Корсиканское семейство, Дюма Александр, Год: 1844 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 85 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

КОРСИКАНСКОЕ СЕМЕЙСТВО.

РОМАНЪ
АЛЕКСАНДРА ДЮМА.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ,

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
въ типографіи А. А. Плюшара.
1847.

I.

Въ начал марта мсяца 1841 года, я путешествовалъ по Корсик.

Путешествіе по Корсик чрезвычайно живописно и очень удобно: вы садитесь въ Тулон на корабль и черезъ двадцать часовъ вы въ Аяччіо, или черезъ двадцать четыре часа въ Бастіи. Тамъ вы покупаете, или нанимаете лошадь, если нанимаете, то платите по пяти франковъ за день, если покупаете, то платите разомъ полтораста франковъ, не смйтесь надъ умренностію цны. Нанятая, или купленная лошадь, какъ знаменитый конь Гасконца, который прыгалъ съ Новаго моста въ Сену, творитъ такія штуки, какихъ не въ состояніи совершить ни Просперо, ни Нотилусъ, герои скачекъ въ Шантильи и на Марсовомъ Пол.

Лошадь ваша везетъ васъ по такимъ дорогамъ, гд самъ Бальма не обошелся бы безъ шиповъ, и по такимъ мостамъ, на которыхъ самъ Оріоль попросилъ бы балансерный шестъ.

Путешественникъ только закрываетъ глаза и предается совершенно своей лошади: до опасности ему нтъ дла.

Нужно прибавить, что на этой лошади, которая пройдетъ везд, можно прохать, пятнадцать лье въ день, и она не заставитъ васъ ни кормить, ни поить себя. Если вы останавливаетесь для осмотра древняго замка, выстроеннаго какимъ нибудь знатнымъ феодаломъ, или для обозрнія старой башни, воздвигнутой Генуезцами, лошадь ваша щиплетъ траву, грызетъ древесную кору, или лижетъ утесъ, покрытый мхомъ — этого уже съ нея довольно.

А ночное пристанище находите вы еще проще: путешественникъ приходитъ въ деревню, проходить главную улицу, выбираетъ любой домъ и стучится въ двери. Черезъ минуту хозяинъ или хозяйка появляются на порог, приглашаютъ путешественника сойти съ лошади, предлагаютъ ему половину ужина, отдаютъ свою постель, если только она у нихъ одна, и на другой день, провожая, благодарятъ за оказанное имъ предпочтеніе.

Разумется, о вознагражденіи нтъ и помину: малйшій намекъ на плату есть уже оскорбленіе для хозяина. Если въ дом прислуживаетъ молодая двушка, можно предложить ей какой нибудь шелковый платочекъ, которымъ она повяжетъ голову, когда пойдетъ на праздникъ въ Кальки или въ Корте, если же служитъ мужчина, онъ охотно приметъ какой-нибудь кинжалъ, которымъ, при встрч, убьетъ своего врага.

Да и тутъ не худо справиться, не родственники-ли хозяину его слуги, а это здсь часто случается, бдные идутъ въ услуженіе къ своему богатому родственнику и въ вознагражденіе за свои труды получаютъ отъ него пищу, пристанище и два или три піастра въ мсяцъ.

Не думайте, чтобы эти племянники или братья въ четвергомъ и пятомъ колн, служили своему господину хуже, нежели обыкновенные слуги: нтъ, этого здсь не бываетъ. Корсика французская провинція, но она далеко еще не Франція.

О ворахъ здсь нтъ и слуху, за то бандитовъ изобильно, но не смшивайте однихъ съ другими. Ступайте безъ боязни въ Аяччіо, въ Бастію, хотя бы у васъ былъ привязанъ къ лук вашего сдла полный кошелекъ золота, вы продете весь островъ, не встртя и тни опасности, но не ходите изъ Оккана въ Левако, если у васъ есть врагъ, объявившій вамъ вендетту, я не отвчаю за васъ на этомъ переход въ два лье.

Какь я уже сказалъ, я былъ въ Корсик въ начал марта. Я тамъ былъ одинъ, Жаденъ остался въ Рим.

Я перехалъ туда съ острова Эльбы, вышелъ на берегъ въ Бастіи, купилъ себ лошадь, именно за ту цну, какъ я говорилъ выше, постилъ Корте и Аяччіо, и обозрвалъ Сартенскую провинцію.

Въ этотъ день я халъ изъ Сартена въ Суллакаро. Разстояніе очень не большое, двнадцать лье не боле, со всми объздами, которые необходимы при перезд черезъ горы, однакожъ я все-таки взялъ проводника, опасаясь заблудиться въ маки.

Къ пяти часамъ мы были на вершин холма, который возвышался надъ Ольмето и Суллакаро. Тутъ мы остановились на минуту.

— Гд вамъ угодно пристать, синьоръ? спросилъ меня проводникъ.

Я взглянулъ на деревню, посмотрлъ на ея улицы, он казались почти пустыми: только женщины изрдка появлялись кое-гд, шли быстрыми шагами и часто осматривались.

По правиламъ гостепріимства, о которыхъ я уже говорилъ, мн оставалось только выбирать изъ сотни домовъ, составлявшихъ селеніе, я искалъ глазами жилища, въ которомъ и могъ бы найти боле удобствъ. Взоръ мой остановился на дом, выстроенномъ въ род крпости, съ бойницами передъ окнами и надъ дверями. Я въ первый разъ видлъ такія укрплснія, но надобно сказать, что Сартенская провинція — классическая страна вендетты.

— Хорошо, сказалъ проводникъ, слдуя глазами за моей рукой, мы отправимся къ Савильи де Франки. Дло, синьоръ, вы хорошо выбрали, видно, что вы опытны.

Нужно замтить, что въ восемьдесятъ шестомъ департамент Франціи, постоянно говорятъ по-италіянски.

— Но, спросилъ я, не будетъ ли неприлично просить пріюта у женщины? Если я не ошибся, этотъ домъ принадлежитъ женщин.

— Точно, отвчалъ проводникъ съ удивленнымъ видомъ, но чтожъ синьоръ находитъ тутъ неприличнаго?

— Если эта женщина молода, сказалъ я, возбуждаемый чувствомъ приличія, или можетъ быть, самолюбіемъ парижанина, ночь, проведенная мною подъ ея кровлею, не повредитъ ли ея репутаціи?

— Что такое? спросилъ проводникъ, очевидно желая отыскать смыслъ моихъ словъ.

— Разумется, отвчалъ я, начиная терять терпніе, эта женщина вдова, не такъ ли?

— Да, ваше превосходительство.

— Хорошо! приметъ ли она къ себ молодаго человка?

Въ 1841 году мн было тридцать шесть лтъ съ половиною, и я еще называлъ себя молодымъ человкомъ.

— Приметъ ли она молодаго человка? повторилъ проводникъ. Да ей-то что за дло, молоды вы или стары?

Я видлъ, что не успю ничего добиться, если буду распрашивать такимъ образомъ.

— А сколько лтъ госпож Савилі? спросилъ я.

— Около сорока.

— А! произнесъ я, все еще отвчая на собственныя мысли, это хорошо, а дти есть?

— Есть два сына, прекрасные молодые люди.

— Я ихъ увижу?

— Увидите одного, того, который съ нею живетъ.

— А другой?

— Другой въ Париж.

— А сколько имъ лтъ?

— Двадцать одинъ годъ.

— Обоимъ?

— Да, потому что они близнецы.

— Къ чему жъ они себя готовятъ?

— Парижскій будетъ адвокатомъ,

— А другой?

— Другой будетъ Корсиканцемъ.

— Ага! произнесъ я, находя этотъ отвтъ очень уже характеристическимъ. Хорошо! пойдемъ же къ Савилі де Франки.

И мы пустились въ путь.

Десять минуть спустя мы вошли въ селеніе, тогда я примтилъ, что каждый домъ былъ точно такъ же укрпленъ, какъ и домъ Савиліи, только не бойницами, потому что бдность владльцевъ не позволяла имъ этой роскоши въ укрпленіяхъ, а просто дубовыми досками, которыя охраняли нижнюю часть окошекъ. Въ этихъ доскахъ были продланы отверстія для ружей. Другія окна задланы были кирпичомъ. Я спросилъ у моего проводника, какъ назывались эти бойницы, онъ мн отвчалъ, что это были копейницы, его отвтъ объяснилъ мн, что вендетта существовала прежде изобртенія огнестрльнаго оружія.

По мр того, какъ мы подымались по улицамъ, деревня принимала боле и боле характеръ совершеннаго уединенія и скуки. Многіе дома, казалось, выдержали осады и были изрыты пулями.

По временамъ, сквозь бойницы, мы видли блествшій любопытный глазъ, провожавшій насъ, но нельзя было отличить, кому принадлежалъ этотъ глазъ, мужчин или женщин.

Мы подошли къ дому, который я выбралъ, дйствительно, онъ былъ гораздо лучше другихъ, одно меня поразило: домъ этотъ, котораго бойницы сначала бросились мн въ глаза, вовсе не быль такъ укрпленъ, какъ казался по наружности, окна его не были задланы ни досками, ни кирпичомъ, въ нихъ были вставлены простыя рамы со стеклами, которыя ночью закрывались ставнями.

Правда, на этихъ ставняхъ были замтны слды, которыя тонкимъ наблюдателемъ тотчасъ были бы признаны за дырки, пробитыя пулями, но эти дыры были старыя, пробиты по крайней мр лтъ десять тому назадъ.

Едва мой проводникъ постучался, какъ дверь отворилась, не робко, не съ затрудненіемъ — но просто настежь, на порог показался слуга…

Сказавъ слуга — я ошибся, я долженъ былъ сказать человкъ. Слугу означаетъ ливрея, и особа, которая отворила намъ дверь, была одта просто въ бархатный камзолъ и штаны изъ той же матеріи съ кожаными стиблетами. Штаны на таліи были перехвачены пестрымъ шелковымъ поясомъ, изъ подъ котораго выхолида ручка ножа испанской формы.

— Другъ мой, сказалъ я ему, можетъ ли иностранецъ, ни съ кмъ не знакомый въ Суллакаро, просить вашу госпожу о гостепріимств.

— Разумется можетъ, ваше превосходительство, отвчалъ слуга, иностранецъ длаетъ честь дому, передъ которымъ останавливается. Марія, продолжалъ онъ обращаясь къ служанк, которая явилась вслдъ за нимъ, доложите хозяйк, что путешественникъ Французъ проситъ гостепріимства.

Въ то же время онъ сошелъ съ крутой лстницы, и взялъ за узду мою лошадь.

Я соскочилъ на землю.

— Вашему превосходительству не о чемъ безпокоиться, сказалъ онъ, все будетъ перенесено въ вашу комнату.

Я воспользовался этимъ приглашеніемъ къ бездйствію, самымъ пріятнымъ для всякаго путешественника, поднялся медленно по лстниц и вошелъ въ домъ.

На поворот коридора, я встртился съ женщиной высокаго роста, въ черномъ плать. Я понялъ, что эта женщина, еще прекрасная не смотря на лта, хозяйка дома, и остановился передъ нею.

— Можетъ быть, вы сочтете меня докучливымъ, сказалъ я ей кланяясь, но обычай страны нкоторымъ образомъ извиняетъ мою смлость, а приглашеніе вашего слуги позволяетъ мн надяться на благосклонный пріемъ.

— Васъ привтствуетъ мать, отвчала мн Савилія Франки, а чрезъ нсколько времени вы увидите и сына. Съ этой минуты дом нашъ принадлежитъ вамъ, располагайте имъ, какъ своимъ.

— Я прошу у васъ пріюта только на одну ночь. Завтра утромъ, на разсвт, я узжаю.

— Какъ вамъ угодно, сударь, но я надюсь, что вы перемните мнніе и позволите намъ видть васъ у себя гораздо боле.

Я поклонился въ другой-разъ.

— Марія, продолжала она, проводи ихъ въ комнату Луи. Затопи сейчасъ каминъ и принеси теплой волы. Извините, продолжала она, обращаясь ко мн, между тмъ какъ служанка готовилась исполнить ея приказанія. Я знаю, что путешественнику съ дороги всего нужне вода и огонь. Не угодно ли вамъ итти за этою двушкою. Спросите у нея все, что вамъ нужно. Мы ужинаемъ черезъ часъ, и мой сынъ, когда возвратится, пришлетъ спросить у васъ, можно ли будетъ ему повидаться съ вами.

— Вы извините, сударыня, мое дорожное платье..

— Конечно, отвчала она улыбаясь, по съ условіемъ, что и вы извините нашъ деревенскій пріемъ.

Служанка пошла по лстниц. Я поклонился въ послдній разъ, и пошелъ за нею.

Комната была въ первомъ этаж, окна ея выходили на прекрасный садикъ, въ которомъ росли мирты и олеандры, поперегъ садика извивался прелестный ручеекъ, впадавшій въ Тараво. На конц сада возвышался родъ забора изъ пихтъ, которыя такъ близко жались одна къ другой, что почти составляли стну. Какъ и во всхъ италіянскихъ домахъ, стны комнаты были выблены известью и украшены нсколькими фресками, изображавшими сельскіе виды. Я понялъ, что эту комнату отсутствующаго сына, какъ самую покойную въ дом, отвели мн.

Тогда мн захотлось осмотрть комнату, чтобы составить, по меблировк ея, понятіе о характер того, кто жилъ въ ней.

Тотчасъ перешелъ я отъ намренія къ исполненію, повернулся на лвомъ каблук, и такимъ образомъ осмотрлъ одинъ за другимъ вс предметы, находившіеся въ комнат.

Мебель была въ современномъ вкус,. что составляло примчательную роскошь въ этой части острова, гд еще не распространилась цивилизація. Тутъ находились желзная кровать съ тремя матрацами и подушкою, диванъ, четыре кресла, шесть стульевъ, дв полки съ книгами и бюро — все это краснаго дерева, вышедшее, какъ видно, изъ лавки лучшаго мебельнаго мастера въ Аяччіо. Кресла, диванъ и стулья были обиты цвтнымъ ситцемъ, и такаго же ситца занавсы висли передъ окнами и постелью.

Я еще продолжалъ обзоръ, какъ Марія вышла и доставила мн свободу продолжать мои наблюденія.

Я открылъ библіотеку и нашелъ сочиненія всхъ нашихъ великихъ поэтовъ — Корнеля, Расина, Мольера, Лафонтеня, Ронсара, Виктора Гюго и Ламартина, нашихъ моралистовъ: Монтаня, Паскаля, Лабрюйэра, нашихъ историковъ, Мезере, Шатобріана, Августина Тьерри, нашихъ ученыхъ: Кювье, Бодана и Эли де Бомона, наконецъ нсколько романовъ, между которыми примтилъ съ нкоторою гордостію мои путевыя впечатлнія.

Ключи были въ ящикахъ бюро: — я отперъ одинъ ящикъ.

Въ немъ я нашелъ отрывки корсиканской исторіи, разсужденіе о средствахъ къ уничтоженію вендетты, нсколько французскихъ стиховъ, нсколько италіянскихъ сонетовъ: все это были рукописи.

Этого было съ меня довольно, я полагалъ ненужнымъ продолжать дале розыски, чтобы составить понятіе о Люи Франки. Мн казалось, что онъ долженъ быть молодой человкъ, кроткій, любознательный, приверженецъ французскихъ реформъ.

Я понялъ тогда, для чего онъ отправился въ Парижъ, для вступленія въ адвокаты, онъ, безъ сомннія, хотлъ содйствовать распространенію образованности.

Я передумалъ все это, пока одвался. Костюмъ мой, какъ я уже говорилъ Савилі, не смотря на свою живописность, нуждался въ снисхожденіи. Онъ состоялъ изъ чернаго бархатнаго камзола, съ разрзными рукавами, изъ подъ которыхъ видна была полосатая шелковая рубашка, такихъ же панталонъ съ испанскими штиблетами, вышитыми цвтнымъ шелкомъ, и поярковой шляпы, которая принимала такую форму, какую хотлъ я дать ей.

Я оканчивалъ свой туалетъ, переодвшись въ это платье, которое рекомендую путешественникамъ, какъ самое спокойное изъ всхъ, какія я только знаю, когда дверь моя отворилась и тотъ же человкъ, который меня встрчалъ, появился на порог.

Онъ пришелъ объявить мн, что его Молодой господинъ Луціанъ Франки, только что пріхалъ, к проситъ у меня позволенія притти поздороваться со мною.

Я отвчалъ, что съ удовольствіемъ готовъ принять Луціана Франки, если ему угодно сдлать мн эту честь.

Спустя минуту, я услышалъ быструю походку и почти въ то же время увидлъ моего хозяина.

II.

Проводникъ сказалъ мн правду то быль молодой человкъ лтъ двадцати, съ черными волосами и глазами, смуглымъ лицомъ, очень небольшаго роста/но прекрасно сложенный.

Желая скоре видться со мною, онъ явился ко мн въ дорожномъ плать, которое состояло изъ зеленаго суконнаго сюртука, съ патронташемъ, придававшимъ ему видъ воинственный, изъ панталонъ сраго сукна и сапоговъ со шпорами, фуражка, въ род тхъ, какія носятъ французскіе егеря въ Африк, дополняла его нарядъ.

На патронташ висли съ одной стороны плетка, а съ другой фляжка.

Въ рукахъ онъ держалъ англійскій карабинъ.

Не смотря на молодость моего хозяина, у котораго на верхней губ едва пробивались усы, въ физіономіи его замтилъ я удивительную ршительность и наклонность къ независимости.

Въ немъ виднъ былъ человкъ воспитанный для матеріальной борьбы, привыкшій жить среди опасностей, безъ страха, но и безъ презрнія къ нимъ, степенный, потому что онъ жилъ въ уединеніи, и спокойный, потому что онъ былъ силенъ.

Однимъ взглядомъ онъ осмотрлъ все: мой багажъ, мое оружіе, платье, которое я только что скинулъ, и то, которое было на мн, его взоръ былъ быстръ и вренъ, какъ у человка, котораго жизнь часто зависитъ отъ взгляда.

— Извините меня, если я обезпокою васъ, сказалъ онъ мн, но я пришелъ сюда съ добрымъ намреніемъ, именно, узнать, все ли у васъ есть. Признаюсь вамъ, я всегда смотрю съ нкоторымъ безпокойствомъ на пріздъ человка изъ Франціи, потому что мы, Корсиканцы, еще дикари. И оттого съ боязнію исполняемъ, особенно если имемъ дло съ Французами, это древнее гостепріимство, которое скоро будетъ единственнымъ преданіемъ, оставшимся у насъ отъ нашихъ предковъ.

— Напрасно боитесь вы, отвчалъ я, быть предупредительнымъ къ нуждамъ путешественника, боле вашей матушки, весьма трудно… Притомъ же, продолжалъ я, обводя въ свою очередь взоромъ комнату, здсь мене, чмъ гд либо, я могу пожаловаться на мнимую суровость, о которой вы мн разсказываете, признаюсь вамъ, если бы я не видлъ изъ оконъ этого удивительнаго пейзажа, я могъ бы подумать, что нахожусь въ своей комнат въ Шоссе-д’Антэнъ.

— Да, отвчалъ молодой человкъ, это манія моего бднаго брата Луи, онъ любилъ жить по-французски, но я сомнваюсь, чтобы при его возвращеніи изъ Парижа, этой бдной пародіи цивилизаціи было ему достаточно.

— А вашъ брать давно ухалъ изъ Корсики? спросилъ я у молодаго Корсиканца.

— Съ годъ уже.

— Вы его скоро ожидаете?

— О, нтъ! года черезъ три или четыре.

— Это разлука довольно продолжительная для братьевъ, которые, конечно, прежде никогда не разлучались?

— Да, и особенно когда они такъ любятъ другъ друга, какъ мы.

— Безъ сомннія, онъ прідетъ къ вамъ прежде окончанія курса?

— Я думаю, потому что онъ общалъ намъ.

— Во всякомъ случа, ничто не мшаетъ вамъ самимъ създить къ нему.

— Нтъ, я не оставлю Корсики.

Въ этомъ отвт выражалась вся любовь къ родной стран, смшанная съ презрніемъ къ остальному свту.

Я улыбнулся.

— Вамъ кажется страннымъ, сказалъ онъ, улыбаясь въ свою очередь, что я не хочу разставаться съ такою бдною страною, какъ наша? Что жъ длать! Я въ род произведенія острова, какъ дубъ, или олеандръ, мн нужна моя атмосфера, напитанная морскими благовоніями и горною свжестію, мн нужны мои потоки, мои утесы, мои рощи, мн надобно пространство, мн надобна свобода, если бы меня перевезли въ городъ, кажется, я у меръ бы тамъ.

— Но отъ чего происходитъ такая огромная нравственная разница между вами и вашимъ братомъ?

— При такомъ большомъ физическомъ сходств, прибавили бы вы, если бы знали его.

— Вы очень похожи другъ на друга?

— До такой степени, что когда мы были дтьми, отецъ и мать наши принуждены были нашивать на платьяхъ нашихъ знакъ, чтобы отличать одного отъ другаго.

— А когда вы выросли? спросилъ я.

— Когда мы выросли, наши привычки произвели перемну въ цвт нашихъ лицъ. Всегда въ заперти, всегда склоненный надъ книгами и рисунками, мой братъ сталъ гораздо блдне, между тмъ какъ я, проводя все время на воздух, всегда бгая по горамъ и въ долинахъ, сталъ смуглымъ.

— Надюсь, сказалъ я, что вы мн позволите быть самому судьею этого различія, давъ мн порученіе къ братцу вашему.

— Конечно, и съ большимъ удовольствіемъ, если вы будете такъ добры, но, извините, я вижу, что вы уже совершенію одты, тогда какъ я и не думалъ еще переодться, а между тмъ черезъ четверть часа нужно садиться за ужинъ.

— Не для меня ли вы хотите переодваться?

— Если бы это было и такъ, вы не можете укорять меня, вы подаете мн примръ, кром того, на мн платье для верховой зды, а мн нужно одться горцемъ. Посл ужина я долженъ пуститься въ небольшое путешествіе, въ которомъ эти сапоги со шпороми очень безпокоили бы меня.

— Вы пойдете посл ужина? спросилъ я.

— Да, отвчалъ онъ, на свиданіе.

Я улыбнулся.

— О! вы ошибаетесь: это свиданіе по длу.

— Неужели вы считаете меня такимъ самолюбивымъ, что я могу подумать, будто имю право на вашу довренность?

— Почему жъ нтъ? Надобно жить такъ, чтобы можно было всякому сказать, что длаешь. У меня никогда не было любовницъ, никогда и не будетъ. Если мой братъ женится и у него будутъ дти, я врно не женюсь. Если же, напротивъ, онъ не женится, тогда я женюсь, но только для того, чтобы нашъ родъ не прескся. Я уже вамъ сказалъ, прибавилъ онъ смясь, что я настоящій дикарь и запоздалъ появленіемъ на свтъ по крайней мр столтіемъ. Но я болтаю, какъ сорока, а между тмъ придетъ время ужина, а я еще не буду одтъ.

— Но что жъ намъ мшаетъ продолжать разговоръ, отвчалъ я. Вдь ваша комната кажется напротивъ — не затворяйте двери и такимъ образомъ мы будемъ говорить.

— Можно сдлать гораздо лучше — пойдемте ко мн, я буду переодваться въ уборной, а вы, въ продолженіе этого времени, какъ любитель оружія, если я не ошноаюсь, вы можете осмотрть мои оружейныя рдкости,— между ними есть нкоторыя очень цнныя, разумется, въ историческомъ отношеніи.

Это предложеніе было совершенно согласно съ моимъ желаніемъ сравнить комнаты двухъ братьевъ, и потому я не отказался, и поспшилъ вслдъ за своимъ хозяиномъ, который, отворяя дверь своей половины, шелъ передо мною и показывалъ мн дорогу.

Мн показалось, что я вошелъ въ настоящій арсеналъ.

Вс мебели были XV и XVI столтія, рзная кровать, съ балдахиномъ, поддерживаемымъ большими витыми колоннами, украшена зеленою камкою съ золотыми цвтами, занавсы у окошекъ, изъ той же матеріи, и во всхъ промежуткахъ между мебелью висли трофеи изъ древняго и современнаго оружія

Нельзя было ошибиться въ наклонностяхъ того, кто жилъ въ этой комнат: видно онъ также пристрастенъ къ войн, какъ брать его къ миру.

