А. В. Чанцев.
Русские писатели. 1800—1917. Биографический словарь. Том 3 . М., ‘Большая Российская энциклопедия’, 1994
Кугель А. Р.: биографическая справка, Кугель Александр Рафаилович, Год: 1994
Время на прочтение: 9 минут(ы)
КУГЕЛЬ Александр (Авраам) Рафаилович [псевд. Homo novus и др., 13(25).8.1864, г. Мозырь Минской губ. — 6.10.1928, Ленинград, похоронен на Волковом кладб.], театр, критик, публицист, журналист, мемуарист.
Отец К., Рафаил Мих. (ум. в 1905). — обществ, раввин в Мозыре, устроитель первой гор. типографии, мать, Бальбана Наумовна (ум. в кон. 1870-х гг.), организовала рус. школу для евр. детей. Младшие братья. Иона и Натан, журналисты, работавшие в провинц. и петерб. прессе.
В 1882 К. окончил г-зию в Чернигове, в 1886 — юридич. ф-т Петерб. ун-та. Впервые опубл. юмореску в ж. ‘Стрекоза’ (1882, No 49). Студентом, готовясь к адвокатуре, для заработка писал в газ. ‘Новости’, ‘Днепр’ (Елизаветград) и гл. обр. в ‘С.-Петерб. вед.’, где был замечен В. Г. Авсеенко, стал вскоре его ‘баловнем’ и, пристрастившись к жизни газетчика, отказался от профессии адвоката.
К 20 годам К. пережил неск. лит.-филос. увлечений, в т. ч. ‘нигилизмом’ Д. И. Писарева, ‘пессимизмом’ Э. Гартмана, в первые годы лит. работы испытывал ‘непреоборимое впияние’ романтическо-иронич. прозы Г. Гейне (‘Лит. восп.’, с. 59). Весной 1885 начал вести мелкую театр, хронику в ‘С.-Петерб. вед.’, посещать ‘сады’ и варьете на Островах и узнал специфич. круг тамошних завсегдатаев — петербуржцев высших сословий, почему-либо предпочитавших образ жизни богемы и полусвета. Люди причудливых биографий, нередко — ориг. ума, они импонировали худож. чутью К. прежде всего умением непредвзято смотреть на вещи, отвечавшим его собств. склонности больше верить себе, чем к.-л. апробированному ‘мнению’. Вместе с тем недавний провинциал из черты евр. оседлости, К. не стал среди них ‘своим’, и чувством чужеродности питалось его острое ощущение социальных, нац., пси-хол. перегородок в об-ве, к-рое, в свою очередь, обостряло понимание самоценной замкнутости ист. и культурных форм, — впоследствии именно оно легло в основу его зрелой интерпретации фактов жизни и фактов иск-ва.
Авсеенко, единств, лит. наставник К., был для него представителем ‘старого барства’, рус. ‘джентльменом’, запечатлевшим в своих произв. собств. культурный тип (см., напр.: ТиИ, 1897, No 3, с. 48). М. б. тяготясь его культурным преобладанием, К. с 1887 постепенно отходит от ‘С-Петерб. вед.’ [с согласия Авсеенко (псевд. Homo), начинает подписываться Homo novus, демонстрируя т. о. и признательность ему, и в то же время различие между ними]. Однако уже в сов. годы (см.: ‘Лит. восп.’, с. 53, 57—59) он объяснял свой уход в полубульварную ‘малую’ прессу (‘Петерб. газ.’, ‘Новости дня’, ‘Театр, мирок’, ‘Минута’ и др.) в осн. обидой на ‘идейную’ печать, замолчавшую его очерки о ‘молодом поколении’, появлявшиеся в разл. газетах и собранные в кн. ‘Без заглавия’ (СПб., 1890, ‘разгильдяйская’, по оценке К., рец.: РМ, 1890, No 7, б. п.). Обличая поколение своих сверстников как ‘едва ли на что годное’ в силу безволия и ‘бездарной честности’ многих из них, К., по его словам, метил в рус. интеллигенцию в целом, к-рую считал нежизнеспособной (‘книжной’) социально-психол. формацией, а не встретив у нее отклика на свое обличение, тем более уверился в собств. правоте.
Мастерски овладев раскованной газетной речью, к нач. 90-х гг. К. вошел в число ‘королей’ петерб. прессы, гл. обр. — ‘Петерб. газ.’, где чуть ли не ежедневно выступал в разл. жанрах (публицистика, очерк, фельетон), в т. ч. и случайных для него (так, изредка писал о новинках текущей беллетристики — произв. И. Н. Потапенко, И. А. Салова, П. Д. Боборыкина, своего приятеля И. Я. Гурлянда и др.). Присущее его характеру сочетание житейской трезвости и практицизма с неистребимой тягой к идеальному стало психол. предпосылкой усиливавшейся влюбленности в театр, превратившей с годами театр, хроникера в одного из лучших театр, критиков эпохи. В нач. 90-х гг. театр для К. — область ‘идеала’, отделенная от ‘жизни’ границей рампы, и область свободы в ‘крутых’ условиях правления Александра III. Частые поездки в Берлин, Париж, Вену, дававшие ему широкую европ. осведомленность, углубляли (по контрасту) понимание уникальности рус. (в т. ч. театральной) ‘культуры’. При резкой полит. неприязни к ‘сфинксу рус. самодержавия’ он без предубеждения относился к писателям ‘славянофильской’ ориентации (от А. А. Григорьева, чья ‘органич. критика’ не прошла бесследно для его собств. критич. манеры, до В. В. Розанова). Лит. ‘европеизм’ при пристальном внимании к нац. специфике явлений обусловливал своеобразие его письма. Уже на первых порах критич. стилю К. были присущи виртуозные переходы от эстетич. анализа к фиксации чувств, впечатлений, широкий поток ассоциаций, обличавший свободный от догматизма ум, и особенная пластичность в передаче оттенков мысли. Войдя в круги лит.-артистич. элиты Петербурга (в к-ром прожил всю жизнь), К., всегда ценивший независимость, ценил и свою проф. свободу от господствовавших в ней мнений и диктата больших газет. В нем ‘кипели какие-то неизведанные силы… внезапно он открывал для себя новые пути… будто золотой дождь идей внезапно проливался над этой головой со спутанной шевелюрой, и там загорались огни вдохновения’ (Пильский, с. 141—42). В 1896, выиграв в карты нек-рую сумму денег, К. решился выпускать собств. журнал — еженед. ‘Театр и иск-во’ (1897—1918, издательницей значилась его гражд. жена, актриса Суворин-ского театра 3. В. Холмская). Информативная насыщенность, акцент на проф. интересах актерской ‘громады’ и высокий уровень статей (без тени элитарности и снобизма) определили успех и авторитетность ‘Театра и иск-ва’, ставшего образцом для ряда др. аналогичных изданий (напр., моек, ж-л ‘Рампа и жизнь’).
Однозначной позиции в эстетич. дискуссиях ж-л обычно не занимал, допуская и разные т. з.. и полемику. ‘Журнал вмещал всех — от Е. П. Карпова до Ф. К. Сологуба’, — вспоминал К. и объяснял этот эклектизм ‘искренним желанием’ участников ‘познать истину иск-ва’ (‘Листья с дерева’, с. 41). Очевидно, однако, что он объяснялся еще и неверием К. в возможность теоретич. познания этой ‘истины’ (ибо она, по его словам, ‘в интуиции… в огне и пламени… в худож. темпераменте’ — ТиИ. 1908, No 2, с. 42). а потому — терпимостью к любым взглядам, в нек-ром смысле одинаково ‘неистинным’, а также сильно развитым у него чувством современности и желанием сделать ж-л максимально представительным.
Сам К. был наиб, ярким автором своего журнала, вел регулярно рубрики ‘Театр, заметки’ и ‘Заметки’. На фоне преобладавшего в 90-е гг. эмпирически-вкусового подхода к спектаклю (В. М. Дорошевич и др.) он рано ощутил потребность в целостной театр, концепции, в центр к-рой поставил актера — ‘самодовлеющую театр, ценность и притом главную’ (ТиИ, 1918, No 32/35, с. 304), благодаря ‘дионисийскому’ вдохновению дающую в роли ‘прообраз и отвлечение жизни’, ее идеальную схему, в принципе более высокую, чем сама жизнь. ‘Сущность театра в том, чтобы не быть миром, как сущность артиста в том, чтобы не быть обывателем’ (ТиИ, 1918, No 16/17, с. 178). В приобщении зрителя к ‘идеалистич. познанию бытия и красоты’ (‘Утверждение театра’, М., [19231, с. 63) через эмоц. соучастие в игре актера — суть театр, действа и оправдание театра как социального института.
