Куропаткин, Апушкин Владимир Александрович, Год: 1908

Из воспоминаний о русско-японской войне
Время на прочтение: 141 минут(ы)
Скачать в PDF

КУРОПАКИНЪ

ИЗЪ ВОСПОМИНАНІЙ О РУССКО-ЯПОНСКОЙ ВОЙН
В. А.

ИЗДАНІЕ 2-е, дополненное.

С.-Петербургъ.

ОТЗЫВЫ ПЕЧАТИ
о книг В. А.— ‘ КУРОПАТКИНЪ. ‘

‘…Авторъ этой книжки, какъ офиціальный корреспондентъ офиціальной газеты, былъ поставленъ въ довольно благопріятныя условія относительно свдній о ход событій и о характер дйствующихъ лицъ: онъ былъ близокъ къ главной квартир и къ сотрудникамъ ген. Куропаткина, такъ что могъ получать свднія о немъ отъ близкихъ къ нему лицъ, такъ сказать, изъ первоисточника’.
‘…Характеристика Куропаткина, сдланная г. В. А., хотя и нсколько односторонняя, но написанная живо, подъ свжимъ впечатлніемъ событій, будетъ имть свою цнность для будущаго историка. Авторъ начинаетъ съ назначенія Куропаткина командующимъ арміей и съ сформированія имъ громаднаго штаба, затмъ переходитъ къ прибытію Куропаткина къ арміи, описываетъ отношенія его къ войскамъ и къ командующему персоналу, указываетъ на тотчасъ же возникшія разногласія между намстникомъ и командующимъ арміею, описываетъ роль Куропаткина въ бояхъ подъ Тюренченомъ, Вафангоу, Дашичао, Ляояномъ, Шахэ и Мукденомъ. Въ особенности ярко рисуетъ авторъ настроеніе войскъ подъ Ляояномъ… ‘Оно создавало атмосферу героизма, стремленія къ самоотверженію, и одно воспоминаніе о пережитыхъ дняхъ вызываетъ непривычное волненіе, смшанное съ негодованіемъ противъ тхъ, которые ничего этого не видли и не слышали…’
‘…Вообще брошюра написана живо, хорошимъ литературнымъ языкомъ и картинно и правдиво рисуетъ нкоторые эпизоды войны…’

(Н. Л. ‘Историческій Встникъ’, февраль, 1907 г.)

——

‘Небольшая, скромно изданная брошюра, но полная захватывающаго интереса. Авторъ съ большимъ талантомъ изобразилъ въ своихъ манчжурскихъ воспоминаніяхъ эту печальную, жалкую и самонадянную фигуру несчастнаго полководца, такъ долго привлекавшаго вниманіе всего культурнаго міра. Когда авторъ, въ качеств офиціальнаго корреспондента, представлялся Куропаткину въ .
Ляоян, то генералъ сказалъ ем)г: ‘Пишите правду, всю правду и только правду.’ И нужно отдать справедливость той добросовстности, съ которою авторъ воспоминаній выполнилъ это наставленіе. Въ ряду многоразличныхъ качествъ сложнаго и во многомъ загадочнаго характера Куропаткина, не осталось ни одной не освщенной существенной черты, которая могла бы оказывать вліяніе на окружавшую его обстановку. На страницахъ разсматриваемой нами брошюры для читателя открываются въ самомъ непривлекательномъ вид даже такія черты дятельности Куропаткина, о которыхъ невозможно было бы и предполагать. Столько, напримръ, толковали и писали въ корреспонденціяхъ изъ Манчжуріи о заботливости Куропаткина о нуждахъ и потребностяхъ войскъ, о его любви къ солдату, о мрахъ, принимавшихся имъ для доставленія войскамъ различныхъ удобствъ и т. п. А между тмъ какъ все это мельчаетъ въ объективномъ, безстрастномъ и безпощадномъ повствованіи г. В. А.!’
‘Хорошо обрисованы авторомъ фигуры ближайшихъ сотрудниковъ Куропаткина, этой пестрой толпы генераловъ, набранныхъ ‘съ бору и съ сосенки’, безъ всякаго отношенія къ ихъ способностямъ, къ ихъ наклонностямъ, къ ихъ предшествовавшей дятельности’.
‘Вообще тяжелое чуство охватываетъ читателя при чтеніи этой книги, такъ откровенно изображающей намъ въ лицахъ эту печальную эпопею нашихъ пораженій, нашихъ несчастій, нашихъ разочарованій на Дальнемъ Восток. Прочитавъ ее до конца, окинешь бглымъ взоромъ всю эту жалкую галлерею нашихъ манчжурскихъ дятелей и невольно повторишь за авторомъ:
‘Львинаго сердца, крыльевъ орлиныхъ
‘Нтъ уже съ нами! Что воевать?’

(В. Н—ій. ‘Рчь’, 1907 г. No 192.)

——

‘Много говорилось и писалось о томъ человк, на котораго возложена была такая важная и отвтственная дятельность въ минувшую войну. Недавно появилась книга В. А., гд портретъ того полководца обрисованъ, можетъ быть, кое-гд и пристрастно, но чрезвычайно обстоятельно и рельефно. Какъ военный корреспондентъ и очевидецъ, авторъ, вращаясь въ различныхъ военныхъ слояхъ, имлъ возможность хорошо ознакомиться съ настроеніемъ арміи и далекимъ отъ нея штабомъ командующаго…’

(К. Л. С. ‘Новое Время’ отъ 25 іюля 1907‘. No 11266. Приложеніе).

ОГЛАВЛЕНІЕ:

Предисловіе ко 2-му изданію
Предисловіе къ 1-му изданію
I. Назначеніе и отъздъ къ арміи
II. Планъ войны
III. Импровизація штаба и команднаго состава
IV. Тюренченъ
V. Отношеніе къ Мукденскому штабу
VI. Вафангоу
VII. Отношеніе къ войскамъ
VIII. Дашичао
IX. Хайченъ
X. Ляоянъ.— Побда
XI. Ляоянъ.— Отступленіе
XII. Шахэ
XIII. Назначеніе главнокомандующимъ
XIV. Бездйствіе

Предисловіе ко 2-му изданію.

Первое изданіе этой книги разошлось въ полгода. Выпуская въ свтъ это, второе, я ничего не беру въ немъ назадъ изъ того, что сказалъ ране о Куропаткин,— я только дополняю его. Матеріалами для дополненія послужили мн прежде всего мои же записныя книжки, не вполн использованныя ране,— не вполн использованныя и теперь, такъ какъ до сихъ поръ у меня не поднимается рука предать огласк нкоторые факты, въ достоврности которыхъ я тмъ не мене убжденъ, затмъ — сообщенія моихъ читателей. Принося послднимъ свою признательность, оговариваюсь, что, желая сохранить своему труду, характеръ личныхъ воспоминаній о пережитомъ, виднномъ и слышанномъ,— характеръ личнаго, хотя и субъективнаго, но вполн безпристрастнаго взгляда на личность Куропаткина, какъ полководца,— а только о ней я и говорю,— я счелъ возможнымъ воспользоваться изъ присланнаго мн только документами, удостоврявшими то, что ране казалось мн недостоврнымъ, основаннымъ лишь на слухахъ.
Сохраняя моей книг попрежнему характеръ личныхъ воспоминаній, я оставляю, конечно, повода. новымъ рецензентамъ ея обвинять меня въ ‘субъективности’. Но я прошу ихъ не смшивать ея съ пристрастіемъ, что сдлали нкоторые. Субъективность составляетъ природу воспріятія каждымъ человкомъ каждаго впечатлнія и наблюденія, для пристрастія же — у меня нтъ иной почвы, кром той, которая должна быть у каждаго изъ насъ, русскихъ,— это чувства обиды и возмущенія противъ того, кого полковникъ Гедке, извстный нмецкій военный писатель и очевидецъ событій минувшей войны (онъ былъ военнымъ корреспондентомъ при нашей арміи отъ берлинской газеты ‘Berliner Tageblatt’), противополагая Ип. Карно, мтко назвалъ организаторомъ не побдъ, а пораженій. Этимъ чувствомъ, признаюсь, окрашены мои воспоминанія, а стало быть и многія страницы моей книги.
Законно ли оно, справедливо ли оно, отвчаетъ ли оно фактической сторон дла,— пусть судятъ сомнвающіеся въ томъ по тмъ эпиграфамъ, которые я взялъ для многихъ главъ моей книги изъ завтовъ великихъ учителей войны и созидателей нашей славы — Суворова и Скобелева, и сужденій о Куропаткин стороннихъ и авторитетныхъ наблюдателей его дятельности.
Я же не сомнваюсь, что доброе имя нашей арміи намъ всмъ, конечно, дороже репутаціи одного человка, въ особенности когда ее хотятъ спасти за счетъ многострадальныхъ, доблестныхъ войскъ.

В. А.

25 іюня-1907 г.
С.-Петербургъ.

Предисловіе къ І-му изданію.

Представлялся 2-го іюня 1904 г. въ Ляоян командующему маньчжурской арміей, генералъ-адъютанту, Куропаткину, въ качеств оффиціальнаго корреспондента, я удостоился слдующихъ словъ:— ‘Радъ и васъ видть здсь. Пишите правду, всю правду и только правду’. Однако, условія, въ которыхъ находилась печать на войн, были таковы, что осуществить это пожеланіе, да еще на страницахъ оффиціальнаго изданія было ршительно невозможно. Военная цензура смотрла на представителей печати въ арміи, какъ на какихъ-то внутреннихъ враговъ ея. Боязнь, что наши сообщенія послужатъ только къ польз противника, доходила до того, что одинъ изъ военныхъ цензоровъ предлагалъ намъ писать даже завдомую неправду, дабы вводить въ заблужденіе японцевъ. О русскомъ обществ онъ не безпокоился. Ему представлялось, по прежнему, заблуждаться и жить иллюзіями. Въ свою очередь редакція просила меня ‘не обнажать т или другіе недостатки, грхи и промахи, — русская печать должна говорить о томъ, что было и есть, а все это говоритъ о мужеств и сил духа русской арміи’. Редакціей цнились только т корреспонденціи, въ которыхъ рисовались геройскіе образы генераловъ, офицеровъ и солдатъ. Нельзя не признать, конечно, за этими требованіями долю справедливости. Но въ тоже время мучительно до боли было видть причины нашихъ неудачъ — и молчать о нихъ.
Теперь событія войны становятся уже достояніемъ исторіи. Образована уже военно-историческая комиссія, которая по документамъ разскажетъ, гд какая часть стояла, куда шла и какъ сражалась. Но этого будетъ мало для назиданія потомства. Душа бойцовъ, душа вождей, проявляющаяся въ мелочахъ повседневной жизни и рдко, и трудно запечатлвающаяся въ документахъ, ускользнетъ, какъ всегда, отъ вниманія оффиціальныхъ историковъ. Я позволилъ себ собрать въ этой книг все, что зналъ о человк, который олицетворялъ душу, умъ и волю русской арміи въ эту несчастную войну съ Японіей. Судьба была ко мн, какъ корреспонденту, благосклонна въ одномъ: она свела меня очень близко съ главнйшими сотрудниками генерала Куропаткина по командованію и управленію арміею, и я имлъ свднія о немъ, такъ сказать, изъ первоисточника.
Оглашая ихъ теперь, черезъ два года посл событій, о которыхъ пишу, я имю цлью не развнчивать Куропаткина, уже развнчаннаго самими событіями войны, не возлагать на него одного отвтственность за печальный исходъ ея, а лишь освтить одинъ изъ крупныхъ факторовъ его и показать на конкретномъ примр, какъ легко создается у насъ слпая вра въ таланты людей и какъ дорого оплачивается она народомъ въ моменты тяжелыхъ испытаній…

В. А.

17 октября 1906 г.
С.П.Б.

‘Терпніе, терпніе, терпніе…’

I.
Назначеніе и отъздъ къ арміи.

Кто передъ ратью будетъ, пылая,
здить на кляч, сть сухари,
Въ стуж и въ зно мечь закаляя,
Спать на солом, бдть до зари?..
(Державинъ о Суворов).

Когда 27-го января 1904 года мы вс, офицеры петербургскаго гарнизона, собрались въ залахъ Зимняго Дворца къ Высочайшему выходу на молебствіе о дарованіи намъ побды въ столь нежданно вспыхнувшей войн съ Японіей, имя Куропаткина было у всхъ на устахъ. Въ большой Государевой свит онъ привлекалъ особое вниманіе. Онъ шелъ своей обычной тяжелой походкой, пасмурный, съ опущенной внизъ головой. Въ толп говорили, что сегодня утромъ, когда стали извстны въ Петербург событія роковой портъ-артурской ночи, онъ представилъ Государю списокъ лицъ, которымъ могло быть вврено главное начальствованіе нашими военными силами въ войн съ Японіей. Говорили, что въ этомъ списк свое имя онъ поставилъ послднимъ. И когда стало извстно, что главнокомандующимъ назначенъ адмиралъ Алексевъ, замтно было нкоторое разочарованіе и сожалніе, что Куропаткинъ, пожалуй, будетъ не у длъ въ этой войн.
Его боевая репутація стояла очень высоко, гораздо выше репутаціи военнаго министра — военнаго администратора. Въ той порывистости, съ которою, будучи на этомъ посту, онъ переходилъ отъ одного вопроса къ другому, въ той масс работы, которую онъ задавалъ главнымъ управленіямъ военнаго министерства, требуя отъ нихъ обширныхъ справокъ то по одному вопросу, то по другому, при чемъ первая оказывалась уже излишней, такъ какъ мысль его была обращена къ другому предмету,— видли не только большое трудолюбіе и энергію, но и порывъ къ живому ратному длу — въ нол, а не въ канцеляріяхъ. Говорили, что онъ тяготился этимъ канцелярскими, дломъ, неоднократно просилъ уволить его съ поста военнаго министра и дать ему возможность разработать планъ войны, которая угрожала Россіи не дале, будто бы, по его словами., какъ черезъ пять лтъ. И вс врили, что онъ сдлаетъ это превосходно. За нимъ былъ длинный рядъ туркестанскихъ походовъ, былъ опытъ русско-турецкой войны и ахалъ-текинской экспедиціи, добытый имъ подъ руководствомъ такого мастера войны, какъ незабвенный М. Д. Скобелевъ. Облитый лучами скобелевской славы, онъ казался нами, всмъ и наслдникомъ скобелевскихъ талантовъ — вести войну ршительно, настойчиво и смло,— и скобелевскаго умнья владть людьми — вдохновлять ихъ, бросать ихъ безъ отказа на смерть.
Большіе Курскіе маневры 1902 г., разыгранные Куропаткинымъ въ качеств командующаго Южной арміей такъ блистательно и побдоносно въ отношеніи арміи Московской, укрпили еще боле это мнніе. Пишущему эти строки пришлось быть на курскихъ маневрахъ въ той же роли оффиціальнаго военнаго корреспондента, въ какой онъ отбылъ русско-японскую войну, и вмст съ Московской арміей испытать вс неудачи послдней. Вмст съ большинствомъ офицеровъ этой арміи восхищался онъ планами Куропаткина, энергіей, съ которою велся имъ маневръ, и той врностью глаза, съ которою онъ соображалъ и наносилъ намъ удары въ наиболе чувствительныя мста. Помню, какъ энергично, какъ быстро велась имъ атака въ сраженіи подъ Костровной, закончившимъ маневръ. Какъ быстро мы, штабъ Московской арміи, должны были разсыпаться съ пригорка, съ котораго наблюдали за ходомъ боя и который оказался, неожиданно для насъ, центромъ стремленія атакующаго. А когда по окончаніи маневра мы стали обмниваться впечатлніями, мы наслушались не мало разсказовъ о той простот, съ которою жилъ Куропаткинъ на маневрахъ, о томъ неустанномъ труд, который онъ несъ, подавая примръ всему штабу. И вотъ когда 8-го февраля 1904 года послдовало назначеніе Куропаткина командующимъ Манчжурской арміей, вс почувствовали какое-то удовлетвореніе и большую увренность въ успшномъ исход войны. Нкоторые даже видли подвигъ гражданскаго мужества въ томъ, что Куропаткинъ такъ легко, такъ, казалось, охотно промнялъ сравнительно спокойный и почетный постъ военнаго министра на трудную, отвтственную, полную заботъ и волненій, роль командующаго арміей.
— Даже не главнокомандующаго!— восклицали поклонники генерала Куропаткина, подчеркивая его скромность, его готовность забыть себя для пользы родины.
И только М. И. Драгомировъ саркастически, говорятъ, улыбался и спрашивалъ: — ‘А кто же будетъ при немъ Скобелевымъ?’
Это было по драгомировски зло, остроумно… и, какъ оказалось, врно.
Должно быть, сопутствуя Куропаткину на Курскихъ маневрахъ, онъ изучилъ его характеръ, и, быть можетъ, самый успхъ Южной арміи на этихъ маневрахъ долженъ быть отнесенъ къ заслугамъ Драгомирова, какъ но части боевой подготовки войскъ, на маневрахъ обнаруженной, такъ и по части выполненія самого маневра.
Помню, еще тогда говорили, что хитрый Михаилъ Ивановичъ, хотя и не руководитъ воспитанными имъ войсками Кіевскаго округа, но не спускаетъ съ нихъ глазъ, чтобы предотвратить какой-нибудь промахъ и показать какъ говорится, товаръ лицомъ.
Тутъ, на этихъ маневрахъ, Драгомировъ, этотъ отличный психологъ, вроятно, и подмтилъ, что Куропаткинъ по прежнему годится въ начальники штаба, но что для роли полководца въ немъ нтъ таланта, нтъ вдохновенія, нтъ священнаго огня, который полководцу нуженъ такъ же, какъ поэту, художнику и музыканту.
Драгомировскій вопросъ пробилъ первую брешь въ стн слпого доврія къ Куропаткину, выросшаго на почв военнаго бюрократизма и несвободной печати. Стали припоминать, будто Скобелевъ говорилъ Куропаткину, что онъ возьметъ на себя непосильное бремя, если соблазнится когда-нибудь командовать арміей.
Генералу Куропаткину надлежало на это отвтить прежде всего быстрымъ и скромнымъ отъздомъ къ арміи, какъ это сдлалъ покойный адмиралъ Макаровъ.
Вмсто этого онъ принималъ одну за другою депутаціи со стягами и иконами, посщалъ прощальные обды, выслушивалъ прощальныя рчи и, прося у всхъ ‘терпнія, терпнія и терпнія’, только 28 февраля отбылъ изъ Москвы на Дальній Востокъ, куда и прибылъ въ половин марта.
И такъ, на прощаніе и пріемы депутацій было потеряно командующимъ арміей три недли. Что он могли ему пригодиться тамъ, мы это увидимъ скоро. Въ отвтъ на недоумнные вопросы объ этой медленности отъзда командующаго къ арміи, защитники Куропаткина говорили въ его оправданіе, что пока ему тамъ и длать нечего, что тамъ такъ мало войскъ, что съ ними все-равно ничего не предпримешь, что въ ожиданіи подвоза частей онъ только даромъ изнервничается.
Несомннно, что у Куропаткина могло найтись дло и въ Петербург, надо было о многомъ условиться со своимъ преемникомъ. Но несомннно также, что поздно уже было готовиться къ войн, поздно было и учиться военному длу. А между тмъ за достоврное передаютъ, что съ пути, откуда-то, кажется, изъ Самары, Куропаткинъ потребовалъ выслать ему экстренно курсъ стратегіи генерала Михневича и сочиненіе австрійскаго фельдмаршала Куна — ‘О горной войн’. Книги ему выслали, но какая въ нихъ была польза, когда у, насъ не было картъ горъ Манчжуріи и Кореи?!

II.
Планъ войны.

— ‘Неужели вы не имете своего опредленнаго плана?— говорилъ Тугутъ Суворову.
— Плана? возразилъ Суворовъ,— а вотъ мой планъ!’ И онъ развернулъ бланкетъ императора Павла. (‘Исторія Суворова’, Полевого)
‘Однажды пришли 4 члена гофкригсрата и подали Суворову письменный планъ наступательныхъ дйствій до р. Адды, прося сдлать въ немъ какія угодно исправленія и дополненія.
Фельдмаршалъ зачеркнулъ всю записку и написалъ: ‘Я начну дйствія переходомъ черезъ А дду, а кончу кампанію, гд Богу угодно будетъ’.
(‘Суворовъ’, Н. Орлова.).
Естественно возникаетъ вопросъ, съ чмъ же халъ Куропаткинъ на войну? Вылъ ли у него планъ войны?
Объ этомъ план еще въ Мукден ходили странные, темные слухи, до такой степени казавшіеся намъ всмъ наивными и смшными по существу ихъ, что, зная склонность мукденскаго штаба къ насмшк надъ Куропаткинымъ, не хотлось, нельзя было въ нихъ вритъ. Къ тому же событія, наконецъ, дйствія самаго Куропаткина шли наперекоръ имъ, опровергали тотъ планъ, что ему приписывали.
Потомъ, уже въ Петербург, отъ лицъ, по своему высокому положенію заслуживающихъ полнаго доврія, я слышалъ то же самое, о чемъ говорили въ Мукден… Но и тутъ я не врилъ, не хотлъ еще врить. И вотъ только теперь, увидавъ этотъ ‘планъ’ своими глазами, я позволяю себ о немъ говорить. Теперь это уже не ‘секретъ’, а любопытный, очень характерный военно-историческій документъ.
Прошу извинить за большія цитаты и при томъ изъ наимене существенной ея части, но изъ нихъ читатель ясно увидитъ, какъ несущественное преобладало въ немъ надъ существеннымъ, какъ мало въ немъ глубины, самостоятельности и оригинальности мысли и какъ много трюизмовъ,— и пойметъ характеръ нашего полководца.
‘Вдумываясь въ сложную и трудную обстановку, при которой придется на Дальнемъ Восток сосредоточиваться и дйствовать нашимъ войскамъ, мн представляется, писалъ Куропаткинъ 2-го февраля 1904 года въ особой записк,— что въ первый періодъ кампаніи мы должны главною цлью своихъ дйствій поставить не допустить разбить наши войска по частямъ. Никакія мстности (кром крпостей) не должны имть такое значеніе, чтобы отстаивая ихъ (съ недостаточными силами), мы могли доставить противнику побду надъ головными частями нашихъ войскъ. Постепенно усиливаясь и подготовляясь къ переходу въ наступленіе, мы должны совершить таковой съ достаточными силами и при томъ снабженными помъ необходимымъ для непрерывнаго наступленія въ теченіе довольно продолжительнаго времени.
‘Противникъ будетъ превосходить насъ въ особенности въ артиллеріи. Надо возможно парализовать эту его силу, не подставляя прежде всего разстрлу нашу малочисленную въ первое время артиллерію. Надо лучше маскировать ее и даже, быть можетъ, выгодно будетъ разбрасывать ее небольшими, хорошо маскированными батареями отъ 2-хъ орудій. Этимъ мы можемъ избжать состязанія съ общихъ огромныхъ по протяженію артиллерійскихъ позицій въ тхъ случаяхъ, когда противникъ можетъ выставить противъ насъ подавляющее число орудій. Очень и очень надо беречь снаряды.
‘Наша отличная пхота должна возможно лучше пользоваться мстностью. Мы все еще имемъ склонность двигаться вблизи противника въ густыхъ колоннахъ и развертываться въ слишкомъ близкомъ отъ противника разстояніи. Опасаюсь и слишкомъ неразумныхъ наступленій. Мы къ этому склонны.
‘При оборон не надо жалть усилій, чтобы создать нсколько дйствительно опорныхъ пунктовъ. Проволоки имется большой запасъ. Надо не забывать ее. Саперы будутъ приданы войскамъ въ достаточномъ числ. Японцы очень склонны къ обходамъ. Весьма вроятно, что тактически мы во многихъ случаяхъ одержимъ успхъ, но стратегически будемъ вынуждены къ отступленію. Надо умть отступать во время и во время, переходомъ въ наступленіе, наказать зарвавшагося въ преслдованіи противника.
‘При наступательныхъ дйствіяхъ намъ придется встрчаться съ необходимостью брать уцпленные пункты, укрпленныя позиціи. Надо намъ не повторять при этомъ ошибокъ, сдланныхЧ) подъ Плевною, Горнымъ Дубнякомъ. Надо готовиться преодолвать мстныя преграды. Надо, если позиція сильно укрплена, подходъ къ этой позиціи длать съ большой осторожностью, изучать ее, занявъ ближайшіе къ позиціи пункты, укрпить ихъ. Пользоваться и темнотою не только для подхода, но и для атаки. Начавъ атаку, надо доводить ее до конца, какихъ бы она жертвъ не потребовала. Не мшаетъ имть команды саперъ и охотниковъ впереди штурмующихъ колоннъ. Не забывать подготовку атаки огнемъ артиллерійскимъ и ружейнымъ…
‘Въ конниц мы будемъ имть могущественное средство знать все о противник, скрывать отъ него наши силы и ихъ передвиженія, томить противника днемъ и ночью. Посл совмстнаго съ другими родами оружія боя конница дастъ средство для преслдованія. Но дабы эти цли были достигнуты, надо беречь конницу, не дробить ее на мелкія части. Упорно поддерживать возможно сильный составъ въ сотняхъ. Не мотать конницу по пустякамъ. Не считать, что казакъ и казачья лошадь могутъ работать безъ отдыха и безъ пищи.
‘Надо имть конницу какъ корпусную, такъ и армейскую. Получивъ ршительный верхъ надъ конницею противника, мы должны отравить существованіе японскихъ войскъ, окружить ихъ. лишать подвозовъ, рубить одиночныхъ людей, уничтожать команды, транспорты, непрерывно тревожить войска ночью. Тактика должна быть та же, что и въ 1812 г. Во всхъ удобныхъ случаяхъ надо атаковать и рубить японскіе эскадроны. Надо помнить, что превосходство надъ конницею японцевъ надо будетъ купить прежде всего побдою надъ этою конницею. Конскій составъ японской конницы боле крупный (частью полукровный), чмъ у нашихъ казаковъ. Японскій эскадронъ при этомъ преслдованіи догонитъ нашу сотню, но кони японцевъ, если ихъ лишить правильнаго корма и отдыха, скоро обезсилятъ.
‘Когда духъ японцевъ будетъ подорванъ, желательно дать большое развитіе ночнымъ дйствіямъ. Какъ южане и азіаты, они должны стать склонны къ паник. Съ марта мсяца начнется распутица въ Южн. Манчжуріи. Наступленіе и особенно отступленіе войскъ, напримръ, къ раіону р. Ялу, станетъ весьма затруднительно. Безштрядочное отступленіе посл ночного боя можетъ обратиться въ катастрофу. Необходимо однако помнить, что ночью даже отличныя и боевыя войска склонны къ паник. Дйствія ночью предпочтительно вести только небольшими силами. Надо помнить и то, что японцы доказали способность къ упорному бою ночью, какъ въ Японско-Китайской войн такъ и въ 1900 году подъ Тянь-цзиномъ и Пекиномъ. Надо и намъ опасаться ночныхъ нападеній со стороны японцевъ. Хотя и вроломная, но трудная атака миноносцевъ въ П.-Артур свидтельствуетъ, что на мор японцы хорошо знаютъ: куда и какъ надо бить’.
Эти ординарныя тактическія соображенія занимаютъ семь пунктовъ записки изъ четырнадцати. Восьмой пунктъ, наиболе обширный, посвященъ инженерной подготовк театра войны.
Признавая ее ‘крайне необходимой’, Куропаткинъ кром укрпленія переваловъ въ Феншуй-линскомъ хребт, полагаетъ нужнымъ сильно укрпить еще позиціи у Хайчена и Дяояна и особенно предъ Телинскимъ дефиле, которое его почему-то ‘очень тревожитъ…’ и ‘для парированія невыгодныхъ сторонъ котораго надо принять особо энергичныя мры’. Ляо-хе должно было составить оборонительную линію съ Запада… Затмъ идутъ соображенія относительно Синминтина, Инкоу, Сунгари и Харбина…
Итакъ взглядъ Куропаткина прежде всего обращенъ назадъ, на свой тылъ, а не впередъ, на Ялу. Не смотря на то, что въ этотъ самый ранній періодъ кампаніи, эта рка была вполн въ нашихъ рукахъ и за нею уже дйствовалъ въ Коре передовой конный отрядъ генерала Мищенко, Куропаткинъ говоритъ объ Ялу въ какой-то странной, условной форм.
‘…Рка Ялу, пишетъ онъ, съ захватомъ въ наши руки должна быть обработана, дабы служить оборонительною линіею и перестать быть преградою для вторженія въ Корею…’.
Но она и не была ею. Мищенко былъ уже, повторяю, въ Коре, и Манчжурской арміи, пожалуй, надлежало только слдовать за нимъ, сбрасывая въ море части высаживавшейся на материк японской арміи. Но Куропаткина, видимо, пугало, что ‘со вторженіемъ въ Корею намъ придется брать нсколько укрпленныхъ позицій. Повидимому, писалъ онъ, есть сильная позиція къ западу отъ г. Аньчжю на р. Чинъ-чинъ (на половин пути между Ялу и Пеньяномъ).’
Это ‘повидимому,’ свидтельствуя о степени освдомленности Куропаткина, очень характерно. Уже теперь его начинаютъ тревожить призраки преградъ, обходовъ, вообще трудностей войны, риска ея операцій — Уже теперь онъ отступаетъ передъ ними, предъ однимъ предположеніемъ о наличности сильной позиціи, не зная, укрплена ли она, занята ли она непріятелемъ. Теперь мы уже знаемъ, что отрядъ генерала Мищенко дважды свободно прошелъ эту мстность. Генералъ Куропаткинъ могъ тогда же разсять свои сомннія, если бы вслдъ за своимъ назначеніемъ, послдовавшимъ черезъ шесть дней посл подачи цитируемой нами записки, онъ отправился къ арміи, на Ялу… Тамъ, на мст, быть можетъ, многое, что ему въ Петербург казалось рискованнымъ и труднымъ, явилось бы легкимъ и возможнымъ. Тамъ онъ имлъ бы мсто съ дйствительностью, а не съ гипотезами, которыя подсказывало слишкомъ пристальное разглядываніе карты. Но онъ желалъ казаться глубокомысленнымъ, вдумчивымъ, все предусматривающимъ человкомъ.
‘Главная позиція японцевъ, пишетъ онъ, будетъ, вроятно, на линіи Пеньянъ-Гензанъ. Перешеекъ въ 160 верстъ можетъ быть защищаемъ 300 тысячной арміей. Если къ тому (какому?) времени нашъ флотъ не возьметъ верхъ, то задача для насъ будетъ тяжелая ‘
Но если до войны еще можно было базировать свои соображенія о ней на господств нашего флота предъ японскимъ на мор, то посл внезапной атаки японскихъ миноносцевъ на нашу портъ, артурскую эскадру,— атаки, выведшей изъ ея строя три корабля и несомннно поколебавшей духъ эскадры, на это можно было еще мене расчитывать… Но Куропаткинъ вводитъ эту данную въ свои соображенія единственно изъ расчета усугубить впечатлніе отъ предстоящихъ трудностей войны, единственно для оправданія той нершительности, той, скажемъ, робости, съ которою онъ поведетъ военныя дйствія. Онъ прикрываетъ ими отсутствіе въ немъ смлости и энергіи. Поэтому то онъ такъ охотно говоритъ о мелочахъ, о деталяхъ: о необходимости прокладывать пути грунтовые и узко-колейные желзные, о томъ, что ‘понтонныя средства потребуются въ очень многочисленныхъ случаяхъ’, что ‘работа телеграфовъ будетъ очень затруднена мстностью’, что ‘шанцевый инструментъ желательно пополнять и мстнымъ,’ что ‘надо имть большіе запасы проволоки и минъ’,— словомъ, говорятъ ‘тьму низкихъ истинъ’… Она, очевидно, дороже ему ‘насъ возвышающаго обмана’…
Ту же ‘тьму низкихъ истинъ’ находимъ мы въ девятомъ отдл записки, посвященномъ продовольственному вопросу. Онъ не обширенъ — и тмъ рзче выступаютъ въ немъ соображенія, что ‘очень важно готовить огромные запасы фуража, дабы можно было обильно питать многочисленный конскій составъ арміи. Придется пріучать лошадей къ мстному фуражу’, глубокомысленно замчаетъ авторъ записки.— ‘Необходимо принять энергичныя мры, дабы имть запасы топлива для приготовленія пищи и къ зим для отопленія. Иначе будутъ разбирать жилища и озлоблять населеніе. Надо начать готовить запасы дровъ по магистрали теперь же. При тхъ массахъ, кои соберутся на одномъ театр дйствій, будутъ встрчены большія затрудненія въ довольствіи мясомъ. Надо широко организовать закупку скота въ Монголіи и содержаніе въ готовности огромныхъ табуновъ убойнаго скота. Надо готовить соль. Главное надо обезпечить посвы для урожая сего года.’ {Ген. Куропаткинъ полагалъ это сдлать выдачею населенію задатковъ подъ урожай.}
Вотъ и все о продовольствіи. Затмъ слду ютъ соображенія объ эвакуаціи больныхъ и раненыхъ (отдлъ десятый). Здсь интересно неосуществившееся соображеніе Куропаткина, что ‘вывозить ихъ въ Европейскую Россію и даже Западную Сибирь не слдуетъ, да и будетъ крайне затруднительно. Необходимо поэтому широко воспользоваться р. Сунгари, чтобы вывозить больныхъ и раненыхъ въ Хабаровскъ…’ А дале опять ‘тьма низкихъ истинъ’:— ‘для лта надо больше шатровъ, палатокъ, бараковъ: очень жаль занимать войсковыя казармы. Ихъ заразятъ Надо принимать мры, чтобы не захватила насъ холера и чума. Необходима самая усиленная помощь Краснаго Креста, но организованная лучше, чмъ это было въ войну 1877—78 гг. (дешевле). Надо теперь же начать строить барачныя помщенія для больныхъ на 20.000 человкъ.’ Общее же число раненыхъ и больныхъ ген. Куропаткинъ исчислялъ въ 10% наличнаго состава, т. е. свыше 30.000 человкъ.
Что касается комунникаціи, то ей посвященъ отдлъ двнадцатый, изложенный буквально въ нсколькихъ строкахъ:— ‘Главная связь съ Европейской Россіей,— это желзная дорога. Надо ее непрерывно и самымъ энергичнымъ образомъ охранять и усиливать даже въ періодъ военныхъ дйствій. Намъ нельзя обойтись безъ семи паръ сквозныхъ воинскихъ поздовъ на всемъ пути до Владивостока и 14 паръ по Южной втви. Это должна быть наша главная забота. Особенно тревожно состояніе на линіи топлива. Скоро выйдетъ и успемъ ли заготовить вновь,— не знаю’.
Опасеніе это, какъ извстно, не оправдалось.
Интересны еще взгляды Куропаткина на отношеніе къ туземному населенію, (отдлъ одиннадцатый). Признавая очень важнымъ, чтобы китайцы не были къ намъ враждебны и видя для этого отличное средство въ уплат наличными деньгами, и притомъ весьма быстро, за все забранное (продукты, топливо, перевозочныя средства) а также въ хорошемъ и справедливомъ обращеніи, Куропаткинъ заявляетъ, что ‘любви къ намъ не надо, но надо, чтобы насъ уважали и крпко боялись ‘
Минуя, затмъ, отдлъ тринадцатый, содержащій въ себ въ нсколькихъ словахъ выраженное соображеніе, не осуществившееся, какъ и многое другое изъ высказаннаго въ записк,— объ одной вспомогательной операціи, мы приходимъ, наконецъ, къ заключительнымъ строкамъ ея, собственно и содержащимъ ‘планъ войны’ Куропаткина. Онъ ‘долженъ быть очень простой: 1) борьба флотовъ за главенство на мор, 2) дессантъ со стороны японцевъ и противодйствіе ему, 3) оборонительныя дйствія съ широкимъ развитіемъ партизанскихъ дйствій до сбора значительныхъ силъ, 4) переходъ въ наступленіе и вытсненіе японцевъ сперва изъ Маньчжуріи, а потомъ изъ Кореи и б) дессантъ въ Японію, разбитіе территоріальныхъ японскихъ войскъ, борьба съ народнымъ возстаніемъ, овладніе столицами…
Это, собственно говоря, не планъ войны’, а схема событій ея, легко предугадывавшаяся каждымъ,— за исключеніемъ, конечно, 5-го пункта, который казался невроятнымъ при сознанной всми съ перваго же момента войны неподготовленности нашей къ ней. По крайней мр, въ Мукден, въ штаб намстника — главнокомандующаго, помню, такъ далеко не смотрли и говорили объ этомъ пункт съ усмшкою, свидтельствовавшею о большей трезвости ума и проницательности относительно политическихъ и стратегическихъ послдствій столь рискованнаго шага.
Но если частныя цли войны были еще видны Куропаткину, то изъ записки не видно,— ясны ли были для него средства ихъ достиженія. А вдь это главное, безъ нихъ все это пятиэтажное зданіе — лишь ‘воздушный замокъ’.
Да таковъ и есть по существу этотъ ‘простой’ планъ войны. Онъ поражаетъ прежде всего разобщенностью дйствій морскихъ и сухопутныхъ силъ: сперва сражается флотъ за главенство на мор, потомъ, когда эта борьба, очевидно, будетъ окончена начинаетъ сражаться армія. Но вдь если борьба на мор будетъ закончена побдою нашего флота надъ японскимъ, то японцы не въ состояніи будутъ перевозить свои арміи на материкъ? Если же японскій флотъ будетъ господствовать на мор и подъ его прикрытіемъ будутъ перевозиться японскія арміи, то какъ наша армія будетъ противодйствовать дессанту и гд вообще она будетъ къ этому времени находиться? Вдь слдующимъ пунктомъ стоятъ ‘оборонительныя дйствія., до сбора значительныхъ силъ’? Но какое же это противодйствіе высадк обороною? Партизанскими дйствіями? Не говоря однако о томъ, что дйствія эти успшны только въ своей стран, что ихъ раіонъ — тылъ противника, едва ли можно понять, какъ ими можно противодйствовать высадк?… О Портъ-Артур же — ни слова.
Но главное отличіе куропаткинскаго плана отъ суворовскаго въ томъ, что Суворовъ зналъ, гд онъ начнетъ военныя дйствія и не зналъ, гд ихъ кончитъ, Куропаткинъ же зналъ точно, гд и чмъ онъ закончитъ войну, но не зналъ, гд и какъ онъ ее начнетъ.
Оттого и результаты ихъ дйствій оказались столь несхожими!