— Послушайте, сказалъ онъ мн, входя въ свой кабинетъ, вы здсь среди трехъ столтія, разсматривайте, а я переоднусь, потому что мн тотчасъ посл ужина нужно будетъ итти.

— Скажите мн, какіе изъ этихъ мечей, ружей и кинжаловъ историческіе?

— Здсь ихъ три, пойдемъ по порядку.

— Поищите у изголовья моей постели кинжалъ, съ широкою чашкою и съ шишкою, на которой печать — онъ виситъ отдльно.

— Нашелъ. Ну что жъ?

— Это кинжалъ Сампіеро.

— Знаменитаго Сампіеро, убійцы Ванины.

— Убійцы! нтъ умертвителя.

— Мн кажется это все равно.

— Можетъ быть во всякомъ другомъ мст, но не въ Корсик.

— Это дйствительно кинжалъ Сампіеро?

— Посмотрите, и вы увидите на немъ гербъ Сампіеро, здсь только нтъ лилій Французскихъ, вы знаете, что Сампіеро позволили внести лиліи въ его гербъ, только посл осады Перпиньяна.

— Нтъ, я не зналъ этого обстоятельства. А какъ же этотъ кинжалъ попалъ къ вамъ?

— Онъ въ нашемъ семейств около трехъ сотъ лтъ. Самъ Сампіеро подарилъ его Наполеону Франки.

— Вы знаете по какому случаю?

— Знаю. Сампіеро и мой предокъ попали въ генуэзскую засаду и защищались какъ львы, каска Сампіеро развязалась, и Генуэзецъ, сидвшій на лошади, поднялъ уже надъ нимъ палицу, когда мой предокъ поразилъ кинжаломъ Генуэзца. Тотъ, чувствуя себя раненымъ, пришпорилъ лошадь и унесъ съ собою кинжалъ Наполеона, потому что кинжалъ такъ глубоко вошелъ въ тло Генуэзца, что предокъ мой не могъ его вытащить. Кажется, мой праддъ очень любилъ кинжалъ и жаллъ объ его потер. Сампіеро, желая успокоить его, подарилъ ему свой, Наполеонъ былъ не въ наклад, потому что этотъ кинжалъ испанскаго издлія и разбиваетъ дв пяти-франковыя монеты, положенныя одна на другую.

— Могу ли я попробовать?

— Извольте.

Я положилъ дв франковыя монеты на полъ и ударилъ изо всей силы. Луціанъ не обманулъ меня. Когда я поднялъ кинжалъ, дв монеты пристали къ острію и были проткнуты насквозь.

— Хорошо, сказалъ я, это точно кинжалъ Сампіеро. Одно только меня удивляетъ, какъ Сампіеро, при такомъ кинжал, прибгнулъ къ веревк, убивая свою жену.

— У него тогда не было ужь кинжала, замтилъ мн Луціанъ, онъ подарилъ его моему прадду.

— И то правда..

— Сампіеро было боле шестидесяти лтъ, когда онъ пріхалъ нарочно изъ Константинополя въ Э, чтобы подать урокъ свту и научить, что женщины не должны мшаться въ государственныя дла.

Я кивнулъ головою въ знакъ согласія и повсилъ кинжалъ на прежнее мсто.

— Теперь, сказалъ я Лукіану, который все еще продолжалъ одваться, кинжалъ Сампіеро на гвозд, перейдемъ же къ другимъ рдкостямъ.

— Вы видите два портрета — они висятъ рядомъ.

— Да, Паоли и Наполеона.

— Хорошо! Подл портрета Паоли виситъ шпага.

— Точно.

— Это его мечъ.

— Мечъ Паоли, и точно также подлинный какъ кинжалъ Сампьеро?

— По крайней мр, онъ былъ подаренъ самимъ Паоли, только не одному изъ моихъ предковъ, а моей прабабушк. Вы, можетъ быть, слышали объ одной женщин, которая во время войнъ за независимость, явилась однажды къ башн Соллекаро въ сопровожденіи молодаго человка?

— Нтъ не слышалъ, разскажите, какъ это было.

— Это очень не длинная исторія.

— Да мы и не имемъ времени много говорить.

— Женщина и молодой человкъ подошли къ башн Соллекаро и требовали свиданія съ Паоли. Но такъ какъ Паоли былъ занятъ письменными длами, то ей отказали. Она продолжала настаивать, и часовые принуждены были удалить ее. Однакожъ Паоли, слыша шумъ, отворилъ дверь и спросилъ кто шумлъ.

— Я, сказала женщина, потому что хотла съ тобою говорить.

— Что жъ ты хотла сказать мн?

— Мн нужно теб сказать, что у меня было два сына. Вчера я узнала, что одинъ убитъ за отечество, я прошла двадцать лье, чтобы привести къ теб другаго.

— Вы мн разсказываете чисто спартанскую сцену.

— Да, почти спартанскую.

— А кто эта была женщина?

— Моя прабабка. Паоли отвязалъ свой мечъ и отдалъ ей.

— Мн нравится этотъ образъ извиненія передъ женщиною.

— Да, это достойно и его и ея.

— Ну, а эта сабля?

— Эта сабля была на Бонапарте въ сраженіи при Пирамидахъ.

— Конечно, она попала въ ваше семейство точно такимъ же образомъ, какъ кинжалъ и мечъ.

— Именно такъ. Посл сраженія, Бонапарте приказалъ моему дду, офицеру колонновожатыхъ, взять пятьдесятъ человкъ и разсять остатокъ мамелюковъ, которые еще держались, защищая своего раненаго начальника. Мой ддъ повиновался, разсялъ мамелюковъ и привелъ начальника ихъ къ первому консулу. Но когда онъ хотлъ вложить свою саблю въ ножны, клинокъ былъ такъ изрубленъ дамасскими саблями, что она уже никакъ не могла войти въ ножны. Мой ддъ бросилъ свою саблю съ ножнами, такъ какъ они ему были уже безполезны. Бонапарте увидлъ это и отдалъ ему свою саблю.

— Но, сказалъ я, на вашемъ мст я согласился бы лучше имть совершенно изрубленную саблю дда, чмъ саблю главнокомандующаго, хотя бы она была и цлая.

— Посмотрите сюда, вы увидите, что и та здсь. Первый консулъ веллъ отыскать ее, осыпать эфссъ брилліантами и потомъ отправилъ нашему семейству съ надписью, которую вы прочитаете на клинк.

Дйствительно, между двухъ окошекъ висла до половины вышедшая изъ ноженъ, въ которыя она не могла входить, кривая и вся изрубленная сабля, на ней была простая надпись: Битва при Пирамидахъ, 21 іюля 1798.

Въ эту минуту появился на порог тотъ самый служитель, который меня принялъ при вход въ домъ и потомъ приходилъ докладывать мн о возвращеніи своего господина.

— Ваше превосходительство, сказалъ онъ Луціану, матушка ваша приказала сказать, что ужинъ поданъ.

— Хорошо, Гриффо, отвчалъ Луціанъ, скажи матушк, что мы сейчасъ придемъ.

Въ эту минуту онъ вышелъ изъ кабинета, одтый горцемъ, именно въ кругломъ бархатномъ камзол, въ штанахъ со штиблетами. Отъ прежняго костюма у него остался только патронташъ, обхватывавшій талію.

Онъ нашелъ меня занятымъ разсматриваніемъ двухъ карабиновъ, повшенныхъ одинъ противъ другаго, у обоихъ на приклад было написано, 21 сентября 1819, 11 часовъ утра.

— А эти карабины, спросилъ я, также принадлежатъ къ историческимъ рдкостямъ?

— Да, сказалъ онъ, по крайней мр для насъ. Одинъ принадлежитъ моему отцу… и онъ остановился.

— А другой? спросилъ я.

— А другой, сказалъ онъ съ улыбкою, другой — моей матери. Пойдемте же, вы знаете, что насъ ожидаютъ.

И прося меня знакомъ слдовать за собою, онъ пошелъ впередъ.

III.

Признаюсь, когда я шелъ за Лукіаномъ, я сильно быль занятъ послдними словами его: ‘это карабинъ моей матери.’

Слова Лукіана заставили меня смотрть на Савилію Франки внимательне, нежели при первой нашей встрч.

Сынъ ея, войдя въ столовую, поцловалъ почтительно руку своей матери, и она приняла этотъ знакъ почтенія съ достоинствомъ королевы.

— Извините, матушка, сказалъ Луціанъ, я боюсь, что заставилъ васъ дожидаться.

— Во всякомъ случа я одинъ этому причиною, отвчалъ я, кланяясь, г. Луціанъ мн показывалъ и разсказывалъ столько любопытныхъ вещей, и я такъ много надодалъ ему безконечными распросами, что невольно онъ быль задержавъ.

— У спокойтесь, сказала мн Савилія, я сейчасъ только вышла, но, продолжала она, обращаясь къ сыну, я хотла тебя видть и распросить о Луи.

— Вашъ сынъ боленъ? спросилъ я у ней.

— Луціанъ такъ думаетъ, сказала она.

— Вы получили письмо отъ вашего брата?

— Нтъ, это то меня больше и безпокоитъ.

— Но какъ же вы знаете, что онъ боленъ?

— Потому что эти дни я самъ чувствовалъ себя не хорошо.

— Извините мои вчные вопросы, но это мн кажется непонятнымъ.

— Разв вы не знаете, что.мы близнецы?

— Знаю, мои проводникъ сказалъ мн объ этимъ.

— Вы не знаете, что мы явились на свтъ, держась одинъ за другаго.

— Нтъ, я не зналъ этого.

— Нужно было прибгнуть къ операціи, чтобы отдлить насъ. Оттого, какъ мы ни отдалены теперь, но имемъ одно тло, особенный родъ связи, нравственной или физической, которая производитъ то, что случающееся съ однимъ отражается на другомъ. Въ эти дни я безъ причины былъ грустенъ, суровъ и мраченъ, я чувствовалъ жестокое стсненіе сердца, вроятно У моего брата есть какая выбудь глубокая скорбь.

Я смотрлъ съ удивленіемъ на этого молодаго человка, который разсказывалъ такія чудныя вещи, и, казалось, ни мало не сомнвался, его мать, какъ видно, раздляла то же убжденіе, она улыонуласьпечально и сказала.

— Отсутствующіе въ рукахъ Божіихъ. Главное, по крайней мр ты увренъ, что онъ живъ.

— Если бы онъ умеръ, сказалъ спокойно Луціанъ, я видлъ бы его.

— И сказалъ бы мн объ этомъ, не такъ ли, мой сынъ?

— О! въ ту же минуту, клянусь вамъ, матушка.

— Хорошо… Извините, продолжала она, обращаясь ко мн, извините, что я въ присутствіи вашемъ не могу преодолть материнскаго безпокойства, но это оттого, что Луи и Луціанъ, не только мои дти, но и послдніе въ нашемъ род.. Не угодно ли вамъ садиться направо… Луціанъ садись, и она показала ему на мсто по лпой сторон.

Мы сли на конецъ длиннаго стола, на противуположномъ конц его были поставлены шесть приборовъ, для такъ называемаго въ Корсик семейства, то есть, для лицъ, которыя въ знатныхъ домахъ составляютъ средину между господами и слугами.

Столъ былъ очень изобильный, но, признаюсь, хотя я имлъ за минуту сильный аппетитъ, я удовольствовался только матеріальнымъ удовлетвореніемъ голода, потому что умъ мой, слишкомъ занятый, не позволялъ наслаждаться тонкостями гастрономіи. Мн казалось, что пойдя въ этотъ домъ, я вошелъ въ какой-то другой свтъ, гд я жилъ какъ во сн. Кто была эта женщина, у которой былъ карабинъ, какъ у солдата? Кто быль этотъ братъ, который страдалъ тмъ же, чмъ страдалъ его братъ, за триста лье отъ него? Кто была эта мать, которая заставляла клясться своего сына, что если онъ увидитъ другаго ея сына мертвымъ, то скажетъ ей непремнно?

Во всемъ этомъ открывалось обширное поле для размышленій.

Однакожъ, замтивъ, что мое молчаніе могло показаться невжливымъ, я поднялъ голову и встряхнулъ ею, какъ бы желая сбросить тяжелыя мысли.

Мать и сынъ тотчасъ увидли, что я хотлъ возобновить разговоръ.

— И вы таки ршились пріхать въ Корсику? сказалъ Луціанъ, какъ бы продолжая прерванный разговоръ.

— Да, какъ видите, давно уже я думалъ объ этомъ, и наконецъ усплъ исполнить свое намреніе.

— Признаюсь, вы очень хорошо сдлали, что не откладывали своего намренія въ долгій ящикъ, потому что чрезъ нсколько лтъ, съ постепеннымъ распространеніемъ Французскихъ привычекъ и нравовъ, т, которые прідутъ сюда искать Корсики, не найдутъ уже ея.

— Во всякомъ случа, отвчалъ я, если древній національный духъ уступитъ мсто цивилизаціи, и скроется въ какомъ нибудь угл острова, то это, конечно, будетъ въ Сартенской провинціи и въ долин Тараво.

— Вы такъ думаете? спросилъ съ улыбкою Луціанъ.

— Мн кажется, что я вижу вокругъ себя и передъ своими глазами самую прекрасную и благородную картину древнихъ корсиканскихъ нравовъ.

— Да, однакожъ, изъ рукъ моей матери и моихъ, изъ-подъ четырехъ сотъ лтнихъ воспоминаніи, изъ дома съ зубцами и бойницами, французскій духъ вырвалъ моего брата, похитилъ его у насъ и перенесъ въ Парижъ, откуда мой брать воротится адвокатомъ. Онъ будетъ жить въ Аяччіо, а не въ дом своихъ предковъ, будетъ ходить по судамъ и если онъ талантливъ, то получить мсто королевскаго прокурора, тогда онъ будетъ преслдовать бдняковъ, которые сдлали кожу, какъ здсь выражаются, будетъ мшать убійцу съ умертвителемъ, какъ и вы сдлали, будетъ именемъ закона требовать головы тхъ, которые совершили то, на что отцы ихъ смотрли какъ на должное, замнитъ человческимъ судомъ судъ Божій и когда нибудь, предавъ чью-нибудь голову палачу, будетъ думать, что оказалъ услугу отечеству, принесъ съ своей стороны камень для храма цивилизаціи… какъ говоритъ нашъ префектъ… Ахъ, Боже мой! Боже мой!

И Луціанъ поднялъ глаза къ небу, какъ, вроятно, поднималъ ихъ Аннибалъ посл сраженія при Зам.

— Но, отвчалъ ему я, вы видите, что судьба хотла равновсія, потому что вашъ братъ послдователь новыхъ правилъ, а вы приверженецъ древнихъ обычаевъ.

— Да, но кто мн поручится, что мой сынъ не послдуетъ примру дяди, вмсто того, чтобы слдовать моему примру? И я самъ разв не позволилъ себ поступковъ, недостойныхъ Франки.

— Вы? вскричалъ я съ удивленіемъ.

— Эхъ, Боже мой! да я. Хотите ли я вамъ скажу, чего вы пріхали искать въ Сартенской провинціи?

— Скажите.

— Вы пріхали съ любопытствомъ свтскаго человка, артиста, или поэта, я не знаю, кто вы, и не спрашиваю васъ, вы намъ скажете свое имя при разлук, если это вамъ будетъ угодно, если нтъ, вы можете молчать, въ этомъ вы совершенно свободны… Вы пріхали въ надежд видть какую нибудь деревню съ вендеттою, войти въ скошеніе съ какимъ нибудь оригинальнымъ бандитомъ, въ род тхъ, которыхъ Мериме описалъ въ своей Колимб.

— Мн кажется, что я не дурно попалъ, отвчалъ я, или я худо видлъ, или только одинъ вашъ домъ во всей деревн не укрпленъ.

— Это доказываетъ, что и я также переродился, мой отецъ, мой ддъ, мой праддъ и всякой изъ моихъ предковъ присталъ бы къ той или другой партіи, на которыя раздляется наше селеніе въ теченіе десяти лтъ. А знаете ли вы, что я среди всхъ этихъ ружейныхъ выстрловъ, среди ударовъ, наносимыхъ стилетами и ножами? Я посредникъ. Вы пріхали въ Сартенскую провинцію съ тмъ, чтобы видть бандитовъ? Хорошо, пойдемте со мною сегодня вечеромъ, я вамъ покажу одного.

— Какъ, вы позволяете мн сопровождать васъ?

— Ахъ, Боже мой! извольте, если это вамъ угодно, дло за вами, а не за мною.

— Я принимаю ваше предложеніе съ большимъ удовольствіемъ.

— Они очень устали, сказала Савилія, бросая взоръ на своего сына и какъ бы раздляя стыдъ, который онъ испытывалъ, видя такую перемну въ нравахъ Корсики.

— Нтъ, матушка, надобно, чтобъ онъ шелъ, и когда потомъ въ какомъ нибудь парижскомъ салон будутъ передъ нимъ говорить объ этихъ ужасныхъ вендеттахъ и неумолимыхъ бандитахъ корсиканскихъ, которые еще пугаютъ маленькихъ дтей въ Бастіи и Аяччіо, онъ по крайней мр можетъ пожать плечами и сказать что видлъ.

— Но отъ чего произошла эта ссора, которая, какъ я могу судить по вашимъ словамъ, теперь уже угасаетъ?

— Ахъ, сказалъ Луціанъ, въ ссорахъ главное дло не въ причин, а въ послдствіяхъ. Если муха, пролетая, убьетъ человка, все-таки будетъ убитый человкъ.

Я видлъ, что онъ не хотлъ мн сказать причины этой ужасной войны, которая въ теченіе десяти лтъ опустошала селеніе Суллакаро. Но, разумется, чмъ онъ былъ осторожне въ словахъ, тмъ боле я настаивалъ.

— Однакожъ, сказалъ я, вдь была же причина ссоры? Можетъ быть, это тайна.

— О, Боже мой, нтъ! Ссора родилась между Орланди и Колоннами.

— По какому случаю?

— Курица убжала изъ двора Орланди и попала на дворъ къ Колоннамъ. Орланди требовали своей курицы, а Колонны доказывали, что она ихъ. Орланди угрожали Колоннамъ отвести ихъ къ мирному судь и заставить принять присягу. Тогда старуха-мать, которая держала курицу, свернула ей голову и бросила въ лицо своей сосдк, сказавъ: ‘если она твоя, съшь ее.’ Тогда одинъ изъ Орланди поднялъ курицу за лапы и хотлъ ею ударить старуху, бросившую курицу въ лицо его сестры, но въ ту минуту, когда онъ поднималъ руку, Колонна, у котораго, по несчастью, ружье было заряжено, приложился и убилъ Орланди на повалъ.

— А сколькими головами заплатили за эту ссору?

— До сихъ поръ убито девять человкъ.

— И это за курицу, которая стоитъ двнадцать су!

— Безъ сомннія, но я вамъ сейчасъ сказалъ, что нужно смотрть не на причину, а на послдствія.

— А! девять человкъ убито, такъ надобно убить еще десятаго.

— Видите, что нтъ, отвчалъ Луціанъ, потому что я посредникъ.

— Конечно, по просьб одной изъ этихъ фамилій?

— Ахъ, Боже мой, нтъ, по просьб моего брата. Видите ли какъ это случилось: у министра юстиціи, при моемъ брат, разсуждали объ этой ссор. Я право не знаю, что имъ за охота, живя въ Париж, мшаться въ то, что происходить въ какой нибудь бдной корсиканской деревушк. Префектъ нашъ выкинулъ штуку, говоря, что если я скажу одно слово, все кончится какъ въ водевил, бракомъ, или куплетомъ къ публик. Тогда обратились къ моему брату, который принялъ вызовъ и написалъ мн, что онъ далъ честное слово за меня. Что жъ длать? сказалъ Луціанъ, поднимая голову, нельзя же допустить, чтобы сказали въ Париж, что одинъ изъ Франки поручился за своего брата, и что тотъ не исполнилъ общанія.

— И такъ вы все устроили?

— Да, кажется, къ прискорбію моему.

— И въ эту ночь мы увидимъ начальника одной изъ этихъ партій?

— Да, въ прошлую ночь я видлся съ начальникомъ другой.

— Съ кмъ же мы будемъ видться, съ Орланди, или съ Колоннами?

— Съ Орланди.

— Мсто свиданія далеко отсюда?

— Въ развалинахъ замка Вицентелло д’Истрія.

— Ахъ, знаю!.. мн говорили, что эти развалины здсь близко.

— Около лье отсюда.

— Чрезъ три четверти часа мы будемъ тамъ.

— Разумется.

— Луціанъ, сказала Савилія, вспомни, что ты говоришь! Теб, горцу, надобно три четверти часа, чтобы дойти туда, а они не могутъ пройти тою дорогою, гд ты ходишь.

— Это правда, намъ нужно часа полтора, по крайней мр.

— Такъ пора итти, сказала она, взглянувъ на часы.

— Матушка, сказалъ Луціанъ, вы позволите намъ оставить васъ?

Она протянула руку, онъ поцловалъ ее съ тою же почтительностью, какъ и въ первый разъ.

— Однакожъ, продолжалъ Луціанъ, если вы предпочитаете спокойно докончить ужинъ, возвратиться въ вашу комнату, и грть ноги, куря сигару…

— Нтъ, нтъ!.. закричалъ я. Вы общали мн бандита, я непремнно хочу его видть!

— Ну, хорошо! возьмемъ ружья и пойдемте.

Я поклонился почтительно госпож Франки и мы вышли, вслдъ за Гриффо, который намъ свтилъ.

Мы скоро собрались въ путь. Я подпоясался поясомъ, который мн сдлали передъ отъздомъ изъ Парижа и на которомъ вислъ родъ охотничьяго ножа, а въ средин съ одной стороны лежалъ порохъ, а съ другой пули.

Луціанъ явился съ своимъ патронташемъ, съ двухствольнымъ мантонскимъ ружьемъ и остроконечною шапкою, образцовымъ произведеніемъ вышиванія, вроятно вышедшимъ изъ рукъ какой-нибудь Суллакарской Пенелопы.

— Я пойду съ вашимъ превосходительствомъ? спросилъ Гриффо.

— Нтъ, не нужно, отвчалъ Луціанъ, ты только спусти Алмаза, можетъ быть, онъ подниметъ намъ гд нибудь фазана, а при свт луны легко можно убить его.

Спустя минуту, огромная собака прыгала уже передъ нами и лаяла отъ радости.

Мы прошли шаговъ десять по улиц.

— Кстати, сказалъ Луціанъ, оборачиваясь, скажи, что если въ деревн услышатъ выстрлы въ горахъ, это значитъ, что мы охотимся.

— Будьте спокойны.

— Безъ этой предосторожности, продолжалъ Луціанъ, легко могутъ подумать, что непріязненныя дйствія опять начались, тогда мы могли бы услышать эхо нашихъ выстрловъ въ Суллакарскихъ улицахъ.

Мы прошли еще нсколько шаговъ, потомъ взяли на право и вступили въ переулокъ, который велъ прямо къ горамъ.

IV.

Хотя это было въ начал марта мсяца, но время было превосходное, небольшой втерокъ, освжая воздухъ приносилъ къ намъ острое и живительное благоуханіе моря. Луна поднялась изъ-за горы Канья, ясная и блестящая, она лила каскадами свтъ на западный склонъ горъ, раздляющихъ Корсику на дв части, на дв различныя страны, которыя всегда въ войн, или, по крайней мр, во вражд. По мр того, какъ мы всходили и какъ ущелья, гд протекаетъ Тараво, погружались въ сумракъ, который напрасно старался бы проникнуть пытливый взоръ, передъ нами развертывалось боле и боле Средиземное море, спокойное, подобное огромному зеркалу изъ вороненой стали. Особенные ночные звуки, которые днемъ и не слышны, оттого ли, что они скрываются за дневнымъ шумомъ, или потому что они пробуждаются только съ наступленіемъ ночи, раздавались въ воздух и производили не на Луціана, привыкшаго къ нимъ, а на меня, которому они были новы, чувство чуднаго удивленія.

Прійдя къ перекрестку, гд дорога раздлилась на-двое, такъ сказать на дорогу, которая шла вокругъ горы, и на узенькую, едва видную, тропинку, которая вела прямо на гору, Луціанъ остановился.

— Ну, теперь посмотримъ, сказалъ онъ мн, горца ли нога у васъ?

— Нога такъ, но не глазъ.

— У васъ врно бываетъ головокруженіе?

— Да, пустота на меня сильно дйствуетъ.

