Критические заметки, Богданович Ангел Иванович, Год: 1895 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 22 минут(ы)

КРИТИЧЕСКІЯ ЗАМТКИ.

Воспоминанія г. Мертваго ‘Не по торному пути’.— Чего искали лтъ пятнадцать назадъ и чего ищутъ теперь.— Французскій ‘пролетарій’ и русскій общинникъ.— ‘Мысли о школьномъ и домашнемъ воспитаніи’ Л. Келльнера.— Какъ понимаютъ значеніе учителя въ Германіи и у насъ.— ‘Историческое Обозрніе’ т. восьмой.— Благородное соревнованіе.— Новыя программы для самообразованія.— Нкоторыя ихъ особенности и общая односторонность.

Когда люди старются, она пишутъ воспоминанія, въ которыхъ съ перваго слова заявляютъ, что прежде было все лучше. О солнце свтило тогда ярче, и люди были добре, умне, великодушне, а, главное, жилось веселе, бодре и легче. Отдалъ дань этой общечеловческой слабости и г. Мертваго въ своихъ, вообще, очень интересныхъ воспоминаніяхъ — ‘Не по торному пути’, посвященныхъ его блужденіямъ по свту, въ поискахъ за лучшимъ разршеніемъ хозяйственныхъ вопросовъ. ‘Пятнадцать лтъ тому назадъ,— говоритъ онъ,— въ Россіи были еще всякіе вопросы, которые мучили, волновали, эти вопросы заставляли искать отвта и не нашли еще тогда себ разршенія въ игр въ винтъ и кутежахъ. ‘Было время, а теперь другое’, говоритъ поговорка. У всякаго былъ свой вопросъ, всякій искалъ своего raison d’tre и всякій разршалъ его по своему’. Въ его словахъ есть доля правды. Положимъ, и теперь всякихъ вопросовъ хоть отбавляй, но правъ авторъ, что теперь мы равнодушне къ нимъ и не очень утруждаемъ себя исканіемъ отвтовъ, предпочитая плыть по теченію, которое куда-нибудь да вынесетъ…

Г-на Мертваго волновали и интересовали вопросы сельскохозяйственные. Тогда всхъ привлекали статьи покойнаго Энгельгардта, для многихъ явившіяся своего рода откровеніемъ. Перечитывая ихъ теперь, намъ уже трудно понять, что такъ увлекало читателей 70-хъ годовъ, которымъ эти статьи словно открывали новый міръ, куда, по обычаю русскихъ людей, немедленно началось паломничество. Въ Батищево, имніе Энгельгарда, одни шли съ врою обрсти ‘спасеніе души’, какъ, спустя нсколько лтъ, другіе шли съ тою же цлью въ Ясную Поляну. Иные имли въ виду боле простыя и практическія задачи: они хотли поучиться, какъ вести хозяйство въ деревн, откуда до сихъ поръ вс бжали, кром кулака. Къ числу послднихъ принадлежалъ и г. Мертваго, рисующій нсколько любопытныхъ очерковъ изъ своего пребыванія въ Батищев. Но насъ интересуютъ не они, а т ‘тонконогіе’,— какъ ихъ прозвали крестьяне,— которые въ земледльческой химіи видли средство для ‘спасенія души’, а въ фосфорит — рычать, съ помощью котораго они намревались вознести русскую деревню на небывалую высоту.

Подумаешь, съ какой простотой разршались тогда вопросы. Но эта простота характерна не только для тогдашняго времени. Черезъ всю краткую исторію русской интеллигенціи проходитъ красною нитью общая черта ‘тонконогихъ’ — необыкновенное легкомысліе, съ которымъ мы хватаемся за всякія средства для спасенія души. Начиная съ діалектики Гегеля, въ которой еще Блинскій видлъ одну изъ панацей (положимъ, быстро отъ нея отказавшійся), и до самоновйшаго видоизмненія ея — ‘марксизма’,— мы твердо уповаемъ, что можемъ изыскать средство, которое насъ ‘спасетъ’. То и дло проявляются пророки, благодтельствующіе гршнаго обывателя новымъ средствомъ, и немедленно являются послдователи, съ восторгомъ хватающіе ‘новое слово’, какъ принято у насъ называть открытія, до которыхъ русскій человкъ ‘своимъ умомъ дошелъ’. Иногда это бываетъ трогательно, но въ огромномъ большинств случаевъ — смшно, обнаруживая въ насъ отсутствіе того, что европейцы называютъ ‘убжденіями’. Это тоже отличительная наша черта,— полная свобода отъ всякихъ убжденій, хотя и нтъ въ мір другого общества, въ которомъ такъ горячо и много говорили бы насчетъ убжденій, какъ въ нашемъ.

Отчего это зависитъ? Причины такого печальнаго явленія, этой неустойчивости русской ‘души’, скрыты глубоко въ условіяхъ нашего общественнаго быта и, прежде всего, въ слабости нашей культуры. Европеецъ, появляясь на свтъ божій, уже несетъ въ себ зародышъ тхъ прочно-сложившихся взглядовъ и убжденій, которыя его дды и отцы завоевали въ свое время, выносили въ себ и кровью заплатили за нихъ. Въ путешествіяхъ нашихъ туристовъ часто встрчаются насмшки надъ нкоторыми особенностями европейцевъ. Больше всего достается англичанамъ, которые нигд не измняютъ своимъ привычкамъ. Ничего подобнаго у насъ нтъ, откуда и проистекаетъ наша чрезвычайная воспріимчивость и неустойчивость. ‘Общій характеръ націй,— замчаетъ г. Мертваго, — опредляется не возможностью извстнаго направленія, но уже сложившимся направленіемъ въ данный историческій моментъ. Теперь пока мы еще можемъ называть себя націей чиновничьей — служебной’. А взгляды, тмъ боле убжденія, вовсе не нужны чиновничьей сред, которая обязана выполнять и слдовать предписаніямъ начальства. То же самое происходитъ и въ интеллигенціи, гд роль начальства сегодня изображаетъ Энгельгардтъ, завтра Толстой, посл завтра Марксъ. Каждому изъ нихъ русскій интеллигентъ воздаетъ слдуемое, и такъ, какъ, въ сущности, къ ихъ ‘предписаніямъ’ онъ относится также легко, какъ легко увлекается ими, то въ конц концовъ.онъ оказывается въ той или иной канцеляріи, гд вчерашній ‘марксистъ’ или ‘народнику’ съ усердіемъ выводить отношенія и подшиваетъ ‘входящія’ и ‘исходящія’…

Г. Мертваго, посл своихъ батищевскихъ опытовъ — изображать работника изъ ‘тонконогихъ’, направился въ Европу и, между прочимъ, въ Парижъ, гд поступилъ въ работники къ огороднику. Чему и какъ онъ тамъ, учился,— интересующихся отсылаемъ къ его книг, вполн заслуживающей такого вниманія. Для насъ здсь любопытне всего его сравненія тхъ условій, въ которыхъ живетъ европейскій ‘пролетарій’ и нашъ русскій общинникъ. Каждому изъ нашихъ читателей хорошо извстно, сколько безкорыстныхъ слезъ пролила русская литература надъ этимъ несчастнымъ ‘пролетаріемъ’, и какъ въ примръ ему и поученіе воспвала она вашего ‘общинника’. Побывавъ въ роли того и другого, г. Мертваго является довольно компетентнымъ судьей и въ вопрос, кому изъ нихъ живется лучше. Когда онъ заявилъ Энгельгардту о своемъ желаніи учиться у него, тотъ прислалъ свои условія, изъ которыхъ выписываемъ слдующія, ‘2) Помщаются и харчуются (желающіе работать) вмст со всми рабочими. Помщеніе — сарай и изба. Харчи — черный хлбъ, щи со свинымъ саломъ, крупникъ или каша. Въ постные дни сало замняется коноплянымъ масломъ. По праздникамъ сотка водки. 3) жалованье получаютъ полное или половинное, или ничего, смотря по работ. Полное жалованіе іюль, августъ — 6 р., сентябр — б р., остальные мсяцы по 3 р.’.

Въ письм къ Мертваго Энгельгардтъ пишетъ, что будетъ говорить ‘ты’, ибо ‘назвался груздемъ — ползай въ кузовъ’. Это ‘ты’ чрезвычайно характерно для насъ.

Г. Мертваго говоритъ дальше, что эти условія были лучшими для рабочихъ всей мстности, гд находится Батищево, и крестьяне шли къ Энгельгардту особенно охотно, такъ какъ ‘харчъ былъ вполн удовлетворительный’. Самъ онъ, впрочемъ, какъ и другіе ‘тонконогіе’, не могъ его сть, и пропитывался молокомъ. Если любознательные читатели заглянутъ въ земскіе сборники по текущей статистик, они увидятъ, что условія Энгельгардта, приблизительно, среднія для всей Россіи: везд почти жалованье на хозяйскихъ харчахъ колеблется около 60 р. въ годъ, лтомъ около 6—8 р., зимой около 3—4. Рабочими являются везд крестьяне-общинники, и если охотно идутъ на такія условія, значить находятъ ихъ для себя выгодными, ибо ничего лучшаго не имютъ. Если бы ‘общинныя условія’ жизни были лучше, это повлекло бы за собой, какъ необходимое послдствіе, и повышеніе заработной платы, и улучшеніе содержанія. Связь между тми и другими условіями столь ясна, что нтъ надобности на ней дольше останавливаться.

Затмъ, спустя два года, г. Мертваго работалъ у хозяина-огородника въ Париж. Жалованье ‘полнаго работника’ на хозяйскомъ содержаніи составляло въ его время 60—65 франковъ въ мсяцъ, что по курсу 1882 г. равнялось 25—30 р. А условія содержанія были слдующія. Онъ и другой работникъ Поль помщались въ особой комнат, ‘въ ней стояло 2 кровати съ мягкими шерстяными тюфяками, подушка и постельное блье были также отъ хозяевъ’. Какъ это напоминаетъ ‘сарай’, гд помщались работники Энгельгардта! Работа начиналась въ четыре часа утра, но ‘прежде чмъ идти на работу полагалось выпить полъ-чайнаго стакана коньяку (‘по праздникамъ сотка водки!’) и закусить его ‘хлбомъ — это называлось ‘prendre lagoutte’ (капельку пропустить)’. Въ 7 часовъ возвращался другой работникъ съ поля, гд онъ бралъ навозъ для огорода, ‘и мы, прежде чмъ разгружать возъ, принимались втроемъ (съ хозяиномъ) ‘casser la crote’, т.-е. закусывать хлбомъ, сыромъ бри съ холодными остатками ужина, запивая ду стаканомъ краснаго вина’ (‘по праздникамъ сотка водки!’). Работа, затмъ, продолжалась до 11 часовъ, когда наступало время завтрака. ‘Подавалось одно кушанье — какое-нибудь жареное съ соусомъ изъ овощей. И, по обыкновенію, сыръ и вино (‘по праздникамъ сотка водки!’). Посл завтрака вс ложились спать, причемъ на ду и отдыхъ полагалось 2 часа, посл которыхъ мы принимались за прерванныя работы и продолжали ихъ до 4 часовъ, когда приходило время обда, состоявшаго изъ мясною супа, овощей (артишоки, цвтная капуста и т. п.), мяса (обыкновенно изъ супа, а иногда, если супъ былъ съ саломъ, то жаренаго мяса), салата, если во время ягодъ — земляника, или малина съ краснымъ виномъ (‘по праздникамъ сотка водки!’) и кофе. Такимъ образомъ, обдъ состоялъ всегда изъ 4 блюдъ и кофе’. Посл обда отдыха не было, въ виду особаго характера работы, которая и продолжалась до 10 часовъ вечера, когда ‘вс садятся ужинать и расходятся спать’. Итого, пять разъ въ день да, и притомъ, такая, о которой не можетъ мечтать даже ‘властитель русскихъ думъ’ — чиновникъ, хотя на его долю и приходится 18% изъ нашего милліарднаго бюджета.

Положимъ, такія условія работы не могутъ быть разсматриваемы, какъ общія для всей Франціи. Близость Парижа не можетъ не оказывать вліянія, о чемъ говоритъ и г. Мертваго. Но несомннно, что ‘пролетарій’, узнавъ объ условіяхъ ‘общинника’, врядъ ли пожелалъ бы помняться съ нимъ, какъ бы ему ни захваливали эту пресловутую общину. Тмъ боле, что и у себя на родин онъ иметъ общину. ‘Вдь и здсь,— говоритъ г. Мертваго,— деревня называется ‘la commune’, т. е. община, и, благодаря этому, здсь мостовыя, шоссе, общественныя школы,— и люди не тратятъ времени безполезно на печеніе хлба каждый для себя, на заготовленіе запасовъ каждый для себя, а длаютъ все это люди, которые спеціально этимъ занимаются. У насъ общива стсняетъ способности человка (не стсняя, впрочемъ, кулака, который въ общин чувствуетъ себя, какъ рыба въ вод): она приравниваетъ его къ одной сенькиной шапк, здсь община помогаетъ ему легче жить, но ни въ чемъ не останавливаетъ хозяина въ его задач’.

Когда у насъ говорятъ объ ‘общин’, выставляя ее какъ бы въ укоръ Западу, у котораго одинъ ‘пролетаріатъ’,— обыкновенно упускаютъ изъ виду, что на Запад общественныя стороны ‘общины’ несравненно сильне и лучше развиты, чмъ у насъ. Европеецъ, отбросивъ вс стороны общины, стснявшія его личность, сохранилъ и развилъ до недосягаемаго совершенства вс остальныя. Въ противоположность европейской общин, которую личность подчинила себ, можно указать на китайскую общину, которая цликомъ подавила личность. Есть чрезвычайно поучительная книга Пирсона, англійскаго консула въ Шанха, въ которой онъ описываетъ могучее развитіе общины въ Кита. Здсь община является всмъ: для китайца она служить альфой и омегой его существованія. Каждый китаецъ, обращаясь къ общин, могъ бы повторить слова Андромахи къ Гектору: ‘ты мн теперь — и отецъ, и любезная матерь, ты и братъ мой единственный, ты и супругъ мой прекрасный’. Вн общины китаецъ немыслимъ. Она подавила въ немъ волю, желанія, умъ и безпощадно наказуетъ малйшее отступленіе отъ освященныхъ тысячелтіями традицій. Пирсонъ приводитъ поразительные факты власти общины надъ китайцемъ, который, куда бы ни бросила его судьба, несетъ съ собою и общину, что даетъ ему въ борьб за существованіе среди другихъ народностей необычайную стойкость. По словамъ Пирсона, китайцы медленно, но неуклонно завоевываютъ Малайскій архипелагъ, вытсняя малайскую расу, и завоевали бы Америку, если бы не во время принятыя энергичныя мры, воспретившія китайскую иммиграцію. Но въ общин лежитъ и китайская слабость. За предлами ея для китайца кончается міръ, и понятія о государств, въ нашемъ смысл, онъ не иметъ. Этимъ объясняется легкость, съ которой манчжуры завоевали и управляютъ Китаемъ, хотя ихъ неизмримо меньше. Этимъ же объясняются и результаты японско-китайскаго столкновенія. Китайской націи нтъ, а есть китайская раса, которая охотно подчиняется кому угодно, только бы не мшали ей размножаться, китаецъ — не гражданинъ своего отечества, а членъ своей общины, подобно микробу, который является членомъ расплодившейся въ благопріятныхъ условіяхъ микробной общины.

Русская община занимаетъ какъ бы середину между указанными двумя полюсами, повидимому, все больше и больше склоняясь къ европейскому образцу. Съ паденіемъ крпостнаго права, бывшаго главнымъ оплотомъ вашей общины, она быстро пошла по той дорог, по которой шла нкогда и европейская община, превратившаяся въ современную ‘la commune’. Г. Мертваго, возвратившись изъ-заграничнаго странствованія, разсказываетъо о впечатлніи, какое произвела на него русская деревня.

‘Когда я смотрлъ на заграничныя поля, они меня не радовали — я видлъ на ними безземельнаго кнехта, и мн поэтому привлекательне рисовались наши поля, созданныя положеніемъ 19 февраля. Теперь я былъ въ. центр Россіи, въ хозяйств ‘свободнаго’, работающаго на себя крестьянина, и былъ пораженъ этой необходимостью бжать ему отъ своей земли въ городъ на заработки. Это бгство необходимо, такъ какъ населеніе не можетъ, прокормиться, такъ какъ въ его надл нтъ выгона, нтъ покоса, нтъ лса и вдобавокъ оно прикрплено къ этому надлу, какъ къ позорному столбу, оно не можетъ оставить его, убжать куда-нибудь на сверъ или въ Сибирь, или въ степь, на свободныя земли, какъ длали въ старину, гд бы оно могло приложитъ свой трудъ, создать вдвое, втрое цнностей на пользу своего отечества..’

Въ послднемъ г. Мертваго ошибается. Если бы даже вс наши общинники разбрелись врозь, на разныя ‘теплыя воды’, количество ‘цнностей на пользу отечества’ оттого не возрасло бы. Цнности растутъ только съ возрастаніемъ потребностей, ростъ которыхъ зависитъ отъ условій общественной жизни и уровня развитія.

‘Сто лтъ назадъ,— говорить онъ въ другомъ мст,— жилось во Франціи точно у насъ въ Россіи теперь. Сто лтъ-назадъ, французы ли ржаной хлбъ, который приходилось часто замнять овсянымъ, а иногда подбавлять въ него коры, пили не вино, а какой-то хлбный напитокъ, похожій на нашъ квасъ, голодовки и недоимки были ужасныя. Такъ жилось въ деревн. Огородники, Которые всюду стоятъ нсколько выше деревенскаго населенія, были безграмотны, школы въ плохихъ положеніяхъ, плохо одвались и плохо ли… Овощей требовалось тогда немного, такъ какъ, конечно, отъ спроса завислъ прогрессъ огородничества. Какой же прогрессъ былъ возможенъ въ этомъ дл, когда только высшіе классы покупали парниковыя овощи, да и ихъ вкусъ, подобно современному русскому, стоялъ еще только на огурцахъ?..’

Въ конц своихъ скитаній г. Мертваго убдился, что для ‘чиновничьей націи’ пока еще не наступило время французскихъ огородовъ, а для русскаго хозяйства нтъ пока торнаго пути. ‘Не торный путь будетъ только когда-нибудь мене тяжелъ,— заканчиваетъ авторъ свои воспоминанія,— когда создастся у насъ крпкая связь между наукой и жизнью, и когда сознаніе необходимости общей работы проникнетъ въ каждую усадьбу, въ каждую избу’, что можетъ быть достигнуто только путемъ, по которому шло развитіе этого сознанія въ западной Европ.

——

Первымъ этапомъ на этомъ пути должно быть созданіе народной школы. Много мы говоримъ о ней и очень мало длаемъ. Быть можетъ, это покажется парадоксомъ, но, по нашему мннію, въ дл народнаго образованія мы пошли назадъ за послднія 10—15 лтъ, сравнительно съ тмъ, какъ стояло и шло это дло въ первое время земскихъ учрежденій. Но прежде нсколько словъ о томъ, что такое народная школа?

У сверо-американцевъ есть извстная національная пснь, народный гимнъ ‘Yanke Doodle’, ее поютъ во всхъ тхъ случаяхъ, когда дло идетъ о народной чести и сил. Въ десятой строф этой псни говорится:

‘У насъ, какъ васильки на пол,

Повсюду школы расцвли

И къ просвщенью изъ неволи

И умъ и сердце привели’.

‘Мн хорошо извстно,— замчаетъ нмецкій педагогъ и инспекторъ народныхъ школъ Л. Келльнеръ,— какъ велика пропасть между пснею и дломъ, но я нахожу трогательнымъ, что этотъ народъ въ своей любимой псн вспоминаетъ о школ! Само собой напрашивается заключеніе, что у него народная школа-учрежденіе народное!’ Иными словами: народная школа — такое учрежденіе, которое въ жизни народа занимаетъ одно изъ главныхъ мстъ, когда она является не случайнымъ придаткомъ, который сегодня есть, а завтра можетъ и не быть, какъ это у насъ сплошь и рядомъ бываетъ, когда школа живетъ своей особой жизнью вн всякихъ теченій и направленій, политическихъ, общественныхъ, религіозныхъ, такъ какъ вс, какихъ бы они ни -были взглядовъ и убжденій, согласны въ одномъ,— что школа такъ же необходима, какъ солнце. До такой школы мы еще не доросли, и потому говорить у насъ о школ приходится всегда въ желательномъ тон, а во многихъ случаяхъ и доказывать ея необходимость. Въ сущности, это значитъ, что народная школа еще не вошла въ кругъ потребностей народа, и ее надо ему прививать.

Какое значеніе иметъ школа тамъ, гд она народное учрежденіе, показываетъ очень интересное сочиненіе упомянутаго Л. Келльнера — ‘Мысли о школьномъ и домашнемъ воспитаніи’, изданное недавно и на русскомъ язык К. И. Тихоміровымъ въ его ‘Педагогической библіотек’. На нмецкомъ язык книга Келльнера выдержала двнадцать изданій, и врядъ ли найдется въ Германіи учитель, у котораго не оказалось бы этой книги въ числ его настольныхъ руководствъ. И эта популярность вполн понятна. Келльнеръ предназначилъ свою книгу для учителей, главнымъ образомъ, которымъ онъ путемъ бесдъ внушаетъ одну основную мысль — возвышенность ихъ призванія и огромную отвтственность, отсюда вытекающую. Школа для Келльнера — это храмъ, а учитель въ немъ — главный жрецъ (для незнакомыхъ съ нмецкими школами считаемъ нужнымъ пояснить, что Законъ Божій въ нихъ преподается учителями, и духовенство, какъ католическое, такъ и протестантское, не иметъ права вмшиваться въ школьную жизнь,— вообще, касаться школы какимъ бы то ни было образомъ).

‘Хорошо,— говоритъ онъ,— если бы школа всегда стояла на самомъ веселомъ, солнечномъ мст во всемъ селеніи, если бы она всегда строилась въ уютномъ, тихомъ, уголк, вдали отъ базарной площади, вообще отъ суеты и движенія, вблизи церкви, и хотлось бы мн, чтобы въ довершеніе прелести она была окружена тнистыми, красивыми деревьями, подъ которыми въ знойные лтніе дни дти могли бы собираться для веселья, игръ и псенъ. Но классная комната, сверхъ того, должна бы представлять собой истинный дтскій храмъ, который подходилъ бы къ блеску молодой жизни, и въ тоже время могъ бы приводить его въ соотвтствіе съ высокой и важной задачей ученія… Маленькаго нищаго не пускаютъ въ покои знатныхъ и богатыхъ, но двери школы для него открыты (въ Германіи), какъ и двери храма, и разв не необходимо, чтобы хоть на короткое время онъ могъ наслаждаться привтливой опрятностью, свжимъ воздухомъ, веселой чистотой? Знаешь ли ты, какія смена благороднаго стремленія можетъ заронить въ душу бдняка такое наслажденіе?’

Положимъ, это описаніе школы и въ Германіи еще идеалъ, но по высот его можно судить о дйствительности. Каковъ идеалъ школы у нашихъ педагоговъ,— никому неизвстно, такъ какъ отличительное качество ихъ — полное пренебреженіе къ печатному обмну мыслей. Впрочемъ, можетъ быть, это зависитъ отъ скромности, а еще боле отъ условій ихъ дятельности, ори которыхъ не полагается имть мыслей, тмъ боле — идеаловъ. Но если намъ неизвстны послдніе, за то мы хорошо знаемъ школьную обстановку современной русской ‘народной’ школы. За рдкими исключеніями, обусловленными всегда посторонними счастливыми обстоятельствами, помщенія школъ ниже всякихъ, самыхъ умренныхъ, требованій школьной порядочности. И это не въ какихъ-либо глухихъ углахъ, а даже въ такихъ яко бы культурныхъ центрахъ, какъ, напр., Петербургскій уздъ. Три года тому назадъ были собраны земской управой свднія о школахъ посредствомъ опроса учителей. Изъ полученныхъ 60 отвтовъ мы не помнимъ ни одного, въ которомъ школьное помщеніе было-бы признано вполн удовлетворительнымъ въ самыхъ примитивныхъ требованіяхъ гигіены. Школьныя помщенія тсны, темны, грязны и вс съ дурной вентиляціей, лучше сказать — безъ всякой вентиляціи. Въ нкоторыхъ отвтахъ сообщаются данныя, невозможныя для оглашенія въ общей печати. Нсколько школъ помщаются въ одномъ зданіи съ волостными правленіями, и учителя жалуются, что ‘часто экзекуціи надъ отцами нарушаютъ тишину и порядокъ среди дтей’.

Отъ школы Келльнеръ переходитъ къ учителю, къ которому онъ обращается съ словами: ‘Знаешь ли ты, учитель малыхъ бдныхъ, что хочетъ Богъ сдлать посредствомъ твоихъ, учениковъ, и приходило ли теб въ голову, что, можетъ быть, изъ твоей деревенской школы возсіяетъ умъ, который покроетъ міръ славой своего имени? Слова и мысли, которыя сходятъ съ твоихъ устъ? подобно брошеннымъ камнямъ, уже боле не въ твоей власти, и ты не знаешь, какой отзвукъ они встртятъ, какіе дадутъ толчки’. Чтобы такъ говорить, надо имть подготовленную аудиторію, и Келльнеръ зналъ, конечно, къ кому обращается. Дло въ томъ, что Германія иметъ дйствительно настоящаго народнаго учителя. Типъ его вырабатывался вками, а начало ему было, положено реформаціей. Путемъ эволюціи, очень долгой сложной, учитель постепенно преображался изъ бродячаго студента среднихъ вковъ, учившаго урывками и переходившаго съ мста на мсто, перемнявшаго самыя разнообразныя занятія,— въ осдлаго учителя, получающаго строгое, систематическое, педагогическое образованіе въ могочисленныхъ учительскихъ семинаріяхъ, послужившихъ потомъ образцами для всхъ народовъ. Теперь въ Германіи нельзя встртить ‘случайнаго’ учителя, попавшаго въ учителя только потому, что ничего лучшаго для него не нашлось. Народные учителя составляютъ тамъ особое сословіе, очень разборчивое въ своихъ членахъ, управляющееся вками выработанными традиціями, к имющее для завдыванія своими интересами особый панъ-германскій учительскій союзъ, предъ упорнымъ сопротивленіемъ котораго отступалъ даже Бисмаркъ. И въ словахъ Мольтке, что Францію побдилъ нмецкій школьный учитель, далеко не столько преувеличеній, какъ кажется русскому обывателю, привыкшему подъ словомъ ‘народный учитель’ понимать нчто жалкое, загнанное, забитое и убогое, едва терпимое и едва влачащее существованіе.

Кому, изъ русскихъ читателей незнакома нсколько каррикатурная, хотя и съ любовью изображаемая въ нмецкой литератур, фигура германскаго народнаго учителя, съ его ермолкой на голов, очками на длинномъ носу и линейкой въ рукахъ, тощая и высокая, восторженная и добродушная? Въ литератур Германіи эта фигура разработана въ совершенств, и нтъ ни одного классическаго писателя тамъ, который не посвятилъ бы ей нсколько теплыхъ словъ. И, напр., Гауптманъ, въ своей ‘Ганеле’, желая представить все, что было хорошаго, что согрвало и освщало жизнь бдной Ганеле,— олицетворилъ это въ учител. Въ безчисленныхъ иллюстрированныхъ журналахъ, издаваемыхъ въ Германіи для средняго домашняго круга и для народа, преимущественно крестьянъ, учитель фигурируетъ въ любомъ нумеръ, какъ онъ фигурируетъ и въ жизни, во всхъ торжественныхъ и обыденныхъ случаяхъ деревни.

Интересно отмтитъ, что въ русской литератур народный учитель всецло отсутствуетъ. О немъ писали и пишутъ въ передовыхъ статьяхъ и въ земскихъ изслдованіяхъ, но учителя, какъ художественный типъ, изящная литература не знаетъ. Объясняется это, на первый взглядъ, странное явленіе тмъ, что художникъ беретъ типы изъ жизни, онъ ничего не создаетъ, а только обобщаетъ разсянныя въ жизни черты одного и того же характера, объединяетъ ихъ и возводить въ ‘перлъ созданія’. Когда Гоголь создавалъ свои безсмертные типы чиновничьей, помщичьей и народной среды, онъ имлъ богатйшій выборъ среди безчисленныхъ Чичиковыхъ, Ноздревыхъ и Сквозниковъ-Дмухановскихъ. Тоже имлъ и Щедринъ, выводя Балалайкиныхъ, Іудушекъ и Разуваевыхъ. Но когда тотъ же же Щедринъ захотлъ отдохнуть на минуту отъ вчнаго лицезрнія русскаго обывателя, онъ долженъ былъ закрыть глаза на русскую жизнь, и только во ‘сн’ изобразилъ учителя. Въ современной русской жизни нтъ народнаго учителя,— это типъ будущаго. Нтъ даже отдльныхъ разсянныхъ черточекъ типа, по которымъ можно бы судить, каковъ онъ будетъ. Въ состав нсколькихъ десятковъ тысячъ учителей низшихъ школъ можно встртить представителей всевозможныхъ профессій и сословій, въ большинств занесенныхъ въ деревню случаемъ и готовыхъ убраться оттуда при первой возможности. Правда, можно найти и среди учителей — людей, работающихъ по призванію, по ‘велнію сердца’, но не они даютъ окраску всему составу учителей. Эту окраску даетъ среда, а не единичныя личности, какъ бы высоки ни были ихъ нравственныя достоинства.

Только съ измненіемъ общественныхъ условій, при которомъ живетъ и дйствуетъ учитель, выработается постепенно типъ высокой нравственной личности, типъ народнаго учителя какъ его понималъ, напр., Гизо, такъ характеризующій истиннаго народнаго учителя:

‘Это человкъ, который обязавъ знать больше того, чему учитъ, чтобы вести обученіе обдуманно и съ интересомъ, который долженъ жить и дйствовать въ низкой сред и тмъ не мене обладать возвышенной душой, чтобы сохранить въ своихъ взглядахъ и даже въ поведеніи достоинство, безъ котораго онъ никогда не завоюетъ уваженія и доврія семей, который долженъ обладать рдкимъ соединеніемъ кротости и твердости, такъ какъ въ обществ поставленъ ниже многихъ другихъ людей, но ни къ кому не долженъ униженно прислуживаться, который не можетъ не знать своихъ правъ, но гораздо боле долженъ быть озабоченъ своими обязанностями, который долженъ служить для всхъ примромъ, всмъ помогать совтами, который, прежде всего, не долженъ стремиться выйти изъ своей среды, долженъ быть доволенъ своимъ положеніемъ, такъ какъ длаетъ въ немъ добро, ршившись на служб скромной школ, которую считаетъ служеніемъ Богу и людямъ,— жить и умереть’.

Приведя это мнніе Гизо, Кельнеръ съ грустью замчаетъ, ‘Вс двнадцать пунктовъ, подставленныхъ намъ, нмцамъ, какъ зеркало, хороши и прекрасны, но я желалъ бы, чтобы не только вс учителя, но и большинство людей вообще исполняло ихъ’, потому что,— замтимъ отъ себя,— только при этомъ условіи и мыслимъ подобный высокій типъ учителя. Пока этого нтъ, никто не въ прав требовать отъ современныхъ нашихъ учителей, чтобы они непремнно были такими, какъ ихъ изображаетъ Гизо. И еще мене въ прав мы укорять ихъ за то, что они не таковы. Скоре, напротивъ, должно удивляться, что въ общемъ контингентъ русскихъ сельскихъ учителей сравнительно такъ удовлетворителенъ, какъ объ этомъ свидтельствуютъ вс земскіе ежегодные отчеты. Скажемъ даже больше,— и наврное, люди свдущіе согласятся съ нами,— что уровень учительской среды не понизился за послднее время, хотя взгляды на народное образованіе, въ общемъ, довольно замтно измнились къ худшему.

Лтъ пятнадцать назадъ, немыслимо было въ литератур отстаивать самый низкій типъ школъ, школы грамотности, видя въ нихъ какъ бы удобную замну дорогихъ (!) земскихъ школъ. Тогда въ дл народнаго образованія отстаивался не тотъ принципъ, что ‘по одежк — протягивай ножки’, а совершенно обратный,— доставать ‘одежку’ по мр протягиванія ‘ножекъ’. Всми, или, по крайней мр, лучшей частью литературы, признавалось, что потребность въ знаніяхъ растетъ и надо ее удовлетворять — не самымъ дешевымъ, а самымъ лучшимъ способомъ, и школы заводились. Огромное большинство земскихъ школъ было устроено именно тогда, и если съ тхъ поръ число ихъ возросло, то далеко не въ той пропорціи, какъ того требуетъ дйствительность.

Второй принципъ, казалось, установленный тогда незыблимо, былъ — даровое образовавіе. Признавалось, что народное образованіе не есть частная потребность Ивана или Петра, а — всего государства. Этотъ принципъ распространялся на все образованіе, разъ оно должно было стать народнымъ. Теперь же во многихъ городахъ взимается плата, правда, незначительная, съ учениковъ городскихъ школъ, а въ земствахъ раздавались голоса за взиманіе такой платы и съ учениковъ сельскихъ школъ. Даже нашли благовидный софизмъ для такой мры, основанный на особомъ качеств русскаго народа, который ‘дорожитъ только тмъ, за что онъ платить’. По существу, это принципъ ретроградный въ дл народнаго просвщенія, которое всегда и везд есть даровое, разъ оно дйствительно народное. Народная школа, какъ справедливо говоритъ Келльнеръ, должна быть храмомъ, двери котораго широко открыты для всхъ — богатыхъ и нищихъ, умныхъ и убогихъ, сильныхъ и слабыхъ.

Третій принципъ, проводимый тогда и въ литератур и въ жизни, заключался въ томъ, что ‘пока будутъ существовать школы, выпускающія дтей въ жизнь,.не давъ имъ ничего, кром механическаго навыка въ чтеніи, пока будутъ существовать учителя, у которыхъ обученіе письму сводится на списываніе и диктантъ, а не поднимается до самостоятельнаго выраженія мыслей, пока счетъ не сдлается умственнымъ, примнительно къ требованіямъ практической жизни,— до тхъ поръ народъ будетъ имть право смотрть на такія школы равнодушно’. Чтобы поднять уровень школьнаго образованія, устраивались семинаріи для учителей. Съ того времени не было сдлано для народной школы нит чего. Пусть укажутъ хотя бы одну учительскую семинарію, открытую за послднія 10—15 лтъ. Были ли закрыты нкоторыя изъ нихъ, не помнимъ, но, какъ примръ, можно указать на петербургское губернское земское собраніе, въ которомъ ежегодно горячо дебатируютъ о закрытіи учительской семинаріи — за ненадобностью!..

Только въ самое послднее время началось какъ бы возрожденіе школьнаго дла, но, наученные горькимъ опытомъ, мы далеки отъ всякихъ иллюзій и думаемъ, что народное образованіе у насъ еще только въ зародыш. Хорошо лишь одно,— вс, повидимому, согласны теперь, что, по словамъ Келльнера, ‘въ наше время человкъ невжественный похожъ не на ребенка, которому нтъ нужды въ знаніи, такъ какъ отецъ и мать заботятся о его потребностяхъ, но на человка, который ничему не научился и внезапно попалъ въ міръ, не умя стоять на собственныхъ ногахъ и не обладая силой и способностью къ самопомощи’.

——

Когда появились ‘Программы домашняго чтенія’, составленныя московскою коммиссіей, ихъ встртили вс съ громаднымъ сочувствіемъ, и, спустя мсяцъ по выход въ свтъ, понадобилось второе изданіе. Въ литератур, насколько помнится, было сдлано одно лишь возраженіе, правда, довольно серьезное, что программы излишне обширны и имютъ цлью не столько самообразованіе, сколько эрудицію, ученость. Справедливъ или нтъ этотъ упрекъ, разбирать не станемъ. Каждый и самъ можетъ видть, насколько он ему полезны, что онъ можетъ позаимствовать оттуда и въ какихъ предлахъ. Огромнымъ достоинствомъ ихъ является обширность программы и величайшая ея объективность, научность, отсутствіе подтасовки, хотя бы невольной, согласно тмъ или инымъ воззрніямъ составителей, личность которыхъ всецло отсутствуетъ. Въ свое время мы назвали ихъ ‘новымъ шагомъ’ въ дл просвщенія. Теперь мы имемъ новую попытку въ томъ же род, познакомить съ которой нашихъ читателей считаемъ далеко не лишнимъ.

Предъ нами восьмой томъ ‘Историческаго обозрнія’, издаваемаго подъ редакціей профессора Н. И. Карева, Историческимъ Обществомъ при Петербургскомъ университет. Во второмъ отдл этого тома помщена статья Н. И. Карева ‘Обь отношеніи исторіи къ другимъ наукамъ съ точки зрнія интересовъ общаго образованія’, служащая какъ бы введеніемъ къ ‘Энциклопедической программ для самообразованія’, тутъ же приложенной вмст съ двумя спеціальными программами — по русской исторіи и политической экономіи.

‘3а послднее время,— говоритъ въ своей стать г. Каревъ,— сильно оживились толки о самообразованіи, о его цли, о его способахъ, о программахъ самообразовательнаго чтенія. Настоящая моя статья стоитъ въ тсной связи съ тмъ, что самому мн уже пришлось высказать по этому вопросу въ ‘Письмахъ къ учащейся молодежи о самообразованіи’ и въ ‘Бесдахъ о выработк міросозерцанія’, причемъ въ обихъ этихъ книжкахъ я старался выставить на видъ особую важность историческаго образованія. Я вовсе не думаю повторять теперь то, что было тамъ сказано… Скажу и о повод, вызвавшемъ мою настоящую статью. Осенью прошлаго года образовалась изъ спеціалистовъ разныхъ наукъ коммиссія для выработки программы образовательнаго чтенія. Въ такой программ существуетъ настоятельная необходимость, которая до сихъ поръ удовлетворялась разными, большею частью, неумло и односторонне составленными списками книгъ. Быстрый успхъ программъ, изданныхъ московской коммиссіей для организаціи домашняго чтенія, указываетъ на то, какъ сильна потребность читающей публики въ подобнаго рода программахъ и спискахъ. Петербургская коммиссія поставила своею задачею выработать общую, такъ сказать, энциклопедическую программу, исходя изъ того принципа, что главною задачею систематическаго общеобразовательнаго чтенія должно быть усвоеніе современныхъ научныхъ данныхъ и выводовъ для выработки теоретическаго и нравственно-общественнаго міросозерцанія, и что литературныя указанія должны быть согласованы не только съ указанною цлью, но и съ предполагаемою у громаднаго большинства читателей степенью знанія и пониманія’.

Дале почтенный авторъ приводить многократно высказанную мысль о необходимости, какъ онъ выражается, ‘историзма’ при изученіи всхъ наукъ, особенно же гуманитарныхъ.

Затмъ идетъ самая ‘энциклопедическая программа’, составленная коммиссіей ‘изъ спеціалистовъ разныхъ наукъ’, въ числ которыхъ изъ 17 человкъ только 4 спеціалиста по естествознанію: профессора физики гг. Боргманъ и фанъ-деръ-Флитъ, химіи г. Меньшуткинъ и физіологіи г. Павловъ. Остальные — историки, экономисты и юристы. Это уже указываетъ на общій характеръ ‘энциклопедической’ программы. Впрочемъ, мы забыли упомянуть, что вс отдлы естествознанія, кром физики, химіи и физіологіи человка, именно программы по астрономіи, геологіи, физической географіи, ботаник, зоологіи, общей физіологіи и физической антропологіи, составлены гг. М. А. Антоновичемъ и Н. А. Рубакинымъ, которые, судя по заявленію коммиссіи, тоже должны быть отнесены къ числу спеціалистовъ по естествознанію. Мы, конечно, не сомнваемся въ ихъ знаніяхъ въ этой области, хотя насъ нсколько поражаетъ необычайная широта ихъ спеціальности. Если мы говоримъ ‘судя по заявленію коммиссіи’, то лишь потому, что Н. А. Рубакинъ, превосходную книгу котораго мы отмтили въ прошлый разъ, былъ вамъ извстенъ до сихъ поръ, какъ опытный публицистъ по нкоторымъ вопросамъ въ области просвщенія народа. Что же касается М. А. Антоновича, то еще въ шестидесятыхъ годахъ онъ снискалъ себ почетную извстность, какъ критикъ и публицистъ, а впослдствіи какъ переводчикъ многихъ цнныхъ сочиненій. Имъ, между прочимъ, была переведена ‘Исторія индуктивныхъ наукъ’ Уэвеля. Съ тхъ поръ, положимъ, прошло 20 лтъ,— время, боле чмъ достаточное, чтобы при нкоторомъ усердіи стать спеціалистомъ по астрономіи, геологіи, географіи, ботаник, зоологіи, физіологіи, антропологіи и проч.

Какъ извстно, спеціалисты страдаютъ однимъ общимъ недостаткомъ, подмченнымъ еще Кузьмою Прутковымъ въ его афоризм: ‘спеціалистъ подобенъ флюсу, ибо полнота его одностороння’. Къ счастью, отъ такого упрека вполн свободны наши спеціалисты, гг. Антоновичъ-и Рубакинъ, какъ показываетъ ихъ ‘энциклопедическая’ программа по естествознанію. Такъ, по геологіи, какъ книгу, безъ сомннія, вполн доступную для всхъ, они рекомендуютъ ‘А. Карпинскій, Очеркъ физико-географическихъ условій Европейской Россіи въ минувшіе геологическіе періоды. Приложеніе къ LV тому Записокъ Академіи Наукъ, 1887 г., No 8’. За это указаніе имъ въ особенности будутъ благодарны провинціальные читатели. Или, они рекомендуютъ знаменитый трудъ такого извстнаго русскаго геолога, какъ почтенный П. А. Ососковъ,— ‘Жигули и известнякъ, которымъ мостятъ улицы въ Самар’. Если же они и рекомендуютъ боле спеціальныя и мало распространенныя книги, въ род Гельмгольца — ‘Популярныя и научныя статьи’ и Тиндаля — ‘Популярныя лекціи’, то спшатъ пояснить, что ‘вмсто обихъ этихъ книгъ, можно ограничиться одною: ‘М. А. Антоновичъ. Ледниковая гипотеза и ледниковыя явленія въ Финляндіи и Повнецкомъ узд. Дв статьи въ ‘Горномъ журнал’ 1878 г. Февраль и мартъ’. Для всякаго, надемся, ясно, что ‘Горный журналъ’ 1878 г. легче достать, чмъ Тиндаля и Гельмгольца. Да, наконецъ, если даже и нтъ, то стоить поискать, чтобы прочесть статью, въ которой г. Антоновичъ совмстилъ Гельмгольца и Тиндаля. И никого не должно удивлять такое сопоставленіе: вдь, ни Тиндаль, ни Гельмгольцъ не обладали такой всеобъемлющей спеціальностью — по астрономіи, геологіи, географіи, ботаник, зоологіи, физіологіи, антропологіи,— какъ г. Антоновичъ.

Составители любятъ всякія ‘упрощенія’, подчасъ, весьма оригинальныя. Указавъ по исторіи земли авторовъ: Гейки (‘Геологія’), Пэджъ (‘философія геологіи’), упомянутаго выше П. А. Ососкова, Уильямсона, Котта, Соколова, составители программы заявляютъ: ‘Послднія шесть книгъ могутъ быть замнены одною — ‘Агафоновъ. Прошедшее и настоящее земли’. Не слишкомъ ли ужъ опасаются впасть въ спеціализацію г.г. Антоновичъ и Рубакинъ, рекомендуя одной этой книгой замнить такихъ извстныхъ ученыхъ? Мы думаемъ, что ни г. Агафоновъ, ни редакція журнала, въ которомъ былъ помщенъ его трудъ, и не мечтали о такой высокой чести.

Въ другихъ отдлахъ своей программы составители оказываются столь же на высот положенія, какъ и въ геологіи. Такъ, по физіологіи они рекомендуютъ: ‘Физіологическія письма Карла Фохта, 1863 г.’, ‘Физіологію растительныхъ процессовъ проф. Сченова 1870 г.’, ‘Уроки элементарной физіологіи Гекели, 1868 г.’, и въ довершеніе эффекта — ‘Физіологію обыденной жизни Льюиса, 1867 г.’ Въ этомъ нельзя не видть трогательной черты, дань воспоминаніямъ молодости, когда еще г. Антоновичъ былъ не всеобъемлющимъ естественникомъ, а просто публицистомъ. И намъ вполн понятно появленіе этихъ почтенныхъ ветерановъ въ ‘энциклопедической’ программ, назначенной для молодого поколнія, хотя бы и по наук, претерпвшей за послднія тридцать лтъ огромныя измненія. Положимъ, тотъ же Кузьма Прутковъ и говоритъ: ‘всякому овощу свое время’, и кто теперь сталъ бы изучать физіологію по Льюису, получилъ-бы объ этой наук превратное во многомъ представленіе. Но слдуетъ помнить основной принципъ ‘энциклопедической’ программы — ‘историческое изученіе’…

Не касаясь другихъ особенностей программы по естествознанію, въ надежд, что люди боле свдущіе окажутъ имъ должное и весьма, по нашему мннію, необходимое въ этомъ случа вниманіе, перейдемъ къ другимъ отдламъ.

По соціологіи составлялъ программу самъ г. Каревъ. Будучи, какъ мы видли, врагомъ односторонности, онъ рекомендуетъ… свои собственныя сочиненія, какъ основу, и къ нимъ, въ качеств легкаго гарнира, Бокля, Льюиса, Милля, Спенсера, Эспинаса, Н. К. Михайловскаго, С. Н. Южакова и П. Николаева. Свои сочиненія г. Каревъ рекомендуетъ въ этой программ 12 разъ, сочиненія же другихъ авторовъ по разу, по два, и только H. К. Михайловскому сдлано уваженіе: онъ упомянутъ три раза. Столь же видное мсто отводитъ себ г. Каревъ въ программ по всеобщей исторіи, въ основу изученія которой онъ кладетъ свои курсъ — ‘Исторія Западной Европы’, доведенный до 1830 г., но — предупредительно успокаиваетъ почтенный авторъ программы — ‘онъ будетъ продолженъ до 1871 г.’. Мы ничего не имемъ возразить противъ прекраснаго курса г. Карева, но видть его во глав изученія исторіи и лишь какъ дополненія къ нему такія имена, какъ Гизо, Брайсъ, Корелинъ, Фюстель-де-Кулавжъ, Морлей и другія,— намъ кажется, по меньшей мр, страннымъ.

Въ другихъ отдлахъ ‘энциклопедической’ программы мы встрчаемся съ тмъ же явленіемъ. Въ спеціальной программ по русской исторіи, составленной гг. Семевскимъ, Мякотинымъ и Сиповскимъ, г. Семевскій весь отдлъ ‘крестьяне и крестьянскій вопросъ въ XVIII вк’ составилъ изъ своихъ сочиненій, прибавивъ къ нимъ даже свои статьи, печатавшіяся въ журналахъ. ‘Для не имющихъ возможности,— любезно добавляетъ въ примчаніи г. Семевскій,— читать вс отмченныя звздочкой (напечатанныя въ журналахъ) монографіи авторъ составилъ небольшую статью, въ которой изложилъ главные выводы изъ своихъ трудовъ о быт крестьянъ этого времени. Статья эта будетъ скоро напечатана’. Г. Мякотинъ, не желая отстать отъ г. Семевскаго, рекомендуетъ собственные статьи, даже по два раза: ‘Прикрпленіе крестьянъ лвобережной Малороссіи къ Россіи. ‘Русское Богатство’ 1894 г. No 2′ фигурируетъ въ глав ‘Малороссія въ XVII вк’ и въ глав ‘Малороссія въ XVIII вк’, съ добавленіемъ ‘Р. Бог. NoNo 2—4’.

Но верхъ совершенства по широт и объективности представляетъ программа по политической экономіи, составленная гг. Яроцкимъ и Карышевымъ, въ которой г. Яроцкій рекомендуетъ г. Карышева, а г. Карышевъ не мене предупредительно — г. Яроцкаго. Такъ, г. Яроцкій перечислилъ не только отдльныя сочиненія г. Карышева, но и вс его статьи въ журналахъ и даже въ энциклопедическихъ словаряхъ, а г. Карышевъ — магистерскую диссертацію г. Яроцкаго. Главу третью спеціальной программы по политической экономіи оба составителя распредлили такъ: ‘изслдованіе хозяйственнаго быта Россіи’ — 25 сочиненій и отдльныхъ статей въ журналахъ (конечно, не забытъ и г. Карышевъ) посвящено общин и земледлію, 3 — кустарнымъ промысламъ, 5 — фабричной промышленности, одна Сибири и одна переселенію. Это ли не объективное отношеніе къ программ для самообразованія, чуждое всякой односторонности? Изученіе политической экономіи гг. Карышевъ и Яроцкій предлагаютъ начать слдующимъ образомъ: ‘Занятія по политической экономіи рекомендуется начать съ чтенія краткаго учебника, схематически излагающаго систематику предмета и содержаніе каждаго его отдла. Для такого подготовительнаго чтенія пригодны курсъ г. Карелина и книжка г. Карышева. Въ первомъ изъ нихъ обращаютъ на себя преимущественное вниманіе прикладныя части, знакомящія попутно съ многими интересными фактами хозяйственной жизни Россіи, во второй имется вопросникъ, могущій служить важнымъ подспорьемъ начинающему для усвоенія предмета. Лучше всего — соединить оба учебника, пополняя теоретическія главы г. Карышева прикладными частями работы г. Карелина’. При всемъ уваженіи къ гг. Карышеву и Яроцкому, позволительно спросить, неужели ‘лучше всего’ начать съ г. Карышева, хотя бы и дополняемаго г. Карелинымъ?

Сказаннаго, намъ кажется, достаточно для характеристики ‘энциклопедической’ программы. Благородное соревнованіе, побудившее коммиссію при Историческомъ Обществ создать свои программы для самообразованія, въ высшей степени почтенно, но программы петербургской коммиссіи много выиграли бы, если бы составители ихъ послдовали примру членовъ московской коммиссіи, которые съумли затушевать свою личность, нигд не выступая на первый планъ. Труды такихъ ученыхъ, какъ г. Каревъ или г. Семевскій, безспорно, должны занять видное мсто въ любой программ, но когда ими эти программы начинаются и кончаются, то такая односторонность едва ли служитъ на пользу длу. Что же касается программъ по отдламъ астрономіи, геологіи, физической географіи, батаники, зоологіи, физіологіи и антропологіи, составленныхъ двумя такими спеціалистами, какъ гг. М. А. Антоновичъ и Н. А. Рубакинъ, то, при всемъ довріи къ ихъ научнымъ силамъ, было бы небезполезно пригласить имъ на помощь кого-либо изъ настоящихъ спеціалистовъ по каждой изъ этихъ семи наукъ. Ибо все тотъ же Кузьма Прутковъ не безъ основанія замчаетъ: ‘можешь ли объять необъятное?’ А въ наше время область естествознанія, дйствительно, необъятна, и попытка упомянутыхъ спеціалистовъ вдвоемъ охватить ее — по меньшей мр, рискованна…

Въ заключеніе, нельзя не указать на общую односторонность всей ‘энциклопедической’ программы. Въ послдней нтъ соразмрности частей, и насколько подробно разработаны такія науки, какъ исторія, всеобщая и русская, и политическая экономія, на столько же слабо развиты вс естественныя науки. Въ сущности, естествознаніе едва затронуто и, какъ мы видли, въ нкоторыхъ отдлахъ весьма страннымъ образомъ. Получается такое впечатлніе, какъ будто коммиссія только терпитъ естественныя науки. Такая односторонность вполн понятна въ коммиссіи, изъ семнадцати членовъ которой только четыре естественника. Но для того, кто пожелалъ бы пользоваться программами коммиссіи, отъ того нисколько не легче. Наша средняя школа не даетъ никакихъ свдній по естествознанію, и единственный путь для ихъ пріобртенія — самостоятельное чтеніе. Поэтому, если важны общія программы для домашняго чтенія, то несравненно важне — программы по естественнымъ наукамъ. Принято, почему-то, до сихъ поръ отводить имъ какое-то подчиненное мсто, чуть не на запяткахъ, въ дл воспитанія и образованія. На чемъ основанъ этотъ предразсудокъ, трудно понять въ настоящее время. Его можно объяснить только переживаніемъ, какъ остатокъ воззрній, преобладавшихъ прежде въ систем образованія, которое цликомъ сводилось къ классицизму и исторіи. Съ великимъ трудомъ на ряду съ ними водворилась математика и изученіе родного языка, а естественныя науки до сихъ поръ не могутъ отвоевать себ мстечка. Между тмъ, нельзя быть въ настоящее время образованнымъ человкомъ, оставаясь невждой во всемъ, что касается окружающей насъ природы. Немыслимо выработать себ какое-нибудь ‘міросозерцаніе’, не ознакомившись съ этимъ міромъ, хотя бы въ главнйшихъ его явленіяхъ, и никакое знакомство съ исторіей не можетъ замнить этого недостатка. Въ этомъ и заключается самый существенный недостатокъ петербургскихъ программъ въ сравненіи ихъ съ московскими, въ которыхъ естествознанію отведено надлежащее мсто,— оно не подавляетъ другія науки, но и само не отодвинуто на задній планъ. Московская коммиссія, въ этомъ случа, оказалась вполн объективной, открывая каждому доступъ къ тому, къ чему онъ иметъ больше склонности.

А. Б.

‘Міръ Божій‘, No 7, 1895

КРИТИЧЕСКІЯ ЗАМТКИ.

Читайте также: