Для ‘города’, то есть для так называемой ‘цивилизации’, философия Канта есть сама истина, притом — не трагическая, а весьма утешительная. Убедившись в бессилии разума, разорванного на теоретический и практический, ‘город’ с благословения Канта может со спокойною совестью предаться всякого рода играм, художественным и мануфактурным, забавам творения безжизненных подобий (образов и оболочек — одежд, украшений), вместо воссоздания живых сущностей. (Но увлекаться подобиями и игрушками свойственно детям, вот почему) ‘Критика’ Канта относится к состоянию несовершеннолетия, чего однако сам Кант не сознает. В критике суждения, то есть суждения эстетического, дается следующее определение эстетическому состоянию: ‘это состояние есть отсутствие практических потребностей и практического безразличия, — состояние игры, чистое, играющее созерцание’. Свободную ото всяких (идейных и деловых) отношений, ‘чистую’ красоту можно (с этой точки зрения) найти в цветах, в арабесках, в идиллической природе. ‘Свободную’ красоту можно найти там, где существует лишь игра форм, ставящая чувствительность в гармоническое отношение к мышлению. ‘Все возвышенное повергает нас, как существа чувствительные, в прах, с тем, чтобы тем выше поднять нас, как существа разумные (?!!). В возвышенном есть всегда что-то сродное с гигантской Судьбой, которая возвышает человека, раздавливая его’.