III.
Импровизація штаба и команднаго состава.

‘Организація не должна замняться импровизаціей.’
(Старая академическая истина).
‘Одна изъ непонятныхъ странностей этой войны заключалась въ томъ, что на самыя отвтственныя мста назначали людей, не обладавшихъ соотвтствующей подготовкой…’
Бар. Теттау.— ’18 мсяцевъ въ Маньчжуріи съ русскими войсками’.
Импровизація, въ которой въ теченіе войны такъ много винили генерала Куропаткина, когда онъ формировалъ отряды изъ баталіоновъ разныхъ полковъ и вврялъ надъ ними начальствованіе разнымъ лицамъ, совершенно незнакомымъ съ подчинявшимися имъ войсками, такъ что войска не знали своего начальника, начальникъ своихъ войскъ, а войска другъ друга,— началась еще въ Петербург при формированіи штаба командующаго арміей.
Прежде всего онъ не призналъ возможнымъ оставить начальникомъ своего штаба то лицо, которое указывалось ему Положеніемъ о полевомъ управленіи войсками и которое уже исполняло эту должность у временно-командовавшаго арміей генерала Линевича. Я говорю о генерал Холщевников. Почему? Будучи военнымъ министромъ и выбирая генерала Холщевникова на должность начальника штаба Приамурскаго военнаго округа, этого, во всякомъ случа, вроятнаго театра войны, генералъ Куропаткинъ, казалось бы, долженъ былъ при этомъ выбор руководствоваться прежде всего соображеніями пригодности этого генерала быть въ случа войны начальникомъ штаба арміи.
И дйствительно, назначеніе генерала Холщевникова на этотъ постъ произошло при исключительныхъ условіяхъ. Вмсто трехъ, четырехъ кандидатовъ, представляемыхъ обычно командующему войсками округа для выбора на должность начальника штаба, генералу Гродекову, въ конц 1901 года, предложенъ былъ одинъ — Холщевниковъ, очевидно, какъ единственно отвчавшій требованіямъ времени и обстановки. Назначеніе состоялось — и Холщевниковъ, повидимому, оправдалъ исключительное довріе, ему оказанное. Прибывъ на Дальній Востокъ и убдившись, что въ длахъ окружного штаба нтъ ршительно никакихъ соображеній на случай войны съ Японіей, возможность которой предвидлась однако еще со времени японо-китайской войны 1894—1896г.г. и съ тхъ поръ только крпла, генералъ Холщевниковъ тотчасъ принялся за разработку ихъ — и къ марту 1902 года мобилизаціонный планъ, можно сказать — первый планъ для войскъ Дальняго Востока — былъ составленъ, а въ ма того же года, по возвращеніи генерала Гродекова изъ Маньчжуріи и введенъ въ дйствіе. Это была первая крупная заслуга государственнаго значенія, оказанная генераломъ Холщевниковымъ {По этому плану стратегическаго развертыванія войскъ При амурскаго военнаго округа и подхода подкрпленій къ нимъ, раіономъ сосредоточенія опредлялся Хайченъ — Ляоянъ. Впослдствіи, когда изъ Маньчжуріи часть нашихъ войскъ, ее оккупировавшихъ, была выведена,— сосредоточеніе ихъ предположено было у Харбина, но затмъ,— снова у Ляояна — Хайчена.}.
Затмъ, въ дополненіе къ мобилизаціонному плану и докладу общихъ основаній плана стратегическаго развертыванія, составлены были впервые планъ устройства въ тылу военныхъ сообщеній Приамурскаго военнаго округа и планъ формированія военно-врачебныхъ заведеній военнаго времени и эвакуаціи больныхъ и раненыхъ.
Лтомъ того же 1902 года, подъ руководствомъ Холщевникова, произведена была первая поздка по Маньчжуріи офицеровъ генеральнаго штаба Приамурскаго военнаго округа, во время которой обслдованы пути наступленія противника, переправившагося черезъ Ялу въ район Шахедзы, черезъ Фынхуанченъ къ Ляояну, намчены Феншуйлинская и Айсяндзянская позиціи, спроектирована оборона Ляояна и освщена возможность наступленія противника на Гиринъ, въ обходъ лваго фланга нашей арміи {Результатомъ поздки явился также впервые составленный краткій обзоръ восточно-азіатскаго театра военныхъ дйствій.}.
Уже изъ этого легкаго абриса задачъ первой полевой поздки вы видите, что планъ дйствій японцевъ предугаданъ былъ генераломъ Холщевниковымъ врно, а главное — вроятный театръ войны былъ имъ хорошо изученъ. Точно также предугадано имъ было въ план войны и бездйствіе флота, на содйствіе котораго Холщевниковъ не расчитывалъ подобно Алексеву и Куропаткину.
Вмст съ тмъ топографическому отдлу штаба округа дана была задача заполнить карту Южной Маньчжуріи преимущественно въ направленіи Ялу — Фынхуанченъ — Феншунлинъ — Ляоянъ. И въ мр малыхъ силъ и средствъ это было сдлано. Между прочимъ, освтить на карт раіонъ сверне Ляояна Холщевникову не удалось, такъ какъ Куропаткинъ, еще военный министръ, поставилъ ему на видъ, что ‘много съемочныхъ работъ исполнено по Ляодунскому полуострову и очень мало по тоже важному для Россіи пространству между магистралью Восточной Китайской желзной дороги и р. Амуромъ’. Такова была его прозорливость {Какъ мало цнило тогда наше воен. м-ство эту работу видно хотя бы изъ того, что изъ небольшого вообще числа топографовъ штаба округа, 6 или 7 человкъ отвлечено было работами для нуждъ Китайской Вост. жел. дороги.}.
Какъ видите, первоначальная подготовка наша къ войн съ Японіей была выполнена Холщевниковымъ. И уже одно это казалось бы побуждало Куропаткина дорожить имъ, какъ человкомъ, вынесшимъ на своихъ плечахъ всю тяжесть первой черной работы, какъ человкомъ, находящимся въ курс длъ и знающимъ театръ войны.
И казалось Куропаткинъ оцнилъ все это. Постивъ наканун войны Дальній Востокъ и ознакомившись съ выполненными штабомъ округа за два года работами, онъ призналъ ихъ ‘большими’ и заявилъ, что ‘дятельность окружнаго штаба, видимо, поставлена на твердую почву’.
Прибывъ къ арміи и принимая Холщевникова, какъ исп. доли. начальника ея штаба,— онъ сказалъ ему:
— Низко вамъ кланяюсь за все, что вы здсь сдлали. Я написалъ Государю, что нашелъ здсь все въ такомъ вид, что не только не нахожу нужнымъ что либо измнять, но буду лишь идти по тому же пути…
Но все это были только слова.
На вопросъ Холщевникова, чего ему слдуетъ ожидать, на какое назначеніе расчитывать,— сдланный, очевидно, съ цлью узнать — быть ли ему и] впредь начальникомъ штаба арміи, какъ это подсказывалось положеніемъ о полевомъ управленіи войсками,— ген. Куропаткинъ отвтилъ, что въ Петербург ему дана директива выбрать себ въ начальники штаба или полнаго генерала, или стараго генералъ-лейтенанта, такъ какъ во глав корпусовъ также стоятъ старые генералы.
— Дорогой мой, сказалъ Куропаткинъ Холщевникову, ваша бда въ томъ, что вы молоды. Но я васъ назначаю начальникомъ восточнаго отряда, т. е. командиромъ корпуса. Довольны ли вы этимъ?
Холщевниковъ отвтилъ, что и этимъ доволенъ. Заготовленъ былъ проектъ приказа объ этомъ назначеніи, но проходили дни, приказъ не подписывался, разговоръ не возобновлялся, а когда намстникъ прохалъ въ апрл изъ Артура въ Мукденъ, Холщевниковъ неожиданно получилъ предписаніе отправиться къ мсту своего постояннаго служенія,— въ Хабаровскъ. Оттуда онъ былъ назначенъ военнымъ губернаторомъ Забайкальской области и, такимъ образомъ, его знакомство съ театромъ войны, какъ, бывшаго начальника штаба, осталось неиспользованнымъ
Начальникомъ штаба арміи былъ избранъ вмсто него ген.-лейт. Вл. Викт. Сахаровъ, командовавшій передъ этимъ 4-й кавалерійской дивизіей въ Блосток и назначенный передъ самой войной командиромъ l-то сибирскаго корпуса. Командовать этимъ корпусомъ вызванъ былъ изъ Варшавы баронъ Штакельбергъ, хотя состояніе здоровье этого генерала и лишало его возможности обходиться на войн безъ посторонней помощи, безъ особаго гигіеническаго режима и здить верхомъ.
Избраніе ген. Сахарова состоялось еще въ Петербург и почему то весьма долго хранилось въ такой тайн, что о немъ не зналъ даже братъ Владиміра Викторовича, Викторъ Викторовичъ Сахаровъ, смнившій генерала Куропаткина на посту военнаго министра. Очевидно однако, что назначеніе это должно было, путемъ родственныхъ связей, обезпечить Куропаткину содйствіе въ Петербург, такъ сказать, обезопасить его тылъ {О томъ, въ какой мр этотъ расчетъ оправдался, я пока не признаю удобнымъ говорить.}.
Правда, Вл. Викъ Сахаровъ былъ знакомъ съ театромъ войны, такъ какъ въ 1900 году, во время усмиренія боксерскаго движенія въ Кита командовалъ тамъ однимъ изъ отрядовъ. Но о томъ, въ какой мр ген. Куропаткинъ использовалъ знанія и способности и этого генерала, я скажу ниже, а теперь буду продолжать объ импровизаціи штаба.
Важная, отвтственная должность генералъ-квартирмейстера штаба арміи была предложена генераломъ Куропаткинымъ прежде всего г.-м. А. А. Благовщенскому, который, въ порядк прохожденія службы нашими офицерами генеральнаго штаба хотя и былъ въ это время генералъ-квартирмейстеромъ Кіевскаго военнаго округа, но извстенъ былъ въ арміи, какъ знатокъ передвиженія войскъ по желзнымъ дорогамъ, какъ составитель цннаго, въ практическомъ отношеніи, сборника законоположеній по этому предмету. Какъ добросовстный человкъ, А. А. Благовщенскій отказался отъ этого предложенія, откровенно признавшись, какъ это онъ и самъ мн говорилъ, что совершенно не знакомъ съ театромъ предстоящей войны, что изученіе его потребуетъ много времени, много труда, а что теперь уже поздно учиться,— надо дйствовать.
Тогда этотъ постъ былъ предложенъ Куропаткинымъ начальнику военныхъ сообщеній Виленскаго военнаго округа г.-м. В. И. Харкевичу.
Генералъ Харкевичъ, въ свою очередь, извстенъ въ военной литератур, какъ изслдователь войны 1812 года и, въ частности, какъ апологетъ Барклая-де-Толли, о которомъ онъ наканун войны напечаталъ интересную статью въ ‘Военномъ Сборник’.
Въ академіи генеральнаго штаба, съ легкой руки одного изъ ея профессоровъ, часто повторяется афоризмъ: ‘Родъ занятій опредляетъ складъ понятій и характеръ отношеній.’ Это выраженіе стало ходячимъ, и генералъ Куропаткинъ не могъ его не знать, а зная, не могъ не считаться съ тмъ, что выборъ на должность своего ближайшаго помощника по стратегической части лица, умственно воспитавшагося на барклаевскомъ план терпнія и отступленія, пред2эшаетъ до нкоторой степени характеръ соображеній, которыя будутъ высказываться его генералъ-квартирмейстеромъ, а стало-быть, и возможный характеръ нашихъ дйствій въ Манчжуріи. Событія, какъ извстно, это оправдали. Конечно, не апологетъ Барклая могъ быть ‘Скобелевымъ’ при Куропаткин. Конечно, не онъ могъ вдохновлять командующаго арміей на смлый, ршительный образъ дйствій противъ смлаго и дерзкаго врага. Но, конечно, въ немъ скоре всего ген. Куропаткинъ могъ найти поддержку въ своихъ ршеніяхъ въ дух терпнія и осторожности. Несомннно также и то, что театръ войны 1812 года былъ извстенъ ген. Харкевичу лучше Манчжурскаго театра.
Не будемъ однако удивляться тому, что ген. Харкевичъ это предложеніе принялъ, достойно скоре удивленія то, что ген. Куропаткинъ, получивъ отъ ген. Благовщенскаго отказъ, мотивированный несвоевременностью для генералъ-квартирмейстера дйствующей арміи, изучать театръ уже начавшейся войны, предложилъ этотъ постъ снова лицу, съ этимъ театромъ не знакомому.
Но, можетъ быть, знатоку передвиженія войскъ по желзнымъ дорогамъ, генералу Благовщенскому, было предложено стать начальникомъ военныхъ сообщеній арміи? Нтъ, его назначили дежурнымъ генераломъ, вдающимъ личный составъ арміи.
Начальникомъ военныхъ сообщеній былъ назначенъ ген.-маіоръ Заблинъ, правда, нкогда служившій по передвиженію войскъ, но къ началу войны бывшій помощникомъ начальника канцеляріи военнаго министерства.
Казалось бы, если уже генералъ Куропаткинъ желалъ сохранить при себ и на войн своихъ сотрудниковъ мирнаго времени, то генералу Заблину, соприкасавшемуся во время его управленія военнымъ министерствомъ съ вопросами хозяйственными и финансовыми, надлежало скоре всего предложить мсто начальника канцеляріи штаба арміи. Однако, эту должность занялъ профессоръ Николаевской академіи генеральнаго штаба по кафедр тактики, полковникъ Даниловъ.
Начальникомъ санитарной части арміи избранъ былъ занимавшій должность кіевскаго губернатора ген.-лейт. Треповъ, по прежней своей служб кавалерійскій офицеръ.
Другой губернаторъ — екатеринославскій,— ген.-лейт. графъ Келлеръ, назначенный въ распоряженіе генерала Куропаткина, посл Тюренченскаго боя назначенъ былъ имъ начальникомъ Восточнаго отряда.
При всей разносторонности дятельности нашихъ губернаторовъ, нельзя не признать, что она не даетъ подготовки для завдыванія санитарной частью на войн, а продолжительная служба по гражданской администраціи не увеличиваетъ опыта по управленію войсками въ бою.
Но въ арміи давно уже не было секретомъ, что для генерала Куропаткина наилучшимъ дипломомъ и гарантіей пригодности человка на всякое дло являлся ‘блый крестикъ’, въ какихъ бы чинахъ и при какихъ бы обстоятельствахъ. эта почетная награда не была получена.
Обладателю этого креста генералъ Куропаткинъ прощалъ многое, если не все.
Припоминается отношеніе генерала Куропаткина, еще въ бытность его военнымъ министромъ, къ одному лицу, которое хотя и обладало ‘блымъ крестикомъ’, но подлежало привлеченію къ слдствію въ качеств обвиняемаго за злоупотребленія по хозяйственной части.
Лицо это пожелало принять участіе въ военныхъ дйствіяхъ въ Кита.
— Вашъ крестъ у меня на сердц,— сказалчэ ему генералъ Куропаткинъ и,— ‘для необходимаго на войн душевнаго равновсія’, выхлопоталъ этому лицу освобожденіе отъ привлеченія его къ слдствію.
Лицо его отправилось потомъ и на войну съ Японіей, хотя лта и комплекція не давали основаній ждать отъ него большой энергіи и подвижности подъ знойными лучами маньчжурскаго солнца.
Онъ ихъ и не проявилъ.
Уже на войн обратился къ ген. Куропаткину съ просьбой о принятіи на службу въ армію другой генералъ, уволенный въ отставку изъ командировъ полка — ‘не по своей охот’.
— Надо принять: у него золотое оружіе.
И приняли:— а потомъ оказалось, что этого ‘героя’ разыскиваетъ судебный слдователь, и съ нимъ не знали, какъ поступить.
Точно также, только наличностью георгіевскаго креста объясняли въ арміи назначеніе посл Тюренченскаго боя начальникомъ 6-й вост.-сиб. стрлковой дивизіи г.-м. Романова, который заслужилъ свой крестъ, какъ саперный офицеръ, еще поручикомъ въ Русско-Турецкую войну за удачный взрывъ фугаса, и передъ войною были, начальникомъ Электротехнической школы.
А между тмъ генералу В.- Н. Данилову, служившему въ кра до войны и на войн стяжавшему себ репутацію истиннаго героя, ‘кумира солдатъ’ и ‘генерала-отъ-наступленія’, въ командованіи какою-либо частью въ дйствующей арміи было отказано, онъ былъ отправленъ въ тылъ и только въ іюл 1904 г. принялъ отъ ген. Романова 6-ю дивизію, которую покрылъ славой, а себ заслужилъ георгіевскій крестъ.
Назначеніе начальникомъ восточнаго отряда, вмсто генерала Холщевникова, генерала Засулича можетъ быть также объяснено только гипнозомъ ‘благо Kjaeera’. Извстна печальная репутація этого генерала въ минувшую войну, начатая ‘паникой’ подъ Тюренченомъ и не отмченная ни однимъ проблескомъ таланта, энергіи, ршительности и даже личнаго мужества. Посл войны его не задержали на служб, хотя много еще такихъ же героевъ уцлло на ней. Очевидно и среди нихъ онъ оказался ‘выдающимся’. Но на войн генералъ Куропаткинъ не могъ почему то съ нимъ разстаться, какъ и съ генералами Штакельбергомъ, Дембовскимъ, Олуневскимъ, Левестамомъ и цлой плеядой другихъ, меньшихъ по своему положенію отрицательныхъ величинъ. Въ отношеніи ихъ принимались только палліативныя мры обезвреженія. Однихъ Куропаткинъ держалъ подъ непосредственной своей опекой, командуя за нихъ корпусами (Штакельбергъ — посл Вафангоу), другихъ оставлялъ безъ фактической власти, распредляя ввренныя имъ части по другимъ корпусамъ (5-й Сибирскій корпусъ — посл Ляояна и 1-й армейскій корпусъ въ послдній періодъ операціи на Шахэ), третьимъ, наконецъ, онъ давалъ переэкзаменовки, испытывая ими долготерпніе арміи, платившей за нихъ лишнею кровью и новыми неудачами.
Такая ‘переэкзаменовка’ выпала между прочимъ и на долю генерала Ренненкамифа. Вудучи недоволенъ дйствіями его въ первый періодъ кампаніи, до Ляояна, Куропаткинъ въ іюл мсяц написалъ ему весьма рзкое письмо, въ которомъ требовалъ, чтобы онъ, оправдалъ наконецъ, свои георгіевскіе кресты, полученные въ 1900 году. Съ этою цлью ему ставилась новая отвтственная задача и для выполненія ея ему давался значительный отрядъ. Неуспхъ ‘переэкзаменовки’ долженъ былъ повлечь за собою отъздъ генерала Ренненкамифа съ театра войны. Объ этомъ мн говорило хорошо освдомленное лицо, имвшее въ своихъ рукахъ упомянутое выше письмо Куропаткина. Переэкзаменовка не удалась. Генералъ Ренненкампфъ во время ея былъ раненъ въ ногу, и эта рана спасла его, хотя долго еще посл того циркулировали въ штаб арміи слухи, что къ арміи онъ не вернется. Но онъ вернулся.
Эту систему ‘переэкзаменовокъ’ нельзя не признать совершенно безнравственною. Можно ли, въ самомъ дл, ставить исходъ той или другой операціи. а тмъ боле — важной, серьезной въ зависимость отъ лица, въ способностяхъ котораго возникаетъ сомнніе? Не значитъ ли это извращать ея смыслъ и значеніе, ставя цлью не столько достиженіе тхъ или другихъ результатовъ, потребныхъ въ общемъ ход военныхъ дйствій, сколько ‘оправданіе’ репутаціи того или другого генерала?
Я не буду сейчасъ говорить объ остальныхъ лицахъ Куропаткинскаго штаба. Онъ былъ многочисленъ, въ его свит было много титулованныхъ лицъ, было много сослуживцевъ Куропаткина по скобелевскому штабу, много мелкихъ и крупныхъ сотрудниковъ по управленію военнымъ министерствомъ, но мало было людей, воспитанныхъ для тяжелой работы въ обстановк войны, не было въ немъ представителей Арміи, и это обстоятельство было роковымъ въ томъ смысл, что штабъ командующаго арміей, а чрезъ него и самъ ген. Куропаткинъ, не имли непосредственной, тсной связи съ войсками. Настроеніе послднихъ не сообщалось командующему арміей, и потому онъ не могъ черпать въ немъ поддержку въ недостававшихъ ему качествахъ ршимости и энергіи.
Изъ мстныхъ военныхъ дятелей въ составъ штаба вошли только интендантъ Приамурскаго округа ген. Губеръ — интендантомъ арміи и начальникъ инженеровъ округа ген. Александровъ — инспекторомъ инженеровъ арміи, но послдній, съ прибытіемъ на театръ войны профессора инженерной академіи, ген. Величко, обращенъ былъ Куропаткинымъ въ простого приходо-расходчика шанцеваго инструмента, а на ген. Губера, добросовстнаго труженика, заботливаго о войскахъ интенданта, отлично знавшаго продовольственныя средства края, но чрезвычайно скромнаго человка, ген. Куропаткинъ продолжалъ смотрть какъ на того армейскаго капитана, который нкогда служилъ у него въ Закаспійской области. Этотъ взглядъ, конечно, не только не облегчалъ трудную работу интенданта, но усугублялъ ея тяжесть.
Въ итог надо признать въ выбор ген. Куропаткинымъ людей для своего штаба какую-то странную смсь наивной доврчивости, основанной на вншнихъ признакахъ, на старыхъ личныхъ связяхъ и воспОіМинаніяхъ, и словно умышленное игнорированіе тхъ, кто могъ быть ему дйствительно полезенъ. кто былъ знакомъ съ театромъ войны, съ его особенностями, его населеніемъ, и кто могъ установить живую, дятельную, органическую связь арміи съ ея вождемъ.

IV.
Тюренченъ.

Назначенный командующимъ войсками экспедиціоннаго отряда для покоренія Ахалъ-Теке, Скобелевъ, по прибытіи въ Закаспійскій край, немедленно пожелалъ видть и знать все, что входило въ его расчеты и соображенія. Онъ даже осмотрлъ Манчишлакъ, хотя эта мстность и не входила въ раіонъ его военныхъ дйствій. 1-го іюля (1880 г.) Скобелевъ съ 800 чел. конницы и пхоты и 12 орудіями идетъ изъ Вами на рекогносцировку Геокъ-Тепе и 10-го возвращается въ Вами, 25-го іюля съ сотнею казаковъ онъ идетъ къ Михайловскому заливу, что составляетъ 300 верстъ. Онъ проходитъ ихъ въ трое сутокъ, потомъ онъ явился въ Красноводскъ, Чикишляръ, объхалъ вс пункты и посты, гд только его личное присутствіе было нужно. Получивъ въ Чикитляр извстіе, что скопище текинцевъ, около 10,000 ч. идетъ на передовые наши пункты, онъ верхомъ, а гд и пшкомъ и на ротныхъ повозкахъ, въ 25 час. проскакалъ 230 верстъ и явился въ Вами, въ самый тревожный моментъ…
Извстно, что вслдъ за первымъ выстрломъ, прогремвшимъ въ Артур въ ночь съ 26-го на 27-е января 1904 г., полки Отдльной Забайкальской казачьей бригады, составившіе впослдствіи славный Передовой конный отрядъ генерала Мищенко, двинулись къ русско-корейской границ, 2-го февраля перешли ее и углубились въ горы и лса Кореи.
— Мы не могли допустить мысли,— говорилъ мн впослдствіи участникъ этой корейской экспедиціи, командиръ I Читинскаго полка полковникъ Павловъ,— чтобы у насъ была другая задача, кром сбора свдній о пунктахъ высадки японцевъ и путяхъ ихъ наступленія къ Ялу…
Но первоначальное, приподнятое настроеніе диктовало другое — жаждали боя, искали скоре врага для побды.
И когда въ первыхъ числахъ марта отрядъ генерала Мищенко, прорвавшись далеко впередъ, подходилъ уже къ Пеньяну, оставивъ въ сторон укрпленный городокъ Чончжю съ корейско-японскимъ гарнизономъ, генералъ Флугъ писалъ командовавшему еще въ то время арміей генералу Линевичу, что адмиралъ Алексевъ хотя и доволенъ дйствіями генерала Мищенко, но признаетъ ихъ чрезмрно осторожными.
Генералъ Линевичъ, сообщая объ этомъ сторожившему рку Ялу генералу Кашталинскоы у, въ письм, пересланномъ генералу Мищенко, сопроводилъ это мнніе Намстника выраженіемъ своего сожалнія, что Мищенко не ‘потрепалъ’ японцевъ.
— Крови хотятъ,— сказалъ поэтому поводу Мищенко и отвелъ свой отрядъ къ Чончжю, гд 15-го марта и произошелъ извстный бой.
Какъ разъ наканун этого дня въ Ляоянъ прибылъ, наконецъ, къ арміи генералъ Куропаткинъ.
Будущій характеръ дйствій нашего полководца тотчасъ же сказался: онъ приказалъ отряду генерала Мищенко отходить назадъ, на правый берегъ Ялу. Это приказаніе вызывалось опасеніемъ Куропаткина на первыхъ же порахъ войны лишиться конницы, но оно же сводило къ нулю значеніе кавалеріи, услуги которой въ качеств ‘глазъ и ушей арміи’ были особенно цнны именно въ эти первые дни.
23 марта конный отрядъ ген. Мищенко благополучно, несмотря на сильный ледоходъ и отсутствіе средствъ переправы, вернулся на нашъ, правый берегъ Ялу. Конница была спасена, но зато связь съ противникомъ была потеряна. Ялу легла гранью между нами и японцами. Было ясно до очевидности, что здсь произойдетъ первое серьезное столкновеніе противниковъ. Японцы, прекрасно понимая чрезвычайно важное моральное значеніе успха при первомъ столкновеніи, особенно тщательно старались его обезпечить.
А что длали мы?
Оборона рки была поручена отряду ген. Кашталинскаго изъ 8 батальоновъ, 24 пшихъ и 8 горныхъ орудій и-8 пулеметовъ. Въ первыхъ числахъ апрля, когда обнаружилось сосредоточеніе японцевъ у Ичжю положеніе отряда, удаленнаго на 200 верстъ отъ главныхъ силъ, было признано опаснымъ и онъ усиленъ былъ на 10 батальоновъ пхоты.
Начальствованіе надъ этимъ отрядомъ, ставшимъ именоваться Восточнымъ, генералъ Куропаткинъ вврилъ командиру 2 сибирскаго корпуса, генералу Засуличу.
Это была опять-таки импровизація. Отрядъ состоялъ изъ войскъ 3 сибирскаго корпуса, а командовалъ имъ командиръ 2-го, командиръ же 3-го, генералъ Стессель, оставленъ былъ съ частью войскъ 2 корпуса въ Артур.
Чмъ обусловленъ былъ выборъ именно генерала. Засулича для руководства такой отвтственной операціей, трудно сказать. Вроятно, какъ я уже говорилъ выше, наличностью и у этого генерала гипнотизировавшаго Куропаткина ‘благо крестика’. И такъ какъ ген. Засуличъ въ теченіе всей минувшей войны ничмъ не ознаменовалъ свою дятельность, кром неудачъ, то мы можемъ сказать, что выборъ ген. Засулича не можетъ служить доказательствомъ старанія генерала Куропаткина обезпечить успхъ перваго столкновенія.
Самъ новый начальникъ Восточнаго отряда не былъ, видимо, настроенъ бодро и не носилъ въ своемъ сердц вры въ успхъ
— Однажды въ апрл,— разсказывалъ мн генералъ К.,— я былъ приглашенъ къ командующему арміей. Смотрю, возл его вагона, съ сигарой въ зубахъ, сосредоточенный и хмурый, ходитъ генералъ Засуличъ.
— Что вы, спрашиваю,— Михаилъ Ивановичъ?
— Да вотъ, дали порученіе, за которое, увренъ, потомъ ругать меня будутъ. Командующій арміей назначаетъ меня начальникомъ Восточнаго отряда, на Илу, и приказываетъ отвести оттуда войска, отступая съ боемъ. Мои дйствія всегда будутъ имть, такимъ образомъ, характеръ пораженія Отступая подъ напоромъ значительныхъ силъ, по мстности пересченной, я несомннно понесу большія потери… И вотъ обвиненіе готово!
Какъ видите, настроеніе невеселое. Уже отъзжая къ войскамъ, начальникъ ихъ смущенъ былъ призракомъ отвтственности, неизбжности того, ‘что ругать будутъ’. Что же могъ онъ внушить своимъ войскамъ, смущенный самъ неопредленностью поставленной ему задачи?!…
А она была формулирована, дйствительно, довольно неопредленно. Усиливая отрядъ съ 8 батальоновъ до 18-ти и указывая, съ одной стороны, насилу позиціи за Ялу, обезпеченной съ фланга ркою Ай-хэ, а съ другой — на многочисленность нашей конницы, генералу Засуличу ставилось задачей задерживать противника возможно продолжительное время,— но не принимать ршительнаго боя…, тщательно обдумать вс распоряженія по оборон… и отступленію…, не быть вынужденнымъ къ спшному отступленію — и не давать противнику трофеевъ. Очевидно было, что командующій арміей и хочетъ боя и боится его, хочетъ побды и боится пораженія.
— Вполн надюсь, писалъ онъ Засуличу (No 2589), что вы дадите отпоръ врагу съ должной твердостью, но съ благоразуміемъ…’
Ясно, что отрядъ долженъ былъ принять бой и что онъ приметъ его: позиція была сильная, хотя и запрещено было возводить на ней сомкнутые опорные пункты,— отрядъ усиленъ, конница многочисленна…
Что же сдлалъ ген. Куропаткинъ, чтобы воодушевить войска для перваго боя, чтобы внушить имъ вру въ себя, въ свои силы, въ будущій успхъ,— вру, столь необходимую для ‘отпора съ должной твердостью’,— для ‘отступленія съ боемъ’, чтобы это отступленіе не превратилось въ паническое бгство? А вдь такъ именно и случилось потомъ подъ Тгоренченомъ.
Онъ остается въ Ляоян, онъ привтствуетъ прибывающіе батальоны стереотипной, заученной фразой — ‘Надюсь, братцы, постараетесь’!— онъ объзжаетъ позицію подъ Ляояномъ, — онъ детъ въ Мукденъ, чтобы длать тамъ тоже самое, что бы тамъ, въ тылу, ‘выбрать пункты для укрпленія позицій’ (?!), чтобы побесдовать съ дзянь-дзюнемъ ‘о прекращеніи враждебныхъ отношеній (?!) къ намъ мелкихъ китайскихъ властей и о поставк населеніемъ продовольственныхъ^ припасовъ, подводъ и рабочихъ’,— онъ пишетъ Засуличу попрежнему неопредленныя, расплывчатыя директивы, плохо сображенныя со стратегической и тактической обстановкой.
Такъ, въ отвтъ на донесеніе о дйствіяхъ нашихъ охотничьихъ командъ, Куропаткинъ незадолго передъ Тюренченскимъ боемъ писалъ Засуличу: — ‘Не увлекайтесь своими успхами на лвомъ фланг. Это только демонстрація противника. Его цль — вашъ правый флангъ, который онъ хочетъ отрзать отъ моря и тмъ облегчить себ высадку въ Дагушан’.
Планъ Куроки, по которому и разыгрался Тю2эенченскій бой, какъ извстно, заключался въ томъ, чтобы ударомъ на лвый флангъ русскихъ, обороняющихъ позицію за ркой Ай-хе, отрзать отъ Фынхуанчена какъ отрядъ генерала Кашталинскаго, такъ и войска, оборонявшія Ань-дунь-сянь. Противъ праваго фланга, за который такъ боялся Куропаткинъ, японцы ограничились, какъ извстно, только демонстраціей. Словомъ, случилось, какъ разъ наоборотъ тому, что изъ своего ‘прекраснаго далека’ провидлъ Куропаткинъ.
Добывай онъ самъ на Ялу, посмотри онъ самъ расположеніе войскъ,— быть можетъ и не случилось бы того, что произошло. Онъ увидалъ бы, что правый флангъ нашей позиціи обстрливается фланговымъ огнемъ съ острововъ и командующихъ высотъ у Ичжу, онъ, можетъ быть, инстинктивно понялъ бы, что стратегическое значеніе иметъ нашъ лвый флангъ, съ потерею котораго мы отрзываемся отъ Фынхуанчена, базы Восточнаго отряда. Вдь никакое, самое долгое, пристальное разсматриваніе карты не можетъ замнить живого впечатлнія отъ мстности, которое дается личнымъ съ нею знакомствомъ.
Несомннно, такъ поступилъ бы Скобелевъ, Суворовъ и Наполеонъ, вс истинные полководцы ‘Божіею милостью’.
Никто, кто любитъ солдатъ не на словахъ, не въ приказахъ, не могъ бы быть спокоенъ за отрядъ, которому предстоитъ выдержать первый натискъ врага, который удаленъ на 200 верстъ, біеніе сердца котораго нельзя подслушать, настроеніе уловитъ и во время своимъ присутствіемъ, своимъ горячимъ словомъ поддержать. Талантъ всегда экспансивенъ, горячъ, нетерпливъ… Онъ не усидлъ бы на мст, онъ былъ бы тамъ, онъ проврилъ бы лично, все ли готово для ‘праздника’. И тогда войска не вели бы боя безъ диспозиціи, безъ начальниковъ, находившихся за 12 верстъ отъ боя, какъ находился ген. Засуличъ.
Генералъ Куропаткинъ, флегматичный и спокойный, оставался въ Ляоян. Его не тянуло ни на Ялу, ни въ Портъ-Артуръ, никуда, гд назрвали чреватыя послдствіями событія. Если на Ялу, онъ не могъ прохать въ своемъ пульмановскомъ вагон, то что мшало ему взглянуть на Артуръ, посмотрть, какъ выросли за годъ, посл посщенія имъ Артура (въ 1903 году), его валы, на которыхъ, годъ назадъ, генералъ Стессель заявлялъ ‘съ гордостью и мужествомъ, что отразитъ атаку всей японской арміи’,— какъ много въ немъ собрано запасовъ, какъ силенъ духъ гарнизона и его вождей? Министерскій постъ, видимо, сдлалъ Куропаткина тяжелымъ, неподвижнымъ, не военачальникомъ, а военнымъ бюрократомъ, уклоняющимся отъ послдствій своихъ распоряженій, боящимся отвтственности за нихъ и ‘умывающимъ руки’.
Страннымъ кажется посл этого изумленіе Куропаткина исходомъ Тюренченскаго боя. А между тмъ это изумленіе было такъ велико въ Ляоян, что граничило съ паникой, тмъ боле что штабъ-квартира арміи охранялась чуть ли не однимъ батальономъ. Сдлали даже видъ, что самый бой, явился для командующаго арміей полною неожиданностью, такъ какъ позиція у Тюренчена, на которой предписывалось дать отпоръ ‘съ должной твердостью’,— имла де лишь ‘демонстративный характеръ’… Началось ‘умываніе рукъ’, началось то, что потомъ въ боле крупномъ масштаб повторилось подъ Ляояномъ, который вдругъ принизился въ глазахъ Куропаткина до значенія простого ‘тетъ-де-пона’,
Долго никто не зналъ истинныхъ размровъ событія. Самые фантастическіе разсказы о потеряхъ 11-го и 12-го полковъ, объ отступленіи 22-го полка, о паник въ обозахъ, о покинутіи поля сраженія штабомъ Восточнаго отряда летли по линіи желзной дороги и встрчали насъ, стремившихся въ это время къ Ляояну. Подъ ихъ впечатлніемъ полковникъ Громовъ, командиръ злополучнаго 22-го полка, былъ отршенъ отъ командованія и обезславленъ. Отршенъ былъ также отъ командованія батареей, потерявшей свои орудія, подполк. Покатилло, убитый потомъ подъ Ляояномъ. Назначено было слдствіе. Ужъ если можно было назначать его на основаніи слуховъ, то казалось бы, что оно должно было выяснить не только обстоятельства, при которыхъ отступилъ 22-ой полкъ, были брошены орудія 3-ей бат. 6-ой вост.-сиб. стрлк. аръ бригады и произведенъ безпорядокъ въ обоз, но и о дйствіяхъ начальника Восточнаго отряда, объ его отъзд изъ подъ Тюренчена и вообще о поведеніи въ этотъ день всхъ чиновъ его штаба. Вдь носилась молва, что на дорог въ Фынхуанченъ остались важныя бумаги.
Но искали виноватыхъ, конечно, только среди ‘стрлочниковъ’. И, конечно не нашли. Заключеніе по слдственному производству, съ которымъ согласился Куропаткинъ, гласило, что потеря шести орудій произошла при такихъ обстоятельствахъ, которыя исключаютъ всякую возможность обвиненія кого-либо въ оставленіи орудій,— что ни со стороны командира 22-го полка, полк. Громова, ни со стороны кого-либо другого изъ чиновъ полка не обнаружено совершенія какихъ-либо уголовно-наказуемыхъ поступковъ и что роты во время и посл боя отходили въ возможномъ, при столь пересченной мстности, порядк: что виновника первоначальнаго появленія слуха объ японской кавалеріи,— слуха, вызвавшаго панику въ обозахъ, обнаружить не удалось изъ противорчивыхъ свидтельскихъ показаній…
— Мы, кажется, поторопились,— сказалъ потомъ Куропаткинъ по поводу поспшности, съ которою онъ отчислилъ Громова и Покатилло, хотя это признаніе не остановило его и потомъ отчислять другихъ съ такой же поспшностью… Такъ было съ генераломъ Орловымъ посл Ляояна,— съ временно командовавшимъ 10-мъ вост.-сиб. стр. полкомъ подполковникомъ Рындинымъ, геройски павшимъ подъ тмъ же Ляояномъ,— съ есауломъ уральскаго казачьяго войска Ливкинымъ… Случай съ послднимъ особенно характеренъ.
Онъ высланъ былъ въ сентябр или октябр 1904 года съ небольшимъ экспедиціоннымъ отрядомъ противъ хунхузовъ,— нашелъ ихъ гд-то въ долин Ляохе, и сталъ преслдовать… Фудутунъ какой-то или тифань-гуань, желая выручить изъ бды земляковъ, тотчасъ же пожаловался Куропаткину на то, что Ливкинъ со своимъ отрядомъ перешелъ будто бы границу Монголіи.
Тифаньгуаню на слово поврили… Ливкину посланъ былъ грозный приказъ немедленно прибыть въ Мукденъ, о дйствіяхъ его приказано было произвести предварительное слдствіе ‘на предметъ преданія суду за неисполненіе лично отданнаго Ливкину командующимъ арміей приказанія строго соблюдать нейтралитетъ Китая’.
Ливкинъ, конечно, явился и выяснилъ, что границы Монголіи онъ не переступалъ, что карты, на которыя смотрли его обвинители, въ этомъ отношеніи не врны. Ливкина отъ слдствія освободили, но вмст съ тмъ, лишь гораздо ране, освобождена была отъ энергичнаго преслдованія и хунхузская шайка, разгромъ которой, но нкоторымъ обстоятельствамъ, былъ особенно желателенъ…
Но вернемся къ Тюренчену. Когда первое впечатлніе отъ неудачнаго ‘отступленія съ боемъ’ стало проходить, Куропаткинъ попробовалъ улыбнуться и сдлать видъ, что ‘все къ лучшему въ семъ худшемъ изъ міровъ’…
— Это ничего, ничего,— говорилъ онъ какъ-то въ кругу генераловъ и чиновъ своего штаба, своимъ глухимъ, тягучимъ, медлительнымъ голосомъ.— Пусть нація воспитывается въ пораженіяхъ.
Вс молчали, опустивъ глаза, и только у одного генерала Самсонова вырвалось невольно восклицаніе:
— А все-таки лучше, если бы была побда!
Говорятъ, что это восклицаніе было причиной, почему этотъ талантливый, храбрый и энергичный генералъ, одинъ изъ немногихъ генераловъ, заслужившихъ себ безупречную репутацію въ этой войн, все время оставался въ тни, на второстепенныхъ роляхъ.
Зато упорно выдвигались изъ тни, покрывавшей ихъ имена, генералы ІІІтакельбергъ и Засуличъ, никогда не претендовавшіе быть ‘Скобелевыми’ при Куропаткин.
Стали себя утшать и успокаивать относительно и потери орудій совершенно новымъ, небывалымъ еще у насъ, афоризмомъ, какъ впрочемъ не бывало у насъ до этой злосчастной войны и такой массовой потери артиллеріи.
— Это старый, отжившій свой вкъ взглядъ, что терять орудія позоръ. Вдь это не боле, какъ кусокъ металла. Разъ орудія исполнили свое назначеніе, потеря ихъ ничего не значитъ. При современномъ развитіи техники утрату ихъ легко возстановить.
Не говоря уже о томъ, что послдній аргументъ фактически опровергается всми событіями минувшей войны, на которую мы явились съ артиллеріей полевой, осадной и, особенно, горной, постоянно числомъ своихъ орудій уступавшей артиллеріи японцевъ, я, какъ бывшій артиллеристъ, принявшій предъ фронтомъ батареи, на артиллерійскомъ знамени — орудіи, присягу,— никогда не могъ согласиться съ этимъ безнравственнымъ взглядомъ и въ спорахъ по этому поводу пробовалъ протестовать. Мн возражали на это:
— Такъ смотритъ самъ Куропаткинъ…
‘Такъ сказалъ Заратустра’.
Но у Заратустры слово не расходилось съ дломъ. А Куропаткинъ тотчасъ посл Тюренчена’ въ отмну прежнихъ своихъ указаній генералу Стесселю объ упорной оборон 1 Ідинь-чжоуской позиціи, до штыковъ’, послалъ приказаніе не доводить ея обороны до этого градуса, дабы не рисковать снова потерять орудія. А когда въ октябр на Шахэ, на Путиловской сопк, намъ удалось, наконецъ, захватить четыре японскихъ орудія, генералъ Куропаткинъ былъ такъ обрадованъ этимъ событіемъ, что поспшилъ по телеграфу испросить Высочайшее соизволеніе на награжденіе генерала Путилова орденомъ св. Георгія.
А казалось-бы, если потерять орудія, этотъ ‘кусокъ металла’, не важно и не больно, то и радоваться такъ взятію ихъ нтъ особыхъ причинъ.
Но изъ этихъ противорчій, свидтельствующихъ объ отсутствіи системы и общихъ идей, сотканъ весь генералъ Куропаткинъ.

V.
Отношеніе къ Мукденскому штабу.

‘Распредленіе власти на театр войны въ начал военныхъ дйствій было своеобразное и не вполн ясное’…
(Бар. Теттау).
Въ двадцатыхъ числахъ мая 1904 года я прибылъ въ Мукденъ, въ главную квартиру намстника — главнокомандующаго.
Здсь наносился первый серьезный ударъ тому идеалистическому настроенію, съ которымъ каждый изъ насъ халъ тогда на войну. Здсь впервые приходилось убждаться въ томъ, что и стихія войны не смывала съ людей ихъ мелочнаго эгоизма, капризовъ самолюбія, тщеславія и расчетовъ. Приходилось убждаться въ томъ, что вс эти явленія обыденной жизни здсь выростали въ роль историческихъ факторовъ, сводя народное дло съ его пьедестала и превращая его въ частное дло того или другого лица.
Прислушавшись къ толкамъ въ столовой штаба намстника, поговоривъ съ разными лицами, съхавшимися въ Мукденъ, я вынесъ впечатлніе, что противникъ былъ гораздо ближе, чмъ вс мы думали, что онъ — въ Ляоян и что это не японцы, а Куропаткинъ и его штабъ. Едва ли не главную роль въ этомъ враждебномъ настроеніи играло назначеніе Куропаткина командующимъ арміей безъ предварительнаго согласія на это назначеніе намстника, однако, на роль его самостоятельнаго помощника. Цлому ряду лицъ пришлось остаться вслдствіе этого не у длъ, а намстникъ — главнокомандующій лишенъ былъ полноты своей власти, такъ какъ предлы самостоятельности командующаго арміей, его помощника, не были точно очерчены, и этотъ послдній то прямо сносился съ Петербургомъ, то считалъ нужнымъ испрашивать указаній намстника, а то сообщалъ ему о своихъ распоряженіяхъ post factum.
Къ тому же это были люди разныхъ вдомствъ: одинъ — военно-морского, другой — военно-сухопутнаго, въ прошломъ у нихъ ничего не было общаго, а при существующей розни нашихъ отдльныхъ вдомствъ, каждый изъ нихъ добивался осуществленія своихъ плановъ и желаній путемъ различныхъ вліяній, воздйствій и средствъ. Эта междувдомственная и личная борьба прикрывалась въ Мукден симпатичной маской негодованія на Куропаткина за его бездйствіе подъ Тюренченомъ и возмущенія на его тактику ‘терпнія’ вообще. Здсь, въ Мукден, строились боле смлые, энергичные и ршительные планы кампаніи..- И оглядываясь теперь на прошлое, зная теперь, что и нашъ побдоносный противникъ также дйствовалъ не безъ крупныхъ промаховъ, невольно спрашиваешь себя: не правъ ли былъ и въ самомъ дл мукденскій штабъ, требуя движенія впередъ, и не вытекало ли это требованіе изъ большаго знанія имъ нашего противника.
— А вотъ попадете въ Ляоянъ,— говорили мн побывавшіе и тамъ, и здсь.— и вы услышите другія рчи.
И дйствительно, въ Ляоян, съ пной у рта, говорили о Мукден, говорили съ озлобленіемъ людей, которыхъ тянутъ въ бездну.
Разница была только въ томъ, что въ Мукден вс сходились въ уваженіи къ намстнику, въ признаніи его авторитета и преклонялись предъ его государственнымъ умомъ, пониманіемъ обстоятельствъ и огромной трудоспособностью. Въ ляоянскомъ же штаб относительно его главы существовали различныя мннія, и онъ былъ мене единодушенъ въ защит Куропаткина. И это объясняется очень просто: штабъ намстника, составленный изъ людей, служившихъ въ кра до войны, сжился между собою и съ нимъ, штабъ же Куропаткина былъ собранъ) ad hoc, отовсюду, и люди, его составлявшіе, мало знали другъ друга.
Рознь, существовавшая между двумя главными начальниками, шла и дальше, создавая цлую сть отношеній, сотканную изъ взаимнаго недоврія, недружелюбія и даже вражды.
Такъ, въ мукденскомъ штаб не существовало тснаго единенія между намстникомъ — главнокомандующимъ и начальникомъ его штаба, генераломъ Жилинскимъ. Это не было недружелюбіемъ, это было просто незнакомствомъ ихъ другъ съ другомъ, непривычкою длать сообща одно дло, да еще такое крупное и отвтственное. Намстникъ желалъ, кажется, имть начальникомъ своего штаба своего стараго, постояннаго, довреннаго сотрудника — генерала Флуга. Но въ Петербург нашли, что онъ слишкомъ молодъ для такого поста и послали намстнику генер. Жилинскаго. Генералъ Флугъ оставленъ былъ при намстник — главнокомандующемъ въ роли генералъ-квартирмейстера. Онъ и служилъ звеномъ между намстникомъ и его начальникомъ штаба.
Нельзя не признать, что такая связь могла быть очень опасной, не объединяя, а разъединяя этихъ двухъ лицъ, жившихъ каждый въ своемъ позд и сравнительно рдко встрчавшихся. И только благодаря благородному характеру генерала Флуга, его огромному такту и выдержк, эта опасность миновала.
Иначе обстояло дло въ ляоянскомъ штаб. Тамъ между командующимъ арміей и его начальникомъ штаба стоялъ боле честолюбивый генералъ-квартирмейстеръ, ген. Харкевичъ, и отчужденіе между Куропаткинымъ и Вл. Вик. Сахаровымъ не только не устранялось, но въ начал кампаніи росло на почв личныхъ, интимныхъ длъ послдняго, которыя первый вначал находилъ неумстными и несвоевременными на театр войны и съ которыми впослдствіи примирился.
Наконецъ, весь это переплетъ недружелюбныхъ и недоврчивыхъ отношеній завершался еще и тмъ, что не было желательной близости и между начальниками обоихъ штабовъ.
Эти шесть лицъ: главнокомандующій и командующій арміей, начальники ихъ штабовъ и ихъ генералъ-квартирмейстеры не составляли единодушной коллегіи и не объединялись въ нее даже въ самые серьезные моменты кампаніи, Припоминается два характерныхъ факта.
21 іюля прибылъ въ Ляоянъ изъ Харбина намстникъ съ генераломъ Жилинскимъ, а изъ Айсандзяна — генералъ Куропаткинъ съ генераломъ Сахаровымъ. Надвигался генеральный ляоянскій бой. Предстояло обсудить цлый рядъ важныхъ вопросовъ. Въ вагонъ намстника на совщаніе, которое продлилось полтора часа, приглашены были ген. Куропаткинъ и ген. Жилинскій. Генералъ Сахаровъ же остался на перрон ляоянскаго вокзала, среди собравшейся публики, для которой это маленькое съ виду обстоятельство не прошло незамченнымъ.
То же самое повторилось 23 сентября 1904 г. въ Мукден, въ знаменательный день перехода арміи въ наступленіе на Шахэ.
И въ томъ, и въ другомъ, случа совершенно справедливо высказывалось осужденіе ген. Куропаткину за то. что онъ не противодйствуетъ этому игнорированію своего начальника штаба {‘Въ интересахъ справедливости’ меня просятъ отмтить, что, на основаніи ‘Положенія о полевомъ управленіи войскъ’, начальникъ штаба главнокомандующаго обязанъ присутствовать на докладахъ командующихъ арміями, начальники же штабовъ армій этихъ обязательствъ не имютъ, и что когда ген. Жилинскій узналъ, что ген. Сахаровъ на это обижается, то онъ при первомъ же доклад ген. Куропаткина спросилъ послдняго: не найдетъ ли онъ возможнымъ пригласить своего начальника штаба? Куропаткинъ на это согласился и ген. Сахаровъ былъ приглашенъ.— ‘Къ сожалнію, добавляетъ мой кореспондентъ,— это случилось незадолго до отъзда ген. Жилинскаго’.
Охотно длаю это дополненіе, такъ какъ оно, нисколько не колебля сообщенныхъ мною фактовъ, удостовряетъ, что въ этомъ игнорированіи начальника штаба арміи повиненъ былъ самъ командующій ею, который не догадывался до предложенія ген. Жилинскаго возбудить вопросъ объ участіи ген. Сахарова въ совщаніяхъ.
Что же касается заявленія моего корреспондента, что ген. Жилинскій всегда имлъ добрыя отношенія съ ген. Сахаровымъ, то не утверждая, что они были дурными (этого я и ране не говорилъ), я позволяю себ остаться при убжденіи, что они не были достаточно близкими, а были скоре холодно офиціальными, что и понятно при антагонизм, существовавшемъ между ихъ непосредственными начальниками — адм. Алексевымъ и ген. Куропаткинымъ.}.
И это было тмъ боле странно, что и. самъ генералъ Куропаткинъ не всегда считалъ нужнымъ скрывать свои чувства къ мукденскому штабу. Однажды, и это было какъ разъ въ дни, предшествовавшіе моему прізду въ Мукденъ, такъ что мн разсказывали объ этомъ подъ свжимъ впечатлніемъ происшедшаго, это неудовольствіе было проявлено имъ въ крайне рзкой форм. Куропаткинымъ былъ приглашенъ въ Ляоянъ полковникъ генеральнаго штаба С., пользовавшійся расположеніемъ намстника, и ему предложено было доложить о состояніи японской арміи, съ которою полковникъ былъ близко знакомъ до войны. Докладъ былъ выслушанъ благосклонно, и полковникъ С. любезно приглашенъ къ обду. За обдомъ, говорятъ, съ нимъ не было сказано ни слова. А когда обдъ кончился, генералъ Куропаткинъ, аккуратно складывавшій свою салфетку, вдругъ скомкалъ ее нервнымъ движеніемъ руки и, обращаясь черезъ столъ къ полковнику С., громко сказалъ приблизительно слдующее:
— Полковникъ С.! Если вы позволите себ распространять слухи, подрывающіе духъ арміи (очевидно, рчь шла о большей готовности японской арміи къ войн, чмъ нашей), я вышлю васъ изъ арміи…
И бросивъ салфетку, онъ повернулся и вышелъ изъ столовой.
Полковникъ С. остался стоять, пораженный какъ громомъ, не понимая, чмъ онъ провинился, и за что его хотятъ удалить изъ арміи.
А вечеромъ, на вопросъ начальника штаба, по поводу это инцидента, въ чемъ дло, генералъ Куропаткинъ сказалъ:
— Ничего! Пусть знаютъ тамъ… въ Мукден…
Вотъ при какой обстановк назрвала Вафангоуская операція, на которой столкнулись противуположныя стремленія двухъ вождей и двухъ штабовъ, стоявшихъ во глав одной арміи.

