Критика, Волынский Аким Львович, Год: 1895 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 14 минут(ы)

Н. Каревъ. Бесды о выработк міросозерцанія.— А. Трика. Отвтъ одного изъ учащейся молодежи на письма къ ней г. Карева о самообразованіи.— С. Обращеніе товарища къ студентамъ. А. Волынскаго. Я. К. Гротъ. Нсколько данныхъ къ его біографіи и характеристик.— С. Норманскій (Сигма)?— Оттуда. Разсказы А. Волынскаго

Н. Каревъ. Бесды о выработк міросозерцанія. С.-Петербургъ, 1895 г.

А. Трика. Отвтъ одного изъ учащейся молодежи на ‘письма’ къ ней г. Карева о самообразованіи. С.-Петербургъ, 1895 г.

С. Обращеніе товарища къ студентамъ. С.-Петербургъ, 1895 г.

Въ теченіе короткаго времени проф. Каревъ выпустилъ дв брошюры — одну подъ названіемъ ‘Письма къ учащейся молодежи о самообразованіи’, другую — ‘Бесды о выработк міросозерцанія’. О первой изъ нихъ мы уже писали на страницахъ ‘Свернаго Встника’. Авторъ длаетъ неудачныя попытки какого-то фамильярнаго объясненія съ молодымъ поколніемъ по разнымъ важнымъ вопросамъ образованія и самообразованія. Не ограничиваясь преподаваніемъ съ кафедры, г. Каревъ обращается къ печатному слову, чтобы расширить кругъ своего вліянія. Какъ-бы уловивъ смутный ропотъ молодыхъ голосовъ въ университетскихъ коридорахъ и аудиторіяхъ, неутомимый профессоръ, никогда и нигд не выступавшій — вопреки своимъ скрытымъ схоластическимъ наклонностямъ — иначе, какъ подъ знаменемъ прогресса, ршилъ подвергнуть пересмотру нкоторые старые вопросы, набросать программу новой, боле широкой системы, которая примирила-бы различныя воюющія передовыя партіи и сочетала-бы требованія положительной науки съ идеалистическими запросами души. Къ сожалнію, прекрасная по мысли затя г. Карева приводится въ исполненіе такими несовершенными способами, что о настоящемъ ея успх не только въ литератур, но даже и въ сред молодежи, которую легко подкупить талантливымъ или хотя-бы просто живымъ словомъ, не можетъ быть и рчи. При тяжеломъ и тягучемъ слог, съ надодливымъ перезвономъ архаическихъ мстоименій посреди новйшихъ научно-прогрессивныхъ терминовъ, при полномъ неумніи показывать свои мысли ясно, твердо, безъ помощи громоздкихъ или туманныхъ книжныхъ сопоставленій, при явномъ отсутствіи литературнаго темперамента и агитаціоннаго пыла, разсужденія г. Карева могутъ внести въ современное броженіе идей только расхолаживающую струю педантическаго резонерства. Въ обихъ названныхъ нами книжкахъ мы не нашли ни одной страницы, отъ которой вяло-бы свжей мыслью. Старые и новые вопросы выступаютъ подъ торопливымъ, но не острымъ перомъ г. Карева, одинаково тускло, неинтересно, безформенно. Постоянно качаясь между противоположными теоріями, безпрерывно сгребая справа и слва горячія уголья различныхъ популярныхъ ученій, немедленно остывающіе въ холодной, прсной вод его собственныхъ докторальныхъ изліяній, г. Каревъ только усложняетъ свою задачу. Въ бесдахъ съ молодежью, которая усомнилась въ старыхъ методахъ и умственныхъ путяхъ, которая заодно съ новйшей литературой всхъ европейскихъ народовъ ощутила потребность въ боле широкихъ и глубокихъ научныхъ обобщеніяхъ, необходимо занять опредленную позицію, не глядя по сторонамъ, не впадая ни въ какіе компромиссы ради союза съ тми или другими партіями. Надо было вынуть изъ души и со всею возможною наглядностью показать свои завтныя убжденія, которыя всегда имютъ цльный характеръ и не могутъ быть сборищемъ разнородныхъ мнній и понятій. Надо было, отложивъ въ сторону заманчивую привычку длать ученыя компиляціи, выжимать соки изъ чужихъ, оригинальныхъ работъ, выступить агитаторомъ того или другого законченнаго ученія. Только такимъ способомъ можно было сдлаться двигающею силою среди борящихся теченіи современной жизни и представить опору для тхъ, которые ищутъ логическихъ путей къ созданію цльнаго философскаго міровоззрнія. Только освтивъ собственной мыслью не книжные, а жизненные вопросы, минуя безплодныя пренія о словахъ и подойдя къ самому предмету умственныхъ сомнній нашей эпохи, къ тревожнымъ вопросамъ въ области личной и общественной морали, въ сфер религіозныхъ и эстетическихъ исканій, только обнаруживъ непосредственную связь своей души съ запросами чуткихъ, мыслящихъ людей, можно было въ самомъ дл взять на себя роль руководителя молодыхъ поколній. Но продолжая въ открытыхъ письмахъ къ читающему юношеству мертвую рутину педагогическихъ назиданій и банальныхъ разсужденій съ чужого голоса, г. Каревъ, какъ намъ кажется, долженъ рано или поздно вызвать только реакцію среди своей теперешней аудиторіи. Мы не знаемъ, съ какимъ чувствомъ русское студенчество читаетъ эти растянутыя и туманныя ‘Письма’ и ‘Бесды’ заслуженнаго профессора. Намъ не приходилось говорить съ молодыми людьми объ этихъ книжкахъ. Но память еще недавнихъ личныхъ впечатлній, вынесенныхъ изъ университета, даетъ намъ увренность, что эти широковщательные манифесты проф. Карева по адресу юной Россіи не должны имть настоящаго успха. Пусть газеты, падкія на всякую рекламу, сообщаютъ что хотятъ, пусть самъ г. Каревъ расписывается въ полученіи отрадныхъ доказательствъ сочувствія,— мы не допускаемъ, чтобы эти мертвыя книжки могли шевелить живыя чувства, мысли, настроенія въ подростающемъ поколніи. Тутъ не къ чему прислушиваться: холодныя фразы безъ оригинальнаго содержанія не могутъ приковать ничьего вниманія. Тутъ не надъ чмъ серьезно работать, потому что исскуственно сбитые вмст силлогизмы распадаются при первомъ прикосновеніи остраго анализа. Если книги г. Карева расходятся нсколькими изданіями, если он читаются и вызываютъ печатныя возраженія, то это только потому, что наши университеты слишкомъ не избалованы талантами, а вопросы философскаго и соціальнаго характера съ каждымъ днемъ все настоятельне требуютъ новой разработки.