— Ну, такъ мы можемъ итти по этой тропинк, тутъ нтъ пропастей, но за то множество затрудненій въ проход по ней.

— О эти затрудненія для меня ничего не значатъ.

— Если мы пойдемъ по этой тропинк, то выигрываемъ три четверти часа ходьбы.

— Пойдемъ по этой дорог.

Луціанъ первый вступилъ въ проску, сдланную въ дубовой рощ, я слдовалъ за нимъ. Алмазъ бжалъ въ пятидесяти, или шестидесяти шагахъ отъ насъ, забгая въ лсъ направо и налво, онъ по временамъ возвращался на тропинку, и вертлъ весело хвостомъ, какъ бы желая выразить, что мы можемъ положиться на его инстинктъ и спокойно продолжать путь. Замтно было, что Алмазъ быль пріученъ къ охот за двуногими и четвероногими животными, за бандитами и за кабанами, такъ какъ это бываетъ съ лошадьми у полу-фашіонаблей, которые кажутся маклерами по утру и львами ввечеру, которые хотятъ чтобы одна и та же лошадь служила у нихъ для зды и верхомъ и въ кабріолет.

Чтобы не показаться совершенно незнакомымъ съ корсиканскими нравами, я сообщилъ мое наблюденіе Луціану.

— Вы ошибаетесь, сказалъ онъ, Алмазъ дйствительно охотится и за человкомъ и за животнымъ, но человкъ, котораго онъ поднимаетъ, не бандитъ, а изъ трехъ этихъ породъ: жандармъ, волтижеръ и волонтеръ.

— Какъ, спросилъ я, Алмазъ принадлежалъ бандиту?

— Точно, Алмазъ былъ одного Орланди, которому я доставлялъ въ поле хлбъ, порохъ, нули и другій вещи, въ которыхъ бандиты нуждаются. Онъ былъ убитъ Колонною, а на другой день я получилъ эту собаку, которая, привыкши уже ходить въ мой домъ, легко подружилась со мною.

— Но мн кажется, сказалъ я, что изъ моей комнаты, или лучше сказать изъ комнаты вашего брата, я видлъ на цпи не Алмаза, а другую собаку.

— Да, это Бруско, онъ не хуже Алмаза, только достался мн отъ Колонна, который былъ убитъ однимъ изъ Орланди. Когда я хожу на свиданіе съ Колонна, беру Бруско, а если имю дло съ Орланди, отвязываю Алмаза, если спустить ихъ обоихъ разомъ, они загрызутъ одинъ другаго до смерти. Такъ, продолжалъ Луціанъ съ горькою улыбкою, люди могутъ примириться, сть за однимъ столомъ, а собаки никогда не будутъ сть изъ одной чашки.

— Прекрасно, отвчалъ я, смясь въ свою очередь, вотъ истинныя корсиканскія собаки, но мн кажется, что Алмазъ, какъ вс скромныя сердца, скрывается отъ нашихъ похвалъ, потому что съ тхъ поръ, какъ разговоръ зашелъ объ немъ, его не стало видно.

— О, не безпокоитесь, сказалъ Луціанъ. Я знаю гд онъ.

— А гд онъ, если смю спросить у васъ?

— Онъ на муккіо.

Я хотлъ было предложить еще вопросъ, рискуя утомить своими распросами снисходительнаго моего товарища, вдругъ раздался вой, такой грустный, такой продолжительный и жалобный, что я вздрогнулъ и остановился, схвативъ Луціана за руку.

— Что это? спросилъ я у него.

— Ничего, это Алмазъ плачетъ.

— О чемъ?

— О своемъ господин. Неужели вы думаете, что собаки могутъ такъ же какъ люди забывать тхъ, которые ихъ любили?

— А, понимаю, сказалъ я.

Алмазъ испустилъ вторичный вой, еще продолжительне, печальне и жалобне перваго.

— Да, продолжалъ я, господинъ его убитъ, какъ вы сказали мн, и мы теперь врно подходимъ къ тому мсту, гд его убили.

— Точно, Алмазъ насъ и оставилъ, чтобы бжать къ муккіо.

— Стало быть, муккіо могила.

— Да, то есть монументъ, который воздвигается лад могилою каждаго убитаго человка, такимъ образомъ, что всякой прохожій кидаетъ на нее камень и втку. Отъ этого происходитъ, что вмсто того, чтобы понижаться какъ другія могилы, подъ стопами этого всеобщаго уравнителя, называемаго временемъ, могила жертвы безпрестанно ростетъ, какъ символъ мщенія, которое должно безпрестанно рости и увеличиваться въ сердцахъ родственниковъ убитаго.

Раздался третій вой и такъ близко отъ насъ, что я не могъ не вздрогнуть, хотя причина его мн уже хороню была извстна.

Дйствительно, на поворот тропинки, я увидлъ въ двадцати шагахъ отъ насъ блвшуюся кучу камней, которые образовали пирамиду въ четыре или пять футовъ вышины. Это было муккіо. У подножія этого страннаго монумента сидлъ Алмазъ съ протянутою шеею и открытою пастью.

Луціанъ поднялъ камень и, снявъ свою шапку, подошелъ къ муккіо.

Я сдлалъ то же, стараясь подражать ему во всемъ.

Подойдя къ пирамид, онъ отломилъ втку зеленаго дуба, бросилъ сначала камень, потомъ втку и быстро перекрестился большимъ пальцемъ, по общей корсиканской привычк, которая вырывалась даже у Наполеона въ нкоторыхъ ужасныхъ обстоятельствахъ.

Я подражалъ ему и въ этомъ.

Потомъ мы отправились дальше, молча и въ раздумь. Алмазъ остался назади.

Спустя минутъ десять, послышался послдній вой и почти въ то же время Алмазъ съ опущенными головою и хвостомъ пробжалъ мимо насъ и снова принялся за прежнее свое занятіе проводника.

Между тмъ мы подвигались впередъ и, какъ предварилъ меня Луціанъ, дорожка становилась боле и боле утесистою. Я перекинулъ ружье свое за спину, потому что я видлъ скорую надобность въ обихъ рукахъ своихъ, что касается до моего проводника, онъ шелъ съ прежнею легкостію, и казалось даже не замчалъ трудностей дороги.

Посл нсколькихъ минутъ, въ теченіе которыхъ мы перелзали съ утеса на утесъ, съ помощію втвей и корней, мы, наконецъ, взошли на платформу, гд возвышались развалины стнъ. Это были развалины замка Вичентелло д`Истріа и составляли цль нашего путешествія. Минутъ черезъ пять, намъ представился новый утесъ, на который было еще трудне взойти чмъ на первый. Луціанъ взлзъ на послднюю террасу и протянулъ руку, чтобы помочь мн.

— Однако, сказалъ онъ, для Парижанина вы очень не дурно ходите по горамъ.

— Это оттого, отвчалъ я, что Парижанинъ, которому вы помогли преодолть послднее затрудненіе, совершаетъ уже не первое путешествіе въ этомъ род.

— Да, сказалъ Луціанъ, кажется близь Парижа есть гора, которая называется Монмартръ?

— Такъ, но кром Монмартра, отъ котораго я не отпираюсь, я всходилъ на другія горы, которыя называются Ригги, Фольгорнъ, Джемми, Везувія, Стромболи, Этна.

— Теперь вы въ свою очередь можете посмяться надо мною, потому что въ свою жизнь я всходилъ только на Монте-Ротондо. Все равно, мы пришли, назадъ тому столтія четыре мои предки отворили бы вамъ свои двери и сказали: ‘добро пожаловать въ нашъ замокъ.’ Нын, потомокъ ихъ, показывая вамъ эти разрушенныя башни, говоритъ: ‘добро пожаловать въ наши развалины.’

— Врно этотъ замокъ достался вашей фамиліи посл смерти Вичентелло д`Истріа? спросилъ я, возобновляя разговоръ, который было прервался.

— Нтъ, прежде рожденія Вичентелло, это было жилище нашей прабабки, знаменитой Савиліи, вдовы Луціаны Франки.

— Кажется у Филиппини есть ужасная повсть объ этой женщин?

— Да. Если бъ было еще свтло, вы могли бы видть отсюда развалины замка Валле. Въ немъ-то жилъ синьоръ Джудиче, столько же ненавидимый, сколько Савилія была любима, и столько же безобразный, сколько Савилія была прекрасна. Джудиче влюбился въ мою прабабушку, она не спшила отвчать ему на его любовь, онъ предварилъ ее, что если она но ршится вытти за него за мужъ въ назначенное время, то онъ ее похититъ силою. Савилія, казалось, уступила ему и пригласила его къ себ на обдъ. Джудиче, исполненный радости, забылъ, что онъ получилъ это лестное приглашеніе въ слдствіе угрозы, и отправился по приглашенію къ своей будущей невст въ сопровожденіи нсколькихъ только человкъ служителей. Но едва онъ въхалъ въ замокъ, за нимъ тотчасъ затворили ворота и черезъ пять минутъ, Джудиче, плнникъ, былъ брошенъ въ тюрьму.

Я шелъ по слдамъ Луціана, и вскор мы очутились на квадратномъ двор. Черезъ отверстія, образованныя временемъ, луна проливала потоки свта на землю, загроможденную обломками камней. Другія части оставались въ тни, отбрасываемой уцлвшими стнами.

Луціанъ вынулъ часы.

— Ахъ, сказалъ онъ, мы пришли двадцатью минутами раньше, посидимъ здсь, вы должно быть устали.

Мы сли, или лучше сказать прилегли на трав, передъ большомъ проломомъ.

— Мн кажется, что вы еще не все разсказали? спросилъ я.

— Нтъ, отвчалъ Луціанъ. Каждое утро и вечеръ Савилія спускалась въ ту самую темницу, гд былъ заключенъ Джудиче, тамъ она раздвалась въ присутствіи плнника и говорила ему: ‘Джудиче, какъ ты, будучи такимъ гадкимъ, могъ подумать, что будешь владть всмъ этимъ.’ Эта пытка продолжалась три мсяца и возобновлялась по два раза въ день., но спустя три мсяца, Джудиче усплъ подкупить горничную и съ помощію ея убжалъ. Тогда онъ возвратился со всми своими вассалами, которыхъ у него было гораздо больше, чмъ у Савиліи, взялъ приступомъ замокъ, захватилъ Савилію, и нагую, въ большой желзной клтк, выставилъ на перекрестк у рощи, называемой Бокка ди Чилаччіа. Онъ подавалъ ключъ отъ этой клтки каждому, кого обольщала красота Савиліи: чрезъ три дня посл этого публичнаго посрамленія, Савилія умерла.

— Мн кажется, отвчалъ я, что ваши предки не худо понимали мщеніе, а потомки ихъ уже переродились не много, потому что они убиваютъ другъ друга только кинжаломъ, или изъ ружья.

— И даже дойдутъ до того, что не будутъ вовсе убивать другъ друга. Но, по крайней мр, въ нашемъ семейств этого не случилось. Два сына Савиліи, которые жили въ Аяччіо подъ надзоромъ дяди, были воспитаны, какъ истинные Корсиканцы, они завели войну съ сыновьями Джудиче, эта война длилась въ теченіе четырехъ столтій и кончилась только, какъ вы могли видть, на карабинахъ моего отца и моей матери, 21 сентября 1819, въ 11 часовъ утра.

— Точно, я помню эту надпись, я тогда же хотлъ спросить у васъ, что она значитъ, но не усплъ: въ ту самую минуту, какъ я прочиталъ ее, мы отправились ужинать.

— Вотъ это что значить: изъ фамиліи

Джудиче оставалось въ 1819 году два брата, изъ фамиліи же Франки, оставался только одинъ мой отецъ, который женился на своей двоюродной сестр. Спустя три мсяца посл этого брака, Джудиче ршились покончить за одинъ разъ съ нами. Одинъ изъ братьевъ заслъ маолметской дорог, чтобы подстеречь моего отца, который долженъ былъ возвращаться изъ Сартены, между тмъ, какъ другой, пользуясь отсутствіемъ батюшки, приготовился напасть на нашъ домъ, но случилось не такъ, какъ предполагали Джудиче. Мой отецъ, предвидя коварные замыслы противниковъ, былъ остороженъ, а мать, увдомленная о нападеніи, собрала своихъ пастуховъ, такъ что когда враги напали — они оба были въ состояніи защищаться: отецъ мой въ горахъ, а мать въ моей комнат. Черезъ пять минутъ посл нападенія, оба братья Джудиче пали мертвые — одинъ убитъ моимъ отцомъ, другой пораженъ моею матерью. Видя, что врагъ упалъ, отецъ мой вынулъ свои часы: было одиннадцать часовъ! Видя паденіе противника, мать моя обернулась къ стннымъ часамъ: было одиннадцать часовъ! Все кончилось въ одну минуту, Джудиче боле не существовали, ихъ родъ прескся. Фамилія Франки, оставшись побдительницею, отнын спокойна, и какъ она честно исполняла свой долгъ въ теченіе четырехъ столтій, она теперь не мшается ни во что. Отецъ мой веллъ вырзать надпись, въ память этого чуднаго событія, на прикладахъ двухъ карабиновъ, которые нанесли смерть обоимъ Джудиче, повсилъ эти карабины по обимъ сторонамъ стнныхъ часовъ, на томъ самомъ мст, гд вы ихъ видли. Семь мсяцевъ спустя, мать моя разршилась двумя близнецами: одинъ изъ нихъ ват покорнйшій слуга, Корсиканецъ Луціань, а другой филантропъ Луи, его братъ.

Въ эту минуту на мст, освщенномъ луною, я примтилъ тло человка и собаки.

Это былъ бандитъ Орландини и нашъ другъ Алмазъ.

Въ то же время мы услышали звукъ колокола Суллакарской колокольни, — часы били девять.

Орландини, какъ кажется, былъ одного мннія съ Лудовикомъ XV, который, какъ извстно, говорилъ, что точность составляетъ вжливость королей.

Невозможно быть точне этого чернаго короля, которому Луціанъ назначилъ свиданіе ровно въ девять часовъ.

Увидавъ его, мы оба встали.

V.

— Вы не одни, Луціанъ? спросилъ бандитъ.

— Не безпокойтесь, Орландини, этотъ господинъ мой другъ, онъ слышалъ про насъ и хотлъ васъ видть. Я не считалъ необходимымъ отказать ему въ этомъ удовольствіи.

— Добро пожаловать въ наши поля! сказалъ бандитъ, кланяясь, и потомъ на нсколько шаговъ подошелъ къ намъ.

Я отвчалъ ему на его привтствіе самымъ вжливымъ поклономъ.

— Вы должно быть давно уже здсь? продолжалъ Орландини.

— Да, ужъ минутъ двадцать.

— Такъ, я слышалъ голосъ Алмаза, который вылъ на муккіо и уже съ четверть часа, какъ эта собака со мною. Не правда ли, Луціанъ, что это предоброе и преврное животное?

— Да, правда, Орландини, доброе и врное, отвчалъ Луціанъ, лаская Алмаза.

— Но если вызнали, что г. Луціанъ уже здсь, спросилъ я, отчего жъ вы не пришли сюда ране?

— Оттого, что мн назначили свиданіе въ девять часовъ, отвчалъ бандитъ, а было бы такою же неаккуратностью притти четвертью часа ране, какъ и четвертью часа позже.

— Не хотите ли вы этимъ упрекнуть меня, Орлапдмни? спросилъ съ улыбкою Луціанъ.

— Нтъ, вы можете имть свои причины на это, притомъ же, вы не одни и вроятно для этого то господина вы измнили свою привычку, потому что вы также аккуратны, Луціанъ, и я это лучше знаю, чмъ кто другой! Вы такъ часто жертвовали своимъ временемъ для меня.

— Не стоить благодарить меня за это, потому что теперешнее свиданіе вроятно будетъ послднее.

— Намъ нужно переговорить, Луціанъ…

— Да, и если вы хотите за мною слдовать…

— Къ вашимъ услугамъ.

Луціанъ обернулся ко мн.

— Извините, пожалуйста, сказалъ онъ.

— Сдлайте одолженіе, не безпокойтесь.

Они оба удалились и, взойдя на проломъ, чрезъ который Орландини явился, остановились тамъ, освщенные луною, которая разливала на ихъ фигуры потоки серебристаго свта.

Тутъ только я могъ вполн разсмотрть Орландини.

Это былъ человкъ высокаго роста, съ длинною бородою и одтый точно также, какъ молодой Франки, съ тою только разницею, что платье Орландини носило слды частаго соприкосновенія съ маки, въ которыхъ жилъ его владлецъ, втвей, между которыми онъ долженъ былъ часто бгать, и съ землею, на которой онъ спалъ каждую ночь.

Я не могъ знать, что они говорили, во-первыхъ потому, что они были въ двадцати шагахъ отъ меня, а во-вторыхъ, они говорили на корсиканскомъ нарчіи. Но по жестамъ ихъ, я легко могъ примтить, что бандитъ отвергалъ съ большимъ жаромъ вс доводы, которые молодой человкъ представлялъ спокойно, что доказывало его безпристрастіе въ этомъ дл. Наконецъ жесты Орландини стали умренне, его доказательства ослабвали, при послднемъ возраженіи онъ опустилъ голову, потомъ, спустя минуту, протянулъ руку Луціану.

Совщаніе, по всей вроятности, было кончено, потому что они оба воротились ко мн.

— Дорогой мой гость, сказалъ мн Луціанъ, Орландини желаетъ вамъ пожать руку, въ знакъ благодарности.

— За что? спросилъ я у него.

— Вы будете однимъ изъ его свидтелей, потому что я далъ за васъ слово.

— Если вы за меня дали слово, то, разумется, я подтверждаю его, не спрашивая даже въ чемъ дло.

Я протянулъ руку бандиту и тотъ удостоилъ дотронуться до моей руки кончиками пальцевъ.

— По крайней мр, сказалъ Луціанъ, вы можете сказать моему брату, что все устроилось по его желанію и что даже вы сами подписали контрактъ.

— Что? разв сватьба будетъ?

— Нтъ, нтъ еще, но можетъ быть скоро.

Презрительная улыбка появилась на губахъ бандита.

— Миръ, сказалъ онъ, потому что вы этого непремнно хотли, Луціанъ, но не бракъ: о брак не сказано въ договор.

— Нтъ, сказалъ Луціанъ, мы это предоставимъ будущему, а теперь поговоримъ о чемъ нибудь другомъ. Не слышали ль вы чего нибудь въ то время, какъ я говорилъ съ Орландини?

— Изъ того, что вы говорили?

— Нтъ, изъ того, что поговаривалъ фазанъ въ здшнихъ окрестностяхъ.

— Дйствительно, мн казалось, что я слышу пніе, но думалъ, что ошибаюсь.

— Вы не ошиблись, въ ста шагахъ отсюда на большомъ каштановомъ дерев, которое вамъ знакомо, сидитъ фазанъ, я слышалъ его, когда проходилъ мимо.

— Хорошо, сказалъ весело Луціанъ надобно его завтра състь.

— Я бы его убилъ, сказалъ Орландини, но опасался: въ деревн подумаютъ, что я стрлялъ не по фазану.

— Я уже распорядился, отвчалъ Луціанъ. Но, прибавилъ онъ, обращаясь ко мн и бросая на плечо свое ружье, которое онъ только что зарядилъ, первый выстрлъ вамъ принадлежитъ.

— Позвольте, я не такъ полагаюсь на свою мткость, какъ вы, и потому я съ своей стороны нахожу гораздо лучшимъ сть вашего фазана, а стрлять въ него предоставляю вамъ.

— Точно, сказалъ Луціанъ, вы не привыкли, какъ мы, охотиться ночью, и врно выстрлили бы слишкомъ низко, впрочемъ, если вы не будете заняты завтра днемъ, вы можете вознаградить себя за эту уступку.

Мы вышли изъ развалинъ, дорогою противоположною той, по которой пришли. Луціанъ шелъ впереди,въ ту минуту, какъ мы вступили въ маки, фазанъ сказался намъ, затянувъ снова свою псню.

Онъ былъ въ восьмидесяти шагахъ отъ насъ, и скрывался въ втвяхъ каштановаго дерева, которое со всхъ сторонъ было окружено густымъ кустарникомъ.

— Какъ вы подойдете къ нему, не спугнувъ его? спросилъ я у Луціана. Мн кажется, это не совсмъ легко.

— Нтъ, отвчалъ онъ, если бы я только могъ его видть, я стрлялъ бы отсюда.

— Какъ отсюда? Разв ваше ружье можетъ убить фазана въ восьмидесяти шагахъ?

— Если бы оно было заряжено дробью тогда бы нельзя было убить, и у меня пуля.

— А, пуля, это другое дло, вы хорошо сдлали, что взялись сами стрлять.

— Хотите видть фазана? спросилъ Орландини.

— Да, отвчалъ Луціанъ, признаюсь, это было бы для меня весьма пріятно.

— Ну, такъ подождите.

И Орландини принялся подражать кудахтанью самки фазана.

Въ то же время, не видя еще фазана, мы примтили движеніе въ листьяхъ каштановаго дерева, фазанъ переходилъ съ втки на втку, отвчая своимъ пніемъ на призывъ Орландини. Наконецъ, онъ появился на верхушк дерева, такъ что теперь онъ быль весь на виду.

Орландини замолчалъ, а фазанъ все еще сидлъ на прежнемъ мст.

Въ это время Луціанъ опустилъ свое ружье, приложился и вслдъ за тмъ раздался выстрлъ.

Фазанъ упалъ.

— Ищи, сказалъ Луціанъ Алмазу, которыя бросился въ маки и черезъ пять минутъ принесъ фазана.

Пуля пробила тло фазану.

— Вотъ прекрасный выстрлъ, сказалъ я, и онъ въ особенности хорошъ, потому что ваше ружье двухствольное.

— О, отвчалъ Луціанъ, здсь гораздо мене искусства, нежели вы думаете: одинъ изъ стволовъ винтованный и ни сколько не хуже карабина.

— Нтъ нужды, еслибъ вы стрляли изъ карабина, то не мене заслужили бы похвалу.

— Э! сказалъ Орландини, Луціанъ идъ карабина попадаетъ на трехъ стахъ шагахъ въ пятифранковую монету.

— Вы также хорошо стрляете изъ пистолета, какъ изъ ружья?

— На двадцати пяти шагахъ, сказалъ Луціанъ, изъ двнадцати пуль, шесть я всегда пускаю по острію ножа.

Я снялъ шляпу и поклонился Луціану.

— А вашъ братъ, спросилъ я, также хорошо стрляетъ?

— Мой братъ! отвчалъ онъ, бдный Луи! Онъ никогда не дотрогивался ни до ружья, ни до пистолета. Оттого-то я всегда боюсь, чтобъ съ нимъ не случилось худаго въ Париж. Онъ храбръ, и чтобы поддержать честь націи, охотно позволить себя убить.

Луціанъ втиснулъ фазана въ карманъ своего бархатнаго камзола.

— Теперь, сказалъ онъ, мой милый Орландини, прощайте до завтра. Я знаю вашу аккуратность. Въ десять часовъ вы, ваши друзья и родственники, вс будете на конц улицы, не правда ли? Въ то же время на противуположномъ конц улицы будутъ находиться Колонна съ своими родственниками и друзьями, мы станемъ у церкви.

— Хорошо, Луціанъ, благодарю за трудъ, а васъ, сударь, продолжалъ Орландини, оборачиваясь ко мн и кланяясь, благодарю за честь.

Посл этого мы разстались, Орландини отправился въ маки, а мы пошли по дорог къ деревн.

Алмазъ оставался съ минуту въ нершительности, между Орландини и нами, и смотрлъ поперемнно то направо, то налво. Но минутъ черезъ пять, онъ наконецъ ршился отдать намъ предпочтеніе.

Признаюсь, когда я взлезалъ на утесы, идя на свиданіе съ Орландини, то немного безпокоился, какъ буду спускаться по этимъ утесамъ. Вообще, какъ извстно, сходить гораздо трудне, нежели всходить. Я съ большимъ удовольствіемъ видлъ, что Луціанъ, вроятно угадавъ мои мысли, избралъ другую дорогу.

Эта дорога представляла мн еще другую выгоду, давая больше свободы разговору, тогда какъ прежде въ утесистыхъ мстахъ нашъ разговоръ всегда прекращался. Покатость была отлогая, дорога легкая и потому я, пройдя шаговъ пятьдесятъ, началъ опять безконечные распросы.

— Значитъ миръ заключенъ? сказалъ я.