VI.
Вафангоу.

‘…Графъ Бобринскій (адъютантъ Куропаткина) разсказалъ, что изъятіе японцами Киньчжоу произошло очень неожиданно… Но все таки генералъ Куропаткинъ,— даже рискуя паденіемъ Портъ-Артура, не намренъ идти на выручку, пока не сосредоточитъ всхъ войскъ’.
(Бар. Теттау).
21 апрля 1904 года, къ вечеру, противъ Бицзыво показались японскіе транспорты, а утромъ 22-го съ нихъ начали высаживаться войска. Японцы совершенно даромъ тратили снаряды, поддерживая, какъ слдуетъ по учебнику тактики, свою высадку артиллерійскимъ огнемъ.
Имъ не только никто не хотлъ мшать, напротивъ, ихъ готовы были поощрять. Въ бытность свою въ Инкоу, въ 20-хъ числахъ марта, генералъ Куропаткинъ сказалъ адмиралу Л., направлявшемуся въ Артуръ и ему тамъ представлявшемуся, что чмъ больше японцевъ высадится на Квантунъ, тмъ лучше.
Штабъ его популяризировалъ эту мысль, отвчая на недоумнные вопросы, почему не противодйствуютъ высадк:— ‘надо дать японцамъ спокойно высадиться и проникнуть въ Маньчжурію. Чмъ дальше они продвинутся въ нее, тмъ врне мы ихъ разобьемъ, тмъ скоре мы кончимъ войну. Не надо только гоняться за маленькими успхами. Это неумно и не практично. Терпніе — и однимъ хорошимъ ударомъ мы кончимъ войну…
И вотъ, въ Ляоян, стоустая молва наканун уже Тюренчена (18 апрля) повторяла эти мысли въ еще боле грубой редакціи: ‘ура! японцы переходятъ Ялу’. Такъ, будто-бы, Куропаткинъ телеграфировалъ въ Петербургъ. Сомнваемся, конечно, чтобы такая телеграмма могла быть въ дйствительности послана, но что огромная самоувренность существовала,— это фактъ. И онъ подтверждается еще разъ тмъ, что передалъ мн одинъ изъ видныхъ и доблестныхъ защитниковъ Портъ-Артура. Присутствуя при осмотр Цзинь-чжоусской позиціи ген. адъют. Алексевымъ 21 марта 1904 года, онъ слышалъ своими ушами, какъ Алексевъ говорилъ ген. Жил инскому:
— Я ему (Куропаткину) говорилъ, что японцевъ не слдуетъ пускать за Ялу, а онъ утверждаетъ, что — нужно, чтобы ихъ припереть.
Развивая въ этомъ разговор дале свою мысль, намстникъ высказалъ, что японцевъ не надо пускать за Ялу, между прочимъ, еще и по соображеніямъ политическимъ,— это произведетъ дурное впечатлніе для насъ въ Европ…
Но, очевидно, Куропаткинъ для осуществленія по своему плану ‘противодйствія высадк’, не хотлъ считаться и съ Европой.
22-го апрля намстникъ спшно выхалъ изъ Портъ-Артура со своимъ штабомъ и, какъ тогда выражались,— ‘проскочилъ благополучно’. Къ вечеру 22-го японцами высажено было больше 10 тысячъ, занята желзная дорога и Портъ-Артуръ — увы навсегда — былъ отрзанъ отъ Россіи {Прорывъ къ Артуру позда подполк. Спиридонова не могъ конечно, почитаться возстановленіемъ сообщенія съ Артуромъ, какъ о томъ поспшилъ донести Куропаткинъ.}.
— ‘Завидую опредленности и простот задачи, которая выпадетъ на славныя войска Квантунской области, если на нихъ обрушится главный ударъ’,— писалъ въ начал мая Куропаткинъ Стесселю.
Относительно опредленности спорить не приходится, ну, а на счетъ простоты — это звучитъ теперь горькой ироніей, когда намъ всмъ уже хорошо извстно, какова была въ дйствительности твердыня Артура, въ какихъ надежныхъ рукахъ она находилась и насколько обезпечена была крпость продовольствіемъ и боевыми припасами.
Странно, что бывшаго военнаго министра, а въ данный моментъ командующаго маньчжурской арміей, въ размышленіяхъ о судьб Артура смущалъ одинъ только вопросъ — о мяс. Еслибы не это, ‘то я былъ бы совершенно спокоенъ, какими бы силами японцы васъ не атаковали’ — писалъ онъ-Стесселю.— ‘Патроновъ и хлба много, а это главное. Снарядами крпость снабжена по положенію за немногими исключеніями… Выручка будетъ… Вамъ всмъ необходимо запастись, кром непоколебимой твердости, мужествомъ еще и терпніемъ…’
Тогда, въ Ляоян, въ эти успокоительныя заявленія еще врилось. Но теперь, когда извстно, что не хватило Портъ-Артуру не только мяса — питались подъ конецъ кониной — но и снарядовъ, которые пришлось выдлывать кустарнымъ способомъ въ портовыхъ мастерскихъ,— когда извстно, что безъ артиллеріи, снятой съ судовъ эскадры, Портъ-Артуръ не могъ бы столько продержаться — а вдь на нее, конечно, въ начал войны не разсчитывали, понуждая флотъ къ выходу во Владивостокъ,— вс эти заявленія Куропаткина не знаешь, какъ и понимать. Да ихъ, видимо, и не понимали ни въ Артур, ни въ Мукден, ни въ Петербург. Судьба отрзанной отъ родины крпости везд и всмъ внушала самыя серьезныя опасенія…
— ‘Скорая помощь необходима. Доношу это для спасенія всего дла’,— телеграфировалъ Стессель въ Мукденъ.
И онъ былъ правъ. Съ участью Артура, какъ показали событія, связана была участь всей кампаніи.
Я пріхалъ въ Мукденъ какъ разъ въ т дни, въ двадцатыхъ числахъ мая, когда эти зловщія слова Стесселевской депеши таинственно передавались изъ устъ въ уста, но уже съ успокоительными, добавленіемъ, что помощь Артуру ршена, что борьба, намстника съ Куропаткинымъ по этому вопросу окончена побдой перваго.
Передавали, что намстникъ съ самаго почти отъзда изъ Артура настаивали, на переход Куропаткина къ активнымъ дйствіямъ для помощи отрзанной крпости. Онъ тогда еще указывалъ, что если раньше это сдлать было рискованно, то теперь, когда армія значительно усилилась въ числ батальоновъ и орудій, возможно, не отступая нисколько отъ главной задачи — сохранить желзную дорогу, какъ единственную связь съ Россіей и возможность продолжать сосредоточеніе арміи — двинуть часть силъ, отъ двухъ до четырехъ дивизій къ Артуру.
Куропаткинъ возражалъ на это, что кровавый тюренченскій опытъ доказываетъ, какъ трудно руководить операціями войскъ, выдвинутыхъ на 250 верстъ отъ раіона сосредоточенія арміи, и что если генералъ Засуличъ, принимая бой, могъ еще расчитывать съ большимъ или меньшимъ вроятіемъ на спокойное отступленіе, то еще трудне можетъ сложиться обстановка для корпуса, двинутаго къ Портъ-Артуру. Высадкой японцевъ у Сеньючена и въ другихъ мстахъ онъ можетъ быть совсмъ отрзанъ и поставленъ между двухъ огней.
Куропаткинъ находилъ, что ни численность маньчжурской арміи, ни расположеніе ея силъ, а главное — полная невыясненность, куда японцы направятъ свой главный ударъ, не позволяютъ ему рискнуть на эту операцію.
Ему на это возражали, что надо торопиться, пока подъ Артуромъ можетъ быть не боле трехъ-четырехъ дивизій японцевъ, что надо торопиться, пока мы стоимъ еще на Цзиньчжоуской позиціи, а когда она падетъ, придется брать ее всей маньчжурской арміей, что въ распоряженіи командующаго находится достаточно кавалеріи (и надо только ею умло пользоваться),— и можно было бы еще добавить, что руководство операціями войскъ можно облегчить приближеніемъ къ нимъ руководителя.
Куропаткинъ отвчалъ, что по докладу ген. шт. кап. Гурко, прибывшаго изъ Портъ-Артура гарнизонъ его, вмст съ моряками, исчисляется въ 45000 чел. и что поэтому японцы не могутъ еще имть ‘подавляющаго превосходства’ надъ нимъ, стало быть, крпость еще не нуждается въ немедленной выручк…
Въ подобнаго рода отвтахъ приходится видть только систему проволочекъ, затягиваніе дла, такъ какъ ясно, что именно отсутствіемъ еще пока ‘подавляющаго превосходства’ японцевъ и надо было спшить воспользоваться для выручки крпости…
И въ этихъ пререканіяхъ на бумаг прошелъ почти мсяцъ. Въ теченіе его мы потеряли Цзиньчжоу. Задача выручки Артура становилась еще трудне.
Самъ Куропаткинъ признавалъ теперь, что въ случа ея осуществленія ему придется брать эту позицію у японцевъ ускоренными осадными работами… {Теперь извстно, что по требованію Куропаткина, дли стрльбы по судамъ непріятельскаго флота при предполагавшемся обратномъ взятіи Цзиньчжоусско позиціи, данъ былъ даже заказъ французскому гражданину Захарову на изготовленіе 24-хъ 120 мм. пушекъ, которыя г. были доставлены въ Либаву въ іюн и въ іюл 1905 года.}
Наконецъ, изъ Петербурга была получена телеграмма съ выраженіемъ крайней тревоги за Портъ-Артуръ и съ возложеніемъ отвтственности за судьбу его всецло на Куропаткина {Хотятъ, кажется, теперь отрицать фактъ вліянія Петербурга на Куропаткина. Мн кажется, что это невозможно и даже не нужно. Вотъ если бы Петербургъ ‘связывалъ крылья’ Куропаткину, какъ нкогда внскій ‘гофкригсратъ’ — Суворову, тогда отрицаніе вліянія Петербурга было бы понятно, при настоящемъ же положеніи вещей Петербургъ можно только благодарить за подталкиванье чрезмрно ‘терпливаго’ Куропаткина.}.
Намстникъ вызвалъ его въ Мукденъ. Свиданіе состоялось и было очень продолжительно. Мн передавали, что предъ штабомъ было сказано только слдующее:
— Ну, что же, стало быть отступленіе кончено? Теперь вы будете наступать?
— Да, этого хочетъ Россія,— отвтилъ, будто бы, Куропаткинъ.
По другой версіи онъ, будто бы, сказалъ лицамъ своего штаба, что онъ противъ этого наступленія, но что ему ‘приходится повиноваться, какъ солдату’
И, наконецъ, еще передавали,*»что въ этотъ день намстникъ, выйдя къ приглашеннымъ имъ къ себ на обдъ лицамъ нсколько поздне обычнаго часа (6 ч. веч.1, сказалъ собравшимся,— ‘Извините, господа, что я васъ нсколько задержалъ… За то мы переходимъ въ наступленіе… Мн удалось убдить въ этомъ генерала Куропаткина4‘…
Такъ, жребій былъ брошенъ…
Генералъ Стессель былъ объ этомъ увдомленъ.
— ‘Я сдлаю все возможное для выручки Артура,— писалъ Куропаткинъ Стесселю.— Но вамъ нужна выручка, а не пораженіе маньчжурской арміи но частямъ, а потому запаситесь терпніемъ. Спшное движеніе недостаточными силами принесетъ скоре вредъ, чмъ пользу… Въ первую очередь назначенъ сильный корпусъ генерала Штакельберга.
За нимъ въ іюн будетъ двинутъ еще корпусъ, въ іюл еще одинъ’…
Но вдь такой способъ выручки и создавалъ возможность пораженія маньчжурской арміи по частямъ?!
Вдь самъ же генералъ Куропаткинъ раньше заявлялъ, что если мы потеряемъ позицію на Цзиньчжоу, мы вынуждены будемъ брать ее осадными работами и всей маньчжурской арміей, а не однимъ корпусомъ. И тмъ не мене теперь на югъ имъ былъ двинутъ только корпусъ {По авторитетному заявленію ген. Жалинскаго, въ николаевской академіи ген. штаба видно, что генералу Куропаткину предложено было на выборъ два плана: или, выставивъ къ югу заслонъ, всми силами обрушиться на армію Куроки и отбросить ее за Ялу, причемъ японцы врядъ ли бы предприняли что нибудь серьезное противъ Портъ-Артура, по крайней мр — до поры, до времени,— Или, оставивъ сильный заслонъ противъ Куроки, значительными силами двинуться на югъ для операцій противъ войскъ, непосредственно дйствующихъ противъ Портъ-Артура. Изъ нихъ онъ выбралъ второй, наимене рекомендованный.}.
Исходъ операціи извстенъ. Отвтственность за неудачу была возложена тогда всецло на генерала Штакельберга, какъ потомъ неудачу за Ляоянъ слагали на Орлова, за ІІТахе — на всхъ, кром Куропаткина, за Сандепу — на Гриппенберга, а за Мукденъ — на Каульбарса.
Но, возвращаясь къ Вафангоу, позволяю себ думать, что главная отвтственность остается все-таки на Куропаткин. Она обусловливается прежде всего тмъ, что, подчинившись ‘какъ солдатъ’ приказу наступать для выручки Артура, онъ не отдался исполненію этого приказанія всей полнотой душевныхъ силъ и потому не принялъ всхъ мръ для наилучшаго обезпеченія успха операціи. Такъ, онъ многократно увдомлялъ генерала Стесселя, что готовитъ ему сильную выручку, а въ дйствительности назначаетъ силы совершенно недостаточныя для осуществленія этой выручки.
Генералу Штакельбергу даны были 1-я и 9-я вост.-сиб. стрлк. бригады съ ихъ артиллеріей, 2-я бригада Зб-й пхотной дивизіи, Приморскій драгунскій полкъ, два сибирскихъ казачьихъ полка и дв забайкальскихъ казачьихъ батареи. Это въ сущности и составляло т дв дивизіи пхоты съ дивизіей казаковъ, съ которыми Куропаткину первоначально, еще въ апрл мсяц предлагалось штабомъ намстника-Главнокомандующаго идти на выручку Артура. Но уже депешею отъ 18 мая предлагая Куропаткину безотлагательно произвести наступленіе съ цлью выручки Портъ-Артура, намстникъ выражалъ желаніе, чтобы силы, для этого назначаемыя, были доведены до 4-хъ дивизій. И это понятно. Съ тхъ поръ прошелъ цлый мсяцъ, въ теченіе котораго соотношеніе’силъ измнилось, и, конечно, не въ нашу пользу. Японцы высадили на Квантунъ дв арміи, взяли Цзиньчжоу и оттснили къ Артуру дивизію Фока, на содйствіе которой мы разсчитывали въ этой операціи.
Во-вторыхъ, сознавая трудность руководить операціями войскъ за 200 — 300 верстъ и имя уже опытъ Тюренчена, генералъ Куропаткинъ и на этотъ разъ, даже при усугубившейся трудности операціи, все-таки остался въ Ляоян.
До сихъ поръ точно неизвстно, какая имъ была дана задача генералу Штакельбергу. Одни говорили, что цль его дйствій отвлечь на себя вниманіе осаднаго корпуса, оттянуть часть его силъ къ сверу и тмъ замедлить тсное обложеніе, другіе понимали выручку въ боле простомъ и тсномъ смысл разбить японцевъ и, если не заставить ихъ отказаться отъ осады Портъ-Артура съ суши, то, во всякомъ случа, нанесеннымъ пораженіемъ ихъ обезсилить, въ то же время увеличивъ гарнизонъ Артура.
Какъ понималъ самъ генералъ Куропаткинъ слово ‘выручка’, трудно сказать. Часто его употребляя, онъ только однажды далъ намекъ на раскрытіе его смысла, когда писалъ генералу Стесселю, что выдвинулъ ему ‘навстрчу до Вафангоу’ сильный отрядъ и скоро продвинется дале.
На отсутствіе опредленныхъ директивъ, данныхъ Штакельбергу, указываетъ и самый ходъ боя. Въ первый день его — 1-го іюня мы оборонялись на заране намченной позиціи, ночь съ 1-го на 2-е провели въ колебаніяхъ, то намреваясь отступленіемъ своимъ оттянуть на сверъ отъ Артура противника, то ршаясь перейти въ наступленіе, чтобы разбить врага, казавшагося намъ поколебленнымъ неудачными попытками сбить насъ съ позиціи.
Всхъ этихъ колебаній не могло бы быть, если бы генералу Штакельбергу его задача была сформулирована ясно и опредленно.
Отсутствіе такой формулировки можно было бы еще извинить, если бы самъ командующій арміей былъ близко къ оперирующему корпусу. Но, повторяю, онъ оставался въ Ляоян, несмотря на то, что по словамъ его генералъ-кваргимейстера ген. Харкевича, сказаннымъ мн утромъ 2-го іюня, ‘мы (были) наканун важныхъ событій’.
Увы, мы были уже гораздо ближе къ новому пораженію. Въ то время, когда эта громкая фраза произносилась, исходъ нашего наступленія у Вафангоу уже опредлился.
Я не буду описывать и разбирать этотъ бой, участникомъ котораго не былъ, такъ какъ задержанный болзнью въ Мукден, попалъ въ Ляоянъ только ночью съ 1-го на 2-ое іюня и не могъ изъ него тотчасъ же выхать дале безъ соблюденія нкоторыми, формальностей. Да это и не входитъ въ мои задачи. Он сводятся къ выясненію полководческой личности Куропаткина, въ данномъ случа — къ выясненію того, что сдлалъ командующій арміей для подготовки успха.
И опять приходится сказать, какъ и относительно Тюренчена,— почти что ничего.
А между тмъ, опять-таки, времени для этого было достаточно, если вспомнимъ, что наступленіе
1-го корпуса началось въ половин мая, а ршено было и того ране.
Объхалъ-ли генералъ Куропаткинъ войска, которымъ ставилась такая важная трудная задача? Говорилъ-ли онъ имъ о святомъ долг выручки отрзанныхъ въ Артур товарищей? Нтъ и нтъ. А эта моральная подготовка была такъ важна, особенно посл нашей неудачи подъ Тюренченомъ! И если все-таки духъ войскъ, дравшихся подъ Вафангоу, по свидтельству участниковъ, былъ великолпенъ, то, конечно, мы обязаны этимъ не генералу Куропаткину, а искони высокимъ качествамъ русскаго солдата. Вдь это фактъ, и его подтвердилъ мн впослдствіи самъ генералъ Гернгроссъ, что войска, подошедшія мстами къ противнику на сто шаговъ, несмотря на страшный зной, на утомленіе и адскій огонь противника, орудійный и ружейный, не хотли отходить по приказаніямъ, полученнымъ чрезъ адъютантовъ и ординарцевъ, и потребовался объздъ позицій лично генераломъ Гернгроссомъ, уже раненымъ, чтобы войска начали отступленіе.
Сдлалъ-ли что-нибудь генералъ Куропаткинъ, чтобы ускорить движеніе генерала Штакельберга, начатое отъ Дашичао въ середин мая и развивавшееся крайне медленно, какъ бы неохотно? Нтъ. И будетъ понятно-почему, если мы вспомнимъ несочувствіе генерала Куропаткина этому наступленію.
Осмотрлъ-ли генералъ Куропаткинъ позицію южне Вафангоу, выбранную барономъ Штакельбергомъ для того, чтобы при оттягиваніи противника на сверъ нанести ему большія потери? Нтъ. А създить туда въ пульмановскомъ вагон было достаточно времени съ 23 мая по 1 іюня.
И если бы командующій арміей туда похалъ, онъ увидалъ бы, что позиція выбрана неудачно, укрплена поверхностно, а войска расположены неискуссно. Позиція не соотвтствовала силамъ, имла одинъ путь отступленія, опорныхъ пунктовъ на ней не было, рка Фуджоу-хэ препятствія не представляла, высоты сверо-восточне деревни Паджянгудзя давали возможность противнику скрытно развернутъ свои силы и огнемъ своей артиллеріи вдоль рки разъединить оборону западнаго и восточнаго участковъ нашей позиціи.
Военно-инженерное искусство не на много усилило эту слабую позицію. Боле или мене солидныхъ укрпленій возведено не было. Вырыты были на высотахъ окопы для артиллеріи и выкопаны для стрлковъ ровики незначительной профили. Ста]зые японскіе окопы остались неразрушенными. Работали по укрпленію позиціи китайцы, среди которыхъ всегда бывало нсколько переодтыхъ японцевъ.
Растянутый по фронту боевой порядокъ растянутъ былъ и въ глубину, причемъ іэезервъ, состоявшій не только изъ пхоты, но и артиллеріи, стоялъ въ двухъ группахъ.
Если бы командующій арміей постилъ войска, готовившіяся къ бою, то, вроятно, диспозиція для боя была бы отдана. А то и тогда, и теперь говорятъ, что и на этотъ разъ, какъ подъ Тюренченомъ, диспозиціи отдано не было. Въ ней же представлялась особая надобность для второго дня боя, когда было ршено перейти въ наступленіе.
Разногласіе въ штаб по этому вопросу было такъ велико, что, какъ говорили потомъ, начальникъ штаба 1-го сиб. корпуса, г.-маіоръ Ивановъ, не раздлявшій наступательныхъ тенденцій, отказался составлять диспозицію на 2-е іюня и устранился отъ длъ.
Въ роли начальника штаба въ этотъ день выступилъ полк. Гурко, но диспозиція осталась не составленной и войска дрались, какъ тогда же говорили, ‘по записочкамъ’.
Если бы генералъ Куропаткинъ боле, активно относился къ судьб возложенной на него операціи, то и слдующіе за нимъ начальники сдлали бы то же самое.
Между тмъ командиръ корпуса, ген. Штакельбергъ прибылъ къ войскамъ, начавшимъ наступленіе въ половин мая, только 23-го числа и руководилъ войсками въ бою такъ же издалека, какъ ген. Засуличъ подъ Тюренченомъ. Только этимъ отдаленнымъ руководствомъ и можно психологически объяснить и это продолжительное колебаніе о характер дйствій для второго дня боя и то, что нагни батареи, стоявшія открыто на высотахъ, и на этотъ день оставлены были на тхъ же позиціяхъ, по которымъ японцы пристрлялись еще наканун.
Въ частности, отсутствіе опредленно поставленнаго корпусу плана дйствій и продолжительное колебаніе — что длать дальше, имли результатомъ то, что, ршившись перейти въ наступленіе, мы не подтянули къ себ съ вечера и за ночь подкрпленій изъ Гайчжоу, тогда какъ къ японцамъ за это время подошло почти дв дивизіи. Вообще съ удивительной точностью повторены были генераломъ Куропаткинымъ подъ Вафангоу вс промахи въ обезпеченіи успха и руководств оперaціей, допущенные имъ подъ Тюренченомъ. И результатъ былъ тотъ же, несмотря на геройство войскъ.
Но ореолъ Скобелевской славы, оснявшій Куропаткина, былъ такъ великъ, что и въ этотъ разъ общественное мнніе арміи не его винило въ новомъ пораженіи. Все негодованіе, вся боль обиды за напрасныя жертвы и безплодное геройство, обрушились на ген. Штакельберга. Безъ злобы, безъ раздраженія о немъ не могли говорить и не стснялись говорить даже очень крупныя лица въ арміи. Второй уже генералъ терялъ довріе своихъ войскъ, но командующаго арміей это, повидимому, не смущало: и генералъ Засуличъ, и ген. Штакель’бергъ оставались командовать корпусами. Страдали по прежнему ‘стрлочники’.
Правда, посл Вафангоу слдствія назначено не было, но и безъ него отозваны были въ Дяоянъ ‘на покой’ генералъ Ивановъ и полковн. Гурко.
Первый — за проявленіе гражданскаго мужества не подписать роковой диспозиціи, второй,— пожалуй, за такое же мужество, принять на себя въ трудную минуту тяжелыя обязанности начальника штаба {На поко, въ положеніи ‘опальнаго боярина’, какъ шутили тогда въ Ляоян, полк. Гурко пробылъ почти два мсяца — и былъ назначенъ затмъ начальникомъ конницы Южнаго отряда. На представленіе ген. Сахарова, что есть лица старше полк. Гурко, ген. Куропаткинъ отвтилъ:— ‘Онъ сынъ фельдмаршала, его имя произведетъ отличное впечатлніе на войска’. Полк. Гурко оказался отличнымъ боевымъ офицеромъ и начальникомъ, но этого то ген. Куропаткинъ, видимо, въ немъ не угадалъ и какъ оказывается оцнивалъ его по инымъ мотивамъ, которые я бы назвалъ ‘военнымъ сантиментализмомъ’. Руководиться ими — путь скользкій и опасный вообще, а у насъ, въ особенности. Даже такихъ ‘народныхъ героевъ’, какъ Суворовъ, Кутузовъ и Скобелевъ, солдаты наши знаютъ только поверхностно, больше по имени,— поэтому я сомнваюсь, чтобы сибирскіе казаки, которыми пришлось командовать полк. Гурко, знали что либо о боевыхъ заслугахъ его отца — фельдмаршала.}.
Относительно самого генерала Куропаткина передавали, что онъ рвалъ и металъ на Штакельберга за неудачу, а потомъ успокоился, будто бы, на томъ соображеніи, что такъ какъ Вафангоуская операція была ему навязана, то неуспхъ ея только доказываетъ врность его взглядовъ.
Дорогой цной покупала Россія спасеніе репутаціи Куропаткина, какъ стратега!

