Н. Н. Мостовская, А. Л. Осповат.
Русские писатели. 1800—1917. Биографический словарь. Том 3. М., ‘Большая Российская энциклопедия’, 1993
Кудрявцев П. Н.: биографическая справка, Кудрявцев Петр Николаевич, Год: 1994
Время на прочтение: 9 минут(ы)
КУДРЯВЦЕВ Пётр Николаевич [4(16).8.1816, Москва — 18(30).1.1858, там же, похоронен на Даниловском кладб.], прозаик, критик, историк. Отец — священник при церкви Покрова на Землянке, дед по матери — священник при церкви Косьмы и Дамиана на Таганке, позднее — архимандрит Новоголутвин. мон. в Коломне. В 1828 К. поступил в 3-й кл. Заиконоспасского духовного уч-ща, в 1830 переведен в Моск. духовную сем., где выделялся не только уч. успехами, но и рассудительностью, в 1836 он добился согласия отца и деда на поступление в Моск. ун-т — на 1-е отд. филос. ф-та (вскоре переименовано в ист.-филол. ф-т).
Специализировавшийся по всеобщей истории под руководством Т. Н. Грановского, с к-рым в дальнейшем его связывала преданная дружба [см. его ‘Восп. о Т. Н. Грановском’ (ОЗ, 1855, No 11), а также первые главы биографии учителя — ‘Детство и юность Т. Н. Грановского’ (PB, 1858, No 21, 22)], Д. Л. Крюкова и др., К. закончил ун-т в 1840 со степенью кандидата. По рекомендации Грановского попечитель Моск. уч. округа С. Г. Строганов предложил К. представить дис., что открывало возможность для стажировки в европ. ун-тах, параллельно со службой (в 1840—44 учитель рус. языка в Николаев, ин-те для обер-офицер, дочерей-сирот при Моск. воспитат. доме) К. готовился к магистер. экзамену (сдан в 1842), а в 1842—44 писал дис. ‘Папство и Священная Рим. империя в IX, X и нач. XI века’, к-рая, однако, в то время не была назначена к защите ввиду неодобрит. отношения ряда профессоров (так, С. П. Шевырёв находил несоответствие ее выводов правосл. трактовке ист. событий).
Благодаря Грановскому не утративший расположения Строганова, К. весной 1845 был отправлен на 2 года за казенный счет за границу. Обосновавшись в Берлине (где слушал лекции Ф. Шеллинга, Л. Ранке, К. Ф. Вердера и др.), он много ездит по Германии, Европе, стремясь не только пополнить интеллектуальный багаж, но и пройти курс истории искусств непосредственно в Лувре, мюнхенской Пинакотеке, венском Бельведере [см.: очерк ‘Бельведер. (Из путевых записок русского)’ (ОЗ, 1846, No 3, здесь впервые в рус. эстетике употреблен термин ‘реалистический’ применительно к иск-ву) и письма родным за этот период (РМ, 1898, No 1, 5, 9, публ. не закончена)]. В авг. 1847 назначен преподавателем, а через месяц — исправляющим должность адъюнкта по кафедре всеобщей истории Моск. ун-та. 20 дек. 1849 защитил дис. ‘Судьбы Италии от падения Западной Римской империи до восстановления ее Карлом Великим…’, вобравшую материалы его первой дис. (отд. изд. — М., 1850, Демидовская пр. за 1852, рец.: ОЗ, 1852, No 2, отд. 5, с. 85—99, отчет о публичном диспуте К.— ‘Москв.’, 1851, No 1, с. 58—59), и в апр. 1851 он утвержден магистром всеобщей истории и исправляющим должность экстраординарного профессора. С дек. 1855 (после смерти Грановского) К. — проф. всеобщей истории Моск. ун-та.
Осенью 1856, осуществляя давнюю мечту, К. отправился в Италию, где в марте 1857 похоронил жену (Варв. Арсеньевну, урожд. Нелидову). Знавший только счастливую сторону брака, К. впал в отчаяние. Сорокалетний мужчина производил впечатление совершенно изношенного человека, через неск. месяцев после возвращения в Москву он умер от быстротечной чахотки.
