Б. И. Бентовинъ.
Б. И. Бентовинъ.
РОКОВЫЯ ГАЛОШИ и ДРУГІЕ РАЗСКАЗЫ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Электро-Типографія Н. Я. Стойковой, Шпалерная, No 14.
1901.
Коротконожка.
Коротконожка.
Коротконожка, Бентовин Борис Ильич, Год: 1901
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Ее вс звали коротконожкой…
— Вотъ наша милая коротконожка!.. — представляли ее знакомымъ родители…
Коротконожка пойдемъ гулять!..— звали ее подруги.
И въ этомъ не звучало ничего обиднаго, а скоре нчто ласкательное.
Таня была такая уже отъ рожденія. Правая голень ея оказалась на нсколько сантиметровъ короче лвой. Въ остальномъ сложеніе ея было вполн правильное, и она выглядла здоровымъ, цвтущимъ ребенкомъ. Притомъ, если въ ней и не было особенной красоты, то безконечно много миловидности и той доброты въ лиц, которая длаетъ ребенка анголоподобнымъ…
Шли годы. Таня подростала. Тутъ только она начала чувствовать нкоторый трагизмъ своего положенія. Когда подруги-подростки танцовали съ кавалерами-гимназистами, ей приходилось сидть и быть только наблюдательницей, Правда, постоянно подл нее торчалъ какой-нибудь велико-возрастный гимназистъ, который мрачно философствовалъ.
— Что такое танцы!.. Это обычай дикихъ!.. Поврьте, Татьяна Александровна, я-бы съ большею охотой просидлъ подл васъ всю жизнь.
Но эта философія ее мало утшала, и она съ завистью смотрла, какъ мимо неслись оживленныя пары…
Гулять казалось ей теперь тоже не совсмъ удобнымъ. Родители заказали ей подходящую обувь съ высокимъ каблукомъ. Она становилась на пальцы правой ноги, чтобы выработать боле правильную походку. Но это было довольно мучительно, и мало помогало… Между тмъ, ей чудилось, что мимоидущіе смотрятъ на нее съ явнымъ сожалніемъ. А иногда она слышала за своей спиной.
Какое несчастье! Такая миленькая, и вдругъ…
Таня очень страдала… Названіе ‘коротконожка’ ее теперь уже раздражало, и родители, и окружающіе, избгали произносить это слово. Но привычка брала свое и нтъ-нтъ у кого-нибудь да срывалось фатальное прозвище… Бдную Таню это доводило до слезъ…
Ей шелъ двадцать первый годъ, и она, конечно, мечтала, какъ вс двушки въ эту пору. Ей мечтамъ представлялся сказочный принцъ-чародй, который, явившись прежде всего, удлинялъ ея ногу ровно на столько сантиметровъ, сколько было необходимо, а затмъ уже предлагалъ ей руку и сердце.
И этотъ принцъ, дйствительно пришелъ. Конечно, онъ не былъ въ состояніи сдлать ея ногу нормальной. Но предложеніе онъ ей сдлалъ.
Николай Валеріановичъ Кадушовъ у многочисленныхъ маменекъ и тетушекъ считался очень выгоднымъ женихомъ. Ему было немногимъ боле 30 лтъ, занималъ онъ вполн обезпеченное положеніе, среди знакомыхъ считался оригиналомъ и эксцентрикомъ,— впрочемъ, больше потому, что неоднократно ускользалъ отъ стей разставляемыхъ ему невстами и ихъ матерями. Съ Таней онъ познакомился не случайно. Увидя ее однажды на балу, онъ слдилъ цлый вечеръ, какъ она скромно жалась въ углу, стараясь укрыться отъ взора окружающихъ.
Въ концу вечера онъ былъ представленъ Тан и съ тхъ поръ сдлался ея постояннымъ кавалеромъ. Матушки и тетушки шипли и злились, но все-же были совсмъ огорошены, когда узнали, что Кадушевъ сдлалъ Тан предложеніе.,
— Нечего сказать убилъ бобра!.. Чмъ только плнила его эта калка?!.
Кром того, Таня была безприданница, и, слдовательно, съ этой стороны женитьба Кадушева такъ-же не могла быть оправдана…
Коротконожка была счастлива какъ никогда… Николаи Валеріановичъ очень ей нравился, а тутъ еще ее подзадоривали и тшили завистливые взгляды подругъ.
