КНИЖКА ЗА КНИЖКОЙ No 11.
ВУЧЕТИЧ
КРАСНЫЙ ФОНАРЬ
РАССКАЗ
Рисунки Б. В. Иогансон
2-е ИЗДАНИЕ Г. Ф. МИРИМАНОВА
МОСКВА-1927
Красный фонарь
I
II
III
IV
V
КОНЕЦ
Красный фонарь, Вучетич Николай Гаврилович, Год: 1879
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Кто ездил по железным дорогам, тот, разумеется, заметил, что-то обеим сторонам дороги выстроены маленькие красивые домики. Домики эти стоят отдельно один от другого: проедешь две, три версты, смотришь,— мимо окон вагона промелькнул такой домик, проедешь еще, — такой же домик, опять, и так по всей дороге, от одной станции до другой. Домики эти стоят около самой дороги, поперек которой уложены крепкие деревянные брусья, называемые шпалами, а по брусьям этим проложены во всю длину дороги узкие железные полосы, или, как их называют, рельсы, по которым бегут колеса вагона. Бежит один вагон, к нему прицеплен другой, третий,— бежит вагонов двадцать и больше,— бежит целый поезд. А впереди этого поезда, выпуская из трубы то дым, то пар, бежит паровоз, то-есть такая машина на колесах, которая тащит за собою весь поезд… Бежит паровоз и свистит, громко свистит,— на несколько верст его слышно. Он свистит для того же, для чего кучер или извозчик кричит с козел: ‘Берегись! Поди! Сторонись! — задавлю!’ Засвистела машина, и люди—прохожие и проезжие,— услыша издали этот свист, спешат уйти с дороги… А чуть зазеваешься,— налетит на тебя поезд, мигом раздавит, исковеркает всего, — косточек не соберешь. Ведь поезд тяжелый, почти весь железный, колеса у него острые,— так и разрежут на части…
Мчится поезд по рельсам легко, как по полу, только гул идет от чугунных колес. Если попадет под колесо большой камень или бревно,— соскочит тогда с рельса колесо, соскочит за ним другое, третье,— соскочит весь поезд и разобьется вдребезги. Бедные люди, которые ехали на нем! Кого убьет насмерть, кому переломает руки и ноги,— уродом на всю жизнь сделает. Вот, чтобы не случалось таких ужасных несчастий, и чтобы люди не боялись ездить по железным дорогам, для этого-то и построены на них сторожевые домики, а в домиках живут сторожа, которые постоянно смотрят, чтобы рельсы были чисты, чтобы на них ничего не попало. Перед самым проходом поезда каждый сторож осматривает весь путь от своего домика до соседнего. Если все в порядке, он покоен, он смело становится у своего домика — днем с зеленым флагом в руках, а ночью с зеленым фонарем — и ожидает поезда. Далеко видны эти флаги и фонари. Видит издали и тот, кто управляет поездом, то-есть машинист, видит он эти флаги и фонари или, как их называют, сигналы, — и смело пускает машину на всех парах… Шумит, свистит, летит она, только гул по сторонам разносится, да черный дым из трубы в воздухе стелется…
Если сторож заметит, что где-нибудь сломался рельс, сгнила старая шпала или размыло дорогу дождем, он тотчас же становится возле этого места с красным флагом, а ночью — с красным фонарем, чтобы издали дать знать машинисту, что путь испорчен. Видит машинист эти красные сигналы, указывающие на опасность, и еще издали убавляет в машине ход и останавливает поезд, чтобы не попасть в беду, чтобы не перебить людей, которых он везет и которые доверили ему свою жизнь. Плохо будет если машинист или сторож зазеваются и забудут свое дело: погибнут тогда и поезд и люди. Нужно, значит, смотреть им во все глаза и днем и ночью, каждую минуту помнить, какое страшное несчастье может случиться.
Трудно быть машинистом, трудно быть и сторожем.
В одном красивом сторожевом домике около рельсов одной железной дороги, проходившей через большой дремучий лес, жил с своим семейством железнодорожный сторож Колечкин. Он был уже человек не молодой. Жена его умерла года два тому назад, оставив сиротами троих детей: дочь Сашу — девушку шестнадцати лет, и двух мальчуганов — Петю и Васю. Пете было тогда лет восемь, а Васе всего-то два года. Саша сначала училась в городе, а потом жила там горничной у одной барыни и только изредка приезжала повидаться с отцом. Бедному Колечкину трудно было без жены возиться со своими маленькими ребятишками: и накормить-то их нужно, и уложить спать, и одеть и раздеть Васютку, и ухаживать, когда кто-нибудь из них заболеет. А тут еще служба такая тяжелая: поезда то-и-дело снуют взад и вперед, днем и ночью, и с пассажирами, и с разным товаром. Беспрестанно осматривай рельсы и давай сигналы машинистам. Летом много у Колечкина работы, а зимой еще больше. Холодно, снег идет. Нанесет, наметет его на рельсы целые сугробы, нужно расчистить дорогу, раскидать снег,— и все это сделать в свое время, чтобы не было задержки.
Вот уйдет Колечкин ночью с фонарем на дорогу и оставит детей одних в своем маленьком домике. На дворе мороз, мятель, вихри снежные так и крутят. Свистит, шумит ветер, барабанит в стекла домика вьюга и воет и стонет она в щелях окон. Петя и Вася спят на одной постели, покрытые полушубком… Вот, вдруг, порыв бури заревет на дворе, застучит что-нибудь возле дома, испугается маленький Вася, проснется, начнет плакать и разбудит своего брата Петю. Увиднт Петя, что отца нет дома, и начнет сам ухаживать за Васюткой, утешать его:
— Чего ты, дурачок, испугался?— Ведь я с тобою. Засни-ка лучше.
Обнимает он маленького братишку, а тот прижмется к нему и начнет засыпать… А Петя не спит: он ждет, пока заснет Вася, ждет и слушает, как воет, ноет, шумит и бушует на дворе буря и мятель… Вот что-то гудит вдали… сильнее и сильнее… Слышен свисток,— раз, два, — и с громом и гулом пронесся мимо окон поезд.
Васютка опять проснулся, вскочил на постели и, перепуганный, дрожит от страха. Петя опять успокоит его:
— Чего ты, глупенький, пугаешься: это машина прошла… Значит, и тятька сейчас придет.
В самом деле, стукнула дверь, входит отец с фонарем в руках, весь в снегу, на бороде сосульки висят. Поставил он фонарь, отряхнул снег в углу, сбросил овчинную шубу и подошел к детям,
— Чего не спите, родные?
— Васютка все пугается во сне, спать не дает, — отвечает Петя.
— Чего пугаться! Спите, и я сейчас прилягу, на часок, возле вас.
Целует Колечкин детей своих и ложится возле них подремать немного.
Дети тотчас заснули, а Колечкину не спится: боится он заснуть, — заснешь, как-раз поезд прозеваешь. А спать так хочется: устал он, прозяб, продрог. Укрылся Колечкин своею овчинною шубой, — стало ему теплее, начал он дремать…
Дремлет, и прислушивается, не свистит ли вдали поезд…
А буря все ноет и воет, мятель все шумит и бушует…
Прошла зима. Настало лето. Легче стало Колечкину, веселее его детям. Играют они с утра до вечера на лужайке, около самого леса, А то уйдут и в лес, грибы и ягоды собирать. У Пети в одной руке корзинка, другою он ведет маленького белокурого Васютку. Васютка еле ползет, едва ножками переступает, цепляется в траве и кустах,— того и гляди споткнется, упадет…
Наберут они грибов, ягод, цветов разных… Васютка тащит в ручонках большой пучок лиловых колокольчиков, белой ромашки, красного полевого мака. На голове у него венок из голубых васильков, щечки разгорелись, глазенки сверкают, губы все перепачканы черникой… Веселый карабкается он домой, на пригорок, и кажется маленькому Васе этот пригорок целой горой. Кряхтит он, пыхтит, — едва дух переводит. Петя подсмеивается и за локотки его сзади поддерживает.