Актерское ‘наитие’, по мысли К., неизбежно воплощается в формах нац., ист., худож. традиций, полнокровный театр должен быть соотнесен с жизнью, бытом, эмпирикой чувств, т. к. они — условие и материал сценич. трансформации (иначе актеру ‘нечего играть’). Мера этой соотнесенности — вопрос интуиции, одаренности, такта актера. К. не принимал худосочные, с его т. з., опыты театр. стилизаторства (В. Э. Мейерхольд. К. А. Марджанишвили и др.) и вообще модернист, культ расплывчатых ‘исканий’ — свидетельство морального релятивизма и отсутствия худож. концепции.
Называя себя театр, ‘старовером’, К. тем не менее ясно понимал, что любимый им ‘старый’ рус. театр, знавший взлеты актерской гениальности, знал и великие провалы из-за недостатка духовной и рабочей дисциплины. [‘Беспутный гений’ П. С. Мочалов — идеал рус. актера и вместе с тем — трагич. пример самоистребления таланта.] Поэтому много сил К. положил на разработку темы о рус. нац. театре. В частности, он подробно развивал ее, разбирая наследие рус. драматургов, гл. обр. А. С. Грибоедова, Н. В. Гоголя, А. Н. Островского. В пьесах последнего видел своего рода эталон, т. к. именно в них, по его мнению, найдена должная мера бытовой ‘правды’ в точной соотнесенности с нац. ‘духом’, оставляющая простор ‘движению’ (ибо ‘драма’ — это ‘поэзия движения… разрешение кризиса’ — ТиИ, 1901, No 47, с. 856), а значит, и закономерной свободе актерской игры. [Статьи о драматургах-классиках были после смерти К. собраны и опубл, его другом В. Ф. Боцяновским — ‘Рус. драматурги. Очерки театр. критика’, М., 1933, 1934]. По разл. причинам, в осн. идеологии, характера, думал К., эта мера нарушена авторами совр. пьес (или оказалась им недоступной), и поэтому он в своем ж. ‘Театр и иск-во’, как правило, негативно оценивал (упрекая в ‘нетеатральности’) пьесы современников — А. П. Чехова (1902, No 48, 1904, No 12—13, и др.), М. Горького (1907, No 14, 1909, No 32, 1910, No 40), Л. Н. Андреева (1907, No 9, 1913, No 18) и др. Констатируя очевидный, с его т. з., разлад совр. лит-ры и театра, утверждал, что ‘лит-ра портит театр’ и лучше бы ‘супругам разойтись’ (1912, No51, с. 1023).
Оценка актера (и театра вообще) всегда тяготела у К. к совпадению с интерпретацией стиля того или иного театр, явления. ‘Театр, портреты’ К. (лучшее в его наследии) — яркие образцы лит. реконструкции образа актера, перерастающей в сгущенный образ времени, страны и среды, породивших его. Впрочем, человек исключит, мнений, горячий, с чертами деспотизма в характере, К. бывал и несправедлив к тем, кто выражал на сцене чуждые ему (и потому — особенно понятные и раздражающие) духовно-идеоло- гич. тенденции.
Напр., к П. А. Стре пето вой, воплощавшей печалование’ и надрыв поздненароднич. типа, В. Ф. Комиссаржевской, к-рая ‘и лицом, и талантом, и душой была асимметрична’, ибо ‘слишком современна, как боль сегодняшнего дня’ (отзвук недоверчивости К. к интеллигентскому типу). Им противопоставлял М. Г. Савину [для к-рой в 1891 предпринял свой первый драматургии, опыт— инсценировку (совм. с Б. И. Бентовиным) ром. ‘Дым’ И. С. Тургенева, запрещенную цензурой, изд. — СПб., 1896], в ее актерском стиле видел ‘волю в действии, порядок в достижении, эгоизм в борьбе и страсти’, т. е. черты жизнеспособного типа, трезвого, чуждого иллюзий, редкого как на рус. сцене, так, по его мнению, и в самой России (‘Театр, портреты’. Л., 1967, с. 146).
