Петр Бицилли.
Краткая история Адама и Евы
Петр Бицилли.
Краткая история Адама и Евы
Примечания
Примечания
————————————————
Краткая история Адама и Евы, Бицилли Петр Михайлович, Год: 1938
Время на прочтение: 3 минут(ы)
В отличие от всех прочих животных, Человек — животное историческое. Он делает историю, создает все новые и новые ценности и выбрасывает в сорную яму старые. Правда, пишет ли он роман, вырабатывает ли новый проект подоходного налога, он втайне надеется, что дело его переживет века, но проходит год, десять, сто лет — и он забыт. В лучшем случае его именем назовут улицу и будут в юбилейные сроки клясться в верности его ‘заветам’, о каких он сам и не догадывался. Такова судьба человека — вечно скитаться в поисках потерянного рая, делать историю, мечтая о ее конце.
Мы, однако, не замечаем, что все это относится лишь к одной половине рода человеческого, к Адаму. Только он — агент истории. Ева выступает в этой роли лишь в редчайших случаях, причем, если не считать Жанны д’Арк, женщины, делавшие, в обычном понимании этого, историю, были дамами или просто неприятными, или неприятными во всех отношениях. Скорее, Ева — пациент истории. Мы, мужчины, вовлекли ее в историю, мы навязали ей ‘эмансипацию’, мы произвели Эмме Бовари прививку ‘боваризма’. Автор библейского мифа был, конечно, мужчина, очень неточно и очень по-мужски понявший, в чем состояло проклятие Евы. Вовсе не в изгнании из Рая — в утрате возможности всецелого переживания Рая, т. е. совершенной радости.
В плане истории бывают моменты восторгов, ликования по случаю разных ‘достижений’, за чем немедленно наступает разочарование и необходимость новой ‘пятилетки’. Только женщина знает радость, когда ее ребенок, улыбаясь, прижимается к ней. Мы, сыновья Адама, лишь догадываемся об этом, и это нашло выражение в творчестве Мурильо, Рубенса, ряда средневековых ‘мастеров Марии’, в музыке Шумана и Мусоргского. Замечательно, сколь далека Женщина от самого чистого, самого отрешенного от ‘истории’ искусства. Среди женщин есть прекрасные поэты (ни одного, равного Пушкину), живописцы (ни одного, равного Рембрандту или Рубенсу), композиторов нет совсем. Женщина не то чтобы не музыкальна: она не одержима музыкой. Ей музыка не нужна. Зачем ей мечтать о том, что у нее есть?
Проклятие Евы не в изгнании из Рая, не в том, что она осуждена ‘в болезни рожать детей’, а в том, что наряду с совершенной радостью ей суждено ведать и совершенную скорбь, скорбь об утраченном дитяти, скорбь, от которой ни в чем нельзя найти освобождения. Богородице-Дево, радуйся… А затем: Stabat Mater dolorosa, iuxta crucem lacrimosa, dum pendebat Filius…
И сколько за всю вековую историю Адама и Евы было пролито материнских слез по вине ‘делавшего историю’ Адама! К чести его, надо сказать, что он все же никогда, начиная с Гомера, не забывал о своем грехе перед Евой, грехе этого рода вовлечения ее в историю. Еврипид, Шекспир, Гете, Диккенс, Толстой, Достоевский, Некрасов свидетельствуют об этом.
Понимание, ценение вечно женственного начала — этим европейское человечество обязано Элладе, хотя принято считать, что ‘греческое чудо’ сводится к категориям Аристотеля и теоремам Евклида. В Библии этого нет. Библия — выражение чисто мужской мудрости и предельной историчности. Недаром библейские войны были во много раз интегральнее Троянской, причем женщин и детей избивали не считая (подсчета удостаивались только перебитые воины).
Синтезом Библии и Эллады был христианский миф о Приснодеве и Ее Сыне, Боге-Искупителе, глубочайшее символическое выражение великой тайны осуществления Вечности, т. е. абсолютного совершенства, во Времени. Им история получала свое оправдание и освящение. Его усвоение сообщило европейской истории ее высокий, трагический смысл.
В последнее время в человеческом сознании произошел сдвиг. Человек не отказался от своего духовного наследия, но он перестал понимать его и утратил свободу пользования им. Из Библии он берет самое изжитое, самое примитивное, дикое (идея ‘чистоты крови’ и т. д.), и он поработил себя тому, чем для него исчерпывается греческое чудо, — Науке, Технике. Техника требует интегральной войны, еще более интегральной, нежели библейские. Мать и Дитя являются главными объектами новейшей стратегии. Подменивши цель средствами, надругавшись во имя ‘прогресса’, ‘истории’ над тем самым ценным, самым святым, что составляет смысл истории, человек ее обессмыслил, сделал ее ненужной. Для идеи завершения, свершения истории, т. е. полной реализации ее смысла, нет уже места. Из плана истории как процесса движения во времени к той точке, когда ‘времени больше не будет’, жизнь перемещается в план ‘дурной бесконечности’, непрерывно длящегося безрадостного довольства. Так современный Адам представляет себе Рай. Он знает, что такой Рай, пользуясь теми средствами, какими он располагает благодаря Науке и Технике, и употребивши их в согласии с требованиями современной тактики и стратегии, обрести возможно. И он считает, что он не выполнил бы своего долга перед грядущими поколениями, если бы дал себя смутить аргументами Достоевского о ‘слезинке ребенка’. Эмансипация Евы была, в сущности, эмансипацией Адама от Евы. Утратив представление о совершенной радости, Адам утратил и представление о совершенной скорби. Временные неприятности, убыль народонаселения и пр., зато потом — веселая, красивая жизнь.
Впервые — ‘Круг’. Париж, 1938. No 3. С. 165-167.
С. 495. Stabat mater dolorosa… — См. коммент. к работе ‘Пушкин и проблема чистой поэзии’ (С. 141).
Источник текста: Бицилли П.М. Трагедия русской культуры: Исследования, статьи, рецензии / Сост., вступит, статья, коммент. М. Васильевой. М.: Русский путь, 2000. 608 с.