Король Иоанн, Шекспир Вильям, Год: 1596 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 79 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
В. ШЕКСПИРА
ВЪ ПРОЗ И СТИХАХЪ

ПЕРЕВЕЛЪ П. А. КАНШИНЪ.

Томъ третій.
1) Король Іоаннъ. 2) Царствованіе Эдварда III. 3) Жизнь и смерть короля Ричарда II.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ
КЪ ЖУРНАЛУ
‘ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРНІЕ’

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.

ИЗДАНІЕ С. ДОБРОДЕВА.
1893.

http://az.lib.ru

КОРОЛЬ ІОАННЪ.

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

Король Іоаннъ.

Принцъ Генрихъ, его сынъ, впослдствіи король Генрихъ III.

Артуръ, герцогъ Бретанскій, сынъ Жофруа, послдняго герцога Бретаніи, и старшій братъ короля Іоанна.

Уильямъ Марэшаль, графъ Пемброкъ.

Джефри Фитцъ-Питэръ, графъ Эссэксъ, великій судья Англіи.

Уильямъ Лонгсуордъ, графъ Сольсбери.

Робертъ Биготъ, графъ Норфолькъ.

Гьюбертъ дэ-Боргъ, камергеръ короля.

Робертъ Фолькенбриджъ, сынъ Сэра Роберта Фолькенбриджъ.

Филиппъ Фолькенбриджъ, его братъ, незаконный сынъ короля Ричарда I,— Пригулокъ.

Джемсъ Гурни, слуга леди Фолькенбриджъ.

Питэръ изъ Помфрэта, прорицатель.

Филипъ, король Франціи.

Людовикъ, дофинъ.

Эрцгерцогъ Австрійскій.

Кардиналъ Пандольфъ, папскій легагь.

Мелонъ, французскій дворянинъ.

Шатильонъ, французскій посолъ.

Элеонора, вдова короля Генриха II и мать короля Іоанна.

Констанца, мать Артура.

Бланка, дочь Альфонса, короля Кастиліи, и племянница короля Іоанна.

Леди Фолькенбриджъ, мать Роберта и Филиппа Фольконбриджа.

Придворные обоего пола, граждане города Анжера.

Шерифъ, герольды, офицеры, солдаты, гонцы и слуги.

Дйствіе поперемнно, то въ Англіи, то во Франціи.

ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Порсэмтонъ. Тронная зала во дворц.

Король Іоаннъ, Элсопора, Пемброкъ, Эссэксъ, Сольсбери и другіе входятъ, сопровождаемые Шатильономъ.

Король Іоаннъ. Говорите, Шатильонъ, чего желаетъ отъ насъ король Франціи?

Шатильонъ. Посл обычныхъ привтствій, король Франціи поручилъ мн передать вашему, возсдающему на англійскомъ престол величеству, величеству заемному…

Элеонора. Заемному? Начало странное.

Король Іоаннъ. Не перебивай, дорогая матушка, дай выслушать до конца, что намъ велно передать.

Шатильонъ. Король Франціи, Филиппъ, отъ имени Артура Плантадженета, сына покойнаго брата вашего Жофруа, требуетъ, чтобы вы возвратили племяннику этотъ прекрасный островъ, a вмст съ нимъ Ирландію и провинціи Пуатье, Анжу, Турэнъ и Мэнъ. Требуетъ король еще, чтобы вы вложили въ ножны свой мечъ, при помощи котораго вы беззаконно завладли всми названными землями, и не смли поднимать его противъ своего племянника и законнаго государя Англіи.

Король Іоаннъ. A что воспослдуетъ, если я отвчу отказомъ?

Шатильонъ. Придется прибгнуть къ кровопролитной войн, чтобы ея безпощадною силою отнять! y васъ все, беззаконно захваченное вами.

Король Іоаннъ. Мы готовы отвчать на войну войною, кровью на кровь и насиліемъ на насиліе. Такъ и отвтьте королю Франціи.

Шатильонъ. Услышь же изъ моихъ устъ вызовъ короля, это крайній предлъ моихъ полномочій.

Король Іоаннъ. Передай ему и мой, a затмъ узжай съ миромъ. Предстань, какъ молнія, предъ глазами своего повелителя, потому что не успешь ты еще къ нему дохать, какъ я уже буду во Франціи и оглушу ее громомъ моихъ пушекъ. Ступай-же отсюда, служи громогласною трубою нашему негодованію и явись зловщимъ предсказателемъ Франціи собственной ея погибели. Дать ему почетный конвой! Наблюди за этимъ, Пемброкъ. Прощай, Шатильонъ (Шатильонъ и Пемброкъ уходятъ).

Элеонора. Ну ,что, мой сынъ? Не говорила ли я теб всегда, что честолюбивая Констанца до тхъ поръ не успокоится, пока не успетъ воспламенить противъ тебя и Францію, и весь міръ, чтобы они вступились за права ея сына. Все это дло можно было предупредить и уладить при помощи ничего не стоющихъ дружескихъ заявленій, a теперь между обоими государствами должна разыграться жестокая, кровавая борьба.

Король Іоаннъ. За насъ и могущество наше, и право.

Элеонора (Тихо ему). Не столько право, сколько могущество, иначе и теб, и мн пришлось-бы плохо. Это шепчетъ теб моя совсть, но словъ ея не услышитъ никто, помимо неба, тебя и меня.

Входитъ Норсэмтонскій Шэрифъ и говоритъ что-то на ухо Эссэксу.

Эссэксъ. Государь, въ этомъ графств возникла крайне странная, неслыханная тяжба. Об спорящія стороны на судъ явились къ вамъ. Прикажете ихъ впустить?

Король Іоаннъ. Пускай войдутъ (Шерифъ уходитъ). Средства для этого похода доставятъ наши аббатства и монастыри (Шерифъ возвращается, за нимъ входятъ Робертъ Фолькенбриджъ и побочный братъ послдняіг Филиппъ). Что вы за люди?

Филиппъ Фолькенбриджъ. Вашъ врноподданный, государь. Я родомъ джентльменъ изъ графства Норсэмтонъ я, какъ предполагаю, старшій сынъ Роберта Фолькенбриджа. Помимо того, я воинъ, на пол битвы возведенный въ санъ рыцаря, дарующей почести рукою Львинаго сердца.

Король Іоаннъ. A ты кто такой?

Робертъ Фолькенбриджъ. Сынъ и насідникъ того-же Фолькенбриджа.

Король Іоаннъ. Какъ-же такъ?— Онъ старшій, a наслдникъ ты? Вы, какъ видно, родились не отъ одной матери?

Филиппъ. Отъ одной, государь. Въ томъ нтъ никакого сомннія, и вс это знаютъ. Предполагаю также, что и отъ одного отца, но насколько это врно, знаютъ только наша мать, да небеса, на этотъ счетъ y меня могутъ быть сомннія, какъ и y каждаго человка, рожденнаго отъ человка.

Элеонора. Стыдись, грубый человкъ. Ты позоришь родную мать и своимъ сомнніемъ кладешь пятно на ея честь.

Филиппъ. Я, королева?— нисколько! У меня для этого нтъ никакого основанія. Это отзывъ моего брата, a не мой. Если ему удастся это доказать, онъ оттягаетъ y меня, по крайней мр, пятьсотъ прекраснйшихъ фунтовъ стерлинговъ ежегоднаго дохода. Да хранятъ небеса честь моей матеря и мое наслдство.

Король Іоаннъ. Малый прямой, хотя и грубый! Почему-же онъ, рожденный посл тебя, заявляетъ притязанія на твое наслдство?

Филиппъ. Не знаю. Должно быть, потому, что ему хочется завладть моими землями. Онъ какъ-то обозвалъ меня незаконнорожденнымъ. Какъ я рожденъ: — въ закон-ли также, какъ онъ, или въ беззаконіи? — отвтить на это я разъ навсегда предоставляю моей матери. Но какъ именно я рожденъ, хорошо или дурно,— миръ костямъ, похлопотавшимъ о моемъ появленіи на свтъ!— вы, государь, можете ршить сами. Сравните только наши лица, и вы все увидите. Если старый сэръ Робертъ дйствительно отецъ намъ обоимъ, и вотъ этотъ сынъ похожъ на него, я на колняхъ готовъ благодарить небеса, что я не похожъ на тебя, сэръ Робертъ.

Король Іоаннъ. Какого это сумасброда посылаютъ намъ небеса?

Элеонора. Онъ и лицомъ, и звукомъ голоса очень сильно напоминаетъ Львиное сердце. Не замчаешь-ли ты и въ могучемъ сложеніи этого человка сходства съ моимъ сыномъ?

Король Іоаннъ. Я хорошо вглядлся въ его наружность и нахожу, что онъ поразительно похожъ на Ричарда.— Ну, а теперь говори ты. На какомъ основаніи заявляешь ты притязанія на земли брата?

Филиппъ. На томъ основаніи, что y него одна половина лица похожа на лицо сэра Роберта и вотъ за эту-то половину, не стоющую и фартинга, онъ хочетъ получить вс мои пятьсотъ фунтовъ годового дохода.

