Костров Е. И.: биографическая справка, Костров Ермил Иванович, Год: 2000
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Оригинал здесь — http://rulex.ru/01110890.htm
Костров, Ермил Иванович — талантливый переводчик и поэт. Родился около 1750 года в семье вятского экономического крестьянина. Учился в Московской Славяно-Греко-Латинской академии и кончил Московских университет бакалавром. Состоял официальным стихотворцем при Московском университете, но его мечтой, по словам графа Хвостова, было ‘учить поэзии с кафедры’. Самолюбивый, честный, чужой среди окружающих, Костров не мог осуществить своих желаний, неудовлетворенный положением только ‘сочинителя’, он предался обычной русской слабости и в 1796 году кончил свою почти нищенскую, беспорядочную жизнь. Первыми его произведениями были оды архиепископу Платону , Потемкину , Шувалову , Екатерине II и другие, написанные в подражание Ломоносову , богатые церковно-славянскими формами и заимствованными у Гомера и Оссиана сравнениями и метафорами. Костров заботился тогда лишь о том, ‘чтобы песнь была красна и стройна’, мало думая о содержании. С появлением ‘Фелицы’ Державина Костров пишет простым языком, его мелкие стихотворения — ‘К бабочке’, ‘Клятва’ и другие — грациозны, не лишены нежности и могут быть поставлены на ряду с лучшими произведениями лирики XVIII века. Свои оды Костров печатал обыкновенно отдельным изданием, а другие стихотворения помещал в ‘Московские Ведомости’, ‘Зеркалах Света’ Туманского (1786 — 1787), ‘Приятном и полезном препровождении времени’ Сохацкого и Подшивалова (1793 — 1796), в ‘Аонидах’ Карамзина (1796) и других. Костров хорошо знал древние и французский языки, его попытка привить русскому языку формы и понятия европейских литературных образцов заслуживают большого внимания. Переводил Костров в стихах и прозе Вольтера (сатира ‘Тактика’), Арно старшего и младшего, Апулея (‘Золотой осел’, изданный Новиковым в 1780 — 1781 годах, 2-е издание 1870), ‘Илиаду’ (первый русский ее перевод, шесть первых песен вышли в 1787 году, VII, VIII и часть IX-й напечатаны в ‘Вестнике Европы’, 1811, Љ 16). За перевод ‘Илиады’ современники назвали Кострова ‘российским Гомером’. Последней крупной работой Кострова в прозе были ‘Галлские стихотворения’ Оссиана (Москва, 1792, 2-е издание, Санкт-Петербургская Библиотека, 1878). Прозаические переводы Кострова отличаются большой точностью, поэтичны и гораздо выше, по достоинству, стихотворных. К Кострову были расположены Херасков , Шувалов , Суворов называл его своим приятелем. Печальная судьба Кострова побудила Кукольника написать пятиактную драму в стихах: ‘Ермил Иванович Костров’ (Санкт-Петербург, 1860). Полное собрание всех сочинений и переводов в стихах Кострова вышло в Санкт-Петербургской Библиотеке (1802), небрежная перепечатка в издании Смирдина (Санкт-Петербург, 1849). Стихотворные произведения Кострова собраны в I томе ‘Русской поэзии’ С.А. Венгерова , где см. статью П.О. Морозова (а также в ‘Филологических Записках’ 1876 года) и полную библиографию о Кострове (отделение III, станица 240). А. Н.
Оригинал здесь — http://www.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=1167
КОСТРОВ Ермил Иванович [6 (17) I 1755, с. Синеглинье Вятской губ. — 9 (20) XII 1796, Москва]. Сын дьячка. После смерти отца (до 1765) семья К. была переписана в экономические крестьяне. В 1766 К. поступил в Вятскую дух. семинарию, а в 1773 был исключен из класса риторики. К. стремился ‘свет наук свободных зрети И в них убежище имети, Минерве посвятив себя’, но у него было мало надежд на продолжение учения. Летом 1773 К. отправился в Москву, где поднес своему земляку архимандриту Новоспасскому Иоанну Черепанову стихи, в которых описал свою участь ‘в чаянии <...> отеческого милосердия к несчастным любителям наук’ (опубл. под загл. ‘Стихи <...> архимандриту Иоанну’, 1773), и был принят в Славяно-греко-лат. академию. В 1775 К., студент богословия, выступал от имени академии с поздравительной эпистолой архиепископу Московскому Платону Левшину. К., видимо, не окончил академии и между 1776 и 1778 поступил в Моск. ун-т. Он слушал философию у Д. С. Аничкова, логику у X. А. Чеботарева, красноречие у А. А. Барсова, греч. и римскую словесность у Х.-Ф. Маттеи. Серьезные филологические познания стали основой, на которой выросло его переводческое мастерство. В университете К. ежегодно сочинял и издавал торжественные оды на день рождения и коронации Екатерины II и членов императорской фамилии.
В 1779 куратор университета И. И. Шувалов произвел К. в бакалавры, а в 1782 зачислил в штат ‘университетским стихотворцем’, в его обязанности входило сочинение стихов на торжественные случаи. К. покровительствовал также М. М. Херасков, по преданию, сохраненному А. С. Пушкиным, ‘Херасков очень уважал Кострова и предпочитал его талант своему собственному’. Возможно, через Хераскова К. сошелся с Н. И. Новиковым, и его кружком.
1779-1782 — время серьезных и многочисленных упражнений К. в ‘словесных науках’. Он написал полтора десятка од и стихотворений от имени университета. В 1784 К. публикуете в ‘Собеседнике’ (Ч. 10) ‘Письмо к творцу оды, сочиненной в похвалу Фелицы, царевны Киргизкайсацкой’ — отклик на ‘Фелицу’ Г. Р. Державина. К. приветствовал ‘путь непротоптанный и новый’, которым шел Державин, простоту его слога и отказ от поэтики ‘парящей оды’. Однако сам К. остался верен традиции грандиозных од ‘росских муз орла’ М. В. Ломоносова, которого он провозгласил своим учителем в одном из первых печатных стихотворений (‘Ода на день коронации’, 1778). Воздействие ‘Фелицы’ на К. было все же велико: он существенно расширил жанровый и стилистический репертуар своих стихотворений, стал писать и ‘легкие’ оды простым и ‘нежным’ слогом. О литературных симпатиях К. также известно, что ‘Вертер’ И.-В. Гете составлял ‘одно из любимых чтений’ его (см.: Вяземский П. А. Полн. собр. соч. СПб., 1883. Т. 8. С. 10) и что большое впечатление произвел на него ‘Освобожденный Иерусалим’ Т. Тассо.
В последующие пять лет должность штатного стихотворца стала его тяготить, за 1783-1788 он написал всего пять официальных торжественных стихотворений. По словам Д. И. Хвостова, К. ‘хотелось учить поэзии с кафедры, но его не разгадали’. В 1786-1787 К., видимо, жил в Петербурге. Там он сблизился с Ф. О. Туманским и напечатал в его журнале ‘Зеркало света’ ряд стихотворений и переводов, в основном легкого и сатирического жанров. По возвращении в Москву К. вступил во вновь организованное О-во любителей учености при Моск. ун-те.
С 1789 героем од К. становится А. В. Суворов, победитель при Рымнике и Фокшанах, последний высоко ценил литературные сочинения и переводы К., в частности предпочитал ‘Эпистолу…’ К. на взятие Измаила (1791) оде ‘На взятие Измаила’ Державина. Поэт стал пользоваться благосклонностью Суворова. После публикации ‘Эпистолы <...> Суворову-Рымникскому на взятие Варшавы’ полководец распорядился выдать ему 1000 руб. Узнав о лестных для себя отзывах Суворова, К. написал ему письмо, в ответ он получил стихотворное послание Суворова, в котором содержалась такая оценка высокого слога поэта: ‘Вергилий и Гомер, о если бы восстали, Для превосходства бы твой важный слог избрали’.
В истории рус. литературы переводы К. имели большее значение, чем его собственное творчество. Уже в первом переводе с фр. ‘Тактики’ Вольтера (1779) он обнаружил мастерское владение александрийским стихом и понимание оригинала, которых недоставало прежнему переводчику этой поэмы Ф. Левченкову. После ‘Тактики’ К. напечатал переводы повести ‘Зенотемис’ и поэмы ‘Эльвирь’ Ф.-Т.-М. де Бакюлара д’Арно (в одном переплете, 1779). По предложению Новикова К. перевел с лат. роман Апулея ‘Золотой осел’ (1780-1781), который в кружке Новикова понимали как сочинение мистико-аллегорическое. К. ставил себе задачу воспроизвести художественный стиль оригинала в филологически точном переводе. Удачей К. был легкий и ‘галантный’ слог перевода, в совершенстве передающий живые оттенки авантюрного повествования Апулея.
Следующий труд К. — первый рус. стихотворный перевод ‘Илиады’ Гомера (песни 1-6, 1787, 7, 8 и нач. 9 — Вестн. Европы. 1811. No 14-15, пер. не завершен). Костровская ‘Илиада’, в отличие oт прежних прозаических переводов К. А. Кондратовича и П. Е. Екимова, была ориентирована на ‘просвещенный’ вкус новой литератур ной эпохи. Эта установка мотивировала выбор рифмованного александрийского стиха (эпического размера) для воспроизведения гекзаметра. Высокий стиль, приближенный к одическому, формировала благодаря архаизированному синтаксису и славянизированной лексике. Перевод выполнен в традиции фр. ‘метафорического перевода’ что отличает его от культурно-филологического перевода, впосл. осуществленного Н. И. Гнедичем Именно благодаря такой уставовке К. его Гомер ‘был принят со всеобщим рукоплесканием’ и вызвал восторженную рецензию Туманского. Свой перевод К. посвятил и, видимо, лично поднес Екатерине II. Причиной незавершенности перевода ‘Илиады’ было, вероятно, то, что К. пришел к выводу о невозможности продолжать переделывать гомеровский эпос по канонам фр. классицизма, которые перестали его удовлетворять.
Выход был найден в обращении К. к Оссиану. С его поэмами К. познакомился еще в нач. 1780-х гг. Прозаический перевод ‘гальских стихотворений’ с фр. перевода П. Летурнера, который К. посвятил Суворову, вышел в свет в 1792 (2-е изд. СПб., 1818). ‘Высокий штиль’ перевода К. служил на этот раз созданию ‘сумеречного’ романтического колорита. Труд К. заложил основу рус. оссианизма и получил известность за пределами России (на него, в частности, опирались В. Ганка и И. Линда). ‘Костров, усыновивший Гомера России, приносит новый и приятный дар своему отечеству. Публика, давно уже г. Кострову место между знаменитыми стихотворцами определившая, примет, конечно, сей его труд с признательностью’, — писал Туманский (Рос. магазин. 1792. No 11. С. 205). Оссиан в переводе К. стал любимым чтением Суворова, ‘был с ним во всех походах’.
В 1790-е гг. К. оставил университет и находил приют то у Шувалова, то у Хераскова, то у Ф. Г. Карина. Пристрастие К. к вину становилось все сильнее. Державин написал в связи с этим эпиграмму: ‘Весьма злоречив тот, неправеден и злобен, Кто скажет, что Хмельник Гомеру не подобен: Пиита огнь везде, и гром блистает в нем, Лишь пахнет несколько вином’. Анекдоты об этой слабости К. рассказывались и позднее, по словам А. С. Пушкина: ‘Когда наступали торжественные дни, Кострова искали по всему городу для сочинения стихов и находили обыкновенно в кабаке или у дьячка, великого пьяницы, с которым был он в тесной дружбе’ (ср.: Дмитриев М. А. Мелочи из запаса моей памяти. М., 1869. С. 25-27). Предание подчеркивало при этом простодушие, доброту и щедрость К.: ‘Доброта душ] его простиралась до того, что он от давал свое последнее в помощь несчастному’.
Лит.: Морозов П. Е. Е. И. Костров, его жизнь и лит. деятельность. Воронеж, 1876, Верещагин А. С. Вятские стихотворцы XVIII в Вятка, 1897. Вып. 1, Гуковский Г. А. Е. И. Костров // История рус. лит. М., Л., 1947. Т. 4, Егунов А. Н. Гомер в рус. пер. XVIII — XIX вв М., Л., 1964, Серман И. 3. Е. И. Костров: (Биогр. справка) // Поэты XVIII в. Л., 1972. Т. 2, Заборов (1978), Левин. Оссиан (1980), Дробова Н. П. Биогр. предания о рус писателях как ист.-лит. явление // XVIII век. Л., 1981. Сб. 13, Альтшуллер М., Мартынов И. Мат-лы для биографии Ермила Ивановича Кострова // Study Group on Eighteenth Century Russia. Newsletter, 1982. N 10, Бердинских В. А.: 1) Ермил Костров: (Начало биографии) // Рус. лит. 1984. No 2, 2) Судьба поэта. Киров, 1989.
А. Б. Шишкин