Важно, однако, что по мере того, как то или иное явление в театре уходило в прошлое и проступала его ист. обусловленность и эстетич. исчерпанность, К. всегда смягчал оценки, — то, что становилось звеном в цепи традиции, получало тем самым и ‘право быть’.
Так, в течение 20 лет выступая против практики МХТ (в ней он усматривал диктатуру режиссера — носителя рассудочной воли, иноприродной актерскому ‘наитию’), К. в сов. время признал и его — за то, что ‘подсознательно’ этот театр отвечал реальным тенденциям в рус. обществе накануне революции.
С годами возрастало внимание К. к человеческому аспекту театр, действа: ‘Будущее театра в актере, будущее актера в человеке’ (ТиИ, 1908, No 16, с. 299). Замысел восстановить пошатнувшееся (или установить новое) равновесие человека и театра одухотворял деятельность К. в ‘театре малых форм’ ‘Кривое зеркало’, открытом в 1908 Холмской при его худож. руководстве (в театре как драматург участвовал H. Н. Евреинов). Огромный успех имели театр, пародии ‘Кривого зеркала’ (‘Вампука’ М. Н. Волконского и др.), хотя К. и его близкие сотрудники (из них он особенно выделял композитора В. Г. Эренберга и драматурга Б. Ф. Гейера) вели (в осн. в проектах) более глубокий поиск путей, к-рые позволили бы уйти от ‘фабрично-заводского’ типа больших совр. театров, нивелирующих, по его мысли, актера (и человека в актере), поставить эксперименты с целью полнее раскрыть психофизиологии, аппарат актера, наконец перейти от рутинной пародии фактов к смыслообразующей пародии стилей и культурно-ист. форм.
Вместе с тем К. много работал и как публицист. С 1904 чл. редакции и осн. автор газ. ‘Русь’ и ‘Новая Русь’, в 1907 моск. газ. ‘Парус’ печатала его отчеты о заседаниях 2-й Гос. думы. В публицистич. кн. ‘Под сенью конституции’ (СПб., 1907, рец.: ‘Новая книга’, 1907, No 6) нашла выражение система леворадикальных (заостренных против монархии) взглядов К., разыгранная как своего рода спектакль с помощью ‘воскрешенных’ персонажей М. и. Салтыкова-Щедрина. В 1910-х гг. К. писал в газ. ‘День’, ‘Бирж, вед.’, ‘Рус. слово’, ‘Киев, мысль’. В янв.—мае 1918 редактировал газ. ‘Новый вечерний час’, в статьях для к-рой выявилось его отношение к рус. революции. К. не принял Октябрь 1917, увидев в нем гл. обр. культурно-ист. катастрофу, предопределенную болезненным развитием имп. России. В них мало полит, непримиримости, зато они насыщены историософской резиньяцией. Переезд сов. пр-ва в Москву в нач. 1918 для К. — акт символич. значения, знаменующий конец ‘петерб. периода’ рус. истории и наступление времен, лично от него требующих полной переоценки своего прошлого. Возможность эмиграции он исключил сразу. В кон. 1918 вместе с Холмской выехал через Киев на юг, жил в Одессе, в кон. 1919 или нач. 1920 вернулся в Петроград.