Посл свадьбы новобрачный укатили въ Италію. Когда они вернулись Таню буквально узнать нельзя было. Она расцвла, сформировалась, похорошла… Она обожала мужа, а онъ относился къ ной очень внимательно, ласково, хотя нсколько свысока… Счастливымъ днямъ, казалось, не должно было быть предла… Но судьба ршила иначе…
Какъ-то къ Николаю Валеріановичу зашелъ его давнишній другъ и однокашникъ Рзуновъ. Тани не было дома. Друзья услись въ кабинет и, увлекшись воспоминаніями о далеки прошедшихъ студенческихъ годахъ, не замтили какъ вернулась хозяйка дома. Спросивъ у горничной, кто у Николая Валеріановича, Таня хотла уже войти въ кабинетъ, но услышала свое имя и на мгновеніе остановилась. Да, безспорно, говорили о ней и говорили довольно горячо… Невольное любопытство удержало Таню у дверей кабинета.
Однако, никакъ я не пойму, почему ты выбралъ себ жену съ физическимъ изъяномъ?..— раздавался голосъ Рзунова. Вдь, самъ говоришь, что и влюбленъ ты но былъ, и матеріальныхъ выгодъ никакихъ не предвидлось.
— Именно, этотъ изъянъ, какъ ты выражаешься, и заставилъ меня выбрать эту двушку, а по другую, отвчалъ Николай Валеріановичъ.
— Не понимаю что-то…
— А вотъ я объясню мою точку зрнія… Видишь-ли, дружище, я — эгоистъ, и сознаваться въ этомъ нисколько не стыжусь. Такъ какъ въ сущности — вс люди эгоисты, и для рисовки только играютъ въ альтруизмъ. И вотъ пришло мн на умъ жениться на такой двушк, которая всегда чувствовала, что, женившись на ней, я свершилъ нчто врод благодянія. Быть можетъ это и не совсмъ благородная мысль, но, во всякомъ случа, она логична. Какъ тамъ ни верти, а моя Таня постоянно чувствовала, что она коротконожка, что большинство молодыхъ людей смотрятъ на этотъ физическій норокъ, какъ на нчто ужасающее. И вотъ явился я, благородный рыцарь, и взялъ ее… Чувства удивленія и благодарности при этомъ должны явиться сами собой, а отсюда уже не далеко до обожанія… А что можетъ быть пріятнй, какъ быть обожаемымъ своею собственною женой?!. Это такая рдкость!.. Такъ вотъ секретъ моей женитьбы…
— И ты, дйствительно, счастливъ?.. Вполн… Съ моей стороны тутъ, собственно, оказалось очень мало самопожертвованія… Ты видлъ, какъ расцвла и похорошла моя Таня, подъ вліяніемъ любви… А что до обожанія, то мы къ этому идемъ, мой другъ… Она и теперь уже смотрятъ на меня такими глазами, словно състь собирается… Она покорна и кротка, какъ овечка… Я длаю съ нею что угодно… Я лплю ея характеръ, какъ изъ воска… Однако, пойдемъ, посмотримъ — не вернулась-ли и она…
Коротконожка отскочила отъ дверей, бросилась въ спальню и тамъ, уткнувшись въ подушку, долго плакала… Затмъ, кое-какъ справившись съ нервами, сла къ окну и начала обдумывать свое положеніе. Къ чаю она не вышла, велвъ сказать мужу, что у нея голова болитъ.
На другой день въ отношеніяхъ Тани къ Николаю Валеріановичу наступила значительная перемна. Она стала къ нему куда холодне. Замтна была даже нкоторая склонность къ ироніи и критик… Николаи Валеріановичъ отнесъ это на долю нервовъ, которые могутъ розыграться въ любой моментъ у любой женщины. Однако, и продолженіи недли дло пошло еще хуже. Таня начала возражать, говорить дерзости, капризничать и предъявлять невозможныя требованія… О ‘лпк изъ воска характера’ — не могло быть и рчи… Николаи Валеріановичъ былъ очень удивленъ, но и тутъ придумалъ ‘физіологическое ‘ объясненіе:— быть можетъ, Таня была въ интересномъ положеніи. А въ это время женщинамъ все прощается…
Однако, никакого ‘интереснаго’ положенія не оказалось… А совмстная жизнь шла все хуже и хуже… Черезъ 2—3 мсяца — она стала невозможной… Ихъ мирный семейный очагъ былъ превращенъ въ какой-то адъ. Начались сцены, обмороки, истерики, битье посуды Николай Валеріановичъ буквально потерялъ голову. Онъ не могъ себ уяснить, что произошло съ его тихой, кротко и, ‘благодарной’ женой, Ему приходилось во всемъ уступать, лишь-бы сохранить только тнь покоя. Его гордость и самолюбіе были сильно уязвлены. Его эгоистическія наклонности потерпли чувствительный ударъ. Его разсчеты совершенно не оправдались.
Но какъ это ни странно — Николай Валеріановичъ любилъ теперь ‘коротконожку’ гораздо больше, чмъ прежде. Тогда онъ скоре жаллъ ее, чмъ любилъ. Онъ смотрлъ на нее, какъ на немощное существо, нуждающееся въ его покровительств, и призванное обожать его. Теперь эта горячая, своенравная. ни въ чемъ не уступающая женщина интересовала его, заставляла усиленно биться его сердце. И въ недолгіе промежутки семейнаго перемирія онъ считалъ себя счастливымъ, какъ никогда.
Однако, чаша не была еще выпита до дна…
Въ одинъ прекрасный день ‘коротконожка’ заявила, что неудачная семейная жизнь ей опротивла, и что она желаетъ вернуться къ родителямъ.
Въ первую минуту, Николай Валеріановичъ, оскорбленный до глубины души, ршилъ сейчасъ-же выдать Тан отдльный видъ на жительство…
Чмъ скоре освободиться отъ такой особы, тмъ лучше!..
Но въ тотъ-же день уже онъ почувствовалъ, что такъ поступить не въ состояніи. Онъ слишкомъ любилъ Таню, онъ не могъ вырвать ея образа изъ своего сердца, онъ понялъ, что, несмотря на вс переносимыя имъ непріятности, онъ безъ нея будетъ невыразимо страдать.
Онъ бросился къ Тан и все это очень горячо высказалъ ей…
И если ты будешь меня еще въ десять разъ больше мучить, все-таки я не отпущу тебя, потому что я люблю тебя, я безъ тебя жить не могу!..
Подъ вліяніемъ его горячей рчи, лицо Тани становилось все радостне и радостне. При послднихъ словахъ она бросилась въ объятія мужа.
— Милый!.. Да я теб сама очень люблю, и никогда, никогда не оставлю… Все то, что я длала это время — служило только искусомъ… Теперь я знаю, ты меня, дйствительно, любишь, а не руководишься одною жалостью!..
И она разсказала ему все: какъ подслушала его разговоръ съ пріятелемъ, какъ ршилась, во что-бы то ни стало, узнать, любитъ-ли онъ ее самою или только ея покорность и кротость.
— Милый, ты попался въ ловушку собственнаго эгоизма. Вотъ ты говорилъ, что я должна тебя обожать изъ благодарности. Не было-ли это грубымъ оскорбленіемъ для тебя самого? Вдь, тогда я должна была-бы любить всякаго, кто-бы меня соблаговолилъ взять замужъ будь это Иванъ Ивановичъ, Петръ Петровичъ или Сидоръ Сидоровичъ… Слдовательно, свои личныя-то достоинства ты ставилъ ни во что! И вотъ мн стало больно и ли себя, и за тебя… Я хотла доказать, что одна благодарность еще не можетъ взывать любви… Да ты и не достоинъ былъ, любви, разъ взялъ меня исключительно въ тхъ видахъ, чтобы имть въ своей жен послушную рабу. И отказала-же я себя!.. Долго ты будешь это помнить… Но за то я узнала, что ты меня, дйствительно, любить не за кротость и хорошій нравъ, а за меня самою — какая-бы я ни была… Ты все перетерплъ… Получай-же теперь свою прежнюю кроткую женку!.. Впрочемъ, насчетъ, кротости съ тобой слдуетъ быть поосторожне… Еще опять, пожалуй, задумаешь ‘лпить мой характеръ изъ воска!,’
Николай Валеріановичъ зажалъ ей ротъ горячимъ поцлуемъ… Миръ былъ заключенъ. И снова солнце согласія засіяло надъ молодой четой…