарствомъ, и еще мене выдерживать осаду въ беззащитномъ город. Но вотъ его намреніе, онъ допуститъ пылкаго Карла безпрепятственно расположиться передъ городомъ, а ночью со всми своими силами сдлаетъ вылазку и нападетъ на его станъ. Значительная часть его войска будетъ одта во французскій мундиръ и будетъ кричать, ‘Франція, святой Людовикъ и Denis Montjoye’, какъ будто въ город находится присланный на помощь сильный отрядъ французовъ. Это непремнно распространитъ смятеніе между бургундцами, и если король Людовикъ съ своей гвардіей и войскомъ, какое будетъ при немъ, поддержитъ его усилія, Арденскій Кабанъ увренъ, что окончательно разобьетъ бургундское войско. Вотъ моя тайна, и я завщаю ее вамъ. Помогите предпріятію или предупредите его, продайте тайну королю Людовику или герцогу Карлу, мн все равно, спасайте и губите кого хотите, что же до меня, я только жалю, что не могу воспользоваться этимъ, какъ пороховой миной, чтобъ взорвать всхъ ихъ.

— Это въ самомъ дл важная тайна, сказалъ Квентинъ, понимая какъ легко можно возбудить національную ненависть въ войск, состоящемъ частью изъ французовъ, частью изъ бургундцевъ.

— Да, сказалъ Гэйраддинъ, — а теперь, когда вы ее знаете, вамъ хочется уйти и оставить меня, не оказавъ услуги, за которую я заплатилъ впередъ.

— Скажи мн, чего ты хочешь, отвчалъ Квентинъ, — и я исполню, если это въ моей власти.

— Это не трудная услуга, она касается только моего бднаго Клеппера, моего коня, единственнаго живаго существа, которое будетъ жалть обо мн. Прямо на югъ отъ сюда, на разстояніи одной мили, вы найдете его, пасущагося у заброшенной хижины угольника, свистните вотъ такъ (онъ свистнулъ особымъ образомъ) и назовите его по имени, Клепперъ, и онъ придетъ къ вамъ, вотъ его узда подъ моимъ плащомъ, хорошо, что собаки не отняли ее, потому что онъ не повинуется другой. Возьмите его и берегите, я не говорю во имя его хозяина, но во имя того, что я отдалъ въ ваши руки тайну, отъ которой зависитъ исходъ большой войны. Онъ никогда не измнитъ вамъ въ нужд, ночь или день, дурная или гладкая дорога, скудная или хорошая пища, теплое стойло или зимнее небо, все равно для Клеппера, еслибъ я только вышелъ изъ стнъ Перонны и добрался до того мста, гд его оставилъ, я бы не былъ теперь и въ такомъ положеніи. Будете ли вы добры къ Клепперу?

— Клянусь теб въ этомъ, отвчалъ Квентинъ, тронутый проблескомъ нжности въ этомъ загрубломъ характер.

— Ну такъ прощай! сказалъ преступникъ, — но нтъ, постой, постой я не хочу умирать невжей, не исполнивъ дамскаго порученія. Эта записка отъ всемилостивйшей и всеглупйшей супруги Дикаго Арденскаго Кабана къ ея черноглазой племянниц. Я вижу по вашимъ глазамъ, что вы охотно исполните это порученіе. Еще одно слово: я забылъ вамъ сказать, что въ моемъ сдл вы найдете богатый кошелекъ съ золотыми монетами, изъ за которыхъ я подвергъ себя такъ дорого мн стоющей опасности. Возьмите ихъ и вы во сто разъ вознаградите себя за гильдеры, отданные вами этимъ кровожаднымъ рабамъ. Я длаю васъ моимъ наслдникомъ.

— Я употреблю ихъ на добрыя дла и обдни за спасеніе твоей души, сказалъ Квентинъ.

— Не произносите опять этого слова, перебилъ его Гэйраддинъ, и его лице приняло ужасное выраженіе, — подобной вещи нтъ, не можетъ быть, и не будетъ! это просто бредни.

— Несчастное, несчастное существо! Подумай лучше, дай мн сходить за священникомъ, эти люди подождутъ еще немного, я подкуплю ихъ на это, сказалъ Квентинъ, — чего ты можешь ожидать съ такими мыслями и безъ покаянія.

— Что сольюсь съ стихіями, отвчалъ закоренлый безбожникъ, прижимая въ груди свои связанныя руки, — я надюсь, врю и жду, что таинственное тло человка исчезнетъ въ общей масс природы, чтобы перейти въ другія формы, которыми она ежедневно пополняетъ формы ежедневно исчезающія я возобновляющіяся въ другомъ вид, частицы воды соединятся съ ручьями и источниками, частички земли удобрятъ родную почву, воздушныя части развятся втромъ, а огненныя будутъ поддерживать блескъ Альдеборана и его собратовъ. Въ этой вр я жилъ, въ ней и умру! Теперь, идите прочь, не развлекайте меня больше! Я произнесъ послднее слово, которое услышитъ отъ меня ухо смертнаго.

Хотя Квентинъ былъ глубоко потрясенъ страшнымъ положеніемъ Гэйраддина, онъ все таки видлъ, что безполезно было надяться пробудить въ цыган сознаніе его ужаснаго состоянія. Поэтому, онъ простился съ нимъ, на что преступникъ отвчалъ только безмолвнымъ поклономъ: онъ былъ весь погруженъ въ раздумье. Дорвардъ направился къ лсу и безъ труда нашелъ мсто, гд пасся Клепперъ. Животное пошло на его зовъ, но нкоторое время не позволяло овладть собой, оно фыркало и видимо боялось незнакомаго ему человка. Наконецъ однако знаніе Квентина нравовъ этихъ животныхъ и, можетъ быть, боле близкое знакомство съ привычками Клеппера, которому онъ часто удивлялся во время своего путешествія съ Гэйраддиномъ, дали ему возможность овладть завщаннымъ конемъ. Когда онъ возвратился въ Перонну, цыганъ давно уже отправился туда, гд суетность его страшной вры должна была подвергнуться послднему испытанію.

ГЛАВА XXXV.
НАГРАДА ЗА ХРАБРОСТЬ.

Слава красавиц, когда самый
храбрый клинокъ добываетъ ей руку.
Графъ Палатинъ.

Когда Квентинъ Дорвардъ вернулся въ Перонну, тамъ засдалъ совтъ, ршенія котораго касались его гораздо ближе, чмъ онъ могъ предполагать. Хотя тутъ собрались люди такого званія, что они казалось, не могли имть ничего общаго съ простымъ стрлкомъ, но ршеніе ихъ имло огромное вліяніе на его судьбу.

Людовикъ не упускалъ удобнаго случая поддержать хорошее расположеніе къ нему герцога, снова по видимому, вернувшееся посл охоты на посла Гильома де-ла-Маркъ, онъ совтовался съ нимъ или, скорй, прямо принималъ его мннія относительно количества и состава войскъ, которыя должны были сопровождать его, какъ союзника Бургундіи, въ общемъ поход противъ Люттиха. Онъ ясно видлъ желаніе герцога собрать въ своемъ стан французовъ въ такомъ незначительномъ числ и такого высокаго званія, чтобы они могли скорй считаться заложниками, чмъ союзниками, но, слдуя совтамъ Крэвкра, онъ согласился на вс предложенія Карла съ такою готовностью, какъ будто они совршенно совпадали съ его собственными желаніями.

Король не преминулъ однако вознаградить себя за эту уступчивость и поспшилъ выместить все на кардинал да-Балю, совты котораго заставили его такъ опрометчиво довриться герцогу бургундскому. Тристанъ, отправленный съ приказаніемъ двинуть вспомогательныя войска, имлъ также порученіе проводить кардинала въ замокъ Лошъ и тамъ заперсть его въ одну изъ тхъ желзныхъ клтокъ, которыя, говорятъ, были изобртены самимъ Балю.

— Пусть попробуетъ своей собственной выдумки, сказалъ король, — онъ членъ святой церкви и мы не смемъ пролить его крови. Но, pasques Dieu! хотя его епископство на эти десять лтъ будетъ и не велико, за то у него будутъ неприступныя границы. Да позаботься, чтобы войска были приведены немедленно.

Быть можетъ, своей уступчивостью Людовикъ надялся уклониться отъ боле непріятнаго условія, которымъ герцогъ желалъ скрпить ихъ примиреніе, но если онъ надялся на это, то очень ошибался въ характер своего родственника. Не было человка упорне Карла бургундскаго въ своихъ намреніяхъ и неспособне его отступиться отъ какого нибудь требованія, когда онъ ощущалъ обиду или желалъ мстить за нее.

Едва гонцы были отправлены за назначенными на помощь войсками, герцогъ пригласилъ короля дать публичное согласіе на бракъ Людовика орлеанскаго съ Изабеллой де-Круа. Король согласился съ тяжелымъ вздохомъ, но почти тотчасъ же сдлалъ легкое возраженіе, замтивъ, что тутъ необходимо согласоваться съ желаніемъ самого герцога.

— Это не было упущено, отвчалъ Карлъ.— Крэвкръ имлъ свиданіе съ герцогомъ орлеанскимъ и, странно сказать, нашелъ, что герцогъ до такой степени равнодушенъ къ чести получить руку царственной невсты, что считаетъ предложеніе жениться на графин самымъ пріятнымъ, какое бы только могъ сдлать родной отецъ.

— Это только доказываетъ его неблагодарность, возразилъ Людовикъ, — но все будетъ сдлано такъ, какъ вы желаете, братъ мой, если вамъ удастся устроить это съ согласія обихъ сторонъ.

— Не безпокойтесь объ этомъ, отвчалъ Карлъ, и черезъ нсколько минутъ герцогъ орлеанскій и графиня де-Круа были позваны въ присутствіе обоихъ государей. Изабеллу, какъ и въ первый разъ, сопровождали графиня Крэвкръ и канонесса урсулинокъ. Карлъ объявилъ молодымъ людямъ, что союзъ ихъ ршенъ мудростію обоихъ государей, чтобы упрочить миръ, который долженъ на всегда утвердиться между Франціей и Бургундіей. Людовикъ сидлъ молча и угрюмо, сознавая свое павшее значеніе.

Герцогъ орлеанскій едва могъ сдержать свою радость, выраженіе которой въ присутствіи Людовика казалось ему неприличнымъ. Нуженъ былъ весь внушаемый ему королемъ страхъ, чтобы придать ему силы удержать свой восторгъ и отвчать, что его обязанность повелваетъ ему предоставить свой выборъ въ распоряженіе своего государя.

— Любезный братъ орлеанскій, сказалъ Людовикъ съ достоинствомъ и видимой досадой — если ужъ я долженъ говорить о такомъ непріятномъ для меня обстоятельств, было бы лишнимъ напоминать вамъ, что мое высокое мнніе о вашихъ качествахъ побудило меня предложить вамъ невсту въ моей собственной семь. Но если братъ мой, герцогъ бургундскій, думаетъ, что, располагая иначе вашей рукой, мы положимъ врный залогъ дружбы между нашими государствами, то я слишкомъ люблю то и другое, чтобы не пожертвовать имъ своими личными надеждами и желаніями.

Герцогъ орлеанскій бросился на колни и поцловалъ въ первый разъ съ искреннею признательностью руку, которую король, отвернувшись, протянулъ ему. Въ самомъ дл, онъ, какъ и большая часть присутствовавшихъ, видлъ, въ неохотномъ согласіи искуснаго лицемра, для того именно и дозволившаго выказаться своему неудовольствію, короля, отказывающагося отъ задушевнаго плана и побждающаго свои отеческія чувства ради пользы и выгоды государства. Даже Карлъ былъ тронутъ, и герцогъ орлеанскій въ душ упрекнулъ себя за радость, которую невольно испытывалъ, освободившись отъ своего обязательства относительно принцессы Жанны. Если бы онъ зналъ, какъ глубоко король проклиналъ его въ эту минуту и какія мысли о будущемъ мщеніи роились въ голов Людовика, совсть не упрекала бы его такъ сильно.

Вслдъ за тмъ Карлъ обратился къ молодой графин и рзко объявивъ ей, что предположенный бракъ не допускаетъ ни отсрочекъ, ни колебаній, прибавилъ, что это еще слишкомъ счастливое послдствіе ея прежняго упорства.

— Государь и повелитель, сказала Изабелла, призывая на помощь все свое мужество, — я исполняю приказанія вашего высочества и повинуюсь имъ.

— Довольно, довольно, прервалъ ее герцогъ, — мы устроимъ остальное. Ваше величество, прибавилъ онъ, обращаясь къ королю, — мы охотились на кабана сегодня утромъ, что вы скажете, не подымемъ ли мы волка посл обда?

Молодая графиня видла необходимость ршиться.— Ваше высочество не такъ поняли меня, начала она хотя робко, но довольно громко и ршительно, такъ что заставила герцога обратить на себя вниманіе, въ которомъ тотъ, подозрвая отчасти ея намреніе, охотно отказалъ бы ей.— Моя покорность относится только къ тмъ землямъ и владніямъ, которыя предки вашего высочества дали коимъ и которыя я возвращаю бургундскому дому, если государь мой думаетъ, что мое непослушаніе въ этомъ дл длаетъ меня недостойной владть ими.

— А, святой Георгій! закричалъ герцогъ, бшено ударивъ ногою объ полъ, — знаетъ ли безумная въ чьемъ присутствіи она находится и съ кмъ говоритъ?

— Государь, отвчала она съ прежнимъ мужествомъ,— я нахожусь въ присутствіи своего леннаго и, какъ я уврена, справедливаго государя. Если вы лишите меня моихъ владній, вы возьмете все, что дало намъ великодушіе вашихъ предковъ и порвете единственную существующую между нами связь. Но не вы дали мн это бренное тло и, еще мене, оживляющій его духъ потому я намрена посвятить ихъ небу въ монастыр урсулинокъ, подъ руководствомъ святой матери канопессы.

Трудно представить твъ и удивленіе герцога, ихъ можно было бы сравнить только съ изумленіемъ сокола, при вид голубки поднимающей крылышки и вызывающей его на бой.— Приметъ ли васъ святая мать безъ всякаго достоянія? спросилъ онъ гнвнымъ голосомъ.

— Если она вначал и повредитъ нсколько интересамъ своего монастыря, отвчала графиня Изабелла,— то, я уврена, у благородныхъ друзей моего дома будетъ настолько милосердія, что они не откажутъ въ помощи сирот де-Круа.

— Это ложь! воскликнулъ Карлъ, — низкій предлогъ, чтобы прикрыть какую нибудь тайную и недостойную страсть! Герцогъ орлеанскій, она будетъ ваша, хотя бы мн пришлось своими руками тащить ее къ алтарю!

Графиня Кравкеръ, твердая и ршительная женщина, увренная въ заслугахъ своего мужа и въ расположеніи къ нему герцога, не могла доле молчать.— Государь, сказала она,— вашъ гнвъ заставляетъ васъ говорить вполн недостойнымъ васъ языкомъ. Рукою благородной женщины нельзя располагать противъ ея воли.

— И къ тому же, прибавила канонесса, — несогласно съ долгомъ христіанскаго государя, противиться желанію благочестивой души, которая, утомясь житейскими заботами и мірскими преслдованіями желаетъ содлаться невстою Христа.

— Да мой родственникъ, вступился Дюнуа, — и не можетъ съ честью принять предложеніе, на которое графиня такъ явно выразила свое несогласіе.

— Если бы мн было позволено, сказалъ герцогъ орлеанскій, на чувствительное сердце котораго красота Изабеллы произвела сильное впечатлніе, — хотя нкоторое время попытать счастія и представить графин мои искательства въ боле благопріятномъ свт…

— Государь, прервала его Изабелла, твердость которой нашла себ поддержку въ сочувствіи всхъ окружающихъ, — это было бы напрасно, я ршилась отклонить отъ себя этотъ союзъ, хотя и далеко не достойна его.

— Мн некогда ждать, возразилъ Карлъ,— когда пройдутъ эти причуды съ первой перемной луны. Герцогъ орлеанскій, не пройдетъ часа и она узнаетъ, что повиновеніе необходимо.

— Но только не въ мою пользу, государь, отвчалъ герцогъ, чувствовавшій, что ему было невозможно, не роняя своего достоинства, воспользоваться настойчивостью Карла.— Получить прямой положительный отказъ — довольно для сына Франціи. Онъ не можетъ продолжать дале своихъ искательствъ.

Карлъ бросилъ бшеный взглядъ сначала на герцога орлеанскаго, потомъ на Людовика, прочитавъ на лиц короля, скрытое торжество не смотря на вс усилія Людовика подавить овладвшія имъ чувства, герцогъ пришелъ въ ярость.

— Пиши, обратился онъ къ секретарю, — нашъ приговоръ о конфискаціи имній и заключеніи этой дерзкой и непослушной двчонки. Въ духтгаузъ ее, въ исправительный домъ, въ сообщество женщинъ, жизнь которыхъ сдлала ихъ ея соперницами въ наглости!

Въ зал послышался ропотъ.

— Государь, сказалъ графъ Крэвкръ, ршившись говорить за всхъ присутствующихъ, — объ этомъ слдуетъ хорошенько подумать. Мы, ваши врные вассалы, не можемъ допустить, чтобы такое безчестіе было нанесено дворянству и рыцарству Бургундіи. Если графиня поступила дурно, пусть она будетъ наказана, но наказаніе должно быть прилично ея званію и нашему, потому что мы связаны съ ея домомъ узами родства и крови.

Герцогъ остановился на минуту и пристально посмотрлъ въ глаза своему совтнику, какъ быкъ, котораго пастухъ хочетъ загнать на дорогу, и который раздумываетъ про себя повиноваться ему или броситься и поднять его на рога.

Благоразуміе однако взяло верхъ надъ гнвомъ. Герцогъ видлъ, что весь совтъ раздлялъ чувство графа и испугался выгодъ, которыя Людовикъ могъ извлечь изъ неудовольствія его вассаловъ, вроятне же, что ему самому сдлалось совстно своего унизительнаго приказанія, потому что Карлъ былъ скорй грубъ и вспыльчивъ, чмъ золъ.

— Вы правы Крэвкръ, сказалъ онъ.— Я поступилъ слишкомъ необдуманно. Ея судьба должна ршиться по правиламъ рыцарства. Бгство ея въ Люттихъ было сигналомъ къ убійству епископа, тотъ, кто лучше отомститъ за это преступленіе и принесетъ намъ голову Дикаго Арденскаго Кабана, получитъ право требовать отъ насъ ея руки. Если она отвергнетъ его, мы, по крайней мр, можемъ передать ему ея ленъ, предоставляя его великодушію дать ей какія онъ захочетъ средства, чтобы она могла удалиться въ монастырь.

— Но вспомните, сказала Изабелла, — что я дочь графа Рейнольда, стараго, храбраго, врнаго слуги вашего отца. Неужели вы хотите видть меня добычей лучшаго бойца?

— Рука вашей прабабушки, отвчалъ герцогъ,— была выиграна на турнир, за васъ будутъ драться въ настоящемъ сраженіи. Но, только ради графа Рейнольда, я сдлаю вамъ снисхожденіе, счастливецъ долженъ быть дворянинъ, хорошаго происхожденія и безупречнаго поведенія, и будь онъ бднйшій воинъ, когда либо продвавшій ремень перевязи въ пряжку, онъ по крайней мр, получитъ, право искать вашей руки. Я клянусь въ этомъ святымъ Георгомъ, моей герцогской короной и орденомъ, который ношу! Ну что, господа, продолжалъ онъ, обращаясь къ присутствующимъ, — это, надюсь, согласно съ правилами рыцарства?

Возраженія Изабеллы были заглушены общими радостными возгласами, среди которыхъ громче всхъ раздавался голосъ лорда Крауфорда, сожалвшаго о томъ, что годы его не позволятъ сразиться за такую прекрасную награду. Герцогъ былъ доволенъ общимъ одобреніемъ и гнвъ его началъ стихать подобно рк, вышедшей изъ береговъ и снова вступающей въ свои естественныя границы.

— Неужели же намъ, надленнымъ уже супругами по милости судьбы, сказалъ Крэвкръ, — придется быть только зрителями этого славнаго дла? Это противно моей чести, потому что у меня есть обтъ, который можетъ быть исполненъ только на счетъ этого клыкастаго и щетинистаго звря, де-ла-Марка!

— Рубись хорошенько Крэвкръ, отвчалъ герцогъ,— выиграй ее и, если не можешь жениться самъ, отдай кому хочешь, своему племяннику графу Стефану, если пожелаешь.

— Благодарю, государь. Я буду биться какъ только могу, и если мн посчастливится опередить другихъ пусть тогда Стефанъ поспоритъ въ краснорчіи съ матерью канонессой.

— Надюсь, замтилъ Дюнуа,— что французское рыцарство не исключается изъ этого славнаго состязанія?

— Боже избави, храбрый Дюнуа, отвчалъ герцогъ,— хотя бы затмъ только, чтобы взглянуть, какъ вы станете драться Но, прибавилъ онъ,— хотя я не прочь, чтобы графиня Изабелла вышла за француза, необходимо однако, чтобы графъ де-Круа сдлался подданнымъ Бургундіи.

— Довольно, довольно, сказалъ Дюнуа, — черная полоса моего герба никогда не украсится короной де-Круа. Я хочу жить и умереть французомъ. Но, тмъ не мене, хотя мн и не придется владть ея землями, я стану биться за даму.

Баляфре не осмлился подавать своего голоса въ такомъ обществ, но пробормоталъ про себя.— Ну, Саундерсъ Супльджо, вывози теперь своихъ! ты всегда говорилъ, что женитьба сдлаетъ счастье нашего дома, никогда еще не представлялось теб боле удобнаго случаи сдержать свое слово.

— Никто не думаетъ обо мн, замтилъ л-Глорь,— а я увренъ, что отобью добычу у всхъ васъ.

— Это такъ мой мудрый другъ, сказалъ Людовикъ,— гд дло идетъ о женщин, тамъ всегда выигрываетъ тотъ, кто всхъ глупй.

Между тмъ, какъ государи и ихъ дворяне шутили надъ судьбой Изабеллы, канонесса и графиня Крэвкръ, уведшія ее изъ залы совта, напрасно старались утшить ее. Первая увряла, что пресвятая два будетъ съ негодованіемъ смотрть на всякую попытку отклонить отъ раки святой Урсуллы ту, которая дала ей искренній обтъ, графиня Крэвкръ нашептывала боле земныя утшенія. Она говорила, что ни одинъ истинный рыцарь, который выйдетъ побдителемъ, не захочетъ воспользоваться ршеніемъ герцога на перекоръ ея склонностямъ, и что, можетъ быть, счастливый искатель придется ей но сердцу и заставитъ примириться съ необходимостью повиноваться. Любовь, какъ отчаяніе, хватается за соломину, какъ ни была слаба и не ясна надежда, которую подавали эти слова, слезы Изабеллы потекли спокойне, когда она призадумалась надъ ними {Едва ли было возможно въ четырнадцатомъ столтіи также рисковать рукой богатой наслдницы, ставя ее въ зависимость отъ исхода битвы, какъ въ то время, когда законы рыцарства пользовались еще общимъ уваженіемъ. Тмъ не мене, подобная мысль могла придти въ голову такому самовластному государю, какъ Карлъ, въ подобномъ обстоятельств.}.

ГЛАВА XXXVI.
ВЫЛАЗКА.

Несчастный, осужденный разстаться съ жизнью,
все еще бережетъ надежду въ груди и каждый разъ,
какъ жгучая боль разрываетъ его сердце, въ немъ
возстаетъ ожиданіе.
Надежда, какъ мерцающій блескъ факела,
украшаетъ и веселитъ его путъ, и чмъ
темне настаетъ ночь, тмъ свтле горитъ
ея лучъ.
Голдсмитъ.

Нсколько дней спустя Людовикъ съ улыбкою удовлетвореннаго мщенія, выслушивалъ извстіе о томъ, что любимецъ и совтникъ его, кардиналъ де-Балю, томится въ желзной клтк, которая почти не позволяла ему отдыхать иначе, какъ въ наклонномъ положеніи. Замтимъ мимоходомъ, что прелатъ провелъ въ этой клтк около двнадцати лтъ, не возбуждая ни въ комъ сожалнія. Вспомогательныя войска, которыхъ требовалъ герцогъ отъ Людовика, также прибыли и онъ утшалъ себя тмъ, что число ихъ было достаточно, чтобы защитить его особу отъ всякаго насилія, хотя все таки ихъ было слишкомъ мало, чтобы сразиться съ многочисленной бургундской арміей, если бы онъ захотлъ того. Король, кром того считалъ также себя свободнымъ, когда только настанетъ удобное время, опять приняться за осуществленіе своего плана относительно брака Жанны съ герцогомъ орлеанскимъ и хотя чувствовалъ себя униженнымъ тмъ, что былъ обязанъ служить съ своими благороднйшими пэрами подъ знаменами своего собственнаго вассала и идти противъ народа, сторону котораго всегда держалъ, тмъ не мене, онъ не смущался этимъ обстоятельствомъ, вполн увренный, что будущее вознаградитъ его.— Случай, сказалъ онъ своему врному Оливье, — можетъ дйствительно доставить удачу, но только терпніе и мудрость выигрываютъ дло окончательно.

Съ такими чувствами, въ одинъ прекрасный день, въ конц жатвы, король слъ на коня. Не заботясь о томъ, что онъ являлся скорй въ числ трофей побдителя, а не какъ государь независимый, окруженный своей гвардіей и своимъ рыцарствомъ, онъ выхалъ изъ готическихъ воротъ Перонны, чтобы присоединиться къ бургундской арміи, которая въ это же самое время выступала въ походъ противъ Люттиха.

Большая часть находившихся въ город знатныхъ дамъ, одтая въ свои лучшіе наряды, размстилась на защищавшихъ ворота укрпленіяхъ, чтобы взглянуть оттуда на блестящіе ряды отправлявшихся въ походъ храбрыхъ воиновъ. Туда же графиня Крэвкръ привела и Изабеллу. Она шла весьма неохотно, но герцогъ Карлъ настоятельно требовалъ, чтобы даму, которая должна быть наградой побдителя, могли видть вс вступающіе на арену рыцари.

Когда войско толпами вызжало изъ подъ арки воротъ, можно было видть не мало значковъ и щитовъ, украшенныхъ новыми девизами, выражавшими непоколебимое ршеніе носившихъ ихъ рыцарей состязаться за такую прекрасную награду. Тамъ виднлся стремящійся къ призовому флагу конь, тутъ направленная въ цль стрла. У одного рыцаря, въ ознаменованіе его страсти, на щит было изображено облитое кровью сердце, у другаго черепъ и внокъ изъ лавровъ, выражающіе ршимость побдить или умереть. Много было еще другихъ девизовъ и нкоторые изъ нихъ были такъ хитро составлены и такъ непонятны, что могли бы затруднить самаго искуснаго толкователя. Каждый изъ рыцарей, какъ мы можемъ легко себ представить, старался придать бодрый видъ своему коню и принять на сдл самую красивую позу въ ту минуту, когда прозжалъ мимо прекрасной толпы дамъ и двицъ, поощрявшихъ ихъ доблесть улыбками, и махавшихъ платками и вуалями. Королевскіе стрлки, выбранные почти подъ рядъ изъ самаго цвта шотландскаго народа, вызывали всеобщее одобреніе блескомъ и щеголеватостью своей наружности.

Между этими чужеземцами нашелся одинъ, который отважился показать свое знакомство съ графиней Изабеллой, на что не ршился ни одинъ изъ самыхъ знатныхъ французскихъ дворянъ. Это былъ Квентинъ Дорвардъ, прозжая въ своемъ ряду мимо дамъ, онъ на конц своего копья подалъ Изабелл письмо ея тетки.

— Ну, по чести, это ужъ слишкомъ нагло со стороны этого недостойнаго искателя приключеній, замтилъ графъ Крэвкръ.

— Не называйте его такъ, Крэвкръ, сказалъ Дюнуа,— я имю хорошую причину засвидтельствовать его храбрость, и именно въ дл, касающемся графини.

— Вы тратите слова по пустому, сказала Изабелла, красня отъ стыда и, частію, отъ негодованія.— Это письмо отъ моей несчастной тетки. Она пишетъ весело, хотя положеніе ее должно быть ужасно.

— Дайте, дайте намъ послушать, что пишетъ супруга Кабана, сказалъ Кревкръ.

Графиня Изабелла прочла письмо, въ которомъ тетка ее ршилась, по видимому, представить въ самомъ лучшемъ свт свою плохую сдлку и утшить себя за поспшность и безцеремонность своей свадьбы. Она писала о своемъ счастьи быть замужемъ за однимъ изъ самыхъ храбрыхъ людей своего времени, который только что пріобрлъ княжество своей личной отвагой. Она умоляла племянницу не судить объ ея Гильом, какъ она называла его по разсказамъ другихъ, но подождать до тхъ поръ, пока не узнаетъ его лично. У него, можетъ быть, и были свои недостатки, но эти недостатки неизбжны въ тхъ характерахъ, которые она всегда уважала. Гильомъ пожалуй слишкомъ любилъ вино, но таковъ былъ и ддъ ея, храбрый рейнграфъ Готфридъ, онъ нсколько вспыльчивъ и даже жестокъ, но таковъ былъ ея братъ, блаженной памяти, Рейнольдъ, онъ рзокъ на языкъ, но почти вс нмцы таковы, нсколько своенравенъ и требователенъ, но она полагаетъ, что вс мущины любятъ властвовать. И многое еще писала она въ оправданіе себя и оканчивала письмо надеждою, что Изабелла исполнитъ ее просьбу, постарается найти средство, съ помощію посланнаго, освободиться отъ власти бургундскаго тирана и пріхать ко двору своей любящей родственницы, въ Люттихъ, тамъ вс маленькія несогласія относительно ихъ обоюдныхъ правъ на графство могли быть разршены бракомъ Изабеллы съ графомъ Эберсономъ, женихомъ, который, правда, моложе своей невсты, но это неравенство, какъ она, графиня Амелина, можетъ пожалуй сказать по опыту, перенести гораздо легче, чмъ думаетъ Изабелла. {Авторъ считаетъ почти лишнимъ прибавлять что женитьба Гильона де-ла-Маркъ на графин Амелин такой же вымыселъ, какъ и сама графиня. Настоящая невста Дикаго Арденскаго Кабана была Жанна д’Армель, баронесса Скупговенъ.}

Здсь Изабелла остановилась, такъ какъ канонесса замтила ей съ видомъ благочестія, что она уже совершенно достаточно прочла имъ этой мірской суеты, а графъ Крэвкръ, не въ состояніи доле удерживать гнва, воскликнулъ: — Что бы чортъ побралъ лукавую вдьму! ея приманка пахнетъ также скверно, какъ гнилой сыръ въ мышеловк. Отвратительная старая обольстительница!

Графиня Крэвкръ съ достоинствомъ упрекнула своего мужа за его горячность.— Вроятно де-ла-Маркъ обманулъ графиню Амелину притворной любезностью, сказала она.

— Ему притворяться любезнымъ! возразилъ графъ.— Я объявляю его неповиннымъ въ такомъ лицемріи. Это все равно, еслибъ вы вздумали ждать любезности отъ настоящаго дикаго кабана или попробовали наложить листовое золото на старый, заржавленный желзный капканъ. Нтъ, какъ она ни глупа, она все же не такая курица, чтобы влюбиться въ поймавшую ее лисицу, и притомъ въ самой ея берлог. Но вы, женщины, вс на одинъ ладъ, громкія слова всегда вывозятъ, и вотъ смю сказать, моя хорошенькая кузина горитъ нетерпніемъ скорй отправиться въ рай этой старой дуры и выйти замужъ за кабаненка.

— Я такъ далека отъ того, чтобы быть способною на подобную глупость, сказала Изабелла, — что теперь вдвойн желаю отомстить за смерть добраго епископа его убійцамъ, потому что черезъ это въ то же время, освободится моя тетка изъ-подъ власти этого негодяя.

— Вотъ теперь вы говорите, какъ настоящая де-Круа, отвчалъ Крэвкръ, и больше о письм не было сказано ни слова.

Надо замтить, однако, что когда Изабелла читала своимъ друзьямъ посланіе тетки, она не сочла за нужное упомянуть объ одной приписк, въ которой графиня Амелина совершенно по женски описывала свои занятія и сообщала племянниц, что она на время отложила работу, которую вышивала для своего супруга: это былъ кафтанъ съ гербами де-Круа и де-ла-Маркъ въ брачномъ соединеніи. Она оставила его потому, что ее Гильомъ изъ политическихъ видовъ ршился въ первой битв отдать свое вооруженіе другому, а самому надть гербъ орлеанскаго дома съ черной полосой, другими словами, гербъ Дюнуа. Въ письмо былъ вложенъ небольшой клочекъ бумаги, исписанный другой рукой, объ немъ графиня также не сочла нужнымъ упоминать, потому что онъ не содержалъ ничего боле, кром слдующихъ словъ: ‘Если вы не услышите вскор о слав моихъ подвиговъ, считайте меня мертвымъ, но не считайте недостойнымъ.’

Мысль, которую она до сихъ поръ отгоняла, какъ совершенно невроятную, теперь съ двойной силою промелькнула въ ум Изабеллы. И, какъ женскій умъ почти всегда бываетъ находчивъ на средства, молодая двушка устроила дла такъ, что прежде, чмъ войска выступили въ походъ, Квентинъ Дорвардъ получилъ черезъ неизвстнаго человка обратно письмо графини Аммелины.

Приписка была отмчена тремя крестами и къ ней сверхъ того прибавлены слдующія слова: ‘Тотъ, кто не побоялся герба орлеанскаго дома на груди его храбраго представителя, не побоится встртить его на груди тирана и убійцы’. Тысячу, тысячу разъ цловалъ молодой шотландецъ эти строки и прижималъ ихъ къ своей груди. Он указывали ему на тотъ путь, гд честь и любовь общали ему награду, и сообщали ему неизвстную другимъ тайну, давая средства отличить того, чья смерть одна могла дать жизнь его надеждамъ, и онъ благоразумно ршился запереть эту тайну въ своей груди.

Но Дорвардъ видлъ необходимость поступить иначе относительно извстія, сообщеннаго ему Гэйраддиномъ: задуманная де-ла-Маркомъ вылазка могла, если не принять противъ нея необходимыхъ мръ, оказаться пагубной для осаждающей арміи, при неурядномъ образ веденія войны того времени трудно было оправиться отъ ночнаго внезапнаго нападенія. Обдумавъ хорошенько это дло, Квентинъ ршился сообщить извстіе не иначе, какъ лично и обоимъ государямъ вмст. Можетъ быть онъ чувствовалъ, что разсказать такой надежный и хорошо задуманный планъ одному Людовику значило представить слишкомъ сильное искушеніе для шаткой честности этого государя и побудить его скорй пособить ла-Марку, чмъ отразить предполагаемую вылазку. Онъ ршился поэтому выждать удобный случай открыть эту тайну Карлу и Людовику, когда они будутъ вмст, что вроятно не могло случиться очень скоро, такъ какъ оба государя не находили особеннаго удовольствія въ стсненіи, которое испытывали, когда бывали вмст.

Между тмъ союзныя войска продолжали свой походъ и скоро вступили въ предлы Люттиха. Здсь бургундскіе солдаты, по крайней мр т отряды, которыхъ называли живодерами (Ecoucheurs), подъ предлогомъ мести за смерть епископа, доказали своимъ обращеніемъ съ жителями, что вполн заслуживали данное имъ названіе, этимъ они сильно повредили длу Карла, потому что несчастные жители, можетъ быть, не принявшіе бы, въ противномъ случа, участія въ войн, вооружались теперь для собственной защиты. Они затрудняли движеніе войскъ, отрзывали небольшіе отряды и, отступая передъ главнымъ корпусомъ, примкнули къ самому городу, увеличивая такимъ образомъ число и отчаяніе ршившихся защищать его.

Немногочисленныя французскія войска, состоявшія изъ лучшихъ воиновъ страны, не покидали, согласно приказаніямъ короля, своихъ знаменъ и соблюдали самую строгую дисциплину. Такая противуположность увеличила подозрнія Карла, который не могъ не замтить, что войска Людовика вели себя скорй, какъ друзья Люттиха, нежели какъ союзники Бургундіи.

Наконецъ, не испытавъ на пути никакого серьезнаго сопротивленія, союзныя войска достигли богатой равнины Мааса въ виду большаго и многолюднаго города Люттиха. Они нашли замокъ Шонвальдтъ совершенно разрушеннымъ и узнали, что Гильомъ дела-Маркъ, вс таланты котораго заключались въ знаніи военнаго дла, сосредоточилъ свои силы въ город, ршившись избгать встрчи съ французскимъ и бургундскимъ рыцарствомъ въ открытомъ пол. Вскор союзникамъ пришлось испытать всю опасность осады большаго города, хотя и неукрпленнаго, но жители котораго ршились отчаянно защищаться.

Одна часть бургундскаго авангарда, видя разрушенныя и частію срытыя стны, вообразила, что ей остается только свободно войти въ Люттихъ и бросилась въ предмстье съ криками ‘Бургундія, Бургундія! бей, ржь, все наше, помните Людовика Бурбона!’ Когда они въ безпорядк проходили по узкимъ улицамъ, разсявшись въ разныя стороны для грабежа, изъ города вышелъ большой отрядъ жителей, бшено напалъ на нихъ и причинилъ имъ значительный уронъ.

Де-ла-Маркъ воспользовался даже проломами въ стнахъ, позволявшими защитникамъ города выходить изъ разныхъ мстъ и различными путями достигать предмстья, которое они оспаривали у осаждающихъ, нападая на нихъ въ одно время съ переди, съ боковъ и съ тылу. Ошеломленные бшенствомъ и неожиданностью встрченнаго со всхъ сторонъ отпора, бургундцы едва могли сопротивляться, а наступавшая ночь еще боле увеличила смятеніе.

Когда извстія объ этомъ дошли до герцога Карла, онъ пришелъ въ страшную ярость, которая ни мало не успокоилась отъ предложенія короля Людовика послать французскіе войска въ предмстье на выручку бургундскаго авангарда. Рзко отвергнувъ это предложеніе, Карлъ хотлъ было самъ, во глав своей гвардіи, отправиться на помощь къ неосторожно зашедшему впередъ отряду, но д’Имберкуръ и Крэвкръ упросили его предоставить это дло имъ. Направляясь къ мсту дйствія съ двухъ сторонъ, въ большомъ, порядк, и принявъ вс необходимыя предосторожности для взаимной поддержки, эти знаменитые полководцы успли оттснить жителей Люттиха и освободить авангардъ, потерявшій, не считая плнныхъ, до осьми сотъ человкъ, въ числ которыхъ было около ста рыцарей. Плнныхъ, впрочемъ, было не много, большая часть изъ нихъ была освобождена д’Имберкуромъ, который продолжалъ занимать оспариваемое предмстье и разставлялъ часовыхъ со стороны обращенной къ городу, отдленному отъ предмстья открытымъ пространствомъ, или эспланадою, въ 500 или 600 ярдовъ ширины, незастроеннымъ для большаго удобства при защит, рва не было, потому что мстность была слишкомъ камениста. Прямо противъ предмстья находились ворота, весьма удобныя для вылазокъ и, сверхъ того, въ стн было два или три пролома, которые герцогъ Карлъ приказалъ сдлать посл Сен-Тронской битвы, и которые были наскоро защищены простыми деревянными барикадами. Д’Имберкуръ направилъ дв пушки на ворота, а дв другія поставилъ противъ главнаго пролома, чтобы воспрепятствовать вылазкамъ изъ города, и возвратился къ бургундской арміи, которую нашелъ въ большомъ безпорядк.

Главный корпусъ и арьергардъ многочисленной арміи герцога продолжали подвигаться впередъ между тмъ, какъ разбитый и смятый авангардъ отступалъ, наконецъ они столкнулись къ немалому смятенію тхъ и другихъ. Необходимое отсутствіе д’Имберкура, исполнявшаго вс обязанности генерала квартирмейстера, какъ сказали бы въ наше время, еще боле увеличило безпорядокъ. Въ довершеніе всего наступила ночь, темная какъ волчья пасть, и пошелъ частый и крупный дождь, а мсто, на которомъ приходилось располагаться осаждающимъ, было вязко и изрыто множествомъ каналовъ. Трудно представить себ смятеніе, господствовавшее въ бургундской арміи, гд предводители не находили своихъ солдатъ, а солдаты своихъ знаменъ и начальниковъ. Каждый, начиная отъ самыхъ знатныхъ, до самыхъ простыхъ воиновъ, искалъ убжища и покоя тамъ, гд только думалъ найти его, между тмъ какъ принимавшіе участіе въ сраженіи, усталые и раненые напрасно просили крова и отдыха, не знавшіе же ничего о случившемся бдствіи тснились впередъ, чтобы принять участіе въ разграбленіи города, которое, какъ они были уврены, шло весело своимъ порядкомъ.

Когда д’Имберкуръ возвратился, ему предстояло исполнить невыразимо трудную обязанность. Огорченный несправедливыми упреками своего государя, нехотвшаго принять въ разсчетъ боле необходимаго дла, для котораго онъ отлучался, храбрый воинъ началъ терять терпніе.

— Я похалъ туда, чтобы привести въ порядокъ авангардъ, сказалъ онъ,— оставивъ главный корпусъ подъ собственнымъ предводительствомъ вашего высочества, а теперь, возвратившись, нахожу, что у насъ нтъ ни фронта, ни фланговъ, ни тылу, въ такомъ вс замшательств.

— Мы тмъ еще боле похожи на боченокъ сельдей, отвчалъ ему л-Глорь, — а это самое естественное уподобленіе для фламандской арміи.

Слова шута разсмшили герцога и тмъ, можетъ быть, предтиратили дальнйшее неудовольствіе между нимъ и его полководцемъ.

Съ большимъ трудомъ удалось занять и очистить отъ прочихъ жильцовъ для помщенія герцога Карла и его ближайшей свиты небольшой загородный домъ какого-то богатаго люттихекаго гражданина. Д’Имберкуръ и Крэвкръ успли наконецъ поставить невдалек отъ виллы стражу изъ сорока воиновъ, развели большой огонь, употребивъ на это лсъ нарочно для того разобранныхъ надворныхъ строеній.

Въ лво отъ этого дома, ближе къ предмстью, которое, какъ мы уже сказали, находилось противъ городскихъ воротъ и было занято бургундскимъ авангардомъ, стоялъ другой загородный домъ, окруженный садомъ и дворомъ, съ двумя или тремя небольшими выгородами сзади. Здсь король французскій устроилъ свою главную квартиру. Людовикъ не имлъ другихъ притязаній на званіе воина, кром тхъ, на которые ему давали права, врожденное равнодушіе къ опасностямъ и большая проницательность. Но онъ всегда старался употреблять въ дло самыхъ искусныхъ людей и доврялся имъ на сколько они этого заслуживали. Онъ и его приближенные заняли самый домъ. Часть шотландской гвардіи помстилась на двор, гд строеніе и навсы защищали солдатъ отъ непогоды, остальные расположились въ саду. Войско размстилось по близости, въ одномъ мст и въ большомъ порядк, а на случай неожиданнаго нападенія были разставлены передовые посты.

Дюнуа и Крауфордъ, съ помощью нсколькихъ старыхъ офицеровъ и солдатъ, среди которыхъ Баляфре особенно отличался своимъ усердіемъ, сломали нкоторыя стны, прорубили нсколько отверстій въ изгородяхъ, засыпали рвы и вообще устроили свободное сообщеніе для войскъ, такъ чтобы въ случа надобности они могли соединиться безъ всякаго замшательства.

Между тмъ король счелъ нужнымъ отправиться безъ дальнйшихъ церемоній въ квартиру герцога бургундскаго, чтобы освдомиться о дальнйшемъ план дйствій и о томъ, какого содйствія ожидали отъ него. Его присутствіе подало поводъ собрать нчто въ род военнаго совта, о которомъ Карлъ иначе и не подумалъ бы.

Узнавъ объ этомъ, Квентинъ Дорвардъ неотступно просилъ позволенія быть допущеннымъ на совтъ, говоря, что онъ иметъ нчто важное передать обоимъ государямъ. Онъ получилъ позволепіе безъ особыхъ затрудненій и велико было удивленіе Людовика, когда онъ услыхалъ его спокойный и отчетливый разсказъ о намреніи Гильома де-ла-Маркъ сдлать нападеніе на осаждающихъ въ одежд и подъ знаменами французскихъ войскъ. Людовикъ былъ бы конечно гораздо довольне, если бы такія важныя новости были ему сообщены наедин. Но, такъ какъ вся исторія была гласно разсказала въ присутствіи герцога, онъ замтилъ только, что справедливы ли или ложны эти свднія, они были для нихъ какъ нельзя боле важны.

— Ни мало…. нисколько! сказалъ герцогъ небрежно.— Еслибы и было у ла-Марка такое намреніе, какъ разсказываетъ этотъ молодой человкъ, то оно не было бы сообщено мн стрлкомъ шотландской гвардіи.

— Однако это можете случиться, отвчалъ Людовикъ.— Прошу васъ, любезный братъ, васъ и начальниковъ вашего войска обратить вниманіе на то, что для отвращенія непріятныхъ послдствій такого нападенія, если бы оно противъ ожиданія было сдлано, я велю своимъ людямъ повязать поверхъ ихъ вооруженія блые шарфы. Дюнуа, позаботьтесь, чтобы приказаніе мое было тотчасъ же исполнено, то есть, прибавилъ онъ, — если нашъ любезный братъ и предводитель одобритъ его.

— Я не могу сдлать противъ этого никакого возраженія, отвчалъ герцогъ,— если только французское рыцарство не опасается, что ему будетъ со временемъ присвоено наименованіе витязей ордена женской рубашки.

— Это прозваніе будетъ очень кстати, другъ Карлъ, замтилъ л-Глорь, — такъ какъ женщина должна служить наградой самому храброму.

— Славно сказано, мудрая голова, похвалилъ его Людовикъ.— До свиданія, любезный братъ, я иду вооружаться. Да, кстати, что если я самъ, своей рукой, завоюю графиню?

— Вашему величеству, отвчалъ Карлъ измнившимся голосомъ, — придется тогда сдлаться настоящимъ фламандцемъ.

— Я не могу, сказалъ Людовикъ тономъ самаго искренняго доврія, — быть имъ боле, чмъ теперь, если бы только мн удалось убдить васъ въ этомъ, мой добрый братъ.

Въ отвтъ, герцогъ пожелалъ королю покойной ночи тономъ похожимъ на фырканье пугливаго коня, который отшатывается въ сторону отъ поглаживанья всадника, желающаго успокоить его прежде, чмъ садиться на него.

— Я извинилъ бы ему всю его двуличность, сказалъ герцогъ Крэвкру, — но не могу простить того, что онъ считаетъ меня такъ глупымъ, что я могу поддаться его увреніямъ.

Возвратившись въ свою квартиру, Людовикъ также имлъ совщаніе съ Оливье.— Этотъ шотландецъ, сказалъ онъ, — представляетъ такое странное соединеніе проницательности и простоты, что я не знаю, что мн съ нимъ длать, Pusques-dieu! Подумай только, какая это непростительная глупость разсказать о намреніи честнаго де-ла-Марка при Карл, Крэвкр и всхъ ихъ, вмсто того, чтобы тихонько шепнуть мн одному на ухо и предоставить мн, по крайней мр, выборъ помочь или помшать ему!

— Лучше, что все это такъ случилось, государь, отвчалъ Оливье,— въ нашей теперешней свит много такихъ людей, которые посовстились бы напасть на беззащитныхъ бургундцевъ и соединиться съ де-ла-Маркомъ.

— Ты правъ, Оливье. Такихъ глупцовъ не мало на свт, а намъ нтъ времени умирять ихъ совстливость, пуская въ ходъ ихъ личныя выгоды. Мы должны быть честными людьми, Оливье, и врными союзниками Бургундіи, по крайней мр, на эту ночь, время можетъ послать намъ лучшую игру. Ступай, скажи, чтобы никто не снималъ оружія, да вели имъ въ случа надобности стрлять въ тхъ, кто будетъ кричать ‘Франція, Сен-Дени’ также мтко, какъ если бы они кричали ‘адъ и сатана!’ Я самъ лягу спать въ латахъ. Скажи Крауфорду, чтобы онъ поставилъ Квентина Дорвардъ на самый крайній пунктъ нашей ближайшей къ городу линіи часовыхъ. Пусть онъ первый воспользуется выгодами вылазки, которую онъ намъ возвстилъ, если судьба спасетъ его, тмъ лучше для него. Да особенно позаботься объ Марціус Галеотти, чтобы онъ оставался позади, въ самомъ безопасномъ мст, а то онъ черезъ чуръ отваженъ и, какъ дуракъ, хочетъ въ одно время быть и воиномъ и философомъ. Позаботься обо всемъ этомъ, Оливье. Доброй теб ночи пока…. Пресвятая богородица клерійская, всеблаженный Мартинъ турскій, будьте милостивы ко мн спящему {См. примч. XII. Нападеніе на Люттихъ.}.

ГЛАВА XXXVII.
ВЫЛАЗКА.

Онъ смотрлъ и видлъ безчисленныя
выступающія изъ воротъ города толпы.
Возвращенный рай.

Скоро надъ стоявшей передъ Люттихомъ большой ратью воцарилось мертвое молчаніе. Крики солдатъ, подававшихъ свои сигналы и искавшихъ присоединиться каждый къ своему зпамепи, долго раздавались, какъ завываніе заблудившихся собакъ, ищущихъ своихъ господъ. Но наконецъ, утомленные трудами дня, разсявшіеся бургундцы начали толпиться подъ первымъ попавшимся кровомъ, а ненашедшіе такого и побжденные усталостью, въ ожиданіи утра, котораго многимъ изъ нихъ не суждено было увидать, полегли у стнъ, подъ изгородями и кустами. Глубокій сонъ обнялъ почти всхъ, исключая утомленныхъ часовыхъ, стоявшихъ на страж у квартиръ короля и герцога. Опасности, надежды — даже мечты о слав, родившіяся у многихъ молодыхъ дворянъ при мысли о достиженіи прекрасной награды, общанной тому, кто отомститъ за смерть епископа люттихскаго,— все ускользнуло изъ памяти оцпенвшихъ отъ усталости и сна воиновъ. Но не спалъ Квентинъ Дорвардъ. Сознаніе, что онъ одинъ обладалъ средствами отличить де-ла-Марка въ битв, воспоминаніе о той, которая открыла ихъ ему, счастливое заключеніе, которое онъ могъ вывесть для себя изъ того, что получилъ эти свднія черезъ нее, мысль, что его судьб предстоялъ, правда, опасный и сомнительный переломъ, въ которомъ однако ему представлялась возможность восторжествовать — все это прогнало сонъ и придало нервамъ Квентина силу, не страшившуюся усталости.

Поставленный, по особенному приказанію короля, на самомъ крайнемъ пункт между французскимъ лагеремъ и городомъ, онъ напрягалъ зрніе, чтобы проникнуть въ лежавшее передъ нимъ пространство, и изощрялъ слухъ, чтобы поймать хотя малйшій звукъ, который бы могъ выдать ему движеніе въ осажденномъ город. Но большіе городскіе часы одни вслдъ за другими, уже пробили три часа по полуночи, а все было тихо и спокойно, какъ въ могил.

Наконецъ, и именно въ то самое время, какъ Квентинъ началъ думать, что нападеніе отложено до разсвта, и съ радостію помышлялъ, что тогда будетъ довольно свтло, чтобъ различить черную полосу и лилію орлеанскаго дома, ему показалось, что онъ слышитъ со стороны города шумъ, похожій на жужжанье поднявшихся пчелъ, собирающихся защищать свои улья. Онъ прислушался. Шумъ продолжался, но былъ такъ неясенъ, что не было возможности отличить никакого опредленнаго звука. То могъ быть шелестъ листьевъ, поднятыхъ втромъ въ какой нибудь отдаленной рощ или журчанье переполненнаго послднимъ дождемъ ручья, который съ большимъ противъ обыкновенія шумомъ, изливалъ свои воды въ лнивый Маасъ. Такія соображенія помшали Квентину немедленно ударить тревогу.

Но когда шумъ сдлался явственне и, казалось, въ одно и тоже время направлялся и къ его посту и къ предмстью, Квентинъ счелъ своей обязанностью отступить, какъ можно тише и позвать своего дядю, который командовалъ небольшимъ отрядомъ стрлковъ, назначеннымъ ему на помощь. Вс были тотчасъ же на ногахъ, но почти безъ всякаго шума. Мене, чмъ въ секунду лордъ Крауфордъ находился уже въ глав ихъ и, отправивъ стрлка извстить короля и его приближенныхъ, отодвинулъ своихъ солдатъ на нкоторое разстояніе за сторожевой огонь, чтобы свтъ не выдалъ ихъ присутствія. Шорохъ сталъ ближе, но потомъ вдругъ, казалось, смолкъ, они ясно услыхали въ большемъ отдаленіи тяжелые шаги большаго отряда, направлявшагося къ предмстью.

— Лнивые бургундцы спятъ на своемъ посту, прошепталъ Крауфордъ. Ступай къ предмстью, Кннингамъ, и разбуди этихъ глупыхъ быковъ.

— Держитесь подальше, когда пойдете, сказалъ Дорвардъ.— Если я когда либо слыхалъ шаги живыхъ людей, то увренъ, что между нами и предмстьемъ стоитъ сильное войско.

— Хорошо сказано, Квентинъ, мой храбрый малый, похвалилъ его Крауфордъ.— Ты солдатъ не по лтамъ. Они остановились затмъ, чтобы подождать, пока подойдутъ другіе. Хотлъ бы я только знать гд они!

— Я пойду впередъ, милордъ, и постараюсь разузнать.

— Ступай, дитя мое, у тебя зоркій глазъ, хорошій слухъ и много доброй воли. Но будь остороженъ! я не хочу потерять тебя ни за грошъ.

Квентинъ, съ пищалью на готов, прокрался осторожно впередъ по полю, которое тщательно осмотрлъ наканун въ сумерки, вскор онъ удостоврился, что не вдалек отъ него, между квартирой короля и предмстьемъ, стоялъ очень большой отрядъ, почти рядомъ за собою онъ увидалъ другой, меньшій. Солдаты, казалось, перешептывались между собою, какъ бы не зная, что длать. Наконецъ, два или три enfants perdus отдлились отъ меньшаго отряда и подбжали къ нему на разстояніе двухъ копій. Видя, что невозможно отступить незамченнымъ, Квентинъ громко спросилъ: — кто идетъ? Ему отвчали: — да здравствуетъ Лют… то есть, да здравствуетъ Франція!

Квентинъ тотчасъ же далъ выстрлъ, кто-то застоналъ и упалъ, и Квентинъ поспшилъ къ своему отряду подъ огнемъ пущенныхъ на удачу выстрловъ, показавшимъ, что непріятель былъ въ большомъ числ.

— Превосходно, мое храброе дитя! сказалъ Крауфордъ.— Теперь, друзья, отступимъ во дворъ, ихъ слишкомъ много, чтобы намъ схватиться съ ними въ открытомъ пол.

Стрлки отступили на дворъ и въ садъ, гд нашли все въ величайшемъ порядк и короля, готовымъ ссть на лошадь.

— Куда вы, государь? спросилъ Крауфордъ.— Вы безопасне здсь, между своими.

— Нтъ, отвчалъ Людовикъ.— Я долженъ сейчасъ отправиться къ герцогу. Надо, чтобы въ эту критическую минуту онъ убдился въ нашей врности, иначе у насъ на ше будутъ и бургундцы и люттихцы.

Вскочивъ на лошадь, Король веллъ Дюнуа командовать французскими войсками, а Крауфорду съ шотландской гвардіей защищать домъ и окружающіе его изгороди и, пока не привезутъ четыре полевыя орудія, которые были оставлены въ арьергард, твердо отстаивать свой постъ, ни подъ какимъ видомъ не подаваясь впередъ, какъ бы ни были успшны ихъ дйствія. Сдлавъ эти распоряженія, Людовикъ въ сопровожденіи небольшой свиты, отправился въ квартиру герцога.

Медленность непріятеля, происшедшая отъ того, что Квентинъ, къ счастію, застрлилъ хозяина королевской квартиры, служившаго проводникомъ отряду, шедшему на приступъ, далъ французамъ возможность выполнить въ точности распоряженія короля, безъ чего нападеніе могло бы имть успхъ

Дорвардъ, по приказанію короля сопровождавшій его къ герцогу, нашелъ Карла въ такомъ гнвномъ настроеніи духа, что онъ не былъ въ состояніи исполнять обязанности предводителя, который никогда не былъ такъ необходимъ, какъ въ эту минуту: кром ожесточенной битвы, загорвшейся въ предмстьи, на лвомъ фланг арміи, и нападенія на квартиру короля, въ центр, третій отрядъ люттихцевъ, сильне первыхъ, вышедшій изъ города съ другой стороны и по знакомымъ тропинкамъ пробравшійся черезъ поля и виноградники, напалъ на правый флангъ бургундской арміи. Испуганные мшавшимися криками ‘Vive la France, Denis Montejoie, Люттихъ, Красный Кабанъ’ и ошеломленные мыслью объ измн французскихъ союзниковъ, бургундцы оказывали весьма слабое и недружное сопротивленіе. Герцогъ, съ пною у рта и проклиная своего леннаго государя со всмъ, что только ему принадлежало, приказалъ стрлять изъ луковъ и ружей во все, что было французскаго, черное или блое, намекая этимъ на блые шарфы, которыми для отличія повязались солдаты Людовика.

Прибытіе короля, явившагося въ сопровожденіи Баляфре, Дорварда и только двухъ десятковъ стрлковъ, возстановило довріе между Фракціею и Бургундіей. Д’Имберкуръ, Крэвкръ и другіе бургундскіе предводители, имена которыхъ были въ то время славой и ужасомъ войны, мужественно устремились въ битву, одни поспшили за войсками, стоявшими вдали и объятыми еще паническимъ страхомъ, другіе, бросившись въ схватку, начали возстановлять дисциплину и, пока герцогъ сражался въ первомъ ряду, кричалъ, рубилъ и кололъ, какъ простой солдатъ, войска были приведены въ порядокъ и разстроили непріятеля огнемъ своей артиллеріи. Людовикъ же явился спокойнымъ, разсудительнымъ и проницательнымъ предводителемъ, который не искалъ, но и не избгалъ опасности, и выказалъ столько самообладанія и разсудительности, что бургундскіе военачальники охотно исполняли его приказанія.

Сраженіе представляло въ высшей степени оживленное и ужасное зрлище. На лвомъ фланг, посл упорной схватки, запылало предмстье, но широко раскинувшійся страшный пожаръ не препятствовалъ людямъ оспаривать другъ у друга пылающія развалины. Въ центр, французскія войска, хотя и тснимыя сильнйшимъ непріятелемъ, поддерживали такой постоянный и дружный огонь, что маленькій загородный домъ весь горлъ яркимъ свтомъ, какъ бы окруженный лучезарнымъ внцомъ мученика. На правомъ фланг побда переходила изъ рукъ въ руки по мр того, какъ свжія подкрпленія появлялись изъ города или новыя силы прибывали изъ арьергарда бургундской арміи. Бой длился съ одинаковымъ остервненіемъ впродолженіи трехъ смертельныхъ часовъ и наконецъ занялась заря, такъ нетерпливо ожидаемая союзниками. Къ этому времени силы непріятелей, казалось, нсколько ослабли на правомъ фланг и въ центр, и изъ квартиры короля послышалось нсколько пушечныхъ выстрловъ.

— Ступайте, сказалъ король Баляфре и Квентину, когда до слуха его долетлъ звукъ пушекъ, — они привезли полевыя орудія, загородный домъ въ безопасности, его защитила своимъ покровомъ пресвятая два! Скажите Дюнуа, чтобы онъ съ своимъ войскомъ, кром тхъ, кого долженъ будетъ оставить для защиты дома, двинулся сюда, придерживаясь однако стнъ Люттиха, и отрзалъ бы этихъ крпколобыхъ люттихцевъ отъ города, откуда они безпрестанно получаютъ подкрпленія.

Дядя и племянникъ поскакали къ Дюнуа и Крауфорду, которые, соскучившись своимъ оборонительнымъ положеніемъ, съ радостью повиновались приказанію. Во глав храбраго отряда почти изъ двухсотъ французскихъ дворянъ, кром ихъ оружепосцевъ, и изъ большей части стрлковъ съ ихъ людьми, они перескли поле, давя дорогой раненыхъ люттихцевъ, они напали съ тыла на большой отрядъ, бшено сражавшійся съ правымъ флангомъ бургундской арміи. Усиливавшійся дневной свтъ показалъ, что къ непріятелю все еще присоединялись выходившія изъ города новыя толпы за тмъ ли, чтобы продолжать битву на этомъ пункт или, чтобы прикрыть отступленіе сражавшихся.

— Клянусь небомъ! сказалъ старый Крауфордъ, обратясь къ Дюнуа,— если бы я не былъ увренъ, что это ты дешь рядомъ со мной, то подумалъ бы, что вижу тебя тамъ, среди этихъ разбойниковъ и бюргеровъ, размахивающимъ своей палицей и устраивающимъ ихъ въ боевой порядокъ, только, если это ты тамъ, то ты нсколько выше, чмъ въ дйствительности. Увренъ ли ты въ томъ, что это не твое привидніе, двойникъ, какъ говорятъ фламандцы?

— Мой двойникъ! я не знаю, что вы хотите этимъ сказать. Но я вижу тамъ негодяя съ моимъ гербомъ на щит и шлем и тотчасъ же накажу его за эту дерзость.

— Во имя всего, что есть благороднаго, графъ, предоставьте это мщеніе мн! сказалъ Квентинъ.

— Теб, молодой человкъ? отвчалъ Дюнуа, — по чести, это скромная просьба. Нтъ, такія дла никому не поручаются. Потомъ, обратившись къ окружающимъ, онъ крикнулъ:— Дворяне Франціи, сомкните свои ряды, подымите копья! Проложимъ лучамъ восходящаго солнца путь среди рядовъ этихъ люттихскихъ свиней и арденскихъ кабановъ, которые рядятся въ наши старинныя брони.

Воины отвчали громкимъ крикомъ: ‘Дюнуа, Дюнуа! Да здравствуетъ храбрый Бастардъ! Орлеанъ, на помощь!’ и, съ своимъ предводителемъ во глав, помчались на непріятеля во весь опоръ. Они встртили не робкихъ враговъ. Большой отрядъ, на который они напали, состоялъ, за исключеніемъ нсколькихъ всадниковъ, по видимому начальниковъ, изъ пшихъ воиновъ, прислонивъ древки своихъ копій къ ногамъ, первый рядъ сталъ на колна, второй нагнулся, а слдующіе подняли копья надъ головами и такимъ образомъ встртили стремительный напоръ французовъ, какъ жъ встрчаетъ нападеніе врага. Немногіе были въ состояніи проложить себ путь черезъ эту желзную стну, но изъ числа этихъ немногихъ былъ Дюнуа. Давъ шпоры своему коню и заставивъ благородное животное прыгнуть по крайней мр на двнадцать футовъ, онъ прямо пробилъ себ дорогу въ середину фаланги и направился къ предмету своего негодованія. Каково было его удивленіе, когда онъ увидалъ, что Квентинъ по прежнему возл него и сражается въ одномъ съ нимъ ряду. Молодость, отчаянная храбрость и ршимость побдить или умереть заставили юношу держаться возл лучшаго рыцаря Европы, какимъ Дюнуа справедливо считался въ то время.

Ихъ копья были скоро сломаны, но закованные въ желзо лошади и всадники терпли мало вреда отъ пикъ ланцкнехтовъ, которые не могли выдержать ударовъ длинныхъ тяжелыхъ мечей ихъ. Дюнуа и Дорвардъ, соперничая между собою, все еще пробивались къ тому мсту, гд воинъ, присвоившій себ гербъ Дюнуа, какъ хорошій и храбрый предводитель, дрался среди своихъ солдатъ. Вдругъ, замтивъ въ другой сторон кабанью голову и клыки, обыкновенно носимые Гильомомъ де-ла-Маркъ, Дюнуа крикнулъ Квентину: — Ты достоинъ отомстить за орлеанскій гербъ! Я предоставляю теб эту обязанность! Каллоре, поддерживай своего племянника, но, чтобы никто не смлъ мшать Дюнуа въ его охот на кабала!

Нечего сомнваться, что Квентинъ съ радостью согласился на такое раздленіе труда и каждый поспшилъ впередъ къ своей цли, сопровождаемый и защищаемый сзади тми изъ воиновъ, которые были въ состояніи слдовать за ними.

Но въ эту минуту отрядъ, къ которому де-ла-Маркъ спшилъ на помощь, когда его движеніе было остановлено нападеніемъ Дюнуа, потерялъ все, до чего усплъ добиться во время ночи, а бургундцы начали, съ наступленіемъ дня, выказывать вс преимущества военной дисциплины. Большая часть люттихцевъ была принуждена отступить и наконецъ обратиться въ бгство, отступавшіе смшались съ дравшимися и поле битвы представило бурный потокъ сражавшихся, бжавшихъ и преслдовавшихъ, потокъ стремился къ стнамъ города и изливался въ широкій и не защищенный проломъ, черезъ который люттихцы вышли изъ города.

Квентинъ длалъ почти нечеловческія усилія, чтобы пробиться до того мста, гд тотъ, съ кмъ ему такъ хотлось сразиться, у него въ виду, мужественно подкрпляемый избраннымъ отрядомъ ланцкнехтовъ, старался и голосомъ и примромъ воодушевить люттихцевъ къ новому нападенію. Баляфре и нкоторые изъ его товарищей присоединились къ Дорварду, удивляясь необыкновенной храбрости такого молодаго человка. На самомъ краю пролома де-ла-Марку — это былъ онъ — удалось на минуту остановить и отразить передовые ряды преслдовавшихъ. Онъ держалъ въ рукахъ желзную палицу, сокрушавшую, казалось, все, къ чему она только прикасалась, и былъ такъ забрызганъ кровью, что почти невозможно было различить на его щит герба, такъ разсердившаго Дюнуа.

Квентинъ могъ теперь безъ труда сразиться съ нимъ одинъ на одинъ, потому что занимаемое де-ла-Маркомъ мсто у самаго пролома и его страшная палица заставили многихъ изъ осаждавшихъ искать для нападенія мста, боле безопаснаго. Но Дорвардъ, которому была лучше другихъ извстна вся важность побды надъ этимъ страшнымъ противникомъ, спрыгнулъ съ коня и, пустивъ благородное животное, подарокъ герцога орлеанскаго, на свободу среди общаго смятенія, взошелъ на развалины, чтобы помриться мечемъ съ Арденскимъ Кабаномъ. Послдній, какъ бы угадавъ его намреніе, повернулся къ нему съ поднятой палицей. Они уже готовы были схватиться, какъ вдругъ страшный крикъ торжества, смятенія и отчаянія возвстилъ, что непріятель входилъ въ городъ съ другой стороны и въ тылъ защищавшихъ проломъ. При этихъ ужасающихъ крикахъ, созвавъ вокругъ себя отчаянныхъ товарищей своей отчаянной судьбы, де-ла-Маркъ оставилъ проломъ и началъ отступать къ той части города, гд можно было переправиться на другую сторону Мааса. Его ближайшіе послдователи сомкнулись тсными рядами и, никогда не давая пощады, ршились и сами не просить ее, они дйствовали въ эту отчаянную минуту въ такомъ порядк, что фронтъ ихъ занималъ всю ширину улицы, по которой они медленно отступали, только отъ времени до времени оборачиваясь назадъ они отбивались отъ преслдователей, изъ которыхъ многіе стали искать боле безопаснаго занятія и вламываться въ дома для грабежа. Очень вроятно, что де-ла-Марку удалось бы уйти, благодаря вооруженію, скрывавшему его отъ тхъ, которые дали себ общаніе цною его головы купить почести и знатность, если бы не преслдовали его такъ упорно Квентинъ, Баляфре и нкоторые изъ его товарищей. При каждой остановк ланцкнехтовъ между ними и стрлками загорался бшеный бой и въ каждой схватк Квентинъ искалъ де-ла-Марка. Но послдній, думая теперь только объ отступленіи, по видимому избгалъ поединка съ молодымъ шотландцемъ. Смятеніе было всеобщее. Вопли и крики женщинъ, стоны испуганныхъ жителей, сдлавшихся жертвами военнаго своеволія, страшно пронзительно раздавались среди шума битвы.

Въ то самое время, какъ де-ла-Маркъ, отступавшій посреди этого ада, проходилъ мимо двери одной небольшой часовни, особенно чтимой люттихцами, крики ‘Франція, Франція, Бургундія, Бургундія!’ возвстили ему, что часть осаждающихъ входила съ противоположнаго конца улицы, которая была узка, и что его отступленіе было отрзано.

— Конрадъ, сказалъ онъ,— возьми съ собой всхъ людей, встрть хорошенько этихъ молодцовъ и пробейся, если сможешь, для меня все кончено. Но я еще могу отправить прежде себя въ адъ нсколькихъ изъ этихъ бродягъ шотландцевъ.

Лейтенантъ его повиновался и съ большею частію оставшихся въ живыхъ ланцкнехтовъ поспшилъ къ противоположному концу улицы съ намреніемъ ударить на приближавшихся бургундцевъ и проложить себ путь черезъ ихъ ряды. Около шести человкъ изъ лучшихъ людей де-ла-Марка осталось, чтобы погибнуть вмст съ своимъ предводителемъ, они встртили стрлковъ, которыхъ было только немногимъ больше ихъ.— Кабанъ! кабанъ! сюда, господа шотландцы, крикнулъ, потрясая палицей, жестокій, но безстрашный предводитель,— кто хочетъ получить графскую корону, кто помряется съ Арденскимъ Кабаномъ? Теб, молодой человкъ, кажется, очень хочется, но сперва заслужи корону, а потомъ носи ее.

Квентинъ едва могъ разслышать эти слова, ихъ заглушилъ шлемъ де-ла-Марка. Но движеніе Кабана не оставляло никакого сомннія и Дорвардъ едва усплъ крикнуть своему дяд и товарищамъ, чтобы они, какъ благородные люди, не мшали имъ: дела-Маркъ однимъ прыжкомъ, какъ тигръ, бросился на него, направляя на него въ то же время свою палицу, сила удара должна была увеличиться всей тяжестью паденія, но Квентинъ, зоркій и быстрый на ногу, отскочилъ въ сторону и тмъ избгъ врной смерти.

Они схватились какъ волкъ и волкодавъ. Товарищи того и другаго оставались простыми зрителями, потому что Баляфре громко требовалъ равной борьбы, прибавляя, что рискнулъ бы своимъ племянникомъ, будь это самъ Валласъ по сил.

И увренность опытнаго воина не была обманута. Хотя удары отчаявшагося разбойника сыпались, какъ удары молота на наковальню, но, благодаря быстрот своихъ движеній и искусству владть мечомъ, молодой стрлокъ увертывался отъ нихъ и отвчалъ остріемъ своего мене шумнаго, но боле врнаго оружія, нападенія Квентина были такъ часты и такъ удачны, что огромная сила его противника начала уступать усталости, а мсто, на которомъ онъ стоялъ, покрылось цлой лужей крови. Но, не теряя мужества и съ прежней яростью, дикій Арденскій Кабанъ продолжалъ биться и побда Квентина была еще, по видимому, сомнительна и далека, какъ, вдругъ, женскій голосъ, позади его, назвалъ его по имени и умолялъ о спасеніи во имя пресвятой двы. Онъ повернулъ голову и въ одну минуту узналъ Гертруду Павильонъ. Мантилья упала съ ея плечъ и ее тащилъ одинъ изъ многочисленныхъ французскихъ солдатъ, которые, вломившись въ часовню, захватили, какъ свою добычу, всхъ женщинъ, искавшихъ тамъ убжища.

— Подождите меня только одну минуту, сказалъ Квентинъ де-ла-Марку и бросился, чтобы выручить свою покровительницу изъ положенія, грозившаго ей большой опасностью.

— Я не намренъ никого ждать, отвчалъ де-ла-Маркъ, потрясая своей палицей и начиная отступать, довольный, безъ сомннія, что избавлялся отъ такого страшнаго врага.

— Съ вашего позволенія, вы однако подождете меня, я не хочу, чтобы работа моего племянника осталась не доконченной, сказалъ Баляфре и бросился на де-ла-Марка съ своимъ тяжелымъ мечемъ.

Квентинъ между тмъ увидалъ, что освободить Гертруду было не легко, и что этого нельзя было сдлать въ одну минуту. Завладвшій ею солдатъ, котораго поддерживали нкоторые изъ его товарищей, отказался оставить свою добычу и Дорвардъ долженъ былъ, съ помощію двухъ-трехъ своихъ соотечественниковъ, принудить его къ тому силою, между тмъ онъ видлъ, что случай достигнуть богатства и счастія, такъ благосклонно доставленный ему судьбою, опять мало по малу ускользалъ отъ него, такъ что, когда наконецъ ему удалось освободить Гертруду, возл нихъ уже никого не было. Совершенно забывъ о беззащитномъ положеніи своей спутницы, онъ готовъ былъ броситься въ погоню за Арденскимъ Кабаномъ, какъ гончая собака за оленемъ, но, прижимаясь къ нему, двушка отчаяннымъ голосомъ умоляла его, во имя чести его матери не покидать ее одну и проводить до дома отца.— Вспомните, прибавила она, — мой отецъ спасъ отъ погибели васъ и Изабеллу… ради ея не бросайте меня!

Мольбы ея были едва слышны, но противостоять было невозможно. Съ невыразимою горестью въ сердц, простившись мысленно со всми радостными надеждами, которыя, возбуждая силы, поддерживали его въ теченіи этого кроваваго дня и одну минуту, казалось, готовы были исполниться, Квентинъ, какъ скованный духъ, повинующійся талисману, которому не можетъ противиться, проводилъ Гертруду до жилища Павильона и пришелъ туда то время, чтобы защитить и домъ и самого синдика отъ бшенства своевольныхъ солдатъ.

Между тмъ король и герцогъ бургундскій въхали въ городъ верхами черезъ одинъ изъ проломовъ. Они оба были въ полныхъ вооруженіяхъ, Карлъ, покрытый съ ногъ до головы кровью, възжая въ городъ, бшено пришпорилъ своего коня, между тмъ, какъ Людовикъ вступилъ въ него величественнымъ шагомъ человка, идущаго во глав процессіи. Они отправили гонцовъ, чтобъ остановить начавшійся грабежъ и собрать разсявшіяся войска и направились къ собору, чтобы защитить искавшихъ тамъ убжища значительныхъ гражданъ. Отслушавъ торжественную обдню, они собрали тамъ военный совтъ.

Занятый, какъ и вс другіе начальники, сборомъ своихъ подчиненныхъ, лордъ Крауфордъ, на углу одной улицы, ведущей къ Маасу, встртилъ Баляфре, который спокойно, съ такимъ же равнодушіемъ, съ какимъ охотникъ песетъ свою добычу, направлялся къ рк, держа за окровавленные волосы человческую голову.

— Здорово, Людовикъ, что это ты намренъ длать съ этой падалью?

— Это остатокъ отъ работы, которую началъ и почти кончилъ мой племянникъ, а я только довершилъ, отвчалъ Баляфре,— это голова одного добраго малаго, котораго я отправилъ на тотъ свтъ: онъ просилъ меня бросить ее въ Маасъ. Странныя фантазіи приходятъ въ голову людямъ, когда ихъ хватаетъ старый Смоль-Бакъ {Small-Back — маленькая спина, общепринятое въ Шотландіи выраженіе для обозначенія смерти, которая обыкновенно изображается въ вид скелета.}, но Смоль-Бакъ заставитъ въ свое время поплясать всхъ насъ.

— И ты хочешь бросить эту голову въ Маасъ? спросилъ Крауфордъ, внимательне разсматривая страшную трофею смерти.

— Непремнно. Если откажешь умирающему человку въ его просьб, то, пожалуй, тнь его станетъ преслдовать тебя, а я люблю спокойно спать по ночамъ.

— Ну, такъ теб придется повстрчаться съ его привидніемъ: клянусь душой, эта мертвая голова гораздо важне, чмъ ты думаешь. Ступай за мной… ни слова боле, ступай за мной.

— Если такъ, то вдь, говоря правду, я ничего и не общалъ ему, замтилъ Баляфре, — я ужъ отрубилъ ему голову, а языкъ его все еще продолжалъ болтать. Не боялся же я его живаго, клянусь святымъ Мартиномъ турскимъ, не стану бояться и мертваго. Къ тому же, мой маленькій куманекъ, веселый монахъ отъ святаго Мартина, не откажетъ мн въ бутылочк святой воды.

Когда торжественная обдня въ люттихскомъ собор была отслужена и въ город, пораженномъ ужасомъ, возстановился нкоторый порядокъ, Людовикъ и Карлъ, окруженные своими пэрами, собрались выслушивать требованія награды всхъ совершившихъ во время битвы какіе нибудь подвиги. Прежде всего занялись дломъ графства де-Круа и его прекрасной владтельницы. Къ разочарованію многочисленныхъ соискателей, считавшихъ себя уже счастливыми обладателями богатой добычи, смерть де-ла-Марка оказалась покрытой какой-то тайной. Кравкръ явился съ кабаньей шкурой, какую обыкновенно носилъ де-ла-Маркъ, Дюпуа — съ расколотымъ щитомъ, на которомъ былъ изображенъ гербъ де-ла-Марка, другіе, разсчитывавшіе тоже на награду за смерть убійцы епископа, предъявляли подобныя же трофеи, богатая награда, назначенная за голову Арденскаго Кабана была причиной смерти всхъ, чье вооруженіе походило на его. Между соперниками было много шуму и споровъ и Карлъ, внутренно жалвшій о своемъ поспшномъ общанія, предоставившемъ руку и состояніе его прекрасной ленницы на произволъ такого случая, уже надялся, что ему, можетъ быть, удастся уклониться отъ всхъ этихъ противорчащихъ другъ другу требованій, но вдругъ черезъ толпу пробрался впередъ Крауфордъ, таща за собой сконфуженнаго Баляфре, который упирался, какъ бульдогъ на свор.

— Прочь съ вашими копытами, шкурами и крашенымъ желзомъ! крикнулъ старый воинъ.— Только тотъ, кто убилъ кабана, можетъ показать его клыки!

Съ этими словами онъ бросилъ на полъ окровавленную голову, которую легко было признать за голову де-ла-Марка по странному устройству челюстей, дйствительно напоминавшихъ челюсти животнаго, имя котораго онъ носилъ, она была тотчасъ узнана всми, кто когда либо видалъ его.

— Надюсь, Крауфордъ, сказалъ Людовикъ, между тмъ, какъ Карлъ сидлъ молча, угрюмый и недовольный, — что награду заслужилъ одинъ изъ моихъ врныхъ шотландцевъ?

— Людовикъ Лесли, государь, котораго мы называемъ Баляфре, отвчалъ старый солдатъ.

— Онъ дворянинъ? спросилъ герцогъ, — благородной крови? Въ противномъ случа наше общаніе не иметъ силы.

— Онъ довольно некрасивый обрубокъ, отвчалъ Крауфордъ, посматривая на высокую, неуклюжую и сконфуженную фигуру стрлка, — но, тмъ не мене, я ручаюсь, что онъ хорошаго дерева: онъ отрасль Ротзеовъ, а они также благородны, какъ любой родъ Франціи и Бургундіи, съ тхъ поръ, какъ объ ихъ родоначальник говорятъ, что ‘онъ убилъ рыцаря между прибрежьемъ и моремъ (les’-lee) и бросилъ его тамъ’ {Старый стихъ, которымъ Лесли доказываютъ свое происхожденіе отъ одного стараго рыцаря, сразившаго, говорятъ, венгерскаго паладина огромнаго роста и давшаго себ прозвище, по мсту, гд сражался.}.

— Значитъ нечего длать, сказалъ герцогъ, — и самая прекрасная и богатая наслдница Бургундіи должна сдлаться женой грубаго наемнаго солдата или умереть въ монастыр… она единственная дочь нашего врнаго Рейнольда де-Круа!… Я слишкомъ поторопился!

И облако грусти покрыло его лице къ удивленію всхъ его пэровъ, которые рдко видали, чтобы герцогъ выражалъ малйшій признакъ сожалнія при неизбжныхъ послдствіяхъ какого нибудь принятаго имъ ршенія.

— Подождите одну минуту, сказалъ Крауфордъ.— Дло, можетъ быть, устроится лучше, чмъ ваше высочество предполагаете. Выслушайте только, что этотъ кавалеръ хочетъ сказать вамъ.

— Да говори же и потомъ убирайся къ чорту, тихо прибавилъ онъ, обращаясь къ Баляфре.

Но хотя грубый солдатъ и ухитрялся выражаться довольно ясно въ присутствіи короля Людовика, къ обращенью съ которымъ усплъ привыкнуть, онъ однако не былъ въ состояніи объявить своего намренія передъ такимъ блестящимъ собраніемъ, въ какомъ теперь находился. Повернувшись плечомъ къ обоимъ государямъ, Баляфре хрипло усмхнулся, лице его судорожно передернулось и онъ могъ произнести только: — Саундерсъ Супльджо… и потомъ запнулся.

— Съ позволенія вашего величества и вашего высочества, сказалъ Крауфордъ, — я долженъ говорить за своего соотечественника и товарища. Еще на родин одинъ пророка, предсказалъ ему, что счастіе его дома устроится черезъ женитьбу, но онъ, какъ и я, съ лтами нсколько поизносился и предпочитаетъ шинокъ дамской уборной, однимъ словомъ, иметъ нкоторые казарменные вкусы и привычки, по которымъ высокое положеніе было бы ему скорй въ тягость. Потому онъ ршился поступить согласно съ моимъ совтомъ и предоставить пріобртенные имъ этою побдою права тому, кто на самомъ дл почти затравилъ кабана — своему племяннику, сыну своей сестры.

— Я могу засвидтельствовать заслуги и благоразуміе этого молодаго человка, сказалъ Людовикъ, довольный, что судьба дала такую блестящую награду человку, на котораго онъ имлъ нкоторое вліяніе.— Безъ его осторожности и бдительности мы были бы разбиты. Онъ сообщилъ намъ о ночной вылазк.

— Въ такомъ случа, проговорилъ наконецъ Карлъ, — я долженъ вознаградить его за то, что усумнился въ истин его словъ.

— А я могу засвидтельствовать его храбрость, какъ воина, замтилъ Дюнуа.

— Но, перебилъ Крэвкръ, — хотя дядя и шотландскій дворянчикъ, но это еще не доказываетъ, чтобы и племянникъ былъ благороднаго происхожденія.

— Онъ изъ дома Дорвардовъ, сказалъ Крауфордъ, — потомокъ Аллана Дорвардъ, который былъ великимъ сенешалемъ Шотландіи.

— Если это молодой Дорвардъ, отвчалъ Крэвкръ, — то я не скажу боле ни слова. Фортуна слишкомъ ясно высказывается въ его пользу, чтобы я сталъ доле бороться съ ея причудливымъ величествомъ. Но странно, право, какъ эти шотландцы, начиная отъ лорда до конюха, стоятъ другъ за друга.

— Горцы стоятъ плечо къ плечу, отвчалъ лордъ Крауфордъ, смясь надъ досадою гордаго бургундца.

— Мы должны еще освдомиться, сказалъ задумчиво Карлъ, — каковы будутъ чувства прекрасной дамы въ отношеніи къ этому счастливому искателю приключеній.

— Клянусь обдней, отвчалъ Крэвкръ, — я имю слишкомъ много причинъ полагать, что на этотъ разъ ваше высочество найдете ее гораздо покорне, чмъ прежде…. Но нечего сердиться на возвышеніе этого молодаго человка: умъ твердость и храбрость сдлали его обладателемъ богатства, знатности и красоты!

——

Я уже отправилъ эти листы въ печать, заключивъ, какъ полагалъ, прекрасной моралью въ поощреніе всхъ свтло-кудрыхъ, голубо-окихъ, длинно-ногихъ и мужественныхъ выходцевъ моей родины, которые пожелали ли бы въ смутныя времена сдлаться доблестными рыцарями фортуны. Но одинъ другъ-совтникъ, одинъ изъ тхъ, которые любятъ остающійся на дн чайной чашки кусочекъ сахару точно также, какъ и ароматъ самаго лучшаго су-чонгъ, представилъ мн горькое возраженіе и требуетъ отъ меня точнаго и подробнаго разсказа о свадьб молодаго наслдника Гленъ-гулакина съ прекрасной фламандской графиней, о томъ, какіе были турниры и сколько ради такого интереснаго событія было сломано копій, требуетъ также, чтобы я не утаилъ отъ любопытнаго читателя числа рзвыхъ мальчишекъ, наслдовавшихъ храбрость Квентина, и блестящихъ двочекъ, въ которыхъ возродились прелести Изабеллы де-Круа. Я отвчалъ съ тою же почтою, что времена перемнились и шумныя свадьбы совершенно вышли изъ моды. Въ т дни, слды которыхъ я самъ могу припомнить, не только вс ‘пятнадцать друзей’ счастливой четы приглашались присутствовать при ея бракосочетаніи, но свадебные музыканты, какъ въ ‘старомъ моряк’, по прежнему продолжали ‘кивать головами’ до самой утренней зари. Пили сакъ-поссетъ въ брачной комнат, бросали вверхъ чулокъ, боролись за подвязку невсты въ присутствіи счастливой четы, которую Гименей сливалъ въ одну плоть. Авторы того времени слдовали съ похвальной точностью за его обычаями. Они не пропускали ни одного стыдливаго румянца невсты, ни одного восторженнаго взгляда жениха, ни одного алмаза въ ея волосахъ, ни одной пуговицы на его вышитомъ кафтан, пока, наконецъ, вмст съ Астреей, они ‘не укладывали своихъ героевъ въ постель.’ Но какъ мало согласуется все это съ той скромностью, которая заставляетъ нашихъ невстъ, эти милыя, стыдливыя созданія, бжать отъ пышности, блесна, удивленія, лести и, подобно честному Шенстону, ‘въ гостинниц искать свободы!’

Описаніе гласности, съ какой въ шестнадцатомъ столтіи обыкновенно праздновались бракосочетанія, покажется имъ безъ сомннія въ высшей степени отвратительнымъ и Изабелла де-Круа упадетъ въ ихъ мнніи гораздо ниже двушки, доящей коровъ и исполняющей самыя низкія обязанности, потому что даже она, хотя бы то случилось на самой церковной паперти, отвергла бы руку своего жениха башмачника, предложи онъ ей faire des noces, какъ говорится у парижанъ, вмсто того, чтобы, помстившись на верху дилижанса, отправиться на медовый мсяцъ, инкогнито, въ Деттфордъ или Гринвичъ. Поэтому я не стану боле говорить объ этомъ предмет, но тайкомъ уйду со свадьбы, какъ Аріосто со свадьбы Анжелики, предоставивъ желающимъ прибавить такія подробности, какія имъ подскажетъ ихъ собственное воображеніе.

‘Какой нибудь лучшій бардъ воспоетъ, какъ съ феодальной пышностью Бракемондскій замокъ отворилъ свои ворота, когда его прекрасная наслдница вручила скитающемуся шотландцу свою красоту и прекрасное графство’ {‘Е come a rilornare in sua contrada Trovasse e buon navglio e miglior tempo E dell’India a Medor desse lo scettro For’se altri cantera cou miglior pleuro’.

Orlando Furioso, canto XXX, stanza 16.}.

Примчанія къ Квентину Дорварду.

Примчаніе I. стр. 17. Св. Губертъ.

Въ средніе вка всякое занятіе имло своего покровителя — святаго. Охота, съ ея удачами и случайностями, составлявшая ремесло многихъ людей и всеобщую забаву, находилась подъ покровительствомъ святаго Губерта.

Этотъ святой лсовъ былъ сынъ Бертрана, герцога Аквитаніи. Во время своей мірской жизни, онъ служилъ при двор короля Пепина, былъ страстный охотникъ и часто для этой забавы забывалъ церковную службу. Однажды, когда онъ предавался своему любимому занятію, ему явился олень съ крестомъ между рогами и онъ услышалъ голосъ, угрожавшій ему вчнымъ наказаніемъ, если онъ не раскается въ своихъ грхахъ. Онъ удалился отъ міра и принялъ монашество, такъ какъ жена его также удалилась въ монастырь. Въ послдствіи Губертъ сдлался епископомъ Маастрихта и Люттиха, за свою ревность къ уничтоженію послднихъ остатковъ язычества, онъ былъ прозванъ арденскимъ и брабантскимъ апостоломъ. Его потомкамъ приписывалась сила исцлять людей, укушенныхъ бшеными собаками.

Примчаніе къ VI гл. стр. 83. Цыгане.

Въ Гей Маннеринг читатель найдетъ нсколько замчаній о цыганахъ, какими ихъ встрчаютъ въ Шотландіи. Но извстно, что эта странная разновидность человческой расы существуетъ почти въ первобытномъ состояніи и говоритъ однимъ языкомъ во всхъ государствахъ Европы. Подчиняясь, въ нкоторыхъ отношеніяхъ, обычаямъ окружающихъ ихъ народовъ, цыгане отличаются отъ нихъ существенными различіями, и такимъ образомъ оправдываютъ свои притязанія считаться отдльнымъ племенемъ. Ихъ первое появленіе въ Европ относится къ началу пятнадцатаго столтія, когда различныя толпы этого страннаго народа появились въ разныхъ странахъ свта. Они называли себя потомками Египтянъ и ихъ наружность свидтельствовала о ихъ восточномъ происхожденіи. Этотъ странный народъ говорилъ, что они, въ вид покаянія, должны странствовать извстное число лтъ. Объясненіе это было, вроятно, избрано ими, какъ боле подходившее къ суевріямъ странъ, которыя они посщали. Но ихъ наружность и образъ жизни сильно противорчили увреніямъ, что ихъ странствованіе, имло религіозную причину.

Ихъ одежда и нарядъ были пестры и неопрятны. Начальники и предводители ихъ ордъ, одвались въ самые яркіе цвта, красный или свтло-зеленый, имли хорошихъ лошадей, они принимали титулы герцоговъ или графовъ и разъигрывали роль важныхъ людей. Остальное, племя бдствовало въ пищ и одежд: оно безъ отвращенія питалось животными, павшими отъ болзни, и носило самыя грязныя, едва прикрывавшія ихъ наготу, лохмотья. По цвту кожи они ршительно похожи на жителей востока, особенно на индусовъ.

Ихъ нравы были также развратны, какъ былъ бденъ ихъ наружный видъ. Мужчины были по большей части воры, женщины самаго вольнаго поведенія. Немногія искусства, которыми они съ успхомъ занимались, хотя и были трудны, но не имли никакаго значенія. Они обработывали желзо, но никогда въ большихъ размрахъ. Многіе были хорошими охотниками, музыкантами, словомъ, отличались въ тхъ искусствахъ, занятія которыми почти равны бездлью. Но ихъ искусство никогда не достигало до степени промысла. Дв или три другія особенности, казалось, отличали ихъ отъ всхъ народовъ. Ихъ притязаніе на способность предсказывать будущность посредствомъ хиромантіи или астрологіи доставляло имъ иногда уваженіе, но чаще навлекало на нихъ подозрніе въ колдовств, поздне, всеобщее обвиненіе, что они увеличиваютъ свои толпы кражей дтей, подвергло ихъ презрнію и недоврію. По этому увренія этихъ бродягъ, что они пилигримы, совершающіе покаяніе, сперва были приняты и, во многихъ случаяхъ, заслужили имъ покровительство правительствъ тхъ странъ, которыя они проходили, но потомъ вс перестали врить ихъ разсказамъ и на цыганъ стали смотрть, какъ на неисправимыхъ мошенниковъ и бродягъ. Они почти отовсюду были изгнаны, а тамъ, гд ихъ еще терпли, они составляли предметъ скоре, преслдованій, чмъ покровительства законовъ.

Въ журнал одного доктора теологіи, сохраненномъ и изданномъ ученымъ Пакіе, есть любопытный и точный разсказъ о ихъ прибытіи во Францію. Слдующее извлечено оттуда: — ’27 августа 1427 года въ Парижъ пришли двнадцать ‘кающихся’, какъ они себя называли, именно, одинъ герцогъ, одинъ графъ и десять простыхъ людей, вс верхомъ, и выдавали себя за хорошихъ христіанъ. Они были изъ нижняго Египта и разсказывали, что незадолго передъ тмъ христіане покоряли ихъ страну и принудили ихъ, подъ страхомъ смерти, принять христіанство. Т, которые крестились, сдлались значительными людьми въ своемъ отечеств и имли тамъ короля и королеву. Вскор посл ихъ обращенія сарацины напали на страну и принудили ихъ отказаться отъ христіанства. Когда германскій императоръ, польскій король и другіе христіанскіе государи услыхали объ этомъ, они напали на нихъ и заставили всхъ знатныхъ и простыхъ покинуть страну и идти къ пап римскому, который въ покаяніе назначилъ имъ семь лтъ странствовать по свту, не ложась въ постель.

‘Они странствовали уже пять лтъ, когда въ первый разъ пришли въ Парижъ, сперва только значительныя лица, потомъ и все общество, около 100 или 120 человкъ, оставшихся, какъ они говорили, отъ 1000 или 1200, вышедшихъ изъ отечества, остальные умерли вмст съ королемъ и королевой. Полиція помстила ихъ въ нкоторомъ разстояніи отъ города, въ церкв Сен0Дени.

‘Почти у всхъ въ уши были продты по два серебряныхъ кольца, что, по ихъ словамъ, считалось украшеніемъ въ ихъ стран. Мужчины были смуглы, съ вьющимися волосами, женщины, замчательно черныя, имли единственной одеждой широкую старую шерстяную мантію, завязанную вокругъ шеи веревкой или старой тряпкой, а подъ ней изодраную рубашку. Словомъ, они были самыми несчастными, самыми бдными существами, когда либо виднными во Франціи, не смотря на ихъ нищету, много женщинъ между ними, посмотрвъ на руку человка, могли предсказывать его судьбу, по, что всего хуже, за эти предсказанія, колдовство и т. д. деньги другихъ переходили въ ихъ карманы.

‘Не смотря на остроумный разсказъ этихъ цыганъ о самихъ себ, парижскій епископъ приказалъ одному монаху, по имени Le Petit Jacobe, произнести проповдь, отлучающую отъ церкви всхъ мужчинъ и женщинъ, обращавшихся къ этимъ цыганамъ за предсказаніями о судьб и, съ этимъ намреніемъ, показывавшихъ имъ руки. Въ сентябр они изъ Парижа отправились въ Понтуазъ.’ Пакье замчаетъ по поводу этихъ странныхъ записокъ, что, хотя разсказъ о покаяніи и отзывается выдумкой, этотъ народъ бродилъ по Франціи боле столтіи, съ вдома и на глазахъ начальства, только въ 1361 году въ этой стран издали приговоръ объ ихъ изгнаніи.

Появленіе этихъ египтянъ (какъ называлъ себя этотъ странный народъ) въ разныхъ странахъ Европы, совпадаетъ со временемъ, когда Тимуръ и Тамерланъ напали на Индустанъ, предоставивъ его жителямъ выборъ между Кораномъ и смертью. Почти нтъ сомннія, что эти бродяги первоначально произошли отъ индустанскихъ племенъ, которыя, изгнанныя и спасаясь отъ оружія магометанъ, избрали такого рода странствующую жизнь, сами хорошо не зная куда шли. Очень естественно предположить, что теперь существующее племя представляетъ смсь съ европейцами, изъ которыхъ многіе съ дтства воспитывались посреди его и приняли вс его обычаи.

Весьма вроятно, что, когда они находятся въ тсныхъ сношеніяхъ съ простымъ народомъ, они скрываютъ свой языкъ. Но, тмъ не мене почти врно, что они говорятъ индустанскимъ нарчіемъ, какъ доказываютъ примры, приводимые Грельманомъ, Гойландомъ и другими, писавшими объ этомъ предмет. Но, кром ихъ авторитета, авторъ имлъ случай лично знать человка, который изъ чистаго любопытства, вооружившись терпніемъ и стараніемъ и пользуясь всякимъ удобнымъ случаемъ, достигъ того, что могъ разговаривать со всякимъ цыганомъ на его собственномъ язык, подобно тому, какъ царственный Галь могъ пить со всякимъ мдникомъ. Удивленіе этихъ бродягъ при вид иностранца, посвященнаго въ ихъ тайны, подавало поводъ къ смшнымъ сценамъ. Надо надяться, что этотъ господинъ напечатаетъ свои свднія о столь необыкновенномъ предмет. Осторожность заставляетъ его въ настоящее время откладывать ихъ обнародованіе, потому что, хотя цыганы и примирились нсколько съ обществомъ съ тхъ поръ, какъ перестали быть предметомъ законнаго преслдованія, они все таки народъ жестокій и мстительный.

Но, не смотря на истинность сказаннаго, я не могу не прибавить, что по моимъ собственнымъ, почти пятидесятилтнимъ наблюденіемъ, нравы этихъ бродягъ значительно улучшились, что я зналъ между ними людей, присоединившихся къ цивилизованному обществу и сохранявшихъ достоинство характера, и что относительно ихъ опрятности и образа жизни произошло много перемнъ.

Примчаніе II. стр. 73. Шотландскіе стрлки.

Подобные споры часто случались между шотландской гвардіей и другими установленными военными властями. Въ 1474 году два шотландца были замшаны въ краж у рыбнаго торговца Жана Пенсара значительной суммы денегъ. Вслдствіе этого они были схвачены превотомъ, Филипомъ-дю-Фуръ и его служителями, но прежде, чмъ успли заключить одного изъ шотландцевъ, по имени Мортимера, въ тюрьму Шатель, на нихъ напали два стрлка королевской шотландской гвардіи и освободили плнниковъ. См. Хронику Jean de Troyes за 1474 годъ.

Примчаніе VI. стр. 93. Игра въ карты.

Докторъ Драйсдстъ замчаетъ, что карты, изобртенныя въ предшествовавшее царствованіе для забавы Карла V во время его умственнаго разстройства, кажется, скоро распространились между придворными, такъ какъ подали уже Людовику XI поводъ къ метафор. Таже пословица приводится Дюрендартомъ въ очарованномъ подземельи Монтезино. Предполагаемая причина изобртенія картъ вызвала одинъ изъ остроумнйшихъ отвтовъ, когда либо слышанныхъ мной. Отвтъ этотъ данъ покойнымъ докторомъ Грегори изъ Единбурга одному очень важному сановнику шотландскаго суда. Свидтельство доктора должно было доказать невинность подсудимаго на основаніи его умственнаго разстройства. На одномъ изъ допросовъ докторъ допустилъ, что упомянутый человкъ хорошо игралъ въ вистъ. ‘И можете ли вы серіозно говорить, докторъ’, сказалъ мудрый совтникъ, ‘что человкъ, способный отлично играть въ такую трудную игру, требующую въ высшей степени памяти, соображеніи и разсчетовъ, въ тоже время можетъ быть разстроенъ умомъ’? ‘Я не игрокъ’, ловко отвчалъ докторъ, ‘но я читалъ въ исторіи, что карты были изобртены для забавы сумашедшаго короля’. Этотъ отвтъ повелъ къ ршенію вопроса.

Примчаіне I. стр. 103. Мирное и безмятежное житье etc.

Здсь король касается настоящихъ причинъ, по которымъ онъ съ такимъ тираническимъ упорствомъ настаивалъ на этомъ брак. Уродливость принцессы представляла мало вроятности, чтобы она была плодородна и орлеанскій домъ, самый близкій по наслдству престола, могъ прекратиться за недостаткомъ наслдниковъ.

Въ одномъ письм къ графу Даммартену, Людовикъ, упоминая о замужеств своей дочери, говоритъ, ‘Qu’ils n’auroienl pas beaucoup d’embarras a `nourrir les enfant, qui nailroienl de leur union, mais cependant elle aura lieu, quelque chose qu’on en puisse dire’ {Что имъ не будетъ стоить большаго труда кормить дтей, которыя родятся отъ ихъ брака, по что, несмотря на это, бракъ состоится, чтобы ни говорили.}. Wraxall, Исторія Франціи, томъ 1, стр. 143, примчаніе.

Примчаніе II. стр, 104. Кардиналъ Балю.

Доброжелательный, но неизвстный корреспондентъ замтилъ мн, что я ошибся, утверждая, что кардиналъ былъ плохой здокъ. Если такъ, я долженъ отдать справедливость его памяти, потому что немногіе люди, доживъ до моихъ лтъ, любятъ это упражненіе такъ, какъ я. Но кардиналъ могъ быть порядочнымъ всадникомъ, хотя считалъ верховую зду такой же опасной, и какъ охоту.

Кардиналъ былъ человкъ надменный и тщеславный, какъ онъ доказалъ это въ 1465 году, при осад Парижа, гд, наперекоръ законамъ и обычаямъ войны, отправлялъ ночные караулы при звукахъ трубъ, роговъ и другихъ инструментовъ. Приписывая кардиналу незнаніе верховой зды, я вспомнилъ случай, бывшій съ нимъ въ Париж: на него напали убійцы и жизнь его была спасена только тмъ, что его мулъ, испуганный толпой, ускакалъ вмст съ всадникомъ въ монастырь, игумену котораго онъ прежде принадлежалъ.— См. Хронику Jean-de-Troyes.

Примчаніе III. стр. 156. Галеотти.

Марціусъ Галеотти родился въ Парни, въ Умбріи. Онъ были, секретаремъ Матвя Корвина, короля венгерскаго, и наставникомъ его сына, Іоанна Корвина. При его двор онъ написалъ сочиненіе De jocose dictis et [actis Regis Matthias Corvini. Онъ оставилъ Венгрію въ 1477 году и былъ посаженъ въ тюрьму въ Венеціи за обвиненіе въ распространеніи еретическихъ мнній въ сочиненіи, подъ заглавіемъ De homine inferiore et corpore ejus. Онъ была, принужденъ отказаться отъ своихъ мнній и могъ бы сильно пострадать, еслибъ не покровительство папы Сикста IV, бывшаго однимъ изъ его учениковъ. Онъ отправился во Францію, поступилъ къ Людовику XI и умеръ на его служб.

Примчаніе IV. стр. 179. Религія цыганъ.

Замчательной чертой характера этихъ бродягъ было то, что они не имли никакихъ опредленныхъ религіозныхъ началъ или обрядовъ, какъ напримръ евреи, на которыхъ они во многихъ отношеніяхъ походили. Они охотно принимали, насколько было нужно, религію той страны, въ которой имъ случалось останавливаться, но никогда но подчинялись ей боле, чмъ отъ нихъ требовали. Извстно, что въ Индіи они не приняли догматовъ ни браманизма ни магометанства, по этому-то ихъ стали считать принадлежащими къ отверженнымъ племенамъ Восточной Индіи, путамъ или паріямъ. Недостатокъ религіи замняется у нихъ въ значительной степени суевріемъ. Т изъ ихъ обрядовъ, которые могли быть изслдованы, напримръ церемонія брака, грубы въ высшей степени и походятъ боле на обычаи готентотовъ, чмъ образованныхъ народовъ. Они перенимаютъ разные религіозные обряды той страны, въ которой находятся. У пограничныхъ жителей Англіи и Шотландіи существуетъ или существовало обыкновеніе приписывать счастливый исходъ путешствію, начатому прохожденіемъ черезъ приходскую церковь, и цыгане обыкновенно старались получить отъ сторожа позволеніе пройти черезъ церковь, когда въ ней не было службы, потому что она не считалась необходимой для счастливаго предзнаменованія. Впрочемъ они совершенно лишены всякаго дйствительнаго религіознаго чувства, высшій или боле образованный классъ не признаетъ другихъ боговъ, кром боговъ епикурейцевъ. Этимъ объясняется врованіе или скоре безвріе Гэйраддина Мограбинъ.

Я могу замтить здсь, что для этого лниваго и чувственнаго народа нтъ ничего непріятне необходимости заниматься какимъ нибудь опредленнымъ ремесломъ. Когда въ 1815 г. Парижъ былъ занятъ союзными войсками, авторъ прогуливался вмст съ англійскимъ офицеромъ около караула, занятаго прусскими войсками. Мой товарищъ курилъ и, проходя мимо солдата, хотлъ вынуть сигару изо рта согласно установленнымъ правиламъ, но, къ великому нашему удивленію, часовой обратился къ нему съ слдующими словами: ‘Rauchen sie immer fort, verdammt sey der preussische Dienst’, т. e. ‘продолжайте курить, да будетъ проклята прусская служба!’ Когда мы посмотрли внимательне на этого человка, то увидали, что это былъ Zigeuner или цыганъ, но своему обыкновенію такимъ образомъ выразившій свое отвращеніе къ возложенной на него обязанности. Если взять въ разсчетъ опасность, которой онъ подвергался, произнося эти слова, то надо предположить въ немъ сильную нелюбовь къ служб, которая одна только могла заставить его такъ неосторожно подвергать себя взысканію. Еслибъ слова его были услышаны капраломъ или сержантомъ, то легчайшимъ наказаніемъ былъ бы Prgel.

Примчаніе V. стр. 257. Убійство люттихскаго епископа.

Относя убійство люттихскаго епископа, Людовика Бурбона, къ этому времени, мы нарушили историческую врность. Правда, что епископъ былъ взятъ въ плнъ мятежными гражданами этого города, правда также, что извстіе о возстаніи дошло до Карла вмст съ слухами объ убійств епископа, что возбудило его негодованіе противъ Людовика, находившагося тогда въ его власти. Вс эти событія произошли въ 1468 г. тогда какъ убійство епископа случилось только въ 1482. Въ август или сентябр этого года, Гильомъ де-ла-Маркъ, прозванный Дикимъ Арденскимъ Кабаномъ, вступилъ съ недовольными гражданами Люттиха въ заговоръ противъ ихъ епископа, Лудовика Бурбона, въ подкрпленіе значительныя денежныя суммы были имъ присланы королемъ французскимъ. Этими средствами и съ помощію многихъ убійцъ и разбойниковъ, приставшихъ къ нему, какъ къ своему предводителю, де-ла-Маркъ собралъ войско, которое одлъ въ красные мундиры съ головой вепря на лвомъ рукав. Съ этимъ маленькимъ войскомъ онъ приблизился къ Люттиху. Въ это время граждане, участвовавшіе въ заговор, явились къ своему епископу и, предлагая ему стоять за него на смерть, совтовали выступить противъ этихъ разбойниковъ. Такимъ образомъ епископъ вышелъ во глав своихъ немногочисленныхъ воиновъ, надясь на помощь жителей Люттиха. Но, какъ только они приблизились къ непріятелю, люттихцы, какъ было прежде условлено, покинули знамена епископа и онъ остался съ одной горстью своихъ приверженцевъ. Де-ла-Маркъ, вполн увренный въ успх, напалъ на него и разбилъ на голову. Епископа привели передъ развратнаго рыцаря, ударивъ его сперва въ лице, онъ убилъ его собственноручно и веллъ выставить обнаженное тло на большой площади Люттиха передъ соборомъ Св. Ламберта.

Вотъ точный разсказъ драмы, поразившей всхъ ужасомъ. Въ текст убійство епископа показано пятнацатью годами ране по причинамъ, которыя читатели романовъ легко поймутъ.

Примчаніе IV. стр. 276. Шварцъ-рейтеры.

Фэйизъ Моррисонъ описываетъ этихъ солдатъ въ слдующихъ словахъ: ‘Кто посмотритъ на этихъ шварцъ-рейтеровъ (т. е. черныхъ всадниковъ), тотъ долженъ сознаться, что для того, чтобы выставить блескъ своихъ лошадей и сапогъ они нарочно чернятъ самихъ себя и длаются похожими на угольщиковъ. Эти всадники одты въ черное платье и, какъ бы бдно оно не было, тратятъ не мало времени на его чистку. Большая часть изъ нихъ имютъ черныхъ лошадей и, какъ я говорилъ, любятъ, чтобы кони, сапоги и башмаки ярко блестли. Отъ постоянной чистки лошадей и натиранія обуви какимъ-то чернымъ снадобьемъ, руки и лица ихъ становятся черными, отъ чего произошло ихъ названіе. Впрочемъ я слыхалъ отъ нмцевъ, что они чернятъ себя для того, чтобы казаться страшне своимъ врагамъ’. Путешествіе Фэйизъ Моррисона, изданіе 1617 г., стр. 163.

Примчаніе V. стр. 294. Филипъ дэ-Коминъ.

Въ предъидущемъ паданіи этого сочиненія Филипъ дэ-Коминъ былъ описанъ, какъ человкъ маленькаго роста, боле годный на совтъ, чмъ на дйствіе. Это описаніе было сдлано наудачу, чтобы поразнообразить воинственные портреты, которыми такъ богатъ былъ тотъ вкъ и которыхъ такъ много въ этомъ сочиненіи. Историкъ Слейданъ говоритъ со словъ Мать д’Арва, знавшаго Филипа дэ-Коминъ и служившаго при немъ, что онъ былъ человкъ высокаго роста и благородной наружности. Ученый господинъ Нешто, издатель Записокъ объ исторіи Франціи, говоритъ, что Филипъ дэ-Коминъ былъ дятельнымъ, участникомъ въ рыцарскихъ играхъ и церемоніяхъ на свадьб Карла бургундскаго съ Маргаритой англійской въ 1468 г. (См. хронику Jean de-Troyes, въ изданіи Петито Mmoires Relatifs l’histoire de France, томъ XIII, стр. 375, примчаніе). Я смотрлъ у Оливье де-ла-Маркъ, въ его запискахъ, книга II глава IV, описаніе этихъ лютыхъ суетъ, въ нихъ можно найти столько же разнообразныхъ предметовъ, какъ въ сум стараго купца Петра Шлемиля, покупавшаго тни и носившаго въ своемъ мшк все, что могли потребовать за нихъ въ промнъ. Въ этомъ великолпномъ описаніи есть и рыцари, и дамы, и пажи, и стрлки, много замковъ, ужасныхъ драконовъ, дромадеровъ, тутъ есть и леопарды, разъзжающіе на львахъ, скалы, сады, фонтаны, переломленныя и цлыя копья, и вс двнадцать подвиговъ Геркулеса. Мн стоило труда отыскать Филипа дэ-Коминъ въ такой блестящей толп. Его имя, впрочемъ, стоитъ первое въ отряд храбрыхъ рыцарей и дворянъ, въ общемъ турнир выхавшихъ въ числ двадцати человкъ, подъ предводительствомъ принца оранжеваго, противъ отряда, состоявшаго изъ такого же числа людей подъ предводительствомъ распутнаго Адольфа де-Клэвъ, который и сдлалъ вызовъ подъ романтическимъ именемъ Arbre d’Or (Золотого Дерева). Хотя схватка происходила на тупомъ оружіи, она была горяча и только значительная сила съ трудомъ могла разнять сражавшихся. Но этому Филипъ дэ-Коминъ иметъ право на титулъ tarn Marte, quam Mercurio (на столько Марсъ, на сколько Меркурій), но если взять въ разсчетъ мракъ, покрывающій остальныхъ сподвижниковъ этой troupe dore (золотое войско), намъ не трудно опредлить, которое ихъ этихъ качествъ боле прославило его имя.

Примчаніе VI. стр. 296. Встрча Людовика и Карла посл сраженія при Монлери.

Посл сраженія при Монлери, въ 1465 г., Карлъ, тогда еще графъ Шаролэ, и Людовикъ, оба во глав маленькихъ отрядовъ, имли свиданіе у стнъ Парижа. Оба государя сошли съ лошадей и пошли вмст, до того занятые разговоромъ о цли ихъ встрчи, что Карлъ забылъ положеніе, въ которомъ находился, и когда Людовикъ обернулся, чтобъ идти назадъ въ Парижъ, графъ Шаролэ такъ далеко послдовалъ за нимъ, что перешелъ за линію вншнихъ окоповъ, окружавшихъ Парижъ, и вошелъ въ полевое укрпленіе, соединявшееся траншеей съ городомъ. Съ нимъ было всего только пять или шесть человкъ. Свита, оставленная имъ тамъ, гд онъ встртился съ королемъ, пришла въ ужасъ и нкоторые изъ приближенныхъ поспшили къ Карлу, помня, что ддъ его былъ убитъ при Монтере во время такихъ же переговоровъ 10 сентября 1419 г. Къ великой радости, графъ въ цлости воротился къ нимъ, сопровождаемый собственной стражей Людовика. Бургундцы сильно упрекали его въ такой неосторожности.

— Не говорите боле объ этомъ, сказалъ Карлъ, — я сознаюсь въ своемъ безумств, но я не зналъ, что длалъ, пока не вошелъ въ укрпленія.— Записки Филипа дэ-Коминъ, глава XIII.

Людовика много хвалили за благодушіе въ этомъ случа и понятно, что герцогъ долженъ былъ вспомнить этотъ поступокъ, когда врагъ его такъ неожиданно отдался въ его власть, при своемъ посщеніи Перонны.

Примчаніе VII. стр. 303. Пероннскій замокъ.

Пріздъ трехъ братьевъ, князей савойскаго дома, монсэньра да-Ло, котораго Людовикъ долго держалъ въ тюрьм, сира Понсе-да-Ривьръ и сэньра д’Урне, совершенно оригинальнаго романиста въ своемъ род, котораго бы можно было тоже ввести въ этотъ романъ, но судьба Ефуиста была достаточнымъ предостереженіемъ для автора. Вс эти дворяне, носившіе бургундскій орденъ, именно крестъ св. Андрея, внушили Людовику такое опасеніе, что онъ весьма неосторожно потребовалъ, чтобъ его помстили въ старомъ пероннскомъ замк и такимъ образомъ самъ отдалъ себя въ плнъ. Смотри записки Комина 1468 годъ.

Примчаніе къ XXVII гл. стр. 314.

Историческіе факты, относящіеся до этого знаменитаго свиданія, изложены въ XXVII глав. Агенты, посланные Людовикомъ, возбудили жителей Люттиха къ возстанію противъ ихъ государя, герцога Карла, и къ изгнанію и убійству ихъ епископа. Но Людовикъ не былъ приготовленъ къ тому, что они будутъ дйствовать съ такою поспшностью. Они схватились за оружіе съ дерзостью непостоянной черни, захватили епископа въ плнъ, угрожали ему, оскорбляли его и разорвали на части одного или двухъ изъ его канониковъ. Извстіе объ этомъ дошло до герцога бургундскаго въ то самое время, какъ Людовикъ такъ неосторожно отдался въ его власть, слдствіемъ этого было то, что Карлъ окружилъ пероннскій замокъ стражей и, глубоко негодуя на вроломство французскаго короля, возбуждавшаго къ мятежу его подданныхъ и между тмъ выражавшаго къ нему самую искреннюю дружбу, разсуждалъ о томъ, не присудить ли Людовика къ смертной казни.

Три дня Людовикъ оставался въ мучительной неизвстности и только его обильная щедрость къ любимцамъ и придворнымъ Карла спасли его отъ смерти или сверженія съ престола. Коминъ, бывшій въ то время каммергеромъ Карла бургундскаго и спавшій въ его комнат, говоритъ, что Карлъ не раздвался и не спалъ, но только по временамъ бросался на постель или быстро ходилъ по комнат. Долго его нельзя было ничмъ уговорить. Наконецъ только онъ согласился освободить Людовика съ условіемъ, чтобы онъ сопровождалъ его въ походъ и послалъ свое войско усмирить мятежниковъ, вызванныхъ къ возстанію его интригами.

Это было горькое и унизительное условіе, но Людовикъ, не видя другаго средства избжать послдствій своей неосторожности, не только покорился этому требованію, но поклялся исполнить его, на крест, будто бы принадлежавшемъ Карлу Великому. Эти подробности взяты у Комина. Можно найти краткое описаніе въ исторіи Франціи, сэръ Натаніеля Урозоля, томъ I.

Примчаніе VIII. стр. 336. Балю.

Людовикъ сдержалъ свое общаніе отомстить кардиналу ла-Балю, котораго онъ всегда обвинялъ въ измн ему въ пользу Бургундіи. По возвращеніи въ свое государство, онъ веллъ заключить своего прежняго любимца въ одну изъ желзныхъ клтокъ Лота. Он были такъ устроены, что человкъ обыкновеннаго роста не могъ ни встать, ни лечь въ нихъ. Нкоторые приписываютъ это ужасное изобртеніе самому Балю. Во всякомъ случа, онъ былъ заключенъ въ одной изъ такихъ клтокъ въ продолженіи одиннадцати лтъ и Людовикъ не позволялъ освобождать его до послдней своей болзни.

Примчаніе IX. стр. 337. Молитва Людовика XI.

Пробгая старую рукописную хронику, я не могъ не удивляться, что такой тонкой умъ, какой, безъ сомннія, былъ у Людовика, могъ обольщать себя суевріемъ невообразимымъ и у самаго глунаго дикаря. Молитва Людовика, при подобномъ же случа, сохраненная Брантомомъ, точно также замчательна по содержанію. Это та самая, которая была подслушана шутомъ и разсказана имъ, и такимъ образомъ открыла братоубійство, котораго никто никогда не могъ бы подозрвать. Оборотъ, данный разсказу развращеннымъ придворнымъ, способнымъ потшаться одинаково надъ всмъ преступнымъ, какъ и надъ всмъ развратнымъ, достоинъ вниманія читателя. Такіе поступки рдко совершаются тамъ, гд нтъ людей низкихъ и жестокосердыхъ, способныхъ длать ихъ предметомъ смха.

‘Въ числ множества забавныхъ и ловкихъ продлокъ скрытности, притворства и хитрости, которыя добрый король (Людовикъ XI) совершилъ въ свое время, онъ между прочимъ умертви, въ своего брата, герцога гвіеннскаго, въ то время, какъ тотъ всего мене могъ ожидать этого. Король выказывалъ самую горячую любовь къ нему во время жизни и привязанность посл его смерти и такъ искусно велъ все дло, что оно навсегда бы осталось тайной, еслибъ онъ не взялъ къ себ на службу шута, принадлежавшаго его убитому брату. Случилось, что Людовикъ, погруженный въ молитву передъ алтаремъ мерійской богоматери которую онъ называлъ своей доброй покровительницей, и предполагая, что онъ совершенно одинъ, между тмъ какъ шутъ былъ не далеко и могъ слышать, далъ волю своему набожному изліянію въ слдующихъ словахъ:

— О, добрая богоматерь, моя милостивая покровительница, мой единственный другъ, къ которому я прибгаю, прошу тебя, заступись за меня передъ Господомъ и попроси у него прощенія за смерть моего брата, котораго я веллъ отравить гнусному аббату монастыря Іоанна. Я признаюсь теб въ этомъ грх, какъ своей доброй госпож и покровительниц. Но что мн было длать, когда онъ постоянно возбуждалъ безпорядки въ моемъ государств. Испроси же мн прощеніе, добрая богоматерь, а я ужъ знаю, какъ вознаградить тебя’.

Эта странная исповдь не ускользнула отъ вниманія шута, который за обдомъ, при всхъ, въ глаза упрекнулъ короля въ братоубійств, на что Людовикъ не обратилъ вниманія, боясь увеличить скандалъ.

Примчаніе X. стр. 350. Марціусъ Галеотти.

Смерть Марціуса Галеотти имла нкоторое отношеніе къ Людовику XI. Астрологъ находился въ Ліон и, услыхавъ, что король приближается къ городу, слъ на коня, чтобы встртить его. Соскакивая поспшно съ лошади, чтобы привтствовать короля, онъ упалъ и это паденіе, при его необычайной тучности, было причиной его смерти, въ 1478 году.

Но его находчивость и остроумное средство спастись отъ угрожавшей смерти не иметъ никакого отношенія къ жизни этого философа. Почти такой же случай разсказываютъ о Тиверіи, который спрашивалъ у предсказателя расулла знаетъ ли онъ день своей собственной смерти и получили, въ отвтъ, что она случится ровно за три дня до смерти императора. Посл этого отвта, вмсто того, чтобы быть сброшенымъ со скалы въ море, какъ намревался было тиранъ, онъ былъ окруженъ заботливостью на всю остальную жизнь.— Тацитъ, лт., кн. IV, гл. 22.

Людовикъ XI получилъ подобный же отвтъ отъ одного астролога при слдующихъ обстоятельствахъ: спрошенный предсказатель пророчилъ, что любовница короля, къ которой тотъ былъ очень привязанъ, умретъ черезъ недлю. Такъ какъ пророчество оправдалось, король пришелъ въ сильный гнвъ противъ астролога, какъ будто онъ могъ отвратить предсказанное имъ несчастіе. Онъ послалъ за философомъ, поставивъ людей, которые должны были убить его, когда онъ выйдетъ отъ короля. Когда Людовикъ спросили, его о его собственной судьб, онъ признался, что видитъ признаки большой опасности, спрошенный дале о дн моей смерти, онъ былъ достаточно проницателенъ, чтобы спокойно отвчать, что умретъ ровно за три дня до смерти его величества. Безъ сомннія, были приняты мры, чтобъ онъ избжалъ приготовленной ему участи, даже впослдствіи король всегда покровительствовалъ ему, какъ человку истинной науки и тсно связанному съ его собственной судьбой.

Хотя почти вс историки Людовика представляютъ его слпо врящимъ блестящими, обманамъ астрологіи, но нельзя предполагать, чтобы это довріе было глубоко вкоренено въ немъ, если справедливъ приведенный Бэлемъ анекдотъ.

Однажды Людовикъ, собираясь на охоту и опасаясь, что будетъ дурная погода, спросилъ у находившагося при немъ астролога будетъ ли она хороша. Мудрецъ, справившись съ своей астролябіей, съ увренностью отвчалъ утвердительно. При вход въ лсъ, королевская свита встртила угольщика, который выразилъ нкоторымъ слугамъ свиты удивленіе, что король вздумалъ охотиться въ день, грозившій бурей. Предсказаніе угольщика оказалось справедливымъ. Король и его дворъ возвратились съ охоты порядкомъ промокшіе и Людовикъ, слышавшій слова угольщика, веллъ привести его къ себ.— Какимъ образомъ могъ ты, другъ мой, предсказать погоду врне, чмъ этотъ ученый человкъ? спросилъ онъ.— Я несвдущій человкъ, ваше величество, отвчалъ угольщикъ,— никогда не былъ въ школ и не умю ни читать ни писать, но у меня есть свой астрологъ, который не хуже любаго изъ нихъ предскажетъ погоду. Это, съ вашого позволенія, оселъ, который возитъ мою тележку съ угольями: онъ всегда при приближеніи дурной погоды подымаетъ уши, идетъ медленне обыкновеннаго и жмется къ стнамъ, по этимъ-то признакамъ я предсказалъ вчерашнюю бурю. Король разразился смхомъ, отослалъ двуногаго астролога, а угольщику назначилъ небольшую сумму на содержаніе четвероногаго, и поклялся никогда не врить никакому другому астрологу, кром осла угольщика.

Но если справедливо слдующее событіе, то довріе Людовика было не таково, чтобы поколебаться отъ вышеписанной неудачи. Говорятъ, что онъ поврилъ предсказанію Анджело-Катто, своего доктора и друга Конина, предсказавшаго смерть Карла бургундскаго въ тотъ самый день и часъ, когда она дйствительно случилась въ сраженіи при Моро! Въ этой увренности, Людовикъ общалъ поставить серебряную ршетку къ рак Св. Мартина, что и исполнилъ въ послдствіи, истративъ на это сто тысячъ франковъ. Кром того извстно, что онъ былъ униженнымъ и покорнымъ рабомъ своихъ врачей. Одинъ изъ нихъ. Коктіе или Коттіо, сверхъ жалованья въ десять тысячъ кронъ, усплъ вытянуть у своего царственнаго паціента большія суммы деньгами и много земель, а въ добавокъ епископство Атіенское для своего племянника. Онъ поддерживалъ надъ Людовикомъ неограниченное вліяніе, обращаясь съ нимъ съ самой непочтительной грубостью и дерзостью. ‘Я знаю’, сказалъ онъ больному ‘королю, что въ одинъ прекрасный день вы прогоните меня, какъ и многихъ другихъ. Но, клянусь небомъ, вамъ лучше было бы воздержаться: вы не проживете и осьми дней посл этого!’ Не стоитъ дале останавливаться на описанныхъ предразсудкахъ государя, котораго несчастная привязанность къ жизни заставляла переносить такія оскорбленія.

Примчаніе XI. стр. 373. Филипъ дэ-Коминъ.

Несомннно, что во время замчательнаго событіи въ Перонн, Филипъ дэ-Коминъ впервые постигъ всю силу ума Людовика, который такъ поразилъ его, что, читая его мемуары, нельзя не замтить какъ въ своемъ ослпленіи онъ не видлъ самыхъ гнусныхъ чертъ его характера. Съ этого времени онъ сталъ пристрастно относиться къ Франціи. Историкъ перешелъ во Францію въ 1472 г. и вскор пользовался полнымъ расположеніемъ Людовика XI. Впослдствіи онъ сдлался владтелемъ графства д’Аржантонъ и другихъ. Титулъ этотъ приданъ ему слишкомъ рано въ прежнихъ изданіяхъ этого сочиненія, онъ не имлъ его, пока не былъ на служб Франціи. По смерти Людовика, Филипъ дэ-Коминъ возбудилъ подозрніе его дочери, обыкновенно называемой dame de Heaujeu, какъ слишкомъ ревностный приверженецъ враждебнаго орлеанскаго дома. Историкъ былъ заключенъ на восемь мсяцевъ въ одну изъ желзныхъ клтокъ, такъ подробно имъ описанныхъ. Здсь-то онъ жаловался на участь придворной жизни. ‘Я отважился’, говоритъ онъ, въ своемъ гор, ‘пуститься въ открытый океанъ и волны поглодай меня.’ Онъ былъ подвергнутъ суду и, обвиненный въ сношеніяхъ съ недоброжелательными лицами, удаленъ, по приговору парижскаго парламента, на нсколько лтъ отъ двора. Онъ пережилъ однако эту невзгоду, а впослдствіи, при Карл VIII, исполнилъ нсколько важныхъ порученій, требовавшихъ искуснаго человка. Лудовикъ ХІІ тоже благосклонно смотрлъ на историка, но не пользовался его услугами. Онъ умеръ въ своемъ Аржентонскомъ замк, въ 1509 году, объ немъ жалли, какъ объ одномъ изъ самыхъ мудрыхъ государственныхъ людей и, безъ сомннія, какъ о лучшемъ историк своего времени. Въ поэм Ронсара, посвященной его памяти, онъ прославляется, какъ первый, показавшій какой блескъ придаетъ знаніе храбрости и благородному происхожденію.

Примчаніе XL стр. 102. Переодтый герольдъ.

Герольдамъ въ среднихъ вкахъ, какъ римскимъ feciales, придавался почти священный характеръ. Ударить герольда было преступленіемъ, заслуживавшимъ строгаго наказанія, принять обманомъ званіе такого важнаго лица было, въ нкоторой степени, измной противъ людей, считавшихся хранителями тайнъ государей и чести дворянъ. Но такой неразборчивый на средства государь, какъ Людовикъ XI, не задумался прибгнуть къ такому обману, когда хотлъ вступить въ переговоры съ Эдуардомъ IV, королемъ англійскимъ.

Полагаясь на свое глубокое знаніе людей, онъ избралъ для исполненія своего намренія простаго слугу. Этого человка, извстнаго ему своей ловкостью, онъ одлъ герольдомъ и, снабдивъ всми знаками его званія, послалъ въ этомъ качеств открыть переговоры съ англійскимъ войскомъ. Въ этомъ событіи замчательны два обстоятельства. Первое, что эта уловка, хотя весьма обманчиваго свойства, не была по видимому вызвана необходимостью, такъ какъ вся польза, принесенная ею королю Людовику заключалась только въ томъ, что онъ избгалъ всякаго обязательства, которые лежали бы на немъ, еслибы онъ отправилъ боле отвтственнаго посла. Другое обстоятельство, заслуживающее вниманія, то, что Коминъ, подробно разсказывая объ этомъ событіи, такъ восхищенъ проницательностью, выказанной Людовикомъ при выбор, и ловкостью, съ какой онъ давалъ наставленія лже-герольду, что совершенно забываетъ упомянуть о наглости обмана, а также и о томъ, что онъ легко могъ обнаружиться. Эти обстоятельства могутъ привести насъ къ заключенію, что важное значеніе, которое герольды старались присвоить себ, начинало уже упадать въ глазахъ государственныхъ и свтскихъ людей.

Даже Фернъ, ревностный защитникъ достоинства герольдовъ, кажется, приписываетъ въ нкоторой степени необходимости это нарушеніе ихъ правъ. ‘Я со стыдомъ’, говоритъ онъ, ‘слышалъ, какъ нкоторые хвалить поступокъ французскаго государя, Людовика XI, который такъ не по рыцарски относился къ своей собственной чести и чести своего оружія, что рдко имлъ при своемъ двор герольдовъ. Вслдствіе этого, когда Эдуардъ IV, король англійскій, съ враждебными силами вступилъ во Францію и расположился передъ городомъ Сен-Квентиномъ, упомянутый французскій король, за неимніемъ герольда, чтобы отвести его порученія къ англійскому королю, былъ принужденъ надть на простаго слугу знамя трубача, прорзавъ по средин дыру, въ которую герольдъ могъ бы просунуть голову, знамя набросили ему на плечо, вмсто платья герольда Франціи. Такимъ образомъ наскоро наряженный посолъ, этотъ лже-герольдъ, прибыль съ устными порученіями своего государя предложить миръ нашему королю’. ‘Хорошо’, отвчаетъ Іоркватюсъ, другое говорящее лице въ діалог, ‘такого преступленія никогда не было и я надюсь не будетъ совершено ни однимъ изъ нашихъ англійскихъ королей.’ — Фернъ. Гербъ дворянства, 1586 г. стр. 161.

Въ этомъ любопытномъ сочиненіи, кром нкоторыхъ доказательствъ въ пользу гербовъ, слишкомъ походящихъ на богохульство, чтобы повторять ихъ, авторъ сообщаетъ намъ, что апостолы были благороднаго происхожденія, что многіе изъ нихъ вели свой родъ отъ знаменитаго полководца Іуды Маккавея, потомство котораго съ теченіемъ времени и отъ бдствій войны впало въ нищету и принуждено было заниматься унизительными работами. Такимъ образомъ четверо изъ учителей и отцовъ церкви (Амвросій, Августинъ, Іеронимъ и Григорій) были кровные дворяне и воины. Стр. 98. Принадлежащая автору копія съ этого рдкаго сочиненія (память объ одномъ умершехъ друг, подававшемъ много надеждъ), представляетъ любопытную выходку національной, вошедшей въ пословицу, раздражительности шотландскаго герольда. Этотъ человкъ, но имени Томасъ Дрейздаль, Ислэ-герольдъ, купилъ, какъ видно, эту книгу въ 1619 году и, кажется, терпливо и съ пользой пробжалъ ее до того мста, гд Фернъ входитъ въ разбирательство различія, существующаго между коронами государей и вассаловъ: ‘Это тоже король, но онъ подданный и вассалъ государства и короны другаго короля, какъ своего верховнаго государя, какъ напр. король Шотландіи по отношенію къ нашему англійскому государству.’ Эти слова взволновали горячую шотландскую кровь Ислэ-герольда, который, забывая, что книга была напечатана почти сорокъ лтъ толу назадъ и авторъ, по всей вроятности, уже умеръ, въ великомъ гнв написалъ на поляхъ крупными буквами. ‘Онъ измнникъ и лжецъ по горло, и я вызываю на поединокъ того, кто говоритъ, что шотландскіе короли были когда либо вассалами Англіи’.

Примчаніе XII. стр. 432. Нападеніе на Люттихъ.

Когда подошли Карлъ и французскій король, они расположили свой войска въ двухъ деревняхъ недалеко отъ стнъ города. Въ слдующіе два или три дни Людовикъ отличался спокойствіемъ и разсудительностью въ своихъ распоряженіяхъ во время осады и принималъ мры для обороны въ случа вылазки, между тмъ, безспорно отважный, но отличавшійся опрометчивостью и безпорядочностью, герцогъ бургундскій, казалось, сильно подозрвалъ, что король измнитъ ему и соединится съ жителями Люттиха.

Они стояли передъ городомъ пять или шесть дней, и наконецъ 30-го октября 1318 г. назначили общій приступъ. Граждане, вроятно увдомленные о ихъ намреніи, ршились предупредить ихъ отчаянной вылазкой черезъ проломы стнъ. Во глав своей они поставили шестьсотъ человкъ изъ маленькой провинціи Франшемонъ, принадлежавшей епископству люттихскому, признанныхъ за самыхъ храбрыхъ людей всего войска.

Они вдругъ хлынули изъ города и неожиданно напали на лагерь герцога бургундскаго, прежде чмъ его стражи успли надть свои брони, которыя сняли, чтобы отдохнуть передъ приступомъ. Квартира Людовика тоже подверглась нападенію и опасности. Послдовало большое, замшательство, безъ сомнніи увеличенное еще боле взаимнымъ недовріемъ французовъ и бургундцевъ. Однако люттихцы не могли выстоять въ своомъ дерзкомъ предпріятіи, когда воины короля и герцога начали приходить въ себя отъ перваго замшательства, и были наконецъ принуждены возвратиться въ свой городъ, едва не застигнувъ врасплохъ короля Людовика и герцога бургундскаго, самыхъ могущественныхъ государей своего времени.

Съ разсвтомъ, какъ было ршено, начался приступъ, и граждане, упавшіе духомъ и уставшіе отъ ночной вылазки, не оказали ожиданнаго сопротивленія. Люттихъ былъ взять и жестоко раззоренъ, безъ пощады къ полу, возрасту и святын. Эти подробности разсказаны Коминомъ, въ его запискахъ, книга II, главы 11, 12, 13, и почти совершенно согласны съ происшествіемъ въ нашемъ роман.

КВЕНТИНЪ ДОРВАРДЪ

соч.ВАЛЬТЕРЪ СКОТТА.

ВВЕДЕНІЕ къ ‘КВЕНТИНУ ДОРВАРДЪ’.

ПРЕДИСЛОВІЕ 1).

КВЕНТИНЪ ДОРВАРДЪ.

ГЛАВА I.КОНТРАСТЪ.

ГЛАВА II.ПУТЕШЕСТВЕННИКЪ.

ГЛАВА III.ЗАМОКЪ.

ГЛАВА IV.ЗАВТРАКЪ.

ГЛАВА V.ВОИНЪ.

ГЛАВА VI.ЦЫГАНЕ.

ГЛАВА VII.ВЕРБОВАНІЕ.

ГЛАВА VIII.ПОСОЛЪ.

ГЛАВА IX.ОХОТА НА КАБАНА.

ГЛАВА X.ЧАСОВОЙ.

ГЛАВА XI.РОЛАНДОВА ЗАЛА.

ГЛАВА XII.ПОЛИТИКЪ.

ГЛАВА XIII.АСТРОЛОГЪ.

ГЛАВА XIV.ПУТЕШЕСТВІЕ.

ГЛАВА XV.ПРОВОДНИКЪ.

ГЛАВА XVI.БРОДЯГА.

ГЛАВА XVII.ПОДСТЕРЕЖЕННЫЙ ШПІОНЪ.

ГЛАВА XVIII.ГАДАНЬЕ.

ГЛАВА XIX.ГОРОДЪ.

ГЛАВА XX.ЗАПИСКА.

ГЛАВА XXI.ВЗЯТІЕ ЗАМКА.

ГЛАВА XXII.ПИРЪ.

ГЛАВА XXIII.БГСТВО.

ГЛАВА XXIV.СДАЧА.

ГЛАВА XXV.НЕ ПРОШЕННЫЙ ГОСТЬ.

ГЛАВА XXVI.СВИДАНІЕ.

ГЛАВА XXVII.ВЗРЫВЪ.

ГЛАВА XXVIII.НЕИЗВСТНОСТЬ.

ГЛАВА XXIX.ВОЗМЕЗДІЕ.

ГЛАВА XXX.НЕИЗВСТНОСТЬ.

ГЛАВА XXXI.СВИДАНІЕ

ГЛАВА XXXII.СЛДСТВІЕ.

ГЛАВА XXXIII.ГЕРОЛЬДЪ.

ГЛАВА XXXIV.КАЗНЬ.

ГЛАВА XXXV.НАГРАДА ЗА ХРАБРОСТЬ.

ГЛАВА XXXVI.ВЫЛАЗКА.

ГЛАВА XXXVII.ВЫЛАЗКА.