Лит. деятельность К. началась еще в семинарии. Он дебютировал пов. ‘Катенька Пылаева, моя будущая жена’ (написана в 1835), к-рая была опубл. в ‘Телескопе’ (1836, No 4), до поступления в ун-т, совпавшего с запрещением этого ж-ла, К. напечатал здесь еще две короткие пов. — ‘Антонина’ (No 6) и ‘Две страсти’ (No 11). Оставаясь в русле новеллистики 30-х гг. с ее ‘быстрым’ и внеш. развитием сюжета, первые опыты К. засвидетельствовали склонность автора к разнообразию повествоват. приемов в изображении любовных коллизий, причем в ‘Антонине’ заметен присущий зрелому К. интерес к усложненной, загадочной жен. психике. Вероятно, летом 1838 происходит его сближение с В. Г. Белинским (см.: Оксман, с. 170), к-рого до сер. 1840-х гг. он воспринимал как лит. и идейного ‘учителя’, со своей стороны, критик буквально влюбился в молодого беллетриста, к-рый в письмах И. И. Панаеву и Н. В. Станкевичу 1838—39 аттестован как ‘человек с истинно поэтич. дарованием и чудеснейшей душою’ и ‘глубоко художественная натура’ (XI, 261, 366). Возглавляя ‘Моск. набл.’ в 1838— 39, Белинский поместил в нем пов. К. ‘Одни сутки из жизни старого холостяка’ и ‘Флейта’. Историю первого чувства, преобразившего жизнь мальчика-музыканта, К. рассказал, балансируя на грани, отделяющей романтич. патетику от слащаво-слезливой чувствительности. Отсюда перепад в оценках ‘Флейты’: Белинский восторгался этим ‘дивно-художественным произведением’ (XI, 381), а Станкевич и Грановский отнеслись к повести более чем скептически.
Творч. индивидуальность К.-прозаика резко проявилась в повестях, печатавшихся в 40-е гг. в ‘Отеч. зап.’. Пов. ‘Звезда’ (1841, No 3), отмеченная ‘вкрадчивой … верностью в малейших подробностях’ и ‘умением завязать драму на самых… обыкновенных… случайностях’ (Белинский, V, 582), — один из первых приступов рус. прозы к психологизиров. описанию тревожно-смещенного пси-хич. состояния молодой женщины, вызванного как реальными причинами (крайнее бытовое неустройство), так и таинств, сигналами извне (явление кометы). Белинский, конечно, преувеличивал, говоря в письме К. от 28 июня 1841 о превосходстве его ‘фантастического’ над ‘гофмановским’, но замечание о том, что автор ‘открывает новую сторону рус. жизни’ (XII, 57), и сейчас не выглядит натяжкой. В пов. ‘Цветок’ (ОЗ, 1841, No 9) К. стремится изобразить ‘непрозрачный’ и ‘текучий’ облик обыкновенной (неболезненной) женщины, подчеркивая множественность — и потому принципиальную необъяснимость — причин, повлекших катастрофич. изменение ее жизни. На разных повествоват. уровнях в обоих этих произв. ощутимы, однако, общеромантич. клише, от к-рых практически свободна пов. ‘Живая картина’ (там же, 1842, No 9, подзаг.: ‘Один немного странный случай’) — психол. этюд о патологич. деформации личности, составляющий соединит, звено между ‘Шинелью’ и ‘Записками сумасшедшего’ Н. В. Гоголя и ‘Скверным анекдотом’ Ф. М. Достоевского.
Чуткость К. к жизненным явлениям и человеческим типам, еще не получившим в лит-ре право голоса или только нарождающимся, проявилась в пов. ‘Последний визит’ (ОЗ, 1844, No 10), где выведен тип ‘лишнего человека’, что, по-видимому, дало основание В. Н. Майкову поставить ‘слишком мало оцененного у нас автора’ в один ряд с А. С. Пушкиным, М. Ю. Лермонтовым, Гоголем и Достоевским (1846, см. в его кн.: Лит. критика, Л., 1985, с. 97). Как ‘правдивое’ произв., в к-ром ‘с драматической стороны взяты совершенно законные требования’, охарактеризовал А. А. Григорьев (Григорьев. Критика, 74) пов. ‘Без рассвета’ (ОЗ, 1847, No 2) — историю жен. любви, угнетенной и убитой средой и близкими.