В нач. 20-х гг. служил в неск. сов. учреждениях, занимавшихся культурой. В 1920—24 возглавлял Петрогр. драм, театр, где ставил пьесы (и свои инсценировки романов) Д. С. Мережковского. Изредка выступал в ‘Моск, вечерней газ.’, ж. ‘Огонек’ и др. В 1922 возобновил работу ‘Кривого зеркала’ (с приходом новых сотрудников вырождавшегося в заурядное сатирич. ‘ревю’). Тщательно переработав старые статьи, составил сб-ки ‘Театральные портреты’ (П. — М., 1923) и ‘Профили театра’ (опубл. посмертно, М., 1929). В 1927—28 отд. брошюрами вышли очерки К. о В. И. Качалове, Н. Ф. Монахове, П. Н. Орленеве, М. Ю. Юрьеве. Гл. труд К. в эти годы — две книги мемуаров: ‘Лит. воспоминания (1882—1896)’ (П. — М., 1923) и ‘Листья с дерева’ (Л., 1926). Это оригинальный по стилю, сжатый, точный, с обилием фактов и острых (порой до гротеска) характеристик, особенно яркий в изображении облика странных и несостоявшихся людей, какие в обилии встречались в редакциях и фойе 80—90-х гг., трезвый по отношению к самому себе, местами — злой, местами — печальный, почти всегда захватывающе интересный рассказ о судьбе одаренного провинциала в коловращениях поел, десятилетий ‘семирамидина царства’ Рос. империи.
Др. произв.: ‘Старая театр. Москва’, П.— М., 1923 (совм. с В. М. Дорошевичем), ‘Тени театра. Театральные рассказы’ (М.,1926).
Изд.: Театр. портреты, Л., 1967 (предисл. М. О. Янковского).
Лит.: Чехов. Письма (ук.), Гольдштейн М. Л., Впечатления и заметки. К., 1895 (на обл. 1896), с. 232—33, Пильский П. М., А. Р. Кугель. — В его кн.: Роман с театром, Рига, 1929, Холмская З. В., ‘Кривое зеркало’. — ‘Рабочий и театр’, 1937, No 9, Елагин Ю., Темный гений (Всеволод Мейерхольд), Нью-Йорк, 1955, с. 116—17, Дейч А. И., Голос памяти. Театр. впечатления и встречи, M., 1968, с. 89—112, Крыжицкий Г. К., Лаборатория смеха. — ‘Театр’, 1967, M 8, Борисов Л., За круглым столом прошлого. Восп., Л., 1971, с. 81—91, 93—96, Виноградов Ю. М., Сюжет театр. очерка. (А. Кугель. ‘Театр. портреты’) — ‘Уч. зап. Горьковского ун-та’, 1972, в. 132, его же, А. Р. Кугель и Моск. Худож. театр.— В кн.: Вопросы театр, иск-ва, М., 1975, Рылов А. А., Восп., Л., 1977, с. 106—07, Герасимов Ю. К., А. Р. Кугель.—Вкн.: Очерки истории рус. театр, критики. Конец XIX — нач. XX в., Л., 1979, его же, ‘Перешагнувшие рубеж’. (А. Р. Кугель, H. E. Эфрос, Э. А. Старк, Л. Я. Гуревич). — В кн.: Театр, критика 1917—1927 гг., Проблемы развития, Л-, 1987, Станиславский К. С Из зап. книжек, т. 1—2, М., 1986 (ук.), Лит. процесс и журналистика (2, ук.), Рус. лит-ра и журналистика (1, ук.). А. Р. Кугель. Отклики на смерть, Л., 1928, некрологи, 1928: ‘Красная газ.’, 7 окт. (Ю. Юрьев), ‘Веч. Москва’, 8 окт. (Юргис), ‘Веч. Киев’, 8 окт. (Чаговец Вс), ‘La Comedia’, P., 13 oct., ‘Новости жизни’, Харбин, 17 окт., Даманская А., Памяти К. — ‘Театр и жизнь’, Париж, 1929, No 18. Брокгауз, НЭС, Евр. энц., БСЭ, ТЭ, ИРДТ, ИДРДВ, Муратова (1, 2, ук), Масанов.
Архивы: ИРЛИ, ф. 686 (рукописи, письма, документы, в т. ч. м. с. — оп. 3, No 3, л. 1, запись о смерти — No 21, л. 1), ЦГИАЛ, ф. 14, оп. 3, д. 22487 (студенч. дело), ЦГИА, ф. 776, оп. 8, д. 1015, ф. 777, оп. 4, д. 171 (ценз, дела по изд. ж. ‘Театр и иск-во’) [справки Т. П. Суворовой], ЦГАОР, ф. 102, ОО, (1 отд.), 1906 г., д. 875, л. 4, 1912 г., д. 56. т. 2, л. 62.