Робертъ Фолькенбриджъ. Свтлйшій государь, когда мой отецъ былъ живъ, вашъ братъ часто пользовался его услугами.

Филиппъ. Этимъ, сэръ, вы моихъ земель не оттягаете, разсказывайте лучше, какъ онъ пользовался ласками нашей матери.

Робертъ Фолькенбриджъ. Такъ онъ однажды отправилъ его посломъ къ германскому императору для переговоровъ по какому-то важному длу. Король этимъ воспользовался и все время, пока длилось отсутствіе моего отца, прожилъ y него въ дом. Я стыжусь разсказывать, какъ именно соблазнилъ онъ нашу мать, но, что было такъ, къ несчастію, правда. По собственнымъ словамъ моего отца, его, въ то время, когда былъ зачатъ вотъ этотъ дтина, отъ нашей матери отдляли громадныя пространства моря и суши. На смертномъ одр, отецъ вс свои земли завщалъ мн и смертнымъ часомъ поклялся, что вотъ этотъ сынъ моей матери нисколько ему не сынъ, a если и сынъ, то явился на свтъ четырнадцатью недлями ране, чмъ слдовало. Поэтому, государь, прошу васъ, по желанію покойнаго отца, приказать возвратить мн мои земли, на которыя я имю неотъемлемыя права.

Король Іоаннъ. Странный ты человкъ! Твой братъ признанъ былъ законнымъ, жена твоего отца родила его уже по вступленіи въ бракъ. Если въ ея игр и была передержка, вина эта ложится на нее одну. Такая-же непріятность можетъ постигнуть каждаго человка. Даже въ томъ случа, если ты говоришь правду, будто о произведеніи на свтъ старшаго ребенка твоей матери похлопоталъ мой братъ, скажи, могъ-ли этотъ незаконный отецъ требовать своего сына y отца, считавшагося законнымъ? Нтъ, пріятель, отецъ твой имлъ полное право оставить за собою телка отъ своей коровы, требуй хоть весь міръ его выдачи. Да, онъ, разумется, имлъ полное право это сдлать. Положимъ, что ребенокъ дйствительно рожденъ отъ моего брата, но братъ мой никоимъ образомъ не могъ признать его своимъ сыномъ, точно такъ-же, какъ твой отецъ не имлъ никакой возможности не признать его своимъ. Изъ этого-же вытекаетъ слдующее:— если сынъ моей матери сдлалъ твоему отцу наслдника, то само-собою понятно, что и земли твоего отца должны перейти къ его наслднику.

Робертъ. Итакъ, желаніе моего отца, чтобы его имнія не доставались сыну, рожденному не отъ него, ровно ничего не значитъ?

Филиппъ. Для того, чтобы лишить меня наслдства, его желаніе значитъ такъ-же мало, какъ, по моему предположенію, было мало его участіе при моемъ зачатіи.

Элеонора. Что предпочелъ-бы ты: — оставаться попрежнему Фолькенбриджемъ и, подобно твоему брату, владть землями, или быть признаннымъ какъ сынъ Львинаго сердца, но безъ всякихъ земель и ограничиться владніемъ только собственной твоей особой?

Филиппъ. Ваше величество, если-бы y моего брата была такая наружность, какъ y меня, a y меня такая, какъ y него, то-есть, вмсто ногъ два прута, вмсто рукъ дв пустыя кожи отъ угря, a лицо такое, что я не ршился бы заткнуть за ухо себ розу, боясь, какъ бы люди не стали говорить: — ‘Взгляните на эту трехъ-фартинговую монету’! — да, если-бы вмст съ землями мн предложили взять м наружность брата, я до послдняго дюйма отдалъ бы эти земли, чтобы только теперешняя моя наружность осталась при мн. Ни за что на свт не захотлъ бы я быть похожимъ на сэра Ноба.

Элеонора. Ты мн нравишься. Если хочешь, откажись отъ наслдства, предоставь его брату и слдуй за мною. Я хотя и женщина, но тоже воинъ и собираюсь въ походъ противъ Франціи.

Филиппъ. Братъ, бери мои земли, попытаю счастія на иномъ пути. Ты, благодаря своему лицу, пріобрлъ пять сотъ фунтовъ ежегоднаго дохода, но отдавай его хоть за пять пенсовъ, даже и такая цна за него покажется слишкомъ дорогою. Государыня, я готовъ идти за вами даже въ пасть смерти.

Элеонора. Нтъ, лучше отправляйся туда прежде меня.

Филиппъ. Въ нашей стран существуетъ обычай уступать дорогу старшимъ.

Король Іоаннъ. Какъ твое имя?

Филиппъ. Государь, зовутъ меня Филиппомъ, это имя дано мн при крещеніи. Да, я Филиппъ, старшій сынъ жены добраго старика, сэра Роберта.

Король Іоаннъ. Носи отнын имя того, отъ кого ты унаслдовалъ наружность. Преклони колно, a когда встанешь, ты окажешься еще знатне, чмъ прежде. Встань-же, теперь ты сэръ Ричардъ и Плантадженетъ.

Филиппъ. Дай мн руку, братъ мой по матери. Мой отецъ даетъ мн честь, a твой теб земли. Будь благословенъ тотъ часъ дня или ночи, когда я былъ зачатъ въ отсутствіе сэра Роберта.

Элеонора. Въ немъ весь духъ Плантадженетовъ! Сэръ Ричардъ, я теб бабка, такъ и зови меня.

Филиппъ. Да, государыня. вы мн бабка по случаю, но не по принятому закону. Впрочемъ, что за бда! Это почти одно и то же, немножко не прямо, нсколько съ лвой руки… Не все-ли равно войти въ окно или перелзть черезъ заборъ? Кто не можетъ ходить днемъ,тотъ ходитъ ночью. Что имешь, то твое, какъ-бы оно ни было добыто, стрляй хоть издали, хоть въ упоръ, но если попалъ куда слдуетъ, значитъ, прицлъ взятъ былъ врно, и я,— все-таки я, какъ бы я ни явился на свтъ.

Король Іоаннъ. Ступай, Фолькенбриджъ, желаніе твое исполнено. Безземельный рыцарь длаетъ тебя владльцемъ большого количества земель. Идемте, матушка, идемъ, Ричардъ. Намъ надо отправляться во Францію скоре… Да, во Францію! Насъ торопятъ обстоятельства.

Филиппъ. Братъ, прощай. Желаю теб удачи во всемъ, хотя ты и добытъ честнымъ путемъ (Вс, кром Филиппа, уходятъ). Вотъ я сталъ на одинъ футъ знатне, чмъ прежде, но за то какого громаднаго количества футовъ земли я лишился! Ну, теперь изъ любой Джоанны я могу сдлать настоящую леди. ‘Добраго вечера, сэръ Ричардъ!’ — ‘Благодарю, любезный’ и будь ему даже имя Джорджъ, я все-таки назову его Питэромъ, вдь, новыя почести прежде всего научаютъ забывать, какъ зовутъ другихъ. Помнить это было-бы съ нашей стороны слишкомъ большою вжливостью, слишкомъ крупною любезностью… Вотъ является путешественникъ. Моя милость приглашаетъ къ себ обдать и его самого, и его зубочистку. Когда рыцарскій мой желудокъ вполн удовлетворенъ, я, высасывая изъ зубовъ все, что въ нихъ застряло, и важно подпирая рукою голову, начинаю, словно по катехизису, разспрашивать своего поминутно охорашивающагося гостя, видвшаго столько странъ: — ‘Любезный сэръ’, приступаю я съ вопросомъ: — ‘сдлайте одолженіе, разскажите’… Слдуютъ дальнйшіе вопросы, a за ними, какъ до азбук: — ‘О, сэръ’, слышится отвтъ: — ‘я весь къ вашимъ услугамъ, располагайте мною, какъ рабомъ!’ — ‘Нтъ, сладчайшій сэръ!’ произноситъ вопрошающій: — ‘не вы къ моимъ, a я весь къ вашимъ услугамъ’. Вотъ такимъ-то образомъ ране, чмъ отвчающему удастся узнать, о чемъ его спрашиваютъ, начинается обмнъ любезностей, a въ промежуткахъ между ними слдуютъ разсказы про Альпы, про Аппенины, про Пиренеи, про рку По, и такъ время проходитъ до ужина. Это разговоръ высшаго общества, приличный людямъ, подобно мн желающимъ подняться на подобающую высоту, потому что всякій, не умющій приноровиться къ обычаямъ времени, навсегда останется такимъ-же пригулкомъ, какимъ до сихъ поръ былъ я. Однако, приноровлюсь я или не приноровлюсь, я все-таки останусь не боле какъ пригулкомъ, хотя и стану подражать не только пріемамъ, привычкамъ, обращенію и одежд высшаго современнаго круга, но и его понятіямъ, внутреннимъ его побужденіямъ и стану разливать съ своихъ устъ столь сладкій, сладкій, сладкій ядъ нашего вка, — лесть и клеветы. Я изучу все это до тонкости не для того, конечно, чтобы обманывать другихъ, но для того, чтобы не обманывали меня самого. Это поможетъ мн стать въ уровень съ моимъ новымъ положеніемъ… Однако, кто-же это такъ торопливо идетъ сюда? Что за гонецъ, въ дорожномъ женскомъ плать? Неужто y нея нтъ мужа, чтобы возвстить трубами о ея прибытіи? (Входятъ Леди Фолькенбриджъ и Джемсъ Гурни). А! это моя мать! Скажите, добрйшая леди, что такъ поспшно привело васъ ко двору?

Леди Фолькенбриджъ. Гд твой братъ? Гд онъ — гнусный холопъ, позорящій мою честь, топчущій ее въ грязь.

Филиппъ. Вы спрашиваете о моемъ брат Роберт, о сын стараго сэра Роберта? О новйшемъ великан Кольбранд, объ этомъ устрашающемъ человк?.. Скажите, вы въ самомъ дл ищете сына сэра Роберта?

Лэди Фолькенбриджъ. Сына сэра Роберта! Да, наглый мальчишка, сына сэра Роберта! Какъ смешь ты глумиться надъ сэромъ Робертомъ, когда онъ отецъ твоему брату Роберту да и теб тоже?

Филиппъ. Джемсъ Гурни, уйди отсюда ненадолго.

Гурни. Хорошо, добрйшій Филиппъ.

Филиппъ. Филиппъ! Что такое Филиппъ? — крикъ воробья. Есть много новаго, Джемсъ, я все разскажу теб позже (Гурни уходитъ). Миледи, старикъ сэръ Робертъ мн не отецъ, онъ могъ-бы даже въ страстную пятницу състь во мн свою часть и ни сколько не оскоромиться. Сэръ Робертъ безспорно могъ длать много хорошаго, но могъ-ли онъ сдлать меня? Нтъ, этого онъ не могъ: — мы знаемъ его работу. Поэтому, добрйшая моя матушка, скажите, кому я обязанъ своею статностью? Сэръ Робертъ не былъ-бы въ состояніи сотворить ни такихъ бедръ, ни такихъ икръ.

Лэди Фолькенбриджъ. Что? Ты, кажется, заодно съ братомъ? Защищать мою честь теб слдовало-бы, ради собственной пользы. Что значатъ эти укоры? Говори, презрнный холопъ!

Филиппъ. Не холопъ, добрая матушка, a рыцарь, настоящій рыцарь! Такой-же рыцарь, какъ Базилиско! До меня дотронулся мечъ, и я до сихъ поръ чувствую его прикосновеніе къ моему плечу. Во всякомъ случа, я сынъ не сэра Роберта. Я отрекся и отъ его имени, и отъ его земель. Законность рожденія, нтъ — ни о чемъ подобномъ теперь уже и рчи нтъ. Затмъ скажите, матушка, кто мой отецъ? Надюсь — человкъ не заурядный?

Лэди Фолькенбриджъ. Ты отрекся отъ имени Фолькенбриджа?

Филиппъ. Такъ-же врно, какъ отрекся отъ дьявола.

Лэди Фолькенбриджъ. Ты сынъ Ричарда Львиное сердце. Обольщенная долгимъ и страстнымъ преслдованіемъ, я согласилась дать ему мсто на постели моего мужа. Да проститъ мн Господь мое прегршеніе! Какъ ни боролась я противъ увлеченія, какъ ни защищалась, это ни къ чему не повело, и плодомъ этого сладкаго грха явился ты.

Филиппъ. Миледи, клянусь сіяніемъ этого дня, если-бы мн предложили родиться еще разъ, я не пожелалъ-бы лучшаго отца. Иныя прегршенія на земл носятъ свое оправданіе въ самихъ себ, ваше прегршеніе одно изъ нихъ. Ваша вина не была плодомъ безумія. Какая женщина на вашемъ мст была бы въ состояніи не подчинить своего сердца царственной любви, не отдать этого сердца, какъ дань покорности великому Ричарду, противъ котораго не могъ устоять даже левъ и защитить свое царственное сердце. Тотъ, кто своею силою вырвалъ львиное сердце, могъ ли не покорить сердца женщины? Да, матушка, отъ всего сердца благодарю васъ за то, что вы дали мн такого отца. Пусть кто нибудь изъ живущихъ дерзнетъ утверждать, будто вы поступили не хорошо, и я тотчасъ отправлю его душу въ адъ. Идемте, матушка, я представлю васъ новой моей семь, гд всякій скажетъ, что если-бы въ ту ночь, когда меня зачалъ Ричардъ, вы отказали ему въ своихъ ласкахъ, это было-бы съ вашей стороны великимъ грхомъ. Всякій, кто дерзнетъ сказать, что, отдавшись любви, вы совершили проступокъ, окажется лгуномъ, и я прямо въ глаза скажу ему:—‘Ты лжешь!’ (Уходятъ).

ДЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

Во Франціи передъ стнами Анжера.

Въ сопровожденіи войскъ съ одной стороны входятъ Эрцгерцогъ Австрійскій, съ другой король Филиппъ, Дофинъ, Констанца, Артуръ и свита.

Дофинъ. Привтъ вамъ передъ стнами Анжера, храбрый Эрцгерцогъ Австрійскій.— Артуръ, одинъ, изъ ближайшихъ твоихъ родственниковъ. — Ричардъ, вырвавшій сердце изъ груди льва и ведшій священныя войны въ Палестин, преждевременно лишился жизни, благодаря именно вотъ этому доблестному эрцгерцогу. Чтобы загладить свою вину, онъ по нашей просьб пришелъ вступиться за права потомка убитаго. Да, дитя, онъ развернулъ свои знамена для защиты твоихъ правъ, беззаконно присвоенныхъ себ твоимъ жестокосерднымъ дядей, королемъ англійскимъ Іоанномъ. Обними-же его, люби и благодари за приходъ сюда.

Артуръ. Да проститъ вамъ Богъ смерть Львинаго сердца за то, что вы даете жизнь его потомку, оснивъ его права воинственнымъ своимъ крыломъ. Привствую васъ рукою, еще безсильною, и сердцемъ, полнымъ безупречной любви. Герцогъ, привтствую васъ передъ воротами Анжера.

Дофинъ. Благородный мальчикъ, кто отказался бы вступиться за твои права?

Эрцгерцогъ. Пусть горячій поцлуй, который я запечатлваю на твоей щек, послужитъ залогомъ любви моей къ теб. Даю обтъ до тхъ поръ не возвращаться домой, пока не вернутся теб не только Анжеръ, но и все, на что ты имешь право во Франціи, также какъ и твой островъ, съ его бдными, блыми мловыми берегами, ногою своею отталкивающій вспять напоръ ревнующихъ волнъ океана, которыя держатъ его обитателей въ отчужденіи отъ другихъ странъ міра, да, покуда вся Англія, защищаемая своими несокрушимыми водяными укрпленіями отъ возможности чужеземнаго вторженія и потому вполн покойная за свою свободу, пока она вся, не исключая и самаго дальняго угла ея на запад не преклонитъ передъ тобою колна, какъ передъ своимъ королемъ, снова клянусь даже не помышлять о возвращеніи домой и упорно воевать, милый ребенокъ, за твои права.

Констанца. Примите за это благодарность отъ его матери — вдовы, пока могучая ваша рука не дастъ ему возможности отблагодарить васъ за самоотверженіе боле дйствительнымъ образомъ.

Эрцгерцогъ. Небо не откажетъ въ своемъ благословеніи тому, кто обнажаетъ мечъ и ведетъ войну по такому справедливому поводу, полному любви къ ближнему.

Король Филиппъ. Итакъ, за дло. Мы направимъ свои орудія противъ чела этого, сопротивляющагося намъ города. Пусть созовутъ нашихъ опытнйшихъ военачальниковъ, чтобы ихъ совты могли указать намъ, какое наиболе выгодное положеніе намъ слдуетъ занять. Мы подъ стнами этого города сложимъ наши царственныя кости, пройдемъ, направляясь къ главной его площади вбродъ черезъ потоки французской крови, но все-таки заставимъ его признать своимъ властелиномъ вотъ этого отрока.

Констанца. Дождитесь прежде отвта отъ своего посла, иначе вы, пожалуй, безъ всякой нужды обагрите мечи чужою кровью. Можетъ быть, Шатильонъ вернулся изъ Англіи съ извстіемъ, что теперешній ея король готовъ, безъ нарушенія мира, уступить т права, за которыя мы собирались воевать? Тогда намъ придется горько скорбть о каждой капл крови, несправедливо пролитой изъ-за одной, не въ мру горячей, поспшности.

Входитъ Шатильонъ.

Король Филиппъ. Смотрите, королева, какое чудо. Какъ бы по вашему желанію, Шатильонъ легокъ на помин. Графъ, передайте въ короткихъ словахъ, какой отвтъ шлетъ намъ Англія? Мы готовы его выслушать совершенно хладнокровно. Говорите-же.

Шатильонъ. Если такъ, государь, прекратите жалкую эту осаду и обратите ваши силы противъ боле могучаго непріятеля. Король Англіи, разсерженный справедливыми вашими требованіями, тотчасъ же взялся за оружіе. Пока я, въ ожиданіи попутнаго втра, вынужденъ былъ стоять на мст, мое бездйствіе дало ему возможность переправить сюда свои войска почти въ одно время со мною. Онъ быстро приближается къ этому городу, войска его многочисленны, солдаты надежны. Его сопровождаютъ королева-мать, настоящая Геката, подстрекающая сына на распри, на кровопролитіе, ея племянница, Бланка Испанская, Пригулокъ покойнаго короля,и цлый сонмъ всякихъ добровольцевъ, набранныхъ со всхъ концовъ королевства, людей съ безпокойнымъ нравомъ, но пылкихъ, отчаянныхъ, готовыхъ на все. Лица y нихъ хоть и женоподобныя, но въ груди пышетъ бшенная ярость драконовъ. Они продали все, что имли на родин, и теперь, гордо взваливъ на спины свои прирожденныя права, являются сюда искать новыхъ средствъ къ обогащенію. Словомъ, никогда еще англйскія суда не перевозили, a волны морскаго прилива не поднимали на себ такихъ отборныхъ, необузданныхъ головорзовъ на бду и разгромъ всего христіанства (Слышенъ барабанный бой). Вторженіе ихъ барабановъ прерываетъ дальнйшія мои объясненія. Они уже близко. Спшатъ они сюда или для переговоровъ, или для того, чтобы вступить въ бой. Поэтому, государь, приготовьтесь.

Король Филиппъ. Какъ неожиданно ихъ вторженіе.

Эрцгерцогъ. Чмъ оно неожиданне, тмъ сильне должны мы разгорячить свое мужество, чтобы дать имъ надлежащій отпоръ. Вдь сила обстоятельствъ заставляетъ мужество возрастать, поэтому, добро пожаловать, господа, мы готовы.

Входятъ Король Іоаннъ, Элеонора, Бланка, Пригулокъ, Филиппъ Фолькенбриджь, Пемброкъ и войско.

Король Іоаннъ. Миръ вамъ, король Франціи, если вы, государь, дозволите намъ мирно войти въ наши, безспорно законныя владнія. Если-же нтъ, пусть Франція обольется кровью, a миръ отлетитъ на небеса, пока мы, какъ орудія Божьяго гнва, не покараемъ ее за ея надменное презрніе, вынудившее миръ отлетть отъ земли.

Король Филиппъ. Миръ королю Англіи, если войско его опять вернется въ Англію и будетъ тамъ жить, никого не задвая. Мы любимъ Англію и, только ради ея выгодъ, обливаемся теперь потомъ подъ своими тяжелыми доспхами, тогда какъ длать это слдовало-бы теб, a не намъ. Но въ теб нтъ ни малйшей любви къ Англіи. Ты оттснилъ законнаго ея короля, нарушилъ порядокъ престолонаслдія, насмялся надъ правами несовершеннолтняго, насиліемъ воспользовался двственною чистотою короны. Смотри сюда! Видишь черты этого ребенка, разв эти брови, эти глаза не точное воспроизведеніе бровей и глазъ твоего брата Жофруа? Въ этомъ отрок только въ уменьшенномъ вид таится все, что умерло въ Жофруа, но рука времени придастъ этому сокращенію надлежащіе крупные размры. Жофруа былъ старше тебя, a этотъ ребенокъ его сынъ. Престолъ Англіи по всмъ правамъ принадлежалъ Жофруа, Артуръ-же, по вол Создателя, сынъ Жофруа. Отвчай, какъ случилось, что королемъ величаютъ тебя, когда живая кровь еще бьется въ жилахъ законнаго наслдника престола, a ты за этого наслдника выдаешь себя?

Король Іоаннъ. Король Франціи, кто далъ теб право обращаться ко мн съ такими вопросами и требовать отъ меня отчета?

Король Филиппъ. Тотъ Верховный Судья, который внушаетъ каждому властителю, крпкому своимъ законнымъ правомъ, благую мысль всматриваться въ пятна и въ обиды, нанесенныя чужимъ правамъ. Тотъ-же судья поставилъ меня попечителемъ надъ этимъ ребенкомъ: съ Его-то соизволенія я уличаю тебя въ преступленіи и при Его помощи надюсь воздать теб доллжную кару.

Король Іоаннъ. Нтъ, ты, какъ похититель, думаешь воспользоваться непринадлежащею теб властью.

Король Филиппъ. Напротивъ, я намренъ наказать похитителя чужого престола.

Элеонора. Скажи, король Франціи, кого называешь ты похитителемъ чужого престола?

Констанца. Государь, позвольте я отвчу ей. — Твоего преступнаго сына.

Элеонора. Прочь, дерзкая! Ты добиваешься престола для своего незаконнорожденнаго щенка, чтобы самой быть королевой и предписывать законы всему міру!

Констанца. Я всегда была врне ложу твоего сына, чмъ ты своему мужу. Этотъ мальчикъ боле похожъ наружностью на своего отца, чмъ похожи между собою ты и Іоаннъ, хотя между вами такое-же сходство, какъ между водою и дождемъ, какъ между дьяволомъ и его матерью! Мой-то сынъ незаконнорожденный! Нтъ,клянусь душой, едва ли его отецъ былъ зачатъ настолько-же законно, какъ онъ, да и не могло этого быть, когда ты его мать!

Элеонора. Хороша y тебя мать, дитя, она позоритъ твоего отца.

Констанца. Хороша y тебя бабка, она позоритъ тебя самого!

Эрцгерцогъ. Перестаньте!

Пригулокъ. Слушайте глашатая!

Эрцгерцогъ. Это еще что за чортъ?

Пригулокъ. Показалъ-бы я вамъ, что я за чортъ, если-бы мн удалось одному захватить въ свои руки васъ и вашу шкуру. Сами-то вы что такое? — Заяцъ, y котораго, по извстной поговорк, храбрости хватаетъ только на то, чтобы теребить за бороду мертвыхъ львовъ. Попадитесь мн только, и я прокопчу ту шкуру, что y васъ надта на плечи! Берегись, пріятель, все будетъ такъ, какъ я говорю, да, именно, такъ.

Бланка. Какъ къ лицу эта львиная шкура тому, кто укралъ ее y льва.

Пригулокъ. Да, она такъ-же впору его плечамъ, какъ обувь великаго Алкида — ослу. Берегись, однако, милйшій мой оселъ, я сорву съ твоихъ плечъ эту тяжесть или прибавлю къ ней такую, что твои кости затрещатъ.

Эрцгерцогъ. Это что еще за трещотка, оглушающая насъ трескотней своихъ ненужныхъ рчей?

Король Филиппъ. Людовикъ, ршайте-же, какъ намъ поступить?

Дофинъ. Замолчите вс, и вы, женщины, и вы, безумцы! Король Іоаннъ, вотъ наше ршеніе: — отъ имени Артура, я требую, чтобы ты цликомъ возвратилъ ему все, что составляетъ его собственность, то-есть, Англію, Ирландію, Анжу, Турэнь и Мэнъ. Согласенъ ты исполнить это требованіе и положить оружіе?

Король Іоаннъ. Скоре соглашусь разстаться съ жизнью! Нтъ, король Франціи,ты мн не страшенъ! Артуръ Бретанскій, доврься мн, и отдайся мн въ руки. Моя любовь сдлаетъ для тебя боле, чмъ когда-либо трусливая рука Франціи будетъ въ силахъ для тебя чего-нибудь добиться. Покорись мн, дитя.

Элеонора. Милый мой внучекъ, иди къ своей бабушк.

Констанца. Да, дитя мое, иди къ бабушк, она отберетъ y тебя королевство, a теб дастъ за это сливу, вишню или фигу. Ахъ, какая добрая бабушка!

Артуръ. Перестань, милая матушка! Лучше-бы мн лежать въ могил, чмъ видть, какъ изъ-за такого ничтожества, какъ я, поднимаютъ столько шума.

Элеонора. Бдный ребенокъ плачетъ, ему стыдно за мать.

Констанца. Такъ это или нтъ, весь стыдъ долженъ пасть на тебя! Обиды его бабки, a не позоръ матери извлекаютъ изъ бдныхъ глазъ эти жемчужины, способныя вызвать состраданіе y самого неба. Он окажутся своего рода платой, которая подкупитъ небеса, и они за эти блестящія бисеринки вступятся за его права и накажутъ васъ.

Элеонора. О, чудовищная тварь, ты клевещешь на небо и на землю!

Констанца. A ты сама чудовищно оскорбляешь и небо, и землю! Не смй называть меня клеветницей! Ты и твой Іоаннъ воровски захватили въ свои руки владнія, корону, вс права угнетаемаго этого ребенка. Онъ сынъ старшаго твоего сына, a между тмъ, одна ты, виновница всхъ его несчастій. Твои собственныя грхи караются въ лиц несчастнаго моего сына, гнвъ небесъ преслдуетъ его за то, что онъ только второе поколніе, вышедшее изъ твоего порочнаго чрева, могущаго зачинать только одно грховное!

Король Іоаннъ. Замолчи, сумасшедшая!

Констанца. Нтъ, дайте договорить,что нужно! Его не только постигла кара за ея грхи, но Богъ и ее самое, и ея грхи сдлалъ орудіемъ кары для ея-же потомка: Господь караетъ ребенка за нее и ея же рукою! Ея виновность — единственная вина его, a мечъ высшаго правосудія за ея виновность, за ея проступки обрушивается на моего несчастнаго сына! О, будь она проклята!

Элеонора. Перестань ругаться, безразсудная тварь! Я могу представить завщаніе, уничтожающее вс права твоего сына.

Констанца. Кто же сомнвается, что можешь?Завщаніе! Дрянное завщаніе, выражающее только волю женщины, волю гнусной бабки!

Король Филиппъ. Довольно, герцогиня, замолчите или говорите умренне. Намъ неприлично поощрять своимъ присутствіемъ такъ дурно звучащую перебранку… Пусть звуки трубы вызовутъ на стны гражданъ Анжера и пусть они выскажутъ, чьи права въ ихъ глазахъ законне: — права Артура или Іоанна?

Трубятъ, на укрпленіяхъ показываются граждане.

Гражданинъ. Кто вызываетъ насъ на укрпленіе?

Король Филиппъ. Король французскій отъ имени Англіи.

Король Іоаннъ. Король Англіи отъ собственнаго своего имени. Вы, граждане Анжера, не правда-ли, преданные мн врноподданные!

Король Филиппъ. Жители Анжера, васъ, преданныхъ Артуру врноподданныхъ, на укрпленія вызываютъ для мирныхъ переговоровъ.

Король Іоаннъ. Нтъ, выслушайте прежде меня, такъ-какъ я отстаиваю вашу пользу. Французскія знамена, разввающіяся y васъ на глазахъ и въ виду вашего города, подошли къ нему съ гибельными для васъ намреніями. Утробы ихъ орудій полны сокрушительныхъ замысловъ. Пасти этихъ орудій направлены противъ васъ и готовы излить свое негодованіе, изрыгая на ваши стны цлый градъ чугунныхъ ядеръ. У французовъ все уже готово для кровопролитной осады и для другихъ враждебныхъ дйствій противъ васъ. Дула ихъ направлены противъ вашего города, какъ вы можете это видть, слегка пріотворивъ ваши запертыя ворота. Не подоспй мы вовремя, мирно спящіе камни вашихъ стнъ, окружающихъ васъ, словно поясъ, благодаря безпощаднымъ выстрламъ французовъ, не устояли бы на своемъ неподвижномъ, глиняномъ основаніи и были бы сдвинуты съ мста. Теперь въ стнахъ уже оказался бы широкій пробой, могущій дать кровожаднымъ войскамъ свободный доступъ въ вашъ городъ, чтобы нарушить спокойствіе его обитателей. Но при вид насъ, вашего законнаго короля, съ такимъ трудомъ и только при помощи необычайно быстрыхъ переходовъ явившагося y вашихъ воротъ противсомъ сил французовъ, чтобы спасти Анжеръ отъ царапинъ, угрожавшихъ его щекамъ, смотрите, изумленные нашимъ появленіемъ французы желаютъ вступить съ вами въ переговоры. Теперь, вмсто того, чтобы метать смертоносные,огненные снаряды, отъ которыхъ ваши стны задрожали-бы, какъ въ лихорадк, они намрены стрлять въ васъ сладкими словами, окутывая ихъ дымомъ, чтобы предательски обмануть ими вашъ слухъ. Доврьтесь, любезные граждане, своему королю и впустите насъ въ свои стны. Мы утомлены тяжелымъ и быстрымъ переходомъ, поэтому отдыхъ намъ необходимъ, и мы его требуемъ.

Король Филиппъ. Когда я кончу, вы разомъ отвтите намъ обоимъ. Смотрите, по велнію Божьей благодати, мы поднялись на защиту того, чья младенческая рука покоится въ данную минуту въ нашей правой рук. То рука юнаго Плантадженета, сына старшаго брата, вотъ этого человка! Племяннику слдовало-бы стать королемъ надъ дядей и владть всмъ, что захватилъ въ свои руки теперешній король, Съ единственною цлью возстановить эти, нагло попранныя права, мы воинственными своими передвиженіями топчемъ зеленую траву передъ вашимъ городомъ. Враги мы вамъ настолько, насколько по совсти требуетъ наше ревностное желаніе возстановить законныя права ограбленнаго ребенка. Воздайте же должное тому, кому воздать его вы обязаны, а именно вотъ этому юному принцу, и наше оружіе, словно обузданный намордникомъ медвдь, окажется грознымъ по одному только виду, гнву нашихъ пушекъ придется безплодно угрожать только неуязвимымъ, бродящимъ по небу облакамъ, Затмъ, не смущая никого мирнымъ отступленіемъ, безъ единой зазубрины на мечахъ, не помявъ ни одного шлема, мы обратно принесемъ домой ту кипучую кровь, которую намревались пролить y стнъ вашего города, оставивъ въ поко женъ вашихъ, дтей и васъ самихъ. Если-же вы безразсудно отвергнете наши предложенія, не надйтесь, чтобы дряхлыя ваши стны защитили васъ отъ нашихъ встниковъ войны, хотя бы за окружностью этихъ стнъ нашло себ пристанище все прекрасно выдержанное англійское войско. Отвчайте-же, признаете вы своимъ королемъ юнаго принца, въ защиту котораго мы взялись за оружіе? Если нтъ, мы дадимъ волю справедливому своему гнву и при помощи кровопролитія добьемся того, что принадлежитъ намъ по праву.

Гражданинъ. На это мы отвтимъ коротко. Какъ поданные короля Англіи, мы и нашъ городъ обязаны стоять за него.

Король Іоаннъ. Такъ, признавая во мн своего короля, впустите меня.

Гражданинъ. Нтъ, мы этого не можемъ. Мы свою врность докажемъ только тому, кто самъ докажетъ, что онъ дйствительно король Англіи. До тхъ поръ наши ворота не отворятся ни для кого въ мір.

Король Іоаннъ. Разв корона Англіи не доказываетъ, что я король? Если этого не достаточно, я могу представить тридцать тысячъ свидтелей, все истинныхъ сыновъ Англіи.

Пригулокъ. Незаконнорожденныхъ и другихъ.

Король Іоаннъ. Готовыхъ цною жизни отстаивать мои права.

Король Филиппъ. У насъ не меньшее количество не мене благородной крови…

Пригулокъ. Тоже, я думаю, безъ незаконнорожденныхъ не обходится?

Король Филиппъ. Она возстаетъ противъ короля Англіи и оспариваетъ его притязанія.

Гражданинъ. Пока вы не придете къ соглашенію, чьи права законне, мы, въ ожиданіи законнаго короля, будемъ держаться въ сторон отъ обоихъ.

Король Іоаннъ. Отпусти-же, Господи, грхи тмъ несчастнымъ душамъ, которыя еще ране, чмъ падетъ ночная роса, отыдутъ въ вчное свое жилище, павъ въ грозной борьб за короля своего королевства.

Король Филиппъ. Аминь! Аминь! Къ оружію, рыцари, на коней!

Пригулокъ. Послужи намъ хорошенько защитой, Святой Георгъ, сокрушившій дракона и съ тхъ поръ все сидящій на кон надъ дверью моей хозяйки! (Эрцгерцогу). Слушайте, если-бы я былъ y васъ въ дом, то-есть, y васъ въ логовищ и засталъ васъ въ обществ вашей львицы, я къ вашей львиной шкур придлалъ-бы бычачью голову и тмъ превратилъ-бы васъ въ чудовище.

Эрцгерцогъ. Молчатъ! ни слова боле!

Пригулокъ. Вотъ оно — рычанье-то льва! Фу, какъ страшно!

Король Іоаннъ. Идемъ на равнину и выстроимъ тамъ войско.

Пригулокъ. Постараемся занять наиболе выгодную позицію.

Король Филиппъ. Такъ (Людовику). Мы займемъ противуположный холмъ, a вы будете y насъ въ запас. Съ нами Богъ и наше право! (Уходятъ).

СЦЕНА II.

Тамъ же.

Трубы гремятъ, происходитъ движеніе войскъ, потомъ отступленіе. Входитъ французскій герольдъ и трубитъ y воротъ города

Герольдъ. Граждане Анжера, отворяйте шире ворота и впустите въ нихъ Артура, герцога Бретанскаго. Много слезъ вызоветъ сегодняшній день изъ глазъ матерей англичанокъ потому что, благодаря доблестной рук Франціи, все поле, обагренное кровью, усяно трупами ихъ сыновей, много женъ останутся вдовами, такъ-какъ ихъ мужья валяются теперь, холодно обнимая сырую землю. Побда, доставшаяся при небольшой потер, весело паритъ надъ разввающимися знаменами французовъ, приближающихся къ вашимъ воротамъ, чтобы войти въ нихъ торжествующими побдителями и провозгласить Артура бретанскаго королемъ Англіи и вашимъ.

Входитъ англійскій герольдъ съ трубачами.

Англійскій Герольдъ. Радуйтесь, граждане Анжера, звоните въ колокола! Король Іоаннъ, законный король и вашъ, и Англіи, оставшійся побдителемъ въ горячей и ожесточенной сегодняшней битв, приближается! Когда войска отправлялись въ бой, ихъ оружіе сверкало, какъ серебро, но теперь, при возвращеніи съ боя, оно все позлащено французскою кровью. Ни одно перо на англійскихъ шлемахъ не сорвано французскимъ копьемъ. Т-же руки, которыя развернули наши знамена при отправленіи въ походъ, несутъ ихъ и теперь. Наши здоровенные англичане возвращаются посл сраженія, словно веселая толпа охотниковъ, съ руками, окрашенными кровью сраженныхъ ими непріятелей. Отворите-же ворота и впустите въ вашъ городъ побдоноснаго короля,

Гражданинъ. Герольды, мы, съ высоты своихъ башенъ, видли весь бой съ самаго его начала и до конца, видли, какъ схватились оба войска и какъ они разошлись. Ни одинъ даже самый зоркій глазъ не могъ-бы ршить, за кмъ осталась побда: за кровь платилось кровью, на каждый ударъ отвчали ударомъ, сила сопротивлялась равной сил, могущество равному-же могуществу. Оба противника стоятъ одинъ другого, и мы одинаково расположены къ обоимъ. Необходимо, чтобы кто-нибудь изъ нихъ одержалъ верхъ надъ другимъ, пока они находятся въ полномъ равновсіи, мы станемъ охранять нашъ городъ отъ обоихъ и для обоихъ.

Входятъ съ одной стороны во глав своего войска король Іоаннъ съ нимъ Элеонора, Бланка и Пригулокъ, съ другой появляются король Филиппъ, Дофинъ Людовикъ, Эрцгерцогъ австрійскій и войско.

Король Іоаннъ. Неужто, король Франціи, ты и теперь намренъ продолжать расточать свою кровь и сопротявляться потоку нашего права? Смотри, какъ-бы этотъ бурный потокъ, свободному теченію котораго ты ставишь преграды, не вышелъ въ ярости изъ своего естественнаго русла и не залилъ твоихъ прибрежныхъ странъ, если ты не дашь серебристымъ водамъ его мирно катиться къ океану.

Король Филиппъ. Нтъ, король Англіи, въ горячей этой схватк ты не сберегъ ни одной лишней капли крови противъ насъ, французовъ, нтъ, y тебя пролито ея даже боле, чмъ y насъ. Клянусь вотъ этою рукою, управляющею разстилающеюся передъ нами страною, что мы до тхъ поръ не положимъ оружія, поднятаго нами во имя справедливости, пока не заставимъ подчиниться тебя, противъ котораго мы его подняли, или не увеличимъ числа падшихъ жертвъ нашимъ царственнымъ трупомъ и не украсимъ списка убитыхъ въ эту войну именемъ короля.

Пригулокъ. О, царственное величіе, какъ сильно ты разростаешься, когда воспламенится благородная королевская кровь. Теперь смерть снабдитъ сталью мертвыя свои челюсти: вмсто клыковъ и зубовъ ей будутъ служить мечи воиновъ, запируетъ она, благодаря распр, возникшей между королями и пойдетъ раздирать на клочья человческое мясо. Зачмъ-же, короли, стоите вы другъ противъ друга въ какомъ-то изумленіи? Крикните войскамъ: — впередъ, на бой, на рзню! Вернитесь снова на окровавленное поле, о, вы, равные по сил, воспламенные умы! Пусть пораженіе одного будетъ источникомъ мира для другого, a до тхъ поръ пусть сыплются удары, льется кровь и свирпствуетъ смерть!

Король Іоаннъ. Чьи-же права готовы признать горожане?

Король Филиппъ. Граждане, отвчайте Англіи, кого признаете вы своимъ королемъ?

Гражданинъ. Короля Англіи, когда мы будемъ знать, кто онъ.

Король Филиппъ. Признайте его въ насъ, поддерживающихъ его права.

Король Іоаннъ. Нтъ, насъ, говорящихъ самихъ за себя, собственной особой пришедшихъ завладть вами и провозгласить себя королемъ и Анжера, и вашимъ.

Гражданинъ. Власть, стоящая выше насъ, отвергаетъ все это, слдовательно, пока споръ не будетъ ршенъ окончательно, мы остаемся при прежнемъ недоумніи и ни для кого не отворимъ городскихъ воротъ. Такого образа дйствія мы станемъ держаться до тхъ поръ, пока полное убжденіе не преодолетъ нашихъ сомнній и пока доказательства, представленныя верховною властью, не обратятъ этихъ сомнній въ ничто.

Пригулокъ. Государь, клянусь этимъ небомъ, наглые анжерцы не хотятъ васъ знать. Они, спокойно спрятавшись за свои зубчатыя стны, разиня ротъ, словно на представленіе, глазютъ на вызванныя вами кровопролитныя стычки. Позвольте, государи, обоимъ вамъ предложить совть. Поступите такъ-же, какъ Іерусалимскіе возмутители, то-есть, превратитесь на время въ союзниковъ и направьте свои соединенные громы противъ этого города. Пусть Франція и Англія свои орудія, заряженныя по самое жерло всякими истребительными снарядами, направятъ противъ Анжера и примутся его громить съ востока и съ запада, пока ихъ чудовищный, всесокрушающій громъ не сокрушитъ каменныхъ реберъ этого надменнаго города. Я сталъ-бы тотчасъ стрлять по этимъ клячамъ, до тхъ поръ, пока камня на камн не останется отъ ихъ стнъ и сами он не окажутся ничмъ не защищенными, кром обыкновеннаго воздуха. Когда это будетъ достигнуто, разъедините снова свои слившіяся на время силы, пусть перемшавшіяся ваши знамена раздлятся, и вы очутитесь челомъ противъ чела, окровавленнымъ остріемъ къ острію, и тогда счастіе живо изберетъ въ которой-нибудь изъ сторонъ своего любимца, сдлаетъ его героемъ сегодняшняго дня и поцлуемъ поздравитъ его съ блестящей побдой. Что скажете вы, могущественные государи, на этотъ, быть можетъ, дикій совтъ? Не отдаетъ-ли отъ него немного политикой?

Король Іоаннъ. Клянусь раскинувшимися подъ нами небесами, совтъ мн по вкусу. Согласенъ-ли король Франціи дйствовать заодно съ нами, чтобы сравнять съ землею самонадянный Анжеръ, a потомъ снова обратиться одному противъ другого, чтобы ршить, кому быть королемъ?

Пригулокъ. Вдь и теб, государь, этотъ заносчивый городишко нанесъ такое-же оскорбленіе, какъ и намъ, поэтому, если въ теб есть хоть искра королевской доблести, направь пасти своихъ орудій противъ наглыхъ его стнъ. Когда-же мы сроемъ ихъ до основанія, вызывайте снова другъ друга на бой и въ общей свалк отправляйте противниковъ на небеса или въ адъ.

Король Филиппъ. Пусть будетъ такъ. Съ какой стороны думаете вы открыть военныя дйствія?

Король Іоаннъ. Мы станемъ съ запада метать разрушеніе въ самую грудь города.

Эрцгерцогъ. A я съ свера.

Король Филиппъ. Мы-же разразимся своими громами съ юга и осыплемъ городъ дождемъ чугунныхъ ядеръ.

Пригулокъ. (Про себя). Какое мудрое распоряженіе! Одни съ свера, другіе съ юга, такимъ образомъ австрійцы и французы станутъ прямо стрлять другъ друту въ ротъ. Подзадорю ихъ еще сильне (Громко). Идемте-же, идемте!

Гражданинъ. Послушайте насъ, великіе государи! Повремените минуту, и я укажу вамъ,какъ заключить миръ при помощи прекраснйшаго союза. Тогда вы завладете этимъ городомъ, не нанеся ни одного удара, ни одной раны. Представьте слдующимъ за вами живымъ существамъ лучше спокойно умереть на своихъ постеляхъ, чмъ лечь костьми на кровавомъ пол.

Король Іоаннъ. Мы позволяемъ теб говорить и готовы выслушать твои слова,

Гражданинъ. Взгляните на эту двушку. Она дочь Испаніи и родственница Англійскому королю. Обратите вниманіе на года Дофина и этой прелестной двушки. Когда чувство любви ничто иное, какъ сладостное желаніе обладать красотою, гд-же найдете вы красоту, равную красот Бланки? если любовь пожелаетъ добродтели, въ комъ-же искать ее какъ не въ той-же инфантин? Если-же любовь честолюбива и требуетъ знатнаго происхожденія, чья кровь знатне той, что течетъ въ жилахъ испанской принцессы? Насколько она щедро надлена совершенствами, настолько-же роскошно одаренъ ими и молодой дофинъ Людовикъ, y него есть вс тоже, что и y нея: — красота, добродтель и знатность. Если онъ въ чемъ-нибудь уступаетъ ей, то разв только въ томъ, что онъ не она, точно такъ-же единственный ея недостатокъ,— если это можно назвать недостаткомъ,— только то, что она не онъ. Дофинъ лишь на половину совершенный человкъ, пусть-же такая жена,какъ Бланка, сдлаетъ его совершеннымъ вполн, если-же она, какъ и онъ, тоже лишь половина совершенства, пусть онъ пополнитъ то, чего ей недостаетъ. Сліяніе двухъ такихъ серебрянныхъ потоковъ послужить украшеніемъ объемлющихъ ихъ береговъ, a берегами ихъ славныхъ этихъ потоковъ можете оказаться вы, доблестные государи, если сочетаются бракомъ об эти царственныя втви. Такой союзъ сильне воздйствуетъ на запертыя наши ворота, чмъ вс ваши орудія, онъ быстре, чмъ порохъ, заставитъ ихъ растворяться настежь. Безъ него-же знайте, что разъяренное море не такъ глухо, львы не такъ ршительны, горы и скалы не такъ недвижимы, ни даже сама смерть не такъ изступленно преслдуетъ намченную ею жертву, какъ будемъ глухи мы, отстаивая свой городъ.

