Курсистка.
Курсистка.
Разсказъ Л. Знойко.
I.
II.
III.
IV.
V.
‘Нива’, No 1, 1918
Курсистка, Знойко Л., Год: 1918
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Деревенскіе гостинцы вынуты изъ ящика. Домашняя ветчина, колбаса, литовскій твердый блый сыръ, обернутый холстомъ ручной выдлки. Маринованные грибы и баночка брусники, все, что она такъ любитъ. Еще до того, какъ Аня открыла ящикъ, со уже волновалъ ароматъ, который проникалъ сквозь дерево, а когда она открыта его и достала оттуда вс эти вкусныя, положенныя любящими руками вещи, у нея прямо голова закружилось.
Все это ей напомнило домъ. Близкихъ. Дтство. И такъ ясно все представилось, точно родныя стны дохнули на нее нжностью, тепломъ, уютомъ.
Подъ стружками оказалось письмо. На конверт косенькимъ маминымъ почеркомъ: ‘нашей умниц’. Что раньше: прочесть письмо или убрать стружки?
‘Лучше я сберегу письмо, а то прочтешь, и замолчала мама. А такъ и буду знать, что есть еще что-то хорошее’.
Аня отскребываетъ кусочекъ сыру, какъ бы въ возмщеніе, и съ наслажденіемъ жуетъ, убирая въ то же время стружки. Аня собираетъ съ полу стружки, бросаетъ ихъ въ ящикъ и ставить ящикъ на шкапъ. Комната чисто прибрана и по-молодому пріукрашена. Изъ деревянныхъ березовыхъ рамокъ, украшенныхъ мхомъ,— работа папы,— глядятъ милые портреты отца, матери и Люли, восьмилтней сестренки. Улыбнувшись имъ, кивнувъ головой и поджавъ губы, съ сознаніемъ исполненнаго долга подходить къ столу. Теперь соблазняетъ грибокъ, скользкій и прохладный. ‘Ай, лисички! Наврное т грибы, что мы съ Люлей собирали’. Аня вспоминаетъ дождливый осенній день. Он съ сестренкой пошли въ лсъ. Лисичекъ, вотъ этихъ желтенькихъ грибковъ, скоре похожихъ на цвты, было такъ много, что некуда было и прятать. Цлыми семьями выглядывали они изъ-подъ мха и опавшихъ иголокъ, подъ соснами. Дождь, сперва накрапывавшій, усилился, и об радостно подставляли лицо и раскрытыя губы. Какъ славно бисеромъ блестли первыя капли на розовомъ личик Люли. А когда дождь разошелся не на шутку, об со смхомъ бросились бжать. Лисички падали изъ фартука Люли, и ноги тяжелли отъ прилипающей грязи. Хорошо, что батюшка халъ и подвезъ ихъ. ‘Какъ я далеко! И все не могу привыкнуть къ своему одиночеству. Странно, что не забжитъ сейчасъ Люля, не окликнетъ мама’. Она могла бы похать домой, но расходы… И такъ дома жмутся, чтобы помогать ей. Урокъ есть, но нищенскій.
Тюльпанъ электрической лампочки, дребезжащее позваниванье трамвая за окномъ.
Аня и нсколько гордится своей самостоятельностью и жалетъ себя. Такъ странно: хозяйка зоветъ ее ‘Анна Сергевна’.
Она съ тоской подходитъ къ окну. Зима. Разв это зима — слякоть, туманъ, мороситъ… Вотъ у нихъ такъ зима. Глубокій снгъ спряталъ Василишки. Матейко наврное уже раза три сбрасывалъ его съ крыши школы. И крестьяне каждый день откапываютъ низкія, теряющіяся въ сугробахъ хаты. Бдно живутъ въ Полсь. Весь край такой бдный. Аня вспомнила, какъ шла она одинъ разъ съ отцомъ отъ батюшки. Темный, жуткій былъ вечеръ. Когда поровнялись съ кладбищемъ, Аня испугалась благо ствола березы, которая вытянулась, какъ призракъ, среди черныхъ елей.
— Я боюсь, папаня. Такъ и кажется, что литвинъ встанетъ изъ могилы.
Отецъ вздохнулъ.
— Эхъ, если бы и встали эти горемыки, въ своихъ блыхъ холщовыхъ одеждахъ, съ блыми волосами и блесыми глазами, они сами, наврное, испугались бы жизни. Охъ, тяжело имъ живется, скудно. Ничего не видятъ, ничего не знаютъ. А когда-то, говорить, этотъ край зналъ другихъ людей. Да перевелись литовскіе богатыри.
Перевелись богатыри. А можетъ-быть, и земля была другая.
Вотъ какъ говорится въ ‘Слов о погибели земли Русской’:
‘О, свтло-свтлая и украсно украшенная земля русская! И многими красотами ты обогащена: озерами многими, рками, и колодцами досточестными, горами крутыми, холмами высокими, дубравами чистыми, нолями дивными, зврьми различными, типами безчисленными, городами великими, селами дивными, вертоградами монастырскими, домами церковными и князьями грозными, боярами честными, вельможами многими. Всего ты исполнена земля русская, о, православная вра христіанская’.