Вот они и дома. Уселись в тени н дожидаются отца. Петя разбирает грибы, вяжет букеты, делает из травы и листьев дудочки, хлопушки, пискунчиков разных, кричит ‘кука-реку’, забавляет Васю. Хорошо им было в лесу, хорошо и здесь, в траве… А на солнце так жарко. Вон даже и вороне, и той дышать трудно. Уселась на телеграфном столбе, распустила крылья, разинула рот. Только одни ласточки — легкие, быстрые — не боятся Noкары, весело щебечут они, распевают песенки, носятся над дорогой взад и вперед, ловят своими носиками мошек и бабочек и, устав, наконец, садятся отдохнуть на телеграфную проволоку…
— Посмотри-ка, Васютка, вон тятя идет,— говорит Петя и, как стрела, летит к отцу навстречу.
Вскочил-было и Вася, тоже хотел побежать, но не догнать ему брата… Стоит он на пригорке и плачет, утирая слезы кулачонками, а ветер развевает его волосы, белые как лен, мягкие как шелк…
Пришел отец, побранил немного Петю за то, что не взял с собой Васютку, снял свою шапку и сел с детьми в тени у дома. Лицо у Колечкина красное, все в поту, от жары и работы.
— Дай-ка, Петя, кваску напиться,— говорит он сыну. Петя бежит за квасом и несет его целый ковш. Пьет Колечкин квас, пьют с ним и Петя и Вася,— всем им жарко, всем хочется пить.
Только-что отдохнул Колечкин немного, как вдали на дороге показался пар, и послышался свисток. Поезд идет, нужно встречать его. Достает Колечкин из-за пояса зеленый флаг, накрученный на коротенькую палочку, разворачивает его и становится возле домика, поближе к дороге.
— Дай-ка, тятя, я буду держать флаг, ты ведь устал,— говорит Петя. Услышал это Вася, протягивает ручонки и тоже процент флаг. Отдал отец зеленый флаг Васютке, а Петя взял братишку на руки, и стоят они оба с флагом, дожидаются поезда.
Летит мимо поезд. В окна поссажиры смотрят на детей и улыбаются, что они двоем один флаг держат. ‘Вот так сторожа — молодцы!’ — крикнул кто-то из вагона,— и помчался поезд. Еще минута-две, — и его уж не видно.
Поцеловал Колечкин своего маленького сынишку и сказал:
— Молодец Васютка! — отцу помогает.
— А я разве не молодец?! — спрашивает Петя. — Ведь я Васютку-то держал!
— А ты не хвастай. Собери-ка лучше все, что нужно к обеду, тогда и будешь молодцом.
— Сейчас соберу,— весело отвечает Петя и бежит хлопотать и помогать отцу.
Через полчаса отец с детьми садится обедать.
Скучно стало Колечкину без своей дочери Саши. Жалко стало ему и маленьких детей: оставляет он их все одних, некому бедняжек лишний раз приласкать, побаловать. Тяжело Колечкину без жены, грустно ему вспомнить, что дети его сироты, что уж третий год, как не знают они ласки матери. Вот и задумал Колечкин взять дочь свою Сашу из города. Ей было уже девятнадцать
Отец с детьми садится обедать лет. Девушка она умная, скромная, тихая, умеет хорошо шить, читать и писать. Возьмет ее Колечкин домой, и станет она смотреть за детьми, учить их, играть с ними…
Как задумал Колечкин, так и сделал. Приехала Саша. И что за красивая девушка! Роста хоть невысокого, но стройная, гибкая, щечки пылают румянцем, как розы, глаза голубые, как ясное небо, волосы светлые, золотистые, все лицо такое доброе, веселое, милое… Крепко любили ее и Петя и Вася, а теперь полюбили еще больше.
Приехала Саша,— и повеселел Колечкин. Любуется он своей дочкой, улыбается от радости, ласкает и целует и ее, и мальчуганов. Повеселело все и в самом домике,— чисто в нем так стало, опрятно, даже воздух стал в нем другой: такой свежий, не пахнет уж ни квасом, ни капустой, ни луком, ни полушубками, как прежде. Все это убрано в свое место—в чулан, в кладовую, все закрыто, запрятано, закупорено. На окошках букеты цветов стоят, такой хороший запах слышен от них в комнате.
Очень любила Саша своих братишек Петю и Васю. Возится с ними целыми днями… Вот сидит она с детьми на лужайке, возле своего домика, и шьет им к празднику новые рубашки. У Пети на коленях книжка, он читает вслух, Саша поправляет его ошибки, толкует и обгоняет ему непонятные слова. Васютка возле них играет: набрал в рубашонку глины и песку с дороги и копается в них, роет ямочки, сажает цветы, огораживает их палочками — сад себе делает. Играет Васютка, а одним ушком басни слушает и про себя ухмыляется: тоже, верно, понимает что-нибудь…
Настал вечер. Поужинал Колечкин со своим семейством и ушел на дорогу. Дети собираются спать. Васютка зевает, щурит глазенки. Саша постлала ему постельку, а Петя сам приготовил себе все, что нужно: ведь ему уж одиннадцать лет, не крошечка, он уж сам умеет все сделать.
Заснули дети. Рано еще было. Села Саша у стола за работу и стала дошивать рубашонки своим братьям. На столе горит лампа, и так светло от нее. Заметила Саша, что лампа светит прямо в глаза детям, встала, подставила к кровати два стула и занавесила детей своим большим платком. Теперь им еще лучше спать в этой тени. Тихо в домике, только сверчок в углу поет свою песню, да часы стучат своим маятником и легонько поскрипывают,— верно поржавели немного.
Дошила Саша рубашонки для Пети и Васи, настал и тот праздник, к которому она их шила.
Рано утром стала собираться Саша с детьми в гости, на праздник, в соседнее село к знакомым, на целый день. Приехала за ними тележка. Нарядились Петя и Вася в свои новые костюмы принарядилась и Саша, расчесала волосы в две косы и перевязала их красной лентой.
Собрались, и поехали. Весело детям сидеть на тележке. Улыбаются они, улыбаются, глядя на них, и Колечкин, и Саша, и кучер, разодетый тоже по-праздничному. Покатила тележка по пыльной дороге. Дети кричат отцу: ‘Прощай, тятя!’ Кивает им головой Колечкин, кивает и посмеивается… Скрылась тележка за лесом, точно утонула в зелени…
Погода стояла ясная, светлая, — на небе ни облачка. Денек выдался жаркий, душный. Посматривает Колечкин на небо и думает: Небо чисто, а быть дождю, парит очень, даже дышать трудно.
Угадал Колечкин: весь день простоял ясный, жаркий, а к вечеру стала собираться гроза… Медленно надвигались издали черные тучи. Тихо так было кругом. Птицы замолкли в лесу, ни один листок на деревьях не шелохнется, далее сверчки и кузнечики,— и те не трещат уже больше. Изредка только прокричит где-то дятел, да прожужжит пчела, спеша в свои улей.
Небо, лес и земля все больше и больше темнеют. В воздухе стало еще душнее. Вдали поминутно сверкает молния… Зашевелились листья на деревьях, запылила дорога, пронесся по лесу легкий ветерок. Послышался первый раскат грома. Совсем почти темно. Гром ближе, сильнее. Зашумели высокие сосны, дрогнул лес, заколыхались, заскрипели, застонали деревья, — бушует страшная буря. Неприглядная, темная ночь окутала землю. Блеснет вдруг страшная молния ослепила его молния, — осветит все кругом, как днем, и опять ничего не видать. Лес шумит и трещит. Удары грома раздаются над самой головой. Дождь ливнем хлынул на землю. Буря вырывает с корнями деревья, опрокидывает телеграфные столбы, рвет в куски проволоку…
Бедный Колечкин к одной рубахе, весь мокрый, бежит с фонарем по дороге и становится у своего домика, под высокой, развесистой сосной, ожидать поезд… Вдруг страшная молния ослепила его, и удар грома оглушил и повалил на землю. Молния ударила в железные рельсы и разметала их во все стороны. Колечкин лежит полумертвый, чуть живой. Сторожевой домик весь пылает в огне, охваченный пожаром… Осветилась дорога, стало видно кругом… вот он приподнялся немного, простонал и опять упал на землю. Никого нет возле него, один он, без помощи. Глаза его дико как-то смотрят по сторонам, смотрят на дорогу… Вот он приподнялся пришел в себя, видит: дом его горит от молнии, рельсы все переломаны, разбросаны…
— Что же будет с поездом? Погибнут все, погибнут!— вскрикивает он и, собрав последние силы, старается встать на ноги.
А гроза пронеслась, гром стих, вдали послышался свисток локомотива. ‘Идет, идет!! Скорей, скорей!!’ — И Колечкин, не имея в руках красного фонаря, быстро зажег свой простой фонарь, потушенный бурей, оторвал лоскут от своей красной рубахи, покрыл этим лоскутом белые стекла фонаря, прибавил в нём как можно больше огня и, едва сидя на земле, поднял этот красный фонарь кверху, как можно выше… А дом горит, горит все имущество Колечкина, только длинные языки огня взвиваются, да искры по ветру разносятся. Смотрит Колечкин вдаль, смотрит, глаз не спускает, сердце у него бьется, в глазах темнеет… Далеко, далеко на дороге мелькнули два огонька,— мчится на всех парах поезд… Вот налетит сейчас, разобьется — погибнут все! Неужели машинист не увидит красного фонаря Колечкина? — Нет, он увидел его и замедляет ход машины. А Колечкин все держит фонарь над головой, собирает последние силы… Вот поезд уже близко, он идет тихим, тихим ходом. Подошел, остановился… Колечкин уронил фонарь из рук и упал без чувств на землю…
Засуетились все на поезде. Соскакивают смотря на дорогу машинист, кондукторы, пассажиры толпятся: домик сторожа горит, дорога вся изрыта, рельсы переломаны, разбросаны, шпалы вывернуты.— Что это значит? А где же сторож? Куда он делся?— спрашивает обер-кондуктор,— и видит, что сторож лежит на земле, у дороги без чувств, и тут же возле него фонарь валяется, обернутый в красный лоскут. Взглянул обер-кондуктор на горевший дом, на изрытую дорогу, и тотчас догадался, что все эти беды гроза наделала…
На поезде доктор какой-то нашелся. Прибежал он к Колечкину, осмотрел его, привел в чувство и сказал, что бедняга поправится, что молния и гром только оглушили его, но не поранили. Не велел доктор трогать Колечкнна с земли, чтобы не тревожить, его и дать ему отлежаться на воздухе.
Лежит Колечкин, окруженный толпою, и смотрит по сторонам. В толпе кое-кто плачет,— думают, что он умирает… А Колечкину все лучше и лучше. Вдруг вблизи послышался страшный крик и плач… Кто это? Что случилось!?— Это тележка с детьми Колечкина домой вернулась. У видела Саша, что домик их горит, перепугалась, вскрикнула, схватила на руки Васю и с плачем и воплем бросилась в толпу. Мечется она, как безумная, из стороны в сторону, — отца разыскивает… А за нею, весь в слезах, бледный, бежит Петя, хватаясь за ее платье… Увидела Саша отца на земле, вскрикнула, зашаталась и чуть было не упала возле него, но ее поддержали.
— Что ты милая? Я жив! Жив!— говорит Колечкин и поднимается с земли. Саша бросается к нему на шею, обнимает его, дети тоже прильнули к отцу, дрожат от испуга и плачут. Целует их Колечкин, и сам с ними плачет от радости.
Оправился Колечкин и рассказал все, как случилось, как ему пришло в голову сделать красный фонарь и спасти людей от смерти. Услышали пассажиры и толпами подходят к Колечкину, жмут ему руку, обнимают, благодарят за спасение…