Г. Каревъ хотлъ бы указать своимъ молодымъ читателямъ т элементы, изъ которыхъ можетъ сложиться опредленное міровоззрніе. Но врный своей ученой манер компилировать изъ самыхъ разнообразныхъ источниковъ, онъ нигд не становится твердо на извстную почву. Излагая безъ малйшаго признака оригинальности свой взглядъ на матеріализмъ, г. Каревъ съ самаго начала впадаетъ въ нкоторую неясность. Онъ понимаетъ, что матеріализмъ не можетъ объяснить всхъ явленій человческой жизни. Но отрекаясь отъ матеріализма, онъ тутъ же замчаетъ, что и спиритуализмъ совершенно безсиленъ въ объясненіяхъ физической природы. Оба ученія имютъ метафизическій характеръ, не основанный ‘на критическомъ знаніи’, и простираютъ свои претензіи дальше, чмъ они имютъ право. Вотъ главная мысль, проходящая черезъ вс разсужденія автора. Порывая связь съ матеріализмомъ, г. Каревъ, съ видомъ человка, прошедшаго школу критической философіи, колеблетъ довріе и къ тому ученію, которое является системой противоположныхъ взглядовъ. Однако, авторъ не выдерживаетъ своихъ разсужденій до конца. ‘При полномъ нейтралитетъ между матеріализмомъ и спиритуализмомъ, какъ теоретическими попытками понять, въ чемъ заключается основа міра явленій, нельзя не сказать, что въ практическомъ отношеніи къ задачамъ этики, конечно, всегда ближе стоялъ спиритуализмъ, ибо основу этическихъ стремленій человка можно понятнымъ образомъ искать лишь въ дух, а не въ матеріи’. Г. Каревъ, съ удивительною для ученаго человка наивностью, готовъ раздлить науку и жизнь на дв чуждыя другъ другу области и признать, что теоретически несостоятельныя идеи могутъ тмъ не мене въ практическомъ отношеніи оказаться важными орудіями личнаго совершенствованія и прогресса. Журнальное диллетантство, еще недавно выступавшее съ помпой научной передовитости, оказало вліяніе и на дятелей, близко стоящихъ, по своему положенію и даже призванію, къ источникамъ образованія и знанія. Не задумываясь надъ смысломъ своихъ словъ и бросая пустыя фразы во вс стороны, чтобы захватить ими и нашихъ и вашихъ, г. Каревъ не считаетъ необходимымъ объясниться съ читателемъ относительно главныхъ признаковъ спиритуализма. Научное разсужденіе на эту тему показало бы всю шаткость его произвольныхъ утвержденій и, можетъ быть, открыло бы передъ молодыми умами нкоторую путаницу въ логическихъ доводахъ профессора. Г. Каревъ хочетъ быть въ полномъ согласіи и съ реалистическою наукою, отвергающей всякую метафизику, и съ идеалистическими стремленіями новйшаго времени. Вотъ почему онъ, съ запоздалымъ дерзновеніемъ, поднимаетъ надъ безбрежной стихіей своихъ водянистыхъ разсужденій трезубецъ Нептуна, угрожая имъ и безъ того слабющимъ защитникамъ матеріализма. Вотъ почему онъ въ то же время длаетъ ненужныя и притомъ противорчивыя уступки спиритуализму на практическомъ поприщ. При нкоторой гибкости можно угодить и тому, и другому!

