ГОРОДЪ И ДЕРЕВНЯ.
ГОРОДЪ И ДЕРЕВНЯ.
ПОВСТИ ДЛЯ ДТЕЙ СРЕДНЯГО ВОЗРАСТА.
АЛЕКСАНДРЫ ГИППИУСЪ,
АВТОРА РАЗСКАЗА ‘НЕПТУНЪ’.
КОТЪ ВАСЬКА.
КОТЪ ВАСЬКА.
I.
II.
III.
IV.
V.
VI.
VII.
VIII.
Кот Васька, Гиппиус Александра Карловна, Год: 1879
Время на прочтение: 17 минут(ы)
Въ начал ноября по Нев шелъ ледъ. Въ числ любопытныхъ зрителей, толпившихся поэтому случаю на Дворцовой набережной, стоялъ, поднявшись на цыпочки и упираясь локтями о гранитный парапетъ, мальчикъ лтъ осьми. Въ срой нанковой курточк, годной собственно на лтнее только время, и въ такихъ-же панталонахъ, но въ огромной, какъ-бы доставшейся ему съ головы взрослаго человка, мховой шапк, мальчикъ этотъ, не замчая холода, внимательно слдилъ глазами за огромными набгавшими и шумно другъ о друга разбивавшимися льдинами, какъ вдругъ глазамъ его представилось у самой лстницы, ведущей полукругомъ къ вод, что-то лежащее на льдин, едва замтное по малости своей, но шевелящееся. Въ мальчик разыгралось любопытство. Онъ подпрыгнулъ, легъ грудью на парапетъ и сталъ всматриваться. Кто-то изъ стоявшихъ подл, изъ опасенія, чтобъ мальчикъ не потерялъ равновсія и не упалъ въ воду, ухватилъ его за куртку. Но мальчикъ тутъ-же опустился на ноги и побжалъ къ гранитной лстниц, ведущей къ вод. Спуститься съ лстницы, прыгнуть на льдину, начавшую уже отдляться отъ берега, и схватить то, что лежало на ней, было для ловкаго мальчика дломъ одной минуты. Стоявшій тутъ городовой, обязанность котораго была смотрть за тмъ, чтобы никто не смлъ спускаться на ледъ, грозно прикрикнулъ на безразсуднаго ребенка и началъ самъ было спускаться съ лстницы, чтобы схватить его и отвести въ полицію, но тотъ, между тмъ, проворно поднялся по ступенямъ, ведущимъ съ площадки на верхъ съ противоположной стороны, и, перебжавъ улицу, пустился бжать вдоль домовъ набережной. Завернувъ чрезъ Машковъ переулокъ въ Милліонную, онъ очутился вскор на двор того дома, гд жилъ. Тутъ только остановился онъ, чтобъ перевести духъ и разсмотрть то, что находилось у него въ рук. То былъ котенокъ, крошечный, слпой еще. Онъ дрожалъ отъ холода. Мальчикъ снялъ съ себя мховую шапку и завернулъ въ нее котенка. Затмъ онъ сталъ подыматься по темноватой и не совсмъ чистой лстниц. Въ третьемъ этаж онъ постучался въ дверь. Высокая, худощавая женщина съ засученными рукавами и въ клтчатомъ передник, открыла ее. Мальчикъ вошелъ въ свтлую кухню, гд ярко блестли установленныя рядами на полкахъ мдныя кастрюли, а на бломъ, чисто вымытомъ стол лежали приготовленныя къ жаренью котлеты.
— Смотри, мама, что я принесъ! радостно проговорилъ мальчикъ, вынувъ своего найденыша изъ шапки и положивъ его на столъ.
— Это откуда? спросила мать.
Мальчикъ принялся съ большимъ одушевленіемъ разсказывать интересное для него событіе со всми подробностями.
— Должно быть, кто нибудь хотлъ его утопить, заключила мать.
— Ужь не знаю. Подходила тутъ какая-то женщина къ вод, я видлъ…. толстая такая, въ платк большомъ… изъ-подъ платка торчала корзина…
— Съ котятами, конечно?!…
— Должно быть, что съ котятами. Только другіе-то котята, знать, потонули вс, а этотъ-то, вишь, на льдину попалъ. Какъ женщина отошла оттель, отъ воды-то, я и замтилъ: на льдин шевелится что-то. Смотрю. Это либо щенокъ, думаю, либо котенокъ. Достану… и побжалъ… Ишь, дрожитъ-то какъ!
Жалостливый мальчикъ взялъ котенка со стола, и поднесъ къ пылающей печк, но такъ близко, что еслибъ мать не успла во время схватить сына за руку, то несчастное животное, только-что спасенное изъ воды, неминуемо погибло бы въ огн.
Въ кухн, подъ самымъ потолкомъ, въ углу, брякнулъ колокольчикъ.
— Яша! барышня зоветъ, или скоре, проговорила мать.
Яша положилъ котенка на кровать матери и принялся закутывать его въ большой шерстяной платокъ, прося при этомъ у матери грлку. Между тмъ, колокольчикъ раздался вторично и сильне прежняго.
— Да брось котенка и бги! еще разъ поторопила Яшу мать.
Въ небольшой, довольно просто убранной комнат, гд оба окна были уставлены цвтами и увшаны клтками, сидла Глафира Алексевна, барышня лтъ сорока, худая, рыжеватая, съ синими очками на носу, и что-то читала. Вошелъ Яша и, держась правой рукой за ручку полуоткрытой двери, готовился, по полученіи приказанія отъ барышни, въ то-же мгновеніе уйдти.
— Ты забылъ сегодня затопить печь у меня, сказала ему барышня спокойнымъ тономъ.
Яша, не отвтивъ ни слова, потянулъ за собою дверь и скрылся.
Минутъ черезъ пять онъ вернулся съ небольшой охапкой дровъ, полна въ четыре, и опустилъ ее на полъ. Такъ какъ этой охапки было недостаточно, чтобъ нагрть печь, онъ пошелъ за второй охапкой, потомъ за третьей и за четвертой. Затмъ онъ подвинулъ къ печк стулъ, поставилъ на него скамеечку, взлзъ и сталъ вынимать вьюшки. Спуститься на полъ, съ вьюшками въ обихъ рукахъ, было не совсмъ легко, но, упражняясь въ этомъ каждый день, онъ пріобрлъ нкоторую ловкость, и ему удалось спуститься благополучно и на этотъ разъ. Потомъ, онъ сунулъ въ печь нсколько растопокъ, зажегъ спичку и затопилъ. Дрова быстро разгорлись.
— Яша, покажи-ка руки, сказала ему барышня, видвъ какъ онъ, подымаясь съ полу, проводилъ ладонями вдоль панталонъ своихъ.
Яша обернулся къ барышн и распустилъ передъ ней веромъ вс десять пальцевъ, покрытые сажею.
— Иди ихъ мыть скоре и приходи учиться, сказала она ему.
Яша каждый день повторялъ съ Глафирой Алексевной склады и выводилъ у нея буквы величиною въ полвершка. Склады не всегда давались ему: б—а выходило часто бо, и — а во, иногда и бу и ву, какъ случится. За то держалъ перо онъ такъ хорошо, что ни одинъ писарь не могъ-бы держать лучше, буквы выходили ровными, красивыми. Только чернильныя пятна, размазанныя во всю страницу, въ вид кометы съ хвостомъ, часто скрывали красоту письма. Въ то утро, когда начинается нашъ разсказъ, чернило такъ и капало дождемъ на Яшину тетрадь, перо такъ и валилось изъ рукъ, словно у Яши онмли пальцы. А складовъ онъ какъ будто и не училъ совсмъ. До складовъ, до писанія-ли, было ему въ тотъ день! Онъ только и думалъ, какъ-бы попасть въ кухню и хоть однимъ глазкомъ взглянуть на только-что пріобртеннаго котенка. Глафира Алексевна сердилась, и нельзя было не сердиться.
— Ты никогда такъ дурно не учился какъ сегодня, сказала она Яш, по окончаніи урока. Постой-ка въ углу съ часокъ.
Каково же было Яш стоять цлый часъ въ углу, когда въ кухн чуть не умиралъ съ голоду котенокъ. Слезы такъ и катились по щекамъ у Яши, а запачканные въ чернилахъ пальцы такъ и разводили черныя полосы по всему лицу.
Часъ прошелъ, и арестъ кончился. Яша бросился къ дверямъ, какъ будто кто толкнулъ его въ спину. Но едва усплъ онъ очутиться у кровати, гд лежалъ завернутый въ большой платокъ котенокъ, какъ снова зазвенлъ въ углу колокольчикъ.
‘Какъ-бы опять не засадила!’ подумалъ онъ и тутъ-же ршился неидти къ барышн и на случай если бы она пришла за нимъ въ кухню — заране спрятаться. Онъ сунулся было подъ кровать, однако образумился и пошелъ. Со страхомъ отворилъ онъ къ барышн дверь…
— Ты и пыли не стиралъ сегодня въ комнат, съ неудовольствіемъ проговорила она. Сотри скоре.
Ни одно приказаніе Глафиры Алексевны, никогда и никмъ не исполнялось съ такою скоростью, какъ послднее Яшею. Мигомъ исчезла пыль со всего, что было покрыто пылью. Затмъ Яша снова очутился въ кухн.
Несчастный котенокъ, мучимый голодомъ, жалостно пищалъ. Яша просилъ мать налить въ блюдечко немножко молока и хотлъ самъ напоить его, но напоить такое маленькое животное, не имвшее и девяти дней, было весьма не легко. Какъ Яша ни прижималъ къ блюдечку голову котенка, какъ ни ласкалъ и ни увщевалъ его, какъ ни осыпалъ нжнйшими именами, все же котенокъ молока и не касался. Онъ только вертлъ головкой вправо и влво, да продолжалъ пищать по прежнему.
‘Съ голоду умретъ бдняжка!’ подумалъ Яша и заплакалъ. Но Домна, такъ звали Яшину мать, сумла помочь горю. Она попробовала напоить котенка какъ поятъ новорожденныхъ телятъ, съ пальца, употребивъ на это мизинецъ. Эта попытка удалась и при первой капл, попавшейся въ ротъ котенку, Яшины слезы замнились радостнымъ смхомъ. Когда худенькое туловище маленькаго животнаго замтно раздулось отъ молока, Яша осторожно взялъ котенка со стола, завернулъ еговъ шерстяной платокъ и положилъ на кровать, самъ-же сталъ на колни подл кровати, облокотился и, устремивъ глаза на крошечную головку, едва виднвшуюся изъ-подъ платка, расположился, чуть ли не навсегда, остаться въ этой поз, какъ звонъ колокольчика опять заставилъ его разстаться съ котенкомъ. Яша вздохнулъ и, не сводя глазъ съ котенка, медленно пошелъ къ дверямъ.
— Пора столъ накрывать. Я должна теб сегодня обо всемъ напоминать. Это выводитъ меня изъ терпнія, проговорила барышня съ выраженіемъ досады.
Накрывать столъ, служить за столомъ, то есть, мнять тарелки, ножи и вилки, было вмнено въ обязанность Яш. Онъ исполнялъ все это со всевозможною осторожностію, и не помнится, чтобъ онъ сломалъ или уронилъ что нибудь. Только въ этотъ день была замтна въ его движеніяхъ необыкновенная спшность, и, когда Домна поставила на столъ суповую миску, и Яша громко произнесъ обращаясь къ барышн: ‘Пожалуйте кушать’, — къ столу не былъ подвинутъ для барышни стулъ. По замчанію барышни, что ей не на что ссть, Яша бросился къ ближайшему стулу, приподнялъ его обими руками и, вмст со стуломъ, на полдорог, повалился на полъ. Отъ стула отлетла ножка. Яша покраснлъ и, не зная что длать, сталъ приставлять ножку къ стулу.
— Не починить теб… оставь! сказала барышня. Слдовало бы порядкомъ наказать тебя за такую неосторожность, и еслибъ это не случилось съ тобою въ первый разъ у меня, я бы заставила тебя полдня простоять въ углу.
— Досада какая! прошептала Домна, вынося изъ комнаты сломанный стулъ.
Чрезъ два дома отъ Глафиры Алексевны жило семейство Зайцевыхъ. Любиньк было шесть лтъ. Она ходила ежедневно къ Глафир Алексевн учиться и училась вмст съ Яшею, длая какъ и онъ, большіе успхи. Но въ тотъ день, когда Яша былъ осчастливленъ пріобртеніемъ котенка, Любинька, по случаю какого-то домашняго праздника, не приходила къ уроку, а Яша такъ и горлъ нетерпніемъ показать ей своего найденыша, и на другой день, какъ только Любинька успла снять пальто, Яша принесъ котенка изъ кухни и положилъ его на полъ, дабы Любинька могла разомъ замтить всю красоту его. Маленькое животное, отъ слабости и отъ неумнія ходить, лежало неподвижно, протянувъ вс четыре лапки, какъ мертвая черепаха.
— Ахъ, прелесть какая! воскликнула двочка и, осторожно поднявъ его съ полу, поднесла къ губамъ.
— Любинька! не держите крпко, лапки сломаете… видите, тоненькія какія!
Двочка продолжала любоваться.
— Знаешь, Яша, такого хорошенькаго котенка во всемъ свт нтъ.
— Я знаю, что нтъ, съ гордостью подтвердилъ его счастливый обладатель.
— А ты мн не подаришь его?
— Подарить такого прелестнаго котенка? Какъ можно!
Она вздохнула.
— Ты какъ назовешь его?
— Хотлъ было назвать Машкой, а мама говоритъ: назови Васькой. Ну, Васькой и назовемъ.
— И крестить будемъ? спросила она.
— Будемъ.
— Я кумушкой.
— Вотъ затяли что!… сердито проговорила Домна, убиравшая въ ту минуту со стола чашки. Крестить! Забава какая!
— Можемъ и не крестить, согласились дти.
— Ты бы надлъ на него бантикъ, красненькій или розовенькій, посовтовала Любинька.
— У него и шеи-то нтъ совсмъ, и глаза не смотрятъ, а вы ужь: надвай ему бантикъ! Лучше отнесемте Васюличку въ кухню, да уложимте спать.
Вошла Глафира Алексевна и, при вид котенка, о существованіи котораго она еще ничего не знала, съ любопытствомъ взглянула на него и объявила, что она кошекъ терпть не можетъ и не желаетъ, чтобъ котенка вносили въ комнату.
Яша, взявъ маленькое животное изъ рукъ Любиньки, понесъ его въ кухню. Отдавъ его тамъ на попеченіе своей матери, онъ вернулся въ комнату и прислъ къ учебному столу, подл Любиньки. Урокъ начался съ басенъ Крылова. ‘Попрыгунья Стрекоза’ и ‘Мартышка и Очки’ были сказаны Яшею наизусть безъ одной ошибки, за что онъ и получилъ, по окончаніи урока, цлыхъ пять съ крестомъ. Любинька, на этотъ разъ, училась не такъ хорошо, какъ обыкновенно. Ея мысли были заняты котенкомъ, появленіе котораго было для нея такъ неожиданно и ново.
Васька росъ не по днямъ, а по часамъ, какъ говорится. Прошло мсяца четыре, и никто не призналъ бы въ немъ того слабаго, жалкаго котенка, котораго мы видли въ начал нашего разсказа. Онъ вытянулся вершковъ на пять, сталъ ловкимъ, рзвымъ и весьма красивымъ молодымъ котомъ, весь день прыгалъ, лазилъ и вертлся, какъ будто готовился въ клоуны. Забраться почти до верху гардины и сброситься оттуда на полъ, было ему ни почемъ. А какъ шалилъ-то онъ… хуже всякаго ребенка. То свалитъ со стола очки, то книгу, то рабочій ящикъ со всми иголками и клубками, то выпьетъ сливки или състъ остатокъ масла, который бережливая хозяйка прибрала бы до слдующаго дня. Страхъ какъ не жаловала его Глафира Алексевна за вс проказы эти, и не принадлежи онъ Яш, котораго она любила какъ хорошаго мальчика и не хотла огорчать безвинно, — этого кота-озорника давно бы не было у нея въ квартир. Желтыя канарейки, весело прыгавшія въ клткахъ съ жердочки на жердочку, часто привлекали на себя вниманіе молодаго кота. Ему такъ бы и хотлось поймать хоть одну изъ нихъ, но какой-то страхъ удерживалъ его отъ этого преступленія. Однако, желаніе поохотиться осилило въ немъ наконецъ чувство страха и, пользуясь однажды тмъ, что въ комнат никого не было, онъ сталъ медленно, безпрестанно озираясь кругомъ, подыматься по гардин къ самому карнизу, поднявшись достаточно высоко, онъ бросился на клтку и, вцпясь въ нее всми лапами, жадно смотрлъ на птичку. Испуганная птичка заметалась во вс стороны и забилась грудью и носикомъ о желзную ршетку. Смерть для нея была бы неизбжна, если бы въ ту самую минуту не вошла въ комнату Глафира Алексевна. Но Глафира Алексевна не тотчасъ обнаружила свой гнвъ и свой испугъ. Она не вскрикнула, не ахнула, не топнула ногой на виновнаго, но тутъ же повернула назадъ, вышла изъ комнаты, отыскала спринцовку, которой имла обыкновеніе орошать деревья и цвты, наполнила ее водою и, вернувшись въ комнату, такъ ловко направила холодную струю въ кота, что тотъ вздрогнулъ и, запищавъ, въ ту же минуту спрыгнулъ на полъ и пустился по корридору съ такою быстротою, какъ будто спасался отъ дикаго звря.
За этимъ происшествіемъ вскор послдовало другое не меньшей важности, но прежде чмъ разсказать, въ чемъ состояло оно, надо познакомить читателя съ одною личностью, а именно: съ Зефирной.
Зефирка была изъ породы шпицъ, блая, съ длинною шерстью, падающею ей на глаза, старая и беззубая, но ворчливая еще и злая. Она была взята къ Глафир Алексевн девять лтъ тому назадъ щенкомъ и съ тхъ поръ ни одного дня не была съ ней въ разлук. Глафира Алексевна любила ее какъ бы собственное дитя, спала съ ней на одной кровати, позволяла ей сть одновременно изъ той же тарелки, изъ которой ла сама, и каждый день, къ обду заказывала для нея котлетку подъ соусомъ и покупала парочку бисквитовъ, по субботамъ собственноручно мыла ее и чесала, а когда брала въ гости и было холодно или свжо, то закутывала ее въ собственный пледъ…. И вотъ что случилось:
Глафира Алексевна сидла за круглымъ столомъ, посреди комнаты и, держа на колняхъ свою возлюбленную собаку, читала. Вошелъ котъ Васька съ кускомъ сырой говядины въ зубахъ. Зефирка, обладавшая прекраснымъ чутьемъ, спустилась съ колнъ, подбжала къ коту и безъ церемоніи бросилась отнимать у него лакомый кусочекъ. Но Васька въ обиду не дался и ршился защищать свою законную собственность во что бы то ни стало, кусочекъ говядины онъполучилъ отъ Домны. Зефирка заворчала, потомъ залаяла, потомъ завизжала. Глафира Алексевна озабоченно смотритъ подъ столъ, гд происходитъ борьба, подзываетъ къ себ Зефирку, беретъ ее на руки, ласкаетъ, цлуетъ и видитъ…. о ужасъ! у Зефирки изъ праваго глаза идетъ кровь, а глазъ закрытъ. Глафира Алексевна чуть не упала въ обморокъ, она вскрикнула и застонала, потомъ, не выпуская изъ рукъ собаки, вскочила съ мста и такъ сильно дернула за сонетку, что у колокольчика, проведеннаго въ кухню, оторвался язычекъ. Домна и Яша вздрогнули и бросились къ дверямъ.
— Чтобъ кота здсь больше не было въ квартир, слышите! проговорила барышня дрожащимъ отъ негодованія голосомъ. Вотъ что онъ надлалъ! Она указала на закрытый глазъ Зефирки.— Сейчасъ же прочь его изъ моей квартиры! И если этотъ котъ, говорю вамъ заране, попадется гд бы то ни было на глаза мн, то не сдобровать ему, знайте это!…
Яша проворно схватилъ Ваську и выбжалъ съ нимъ на черную лстницу.
— Куда же дть его? печально думалъ Яша, стоя на лстниц у окна и крпко держа кота въ своихъ объятіяхъ. Оставить на двор — замерзнетъ, или собаки разорвутъ. На чердакъ пустить? И на чердак замерзнетъ. Запереть въ подвалъ разв? Да ключъ у хозяина.
Онъ прижалъ кота еще крпче къ груди своей, поцловалъ его въ голову и заплакалъ.
— О чемъ это? спросилъ его дворникъ, шедшій по лстниц съ большой вязанкой дровъ на спин.
Яша не отвчалъ, но продолжалъ плакать. Дворникъ свалилъ въ четвертомъ этаж свою вязанку и, возвращаясь, остановился передъ Яшею.
— Все еще плачешь? Аль поскли? спросилъ онъ, слегка потрепавъ мальчика за волоса.
— Не поскли, а кота вотъ моего барышня въ квартир держать не велла…. Выгнала! И чтобъ вишь отнюдь на глаза показываться боле не смлъ! А куда ему дться бдному въ холода такіе? Отдалъ бы я его кому… да смотрть за нимъ никто не станетъ, никто не накормитъ его, не напоитъ порядкомъ, и отъ собакъ не убережетъ никто.
— Да къ намъ его! предложилъ дворникъ. И дти обрадуются,»и жена не прочь будетъ обзавестись котомъ… Мышей-то у насъ видимо-невидимо.
У Яши просіяло лицо.
Только, Никита Матвевичъ, чтобъ дти не мучали его, не били, за уши не дергали и на веревку не сажали.
— Да ужь побережемъ его, не бойсь!
Яша рукавомъ куртки отеръ глаза.
Входъ въ квартиру дворника былъ тутъ же подъ лстницей. Дворникъ отворилъ тяжелую дверь и вошелъ, но прежде чмъ усплъ войти Яша, сверху раздался голосъ Домны.
— Яша! барышня за чмъ-то зоветъ.
Онъ проворно сунулъ Ваську въ дверь и побжалъ вверхъ по лстниц.
Васька былъ весьма радушно принятъ дтьми дворника. Каждый изъ нихъ подзывалъ его къ себ, каждому хотлось подержать его или хоть погладить, вс кормили его хлбомъ, поили молокомъ, укладывали спать…. Налюбовавшись и наигравшись котомъ вдоволь, дти побжали играть въ снжки. Мать, стоя передъ лоханкой, занималась мытьемъ, а Васька, на котораго некому было больше обращать вниманіе, свободно расхаживалъ по комнат, взлзалъ на комодъ, на окна, побывалъ во всхъ углахъ и незамтнымъ образомъ для хозяйки, пробрался въ чуланъ. Немного погодя, вошла въ чуланъ за чмъ-то и хозяйка. На полу лежитъ объденный кусокъ пирога, разбитая бутылка, откуда вылилось все молоко, купленное въ то утро, посреди лужи кислыхъ щей или квасу лежала опрокинутая кружка, изъ корзины былъ высыпанъ картофель. Кто былъ виновникомъ этого безпорядка — отгадать было нетрудно.
— Разбойникъ! хищный зврь! вотъ я тебя!… Постой! ужь проучу порядкомъ! сердилась хозяйка, заглядывая во вс уголки чулана.— Убжалъ, небось!
Она вернулась въ комнату и только-что хотла поискать его подъ лавкой, какъ вдругъ выкатился оттуда клубокъ шерсти, вслдъ за нимъ выскочилъ котъ, догнавъ клубокъ однимъ прыжкомъ, онъ продолжалъ катать его по полу, граціозно толкая его лапкой, за нитку отъ клубка тянулось вязанье и, лишенное всхъ спицъ, начинало распускаться. Хозяйка ударила кулакомъ по столу и затопала ногами.
— Я-жь тебя!…
Испуганный котъ вернулся подъ лавку и забился въ уголъ. Она достала кочергу и стала кочергой выгонять его изъ-подъ лавки. Васька мяукалъ, получая сильные удары. Въ то самое время появился въ дверяхъ, какъ-бы судьбою посланный, нжный покровитель шаловливаго кота, Яша.
— Ахъ, не бейте его! ради Бога не бейте! умолялъ онъ разгнванную хозяйку, чуть не падая передъ ней на колни.
— Осчастливилъ ты насъ котомъ, нечего сказать! ворчала дворничика, продолжая преслдовать кота.
— Да оставьте, оставьте!…. не трогайте!…. Дайте я лучше унесу его, чтобъ онъ не надодалъ вамъ больше, говорилъ Яша, подлзая подъ лавку.
— Зачмъ, зачмъ уносить! возопили дти. Мы не дадимъ уносить…. онъ нашъ.
— Анъ нтъ! Онъ не вашъ, а мой, заспорилъ Яша, мой собственный.
— Коли твой, такъ и бери его къ себ, а намъ онъ не нуженъ. На! неси его прочь! сказала дворничиха.
Взялъ опять Яша кота на руки и вышелъ.
‘Кому же я его теперь-то отдамъ?’ снова задумался Яша.
— Ахъ, ты мой бдненькій!… несчастный ты мой! миленькій!…
И онъ ласкалъ, цловалъ, осыпалъ его нжными именами, а къ улучшенію участи его придумать ничего не могъ. Но эти ласки, должно быть, надоли коту. Онъ ловко вырвался изъ рукъ и пустился вверхъ по знакомой ему лстниц. Дверь къ кухню была открыта, онъ очутился въ кухн.
— Опять ты здсь! закричала на него Домна, притопнувъ ногой.
Испуганный котъ бросился изъ кухни въ коридоръ, изъ коридора завернулъ въ комнату барышни и запрятался подъ диванъ.
Барышня, занятая чтеніемъ какой-то англійской книги, появленія Васьки не замтила. Вслдъ за Васькой явился на цыпочкахъ Яша. Оставить кота подъ диваномъ было опасно, выгнать его оттуда такъ, чтобъ барышня не замтила, было невозможно, Яш оставалось одно: стать передъ диваномъ, стать такъ, чтобы собою заслонить его отъ взоровъ барышни,— что Яша и сдлалъ.
Постоявъ немного, онъ слъ на диванъ. Между тмъ, барышня сложила книгу, сняла очки, встала и подошла къ шкафу. Вынувъ оттуда шаль, шляпу и нкоторыя другія вещи, стала все надвать на себя, стоя передъ зеркаломъ.
— Позови Домну, обратилась она къ Яш.
Онъ вышелъ.
Занятая своимъ туалетомъ, Глафира Алексевна не замтила, какъ Васька подошелъ къ шкафу, взлзъ на нижнюю полку и улегся. Окончивъ свой туалетъ, она заперла шкафъ, и ключъ положила въ карманъ.
— Я ду въ Царское Село, сказала она вошедшей Домн, и вернусь оттуда не ране трехъ дней. Вотъ деньги теб и Яш на ду. Прощайте.
Какъ только за барышней затворилась дверь, Яша сунулъ голову подъ диванъ и былъ крайне удивленъ, не найдя тамъ Васьки. Поискавъ подъ всми стульями, столами и въ углахъ, онъ отправился искать его въ кухн. Не найдя его и тамъ, Яша вернулся въ комнату.
— Да гд же Васька? Васька!… Васька!…
‘Мяу!’—послышалось откуда-то.
— Гд это?
‘Мяу!’
— Да гд же?
‘Мяу!’
Яша и Домна стали прислушиваться.
‘Мяу…. мяу…. мяу….’
— Въ шкапу! догадалась Домна. Запертъ! Вотъ теб и на! Оказія-то какая! Что станешь длать теперь? Ключа вдь нтъ.
Яша только ротъ раскрылъ. Потомъ застучалъ кулаками въ дверцы, не зная какъ выразить свое участіе заключенному.
Положеніе того было довольно непріятное и было-бъ еще непріятне, если-бъ онъ зналъ, что барышня ухала съ ключомъ въ карман на три дня. Пробыть три дня безъ пищи и питья — не шутка!
— Онъ голоденъ, я не кормилъ его сегодня, говорилъ Яша матери, не зная, что питомецъ его имлъ случай насытиться въ тотъ день въ чулан дворничихи. И завтра нельзя будетъ накормить его, и посл-завтра. Онъ умретъ съ голоду, прибавилъ онъ совсмъ печально.
— Ну, авось и не умретъ, утшала его мать. Зврь не человкъ, можетъ долго безъ пищи прожить. Въ деревн иной разъ корова по три дня безъ пищи стоитъ, на ногахъ ели-еле держится, и ничего…. Живетъ!
Но эти доводы не убдили Яшу. Когда мать ушла, онъ принялся, напрягая вс свои силы, отодвигать шкафъ отъ стны. Шкафъ былъ не великъ и не тяжелъ, такъ что Яш было по силамъ отодвинуть его. Яш хотлось знать, нтъ-ли у шкафа со стороны обращенной къ стн, между досками, отверстія, какъ это часто бываетъ. И дйствительно, въ самомъ низу шкафа, въ углу, мыши прогрызли доску, и образовалась дыра такой величины, что можно было просунуть кусочекъ мяса. Это открытіе совершенно успокоило Яшу. Онъ тотчасъ побжалъ въ кухню спросить у матери что нибудь для Васьки пость и, получивъ нсколько кусочковъ сырой говядины, сталъ ихъ просовывать въ отверстіе. Нельзя было сомнваться въ томъ, чтобы Васька не насытился. Такимъ образомъ была доставлена ему пища и на другой день, и на третій.
Когда барышня вернулась изъ Царскаго, шкафъ былъ ужь подвинутъ къ стн. Барышня сняла съ себя шляпу, шаль, перчатки, отворила шкафъ, чтобы все положить въ него обратно..
— Васька! вскрикиваетъ она, когда тотъ выскочилъ изъ шкафа. Васька здсь!… Какъ попалъ онъ сюда? Кто впустилъ его? кто осмлился впустить, желала-бъ я знать, когда я наистрожайшимъ образомъ запретила впускать… говорила она, красня отъ гнва.
Запахъ, обличавшій присутствіе кота, заставилъ Глафиру Алексевну нагнуться къ нижней полк шкафа и осмотрть все, что лежало тамъ. Лежалъ, между прочимъ, блый кашемировый платокъ. На немъ оказались куски говядины и хлба. Платокъ испорченъ, а онъ новый, дорогой.
Гнвъ такъ и разыгрался во владлиц этого платка.
— Домна! Яшка! Сюда скоре! Дворника зовите! сказала она, когда т вошли… чтобъ сейчасъ же онъ повсилъ кота ‘или утопилъ! Это ты виноватъ во всемъ, обратилась она къ Яш. Ты завелъ у меня кота, ты впустилъ его въ квартиру, когда я запретила впускать. Высчь тебя, и выскутъ, настою на томъ, чтобы выскли. Дрянной мальчишка!… Что стоишь?…. бги за дворникомъ!
На другой день, рано утромъ, на звонокъ только-что спустившейся съ постели Глафиры Алексевны, вошла къ ней въ комнату, съ озабоченнымъ лицомъ, Домна и объявила, что сына ея, со вчерашняго вечера, во всю ночь не было дома.
— И по сю пору нтъ, сказала она. Ужь гд-гд я ни искала его! И на двор-то, и въ дровяномъ сара, и во всхъ квартирахъ перебывала въ дом, и лавки тутъ обжала вс…. Кого ни спрошу, никто про него ничего не знаетъ. Такъ уже думаю, не-*Въ прорубь-ли попалъ. Мальчикъ смлый, бойкій… побжалъ по Нев, да въ темнот и въ воду! Чего Боже!…. Всю ноченку на пролетъ не спала, все думала: гд то Яша мой? Что-то съ нимъ? Шутка-ли… пропалъ мальчишка!
Прошелъ весь день, а Яша не возвратился. Мать охала, горевала, плакала и, ложась спать, усердне обыкновеннаго помолилась Богу. Это было въ воскресенье, и Любинька, конечно, къ Глафир Алексевн учиться не приходила. На другой день, въ понедльникъ, пришла.
— Вообразите, барышня, случай-то у насъ какой! поспшила сообщить ей Домна, отворяя дверь. Яша мой пропалъ.
Да онъ у насъ, объявила Любинька. Я уговаривала его идти сюда со мною. Нтъ, говоритъ… боюсь: выскутъ. И Васька у насъ. Неужели и въ самомъ дл, Глафира Алексевна вы Ваську повсить хотите? Ваську повсить! Какъ же это можно!… Нтъ, этого не длайте, Глафира Алексевна… пожалйте Ваську. Да и Яшу не ските. Онъ, право, не виноватъ ни въ чемъ. Онъ вовсе не хотлъ васъ ослушаться или сдлать непріятное вамъ. Васька можетъ у насъ остаться навсегда, сказалъ папаша, а Яша, говоритъ папаша, долженъ вернуться къ вамъ какъ можно скоре. Но Яша говоритъ, что ни за что не вернется.
— А вотъ я приведу его, разбойника! сказала Домна, переходя отъ горя къ досад. Сколько безпокойства надлалъ мн, дрянной мальчишка!
Появленіе Домны у Зайцевыхъ въ кухн не произвело особенно пріятнаго впечатлнія на сынка ея. Только-что отворилась дверь изъ сней въ кухню, гд онъ сидлъ спиною къ дверямъ, держа у себя на колняхъ Ваську, какъ онъ почувствовалъ въ волосахъ своихъ прикосновеніе чьей-то руки, голова отъ этой руки закачалась во вс стороны, и непріятная боль заставила закричать его и заплакать.
— А ты у меня другой разъ не уходи безъ спросу, заговорила мать, въ чужихъ домахъ безъ моего позволенія не ночуй…. вотъ что!… помни это!
Не столько слова матери, сколько боль въ голов, заставили бднаго мальчика запомнить на долгое время это наставленіе.
Котъ Васька остался на житье у Зайцевыхъ. Жильцу этому какъ нельзя боле была рада Любинька. Онъ былъ отданъ вполн на ея попеченіе, и спать ему было дозволено въ ея постели. Но Васька любилъ держаться своихъ привычекъ и потому въ первые дни пребыванія у Зайцевыхъ онъ то и дло что расхаживалъ по комнатамъ, ища мягкую Домнину перину и русскую печь, у заслонки которой онъ любилъ лежать, когда печь остывала. Для дневнаго отдыха ему была назначена у Зайцевыхъ бархатная подушка съ роскошными кистями, лежавпіая до тхъ поръ въ кабинет хозяина, но по настойчивой просьб дочери отданная во владніе кота.
Любинька играла съ нимъ, когда няня пришла ей сказать, что пора одваться и хать на дтскій вечеръ. Новенькое бленькое платьеце ожидало ее въ дтской. Причесаться и одться было для Любиньки дломъ почти одной минуты. По окончаніи туалета она взглянула на себя въ зеркало, затмъ пошла искать по комнатамъ Ваську.
— Вася!… Васенька! гд ты, мой милый? говорила она. Надо мн съ тобой проститься передъ отъздомъ.
Но Васенька на прощанье не шелъ. Ухать не простившись съ нимъ казалось Любиньк невозможнымъ. Она продолжала искать его по угламъ, подъ диванами, стульями, столами…. Его какъ будто не было въ дом. Вдругъ вздумалось ей, поискавъ уже везд, взглянуть въ одну изъ печей, въ тотъ день истопленную. Отворяетъ дверцы. Васька, прижавшись къ одной сторон печки, лежалъ на мягкой куч золы и дремалъ. Должно быть, ему тамъ лежалось очень хорошо, потому что, какъ Любинька ни звала его, онъ и не пошевельнулся.
— Да пойди же сюда, мой милый! Завтра рано утромъ положатъ дрова, затопятъ и ты сгоришь, несчастный! убждала его Любинька, какъ будто онъ былъ способенъ понимать ее.
Васька не шелъ.
— Такъ я же вотъ сама вытащу тебя, упрямый!
Она протянула къ нему въ печку руки. Васька привсталъ и отодвинулся дальше. Тогда Любинька всунулась въ печь головой и плечами.
— Вотъ я и достала тебя, достала! весело говорила она, опуская Ваську на полъ.— Она притворила дверцы.— Теперь ужь не войдешь туда, мой милый.
— Любинька! Любинька! кричали ей изъ передней отецъ и мать, стоявшіе тамъ въ шубахъ.— хать пора.
Любинька поспшила къ нимъ.
— На что это ты похожа, скажи пожалуйста? воскликнулъ удивленный отецъ. Въ чемъ это руки твои, лицо, платье? Не трубы ли ты чистила?
Любинька подбжала къ зеркалу, и удивленіе изобразилось на лиц ея. Платье, лицо и шея, все было покрыто сажею.
— Тамъ не костюмированный балъ, чтобъ хать трубочистомъ, продолжалъ отецъ.
— А другаго наряднаго платья нтъ у тебя прибавила мать. Приходится теб остаться дома.
Любинька сама знала, что хать было невозможно. А ей бы такъ хотлось потанцовать, повеселиться. Отецъ и мать поцловали огорченную дочь и ухали.
— Это все ты виноватъ, обратилась Любинька къ коту. Дрянной!.. не люблю я тебя, ненавижу..видть не могу. Прочь отсюда!— Она топнула на него ногой. Прочь…. прочь…. прочь….
И Ваську выгнали на ночь въ кухню.
На слдующее утро Яша поспшилъ къ Зайцевымъ, навстить кота. Въ кухн тамъ, когда вошелъ Яша, кром лежавшаго подъ столомъ стараго бульдога, рачительно охранявшаго владнія повара, и Васьки, никого не было. Бульдогъ, которому личность Яши была уже нсколько извстна, заворчалъ было, но не залаялъ. Котъ лежалъ высоко на печк. Увидвъ оттуда Яшу, онъ тотчасъ же спустился. Но не усплъ еще онъ дойти, какъ бульдогъ выскочилъ изъ-подъ стола и схватилъ его зубами за шею. Яша съ испуга совсмъ растерялся и вздумалъ отмахивать бульдога шапкой, но бульдогъ, не обращая на это ни малйшаго вниманія, продолжалъ держать кота. Неизвстно, чмъ бы кончилось это, еслибъ въ кухню не вошелъ въ ту минуту самъ Савельичъ, поваръ. Онъ крикнулъ на бульдога такимъ грознымъ, оглушающимъ голосомъ, что тотъ сію же минуту оставилъ кота и, поджавъ хвостъ, вернулся на прежнее мсто.
Любинька, между тмъ, только-что встала съ постели, и няня расчесывала ей волоса. За дверью ея комнаты раздался голосъ Яши.
— Любинька!— Любовь Александровна!… одвайтесь скоре и приходите въ кухню.
— Зачмъ?
— Несчастье случилось.
— Какое несчастье?
Яша разсказалъ.
— Кровь такъ и льется какъ изъ ведра, описывалъ онъ. Чуть дышетъ, бдный. Помираетъ совсмъ.
Любинька вырвалась изъ рукъ няни и, въ одной юпочк какъ была, бросилась по корридору въ кухню, она бжала такъ, что растеряла туфли.
Котъ, печально поникнувъ головой и съежась, сидлъ на кухонномъ стол.
— Смотрите, какъ кровь-то льется! указывалъ Яша. Надо остановить скоре чмъ нибудь.
— Ахъ, я знаю чмъ…. знаю! успла сказать Любинька и выбжала.