Творч. вершиной К. оказалась его последняя пов. ‘Сбоев’ (ч. 1 — там же, 1847, No 3, два отрывка из незаконч. 2-й части — см.: Повести и рассказы, ч. 2). Здесь конкретность и пластич. выразительность в описании жизни моек, семьи среднего круга (Достоевский, подробно пересказав сюжет этой вещи в ‘Петерб. летописи’, отметил в ней ‘какую-то диккенсовскую прелесть’ — XVIII, 18) сопряжены с тонким анализом угасающего любовного чувства героя, подмечающим, в частности, возможность немотивиров. перехода из одного душевного состояния в другое.
Белинский, однако, сурово оценил две последние повести К., констатируя в письме В. П. Боткину от 4 марта 1847 ‘узкое созерцание’ и ‘бедные интересы’ автора (XII, 347). Такое отношение критика (не менее пристрастное, чем дифирамбы, расточавшиеся им в адрес К. на рубеже 40-х гг.) определялось как человеческим расхождением с автором (К. ‘являлся точным представителем моек, взгляда на теперешнюю деятельность петерб. критика’, — вспоминал П. В. Анненков об их последней встрече в апр. 1845, Анненков, с. 268), так и его новым эстетич. кодексом, согласно к-рому частные любовные истории, занимавшие воображение К., должны были уступить место произведениям с доминирующим социальным пафосом — наподобие ‘Обыкновенной истории’ И. А. Гончарова. Требованиям времени подчинился и сам К.: после 1847 он уже не выступал в качестве прозаика.
С кон. 1830-х гг. К. постоянно выступал как критик в ‘Лит. приб. к ‘Рус. инвалиду», ‘Лит. газете’ и ‘Отеч. зап.’, где в качестве моек. корр. сменил Белинского. В этом ж-ле К. опубл. рец. на первый сб-к А. А. Фета ‘Лирич. пантеон’ (1840, No 12, ‘Как хороша его рецензия… — писал Белинский Боткину 26 дек. 1840, — только он чересчур скуп на похвалы’ — XI, 584), на повесть Бальзака ‘Отец Горио’ (ОЗ, 1840, No 8), на прозаич. переводы У. Шекспира, выполненные Н. X. Кетчером (1841, No 8, 10, 1842, No 2, 10), на первый сб-к Я. П. Полонского ‘Гаммы’ (1844, No 10, долгое время приписывалась Белинскому). Обладая незаурядным вкусом и основат. теоретич. подготовкой (в гегельянском русле), К. обнаружил ясное понимание как перспективных линий лит. процесса, так и исчерпавших себя направлений (рец. на ‘Стихотворения H. M. Языкова’ — ОЗ, 1844, No 11, ср. ‘Восп. об А. Ф. Мерзлякове’ — ЛГ, 1845, 22, 29 марта, 26 апр.).
После ухода Белинского в ‘Современник’ К. продолжал сотрудничество в ‘Отеч. зап.’ (корпус его публикаций здесь в 1849—57 выявлен не полностью), лишь изредка печатаясь в др. ж-лах. Из работ 50-х гг. выделяется статья ‘А. Фет’ (‘Совр.’, 1850, No 3, в рубрике ‘Рус. второстепенные поэты’, сочувств. отзыв см.: Григорьев. Критика, с. 1U0), где муз. природа фетовской лирики уясняется путем сравнения его стихотворений с ноктюрнами Ф. Шопена, а также обстоят, отклик на первый сб-к Ф. И. Тютчева (ОЗ, 1854, No 8, атрибутировано в кн.: Осповат А. Л., Тименчик Р. Д., ‘Как слово наше отзовется…’, М., 1980, с. 53, 103), в к-ром его лирика рассматривается как некая ‘поэтическая квинтэссенция’ — ‘нечто неуловимое в поэтич. прелести, что до сих пор не покоряется никакому анализу и не выражается никаким точным словом’ (ОЗ, 1854, No 8, отд. IV, с. 58). Внимательно следя за творчеством А. Н. Островского, К. оставил проницат. разбор комедии ‘Не в свои сани не садись’ (ОЗ, 1853, No 4, отд. V), подчеркнув как высокий уровень драматургич. техники, совершенное воспроизведение разг. языка и др. достоинства, так и ‘два различных рода освещения’ персонажей: в ‘идеальном’ свете предстают все ‘необразованные’, а ‘грубыми’, даже ‘грязными’ красками раскрашены ‘образованные’ (с. 119). Резкий протест у него вызвала комедия ‘Бедность не порок’ (и ажиотаж вокруг нее, поднятый критиками ‘Москвитянина’): ‘Самые грязные стороны действительности… возведены в достоинство идеалов’ (ОЗ, 1854, No6, отд. IV, с. 101).
Вместе с Грановским К. заложил фундамент рус. медиевистики, опираясь прежде всего на труды Л. Ранке и Б. Г. Нибура. Науч. критицизм последнего позволил, по мнению К., освободить историю от множества легендарных наслоений, однако, в противовес С. С. Уварову, выступившему с резко скептич. характеристикой возможностей ист. науки как таковой (‘Москв.’, 1851, No 1), К. в записке ‘Достовернее ли становится история?’ (ОЗ. 1851, No 9, в Соч., т. 1 — ‘О достоверности истории’) высоко оценил потенциал своей дисциплины, истолковав ревизии, подобные нибуровским, как показатель отнюдь не упадка ее, но взросления. В работе ‘О совр. состоянии и значении всеобщей истории’ (М., 1852, рец.: ОЗ, 1853, No 4) К. отстаивает свое понимание истории как суверенной науки: не философия дает возможность целостного осмысления разнородных явлений прошлого — ‘самая мысль историческая… прежде всего принадлежит ей [истории] самой’ (Соч., т. 1, с. 67). Здесь же, полемизируя с Грановским, К. отверг и расширит, толкование функции ист. науки, согласно к-рому разгадку совр. явлений необходимо искать в прошлом. В обзорной ст. ‘Древнейшая римская история по исследованию Швеглера’ (1854) К. указывал, что важнейшая задача ист. науки состоит в том, ‘чтобы из темных преданий и отрывочных известий извлечь ист. зерно’ (там же, с. 232—33).
Целый ряд ист. соч. К., сохраняя науч. строгость, близок документ.-худож. очеркам: ‘Осада Лейдэиа’ (1855), где обосновано восторженное отношение к Нидерл. революции 17 в. (именуемой, однако, ‘реформой’), ‘Карл V’ (1856), где противопоставлены исторически обреченная политика Священной Римской империи и духовно устремленная в будущее Реформация, начатая Лютером, ‘Римские женщины. Ист. рассказы по Тациту’ (1856, положит, отзыв Н. Г. Чернышевского — III, 597), где осн. причиной упадка Рима назван его нравств. упадок, наконец, ‘Юность Катерины Медичи’ (1857), где автор сформулировал принцип ‘равновесия’ между всеми полит, силами данного гос-ва—единств, гарантии стабильности последнего.
Др. произв.: ‘Письма из Парижа. Лувр’ (ОЗ, 1847, No 4—5), ‘Венера Милосская’ (кн. ‘Пропилеи’, т. 1, М., 1851), ‘Собр. картин, принадлежащее г-ну Тюрину’ (МВед, 1852, 1 янв.), ‘Письма в провинцию’ (МВед, 1854, 20 февр., 23, 27 марта), ‘Стих. И. Никитина…’ (PB, 1856, No 7), ‘Письма из Флоренции’ (PB, 1857, No 3—5), ‘Что думает и гадает Италия о своем будущем’ (PB, 1857, No 18—19).
Изд.: Повести и рассказы, ч. 1—2, М., 1866, Соч. [работы по истории], т. 1—3, М., 1887—89, ‘Без рассвета’, ‘Сбоев’, ‘Два отрывка из второй части повести ‘Сбоев». — В кн.: Живые картины. Повести и рассказы писателей ‘натуральной школы’. М., 1988, 1екции. Сочинения. Избранное, М.. 1991 (подготовлено С. А. Асиновской и Т. Д. Сергеевой).
Письма. В книгах: П. В. Анненков и его друзья,[т.) 1, СПб., 1892, В. Г. Белинский и его корреспонденты, М., 1948, Из неизд. переписки рус. медиевистов 40—50-х гг. XIX в. — В сб.: Средние века, в. 17, М.. 1960, с. 410—21 (письма Грановскому).
Лит.: Белинский (ук.), Герцен (ук.), Чернышевский (ук.), Анненков (ук.), Григорьев. Восп. (ук.), Григорьев. Критика (ук.), Писарев (ук.), Барсуков (ук.), Галахов А. Д., Восп. о К. — PB, 1858, No 4 (отд. оттиск: М., 1858), его же, К. в 1842—45. — PC, 1885, No 1—2, Ешевский С. В., К. как преподаватель. — PB, 1858, No 2, В. П., Воспоминание о К. — ‘Моск. газ.’, 1866, No 4, Тур Е. <Салиас де Турнемир Е. В.>, Проф. П. Н. Кудрявцев. Восп. — ПЗ, 1881, No 3 (отд. оттиск: М., 1891), Соловьев С. М., Избр. труды. Записки, М., 1963, с. 318, Герье В. И., К. в его уч.-лит. трудах. — ВЕ, 1887, No 9—10, Библиотека К. — ИВ, 1903, No 12, Габель М. О., ‘Три встречи’ Тургенева и рус. повесть 30—40-х гг. XIX в., — В кн.: Рус. романтизм, Л., 1927, с. 146—50, Оксман Ю. Г., Летопись жизни и творчества В. Г. Белинского, М., 1958 (ук.), Кулешов В. И., ‘Отеч. зап.’ и лит-ра 40-х гг. XIX в., М., 1959 (ук.), Монахов И. >Н., Из ист. рус. эстетич. мысли. (П. Н. Кудрявцев. — РЛ, 1969, No 1, его же, Из ист. формирования рус. реализма. Беллетристика К. — Там же, 1971, No 1, Рус. повесть XIX века. История и проблематика жанра, Л., 1973 (ук.), Жилякова Э. М., Эстетика К. 40-х гг. — В кн.: Худож. творчество и лит. процесс, в. 1, Томск, 1976, Глуховская И. И., К. и романтизм. — В сб.: Вопросы романтич. метода и стиля, Калинин, 1978, ЛН, т. 53—54, 55, 56. 57, 61. 62. 73 (кн. 2). * Некрологи, 1858, МВед. 21 янв. (С. В. Ешевский), PB, No 1 (M. H. Катков), PB, No 2 (С. M. Соловьёв), ‘Совр.’, No 2. Брокгауз, РБС, Венгеров. Источ. (с перечнем некрологов), Биогр. словарь профессоров и преподавателей имп. Моск. ун-та, ч. 1, М., 1855, История ист. науки в СССР. Дооктябрьский период. Библиография, М., 1965, с. 542—43, ИДРДВ, Смирнов-Сокольский, Муратова, Масанов.
Архивы: Вопросы библиотечной и библ. работы, M., 1964, с. 148—50 (об архиве К. в НБ МГУ), ЦГАЛИ, ф. 2191 (рукописи К.), ГБЛ (записи лекционных курсов К., переписка К.), ГПБ, ф. 391 (письма А. А. Краевскому), ф. 850 (письма С. П. Шевырёву), ИРЛИ, ф. 419, No 49 (список трудов К. рукою С. И. Пономарёва), ГИМ, ф. 345, No 3 (письма T. H. Грановскому 1845), No 30 (К. о Грановском), ф. 440, No 782 (письма И. К. Бабсту).