Покончивъ съ обоими видами метафизики, г. Каревъ выясняетъ свои отношенія къ наук о природ и къ наук о человческомъ обществ. По его мннію, въ первой изъ нихъ должны господствовать объективизмъ и реализмъ, а во второй нкоторый идеализмъ и субъективизмъ. ‘Въ длахъ человческихъ, пишетъ онъ, включая въ ихъ число и общественныя отношенія, мы желаемъ знать не только то, что есть, но и то, что должно быть, и вмст съ тмъ желаемъ не только понимать, какъ происходитъ или происходило то, что есть и что было, но и оцнивать все это съ точки зрнія нашихъ представленій о томъ, что должно быть’. Идеализмъ, ‘котораго реализмъ не иметъ надобности и нрава устранять’,— есть творчество практическихъ идеаловъ. Какъ направленіе мысли, онъ возможенъ и законенъ только при изученіи человческой жизни. На основаніи извстныхъ идей, мы субъективно оцниваемъ то, что совершается передъ нашими глазами. Такова законная роль идеализма и субъективизма въ гуманитарныхъ наукахъ — подъ двумя, однако, условіями: ‘во-первыхъ, чтобы при этомъ ни малйшимъ образомъ не нарушались требованія реализма и объективизма и [во-вторыхъ] чтобы подъ покровомъ идеализма и субъективизма не проникла въ науку метафизика’. Такимъ образомъ г. Каревъ привлекаетъ въ свои широкія объятія всевозможные философскіе измы (субъективизмъ, идеализмъ, реализмъ, объективизмъ) и, повернувшись тыломъ къ неотступно преслдующей его метафизик, несется съ ними по пути прогресса. Но, какъ и въ вопрос о матеріализм и спиритуализм, онъ и здсь отдляетъ жизнь отъ науки. Пусть въ практической области царятъ разныя идеалистическія влеченія, опирающіяся на спиритуализмъ, а въ наук долженъ господствовать строго объективный методъ реализма. Съ такою постыдною для ученаго человка склонностью къ компромиссамъ разсуждаетъ г. Каревъ о вопросахъ величайшей важности. Съ непонятнымъ произволомъ онъ сокращаетъ самый объемъ идеалистическаго ученія, отнимая у него его главныя теоретическія основанія. Авторъ не понимаетъ, что его защита субъективизма при такомъ взгляд становится совершенно безпочвенной. Если практическіе идеалы коренятся въ ученіи, которое отвергается чистою наукою, то предъ судомъ неподкупной логики идеалы эти лишены всякаго серьезнаго значенія. Они не могутъ быть доказываемы. Ихъ нельзя проводить въ сознаніе людей общеобязательными, логическими путями. Ихъ вліяніе на историческій ходъ вещей не можетъ имть культурной силы. Субъективная оцнка современной дйствительности, какъ и всякой исторической дйствительности, не вооруженная научнымъ убжденіемъ, можетъ только случайно принять характеръ какого-нибудь общественнаго движенія, но никогда не выростетъ до степени могущественной, не изсякающей, упорно-разрушительной философской критики. Никакая этика, личная или общественная, не должна развиваться вн науки. Если идеалистическіе запросы человческой души и совсти не находятъ для себя опоры, оправданія въ такъ-называемой реалистической наук, то это значитъ, что эта наука разрабатывается по фальшивому методу, лишена внутренняго свта, нуждается въ обновляющей реформ посредствомъ опредленной философской идеи. Критическая философія, съ которой г. Каревъ, повидимому, тоже хотлъ бы сохранить дружескія отношенія, и создала такой объединяющій взглядъ на міръ, при которомъ онъ весь оказывается подчиненнымъ общимъ высшимъ законамъ. Она охватываетъ въ одной систем, однимъ и тмъ же методомъ, изслдованіе физическихъ и нравственныхъ явленій, не только не разрушая широкія владнія естественныхъ наукъ, но даже укрпляя ихъ на твердомъ фундамент опредленной критической теоріи познанія. Эта критическая философія и есть послднее слово человческой мудрости, слившей свои открытія и выводы съ мірового религіозно-этической системой. Какъ извстно, Кантъ сравнивалъ свою философскую реформу съ научной реформой Коперника. Измнивъ исходную точку всякаго изслдованія, онъ перенесъ вс вопросы эмпирическаго знанія, вопросы о природ, о причинности, изъ вншняго міра въ идеальную область сознанія съ его коренными законами. Другой чрезвычайно выдающійся мыслитель этого столтія, итальянскій философъ Джіоберти, выразился такимъ-же образомъ о философской реформ Христа. Въ своемъ трактат ‘Философія откровенія’ онъ говоритъ слдующее: ‘Христосъ совершилъ въ области духа то-же самое, что Коперникъ совершилъ въ астрономіи: онъ сдлалъ землю частью неба. Христіанское небо не находится боле въ противорчіи съ землей, потому что сама земля стала однимъ изъ его свтилъ’ {Giuseppe Gioberti. Della filosofia della rivelazione, Volume unico. Torino. 1856 Стр. 44 и 78.}.