VII.
Отношеніе къ войскамъ.

— ‘Я люблю войну. На войн офицеръ поправляется…’
(Куропаткинъ).
— ‘Я люблю войну. Каждая нація иметъ право и обязанность распространяться до своихъ естественныхъ границъ…’
(Скобелевъ).
Посл Вафангоу я впервые увидлъ Куропаткина среди солдатъ,— среди раненыхъ.
Извстно, что посл того какъ русское общество и армія изврились въ таланты Куропаткина, какъ военнаго администратора, тактика и стратега,— его защитники и тамъ, и тутъ особенно настойчиво подчеркивали его любовь къ солдату, его заботливость о немъ.
Трудно, тяжело и непріятно говорить и спорить съ ними по этому вопросу. Упускаютъ изъ виду, что забота полководца о солдат есть не только его священный долгъ, но и прямая его выгода.— ‘Сила арміи въ ногахъ’,— говорилъ Морицъ Саксонскій, разумя между прочимъ важность хорошей и легкой обуви для солдатъ.— ‘Сила арміи въ котл’,— говаривалъ, перефразируя этотъ афоризмъ, генералъ Г—вичъ на Курскихъ маневрахъ.— ‘Главное дло, чтобы солдатъ всегда былъ сытъ — поучалъ Мищенко.— Отъ сытости здоровье и веселье. Сытый солдатъ бодръ духомъ и готовъ работать 24 часа въ сутки. Отъ сытости и порядокъ. Сытый солдатъ отъ своей части не отобьется…’
Ясно, что отождествлять любовь къ солдату съ заботой о немъ не всегда возможно. Послдняя можетъ быть дломъ простого, холоднаго расчета. Я думаю, что такъ оно и было у Куропаткина. И этотъ расчетъ онъ лишь драпировалъ словами жалости, участія и любви къ солдату, когда своимъ немного глуховатымъ медлительнымъ голосомъ говорилъ:
— Ради Бога, ужъ вы тамъ постарайтесь, чтобы доставить въ войска, пока нтъ полушубковъ, хоть теплые китайскіе халаты…
И это ‘ради Бога’ звучало такъ сердечно, что слышавшіе его уходили очарованными Куропаткинымъ
— Какъ онъ любитъ солдатъ!— восклицали они, не замчая цлаго ряда фактовъ, противорчившихъ этому выводу. Факты эти свидтельствовали не только объ отсутствіи истинной, безкорыстной любви Куропаткина къ солдату, къ той срой арміи вообще, которая несла на себ тяготы войны, но и объ отсутствіи выдержки въ желаніи казаться любящимъ и заботливымъ.
Ни въ чемъ у него не было системы и все было отрывочно и случайно. Возьмемъ хотя бы вопросъ о наградахъ для нижнихъ чиновъ. Раціональная его постановка — одинъ изъ крупныхъ факторовъ моральнаго воздйствія на войска. Нашъ солдатъ очень цнитъ этотъ маленькій серебряный ‘егорьевскій’ крестикъ и охотно жертвуетъ за него жизнью. То обстоятельство, что этотъ крестикъ — единственная солдатская боевая награда — за нею уже слдуетъ крестъ деревянный, т. е. награда въ небесахъ,— обязываетъ: съ одной стороны — не скупиться особенно на него, а съ другой — отличать имъ дйствительно достойныхъ. Отъ многихъ авторитетныхъ защитниковъ Портъ-Артура приходилось уже слышать мнніе, что скупость Стесселя на солдатскіе кресты имла своимъ послдствіемъ то, что на вылазки находилось все меньше и меньше охотниковъ. Но не приходилось по крайней мр слышать, что въ Артур награждали этими крестами не за подвигъ, а за званіе. Между тмъ на маньчжурскомъ театр, войны это было одно время введено Куропаткинымъ къ правило. Такъ, обходя санитарные позда съ ранеными, Куропаткинъ награждалъ знакомъ отличія военнаго ордена всхъ раненыхъ унтеръ-офицеровъ и фельдфебелей.
Сперва въ поздъ являлся адъютантъ командующаго арміей, обыкновенно — полковникъ гр. Бобринскій, и опрашивалъ: кто унтеръ-офицеръ? Койки ихъ отмчались, и затмъ командующій арміей, обходя вагоны, съ ними бесдовалъ и имъ вручалъ награды. Бывали такіе факты, что крестъ получалъ унтеръ-офицеръ съ оторваннымъ пальцемъ, а рядовой, пробитый нсколькими пулями, или лежавшій съ забинтованною головою такъ, что виднлся только кончикъ носа или глаза, или лишившійся всей ноги или руки, оставался безъ награды…
И тотъ, кто шелъ по этимъ вагонамъ вслдъ за многолюдной и блестящей свитой командующаго, могъ подслушать солдатскія рчи, осуждавшія этотъ порядокъ.
— ‘Ваше высокоблагородіе, неужели мн креста не дадутъ? Я вдь весь бой выдержалъ… раненъ изъ послднихъ… Сами видите, что отъ руки осталось, а мн креста нтъ… А вотъ взводный мой первымъ раненъ, на пунктъ унесли — и крестъ получилъ. Оно, конечно, пускай получаетъ, только за что же насъ обходить?’…
Согласитесь, что такіе обходы санитарныхъ поздовъ не только не подымали духъ войскъ, а скорй угашали его. Вдь многіе изъ этихъ раненыхъ рядовыхъ, залчивъ свои раны, возвращались въ строй и, оставаясь рядовыми, знали, что и при новой ран имъ расчитывать на крестъ нельзя Представленія же начальства нижнихъ чиновъ къ знаку отличія военнаго ордена ходили по штабамъ томительно долго, долго вылеживались затмъ въ управленіяхъ дежурныхъ генераловъ, подвергались тамъ совершенно механическимъ сокращеніямъ и, получивъ утвержденіе, нердко не заставали уже въ живыхъ ‘кавалера’.
Одинъ изъ батарейныхъ командировъ разсказывалъ мн даже слдующій фактъ, которому я съ трудомъ бы поврилъ, если бы не зналъ товарища-разсказчика. За Ляоянъ, гд батарея его геройски исполнила свой долгъ, представлено было человкъ, 10—12 къ знаку отличія военнаго ордена. Утверждено было къ награжденію только восемь. Батарея получила оффиціальное объ этомъ увдомленіе и списокъ удостоенныхъ. Въ день торжественной раздачи наградъ эти восемь были вызваны, поздравлены и получили кресты. Батарея шумно привтствовала своихъ новыхъ ‘кавалеровъ’. Офицеры ихъ цловали. Товарищи-солдаты кричали имъ ‘ура’ и качали. И вдругъ въ разгаръ этой радости командира батареи вызываютъ въ штабъ.
— Вы получили лишніе кресты.
— Никакъ нтъ.
— А я говорю — да. Извольте вернуть три креста.
— Мн назначено на батарею восемь и я получилъ восемь.
— Нтъ, вамъ назначено пять.
— Никакъ нтъ, восемь. Вы сами поздравили восемь человкъ.
— Нтъ, я поздравилъ пять. Извольте три вернуть.
— У меня бумага.
— Это ошибка.
— Но кресты уже выданы.
— Извольте три вернуть.
— Я не могу этого сдлать.
— Я вамъ приказываю.
— Я не могу этого сдлать. Я не знаю, съ кого мн снять.
— Извольте повиноваться и доставить мн три креста…
Наслушавшись въ заключеніе, что батарея его ничего особеннаго не сдлала, чтобы ее такъ награждать, командиръ батареи ушелъ, ршившись крестовъ не выдавать. Но за ними прислали изъ штаба адъютанта.
Пришлось уступить.
— Взволнованный и смущенный до послдней степени собралъ я батарею — разсказывалъ мн подполковникъ Л.— и передалъ ей вкратц свою бесду съ начальствомъ и требованіе послдняго.
— Ршайте сами, кто долженъ вернуть кресты, а для меня вы вс равны въ своемъ геройств и въ заслугахъ на крестъ.
Поблднли не одни кавалеры. Пошептались между собой и поршили, что вернуть кресты должны трое послднихъ, стоящихъ въ списк. Сняли эти съ себя заслуженные кресты и отдали. О впечатлніи, которое долженъ былъ произвести весь этотъ эпизодъ на батарею,— судите сами.
Но вернемся къ раздач крестовъ лично командующимъ. И тутъ оказывались обойденными не только рядовые, но и унтеръ-офицеры. Помню, отставъ отъ свиты командующаго арміей при обход имъ санитарнаго позда съ ранеными подъ Вафангоу, я былъ остановленъ однимъ раненымъ.
— Ваше высокоблагородіе, я — фельдфебель, раненъ, а креста мн не дали… Это по ошибк. Меня тутъ не было, въ вагон, когда спрашивали, кто тутъ унтеръ. Явите милость, доложите обо мн командующему арміей.
Я спросилъ его, кто онъ такой и о претензіи на знакъ военнаго ордена фельдфебеля 11 роты 4-го вост.-сиб. стрлк. полка Егошина передалъ полковнику гр. Бобринскому. Тотъ тутъ же доложилъ Куропаткину и послдній, такъ какъ поздъ уже ушелъ, по телеграфу приказалъ сообщить куда-нибудь — въ Телинъ или Куанченцзы о пожалованіи Егошину креста.
— А то что же, бдняга, всю дорогу будетъ сокрушаться о крест. Пусть утшится…
Но этотъ знакъ вниманія и участія, быть можетъ не единичный, былъ все-таки фактомъ случайнымъ.
Припоминается, что однажды, кажется — передъ Ляоянскимъ боемъ, при обход Куропаткинымъ другого санитарнаго позда, я снова былъ остановленъ однимъ изъ солдатъ, кучей ходившихъ за командующимъ. Онъ также сообщилъ мн, что, будучи унтеръ-офицеромъ и раненымъ, онъ не получилъ креста. Теперь онъ возвращался въ строй. Я уже зналъ причину и потому спросилъ его прямо:
— Тебя въ позд везли?
— Такъ точно.
— Командующій арміей обходилъ его?
— Никакъ нтъ, не былъ.
— Оттого и не получилъ. Если бы на твое счастье обходилъ — былъ бы у тебя крестъ.
— Не повезло, стало быть,— сказалъ- раненый, отходя отъ меня.
Дло въ томъ, что, взявъ, было, себ заправило посщать санитарные позда, командующій арміей, когда число этихъ поздовъ увеличилось, длалъ это уже изрдка. Ему, дйствительно, могло быть недосугъ, но отъ его имени могъ всегда это длать кто-либо изъ чиновъ его многочисленнаго штаба.
Помню, наконецъ, что при обход Куропаткинымъ того же позда съ ранеными подъ Вафангоу, вроятно, не меня одного непріятно поразилъ фактъ незаслуженнаго недоврія, проявленнаго имъ къ одному изъ раненыхъ. Тотъ, взволнованнымъ, возбужденнымъ голосомъ доложилъ, между прочимъ, командующему арміей, что, будучи съ патрулемъ на крайнемъ нашемъ правомъ фланг, онъ въ числ другихъ семи человкъ раненыхъ былъ захваченъ японцами въ плнъ и отведенъ въ фанзу. Вечеромъ ихъ, одного за другимъ, японцы стали выводить изъ фанзы и прикалывать. Тогда разсказчикъ, не дожидаясь своей очереди, собрался съ силами, выскочилъ въ окно, скрылся въ гаолян, пробрелъ всю ночь и добрался до своихъ. Куропаткинъ, выслушалъ все это съ видимымъ недовріемъ и, зажавъ въ рук крестъ, предназначенный разсказчику, прошелъ мимо. Недоумніе отразилось на лицахъ разсказчика и его сосдей — слушателей.
Думается, что усу мниться было позволительно, но такъ какъ доказать несправедливость этихъ словъ ничмъ было нельзя, то лучше было бы поврить, чтобы не обойти наградой и не оскорбить недовріемъ человка въ томъ случа, если онъ говорилъ сущую правду.
Но были случаи и массового оскорбленія Куропаткинымъ людей, выполнявшихъ свой долгъ, своимъ недовріемъ, своими поспшными выводами и приговорами.
Такъ, отршивъ полковника Громова отъ командованія 22 полкомъ за отступленіе его подъ Тюренченомъ, ране чмъ слдствіе выяснило обстоятельства, при которыхъ оно совершилось, генералъ Куропаткинъ распространилъ свое неудовольствіе и на солдатъ этого полка. Натыкаясь на нихъ среди раненыхъ подъ Тюренченомъ при обход санитарнаго позда, онъ никому изъ нихъ не далъ креста, и, говорятъ, только иронически спрашивалъ, ‘а ты японцевъ видлъ?’…
Между тмъ слдствіе выяснило, ‘что роты во время и посл боя отходили въ возможномъ, при столь пересченной мстности, порядк’.
Такое отношеніе командующаго арміей было руководящимъ для другихъ чиновъ арміи, и 22 полкъ, вплоть до Ляояна, былъ въ какомъ то обособленномъ положеніи штрафованнаго, положеніи, невыносимомъ для солдатъ и офицеровъ, ибо ихъ всячески обходили своимъ вниманіемъ начальники и казнили какъ постояннымъ напоминаніемъ о Тюренчен, такъ и долгой безсмнной службой на передовыхъ постахъ восточнаго отряда. Мы же знаемъ теперь, что этотъ вопросъ — ‘видли ли вы японцевъ?’ — слдовало задать не 22 полку, который ихъ видлъ, а другимъ лицамъ, которые дйствительно ихъ не видали, но которые ни къ какому слдствію не привлекались и остались на своихъ мстахъ.
И это наказаніе младшихъ за грхи старшихъ было явленіемъ довольно обычнымъ. Такъ, въ ноябр 1904 года мн передавали въ штаб главнокомандующаго и въ штаб 3 сибирскаго корпуса, что генералъ Куропаткинъ отклонилъ представленіе, къ наградамъ офицеровъ этого корпуса за бои у Каотайцзы — Бенсиху, возложивъ, такимъ образомъ, на нихъ отвтственность за неудачный исходъ наступленія арміи въ сентябр — октябр на Шахэ и въ частности — за неудачу обходнаго движенія этого корпуса. Между тмъ можно винить въ этой неудач кого угодно — самого Куропаткина, начальника восточной группы войскъ, генерала Штакельберга, командира корпуса, генерала Иванова,— но только не войска, трое сутокъ штурмовавшихъ ‘Проклятую сопку’ у Каотайцзы, проявляя чудеса стойкости и мужества. И если эта сопка осталась въ рукахъ японцевъ, если обходное движеніе коитуса на Бенсиху было остановлено, то виноватъ въ этомъ, говорю какъ очевидецъ, генералъ Ивановъ, прекрасный человкъ, знающій артиллеристъ, отличный позиціонный генералъ, что онъ и доказалъ подъ Ляояномъ, но неудачно импровизированный Куропаткинымъ полководецъ.
Дйствія одного только батальона подполк. Некрасова противъ ‘Проклятой сопки’, откуда на этотъ геройскій, но злополучный батальонъ, подобравшійся къ ея подножію, скатывались огромныя каменныя глыбы, который разстрливался пулеметами, который безъ провіанта просидлъ подъ сопкой три дня и дв ночи, все выжидая удобнаго момента для штурма,— должны составить блестящую страницу въ исторіи 21 вост.-сиб. стрлк. полка, свидтельствуя о вчно живомъ геройскомъ дух русской арміи.
И генералъ Куропаткинъ напрасно говорилъ посл Хайчена и, говорятъ, писалъ даже объ этомъ въ Петербургъ, что за 28 лтъ, истекшихъ со времени русско-турецкой войны, русскій солдатъ и русскій офицеръ стали хуже. По справедливости должно сказать, что хуже стали генералы и среди нихъ — самъ Куропаткинъ. Вдь это фактъ, что именно онъ не оправдалъ репутаціи, заслуженной имъ въ русско-турецкую войну. За эти 28 лтъ онъ сдлалъ себ, правда, вншнимъ образомъ блестящую карьеру, но за то и далеко отошелъ отъ той армейской среды, изъ которой вышелъ и которая долго считала его своимъ человкомъ.
На нее онъ смотрлъ теперь только, какъ на ‘пушечное мясо’. А почетныя назначенія, награды и матеріальное благополучіе предоставлялъ представителямъ той новой для него среды, которые могли быть ему полезны своими связями и положеніемъ въ Петербург.
Въ арміи, въ свое время надлала не мало шума исторія назначенія командиромъ 8-го (а можетъ быть и 5-го — не помню точно) сиб. казачьяго полка одного изъ адъютантовъ Куропаткина въ чин ротмистра. Вотъ какъ передавалъ эту исторію однажды за обдомъ въ одномъ кружк, гд былъ и я, генералъ С.
— Является ко мн сегодня — говорилъ онъ — адъютантъ командующаго, ротмистръ графъ С. и представляется по случаю назначенія его командиромъ сибирскаго казачьяго полка?
— Какъ?— изумленно спрашиваю я — вы? командиромъ полка?
— Такъ точно,— уже смущенно отвчаетъ ротмистръ.
— Какъ же это такъ случилось — спрашиваю я его.
— Командующій арміей предлагалъ полкъ полковнику графу В. Тотъ отказался. Потомъ — полковнику К.— также отказался, барону О.— также отказался… Я — слдующій по старшинству адъютантъ, командующій мн и предложилъ… Я не счелъ себя въ прав отказаться…
— Ну, а еслибъ вы отказались, такъ командующій предложилъ бы слдующему, штабъ-ротмистру князю У., и тотъ также долженъ былъ бы согласиться.— Удивляюсь! А командовали ли вы эскадрономъ?— Оказалось, что командовалъ нсколько недль на законномъ основаніи…
— Смлый вы человкъ,— говорю я ему,— что беретесь командовать теперь казачьимъ полкомъ.
Ротмистръ ушелъ чрезвычайно смущеннымъ.
— Завтра, чего добраго, полкомъ назначатъ командовать Торчинова {Торчиновъ — ординарецъ Куропаткина, прапорщикъ милиціи изъ осетинъ.},— закончилъ свой разсказъ генералъ С., безъ вдома котораго состоялось назначеніе ротмистра.
Но не принять полка уже было нельзя графу С. и онъ его принялъ, прокомандовалъ имъ нсколько недль и вернулся въ штабъ командующаго. Мсяца черезъ два, три онъ былъ произведенъ въ гвардіи полковники и снова принялъ тотъ же полкъ, въ которомъ онъ съ полковничьими погонами уже не чувствовалъ себя такъ неловко передъ старыми войсковыми старшинами.
О чемъ свидтельствуетъ этотъ фактъ? О томъ, что въ пониманіи Куропаткина, очевидно, не штабъ существовали, для арміи, а армія для штаба. Доказываетъ разв онъ любовь Куропаткина къ тмъ, кто въ рядахъ арміи несъ тяжелую будничную и во всхъ отношеніяхъ плохо вознаграждаемую службу? Конечно, нтъ. Наконецъ, разв подобныя назначенія отвчали интересамъ службы? Неужели во имя ея обходился цлый рядъ штабъ-офицеровъ, имвшихъ и большой служебный опытъ и военное образованіе? Нтъ и нтъ. И такое отношеніе Куропаткина къ рядовымъ армейскимъ офицерами, свидтельствуется не однимъ разсказанными. выше случаемъ. Я могъ бы привести и другіе, но этотъ — самый яркій.
Но и въ штаб Куропаткина были не только ‘Веніамины’, но и пасынки Такъ, припоминается мн маленькій, но характерный эпизодъ съ капитаномъ генеральнаго штаба Л.,— очень дльнымъ, симпатичнымъ, но, къ сожалнію, и очень скромнымъ человкомъ. Посл боевъ на Шахэ въ сентябр и октябр 1904 года капитану поручено было, по приказанію Куропаткина, составить діаграммы силъ нашихъ и японскихъ.
— Вы ихъ потомъ и отвезете въ Петербургъ,— сказано было ему для поощренія въ труд.— Дадите тамъ объясненіе лично.
Командировка предстояла лестная. И вдохновленный ею, а также мечтой хоть на нсколько дней вырваться въ Петербургъ, повидать жену и родныхъ, отдохнуть мсяцъ-полтора отъ тяжелыхъ однообразныхъ впечатлній жизни въ Чансямутун, капитанъ Л. заслъ въ полутемной фанз за составленіе и вычерчиваніе діаграммъ. Согнувшись надъ какой, упершись въ нее колнями, въ самой неудобной поз, работалъ онъ, не покладая рукъ нсколько дней, и представилъ не карты, а картины. И вотъ, когда работа была сдлана, ему сказалb: сперва — что представлять высокому начальству діаграммы будетъ не онъ, а флигель-адъютантъ кн. Трубецкой, онъ же Л., будетъ лишь его сопровождать для объясненіи по вопросамъ, которые могутъ вытечь изъ доклада кн. Трубецкаго, а потомъ бдному Л. объявили, что онъ вовсе не подетъ, а сопровождать кн. Трубецкаго будетъ сотникъ гр. Адлербергъ. Капитанъ Л. остался на одномъ куропаткинскомъ ‘спасибо’, для передачи котораго приказано было позвать ‘того капитана, который составляетъ діаграммы’. Фамиліей даже не поинтересовались.
О систем раздачи наградъ можно было бы разсказать очень много. Ограничусь здсь немногимъ. Вс помнятъ приказъ по арміи, отданный уже въ декабр 1904 г. и гласившій: ‘замчено мною, что командиры частей представляютъ къ награжденію за боевыя заслуги орденомъ св. Владиміра съ мечами и бантомъ и золотымъ оружіемъ, съ надписью за ‘храбрость’, такихъ лицъ, которыя не оказали особыхъ подвиговъ личнаго мужества…’ и т. д. Этотъ упрекъ былъ обращенъ не по адресу и слишкомъ запоздалъ. Весь штабъ командующаго арміей былъ украшенъ и золотымъ оружіемъ, и Владиміромъ съ мечами и бантомъ, а за какіе подвиги личнаго мужества?
Я хорошо помню тотъ день, когда генералъ В. сообщилъ въ кружк чиновъ штаба, что командующій арміей разршилъ награждать чиновъ управленій арміи также орденами съ мечами и бантами. ‘Ура’ покрыло это сообщеніе. Съ этого и началась наградная вакханалія. Титулярный совтникъ Задорощенко, личный секретарь командующаго арміей, награжденъ былъ по представленію начальника санитарной части орденомъ св. Станислава 3 ст. съ мечами. Тмъ же орденомъ награжденъ былъ чиновникъ Шевцовъ, занимавшійся перепискою на машинк въ вагон командующаго… Что же, скажите, пожалуйста, панегиристы генерала Куропаткина, такое сравненіе въ наградахъ дйствительныхъ боевыхъ трудовъ, тягостей и лишеній строевыхъ офицеровъ съ заслугами чиновниковъ, жившихъ въ комфортабельной обстановк, не обезцнивало боевыхъ трудовъ, боевыхъ наградъ арміи и свидтельствовало о любви къ ней?!
Я вообще затрудняюсь сказать, что длалось командующимъ арміей для подъема духа войскъ. Кром знаменитаго приказа передъ наступленіемъ въ сентябр — ни одного обращенія къ арміи, нравственно потрясенной небывалымъ ходомъ кампаніи. Все свелось къ короткой стереотипной фраз: ‘надюсь братцы, постараетесь’ — съ которою Куропаткинъ обращался и къ войскамъ, приходившимъ на театръ войны, и къ тмъ, кто исполнилъ уже свой долгъ, запечатлвъ его своею кровью — къ раненымъ, въ санитарныхъ поздахъ. Я хорошо помню эти слова, сказанныя Куропаткинымъ въ одномъ изъ санитарныхъ поздовъ наканун ляоянскаго сраженія.
Солдаты очень скоро оцнили это приглашеніе ‘постараться’. Одна изъ сестеръ милосердія передавала мн слдующій свой діалогъ съ раненымъ солдатомъ одного изъ полковъ злополучной орловской дивизіи, бжавшей подъ Янтаемъ.
— Какъ же вы это бжали?!— спрашивала она.
— Бжали, сестрица, бжали.
— Да вдь вы только что изъ Россіи прибыли?
— Только что, сестрица, только что.
— Я сама видла, какъ командующій арміей съ вами здоровался, просилъ васъ постараться, послужить — и вы ему общали.
— Да, какъ же не общать. Ему это первое удовольствіе такъ съ нами здороваться.
А вотъ и иллюстрація заботъ командующаго арміей. Въ конц октября или въ начал ноября 1904 года, въ хмурый холодный вечеръ я встртилъ на мукденскомъ вокзал начальника 6 вост.-сиб. стрлк. дивизіи ген.-м. Данилова, который, залчивъ свою рану въ ногу, полученную въ сентябр подъ Проклятой сопкой, возвращался теперь къ войскамъ. Прихрамывая, опираясь на трость, генералъ со скучающимъ видомъ ходилъ по перрону.
— Вотъ брожу въ ожиданіи завтрашняго позда — усмхаясь сказалъ мн генералъ.
— Долго ждать…
— Да и холодно, а главное — не знаю, гд спать буду. До этапа далеко, да и поди биткомъ набитъ. Придется продремать на стул.
На счастье генерала я могъ предоставить ему для ночлега цлое купэ въ вагон, чмъ онъ былъ чрезвычайно обрадованъ.
Въ такомъ положеніи находились подчасъ высшіе строевые чины арміи. Въ какомъ же пребывали низшіе, все это рядовое офицерство?! Бывалъ ли генералъ Куропатникъ на этапахъ? Видалъ ли онъ, въ какихъ условіяхъ жило тамъ офицерство? Зналъ ли онъ, что оно пило и ло на этихъ вокзальчикахъ, и какія цны тамъ за все драли?
Говорятъ, что однажды у себя за обдомъ Куропаткинъ выразился:— ‘Я люблю войну. На войн офицеръ поправляется’…
Какъ — кто! А строевой офицеръ едва ли могъ поправить и свое здоровье, и свои финансы, когда съ него въ походномъ отдленіи гв. эк. общества брали за теплые сапоги по 19 рублей.
Въ начал войны, когда войскъ было мало, офицерамъ, прізжавшимъ изъ отрядовъ Ляоянъ, разршено было еще довольствоваться въ столовой штаба командующаго арміей. Потомъ, когда офицерства этого стало много, это было воспрещено. Правда, это мотивировалось тмъ, что за каждаго столующагося командующій арміей приплачивалъ изъ собственныхъ суммъ, но мн кажется, что находившихся въ распоряженіи командующаго арміей суммъ было достаточно, недоставало только умнія ими распоряжаться.
18-го іюля, въ день боя подъ Хайченомъ, въ санитарномъ вагон я былъ свидтелемъ выдачи пособій изъ этихъ суммъ раненымъ офищерамъ. Въ вагонъ явился тотъ же полковникъ гр. Бобринскій и, опросивъ раненыхъ офицеровъ объ ихъ служебномъ положеніи, выдалъ отъ имени командующаго арміей раненому въ отряд генерала Мищенко полковнику К., бывшему на правахъ командира полка, 800 рублей на ‘починку кителя’, какъ онъ выразился,— ротному командиру, семейному,— 500 р. и несемейному оберъ-офицеру — 250 руб. Это было настолько щедро, что полковникъ К. тотчасъ же передалъ 300 р. для раздачи раненымъ нижнимъ чинамъ того же позда.
Думается, что если можно было быть столь ‘щедрымъ въ раздач пособій, то можно было на эти деньги и организовать довольствіе офицеровъ, хотя бы въ такихъ центрахъ, какъ сперва Ляоянъ, а потомъ Мукденъ. Помнится, что въ дни сентябрьскаго наступленія, обходя позицію 11-го и 12-го полковъ, я пораженъ былъ условіями, въ которыхъ принуждены были жить офицеры. Меня всегда интересовалъ вопросъ, какъ и чмъ они питаются. Вернувшись въ Мукденъ, я получилъ отъ главнаго полевого интенданта арміи предложеніе въ короткой записк высказать, что не достаетъ войскамъ по части продовольственной. Я тогда же указалъ на отсутствіе нормированныхъ цнъ на припасы, продававшіеся такъ называемыми ‘шакалами’ — маркитантами по невроятнымъ цнамъ — и главнымъ образомъ на желательность обезпеченія офицеровъ казеннымъ пайкомъ изъ артельнаго котла.
Такъ практиковалось нкогда у насъ въ батаре во время большихъ волынскихъ маневровъ и мы, офицеры, уже не заботились о своемъ обд, а ли вмст съ нижними чинами. О томъ же, кажется, говорилъ генералу Губеру другой военный корреспондентъ П. Н. Красновъ. Надо отдать справедливость ген. Губеру, онъ не былъ педантомъ и пользовался всякимъ практическимъ указаніемъ, откуда бы оно не исходило. И потому, въ ноябр состоялся приказъ по арміи, которымъ устанавливался казенный паекъ для офицеровъ, врачей, священниковъ и сестеръ милосердія. Но въ общемъ должно сказать, что заботы объ офицерств было мало. Отсутствіе таковой не искупалось такими вещами, какъ раздача заурядъ-прапорщикамъ погонъ въ даръ отъ имени командующаго арміей.
Кстати по поводу послдняго факта. Командующій арміей пожелалъ, чтобы погоны заурядъ-прапорщиковъ имли номера дивизій. Ему на это указали, что это не соотвтствуетъ законоположенію о заурядъ-прапорщикахъ. Онъ выразилъ недовріе и недоумніе къ тому, чтобы это обстоятельство не было предусмотрно соотвтствующимъ приказомъ по военному вдомству. Ему показали этотъ приказъ, подписанный имъ самимъ въ качеств военнаго министра.
Въ общемъ, это были, конечно, пустяки, обращать вниманіе на которые было тмъ боле странно, что соблюденіе формы одежды въ маньчжурской арміи было упразднено. Въ то время какъ въ мукденскомъ штаб обращали на это самое серьезное вниманіе и преслдовали всякія рубашки, куртки и тужурки, въ Ляоян на этотъ счетъ было совершенно свободно. Одвался кто во что хотлъ, и я видлъ на ляоянскомъ вокзал офицера въ срой коломянковой рубашк, подпоясанной шарфомъ, при шашк и револьвер, но въ спальныхъ кожаныхъ туфляхъ, одтыхъ на срые носки. Съ наступленіемъ зимы этотъ маскарадъ сталъ еще пестре, кожаныя куртки, сюртуки на мху, тулупы и теплые китайскіе халаты — все можно было видть одинаково и на офицер, и на солдат, и порой ихъ нельзя было отличить другъ отъ друга. Это сейчасъ же сказалось на отданіи воинской чести: ее постепенно перестали отдавать и это было, конечно, однимъ изъ элементовъ упадка дисциплины и деморализаціи арміи. Странно, что, заботясь о номерахъ дивизій на погонахъ заурядъ-прапорщиковъ, генералъ Куропаткинъ не оцнивалъ въ то же время должнымъ образомъ дисциплинирующее значеніе воинской одежды вообще. Но это пристрастіе къ мелочамъ, къ деталямъ — характерная черта въ личности и дятельности генерала Куропаткина.
Ему ставятъ еще въ заслугу сбереженіе здоровья арміи, отсутствіе въ ней эпидемическихъ болзней. Подождемъ объ этомъ говорить до опубликованія истинныхъ цифръ военно-медицинскаго отчета за войну. Но вотъ фактъ, проливающій нкоторый свтъ на заботливость Куропаткина и въ этой области. Казалось бы, гд-гд, а ужъ въ Мукден-то можно было бы заблаговременно приготовить помщенія для госпиталей. А между тмъ, что представлялъ изъ себя въ сущности госпиталь Георгіевской общины отряда имени Императрицы Маріи еодоровны?— Рабочую казарму, острогъ, но не госпиталь. Я постилъ его впервые 31 октября 1904 года. Было холодно въ тепломъ пальто, грязновато и неуютно, земляной полъ, стны только что начинали штукатурить, деревянныя нары, керосиновыя лампы, соломенные грязные мшки вмсто матрасовъ и подушекъ, разноцвтныя китайскія одяла, подъ которыми дрожали больные и раненые, особенно т, которые лежали близко къ дверямъ, выходившими, прямо на улицу, и постоянно хлопавшимъ. Тамбуровъ, предохранявшихъ бы больныхъ, что бы ихъ не обдавало холодомъ, сыростью и втромъ, сдлано не было. Только подъ 21-мъ ноября записано въ моей книжк, что въ госпитал стало немного лучше. ‘Правда, по прежнему сыро, но уже не нары, а кровати, деревянныя, некрашенныя и на нихъ красныя байковыя одяла. На оштукатуренныхъ, но еще не просохшихъ стнахъ кое-гд олеографическія картинки изданій генерала Богдановича’. Вотъ и вс улучшенія едва ли не въ лучшемъ госпитал.
И это рядомъ съ роскошнымъ поздомъ главнокомандующаго! Нтъ, пусть не спшатъ говорить объ его любви и заботливости объ арміи.

VIII.
Дашичао.

Неудачи подъ Тюренченомъ и Вафангоу, отвтственность за которыя общественное мнніе въ арміи возлагало на генераловъ Засулича и Штакельберга, сильно поколебали необходимое для успха на войн довріе войскъ къ своимъ вождямъ. Особенно сильно возбуждены были страсти противъ барона Штакельберга. Ясно всми сознавалось, что пока войсками 1-го сибир. корпуса будетъ непосредственно руководить этотъ генералъ, на нихъ нельзя возложить никакой отвтственной боевой задачи. Но генералъ Куропаткинъ упорствовалъ и не желалъ отнимать командованіе у ген. Штакельберга, котораго съ началомъ войны самъ вызвалъ въ армію.
И вотъ, чтобы заполнить пропасть, раздлившую войска отъ ихъ старшаго начальника, чтобы сглаживать вс шероховатости въ ихъ взаимныхъ отношеніяхъ, чтобы поддержать духъ однимъ и удерживать другихъ (разумю — Штакельберга, Засулича, Левестама и пр.) отъ поспшныхъ и ошибочныхъ ршеній,— генералъ Куропаткинъ ршилъ оставить Ляоянъ и приблизиться къ войскамъ.
5-го іюня 1904 года, въ 7 ч. вечера, вмст съ начальникомъ штаба, генералъ-квартирмейстеромъ и старшими адъютантами, онъ ухалъ въ Дашичао.
Съ этого момента Куропаткинъ началъ размниваться, не найдя середины, на которой онъ былъ бы близокъ къ войскамъ въ нужные моменты, какъ командующій арміей, и въ то же время далекъ отъ вмшательства въ распоряженія частныхъ войсковыхъ начальниковъ. Для него, какъ человка ординарныхъ способностей, эта близость оказалась пагубной, ‘мелочи жизни’ все боле и боле стали его увлекать, частныя распоряженія по войскамъ Южнаго отряда стали заслонять директивы и общія идеи, которыя и такъ были мало ему свойственны. Мы перестали вдругъ слышать о Штакельберг, ибо все уже длалось именемъ генерала Куропаткина. Командующій арміей сталъ командовать корпусомъ. Позже онъ командовалъ дивизіями, еще позже — полками и ротами. Съ высоты этихъ должностей все трудне стало ему охватывать общее положеніе длъ, оцнивать обстановку, проникать въ замыслы противника. Онъ сталъ боле впечатлителенъ къ слухамъ, вслдствіе чего и- начинается рядъ ударовъ по воздуху.
Такъ, 14 іюня генералъ Левестамъ, командуя дивизіей на Далинскомъ перевал, очистилъ его, полагая, что на него вышли здсь главныя силы арміи Куроки…
— …Имъ везд мерещатся главныя силы!— съ понятнымъ негодованіемъ воскликнулъ генералъ Мищенко, упорная трехдневная оборона которымъ Сахотана была сведена къ нулю.
И онъ былъ правъ въ этомъ восклицаніи.
Однако, иначе, отнесся къ донесенію Девестама Куропаткинъ. Повривъ донесенію, что на Далинскій перевалъ вышли главныя силы арміи Куроки, командующій арміей собралъ 40 баталіоновъ и самъ повелъ ихъ отбивать перевалъ обратно.
— Къ его изумленію и негодованію,— разсказывалъ участникъ этой экспедиціи,— ударъ этимъ кулакомъ пришелся по воздуху. Японцевъ на перевал не оказалось, и онъ безъ боя былъ снова нами занятъ.
Генералъ Левестамъ остался командовать дивизіей, а генералъ Куропаткинъ вернулся командовать корпусомъ въ Дашичао.
Въ Петербургъ же было донесено, что ‘произведенною рекогносцировкою въ направленіи къ Далинскому перевалу обнаружено, что японцы нсколько отступили отъ занятыхъ ими наканун позицій, оставленныя японцами заставы, силою въ нсколько ротъ, посл небольшой перестрлки отошли назадъ’.

* * *

Бой подъ Дашичао назрвалъ. Чувствовалось, какъ все боле и боле скапливалось электричество вокругъ этого пункта, который охватывался кольцомъ японскихъ армій,— пока еще достаточно широкимъ. Вс съ тревогой и нетерпніемъ ждали слова, которое должно было въ значительной степени предршить исходъ кампаніи. Отступимъ мы отъ Дашичао или нтъ?— вотъ вопросъ, который волновалъ насъ всхъ. Большинство высказывалось противъ отступленія просто потому, что врило въ себя, въ наши силы, способныя сломить японцевъ, другіе — потому, что понимали, какъ эти безпрерывныя отступленія подрывали духъ войскъ, деморализовали ихъ, третьи — потому что сознавали важное стратегическое значеніе этого пункта, которымъ нельзя было, не слдовало поступаться (въ особенности такъ легко, какъ мы потомъ имъ поступились).
Стоя на позиціяхъ у Дашичао, мы владли Инкоу, владя Инкоу — владли всмъ теченіемъ Ляохэ, что было крайне важно уже потому, что по этой рк доставлялись намъ въ изобиліи изъ Монголіи фуражъ, скотъ и продовольственные припасы, потому,— что, владя Ляохэ, мы закрывали доступъ японцамъ въ Монголію и тмъ обезпечивали ея спокойствіе {Опасенія за Монголію мы почувствовали очень скоро посл эвакуаціи Инкоу — Дашичао. Вотъ, что записано въ моемъ дневник 5 августа 1904 г.:— ‘генералъ А. Б. Г. сообщилъ мн, что сегодня у командующаго совщаніе относительно Ляохейскаго отряда, положеніе котораго становится серьезнымъ и который требуетъ все новаго и новаго усиленія… Западный фронтъ начинаетъ насъ безпокоить. Говорятъ, японцы направили по Ляохэ сильные отряды но обоимъ берегамъ… Съ отдачею Инкоу и Ляохэ японцамъ, по словамъ А. Б. Г., мы испытываемъ уже нкоторое затрудненіе въ мяс. Доставка его изъ Монголіи затруднилась’…}.
Въ штаб думали иначе. Тамъ видимо подготовляли общественное мнніе арміи къ новому отступленію и потому утверждали, что Дашичао намъ не нужно, что ошибочно заставляютъ Куропаткина сосредоточивать армію между Дашичао и Ляояномъ, а не между Телиномъ и Мукденомъ, а нкоторые говорили даже — Харбиномъ.
Самъ Куропаткинъ еще колебался, колебался не только въ томъ, отстаивать ли упорно Дашичао или нтъ, но и вообще, принимать ли ему подъ Дашичао бой или очистить позиціи безъ него.
Для ршенія этихъ вопросовъ числа 25-го или 26-го іюня въ вагон командующаго арміей состоялся военный совтъ, на который приглашены были только начальникъ штаба арміи и генералъ-квартіфмей стеръ.
Вотъ, что разсказывалъ мн одинъ генералъ со словъ одного изъ участниковъ этого совта.
Генералу Харкевичу было предложено высказаться первымъ, и онъ высказался за бой. Онъ говорилъ, что и превосходныя позиціи, и личное присутствіе Куропаткина обезпечиваютъ намъ успхъ его.
Генералъ Куропаткинъ благодарно и сочувственно кивалъ головой во время рчи генералъ-квартирмейстера…
Генералъ Сахаровъ боле критически отнесся къ достоинствамъ позиціи у Дашичао, не находя ее ‘превосходною’. Онъ говорилъ, что боится ставить въ этомъ бою на карту вру арміи и русскаго народа въ Куропаткина.— ‘До сихъ поръ мы могли утшаться, что терпли поряженія Засуличи, Штакельберги и успокаивать себя тмъ, что когда возьмется за дло самъ Куропаткинъ,— побда будетъ на нашей сторон. Если мы будемъ разбиты и подъ Дашичао — у насъ изсякнетъ послдняя надежда.’ И онъ совтовалъ безъ боя отступить къ Хайчену или, еще лучше, къ Айсандзяну.
Посл его рчи Куропаткинъ долго сидлъ въ молчаливомъ раздумь, и, наконецъ, сказалъ: — ‘Сдадимъ Дашичао безъ боя. Сдлайте распоряженіе объ отступленіи къ Хайчену…’.
Въ тотъ же вечеръ часть обоза отправлена была назадъ къ Хайчену. Составлялась диспозиція войскамъ для отступленія… А за ночь Куропаткинъ передумалъ. Утромъ слдующаго за совтомъ дня эвакуація Дашичао была остановлена, обозы возвращены… Сказано: ‘будемъ сражаться!’… А еще на слдующій день, 28-го іюня, ршено отступить отъ Дашичао безъ боя… Но и это ршеніе не приведено было въ исполненіе, благо японцы не настаивали,— не атаковали.
И предоставивъ это дло вол Божіей, командующій арміей 9 іюля ухалъ изъ Дашичао въ Ляоянъ, а 10-го утромъ выхалъ со штабомъ въ Аньпинъ и дале въ Гудзядзы, въ раіонъ расположенія 10-го корпуса, откуда, говорятъ, предполагалось движеніе на Фынхуанченъ.
Припоминается, что наканун, вечеромъ, во время ужина, за которымъ присутствовалъ и генералъ С., высказывалось недоумніе по поводу этого перезда командующаго арміей съ крайняго праваго фланга на крайній лвый. Недоумвалъ и самъ генералъ С.— ‘Положительно не понимаю цли этой поздки’ — говорилъ онъ и, когда въ это время къ намъ на столъ упало нсколько крупныхъ капель дождя, (мы ужинали на воздух) поднявъ руку къ небу, онъ полушутя, полусерьезно воскликнулъ: ‘Видите, само небо протестуетъ противъ нашей поздки!’
— Но неужели вы не можете отговорить отъ нея командующаго арміей? Вдь вы же второе лицо въ арміи.
— На бумаг, на бумаг — перебилъ, улыбаясь генералъ С.
На другое утро Куропаткинъ ухалъ. А японцы какъ будто только этого и ждали — и 11 іюля атаковали наши позиціи. Они три раза ходили въ штыки, намреваясь прорвать нашъ центръ, но барнаульцы и омцы ихъ отбросили. Наша артиллерія, выстроивъ батареи на гребняхъ высотъ, стала въ сторон, на закрытыхъ позиціяхъ, и въ первый разъ стрляла по невидимой цли, нанося противнику серьезный уронъ. Въ общемъ дло шло для насъ очень удачно. Тмъ не мене, согласно полученныхъ указаній, генералъ Зару баевъ очистилъ Дашичао.

* * *

Казалось бы, Куропаткину слдовало отнестись и къ факту перехода японцевъ въ наступленіе на Дашичао, и къ принятому Зарубаевымъ бою подъ нимъ, какъ явленіямъ давно ожидаемымъ, а отдавъ приказаніе очистить Дашичао, оставаться въ Гудаядзахъ ради того дла, для котораго онъ туда похалъ… Но генералъ Куропаткинъ нервничалъ, и получивъ извстіе о начал Дашичаоскаго боя, тотчасъ же бросилъ лвый флангъ и поскакалъ опять на правый…
— Оку и Куроки его совсмъ загоняютъ — шутили въ Ляоян и увряли о переименованіи штаба маньчжурской арміи въ полевой летучій штабъ.
Какая надобность была въ возвращеніи Куропаткина къ войскамъ Южнаго отряда,— не знаю. Думаю, что вызвано это было опасеніемъ за настроеніе войскъ посл новаго ихъ отступленія — и на этотъ разъ уже посл несомнннаго боевого успха.
Такія отступленія страшно деморализовали войска. Мн пришлось говорить съ цлымъ рядомъ войсковыхъ начальниковъ — командирами ротъ, батальоновъ, полковъ, батарей и дивизіоновъ и вс жаловались на то, что становится все трудне удерживать солдатъ въ бою на мст.
Далекіе отъ проникновенія въ замыслы своего полководца, далекіе отъ пониманія тактической и стратегической обстановки (ее не знали подчасъ офицеры даже высокихъ ранговъ и положеній), солдаты инстинктивно сознали одно, что какъ ни дерись, а все равно велятъ отступать… Стало быть, вс эти жертвы, что ложатся вокругъ, напрасны, и неизвстно когда, и гд скажутся ихъ результаты. Къ тому же палящее маньчжурское солнце дйствовало на людей, несоотвтственно обмундированныхъ и нагруженныхъ, разслабляюще и духовно и физически. Ничего, что бодрило бы и поддерживало въ нихъ энергію, не было.
Многихъ поражали солнечные удары, но еще больше людей оставляло окопы и брело въ тылъ, ссылаясь на изнуряющую жажду, на страшную головную боль отъ жары, на общую физическую слабость… И тмъ не мене атаки японцевъ подъ Дашичао были блистательно отбиты, наши войска везд удержали свои позиціи и оставили ихъ лишь по приказанію, опять-таки ихъ глубоко оскорбившему и возмутившему. Разсказывали, что это возмущеніе сказалось въ буйств и безчинств проходившихъ черезъ станцію войскъ на вокзал, — что вслдъ узжавшему изъ Дашичао въ коляск генералу Штакельбергу слышались бранныя слова…
Все это, конечно, вновь требовало присутствія Куропаткина при этихъ войскахъ, такъ какъ авторитетъ его стоялъ еще высоко, а вра въ его полководческіе таланты еще не изсякла.
Не для спасенія ли ея онъ и ухалъ изъ подъ Дашичао наканун боя, чтобы предршенный имя’ отрицательный исходъ его (отступленіе) и на этотъ разъ не былъ связанъ съ его именемъ?
Какъ бы то ни было, одинъ изъ близко стоявшихъ къ Куропаткину офицеровъ генеральнаго штаба передавалъ мн, что никогда еще командующій арміей не былъ ‘такъ милъ и благодушенъ, такъ елейно настроенъ’, какъ въ тотъ вечеръ, когда онъ получилъ отъ ген. Зарубаева донесеніе объ очищеніи Дашичао — Инкоу.
— Онъ для насъ загадка,— прибавилъ полковникъ.
— А для войскъ тмъ боле онъ — недоумніе,— сказалъ я.

IX.
Хайченъ.

13-го іюля командующій арміей прибылъ со штабомъ изъ Гудаядзы, а 14-го, въ 11 часовъ утра, отбылъ въ Хайченъ, къ которому уже стянулись отъ Даши чао войска Южнаго отряда.
Одинъ изъ двухъ военныхъ корреспондентовъ, которыхъ генералъ Куропаткинъ по личному съ ними знакомству удостаивалъ иногда откровеніемъ, разсказывалъ мн въ Хайчен, что командующій арміей самъ вписалъ въ его телеграмму слова: ‘первый періодъ войны конченъ, сосредоточеніе закончено, мы переходимъ въ наступленіе’.
Не знаю, насколько это отвчало его истиннымъ намреніямъ, но, встртившись 17-го іюля въ Ханчен же съ генераломъ Геригроссомъ, я самъ услышалъ отъ него, что Куропаткинъ сказалъ ему, показывая на рку Хайченъ-хэ: ‘Дальше этой рки ни шагу’.
И я готовъ уже былъ поврить въ начало новой эры. Я включилъ эти слова въ свою телеграмму, я отстоялъ ихъ передъ очень строгимъ цензоромъ, хотвшимъ было ихъ исключить, я отправилъ уже телеграмму со своимъ встовымъ на телеграфную станцію… Но недовріе мое къ ршительности и энергіи Куропаткина взяло верхъ, я самъ поспшилъ на телеграфъ и вычеркнулъ тамъ слова, передача которыхъ по телеграфу въ Россію, могла только на минуту ободрить русское общество, чтобы, затмъ, еще горше было его разочарованіе въ своихъ надеждахъ и ожиданіяхъ.
Предчувствіе меня не обмануло. Прибывъ въ 4 1/2 часа утра 20 іюля въ Хайченъ изъ Ляояна, гд я въ теченіе 19 числа оправлялся отъ солнечнаго удара, полученнаго подъ Хайченомъ же наканун, я нашелъ уже станцію очищаемой. Торопливо грузили раненыхъ въ товарные вагоны, спшно отправляли подвижной составъ станціи — и длали это такъ поспшно, что платформы и вагоны уходили совершенно пустыми, тогда какъ по бокамъ пути лежали горы мшковъ муки и крупы, горы круговъ прессованной чумизы, горы бочекъ съ сахаромъ, соломенныхъ матовъ и стоги сна. Все это было зажжено въ тотъ же день поздно вечеромъ.
Командующій арміей уже покинулъ Хайченъ, и когда вечеромъ того же дня я прозжалъ чрезъ Айсандзянъ, возвращаясь въ Ляоянъ, я видлъ тамъ его освщенный поздъ.
П. H. К. разсказывалъ мн о странномъ совпаденіи: 17 іюля Куропаткинъ въ сопровожденіи своего штаба объзжалъ хайченскую позицію и вотъ тогда то сказалъ Геригроссу, переданныя мн послднимъ, слова:— ‘дальше этой рки ни шагу’. 18-го — къ Куропаткину прізжалъ Штакельбергъ, и они совщались три часа…. а 19-го внезапно ршено было очистить Хайченъ.
Въ Ляоян я нашелъ уже каррикатуру на послднія событія.
— Хотите — говорили мн шутники — видть весь ходъ войны изображеннымъ на одной схем?
Я, конечно, хотлъ. У меня взяли записную книжку и на одной изъ ея страницъ съ серьезнымъ видомъ начертали: наверху — ‘Схема No 1’. Потомъ провели компасную стрлку остріемъ внизъ, обозначили сверъ и югъ. По середин листа вертикально провели прямою линіею желзную дорогу и затмъ съ одной стороны ея, справа, сдлали четыре втки — тупики. Самый южный изъ нихъ (верхній) былъ обозначенъ ‘No 1 — Дашичао’, слдующій — ‘No 2 — Хайченъ’, слдующій — ‘No 3 — Айсандзянъ’ и, наконецъ, ‘No 4 — Ляоянъ’..
Схема была не сложна, но остроумно-краснорчива.
Мы очистили Дашичао потому что боялись обхода слва. Мы очистили Хайченъ, потому что боялись обхода слва. Было несомннно, что мы очистимъ и Айсяндзянъ, боясь обхода слва. Но никто не думалъ и не хотлъ врить, чтобы мы очистили и Ляоянъ изъ боязни обхода слва.
Вс были убждены, что Ляоянъ — эта столица манчжурской арміи, этотъ обнесенный оградою фортовъ пунктъ, подъ которымъ съ самаго начала войны вс ждали, какъ праздника, ршительнаго генеральнаго сраженія и врили вс до послдняго солдата, что отдать его японцамъ нельзя,— не будетъ имъ отданъ. И если что поддерживало еще духъ войскъ, угашаемый рядомъ отступленій, такъ это именно сближеніе съ Ляояномъ, ожиданіе боя подъ нимъ и вра въ побду, посл которой пойдемъ впередъ.
И эта вра, это общее одушевленіе вдохновило одного изъ моихъ коллегъ по перу написать въ конц іюля корреспонденцію ‘блилами’, какъ онъ самъ выражался. Въ ней онъ говорилъ, что все идетъ совершенно по плану и къ лучшему… Эта корреспонденція была дана имъ на просмотръ одному изъ чиновъ штаба.
Черезъ два часа онъ былъ вызванъ къ своему цензору, и тотъ ему конфиденціально и внушительно сказалъ:
— Вы напрасно пишете статьи такого алармистскаго характера и тона. Въ высшихъ сферахъ, а стало быть и командующій арміей, настроены такъ, что, не теряя достоинства Россіи, рчь о мир можетъ быть заведена и теперь.
Это говорилось однимъ. А другимъ — писалось и говорилось другое. И что особенно важно, это ‘другое’ говорилось и писалось для тхъ, кто не зналъ лично истиннаго положенія длъ въ арміи, кто не жилъ въ ея атмосфер.
Отправляя въ первыхъ числахъ августа фельдегеря Р. въ Петербургъ, Куропаткинъ поручалъ ему передать, что если тамъ недовольны высшими въ арміи начальниками, то ихъ можно смстить.— ‘Въ Россіи найдутся люди… Въ арміи же чувствуютъ себя спокойно, и отступать больше не будемъ’…
Куропаткину было, очевидно, мене важно то обстоятельство, что это недовольство существовало уже въ арміи… Ему важно было то, что скажутъ тамъ… И онъ продолжалъ удерживать на своихъ постахъ и Засулича, и Штакельберга — даже наканун ршительнаго ляоянскаго боя… Онъ и вчэ этомъ вопрос умывалъ свои руки, ожидая ршеніе его оттуда…
Удивительно, вообще какая рзкая дисгармонія существовала между душевнымъ настроеніемъ вождя и духомъ арміи. Въ ней, въ ихъ внутреннемъ духовномъ разлад крылась, на мой взглядъ, одна изъ крупныхъ причинъ нашихъ неудачъ.
Вотъ кстати еще одна иллюстрація этого разлада.
Въ первыхъ числахъ августа въ Ляоянъ былъ приведенъ на двухнедльный отдыхъ много потрудившійся передовой конный отрядъ генерала Мищенко. Не дипломатъ, не придворный человкъ, начальникъ его за завтракомъ спросилъ у Куропаткина, опасается ли онъ за Портъ-Артуръ, и выдержитъ ли крпость осаду.
— ‘По лицу Куропаткина пробжала тнь’, разсказывалъ мн вопрошавшій. Вопросъ былъ видимо ему непріятенъ, но онъ отвтилъ: ‘Можетъ быть кто нибудь и сомнвается, но я нтъ и не опасаюсь’…
Однако въ дальнйшемъ разговор у Куропаткина вырвалась фраза: Я хотлъ послать въ Артуръ 3-ю дивизію. Мн не позволили и тмъ лишили меня душевнаго покоя’.
И это говорилось какъ разъ въ ту пору, когда увренность въ Ляоянскую побду сводила въ душу всей арміи покой за себя и за своихъ товарищей въ Артур!
Тяжело и грустно вспоминать, чмъ это завершилось!

X.
Ляоянъ.— Побда.

Глазомръ! Быстрота! Натискъ!… Атакуй, съ чмъ Богъ послалъ… Въ атак не задерживай… У насъ, русскихъ, нтъ тыла.
(Суворовъ).
…Старшему начальнику… въ теченіе боя слдуетъ, хотя бы только одинъ разъ, но кстати и во время, прохать подъ сильнымъ ружейнымъ огнемъ въ передовыя позиціи, дабы лучше обозрть поле битвы… и показать себя передъ началомъ священнаго боя къ атак, достойнымъ подавать столь страшный по послдствіямъ сигналъ…
(Послдній приказъ Скобелева, 15-ю іюня 1883 іода, No 58).
— …Ты только на лицо солдата погляди! Такая рожа у него только тогда, когда онъ супостата одоллъ…
(Скобелевъ — Драгомирову на переправ черезъ Дунай въ 1877 г.).
Съ отходомъ войскъ отъ Хайчена — Симучена на Айсяндзянъ — Ляндянсянъ — Анпинлинскую позицію Ляоянъ началъ готовиться къ торжественному и ршительному дню генеральнаго сраженія.
На площади поселка выросла огромная стна изъ мшковъ съ мукой, крупой и овсомъ. Эту стну обшили соломенными матами: изъ нихъ же сдлали крышу на толстыхъ высокихъ столбахъ. Длали все это солидно, прочно, повидимому, надолго.
На всхъ путяхъ стояли длинныя ленты поздовъ санитарныхъ, продовольственныхъ. Подвозили 5-ый сибирскій корпусъ… Ждали со дня на день головныя части 1-го армейскаго корпуса.
Впереди Ляояна снимали гаолянъ… Спшно доканчивали Ляоянскія укрпленія.
Но въ военныхъ дйствіяхъ опять наступило затишье. Войска горли нетерпніемъ ршительнаго боя, а ихъ въ томительномъ бездйствіи держали на позиціяхъ, которыя, по сознанію войскъ, должны были быть ими очищены при первомъ же натиск противника, такъ какъ ясно было для всхъ, что не он, эти позиціи, та грань, съ которой будетъ сдланъ ршительный шагъ впередъ. Он были растянуты по фронту на 70 верстъ, неравномрно укрплены и неравномрно заняты войсками. Наиболе слабъ былъ лвый флангъ этой огромной позиціи — Анпинлинскій ея участокъ, занятый только съ 20 іюля войсками 10-го корпуса.
Слдуетъ отмтить, что объ Янта, сыгравшемъ впослдствіи такую роковую роль въ исход Ляоянской операціи, какъ то и не говорилось. А между тмъ именно лвый флангъ и мстность въ тылу его представляли особенную важность, такъ какъ съ самаго начала кампаніи выяснилось стремленіе японцевъ къ обходу насъ слва. И теперь, можно сказать, наканун Ляоянской битвы, выросъ вдругъ слухъ, что японцы на Ляоянъ не Пойдутъ, а обходятъ его кружнымъ путемъ, двигаясь въ обходъ нашего лваго фланга прямо на Мукденъ. Въ подтвержденіе достоврности этого слуха указывали на то обстоятельство, что въ Ляоянъ стали снова возвращаться, покинувшіе было его въ ожиданіи битвы, китайцы-купцы, булочники, прачки.
И опасаясь за Мукденъ, гд въ то время находился штабъ намстника — главнокомандующаго, не укрпленный и беззащитный, мы въ то же время досадовали, что Ляоянской битв не суждено будетъ разыграться. А. вдь она была общана войскамъ, какъ реваншъ за вс предыдущія отступленія.
— И на кой чортъ мы стоимъ здсь!— говорили мн офицеры нкоторыхъ частей, занимавшихъ айсяндзянскую позицію.— Все равно драться тутъ не будемъ. Не лучше ли заблаговременно спокойно отойти на ляоянскую позицію. Японцы посл каждаго шага впередъ отдыхаютъ, устраиваются, закрпляютъ свой успхъ и насъ не преслдуютъ… Стало быть, мы могли бы отойти спокойно, не спша занять ляоянскую передовую позицію, освоиться на ней, укрпиться… А то чего добраго, какъ погонятъ насъ отсюда, такъ мы на своихъ плечахъ принесемъ этихъ япошекъ въ Ляоянъ, да по дорог еще потеряемъ нсколько орудій — вотъ и новая японская побда…
Такъ оно въ сущности и случилось. Нельзя было не согласиться съ этими простыми, здравыми сужденіями заурядныхъ строевыхъ офицеровъ, такъ ясно понимавшихъ обстановку.
И тмъ боле страннымъ является то обстоятельство, что этого не понималъ командующій арміей. И не понимая, онъ колебался въ своихъ ршеніяхъ. То, что было подъ Дашичао, гд Куропаткинъ то собирался упорно защищать этотъ пунктъ, то очистить его безъ боя, то принять бой ршительный, то, наконецъ, принять бой арріергардный, повторилось цликомъ и здсь. Первоначально Куропаткинъ намревался ограничиться арріергардными боями на позиціяхъ Айсяндзянъ — Ляндянсянъ — Анпинлинъ и принять ршительный бой подъ самымъ Ляояномъ. Но 11 августа онъ мняетъ этотъ планъ и принимаетъ ршеніе дать на этихъ позиціяхъ упорный бой всми силами 1, 2, 3 и 4 сибирскихъ корпусовъ и 10 армейскаго корпуса. Онъ признаетъ возможнымъ не только отразить съ нихъ противника, но при благопріятной обстановк перейти съ нихъ въ наступленіе. Что побудило его къ этому измненію плана — понять трудно. Объяснять его только успшнымъ сосредоточеніемъ въ район Мукденъ — Шахэ 5 сибирскаго корпуса и прибытіемъ первыхъ эшелоновъ 1 армейскаго корпуса въ Харбинъ недостаточно. Нашъ численный перевсъ все таки не искупалъ недостатковъ растянутой и прерывчатой позиціи, по своимъ свойствамъ отвчавшей только пассивному образу дйствій.
Но и измнивъ кореннымъ образомъ свой планъ дйствій, гене]эалъ Куропаткинъ все же оставлялъ иниціативу ихъ въ рукахъ японцевъ. А т, какъ будто, только этой перемны плана и ждали. И посл трехнедльнаго почти бездйствія они 11 же числа начинаютъ шевелиться. Въ теченіе этого и послдующихъ четырехъ дней происходитъ рядъ боевъ. Какъ и слдовало ожидать, бой выходитъ неупорнымъ… Мы теряемъ позиціи то тутъ,— то тамъ… И 13 числа отдается приказъ всей арміи отходить на передовыя Ляоянскія позиціи. Отходимъ уже съ боемъ, съ большими затрудненіями, по отвратительнымъ дорогамъ, теряемъ пушки, изнуряемъ людей… Ради чего?
16 августа утромъ утомленные пятидневнымъ безпрерывнымъ походомъ и боемъ, подорванные нравственно новымъ отступленіемъ и какъ бы новымъ успхомъ врага, войска маньчжурской арміи собираются къ Ляояну… Спшно занимаютъ позиціи… Оглядться, устроиться на нихъ, приспособить ихъ для себя уже некогда… Противникъ идетъ по пятамъ…
Въ 1-мъ сибирскомъ корпус не успли вытащить увязшую въ грязи батарею, какъ уже на нее насли японцы… Едва успли подхватить тла убитыхъ генерала Рутковскаго и командира 4 вост.-сиб. стрлк. полка подполковника Раабена.
Уже 16 августа днемъ мы наблюдаемъ съ площади Ляоянскаго поселка разрывы непріятельскихъ шрапнелей. Завтра услышимъ грохотъ пушекъ. Вечеромъ, когда стемнло, на высотахъ, кольцомъ окаймляющихъ Ляоянъ, верстахъ въ шести впереди, загорлись бивачные огни… Тихо стало впереди. И. эта тишь была и жуткая, и радостная вмст. Для многихъ эта ночь была послднею. Но для тхъ, кто уцлетъ въ этой новой ‘бородинской битв’, грядущій разсвтъ долженствовалъ быть началомъ новаго, свтлаго періода кампаніи. Въ памяти невольно вставало съ дтства знакомое Лермонтовское стихотвореніе:
‘Мы долго молча отступали,
Досадно было, боя ждали,
Ворчали старики:
Что-жъ мы? На зимнія квартиры?
Не смютъ что ли командиры
Чужіе изорвать мундиры
О русскіе штыки?’
‘И вотъ нашли большое поле:
Есть разгуляться гд на вол!
Построили редутъ’…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Для сходства поэтической картины прошлаго съ дйствительностью не доставало только этого полковника, который говорилъ:
‘Ребята не Москва ль за нами?
‘Умремте жъ подь Москвой,
‘Какъ наши братья умирали…
Но къ чести нашихъ войскъ должно сказать, что и безъ этихъ воодушевляющихъ словъ полководца, пониманіе ими важности историческаго момента было полное,— что и безъ нихъ —
‘… умереть мы общали
‘И клятву врности сдержали
‘Мы въ Ляоянскій бой…
Вечеромъ, часовъ въ 11, въ послдній разъ я былъ въ саду у башни Бейтасы съ пріятелемъ, который чуть свтъ долженъ былъ ухать въ свой отрядъ.
Въ саду было необычно тихо и малолюдно, но хозяинъ ресторана ‘эвакуироваться’ не собирался. Къ нашему столику подошелъ подъесаулъ 1-го сиб. казачьяго полка и, чокаясь съ нами стаканомъ шампанскаго, предлагалъ выпить за успхъ. Мы, конечно, охотно приняли тостъ… А онъ вдругъ опустился на стулъ и горячо, взволнованнымъ голосомъ, началъ говорить, что ‘даже теперь, когда отступленіе кончилось и мы очевидно ршаемъ дать подъ Ляояномъ генеральный бой, никто не сказалъ войскамъ, что надо тутъ стоять до конца’.— ‘Вдь это же традиція, славная историческая традиція, говорить съ войсками лично или пламеннымъ приказомъ въ такіе знаменательные дни… А тутъ молчатъ… Никого не видно… Никто не выхалъ войскамъ навстрчу’…
И онъ со злобой стукнулъ кулакомъ по столику.
— И другого добраго обычая не соблюли,— сказалъ поручикъ конной батареи, подошедшій къ столику вслдъ за есауломъ,— молебна не отслусили. Святыни Троицкой но позиціямъ не обнесли.
— Когда-жъ, теперь уже некогда… И такъ еле передохнуть успемъ…
И оба они стали винить Штакельберга, что онъ наканун не отправилъ съ разсвтомъ обозы, а двинулъ ихъ только 8 часовъ и тмъ затянулъ маршъ всего отряда…
— Чего добраго и отъ Ляояна отступимъ — сказалъ кто-то — вокругъ столика стояла уже кучка офицеровъ.
— Ну нтъ, баста… Довольно — раздались голоса.
Потомъ, когда событія уже разыгрались, полковникъ ген. шт. H. Н. О., встртившись со мной на Ляоянскомъ вокзал, уже обстрливавшемся, разсказывалъ мн, что съ того момента, какъ онъ узналъ о существованіи секретной диспозиціи на случай отступленія, онъ понялъ, что дло будетъ проиграно, что мы опять отступимъ, что и въ этотъ моментъ у Куропаткина нтъ ршимости, нтъ увренности ни въ себ, ни въ войскахъ. Да и откуда было имъ взяться, когда ни самъ Куропаткинъ, ни генералы Сахаровъ и Харкевичъ не постили позицій, не соприкоснулись съ душою войскъ, ихъ оборонявшихъ, и чудесно раскрывавшейся на каждомъ шагу. Они оставались въ вагонахъ, по прежнему имли дло только съ бумагой донесеній и бесдовали съ крупными начальниками частей по телефону, отдавая имъ мелочныя распоряженія, размщая отдльные батальоны.
Такъ, поздно ночью 16-го августа Куропаткинъ по телефону приказалъ командиру 10-го корпуса занять сопку между Яютчи и Кавлицуномъ двумя батальонами, такъ какъ это ключъ его позиціи…
Какъ будто это генералу Случевскому не видне было на мст, а у командующаго арміею въ такую важную минуту не было боле крупнаго дла, чмъ давать своимъ корпуснымъ командирамъ совты по элементарнымъ вопросамъ тактики!…
Не знаю, чмъ будетъ объяснять свою неподвижность въ эти дни генералъ Куропаткинъ. Одинъ губернаторъ, обвинявшійся въ бездйствіи власти во время еврейскаго погрома и въ частности обвинявшійся въ томъ, что не выхалъ на площадь и лично не воздйствовалъ на толпу громилъ, объяснялъ свое поведеніе тмъ, что онъ не могъ оторваться отъ телефона въ своемъ кабинет, который звонилъ непрерывно, такъ какъ съ разныхъ концовъ разные власти по телефону просили у него указаній. Такъ было, вроятно, и тутъ.
Могутъ, конечно, замтить, что командующій арміей не долженъ былъ рисковать въ эти и важные, и страшные дни своей жизнью. Позволю себ съ этимъ положеніемъ не согласиться. Вс истинно великіе полководцы, одерживавшіе побды, въ извстные моменты собой рисковали, ибо этотъ рискъ всегда былъ плодотворенъ. Укажу на Наполеона при Аркол, на Суворова, всегда и везд рисковавшаго и многократно раненаго, на Скобелева, никогда не упускавшаго случая дать примръ мужества войскамъ и тмъ воодушевить ихъ къ беззавтному исполненію долга. Конечно, нкоторые гибли: Густавъ Адольфъ, Тюреннь, Жуберъ. Но разв это всегда лишало ихъ войска побды? Разв это порою не давало ее? И разв даже на побжденнаго смерть не надвала лавроваго внка? И что намъ изъ того, что нашъ командующій ни разу не былъ раненъ, когда мы проиграли такъ ужасно кампанію, не одержавъ ни одной побды?!
Да, наконецъ, и подъ Ляояномъ рисковать можно было умючи.
Бой киплъ не съ одинаковымъ напряженіемъ во все время на всемъ фронт: утромъ 17 августа было особенно горячо въ центр, мене на правомъ фланг и на лвомъ, къ вечеру 17-го горячо стало на правомъ фланг и напряженность боя здсь все возрастала до самаго отхода съ передовыхъ позицій, 18-го числа въ 3 корпус было тише, а въ 10-мъ и совсмъ тихо… {О 17 корпус я не говорю, такъ какъ въ немъ мн въ эти дни быть не удалось.} Да, наконецъ, неимоврно различна степень опасности для тхъ, кто стоитъ на позиціяхъ, и для тхъ, кто детъ вдоль ихъ. И если бы командующій арміей прохалъ по фронту только трехъ корпусовъ: 1-го и 3-го сибирскихъ и 10-го армейскаго, занимавшихъ сравнительно небольшой районъ, онъ понялъ бы многое, чего онъ не понималъ, сидя въ своемъ вагон, чего не чувствовалъ по телефону и чего не могли ему передать въ своихъ донесеніяхъ начальники частей. Я не говорю уже о томъ благотворномъ впечатлніи, которое произвелъ бы на войска, только что отбившія атаку, видъ вождя, авторитетъ котораго стоялъ еще довольно высоко… Сознаніе, что ими руководитъ теперь самъ Куропаткинъ, а не Штакельбергъ и не Засуличъ, еще глубже укрпило бы ихъ вру въ успхъ… Впрочемъ войска не такъ нуждались въ этомъ моральномъ воздйствіи, въ этомъ непосредственномъ общеніи съ своимъ вождемъ, сколько послдній. Объ этомъ свидтельствуетъ хотя бы слдующій фактъ, сообщенный мн 19 числа двумя ранеными офицерами, капитаномъ 33-й вост.-сиб. стрлк. полка Л. и поручикомъ 4-й батареи 1 вост. сиб. стрлк. артил. бригады Н. Они говорили мн, что еще 18 августа, въ 3 часа дня, получено было приказаніе отступать, но войскамъ объ этомъ не объявлять. Приказаніе это было до такой степени неожиданно, что не знали, какъ приступить къ его исполненію…
А пока медлили,— пришло увдомленіе, что приказаніе 007, отступленіи сдлано ошибочно и что безъ особаго приказанія (?) отступать не слдуетъ. Стало быть о немъ все-таки думали!? И это въ то время, когда войска, отбивъ вс атаки, считали себя уже побдителями и ждали только приказа перейти въ наступленіе. На позиціяхъ ясно всми чувствовалось, что энергія противника надломлена, увренность его въ себ поколеблена, его силы и средства борьбы подходятъ къ концу.
Сообщая вечеромъ 17-го августа штабу сосдняго, 10-го корпуса (я какъ разъ въ это время былъ тамъ) о результатахъ боя за день 3-го сибирскаго корпуса — что передовая высота, взятая утромъ японцами, ими очищена, что на лвомъ фланг корпуса отбиты безчисленныя атаки японцевъ, командиръ его, ген.-лейт. Ивановъ прибавлялъ: ‘Потери огромны, но и бодрость духа еще огромна. Вс убждены, что мы никогда не отступимъ ‘
Переданное войскамъ всхъ линій въ самый разгаръ боя того же 17 числа извстіе, что гарнизонъ Артура отбилъ блестящимъ образомъ штурмы крпости, длившіеся нсколько дней, и японцы, по выраженію телефонограммы Куропаткина,— ‘осклись’ и прекратили ея бомбардировку,— еще боле подняло духъ арміи и окрылило ее надеждою побдою подъ Ляояномъ быстро окончить войну.
— ‘../Телегhамма генерала Куропаткина, сообщалъ тотъ же генералъ Ивановъ Случевскому,— прочитана всмъ на позиціи. Вс кричатъ ‘ура’ и я кричу — ‘ура!’…
Вся армія кричала…
— Наши солдаты были такъ озлоблены на японцевъ,— разсказывалъ мн 19 августа старшій унтеръ-офицеръ 1-й роты 34 вост.-сиб. полка, командовавшій ею за убылью всхъ офицеровъ, Андрей К.,— что утратили всякій страхъ, стояли въ окопахъ во весь ростъ, наблюдая за каждымъ движеніемъ противника, чтобы его встртить каждую минуту или пулей, или штыкомъ…
Но японцы,потерпвъ неудачу въ цломъ ряд штыковыхъ атакъ и наполнивъ волчьи ямы своими трупами, къ вечеру 18 августа, уже не склонны были къ нимъ… На правомъ фланг, вытянувшись вдоль полотна желзной дороги, они залегли за насыпью и, за отсутствіемъ патроновъ, перебрасывались съ нами, лежавшими по другую сторону той же насыпи, камнями. Было отчетливо слышно и видно, какъ японскіе офицеры въ своихъ короткихъ коричневыхъ накидкахъ тщетно старались поднять своихъ людей въ атаку. То одинъ изъ нихъ, то другой выскакивали на полотно, махали палашомъ и звали за собою…. Никто не шелъ. За насыпью слышалась возня, брань, удары не то палокъ, не то палашей Но никто не показывался — и смльчаки офицеры скрывались обратно. Наши были въ такомъ экстаз благородной увренности въ себ, въ своей побд, что щадили этихъ смльчаковъ непріятельскихъ офицеровъ и по нимъ не стрляли. По ихъ адресу въ нашихъ окопахъ слышались только то восторженныя, то добродушно-ироническія замчанія:— Ахъ, молодцы!.. Ишь герой!.. Махай, не махай, все равно не пойдутъ, нынче наша взяла!..
Вообще выдержка, съ которою вели себя въ этотъ день наши войска, была изумительна. На нсколько ротъ 1-го вост.-стрлк. полка, сильно уже пордвшихъ отъ защиты люнета и редута подъ ‘Кулакомъ’, внезапно вышли изъ гаоляна въ разстояніи 800 шаговъ два японскіе батальона. Густой колонной шли они въ атаку, стрляя пачками. Нашимъ ротамъ приказано было не отвчать, и он молчаливо подпустили непріятеля на 150 шаговъ. Японцы не выдержали зловщей тишины, дрогнули и повернули… Только тогда вслдъ имъ мы открыли убійственный огонь.
Тотъ же поручикъ Н., на котораго я сослался раньше, разсказывалъ мн о пхотной атак на ихъ батарею утромъ 18 августа. Японцы шли опять-таки густыми колоннами, стрляя пачками. Японская артиллерія прекратила уже огонь. Непріятель былъ отъ батареи ближе 150 шаговъ… Прислуга и офицеры обнажили шашки и вынули револьверы. Подъ пачечнымъ огнемъ японцевъ 34 и 35 полки подались назадъ… Тогда на ихъ поддержку въ стройномъ порядк вышелъ 19 вост.-сиб. стр. полкъ во глав съ своимъ молодымъ и беззавтно храбрымъ командиромъ, полк. Сычевскимъ… Шли, какъ на ученьи, и своимъ неожиданнымъ и грознымъ появленіемъ заставили японцевъ отступить.
Огромныя потери, которыя: мы несли, никого не смущали. Когда одну изъ наиболе терпвшихъ батарей 1-го сиб. корпуса, потерявшую уже боле 40 человкъ прислуги, хотли замнить другою, люди кричали.— Не надо, мы вс умремъ!
Въ батаре убитаго — однимъ изъ первыхъ — подполковника Покатилло, на которую на первую въ предразсвтной мгл 17 августа бросились японцы и этимъ начали Ляоянскую эпопею, были выведены изъ строя вс офицеры, вся прислуга. Оставалось, говорятъ, одно время только пять человкъ, которые могли стрлять только изъ двухъ орудій. Взводомъ этимъ командовалъ фейерверкеръ, который, не закрывая рта, кричалъ: ‘подавай патронъ!’ и стрлялъ цлый день. Патроны же ему подвозилъ одно время встовой одного изъ офицеровъ, прозжавшихъ мимо и увидвшихъ безпомощное положеніе батареи.
Извстна повышенная нервность раненыхъ. Имъ кажется, что вмст съ ними гибнетъ все, и они начинаютъ иллюзіонировать. Въ добросовстномъ заблужденіи они клянутся всми святыми, что вс перебиты, что они видли своими глазами, какъ командиру полка оторвало голову, что ротнаго командира разорвало въ клочки, что вс офицеры убиты, фельдфебель убитъ — ‘почитай, вс пропали’. По дорог на перевязочный пунктъ они увряютъ всхъ и каждаго, что дла наши очень плохи, что непріятеля видимо — невидимо, что противъ него не устоять. Такіе разсказы я слышалъ подъ Дашичао, Хайченомъ и даже еще 15 августа при отступленіи на передовыя Ляоянскія позиціи. Потомъ то же самое слышалъ на Шахэ…
Въ первые два дня ляоянскаго боя — ничего подобнаго. Масса раненыхъ, встрченныхъ мною въ эти дни при объзд позицій 1-го, 3-го и 10-го корпусовъ, поражала своимъ спокойствіемъ, своимъ самоотверженіемъ. Очень охотно, съ большимъ одушевленіемъ они разсказывали объ обстоятельствахъ боя, радуясь, что все идетъ отлично, что мы удержимся, что мы на этотъ разъ погонимъ японцевъ.— ‘Разв можно отдать Ляоянъ, ишь чего захотли!.. ‘
— Это ничего, что меня ранило,— говорили другіе — нашихъ еще довольно осталось… За то ужъ сегодня наша взяла… Наворотимъ!..
Легко раненые не хотли уходить. Другіе тащились и ковыляли сами, не позволяя товарищамъ себя провожать.
Несли тяжко раненаго фельдфебеля. По дорог онъ пришелъ въ себя и увидалъ, что несутъ его четверо, а двое идутъ съ боку.
— Вы зачмъ!— крикнулъ онъ на нихъ.
— На подмогу, Тихонъ Семенычъ… перемниться… Нажало вдь…
— Идите назадъ!— строго приказываетъ имъ фельдфебель.
— Вамъ же хуже будетъ, Тихонъ Семенычъ, коли кого изъ насъ убьютъ,— пытаются возражать двое.— Некому донести будетъ…
— Назадъ!— не слушая ихъ, грозно крикнулъ фельдфебель.
— Да, ей Богу, только донесемъ и вернемся… Сами знаемъ время какое,— упрямятся еще т.
— Стой!— приказываетъ фельдфебель.— Я изъ носилокъ выйду…
Двое поворачиваютъ назадъ…
Я не пишу исторіи ляоянской битвы. Я не описываю событій въ ихъ послдовательномъ развитіи по диспозиціямъ или вопреки ихъ. Я хочу только сказать о томъ, какъ они дрались… Какъ они умирали… И я передаю только тысячную долю того, что видлъ и слышалъ на пол ляоянской битвы 17 и 18 августа 1904 года. Вс эти разсказы, летая изъ конца въ конецъ, передаваясь изъ устъ въ уста, вызывали на глаза слезы умиленія и восторга, и, пробуждая въ сердцахъ стремленіе не отстать отъ другихъ, не посрамить и себя, создавали атмосферу героизма, насыщали воздухъ не только запахомъ крови, но и ароматомъ высокихъ, благородныхъ качествъ человческой души. И я чувствую, что здсь все это выходитъ блдно сравнительно съ тмъ подъемомъ души, который былъ тамъ,— который едва ли поддается передач словами, который волнуетъ и теперь при одномъ воспоминаніи, мшаясь съ негодованіемъ противъ тхъ, которые ничего этого не видли, не слышали и не чувствовали.

* * *

Разсвтъ 18-го августа засталъ меня въ раіон 10-го корпуса, куда я прибылъ наканун вечеромъ.
Ночь прошла спокойно. Относительно, конечно. Въ душной фэанз, взволнованному всми впечатлніями минувшаго дня, мн спалось плохо, урывками… И каждый разъ, когда я просыпался, я слышалъ трескотню ружейной перестрлки… Она не умолкала… Ждали атакъ — ихъ не было… Утро настало, ясное, свтлое, солнечное — и спокойное, тихое… Посл вчерашняго грохота канонады по всему южному фронту, рдкій артиллерійскій огонь противника сегодня противъ позиціи корпуса можно было назвать тишиной…
Стало извстно, что за ночь японцы отступили… Отъ начальника лвофланговаго участка позиціи корпуса генерала Васильева пришла даже просьба разршить ему атаковать отступающаго противника. Для этой цли онъ просилъ его усилить хотя бы двумя батальонами.
Генералъ Случевскій колебался. Идея наступленія атаки обезсиленнаго противника носилась въ этомъ чистомъ, свжемъ, бодрящемъ воздух ранняго утра… Она была въ ум и сердц каждаго, пережившаго первый день ляоянской битвы и посл благополучно проведенной ночи весело и радостно смотрвшаго въ лицо второго дня… Но пріученный къ вмшательству командующаго арміей въ каждый его шагъ, въ каждое его распоряженіе, въ передвиженіе каждаго баталіона, Случевскій не ршился распорядиться самостоятельно. Онъ донеси, о просьб Васильева Куропаткину,— тотъ отказалъ.
Но до полученія этого отказа, Васильевъ уже продвинулся впередъ — занялъ дв деревни (Татунцзы и Хатуай), прогналъ японцевъ артиллерійскимъ огнемъ изъ третьей (Сіачунцзы) и намревался теперь идти дальше, донося, что это ‘отнюдь не рискованно…’ Онъ хотлъ фактомъ своего успха подкрпить свою шросьбу о присылк подкрпленія и сломить колебанія корпуснаго командира въ разршеніи ему наступать.
Но было уже поздно. Отвтъ Куропаткина былъ на лицо и прескалъ развитіе успха.
Васильеву отвтили, что задуманное имъ движеніе впередъ нежелательно:— это удлиняетъ позицію корпуса и ослабляетъ его силы… А чтобы лишить энергичнаго начальника возможности дйствовать на свой страхъ, ему, отъ имени командующаго арміей, предложили отдлить въ резервъ по возможности больше войскъ… ‘Это нужно, утшали Васильева,— для предстоящихъ активныхъ дйствій…’
Мы врили и ждали…
Нетерпливо ждали ихъ и на фронт сосдняго 3-го сибирскаго корпуса, куда я перехалъ изъ 10-го посл полудня… И здсь ночь и утро прошли сравнительно спокойно и благополучно. Попытка японцевъ прорваться на разсвт между 3-мъ и 1-мъ сибирскими корпусами была парализована. Деревни, занятыя было ими — Тазы и Шандзяпу — были очищены къ полудню отъ противника артиллерійскимъ огнемъ, искусно руководимымъ такими артиллеристами, какъ самъ корпусный командиръ генералъ Ивановъ, начальникъ его артиллеріи полковникъ Шверинъ и подполковникъ Криштофовичъ,— и прочно заняты нами.
— Мы устояли… Мы устоимъ — говорили мн въ штаб и на позиціяхъ генералы, офицеры и солдаты…
Пользуясь затишьемъ въ бо, они хоронили убитыхъ товарищей… На одномъ изъ склоновъ волнообразныхъ холмовъ, у самой дороги, выросло уже цлое кладбище… Видимо увренные, что это мсто, купленное кровью, останется за нами, люди длали свое дло прочно, основательно, ‘на совсть…’ Могилы обкладывались дерномъ, на нихъ ставились блые, свже вырубленные кресты съ надписями… Я читаю ихъ.— ‘9-го Вост.-Стібир. стрлковаго полка поручикъ Іосифъ Дорожинскій и подпоручикъ Негръ Бирюковъ…’ Оба вліст, какъ братья, въ одной могил… Рядомъ:— ‘Подполковникъ 10-го восточно-сибирскаго стрлковаго полка В. Н. Рындинъ, убитъ 17 августа 1904 года.’
Онъ временно-командовалъ полкомъ — и я вспоминаю, что Куропаткинъ, чмъ то недовольный имъ, хотлъ отршить его отъ командованія…
Смерть помшала… Что-жъ, быть можетъ, одной несправедливостью — меньше… Но и однимъ героемъ — также…

* * *

Подходилъ къ концу и второй день ляоянской битвы. Мы по прежнему стояли крпко на передовыхъ позиціяхъ, отбивая вс атаки противника. Послднія становились все боле рдкими. Только огонь его росъ, и казалось, что онъ хотлъ залить насъ дождемъ своихъ пуль и снарядовъ. Но и этотъ потокъ изъ стали, мди, свинца и чугуна не въ силахъ былъ смыть ту живую преграду, которая опоясывала Ляоянъ. Увренность въ побд росла въ нашихъ рядахъ и крпла тмъ сильне, чмъ тише становилось на фронт 3 и 10 корпуса. О томъ, что длалось въ 17 арм. и 5 сибирскомъ корпусахъ, мы на юго-восточномъ фронт не знали, но вс твердо врили, что они отразятъ обходящую насъ слва армію Куроки. Введенный въ боевую линію, прямо изъ вагоновъ позда, Выборгскій полкъ еще боле укрплялъ надежду, что мы въ ршительную минуту перехода въ наступленіе для довершенія успха окажемся въ численномъ пеіэевс и съ запасомъ свжихъ силъ, въ лиц 1 арм. корпуса.
Вотъ съ какими впечатлніями вернулся я въ 5-мъ часу дня 18 августа 1904 года въ Ляоянъ изъ района 3-го сибирскаго корпуса, чтобы послать телеграммы о ход боя.
Покончивъ съ этимъ дломъ и садясь въ половин седьмого часа вечера на лошадь, чтобы снова хать на позицію, я увидлъ генерала Куропаткина на бломъ кон, въ сромъ кител, во глав обширной свиты, направлявшагося, видимо, къ позиціямъ 1-го сибирскаго корпуса.
— Наконецъ-то!— подумалъ я и ршилъ не упустить случая видть его руководительство боемъ и, можетъ быть, присутствовать притомъ историческомъ момент, когда введенъ будетъ въ дло послдній и крупный резервъ въ лиц самого вождя.
Я присоединился къ свит.
Теплый августовскій вечеръ. Заходящее солнце, кладя на окрестность красноватый отблескъ, тонетъ къ западу отъ желзной дороги въ мор гаоляна, покрывающаго равнину, куда только глазъ хватаетъ. Его лучи протянулись по стальнымъ рельсамъ, и они блестятъ, тихіе и спокойные,— не гудящіе и не дрожащіе подъ колесами поздовъ, которыхъ на этомъ участк уже больше не видно. Еще вчера по нимъ, и только на дрезинахъ, подвозили груды цинковыхъ ящиковъ съ патронами въ люнетъ у ‘Кулака’, занятый учебною командою пограничниковъ… Но теперь люнетъ — разверстая могила, и изъ тхъ, кого я наканун здсь видлъ, съ кмъ разговаривалъ и халъ на дрезин, вроятно никого уже нтъ въ живыхъ, такъ какъ изъ 340 человкъ этой команды отборныхъ молодцовъ съ тремя офицерами уцлло только 32, вынесшихъ одного тяжко раненаго офицера. Вс эти воспоминанія, такія еще близкія и вмст съ тмъ такія уже далекія и невозвратныя, вмст съ ревомъ орудій, трескомъ снарядовъ, трескотней винтовокъ, со всмъ этимъ адомъ звуковъ, несущимся намъ на встрчу, создаютъ настроеніе, при которомъ вся прошлая жизнь, со всми ея тревогами, волненіями, съ такими же теплыми, но тихими августовскими вечерами кажется сплошной идилліей. Чувствуешь себя на порог вчности не только въ смысл личной участи, но и исторической будущности Родины…
Мы демъ молча, шагомъ. Изрдка командующій арміей останавливается. Навстрчу намъ несутъ носилки, на которыхъ что-то безформенное прикрыто срымъ одяломъ, Поверхъ офицерская стрлковая фуражка.
— Кого несете?— останавливаетъ ихъ командующій арміей.
— 1-го Восточно-Сибирскаго стрлковаго полка капитана Верещагина.
— Убитъ или раненъ?
— Должно померли, ваше высокопревосходительство…— Притихли {Шт.-кап. Верещагинъ былъ, къ счастью, только тяжело раненъ и оправился.}.
— Царство небесное герою,— говоритъ Куропаткинъ, снимая фуражку и касаясь ею, при низкомъ поклон, своего стремени.
Мы вс также обнажаемъ головы и смотримъ на эту срую безформенную массу, словно желая, сквозь солдатское сукно одяла и тлесную оболочку убитаго, заглянуть въ его казавшееся намъ тогда застывшимъ сердце и отгадать и пережить все то, что только что имъ было пережито въ этомъ аду, куда мы направляемся.
Нсколько секундъ стоимъ мы молча надъ этимъ тломъ, стоитъ командующій, стоитъ его большая свита, стоятъ четыре носильщика, не зная, идти ли имъ дальше, или поставить носилки на землю. Потомъ, какъ то сразу вс двигаются, каждый своей дорогой:
демъ дальше, громыхая, рысью, догоняетъ насъ одно орудіе. Мы вс сворачиваемъ съ узкой дороги и останавливаемся, чтобы пропустить его. Впереди молодецъ-фейерверкеръ. Его лошадь волнуется. Она то хочетъ перейти въ галопъ, то вертится на мст, то идетъ рысью. Конь чуетъ опасность, изъ которой только что вышелъ и въ которую вновь возвращается. Всадникъ по наружности спокоенъ. Завидвъ командующаго арміей, онъ пріосанивается въ сдл, беретъ лошадь въ шенкеля, натягиваетъ поводъ и зычно, какъ на учебномъ плацу, командуетъ: ‘смирно, равненіе налво!’ И головы уносныхъ и посаженной на орудія прислуги быстро поворачиваются по команд. Куропаткинъ здоровается съ ними и спрашиваетъ:
— Откуда и куда?
— Опять на позицію. Лафетъ подмняли ваше…— кричитъ на ходу фейерверкеръ и конецъ его словъ тонетъ въ грохот орудія.
— Съ Богомъ, братцы!— говоритъ имъ вслдъ командующій. Но он уже не слышатъ, И мы видимъ только ихъ подскакивающія на рытвинахъ фигуры, какія-то согнувшіяся и жалкія.
Бдное пушечное мясо!
Мы демъ дальше. Отъхавъ версты три, останавливаемся у стараго китайскаго кладбища при дорог. Какъ всегда, оно засажено деревьями. Тутъ старыя развсистыя пихты, нсколько изъ нихъ уже свалилось. Мы стоимъ и наблюдаемъ картину боя. распадающуюся передъ нами. До позиціи версты дв, три. Ни одна пуля, ни одинъ снарядъ до насъ не долетаютъ. Но за то, Боже мой, что длается тамъ, на этомъ небольшомъ клочк земли, занятомъ 1-мъ сибирскимъ корпусомъ! Какое количество свинца надаетъ на головы съ неба! Оно все въ блыхъ облачкахъ шрапнельнаго дыма, пронизанныхъ теперь красноватыми лучами заходящаго солнца. Разсются десятки однихъ, на ихъ мст появляются другіе. И грохотъ, и трескъ безъ конца. Гулъ стоитъ въ воздух. Кажется, что нельзя выйти оттуда живымъ или не раненымъ, какъ нельзя уйти сухимъ изъ-подъ ливня. На всхъ упадутъ его капли,— десятки, и сотни и тысячи капель. Такъ и изъ-подъ этого ружейнаго, пулеметнаго и шрапнельнаго дождя нельзя уйти цлымъ.
И такъ какъ никого намъ больше навстрчу не несутъ и раненые не проходятъ мимо насъ, то кажется, что тамъ никого уже нтъ въ живыхъ — вс перебиты. Но мы видимъ и слышимъ, какъ громыхаютъ и наши орудія, какъ и изъ нихъ летятъ въ небо блые дымки… Трещатъ и наши винтовки… Войска стоятъ, стало быть, держатся.
И посл слышаннаго и видннаго въ теченіе двухъ дней знаешь твердо, убжденно, что и не отойдутъ. Но какіе сверхчеловческіе нервы нужно имть, чтобы сорокъ часовъ стоять уже подъ этимъ свинцовымъ дождемъ, сорокъ часовъ слышать этотъ неумолчный грохотъ и видть смерть и раны своихъ родныхъ, друзей и товарищей! Какъ велико сознаніе долга! Какъ сильна дисциплина!
Сумерки сгущаются и словно саваномъ заволакиваютъ горы и поля, столь обильно политыя человческою кровью.
Мы стоимъ и смотримъ впередъ, не отрываясь. Командующій арміей молча куритъ папиросу.
Въ потемнвшемъ неб все трудне становится различать клубы шрапнельнаго дыма. Зато видне огоньки выстрловъ. Они вспыхиваютъ то тутъ, то тамъ, по нсколько сразу… Грохотъ не умолкаетъ. Впереди загорается деревня. Это должно быть горитъ Маетунь, дотол безвстная китайская деревушка, за обладаніе которой вчера и сегодня такъ много пролито крови.
Оглядываюсь назадъ, на Ляоянъ — онъ затянутъ пеленою дыма. Дымъ тянется кверху и сливается съ темно-багровой зловщей тучей, пользущей съ сверо-запада…
Проходитъ нсколько минутъ — и раскаты грома все чаще и сильне начинаютъ смшиваться съ грохотомъ битвы. Къ пламени горящихъ деревень, къ огнямъ орудійныхъ выстрловъ примшивается блескъ молніи, сверкающей все чаще и ослпительне.
Туча быстро несется — и въ этомъ быстромъ, словно, гнвномъ движеніи ея чудится намъ Божій гнвъ на людей за войну… Кажется, грозой своей, небесной, хочетъ Онъ заглушить, потушить грозу земную… И об грозы спорятъ, грохоча, сверкая…
Вотъ уже туча подошла и стала. Весь западъ неба задернулся черною завсою… Эта завса то и дло раздирается сверху до низу огненными стрлами — и въ пылающей пропасти неба страшишься видть разгнваннаго Бога.
Къ командующему арміей подъзжаетъ ген. Засуличъ, и они о чемъ-то между собою говорятъ. Передаютъ, будто онъ назначается начальникомъ обороны Ляояна.
Странно! Разв его теперь уже не обороняютъ второй день?
Засуличъ узжаетъ въ направленіи къ Ляояну.
Куропаткинъ подзываетъ къ себ генерала Маслова, исполнявшаго до сихъ поръ въ Ляоян обязанности начальника гарнизона. Масловъ спшившійся, какъ вся уже почти свита Куропаткина, подходитъ къ его стремени и, приложивъ руку къ большому козырьку своей фуражки, слушаетъ, что говоритъ ему командующій арміей. Онъ говоритъ приблизительно слдующее: — ‘Ну вотъ, теперь и вашъ чередъ насталъ. Вы остаетесь по прежнему начальникомъ гарнизона. На вашу долю выпадетъ много трудовъ и опасностей, но я на васъ надюсь. Вы останетесь въ Ляоян до конца…’
— Что это значитъ?— смущенно думаю я, стоя у дерева на одномъ уровн съ командующимъ арміей, съ трудомъ улавливая выраженіе его лица въ сумрак вечера, жадно ловя его слова и торопливо занося ихъ въ свою книжку, на листахъ которой я уже съ трудомъ различаю въ темнот начертаніе словъ.
Подъзжаютъ нсколько ординарцевъ.
Любимый сотрудникъ Куропаткина, полк. Сиверсъ при свт пламени спички читаетъ ему донесенія. Отдльныя слова ихъ жадно ловятся, связываются между собой и оживленно комментируются свитой.
— ..Говорятъ, генералъ Штакельбергъ проситъ свжую бригаду, чтобы перейти въ наступленіе… Говорятъ, у японцевъ уже нтъ патроновъ. Ихъ упорство сломлено и ихъ обозы начинаютъ уже отходить къ Айсяндзяну…
Но и Штакельбергу отказано, какъ было отказано утромъ Случевскому.
— Николай Николаевичъ,— раздается голосъ Куропаткина, зовущаго Сиверса,— напишите генералу Зарубаеву, чтобы онъ послалъ на подкрпленіе красноярцевъ батальонъ тобольцевъ съ толковымъ штабъ-офицеромъ.
Сиверсъ пишетъ, а Куропаткинъ, покуривая папиросу, говоритъ собравшимся у его стремени офицерамъ свиты своимъ спокойнымъ, немного тягучимъ голосомъ.
— Богъ дастъ, завтрашній день будетъ для насъ такой же хорошій, какъ нынче, а послзавтра мы ихъ и погонимъ.
Я слышу это отчетливо своими ушами и радуюсь. Вдь у насъ еще резервъ не тронутъ.
Вызывается очередной ординарецъ и посылается впередъ узнать о положеніи длъ.
— Донесеніе привезете на фортъ No 4, мы туда подемъ,— говоритъ ему вслдъ Куропаткинъ. И когда онъ исчезаетъ въ темнот, Куропаткинъ трогаетъ своего коня… Мы перезжаемъ дорогу и цлиной демъ на фортъ No 4-й. Мы демъ въ темнот, лишь порой освщаемые и ослпляемые вспышками молніи. Справа бой затихаетъ. На фон ружейной трескотни уже выдляются теперь отдльные орудійные выстрлы, и они становятся вс рже и рже.
Мы хали впередъ сперва довольно бойкой рысью, но потомъ остановились, свернули направо, опять остановились, вернулись назадъ, похали влво… Фортъ No 4-й видимо намъ не давался въ руки. А тутъ еще и ливень насъ догналъ. Мы остановились въ пол, во мрак, какъ сбитая съ толку отара, не зная, что длать, гд укрыться отъ дождя, который не оставилъ уже на насъ ни одной сухой нитки, доказавъ лишній разъ, что вс ‘непромокаемыя’ пальто промокаютъ. Посл короткаго совщанія и непродолжительныхъ новыхъ поисковъ дороги на фортъ No 4-й ршено было хать въ Ляоянъ, который свтилъ намъ огоньками станціи и позда командующаго арміей. По дорог Куропаткинъ остановился у какихъ то интендантскихъ складовъ и вошелъ въ маленькій деревянный сарайчикъ, свтившійся единственнымъ окномъ. Говорятъ, тамъ въ это время находился генералъ Зарубаевъ. О чемъ они совщались и что было ршено въ этомъ совщаніи, въ то время мн осталось неизвстнымъ.
Промокшіе, продрогшіе, усталые и унылые, мы вернулись въ Ляоянъ, темный, мрачный и безлюдный. Штабъ уже выхалъ. Въ отчетномъ отдленіи квартирмейстерской части мн показали телеграмму, отправлявшуюся въ Петербургъ. Она содержала нкоторыя стратегическія соображенія командующаго арміей, но о ход боя въ теченіе дня не говорила ни слова. Очевидно въ немъ не разобрались и его себ не представляли.
Смутное предчувствіе надвигающейся бды росло во мн все сильне. Оно зародилось еще тамъ, на пол, подъ пихтами китайскаго кладбища, гд я разсчитывалъ увидть, какъ полководцы руководятъ сраженіями. Но я не видалъ. Наша группа съ генераломъ въ сромъ кител на бломъ кон во глав, по свое.чу удаленію отъ поля битвы, по своему пассивному отношенію къ ней, по этимъ мимолетнымъ, случайнымъ, подчасъ мелкимъ и ненужнымъ замчаніямъ и распоряженіямъ походила больше на группу туристовъ, выхавшихъ любоваться эффектнымъ, грандіознымъ зрлищемъ, чмъ на штабъ командующаго арміею, на средоточіе ума, воли и сердца сражающейся арміи. Еще тамъ, глядя на молчаливую, сутуловатую фигуру Куропаткина, на спокойствіе, вявшее отъ нея, я думалъ: ‘этотъ человкъ или очень хорошо разсчиталъ свою игру и увренъ въ успх ея, или же онъ ровно ничего не понимаетъ въ сложной обстановк битвы’.
Послдующія событія показали, что я былъ ближе къ истин, кажется, во второмъ моемъ предположеніи.
Въ столовой штаба насъ собралось три-четыре человка. Съ трудомъ буфетчикъ утолилъ нашъ волчій аппетитъ и мы, усталые и молчаливые, скоро разошлись.
Штабная площадь была темна. Дождь стихъ — и на южномъ фронт опять уже трещали ружья.
— Вотъ неугомонные!— ворчалъ полковникъ Карцевъ, направляясь со мной на ночлегъ въ одинъ изъ безхозяйныхъ теперь домиковъ.

XI.
Ляоянъ — Отступленіе.

…Всякіе планы должны быть основаны на принцип пораженія непріятеля. Мудрое правительство можетъ простить неудачу генералу, потерпвшему пораженіе вслдствіе чрезмрной широты своихъ плановъ. Но генералъ, ожидающій событій, старающійся обезпечить себя на всякомъ пункт, предпочитающій лучше упустить благопріятный случай, чмъ взять на себя отвтственность, которой можно избжать, такой генералъ хорошъ только съ точки зрнія врага…
(Сэръ Я. Гамильтонъ.— ‘Изъ записной книжки штабного офицера’, т. II).
— ‘…Большое счастье для насъ, что Куропаткинъ вчера или третьяго дня не атаковалъ насъ… Нашей удач пока какъ то даже трудно врить…’
(Слова, сказанный сэру Гамильтону въ штаб арміи Куроки 4 сент. (22 авг.) 1904 г.)
‘Значеніе мстныхъ предметовъ на войн’, сои. Л. Тиваля: ‘….Почти всегда сраженіе проигрывается, если генералъ остается пассивнымъ въ своей оборонительной позиціи, какъ бы она ни была хорошо укрплена...’Замчаніе Скобелева: Это глубоко обдумать и при случа не забывать….’
Брезжило дождливое срое утро 19 августа 1904 г. Мутный свтъ его, мшаясь съ неотлетвшими еще тяжелыми сновидніями короткой и безпокойно проведенной ночи, кошмаромъ ложился на душу. Въ ней не было уже энергіи, бодрости, вры въ успхъ, жажды борьбы, надежды на счастье… Отъ двухъ предшествовавшихъ дней — яркихъ, солнечныхъ, красочныхъ, сильныхъ своими впечатлніями — не оставалось и слда. Все было другое. И все въ другомъ казалось свт. По небу ползли остатки вчерашней грозою разсянной тучи и оно казалось тяжелымъ, намокшимъ, срымъ пологомъ госпитальнаго шатра. Почернвшія отъ дождя крыши и стны брошенныхъ домиковъ, огромныя лужи воды, черта я: склизкая земля, все наводило уныніе.
Насъ разбудилъ топотъ тысячи ногъ, гулъ толпы. Это безпорядочной толпой шли съ передовыхъ позицій солдаты.
Сро-зеленыя лица, мутные глаза, безкровныя губы, мокрые спутанные волосы изъ-подъ сдвинутыхъ на затылокъ фуражекъ, мокрыя срыя рубахи — въ грязи и крови отъ лежанья въ окопахъ — и озлобленныя рчи.
— Отступаемъ…— бросаютъ они намъ на ходу, не дожидаясь нашего вопроса.
— Выбили васъ — или по приказанію?
— Ну, выбили!— съ удивленіемъ и возмущеніемъ въ голос говоритъ солдатъ.
— Конечно, по приказанію!— съ раздраженіемъ поясняетъ другой.
— У насъ окопы копаютъ да имъ отдаютъ,— тмъ же тономъ говоритъ третій, не поворачивая головы въ нашу сторону…
Это были стрлки 3-го полка. Видимо, стыдъ и безсильная злоба обиды душила ихъ, но они повиновались, отходили съ мстъ, купленныхъ цною столькихъ жертвъ, усилій и напряженія всхъ силъ души и тла, чтобъ устоять предъ этимъ ужасомъ смерти.
Въ мирное время, съ академическихъ кафедръ и на страницахъ военной печати мы любили повторять изреченіе Наполеона, что на войн моральный элементъ относится къ матеріальному, какъ 3: 1. Этотъ афоризмъ стоитъ эпиграфомъ не на одномъ десятк изслдованій о войн. Но заучивъ его. какъ посредственные школьники, они, гнавшіе духъ, творческій, свободный, сильный и оригинальный во всемъ, что нарушало ихъ сладкій покой, ихъ самообольщеніе, не выработали въ себ умнія руководиться этимъ афоризмомъ на войн. Они упустили изъ виду, что каждый шагъ назадъ съ позиціи, хотя бы и дурной, на лучшую, на боле сильную, есть шагъ не къ побд, а къ пораженію, если и на первой позиціи войска чувствовали себя побдителями. Конечно, и рчи быть не можетъ о томъ, что батареи и окопы передовой Ляоянской позиціи въ фортификаціонномъ отношеніи были несравненно слабе основной оборонительной линіи. Измряя ихъ силу теоретическимъ масштабомъ, взятымъ изъ учебниковъ фортификаціи, можно было сказать, что на нихъ войска не продержатся и двухъ дней, но ихъ неглубокіе рвы, невысокіе валы стали сильны воодушевленіемъ войскъ и — это было чудомъ — ихъ сила не убывала подъ градомъ разрушавшихъ ихъ снарядовъ, а росла въ теченіе двухъ дней съ каждымъ часомъ ляоянской битвы вмст съ ростомъ воодушевленія войскъ и ихъ вры въ наполовину уже одержанную побду. Духъ сильне бетона — этого то и не понималъ Куропаткинъ. Линія фортовъ, построенныхъ вокругъ Ляояна г. Величко, манила къ себ его теоретическій умъ, и онъ страшился обвиненія въ нарушеніи правилъ военнаго искусства, которыя вычитывалъ онъ въ книжкахъ, а не въ сердцахъ солдатъ.
‘Пускай слыву я старовромъ’,— мн все равно, но я смю думать, что Куропаткину, если только онъ, какъ говорилъ 18-го вечеромъ, и въ самомъ дл хотлъ ‘погнать’ японцевъ 20-го, не слдовало въ ночь на 19-е отводить войска съ передовыхъ позицій на форты и тмъ вызывать реакцію въ дух войскъ. А вдь только этой реакціей, неизбжно наступающей посл огромнаго напряженія и подъема силъ и должно объяснить отсутствіе энергіи въ дйствіяхъ 1-го сибирскаго корпуса, направленнаго къ Янтаю на поддержку дивизіи Орлова.
Надо было видть этихъ отступавшихъ съ передовыхъ позицій стрлковъ, этихъ столпившихся утромъ 19-го августа на Ляоянскомъ вокзал офицеровъ въ тщетной надежд подкрпить чмъ-нибудь свои силы — все было выпито, съдено, а новыхъ запасовъ уже не подвозилось,— чтобы сказать, что эти голодные, вымокшіе, истомленные боями и походомъ въ теченіе недли, люди, казавшіеся намъ выходцами съ того свта — такъ мало было вроятія уцлть за послдніе два дня битвы,— не въ силахъ уже будутъ вновь подняться на ту же степень воодушевленія и напряженія, которой продолжала требовать все развивавшаяся битва.
Но Куропаткинъ не видлъ ихъ и въ эти минуты. Его позда въ этотъ ранній часъ утра уже не было больше на обычномъ мст площади Ляоянскаго поселка. Раньше всхъ, раньше госпиталей его отвели въ безопасное мсто, версты за четыре за Ляоянъ. И когда въ 1 часъ 45 мин. дня надъ вокзаломъ пронесся первый японскій снарядъ и началась спшная эвакуація станціи, послднихъ поздовъ съ ранеными и расположеннаго въ полуверст госпиталя Георгіевской общины, когда распространился слухъ, что сестр милосердія Л. Яковенкова перрон оторвало ногу, нельзя было не присоединится къ взрыву негодованія, что, позаботившись объ отвоз своего позда въ безопасное мсто, генералъ Куропаткинъ, предвидвшій или не предвидвшій бомбардировку станціи — не знаю,— не позаботился о безопасности раненыхъ.
По дорог къ госпиталю я сталъ свидтелемъ встрчи уполномоченнаго Кр. Креста, (кажется, это былъ кн. Львовъ, главноуполномоченный земской организаціи) съ какимъ то санитарнымъ генераломъ.
— …Генералъ Треповъ обязанъ былъ насъ предупредить…— раздраженнымъ голосомъ, громко, нестсняясь, негодующими выраженіями, говорилъ этотъ почтенный старикъ покорно слушавшему его генералу.— Что мы теперь будемъ длать? Вдь у насъ свжеоперированные раненые! Куда ихъ тащить? Такъ нельзя поступать! О себ позаботились!.. Это возмутительно! Это преступно!
И не дожидаясь объясненій, онъ тронулъ свою лошадь и поскакалъ туда, гд верстахъ въ двухъ отъ Ляояна спшно разбивали новый госпитальный городокъ, куда тянулись вереницы носилокъ и плелись сотни раненыхъ {Съ какою поспшностью покинулъ генералъ Куропаткинъ Ляоянъ можно судить по тому, что съ домика, въ которомъ онъ жилъ и который находился рядомъ съ поздомъ, забыли снять георгіевскій флагъ. Объ немъ вспомнили уже тогда, когда началась бомбардировка и по направленію выстрловъ стало видно, что японцы замтили его и усиленно обстрливали всю площадь желзнодорожнаго поселка. Японцы, вроятно, предполагали, чтогд Куропаткинскій флагъ, тамъ и Куропаткинъ.}.
Дале я встртилъ капитана генеральнаго штаба С., который подъ большимъ секретомъ сообщилъ мн, что съ очищеніемъ передовыхъ позицій мысль о переход въ наступленіе не оставлена и что Куропаткинъ на одной телеграмм положилъ такую резолюцію, ‘Сегодня подготовляться, завтра сближаться, послзавтра атаковать’.
Куропаткинъ видимо хотлъ подражать Суворову, сказавшему подъ Измаиломъ: ‘Сегодня молиться, завтра учиться, посл завтра побда или славная смерть’.
Но сопоставляя эти дв формулы, раздленныя цлымъ вкомъ, мы видимъ какъ далекъ былъ ученикъ отъ великаго учителя.
Формула Суворова полна внутренняго духовнаго содержанія. Въ ней вылилось вполн опредленное ршеніе — побдить или славно умереть. Резолюція Куропаткина — бездушна: она опредляетъ механическія дйствія — ‘подготовляться’ (какъ и въ чемъ должна выразиться эта подготовка?),— ‘сближаться… атаковать’, но не содержитъ указаній на конецъ, внчающій дло. И въ то время, какъ Суворовъ свою программу штурма Измаила проводилъ въ сознаніе каждаго бойца, объявивъ ее войскамъ, Куропаткинъ длалъ изъ своей резолюціи секретъ, извстный только нсколькимъ приближеннымъ, которые шопотомъ, конфиденціально передавали ее кое кому изъ офицеровъ, и до арміи она не дошла. Зато и результаты были діаметрально противоложны.

* * *

Безуспшно проискавъ цлый день въ Ляоян и его окрестностяхъ цензора и сознавая, съ какимъ горячечнымъ нетерпніемъ ждетъ вся Россія извстій объ исход битвы подъ Ляояномъ, я вынужденъ былъ вечеромъ 19 числа ухать изъ подъ Ляояна въ Мукденъ, чтобы хоть оттуда телеграфировать объ очищеніи нами передовыхъ позицій, отход войскъ на форты и бомбардировк Ляояна.
Никогда не забуду картины, разстилавшейся предо мной. Прямо впереди, на оконечности уходящихъ къ югу стальныхъ рельсъ — горящая станція, влво отъ нея — молчаливая черная громада китайскаго города. Между станціей, городомъ и нами — черная бездна, на которую только изрдка то тутъ, то тамъ ляжетъ и освтитъ на мгновеніе складку мстности или отдльное зданіе отсвтъ пламени пожара, раздуваемаго втромъ. Влво отъ позда, немного назади, скрытые грядой холмовъ — огни бивака 3-го сибирскаго корпуса, отведеннаго въ резервъ. Вправо — огоньки обознаго бивака и, далеко назади, нарядно, празднично свтитъ электрическими огнями поздъ Куропаткина.
Канонада не смолкала, несмотря на спустившуюся ночь. Огненные зми, то и дло появлялись на темномъ неб и падали на землю, и пламя на земл росло, вспыхивало съ новой силой и появлялось въ новыхъ мстахъ. Гулъ лопающихся снарядовъ и трескъ пожара смшивался съ лаемъ собакъ въ китайскомъ город, ржаніемъ лошадей на обозномъ бивак, стонами и оханьями раненыхъ, предсмертнымъ бредомъ и вскриками умирающихъ, среди которыхъ стоялъ нашъ поздъ. Къ нему все прицпляли и прицпляли новые вагоны — товарные, конечно,— съ полуживымъ, полумертвымъ грузомъ. Старались отправить отсюда какъ можно больше раненыхъ, ибо никто уже изъ медицинскаго персонала не врилъ въ то, что раненые завтра снова не окажутся подъ огнемъ. Пути и планы нашего полководца были для всхъ невдомы, неисповдимы. Наконецъ мы тронулись — и не отрывая глазъ отъ Ляояна, обагреннаго дорогою намъ всмъ кровью, разрушаемаго теперь японскими снарядами и освщеннаго въ своихъ развалинахъ заревомъ пожара,— покатили къ сверу, мимо казавшагося намъ иллюминованнымъ дворцомъ позда Куропаткина, мимо тихаго, погруженнаго въ тьму и сонъ, небольшого бивака остатковъ славнаго 1 сибирскаго корпуса.
Потомъ я узналъ, что сонъ и покой этихъ людей, истомленныхъ боями въ теченіе недли, былъ не дологъ. Въ ту же ночь корпусъ былъ поднятъ и двинутъ къ Янтаю.
Нашъ поздъ все ускорялъ свой ходъ, огни Ляояна все мельчали и мельчали: гулъ канонады, говоръ биваковъ все боле замиралъ въ отдаленіи, но никто изъ насъ не уходилъ съ площадокъ, не сводилъ глазъ съ огненныхъ точекъ и не отрывалъ своихъ мыслей и воспоминаній отъ кладбища нашихъ надеждъ и упованій. Жуткое чувство щемило сердце за тхъ, кто остался на фортахъ и стоялъ теперь тамъ подъ огненнымъ доящемъ съ неба въ ожиданіи своей очереди умереть безъ побды.
Я узжалъ съ полной увренностью, что вернусь еще сюда подъ Ляоянъ, побываю на этихъ фортахъ, такъ какъ зналъ со словъ чиновъ штаба, шедшихъ отъ Куропаткина, что на нихъ ршено продержаться хоть недлю — до полнаго разбитія Куроки, насъ обходившаго.
Но 20-го числа, несмотря на вс мои старанія, выхать изъ Мукдена на югъ мн не удалось. Цлый день пробродилъ я по перрону въ тщетной надежд дождаться позда, отдльнаго локомотива или хоть дрезины, уходившихъ бы на югъ. Оттуда приходили позда и все съ ранеными, съ больными дезинтеріей (были и такіе) — и проходили на сверъ… Отбылъ въ Харбинъ и послдній эшелонъ полевого штаба намстника… Раненые, съ которыми мн приходилось говорить — изъ рядовъ 4-го сибирскаго корпуса — разсказывали, что всю ночь съ 19-го на 20-е японцы бомбардировали Ляоянъ, что форты держатся. Попытки обойти справа не удались, корпусъ ходилъ въ штыки и сбилъ японцевъ съ высотъ, откуда они обстрливали Ляоянъ. Особый натискъ выдерживаетъ фортъ 6-й.
Но на югъ движенія не было, и только 21-го числа, около 2-хъ часовъ знойнаго дня, я выбрался изъ Мукдена на одномъ изъ двухъ локомотивовъ, спшно потребованныхъ на станцію Янтай.
Прибывъ туда черезъ часъ, мы узнали страшную новость: позда дале не ходятъ, потому что Ляоянъ уже очищается. Слухи были самые сбивчивые, неясные, разнорчивые, сходившіеся только въ одномъ, что мы разбиты. Говорили, что еще утромъ 21-го числа наши дла были ‘ничего себ’, на восток мы будто бы загнали три дивизіи Куроки въ рку и затопили ихъ, за то на юг мы сбиты и Оку идетъ въ обходъ на Мукденъ.
Правда извстна.
Трагизмъ этой правды заключался тогда для насъ въ той неожиданности, съ которой все произошло, въ той быстрот и внезапности, съ которою роковымъ образомъ измнилась тогда для насъ обстановка. Еще утромъ на фортахъ войска кричали ‘ура’ въ отвтъ на прочитанную имъ телеграмму гене2эала Куропаткина объ одержанномъ имъ успх надъ Куроки.
А посл полудня пришло приказаніе очищать форты и Ляоянъ.
Генералъ Куропаткинъ объясняетъ эту перемну фортуны ‘неожиданнымъ исчезновеніемъ съ поля сраженія двнадцати тысячъ полныхъ силъ и здоровья бойцовъ’, составлявшихъ злополучную 54-ю дивизію ген. Орлова.
Было ли это исчезновеніе неожиданнымъ и оно ли было причиной неудачнаго исхода ляоянской операціи — объ этомъ мы поговоримъ потомъ, а сейчасъ вернемся къ фактамъ.
На станціи Янтай происходило сущее столпотвореніе. Вс пути ея были забиты поздами, въ которые спшно грузились раненые, вмст съ ранеными забивались здоровые, но деморализованные люди полковъ 54-ой дивизіи. Они же запружали всю станцію, отыскивая воды, хлба и свободнаго мста въ отходившихъ поздахъ. Каждый изъ прибывавшихъ поздовъ они встрчали дикими, безсмысленными криками, въ которыхъ ничего нельзя было разобрать,— и ордою бросались на него. На перрон станціи толпы офицеровъ всхъ ранговъ и положеній. На всхъ лицахъ полная растерянность, никто не знаетъ, что будетъ дальше и что длать теперь. Ждали Куропаткина, но никто не зналъ, гд онъ, и вс за него безпокоились.
— Вотъ домъ, отведенный для командующаго арміей,— говорилъ мн полевой главный интендантъ ген. Губеръ, показывая мн рукой на одинъ изъ станціонныхъ домиковъ…— Приказано приготовить обдъ для него… Говорили, къ 12 часамъ будетъ, а теперь вотъ уже 4—и нтъ… Около сорока ординарцевъ ждетъ его,— пріхали съ донесеніями и за приказаніями… Федоръ Федоровичъ Треповъ ждетъ, ему тоже здсь назначено было свиданіе. Ему по санитарной части, а мн по интендантской нужны распоряженія и указанія. Вы понимаете, какое ужасное мое положеніе. Куропаткинъ веллъ мн собрать въ Ляоянъ возможно больше запасовъ. Я и собралъ сотни тысячъ пудовъ. Ихъ хватило бы на мсяцъ… Мн говорили, что изъ Ляояна мы не уйдемъ, что Ляояна не отдадимъ… Я врилъ и собиралъ… Вы сами видли, какія стны мшковъ стояли тамъ. Еще за три дня до начала боя я получилъ 10,000 паръ сапогъ и не усплъ, конечно, разослать ихъ въ части… Что длать?!. Оставилъ генералу Зарубаеву записку, чтобы роздалъ по возможности… Собранный провіантъ вывезти не успли и теперь сжигаемъ все, что собрано съ такимъ трудомъ и что стоитъ столькихъ денегъ… Начинай всю работу сначала… Но куда отходитъ армія? Гд сосредоточивать запасы? Я ничего не знаю… Порядки квартирмейстерской части штаба вообще таковы, что я, главный полевой интендантъ, никогда ничего не зналъ и не знаю, что будетъ завтра… За эти дни ляоянскихъ боевъ я получилъ далеко не вс диспозиціи. Такъ было всегда… Въ свое время приказаніе объ очищеніи Хайчена я получилъ одновременно съ началомъ его эвакуаціи… А между тмъ въ Симучен у меня собрано было запасовъ для корпуса на 16 дней… Сожгли, конечно… Только и длаемъ, что собираемъ да жжемъ… И опять собираемъ… Но гд же, гд же командующій?!— съ мучительной тревогой въ голос и въ лиц воскликнулъ ген. Губеръ, перебивая разсказъ о своихъ злоключеніяхъ. И сознавая, что теперь каждая минута дорога, что отсутствіе запасовъ продовольствія превратитъ эти деморализованныя пораженіемъ войска въ шайку мародеровъ, которые раззорятъ страну, этотъ скромный, дятельный человкъ, добросовстнйшій интендантъ волновался, мучился сознаніемъ своего безсилія и говорилъ со мною со слезами на глазахъ.
Съ каждой новой волной людей и повозокъ, прибывавшихъ къ Янтаю со всхъ сторонъ, безпорядокъ, суета и растерянность на станціи все усиливались. День склонялся къ вечеру, а командующаго арміей все еще не было и по прежнему никто не зналъ, гд онъ. Нервность и озлобленіе людей росли, и тутъ уже громко говорили о необходимости передачи командованія маньчжурской арміей въ другія руки…
Поздно вечеромъ, 21-го августа, еле найдя себ мсто на ступенькахъ одного вагона 11 военно-санитарнаго позда, я вырвался съ гнетущимъ чувствомъ отъ всего видннаго и пережитаго за день изъ этого хаоса. Безпорядокъ на станціи Янтай росъ, и ночью ждали со страхомъ взрыва паники, которую легко могъ вызвать чей-нибудь неосторожный выстрлъ или шальной крикъ ‘японцы’!
Всю ночь и все утро нашъ поздъ обгонялъ группы солдатъ, шедшихъ вдоль полотна на сверъ.
— Кто вы?— спрашивали мы ихъ порой на остановкахъ позда.
— Мы въ прикрытіи къ обозу — отвчали они.
— Гд же вашъ обозъ?
— Тамъ!
И они махали рукою назадъ.
— Какое же вы прикрытіе, если вы отъ него по одиночк ушли впередъ, а непріятель сзади?!
Становятся втупикъ и потомъ заявляютъ:
— Мы слабосильная команда.
— Если вы команда, такъ командой и идите.
Молчатъ — только нкоторые откровенно признаются.
— Мы на станцію… чайку попить.
— Полное распутство!— воскликнулъ съ негодованіемъ хавшій въ позд уполномоченный Краснаго Креста отставной полковникъ Бибиковъ.
Онъ былъ правъ, конечно, въ своемъ негодованіи, но такъ ‘распутничали’ теперь т самые люди, которые два-три дня назадъ поражали всхъ своей дисциплиной, своей доблестью, своей стойкостью, своимъ сознательнымъ самопожертвованіемъ во славу Родины.
Что сдлано было для того, чтобы поддержать это рдкое по своей высот настроеніе арміи?— Ничего. И все — чтобы убить ея духъ.
Припоминается разговоръ въ этомъ же позд съ однимъ раненымъ солдатомъ Писарскаго полка, о поведеніи котораго, какъ и другихъ полковъ 54 дивизіи, говорили ужасныя вещи.
— Ну, какъ же вы воевали?— спросилъ я его.
— Плохо воевали. Весь полкъ потеряли.
— Да почему такъ вышло.
— Говорятъ, начальство ошиблось. Рано съ позиціи сняло… Да и насчетъ 1-го корпуса также ошибка вышла — не посплъ онъ во время…
Но начальство въ ошибкахъ не признавалось. Оно оправдывалось на разные лады, искало причинъ неудачи очень далеко, а въ объясненіи происшедшаго стремилось уврить всхъ въ своей прозорливости.
Такъ неудачу подъ Ляояномъ Куропаткинъ объяснялъ прежде всего тмъ, что созданный имъ планъ кампаніи былъ разрушенъ приказаніемъ изъ Петербурга идти на выручку Артура. Отъ Вафангоу — и вс бды…
— Мы предвидли оставленіе Дяояна,— говорилъ строитель Ляоянскихъ укрпленій генералъ Величко одному моему знакомому, желзнодорожному офицеру.— Это былъ только теть-де-понъ…
Согласите это съ тмъ, что 18-го вечеромъ командующій говорилъ, любуясь видомъ битвы (я это самъ вдь слышалъ): — ‘а послзавтра, Богъ дастъ, мы ихъ погонимъ’ — и съ переданнымъ 18-го утромъ войскамъ приказаніемъ Куропаткина — ‘стоять тутъ до послдняго…’.
Теперь эти самыя войска обманывали увреніемъ, что оставленіе Ляояна и отступленіе арміи иметъ цлью соединеніе съ арміей Линевича.
Предъ Петербургомъ оправдаться было бы трудно, но помогло несчастіе съ дивизіей Орлова.
‘…..Неожиданное исчезновеніе съ поля сраженія двнадцати тысячъ полныхъ силъ и здоровья бойцовъ,— всеподданнйше доносилъ генералъ Куропаткинъ 29-го августа — тяжело отразилось на положеніи длъ на нашемъ лвомъ фланг: мы потеряли прекрасную позицію на высотахъ, которая должна была служить опорою для нашего наступленія съ лваго фланга, а японцы, распространившись къ сверу, къ 5-ти часамъ пополудни заняли всю гряду высотъ и Янтайскія копи… Лвый флангъ арміи съ занятіемъ японцами каменно-угольныхъ копей оказался необезпеченъ…’.
Разберемъ только дв эти фразы изъ донесенія, которое при безпристрастномъ критическомъ къ нему отношеніи должно почитаться обвинительнымъ актомъ, на самого себя составленнымъ генераломъ Куропаткинымъ. Онъ называетъ въ немъ солдатъ дивизіи генерала Орлова ‘бойцами, полными силъ и здоровья’, между тмъ, еще когда войска 5-го сибирскаго корпуса, сплошь составленныя изъ запасныхъ, прибывали въ Ляоянъ въ конц іюля мсяца, вс, кто ихъ видлъ, говорили: ‘ну, не золото!’. Это были все старики лтъ за сорокъ, призыва конца восьмидесятыхъ годовъ…
Если память мн не измняетъ, то именно со словъ самого ген. Орлова дежурный генералъ арміи разсказывалъ тогда же въ нашемъ интимномъ кругу, что когда этихъ запасныхъ собрали и стали обучать,— обучать почти заново — то на ученье собирались и бабы ихъ, явившіеся за мужьями изъ деревень… И едва раздавалась команда: ‘стоять вольно — оправиться’, какъ строй разсыпался и ‘воины’ бжали къ своимъ бабамъ. Воздухъ наполнялся гомономъ голосовъ:— ‘Марья!.. Аксютка!..— выкрикивали мужики.— ‘Степанычъ!.. ‘Иванъ!’ — кричали бабы и вытаскивали изъ-за пазухи припасенные для своихъ ‘благоврныхъ’ косушки водки…
Таковы были эти ‘полные силъ и здоровья бойцы’ — преждевременно состарившіяся дти нашихъ деревень, раззоряемыхъ ‘недородами’, голодными тифами, малоземельемъ, непосильными податями, невжествомъ во всхъ сферахъ жизни и пьянствомъ…
И вотъ этихъ то не бывшихъ еще въ бою ‘бойцовъ’ поставили на отвтственный постъ — на позицію, ‘которая должна была служить опорою для нашего наступленія съ лваго фланга’.
Что же было сдлано, для того, чтобы они могли выполнить свое назначеніе — быть дйствительною опорою не только для наступленія нашего фланга, но и обезпечить его отпоромъ наступленію японцевъ? Ничего. А между тмъ для самаго поверхностнаго наблюдателя событій было ясно, что именно на нашемъ лвомъ ф’ланг завершится ляоянская битва. Вдь планъ дйствій самого генерала Куропаткина заключался въ томъ, чтобы, развернувъ армію между позиціей 17 корпуса у селенія Сыквантунь и высотами у Янтайскихъ копей,— принявъ затмъ за ось позицію Сыквантуня,— произвести захожденіе арміи лвымъ плечомъ впередъ, дабы взять во флангъ японскія позиціи, тянувшіяся отъ рки Тайцзыхе у с. Квантуна по направленію къ Янтайскимъ копямъ. Въ свою очередь и отъ японцевъ должны мы были ожидать наступленія съ обходомъ именно въ этомъ направленіи. На это указывалъ не только цлый рядъ предшествующихъ боевъ, въ которыхъ японцы всегда угрожали обходомъ именно лвому флангу нашихъ позицій съ цлью прижать насъ къ Ляохе и нейтральной Монголіи, но и вся обстановка боя подъ Ляояномъ съ лейтмотивомъ донесеній: ‘Куроки насъ обходитъ слва’.
Казалось бы посл этого усиленіе позиціи Оыквантунь-Янтайскія копи фортификаціонными сооруженіями являлось дломъ обязательнымъ и вполн осуществимымъ заблаговременно. Но этого сдлано не было и оборону этой ‘прекрасной’ и важной позиціи составили только слабыя, впалыя груди-наимене надежныхъ бойцовъ маньчжурской арміи. Къ тому же ихъ совершенно не ознакомили съ мстностью, не снабдили надежными картами и колоновожатыми. Не мудрено, что они заблудились въ этомъ мор гаоляна, который можно было бы снять, уничтожить, если бы войска своевременно заняли эту позицію,— и они потонули въ немъ, осыпаемые пулями своихъ и японцевъ.
Объ отсутствіи заблаговременной подготовки этого участка ляонскаго поля сраженія, долженствовавшаго по плану нашего вождя быть ‘опорою’ нашихъ ршительныхъ операцій, можно судить еще и по отсутствію организаціи санитарной помощи раненымъ на этомъ участк. Я самъ видлъ ихъ, доставленныхъ въ Янтай и Мукденъ въ закопченныхъ углемъ вагонахъ желзнодорожной втки на Янтайскія копи. Страдальцы были брошены прямо на толстый слой угольной пыли… Было мягко, но антисанитарно… А тутъ же рядомъ стояла цпь вагоновъ, нагруженныхъ отличными китайскими соломенными матами. Честный интендантскій вахтеръ ни за что не хотлъ дать ихъ для раненыхъ безъ записки своего начальства, а послднее было гд-то въ пространств, и потому только посл долгихъ и настойчивыхъ увщаній капитана военно-судебнаго вдомства П. А. Коровиченко удалось получить подъ свою росписку сотни дв этихъ матовъ, съ общаніемъ возмстить ихъ стоимость. А въ это время начальникъ санитарной части былъ въ Янта, гд ждалъ возвращенія командующаго изъ ‘безвстной отлучки’.
Эта ‘безвстность’ продолжалась довольно долго. 22 августа я вернулся утромъ изъ Янгая въ Мукденъ, а въ полденъ прибылъ сюда изъ Харбина намстникъ въ тревог за участь генерала Куропаткина. Чины его штаба говорили, что еще наканун ген. Жилинскій запросилъ ген. Сахарова — гд находится командующій арміей. Но отвта не было ни вчера, ни сегодня. Только 23-го, посл обда, прибылъ въ Мукденъ генералъ-квартирмейстеръ ген. Харкевичъ и, увидавъ его, вс вздохнули свободне — командующій, очевидно, нашелся!
Онъ прибылъ для осмотра, выбора и подготовки позиціи у Мукдена — ‘если мы успемъ ее занять’,— такъ добавлялъ онъ. И военные инженеры, и саперные офицеры спшно принялись за укрпленіе позицій на Хунхе, на которыхъ до сихъ поръ лниво и съ большими перерывами ковыряли землю рабочіе-китайцы.
Вечеромъ въ этотъ день надъ Мукденомъ разразилась сильная гроза съ ливнемъ-ураганомъ.
Наша армія отходила къ Мукдену, ‘не оставляя противнику никакихъ трофеевъ’. Это все, чмъ могъ Куропаткинъ скрасить свою телеграмму отъ 29 августа о неудач подъ Ляояномъ.
Объ этомъ отступленіи ‘безъ трофеевъ’ потомъ много говорилось и писалось {Интересны, между прочимъ, сужденія о немъ состоявшаго при нашей арміи германскаго военнаго агента, подполковника фонъ-Лауэнштейна. Онъ признавался, что ‘оно было произведено образцово,— мы, германцы, такъ не смогли бы сдлать’. Онъ пораженъ былъ спокойствіемъ и терпніемъ нашей пхоты, которая по два часа стояла у мостовъ, пропуская обозы и артиллерію.— ‘Наши германскіе солдаты, говорилъ онъ — спокойно простояли бы минутъ двадцать, потомъ они стали бы ворчать, потомъ — ругаться, потомъ — самовольно пошли бы, спутавъ порядокъ движенія’.
Тотъ же Лауэнштейнъ — самый фактъ отступленія Куропаткина отъ Ляояна объяснялъ, съ одной стороны недовріемъ Куропаткина къ запасу нравственныхъ силъ своей арміи, а съ другой — страхомъ передъ призракомъ большихъ силъ Куроки.
Это объясненіе вполн подтверждаетъ все сказанное мною выше о Куропаткин въ дни Ляоянской битвы.}. За него Куропаткина восхваляли, словно побдителя. Но т, кто отступалъ, свидтельствуютъ, что высшему управленію арміи, командующему и его штабу — они ничмъ, ни единымъ сухаремъ не обязаны. Спокойное отступленіе, безъ новой катастрофы обезпечено было нашимъ войскамъ ихъ упорнымъ боемъ подъ Ляояномъ и за Ляояномъ. Онъ такъ утомилъ и разстроилъ японцевъ, собиравшихся отступить отъ Ляояна еще вечеромъ 18 августа, что теперь имъ было не до преслдованія израненнаго отступающаго льва…
Однако, слдуетъ считать пустой фальшивой фразой заключительныя строки цитированной выше телеграммы Куропаткина, что ‘въ настоящее время армія расположена подъ Мукденомъ, провела спокойно нсколько ночей, обезпечена довольствіемъ и готова къ новому бою’.
Нтъ, армія не была еще готова къ бою. Ея духъ былъ надломленъ неоправдавшейся надеждой на побду — и неоправдавшейся не по ея вин. Ея вра въ своего вождя была поколеблена и многіе уже тогда сознали свое заблужденіе относительно полководческихъ талантовъ Куропаткина. Наконецъ, армія была лишена единодушія, въ ней была посяна рознь. Вс искали виновника неудачи и спорили о немъ съ горечью, злобою и раздраженіемъ изнервничавшихся людей… Были случаи самоубійства и психическаго разстройства… Виновникъ былъ одинъ: это тотъ, кто въ своемъ самомнніи держалъ въ своихъ неумлыхъ и нершительныхъ рукахъ вс нити кампаніи. Но онъ не только не хотлъ въ этомъ сознаться, но длалъ все, чтобы сложить свою вину на другихъ и не дать правд обрисоваться въ ея возмутительной нагот.
Полковники. Н., никогда не врившій въ талантъ Куропаткина, всегда предсказывавшій неудачу для арміи подъ его командованіемъ, а въ томъ числ и неудачу подъ Ляояномъ (о чемъ онъ говорилъ мн еще 15 августа) и въ припадк нервнаго возбужденія пославшій со станціи Янтай телеграмму въ Петербургъ о томъ что ‘нужно смнить Алекся Николаевича’ былъ разславленъ сумасшедшимъ, будто бы пославшимъ телеграммы Государю, богдыхану и микадо о необходимости прекратить войну — бойню, и отправленъ въ тылъ… Печальный исходъ сраженія объяснялся неискусными распоряженіями генерала Бильдерлинга, недостаточною стойкостью войскъ его корпуса, самовольнымъ движеніемъ впередъ ген. Орлова и бгствомъ съ поля сраженія его дивизіи. Но ген. Бильдерлингъ оставленъ былъ во глав своего корпуса, а ген. Орловъ, хотя и былъ отршенъ отъ командованія дивизіей, но изъ арміи въ Петербургъ не отпущенъ, дабы тамъ не сталъ оправдываться, впослдствіи же онъ получилъ въ командованіе другую дивизію. Пострадалъ, и тяжко, начальникъ его штаба, ставшій жертвой искупленія за чужіе грхи. Эти было, конечно, несправедливо, но это не могло такъ дурно отзываться на боевомъ товариществ арміи, какъ шельмованіе полковъ 54-й дивизіи, попавшихъ посл Ляояна въ такое же положеніе, какъ 22-й Вост.— Сиб. стр. полкъ посл Тюренчена, о чемъ я уже писалъ.
Одинъ очевидецъ разсказывалъ мн, что на смотру, произведенномъ Куропаткинымъ нкоторымъ частямъ войскъ 17-го и б-то сиб. корпусовъ, командующій арміей, подъхавъ къ одному полку, также въ разстройств отступившему съ поля сраженія, сказалъ командиру его:
— Я думалъ, полковникъ, что вы будете убиты или приведете полкъ въ порядокъ.
Напомнивъ затмъ офицерамъ о заслугахъ полка въ русско-турецкую войну, онъ заключилъ свою рчь словами:
— Съ вами я еще разговаривать могу, а съ ними — и онъ показалъ на полки 54 дивизіи — я и говорить не могу.
Что имлъ нравственное право отвтить Куропаткину этотъ полковникъ, легко можетъ догадаться каждый русскій, пережившій позоръ минувшей войны. А отвтъ солдатъ 54-дивизіи на это нежеланіе командующаго съ ними разговаривать прозвучалъ мн въ діалог знакомой сестры милосердія съ солдатомъ Юхновскаго полка, который я уже однажды воспроизводилъ, но который вкратц здсь напомню.
На замчаніе сестры, что она сама видла, какъ командующій арміей здоровался съ ними, просилъ постараться послужить и что они, солдаты этой дивизіи, это общали, раненый юхновецъ сказалъ:
— Да какъ же не общать! Ему это первое удовольствіе — съ нами такъ здороваться.

XII.
Шахэ.

‘Настоящія мои цли сводятся къ слдующему:
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Не дать непріятелю, набалованному, многочисленному въ данную минуту, пожалуй, даже храброму и предпріимчивому сравнительно, привыкнуть къ успхамъ и тмъ окончательно сдлаться для насъ серьезнымъ.
Крайнею осторожностью въ выбор боевыхъ ршеній и настойчивымъ исполненіемъ предначертаннаго, съ одной стороны, не предоставить по возможности противнику случая одержать успхъ надъ небольшимъ нашимъ отрядомъ, а съ другой, вырвать у него изъ рукъ и удержать за собою иниціативу, что всегда такъ важно на войн…’
(Изъ письма М. Д. Скобелева А. П. Куропаткину,2 іюня 1880 г. изъ Бами).
Когда у однихъ улеглось возбужденіе, вызванное Ляоянской битвой, а у другихъ стали исчезать отчаяніе и апатія, какъ слдствіе неудачнаго для насъ ея исхода, вопросы — что же дальше, къ чему готовиться — возникли сами собой.
6-го сентября ихъ задалъ Куропаткину уполномоченный одного изъ крупныхъ земскихъ санитарныхъ отрядовъ, Д. И. Б., очень энергичный и потому очень ‘безпокойный’ человкъ.
И вотъ что онъ услышалъ въ отвтъ:
— Если японцы черезъ два дня не перейдутъ въ наступленіе,— я перейду черезъ недлю самъ.
— …Онъ не боится больше обходовъ.— добавили Д. П. Б—у въ штаб {Въ то же самое время въ Мукден былъ слухъ, что японцы ведутъ противъ насъ обходъ и даже двойной, одинъ дальній, другой ближній, обходъ ведетъ Куроки, а съ фронта наступаетъ Оку.}.
Все это было, конечно, не боле, какъ буффонада, имвшая, вроятно, цлью поддержать духъ войскъ, надломленный ляоянской неудачей, и уврить всхъ и каждаго, ‘что все идетъ по плану’.
Черезъ недлю мы, конечно, въ наступленіе не перешли и сдлали это только 23-го сентября.
На что же былъ употребленъ этотъ почти мсяцъ въ смысл подготовки арміи къ наступленію?
Проживъ все это время при штаб арміи, знакомый со всми чинами его, близкій къ источнику свдній, я все же затрудняюсь на него отвтить. Командующій арміей очень рдко куда-нибудь въ это время вызжалъ, и его личное и моральное воздйствіе на войска выражалось, кажется, въ привтствованіи подходившихъ частей 6-го сибирскаго корпуса.
Опять, какъ въ Ляоян прежде,— теперь на Мукденской площади слышалось по утрамъ:
— Здорово, молодцы!.. Надюсь, братцы, постараетесь!..
— Рады стараться.. Постараемся!..— кричали ‘братцы’, потные, запыленные иі навьюченные порежнему, какъ мулы.
Грустно и больно было видть этихъ простыхъ безотвтныхъ людей и слышать ихъ общанія ‘постараться’… умереть. Умереть — въ возможно большемъ количеств, ибо ‘военная наука’,— разработываемая по архивнымъ даннымъ мирными генералами — профессорами учитъ опредлять степень ‘старанія’ войскъ,— ихъ стойкость, ихъ доблесть процентомъ потерь, данныхъ ими своему вождю, какъ будто этотъ процентъ зависитъ только отъ способности полководца воодушевлять войска, вести ихъ за собою въ бои съ слпою врою и не зависитъ отъ его безталанности, умнія распоряжаться ими въ бою, избгая лишнихъ потерь.
Съ легкой руки академической науки у нашего начальства выработался вообще очень легкій взглядъ на потери: ихъ боялись въ острые моменты боя, когда можно и должно было сыграть за-банкъ, и не стснялись ими въ случаяхъ обыкновенныхъ… Он бывали нужны для доказательства чьего-либо усердія и мужества, и потому о нихъ говорили не безъ гордости, не безъ похвальбы и даже не безъ удовольствія.
— У меня, знаете, двухъ казаковъ убили!— Это значило — ‘я выполнилъ порученіе съ опасностью для собственной жизни и потому заслуживаю поощренія’
Этого взгляда не чуждъ былъ и самъ Куропаткинъ, если врить (а не врить трудно) одному изъ крупныхъ чиновъ куропаткинскаго штаба, который по своему служебному положенію имлъ случай видть резолюцію Куропаткина на одной телеграмм, изъ штаба намстника посл сентябрьскаго наступленія. Телеграмма эта, сообщавшая о переполненіи госпиталей Харбина ранеными, была такъ неудачно редактирована, что выходило какое-то предложеніе раненыхъ больше не имть.— ‘А вотъ я имъ наколочу (?!) еще тысячъ тридцать’ — гласила будто бы резолюція Куропаткина.
На нее, конечно, надо смотрть только, какъ на ‘красное словцо’, ради котораго въ моменты раздраженія не щадятъ, какъ говорится въ пословиц, ‘ни матери, ни отца’. Но все таки словцо характерное.
Наконецъ, академическое пониманіе крупныхъ потерь находило себ на театр войны оправданіе и со стороны церкви.
Такъ, въ одномъ изъ госпиталей мн довелось слышать посл обдни слово батюшки на тему, что бояться смерти не слдуетъ. Его слово обращено было къ тмъ, кто, переживъ ужасы битвъ подъ Ляояномъ и на Шахэ, тснились теперь вокругъ аналоя въ срыхъ халатахъ съ повязанными головами и руками, на костыляхъ,— къ тмъ, которые не въ силахъ были подняться съ постели и лежали на нихъ съ прострленными грудью, головой, съ перебитыми ногами,— и онъ говорилъ имъ:
— …И видя эти жертвы войны, не слдуетъ сокрушаться, что они, повидимому полные силъ, ушли отъ насъ къ Богу… Богъ есть цль нашей жизни, а жизнь подобна ристалищу или бгамъ. И какъ на бгахъ вс состязающіеся стремятся другъ передъ другомъ скоре достичь намченной цли, такъ и мы должны стремиться въ своей жизни къ достиженію цли ея — Бога. И въ этомъ стремленіи къ ней — одни поспшаютъ, другіе опаздываютъ. Счастливы т, кто уже достигъ своей цли… И т. д.
Согласитесь, что это очень удобная теорія для оправданія нашихъ вождей — неудачниковъ въ большихъ потеряхъ на войн.
Но вернемся къ вопросу о подготовк нашего перехода въ наступленіе. Она выразилась между прочимъ въ составленіи (за подписью командующаго арміей) и разсылк въ войска ‘Указаній начальникамъ частей Маньчжурской арміи до ротнаго и сотеннаго командира включительно и всмъ начальникамъ штабовъ’ {Они помчены 6-мъ сентября 1904 года и являются вторымъ дополненіемъ къ ‘Указаніямъ’ отъ 15 апрля того же года.}.
Не думаю чтобы ‘Указанія’ эти, остроумно кмъ-то названные ‘Тактической таблицей умноженія’ представляли большую практическую цнность, но он любопытны и характерны вотъ въ какомъ отношеніи.
Первая часть ихъ, лирическая, содержитъ прежде всего признаніе, что мы ‘отстояли занятыя нами позиціи у Ташичао, Ляндясяна и особенно геройски отстояли какъ передовыя, такъ и главную позицію подъ Ляояномъ’.
Спрашивается: какимъ же образомъ мы очутились подъ Мукденомъ? Отвтъ содержится въ слдующихъ строкахъ, объясняющихъ, почему мы терпли неудачи въ тхъ случаяхъ, когда мы переходили въ наступленіе.
‘Основною причиною этихъ неудачъ,— гласятъ ‘Указанія’, подписанныя ген.-адъют. Куропаткинымъ,— ‘я признаю непринятіе нами {Курсивъ везд мой.} мръ къ раскрытію силъ и расположенія противника, вслдствіе сего, вмсто сознательной атаки по опредленному плану, мы наносили удары недостаточно и потому терпли неудачи. Не принимая въ расчетъ воли противника, мы ршали направленіе главнаго удара слишкомъ заблаговременно. Были случаи, что мы, не зная расположенія противника, расписывали войска по мелкимъ колоннамъ до баталіона включительно. Въ другихъ случаяхъ мы дйствовали безъ опредленнаго плана’…
Читали эти обвинительныя строки въ войскахъ и недоумвали, при чемъ тутъ ‘мы’ и не слдовало ли всю эту тираду написать отъ перваго лица единственнаго числа.
Въ самомъ дл, вдь это отъ командующаго арміей зависло ‘принятіе мръ къ раскрытію силъ и расположенія противника’, вдь это онъ создаетъ ‘опредленный планъ атаки’ и проводитъ его въ ‘сознаніе’ войскъ, вдь это онъ долженъ ‘принимать въ расчетъ волю піэотивника’ и ‘своевременно ршать направленіе главнаго удара’!?. Вдь это онъ же расписывалъ войска ‘по мелкимъ колоннамъ до баталіона включительно, не зная расположенія противника’, вдь это онъ заставлялъ ихъ дйствовать ‘безъ опредленнаго плана’, вдь это онъ, наконецъ, а не они, отстоявшіе позиціи у Ташичао, Ляндясяня и Ляояна, проявлялъ ‘мало упорства въ достиженіи постановленной при наступленіи задачи’, отказываясь отъ нея предъ призракомъ неудачи.
‘Отдавая себ съ полною откровенностью отчетъ въ причинахъ нашихъ неудачъ при наступленіи, не скрывая и не умаляя сдланныхъ (кмъ?) ошибокъ, вполн объяснимыхъ въ такомъ трудномъ дл, какъ наше военное’, авторъ ‘Указаній’ выражаетъ затмъ надежду, что ‘мы, воспользовавшись уроками прошлаго, въ будущемъ будемъ выходить побдителями и при наступленіи’.
Оставляя въ сторон соображеніе, что полная откровенность въ признаніи сдланныхъ ошибокъ, побуждавшая Куропаткина сказать ‘шеа culpa, mea maxima culpa’, являлась лучшей гарантіей неповторенія ихъ въ будущемъ, посмотримъ, въ чемъ же заключались эти ‘уроки прошлаго’, которыми мы должны были подготовить себ успхъ для наступленія теперь.
Они заключаются въ подтвержденіи старыхъ истинъ, что:
2X2=4 — ‘въ каждомъ отдльномъ случа встрчи съ противникомъ надлежитъ принять мры, дабы мы имли значительное превосходство въ силахъ, чтобы одержать успхъ’… (п. 1),
что 2X3=6 — ‘сблизившись съ противникомъ, надо не спшить атакою его, пока развдкою конницей, охотниками и даже боемъ передовыхъ частей не будетъ выяснена позиція, занятая противникомъ, ея фланги и примрно опредлены силы противника’… (п. 2),
что 2X4=8 — ‘при атак противника съ фронта надлежитъ примнять охватъ одного изъ фланговъ’… (п. 2 ч. 2),
что 2X5=10 — ‘атака должна быть тщательно подготовлена артиллерійскимъ огнемъ’… (п. 2 ч. 3),
что 2X6=12 — ‘наши части войскъ, предназначаемыя для атаки, должны возможно искусно пользоваться мстностью’… (п. 2 ч. 4),
что 2X7=14 — ‘ране начала атаки, руководящій боемъ начальникъ обязанъ уяснить себ расположеніе противника, сдлать оцнку занятой имъ позиціи, опредленно установить планъ для дйствій и свою волю опредленно передать подчиненнымъ’… (п. 2 ч. 6),
что 2X8=16 — ‘разъ начатое наступленіе должно вестись энергично до достиженія успха, дабы это было возможно, необходимо имть сильные резервы и своевременно вводить ихъ въ дло’… (п. 2 ч. 5),
что 2X9=18 — ‘если передовыя части не достигли успха, а были остановлены или даже отброшены назадъ противникомъ, то он обязаны цпляться за каждое укрытіе’… (п. 2 ч. 6),
что 2Х10=20 — ‘сбитаго съ позиціи противника надо энергично преслдовать и разстрливать’… (п. 2 ч. 7). и т д., и т. д.
Мы не будемъ утомлять читателей этими выписками изъ ‘справочной книжки по тактик’… Надемся, они признаютъ вмст съ нами, что эти ‘указанія’ лишены искры творческаго таланта, въ нихъ не чувствуется вдохновенія ‘мастера’, что эти уроки прошлаго преподаны съ добросовстностью посредственнаго учителя, безжизненно и сухо.
Приходится отдать предпочтеніе указаніямъ, даннымъ генераломъ Стесселемъ войскамъ порть-артурскаго укрпленнаго района въ приказахъ отъ 7-го мая 1904 г. No 217 и 20 мая No 282. Он короче, дловите, въ нихъ чувствуется непосредственный опытъ. {Указывая, какъ на особенности дйствій непріятеля въ пол, что продвиганіе впередъ ведется имъ чрезвычайно осторожно и постепенно, что артиллерія продвигается имъ на позицію незамтно, ставится очень укрыто и всегда группируется большое число орудій, дабы, задавивъ нашу артиллерію, перенести артиллерійскій огонь на пхоту,— что во время артиллерійскаго боя японская пхота держится очень далеко и очень укрыто, въ штыки не идетъ, а старается возможно дольше стрлять,— ген. Стессель рекомендуетъ и своимъ войскамъ при вызов батареи на позицію сниматься незамтно и затмъ на рукахъ продвигать орудія, — группировать больше орудій,— пхоту, пока въ ней надобности нтъ, пока ведется только артиллерійскій бой, версты на 4—5, держать совершенно укрыто и не высовываться на показъ, такъ какъ пользы отъ этого нтъ, — артиллерійскихъ лошадей располагать совершенно въ сторон и укрыто, въ оврагахъ и промоинахъ, ибо убыль лошадей длаетъ батареи безпомощными,— ‘на такой мстности на рукахъ не далеко увезешь’,— на позиціяхъ окапываться обстоятельно и, если есть время, длать бойницы… И т. д.}
Другою заботою при подготовк арміи къ наступленію было, конечно, снабженіе ея картами раіона предстоящихъ дйствій.
Картографическая часть, какъ уже извстно, вообще была поставлена плохо: цлое отдленіе полевого штаба арміи (Топографическое) работало боле на командующаго арміей и начальника штаба, чмъ на армію, расчерчивая имъ саженные планы и схемы, а офицеры-рекогносцеры то и дло открывали ‘Америки’.
Карты мстности южне Ляояна, какъ мы знаемъ, были, но съ потерею нами этого пункта, он утратили свое значеніе, раіонъ же между Ляояномъ и Мукденомъ освщенъ былъ плохо, картъ мстности сверне Мукдена въ то время вовсе не было. Существенное значеніе имлъ тепелъ, конечно, средній районъ. Съемкою его и занялись. Какъ широко было поставлено это дло, я сказать не могу, но знаю, что предложеніе главнаго штаба командировать на театръ войны новую партію топографовъ, сдланное въ ма, оставалось безъ отвта до… сентября — о немъ забыли!— и потому буду говорить лишь о результатахъ этой работы, поскольку таковые ощутилъ на себ и наблюдалъ на дйствіяхъ 3-го сибирскаго корпуса.
Въ моихъ рукахъ были два варіанта карты мстности къ югу отъ Мукдена, розданной войскамъ для перехода въ наступленіе.
Первая, напечатанная литографскимъ способомъ очень блдно, на скверной бумаг, насколько помнится, имла помтку: ‘исправлена по японскимъ источникамъ’, она у меня не сохранилась. Отъ пользованія ею въ пол, подъ дождемъ и пылью, отъ носки ея, то въ полевой сумк, то просто въ карман, надписи и линіи стерлись, бумага въ сгибахъ протерлась и карта, можно сказать, истлла въ рукахъ за недлю пользованія ею.
У меня сохранился другой экземпляръ — ‘штабной’, боле щеголеватый, на александрійской бумаг и нсколько иллюминованный: синія рки, черныя дороги и деревни и свтло-коричневыя горизонтали горъ. Онъ не иметъ уже ссылки на японскіе источники, а лишь простое указаніе, что это ‘второе исправленное и дополненное изданіе управленія генералъ-квартирмейстера Маньчжурской арміи къ 9 сентября 1904 года’. Послдняя дата указываетъ на спшность работы, которая, конечно, отразилась на полнот и точности карты. Руководствуясь ею. я и мои спутники, саперы и военные инженеры, смогли еще добраться изъ Мукдена въ Каотайцзы, гд съ 26 сентября находился штабъ 3-го сибирскаго корпуса, но когда на обратномъ пути оттуда въ Мукденъ я, ротмистръ Половцевъ и итальянскій военный агентъ, капитанъ Камперіо захотли сократить себ путь, то оказалось, что карта намъ помочь въ этомъ дл не можетъ. Вс недостатки маршрутной съемки сказались очень рельефно. Предъ нами былъ рядъ вертикальныхъ линій съ свера на югъ и ни одной горизонтальной, боковыя дороги, соединявшія магистральныя направленія между собою, образуя такимъ образомъ сть дорогъ, нанесены не были. А между тмъ проводники-китайцы настойчиво утверждали, что мы можемъ значительно сократить себ путь и въ одинъ день добраться до Мукдена, если подемъ не такъ, какъ подсказываетъ намъ наша карта. И они лопотали названія деревень, которыхъ на карт указано не было. Мы поврили — и не раскаялись, такъ какъ, выхавъ 7 октября изъ Хаолинцзы часовъ въ 8 утра, мы въ 6 часовъ вечера, сдлавъ свыше 50 верстъ, были уже въ Мукден.
Двигаясь не по этапнымъ линіямъ, а переская ихъ, мы хали мстностью, которая представляла разительный контрастъ съ тмъ, что приходилось наблюдать въ полос этапныхъ линій.
Попадая въ еще неубранныя поля чумизы и гаоляна, еще въ тихія, мирныя, заселенныя китайскія деревни, мы казались далекими и чуждыми войн. Населеніе встрчало насъ привтливо, безъ страха и смущенія, и проявляло любопытство, свидтельствовавшее, что оно впервые видитъ европейца.
Но все это, конечно, мелочи въ сравненіи съ той ‘услугой’, которую оказала эта карта при наступленіи войскамъ 3-го корпуса. Руководствуясь ею, онъ шелъ къ Бенсиху, не имя яснаго представленія о впереди лежащей мстности,— и у деревни Каотайцзы уперся въ стну, о которую затмъ и разбились вс его усилія продвинуться дале. Это была вершина Ляотхелаза, прозванная потомъ солдатами ‘Проклятой сопкой’. О ней заблаговременно не знали и слишкомъ поздно оцнили ея важное значеніе.
Занятая 9-ой ротой и охотничьей командой 24-го Восточно-Сибирскаго полка, она не была своевременно закрплена за нами. Японцы спохватились: двумя батальонами сбили нашу роту и команду, крпко ее заняли и отразили съ нея вс наши атаки 27, 28, и 29 сентября. Обезсиленный ими 3-й корпусъ не выполнилъ своей задачи и отступилъ. Планъ наступленія арміи, въ которомъ занятіе Бенсиху нашими войсками имло существенное для успха значеніе, былъ нарушенъ,— нарушенъ по незнакомству нашему съ мстностью, въ которую вступали. А вдь до Дяоянской битвы вся она была въ нашихъ рукахъ, времени нанести ее на карту съ занятія нами Маньчжуріи у насъ было достаточно, и средства для этого были въ рукахъ военнаго министра, генералъ-адъютанта Куропаткина.
Но, какъ мы уже знаемъ, Куропаткинъ находилъ боле важнымъ, нужнымъ и спшнымъ нанести на карту пространство между магистралью Восточной Китайской и. д. и р. Амуромъ и въ 1903 году пріостановилъ работу Приамурскаго окружнаго штаба, приступившаго, по почину ген. Холщевникова къ исправленію нашихъ генеральныхъ картъ Маньчжуріи 20 и 40 верстнаго масштаба {‘Не могу одобрить эту работу — писалъ ген. Куропаткинъ,— погоня за мелочами, много надписей, мало наглядности Транскрипція китайскихъ названій мн показалась (?!) недостаточно провренной…’ Въ результат — ни крупнаго, ни мелкаго: пустое, блое мсто на мст грандіозной Лаутхилазы.}.

* * *

Въ чемъ же еще выражалась подготовка наступленія?
Не будетъ большимъ преувеличеніемъ, если скажу — главнымъ образомъ, въ молитв.
Выходило и тутъ, какъ шутилъ Драгомировъ по поводу нападенія японской эскадры на Портъ-Артуръ: ‘они насъ минами, а мы ихъ молебнами’.
По порученію командующаго арміей, полевой главный священникъ объзжалъ корпуса съ историческою святынею — иконою Явленія Богоматери пр. Сергію — которою Троицко-Сергіевская лавра благословила Куропаткина передъ отъздомъ его къ арміи. Онъ служилъ молебны и, будучи прекраснымъ проповдникомъ, говорилъ прекрасныя, пламенныя рчи, отъ которыхъ плакали и солдаты, и офицеры.
— ‘ Не забудьте — оговорилъ о Сергій,— что здсь на горахъ и поляхъ маньчжурскихъ, честь наша, слава нашей Родины, если свято исполните присягу. Но здсь и наше горе и позоръ, если уклонимся отъ долга’…
Но разв они уклонялись отъ долга? Разв они во имя долга не жертвовали своими жизнями, отстаивая Дашичао, Ляндяньсянь и Ляоянъ? Это ли напоминаніе имъ нужно было?
Свой долгъ передъ Родиной они помнили.
Божью милость они заслужили своими трудами, лишеніями и кровью.
Имъ нужны были карты, пулеметы, горныя пушки, шимозы, легкая ноша за спиной,— все, что было у врага, чмъ онъ былъ силенъ и чего не было у насъ.
Имъ нуженъ былъ вождь — близкій къ нимъ, прозорливый, смлый, сильный духомъ…
А его то и не было.
Обыденный умъ, робкій, порабощенный теоретическими знаніями и мелочами жизни, смущаемый постоянно сомнніями, и холодное сердце управляли ими издали, изъ Мукдена.
Припомните этотъ знаменитый приказъ войскамъ маньчжурской арміи (No 687), которымъ возвщалось о нашемъ переход въ наступленіе. Какое это академическое произведеніе,— длинное, искусственно построенное, не согртое чувствомъ! Какое непониманіе психологіи людей, психологіи массъ сказалось въ этомъ разсказ abo ovo о событіяхъ предшествующихъ семи мсяцевъ войны! О чемъ напоминалось имъ войскамъ? О томъ, что хотя и ‘много подвиговъ содяно русскими войсками на суш и на мор, но врагъ не только не поверженъ въ прахъ, но въ гордын своей еще продолжаетъ помышлять о полной побд надъ нами’… О томъ, что ‘войска маньчжурской арміи… до сихъ поръ не были достаточно сильны численно’… О томъ, что они да сихъ поръ только и длали, что ‘покидали геройски обороняемыя ими позиціи, несмотря на многократное отраженіе атакъ японцевъ на ихъ позиціи у Ташичао, Ляндясяна и Ляояна’… О томъ, какъ войска отступали изъ подъ Ляояна… О томъ, наконецъ, съ какими трудностями совершается на разстояніи 10,000 верстъ сосредоточеніе силъ и подвозъ средствъ, обезпечивающихъ намъ побду…
Неужели все это могло воодушевить войска, укрпить ихъ духъ и вру въ успхъ? А равно и это самонадянное утвержденіе, странное посл всхъ этихъ скорбныхъ воспоминаній,— что ‘пришло для насъ время заставить японцевъ повиноваться нашей вол’… {Сравните съ этимъ приказомъ слдующій приказъ Скобелева по войскамъ экспедиціоннаго отряда для завоеванія Ахалъ-Теке, отданнаго подъ его начальство посл неудачныхъ попытокъ Ломакина, Тергукасова и Лазарева:— ‘Посл девятимсячной остановки, августйшему главнокомандующему угодно повелть вновь вступить въ предлы Ахалтекинской земли. Всмъ предстоитъ перенесть много трудностей, встртиться съ непріятелемъ храбрымъ, боле чмъ въ десятеро насъ сильнйшимъ. Кавказское сердце ваше всегда суметъ быть на высот боевого дла. Благодарный знаменамъ вашимъ за георгіевскій крестъ, я знаю васъ и не считаю враговъ. Прошу всхъ чиновъ отряда не забывать, что русская честь требуетъ мести за павшихъ товарищей нашихъ. Ген. адъют. Скобелевъ.’ 10 іюня 1880 года, No 91.
Вотъ какъ говорятъ съ войсками истинные полководцы!}
Приказъ этотъ помченъ 19 сентября: 22-го начато наступленіе, но только 25-го числа командующій арміей разршилъ мн передать содержаніе его по телеграфу въ Петербургъ, въ редакцію газеты. И такъ, уже начавъ наступленіе, мы все еще длали изъ него тайну, очевидно все еще недостаточно оцнивая способность нашего врага проникать въ эти ‘тайны полишинеля’. А что и эта тайна была таковою, это ясно изъ того, что на наше наступленіе японцы отвтили наступленіемъ же и тмъ сразу испортили весь планъ Куропаткина. Онъ полагалъ, что японцы будутъ ждать насъ на своихъ позиціяхъ, въ окопахъ, а онъ будетъ маневрировать. Онъ мрялъ ихъ на свой аршинъ — пассивной обороны. А они проявили активную — и опять завладли иниціативой дйствія.
Да и мудрено, конечно, было скрыть переходъ арміи въ наступленіе. Это требовало такой широкой хозяйственной подготовки, что она не могла укрыться отъ китайцевъ. Вдь это они поставляли тысячи арбъ и лошадей, вдь это ихъ тысячами нанимали въ возчики войсковыхъ тяжестей и запасовъ, вдь это у нихъ скупали скотъ, зерно и сно, вдь это изъ нихъ вербовали проводниковъ и переводчиковъ, вдь за семь мсяцевъ войны китайцы научились понимать, для чего такъ много въ одно мсто собирается войскъ и поздовъ съ красными крестами и пылающими гранатами. Этотъ послдній знакъ, умстный на вагонахъ со снарядами, курсирующихъ въ дни мира внутри Имперіи, вызывалъ печальную усмшку тамъ, по адресу тхъ разсянныхъ людей, которые такъ любили тайну.
Къ тому же о наступленіи говорили давно — съ самаго сосредоточенія къ Мукдену. Оно казалось и трактовалось, какъ естественный реваншъ за неудачу подъ Ляояномъ. Не знали только дня перехода въ наступленіе. Войска ждали его, но безъ особаго воодушевленія.
И вотъ онъ насталъ.
22 сентября 1904 года, въ прекрасный солнечный осенній день, на площади у мукденскаго вокзала, вокругъ намета походной церкви собрался весь штабъ маньчжурской арміи, весь персоналъ мукденскихъ госпиталей, части, охранявшія главную квартиру, для слушанія напутственнаго молебна.
Съ понятнымъ интересомъ и волненіемъ ждали мы вс выхода изъ своего вагона командующаго арміей, а когда онъ вышелъ — старались прочесть въ его лиц — ‘что день грядущій намъ готовитъ’. Загорлое и осунувшееся, оно было сосредоточенно, но спокойно. Глаза прикрыты довольно большимъ козырькомъ фуражки.
Нсколько боле торопливою походкою, чмъ обычно онъ ходитъ, Куропаткинъ прошелъ мимо насъ и всталъ впереди своего штаба. Думаю, что не я одинъ не могъ въ эти минуты оторвать глазъ отъ этой одинокой фигуры. Въ этой одинокости сказывался трагизмъ человка, на которомъ въ этотъ историческій моментъ сосредоточивались вс наши надежды и упованія всей Россіи, который олицетворялъ вс расчеты ума и всю силу воли русскаго человка, который отнын несъ на себ тяжкое бремя отвта за каждый свой шагъ, за каждое свое слово.
И этотъ трагизмъ усиливался еще тмъ, что въ этой сутуловатой, когда-то коренастой, а теперь располнвшей и обрюзгшей фигур, не по походному одтой даже въ этотъ день, не чувствовалось той мощи, которой требовали обстоятельства
— Мн жаль его… Онъ славный человкъ,— шепнулъ мн стоявшій рядомъ со мною Вас. Ив. Немировичъ-Данченко, который, очевидно, перенесся въ этотъ мигъ воспоминаньемъ въ прошлое, когда этотъ, теперь историческій человкъ, былъ еще начинающимъ карьеру капитаномъ генеральнаго штаба.
‘Славный человкъ’… Мн припомнились прочитанныя гд-то въ первые же мсяцы войны пророческія слова Скобелева, обращенныя къ Куропаткину, о которыхъ почему-то такъ долго молчали:
— ‘Какъ второе лицо ты хорошъ, но да хранитъ тебя Богъ браться когда-нибудь за командованіе! Ты нершителенъ, у тебя нтъ воли и тебя собьетъ всякій… И какъ бы выработанный тобою планъ ни былъ хорошъ, ты никогда не доведешь его до конца’.
И вотъ теперь этому человку священникъ въ золотомъ облаченіи, съ высоко поднятымъ въ высь маньчжурскаго неба крестомъ говорилъ:— ‘Со щитомъ, или на щит — такъ говорили древніе… Желаніе сердца мужественнаго, но и самонадяннаго. Мы же, смиряясь подъ крпкую десницу Божію, скажемъ теб, возлюбленный и доблестный вождь нашъ, со всми твоими сподвижниками и со всею ратью маньчжурской: съ Крестомъ, во Христ и за Христа! Освящаемый молитвами церкви, напутствуемый благожеланіями врующей и преданной своему Царю Россіи — или и соверши свое дло! И въ настоящія великія и торжественныя минуты нтъ у насъ иного теб благожеланія, кром того, которое нкогда изрекъ ангелъ Господень одному израильтянину, призванному спасти свое отечество: ‘Господь съ тобою, сильный мужъ’!
Но въ фигур Куропаткина, внимавшаго словамъ пастыря, чувствовалось благоговніе молитвы, смиреніе, но не сила.
На другой день утромъ въ Мукденъ прибылъ Намстникъ съ своимъ начальникомъ штаба.
Въ вагон г.-а. Алексева, какъ и передъ днями Ляояна, состоялось совщаніе на которое, какъ и тогда, начальникъ куропаткинскаго штаба приглашенъ не!былъ. Это опять не сулило ничего хорошаго и всми было истолковано, какъ свидтельство продолжающейся розни въ сред высшаго управленія.
Въ тотъ же день г.-а. Алексевъ вернулся въ Харбинъ, а ген. Куропаткинъ выхалъ къ арміи.

* * *

Въ дни боевъ на Шахэ, пережитыхъ мною съ 3 сибирскимъ корпусомъ, я ничего не могу сказать о Куропаткин. До насъ очень мало доходило свдній о дйствіяхъ арміи на фронт.
Въ моемъ дневник записано только, что 29 сентября прізжалъ къ намъ генеральнаго штаба подполковникъ Ярошевичъ и сообщилъ, между прочимъ, содержаніе телеграммы Куропаткина:— ‘Армія отошла на линію Шахэ. Восточному отряду, отходить на Беньяпузу’.
Въ тотъ же день вечеромъ мы отошли на Падзядзы. А на другой день утромъ отъ начальника Восточнаго отряда, все того же злополучнаго генерала Штакельберга, передано было намъ, уже отступившимъ:— ‘не думать объ отступленіи и драться до послдняго’. Но было уже поздно… Корпусъ отходилъ все дале и, когда мы были уже въ Хаолинзахъ, получено было 6 октября чрезвычайно характерное распоряженіе Куропаткина. Оно гласило: — ‘1-я в.-сиб. стрлковая дивизія производитъ сегодня усиленную рекогносцировку подъ начальствомъ ген.-маіора фонъ-деръ-Бринкена. Войскамъ арміи поддержать ее демонстраціей по всему фронту арміи безъ огня и потерь’.
Какъ, однако, слдуетъ производить такія мудреныя демонстраціи, въ разсмотрнной выше инструкціи, къ сожалнію, указаній дано не было. И потому, конечно, ничего сдлано не было.
Общій отзывъ о руководств Куропаткинымъ операціей наступленія былъ не въ его пользу. Говорили, что если подъ Ляояномъ онъ руководилъ арміей по телефону, то здсь онъ непосредственно руководилъ… батальонами и ротами. Это была, конечно, другая крайность, столь же вредная, какъ и первая.
И результатъ былъ тотъ же. Нашей арміи не удалось продвинуться за Шахэ.

XIII.
Назначеніе главнокомандующимъ.

‘…Бенедекъ, прославившійся при Куртатоне въ 1848 г., при Навар въ 1849 г. и при Сольферино въ 1859 г., былъ безспорно блестящій герой, но еще высніее геройство проявилъ онъ посл пораженія при Сенигрец (въ 1866 г.), съ растерзаннымъ сердцемъ, но безмолвно покинувъ поле своей дятельности…’
(Тилло-фонь-Троттъ)
До сихъ поръ остается невыясненнымъ отношеніе адмирала Алексева къ наступленію, предпринятому Куропаткинымъ, и роль его въ этой операціи. Но когда исходъ его опредлился и положеніе длъ нашихъ стало еще боле затруднительнымъ, можно сказать — безвыходнымъ, г.-а. Алексевъ, видимо, не пожелалъ боле длить съ ген. Куропаткинымъ ни лавры ‘блестящихъ отступленій’, ни отвтственность за темное будущее,— и возобновилъ свои ходатайства о сложеніи съ него званія главнокомандующаго. На этотъ разъ он были уважены, и 10 октября послдовало Всемилостивйшее Государя Императора соизволеніе на освобожденіе ген.-адъют. Алексева отъ обязанностей главнокомандующаго вооруженными силами на Дальнемъ Восток. Он были возложены на ген.-адъют. Куропаткина, который, получивъ теперь ‘полную мочь’ власти, долженъ былъ показать, на что онъ одинъ, безъ помхъ и стороннихъ вліяній, способенъ, и доказать, насколько справедливы были объясненія имъ предшествующихъ неудачъ двоевластіемъ надъ единою арміею.
На долю Куропаткина выпадала, такимъ образомъ, тяжелая отвтственность, но и благодарная задача — реабилитировать свою поколебленную репутацію полководца. Какъ онъ справился съ нею, мы увидимъ ниже, а теперь остановимся на самомъ факт смны главнокомандующаго.
Мн не пришлось быть въ эти дни среди войскъ и прислушаться къ ихъ толкамъ по поводу смны вождей. Но я имю основаніе думать, что они реагировали на нее довольно вяло. Генералъ-адъютнитъ Алексевъ стоялъ отъ нихъ вообще далеко, мало имъ показывался, въ распоряженіяхъ своихъ, касавшихся военныхъ дйствій, заслонялся фигурой командующаго арміей, а вра въ послдняго и его престижъ были уже поколеблены рядомъ неудачъ, изъ которыхъ послдняя, на Шахэ, была еще такъ ощутительно свжа.
Мн припоминается, какъ еще во время отхода войскъ къ Ляояну, во время одного ночного марша мн пришлось выслушать мнніе, высказанное страстнымъ, рзкимъ тономъ въ групп офицеровъ одного славнаго боевыми подвигами полка:
— Если Куропаткинъ отступитъ и отъ Ляояна, его нужно арестовать подъ угрозой штыковъ и просить о назначеніи другого командующаго…
— Но вдь это будетъ пронунціаменто!— сказалъ кто-то.
— Что-жъ длать? Такъ дольніе воевать нельзя!
Иначе отнеслись къ этому событію въ штабахъ. Здсь вызванныя имъ чувства были разнообразны. а проявленія ихъ ярки. Большинство оцнивало смну главнокомандующихъ съ точки зрнія перемнъ, могущихъ послдовать, въ ихъ судьб и служебномъ положеніи, и только немногіе провидли впереди Мукденскій погромъ.
— Это было вчера, 11-го Сентября, въ Хуаньшан,— разсказывалъ мн очевидецъ.— Мы собрались на обдъ у начальника штаба. Вдругъ является ординарецъ Куропаткина и зоветъ къ нему Владиміра Викторовича Сахарова. Тотъ уходитъ и возвращается къ намъ спокойный, но сосредоточенный.— ‘Извините, господа, что я васъ задержалъ, говоритъ онъ, но я принесъ вамъ громадную новость. Куропаткинъ боле не командующій арміей’…
Лица присутствующихъ длаются сеізьезными и вытягиваются.
— …а главнокомандующій!— доканчиваетъ ген. Сахаровъ.
— Ура!— кричатъ вс съ просіявшими лицами.
— А вы?! а вы?!
— Мн главнокомандующій предложилъ быть начальникомъ его штаба, и я согласился на это только подъ однимъ условіемъ, что я не разстанусь съ своими сотрудниками. Онъ изъявилъ согласіе.
Новое и еще боле громогласное ‘ура’ покрыло эти слова.
Сли за столъ. Обдъ, говорятъ, не лишенъ
былъ комическихъ чертъ. Дло въ томъ, что по Положенію о полевомъ управленіи войсками, штабъ главнокомандующаго гораздо малочисленне штаба командующаго арміей и не иметъ въ своемъ состав нкоторыхъ должностей, которыя есть въ послднемъ. Ясно, что нкоторымъ предстояло разстаться Съ Куропаткинымъ, непосредственныя отношенія съ которымъ, хорошо уже налаженныя, представляли извстныя выгоды. Поэтому, когда первое возбужденіе улеглось и было выпито съ восторженнымъ ‘ура’ за здоровье новаго главнокомандующаго и его начальника штаба, вс сомнвавшіеся стали осторожно зондировать почву относительно своей судьбы. Вс они получили успокоительныя общанія. Только ген. Харкевичъ, ген.-квартирмейстеръ штаба арміи, предполагалось, не войдетъ въ составъ новаго Куропаткинскаго штаба. Ему строился ‘золотой мостъ» въ вид назначенія начальникомъ штаба 1-й маньчжурской арміи, командовать которой предназначался ген. Линевичъ.
Генералъ Путиловъ, герой Путиловской сопки, только-что получившій Георгіевскій крестъ по недостаточно провренному донесенію Куропаткина о взятіи имъ нсколькихъ японскихъ орудій, что потомъ оспаривалось рядомъ лицъ,— узнавъ о новомъ назначеніи ген. Куропаткина, выразилъ свой восторгъ въ той непосредственной, грубой форм, которою онъ вообще хотлъ подражать Суворову. Увидавъ Куропаткина, выходящимъ изъ фанзы, онъ бросился на него съ крикомъ ‘ура, главнокомандующій!’ и пытался схватить его въ охапку, чтобы поднять на воздухъ и качать.
Куропаткинъ отстранилъ его рукой и приказалъ не шумть. Путиловъ вытянулся по солдатски и приложилъ руку къ козырьку, но глаза его еще отражали въ себ внутреннее восторженное ‘ура’.
Когда событіе это на другой день стало извстнымъ въ Мукден, то здсь повторились т же сцены: большинство недоумвало: радоваться имъ или унывать. Это зависло отъ соображенія, будутъ ли они переведены въ штабъ главнокомандующаго или останутся въ штаб арміи. Одинъ штабъ-офицеръ сначала все уныло повторялъ, что ему надо узжать въ Харбинъ, къ своему штатному мсту служенія, что тутъ онъ боле уже не нуженъ,— а когда ему объявили, что и его берутъ въ новый штабъ, онъ сталъ восторженно повторять всмъ и каждому: ‘какое счастье, что Куропаткина назначили! Это давно надо было сдлать, съ самаго начала кампаніи!’
Другой твердилъ всмъ и каждому, кто казалось могъ быть ему полезенъ, что онъ назначенъ состоять только при Куропаткин — ‘беречь его’ и никого другого.
Какъ отнеслись наши враги къ новому назначенію Куропаткина?
Они, видимо, давно разгадали его характеръ и планъ его дйствій.
Направляясь въ сентябр въ 3-й корпусъ, чтобы принять съ нимъ участіе въ наступленіи, и двигаясь по слдамъ японцевъ, я нашелъ въ кумирн на Хоэнлинскомъ перевал, служившей, видимо, жилищемъ японскихъ офицеровъ, нсколько NoNo-овъ японской провинціальной газеты ‘Фукуока ничиничи-синбунъ’… Въ одномъ изъ нихъ (отъ 6 сентября н. с.) вотъ что писали японскіе журналисты о Куропаткин и его стратегіи:
— ‘Вникая въ планъ дйствій генерала Куропаткина, мы приходимъ къ заключенію, что посл каждаго сраженія, потерпвъ въ немъ неудачу, онъ ждетъ прибытія подкрпленій и посл того стремится дать новый ршительный бой. Значитъ, онъ считаетъ своимъ долгомъ медленно отступать, не нанося значительнаго урона своей арміи и не оказывая сильнаго сопротивленія намъ. Если это такъ, то, мы думаемъ, что планъ генерала Куропаткина во всемъ потерпитъ неудачу:’
Въ другой стать писали, что ‘Куропаткинъ боится арміи Куроки, какъ скорпіона…’
Понятно, назначеніе Куропаткина было имъ какъ нельзя боле, на руку. Очень остроумно это было выражено въ одной заграничной каррикатур. На рисунк изображена внутренность палатки. Въ ней собрались японскіе военачальники по случаю ‘радостнаго извстія (Freudenbotshaft — такова подпись подъ рисункомъ). Оно вызвало общее оживленіе и ликованіе. Толстый Ояма, одтый въ теплую китайскую шубу, прислонился къ палатной стойк и схватившись за животъ, хохочетъ во все горло, ..Хохочетъ Нодзу, согнувшись въ три погибели… Хохочетъ Куроки ..Хохочетъ Оку, порывающійся уже куда то впередъ… Хохочетъ даже бойка-китаецъ, стоящій у входа… И сквозь смхъ они повторяютъ одно:— ‘Kouropatkin bleibt… Kouropatkin bleibt!…’
Нмецкое происхожденіе этой каррикатуры заказываетъ, какъ оцнили этотъ фактъ и въ Европ. ‘Matin’ недоумвало: ‘Полководцы былыхъ временъ, говорилось въ немъ — прославлялись побдами… Куропаткинъ являетъ собою новый типъ: нмъ дале и быстре онъ отступаетъ, тмъ боле пріобртаетъ славы этотъ странный воинъ (trange guerrier)…’
Когда ‘штабные’, восторги улеглись, началось развертываніе и формированіе штабовъ главнокомандующаго и трехъ маньчжурскихъ армій. Надо ли говорить, что не люди подгонялись подъ Положеніе о полевомъ управленіи войсками, а Положеніе подъ людей, которыхъ не хотли обидть, которымъ хотли выказать свое расположеніе и которымъ, поэтому, нужно было устроить мста съ боле или мене обширными полномочіями, хорошими окладами и громкими титулами. Спшно составлялись штаты и положенія по различнымъ отдламъ управленія. Объ этомъ только и думалось, и говорилось. И въ наступившей вакханаліи карьеризма, въ тревогахъ за свою личную судьбу, въ погон за своей фортуной забывали о новой крупной военной неудач, отодвигавшей насъ отъ осажденнаго Портъ-Артура и длавшей успшный исходъ кампаніи еще боле сомнительнымъ. Убаюкивали себя и другихъ тмъ, что теперь все пойдетъ по новому, какъ будто виною прошлаго были старые штаты, а не люди съ новыми окладами, и титулами, но со старыми способностями.
Такимъ образомъ, составъ новаго штаба главнокомандующаго увеличился должностями: главнаго полевого интенданта маньчжурскихъ армій, начальника санитарной части армій, главнаго полевого контролера, главнаго полевого священника при главнокомандующемъ и начальника канцеляріи при главнокомандующемъ, начальникъ желзнодорожнаго отдла штаба главнокомандующаго превратился въ начальника военныхъ сообщеній и шла рчь о присвоеніи ему титула генералъ-губернатора мукденской провинціи. Проектъ новыхъ штатовъ штаба полковникъ Даниловъ повезъ въ Петербургъ, а пока что штабъ сформировался и дйствовалъ въ новомъ расширенномъ состав.
Надо правду сказать, генералъ Куропаткинъ стоялъ какъ-то въ сторон отъ этой вакханаліи. Его личное участіе выразилось здсь только въ выбор себ новаго генералъ-квартирмейстера. И на этотъ разъ онъ проявилъ ту же склонность къ импровизаціи. Казалось, что польза дла требовала назначенія на эту должность исполнявшаго ее въ штаб ген.-ад. Алексева, ген.-м. Флуга. Чрезвычайно скромный, чрезвычайно корректный, дловитый, давно уже служившій въ кра, онъ могъ быть очень полезенъ Куропаткину, такъ какъ, исполняя до войны должность начальника штаба Намстника, а во время войны — должность генералъ-квартирмейстера его штаба, онъ былъ въ полномъ смысл слова въ курс дла и всхъ соображеній бывшаго главнокомандующаго. На его имени теперь и сходились почти вс. Но онъ былъ изъ числа ‘алексевцевъ’ — и этого было достаточно, чтобы Куропаткинъ предпочелъ ему дотол никому невдомаго генерала Эверта, котораго пришлось выписывать изъ Варшавскаго военнаго округа, гд онъ былъ начальникомъ штаба 5-го арм. корпуса. Немудрено, что къ концу января 1905 года онъ, по словамъ офицеровъ квартирмейстерской части, все еще не зналъ на память дислокаціи дивизій не только японскихъ, но и нашихъ и вообще не чувствовалъ и не понималъ пульса событій, затявъ какъ разъ передъ мукденскими боями реорганизацію полевого штаба. Ренералъ Флугъ же, прізжавшій въ двадцатыхъ числахъ октября вмст съ генераломъ Жилинскимъ въ Чянсямутунь, не получивъ никакихъ приглашеній, вернулся въ Харбинъ и только впослдствіи былъ назначенъ дежурнымъ генераломъ 2-ой арміи, въ каковой должности, однако, оставался не долго и вообще для пользы дла, для войны, былъ потерянъ.
Тутъ кстати будетъ сказать, что пользу дла генералъ Куропаткинъ никогда и ни въ чемъ не умлъ примирять со своими симпатіями и отношеніями. Такъ, польза дла требовала пребыванія штаба главнокомандующаго въ Мукден, гд для работы штаба были сравнительно удобныя помщенія въ домахъ желзнодорожнаго поселка, гд все уже было налажено и гд ничто не мшало оставаться, кром вдругъ возникшей къ нему антипатіи Куропаткина. Теперь съ Мукденомъ повторялась та же исторія, что и съ Ляояномъ. Въ свое время Ляоянъ былъ предпочтенъ Дашичао, потому что — ‘Ляоянъ мн приноситъ несчастіе. Я не люблю Ляояна’. Такъ, говорятъ, объяснялъ Куропаткинъ нкоторымъ лицамъ своего штаба, перемну своей штабъ-квартиры {Я слышалъ это отъ генерала Б.}. Теперь онъ не взлюбилъ Мукдена, изъ кото)эаго вызжали., увренный въ побд, и куда долженъ былъ вернуться безъ нея. Какъ будто Мукденъ виноватъ былъ въ нашей неудач!
И вотъ начались поиски новой штабъ-квартиры. Сначала остановилась на Хуань-шан. Но пробыли здсь не долго. Мшала близость сопки съ кумирней, занятой японцами, постоянно стрлявшими оттуда изъ тяжелыхъ орудій. Тогда розыска ли Чансямутунь — жалкую, полуразрушенную китайскую деревушку, лежавшую среди унылой равнины, среди необработанныхъ срыхъ маньчжурскихъ полей, по которымъ втеръ двигалъ теперь цлыя стны сухой земли и песку. Пришлось возстановлять разрушенныя фанзы, ставить въ нихъ печи, для большей пригожести обтягивать ихъ внутри и снаружи цвтнымъ коленкоромъ и прокладывать новые пути для поздовъ главнокомандующаго и его штаба. Весь этотъ капризъ, конечно, стоилъ денегъ — но разв ихъ когда нибудь у насъ вообще берегли? А на войн тмъ меньше!
Проклиная Чансямутунь, пришлось, однако, штабу собирать вороха своихъ бумагъ и перебираться въ полумракъ и тсноту китайскихъ фанзъ. Добро бы еще этой близости штаба къ войскамъ требовалъ ходъ военныхъ операцій. Но ихъ не было и даже не предвидлось въ близкомъ будущемъ. На театр войны наступило томительное, тяготившее всхъ затишье, нарушавшееся только въ сущности безцльною артиллерійскою и ружейною перестрлкою да дйствіями отдльныхъ батальоновъ и охотничьихъ командъ. Войска рыли въ полумерзлой земл окопы и батареи да строили себ землянки, въ которыхъ жили, какъ троглодиты, похожіе на нихъ и своимъ безобразнымъ вншнимъ видомъ — въ безформенныхъ грязныхъ полушубкахъ, китайскихъ халатахъ и курткахъ, въ свалявшихся и пропитавшихся пылью папахахъ, разсадникахъ наскомыхъ, и кто въ валенкахъ, кто въ порыжлыхъ ссохшихся сапогахъ, кто въ раздобытой случайно китайской обуви.
Снабженіе войскъ теплымъ платьемъ было, повидимому, одной изъ главныхъ заботъ Куропаткина. Еще въ начал сентября распорядился онъ пріобрсти китайскія куртки, и я помню какъ въ пасмурный холодный день 7-го сентября команда нижнихъ чиновъ, одтая въ эти куртки — зеленыя, синія, черныя, красныя — парадировала предъ командующимъ арміей. Рзкій контрастъ представляли въ этихъ курткахъ наши люди съ плнными японцами, изрдка доставлявшимися къ намъ въ Мукденъ. Послдніе всегда одты были въ мундиръ достаточно чистый и въ пальто темнаго бурочнаго сукна съ капюшономъ.
— Богъ ихъ знаетъ, какъ они умудряются свою одежу въ порядк содержать, удивлялся мой встовой, разглядывая одного такого плннаго.— Нашему брату, что ни дай — все заноситъ…
‘Нашъ братъ’, конечно, былъ виноватъ въ неказистости своего вида, но только отчасти.Во-первыхъ, начальство не требовало отъ него соблюденія формы, ибо и само ея не соблюдало, во вторыхъ, выдавъ солдату вещь для носки, оно въ цляхъ экономіи, соглашалось перемнить ее на новую только тогда, когда она превращалась въ лохмотья, и, наконецъ, въ третьихъ — матеріальныя качества нашихъ вещей были невысоки.
Я знаю, что главнокомандующій очень волновался недостаткомъ у арміи теплой одежды и постоянно подсчитывалъ количество полученныхъ полушубковъ и купленныхъ китайскихъ халатовъ. Но все это мало помогало длу. Оно въ корн своемъ не было налажено. И въ то время, какъ въ Мукден тратились деньги на покупку пестрыхъ куртокъ,— полушубки невдомо ни для кого были подъ рукою.
Ревизоръ движенія Забайкальской жел. дороги разсказывалъ мн въ январ 1905 года, что еще въ октябр мсяц онъ нашелъ въ Чит на путяхъ 11 вагоновъ съ полушубками, высланными изъ Кіевскаго интендантскаго склада въ іюл и прибывшими въ Читу въ конц августа. Вагоны эти были уже выкуплены интендантствомъ у желзной дороги посредствомъ обмна документовъ, но затмъ позабыты въ Чит же. Здсь ихъ вновь этотъ же ревизоръ и обнаружилъ въ декабр. И только тогда, когда онъ пригрозилъ, что будетъ брать штрафъ за простой вагоновъ, они куда-то исчезли.
Но сильне всего ощущался арміей недостатокъ въ теплой обуви. Было почти нормальнымъ явленіемъ, что на роту въ 140—150 человкъ было только 25—35 паръ валенокъ. Эту цифру сказали мн сперва нсколько обмороженныхъ солдатъ при посщеніи мною нкоторыхъ госпиталей, а затмъ подтвердилъ ее 5-го января и состоявшій при генерал Сахаров подполк. генер. штаба Б.
Для иллюстраціи всего вышесказаннаго приведу здсь еще разсказъ рядового 5-ой роты, 88-го пх. Петровского полка, Андрея Локтева (призыва 1901 г.), лежавшаго въ начал января 1905 г. съ отмороженными ногами въ 1-мъ сводномъ госпитал въ Харбин
Ночью 29 ноября онъ былъ въ состав роты на сторожевой служб. Ночь была холодная, особенно подъ утро. Земля промерзла, но снгу не было. Одтъ онъ былъ, по собственному его выраженію, въ ‘лтніе сапоги’, т.-е. кожанные, съ бумазейными портянками, въ ватные штаны, въ куртку съ овчиной до колнъ и шинель, на голов фуражка.
— ..Папахи и то не у всхъ,— объяснилъ онъ мн,— а валенокъ еще меньше. Въ рот насъ 140 человкъ, а валенокъ только 35 паръ.
Въ 2 ч. ночи въ такомъ костюм онъ былъ поставленъ подчаскомъ, пробылъ имъ два часа, а затмъ сталъ на два часа часовымъ. Смнился въ 6 ч. утра, пробывъ, такимъ образомъ, безсмнно на готов четыре часа. Японцы всю ночь стрляли, а мы отмалчивались. Посты обходились ротнымъ и батальоннымъ командирами, но Локтевъ имъ ни на что не жаловался, и только тогда, когда онъ съ поста смнился, почувствовалъ, что ‘перстовъ какъ бы нтъ’. Пошелъ — больно. Сняли сапоги, ротный командиръ осмотрлъ ноги, покачалъ головой и веллъ отправить въ госпиталь.
Онъ говорилъ все это спокойно безъ раздраженія, и его добродушное лицо съ рыжеватой клочковатой бородой и срыми глазами освтилось дтски наивной улыбкой, когда сопровождавшая меня сестра милосердія громко выразила недоумніе, что человка въ ‘лтнихъ сапогахъ’ заставили зимою простоять на одномъ мст четыре часа.
— Нтъ валенокъ, милая, и нтъ,— отвтилъ ей Локтевъ.— Откуда же ихъ взять?
И про такихъ-то солдатъ Куропаткинъ говорилъ, что они стали хуже?!

XIV.
Бездйствіе.

Дятельность есть важнйшее изъ всхъ достоинствъ воинскихъ.
(Суворовъ).
‘…Бездйствіе въ Средней Азіи всегда невыгодно и опасно…’
(Изъ письма Скобелева Куропаткину отъ 2 іюня 1880 г.).
Не выработанное заблаговременно, а наскоро, ad hoc импровизированное зимнее обмундированіе арміи не отвчало, конечно, требованію походнаго снаряженія — было неуклюже, мало практично, увеличивало и безъ того не малый всъ походной ноши солдата и потому немудрено, что нкоторые войсковые начальники просто на просто тяготились имъ. Такъ, въ половин октября начальникъ 5-ой вост. сиб. стр. дивизіи ген.-лейт. Алексевъ сообщилъ дежурному генералу ‘для доклада кому угодно, что въ случа перехода въ наступленіе, онъ броситъ на мст вс теплыя вещи’…
Войска все еще врили въ идею наступленія и ждали приказа о немъ со дня на день.
Помню бодрое, приподнятое настроеніе, которое царило въ отряд геи. Мищенко, стоявшемъ въ деревн Кіулундзиндзы, близь Хуаншаня, и получившемъ предложеніе готовиться въ набгъ.
Я пріхалъ туда 20-го октября 1904 г., чтобы повидать старыхъ знакомыхъ по Сахотанскимъ боямъ, чтобы повидать самого ген. Мищенко и на другой день присутствовать на церковномъ парад и на церемоніи раздачи генераломъ знаковъ отличія военнаго ордена своимъ молодцамъ-казакамъ. Застаю выводку лошадей. Офицерство толпой ходитъ за генераломъ отъ одной сотни къ другой. Вс настроены весело и бодро. Нтъ и слдовъ хандры отъ томительнаго бездйствія посл боевъ на Шахэ, монотонной жизни въ неуютныхъ, грязныхъ, холодныхъ китайскихъ фанзахъ, подъ срымъ пологомъ осенняго маньчжурскаго неба, среди срой, безжизненной и безлсной равнины.
— Дней черезъ пять или шесть идемъ въ набгъ, въ тылъ японцевъ,— конфиденціально объявилъ мн генералъ, отбирая лошадей, что покрпче, повыносливе.
Посл, за ужиномъ, подъ шумъ общей веселой товарищеской бесды мн удалось поговорить съ генераломъ о томъ, какъ онъ предполагаетъ организовать набгъ.
— Прежде всего я хочу, чтобы меня не стсняли строго ни направленіемъ. ни срокомъ. Если мн скажутъ, что я долженъ выполнить набгъ въ шесть дней,— я откажусь, если мн начертятъ путь — тоже самое. Мало ли куда потянетъ и какой крюкъ придется сдлать! Все зависитъ отъ того, кого я встрчу и какъ японцы будутъ меня ловить. Хотятъ, чтобы я ввязывался въ бой… А по моему, цль набга въ томъ, чтобы своимъ появленіемъ въ тылу нагнать панику, уничтожать запасы, захватывать транспорты, разрушать пути, захватывать отдльныя команды, а попутно — и развдывать… Все дло въ быстрот. Поэтому я думаю взять съ собой артиллеріи самое малое количество — свою Забайкальскую, да конно-горную батареи… Обозъ только вьючный.
Отъ офицеровъ я узналъ затмъ, что Мищенко предупредилъ ихъ, что раненые и больные, въ отступленіе отъ обычнаго правила, будутъ брошены, дабы не обременять отрядъ и не замедлять скорость его движенія. И потому вс должны были быть готовы попасть въ руки японцевъ или китайцевъ.
И уже одно это предупрежденіе, кстати сказать, принятое въ отряд спокойно и просто, освщаетъ намъ тотъ характеръ набга, какимъ онъ долженъ былъ быть по мысли самого генерала Мищенко,— лихимъ кавалерійскимъ рейдомъ.
Когда черезъ день я узжалъ изъ отряда, меня общали увдомить о дн выступленія въ набгъ, дабы и я могъ принять въ немъ участіе.
Но прошло пять дней, шесть, прошла недля, прошелъ мсяцъ,— а о набг отряда генерала Мищенко все только говорили… И вроятно, не въ одной нашей арміи…
Считая набгъ не состоявшимся, я ухалъ въ Харбинъ и здсь, въ самомъ конц декабря, узналъ, что наканун Рождества отрядъ отправили таки въ набгъ.
И такъ, два мсяца колебался Куропаткинъ и наконецъ, ршился. Ршился посл того, когда эта операція лишилась самой существенной своей черты — внезапности, когда обстановка для нея кореннымъ образомъ измнилась въ сторону для насъ неблагопріятную и когда она, пожалуй, утратила и самый свои смыслъ.
Портъ-Артуръ уже палъ, и это обстоятельство не могло не измнить нашъ общій планъ военныхъ дйствій, мняя цли и задачи. До сихъ поръ предъ всми стояла ясная, конкретная цль — освободить Портъ-Артуръ. Теперь она исчезла и намъ предстояло просто на просто разбить врага, сильнаго сознаніемъ одержанныхъ до сихъ поръ крупныхъ успховъ и опиравшагося на цлый рядъ сильно укрпленныхъ линій: Шахэ, Тайцзыхэ — Ляоянъ, Дашичао — Инкоу, а дале опять Фынхуанченъ, Гайчжоу, Ігинчжоу, Нангалинъ, Волчьи горы, Артуръ.
Тылъ японской арміи, куда теперь направленъ былъ отрядъ ген. Мищенко, оживленъ былъ передвиженіемъ арміи Ноги изъ подъ Артура на Шахэ, а двухмсячные толки о набг, о которомъ говорили даже въ далекомъ Петербург, должны были держать здсь всхъ наготов.
Въ октябр, когда впервые родилась мысль о набг, было еще сравнительно тепло, не только въ деревняхъ, но даже и въ поляхъ можно было найти запасы чумизы и гаоляна. Теперь все это было поприпрятано, попрідено самими китайцами и отобрано нами и японцами, что заставляло отрядъ брать съ собою продовольствіе въ большомъ размр и тмъ увеличивало размръ обоза. Было холодно, въ поляхъ лежалъ уже снгъ, и ночлеги подъ открытымъ небомъ стали тяжеле для людей и лошадей, гололедица и ледъ на рчкахъ затрудняли движеніе — и тмъ не мене отрядъ былъ отправленъ въ набгъ.
И организованъ онъ былъ иначе, чмъ думалъ Мищенко. Единство отряда нарушено было прежде всего включеніемъ въ его составъ частей, дотол мало знавшихъ другъ друга, затмъ онъ былъ раздленъ на три колонны и обремененъ огромнымъ количествомъ артиллеріи и обоза. Вмсто пролета черезъ тылъ противника задачею отряду поставленъ бой — овладніе Инкоу и уничтоженіе тамъ огромныхъ продовольственныхъ складовъ.
Результаты набга извстны: Инкоу взять не удалось, и самый набгъ прозванъ ‘черепашьимъ’. Во всемъ этомъ винили, конечно, Мищенко, тмъ боле охотно, что у его популярности и общей любви въ арміи было много завистниковъ. Въ Мукден и въ Чансямутуни, куда я вернулся ненадолго въ начал января, не безъ злорадства говорили, что ‘Мищенко не оправдалъ надеждъ — не сумлъ взять Инкоу и вообще прокопался::. Пришелъ, стало быть, и его чередъ быть козломъ отпущенія за чужіе промахи и неумнье. Виноватъ же опять былъ Куропаткинъ — и прежде всего своею медлительностью и нершительностью, изъ за которыхъ было упущено время. Затмъ этотъ глубоко пхотный генералъ въ организаціи отряда и набга не смогъ подняться на высоты кавалерійскаго духа и затормозилъ движеніе, лишивъ лихого генерала Мищенко простора въ иниціатив и организовавъ кавалерійскій набгъ по образцу движенія пхотной части. Наконецъ, какъ главнокомандующій, онъ ничмъ не облегчилъ дйствій брошеннаго въ тылъ отряда — ни демонстраціями на фронт, ни даже усиленіемъ огня.
Если въ чемъ и можно было винить ген. Мищенко, такъ это въ томъ, что онъ не осуществилъ своего намренія отказаться отъ руководства набгомъ, если его будутъ стснять въ организаціи, въ выбор цлей и въ план дйствій. Но вдь это, конечно, легче сказать, чмъ сдлать, въ особенности такому генералу, какъ Мищенко. Едва ли былъ на театр войны другой генералъ, который воевалъ бы съ такой охотой и удовольствіемъ, переносилъ бы вс тяжести и лишенія войны такъ легко и просто, какъ онъ.
Онъ не смогъ отказаться и пошелъ. Думаю, что если бы на его мст былъ ген. Ренненкамифъ, или кто либо другой,— результатъ набга, его характеръ были бы т-же. Можетъ быть, только отходъ отряда назадъ совершился бы мене благополучно, ибо рдко кто умлъ выходить въ эту войну съ такою честью изъ тхъ критическихъ положеній, въ какія ставила судьба генерала Мищенко съ его отрядомъ, какъ на переправ черезъ Ялу или подъ Сюянемъ. Въ такія минуты боевой жизни отряда спокойствіе ген. Мищенко, его личное мужество, быстрое пониманіе обстановки и ршимость были поразительны и подчиняли себ всхъ.
— Мищенко заведетъ, но и выведетъ, говорили про него въ отряд и врили въ него беззавтно.
А онъ пользовался всякимъ случаемъ чтобы покорить себ людей и создать въ нихъ готовность идти за нимъ куда угодно.
Разскажу здсь одинъ эпизодъ, случившійся какъ разъ въ эти мсяцы зимовки арміи на Шахэ и имющій отношеніе не только къ генералу Куропаткину.
Дло въ томъ, что въ начал октября, но донесенію генерала Куропаткина — ‘боле 100 всадниковъ Терско-Кубанскаго коннаго полка’, а боле точно — дв сотни этого полка отказались доле нести службу и просили уволить ихъ по домамъ. Отказъ этотъ они мотивировали тмъ, что срокъ свой, на который ихъ нанимали, шесть мсяцевъ — они отслужили и доле служить не желаютъ, такъ какъ Маньчжурія очень холодная страна, японцы очень сильный врагъ, крестовъ и медалей даютъ имъ очень мало, добычи же никакой вообще нтъ. Тщетно, почти въ теченіи двухъ недль, полковое начальство убждало ихъ подчиниться отданному приказанію — посдлать лошадей и перейти на бивакъ въ указанную деревню. Всадники отказывались и спокойно, но твердо просили отпустить ихъ на Кавказъ.
Доложили Куропаткину.
— Я хотлъ бы четырехъ или пять человкъ разстрлять. Могу я это сдлать?— спросилъ онъ.
Ему отвтили: никакъ нтъ.
— Почему?
— Потому, что въ закон за это смертной казни не положено.
— А что же положено?
— По ст. 111 Воинск. Уст. о наказ. за всякаго рода соглашенія въ числ двухъ или боле лицъ съ цлью противодйствовать начальству или его распоряженіямъ, а также за составленіе прошеній, заявленій и тому подобныхъ бумагъ въ военное время полагается ссылка въ каторжную работу отъ 4 до 8 лтъ.
— Ну, такъ я хочу предать суду двнадцать всадниковъ.
— Надо, по крайней мр, дознаніе произвести..
— Сколько же на это времени надо?
— Около недли.
— Это много. Мн справедливости не надо. Мн нуженъ примрный, строгій судъ…
И, помолчавъ немного, онъ отдалъ приказаніе произвести въ два дня судъ надъ двнадцатью всадниками Терско-Кубанскаго полка.
Предали ихъ суду уже не по 111 ст., а по 110 того же Воинскаго Устава о наказ.— ‘за явное возстаніе въ числ восьми или боле человкъ съ намреніемъ воспротивиться начальству или нарушитъ долгъ службы’, что подвергало виновныхъ уже не каторжнымъ работамъ, а смертной казни.
Лучшею защитительною рчью былъ оглашенный на суд рапортъ начальника Кавказской конной бригады, въ которомъ очень обстоятельно изложены были обстоятельства формированія полка и условія службы въ немъ. Въ этомъ рапорт разсказывалось, какъ горскому населенію Кавказа, остававшемуся въ сторон отъ движенія, вызваннаго войною, такъ какъ не вс племена его обязаны воинской повинностью, предложено было сформировать два конныхъ полка для участія въ военныхъ дйствіяхъ противъ японцевъ.
Условія службы были объявлены довольно неопредленно и потому запись охотниковъ шла довольно медленно. Но такъ какъ не сформировать эти полки было уже нельзя, то употреблены были вс мры административнаго воздйствія и въ конц концовъ полкъ сформировался, главнымъ образомъ, не изъ охотниковъ, а изъ наемниковъ и людей, сданныхъ сельскими горскими обществами, сбывавшими отъ себя неблагонадежные и опасные элементы. Имъ выдали оружіе и жалованье, 120 р., впередъ за тесть мсяцевъ. Это послднее обстоятельство и дало теперь, по истеченіи полугода, всадникамъ основаніе заявлять, что срокъ, на который ихъ нанимали, они отбыли и больше служить не желаютъ. Истиннаго же положенія вещей, дйствительныхъ обязанностей всадниковъ и долга службы имъ разъяснено и внушено не было, такъ какъ — и это прямо говорилось въ рапорт князя Орбеліани — командиръ полка полковникъ П—ипъ не сумлъ установить въ полку строгаго внутренняго порядка, дисциплины и спаять полкъ въ одно цлое. Да правду сказать, это было и мудрено: и самъ командиръ полка, и огромное большинство офицеровъ, были совершенно чужды подчиненнымъ имъ всадникамъ. Русскіе по происхожденію, гвардейцы по служб, они не знали ни души горцевъ, ни ихъ языка, ни обычаевъ, ни нравовъ. То и другое въ простот не вднія часто, хотя и неумышленно, попиралось и оскорблялось. Немудрено поэтому, что офицеры въ этомъ полку не пользовались должнымъ уваженіемъ, а командиръ полка полк. П—инъ былъ прямо даже не любимъ {Былъ случай отказа въ одномъ бою, со стороны ординарца-всадника подать коня полк. П—ину.}. Полкъ держался на вліяніи вахмистровъ и отдльныхъ всадниковъ, пользовавшихся почему либо у своихъ земляковъ почетомъ и уваженіемъ. Въ заключеніе, командиръ бригады свидтельствовалъ, что, несмотря на вс неблагопріятныя условія своего комплектованія и внутренней организаціи, полкъ дрался всегда хорошо…
5-го ноября 1904 года состоялся судъ. Двое,— вахмистръ и всадникъ Керефовъ, бывшій учитель горской школы въ Нальчик, пользовавшійся въ полку особымъ авторитетомъ,— были приговорены къ разстрлянію, а остальные десять — къ ссылк въ каторжныя работы на различные сроки, до 15 лта.
9-го ноября приговоръ этотъ былъ утвержденъ главнокомандующимъ и привести его въ исполненіе было предписано генералу Мищенко, которому, въ виду набга, подчинена была Кавказская конная бригада.
Казнь была назначена на 10-ое ноября. Разсказывали, что наканун вечеромъ Мищенко прізжалъ къ Куропаткину и очень долго убждалъ его помиловать осужденныхъ къ смерти, указывая, что эта милость очень благотворно повліяетъ на войска, которымъ предстоитъ идти въ опасный набгъ. Но Куропаткинъ былъ неумолимо твердъ.
Утромъ 10-го числа осужденные къ смерти были отправлены въ расположеніе отряда ген. Мищенко, и часа въ три казнь должна была состояться. Но тутъ произошло что-то странное. Докладъ ли о прибытіи осужденныхъ не былъ сдланъ своевременно, не обратили ли на него вниманія, но только вечеромъ того же дня Мищенко былъ вновь у главнокомандующаго и, докладывая, что казнь не состоялась за неприбытіемъ осужденныхъ, снова просилъ его помиловать ихъ.
— Ну, такъ и быть, дарю вамъ одного,— вахмистра,— сказалъ ему Куропаткинъ.
Но другой день, 11-го числа, осужденные, конечно, нашлись, ихъ вывели передъ полки Отдльной Забайкальской казачьей бригады, стоявшіе въ конномъ строю съ оружіемъ и готовностью дйствовать,— и передъ полки Кавказской конной бригады, бывшіе въ пшемъ строю, безъ оружія, такъ какъ опасались ихъ возмущенія. Вахмистру было объявлено, что смертная казнь замняется ему каторжными работами, а всадникъ-учитель, принявъ напутствіе муллы, былъ разстрлянъ -взводомъ 1-го Читинскаго казачьяго полка.
Онъ умеръ мужественно, убжденный въ томъ, что сталъ жертвой обмана. Стоя у столба и кланяясь своимъ сородичамъ, онъ просилъ ихъ передать его привтъ Кавказу и выражалъ сожалніе, что будетъ зарытъ въ маньчжурской земл.
— ..Меня обманули,— говорилъ онъ,— общали черезъ шесть мсяцевъ отпустить и не отпустили. Я же что общалъ, то и сдлалъ: я дрался съ японцами, какъ храбрый воинъ, и меня представили къ наград. Я въ бою не боялся смерти и теперь не боюсь… Но меня обманули.
Всадники угрюмо молчали. ‘Примрный судъ’ былъ исполненъ.
О ходатайств Мищенко за жизнь осужденныхъ скоро стало извстно въ полкахъ Кавказской бригады и, благодарные за него, они шли за своимъ новымъ вождемъ въ огонь и въ воду.

* * *

Бездйствіе, въ которомъ пребывала наша армія посл неудачныхъ боевъ на Шахэ и которому конца не предвидлось, томило все больше и больше.
Судьба Артура занимала и волновала всхъ. Борющійся безпрерывно, онъ стоялъ въ душ каждаго мучительной укоризной.
Въ самомъ штаб главнокомандующаго значительная часть офицеровъ генеральнаго штаба сознавала необходимость и даже возможность посл прибытія части подкрпленій, атаковать японцевъ въ ноябр или въ первыхъ числахъ декабря. Однимъ изъ нихъ былъ составленъ даже особый докладъ о политическихъ и военныхъ планахъ японцевъ, представленный одновременно главнокомандующему, его начальнику штаба, вр. и. д. генералъ-квартирмейстера и въ главный штабъ.
Указывая, что японцы овладли въ Артур важными позиціями, съ которыхъ будетъ разстрляна наша эскадра, и что гибель ея и неувренность въ прибытіи помощи извн дурно отзовутся на состояніи духа, защитниковъ крпости и ускорять печальную развязку, авторъ доклада разбиралъ существующее мнніе, будто паденіе Артура не можетъ оказать особо важнаго вліянія на исходъ войны и что мы будемъ считаться въ данномъ случа только съ моральными послдствіями этой новой неудачи. Соглашаясь съ этимъ, онъ высказывалъ совершенно правильную мысль, что съ потерей Артура армія наша потеряетъ одинъ изъ крупнйшихъ факторовъ успха, такъ какъ она уже не будетъ видть ясной цли для быстрыхъ операцій.
Онъ доказывалъ, что пріостановка военныхъ дйствій выгодна только японцамъ, такъ какъ главная цль ихъ задержать нашу армію до паденія Артура, когда они непремнно притянутъ къ маршалу Оям армію Ноги и, такимъ образомъ, усилятся еще тысячъ на 50—60. Онъ говорилъ, наконецъ, что, не имя ни политическихъ, ни стратегическихъ причинъ для наступательной зимней кампаніи, японцы останутся въ выжидательно-оборонителы-іомъ положеніи до паденія Артура или до весны. Пока силы японцевъ раздлены, заключалъ онъ, пока духъ ихъ подавленъ нескончаемой осадой Аргура, они не могутъ разсчитывать на ршительный успхъ на свер — и въ этомъ наша временная выгода.
Записка эта удостоилась резолюціи Куропаткина: ‘хорошій докладъ’,— и только.
Вс ея доводы, неоднократно потомъ повторенные, не могли сломить инертности однихъ, поглощенныхъ личными длами, боязливыхъ колебаній другихъ,— и наступленіе все откладывалось.
Признавая положеніе крпости серьезнымъ, вслдствіе малаго запаса патроновъ къ скорострльнымъ орудіямъ, и вроятности овладнія японцами почти разрушенными фортами No 2 и No 3, генералъ Куропаткина., въ одномъ изъ своихъ донесеній въ Петербургъ въ половин ноября 1904 г., все-таки пытался утшить безпокоющихся за участь Артура тмъ соображеніемъ, что и посл овладнія японцами этими двумя фортами, оборона можетъ продолжаться съ большимъ упорствомъ на промежуточныхъ позиціяхъ между главною (Центральною) оградою, и линіею фортовъ. Онъ уврялъ, что ружейныхъ патроновъ достаточно, продовольственныхъ запасовъ хватитъ еще на пять мсяцевъ.
Совершенно забывая, что Артуръ пережилъ вс т сроки своего существованія, которые ему назначались ране — ждали конца его сперва въ. іюл, потомъ въ август, потомъ въ октябр,— что всему бываетъ предлъ и что судьба Артура возложена всецло на его отвтственность, генералъ Куропаткинъ продолжалъ утверждать, что участь Портъ-Артура и впредь будетъ во многомъ зависть отъ степени упорства войскъ. Эту мысль онъ иллюстрировалъ соображеніемъ, что утомленныхъ стрлковъ скоро будутъ смнять моряки, подобно тому, какъ это было въ Севастопол.
Но понимая, что этимъ все таки своихъ обязанностей къ Артуру не устранишь, Куропаткинъ доносилъ, что главная надежда отстоять Портъ-Артуръ заключается въ выручк его гарнизона войсками маньчжурскихъ армій съ суши и дйствіями 2-й Тихоокеанской эскадры съ моря.
Но длая это послднее указаніе, врилъ-ли самъ генералъ Куропаткинъ въ успхъ дйствій 2-й Тихоокеанской эскадры и не убаюкивалъ ли — не себя, конечно, а другихъ — пустой надеждой?
Адмиралъ Скрыдловъ, только-что передъ этимъ постившій Чансамутунь, не скрывалъ своихъ пессимистическихъ взглядовъ на походъ эскадры Рожественскаго. Онъ сомнвался, чтобы она вообще дошла.
— Да и куда она пойдетъ?— восклицалъ адмиралъ.— Портъ-Артуръ можетъ пасть со дня на день. Но всякомъ случа его блокируетъ японская эскадра, съ которою Рожественскому придется выдержать тяжелый и сомнительный въ благополучномъ исход бой. У Владивостока же море замерзаетъ съ ноября по февраль…
Таковъ былъ одинъ факторъ выручки Артура. Перейдемъ теперь къ оцнк другого по тому же донесенію Куропаткина.
Признавая выручку Артура настолько необходимой, что важенъ каждый день, онъ понималъ, конечно, что для того, чтобы помочь ему, надо прежде всего разбить три японскія арміи.
До сихъ поръ соотношеніе нашихъ и японскихъ силъ, по мннію ген. Куропаткина, не было таково, чтобы мы могли разбить японскія арміи. По мр подхода къ намъ подкрпленій усиливались и японцы, какъ новыми формированіями, такъ, въ особенности, весьма быстрою присылкою значительныхъ укомплектованій, дававшихъ возможность поддерживать въ арміи полный боевой составъ. По имвшимся въ половин ноября свдніямъ, предполагалось, что противъ насъ дйствуютъ десять японскихъ дивизій, въ состав которыхъ многія резервныя бригады постепенно изъ 6-ти батальоннаго состава развернулись въ 12-ти батальонный. ‘Такимъ образомъ, писалъ ген. Куропаткинъ, японскія дивизіи по своему боевому составу сильне большинства нашихъ корпусовъ, ослабленныхъ боями подъ Ляояномъ и на Шахэ. Мы до сихъ поръ далеко не окончили пополненіе своихъ потерь подъ Ляояномъ, потери же наши на Шахэ можно надяться пополнить только въ январ. Въ настоящее время мы все еще не имемъ достаточнаго превосходства въ силахъ для обезпеченія успха при переход въ наступленіе. Съ подходомъ всхъ частей 8-го арм. корпуса въ двадцатыхъ числахъ декабря {Курсивъ мой.} получимъ не только превосходство надъ японцами въ числ батальоновъ, но и нкоторое превосходство въ числ штыковъ’.
Задавшись первоначально цлью довести вс роты арміи до состава не мене 150 штыковъ, ген. Куропаткинъ считалъ возможнымъ уже въ первыхъ числахъ декабря достигнуть этой цли. Къ тому же времени онъ надялся снабдить всю армію теплой одеждой. ‘Несомннно, замчалъ онъ, что для нанесенія японцамъ боле врнаго пораженія нашей арміи было бы выгодне пополниться почти до полнаго боевого состава и получить еще три стрлковыхъ бригады и весь 16-й корпусъ, но эти силы могутъ сосредоточиться къ Мукдену только къ половин января. Поэтому, въ цляхъ боле быстрой выручки Портъ-Артура, я предполагаю уже въ первыхъ числахъ декабря, не дожидаясь даже стрлковъ, перейти въ наступленіе. Рискъ большой, но оправдываемый положеніемъ Портъ-Артура {Курсивъ мой.}’.
Откладывая движеніе на выручку Портъ-Артура еще на мсяцъ и называя это ‘боле быстрой выручкой’, генералъ Куропаткинъ едва ли сознавалъ дйствительное положеніе Артура. Указаніе на его положеніе въ связи съ указаніемъ на большой рискъ предстоящей операціи нужно было ему для оправданія заблаговременно новой возможной неудачи. Но вдь если бы намъ и удалось сбить японцевъ съ позиціи на Шахэ, то впереди предстояло еще овладть цлымъ рядомъ другихъ позицій, во время боевъ за которыя японцы несомннно усилили бы свой натискъ на Артуръ, дабы, ускоривъ его взятіе, съ одной стороны — лишить насъ видимой цли дйствій, обезцнить наше наступленіе и подорвать духъ нашихъ войскъ, а съ другой — освободить армію Ноги для дйствія на сверномъ фронт. Какъ бы то ни было, откладывая наступленіе еще на мсяцъ, генералъ Куропаткинъ очевидно разсчитывалъ, что крпость можетъ еще существовать не одинъ, а два, три мсяца. Но если крпость могла продержаться два, три мсяца, то положеніе ея, стало быть, не было критическимъ, а стало быть нечего было заблаговременно оправдывать рискованность задуманнаго движенія. Все это были только слова. Страшная же дйствительность заключалась въ томъ сознаніи, что время для выручки Портъ-Артура уже упущено, что помощь ему не поспетъ — и это сознаніе парализовало волю Куропаткина, заставляло его постоянно колебаться въ выбор плаца дйствій и оттягивать переходъ въ наступленіе, которое его сомнвающемуся уму должно было казаться еще боле опасной ‘авантюрой’, чмъ движеніе на Вафангоу. Прибавьте къ этому еще неврную оцнку имъ бездйствія противника и своего положенія. Вотъ что писалъ въ томъ же донесеніи по этому поводу генералъ Куропаткинъ:
‘Если въ этотъ мсячный срокъ японцы сами перейдутъ въ наступленіе, то, отразивъ ихъ, мы перейдемъ въ наступленіе немедленно. Занявъ позиціи на Шахэ, мы получили значительныя выгоды {Курсивъ мой.}, ибо даже, въ случа неудачи, за нами находится сильно укрпленная Мукденская позиція, на которой мы можемъ остановить японцевъ до подхода къ намъ всхъ подкрпленіи. Мы расширили районъ для довольствія нашихъ армій, охранили Мукденъ съ его могилами отъ разрушенія {Подумаешь, какая значительная выгода, отъ которой Куропаткинъ тутъ же однако отказывался, говоря, что въ случа неудачи отступитъ къ Мукдену и такимъ образомъ превратитъ Мукденскія могилы въ поле сраженія.} и — что тоже весьма важно — прикрыли Фушунскія каменноугольныя копи, гд собрано до пяти милліоновъ пудовъ угля’. Нын, въ теченіе октября и ноября, сообщалъ онъ дале, до самыхъ копей проложена втка въ 42 версты и уголь уже поступаетъ на желзную дорогу. ‘Кром того, мы приступили къ прокладк полевой желзной дороги отъ Фущунской втки по направленію къ Далинскому перевалу для облегченія довольствія войскъ восточной группы какъ нын, такъ и особенно при наступленіи впередъ’.
‘Мы дятельно готовимся къ переходу въ наступленіе,— заключаетъ Куропаткинъ свое донесеніе,— подвигая впередъ вс необходимые намъ запасы, организуя перевозочныя средства, подготовляя средства для принятія до 60 тысячъ раненыхъ. Позиціи наши укрпляются, проводятся большіе колонные пути’…
И такъ, генералъ Куропаткинъ предполагалъ, что японцы ране овладнія ими Портъ-Артура перейдутъ въ наступленіе,— стало быть, онъ не усматривалъ никакой планомрности, никакой логической связи въ дйствіяхъ маршаловъ Оямы и Ноги.
Очевидно онъ не оцнилъ неоднократныхъ сообщеній наніихъ различныхъ агентовъ, что японцы прежде всего и во что бы то ни стало хотятъ взять Портъ-Артуръ, что овладніе имъ (а не Мукденомъ съ его могилами) есть дло національнаго самолюбія, національной чести Японіи, иначе онъ понялъ бы, что центръ тяжести войны лежитъ на Квантун, что армія Оямы есть только огромная ширма, прикрывающая осаду Артура, и что борьба съ нимъ, Куропаткинымъ, до паденія Артура — только грандіозная демонстрація. И въ самообольщеніи своею первенствующею ролью въ ход войны, онъ говорилъ о значительныхъ выгодахъ занятія имъ позиціи на Шахэ не для наступленія съ нихъ, не для успха, лежавшаго впереди ихъ, а ‘въ случа неудачи’ и на этихъ позиціяхъ!
Что же однако вроятне: неудача или успхъ? Единственнымъ критеріемъ шансовъ на побду генералъ Куропаткинъ считаетъ соотношеніе силъ сражающихся сторонъ. Исчисляя въ этомъ донесеніи наши силы, могущія принять участіе въ наступленіи, предположенномъ имъ въ первыхъ числахъ декабря,— въ 320 баталіоновъ или 120 тыс. штыковъ, онъ опредляетъ силы трехъ японскихъ армій, расположенныхъ противъ него въ данный моментъ, въ 220—240 баталіоновъ, т. е. въ 170—190 тысячъ штыковъ, и потому съ нкоторою вроятностью говоритъ о возможности отразить наступленіе японцевъ если бы таковое послдовало не въ теченіи этого мсяца отсрочки, а также въ первыхъ числахъ декабря.
Но въ данный моментъ наши силы еще не достигали 210 тысячъ и стало быть немногимъ разнились отъ силъ японцевъ. Въ первыхъ же числахъ декабря соотношеніе силъ должно было измниться. ‘Если не увеличится болзненность въ арміи, доносилъ Куропаткинъ, это общее число штыковъ (210 тыс.) возрастетъ только укомплектованіями еще отъ 15 до 20 т… Насколько японцы могутъ увеличить свои силы къ началу декабря — свдній пока не имется’. Но не забудемъ, что только въ двадцатыхъ числахъ декабря, съ подходомъ всхъ частей 8-го корпуса, генералъ Куропаткинъ разсчитывала. получить превосходство надъ японцами и въ числ батальоновъ, и въ числ штыковъ. Однако до этого времени много воды могло утечь — и это донесеніе противорчивое, таившее въ себ что то недоговоренное, неясное и неопредленное, только подтверждало то сознаніе, которое въ эти дни зимовки на Шахэ, проникало въ душу и леденило ее, что компанія нами проиграна.
Припоминается разговоръ со стрлкомъ охотничьей команды 10-го вост. сиб. полка Черенковымъ, состоявшимъ при мн встовымъ въ дни сентябрскаго. наступленія, и теперь, въ ноябр, навстившимъ меня въ Мукден. Это былъ очень добродушный, очень смтливый, расторопный и смлый солдатъ, поражавшій меня, помимо своей заботливости обо мн, своею постоянною жизнерадостностью
Кто то изъ моихъ сожителей по вагону спросилъ его, былъ ли онъ въ Артур, и на утвердительный. отвтъ, замтилъ, что вотъ опять скоро тамъ будетъ.
— Едва ли, ваше в—діе, грустно отвтилъ онъ.
— Почему?
— Думается, не удержаться намъ на этой позиціи. Отгонятъ насъ японцы къ Байкалу.
— Что ты, помилуй! Видалъ вдь японцевъ? Плюгавый народъ!
— Какъ бы намъ на кулачки драться, отвтилъ Черенковъ, мы бы, конечно, ихъ побдили. Я бы человкъ пять одинъ уложилъ. А теперь вотъ что то не выходитъ.
И такихъ Черенковыхъ было много. Вра въ себя у нихъ была, а вры въ своихъ вождей не было.
Деморализація арміи, упадокъ ея духа и дисциплины росли. Одурвъ отъ двухмсячнаго сиднья въ полутемныхъ, дымныхъ землянкахъ-норахъ, истомленные однообразіемъ жизни и тяжелыми земляными работами, солдаты уходили съ позицій въ тылъ, бродили по унылой равнин между Шахэ и Хуньхэ, забирались въ уцлвшія кое гд китайскія деревни и пробирались даже за Мукденъ къ Харбину.
На этапахъ были сформированы изъ казаковъ особыя команды, прозванныя ‘гаолянными’, которыя должны были осматривать окрестности, задерживать этихъ дезертировъ и мародеровъ и возвращать ихъ въ полки. Поговаривали даже, что цлая казачья дивизія будетъ направлена въ тылъ, за Мукденъ, къ Харбину для осмотра всей этой полосы и очищенія ея отъ хунхузовъ и бглыхъ солдатъ.
А между тмъ еще совсмъ недавно т же люди бжали изъ Харбина на передовыя позиціи. Бжали въ буквальномъ смысл слова, томясь бездйствіемъ въ тылу и горя желаніемъ подраться съ японцами. Припоминается, какъ однажды посл Ляояна къ дежурному генералу явилось двое солдатъ артиллеристовъ
— Что вамъ?— спрашиваетъ добродушно настроенный генералъ Благовщенскій.
Взяли подъ козырекъ и мнутся.
— Мы къ вашей милости, ваше превосходительство.
— Зачмъ? Откуда?
— Изъ Харбина, въ артиллерійскомъ запас были… Соскучились…
— Такъ вы, значитъ, бглые?
— Такъ точно, ваше пр—ство. Только мы, значитъ, воевать желаемъ. Явите божескую милость, отправьте куда нибудь на позицію.
Генералъ какъ будто сначала растерялся.
— Какъ вы смли оставить свою часть?! Васъ подъ судъ надо, а не на позицію!..
— Виноваты, ваше пр—ство! Только, значитъ, послужить, какъ слдуетъ, хочется… Кровь свою пролить за отечество… Который мсяцъ сидимъ въ запас, словно и на войн не были…
Генералъ разсмялся.
— Ишь вояки какіе!.. Ну ужъ, ступайте въ канцелярію, вонъ въ этомъ дом — и онъ указалъ рукой на домикъ, гд помщалось его управленіе — и скажите тамъ, что дежурный генералъ приказалъ васъ сейчасъ же отправить на позицію въ какую нибудь бригаду.
— Покорнйше благодаримъ, ваше пр—ство.
И все еще мнутся, не идутъ.
— Ну, чего-жъ вы?
— Такъ что мы не одни, ваше пр—ство.
— Сколько же васъ?— удивленно спросилъ генералъ
— Семеро, ваше пр—ство.
— Ахъ, канальи!— и, подумавъ, прибавилъ — ну ступайте ужъ вс семеро.
Теперь такихъ ‘бглыхъ’ уже не было больше. Выли другіе. Бездйствіе подтачивало силы всхъ. Развилась карточная игра. Участились случаи растратъ казенныхъ денегъ. ‘Дружескія бесды’ за стаканомъ вина все чаще стали кончаться ссорами. Въ Мукден, въ грязномъ вокзал, напоминавшемъ скверный провинціальный трактиръ, всегда, однако, биткомъ набитый народомъ, застрлился какой то молодой саперный поручикъ, только что прибывшій съ командой изъ Россіи. Книгъ не было. Газеты приносили запоздалыя на мсяцъ, полтора, новости — и новости не веселыя… Письма, единственная наша связь съ далекой родиной и близкими людьми, терялись и засылались Богъ всть куда… Телеграфъ былъ заваленъ работой и отвта на свои телеграммы мы ждали недлями. Только отъ Омска дйствовало еще телеграфное сообщеніе, отъ Манчжуріи же до Омска телеграммы везлись почтой… Жизнь слагалась въ какой то сплошной срый тяжелый кошмаръ.
Чтобы отдохнуть отъ него, я ухалъ въ Харбинъ и здсь 22-го декабря узналъ о сдач Портъ-Артура.
Потомъ въ главной квартир мн передавали, что когда это извстіе было получено Куропаткинымъ, онъ стукнулъ съ досадой кулакомъ по столу и сказалъ: ‘я такъ и зналъ, что этотъ сдастъ крпость’.
Ему предлагали отвтить на это событіе немедленнымъ энергичнымъ переходомъ въ наступленіе и тмъ нарушить ликованіе японцевъ.
Это диктовалось и разумомъ, и сердцемъ.
Армія Ноги еще не подошла. Наступленіе должно было поднять духъ войскъ, убитый встью о гибели Артура.
Скорбь, возмущенное чувство не позволяли сидть въ эти дни, сложа руки… Надо было отомстить за позоръ капитуляціи, кровью смыть униженіе ..
Но онъ бездйствовалъ, колебался и разршилъ свои колебанія только тмъ, что отправилъ, наконецъ, отрядъ Мищенко въ давно задуманный набгъ.
Очевидно и въ сдач Портъ-Артура виноватъ былъ опять таки одинъ только Стессель, а но тотъ, на отвтственность котораго всецло была возложена судьба Портъ-Артура, не тотъ, на обязанности котораго лежало наблюденіе, чтобы форты Портъ-Артура не были только вычерчены на план, трассированы на мстности и не представляли бы груды мусора, не тотъ, кто пятился отъ осажденной крпости, кто создалъ и поддерживалъ въ ней двоевластіе, ее окончательно обезсилвшее.
Какъ мало понималъ все это Куропаткинъ, можно судить по тому, что такое же двоевластіе онъ приготовилъ и Владивостоку, назначивъ начальникомъ укрпленнаго района крпости Владивостокъ помощника командующаго войсками Приамурскаго военнаго округа ген.-лейт. Андреева, только что прибывшаго изъ Россіи, и замняя коменданта Владивостокской крпости наканун возможной ея осады новымъ лицомъ, генераломъ-Казбекомъ, также выписаннымъ изъ Россіи. И все это только потому, что генералъ Воронецъ, комендантъ Владивостока, посл паденія Портъ-Артура напомнилъ генералу Куропаткину, что Владивостоку могутъ теперь понадобиться орудія и снаряды, взятые съ его валовъ на Шахэ.
— ‘Комендантъ нервничаетъ. Сообщите на своемъ ли онъ мст?’ отвчалъ на это такимъ примрно запросомъ генералу Андрееву генералъ Куропаткинъ.
Хотя тотъ и отвтилъ, что комендантъ — на мст и крпость держится имъ въ порядк, но самъ генералъ Воронецъ не призналъ умстнымъ оставаться боле на своемъ посту и просилъ его уволить въ интересахъ объединенія дла обороны въ рукахъ одного лица, такъ какъ гибельные результаты двоевластія ген.-адъют. Куропаткинъ въ начал кампаніи самъ испыталъ на себ.
Генералъ Воронецъ былъ уволенъ, а генералъ Казбекъ былъ назначенъ.
Двоевластіе осталось — и Владивостоку грозила участь Артура.

* * *

Скажите, чего же можно было ждать въ будущемъ при такой неспособности понимать уроки прошлаго и оцнивать настоящее?
Теперь мы знаемъ — чего: Сандепу, Мукдена и Цусимы.
Стоило ли мн ихъ дожидаться? Мн, обязанному сообщать ‘только о нашихъ герояхъ,— генералахъ и солдатахъ’, мн, лишенному права и возможности говорить о томъ, о чемъ кричать хотлось, въ чемъ я видлъ непосредственную теперь причину нашихъ неудачъ…
Считая свое дальнйшее пребываніе въ арміи безполезнымъ, войну, посл паденія Артура, проигранною, продолженіе ея подъ руководствомъ генерала Куропаткина гибельнымъ, а въ частности походъ второй Тихоокеанской эскадры безцльнымъ, я просилъ у редакціи разршенія покинуть театръ войны. И таковое получилъ.
Въ главной квартир, въ Чансямутун, куда я въ первыхъ числахъ января 1905 г. пріхалъ прощаться, мн говорили по поводу возможности заключенія теперь мира, что Куропаткинъ ршительно противъ этого, что онъ вритъ въ конечную нашу побду въ этой тяжелой войн.
Меня старались убдить въ его проницательности, утверждая, что, еще будучи военнымъ министромъ, онъ въ одномъ изъ своихъ всеподданнйшихъ отчетовъ предсказывалъ неизбжность войны, неудачной въ начал, какъ почти вс войны, веденныя нами въ XVIII и XIX столтіяхъ. Но наибольшимъ несчастіемъ онъ считалъ несвоевременное окончаніе борьбы. Нужно, будто бы говорилъ онъ, не смущаться неудачами, огромными потерями, застоемъ въ длахъ, голодомъ и болзнями народа — и во что бы то ни стало продолжать войну до побды…
Но для этого нужно, чтобы во глав арміи, застигнутой войною врасплохъ, стоялъ человкъ ршительный, не только на словахъ, но и надл, энергичный, дятельный въ пол, а не въ кабинет, способный не только создавать хорошіе стратегическіе планы, но и осуществлять ихъ, человкъ смлой иниціативы, способный рисковать безъ оглядки, безъ смущенія, свободный отъ постороннихъ вліяній, врящій не только въ себя, но и въ свою армію. Хорошо подготовившійся къ войн врагъ, расчетливый и осторожно методичный, фанатически проникнутый идеями пользы и славы отечества, требовалъ для борьбы съ собою полководца исключительныхъ дарованій.
И оцнивая Куропаткина съ точки зрнія этихъ требованій невольно вспоминались заключительныя строки Державинской псни на смерть Суворова:
‘Львинаго сердца, крыльевъ орлиныхъ,
‘Нтъ уже съ нами. Что воевать?
Апушкин Владимир Александрович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Скобелев о немцах, Апушкин Владимир Александрович, Год: 1914
  2. Дело о сдаче крепости Порт-Артур японским войскам въ 1904 г., Апушкин Владимир Александрович, Год: 1908
  3. Мищенко, Апушкин Владимир Александрович, Год: 1908
  4. Программа университетских лекций по истории средних веков, Гоголь Николай Васильевич, Год: 1834
  5. История кабаков в России в связи с историей русского народа, Прыжов Иван Гаврилович, Год: 1868
  6. Из истории кабаков в России, Петрищев Афанасий Борисович, Год: 1906
  7. Исторический очерк столетнего существования города Николаева при устье Ингула, Ге Григорий Николаевич, Год: 1890
  8. Историческое обозрение Сибири, Словцов Петр Андреевич, Год: 1838
Электронная библиотека