В.В. Розанов
В.В. Розанов
Красота-властительница
Красота-властительница
Красота-властительница, Розанов Василий Васильевич, Год: 1909
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Рассматриваю недурные портреты Кромвеля и Мильтона, приложенные к декабрьской книжке ‘Вестника Европы’. Если чем новая редакция старого журнала может похвалиться, то серией подобных портретов заграничной работы, которая за год, за два даст читателю целую галерею замечательных лиц, русских и европейцев…
Портрет Кромвеля напомнил мне знаменитую биографию его, — собственно ряд комментированных писем, — изданную Карлейлем. Мильтон — мягкое и благородное лицо, но Кромвель… И я вспомнил начатки русской свободы, взглянув на эти портреты основателей великий английской свободы. Ах, лица человеческие, лица человеческие: как много они говорят!
Кромвель — это всесметающая сила. Маленькая бородка клинышком, волос редок, лицо, должно быть, бледное, под кожею ясное строение костей, т.е. мяса немного, — и весь он костяной и нервный. Взгляд… необыкновенной решительности и упорства! Вот о ком сказать: ‘Regis voluntas suprema lex este’ [Воля короля — высший закон (лат.)].
Но он не был королем, а, как пишет Иловайский, ‘ограничился титулом протектора республики’. Как это красиво звучит: ‘протектор республики’. В одной половине титула — королевское значение, в другой — признание суверенитета республики. Но я заговорил о политике и титулах, когда мне хочется сказать только о портретах.
Ну, как ни самолюбив Павел Николаевич Милюков, Кромвелю-то он уступит? Его все-таки победили два каких-то хулигана, тогда как Кромвель не был никем побежден. Потом Милюков привлек победителей своих к ответственности перед мировым судьей… К чему их приговорил судья — неизвестно: но ужасно некрасивая страница в биографии протектора русской свободы.
Почему же она, несчастная, не удалась? почему она увяла? кто ее увялил?
Некрасивые лица… Боже, что значит красота в истории? Идет она в победной колеснице: и руки опускаются перед нею, ноги бегут навстречу, в горле спазм и все сливается в реве приветствий, восторга безотчетного, неудержимого, глупого, счастливого. Все счастливы, что любят красоту, все счастливы, что она перед ними во всем озарении побед и счастья.
Победа всегда красива, счастье всегда красиво… Наша русская свобода нечаянно ‘вбежала во двор’, в отворенную калитку, — как беспризорная собака с улицы, и, вбежав, начала сейчас же кусаться и гадить. Помните красные журналы на Невском? Ни одного остроумного слова, ни одной талантливой страницы. Знаете ли, не было ни одной одушевленной страницы! Что за фатум — непостижимо. Но ни одного великого слова за дни удивившей всех и абсолютной свободы печати не было произнесено.
Новый рассказец Горького, уже начавшего надоедать в то время Горького, и напыщенный риторический рассказец Л. Андреева. Господа, а Англия встречала свободу ‘Потерянным раем’ Мильтона!
Не было красивого… Не было в самой встрече, в первом моменте свободы.
О, потом могло пойти похуже, поплоше, как всегда бывает в истории: но необыкновенно важен первый шаг какого-нибудь напора, новой силы, нового начинания.
Ужасно, что это ‘прошмыгнуло в дверь’, — помните, при Святополк-Мирском. Вбежало. Потом началась бутафория. Помните 9 января: как ужасно, что оказалось потом, ведь с несомненностью оказалось, что все это были дутые слова и дутые мечты, все это ‘несение икон’ и ‘портретов’. Как ужасно, что все началось с подделок!!
Не было изящества: не было изящества души и лиц! ‘П.Н. Милюков и Кромвель’: ну — и finis. Все пошло, как пошло, все случилось, что должно было случиться.
Не спорю и не защищаю ничего из того, что раскрылось в японскую войну: но это ликование при всяком раскрытом новом воровстве, при всяком обнаружении трусости и бездарности!! ‘Побито 1000 солдат: но командир бежал и получил орден’: в этом стереотипе событий никто даже не вспомнил, что ведь тысяча-то простых русских людей все-таки бились, умерли, иногда жестоко умерли! Все было забыто: восторг, что генерал бежал или вот кормился молоком от какой-то коровы, а главное, что он получил орден и за это можно кого-то хоть анонимно выругать — заливал все собою, доминировал над всем, и Россия решительно ликовала. т.е. не Россия, а кто ‘делал ее свободу’.
Цинизм, хохот, ненавидение… Ругань всех и вся, гул ругани от моря до моря… И ни одной строки, как у Мильтона.
Мы не научились (ранее не научились) быть благородными: и свобода, которая есть благородное явление и удел благородных, — минула зараженный дом наш и куда-то скрылась. Вот наша история, как она есть.
Впервые опубликовано: ‘Новое время’. 1909. 2 декабря. No 12115 .