Такъ разсуждаютъ люди истинной философіи. Ихъ теоретическія понятія, ни въ чемъ не измняя себ, обнимаютъ интересы науки и морали въ одномъ союз, въ которомъ не можетъ быть мста никакому субъективному произволу. При всей своей обширной учености, г. Каревъ не обнаружилъ пониманія самого духа новой философіи, и важно выступая въ роли современнаго знаменосца прогресса, предалъ всю область практической борьбы безпочвенному субъективизму. Критическій идеализмъ устраняетъ самую мысль о субъективизм въ какихъ-бы то ни было вопросахъ. Длая жизненные идеалы выводомъ изъ опредленныхъ теоретическихъ положеній, онъ стремится логическими средствами завербовать всхъ умющихъ мыслить людей и такимъ образомъ передлать историческую дйствительность въ дух свтлыхъ міровыхъ принциповъ.

Любопытно отмтить еще вотъ что. Не найдя философскихъ основаній для нравственности, г. Каревъ не постснялся выкинуть за бортъ своего тяжело-нагруженнаго корабля вс вопросы эстетики, какъ ненужные для цльнаго пониманія человческой жизни въ природ., ‘Безъ логической теоріи мышленія и безъ этической теоріи поведенія немыслимо цльное и полное міросозерцаніе’, говоритъ онъ, ‘но отсутствіе въ такомъ міросозерцаніи эстетической теоріи наслажденія красотой и художественнаго творчества не можетъ составлять особенно важнаго пробла, какъ и проблъ въ общей исторіи, которая игнорировала-бы развитіе искусствъ, не могъ-бы имть такого значенія, какъ проблъ относительно религіи, философіи, науки, литературы, нравовъ и т. п.’. Такимъ варварскимъ жаргономъ, съ безвкуснымъ повтореніемъ однихъ и тхъ-же словъ и неуклюжими оборотами рчи, г. Каревъ — вслдъ за отживающими гонителями искусства — старается принизить значеніе эстетической теоріи въ развитіи общества. Цлый міръ идей — красота, поэтическое творчество въ разнообразныхъ его проявленіяхъ — оказался излишнимъ для образованія. Признавая необходимость изученія литературы для пониманія общеисторическихъ явленій, г. Каревъ, по какой-то непостижимой логик, отрицаетъ при этомъ т орудія, посредствомъ которыхъ можно придать этому изученію систематическій характеръ. Искусство, художественное творчество, литература представляютъ огромную область фактовъ, которую нельзя обнять и осмыслить иначе, какъ при помощи идей, разрабатываемыхъ въ эстетик. Красота въ ея различныхъ видахъ и никогда не умиравшая въ человчеств любовь къ красот всегда будутъ однимъ изъ самыхъ важныхъ предметовъ философскаго изслдованія. Историческая наука не можетъ быть полною, если въ ней не подвергнуты глубокому изученію эстетическія стремленія и художественные идеалы обществъ. Въ искусств получаютъ свое выраженіе высшія дарованія человка, и, не понимая творческаго процесса въ литератур, музык, скульптур, живописи, архитектур, нельзя проникнуть къ самымъ источникамъ культурнаго развитія человчества. Только на русской почв возможно такое уродливое явленіе, какое представляетъ собою это разсужденіе ученаго профессора о ненужности эстетическихъ понятій для полнаго и цльнаго міросозерцанія. Замирающій отголосокъ прежняго умственнаго броженія, эти строки г. Карева особенно непонятны въ книжк, разсчитанной на современную публику съ ея новыми, боле сложными запросами. Разойдясь съ матеріализмомъ, составлявшимъ еще недавно главный догматъ журнальнаго либерализма, г. Каревъ хочетъ сохранить свою связь съ прежними авторитетами, поддерживая либеральное гоненіе на искусство. Субъективизмъ въ соціологіи и отрицаніе эстетики — вотъ единственный оплотъ ученой передовитости г. Карцева.