— Да, и какъ вы могли видть, не безъ затрудненія. Едва я могъ его убдить, что преимущество было на сторон Орландини: во-первыхъ, у Колонна было пять человкъ убитыхъ, а у Орландини только четыре, во-вторыхъ, Колонна вчера еще согласились на примиреніе, между тмъ какъ Орландини согласились только сегодня, наконецъ Колонны обязываются возвратить публично живую курицу Орландини, эта уступка доказываетъ, что они признаютъ себя виновными. Это послднее обстоятельство заставило его ршиться.

— И это трогательное примиреніе будетъ завтра?

— Завтра, въ десять часовъ. Не правда ли, что вы еще не слишкомъ несчастливы. Вы надялись видть вендетту, говорилъ съ горькою улыбкою молодой человкъ, вендетта — дрянь! Въ теченіе четырехъ сотъ лтъ въ Корсик только и говорили что о ней, вендетты вы не видали? за то увидите примиреніе,— а это здсь гораздо рже вендетты.

Я засмялся.

— Вы сметесь надъ нами и вы правы, сказалъ Луціанъ, мы точно смшные люди.

— Нтъ, отвчалъ я, я смюсь совсмъ другому, именно тому, что вы кажется ужасно недовольны на себя, что такъ хорошо успли въ своемъ предпріятіи.

— Ахъ, если бы вы могли меня понимать, вы удивились бы моему краснорчію. Но будьте уврены, если вы возвратитесь сюда лтъ черезъ десять, здсь вс будутъ говорить по-французски.

— Вы превосходный адвокатъ.

— Нтъ, я только посредникъ, а посредника долгъ заботиться о примиреніи.

Еслибъ меня назначили посредникомъ между чортомъ и человкомъ, то я ихъ постарался бы примирить, хотя былъ бы увренъ, что слушая мои совты, человкъ поступаетъ глупо.

Я замтилъ, что этотъ разговоръ раздражалъ моего товарища, и потому замолчалъ, Луціанъ не думалъ возобновлять разговора и мы молча дошли до дому.

VI.

Гриффо ждалъ насъ. Прежде чмъ господинъ его заговорилъ съ нимъ, онъ принялся рыться въ карманахъ камзола Луціана и вытащилъ фазана, Гриффо слышалъ выстрлъ.

Савилія еще не ложилась, но уже ушла въ свою комнату, приказавъ Гриффо сказать Луціану, чтобы онъ зашелъ къ ней, когда воротится домой.

Луціанъ спросилъ, не нужно ли мн чего нибудь и, получивъ отрицательный отвтъ, попросилъ позволеніе отправиться къ своей матери.

Я ему предоставилъ полную свободу, а самъ пошелъ въ свою комнату.

Я вступилъ въ нее съ нкоторою гордостію. Мои наблюденія оправдались и я гордился тмъ, что отгадалъ характеръ Луи, какъ отгадалъ характеръ Луціана. Раздвшись медленно, я взялъ томъ les Orientales Виктора Гюго изъ библіотеки будущаго адвоката и легъ въ постель, совершенно довольный собою.

Я только что принялся перечитывать чуть не въ сотый разъ Небесный огонь, какъ услышалъ шаги человка, который всходилъ на лстницу и потомъ осторожно остановился у моей двери. Я не сомнвался, что это былъ мой хозяинъ, онъ пришелъ проститься со мною, боялся отворить дверь, полагая, что я сплю.

— Войдите, сказалъ я, положивъ книгу на ночной столикъ.

Дверь отворилась и вошелъ Луціанъ.

— Извините, сказалъ онъ, но сегодня я былъ такъ угрюмъ, что не хотлъ никакъ ложиться спать, не извинившись передъ вами, чтобы загладить проступокъ, я предоставляю себя въ ваше распоряженіе: я замтилъ, что вы о многомъ хотли распросить меня.

— Тысячу разъ вамъ благодаренъ, отвчалъ я ему, но я долженъ сказать, что, по вашему снисхожденію, я почти уже все знаю, что хотлъ знать, теперь мн остается познакомиться съ однимъ предметомъ, но я далъ себ общаніе не спрашивать васъ о немъ.

— Почему?

— Потому что это было бы слишкомъ нескромно. Только, ради Бога, не спрашивайте меня, я не ручаюсь за свою воздержность.

— Тмъ лучше, скажите прямо, неудовлетворенное любопытство самая дурная вещь, отъ этого обыкновенно рождаются предположенія, а изъ трехъ предположеній, по крайней мр, два вредятъ боле тому, кто служитъ предметомъ ихъ, нежели самая истина.

— О! успокойтесь: самыя невыгодныя мои предположенія о васъ не идутъ дале моей увренности, что вы колдунъ.

Луціанъ засмялся.

— Вы меня крайне заинтересовали, прошу васъ, сдлайте одолженіе говорите.

— Хорошо, вы изволили объяснить мн то, что было темно для меня, вы мн показали прекрасныя историческія оружія, которыя я попрошу у васъ позволенія, видть еще разъ передъ отъздомъ.

— Первое.

— Вы мн объяснили, значеніе двойной надписи, на прикладахъ двухъ карабиновъ.

— Второе.

— Вы мн растолковали, какъ по странному явленію, которое объясняется вашимъ рожденіемъ, вы, находясь отъ брата своего за триста лье, страдаете тмъ же чмъ онъ, и заставляете его также въ свою очередь страдать черезъ себя.

— Третіе.

— И когда ваша матушка, на слова ваши о чувств скорби, которую испытывали вы и которая васъ заставляла врить, что съ вашимъ братомъ случилось какое нибудь непріятное приключеніе, спросила у васъ: уврены ли вы, что-онъ живъ, — вы отвчали: да, потому что если бы онъ умеръ, я увидлъ бы его.

— Да, правда, я отвчалъ такъ.

— Если значеніе этихъ словъ можетъ быть объяснено мн, сдлайте одолженіе, объясните мн ихъ.

Лицо Луціана, по мр того, какъ я говорилъ, принимало такую важность, что я произнесъ послднія слова съ нершимостію.

Я кончилъ, и на минуту мы оба замолчали.

— Извините, сказа ль я, я вижу, что быль слишкомъ неостороженъ, ну, положимъ, что я ничего не говорилъ.

— Видите ли, сказалъ онъ мн, вы человкъ свтскій и слдственно, умъ вашъ недоврчивъ, потому-то я боюсь, что вы сочтете суевріемъ древнее фамильное преданіе, которое существуетъ у насъ около четырехъ сотъ лтъ.

— Послушайте, отвчалъ я, мало есть людей, которые врили бы боле меня въ легенды и преданія, но я въ особенности врю нкоторымъ вещамъ — это вещамъ невозможнымъ.

— Значитъ.вы врите явленіямъ.

— Не угодно ли я вамъ разскажу, что случилось со мною самимъ.

— Да, это было бы для меня поощреніемъ.

— Отецъ мой умеръ въ 1807, слдовательно въ то время мн было лтъ около трехъ съ половиною. Когда лекарь объявилъ близость кончины, меня перенесли къ старой тетк, которая жила въ отдльномъ дом. Она мн велла послать постель подл своей кровати, уложила меня спать въ обыкновенные мои часы и я уснулъ, не смотря на несчастье, которое мн угрожало, но котораго я впрочемъ не понималъ.— Вдругъ послышались три сильные удара въ дверь, я проснулся, сошелъ съ постели и отправился къ дверямъ.

— Куда ты идешь? спросила меня тетка, которая, пробужденная также какъ и я, стукомъ, не могла побдить ужаса, овладвшаго ею, тмъ боле, что она очень хорошо знала, что двери на улицу были заперты и стало быть никто не могъ стучаться въ дверь нашей комнаты.

— Я иду отворить двери папа, который пришелъ со мною проститься, отвчалъ я.

Тогда она соскочила съ постели и уложила меня насильно, я очень долго плакалъ и повторилъ безпрестанно:

— Папа у дверей, я хочу видть папа, чтобы проститься съ нимъ, прежде чмъ онъ уйдетъ совсмъ.

— А посл возобновлялось ли это явленіе? спросилъ Луціанъ.

— Нтъ, хотя я весьма часто вспоминалъ о немъ, но можетъ быть Богъ даетъ невинному ребенку такіе преимущества, которыми взрослый человкъ, все-таки боле, или мене развращенный, не можетъ пользоваться.

— Значитъ, сказалъ съ улыбкою Луціанъ, мы въ нашемъ семейств счастливе васъ.

— Вы видите вашихъ умершихъ родственниковъ?

— Всякой разъ, какъ важное событіе должно исполниться, или уже исполнилось.

— Вамъ извстно откуда ведетъ свое началъ это преимущество, данное вашей фамиліи.

— Вотъ что у насъ сохраняется, какъ преданіе: я уже вамъ говорилъ, что Савилія умерла, оставя двухъ сыновей.

— Да, я помню.

— Эти два брата, возрастая, сосредоточили всю свою любовь другъ на друг, потому что имъ не кого было любить. Они поклялись, что ничто не можетъ ихъ разлучить, даже самая смерть, и что бы эта клятва имла боле силы, они написали своею кровью каждый на особой бумажк, что первый умершій непремнно долженъ явиться къ остающемуся въ живыхъ, сначала въ самую минуту своей смерти и потомъ при каждомъ важномъ событіи, они обмнялись этими бумажками. Спустя три мсяца, одинъ изъ двухъ братьевъ погибъ въ засад въ ту самую минуту, когда другой братъ, написавъ къ нему письмо, печаталъ его, но едва онъ приложилъ печать, какъ услышалъ за собою вздохъ. Онъ обернулся и увидлъ своего брата, который стоялъ за нимъ, опираясь рукою на его плечо, но онъ вовсе не чувствовалъ этого прикосновенія. Тогда живой братъ протянулъ къ своему умершему брату письмо, а тотъ взялъ письмо и скрылся.

Наканун своей смерти онъ опять видлъ своего брата.

Безъ сомннія, договоръ этихъ двухъ братьевъ распространился и на ихъ потомковъ, потому что съ этого времени явленія случались не только въ минуту смерти тхъ, которые отходили на тотъ свтъ, но даже передъ всми важными событіями.

— Къ вамъ никто не являлся?

— Нтъ, но мой отецъ въ ту ночь, которая предшествовала его смерти, видлъ своего отца, а потому я думаю, что и мы съ братомъ будемъ пользоваться этимъ преимуществомъ, потому что мы несдлали ничего такого, за что можно оыло бы насъ лишить этой милости.

— Это преимущество дано только однимъ мужчинамъ въ вашемъ семейств.

— Да.

— Это странно!

— Однако такъ.

Я смотрлъ на этого молодаго человка, такъ холодно, спокойно и важно говорившаго мн о вещахъ, совершенно несбыточныхъ, и повторялъ съ Гамлетомъ:

There are more things in heav’n and earth, Horatio,

Than are dreamt of in your philosophy.

Въ Париж я принялъ бы этого молодаго человка за мистификатора, но въ Корсик, въ маленькой неизвстной деревн, на него не иначе можно было смотрть, или какъ на помшаннаго, который отъ души вритъ своимъ мечтамъ, или какъ на привиллегированное существо, которое счастливе, или несчастне, другихъ людей.

— Теперь, сказалъ онъ мн посл долгаго молчанія, вы знаете все, что хотли знать?

— Да, благодарю васъ, я очень много обязанъ вамъ за довренность ко мн, и будьте уврены, я сохраню вашу тайну.

— Ахъ, Боже мой, сказалъ онъ мн съ улыбкою, здсь вовсе нтъ секрета, первый деревенскій житель разскажетъ вамъ эту исторію точно такъ, какъ я вамъ разсказывалъ. Въ Париж, разумется, брату моему нельзя похвастаться такимъ преимуществомъ, потому что мужчины, слыша объ этомъ, станутъ смяться, а женщины какъ разъ упадутъ въ обморокъ.

Съ этими словами онъ всталъ, пожелалъ мн доброй ночи и ушелъ въ свою комнату. Хотя я чувствовалъ большую усталость, но не могъ скоро заснуть, и когда засыпалъ, то сонъ мой былъ очень тревоженъ. Я видлъ во сн вс лица, съ которыми былъ въ сношеніяхъ въ продолженіе цлаго дня: но все это не ясно, смутно и безсвязно. Я заснулъ тогда только, когда уже было свтло, и пробудился при звукахъ колокола, который, казалось, звонилъ надъ моими ушами.

Я позвонилъ, мой нжный предшественникъ простеръ свою роскошь до того даже, что имлъ подъ рукою снурокъ колокольчика, единственнаго безъ сомннія въ цлой деревн.

Въ то же время появился Гриффо съ теплою водою въ рукахъ. Я замтилъ, что у Луи Франки слуга былъ довольно хорошо вышколенъ.

Луціанъ два раза уже освдомлялся не всталъ ли я, и объявилъ, что если я не встану въ половин десятаго, то онъ самъ войдетъ въ мою комнату.

Было двадцать пять минутъ десятаго, и потому, спустя не много, пришелъ Луціанъ.

Теперь онъ былъ одтъ какъ парижанинъ и очень нарядно, на немъ былъ черный сюртукъ, цвтной жилетъ, блые панталоны. Въ начал марта, въ Корсик уже носятъ блые панталоны.

Онъ замтилъ, что я смотрлъ на него съ нкоторымъ удивленіемъ.

— Вы удивляетесь моему наряду, сказалъ онъ, вотъ вамъ новое доказательство, что и я также просвщаюсь.

— Да, клянусь честью, отвчалъ я, признаюсь намъ, я очень удивляюсь, что въ Аяччіо можно найти такого искуснаго портнаго. Теперь я въ своемъ бархатномъ костюм, въ сравненіи съ вами буду похожъ на Жана Парижскаго.

— Мои костюмъ весь отъ Гуманна, мой милый гость, я съ братомъ ршительно одинаковаго роста и мы одинаково сложены, а потому, для шутки, онъ прислалъ мн полный гардеробъ, которымъ я пользуюсь только при важныхъ случаяхъ: въ прозды г. префекта, генерала — начальника восемьдесятъ шестаго департамента, или когда принимаю такого гостя, какъ вы, и когда это счастіе соединено съ такимъ важнымъ обстоятельствомъ, какое готовится сегодня у насъ.

Этотъ человкъ былъ полонъ ироніи, управляемой превосходнымъ умомъ. Онъ хотя и ставилъ того, съ кмъ говорилъ, въ положеніе я вольно непріятное, но между тмъ не переступалъ границъ самаго строгаго приличія.

Я поклонился въ знакъ благодарности, между тмъ какъ онъ надвалъ пару желтыхъ перчатокъ.

Въ этомъ наряд онъ дйствительно походилъ на парижскаго франта.

Въ это время и я одлся.

Часы пробили три четверти десятаго.

— Пойдемте, сказалъ онъ мн, если хотите быть зрителемъ спектакля, я думаю, что намъ пора занять наши мста. Впрочемъ вы можетъ быть хотите позавтракать, что, мн кажется, гораздо умне.

— Благодарю, я мъ рдко раньше одиннадцати часовъ или полудня, слдовательно, я еще успю сдлать оба дла.

— Такъ пойдемте.

Я взялъ шляпу и пошелъ за нимъ.

Съ высоты восьмиступенной лстницы, по которой всходили къ двери укрпленнаго замка, обитаемаго Савиліею Франки и ея сыномъ, открывалась вся площадь.

Эта площадь въ противуположность вчерашней безлюдности, была покрыта народомъ, но вся эта толпа состояла изъ однихъ женщинъ и дтей моложе двнадцати лтъ, мужчинъ вовсе не было видно.

На первой ступени церковной паперти стоялъ человкъ въ трехцвтномъ шарф — это былъ меръ.

Подъ цортикомъ, передъ столомъ, сидлъ человкъ въ черномъ плать, передъ нимъ лежала исписанная бумага.— Этотъ человкъ былъ нотаріусъ, эта исписанная бумага — актъ примиренія.

Я занялъ мсто по одной сторон стола, вмст съ свидтелями Орландини. По другой сторон стояли свидтели Колонна, за нотаріусомъ стоялъ Луціанъ, потому что онъ принадлежалъ равно и къ той и къ другой партіи.

Въ глубин церкви видны были священники, готовые начать слу кбу. Стнныя часы пробили десять.

Въ то же время трепетъ пробжалъ въ толп и глаза всхъ устремились на два конца улицы, если только можно назвать улицею пятьдесятъ домиковъ, выстроенныхъ съ промежутками, по прихоти ихъ владльцевъ.

Со стороны горъ показался Орландини, а съ той стороны, гд рка,— Колонна, каждый изъ нихъ сопровождался своими приверженцами, но, согласно договору, ни у кого изъ нихъ не было оружія. Если бы физіономіи этихъ людей были мене суровы и угрюмы, то ихъ можно было бы принять за мирныхъ и смирныхъ пономарей.

Два начальника двухъ противныхъ партій представляли разительную противуположпость въ физическомъ отношеніи, Орландини, какъ я сказалъ, былъ высокъ, строенъ, смуглъ, проворенъ.

Колонна былъ низокъ, коренастъ и силенъ, волоса и борода у него были рыжіе и курчавые.

И Колонна и Орландини несли въ рукахъ втвь оливковаго дерева, символическую эмблему мира, который оци заключали, придуманную меромъ.

Колонна сверхъ того держалъ за лапы блую курицу, которая должна была замнить, въ смысл вознагражденія, прежнюю курицу, десять лтъ тому назадъ породившую ссору.

Курица была живая.

Этотъ пунктъ былъ причиною долгихъ преній, Колонна видлъ двойное униженіе: отдать живою курицу, которую тетка его бросила мертвою въ лицо сестры Орландини.

Однакожъ, съ помощью убжденія, Луціанъ склонилъ Колонну отдать курицу и уговорилъ Орландини принять ее.

Въ то время, какъ появились враги, колокола, которые на минуту смолкли, зазвучали слова.

Когда Колонна и Орландини увидли другъ друга, движеніе обоихъ показало очень ясно взаимное ихъ отвращеніе, но не смотря на то, они продолжали итти.

Передъ самою дверью церкви, они остановились шагахъ въ четырехъ другъ отъ друга.

Если бы три дня тому назадъ эти два человка встртились въ ста шагахъ разстоянія, одинъ изъ нихъ наврное остался бы на мст.

Въ продолженіе пяти минутъ во всей толп царствовала молчаніе, которое, не смотря на миролюбивую цль церемоніи, не имло въ себ ничего мирнаго.

Тогда меръ заговорилъ первый.

— Что жъ, Колонна, сказалъ онъ, вы знаете, вамъ слдуетъ говорить.

Колонна сдлалъ усиліе надъ самимъ собою и произнесъ нсколько словъ по-корсикански.

Сколько я могъ понять, онъ, кажется, выразилъ свое сожалніе, что десять лтъ тому назадъ поссорился съ своимъ добрымъ сосдомъ Орландини и что онъ ему предлагаетъ въ удовлетвореніе блую курицу, которая была у него въ рукахъ.

Орландини ждалъ, чтобы противникъ сказалъ все, и потомъ отвчалъ ему, также по-корсикански, нсколькими словами, заключавшими общаніе помнить только одно торжественное примиреніе, которое совершено покровительствомъ мера, при посредств Луціана и въ присутствіи нотаріуса.

Потомъ оба снова замолчали.

— Ну что жъ, господа, сказалъ меръ, было условіе, кажется, подать другъ другу руки.

По инстинктивному движенію оба противника закинули свои руки назадъ.

Меръ сошелъ съ ступеньки, на которой стоялъ, и пошелъ искать за спиною Колонна его руки, потомъ досталъ руку Орланднни и посл нсколькихъ усилій, которыя онъ старался скрыть отъ своихъ подчиненныхъ, меръ наконецъ достигъ до того, что соединилъ руки враговъ.

Нотаріусъ воспользовался этою минутою, всталъ и принялся читать, между тмъ какъ меръ все еще держалъ вмст руки противниковъ, они сначала употребляли вс средства, чтобы высвободить руки, но потомъ наконецъ ршились покориться необходимости.

‘Въ присутствіи нашемъ, Джюзеппа Антоніо Саррола, королевскаго нотаріуса къ Суллакаро, провинціи Сартенъ,

‘На большой площади, передъ перво вью, въ присутствіи г. мера, свидтелей и всего народонаселенія,

‘Между Гаэтано-Орсо Орланди, называемомъ Орландини,

‘И Марко-Виченціе-Колонна, называемомъ Скіойноне,

‘Заключено торжественно слдующее условіе:

‘Начиная съ сего дня, 4 марта 1841, вендетта, объявленная десять лтъ тому назадъ, прекращается.

‘Начиная съ этого же дня, они будутъ жить какъ добрые сосди и товарищи, какъ жили ихъ родные, до несчастнаго приключенія, породившаго раздоръ между ихъ семейстами и ихъ друзьями.

‘Во удостовреніе чего, они подписали сіе, подъ портикомъ церкви, въ присутствіи мера Поло Арбори, посредника Луціана Франки, свидтелей съ обихъ сторонъ и нашемъ нотаріуса.

‘Суллакар. 4 марта 1841.’

Я видлъ съ удивленіемъ какъ по чрезвычайной осторожности, нотаріусъ ни разу не упомянулъ о куриц, которая ставила Колонна въ такое непріятное положеніе передъ Орландини.

За то лица Колонна прояснилось по той же причин, по которой лицо Орландини нахмурилось. Этотъ послдній смотрлъ на курицу, бывшую у него въ рукахъ, какъ человкъ, который видимо испытываетъ сильное желаніе бросить ее въ лицо своему врагу. Но взглядъ Луціана Франки остановилъ это дурное намреніе въ самомъ его зародыш.

Меръ видлъ, что времени терять нельзя. Онъ вошелъ по лстниц все еще держа руки противниковъ и ни на минуту не выпуская ихъ изъ виду. Потомъ, для избжанія новаго спора, который, вроятно, послдовалъ бы при подписи акта, меръ взялъ перо и, подписавъ первый, обратилъ безчестье въ честь. Онъ передалъ перо Орландини. который, взявъ его изъ рукъ мера, подписалъ и отдалъ Лукіану, а тотъ подписалъ и передалъ его въ свою очередь Колонна. Этотъ послдній поставилъ крестъ.

Въ ту же минуту раздалось благодарственное пніе, какъ посл побды.

Свидтели подписывались, не разбирая званій, такъ какъ Французское дворянство назадъ тому сто двадцать три года подписывало протестъ противу герцога Папскаго.

Потомъ, герои этого дня, Колонна и Орландини, вошли въ церковь и стали на колняхъ по обимъ сторонамъ хоръ, каждый на томъ мст, гд ему было назначено.

Я видлъ, что съ этой минуты Луціанъ успокоился: все было кончено, примиреніе было заключено, не только передъ людьми, но и передъ Богомъ.

Литургія прошла безъ особенныхъ событій.

Когда обдня кончилась, Орландини и Колонна вышли изъ церкви съ тою же церемоніею. У дверей, по предложенію мера, они подали еще разъ другъ другу руки, потомъ каждый съ своими родственниками и друзьями, отправился къ своему дому, куда, въ теченіе трехъ лтъ, не входилъ ни тотъ, ни другой.

Мы, Луціанъ и я, отправились домой, гд насъ ожидалъ обдъ.

Я тотчасъ замтилъ, что внимательность ко мн Луціана увеличилась съ тхъ поръ, какъ онъ прочиталъ мою фамилію, въ то время, когда я подписывалъ актъ. Видно было, что имя мое ему не совсмъ незнакомо.

Поутру я объявилъ Луціану о намреніи хать посл обда, мн непремнно надобно было быть въ Париж для репетиціи моей комедіи: Бракъ при Людовик XV. Не смотря на убжденіе матери и сына, я былъ непоколебимъ.

Луціанъ попросилъ у меня позволенія послать со мной письмо къ брату, а Савилія, у которой мужественный характеръ не уничтожилъ материнской нжности, взяла съ меня слово, что я самъ передамъ письмо ея сыну.

Впрочемъ, порученіе было очень нетрудное. Луи де Франки, какъ истинный Парижанинъ, жилъ въ улиц Гелдеръ, N 7.

Я просилъ Луціана показать мн еще, въ послдній разъ, его комнату. Онъ привелъ меня къ себ и, показывая мн рукою на предметы, находившіеся въ комнат, сказалъ:

— Вы знаете, если вамъ здсь какая нибудь вещь нравится, то вы должны взять ее, потому что она уже ваша.

Я снялъ съ гвоздя небольшой кинжалъ, висвшій въ темномъ уголку, что мн доказывало, что онъ ршительно не стоитъ вниманія. Въ это время я увидлъ, что Луціанъ смотритъ съ любопытствомъ на мой охотничій поясъ, онъ похвалилъ его устройство и я тотчасъ предложилъ его въ обмнъ за кинжалъ. Луціанъ довольно зналъ приличія и принялъ отъ меня поясъ, не заставляя повторять просьбу.

Въ эту минуту Гриффо появился на порог, онъ пришелъ сказать, что лошадь моя осдлана и проводникъ ждетъ меня.

Я предложилъ подарокъ Гриффо: это былъ охотничій ножъ съ двумя пистолетами, придланными къ клинку, и съ курками, скрытыми въ рукоятк.

Я никогда и никого не видалъ въ такомъ восхищеніи, въ какомъ былъ Гриффо отъ моего подарка.

Я сошелъ внизъ и нашелъ Савилію на лстниц, она ждала меня, чтобы пожелать мн добраго пути на томъ же мст, гд встртила меня въ первый разъ. Я поцловалъ ея руку. Эта женщина была такъ благородна и проста, что я невольно чувствовалъ къ ней глубокое уваженіе.

Луціанъ проводилъ меня до дверей.

— Во всякое другое время, сказалъ онъ, я осдлалъ бы лошадь и проводилъ васъ въ горы, но сегодня я не смю оставить Суллакаро, боясь, что который нибудь изъ нашихъ новыхъ друзей нашалитъ безъ меня.

— И прекрасно, отвчалъ я ему. Что касается до меня, то я весьма доволенъ, что судьба дозволила мн видть церемонію, которая должна быть новостью въ Корсик.

— Да, сказалъ онъ, радуйтесь, вы видли такую церемонію, которая должна заставить трепетать нашихъ предковъ въ могил.

— Я понимаю, у нихъ слово было такъ священно, что они не нуждались въ нотаріусахъ при примиреніи.

— Они никогда не мирились.

Луціанъ протянулъ мн руку.

— Не поручите ли вы мн поцловать вашего братца? спросилъ я.

— О, съ большимъ удовольствіемъ, если вы примете на себя этотъ трудъ.

— Ну, такъ поцлуемтесь, я могу передать только то, что получу.

Мы поцловались.

— Конечно, мы увидимся когда нибудь? спросилъ я у Луціана.

— Разумется, если вы опять прідете въ Корсику.

— Я можетъ быть вы будете въ Париж.

— Я не поду туда, отвчалъ Луціанъ.

— Во всякомъ случа, вы найдете карточку съ моимъ именемъ на камин вашего братца. Позабудьте адресса.

— Общаю вамъ, если какое нибудь обстоятельство заставитъ меня быть на твердой земл, то первый визитъ мой къ вамъ.

— Прекрасно.

Онъ подалъ мн въ послдній разъ руку и мы разсталлсь, но пока можно было меня видть, онъ провожалъ меня глазами.

Все было спокойно въ деревн, хотя замтно было что то похожее на волненіе, которое слдуетъ за важными событіями. Прозжая деревню, я смотрлъ на каждую дверь, надясь, что мой Орландини выйдетъ поблагодарить меня за то. что я былъ свидтелемъ съ его стороны.

Но я прохалъ мимо послдняго дома деревни и вступилъ уже въ поле, не видя ничего похожаго на моего пріятеля.

Я думалъ, что я совершенно забытъ, но, зная какъ важенъ былъ этотъ день для Орландини, я отъ души простилъ ему это забвеніе. Вдругъ, дохавъ до маки Биккизано, я увидлъ человка, который вышелъ изъ кустарника и сталъ по средин дороги. Я въ ту же минуту узналъ въ немъ того, котораго, по своему французскому нетерпнію и привычк къ парижскимъ приличіямъ, я уже заклеймилъ титуломъ неблагодарнаго.

Я примтилъ, что онъ усплъ переодться въ тотъ костюмъ, въ какомъ я его видлъ въ первый разъ въ развалинахъ Вичентелло, то есть, на немъ былъ патронташъ, къ которому былъ прицпленъ пистолетъ, а въ рукахъ было ружье.

Когда я былъ въ двадцати шагахъ отъ него, онъ снялъ шляпу, а я пришпорилъ лошадь, чтобы не заставлять его ждать.

— Государь мой, сказалъ онъ мн, я не хотлъ васъ выпустить изъ Суллакаро не поблагодаривъ за честь, которую вы сдлали мн, согласись быть свидтелемъ у меня, бднаго поселянина, но въ деревн я былъ самъ не свой и потому ршился я,дать васъ здсь.

— Спасибо, отвчалъ я, но вамъ не слдовало такъ много безпокоиться.

— Притомъ же, продолжалъ бандитъ, что длать? нельзя отстать скоро отъ четырехъ-лтней привычки. Горный воздухъ ужасенъ: когда подышишь имъ хоть разъ — везд задыхаешься. Вотъ сейчасъ, въ этихъ бдныхъ домишкахъ, я каждую минуту думалъ, что кровля обрушится мн на голову.

— Однакожъ, отвчалъ я, вдь вы опять возвратитесь къ прежней жизни? Я слышалъ, что у васъ есть домъ, поле, виноградникъ?

— Точно, но сестра моя стережетъ домъ, а Лукезцы пашутъ мое поле и сбираютъ виноградъ. Мы, корсиканцы, не работаемъ.

— Что жъ вы длаете?

— Мы смотримъ за работниками, прогуливаемся съ ружьемъ на плеч и охотимся.

— И такъ, мой милый Орландини, сказалъ я, протягивая ему руку, желаю удачной охоты. Но помните, что моя честь вмст съ вашею служитъ залогомъ въ томъ, что вы отнын будете стрлять только по ланямъ, вепрямъ, фазанамъ и куропаткамъ, а не по Марсу — Виченціо-Колонна или родственникамъ его.

— Ахъ, отвчалъ мн Орландини съ выраженіемъ, какое я только видалъ на лицахъ сутягъ нормандскихъ, онъ возвратилъ мн дрянную курицу.

И не прибавя слова боле, онъ бросился въ макки и скрылся.

Я продолжалъ хать, размышляя о этой причин разрыва, между Орланди и Колонна.

Въ Албитеччіа я ночевалъ, на другой день пріхалъ въ Аяччіо, а черезъ недлю уже былъ въ Париж.

VII.

Въ самый день моего прізда я отправился къ Луи Франки, но не засталъ его дома.

Я оставилъ карточку съ записочкою, въ которой написалъ, что я пріхалъ прямо изъ Сул іакаро и имю порученіе перодать ему письмо отъ Луціана, его брата. Я спрашивалъ у него когда онъ бываетъ дома, прибавляя, что меня просили лично передать ему письмо.

Чтобы пройти въ кабинетъ Луи, гд я писалъ эту записку, я долженъ былъ пройти столовую и залу. Я смотрлъ вокругъ себя, съ довольно понятнымъ любопытствомъ, и замтилъ тотъ же вкусъ, который я уже примтилъ въ Суллакаро: только этотъ вкусъ былъ боле образованъ и показывалъ изящнаго парижанина. Луи Франки занималъ прекрасную квартиру.

На другой день, когда я одвался, то есть, часовъ въ одиннадцать поутру, слуга мой доложилъ о приход Франки. Я приказалъ проводить его въ гостиную, предложить ему журналы и сказать, что я сейчасъ выйду.

Спустя минутъ пять, я вошелъ въ гостиную.

Услыша мои шаги, Франки, который, вроятно, изъ вжливости взялся за мой фельетонъ, въ la Presse, — поднялъ голову.

Я былъ изумленъ сходствомъ его съ его братомъ.

Франки всталъ.

— Милостивый государь, сказалъ онъ мн, я едва врилъ своему счастію, когда, возвратясь домой, прочиталъ вашу записку. Я заставлялъ моего слугу десять разъ повторять описаніе вашего лица, желая увриться, что оно сходно съ вашими портретами, наконецъ, сегодня поутру, побуждаемый двойнымъ нетерпніемъ благодарить васъ и получить извстія о своемъ семейств, я отправился къ вамъ, но кажется, я слишкомъ поспшилъ я пріхалъ къ вамъ черезъ-чуръ рано.

— Извините, сказалъ я, если я не вдругъ отвчаю вамъ, но это потому, что смотря на васъ, я нахожусь въ затрудненіи, и не знаю съ кмъ я имю честь говорить: съ Луи или Луціаномъ Франки.

— Да, не правда ли, что сходство очень велико, отвчалъ онъ, улыбаясь, когда я былъ въ Суллакаро, только мы съ братомъ различали другъ друга, однако жъ, если посл моего отъзда онъ не отсталъ отъ своихъ корсиканскихъ привычекъ, то вы врно увидите между нами нкоторую разницу, именно въ костюмахъ.

— Случаю угодно было устроить такъ, что когда я его видлъ, онъ быль точно такъ одтъ, какъ вы теперь, а потому, чтобы раздлить вашъ образъ отъ того, который остался въ моемъ воспоминаніи, у меня даже нтъ различія костюмовъ, о которомъ вы говорите, но, продолжалъ я, вынимая изъ своего портфеля письмо, я вижу, что вы съ большимъ нетерпніемъ желаете имть извстіе о вашемъ семейств: возьмите это письмо, вы его получили бы еще вчера, если бы я не далъ общанія вашей матушк передать его вамъ лично.

— А что они вс здоровы?

— Да, но безпокоятся.

— О комъ?

— О васъ. Однако читайте письмо, я васъ прошу.

— Вы позволяете?

— Ахъ, сдлайте одолженіе.

Франки распечаталъ письмо, между тмъ какъ я приготовлялъ сигаретки.

Я слдилъ глазами за Франки, который пробжалъ быстро братнее письмо и по временамъ улыбался и шепталъ: ‘дорогой Луи, добрая матушка!… д-д, да… понимаю…’

Я все еще находился подъ вліяніемъ страннаго сходства между Луціаномь и его братомъ, но я теперь примчалъ въ Луи боле близны и произношеніе его было гораздо чище.

— Ну, что! спросилъ я его, подавая ему сигарку, не правда ли, ваше семейство очень безпокоится: но, слава Богу, я вижу, что это напрасно.

— Нтъ, сказалъ онъ мн съ грустью, не совсмъ. Я не боленъ, это правда, но у меня есть горе, довольно большое, которое, признаюсь вамъ, еще боле увеличивается отъ мысли, что я заставляю страдать съ собою и брата.

— Луціанъ мн говорилъ тоже самое, что и вы теперь мн говорите, но право, чтобы поврить, что разсказъ этотъ истина, а не выдумка ума вашего брата, мн нужно было по крайней мр хоть такое доказательство, какое я имю теперь. Вы убждены, что дурное расположеніе духа вашего брата зависло отъ той печали которою вы терзались здсь.

— Убжденъ совершенно.

— Вашъ отвтъ еще боле заинтересовываетъ меня, отвчалъ я, позвольте мн спросить у васъ, не по любопытству, а изъ участія, прошло ли ваше горе, о которомъ вы мн сейчасъ говорили?

— Ахъ, Боже мой, вы знаете, самая живая скорбь, постепенно, со временемъ, слабетъ, и если какой нибудь случай не растравитъ раны сердца, она поболитъ нсколько времени, а потомъ закроется. Однако, позвольте мн снова принести вамъ свою благодарность и просить у васъ дозволенія приходить иногда къ вамъ и говорить о Суллакаро.

— Съ большимъ удовольствіемъ, сказалъ я, но почему теперь вы такъ спшите и не хотите продолжать разговора, равно пріятнаго для васъ, и для меня. Вотъ, кстати мой человкъ приготовилъ завтракъ. Сдлайте одолженіе, оставайтесь со мною, скушайте котлетку и потолкуемъ на свобод.

— Я крайне сожалю, но не могу принять вашего предложенія. Вчера я получилъ письмо отъ министра юстиціи, онъ проситъ меня въ полдень сегодня въ министерство. А согласитесь, что я незначительный, едва выступающій на поприще адвокатъ, не могу заставить ждать такую важную особу.

— А! вроятно онъ призываетъ васъ по длу Орланди съ Колонна.

— Вроятно, братъ пишетъ, что оно кончено…

— Въ присутствіи нотаріуса… Я могу вамъ дать по этому длу нкоторыя свднія, потому что подписывалъ контрактъ въ качеств свидтеля Орландини.

— Мой братъ пишетъ и объ этомъ.

— Послушайте, теперь до двнадцати часовъ остается нсколько минутъ, я сейчасъ отправлюсь къ министру и передамъ ему, что братъ мой исполнилъ мое общаніе.

— Да, и вполн.

— Милый братъ! я зналъ хорошо, что онъ исполнитъ мою просьбу, хотя она не согласна съ его чувствами.

— И вы должны благодарить его, потому что это дло дорого ему стоило.

— Мы поговоримъ объ этомъ посл, потому что для меня большое счастіе возобновлять въ своей памяти образъ моего брата, моей матери, снова видть хоть мысленно родную страну! Скажите, пожалуйста, когда я могу васъ найти дома…

— Это довольно трудно теперь. Въ первые дни посл моего прізда я очень рдко бываю дома, но скажите мн, гд я могу найти васъ!

— Завтра, вдь, кажется, переломъ поса.

— Завтра?

— Да.

— Ну, хорошо.

— Будете ли вы на бал въ Опер?

— Да и нтъ. Да, если вы назначите мн тамъ свиданіе, нтъ, если мн не нужно быть на этомъ бал.

— Мн надобно быть тамъ, я даже обязанъ туда итти.

— А! сказалъ я, улыбаясь, вижу теперь, что вы сказали правду, говоря, что время изглаживаетъ самую сильную скорбь. Я надюсь, что рана вашего сердца понемногу заживетъ.

— Вы ошибаетесь, я иду отыскивать новую скорбь.

— Въ такомъ случа лучше не ходить.

— Ахъ, Боже мой, разв мы длаемъ то, что хотимъ! И иду туда противъ воли, меня увлекаетъ рокъ. Я знаю, что гораздо лучше было бы не ходить туда — и однакожъ я все-таки иду.

— И такъ завтра въ Опер?

— Да.

— Въ которомъ часу?

— Въ половин перваго, если вамъ угодно.

— Гд?

— Въ Фойе. Въ часъ мн назначено свиданіе подъ часами.

— Согласенъ.

Мы пожали другъ другу руки и онъ ушелъ. Было близко къ полудню.

Все время посл полудня и цлый слдующій день я провелъ въ разъздахъ по своимъ знакомымъ.

Въ половин перваго я былъ на назначенномъ мст.

Луи заставилъ себя ждать нсколько времени, онъ преслдовалъ въ коридорахъ маску, которая показалась ему знакомою, но маска скрылась въ толп и онъ не могъ ее отыскать.

Я хотлъ говорить о Корсик, но Луи былъ такъ разсянъ, что не могъ заниматься серіознымъ разговоромъ. Его глаза были постоянно устремлены на часы. Вдругъ онъ оставилъ меня, вскричавъ:

— Ахъ, вотъ мой букетъ фіялокъ!

И онъ принялся расталкивать толпу, чтобы достигнуть до женщины, которая держала въ рук огромный букетъ фіялокъ.

Какъ въ фойе, къ счастью для прогуливающихся, есть букеты всхъ родовъ, то я вскор самъ былъ аттакованъ букетомъ камелій, который старался какъ можно усердне поздравить меня съ счастливымъ возвращеніемъ въ Парижъ.

За букетомъ изъ камелій слдовалъ букетъ розъ.

За букетомъ розъ, явился букетъ геліотроповъ.

Наконецъ я быль съ пятымъ букетомъ, когда встртилъ Дюжаррье.

— Ахъ, это вы, мой милый другъ, сказалъ онъ мн, добро пожаловать, и какъ кстати вы пріхали: мы сегодня ужинаемъ, будутъ такой-то и такой (онъ назвалъ трехъ или четырехъ нашихъ общихъ знакомыхъ), я надюсь, что и вы также не откажетесь.

— Тысячу разъ вамъ благодаренъ, отвчалъ я, но не смотря на все желаніе мое быть у васъ, я никакъ не могу этого сдлать, потому что я здсь не одинъ.

— Мн кажется, что всякой изъ моихъ друзей иметъ право привести ко мн своего гостя, у меня на стол шесть карафиновъ съ водою, а эти карафины для поддержанія свжести букетовъ.

— Мой милый, вы ошибаетесь, у меня вовсе нтъ букетовъ, и нечего ставить въ ваши карафины, я здсь съ другомъ.

— Такъ что жъ! вдь вы знаете пословицу: друзья нашихъ друзей…

— Это молодой человкъ, вамъ незнакомый.

— Тмъ лучше, мы съ нимъ познакомимся.

— Извольте, я ему предложу…

— Да, а если онъ откажется, вы приведите его насильно.

— Общаю вамъ сдлать все, что будетъ въ моей сил… А въ которомъ часу вы сядете за столъ?

— Въ три часа, но мы будемъ сидть за столомъ часовъ до шести, слдовательно вы еще успете.

— Хорошо.

Букетъ незабудокъ, который можетъ быть слышалъ послднія слова нашего разговора, подалъ руку Д… и ушелъ съ нимъ.

Спустя нсколько минутъ, я встртилъ Луи, который, по всей вроятности, попрощался съ своимъ букетомъ фіялокъ.

Такъ какъ мое домино отличалось пріятнымъ умомъ, то я отправилъ его интриговать одного изъ моихъ друзей, а самъ пошелъ съ Луи.

— Ну, что, спросилъ я у него, узнали ль вы то, что хотли знать?

— Да, вдь вы знаете, что въ маскерад вообще говорятъ такія вещи, которыя лучше было бы не знать.

— Бдный мой другъ… сказалъ я. Извините, что я васъ такъ называю… но мн кажется, что я уже съ вами знакомъ, съ тхъ поръ, какъ знаю вашего брага… Послушайте: вы несчастны!… Но что это за несчастіе?

— Ахъ, Боже мой, право это не стоитъ того, чтобы объ немъ говорить.

Я видлъ, что онъ хотлъ сохранить свою тайну, и замолчалъ.

Мы прошли два или три раза по комнат, не говоря ни слова: я довольно равнодушно, потому что никого не ждалъ, онъ постоянно занятый разсматриваніемъ каждаго домино, которое являлось передъ нами.

— Послушайте, сказалъ я ему, знаете ли что вамъ придется длать сегодня?

Онъ вздрогнулъ, какъ человкъ, котораго пробудили отъ сна.

— Я? нтъ… что выговорите? Извините…

— Я вамъ предлагаю развлеченіе, въ которомъ, кажется, вы нуждаетесь.

— Какое?

— Пойдемте со мною на ужинъ къ одному изъ моихъ друзей.

— О, нтъ… Я буду скучнымъ собесдникомъ.

— Совсмъ нтъ… тамъ будутъ болтать вздоръ и это насъ немного развеселитъ.

— Притомъ же я не приглашенъ.

— Вы ошибаетесь вы уже приглашены.

— Вашъ другъ очень учтивъ, но клянусь честью, я не могу…

Въ эту минуту мы столкнулись съ Д. Онъ, кажется, очень сильно былъ занятъ своимъ букетомъ незабудокъ, однако жъ замтилъ меня.

— Ну, что, спросилъ онъ, вы согласны, не правда ли? И такъ въ три часа.

— Мене чмъ когда либо согласенъ, мой милый другъ. Я не могу быть у васъ сегодня.

— Ну, нечего длать!

И онъ ушелъ.

— Кто этотъ господинъ? спросилъ у меня Луи, вроятно для того только, чтобы сказать что нибудь.

— Это Д… одинъ изъ нашихъ друзей, весьма умный малый, хотя онъ издатель одного изъ нашихъ лучшихъ журналовъ.

— Г. Д! вскричалъ Луи, г. Д! вы его знаете?

— Конечно, я съ нимъ знакомь два или три года.

— Не у него ли вы должны сегодня ужинать?

— У него.

— Значитъ, вы къ нему приглашали меня.

— Да.

— О, такъ это другое дло, я согласенъ съ большимъ удовольствіемъ.

— Тмъ лучше.

— Можетъ быть, мн не слдовало бы туда итти, продолжалъ съ грустною улыбкою Луи, но вы помните, что я вамъ сказалъ третьяго дня: идешь не туда, куда хочешь, а туда, куда судьба ведетъ, и вотъ вамъ доказательство: я несравненно лучше сдлалъ бы если бъ не приходилъ сюда.

Въ эту минуту мы снова встртились съ Дюжаррье.

— Мой милый другъ, сказалъ я ему, я перемнилъ намреніе.

— Слдовательно вы будете у меня.

— Буду.

— Прекрасно, однако жъ я долженъ васъ предварить объ одномъ.

— О чемъ?

— Тотъ, кто будетъ ужинать съ нами сегодня, долженъ ужинать и посл завтра.

— Почему такъ?

— Это въ слдствіе пари, заключеннаго съ Шато-Рено.

Я чувствовалъ, что Луи вздрогнулъ. Я обернулся, во хотя онъ былъ блдне обыкновеннаго, однакожъ лицо его казалось спокойнымъ.

— Что это за пари? спросилъ я.

— Ахъ, это слишкомъ длинная исторія, чтобы ее можно было здсь разсказывать. Притомъ же, если особа, замшанная въ это пари, услышитъ мой разсказъ, то Шато-Рено проиграетъ.

— Ну такъ въ три часа?

— Въ три часа.

Мы разстались снова. Проходя мимо часовъ, я взглянулъ на стрлку,— было третьяго тридцать пять минутъ.

— Знаете ли вы этого Шато-Рено? спросилъ у меня Луи, въ голос котораго замтно было волненіе, не смотря на вс старанія побдить его.

— Очень мало, я съ нимъ только встрчался въ обществахъ.

— Такъ онъ не изъ вашихъ друзей?

— Онъ даже не изъ знакомыхъ моихъ.

— А, тмъ лучше.

— Почему такъ?

— Такъ.

— Но вы знаете его?

— Немного.

Не смотря на неопредленность отвта, мн было не трудно замтить, что между Франки и Шато-Рено существовало таинственное отношеніе, въ которомъ главнымъ проводникомъ служитъ женщина, тогда, по инстинкту, я понялъ, что гораздо лучше было и мн и моему товарищу разойтись по домамъ.

— Послушайте, сказалъ я Луи, согласны ли вы слдовать моему совту.

— Какому?

— Не лучше ль намъ не ходить къ Діожаррье.

— Отчего? Вдь онъ насъ ждетъ, или лучше сказать, вы общали ему привести съ собою гостя.

— Такъ, да это не бда.

— А чтожъ такое?

— Мн просто кажется, что мы гораздо лучше сдлаемъ, если не пойдемъ.

— Да скажите, отчего вы вдругъ перемнили намреніе? Не сейчасъ ли вы настаивали, чтобъ я шелъ къ Д… и даже хотли вести меня противъ воли.

— Мы тамъ встртимъ Шато-Рено.

— Тмъ лучше, онъ, говорятъ, весьма любезенъ и для меня будетъ очень пріятно познакомиться съ нимъ покороче.

— Ну, хорошо! пусть будетъ такъ! Пойдемте если хотите.

Мы сошли внизъ и взяли пальто. Д. жилъ въ двухъ шагахъ отъ Оперы: я надялся, что свжій воздухъ успокоитъ нсколько встревоженный умъ моего товарища и предложилъ ему итти пшкомъ: онъ согласился.

У Дюжаррье я нашелъ многихъ изъ своихъ друзей, постоянныхъ постителей Оперы и абоннентовъ адской ложи В. Л. B. АА. Сверхъ того здсь еще были, какъ я и ожидалъ, два или три размаскированныхъ домино и держали въ рукахъ своихъ букеты, ожидая удобнаго случая, чтобы поставить ихъ въ карафины.

Я представилъ Луи Франки гостямъ, не нужно говорить, что его приняли очень ласково.

Минутъ десять спустя явился, Д. съ букетомъ незабудокъ, который въ то же время размаскировался, что показывало женщину, и хорошенькую и привыкшую къ т акого рода удовольствіямъ.

Я представилъ Франки Дюжаррье.

— Теперь, сказалъ Д., вс познакомились, и я требую, чтобы садились за столъ.

— Вс познакомились, но не вс еще собрались, отвчалъ Дюжаррье.

— А кого у васъ не достаетъ?

— Шато-Рено.

— Ахъ это правда, вдь онъ держалъ пари? спросилъ В.

— Да, а я держу пари объ ужин на двнадцать человкъ, что онъ не приведетъ къ вамъ той дамы, которую онъ общалъ привести.

— А кто эта строгая дама, за которую держатъ подобные пари? спросилъ букетъ незабудокъ.

Я взглянулъ на Франки, онъ былъ спокоенъ, по наружности, но блденъ какъ мертвый.

— Клянусь честью, отвчалъ Д., я не думаю, чтобъ была большая неосторожность назвать ее, тмъ боле, что вы ея не знаете. Это…

Луи взялъ за руку Дюжаррье.

— Государь мой, сказалъ онъ ему, позвольте мн васъ просить объ одной милости.

— О какой?

— Не называйте особы, которая должна притти съ Шато Рено! вы знаете, что это замужняя женщина.

— Да, но ея мужъ въ Смирн, въ Индіи, въ Мексик, или Богъ знаетъ гд. Когда мужъ такъ далеко, вы знаете, это все равно, какъ будто его нтъ.

— Ея мужъ возвратится черезъ нсколько дней, я его знаю: это очень милый человкъ и мн хотлось бы предохранять его отъ горя, слышать, что жена его поступила такъ неосторожно.

— Извините меня, сказалъ Д… Я не зналъ, что вамъ эта дама знакома, я даже не зналъ, что она за мужемъ: но такъ какъ вы знаете ее, знаете ея мужа…

— Да, я ихъ знаю.

— Въ такомъ случа, мы будемъ чрезвычайно осторожны. Mr. и mesdames, придетъ или не придетъ Шато-Рено, придетъ ли одинъ, или съ кмъ нибудь, выиграетъ ли онъ или проиграетъ,— я прошу васъ сохранить все это втайн.

Общаніе было произнесено въ одинъ голосъ, не потому, чтобы во всхъ было развито чувство приличія общественнаго, а просто вс были голодны и потому спшили ссть за столъ.

— Благодарю васъ, сказалъ Франки Д., протянувъ ему руку! вы поступили какъ благородный человкъ.

Перешли въ столовую, каждый занялъ свое мсто. Два мста оставались на за пятыми. Они были назначены для Шато-Рено и той особы, которая должна была притти съ нимъ.

Слуга хотлъ было снять приборы.

— Нтъ, сказалъ хозяинъ, оставь, мы ждемъ Шато-Рено до четырехъ часовъ, посл четырехъ часовъ ты можешь снять приборы, если онъ не придетъ до того времени, то проиграетъ пари.

Я не терялъ изъ виду Франки, я видлъ, что онъ смотрлъ на часы — стрлка показывала четвертаго сорокъ минутъ.

— Врны ли эти часы? спросилъ холодно Луи.

— Это до меня не касается, отвчалъ съ улыбкою Д. Это дло Шато-Рено, я нарочно поставилъ свои часы по его часамъ, для того, чтобы онъ посл не жаловался.

— Ахъ, господа, сказалъ букетъ незабудокъ, ради Бога, такъ какъ намъ нельзя прямо говорить о Шато-Рено и его незнакомк, не будемте говорить о нихъ, потому что мы попадаемъ въ намеки, аллегоріи и загадки, а это чрезвычайно скучно.

— Вы правы Эсф…. отвчалъ Д., есть столько женщинъ, о которыхъ можно говорить и которыя только и желаютъ, чтобъ говорили о нихъ.

— За здоровье такихъ женщинъ, сказалъ Дюжаррье.

Бокалы начали наполняться шампанскимъ, у каждаго гостя стояла бутылка.

Я примтилъ, что Луи едва коснулся губами до бокала.

— Пейте, сказалъ я ему, вы видите, что онъ не будетъ.

— Еще нтъ четырехъ часовъ, отвчалъ онъ. До четырехъ часовъ я длаю себ отсрочку, посл я догоню другихъ.

— Хорошо.

Между тмъ, какъ мы говорили это вполголоса, разговоръ становился шумне. По временамъ Д. и Луи посматривали на часы. Стрлка продолжала медленно подвигаться, не смотря на нетерпніе двухъ собесдниковъ, не спускавшихъ почти глазъ съ нея.

Пяти минутъ не доставало до четырехъ часовъ, я взглянулъ на Луи.

— За ваше здоровье, сказалъ я ему.

Онъ взялъ бокалъ и съ улыбкою поднесъ къ губамъ.

Но онъ едва отпилъ половину, какъ вдругъ зазвенлъ колокольчикъ.

Я думалъ, что Луи не можетъ больше поблднть,я обманулся.

— Это онъ, сказалъ Луи.

— Да, но можетъ быть ее нтъ съ нимъ, отвчалъ я.

— Мы увидимъ.

Звонъ колокольчика пробудилъ вниманіе всхъ и молчаніе самое глубокое послдовало за шумнымъ разговоромъ.

Тогда послышался споръ въ передней.

Д. всталъ и отворилъ дверь.

— Я узналъ ея голосъ, сказалъ мн Луи, сжавъ съ силою мою руку.

— Мужайтесь, будьте мужчиною, отвчалъ я, если она идетъ ужинать къ человку, котораго она не знаетъ и съ людьми, которые ей незнакомы, это наврное какая нибудь дурная женщина, недостойная любви благороднаго человка.

— Сдлайте одолженіе, говорилъ Д. въ прихожей, войдите, здсь никого нтъ, кром самыхъ короткихъ друзей.

— Войди, моя милая Эмилія, сказалъ Шато-Рено, если ты хочешь, то можешь не снимать маски.

— Бездльникъ! пробормоталъ Луи.

Въ эту минуту, скоре втащили, нежели ввели женщину Дюжаррье, который исполнялъ должность хозяина, и Шато Рено.

— Еще нтъ четырехъ часовъ, сказалъ Шато-Рено Д.

— Очень хорошо, мой милый, вы выиграли.

— Нтъ еще, сказала незнакомка, обращаясь къ Шато-Рено и принимая гордый видъ, я понимаю теперь вашу настойчивость, вы держали пари, что приведете меня сюда ужинать, не такъ ли?

Шато-Рено молчалъ. Она обратилась къ Дюжаррье.

— Онъ не отвчаетъ, отвчайте хоть вы, продолжала она: не правда ли Шато-Рено держалъ пари, что онъ приведетъ меня ужинать къ вамъ?

— Я не могу отъ васъ скрыть, что Шато-Рено позволилъ намъ питать эту лестную надежду.

— Ну, такъ Шато-Репо проигралъ, потому что я не знала, куда онъ ведетъ меня, я думала, что иду къ одной изъ моихъ подругъ, и такъ какъ я попала сюда невольно, то по моему мннію Шато-Рено проигралъ закладъ.

— Но такъ какъ вы теперь здсь, моя милая Эмилія, сказалъ Шато-Рено, то вы врно останетесь, не правда ли? Посмотрите, какое у насъ здсь прекрасное общество.

— Теперь, когда я здсь, отвчала незнакомка, я считаю долгомъ поблагодарить васъ, милостивый государь, такъ какъ вы, кажется, хозяинъ дома, за лестный пріемъ, котораго вы меня удостоили, но я, къ несчастію, не могу воспользоваться вашимъ приглашеніемъ и потому прошу Луи Франки дать мн руку и проводить меня домой.

Луи однимъ прыжкомъ очутился между Шато-Рено и незнакомкою.

— Я хотлъ бы вамъ замтить, отвчалъ Шато-Рено со стиснутыми отъ злости зубами, что такъ какъ я привелъ васъ сюда, то я же долженъ проводить васъ отсюда.

— Господа, сказала незнакомка, васъ здсь пять мужчинъ: отдаю себя подъ вашу защиту, я надюсь, вы помшаете Шато-Рено принуждать меня силою…

Шато-Рено сдлалъ движеніе, мы вс встали.

— Хорошо, сказалъ онъ, вы свободны, я знаю съ кмъ раздлаться.

— Если вы это говорите обо мн, скамн Луи Франки съ гордымъ видомъ, вы меня можете завтра найти въ улиц Гельдеръ, N 7.

— Очень хорошо, можетъ быть я самъ не буду имть чести быть у васъ, но я надюсь, что вы не откажетесь принять вмсто меня двухъ моихъ друзей.

— Вамъ только не достаетъ, сказалъ Луи пожимая плечами, назначить подобное свиданіе при дам. Извольте, я готовъ итти, продолжалъ онъ, взявъ руку незнакомки, поврьте, что я отъ всей души благодаренъ за честь, которую вы мн сдлали.

Луи и незнакомка вышли среди глубокаго молчанія.

— Ну, что жъ, господа, сказалъ Шато-Рено, я проигралъ, вотъ и все. Въ слдствіе этого, посл завтра вечеромъ вс вы должны ужинать у меня.

Онъ слъ на одномъ изъ мстъ, остававшихся пустыми, и протянулъ свой стаканъ къ Дюжаррье, который налилъ его до края.

Однакожъ, не смотря на шумную веселость Шато-Рено, остальное время за ужиномъ прошло довольно скучно.

КОНЕЦЪ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.

КОРСИКАНСКОЕ СЕМЕЙСТВО.

РОМАНЪ
АЛЕКСАНДРА ДЮМА.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
ВЪ ТИПОГРАФІИ А. А. ПЛЮШАРА.
1847.

VIII.

На другой день, или лучше сказать, въ тотъ же день, въ десять часовъ поутру, я былъ у Луи Франки. Когда я входилъ на лстницу, мн попались на встрчу два молодые человка, которые спускались внизъ: одинъ, какъ видно по всему, былъ человкъ свтскій, а другой, съ орденомъ Почетнаго Легіона, военный, хотя онъ быль въ партикулярномъ плать.

Мн пришло на умъ, что эти господа были у Луи Франки, я провожалъ ихъ глазами до конца лстницы, потомъ продолжалъ свою дорогу, и у дверей Франки позвонилъ.

Слуга отворилъ мн дверь, Луи сидлъ въ кабинет.

Когда слуга доложилъ ему обо мн, Луи, занятый письмомъ, обернулъ голову.

— Вотъ прекрасно, сказалъ онъ, разрывая начатую записку и бросая ее въ огонь, эту записку я только что хотлъ отправить къ вамъ. Жозефъ, кто бы ни пришелъ, меня нтъ дома.

Слуга вышелъ.

— Не встртили ль вы на лстниц двухъ молодыхъ людей? продолжалъ Луи, придвигая кресло.

— Встртилъ, одинъ изъ нихъ съ ленточкой.

— Да, точно.

— Я думалъ, что они отъ васъ шли.

— И вы отгадали.

— Врно они приходили отъ до Шато-Рено?

— Это его секунданты.

— Ахъ, чортъ возьми, кажется, дло идетъ не на шутку.

— Онъ не могъ поступить иначе, вы сами съ тмъ согласитесь, отвчалъ Луи.

— Они приходили…

— Просить о присылк къ нимъ двухъ моихъ знакомыхъ, чтобы условиться о дуэли, я вспомнилъ о васъ.

— Я очень благодаренъ вамъ, но одинъ я не могу къ нимъ итти.

— Я просилъ одного изъ моихъ друзей, барона Джіордано Мартелли на завтракъ къ себ. Въ одиннадцать часовъ онъ будетъ здсь. Мы позавтракаемъ вмст, а въ полдень вы будете такъ добры, отправитесь къ этимъ господамъ, они общали ждать васъ до трехъ часовъ. Вотъ ихъ имена и адрессы.

Луи отдалъ мн дв карточки.

Одинъ назывался баронъ Рене де Шатогравъ, другой Адріенъ де Буасси. Первый жилъ въ улиц Мира, N 12, второй, какъ я отгадалъ, былъ военный, поручикъ егерскаго полка, и жилъ въ Лильской улиц, подъ N 29.

Я вертлъ карточки въ своихъ рукахъ.

— Что васъ затрудняетъ? спросилъ Луи.

— Я хотлъ бы узнать, точно ли вы на это дло смотрите съ такой серіозной точки? Вы понимаете, что отъ этого все зависитъ.

— Я нисколько не шучу. Впрочемъ, вы сами должны были слышать, что я предложилъ себя къ услугамъ Шато-Рено, а онъ прислалъ ко мн секундантовъ. Слдовательно, мн ничего не остается больше длать.

— Да, конечно, но все-таки…

— Кончайте, прервалъ Луи съ улыбкою.

— Но все-таки надобно знать за что вы деретесь. Нельзя же смотрть на двухъ человкъ, которые сражаются, и не знать причины этой битвы. Вы очень хорошо знаете, что положеніе секунданта гораздо опасне положенія сражающагося.

— Хорошо, я скажу вамъ въ двухъ словахъ причину этой ссоры. Вотъ она. Когда я пріхалъ въ Парижъ, одинъ изъ моихь друзей, капитанъ фрегата, представилъ меня своей жен. Она была прекрасна и молода, и произвела на меня такое глубокое впечатлніе, что, опасаясь влюбиться совершенно, я пользовался какъ можно рже приглашеніемъ быть у нихъ въ дом. Мой другъ жаловался на мою холодность. Я откровенно разсказалъ ему все, то есть, что его жена была слишкомъ прелестна, и что я подвергну себя опасности, если буду видть ее часто. Онъ улыбнулся, протянулъ мн руку и требовалъ, чтобы я пришелъ къ нему обдать въ тотъ же день.

— Дорогой мой Луи, сказалъ онъ мн за дессертомъ, я ду недли черезъ три въ Мексику, можетъ быть я пробуду въ отлучк три мсяца, можетъ быть шесть мсяцовъ, можетъ быть еще боле. Мы моряки иногда знаемъ часъ отъзда, но намъ никогда неизвстна минута возвращенія. На все время моей отлучки я поручаю вамъ Эмилію. Эмилія, я васъ прошу обходиться съ Луи Франки, какъ съ братомъ.

Она вмсто отвта протянула мн руку.

Я былъ изумленъ, не зналъ, что отвчать и, думаю, показался очень глупымъ будущей своей сестр.

Черезъ три недли, другъ мой ухалъ.

Въ продолженіе этихъ трехъ недль онъ требовалъ, чтобы я приходилъ къ нему обдать, по крайней мр одинъ разъ въ недлю.

Эмилія оставалась у своей матери. Нужно ли вамъ говорить, что довренность мужа Эмиліи была для меня священна, и хотя я любилъ ее боле, нежели какъ бы слдовало любить брату, однакожъ обходился съ нею не иначе, какъ съ сестрою.

Протекло полгода. Эмилія жила у своей матери. Передъ отъздомъ мужъ требовалъ отъ Эмиліи, чтобы она продолжала принимать у себя гостей. Мой бдный другъ чрезвычайно боялся прослыть ревнивымъ, онъ обожалъ Эмилію и имлъ полную довренность къ ней.

Эмилія по прежнему принимала у себя. Впрочемъ, допускались одни только короткіе знакомые, а присутствіе матери отнимало всякое средство къ злословію, такъ что репутація Эмиліи оставалась совершенно чистою.

Назадъ тому мсяца три, явился Шато-Рено. Врите ли вы предчувствіямъ? При первомъ взгляд на него я вздрогнулъ, онъ со мною не говорилъ ни слова, онъ былъ тмъ, чмъ долженъ быть въ гостиной всякой свтскій человкъ, и однакожъ, когда онъ ушелъ, я уже ненавидлъ его. За что? Я не зналъ самъ, или нтъ, я примтилъ, что онъ былъ подъ вліяніемъ того же впечатлнія, какое испыталъ я при первой встрч съ Эмиліею.

Мн казалось, что Эмилія обходилась съ нимъ съ нкоторымъ кокетствомъ, конечно я ошибался, но я сказалъ уже вамъ, что я не переставалъ любить Эмилію и потому быль ревнивъ.

Въ слдующій вечеръ я не спускалъ глазъ съ Шато-Рено, онъ врно замтилъ, что я присматривалъ за нимъ и мн показалось, что разговаривая съ Эмиліею, онъ хотлъ представить меня въ смшномъ вид.

Если бы я слушалъ только голосъ своего сердца, съ этого вечера я сталъ бы искать предлога для ссоры я дрался бы съ нимъ, но я удержался, говоря себ, что такой поступокъ нелпъ.

Что жъ! каждая пятница стала для меня казнію. Шато-Рено человкъ совершенію свтскій, франтъ, левъ, я зналъ его превосходство надо мною во многихъ отношеніяхъ, по мн кажется, Эмилія ставила его еще выше, чмъ онъ заслужи валъ.

Вскор мн показалось, что я не одинъ замчаю это предпочтеніе Эмиліи къ Шато-Рено, и это предпочтеніе, постепенно увеличиваясь, стало такъ примтно, что однажды Джіордано, который также посщалъ этотъ домъ, какъ и я, передалъ мн свое замчаніе на счетъ привязанности Эмиліи къ Шато-Рено.

Тогда я ршился говорить съ Эмиліею, убжденный, что въ поступкахъ ея было одно только легкомысліе, и что мн стоило только открыть ей глаза и показать въ настоящемъ вид ея поведеніе, чтобы заставить ее перемниться.

Но къ великому моему удивленію, Эмилія приняла мои замчанія въ шутку, доказывая, что я безумецъ, и что т, которые раздляютъ мои мысли, такіе же безумцы, какъ я.

Я настаивалъ.

Эмилія отвчала, что она не обязана отдавать мн отчета въ своемъ поведеніи, тмъ боле, что человкъ влюбленный всегда бываетъ пристрастнымъ судьею.

Я былъ изумленъ, мужъ ей все открылъ.

Съ тхъ поръ, мн приходилось разыгривать роль несчастнаго и ревниваго любовника, и я пересталъ ходить къ Эмиліи.

Но я не потерялъ ея изъ виду, я зналъ все, что она длала, и былъ также несчастенъ, потому что вс стали замчать постоянную любовь Шато-Рено къ Эмиліи и уже говорили объ этомъ вслухъ.

Я ршился писать ей, я говорилъ съ нею со всею умренностію, къ какой только быль способенъ, умолялъ ее, именемъ ея колеблющейся репутаціи, именемъ ея отсутствующаго мужа, полнаго довренности къ ней, чтобы она строже смотрла за собою. Эмилія не отвчала мн.

Что жъ длать. Любовь — неволя, бдная женщина любила, и такъ какъ она любила, то была слпа, или хотла быть слпою.

Черезъ нсколько времени, я услышалъ, что Эмилію называли любовницею Шато-Рено.

Я не могу выразить, какъ я страдалъ. Въ это время братъ мой чувствовалъ тоску, которая была отвтомъ на мою скорбь.

Прошло дней двнадцать, и вы пріхали. Въ тотъ самый день, какъ вы приходили ко мн, я получилъ безъименное письмо. Это письмо было отъ незнакомой дамы, которая приглашала меня на свиданіе въ Опер. Она мн писала, что хочетъ сообщить мн нкоторыя свднія объ одной моей знакомк, которую она назоветъ теперь только по имени.

Это имя было Эмилія.

Я долженъ былъ узнать свою таинственную незнакомку по букету фіялокь.

Я вамъ говорилъ тогда, что мн не слдовало являться на этотъ балъ, но повторяю вамъ, что я былъ увлеченъ рокомъ.

Я пришелъ и нашелъ домино въ назначенный часъ и на назначенномъ мст, мн подтвердили то, что я уже слышалъ: то есть, что Шато-Рено былъ любовникомъ Эмиліи, и какъ я еще сомнвался, или лучше сказать, показывалъ видъ, что сомнваюсь, мн дали средство удостовриться въ этомъ, открывъ, что Шато-Рено держалъ пари, что онъ приведетъ свою новую любовницу ужинать къ г. Дюжаррье.

Случилось же такъ, что вы знаете г. Д***, были приглашены на его вечеръ, имли возможность ввести туда друга, предложили мн итти съ вами, и я согласился.

Вы знаете остальное.

Посл этого мн ничего больше не остается, какъ ожидать предложеніи, которыя мн сдлаютъ, и принять ихъ.

Мн нечего было отвчать Луи и я кивнулъ головою.

— Но, продолжалъ я, спустя минуту, съ нкоторымъ чувствомъ боязни, мн помнится, но я врно ошибаюсь, вашъ братъ мн говорилъ, что будто бы вы никогда не дотрогивались ни до пистолета, ни до шпаги.

— Это правда.

— Въ такомъ случа ваша жизнь принадлежитъ вашему противнику.

— Что жъ длать! Все зависитъ отъ Бога.

Въ это время слуга доложилъ о барон Джіордано Maртелли.

Это былъ также, какъ и Луи Франки, молодой корсиканецъ изъ провинціи Сартенъ, онъ служилъ въ 17 полку, отличился въ двухъ или трехъ сраженіяхъ, и за это былъ пожалованъ въ капитаны на 23 году. Онъ былъ, разумется, въ партикулярномъ плать.

— Ну, что! сказалъ онъ ему, посл поклона мн, наконецъ случилось то, чего давно должно было ожидать, судя по твоему письму, кажется, у тебя будутъ сегодня секунданты Шато-Рено.

— Да, отвчалъ Луи, ужъ были.

— Эти господа оставили теб свои имена и адрессы.

— Вотъ ихъ карточки.

— Хорошо! твой слуга сказалъ мн, что завтракъ готовъ… Позавтракаемъ и потомъ отправимся къ нимъ съ визитомъ.

Мы перешли въ столовую, не говоря боле ни слова о дл, для котораго собрались.

Луи расррашивалъ меня о моемъ путешествіи по Корсик, и я разсказалъ ему все, что уже извстно читателямъ.

Въ это время, когда умъ молодаго человка успокоился, при мысли, что онъ завтра долженъ драться съ Шато-Рено, вс чувства родственной любви и привязаиности къ родной стран, заговорили въ немъ. Онъ заставлялъ меня двадцать разъ повторять то, что поручили ему сказать его братъ и его мать. Зная истинно-корсиканскій характеръ Луціана, онъ былъ въ особенности тронутъ стараніями, которыя употребилъ тотъ, чтобы примирить Орланди съ Колонна.

Пробило двнадцать часовъ.

— Я не хочу васъ гнать, господа, сказалъ Луи, но думаю, вамъ пора отправиться къ нашимъ секундантамъ, если вы опоздаете, то они могутъ обвинить насъ въ небрежности.

— О, что касается до этого, отвчалъ я, вы можете быть спокойны, нтъ двухъ часовъ, какъ они ушли отъ васъ, а вдь вамъ надобно же было предварить насъ.

— Луи правъ, сказалъ баронъ Джіордано.

— Теперь, сказалъ я Луи, намъ надобно знать, какое вы выберете оружіе, шпагу, или пистолетъ.

— Ахъ, Боже мой, вдь я вамъ сказалъ, что для меня ршительно все равно, потому что я не обращался ни съ тмъ, ни съ другимъ. Впрочемъ, Шато-Рено избавитъ меня отъ затрудненія въ выбор, онъ считаетъ себя обиженнымъ, и по этому праву можетъ выбрать оружіе, какое ему будетъ угодно.

— Оскорбленъ ли онъ, это еще не ршено. Вы ничего ему не сдлали, кром того только, что приняли руку, которую вамъ предложили.

— Послушайте, сказалъ мн Луи, но моему мннію, разбирательства и споры въ подобномъ случа могутъ показаться желаніемъ примириться. Я имю слишкомъ мирныя привычки, какъ и вамъ извстно, я вовсе не дуэлистъ, потому что это первый случай со мною,— по именно по этимъ-то причинамъ я и не хочу примиренія.

— Вамъ хорошо такъ говорить, мой милый, вы рискуете только своею жизнію, а каково-то намъ будетъ отвчать передъ вашимъ семействомъ.

— О, что до этого, будьте спокойны, я знаю свою мать и своего брата. Они у васъ спросятъ: ‘Велъ ли себя Луи, какъ слдуетъ честному человку?’ и когда вы имъ скажете: ‘да!’ они отвтятъ: ‘хорошо!’

— Но, намъ все-таки надобно знать, какое вы выберете оружіе!

— Хорошо, если предложатъ пистолетъ, то сейчасъ же соглашайтесь.

— Этой мое мнніе, сказалъ баронъ.

— Ну, пистолетъ, такъ пистолетъ, отвчалъ я, когда вы его оба выбираете, по пистолетъ такое гадкое оружіе.

— Успю ли я до завтра выучиться владть шпагою?

— Нтъ. Носъ урокомъ Гризіе, вы, можетъ быть, будете въ состояніи защищаться.

Луи улыбнулся.

— Врьте мн, сказалъ онъ, то, что случится со мною завтра утромъ, написано уже тамъ, и чтобы ни предпринимали, мы не измнимъ ничего.

Посл этого мы пожали ему руку и ушли.

Разумется, мы отправились сначала къ тому изъ секундантовъ нашего противника, который жилъ ближе къ намъ, и именно, мы похали къ Рене де Шато-Гранъ, жившему, какъ уже я сказалъ, въ улиц Мира, N 12.

Не велно было никого принимать, кром тхъ, кто прідетъ отъ Луи Франки. Мы сказали свои имена, насъ тотчасъ приняли.

Въ Шато-Грап мы нашли человка совершенно свтскаго. Онъ не хотлъ, чтобы мы принимали на себя трудъ отыскивать Буасси, сказалъ намъ, что они согласились, чтобы первый изъ нихъ, къ которому мы прідемъ, прислалъ за другимъ, онъ тотчасъ же отправилъ своего слугу къ Буасси, чтобы сказать ему, что мы ожидаемъ его.

Въ продолженіе всего того времени, какъ мы ждали Буасси, у насъ вовсе не было и помина о дуэли. Мы говорили о скачкахъ, объ охот, объ опер

Буасси пріхалъ минутъ черезъ десять.

Эти господа вовсе не думали заниматься выборомъ оружія: шпага и пистолетъ были равно знакомы Шато-Рено, и тотъ предоставлялъ выборъ самому Франки, или случаю.

Бросили луидоръ и условились, если онъ ляжетъ копьемъ, то слдуетъ выбрать шпагу, если же ршеткой, то пистолетъ, луидоръ упалъ ршеткой.

Ршили, что дуэль будетъ завтра въ девять часовъ утра въ Венсенскомъ Лсу, противники станутъ на разстояніи двадцати шаговъ, потомъ имъ дадутъ знакъ тремя ударами рукою и при третьемъ раз дуэлисты должны выстрлить.

Мы отправились къ Франки съ этимъ отвтомъ.

Возвратясь домой вечеромъ, я нашелъ у себя карточки Шато-Грана и Буасси.

IX.

Въ восемь часовъ вечера я опять былъ у Франки, желая спросить у него, не дастъ ли онъ мн какого нибудь порученія, но Луи просилъ меня подождать до завтра и отвчалъ мн съ страннымъ видомъ:

‘Утро вечера мудрене.’

На другой день, въ половин восьмаго, я уже былъ у Луи Франки, этого времени было весьма достаточно, чтобы переговорить обо всемъ и не опоздать на мсто свиданія, въ девять часовъ.

Луи сидлъ въ кабинет и писалъ.

При шум, который я произвелъ, отворяя дверь, онъ обернулся. Онъ былъ очень блденъ.

— Извините, сказалъ онъ мн, я оканчиваю письмо къ матушк, сядьте и возьмите журналы, кажется, они уже принесены, да вотъ la Presse, здсь есть прекрасный фельетонъ Мери.

Я взялъ la Presse и слъ, смотря съ удивленіемъ на этого молодаго человка съ синеватою блдностію на лиц и съ кроткимъ, спокойнымъ выраженіемъ въ голос.

Я попробовалъ было читать, но я читалъ только глазами, умъ мой не участвовалъ въ этомъ чтеніи.

Прошло минуть пять,

— Я кончилъ, сказалъ онъ, и потомъ зазвонилъ въ колокольчикъ: ‘Жозефъ, кто бы ни пришелъ — хоть даже Джіордано — проси подождать. Впрочемъ, Джіордано ты можешь просить въ гостиную. Я хочу пробыть минуть десять съ ними, продолжалъ Луи, указывая на меня, такъ чтобы никто не могъ помшать намъ въ это время.

Слуга затворилъ дверь.

— Видите ли, мой другъ, Джіордано корсиканецъ и у него корсиканскія идеи, я не могу ему вврить всего, я отъ него только потребую молчанія, больше ничего, что касается до васъ, вы должны мн общать, что исполните въ точности все, о чемъ я буду васъ просить.

— Разумется, разв это не долгъ секунданта?

— Долгъ тмъ боле дйствительный, что вы, можетъ быть, успете сохранить наше семейство отъ двойнаго несчастія.

— Двойнаго несчастія?.. спросилъ я съ удивленіемъ.

— Позвольте, сказалъ онъ мн, вотъ что я пишу матушк, прочтите это письмо.

Я взялъ изъ рукъ Франки письмо и читалъ его съ возрастающимъ удивленіемъ.

‘Добрая матушка!

‘Если бы я не зналъ, что вы мужественны какъ спартанка и покорны какъ христіанка, я употребилъ бы вс возможныя средства, чтобы приготовить къ ужасному событію, которое должно поразить васъ, когда вы получите это письмо, у васъ будетъ только одинъ сынъ. Луціанъ, безцнный братъ мой, люби матушку за обоихъ насъ.

‘Третьяго дня я заболлъ горячкою, я не обратилъ большаго вниманія на первые симптомы, медика позвали слишкомъ поздно, матушка, для меня нтъ боле надежды.

‘Я вамъ пишу въ полномъ разсудк, если я умру, это письмо будетъ отправлено на почту черезъ четверть часа посл моей смерти, потому что, по эгоизму любви моей къ вамъ, я хочу, чтобы вы знали что я умеръ, не жаля ни о чемъ на свт, кром нянюсти вашей и моего брата.

‘Прощайте, матушка, не плачьте, здсь любила насъ душа, а не тло, и везд, гд бы она ни находилась, она будетъ васъ любить.

‘Прощай, Луціанъ, не покидай никогда матушки, и помни, что ты остался у ней одинъ.

‘Вашъ сынъ, твой брать,
Луи де Франки.’

Прочитавъ эти послднія слова, я оборотился къ тому, кто ихъ писалъ.

— Скажите, спросилъ я у него, что это значитъ?

— Разв вы не понимаете?

— Нтъ.

— Я буду убитъ въ десять минутъ десятаго.

— Вы будете убиты?..

— Да.

— Но вы не въ своемъ ум. Съ чего вамъ пришла такая идея?

— Я въ полномъ разсудк, мой милый другъ, но я осужденъ.

— Осужденъ?.. кмъ?

— Не разсказывалъ ли вамъ мой братъ, спросилъ съ улыбкою Луи, что мужчины изъ нашей фамиліи пользуются чудною привиллегіею.

— Правда, отвчалъ я, задрожавъ невольно, онъ мн говорилъ о явленіяхъ.

— Мой отецъ явился мн въ эту ночь, оттого то вы и нашли меня такимъ блднымъ, видъ мертвыхъ заставляетъ живыхъ блднть.

Я смотрлъ на него съ удивленіемъ, смшаннымъ съ ужасомъ.

— Вы говорите, что видли отца сегодня ночью?

— Да.

— И онъ говорилъ съ вами?

— Онъ мн объявилъ о смерти.

— Это страшный сонъ.

— Нтъ, страшная дйствительность,

— Вы спали?

— Нтъ. По неужели вы не врите, что отецъ можетъ явиться къ сыну?

Я опустилъ голову: въ глубин сердца я врилъ въ возможность этого.

— Какъ это случилось? спросилъ я.

— Ахъ, Боже мой, самымъ простымъ и самымъ обыкновеннымъ образомъ. Я читалъ въ ожиданіи моего отца, зная напередъ, что если мн угрожаетъ какая нибудь опасность, отецъ явится, вдругъ, въ полночь, лампа поблднла сама собою, дверь медленно отворилась и появился мой отецъ.

— Какъ? спросилъ я.

— Какъ живой, въ томъ самомъ плать, въ которомъ онъ обыкновенно ходилъ, только онъ былъ очень блденъ и глаза его потускнли.

— О, Боже мой!..

— Тогда онъ приблизился медленно къ моей постел. Я приподнялся немного.

— Добро пожаловать, батюшка, сказалъ я ему.

Онъ подошелъ ко мн, смотря пристально на меня и мн показалось, что въ его тускломъ взор отразилось чувство отеческой привязанности!..

— Продолжайте… Это ужасно!..

— Тогда его губы зашевелились и, странная вещь, хотя слова его не производили никакого звука, я слышалъ какъ они звучали во мн самомъ, какъ эхо.

— Что жъ онъ вамъ сказалъ?

— Думай о Бог, мой сынъ!

— Значитъ, я буду убитъ въ этой дуэли? спросилъ я.

Я видлъ, что дв слезы вытекли изъ мутныхъ глазъ и упали на блдное лицо призрака.

— А въ которомъ часу?

Онъ показалъ пальцемъ на стнныя часы, я слдовалъ глазами за направленіемъ его руки. Часы показывали десятаго десять минуть.

— Хорошо, батюшка, отвчалъ я тогда, пусть исполнится воля Божія. Я оставляю матушку, это правда, но соединяюсь съ вами.

Тогда едва примтная улыбка показалась на его лиц, онъ простился со мной знакомъ и удалился. Дверь сама собою отворилась передъ нимъ… о въ исчезъ и дверь снова затворилась.

Этотъ случаи былъ такъ просто и такъ естественно разсказанъ, что можно было безъ затрудненія заключить: или сцена, которую разсказывалъ Франки, дйствительно случилась, или онъ, углубленный въ размышленія, быль игрушкою мечты, которую онъ принялъ за дйствительность, что не мене ужасно.

Я вытеръ потъ, который вступилъ у меня на лбу.

— Вы вдь знаете моего брата? продолжалъ Луи.

— Да.

— Какъ вы думаете, что онъ сдлаетъ, если узнаетъ, что я убитъ на дуэли?

— Онъ тотчасъ пустится изъ Суллакаро, чтобы сразиться съ тмъ, кто убилъ васъ.

— Точно, и если его убьютъ, то матушка останется втройн осиротвшею, лишившись мужа и двухъ сыновей.

— Ахъ, я понимаю: это ужасно!

— Этого то и надобно избжать,— вотъ почему я пишу это письмо. Полагая, что я умеръ отъ горячки, брать мой не будетъ ни на кого сердиться, а матушка скоре утшится, если будет знать, что я умеръ по вол Божіей, а не отъ руки людей. Только чтобы…

— Что такое? спросилъ я.

— Ахъ, нтъ… продолжалъ Луи, я надюсь, что этого не будетъ.

Я замтилъ, что онъ чего-то боялся, но это была его тайна и я не настаивалъ.

Въ эту минуту отворилась дверь.

— Мой другъ, сказалъ баронъ Джіордано, я уважалъ твое распоряженіе, пока это было возможно, но уже восемь часовъ, въ девять мы должны быть на мст. Намъ предстоитъ хать полторы лье, и потому не худо было бы отправляться.

— Я готовь, мой милый другъ, сказалъ Луи. Ступай сюда. Я сказалъ ему все, что было нужно. При этихъ словахъ Луи положилъ палецъ на свой ротъ и взглянулъ на меня. Что жъ касается до тебя, мой другъ, продолжалъ Луи, подходя къ столу и взявъ запечатанное письмо, вотъ твое дло. Если со мною случится несчастіе, прочитай эту записку и сдлай то, объ чемъ я тебя прошу.

— Прекрасно! А что, вы запаслись пистолетами? спросилъ у меня баронъ Джіордано, они врно въ экипаж?

— Да, отвчалъ я. Но при вызд изъ дому я замтилъ, что у одного пистолета курокъ худо дйствуетъ. Мы задемъ къ Девину и купимъ у него пистолеты.

Луи взглянулъ съ улыбкою на меня и протянулъ мн руку, онъ понялъ, что мн не хотлось, чтобъ онъ былъ убитъ моими пистолетами.

— Есть у васъ карета? спросилъ Луи, а не то мы пошлемъ за нею Жозефа.

— У меня есть купе, сказалъ баронъ, потснясь немного, мы вс трое помстимся. А такъ какъ вы немного опоздали, то мы гораздо скоре додемъ на моихъ лошадяхъ, чмъ на наемныхъ.

— демъ, сказалъ Луи.

Мы сошли къ подъзду. Жозефъ насъ ждалъ.

— Я поду съ вами? спросилъ онъ у Луи.

— Нтъ, Жозефъ, не нужно, я не имю въ теб надобности.

Говоря это, Луи немного пріостановился.

— Возьми, мой другъ, сказалъ онъ Жозсфу, положивъ въ его руку небольшой свертокъ золота, и прости меня, если иногда въ минуту дурнаго расположенія я оскорблялъ тебя.

— Ахъ, сударь, вскричалъ Жозефъ со слезами на глазахъ, что это значитъ?

— Молчи, сказалъ Луи, и, вскочивъ въ коляску, услся между нами.

— Онъ былъ очень хорошій слуга, прибавилъ Франки, бросая послдній взглядъ на Жозефа, и если вы его не оставите, я буду вамъ очень благодаренъ.

— Разв ты его прогоняешь? спросилъ баронъ.

— Нтъ, я его оставляю, сказалъ съ улыбкою Луи.

Мы остановились подл Девима и зашли на самое короткое время, чтобы запастись пистолетами, порохомъ и пулями, и потомъ снова отправились во всю рысь къ назначенному мсту.

Безъ пяти минутъ въ девять часовъ, мы были у Венсенскаго Лсу. Въ одно время съ вашею коляскою, пріхала другая — это была коляска Шато-Рено. Мы въхали въ лсъ двумя различными дорогами. Кучера наши должны были съхаться въ большой алле.

Спустя нсколько минутъ, мы были на назначенномъ мст.

— Господа, сказалъ Луи выходя первый изъ экипажа, вы знаете, что никакихъ переговоровъ о примиреніи не должно быть.

— Но, однакожъ, возразилъ я.

— Ахъ. мой милый, вспомните, что посл тайны, которую я вамъ доврилъ, вы имете мене чмъ кто-либо право предлагать, или принимать предложенія, я опустилъ голову, зная, что ршимость Луи непзмипа.

Мы оставили его подл коляски, а сами пошли къ Буасси и Шато-Грану, баронъ Джіордано песъ въ рукахъ ящикъ съ пистолетами.

Мы раскланялись съ секундантами нашего противника.

— Господа, сказалъ Джіордано, въ подобныхъ обстоятельствахъ объясненія должны быть какъ можно короче, потому что мы съ минуты на минуту должны ждать помхи. На насъ лежала обязанность при лести пистолеты: потъ они, не угодно ли посмотрть ихъ, мы сейчасъ только взяли ихъ у ружейнаго мастера и готовы по ручаться, что Луи Франки даже не видалъ ихъ.

— Это не нужно, отвчалъ виконтъ Шато-Гранъ, мы знаемъ съ кмъ имемъ дло.

Онъ взялъ одинъ пистолетъ, между тмъ какъ Буасси бралъ другой, и они вдвоемъ принялись за осмотръ бывшаго въ рукахъ ихъ оружія.

— Эти пистолеты очень обыкновенные, сказалъ баронъ, и они никогда не были въ дл: теперь, вотъ вопросъ: какъ стрлять…

— Господа, возразилъ Буасси, мое мнніе таково, что противники должны поступать какъ имъ угодно и какъ имъ лучше.

— Пусть такъ, сказалъ баронъ Джіордано. Условія, для обоихъ равно выгодныя, всегда принимаются.

— Ну, такъ вы предварите Франки, а мы съ своей стороны скажемъ Шато-Рено.

— Прекрасно, теперь, господа, такъ какъ мы принесли эти пистолеты, то вамъ не угодно ли будетъ зарядить ихъ? сказалъ Джіордано.

Секунданты Шато-Рено взяли по пистолету, всыпали въ нихъ одинаковые заряды пороху, и потомъ, выбравъ первыя попавшіяся подъ руку пули, опустили ихъ въ дуло.

Въ продолженіе этой операціи, въ которой я не хотлъ принимать никакого участія, я подошелъ къ Луи, который встртилъ меня съ улыбкою.

— Вы не забудете ничего изъ того о чемъ я васъ просилъ, сказалъ онъ мн, и постараетесь убдить Джіордано, котораго я, впрочемъ, также просилъ сегодняшнимъ письмомъ, отданнымъ ему, чтобы онъ не разсказывалъ объ этой дуэли ни матери, ни брату. Постарайтесь также, чтобы и журналы ничего не говорили объ этомыіронсшсствіи,если же оно будетъ описано, то по крайней мр, чтобы не было выставлено именъ нашихъ.

— Вы все въ томъ же ужасномъ убжденіи, что дуэль будетъ имть для васъ роковой конецъ? спросилъ я.

— Теперь боле, чмъ когда либо, но вы, по крайней мр отдадите мн должную справедливость, что я смотрлъ на приближеніе смерти, какъ истинный корсиканецъ.

— Ваше спокойствіе изумительно, мой милый Франки, оно мн даетъ надежду, что вы не совершенно врите своему убжденію.

Луи вынулъ свои часы.

— Мн еще остается жить семь минутъ, сказалъ онъ, сдлайте одолженіе, возьмите эти часы и сохраните ихъ на память обо мн: это превосходный брегетъ.

Я взялъ часы и сжалъ руку Франки.

— Черезъ восемь минуть я надюсь возвратить ихъ вамъ, сказалъ я.

— Не будемъ больше говорить объ этомъ, вотъ уже они подходятъ къ намъ.

— Господа, сказалъ виконтъ Шато-Гранъ, здсь направо есть прогалина, которую я устроилъ на собственный счетъ въ прошломъ году, постараемся ее отыскать, тамъ мы будемъ гораздо безопасне, чмъ въ алле, гд могутъ увидть насъ и помшать намъ.

— Не угодно ли вамъ быть нашимъ проводникомъ, сказалъ баронъ Джіордано, мы слдуемъ за вами.

Виконтъ шелъ впереди, мы слдовали за нимъ, составляя дв отдльныя группы. Дйствительно, шаговъ черезъ тридцать, въ продолженіе которыхъ нечувствительно спускались все ниже, мы очутились посреди проталины, которая нкогда была, безъ сомннія, болотомъ, въ род Отельскаго, высохшимъ теперь, и составляла родъ глубокой впадины, почва этой земли, кажется, именно создана была для сценъ такого рода, какая должна была теперь произойти.

— Баронъ Мартелли, сказалъ виконтъ, не угодно ли вамъ со мною отмрить шаги?

Баронъ отвчалъ поклономъ въ знакъ согласія, потомъ сталъ рядомъ съ Шато-Граномъ и они вдвоемъ отмрили двадцать обыкновенныхъ шаговъ.

Я оставался еще нсколько минутъ одинъ съ Франки.

— Кстати, сказалъ онъ мн, вы наіідете мою духовную на стол, на которомъ я писалъ когда вы вошли.

— Хорошо, отвчалъ я, будьте спокойны.

— Господа, все готово, сказалъ виконтъ Шато-Гранъ.

— Я здсь, отвчалъ Луи, прощайте, мой другъ, благодарю за трудъ, который вы приняли на себя, не говорю уже о томъ, прибавилъ онъ съ меланхолическою улыбкою, которымъ я еще обременю насъ.

Я пожалъ его руку, она была холодна.

— Пожалуйста, сказалъ я ему, забудьте сегоднишнее ночное явленіе.

— Вы помните Фрейшюца?

— Помню.

— Хорошо! Вы знаете, каждая пуля иметъ свое назначеніе. Прощайте.

Онъ встртилъ на дорог барона Джіордано, который держалъ въ рук пистолетъ, назначенный для Луи, онъ взялъ этотъ пистолетъ, не взглянувъ даже на него, я сталъ на свое мсто, на которомъ лежалъ платокъ.

Шато-Рено былъ уже на своемъ мст.

Прошла минута въ мертвомъ молчаніи, въ продолженіе это времени противники раскланивались съ своими секундантами, и потомъ другъ съ другомъ.

Шато-Рено, кажется, привыкъ къ подобнаго рода дламъ: онъ улыбался, какъ человкъ, увренный въ своей ловкости. Можетъ быть, онъ зналъ, что Луи Франки въ первый разъ въ жизни брался за пистолетъ.

Луи былъ спокоенъ и хладнокровенъ, но его голова походила на мраморный бюстъ.

— Господа, сказалъ Шато-Рено, вы видите, мы васъ ожидаемъ.

Луи бросилъ на меня послдній взоръ, потомъ съ улыбкою поднялъ глаза къ небу.

— Приготовьтесь же, отвчалъ Шато-Гранъ.

Потомъ, ударяя руку объ руку, онъ произнесъ:

— Разъ… два… три…

Два выстрла слились въ одинъ гулъ. Въ то же время я увидлъ, что Луи Франки повернулся раза два и упалъ на колно.

Шато-Рено стоялъ: пуля пробила только обшлагъ его сюртука.

Я бросился къ Луи.

— Вы ранены? спросилъ я у него.

Онъ хотлъ было мн отвчать, но не могъ, кровавая пна показалась на его губахъ. Въ то же время онъ выпустилъ свой пистолетъ и поднесъ руку къ правой сторон своей груди.

На сюртук едва была замтна маленькая дырочка съ горошинку.

— Баронъ, вскричалъ я, бгите въ казарму и приведите сюда полковаго лекаря.

Но Франки собралъ вс свои силы и, остановя Джіордано, подалъ ему головою знакъ, что докторъ не нуженъ.

Въ это время онъ упалъ на другое колно.

Шато-Рено тотчасъ ушелъ: но секунданты его подошли къ раненому.

Между тмъ мы разстегнули ему сюртукъ, разорвали жилетъ и рубашку.

Пуля вошла въ правый бокъ ниже шестаго ребра, и вышла немного повыше лваго бедра.

При каждомъ вздох раненаго, кровь брызгала изъ обихъ ранъ.

Ясно было, что рана смертельна.

— Г. Франки, сказалъ виконтъ Шато-Гранъ, мы въ отчаяніи, что дло окончилось такимъ несчастнымъ образомъ, но мы надемся, что вы не питаете ненависти къ Шато-Грану.

— Да… да… прошепталъ раненый, да, я ему прощаю… но пусть онъ узжаетъ, пусть узжаетъ…

Потомъ Луи обратился ко мн.

— Позабудьте общанія, сказалъ онъ мн.

— Клянусь вамъ, что все будетъ сдлано, какъ вы хотите.

— Теперь, сказалъ онъ съ улыбкою, взгляните на часы.

И онъ упалъ, испустя вздохъ.

Этотъ вздохъ былъ послдній.

Я взглянулъ на часы, было ровно десять минутъ десятаго.

Я перенесъ свой взоръ на Луи Франки, онъ быль мертвъ.

Мы перенесли его тло въ его квартиру, и пока баронъ Джіордано ходилъ къ полицейскому коммиссару объявить о смерти Луи Франки, я съ Жозефомъ внесъ тло убитаго въ его комнату. Бдный слуга плакалъ горькими слезами.

Когда я вошелъ въ комнату, мои глаза невольно обратились на стнныя часы: они показывали десять минутъ десятаго.

Безъ сомннія ихъ забыли завести и они остановились именно на этомъ часу.

Спустя минуту, вошелъ баронъ Джіордано съ полицейскими, которые, по полученнымъ отъ него свдніямъ, пришли опечатать имущество умершаго.

Джіордано хотлъ было разослать письма къ друзьямъ и знакомымъ покойнаго, чтобы извстить о его смерти, но я просилъ его прочитать прежде письмо, которое передалъ ему Луи Франки, передъ выходомъ изъ квартиры.

Это письмо содержало въ себ просьбу скрыть отъ Луціана причину смерти Луи и требованіе, чтобы похоронить его безъ всякаго великолпія и шума.

Баронъ Джіордано принялъ на себя обязанность распорядиться похоронами, а я въ то же время отправился къ Буасси и Шато-Грану просить ихъ сохранить въ тайн это несчастное дло, и чтобы они передали Шато-Рено, дабы тотъ по крайней мр хоть на нсколько времени оставилъ Парижъ, и не говорилъ, однакожъ, по какой причин я заботился объ его отъзд.

И Шато-Гранъ и Буасси общали помогать мн сколько можно, и между тнь какъ они отправились къ Шато-Рено, я похалъ на почту и отдалъ письмо, въ которомъ заключалось увдомленіе, что Луи умеръ отъ нериной горячки.

X.

Противъ обыкновенія.въ подобныхъ длахъ, дуэль Франки съ Шато-Рено надлалъ весьма мало шуму. Даже самые журналы, эти громкія и фальшивыя публичныя трубы, молчали. Только нсколько искреннихъ друзей проводили тло несчастнаго Луи на кладбище Лашеза. Шато-Рено, не смотря на вс убжденія, отказался выхать изъ Парижа.

Я сначала хотлъ писать къ семейству Луи: но хотя цль моя была благородна — мысль, что я долженъ обманывать мать и брата, остановила меня, я былъ увренъ, что и Луи очень долго боролся съ самимъ собою прежде, нежели ршился на такой поступокъ, и для этого надобны были именно т причины, о которыхъ онъ мн говорилъ.

И такъ, я ршился молчать, не смотря на то, что меня могли обвинить въ равнодушіи и даже, можетъ быть, въ неблагодарности, я былъ убжденъ, что и баронъ Джіордано поступитъ такъ же какъ я. Спустя пять дней посл роковаго событія, въ одиннадцать часовъ вечера, я работалъ, сидя у уголка камина, одинъ, и въ довольно дурномъ расположеніи духа, какъ вдругъ вошелъ мой слуга, и запоровъ за собою дверь, сказалъ мн, довольно взволнованнымъ голосомъ, что г. Франки хочетъ меня видть.

Я повернулся назадъ и посмотрлъ на него пристально: онъ былъ блденъ.

— Что ты мн говоришь, Викторъ? спросилъ я у него.

— Ахъ, сударь, отвчалъ онъ, я право и самъ хорошенько не знаю.

— О какомъ Франки ты мн говоришь?

— О друг вашемъ… о томъ, который раза два приходилъ къ вамъ…

— Ты просто помшался, мой милый. Разв ты не знаешь, что мы имли несчастіе похоронить его, назадъ тому дней пять.

— Знаю, вотъ почему вы и видите меня въ такомъ смущеніи. Онъ позвонилъ: въ то время я былъ въ прихожей, отворилъ дверь и отступилъ, увидя его, онъ вошелъ испросилъ дома ли вы,я былъ въ такомъ замшательств, что отвчалъ ему — дома! Тогда онъ мн сказалъ: ступай, скажи ему что г. Франки желаетъ видть его, я и пошелъ къ вамъ.

— Ты сошелъ съ-ума, мой милый, безъ сомннія, въ прихожей не совсмъ видно, и потому ты не разсмотрлъ его, а такъ какъ ты спалъ, то и не разслушалъ хорошенько, что ннь теб сказалъ. Ступая и спроси имя въ другой разъ.

— Клянусь вамъ, сударь, что я не ошибся, я очень хорошо видлъ и очень хорошо слышалъ.

— Ну, такъ проси его.

Викторъ повернулся съ трепетомъ къ дверямъ, отворилъ ихъ, и не выходя изъ моей комнаты, сказалъ:

— Пожалуйте!

Въ то же время я услышалъ шаги человка, который проходилъ залу и приближался къ моей комнат, вскор я увидлъ у дверей моихъ дйствительно г. Франки.

Признаюсь, первое мое движеніе, было движеніе ужаса, я всталъ и отступилъ на нсколько шаговъ.

— Извините, что я васъ безпокою въ такое время, сказалъ мн Франки, но я пріхалъ назадъ тому минуть десять и не хотлъ ждать до завтра.

— Ахъ, мой милый Луціанъ, вскричалъ я, подбгая къ нему и сжимая его въ объятіяхъ, это вы, это вы!

И невольно нсколько слезъ вырвалось изъ моихъ глазъ.

— Да, сказалъ онъ мн, это я.

Я разсчиталъ сколько прошло времени: письмо и теперь едва ли дошло до Аяччіо, о Суллакаро же и говорить было нечего.

— О, Боже мой! вскричалъ я, значитъ вы ничего еще не знаете?

— Я знаю все, сказалъ онъ.

— Какъ все?

— Да.

— Викторъ, сказалъ я, оборотившись къ слуг, который еще не совсмъ успокоился, ступай къ своему длу, или постой, принеси намъ черезъ четверть часа чего нибудь пость, вы ужинаете со мною и ночуете здсь, не правда ли, Луціанъ?

— Извольте, я согласенъ, сказалъ онъ, я не лъ ничего отъ Оссерра. Къ тому же меня никто не знаетъ, или лучше сказать, прибавилъ онъ съ грустною улыбкою, кажется, меня вс узнали у моего бднаго брата, и не хотли мн отворить, такъ что я принужденъ былъ уйти, оставя цлый домъ въ страшномъ волненіи.

— Дйствительно, мой милый Луціанъ, ваше сходство съ Луи такъ велико, что даже и я былъ пораженъ имъ.

— Какъ, вскричалъ Викторъ, который все еще не могъ ршиться вытти изъ комнаты, вы братъ…

— Ну, да, ступай же, подавай намъ ужинать.

Викторъ вышелъ и мы остались одни. Я взялъ Луціана за руку, усадилъ его въ кресла и самъ слъ подл него.

— Но, сказалъ я ему, вы врно на дорог узнали это роковое извстіе.

— Нтъ, я зналъ тогда, когда еще былъ въ Суллакаро.

— Не можетъ быть, письмо вашего брата едва ли и теперь дошло туда.

— Вы забыли балладу Бюргера, мой милый Александръ, мертвые здятъ скоро.

Я вздрогнулъ.

— Что вы хотите сказать? Объясните, пожалуйста, я не понимаю васъ.

— Вы забыли также, что я вамъ разсказывалъ о явленіяхъ въ нашемъ семейств.

— Вы видли своего брата? вскричалъ я.

— Да.

— Когда.

— Ночью съ 16 на 17-е число.

— И онъ вамъ все сказалъ?

— Все.

— Онъ вамъ сказалъ, что онъ умеръ?

— Онъ мн сказалъ, что убитъ, мертвые не лгутъ.

— Онъ вамъ сказалъ какимъ образомъ онъ убитъ?

— На дуэли.

— Кмъ?

— Шато-Рено.

— Нтъ, не правда! нтъ, отвчалъ я ему, вы узнали это какимъ нибудь другимъ образомъ.

— Неужели вы думаете, что я могу шутить?

— Извините! но право то, что вы разсказываете, такъ чудно, и все, что съ вами случилось — съ вами и вашимъ братомъ, такъ выходитъ изъ общаго порядка вещей…

— Что вы даже не хотите врить, не правда ли? Я понимаю. Но взгляните, сказалъ онъ мн, открывая свою рубашку и показывая синій знакъ на тл, ниже шестаго ребра въ правомъ боку, теперь врите?

— Точно, вскричалъ я, именно въ это самое мсто пуля поразила вашего брата.

— И она вышла сюда? продолжалъ Луціанъ, положивъ палецъ немного выше лваго бедра.

— Это чудно! вскричалъ я.

— Теперь, продолжалъ онъ, не угодно ли, я скажу вамъ, въ которомъ часу онъ умеръ?

— Скажите.

— Въ десять минутъ десятаго.

— Послушайте, Луціанъ, разскажите мн все разомъ, мой умъ теряется, слушая ваши фантастическіе отвты, лучше разсказывайте.

— Ахъ, Боже мой, это очень просто. Въ тотъ самый день, какъ мой братъ былъ убитъ, я выхалъ очень рано поутру изъ дому и отправился къ вашимъ горнымъ пастухамъ. Во время путешествія, мн вздумалось взглянуть на часы: я вынулъ ихъ, посмотрлъ и положилъ опять въ карманъ, но въ эту самую минуту я почувствовалъ, что какъ будто кто-то ударилъ меня сильно по боку, я упалъ безъ чувствъ.

Когда я открылъ глаза, я лежалъ на земл, Орландини поддерживалъ мою голову и прыскалъ мн въ лицо водою. Лошадь моя стояла шагахъ въ четырехъ, и протянувъ ко мн голову, тяжело дышала и фыркала.

— Что съ вами случилось? спросилъ у меня Орландини?

— Ахъ, Боже мой, отвчалъ я, я самъ не знаю, не слышали ль вы выстрла?

— Нтъ.

— Мн кажется, какъ будто я раненъ нулей вотъ сюда, и я ему показалъ мсто, гд я чувствовалъ боль.

— Во-первыхъ, отвчалъ онъ, здсь не слышно было ни пистолетнаго, ни ружейнаго выстрла, во-вторыхъ, у васъ нтъ дырки на сюртук.

— Значить убили моего брата.

— А, отвчалъ онъ, это другое дло.

Я открылъ сюртукъ и нашелъ знакъ, который я вамъ сейчасъ показывалъ, но въ то время онъ былъ видне, и какъ будто налился кровью.

Сначала я было ршился тотчасъ же возвратиться въ Суллакаро: такъ сильно я былъ пораженъ двойною болью, и нравственною и физическою, но вспомнилъ о матери: она ожидала меня не раньше какъ къ ужину, надобно было пріискать какую нибудь причину такого ранняго возвращенія, а я не могъ этого сдлать. Объявить же о смерти брата мн не хотлось, не получивъ врнаго извстія.

Я продолжалъ путешествіе и возвратился домой не раньше шести часовъ вечера.

Бдная мать моя приняла меня какъ обыкновенно, видно было по всему, что она еще ничего не знала. Тотчасъ посл ужина я отправился въ свою комнату.

Когда я проходилъ коридоромъ, который вы уже знаете, втеръ задулъ мою свчу. Я хотлъ было итти назадъ, чтобы зажечь снова ее, но въ это самое время чрезъ отверстіе въ двери я замтилъ огонь въ комнат моего брата.

Я подумалъ, что Гриффо приходилъ въ эту комнату за какимъ нибудь дломъ и забылъ взять съ собою лампу.

Я толкнулъ дверь: свча горла подл постели моего брата, а на этой постел лежалъ мой братъ нагой и окровавленный.

Признаюсь, съ минуту я былъ неподвиженъ отъ ужаса, потомъ я подошелъ, дотронулся до брата: онъ былъ уже холоденъ.

Пуля прошла сквозь его тло именно въ томъ самомъ мст, гд я чувствовалъ боль, капли крови текли изъ открытой раны.

Теперь ясно было для меня, что мой братъ убитъ. Я упалъ на колни и положа голову на постель, прочиталъ молитву, закрывъ глаза.

Когда я открылъ ихъ, я былъ въ совершенной темнот, свча погасла, видніе исчезло.

Я ощупалъ постель: она была пуста.

Послушайте, мн кажется, что я довольно смлъ, но признаюсь вамъ, когда я выходилъ ощупью изъ этой комнаты, у меня волоса поднялись дыбомъ и потъ выступилъ на лбу.

Я сошелъ внизъ, чтобы взять другую свчу. Увидя меня, матушка вскрикнула:

— Что съ тобою? спросила она у меня, отчего ты такъ блденъ?

— Не знаю, мн кажется ничего, отвчалъ я, и взявъ другую свчу, отправился вверхъ.

Въ этотъ разъ свча моя не погасла и я вошелъ въ комнату моего брата: она была пуста.

Постель нисколько не была измята.

Не смотря на то, что я по видлъ теперь подтвержденія прежняго виднія — я былъ довольно убжденъ. Въ десять минутъ десятаго поутру мой братъ былъ убитъ.

Я вошелъ въ свою комнату и легъ спать.

Я долго не могъ заснуть, но наконецъ усталость побдила волненіе духа и сонъ овладлъ мною.

Тогда я увидлъ сцену такъ, какъ она должна была происходить. Я видлъ человка, который убилъ моего брата, слышалъ его имя — онъ называется Шато-Рено.

— Къ несчастію, это все совершенно справедливо, отвчалъ я, но зачмъ вы пріхали въ Парижъ?

— Я пріхалъ убить того, кто убилъ моего брата.

— Убить его!..

— О, будьте спокойны, я это сдлаю не по-корсикански изъ-за угла, или изъ-за стны, но чисто по-парижски, въ блыхъ перчаткахъ, жабо и маншеткахъ.

— Матушка ваша знаетъ ли, что вы пріхали сюда съ этимъ намреніемъ?

— Да.

— И она вамъ позволила хать?

— Она меня поцловала въ голову и сказала: ‘Ступай!’ Матушка истинная корсиканка.

— И вы пріхали?

— Какъ видите.

— Но когда брать вашъ былъ живъ, онъ не хотлъ мщенія?

— Что жъ! сказалъ Луціанъ съ горькою улыбкою, когда умеръ, онъ перемнилъ мнніе.

Въ эту минуту слуга мой вошелъ съ ужиномъ, мы сли за столъ. Луціанъ лъ какъ человкъ совершенно спокойный. Посл ужина я проводилъ его въ его комнату, онъ поблагодарилъ меня, пожалъ руку и пожелалъ мн доброй ночи.

Это было спокойствіе, которое выражаетъ въ сильныхъ душахъ непоколебимую ршительность.

На другой день онъ тотчасъ вошелъ въ мою комнату, какъ только узналъ отъ моего слуги, что меня можно видть.

— Не хотите ли, сказалъ онъ, хать со мною въ Венсенскій Лсъ? Это священный долгъ, который я обязанъ исполнить, впрочемъ, если вамъ некогда, я поду одинъ.

— Какъ, одни! Кто жъ вамъ покажетъ мсто?

— О, я его очень хорошо знаю, вдь я вамъ говорилъ, что я видлъ его во сн.

Мн было очень любопытно знать, до какой степени простирается это чудное ясновидніе.

— Хорошо, я готовъ хать съ вами, отвчалъ я.

— Такъ одвайтесь, а я между тмъ напишу къ Джіордано, вы мн позволите послать вашего слугу съ письмомъ?

— Сдлайте одолженіе.

— Благодарю васъ.

Онъ вышелъ и вернулся минутъ черезъ десять, я послалъ за кабріолетомъ. Мы сли и отправились къ Венсенскому Лсу.

Когда мы дохали до перекрестка, Луціанъ сказалъ:

— Мы подъзжаемъ, не правда ли?

— Да, въ двадцати шагахъ отсюда то самое мсто, гд мы вошли въ лсъ.

— Здсь, сказалъ Луи, останавливая кабріолетъ.

Это именно было то самое мсто.

Луціанъ вошелъ въ лсъ безъ затрудненія, какъ будто онъ тамъ уже разъ двадцать бывалъ. Онъ шелъ прямо къ впадин, и когда вошелъ туда, остановился на минуту, потомъ подошелъ къ тому мсту, гд палъ его братъ, наклонился, и, увидя красноватое пятно, сказалъ:

— Здсь!

Тогда онъ опустилъ медленно голову и поцловалъ дернъ.

Потомъ, поднявшись съ пылающимъ взоромъ, онъ прошелъ поперегъ впадину и ставъ на то мсто, которое занималъ Шато-Рено во время дуэли и сказалъ, ударивъ ногою:

— Здсь онъ былъ, и здсь онъ будетъ завтра лежать. Это вы увидите.

— Какъ? вскричалъ я, завтра?

— Да, или онъ трусь, или онъ завтра же дастъ мн удовлетвореніе.

— Но, мой милый Луціанъ, сказалъ я ему, вы знаете, что въ Париж дуэль не иметъ другихъ послдствій, кром самыхъ обыкновенныхъ, то есть, смерть того или другаго противника. Шато-Рено дрался съ вашимъ братомъ, потому что онъ его вызвалъ, а съ вами за что же ему еще драться.

— Правда, Шато-Рено имлъ причину вызвать моего брата, потому что брать мой оказалъ помощь женщин, которую тотъ подло обманулъ. Шато-Рено убилъ моего брата, когда тотъ никогда не брался за пистолетъ, онъ убилъ его съ такимъ же спокойствіемъ, какъ будто стрлялъ по косул, которая на насъ смотритъ, а я Не имю права вызвать Шато-Рено? Такъ!

Я опустилъ голову и не отвчалъ.

— Впрочемъ, продолжалъ онъ, вамъ не о чемъ здсь хлопотать, будьте спокойны. Я писалъ сегодня поутру къ Джіордано, и когда мы возвратимся въ Парижъ, все будетъ устроено. Неужели вы думаете, что Шато-Рено откажется отъ моего предложенія?

— Шато-Рено иметъ, къ несчастію, репутацію храбраго человка, и потому никто не усомнится въ его мужеств, если онъ и вздумаетъ отказаться.

— Тмъ лучше… сказалъ Луціанъ. Пойдемте завтракать.

Мы возвратились въ аллею и сли въ кабріолетъ.

— Кучеръ, сказалъ я, въ улицу Риволи.

— Нтъ, сказалъ Луціанъ… я васъ везу завтракать въ Cal de Paris. Кажется, тамъ братъ постоянно обдалъ.

— Кажется.

— Притомъ я тамъ назначилъ Джіордано свиданіе.

— Ну такъ въ Caf de Paris.

Спустя полчаса, мы были у дверей рестораціи.

Появленіе Луціана въ Caf de Paris доказало, какъ странно и поразительно было сходство между имъ я его братомъ. Слухъ о смерти Луи распространился уже, хотя обстоятельства, которыми она сопровождалась, не были хорошо извстны. Теперешнее явленіе Луціана, казалось, привело всхъ въ изумленіе.

Я спросилъ отдльную комнату, предваря прислугу, что къ намъ долженъ притти баронъ Джіордано.

Мы вошли въ комнату. Луціанъ принялся читать журналы съ хладнокровіемъ, походившимъ почти на безчувственность. Въ половин завтрака вошелъ Джіордано.

Молодые друзья не видлись около четырехъ или пяти лтъ, однакожъ пожатіе руки было единственнымъ доказательствомъ ихъ дружбы.

— Все устроено, сказалъ Джіордано.

— Шато-Рено согласился?

— Да, съ однимъ только условіемъ, что посл васъ его оставятъ въ поко.

— О, въ этомъ онъ можетъ быть увренъ. Я послдній изъ Франки. Что, вы видлись съ нимъ самимъ или съ его секундантами?

— Съ нимъ самимъ. Онъ взялся предварить Буасси и Шато-Грана. Что касается до орудія, мста и времени дуэли — они т же.

— Прекрасно… Садитесь же завтракать.

Баронъ слъ. Заговорили о другихъ предметахъ.

Посл завтрака, Луціанъ просилъ насъ представить его коммиссару, который опечатывалъ вещи покойнаго Луи, и владльцу дома, гд жилъ несчастный. Луціанъ хотлъ провести въ комнат Луи послднюю ночь, которая отдляла его отъ часа мщенія.

Въ этихъ хлопотахъ прошла большая часть дня, только къ вечеру, часовъ въ пять, Луціанъ могъ войти въ прежнее жилище своего брата.

Мы его оставили одного, скорбь иметъ свою стыдливость, которую должно уважать.

Луціанъ назначилъ намъ свиданіе на другой день въ восемь часовъ, прося меня запастись тми же пистолетами и купить даже ихъ, если они продавались.

Я тотчасъ отправился къ Девиму и сторговалъ ихъ за шестьсотъ франковъ.

На другой день, въ восемь часовъ безъ четверти, я былъ у Луціана.

Когда я вошелъ, онъ сидлъ на томъ же мст и писалъ за тмъ же столомъ, гд я нашелъ его брата, въ день его смерти.

Онъ улыбался, хотя быль очень блденъ.

— Здравствуйте, сказалъ онъ мн. Я пишу къ матушк.

— Я надюсь, что вы ей сообщаете новость мене скорбную, ч мъ та, которую отправилъ къ ней, недлю тому назадъ, вашъ братъ.

— Я пишу ей, что она можетъ молиться спокойно за своего сына и что онъ отмщенъ.

— Какъ вы можете говорить съ такою увренностью?

— Мой братъ сказалъ вдь вамъ напередъ о своей смерти? Я теперь вамъ предсказываю смерть Шато-Рено. Посмотрите, прибавилъ онъ, вставая съ своего мста и показывая рукою на високъ, вотъ куда я попаду ему.

— Вы?

— Я онъ даже не ранитъ меня.

— Но подождите по крайней мр, пошлите посл дуэли это письмо.

— Ждать нтъ надобности.

Онъ позвонилъ, слуга вошелъ.

— Жозсфъ, сказалъ онъ, отнеси это письмо на почту.

— Вы опять видли своего брата? вскричалъ я.

— Да, отвчалъ онъ мн.

Страшны были эти дв дуэли, слдовавшія одна за другою, и въ которыхъ заране одинъ изъ двухъ противниковъ обрекался смерти.

Въ это время вошелъ баронъ Джіордано.

Было восемь часовъ. Мы похали.

Луціанъ такъ спшилъ пріхать на мсто, что мы были въ лсу въ девять часовъ безъ десяти минутъ. Наши противники пріхали ровно въ девять часовъ, они вс трое явились верхомъ. Слуга, который за ними слдовалъ, былъ тоже на лошади. Шато-Рено держалъ руку въ карман платья, такъ что мн сначала показалось, какъ будто она подвязана.

Въ двадцати шагахъ отъ насъ они сошли съ лошадей, оставя ихъ слуг.

Шато-Рено остался назади: по онъ бросилъ однакожъ взоръ на Луціана. Не смотря на то, что онъ былъ далеко отъ насъ, я замтилъ его блдность. Онъ повернулся и принялся, отъ нечего длать, сбивать плеткою, бывшею у него въ лвой рук, маленькіе цвтки, которые росли на трав.

— Вотъ и мы, сказали Шато-Гранъ и Буасси. Вы знаете наши условія: эта дуэль послдняя, и каковы бы ни были ея послдствія, Шато-Рено не отвчаетъ за нихъ никому боле.

— Точно такъ, отвчали мы.

Луціанъ поклонился въ знакъ согласія.

— У васъ есть пистолеты? спросилъ виконтъ Шато-Гранъ.

— Есть и т же самые.

— Они неизвстны Франки?

— Вовсе. Шато-Рено знаетъ ихъ, потому что они уже разъ были въ рукахъ его — а Франки ихъ даже не видалъ.

— Прекрасно, господа. Пойдемте же.

Въ то же время мы вошли въ лсъ не произнеся ни одного слова, каждый чувствовалъ, что должно произойти что-нибудь такъ-же ужасное, какъ и въ первый разъ.

Мы спустились на проталину.

Шато-Рено, владя сильнымъ характеромъ, казался спокойнымъ, но т, которые видли его въ этихъ двухъ встрчахъ, могли отгадать разницу въ немъ.

По временамъ Шато-Рено бросалъ скрытый взглядъ на Луціана.и взглядъ его выражалъ безпокойство, походившее на ужасъ. Можетъ быть, его занимало большое сходство между двумя братьями, и онъ видлъ въ Луціан мстительную тнь Луи.

Между тмъ, какъ заряжали пистолеты, я увидлъ, что Шато-Рено вытащилъ наконецъ свою руку изъ сюртука: она была обвернута мокрымъ платкомъ, чтобы укротить лихорадочное движеніе.

Не дожидаясь, пока ему покажутъ мсто, Луціанъ занялъ то, на которомъ стоялъ его братъ, что, разумется, заставило Шато-Рено занять то мсто, на которомъ онъ стоялъ въ первую дуэль.

Луціанъ взялъ пистолетъ съ радостною улыбкою. Шато-Рено взявъ свой, изъ блднаго сталъ совершенно синимъ. Потомъ онъ провелъ рукою между галстухомъ и шеею, какъ будто галстухъ душилъ его.

Невозможно составить себ понятія о чувств невольнаго ужаса, съ какимъ я смотрлъ на этого молодаго человка, прекраснаго, богатаго и изящнаго, который наканун еще поутру мечталъ прожить долгіе годы, и который сегодня съ потомъ на лбу и тоскою въ сердц, чувствовалъ, что онъ обреченъ смерти.

— Вы готовы? спросилъ Шато-Гранъ.

— Да, отвчалъ Луціанъ.

Шато-Рено кивнулъ головою въ знакъ согласія.

Я отвернулся.

Я слышалъ два удара рукою и при третьемъ гулъ двухъ выстрловъ.

Луціанъ ожидалъ съ спокойнымъ взоромъ, какъ человкъ, увренный въ успх мщенія.

Я обернулся. Шато-Рено лежалъ на земл, убитый на повалъ, онъ не вздохнулъ, даже не повернулся.

Я подошелъ къ нему, увлеченный непобдимымъ любопытствомъ узнать до коица эту катастрофу: пуля попала въ високъ, въ то самое мсто, какъ мн показывалъ Луціанъ.

Я подбжалъ къ нему: онъ былъ спокоенъ и не трогался съ мста, но, увидя меня, выпустилъ пистолетъ и упалъ ко мн на шею.

— О, мой братъ! мой бдный братъ! закричалъ онъ.

И горько зарыдалъ.

То были первыя слезы, пролитыя молодымъ Корсиканцемъ.

Конецъ.

КОРСИКАНСКОЕ СЕМЕЙСТВО.

РОМАНЪАЛЕКСАНДРА ДЮМА.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ,

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

КОРСИКАНСКОЕ СЕМЕЙСТВО.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

VIII.

IX.

X.

Читайте также:

РОМАНЪ
АЛЕКСАНДРА ДЮМА.