— Какъ это удивительно сказано, и какія слова: ‘дубравами чистыми, свтло-свтлая’…
Она не только повторяла вслухъ, она почти пла плнявшія ее слова. И эта любовь къ старинной красот и ршила ея судьбу.
Она поступила на филологическій факультетъ и избрала своей спеціальностью древнюю литературу. И въ первый разъ, какъ ей пришлось читать свой рефератъ, какъ только она увидла предъ собой молодую, внимательную толпу, широкое волненіе охватило ее до дрожи, и всю пронизала робкая, но уже горделивая мысль:
‘А что, если бы… Если бы потомъ встать на эту каедру уже увренно и твердо’.
У нея захватило дыханіе отъ этой мечты.
Бдная моя родина. Болота, лса. ‘Наступила болзнь христіанамъ’. Зима долгая. Жить тяжко. А чмъ всю зиму питаются? Клейкій хлбъ пополамъ съ бульбой. Отъ него у ребятъ животы пучатся.
Да и такой хлбъ не у всхъ есть. Избы курныя. Дымъ, смрадъ ужасъ.
А убожество духовное! Батюшка читаетъ проповдь, а они крестятся.
— Отчего ты крестишься, Домни?
— А какъ же, все про божественное.
Аня задумалась, не сводя глазъ съ узора занавсей.
Подперла щеку рукой. Клеенчатая общая тетрадка упала на полъ. Аня подняла ее и машинально прочла: ‘Народная поэзія’.
‘Поэзія, народная. Ихъ. а не для нихъ. Для тхъ, у кого есть досугъ, готовый хлбъ. А я имю ли право отдавать себя всю этому? Та мл’ все такъ первобытно. Люди изнемогаютъ отъ засасывающихъ почву болотъ, мрутъ отъ дифтерита, колтуна, оспы. Не лучше ли было бы, если бы я поступила на агрономическіе или медицинскіе курсы, вмсто того, чтобы упиваться красотами поэзіи и готовиться къ тому, чтобы учить и другихъ любить это?’
Громко тикаютъ часы въ сосдней комнат.
Во всей квартир тишина. Хозяева ушли въ соборъ. Пошла было и Аня, да вернулась. Слишкомъ много народу. И особенно много простого народу. Бднаго, сраго. Онъ идетъ туда, чтобы послушать святыя слова, значитъ, и это нужно. И разв не святыя слова т, которыя учитъ она?
‘Однако, что же это я… До сихъ поръ не прочту маминаго письма!..’
‘Дорогая Анечка. Съ праздникомъ тебя поздравляемъ, дточка. Знаемъ мы, какъ горько теб одиноко встрчать Новый годъ, но нужно подчиниться. Еще два года пройдетъ, и наша Анечка окончитъ курсы, получитъ высшее образованіе и прідетъ сюда, къ намъ, въ нашъ бдный край, чтобы приносить посильную пользу, чтобы внести свтъ въ темное Полсье. Помоги теб Богъ, двочка. Помни, что, чмъ больше дается человку, тмъ больше съ него и спросится. Крпко цлуетъ тебя твоя мама’.
Дальше папа приписалъ:
‘Ну, умница, устала, небось, отъ работы? Надоли, наврно, книжки, лекціи и тетради? Ну, да не вкъ же. То-то сдрефлю я, учитель сельской двухкомплектной школы, когда явится панна-дочка, и на платьиц у нея, страшно сказать, университетскій значокъ! Фу ты, какая пышная фигура! Тогда я сложу руки и передамъ своей высокоумной дочк свою школу. Ну, а пока, въ ожиданіи блестящей перспективы, шь ветчину, только не изничтожь всю сразу. Хотлъ послать теб меду, но не нашелъ такого, какъ ты любишь. Ну. жму лапу премудрой дочк. Храни тебя Богъ! Папа’.— Крупныя буквы валятся къ концу строки: — ‘А мн все-таки жалко, что нтъ Анечки’.
Аня складываетъ письмо. ‘Чтобы принести свтъ въ темное Полсье’, говоритъ мама. ‘Тогда я передамъ образованной дочк свою школу’, пишетъ папа. Вотъ и отвтъ ей. Съ своимъ образованіемъ она сможетъ много сдлать и на скромномъ мст.
‘Не о единомъ хлб живъ человкъ’, вспоминается Ан.
Она будетъ собирать забытыя родныя преданія, псни. Она зажжетъ любовь къ своему краю, къ своей поэзіи, къ своей старин въ своихъ ученикахъ и ученицахъ. Она покажетъ самому бдному придавленному народу его богатство, его богатырей, справлявшихся съ самымъ страшнымъ врагомъ человка горемъ-злосчастьемъ.
— Можно къ вамъ, Анна Сергевна?
Русенькая двочка хозяйки, празднично одтая, въ топорщившемся крахмальномъ фартучк, съ большимъ голубымъ бантомъ въ волосахъ, торчащимъ, какъ бабочка, стоить на порог.
— Мама ждетъ васъ.
— Иду, радостно звенитъ голосъ Ани.
Она убираетъ гостинцы и говоритъ, глядя на карточку матери:
— Вотъ я и не одна, мамочка.
Съ минуту она смотритъ на портреты, на глаза ея набгаетъ свтлая слезинка, потомъ она глубоко вздыхаетъ и тушитъ лампу.