Мы передали въ общихъ чертахъ содержаніе ‘Бесдъ о выработк міросозерцанія’. По воззрніямъ г. Карева, реалистическая наука,соединенная съ безпочвенными практическими идеалами, и образуетъ цльное пониманіе міра и жизни. Договорившись до такихъ странныхъ заключеній и нсколько разъ подчеркнувъ свою принадлежность къ особенной прогрессивной партіи русскихъ субъективистовъ, которые будто-бы одни только отстаиваютъ значеніе и права личности въ исторіи, г. Каревъ подводитъ итогъ всмъ своимъ размышленіямъ на нсколькихъ страницахъ, блдно и мертвенно повторяющихъ банальную мысль о необходимости выработать цльное міросозерцаніе. На прощаніе съ читателями, онъ рекомендуетъ имъ нсколько важныхъ трактатовъ, написанныхъ въ указанномъ имъ философскомъ направленіи. Въ этомъ короткомъ списк рядомъ съ трудами такихъ иностранныхъ ученыхъ, какъ Милль, Спенсеръ и Эсппнасъ, находятся сочиненія и русскихъ научныхъ свтилъ: два сочиненія проф. Н. И. Карева. три сочиненія H. К. Михайловскаго, одно сочиненіе С. П. Южакова и одно сочиненіе проф. Коркунова. Въ этихъ книгахъ современное молодое поколніе можетъ найти удовлетвореніе всмъ своимъ умственнымъ потребностямъ. Здсь скрытъ тотъ источникъ живой воды, въ которомъ оно получитъ свое крещеніе для вступленія на путь борьбы за идеалы личнаго и общественнаго совершенства.

Судя по тону всей книжки, можно думать, что г. Каревъ удовлетворенъ своей работой. Читающее студенчество получило указаніе, изъ какихъ элементовъ складывается опредленное міросозерцаніе, роль профессора закончена, прогрессивное теченіе жизни освщено съ высоты науки. По заведенному порядку, самыя бездарныя сочиненія или статьи, подписанныя извстными именами, должны быть встрчены сочувственными апплодисментами газетныхъ и журнальныхъ рецензентовъ, не измнившихъ прежнимъ традиціямъ. Никто не займется вопросомъ о философскомъ образованіи общества съ полной серьезностью… Но жизнь не останавливается въ своемъ движеніи и изъ подъ мертвенной поверхности рутины и буржуазнаго формализма пробиваются свжія струи. Молодые умы не дремлютъ. Не находя отвта на свои сомннія въ писаніяхъ профессоровъ и журнальныхъ авторитетовъ, они сами, по своему, насколько хватаетъ силъ, съ горячностью безкорыстнаго увлеченія, пытаются по новому поставить и разршить вчные вопросы о цляхъ жизни, о задачахъ личной и общественной дятельности. Есть нкоторые признаки пробужденія высшей любознательности въ русскомъ обществ, и вопросъ о томъ, быть-ли Россіи культурною или варварскою страною — становится теперь особенно настоятельнымъ. Можетъ быть, порывомъ смлаго размышленія молодыя силы прорвутся сквозь гнетущую путаницу противорчивыхъ, безжизненныхъ формулъ, чтобы свободно развернуться въ той чистой атмосфер, гд истина, красота и нравственный подвигъ слиты въ высшемъ философскомъ синтез.

Въ этомъ смысл характерны, между прочимъ, дв брошюры, появившіяся въ вид отвта на первый манифестъ г. Карева. Авторы, принадлежащіе къ студенческой молодежи, выражаютъ различные по существу взгляды на цли образованія и самообразованія, но оба согласны между собою въ томъ, что г. Каревъ не разршаетъ поставленныхъ имъ вопросовъ. Трика обвиняетъ г. Карева въ томъ, что онъ темно и поверхностно объясняется по столь важному предмету, что онъ разрабатываетъ мелочи, пропуская безъ анализа важнйшіе факты жизни, что онъ съ наставническою самоувренностью предлагаетъ никуда негодные рецепты. Г. Каревъ, пишетъ онъ, недостаточно понялъ отличительныя черты новйшаго поколнія, а потому его сочиненіе годится только для той молодежи, которая создана его фантазіей. Несмотря на юношескую сбивчивость изложенія, оппонентъ г. Карева все-таки даетъ чувствовать, что онъ стоитъ на точк зрнія опредленныхъ понятій. Правда, его разсужденія, постоянно перебивающіяся пылкими обращеніями къ товарищамъ, не отличаются особенной шириною, но тмъ не мене они имютъ несомннное преимущество передъ путанными и двойственными сужденіями г. Карева. Авторъ выражаетъ потребность въ опредленномъ, ясномъ, выдержанномъ міровоззрніи, а стремленіе къ научной и философской опредленности, къ объединенію теоретическихъ и практическихъ интересовъ всегда ведетъ людей къ новымъ обобщеніямъ и новымъ культурнымъ завоеваніямъ.

Другой оппонентъ г. Карева, подписавшій свою книжку буквой С., не раздляетъ воззрній своего товарища и возражаетъ на ‘Письма къ учащейся молодежи’ другими доводами. Склоняясь въ сторону новйшихъ, чисто нравственныхъ движеній, онъ призываетъ студенчество къ изученію главнаго источника христіанской религіи и этики. Онъ питаетъ свтлую надежду, что въ наступающемъ новомъ столтіи произойдетъ полное обновленіе русскихъ силъ, бродившихъ до сихъ поръ въ потемкахъ сбивчивыхъ знаній и одностороннихъ взглядовъ. Съ большимъ увлеченіемъ рекомендуетъ онъ, какъ врное средство противъ умственной болзни вка, постоянное чтеніе Евангелія. При той-же неясности изложенія и отсутствіи глубокаго критическаго анализа, какъ у г. Трика, г. С. несомннно правъ, упрекая проф. Карева за отсутствіе твердыхъ принципіальныхъ разъясненій на поставленную имъ тему. Несмотря на явный компромисъ со старыми и новыми теченіями, ‘Письма къ молодежи’, какъ и только что разобранная нами книжка, не удовлетворили и не могутъ удовлетворить ни одну свжую, чуткую душу. Во всякую эпоху истинно-прогрессивными людьми являются только т дятели, которые выступаютъ передъ обществомъ съ ясными принципами, съ рзко-очерченной духовной физіономіей, съ смлой готовностью разойтись со всми существующими партіями — во имя того, что свтится и горитъ въ собственномъ сознаніи. Во всякомъ цльномъ міровоззрніи заложена сила, которая рано или поздно вырвется наружу и произведетъ, широкое броженіе умственныхъ и соціальныхъ стремленій.

А. Волынскій.

Я. К. Гротъ. Нсколько данныхъ къ его біографіи и характеристик. СПБ. 1895. Стр. 238+VII. Цна 1 руб.

Только что вышедшая въ свтъ книга представляетъ собой такъ сказать прелюдію къ имющему появиться собранію сочиненій Я. К. Грота. Книга эта составлена и издана вдовою Я. К. Грота, Н. П. Гротъ, изъ. подлинныхъ документовъ и статей самого Грота, почему всякое подозрніе въ пристрастіи составительницы должно отпасть, и вся книга является краснорчивымъ документомъ, характеризующимъ покойнаго Я. К. его собственнымъ перомъ — то въ вид автобіографическихъ замтокъ (стр. 1—52), то въ вид замтокъ изъ дневника (стр. 53—72), то въ вид стихотвореній преимущественно автобіографическаго содержанія (стр. 73—142), то въ вид цлаго ряда педагогическихъ замтокъ. Ко всему этому приложенъ еще полный библіографическій списокъ трудовъ Я. К. Грота. Словомъ, книга эта составлена очень тщательно, и тмъ, что въ ней главное мсто занимаютъ автобіографическія сочиненія самого Грота, а также библіографическій списокъ его трудовъ, она представляетъ весьма важный и цнный матеріалъ для біографіи покойнаго ученаго, если только таковая (какъ увидимъ ниже) является зачмъ-либо крайне нужною.

Списокъ даетъ 428 нумеровъ разныхъ названій, появившихся въ теченіе 63-хъ лтъ литературной и научной дятельности Я. К. Грота. Цифра внушительная, особенно если принять во вниманіе, что тутъ есть не мало такихъ трудовъ, надъ составленіемъ которыхъ Гротъ работалъ очень долго, напр.: сочиненія Державина, ‘Филологическія розысканія’. ‘Русское правописаніе’, первые выпуски ‘Словаря русскаго языка’ и пр. Но этотъ списокъ не можетъ не свидтельствовать о томъ, что это былъ писатель, который работалъ въ разныхъ сферахъ литературы: стихотворенія оригинальныя и переводныя (‘Мазепа’ Байрона, ‘Фритіофъ’ Тегнера и др.), критическія статьи и мелкія замтки, корреспонденціи, литературныя экскурсіи, этнографическія замтки, историческія изслдованія, статьи объ искусств, грамматика, лексикографія, политическія статьи, педагогическія замтки, методика преподаванія языка, некрологи и пр., и пр., и все это идетъ въ перемежку, несомннно мшая одно другому въ смысл цнности и отдлки. Объяснить это особенною живостью натуры покойнаго академика нтъ возможности, ибо среди всхъ его четырехсотъ произведеній нельзя натолкнуться ни на одно, которое отличалось-бы пылкостью выраженій, яркостью образовъ, смлостью положеній, увлекательностью изложенія и какими-либо признаками вдохновенія,— ничто не даетъ хотя малйшаго намека на живую, экспансивную, отзывчивую натуру автора. Это скоре натура созерцательная, легко поддающаяся чужимъ настроеніямъ, уступчивая даже въ серьезныхъ вопросахъ (вспомнимъ его уступки въ вопросахъ русскаго правописанія, надлавшія столько шуму и путаницы своею неустойчивостью), готовая на все махнуть рукой и предоставить вол Божіей. Это былъ крайне старательный труженикъ, что и видно какъ изъ огромнаго количества его литературныхъ работъ, которыя сдлали нкоторый вкладъ въ науку, такъ и изъ его автобіографіи, изъ которой ясно, что его влекло къ наук, хотя у него и не хватало духа сразу отдлиться отъ административной службы и предаться научнымъ занятіямъ всецло и беззавтно, пока Академія Наукъ не приняла его въ свои члены. Мы думаемъ, что эта книга, съ автобіографіей Я. К. Грота, со всми его автобіографическими стихотвореніями, среди которыхъ немалое мсто занимаютъ посвященія разнымъ высочайшимъ особамъ,— такъ ясно и полно характеризуетъ личность и дятельность покойнаго Я. К. Грота, что напрасно издательница ея, г-жа Н. П. Гротъ, въ предисловіи къ ней, высказываетъ предположеніе, будто ‘полная біографія такого дятеля можетъ потребовать нсколькихъ лтъ добросовстной и усидчивой работы’. Излишняя это была-бы работа: никакой біографъ не обрисовалъбы личность и дятельность Грота такъ ясно, врно и полно, какъ уже сдлалъ это онъ самъ въ настоящей книг.

Оттуда. Разсказы Сергя Норманскаго (Сигмы). Спб. 1895 г.

Авторъ этихъ коротенькихъ разсказовъ подвизается въ качеств постояннаго фельетониста на страницахъ ‘Новаго Времени’. Дятельность его началась сравнительно недавно, но при блдности современныхъ газетныхъ работъ, его легкія, иногда бойкія, всегда нсколько нервозныя писанія стали обращать на себя вниманіе читающей газеты публики. Г. Сигма вноситъ своими замтками духъ развинченности и дилетантскаго кокетства въ разгоряченную полемическими страстями атмосферу большой и шумной газеты. Рядомъ со статьями постоянныхъ старыхъ сотрудниковъ ‘Новаго Времени’ его фельетоны и репортерскіе отчеты, разсчитанные на полухудожественное впечатлніе, кажутся страннымъ, неожиданнымъ явленіемъ въ этомъ орган зыбкихъ патріотическихъ страстей, слпой національной травли и мстительныхъ критическихъ разгромовъ. Среди опытныхъ сильныхъ коршуновъ г. Сигма со своимъ невиннымъ порханіемъ отъ одного предмета къ другому является какимъ-то хилымъ птенцомъ, не обнаруживающимъ задатковъ возможнаго будущаго развитія. При старательно разыгрываемой великосвтскости, онъ представляется въ своихъ многочисленныхъ ‘литературныхъ произведеніяхъ’ просто фатоватымъ и самодовольнымъ буржуа. Привычка щеголять, какъ дешевыми брелоками, иностранными словами и изрченіями, склонность къ пошловатымъ намекамъ на интимныя связи съ высоко-стоящими людьми, готовность подъ видомъ летучей импрессіонистской критики оказывать дружескія услуги разнымъ литературнымъ дятелямъ, наконецъ, неудержимое стремленіе къ плоско-наивному хвастовству собственными успхами — вотъ отличительныя особенности писательской индивидуальности молодого фельетониста ‘Новаго Времени’. За смертью такихъ талантливыхъ газетныхъ работниковъ, какими были Атава и буйно злобствовавшій Дьяковъ, г. Сигма можетъ, конечно, съ нкоторымъ успхомъ выступать передъ обширной публикой распространенной газеты. Ничего, что въ писаніяхъ его не видно ни характера, ни какихъ-нибудь твердыхъ убжденій или даже яркихъ пристрастій, которыя, во всякомъ случа, составляли силу умершихъ фельетонистовъ. Пусть жиденькія разсужденія новаго сотрудника газеты тихоструйно переливаются но сосдству съ вульгарными, издвательскими, но порою мткими сатирами и пародіями г. Буренина. Утомленный однообразными впечатлніями срой жизни, петербургскій чиновный читатель охотно отдыхаетъ на легонькой пустозвонной болтовн, изъ которой можно выудить, для практическаго употребленія, то новйшій парадоксъ, то модное пикантное имя какого-нибудь европейскаго писателя, то бойкое иностранное словцо, которое пригодится на многообщающемъ визит у вліятельной супруги столоначальника или у интересной опереточной примадонны. Вотъ для кого и для чего имютъ значеніе газетныя упражненія г. Сигмы. Въ этомъ читательскомъ кругу обращаются его литературныя изліянія, давая пищу пустымъ, невжественнымъ, фанфаронствующимъ умамъ.

Но г. Сигма не хочетъ, повидимому, ограничить свою дятельность газетными работами. Склонный къ поэтической риторик, онъ пробуетъ свои способности и на поприщ беллетристическаго сочинительства. Почему, въ самомъ дл, не поспорить въ этой области съ современными молодыми писателями, у которыхъ, при небольшомъ талант,— незамтно вытанцовывается кой-какой соблазнительный успхъ? И г. Сигма пишетъ небольшіе беллетристическіе очерки на экстравагантныя фантастическія темы, старательно убранные дешевыми цвтами новйшаго краснорчія. Онъ что-то знаетъ о Россети и о милыхъ дтскихъ ликахъ мадоннъ Боттичелли. Онъ что-то слышалъ про гипнотизмъ, про декадентскую магію, про философію индійскаго метемисихоза, пускающую корни въ современной Европ. Слдуя за вкомъ, онъ постигъ тщету земныхъ длъ и тревогъ. Пройдя обширный курсъ международной трактирной цивилизаціи, онъ готовъ даже воззвать къ великимъ принципамъ бытія и, предавъ проклятію ‘полу-культурныхъ людей, которые забыли дтскую вру въ сущее‘, поставить свой жертвенникъ на гор и очиститься для новой лучшей жизни. Такими средствами г. Сигма старается подкупить въ свою пользу не избалованнаго современнаго читателя. Но, къ сожалнію, эти средства оказываются недостаточными. Въ книжк его разсказовъ, при манерномъ, дланномъ и безсильномъ язык, мы постоянно натыкаемся на грубыя нелпости въ смысл литературнаго замысла и исполненія. Нигд не видно простого, живого настроенія, знанія человческой души, умнья шевелить воображеніе дйствительно поэтическими словами. Вся книжка производитъ впечатлніе чего-то ненужнаго, надуманнаго, сочиненнаго подъ вліяніемъ современныхъ литературныхъ теченій. Подобно изображенному имъ въ одномъ разсказ герою, г. Сигма съ полнымъ правомъ могъ-бы сказать о себ: ‘я дилетантъ и могу производить только милыя посредственности. Работать мн не надо, потому что есть кое-какія средства. Я учился безъ толку и много бродилъ по свту. Я не могу ненавидть порокъ ни въ себ, ни въ другихъ, потому что во мн нтъ ненависти ни къ чему’… А при такихъ душевныхъ свойствахъ, при безтолковомъ образованіи, при нкоторой умственной распущенности и самодовольно подчеркнутой безпринципности, да еще при отсутствіи замтнаго художественнаго таланта, г. Сигма могъ-бы безъ всякаго ущерба для литературы совершенно отказаться отъ какихъ-бы то ни было беллетристическихъ притязаній. Тутъ ему длать нечего. Серьезное искусство ему не по плечу. Его настоящая сфера — жиденькіе газетные фельетоны или любезныя реляціи о салонныхъ литературныхъ вечерахъ и раутахъ у восходящихъ звздъ театра.

А. Волынскій.

‘Сверный Встникъ’, No 10, 1895

Читайте также: