Кризис, Фёйе Октав, Год: 1849

Драматургия
Время на прочтение: 43 минут(ы)
Скачать в PDF

КРИЗИСЪ.

Драматическая повесть.

Октава Фёлье.

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

Г. ДЕ-КАРСАНЪ.
ЖЮЛЬЕТА, его жена.
ЖЮСТИНА, горничная.
ПЬЕРЪ ДЕСОЛЬ, докторъ.

Богатый рабочія кабинетъ.— Марсанъ въ задумчивости сидитъ у камина и помшиваетъ угли.— Входитъ Докторъ.

Докторъ. Здравствуй, президентъ. Вотъ и я. Пожалуйста, не безпокойся. Ну, что? Покажи-ка языкъ?— а пульсъ? Э, ничего! ты здоровъ. Прощйй.
Г. де-Марсанъ. Десоль, мн нужно съ тобою посовтоваться, только не о себ.
Докторъ. Что же, о жен?
Г. де-Марсанъ (вздыхая). Да, о жен.
Докторъ. Гм! и вздохнулъ! Что же сдлалось съ твоей красавицей? Еще третьяго дна я видлъ ее въ итальянской опер тихою розовенькою, бленькою на красномъ фон. Что за плечики! Она здорова и я тоже, покорно благодарю. Прощай, президентъ.
Г. де-Марсанъ. Пьеръ, во имя нашей старой дружбы, брось шутки и выслушай меня. Жена меня сильно тревожитъ.
Докторъ. Вотъ новость! не тебя одного! Чтожь, теб можетъ быть кажется, что она слишкомъ хороша? Понимай), другъ мой, понимаю, но я тутъ ничего не могу сдлать. Да, пріятель, жена красавица хороша на годъ, на два, но съ третьяго года теб уже нтъ никакого дла до ея хорошенькаго личика, до таліи, до ея ножки и ручки, которыми восхищался и о которыхъ такъ много толковалъ. Если отнын ты и любишь что-нибудь въ этой женщин, то любишь въ ней жену, а вовсе не хорошенькую женщину. Красивая женщина теперь для тебя не боле какъ несносная роскошь, безпокойная собственность, опасная вывска, обращенная лицевою стороною на улицу, а къ теб только задней частью, она не боле какъ магнитная стрлка, притягивающая электричество. Поврь, что такъ. Что длать! До свиданья.
Г. де-Марсанъ. Пьеръ, я теб говорю серьёзно: жена моя больна вотъ уже нсколько мсяцевъ.
Докторъ. А! нсколько мсяцевъ? А нельзя ли опредлятъ, сколько именно?
Г. де-Марсанъ. Три мсяца.
Докторъ. Какіе пустяки. (Пожимаетъ плечами.) Это странно! Есть лтъ десять, какъ вы женаты?
Г. де-Марсанъ. Есть. А что?
Докторъ. Ничего, все-таки странно. И въ пансіон два сына?
Г. де-Марсанъ. Конечно, разв ты не знаешь? Да что же изъ этого?
Докторъ. Господи! вотъ странность! Такъ знаешь, что я посовтую?— легкій моціонъ пшкомъ, воздержаніе отъ мазурокъ и кавалькадъ, ванны, а что касается до пищи, то позволяется все, что по вкусу, какъ, напримръ, сырая тыква, сердцевина отъ спаржи, пирогъ….
Г. де-Марсанъ. Ты, кажется, съ ума сошелъ?
Докторъ. Другъ мой, женскій желудокъ получаетъ въ такихъ обстоятельствахъ силу эластичность, границы которой наука никогда не могла опредлитъ.
Г. де-Марсанъ. Да какое мн дло! Мы съ нею, слава Богу, не въ такомъ положеніи.
Докторъ. Тмъ лучше, въ такомъ случа, я ухожу: мн никогда.
Г. де-Марсанъ. Выслушай меня, Пьеръ, выслушай серьёзно. Около трехъ мсяцовъ у жены моей апетитъ прекрасный, пульсъ правильный и ровный, цвтъ лица свжій, кожа мягкая, нервы крпки, вс органы дятельны и вс находятся въ нормальномъ состояніи, однимъ словомъ, она никогда, повидимому, лучше себя не чувствовала.
Докторъ. Это очень трогательно. Что еще?
Г. де-Марсанъ. При всемъ томъ, мой другъ, жена моя, которую я такъ побилъ называть милою Жюльетой, жена меня сильно тревожитъ. Если бы я не видлъ боле ея чертъ, еслибъ не узнавалъ ея голоса, то могъ бы подумать, что ее у меня похитили, оставивъ вмсто ея существо, приводящее въ отчаяніе, существо непостижимое. Повторяю, съ нкоторыхъ поръ въ нее вселился демонъ, онъ очистилъ свое новое жилище отъ всхъ даровъ, данныхъ небомъ, и вмсто ихъ поставилъ утварь, сдланную руками трехъ волшебницъ Макбета.
Докторъ (садясь). Нтъ, я остаюсь, президентъ. Разоблачить новое воплощеніе демона въ женщин! открыть новый источникъ въ этой стран, необозримой и трудной, которую столько изучали, столько описывали и которая все-таки остается неразработанною! вдоль и поперекъ изслдовать женскій капризъ, тайну сердца! уловить тысячу и одну неуловимую причину женскаго легкомыслія! какъ же не остаться?! Ты меня знаешь, пріятель! ты знаешь, на какой земл водрузилъ я свое ученое знамя, какая необработанная почва, такъ сказать, взлеляла мою преждевременную славу. Потерявъ надежду вывдать у природы тайну жизни и не ршаясь вливать произведенія подозрительной науки въ живыя тла ближнихъ, съ беззаботностію химика, соображающаго реактивы въ тигл, я сталъ наблюдать явленія, бол’ доступныя человческому глазу, я занялъ свою проницательность нравственнымъ міромъ, гд по-крайней-мр заблужденіе врача не влечетъ за собою преступленія. Будучи не въ-силахъ познать сверхъестественные бичи, поражающіе наше тло, я иногда предупреждалъ ихъ, касаясь ранъ, нанесенныхъ такими же смертными руками, какъ и моя, изслдуя зло, источникъ котораго на земл, вникая въ душевныя печали. И поврь, эти мелочи, порожденный пороками общества, чаще, чмъ ты думаешь, проводитъ бразду, въ которую падаютъ и прозябаютъ зародыши того, что мы называемъ болзнями. Если бы эта бразда не была взрыта, то дыханіе невдомаго зла пронеслось бы мимо, не оставивъ своего яду. Я не могу уничтожить этого яду, недоступнаго нашему анализу, и потому употребляю вс усилія, чтобы закрыть ему доступъ, я не могу изцлить, зато мн удается иногда утшить. Коротко сказать, я длаю неблагодарныхъ, но не мучениковъ. Вотъ какъ я понимаю медицину, которой будущность еще впереди.
Г. де-Марсанъ. Все это я знаю. Хотя отъ одного твоего посщенія до другого иногда проходитъ цлый годъ, однако же я люблю тебя, удивляюсь твоему таланту, уважаю въ теб благоразумное прямодушіе, съ искреннимъ участіемъ слжу за каждымъ шагомъ твоихъ успховъ. Ты волшебникъ-любимецъ всхъ хорошенькихъ парижскихъ женщинъ, — я это знаю, ты Каліостро, только не шарлатанъ. Я призвалъ тебя, потому-что полагаюсь на твою опытность и привязанность, а мн нужна и та и другая: я несчастенъ.
Докторъ. Ба! да что же съ твоей женой? Моська ея околла, что ли?
Г. де-Марсанъ. Говорю теб, что она одержима, и если ты хочешь узнать имя демона, вселившагося въ нее, то имя его — легіонъ, потому-что въ ней не одинъ демонъ, а цлыя тысячи!
Докторъ. Симптомы! симптомы!
Г. де-Марсанъ. Ея превращеніе до сихъ-поръ еще не проявлялось въ крайностяхъ, которыя бы могли кинуться въ глаза человку постороннему, но оно высказывается глазу обычному и знакомому, какъ мой, въ разныхъ неровностяхъ, въ какомъ-то безпокойств, которое со дня на день длается замтне. Ты знаешь Жюльету. Если когда-либо женщина украшала семейство цломудренною красотою, благороднымъ обращеніемъ, здравымъ я тонкимъ смысломъ, умомъ, облагороженнымъ самымъ изящнымъ вкусомъ, материнскимъ чувствомъ, сильнымъ и вмст съ тмъ разсудительнымъ, то конечно такою женщиною была моя жена. Смло могу сказать, въ продолженіи десяти лтъ я владлъ истиннымъ сокровищемъ. И что же? теперь я могу сравнить себя съ царемъ изъ волшебныхъ сказокъ, который, полагая, что у него на шляп брильянтъ, вдругъ, въ торжественную и важную минуту видитъ, что брильянтъ этотъ — просто кизильникъ.
Докторъ. Кизильникъ! Жалкое подобіе! Но, продолжай.
Г. де-Марсанъ. Въ одно прекрасное утро, повидимому безъ всякой удовлетворительной причины, какъ бы по внезапному адскому внушенію, кроткая Жюльета приняла на себя видъ послушной, но раздражительной жертвы. Женщина свтская, женщина съ изящнымъ вкусомъ, вдругъ заимствовала у преступниковъ извстныя горькія фразы, правила жосткія, отрывистыя, отчаянныя, какія можно прочесть только на стнахъ заключенныхъ, женщина здравомыслящая, она вдругъ погрузилась въ чтеніе поэтовъ и романистовъ, сочиненія которыхъ наполнены самыми неумренными выходками противъ настоящаго порядка общества. Съ удивленіемъ видлъ я, какъ гладкое чело ея стало покрываться грубыми морщинами и тоскливою блдностью, спутницей черни, и я съ ужасомъ замтилъ, что въ ея, до тхъ поръ умренную, рчь проникнулъ какой-то возмутительный, поэтическій бредъ. Въ другое время можно подумать, что она впала въ дтство: до того разговоръ ея длается простодушенъ и мялъ, къ этому присоединяются пріемы крошечной двочки. То вдругъ, съ непонятною рзкостію, она переходитъ отъ дтскаго невиннаго лепета къ фраз разгульной, къ вопросамъ просто неприличнымъ. Отъ слога Рамбулье или Байрона она переходитъ къ такимъ выраженіямъ, которыя бы длали честь любой пуасардк. Да вотъ не дале какъ вчера она мою карету называла колымагой….
Докторъ. Непостижимо!
Г. де-Марсанъ. И все это безъ всякой постепенности, безъ поощренія, безъ всякой причины…. Но это еще не все. Она измнилась не только какъ женщина и супруга, но даже какъ мать, съ тхъ поръ, какъ мужъ сдлался въ глазахъ ея тираномъ, дти стали ей въ тягость. О нихъ не говорятъ, ими не занимаются. Да, докторъ, вотъ мое несчастіе, вотъ мой терновый внецъ, возложенный рукою Жюльеты на мою невинную голову…. Повторяю, все это случилось внезапно $ такъ-что ни одинъ изъ моихъ поступковъ тайныхъ и явныхъ не могъ служить и малйшимъ поводомъ къ такому превращенію. Понимаешь ли ты въ этомъ что-нибудь?
Докторъ. Можетъ быть.
Г. де-Марсанъ. Сс! она идетъ. Суди самъ, я теб сдлаю знакъ.

(Докторъ подходитъ къ бюро и пишетъ съ озабоченнымъ видомъ).

Жюльета (пріотворивъ дверь). Господи! у васъ гости!
Докторъ (вставая и кланяясь). Нтъ, это я. Извините, мн нужно было написать два слова, и я безъ церемоніи услся на табуретъ. Де-Марсанъ уступилъ мн свое мсто. Позволите?
Жюльета. Сдлайте одолженье! Что это какой вы рдкій гость? точно виднье.
Докторъ. Виноватъ, но, вы сами знаете, по обязанности, прежде всего принадлежу несчастнымъ.
Жюльета (съ горечью). А! несчастнымъ… а у васъ пятьдесятъ тысячъ доходу, такъ, такъ….
Г. де-Марсанъ. Гм! гм!
Докторъ. Гм! Правда, я читалъ у древнихъ писателей, что богатство не составляетъ счастія, но вдь въ наше время на-оборотъ. Извините. (Садится и что-то прилежно строчитъ.)
Г. де-Марсанъ. Вы въ шляпк и перчаткахъ… Разв вы дете куда-нибудь такъ рано?
Жюльета. Можетъ быть. Ахъ, кстати: въ число вашимъ милыхъ привилегій и соннамбулнамъ входитъ? вы соннамбула?
Г. де-Марсанъ. Соннамбула! Какъ, что такое?
Жюльета. Такъ, я всю ночь слышала въ вашей комнат тяжелые шаги, точно въ манеж.
Г. де-Марсанъ. Ахъ, да. Я не могъ заснуть и поэтому вздумалъ походить немного изъ угла въ* уголъ.
Жюльета. Немного! часа три. Вы не могли заснуть и разсудили, что поэтому я я могу не спать. Впрочемъ вы въ своемъ прав…. да и къ чему стснять себя посл десяти лтъ супружеской жизни.
Докторъ (напвая въ полголоса). Тра-дери-дера, тра-ла-ла.
Жюльета. Чтожь это? пріятель вашъ, кажется, тоже не церемонится.
Г. де-Марсанъ. Вы, кажется, приказали закладывать?
Жюльета. А вы ужь и объ этомъ знаете! Отъ васъ, видно, ничто не ускользнетъ. Ну, такъ-какъ нтъ средства скрыть что-нибудь отъ вашего малаго надзора, то я скажу вамъ, что дйствительно велла подать экипажъ. Впрочемъ, если вы потребуете, то я не поду. Вы здсь безусловный владыка. Скажите слово, и я сниму шляпку.
Г. де-Марсанъ. Пустое. Отчегоже вамъ не хать, если это васъ занимаетъ.
Жюльета. Вовсе это меня не занимаетъ. По вашимъ словамъ можно подумать, что меня забавляетъ всякой вздоръ, всякіе пустяки, визитъ или какая-нибудь покупка. Если я ду, значитъ мн нужно хать. Я знаю, что серьёзныя дла могутъ быть у однихъ только мужчинъ, какъ бы то ни было, а у меня есть дла, да, есть-Впрочемъ, вы можетъ быть вздумаете запретить мн имть нужныя дла, въ такомъ случа….
Г. де-Марсанъ. Никогда не вздумаю.
Жюльета. Это меня удивляетъ: вы такой своенравный!…
Г. де-Марсанъ. Я своенравный?
Жюльета. Чтожь? ужь не я ли?
Г. де-Марсанъ. Конечно не вы, все-таки мн кажется, что мы иногда скучаете.
Жюльета (громко разсмявшись). Скучаете! какъ это мило! Слышите, докторъ? Скажите же ему, что я счастливйшая жена.
Докторъ. Напротивъ, я смотрю на васъ, какъ на знаменитйшую злополучную женщину новйшихъ временъ, прокаженный изъ предмстья Аоста въ васъ нашелъ себ подругу, страданья Іова ничто въ сравненія съ вашими. Позвольте мн дописать. (Пишетъ.)
Жюльета (пожавъ плечами). Господа, согласитесь въ одномъ, согласитесь, что вы врите боли только тогда, когда увидите дымящуюся рану, признайтесь, что изъ существенныхъ страданій вы признаете только голодъ.
Докторъ (не двигаясь съ мста). Что до меня касается, то я признаюсь въ этомъ и соглашаюсь.
Г. де-Марсанъ. Очень понятно, милая, что вамъ сдлалось скучне съ тхъ поръ, какъ ваши сыновья вышли изъ вашихъ рукъ. (Смясь) Знаете ли, что вамъ нужно, чтобы съ удовольствіемъ г проводить часы досуга?
Жюльета. Нтъ, не знаю, но научите — это будетъ язвительне.
Г. де-Марсанъ. Совсмъ не то. Вамъ бы слдовало…. Вы засметесь….
Жюльета. Не думаю.
Г. де-Марсанъ. Вамъ бы не мшало завести хорошенькую, (маленькую, живую куколку, которую бы вы одвали, воспитывали,— куколку, которая была бы восхитительна, потому-что была бы живымъ портретомъ своей маменьки….
Жюльета. Что за странныя предложенія?
Г. де-Марсанъ. Другъ мой, я серьёзно думаю, что еслибъ у васъ была миніятюрная двочка, которую бы вы укрывали отъ холоду зимою, а лтомъ обмахивали веромъ….
Жюльета. Что все это значитъ? Какъ вы можете длать мн такія неприличныя предложенія, говорить такія возмутительныя f вещи при постороннемъ человк?!…
Докторъ. Я не слушалъ, слдовательно…
Жюльета. По всему видно. Однако же, извольте объясниться, г. де-Марсанъ, не останавливайтесь на полъ-дорог. Чего вы хотите? чего вы требуете? говорите! ради Бога, говорите! Но только, по-моему, вы должны ограничиться желаніемъ, а желать вы можете, чего хотите.
Г. де-Марсанъ. Я пошутилъ.
Жюльета. Дурно же вы шутите.
Г. де-Марсанъ. Согласенъ. Вы знаете, что настала Паска.
Жюльета. Я ничего не знаю. Впрочемъ, можетъ бытъ а Пасха. (съ грустью) Прежде мн не нужно было напоминать объ этомъ праздник: онъ былъ мой любимый, еще задолго начинали а къ нему готовиться… Бракъ заставляетъ иногда забывать важныя обязанности. Мужчина не ходитъ въ церковь, — ясно, что и женщин нельзя ходить! Однако же бываютъ часы, когда вполн чувствуешь, что ничто не можетъ замнить молитвы.
Г. де-Марсанъ. Гм! гм!
Докторъ. Гм! гм!
Г. де-Марсанъ. Я просто хотлъ вамъ напомнить, что сегодня надо взять дтей изъ пансіона: ихъ распускаютъ на недлю.
Жюльета. Я прикажу сходить за ними. Прощайте, господа…. Ахъ, кстати, докторъ — это вы такъ неприлично смотрли на меня въ трубку третьяго дни въ опер?
Докторъ. Точно такъ.
Жюльета. Мн даже показалось, что сосдка ваша, madame д’Арси, ударила васъ наконецъ букетомъ. Если это сна нарочно сдлала, то вдь это очень нескромно. Впрочемъ я васъ не стану допрашивать. А что вы думаете объ Альбони?
Докторъ. Непріятный голосъ. Вы очень любите музыку?
Жюльета. И особенно итальянскую, которую преимущественно люблю слушать въ великолпной зал, среди потока свта, цвтовъ и нарядовъ. Въ этой смси есть непостижимое упоеніе, которое заставляетъ меня врить чудесамъ хашиша. Мн кажется, что подъ вліяніемъ этой идеальной атмосферы все трепещетъ оживляется вокругъ меня жизнью полу-фантастическою. Я люблю даже блыя каріятиды на свод, полунагихъ музъ, которыя колышетъ стой туники, какъ-бы въ минуту внезапнаго опьяненія, принимаютъ позы вакханокъ…
Докторъ. Да, зала чудесная, прекраснаго цвта и въ отношеніи къ акустик…
Жюльета. Я вижу, вы отчаянный меломанъ. Прощайте, докторъ.

Г. де-Марсанъ. Докторъ.

Г. де-Марсанъ. Ну, вотъ!
Докторъ. Гм! гм!
Г. де-Марсанъ. Докторъ, ты видлъ де, де, которая еще недавно была образецъ скромности, собственнаго достоинства, простоты, мало того, ты ее слышалъ. Да, я несчастенъ! Какъ побдить непріятеля, котораго не знаешь? Готовясь войти въ лта покоя, я вдругъ встрчаю глубокое, неизлечимое горе! Тихая, отрадная подпора моей наступающей старости вдругъ превратилась въ тяжкій крестъ, который гнететъ меня къ земл.
Докторъ. Полно, полно, президентъ.
Г. де-Марсанъ. Ты знаешь, какая была эта женщина, и вотъ теперь ты видлъ ее то своенравною…
Докторъ. Да, другъ мой.
Г. де-Марсанъ. То упрямою я стующею на судьбу.
Докторъ. Да, бдный другъ мой.
Г. де-Марсанъ. Даже впадающею въ лиризмъ.
Докторъ. Да, да, бдный другъ мой.
Г. де-Марсанъ. Охладвшею къ дтямъ, непріязненной къ мужу и кокеткою съ тобою.
Докторъ. Такъ, такъ, другъ мой.
Г. де-Марсанъ. Пьеръ, сели ты разгадалъ загадку, то скажи мн, если же нтъ, такъ убирайся! Ты знаешь, что сталось съ моей женой, или нтъ? отвчай!
Докторъ. Знаю, какъ свои пять пальцевъ.
Г. де-Марсанъ. Въ такомъ случа я спасенъ — и я и дти.
Докторъ. Нтъ еще, нтъ. Узнать болзнь и найти средства нацлить ее — большая разница. Жена твоя находится теперь въ томъ состояніи, которое я называю кризисомъ честныхъ женщинъ.
Г. де-Марсанъ. Какъ? что такое?
Докторъ. Это, это нравственная болзнь, которая поджидаетъ лучшихъ изъ женщинъ на порог зрлыхъ лтъ, подводный камень, о который разбивается много кораблей въ виду самой пристани.
Г. де-Марсанъ. Ужели ты думаешь, что Жульета…
Докторъ, Я смю думать, что Жюльета женщина, женщина добродтельная, но женщина, живущая въ свт, и въ какомъ свт! въ такомъ, гд всякое удовольствіе есть искушеніе, гд досугъ — Мдеал опасность, праздникъ — скоре средство, нежели цль. Зачмъ здятъ на балъ, напримръ? конечно для такихъ вещей, которыя шепчутся на ухо, а вовсе не для того, что говорится въ-слухъ. Она живетъ въ такомъ свт, гд, правда, и чтятъ добродтель, но гд съ ласковою улыбкой встрчаютъ порокъ, когда онъ проявляется подъ обольстительными именами, въ лицемрныхъ формахъ, въ перифразахъ, услужливыхъ какъ дуэнья. И на что употребляютъ художники-обольстители свои способности, какъ не на то, чтобы придатъ новую прелесть зм? Какому божеству ежедневно служатъ вс парижскіе театры? въ какому божеству несутся эта восторженные рчи, увлекательные звуки? во имя кого эти пламенные образы, наполняющіе наши музеи, мраморъ и бронзы?
Г. де-Марсанъ. Ты начинаешь горячиться.
Докторъ. И можетъ ли умная женщина не чувствовать желанія быть посвященной въ ученіе, которое скрывается отъ нея за магическими парами, проникнуть тайну, прикрытую этими цвтами? находясь между ледянымъ уваженіемъ, оказываемымъ свтомъ и добродтели, и удивленіемъ, экстазомъ, безумнымъ упоеніемъ — спутниками невдомаго предмета общественнаго почитанія, — въ какой женщин не зародится горькое сомнніе и неукротимое любопытство?
Г. де-Марсанъ. Ты меня пугаешь.
Докторъ. Другъ мой, непослдовательность этого свта, который предписываетъ добродтель, какъ педантъ, а поучаетъ пороку такъ сладко, — чудовищна. Тебя, точно такъ какъ и меня, не можетъ обмануть коварный словарь, въ которомъ разршено коротенькое слово: Порокъ. Порокъ! нтъ этого слова не встроить, оно переряжается, любовь, сластолюбіе, сердце, душа — это другое дло! Есть люди, которые поставляютъ себ за самый важный аргументъ, уврить женщину, что у нея нтъ сердца. Странное злоупотребленіе словъ! вы не хотите обезчестить мужа, запятнать вашихъ дтей, чтобы доставить нсколько пріятныхъ минуть чужому человку! У васъ нтъ сердца! и люди дошли до того, что женщина не отвчаетъ смхомъ, когда ей говорятъ это! Нтъ, она краснетъ, конфузится, она побждена вполовину, потому-что ‘у васъ нтъ сердца’, значитъ: вы никогда не внушите ни сонета, ни каватины, ни картины, ни статуи, ничего, что любятъ и что иметъ успхъ! Вечеромъ вы получите холодный, супружескій поцалуй — и только. Вотъ ваше торжество, женщины безъ сердца,— женщины, заботящіяся о своемъ домашнемъ очаг!
Г. де-Марсанъ. Разв ты замтилъ, что за моей женой кто-нибудь ухаживаетъ?
Докторъ. Нтъ, не замчалъ, но послушай: добродтельная женщина, если только она не слпа и не глуха, не съуметъ пройти чрезъ такой свтъ, не почувствовавъ удивленія, которое потомъ превратится въ опьяненіе. Пока передъ ною еще широкое поле, ока не останавливаетъ своего вниманія на мысляхъ, порождаемыхъ двойственностью этого свта: она подавляетъ ихъ, — я вотъ въ чемъ состоитъ ея добродтель, но когда она ясно видитъ предлъ своей молодости, тогда вс эти подавленныя безпокойства, сдержанное любопытство, — все возстаетъ въ ней съ неукротимостію. И прежде чмъ умереть, ей хочется проникнуть мракъ, который самыя живыя впечатлнія ея свтской жизни населяли обольстительными призраками, ей хотлось бы приподнять край завсы, которая завтра обратится для нея въ вчную завсу. Голова ея горитъ, сердце приходитъ въ смятеніе, она сама не знаетъ, чего ей нужно, а ей нуженъ смыслъ таинственныхъ словъ, такъ часто и сладко ей звучавшихъ, ей нужно узнать дйствительную причину могущества, которое творятъ произведенія, наиболе прославляемыя, которое невидимо присутствуетъ при всхъ увеселеніяхъ, при всхъ торжествахъ, при всемъ, что длается въ томъ свт, гд живетъ эта женщина.
Г. де-Марсанъ. Что же, Пьерръ, уже ли ты думаешь, что у жены моей есть любовникъ?
Докторъ. Нтъ еще. Она теперь слишкомъ непріязненно обходится съ тобой, но когда она смягчится, тогда — все кончено!
Г. де-Мароанъ. Ты ошибаешься, жена моя не можетъ быть презрнною женщиной.
Докторъ. Ахъ, мужья! презрнная! да кто же говоритъ объ этомъ? Презрнная женщина не станетъ колебаться: она выскажется прямо. Посмотри, какъ ты несправедливъ: мужчина, прежде чмъ онъ женится, удовлетворяетъ любопытству, которое возбуждаютъ въ немъ вс противорчія общественной жизни. Ты не считаешь потеряннымъ время, которое молодой человкъ употребляетъ на то, чтобы, ознакомясь съ порокомъ, сорвать съ него поэтическій образъ и добродтельную личину, онъ тратитъ на это весь свой жаръ и юныя силы, онъ посл того будетъ лучше — положимъ, но женщина, которую въ продолженіи всей ея молодости мучитъ тоже любопытство, на которую уже прямо нападаютъ вс эти лживые и обольстительные призраки, — какую мертвенность ума, какую холодность души предполагаешь ты въ ней, думая, что она на-всегда можетъ упорно оставаться въ невдніи того, что кидалось ей въ глаза на каждомъ шагу? Нтъ, говорю теб, когда-нибудь самая лучшая изъ женщинъ непремнно почувствуетъ лихорадочное нетерпніе и отчаянное желаніе — узнать и испытать. Тогда жена становится сварливой, мать небрежной: она сама не можетъ отдать себ отчета въ томъ, что ее такъ тревожитъ и мучитъ, но ея характеръ и рчь измняются, внутреннее смятеніе невольно обнаруживается во всемъ: она длается наивной двочкой, чтобы выспросить и выманить завтную тайну, она старется и старается казаться развращенной, чтобы передъ ней ничего не скрывали. Вотъ, другъ мой, воть болзнь твоей жены.
Г. де-Марсанъ. И она опасна?
Докторъ. Страшно. Это послдняя попытку искусителя противъ добродтели, и она бываетъ ужасна.
Г. де-Марсанъ. Что же долженъ длать мужъ въ это время?
Докторъ. Быть свидтелемъ и ни во что не вмшиваться.
Г. де-Марсанъ. Смерть и проклятіе!!
Докторъ. Точно такъ, мой Другъ. Въ этихъ ддахъ я очень опытенъ: случалось мн видть мужей, которые въ подобныхъ обстоятельствахъ стерегли и запирали своихъ жонъ и только ускоряли этимъ ихъ паденье. Видлъ такихъ, которые старались казаться покорными своей судьб и если не имли причины быть довольными своимъ положеніемъ, то по-крайней-мр избавили себя отъ безполезныхъ усилій.
Г. де-Марсанъ. Да ты восхитителенъ! ты думаешь, что я могу сидть сложа руки, какъ дуракъ, въ то время, какъ ноя жена учится твоей проклятой наук. (Ходить въ волненьи). Нтъ, нтъ! Начну съ того, что узнаю, куда она отправилась сегодня утромъ. Я допрошу ея горничную… да, горничную! Тутъ было бы глупо стыдиться! Я допрошу всхъ, до послдняго поваренка! Я самъ отправлюсь искать ее. Буду держать ее въ-заперти, до тхъ поръ, пока она не увянетъ!… И тогда занимайся какими угодно науками! (Сильно звонить. Докторъ мшаемъ въ камин. Входамъ Жюстина).
Жюстина. Вы изволили звонить?
Г. де-Марсанъ. Да.
Жюстина. Что прикажете?
Г. де-Марсанъ. Я звалъ Ивана, а не тебя.
Жюстяна. Сейчасъ пришлю его.
Г. де-Марсанъ. Ненужно, ступай.

(Жюстина уходить).

(Г. де-Марсанъ продолжаетъ ходить. Минута молчанія).

Докторъ. Посл этого, президентъ, я не смю ручаться за свою непогршимость. Можетъ быть нравственное разстройство твоей жены проистекаетъ отъ другой причины.
Г. де-Марсанъ. Нтъ, нтъ: ты угадалъ. Я совершенно убжденъ въ томъ, тмъ боле, что, поразмысливъ, я и самъ остановился на той же мысли. И когда подумаешь, что Жюльета можетъ попасть во власть перваго мальчишки, который ей подвернется…. О, ради Бога, Пьерръ, не знаешь ли ты, какъ помочь этому адскому кризису?
Докторъ. Вс средства, другъ мой, заключаются въ самомъ зл. Когда женщина съ возвышеннымъ умомъ и съ нжнымъ сердцемъ узнаетъ, по опыту, сколько унизительныхъ угрызеній, сколько неблагороднаго стыда заключаетъ въ себ поэтическая страсть, когда она собственными глазами увидитъ, какъ грубъ въ дйствительности тотъ идолъ, котораго такъ плнительно изображаетъ молва, тогда она совершенно излечится.
Г. де-Марсанъ* А! тогда уже будетъ поздно!
Докторъ. Да, по большей части бываетъ поздно. Женщина съ характеромъ въ этомъ случа можетъ найти убжище только въ раскаяньи или въ разсяніи, но и въ томъ и въ другомъ случа спокойствіе семейства разрушено навсегда…
Г.де-Марсанъ. Пьерръ, ты поворачиваешь мн ножъ въ сердц.
Докторъ. А между тмъ есть средство… Да, если бы человкъ могъ когда-нибудь безнаказанно сказать другому: другъ, я ввряю теб мое счастье и счастье моихъ дтей, я поручаю теб жену мою… доведи ее до берега этого нечистаго источника, заставь се вдохнуть въ себя его ядовитыя испаренія, но не допусти прикоснуться къ нему устами, заставь ее испытать заботы, стыдъ я тягость этого пути, но не позволь ей дойти до роковой границы, — она возвратится ко мн. Да, еслибъ можно было на кого-нибудь положиться, то можно бы было помочь Жюльет… Но, признаюсь, еслибъ у меня былъ другъ, который бы десять разъ спасъ мн жизнь, то я и ему не посмлъ бы довриться…
Г. де-Марсанъ. При всемъ этомъ, ты правъ, это единственное средство къ спасенію: показать ей всю горечь измны, пока еще есть возможность къ исцленію!… Но кому довриться? Есть у меня племянникъ — онъ бы, пожалуй, и годился для этой роли… да вдь развязка-то можетъ быть выйдетъ не въ мою пользу…
Докторъ. Безъ сомннія.
Г. де-Марсанъ. О, счастливая мысль! Я нашелъ врнаго человка, небывалаго друга, нашелъ! Докторъ, это — ты!
Докторъ. Ты бредишь.
Г. де-Марсанъ. Прошу тебя, будь этимъ человкомъ.
Докторъ. Помилуй, разв я умю играть роли молодыхъ любовниковъ? Признайся, ты предлагаешь мн это, потому-что считаешь меня неопаснымъ. Теб хочется дешево отдлаться, но вдь ты забываешь, что для совершеннаго исцленія нужна и опасность серьёзная.
Г. ді Марсанъ. И будетъ серьёзная. Чмъ боле смотрю на тебя, тмъ боле пугаетъ меня моя ршимость. Ты молодъ, у тебя волосы свтло-русые и шелковистые, прекрасный станъ, во взгляд столько магнетизма. Къ тому же, о теб ходятъ кое-какіе слухи…. Но мн все равно, я въ отчаяніи и вызываю тебя на бой.
Докторъ. Вотъ что! Ну, положимъ, такъ-какъ все нужно предвидть, что Жульету но остановятъ непріятности пути, и что она захочетъ нересту пить границу… что тогда, а?
Г. де-Марсанъ. Пусть лучше ты, чмъ кто-нибудь другой, будетъ ея спутникомъ.
Докторъ. И я того же мннія. Но еще одно слово: если ты я посл этого будешь настаивать, я повинуюсь. Де-Марсанъ, я люблю твою жену.
Г. де-Марсанъ. Полно, полно! къ чему такія увертки?
Докторъ. Повторяю теб: я люблю твою жену.
Г. де-Марсацъ. Ты лжешь.
Докторъ. Говорятъ теб: я обожаю твою жену! Вотъ чудакъ-то! его гену любятъ, его предупреждаютъ… а онъ за дружбу платитъ оскорбленьемъ.
Г. де-Марсанъ. Я знаю, что ты друженъ съ Жюльетой, но….
Докторъ. Не друженъ, сударь, а влюбленъ самымъ неприличнымъ и ужаснымъ образомъ. Кром того, что твоя жена удивительно хороша, въ глазахъ, въ каждомъ поворот головы, въ каждомъ движеньи у ней есть что-то такое, отчего у меня горитъ голова. Вотъ почему я такъ рдко у васъ бывалъ. Ну, теперь прощай. Когда мы оба состаремся, я снова буду вашъ, и мы вмст посмемся…. Прощай же. (Хочетъ выйти).
Г. де-Марсанъ. Останьтесь, г. Десоль, нужно чмъ-нибудь кончить.
Докторъ. Если вамъ угодно, г. де-Марсанъ.
Г. де-Марсанъ. Ты не хочешь меня понять. А готовъ на все, что бы ни случилось. Мн скучно, я боленъ, хоть бы какой-нибудь конецъ…. И потомъ, мой другъ, видишь ли ты: я не могу себ представить…. Я такъ въ нее врю, что же длать! Ты любишь ее — тмъ лучше,! Ты обольстителенъ, чудесно! Чмъ сильне огонь, тмъ чище металлъ. Я оставляю тебя, прощай, успха теб желать нечего, понимаешь почему….
Докторъ. Ты меня оставляешь, оставляешь! такъ, такъ…. да вдь чтожь я скажу твоей жен?
Г. де-Марсанъ. Ну, ужь это, кажется, до меня не касается. Не хочешь ли ты, чтобы я сочинялъ для тебя любовныя письма? Боже мой! какъ я тебя возненавижу, мои бдный Пьеръ! Ты мн видимо длаешься противенъ, и горе теб, если ты восторжествуешь! прощай.
Докторъ. Постой, постой: мы заключимъ маленькое условіе. Пунктъ первый: для всхъ, а въ особенности для нея, все, что бы ни случилось, останется тайной на-вки.
Г. де-Марсанъ. Клянусь.
Докторъ. Пунктъ второй: если ты вздумаешь вмшаться въ это дло, то долженъ защищать, точно такъ, какъ я нападать, не иначе какъ свтскимъ орудіемъ — ловкостію и убжденіемъ, объ угрозахъ и насиліяхъ чтобъ и помину не было.
Г. де-Марсанъ. Пусть такъ. Пунктъ третій: въ случа, если ты, вслдствіе своей опытности, убдишься, что чести моей угрожаетъ окончательная и близкая опасность, ты предупредишь меня для того, чтобы я могъ еще употребить послднее, отчаянное усиліе.
Докторъ (подумавъ). Щекотливо, однако же соглашаюсь, съ тмъ только, чтобы это отчаянное усиліе не нарушило условій второго пункта.
Г. де-Марсанъ. Ршено. (Подаютъ другъ другу руки). Мн показалось, что я дотронулся до пресмыкающагося. Ну, я ухожу.
Докторъ. Счастливой дороги.
Г. де-Марсанъ. Такъ ты думаешь, что вся эта комедія сегодня кончится.
Докторъ. Совсмъ не думаю.
Г. де-Марсанъ. Вдь не могу же я быть долго въ такомъ положеніи.
Докторъ. Можешь еще отказаться, если хочешь.
Г. де-Марсанъ. Нтъ, не хочу. Она скоро воротится, ну, что ты ей скажешь: мн бы очень хотлось знать.
Докторъ. И мн бы тоже.
Г. де-Марсанъ. Такъ будь, что будетъ: надо же кончить. (Быстро уходитъ).
Докторъ одинъ. Вотъ продлка, которая можетъ кому-нибудь изъ насъ стоить жизни. Этотъ мужъ, или, лучше, вообще многіе мужья… Господи! что они сдлали? въ чемъ ихъ преступленіе?… Этому по-крайней-мр удалось наткнуться на честнаго человка. Во всякомъ случа моя роль незавидна: придется или измнить, или сдлаться смшнымъ! Нтъ, ужь лучше буду смшнымъ. Я любилъ де-Марсана прежде чмъ полюбилъ его жену…. Однако же въ довренности, которою онъ меня удостоилъ, есть что-то обидное для моей особы: онъ такъ увренъ въ своемъ торжеств…. что, если бы поколебать эту увренность!… Онъ струситъ, а я посмюсь. Пускай красавица останется за нимъ, но отчего же и мн не имть маленькаго-успха, — дурного, право, ничего нтъ. Вдь я не ребенокъ: съумю остановиться во-время и для его…. и для своей чести. Но съ чего начать? что длать? что говорить? Одна мысль, что мн покровительствуетъ самъ мужъ и уполномочиваетъ меня волочиться за своей женой, обдаетъ меня холодомъ: такія продлки совсмъ не въ нашихъ нравахъ…. и какъ я буду глупъ…. Ужь не уйти ли лучше… (Ходитъ въ волненіи, вдругъ останавливается). Что, если я похищу Герміону? вдь я въ своемъ прав: условіе о единств мста не входить въ нашъ договоръ. Къ тому хе теперь весна, а деревня могла бы способствовать нашему плану, это странное приключеніе такого рода, что для пользы обихъ сторонъ оно должно совершиться подъ снью рощи, въ уединенной долин… Трудно только уговорить Герміону съ-разу позволить себя похитить, что же касается до уединенной равнины…. (Прислушивается). Легкіе и неровные шаги, какъ у раненой газели, это она! (Садится къ бюро).

ДОКТОРЪ, ЖЮЛЬЕТА.

Жюльета (входитъ, ничего не замчая). Вашъ кучеръ настоящій гусь.
Докторъ (вставая). Въ-самомъ-дл?
Жюльета (смясь). Какъ это вы! А куда же вы двали моего мужа?
Докторъ. Онъ вышелъ подышать чистымъ воздухомъ.
Жюльета. Чмъ подышать?
Докторъ. Воздухомъ.
Жюльета. Пускай дышетъ. Я очень рада, что могу васъ хотя минуту видть наедин. Садитесь (Снимаетъ шляпку и поправляетъ волосы передъ зеркаломъ). Что скажете о моемъ муж? онъ врно боленъ, а если здоровъ, то что съ нимъ длается?
Докторъ. Съ вашимъ мужемъ? право, не знаю. А разв съ винъ что-нибудь случилось?
Жюльета. Да я васъ-то объ этомъ и спрашиваю. Что можно думать о человк, который цлую ночь ходитъ по своей комнат неодтый….
Докторъ. Вы сами это видли?
Жюльета. Нтъ, сама не видала, но слышала, какъ онъ разгуливаетъ, кажется, и этого довольно.
Докторъ. Конечно, въ немъ есть кое-какія странности, вотъ, напримръ, скажите, зачмъ хочетъ онъ продать вашу виллу, въ окрестностяхъ Монта, — она, кажется, называется Воверъ?
Жюльета. Продать Воверъ! онъ вамъ говорилъ разв?
Докторъ. Нтъ, но, между нами будь сказано, ужь не реввуетъ ли онъ васъ къ одному изъ вашихъ сосдей?
Жюльета. Ревнуетъ? онъ? г. де-Марсанъ? что вы! Богъ съ вами! Что же касается до виллы, то онъ никакъ не можетъ продать ее: я хочу провести въ ней все лто.
Докторъ. Не потому ли самому онъ и хочетъ продать ее весной. Знаете что?… можетъ быть это и нескромно съ моей стороны, однако же у вашего мужа должна быть дйствительно важная причина, если онъ не хочетъ пустить васъ въ деревню, хотя это было бы полезно для вашего здоровья, о которомъ онъ такъ заботятся.
Жюльета. Такъ вы ему сказали, что это для меня было бы полезно, а онъ вздумалъ теперь продавать деревню?
Докторъ. О, нтъ!
Жюльета. Докторъ, вы не умете лгать.
Докторъ. Признайтесь, тутъ врно замшался какой-нибудь молодой сосдъ?
Жюльета. Ни молодой, ни старый. Мужъ мой ревнивъ! Слава Богу! съ нимъ этого не случалось въ продолженіи десяти лтъ. Впрочемъ что намъ за дло! не стоитъ голову ломать. Человкъ, который прогуливается по ночамъ!… Онъ заблуждается — вотъ и все тутъ! А я завтра же отправлюсь въ Воверъ, посмотримъ, продастъ ли онъ и виллу и меня.
Докторъ. Вы удете не предупредивъ его?
Жюльета. Просто уду.
Докторъ (взявъ шляпу). Видно мн остается уйти. Богъ знаетъ до чего вы можете дойти, когда дло коснется вашей чести, и еслибъ я осмлился хотя на минуту усомниться въ вашей милой ршимости, то вы бы, кажется, тотчасъ ухали.
Жюльета. Нтъ, не тотчасъ, а завтра непремнно. Можете быть совершенно въ томъ уврены.
Докторъ. О, совершенно, совершенно! имю честь кланяться. (Кланяется, останавливается у двери). Угодно, я мимоходомъ велю привести завтра почтовыхъ лошадей?
Жюльета (быстро вставая съ своего мста). Докторъ, вы несноснйшій человкъ…. и вы самаго жалкаго мннія о вашей покорнйшей слуг. (Сильно дерзаетъ сонетку, докторъ смотритъ на нее съ удивленіемъ. Входитъ Жюстина). Пошли за почтовыми лошадьми, да тотчасъ же, слышишь — тотчасъ. А Ивану прикажи приготовить дорожную коляску. (Жюстина уходитъ). Надюсь, теперь вы довольны?
Докторъ. Совершенно, тмъ боле, что довольно двухъ часовъ, чтобы дохать до первой станціи и возвратиться не теряя минуты: де-Марсанъ ране не придетъ домой и слдовательно ничего не узнаетъ, а вы все-таки поставите на своемъ, и вс будутъ въ восторг, равно какъ я.
Жюльета. Вы не врите ршительно ничему. Вы самый безпокойный человкъ. Ступайте, пожалуйста, вонъ.
Докторъ. Какъ можно, и всему врю…. (Смотритъ на часы). Теперь три часа, до шеста часомъ и свободенъ…. Маленькая прогулка за городъ вмст съ вами будетъ для меня истиннымъ наслажденіемъ. Позвольте вамъ сопутствовать?
Жюльета (съ радостъю). Безподобно! безподобно! дайте мн вашу руку. Я васъ увезу въ Воверъ.
Докторъ (смясь). Прекрасно. Да разв вы подете?
Жюльета. Я вамъ не скажу больше ни слова. Побудьте здсь, пока и соберусь въ дорогу. (Смотритъ пристально на доктора). Повторяю вамъ, вы чудесный человкъ. (Быстро отъ него отворачивается и уходитъ).

Въ коляск, за заставой

ЖЮЛЬЕТА, ДОКТОРЪ.

Жюльета. Будете ли вы такъ добры, объясните-ли вы мн причину вашего упорнаго молчаніи отъ самого Парижа? Вообще вы слывете за человка умнаго, а я должна вамъ признаться, какъ ни трудна эта откровенность съ глазу на глазъ, должна признаться, что до сихъ поръ я слышала отъ васъ одни только пошлости.
Докторъ. По-моему отнять у женщины право управлять разговоромъ, значить нарушитъ къ ней уваженіе.
Жюльета. Такъ только поэтому? если такъ, докторъ, то скажите, что вы думаете о желзныхъ дорогахъ?
Докторъ. Сверная линія идетъ успшно, а въ другихъ мстахъ везд цна на акціи упала.
Жюльета. Не въ томъ дло…. Я спрашиваю васъ, любите ли вы ихъ какъ средство сообщенія, вотъ я ихъ ршительно ненавижу.
Докторъ. По какой же милой причин, смю васъ спросить?
Жюлъета. За слишкомъ быструю зду.
Докторъ. Вдь это-то и есть ихъ назначеніе.
Жюльета. Я и не спорю, а говорю только, что терпть ихъ не могу. Он уничтожаютъ идею пространства, если я нахожу что-нибудь прекрасное въ чужихъ краяхъ, такъ именно ихъ отдаленность отъ Парижа, а если я не замчаю мелочныхъ подробностей дорога, то для меня нечувствительно и разстояніе: будто я и съ мста не двигалась. Я уврена впрочемъ, что нашлись бы люди, которые бы были въ восторг, еслибъ можно было путешествовать по телеграфу.
Докторъ. Скажите! ма этого никогда и въ голову не приходило, но я вполн съ вами согласенъ.
Жюльета. Вы слишкомъ добры. Вотъ и станціи, если я не ошибаюсь.
Докторъ. Точно такъ, тамъ внизу, у косогора. (Вынимаетъ часы изи кармана). Я такъ и говорилъ: часъ на то, чтобъ возвратиться…. въ пять часовъ мы будемъ въ Париж. Я еще успю сдлать нсколько визитовъ до обда (кланяясь)…. и значитъ я проведу пріятно эти два часа.
Жюльетд. Вы говорите какъ часы съ музыкой. Ма очень досадно, что я разстрою ваши милыя предположенія. (Коляска останавливается. Жульета, обращаясь къ лакею) Въ Воверъ, по дорог въ Мантъ.
Докторъ (приподнимаясь съ безпокойствомъ). Серьёзно? (Жюльета пожимаетъ плечами). О, о, какое геройство! кто бы могъ подумать! (Отворяетъ дверцы).
Жюльета. Могу я спросить, куда вы отправляетесь?
Докторъ. Какъ куда? разумется, въ Парижъ: кром шутокъ, у меня есть дло, нужно поймать фіакръ, одноколку или хоть что-нибудь…. Какой же я дуракъ! (Ставитъ ногу на подножку).
Жюльета. Послушайте, да за кого же вы меня принимаете? за ребенка, что ли? да и вы-то къ чему разыгрываете всю эту комедію? Вдь я очень хорошо вижу, какъ вамъ хочется хать со мною? я не знаю, съ какой именно цлью, но, какъ женщина, давно угадала ваше желаніе. (Смется). Слова мои приводятъ васъ въ маленькое смущеніе…. Ну, перестаньте, садитесь, вы не поврите, какъ вы смшны въ этомъ положеніи….
Докторъ (садится). Еслибъ я сталъ уврять васъ, что невольно заставивъ васъ сдлать такой ршительный поступокъ, я хотлъ быть вашимъ соучастникомъ до конца, для того, чтобъ обратить на свою голову весь гнвъ де-Марсана, — вы бы мн врно не поврили?
Жюльета. Конечно не поврю. (Карета катится быстро, минута молчанія).
Докторъ. Я не могу доле оставаться въ такомъ положеніи: я долженъ или выскочить изъ экипажа, или непремнно объяснить вамъ свое поведеніе.
Жюльета. Выпрыгните или объяснитесь, какъ вамъ угодно.
Докторъ. Надо вамъ сказать, что я живу на булвар Капуциновъ, если бываю дома, то торчу у окна. Иногда утромъ, а чаще при солнечномъ закат мн удается видть чудесныя вещи: передо мною за деревьями бульвара мелькаютъ экипажи, подобные вашему, такіе мягкіе и покойные, какъ колыбель первенца, незнакомыя женщины, или закутанныя въ снжные мха, или одтыя легко и роскошно, какъ предвстницы весны, проносятся предо мною, неподвижно и живописно рисуясь на мягкихъ подушкахъ, руки сложены крестъ-на-крестъ, какъ у васъ въ эту минуту, взоры ихъ устремлены въ даль, чело гордо и задумчиво. Броситься изъ оковка, ссть подл одного изъ этихъ таинственныхъ существъ, осторожно, постепенно, пользуясь свободою долгаго пути, вкрасться въ завтный міръ, который скрылся въ каждой складк одежды хорошенькой женщины, въ ея каждомъ движеніи, внезапно очутиться предъ лицомъ двухъ могущественныхъ, земныхъ очарованій — красоты и неизвстности, — вотъ мечта, которую я такъ часто ласкалъ гь своемъ воображеніи… Простите же мн желаніе продлить жгу мечту, когда случай даетъ мн возможность осуществить ее.
Жюльета. Къ вамъ, какъ кажется, возвратился даръ слова. Есть женщины, которыя на моемъ мст были бы недовольны, для другихъ показалось бы очень завлекательно играть, хотя нсколько минутъ, идеальныхъ героинь — роль, которую вамъ угодно назначать мелькающимъ предъ вами незнакомкамъ. У всякаго свой вкусъ. Я, напримръ, прошу у васъ позволенія немножко подремать. (Снимаетъ шляпку и опускаетъ голову на подушки коляски). Попробую помечтать, изъ подражанія вамъ. Вы позволите?
Докторъ. Сдлайте одолженіе. А я могу послдовать вашему примру.
Жюльета. Какъ можно: васъ примутъ за моего мужа. Орошу васъ только не шумите.
Докторъ. Ахъ, Боже мой! да какъ же я могу шумть, когда я весь въ мягкихъ подушкахъ.
Жюльета. Не говорите со мною — это главное. (Съ закрытыми глазами). Можете ли вы мн сказать, докторъ (вдь вы такой ученый!), почему въ экипаж всегда хочется спать?
Докторъ. Это зависитъ отъ спутника.
Жюльета. Очень вроятно. (Помолчавъ нсколько, она вдругъ приподымается). Что же это наконецъ! ужели мы будемъ ссориться всю дорогу?
Докторъ. Я васъ стсняю, ивы раскаиваетесь въ томъ, что остановили меня, когда я хотлъ уйти, пожалуйста, признайтесь я высадите меня, пока еще мы не такъ далеко отъ Парижа: я не хуже другихъ, но, кажется, имлъ неосторожность показать вамъ себя съ такой стороны, которая вамъ не очень понравилась. Это первое непріятное впечатлніе можетъ еще боле усилиться, и. я хочу лучше оставить васъ, чмъ сдлаться для васъ невыносимымъ.
Жюльета. Въ первый разъ сегодня вы говорите серьёзно. Вы сами во всемъ виноваты: вы меня дурно понимаете, а я очень добрая женщина. Я васъ уважаю и хочу, чтобы вы были моимъ другомъ. Давно я остановила на васъ свой выборъ, и вы не замчали этого только потому, что мужчины охотно пренебрегаютъ женщинами, которыя могутъ предложить имъ только дружбу — для тхъ, отъ которыхъ ожидаютъ чего-нибудь — боле или мене, какъ вамъ угодно.
Докторъ (цалуя ея руку). Передъ дружбой такой женщины, какъ вы, все прочее конечно мене.
Жюльета. Впрочемъ въ мое дружеское расположеніе къ вамъ входить и расчетъ. Смотрите въ окно, пока я вамъ это объясню…. Вотъ такъ. Я всегда желала имть на старости лтъ другомъ доктора. На это время, а оно уже недалеко, я допускаю въ себ одну только страсть — любознательность, а если вы съумете внушить мн большую довренность, довренность необыкновенную, тогда я предложу вамъ безконечное множество вопросовъ о такихъ вещахъ, которыя меня теперь безпокоятъ, которыхъ я не знаю и которыя хочу узнать.
Докторъ. Что же, напримръ?
Жюльета. Что? нтъ, теперь вы этого еще не узнаете, но чтобы и вы и я — мы были терпливе, то я предложу вамъ два, три ‘опроса, въ вид маленькихъ воздушныхъ шаровъ, которые предшествуютъ большому. Во-первыхъ, скажите, отчего мн никто не объяснялся въ любви?
Докторъ. Вы въ этомъ твердо уврены?
Жюльета. Совершенно. Отвчайте же, почему?
Докторъ. Потому, что объясненія въ любви не какая-нибудь литературная пьеска въ опредленныхъ формахъ, какъ напримръ сонетъ. Ему сообщаетъ характеръ не тотъ, кто его длаетъ, а тотъ, къ кому оно обращено. Я увренъ, что къ вашимъ ногамъ упали тысячи реторическихъ цвтовъ, которые не были объясненіями единственно потому, что вы не потрудились ихъ поднять.
Жюльета. А если вдругъ ошибешься? Что до меня касается, то я не понимаю полу-словъ…. и ужь если пойдетъ на объясненіе, такъ оно должно быть ясно, полно, должно броситься прямо въ глаза, въ противномъ случа, пусть его лучше и не будетъ. Всякое объясненіе, отъ котораго можно отступиться и которое не даетъ мн полной власти надъ тмъ, кто его длаетъ, по-моему, показываетъ оскорбительную трусость. Что вы скажете на это, докторъ?
Докторъ. Ничего хорошаго, и потому лучше ничего не скажу.
Жюльета. Врно дерзость какая-нибудь?
Докторъ. Къ несчастію, вы угадали.
Жюльета. Ну, говорите….
Докторъ. Извольте: въ молодости моей я слышалъ, какъ одна изъ моихъ тетокъ утверждала тоже самое, я воспользовался этимъ и положилъ къ ногамъ прерзкое объясненіе, а она выткала меня вонъ.
Жюльета. Другими словами, вы думаете, что я напрашиваюсь на объясненіе или сама хочу его сдлать?…
Докторъ. Помилуйте….
Жюльета. Э! Боже мой! разв я не видала, какъ ваше безпокойное тщеславіе заставило васъ отказаться отъ двусмысленной любезности’, готовой сорваться у васъ съ языка, я какъ вы благоразумно замнили ее еще боле оскорбительною ироніей! Я искала друга, повреннаго, я нашла человка…. человка, какъ бы сказать?… просто человка.
Докторъ. Да, я думалъ, что вы вызывали на объясненіе не для того, чтобы принять его, а для того, чтобы испытать новое для васъ ощущеніе и, минуту спустя, разбить предметъ, служившій для вашего опыта. Еслибъ я былъ моложе, а слдовательно и самонадянне, то я непремнно попалъ бы въ обольстительную западню, которую вы такъ невинно поставили, но въ тридцать восемь лтъ у меня достало благоразумной скромности, чтобы остаться врнымъ роли друга и наперстника, и эта самая врность есть причина вашего гнва, зато она же доставила мн ваше уваженіе.
Жюльета. Я знаю только то, что мы пріхали, что я прошу васъ смотрть на мой домъ, какъ на домъ вашей тетушки, что отсюда идетъ желзная дорога въ Парижъ, и что назначеніе желзныхъ дорогъ — быстрота, какъ вы мн объявили это.
Докторъ. Пусть такъ, однако же я все-таки не лишаюсь вашего уваженія.

(Жюльета молчитъ. Минуту спустя, коляска възжаетъ на дворъ замка).

Жюльета. Кто стоитъ на подъзд?
Докторъ. Вашъ мужъ, который повидимому не раздляетъ вашего отвращенія къ желзнымъ дорогамъ.

(Коляска останавливается).

Жюльета (собираясь вытти изъ экипажа, обращается къ доктору). Останьтесь.

На двор замка.

Жюльета, докторъ, г. де-Марсанъ.

Жюльета (смясь говоритъ мужу, который помогаетъ ей вытти изъ экипажа). Вы сердитесь на меня? Скажите одно слово, и я отправлюсь назадъ.
Г. де-Марсанъ (смется). Напротивъ , я въ восторг. Здравствуй, любезный докторъ.
Жюльета (серьезно). Въ восторг? вы никогда не поступаете какъ другіе. Отчего же вы въ восторг?
Г. де-Марсанъ. Не хотите ли вы меня уврить въ тонъ, что надетесь разсердить меня? Во-первыхъ, я въ восторг оттого, что вы нашли себ развлеченіе по вашему вкусу, а во-вторыхъ, потому, что жена моя такъ обольстительна, что въ одно мгновеніе она могла похитить у больныхъ самаго знаменитаго доктора.
Жюльета. По правд, трудно ршить, кто кого похитилъ. Что вы скажете на это, monsieur Пьеръ?
Докторъ. Безъ сомннія, вы похитительница, въ противномъ случа я бы врно не привезъ васъ къ мужу.
Жюльета. Еслибъ я была г. де-Марсаномъ, то ни за что не вврилась бы такому человку, какъ вы.
Г. де-Марсанъ. Во всякомъ случа, моя милая, онъ искуснйшій изъ докторовъ: посмотрите, у васъ съ годъ не было такого прекраснаго цвта лица.
Жюльета. Да это потому, что я спала дорогою и кровь бросилась мн въ голову. До свиданья. (Она входитъ въ комнаты).

Г. де-Марсанъ, докторъ.

Г. де-Марсанъ (беретъ доктора за руку и ведетъ его къ саду). Ну, великодушный соперникъ, она, какъ кажется, заснула дорогой, это не совсмъ учтиво съ ея стороны, зато для меня очень пріятно.
Докторъ. Эхъ, президентъ, да вдь тебя-то и хотятъ усыпить.
Г. де-Марсанъ. Я понимаю, что самолюбіе твое страждетъ, но дло въ томъ, что она спала…. хе, хе!… (Потираетъ руки).
Докторъ, Хе, хе! да, да, спала…. Такъ точно.
Г. де-Марсанъ. Сознайся, что въ глубин души ты за это не сердился, потому-что сонъ ея избавлялъ тебя отъ затруднительности твоего положенія?
Докторъ. Сознаюсь.
Г. де-Марсанъ. Потому-что, о чемъ же могли бы вы говорить съ глазу на глазъ въ продолженіи пятнадцати миль.
Докторъ. Да вдь она спала.
Г. де-Марсанъ. Ну, а въ промежуткахъ-то что же ты ей говорилъ? вдь не всю же дорогу она проспала.
Докторъ. Ршительно всю.
Г. де-Марсанъ (вдругъ остановившись), Эге! такъ вотъ что?… Послушай, ты, кажется, теперь смешься надъ отчаяніемъ, отъ котораго взялся вылечить? Спала она или нтъ?
Докторъ. Ни одной минуты.
Г. де-Марсанъ (посл молчанія). Долженъ ли я заключить изъ этого, что между вами произнесено было слово любовь?
Докторъ. Нтъ, самое слово, сколько мн помнится, не было произнесено, а о самомъ предмет много говорили, однако я долженъ теб замтить, что мое положеніе, и теперь уже довольно щекотливое, сдлается непріятнымъ и даже невыносимымъ, если ты присвоишь себ право наблюдать за каждымъ изъ моихъ движеній.
Г. де-Марсанъ. Это справедливо. Во всякомъ случа, я, кажется, могу спросить тебя, оправдались ли наши предположенія о нравственномъ состояніи Жюльеты?
Докторъ. Знай, что я совершенно убжденъ въ нихъ.
Г. де-Марсанъ. И такъ-какъ болзнь ея, говоря на-прямикъ, состоитъ въ томъ, чтобы найти себ любовника, то, скажи же, путешествіе твое съ Жюльетой доставило ли ей достаточныя причины думать, что она нашла, чего искала?
Докторъ. Я употребилъ вс средства, чтобы она убдилась въ томъ.
Г. де-Марсанъ (съ упрекомъ). Итакъ, я могу только заключить, Пьеръ, что ты нарушилъ третій пунктъ.
Докторъ. Третій пунктъ?
Г. де-Марсанъ. Несчастный! ты его позабылъ!
Докторъ. Если не ошибаюсь, такъ это тотъ пунктъ, которымъ я обязался предупредить тебя за часъ времени…. Послушай, де-Марсанъ, между нами будь сказано, лучше бы было уничтожить этотъ пунктъ, потому-что онъ крайне нелпъ.
Г. де-Марсанъ. Пожалуй и нелпъ, но я за него постою. Позволь теб напомнить, что въ немъ говорится о томъ, чтобы возвратятъ мн жену, а не отнять ее. Право, со стороны можно подумать, что ты хлопочешь изъ-за своего личнаго торжества, и что оно есть единственная побудительная причина….
Докторъ. О, нтъ, президентъ, но вдь ты знаешь женщинъ: въ сношеніяхъ съ ними все дло каприза и неожиданности — благопріятная минута настаетъ такъ внезапно, а вмст съ тмъ она такъ ршительна!… Надюсь, что въ это время тебя тутъ не будетъ?
Г. де-Марсанъ. Будь увренъ, что буду.
Докторъ. Ужели же ты хочешь торчать вчно между мною и женой, какъ каменная стна?
Г. де-Марсанъ. Нтъ, однако же никогда не буду я такъ далеко, чтобы ты не могъ выполнить третій пунктъ, ты далъ мн слово и я полагаюсь на него. Послдній вопросъ, Пьеръ, который ты извинишь мн, по поводу моего ужаснаго положенія: скажи мн настоящую причину живой краски, покрывавшей лицо Жюльеты, когда она выходила изъ коляски?
Дикторъ. Настоящая причина — негодованіе.
Г. де-Марсанъ. Негодованіе! разв ты не имлъ къ ней должнаго уваженія?
Докторъ. Можетъ быть.
Г. де-Марсанъ (очень серьёзно). Въ такомъ случа, ты поступаешь слишкомъ безразсудно, признаваясь мн въ этомъ прямо въ глаза.
Докторъ, Безразсудно, а я все-таки признаюсь, я не помню никакого третьяго пункта, который бы заставлялъ меня соблюдать уваженіе къ твоей супруг!
Г. де-Марсанъ. Пункта нтъ никакого, но есть законъ приличія, который долженъ бы запретить теб признаваться мн въ такихъ вещахъ, а такъ хе есть и законъ чести, по которому мужъ не можетъ сносить подобныхъ объясненій.
Докторъ. Такъ зачмъ же ты распрашиваешь?
Г. де-Марсанъ. Зачмъ! затмъ…. ахъ, Господи! ну, да затмъ, что я вижу тутъ кое-что, чего бы не хотлъ видть такъ ясно! Ты влюбленъ въ мою жену!
Докторъ. Удивительное открытіе! Самъ же я и объявилъ теб объ этомъ. Впрочемъ я за нею ухаживаю по твоему же ршительному предложенію, чтобы оказать теб услугу,.услуга эта теб въ тягость, я тебя отъ нея избавлю. Другой кто-нибудь приметъ на себя этотъ трудъ, тогда, посмотримъ, спросятъ ли тебя объ условіяхъ!
Г. де-Марсанъ. Когда я просилъ тебя волочиться за моею женою, то полагалъ, что ты поведешь себя какъ честный человкъ, прилично, какъ это принято у людей хорошаго тона. Я не воображалъ, что ты прибгнешь къ волокитству Богъ знаетъ какихъ людей!
Докторъ. А въ которомъ часу отправляется ближайшій поздъ?
Г. де-Марсанъ. Черезъ десять минутъ. Общай шв вести себя съ нею какъ слдуетъ и…. останься.
Докторъ. Ты бы мн еще ноги связалъ да приказалъ танцовать какъ слдуетъ! безумецъ! А первый, сорвавшійся съ цни любовникъ, который бросится къ ногамъ Жюльеты, что? онъ будетъ вести себя прилично, какъ слдуетъ! Требуя этого, ты ждешь прямо отъ своей цли, которая состоитъ въ томъ, чтобы возмутить тонкое чувство твоей жены именно грубостью, рзкостью любви! Разв Тартюфъ велъ себя прилично съ Эльмирою? а еслибъ онъ велъ себя прилично, то разв она спрятала бы Оргона подъ столъ? Какъ же пройти къ желзной дорог?

(Слышится звукъ колокола).

Г. де-Марсан. Пьеръ, не узжай, не оставляй меня. Звонятъ къ обду. Я отдамъ приказанія насчетъ твоихъ комнатъ. Иди же къ ней, палачъ, во прежде повтори общанія относительно третьяго пункта.
Докторъ. Клянусь. (Они жмутъ друзъ друзу руки и расходятся).

Дневникъ Жюльеты.

’25 мая.— Два года тому назадъ одна подруга признавалась мн, что она каждый вечеръ записываетъ впечатлнія, скопившіяся въ ней въ продолженіи дня, я ей сказала: Боже мой! значитъ, ты уже не любишь своего мужа, бдная Луиза?— Или онъ меня не любитъ, отвчала она.
‘Тогда я была уврена, что мы назвали два единственные случая, когда женщина можетъ искуситься, чтобы въ полночь взятъ перо, открыть свое бюро и писать украдкою.
‘Я ошибалась. Ни я, ни мужъ — мы другъ другу не измняли, и вотъ однакоже полночь я сижу надъ старою, пансіонскою тетрадкой, едва могу собрать свои мысли и дрожу. Не смю взглянуть на себя: такъ я блдна.
‘Дло въ томъ, что бываютъ мысли, которыхъ нельзя ни поврить другому, ни хранить въ себ самой, и поэтому-то ихъ пишутъ. Между этими мыслями есть и хорошія, есть и необыкновенныя, впрочемъ мн бы противно было высказать и хорошія. Въ дружб и даже въ супружеств не существуетъ такого чистосердечія и откровенности, которыя бы допускали эти мысли. Ихъ пишутъ на бумаг, да это еще не вс.
‘Къ тому же языкъ недостаточенъ, очень часто мы не можемъ отдать себ самимъ яснаго отчета въ нашихъ мысляхъ. Это Какія-то виднья, которыя проходятъ такъ быстро, что нтъ времени сдлать ихъ изображеніе. И прекрасно. Какъ назвать, напримръ, какой-то нравственный недугъ, отвращеніе отъ привычекъ, безпокойство безъ причины, неудовольствіе и на себя и на другихъ, которое я испытываю вотъ уже нсколько мсяцевъ.
‘Мужъ мой, безъ сомннія, лучшій изъ людей, въ-добавокъ онъ уменъ, но когда онъ говорить: ‘она скучаетъ’, то полагаетъ, что сказалъ удивительную вещь и спокойно отправляется въ должность. А я вовсе не скучаю, я просто несчастна. Я не узнаю себя: это не я, я раздражаюсь отъ всякаго вздора. Благодаря Бога, мужа я люблю столько же, сколько любила и въ прошломъ году, и что же? что бы онъ ни сказалъ, что бы ни сдлалъ — все мн не нравится, все не по мн. Вотъ, напримръ, печатки отъ его часовъ. Въ продолженіи десяти лтъ я жила съ ними въ мир, а теперь, не знаю почему, я ихъ возненавидла. Только-что издали заслышу я ихъ брянчаніе — все кончено. А мужъ мой, какъ нарочно, иметъ привычку дребезжать ими, когда говоритъ. Вчера я не могла выдержать и сказала ему: ради Бога, оставьте въ поко ваши печатки! Бдняжка былъ пораженъ такою выходкой и въ продолженіи дня не дотрогивался до нихъ, но вечеромъ печатки опять запрыгали, опять забрянчали! Нтъ, я ужь отъ этого отказываюсь!
‘Въ эту самую минуту я слышу, какъ г. де-Марсанъ заводитъ часы, а печатки такъ и подпрыгиваютъ.
‘Есть у него другая страсть: взять обими руками отвороты сюртука и дернуть ихъ книзу, чтобы этимъ согнать складки съ воротника, невинность этого движенія, добродушіе, съ какимъ онъ его длаетъ всякой разъ какъ идетъ со двора, не могутъ меня обезоружить. Я страдаю отъ этихъ мелочей, а съ другой стороны я рада, потому-что вижу въ этихъ наивныхъ пріемахъ беззаботность человка, который, достигнувъ счастливаго состоянія, оставляетъ вс претензіи и твердо увренъ въ своей побд, но побдители заблуждаются, когда, считая себя законными властителями, немедленно распускаютъ войско.
‘Разительную противоположность этой самоувренной безпечности представляетъ г. де-Солъ. У него нтъ однажды-принятыхъ привычекъ, онъ усвоиваетъ ихъ по мр того, сколько он могутъ нравиться. Онъ не сдлаетъ ни одного неосмотрительнаго шага. Съ намъ всегда вс свтскія оружія, оборонительныя и наступательныя, всегда блестящія и вычищенныя и для парада и для битвы. Я взяла его съ собою въ деревню, потому-что хотла по живому экземпляру научить свойства животнаго, называемаго опаснымъ человкомъ. И повидимому онъ согласенъ на то, чтобы надъ нимъ длали опыты, что очень любезно съ его стороны. Однако же должна прійти минута, когда осторожный пловецъ потеряетъ дно подъ собою. Тутъ-то я его и подкараулю.
‘А г. де-Марсанъ опять изволитъ гулять! въ часъ по полуночи! это ршительно болзнь. Пусть гуляетъ на здоровье! а я лигу спать. Покойной ночи, Жюльета.
’26 мая.— О, да господинъ докторъ преопасный зврь. On, кажется, разгадалъ меня. Онъ смотритъ на мой домъ, и довольно основательно, какъ на очарованный замокъ, гд все, что съ нимъ ни случается, все мистификація. Раза два или три на мои возраженія, нсколько щекотливыя, онъ отвчалъ мн улыбкою, которая ясно говорила: напрасно, я вижу вдь, что вы ничего не ставите на карту, а такъ играть я не намренъ.
‘Съ самого утра я отправилась съ нимъ въ паркъ, долго водила по нему, привела въ незнакомое для него мсто, даже притворилась, будто потеряла дорогу къ дому, и ничто не могло сорвать печатей, которыя онъ наложилъ на свои уста. Наконецъ мы пришли къ старому замку, я попросила его разсказать легенду объ этихъ развалинахъ, онъ тотчасъ же придумалъ занимательное преданье, т. е. чрезвычайно страшное, но тутъ не было ни малйшаго намека ни на меня, ни на него самого.
‘Возвратясь домой, я сла за фортепьяно (я была задта за-живое), такъ-какъ мой браслетъ стучалъ по клавишамъ (у меня есть свои печатки), то я попросила его помочь мн снять его. У меня есть кольцо съ превосходной жемчужиной: онъ его замтилъ, чтобы онъ могъ лучше разсмотрть жемчужину, я поднесла ему колья’ вмст съ рукою подъ самый носъ (мн хотлось скоре кончить): и что же? во всемъ этомъ онъ нашелъ только случай разсказать исторію ловля жемчуга, изъ нея я не слыхала ни слова, но, должна быть, исторія была занимательна, потому-что онъ обладаетъ замчательнымъ талантомъ — не жемчугъ ловить, а разсказывать все, что угодно..
‘Безъ сомннія, я его возненавидла: мужчина, который стоялъ женщин столько безполезныхъ хлопотъ, на-всегда погибъ въ ея мнніи. Поэтому-то я колола его въ продолженіи всего обда, что, кажется, очень забавляло г. де-Марсана.
‘Сегодня вечеромъ, улучивъ минуту когда мы остались вдвоемъ, и ему сказала: Послушайте, объясните мн, почему наши дамы считаютъ васъ за человка опаснаго: сама я никогда не пойму этого.— Потому, что я никогда не встрчалъ женщины, которая бы была для меня опасна, отвчалъ онъ довольно грубо и услся за шахматы съ моимъ мужемъ, такъ кстати вошедшимъ для того, чтобы вывести меня изъ затрудненія, въ какомъ я еще никогда не находилась, конечно, отвтъ его стоилъ порядочнаго выговора, но вдь и я зашла нсколько далеко.
‘Я понимаю, за что онъ заслужилъ эту глупую репутацію, хотя и не скажу ему: за рыцарское уваженіе, нарушаемое время отъ времени дерзкими выходками, которыя выставляютъ его впередъ,— за постоянное желаніе нравиться, которое вамъ льститъ, и врность сужденій, которой вы боитесь, — за возвышенность мыслей, которая васъ подчиняетъ, и остатокъ какой-то двственности въ сердц, которая васъ успокоиваетъ, онъ человкъ хладнокровный, опытный, для него смшное невыносиме язвы, онъ необыкновенно уметъ владть собою, и поэтому, когда онъ оставляетъ свою обычную осторожность и унижается до признанія, то доневол увлекается мыслью, чти въ немъ все истинно, все неподдльно.
‘Кажется, теперь я его достаточно изучила, завтра можно отослать его въ Парижъ.
’27 мая, два часа пополудни.— Я хотла раскланяться съ нимъ съ первыми лучами солнца, другими словами, когда встану, но его мужество, готовое измнить ему вчера вечеромъ, въ продолженіи мочи окрпло до того, что это мн не понравилось. Такіе люди не внушаютъ мн ни малйшаго состраданія. Я ршилась его отослать, но не иначе, какъ побжденнымъ. Теперь онъ можетъ отправиться.
‘Итакъ, въ прекрасное, весеннее утро мы шли подъ тнью грабовъ, онъ собиралъ травы, подобно Жанъ-Жаку, а я стряхала ему на голову капли росы съ зонтика, разумется, нечаянно. По поводу его травъ, я спросила его, вритъ ли онъ въ медицину? То было обольщеніе въ юности, онъ началъ свое поприще съ бшенымъ увлеченіемъ, нсколько забавнымъ, онъ самъ смялся и разсмшилъ меня, разсказывая, какъ былъ пораженъ, когда, въ первый разъ позванный къ больному, нашелъ его мертвымъ, онъ ршился сдлаться трапистомъ, но скоро возвратился къ чувствамъ мене безчеловчнымъ. Онъ забылъ все, что выучилъ въ школ, и принялся за новыя боле разумныя занятія. Докторъ долженъ заботиться я о душ человка. Входъ ему всюду доступенъ, онъ проникаетъ въ самыя задушевныя отношенія, къ постели больного онъ подходитъ какъ исповдникъ, сколько добра можетъ сдлать докторъ, пользуясь своими исключительными правами. Т утшенія, которыя on умлъ найти противъ разочарованія въ своемъ искусств, прелесть нкоторыхъ воспоминаній, противопоставленныхъ горечи леченія, все это разсказалъ онъ такъ увлекательно, выказалъ столько возвышенности въ своихъ мысляхъ, что, проникнутая изумленіемъ, я невольно сказала: какъ можетъ человкъ, обладающій такимъ талантомъ, заниматься пустяками, на которые жалуются наши дамы?— И за которые вамъ угодно было отмстить мн отъ лица всхъ, возразилъ онъ, сдлавъ изъ своего рта что-то среднее между улыбкой и гримасой.
— Говорить объ этомъ безполезно, сказала я отъ чистаго сердца у потому-что месть моя не удалась.
— Напротивъ, станемъ говорить, если вы уже сказали, что сдлали разъ въ жизни дурное дло, то скажите такъ же, что съумли въ немъ раскаяться.
Я желала полуобъясненія, а онъ сдлалъ мн самое полное. Онъ признался, что какое-то странное сомнніе удаляло его отъ меня въ продолженіи многихъ лтъ и подтвердилъ свои слова такими подробностями, дйствительности которыхъ я не могла не признать. Потомъ, давъ мн почувствовать, что вскружить голову человку, который уже давно и самъ собою подчинился вліянію женщины, вовсе не достойно и не великодушно, онъ оставилъ небрежный тонъ и заговорилъ такимъ языкомъ, противъ котораго невозможно было устоять.— Знаете ли вы, сказала я громко: — что г. де-Марсанъ считаетъ васъ своимъ другомъ. Онъ поблднлъ и проговорилъ съ неизъяснимымъ выраженіемъ: знаю, о, знаю! И въ тоже время я видла, какъ у него на рсницахъ блеснуло что-то въ род слезы. Съ минуту бдный докторъ остался неподвиженъ, надясь, что я не замтила этой слезы, и что она не упадетъ, но она вдругъ сорвалась съ рсницы и торжественно покатилась по щек. Тогда онъ быстро отвернулся, какъ-будто ему ударило солнце въ глаза, но было поздно: онъ ничего не выигралъ.
‘…. Точно ли ничего?
‘Полночь.— Никогда еще не проводила я такого ужаснаго вечера. Я твердо ршилась просить его объ отъзд, который теперь сдлался необходимъ. Но мужъ мой, котораго никогда не бываетъ, когда онъ долженъ быть, сегодня вечеромъ почувствовалъ — удивительно какъ кстати — припадокъ ревности и не отходилъ отъ меня ни на минуту Какъ это было умно.
’28 мая, пять часовъ.— Теперь я спокойне. Кажется, я нашла средство все устроить. Утромъ, заговоривъ съ нимъ, я замтила по выраженію его лица, что онъ старался приготовить себя къ чему-то ршительному, ничуть не бывало.— Докторъ, сказала я: — останьтесь другомъ моего мужа и въ то же время будьте моимъ. Онъ поспшно схватилъ руку, которую я ему протянула, я думаю, что даже подданный никогда не принималъ подарокъ королевы съ такою признательностью. Итакъ, мы друзья и весь день оставались на этой ног: какъ скоро принужденіе было откинуто, мы сдлались оба чрезвычайно любезны. Какъ я рада, что мн пришла въ голову эта счастливая мысль.
‘Полночь.— Г. де-Марсанъ приводитъ меня въ ршительное отчаяніе! Да о чемъ онъ думаетъ? ходитъ туда, сюда, отворяетъ двери, входитъ, уходитъ — и вотъ въ чемъ проводитъ цлые дни. Я знаю, что у него есть спшная и трудная работа: такъ отчего же онъ не усадится за нее, или отчего не откажется? Онъ собирался, кажется, купить свору собакъ! Свору! ну, скажите, пожалуйста, кого онъ ими будетъ Травить? Недавно ворвался въ мой будуаръ съ своей несчастной сворой и спрашивалъ моего совта. Я отвчала ему, что онъ смшонъ, и дйствительно былъ смшонъ. Онъ не можетъ только замтить, что другъ его здсь лишній, и что онъ самъ долженъ выпроводить его.
‘Наступающая ночь дурной совтникъ! съ вечеромъ приходятъ въ голову недостойныя мысли, душа устаетъ, человкомъ овладваетъ какое-то раздражительное томленье, въ которомъ исчезаетъ вся сила женщины. Вечеромъ ненавидишь только въ-половину и любишь въ-половину. О Десдемона! не правда ли, ты вечеромъ слушала своего мавра, его пламенные разсказы о битвахъ и буряхъ?
’29 мая.— Несчастная! что я сдлала! чмъ все это кончится! Когда мужъ поцаловалъ меня вечеромъ, я думала, что сердце мое замерло! холодъ обхватилъ меня. Изъ какой замерзшей глины сдланы женщины, привыкшія обманывать! Боже мой! я не имю даже права ихъ ненавидть!
‘Дти мои возвратились отъ бабушки, они бросились ко мн на шею, а я ушла въ уголъ и залилась слезами. Онъ ничего не знаетъ, не чувствуетъ, какъ я страдаю: вдь онъ добръ, и еслибъ зналъ, то ужь давно бы ухалъ! Въ парк мы подошли къ тому мсту, гд вчера я подала ему руку…. что онъ говорилъ мн? что я ему отвчала, не знаю! Но, разставаясь, онъ коснулся губами моихъ волосъ. Тутъ подбжалъ мой Юлій и взобрался на скамейку подл меня, онъ съ страннымъ любопытствомъ смотрлъ на мою голову, на то мсто, гд за минуту…. И мн казалось, что онъ видитъ слды! Какой стыдъ! какая глупая боязнь! Юлій смотрть на лилію, попавшую въ мои волосы. Онъ снялъ цвтокъ. Бдный ребенокъ!
‘Правосудный Боже! это только минута забвенія первая минута. Господи, пошли мн силы!
’30 мая.— Я ни о чемъ уже не думаю! я не живу боле! я вижу ужасный сонъ, сонъ безъ пробужденія. Передо мною неясно мелькаютъ знакомые и, увы! нкогда любимые образы — мужъ, дти., какъ-будто я умерла, какъ будто я въ стран мрачныхъ видній. Какъ рдки, какъ кратки минуты счастія, о которыхъ я мечтала! А за ними стыдъ, вчный стыдъ! Сегодня посл обда я звонила три раза, никто не приходилъ, наконецъ явилась Жюстина, нисколько не торопясь.
— Вотъ уже три раза какъ я звоню, сказала я ей.
Она посмотрла мн прямо въ лицо и отвчала: — я помогала слуг господина Десоля и думала, что вы извините меня.
‘И я боялась понять смыслъ словъ этой негодницы. Я какъ преступница, привязанная къ позорному столбу: каждый проходящій иметъ право оскорблять меня ругательствами. И я люблю его, люблю, несмотря на все это! и не могу сказать: узжайте!… Сегодня ночью онъ долженъ притти подъ мое окно, — я общала отдать ему букетъ, который носила цлый день. Я всми оставлена. Г. де-Марсанъ ничего не видитъ. Эта холодность меня пугаетъ.
‘На другой день.— Я забыла, какой сегодня день, какой мсяцъ, я все забыла. Впрочемъ, что мн за дло. Сегодня утромъ я встртила на двор садовника, совсть моя находится въ постоянной тревог: я заговорила съ нимъ.
— Куда ты идешь, Жеромъ?
— Да къ барину, отвчалъ садовникъ: — куртина вся измята подъ вашимъ окномъ, сударыня, а стна словно вся нацарапана, въ нашихъ мстахъ есть баловники, такъ на случай лучше увдомитъ барина.
— Ненужно, я сама скажу.
— Это другое дло, возразилъ Жеромъ: — если вамъ неугодно, чтобы хозяинъ зналъ объ этомъ, такъ мы и не скажемъ.
‘Я притворилась, будто не слыхала его словъ, и дала ему денегъ.
‘Да, надо загладить преступленіе, и скоро, какимъ образомъ — я еще не знаю, голова горитъ, но, какъ бы то ни было, а я заглажу. Надо смыть пятно. Я еще не презрнная женщина, нтъ! Но могу ли я положиться на себя?… Семь часовъ…. онъ умоляетъ меня принять его здсь, въ моей комнат, гд я жила еще до замужства, я не-видла въ этомъ дурного, какъ ничего дурного во всемъ остальномъ. Г. де-Марсанъ на ферм и возвратится не ране десяти часовъ.
‘Нтъ, это не можетъ продолжаться. Предчувствую, что шину послднюю строку….’

Въ саду, ночь.

Докторъ гуляетъ, опустивъ голову на грудь, входитъ г. де-Марсанъ и ударяетъ его но плечу.

Г. де-Марсанъ (вполголоса, печально). Такъ ты меня обманываешь?
Докторъ. Нтъ.
Г. де-Марсанъ. Такъ намренъ обмануть?
Докторъ. Твоя правда! когда ты пришелъ, я именно думалъ объ этомъ.
Г. де-Марсанъ. Стало быть ты ее страшно любишь, если, при своемъ гордомъ ум, могъ хоть одну минуту отъискивать средства слукавить предъ лицомъ чести и отдлаться отъ даннаго слова. Пьеръ, мы были оба глупы, и оба несемъ заслуженное наказаніе, но, чтобы ты ни думалъ въ эту минуту страсти, я все-таки во сто разъ несчастне тебя… да такъ и должно быть, потому-что я боле тебя виноватъ. Я называю себя несчастнымъ оттого, что нтъ другого слова: ты не можешь понять, что у меня здсь (показывая на лобъ), не можешь потому, что она тебя любитъ, и до такой степени, что не можетъ скрыть даже отъ меня.
Докторъ. Послушай, де-Марсанъ,-это торжественная минута въ моей жизни, никогда я не былъ такъ близокъ къ низкому поступку, какъ теперь. Если бы ты подошелъ ко мн съ угрозой на устахъ — сказать по-правд, я ждалъ этого и даже хотлъ, — зло одержало бы верхъ, но горе очищаетъ, а не ожесточаетъ душу, подобную твоей. Ты обратился ко мн какъ другъ, ты заговорилъ со мной языкомъ, полнымъ правоты и чувства, и теперь у меня достанетъ силы сдержать клятву, которую я хотлъ съ себя сложить цною крови, цною преступленья. Смотри (отдаетъ ему письмо),
Г. де-Марсанъ. Что это такое?
Докторъ. Это — третій пунктъ нашего условія. (Уходитъ).

Въ комнат у Жюльеты.

Жюльета, докторъ.

Жюльета. Вы, кажется, сами мн говорили, что взоръ любимой женщины есть источникъ и радости и печали для мужчины, она улыбается ~ и онъ готовъ смяться, она задумается — и для него вс покрывается мракомъ. И что же! я смюсь, я счастлива. А вы?…
Докторъ. Нтъ, Жюльета, вы не счастливы, вы боле никогда уже не будете счастливы. О, я знаю васъ! здсь, въ этой комнат, гд вы спали невиннымъ сномъ младенца, вы будете до самой смерти проводить безсонныя ночи, и я, который безсовстно пришелъ сюда только за тмъ, чтобы оставить у вашего изголовья блдный призракъ, я недостоинъ ни вашего прощенья, ни состраданья неба.
Жюльета. Что значитъ все это? Разв вы уже меня не любите?
Докторъ. Ахъ, если бы это было такъ!
Жюльета. А если я рада вашей любви, готова на безсонныя ночи ила самую смерть…. тогда что?…
Докторъ (смотря на нее). Еще одно слово: вы думаете, что вы навсегда погибли, бдное дитя, вы думаете, что для васъ нтъ спасенья, нтъ возврата, вы закрываете глаза и хотите броситься въ бездну. Но, чего бы мн это ни стоило, я вамъ открою, что вы еще можете водворить въ своей душ прежнее спокойствіе. Скажите, что хотите — ни уду.
Жюльвтд. Несчастный! Ты хочешь заставить меня высказать теб все! Знай же: мн нужны только ты и твоя любовь.
Докторъ (на колняхъ). Не плачь. Пусть этотъ часъ, за которымъ послдуютъ столько тревожныхъ часовъ, пройдетъ спокойно. Не плачь же!

(Слышны шаги).

Жюльета (приподнимая голову съ безпокойствомъ). Это шаги моего…. это шаги г. де-Марсана!
Докторъ. Я уйду…
Жюльета. Слышите, онъ идетъ сюда. Вы встртитесь съ нимъ. (Отворяетъ дверь въ кабинетъ). Вторая дверь будетъ въ зало… ступайте! Заприте! заприте дверь оттуда. Останьтесь тамъ, въ кабинет!

(Быстро затворяетъ дверь, останавливается передъ зеркаломъ, поправляетъ волосы и садится у камина. Вводитъ г. де-Марсанъ).

Г. де-Марсанъ, Жюльета

Г. де-Марсанъ. Вы одни? а я думалъ, что здсь Пьеръ.
Жюльета. Здсь? съ какой стати?
Г. де-Марсанъ (спокойно). Почему же бы и не быть ему здсь? Позвольте мн погрть ноги. (Садится напротивъ жены).
Жюльета. Еще восемь часовъ. Стало быть вы дохали до фермы тотчасъ вернулись?
Г. де-Марсанъ. Да, фермеръ ухалъ въ городъ. Впрочемъ я возвращался самой дальней дорогой, по берегу рки. Какъ теперь тамъ хорошо! свтитъ луна.
Жюльета. Да вы длаетесь, кажется, поэтомъ?
Г. де-Марсанъ. Успокойтесь, я не опечалю васъ до такой степени, но вы знаете, я всегда любилъ мечтать въ дорог и глазть на звзды.
Жюльета. Я знаю? Я знаю только то, что ршительно ничего, ничего не знаю.— Чтожь вы говорите звздамъ?
Г. де-Марсанъ. Вздоръ, но они привыкла слушать вздоръ, и потому смотритъ на меня по прежнему привтно.
Жюльета. Вы выбрали себ странныхъ повренныхъ.
Г. де-Марсанъ. Мн уже нечего имъ поврять, но мечтать…. мечтать можно во всякомъ возраст.
Жюльета. Мн кажется, что женатому человку приличне было бы мечтать вслухъ.
Г. де-Марсанъ. А вы разв мечтаете вслухъ?
Жюльета. Я — ни вслухъ, ни про себя.
Г. де-Марсанъ. Впрочемъ вы совершенно правы: для этого нужно быть гораздо тсне связанными, чмъ мы теперь.
Жюльета. Тсне связанными, чмъ мы теперь… это забавно.
Г. де-Марсанъ. Боле справедливо, чмъ забавно.
Жюльета. О чемъ же вы думали на берегу рки?
Г. де-Марсанъ. А вы, о чёмъ вы думаете у вашего огонька?
Жюльета (посл нкоторой нершимости). Вроятно не о томъ, о чемъ вы.
Г. де-Марсанъ. Кто знаетъ!— Врно только то, что я васъ стсняю, что вы располагали провести вечеръ по-своему, и что по-вашему я слишкомъ долго грю ноги.
Жюльета. Нтъ, увряю васъ, нтъ, я была…. совершенно…. совершенно одна.
Г. де-Марсанъ. Такъ точно,— и сколько разъ мн самому случалось быть въ такомъ положеніи какъ вы.
Жюльета. Въ какомъ же?
Г. де-Марсанъ. Да такъ, усядешься въ креслахъ, положишь ноги на каминъ, расположишься провести нсколько времени въ совершенномъ уединеніи и, вдругъ, представьте себ, входитъ какой-нибудь докучливый человкъ, разумется, тутъ проклянешь такого постителя! Извините, но я долженъ вамъ сказать, что не разъ вы сами были этимъ докучливымъ человкомъ. Конечно, этого бы не было еслибъ мы были въ боле тсныхъ отношеніяхъ, если бы были такъ необходимы другъ другу, что пополняла бы наше уединеніе другъ другомъ.

(Минута молчанія. Оба встаютъ).

Жюльета. Такъ о чемъ же вы мечтали на берегу рки?
Г. де-Марсанъ. Я старался припомнить то, о чемъ мечталъ на этомъ самомъ мст лтъ десять тому назадъ.
Жюльета. До нашей сватьбы.
Г. де-Марсанъ. За два дня. И какъ живо я все это помню. Я гулялъ по берегу, ожидая, когда встанетъ ваша матушка и Вы. Я васъ любилъ, Жюльета, до такой степени, что все ваше семейство было священно и прекрасно въ моихъ глазахъ. Я обожалъ вашу мать. Сестры ваши, на мои глаза, были такъ хороши, такъ любезны, что вы имли бы право ревновать меня, если бы не сами придали имъ вс эти прелести. Не думаю, чтобы кто-нибудь другой могъ смотрть на бракъ, съ такою надеждою, съ такою нжностію. У меня были дв или три любовницы… и мн казалось, что я ихъ любилъ, но когда я думалъ о васъ, о вашей чистой, совершенной красот, объ этой стыдливой головк, которая должна была склониться ко мн подъ благословеніемъ Бога и матери, о сердц, которое скоро, безъ свидтелей, должно было забиться на моей груди…. тогда, ослпленный, тронутый до глубины души, я понялъ, что никого никогда не любилъ, и что полюбилъ лишь васъ.
Жюльета. Послушайте….
Г. де-Марсанъ (улыбаясь), Видите, отъ одного воспоминанія я теряю голову. Вотъ о чемъ мечталъ я въ то утро. Могъ ли я тогда не удивиться, что бракъ такъ упалъ въ области поэзіи и любви, могъ ли. не спросить себя — почему? Если любовь сама do себ такъ свята и прекрасна, то съ чмъ сравнить ее, если она освящена религіей, благословеніямъ матери и уваженіемъ общества? Я понималъ, что матеріальныя мелочи хозяйства могутъ оскорбить его, хотя не до такой степени, какъ говорятъ…. понимаю и деверь. Однимъ только могъ я объяснить себ это паденіе: большей части мужей, разтратившимъ еще въ юности запасъ любви я бракъ представляется почвою неблагодарною, приносящею одну измну. Впрочемъ объ измн я тогда нисколько не думалъ и безпокоился объ одномъ только, чтобъ вы не были несчастны.
Жюльета (въ смущеніи). Слушаю васъ, но, право, не могу понять….
Г. де-Марсанъ. Я слдую вашему совту: мечтаю вслухъ. Если это васъ не очень утомляетъ, то я продолжаю. Я хотлъ сдлать васъ счастливою, Жюльета, и чувствуя, какъ самъ близокъ къ счастію, думалъ, что это будетъ для меня легко. Вотъ каково сердце человка и въ особенности молодого. Въ жизни мн случалось видть, какъ обольщаютъ, какъ заставляютъ женщину измнить долгу. Сами обольстители принуждены для этого подвига прибгать къ вымысламъ воображенія, притворяться въ избытк чувствительности ко всему, что общаетъ тсную дружбу, гд души могутъ слиться въ одну. Вотъ что васъ привлекаетъ. Часто мы видимъ, что невозможно отвлечь другъ отъ друга двухъ стариковъ, друзей съ дтства, и какъ часто супруги благословляютъ того, кто нарушаетъ ихъ тяжелую бесду! Дло въ томъ, что эти супруги связаны, соединены между собою, а не дружны. И тогда я сказалъ себ: будемъ другъ для друга повренными, необходимыми и милыми, для которыхъ не нужны ни товарищъ дтства, ни пансіонская подруга. Я хотлъ разобрать вс тайные изгибы ея души, съ терпніемъ и любовью антикварія, который развертываетъ истлвшій помпейскій манускриптъ. Я хотлъ разсказать ей всю свою прошедшую жизнь, а она чтобъ разсказала мн свою, для того, чтобы вс струны нашего существованія слились въ одно, дрожали отъ одного удара. И тогда пусть напваютъ ей нжности — она не пойметъ ихъ: она будетъ моя, неотъемлема моя!… Я васъ любилъ, Жюльета.
Жюльета (въ волненіи, вполголоса). Да, да.
Г. де-Марсанъ. Потомъ, переходя отъ первыхъ годовъ супружества къ эпох, повидимому, мене пріятной, къ годамъ, къ которымъ мы теперь приближаемся, я надялся, что переходъ первой, юной любви въ чувство боле серьёзное, боле приличное сдымъ волосамъ, будетъ тихъ, покоенъ, почти незамтенъ, въ особенности если голоса нашихъ дтей помогли бы намъ заглушить голосъ нашихъ сожалній. Дорога не измнилась бы, измнились бы только наши шаги — они стали бы медленне. Я смлъ думать, что вечера пройдутъ безъ скуки, если не безъ удовольствія, среди воспоминаній и среди живыхъ надеждъ — нашихъ дтей. Я видлъ вашу старость: она съ улыбкою перелистывала единственную книгу вашего двойного существованія, готовую закрыться на-всегда, книгу, въ которой можно было смло читать каждую страницу. Я все предвидлъ, Жюльета, все, кром правдоподобнаго, а оно, къ несчастію, случилось.
Жюльета. Правдоподобнаго?…
Г. де-Марсанъ. Да, правдоподобнаго: я не предвидлъ, что немедленно посл сватьбы, не переставая любить васъ также сильно, я неизбжно сдлаюсь такимъ же мужемъ, какъ и другіе….
Жюльета. Признаюсь, это меня нсколько удивляетъ и смущаетъ…. Мы мало сдали другъ друга, вы справедливы…. Но кого вы обвиняете, меня или себя?
Г. де-Марсанъ (ходитъ по комнат). Да обоихъ: себя за то, что упорствовалъ въ преслдованіи мечты, васъ за то, что въ муж вы видли только господина.
Жюльета. Правда, и я прошу… Нтъ, я не знаю что говорю… простите меня…. Разв уже поздно?
Г. де-Марсанъ (отрывисто). Поздно? что поздно?
Жюльета. Быть можетъ я дурно выразилась. Я хотла спросить васъ — разв не отъ мужа зависитъ остановить, спасти жену?
Г. де-Марсанъ. Нтъ, ужь лучше я у васъ спрошу объ этомъ.
Жюльета. Сколькимъ бы женщинамъ и въ голову не пришла мысль о неврности, если бы у мужей ихъ достало терпнія любитъ жонъ своихъ такъ, какъ вы говорили! Но у женщины есть своя гордость: въ продолженіи по-край ней-мр трехъ четвертей супружеской жизни мужъ не удостаиваетъ даже замтить, что за женой его ухаживаютъ, не обезпокоитъ себя ничтожной борьбой, чтобы сохранить сокровище, данное ему Богомъ и матерью. Это ваши собственныя слова.
Г. де-Марсанъ. Жюльета, вы забываете, что невозможно исполнить безукоризненно и честно должность ревнивца. Нтъ, если женщину, при недостатк боле тсной связи, не удерживаютъ цлые годы нжной привычки, ея собственное достоинство, честь, которою она обязала себя предъ лицомъ неба и которую дти ея длаютъ вдвойн священною, ненарушимою.,— такую женщину невозможно остановить. Да и чмъ же? ршотками, запорами, шпіонами? Это значило бы обезславить мужа и найти въ этомъ новый предлогъ, чтобъ измнить ему.
Жюльета (съ грустью). Въ мужьяхъ я желала бы видть хотя немножко той кроткой справедливости, какую вы сейчасъ выказали, и поболе снисходительности.
Г. де-Марсанъ (важно). О, нтъ, отъ мужчины нельзя требовать снисходительности къ преступникамъ подобнаго рода.
Жюльета. Но вы, вы врнобъ были снисходительны.
Т. де-Марсанъ. Дурно же вы меня знаете: я былъ бы мене, чмъ кто другой. Я не только никогда не прощу, но даже отомщу.
Жюльета. Не врю…. да и какъ бы вы отомстили?
Г. де-Марсанъ. Вы, безъ сомннія, засметесь: я бы ухалъ, но прежде выказалъ бы особеннаго рода гордость….
Жюльета. Вы бы ухали?…
Г. де-Марсанъ. Да, въ чемъ вы скоро удостовритесь, но до этого я сдлаю все, чтобъ заставить сожалть о себ, и гордость моя будетъ заключаться въ томъ, чтобы предъ глазами преступной жены излить всю душу, которую она хотла разбить, сразиться съ счастливымъ соперникомъ его собственнымъ оружіемъ…. и быть можетъ побдить.
Жюльета. О, да, да! а потомъ, потомъ?
Г. де-Марсанъ. Потомъ….

(Останавливается и прислушивается).

Жюльета. Что это? на двор шумъ экипажа….
Г. де-Марсанъ. Ахъ, я и забылъ сказать вамъ…. за Пьеромъ прислали отъ маркизы С’**, которая умираетъ въ своемъ замк за дв или за три мили отсюда. Я встртилъ Жана, онъ шелъ за лошадьми на почтовый дворъ. (Жюльета медленно встаетъ и съ ужасомъ смотритъ въ лицо мужу, который продолжаетъ) Потомъ, я сталъ бы упрекать, конечно жену…. Нтъ, не упрекалъ бы, а оставилъ ее на судъ ея собственной совсти, и наконецъ я бы ухалъ.
Жюльета (въ недоумніи). Вы, вы бы ухали?…
Г. де-Марсанъ. Да, я бы ухалъ, избавивъ ее отъ этого труда, ухалъ съ дтьми, еслибъ они были у нея….
Жюльета (трепещущая, опирается на наминъ). О, Боже!
Г. де-Марсанъ (съ глубокимъ чувствомъ). Да, я увезъ бы ея дтей — кровь ея сердца. Не сталъ бы ждать окончанія скандаль наго процесса, которымъ эта женщина осмлилась бы быть можетъ оспаривать у меня послднее утшеніе! Нтъ, я бы ухалъ далеко съ ними, пусть она присылаетъ за дтьми своего любовника! Я бы научилъ ихъ, бдныхъ дтей, забыть недостойную мать! До конца дней моихъ я бы смывалъ съ ихъ лица позоръ ихъ рожденія!… (Останавливается и смотритъ на Жюльету, которая готова лишиться чувствъ). Вамъ совстно попросить меня уйти, но я вижу, вы очень устали. (Подходитъ къ ней и цалуетъ въ лобъ). Покойной ночи.

(Выходитъ. Жюльета шевелитъ губами, произноситъ нсколько невнятныхъ словъ и падаетъ въ кресло).

Жюльета (вполголоса). Боже мой, Боже!… (Пораженная внезапною мыслью, она бжитъ къ двери кабинета и запираетъ задвижку). Я не хочу его видть, не хочу!… (Слышится стукъ кареты, удаляющейся съ быстротою. Жюльета съ крикомъ упадаетъ на колни). И ни малйшей жалости!… какъ сказалъ. (Рыдаетъ). Что будетъ со мною! Боже! что со мною теперь будетъ! О, если бы здсь же умереть!… (Стучится въ дверь кабинета). Нтъ, нтъ! я не могу!… Останьтесь!… Я не хочу, не хочу васъ видть!
Дтскій голосъ (изъ кабинета). Отвори, маменька.

(Жюльета съ минуту остается неподвижна, въ тушеніи, потомъ прислушивается).

Голосъ. Отвори же, маменька, это я и Юлій.
Жюльета (съ восторгомъ скрестись руки). О, Боже милосердый! (Она отворяетъ дверь и бросается обнимать дтей, которыя принесли ей по огромному букету).
Дти. Завтра твои именины. Что, ты не ожидала? Это папа придумалъ. (Жюльета молча покрываетъ ихъ поцалуями).
Г. де-Марсанъ (вошедшій за дтьми). Да глупо придумалъ, потому-что это тебя испугало, мой другъ, мы отужинаемъ у огонька вс вмст, и ты оправишься отъ испуга.
Жюльета (бросаясь мужу на шею). Ты добръ какъ….

‘Современникъ’, No 2, 1849

Фёйе Октав
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Комедия ошибок, Шекспир Вильям, Год: 1592
  2. Огастес выполняет свой долг, Шоу Бернард, Год: 1916
  3. Диалоги и песни Шута, Шекспир Вильям, Год: 1605
  4. Тартюф, или Лицемер, Мольер Жан-Батист, Год: 1664
  5. Амфитрион, Мольер Жан-Батист, Год: 1668
  6. Йун Габриэль Боркман, Ибсен Генрик, Год: 1896
  7. Король Генрих IV. (Части I и II), Шекспир Вильям, Год: 1597
  8. Король Лир, Шекспир Вильям, Год: 1899
Электронная библиотека