Пригулокъ. Наконецъ-то остановился, a то, право, казалось, что онъ того и гляди вытряхнетъ изъ лохмотьевъ дряхлый скелетъ смерти. Языкъ y него за словомъ въ карманъ не лзетъ, онъ такъ и плюется смертью, горами, скалами и морями, и о рыкающихъ львахъ толкуетъ, какъ о чемъ-то коротко знакомомъ, словно тринадцатилтняя двчонка, болтающая о щенк своей собаченки. Онъ горячностью своей крови, должно быть, обязанъ какому-нибудь пушкарю и поэтому-то y него такъ и сыплятся съ языка пушки, огонь, дымъ и взрывы, его языкъ, кажется, способенъ наносить удары не хуже палочныхъ, онъ совершенно оглушилъ наши уши, и слова его разятъ сильне, чмъ удары французскаго кулака. Клянусь Богомъ, съ тхъ поръ, какъ я въ первый разъ назвалъ отца моего брата тятей, мн никогда еще не случалось быть такъ сильно отхлестаннымъ словами.

Элеонора. Сынъ мой, согласись на этотъ бракъ. Дай за нашею родственницею хорошее приданое, этимъ ты укрпишь колеблющуюся на голов твоей корону, a для сына Констанцы не хватитъ солнечныхъ лучей, чтобы его развивающаяся почка расцвла и дала сочный плодъ. Я по глазамъ французовъ вижу, что они готовы сдаться. Смотри, какъ они перешептываются между собою. Дйствуй на нихъ нахрапомъ, пока ихъ души, увлеченныя честолюбіемъ, еще способны поддаться льстивымъ предложеніямъ, иначе ихъ теперешнее настроеніе можетъ растаять каждую минуту, явятся состраданіе, укоры совсти, и тогда расположеніе Франціи къ Артуру сдлается еще сильне.

Гражданинъ. Почему ихъ величества ничего не отвчаютъ на предложеніе города, которому они грозятъ своею карою?

Король Филиппъ. Король Англіи, отвчай прежде ты, такъ какъ ты первый вступилъ въ переговоры съ городомъ. Что-же ты скажешь?

Король Іоаннъ. Если дофинъ, царственный твой наслдникъ, съ уметъ прочесть въ этой книг красоты слово ‘люблю’, приданое Бланки окажется нисколько не мене значительно, чмъ приданое любой королевской дочери, потому что и Анжу, и прекрасная Турэнь, и Менъ, и Пуатье, словомъ все, за исключеніемъ этого осажденнаго города, чмъ мы владемъ по сю сторону моря, озолотитъ ея брачное ложе. Эти сокровища послужатъ добавленіемъ къ тому, что она уже иметъ, какъ-то: — титулы, право на почести и другіе дары, какъ красота, молодость, воспитаніе и проч. Обладая всмъ этимъ, она можетъ поспорить съ любой принцессой въ мір.

Король Филиппъ. Что скажетъ на это мой сынъ? Вглядись хорошенько въ лицо этой двушки.

Дофинъ. Это я и длаю, государь. Въ ея глазахъ я открываю изумительное чудо. Въ нихъ я вижу волшебное отраженіе самого себя, a это отраженіе — тнь, производимая солнечнымъ сіяніемъ. Клянусь, никогда не нравился я себ такъ сильно, какъ увидавъ свое изображеніе въ льстивомъ зеркал ея небесныхъ глазъ (Тихо разговариваетъ съ Бланкой).

Пригулокъ. Вздернутый на дыбу льстивымъ зеркаломъ ея глазъ, на вислицу складкою нахмуренныхъ ея бровей, четвертованный въ ея сердц, нашъ влюбленный считаетъ себя справедливо наказаннымъ за предательство въ любви. Какъ, однако, жаль, что такой олухъ вздернутъ на дыбу, повшенъ, четвертованъ и все это въ такомъ пріятномъ мст!

Бланка. Въ данномъ случа, воля дяди — и моя воля. Если вы ему нравитесь, я не стану спорить противъ того, что пришлось ему по сердцу, но, согласно его вол, заставлю и свою волю находить это прекраснымъ. Если-же вы желаете, чтобы я выразилась боле опредленно, я даже съумю заставить себя полюбить васъ, и это не будетъ мн трудно. Не стану льстить вамъ, государь, увряя, будто все, что я вижу въ васъ, достойно любви, a только скажу, что даже самый строгій самый предпріимчивый судья не найдетъ въ васъ ничего достойнаго ненависти или отвращенія.

Король Іоаннъ. Что-же отвтитъ молодежь? Что скажешь ты, племянница?

Бланка. Скажу одно, что я всегда и во всемъ буду поступать согласно мудрымъ вашимъ желаніямъ.

Король Іоаннъ. A что отвтите вы, дофинъ? Можете вы полюбить эту двушку?

Дофинъ. Спросите лучше, легко-ли мн сдерживать свою любовь? потому что я полюбилъ Бланку беззавтно.

Король Іоаннъ. Если такъ, берите въ придачу къ ней и пять провинцій: — Волькессенъ, Турэнь, Мэнъ, Пуатье и Анжу, помимо этого еще тридцать тысячъ марокъ англійскаго чекана. Король Франціи Филиппъ, если ты согласенъ, прикажи своему сыну и своей дочери, чтобы они соединили свои руки.

Король Филиппъ. Мы довольны, какъ нельзя боле. Дти мои, соедините ваши руки.

Эрцгерцогъ. Не только руки, но и уста, я отлично помню, что сдлалъ это, когда былъ помолвленъ въ первый разъ.

Король Филиппъ. Отворяйте-же свои ворота, граждане Анжера, и впустите къ себ друзей, которыхъ сами-же вы сблизили, a тамъ, въ часовн святой Маріи, немедленно будетъ совершено торжественное бракосочетаніе жениха и невсты. A герцогини Констанцы здсь нтъ? Конечно, нтъ. При ней предстоящій бракъ уладился бы не такъ легко и скоро. Гд-же она? Гд ея сынъ? Не знаетъ ли этого кто-нибудь?

Дофинъ. Она, удрученная горемъ, сидитъ въ палатк вашего величества.

Король Филиппъ. Можно смло поручиться, что нашъ союзъ не облегчитъ ея горя. Братъ мой, король Англіи, чмъ-бы намъ удовлетворить вдовствующую герцогиню? Мы пришли сюда, чтобы отстаивать ея права, a между тмъ, одинъ Богъ вдаетъ какъ мы сбились съ прежняго пути и пришли только къ собственнымъ выгодамъ.

Король Іоаннъ. Мы уладимъ все: — признаемъ Артурга герцогомъ Бретонскимъ, дадимъ ему титулъ графа Ричмонда, да и самый этотъ цвтущій городъ отдадимъ въ его владніе. Надо позвать герцогиню Констанцу. Пусть кто-нибудь по скоре отправится къ ней и попроситъ ее присутствовать при нашемъ торжеств. Я надюсь, что мы, если и не въ полной мр, то хоть отчасти удовлетворимъ ея требованіямъ. Идемте-же скоре, — насколько то позволятъ силы,— на неожиданное и не подготовленное торжество (Вс, кром Пригулка, уходятъ, граждане удаляются со стнъ).

Пригулокъ. Безумный свтъ! безумные короли! безумныя условія! Іоаннъ, чтобы положить конецъ требованіямъ Артура, добровольно соглашается разстаться съ частью своихъ владній, a Король Франціи, котораго будто бы заставила вооружиться сама совсть, котораго будто бы милосердіе вывело на поле битвы, какъ вождя Божіей рати, вдругъ оставляетъ на произволъ судьбы того, за кого ратовалъ. A изъ-за чего? Изъ-за личной выгоды, изъ-за непобдимой этой силы, заставляющей мгновенно измнять намренія, изъ-за лукаваго демона, ежедневно подстрекающаго нарушать данные обты, заставляющаго служить ему всхъ:— и королей, и нищихъ, и старцевъ, и юношей, и женщинъ, вынуждая бдныхъ двушекъ, не имющихъ возможности потерять что-либо иное, приносить въ даръ этому божеству, съ ласково улыбающимся лицомъ, послднее свое достояніе — право называться двушками. Да, ты, собственная выгода, ты, корысть, заставляешь весь міръ идти по кривому пути. Уравновшенный міръ двигался по прямому направленію и по ровной почв, пока вдругъ корысть, дрянной, негодный этотъ камень, эта гнусная мелочь, это ничтожество не заставило его уклониться отъ направленія, даннаго ему царственною рукою, отъ указаннаго ему движенія, отъ его пути, отъ его цли! Эта-то самая корысть, эта-то мерзавка — побудительница, ходящая кривыми путями, эта сводня, эта сокрушительница обтовъ,соблазнила взглядъ короля Франціи, подстрекнула его измнить своимъ клятвамъ, заставила его промнять заране обдуманную и уже начатую борьбу на позорный, своекорыстный миръ, заключенный на самыхъ гнусныхъ условіяхъ. Однако, почему я-то возстаю такъ сильно противъ корысти? Не потому-ли только, что она еще не поглалида меня своею ласковою рукою? Не знаю, хватило-ли бы y меня честности сжать свою руку, если-бы ей, корысти, вздумалось познакомить мою ладонь съ прелестными своими золотыми ангелами? Все дло въ томъ, что до сихъ поръ моя ладонь не познакомилась съ искушеніемъ, и я, въ качеств бдняка, обязанъ ратовать противъ богатства и своекорыстія. Если-бы я былъ богатъ, единственнымъ порокомъ въ моихъ глазахъ была-бы нищета. Если даже короли нарушаютъ свои обты, ради выгоды, будь моимъ божествомъ ты, корысть! Отнын я стану поклоняться одной теб! (Уходитъ).

ДЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Палатка французскаго короля.

Входятъ Констанца, Артуръ и Сольсбюри.

Констанца. Отправились внчаться! Отправились клясться другъ другу въ вчной врности! Предательская кровь, вступая въ союзъ съ предательствомъ, отправляется скрплять узы дружбы! Неужто Бланка достается Людовику, а эти провинціи Бланк?.. Не можетъ быть! Ты врно оговорился, или ослышался? Справься хорошенько съ памятью и повтори мн снова свои слова. Не можетъ этого быть, ты только говоришь, что такъ есть. Я теб не врю, не въ силахъ поврить, потому что слова твои пустой звукъ, вылетающій изъ груди ничтожнаго человка. Подумай самъ, могу-ли я теб поврить, когда самъ король далъ мн королевское свое слово? Ты будешь наказанъ за то, что пугаешь меня. Я больна, и этому способна пугаться. Меня гнететъ такая бездна неспрведливостей, что я полна всякихъ страховъ. Потомъ, какъ бояться всего вдов, лишенной мужа? да и вообще женщина какъ будто рождена для чувства страха! Хотя бы ты и сознался теперь, что только пошутилъ, дрожь въ моемъ тл не уймется во весь день. Зачмъ покачиваешь ты головою? Что хочешь ты этимъ сказать? Зачмъ такъ уныло смотришь моего сына? Зачмъ прижимаешь руку къ груди? Зачмъ словно воды рки, выступающей изъ береговъ, на твои глаза навертываются слезы. Должны эти признаки скорби служит подтвержденіемъ твоихъ словъ?.. Повтори-же все, что разсказывалъ… Нтъ, всего не повторяй, a только однимъ словомъ отвть, правду ты говорилъ или нтъ?

Сольсбюри. Какъ мн извстно, слова мои настолько же правдивы, насколько вы должны считать лживыми тхъ, кто вынуждаетъ меня сообщать вамъ горькую правду.

Констанца. О, если ты хочешь научить меня врить этому горю, научи-же и это горе, какъ скоре меня убить. Пусть убжденіе и жизнь вступаютъ между собою въ смертельный бой, какъ два бшеныхъ противника, которыя едва успвъ встртиться, уже оба падаютъ и умираютъ. Людовикъ женится на Бланк! О, если такъ, что-же будетъ съ тобою, дитя? Франція дружитъ съ Англіею! Что-же станетъ со мною, если такъ? Уйди отсюда, мой другъ, самый твой видъ мн непріятенъ. Принесенныя тобою извстія сдлали для меня невыносимымъ твое присутствіе!

Сольсбюри. Какъ-же, герцогиня, могъ обидть васъ, сообщивъ объ обид, нанесенной вамъ другими?

Констанца. Самая обида такъ ужасна, что длаетъ ненавистнымъ каждаго, кто скажетъ о ней хоть слово.

Артуръ. Умоляю тебя, матушка, покорись судьб.

Констанца. Если бы ты самъ, умоляющій меня, былъ настолько противенъ и безобразенъ, что утроба матери стыдилась-бы тебя, если-бы ты весь былъ покрытъ отвратительными прыщами и струпьями, если-бы ты хромалъ, былъ глупъ, горбатъ, черенъ, чудовищно гадокъ, весь испещренъ омерзительными бородавками и другими скверными болячками, мн было бы все равно, и я могла-бы помириться, потому что тогда я тебя бы не любила! Тогда я не считала-бы тебя достойнымъ ни твоего высокаго происхожденія, ни короны. Но ты прекрасенъ, и при твоемъ рожденіи природа и счастіе подали другъ другу руку, чтобы возвести тебя на высоту величія. Природными своими дарами ты можешь поспорить съ лиліями и съ едва распускающимися розами. Что-же касается счастія, увы! его подкупили, и оно отвернулось отъ тебя, измнило, оно пребываетъ теперь въ незаконномъ сожительств съ дядей твоимъ Іоанномъ. Позолоченная рука его до того увлекла короля Франціи, что вынудила его величество забыть свои клятвенныя общанія, уваженіе къ своему королевскому сану и превратиться въ сводника. Да, король Франціи служитъ теперь сводникомъ для успховъ короля Іоанна, счастіе, какъ блудница, пало въ объятія Іоанна, похитителя англійскаго престола! Ну, a ты, пріятель, скажи, разв король Франціи не клятвопреступникъ? Осыпь его ядовитйшими словами или уйди. Оставь меня наедин съ этими гнетущими скорбями,посланными мн на долю жестокою судьбой.

Сольсбюри. Простите меня, герцогиня, но я не могу вернуться туда безъ васъ.

Констанца. Можешь и долженъ вернуться, я за тобою не пойду, я научу свои страданія гордости, потому что страданіе должно быть гордо, должно придавать величіе своей жертв. Пусть короли идутъ сюда ко мн! Пусть они соберутся передъ величьемъ моей скорби, потому что скорбь моя такъ велика, что никто, кром твердой и необъятной земли, не можетъ служить ей опорой (Бросается на землю). Здсь возсдаетъ мое горе, здсь его престолъ, пусть приходятъ короли и преклонятъ передъ нимъ колна!

Входятъ Король Іоаннъ, Король Филиппъ, Дофинъ, Бланка, Элеонора, Пригулокъ, Эрцгерцогъ австрійскій и свита.

Король Филиппъ. Ты совершенно права, прелестная моя дочь. Благодатный сегодняшній день вчно будетъ считаться во Франціи праздникомъ. Для того, чтобы придать боле торжественности этому дню, само сіяющее солнце остановилось въ своемъ движеніи и, подобно алхимику, блескомъ своихъ лучезарныхъ глазъ, превращаеть скучную, грязную землю въ чистое золото. День этотъ при ежегодномъ своемъ возвращеніи будетъ праздникомъ.

Констанца. Днемъ несчастія, a не праздникомъ! (Вскакиваетъ съ мста). За что такая честь этому дню? Что онъ далъ онъ такого, чтобы память о немъ золотыми буквами вносить въ мсяцесловъ въ числ святыхъ праздниковъ? Нтъ лучше вычеркните его совсмъ изъ недли, какъ день позора, угнетенія и клятвопреступленія! Или если уже нельзя вычеркнуть его совсмъ, пусть роженицы усердно молятъ Бога, чтобы разршиться имъ пришлось не въ этотъ день, такъ-какъ онъ чудовищно обманетъ ихъ надежды. Пусть никакой другой день, кром этого, не грозитъ крушеніемъ мореходамъ, пусть не расторгается ни одна торговая сдлка кром тхъ, которыя заключены въ этотъ день, пусть вс начатое въ этотъ день, ожидаетъ неблагополучный конецъ, да, пусть сама правда въ этотъ день превращается въ безсодержательную ложь!

Король Филиппъ. Клянусь небомъ, герцогиня, вамъ не за что осыпать проклятіями совершившееся въ этотъ день. Разв я не далъ вамъ королевскаго своего слова?

Констанца. Вы обманули меня поддлкой, имющей сходство съ королевскимъ словомъ, которая, будучи не пробованной и невзвшенной, оказывается совсмъ не имющей никакой цны. Вы клятвопреетупникъ, да, клятвопреступникъ! Вы съ оружіемъ въ рук пришли проливать кровь м его врага, a теперь протягиваете этому врагу руку, чтобы съ нимъ породниться! Могучія схватки войны остыли, складки на нахмуренномъ ея лбу распрямились, вмсто нихъ явили дружба и подкрашенный миръ, и весь этотъ союзъ основанъ на притсненіи, которое приходится мн терпть. Вооружитесь-же, небеса, вооружитесь противъ царственныхъ клятвопреступниковъ! Вдова съ крикомъ взываетъ къ вамъ: — ‘Заступите мн мсто мужа! Не дайте часамъ безбожнаго этого дня истечь благополучно, и прежде чмъ закатится солнце, посйте вооруженный раздоръ между обоими вроломными королями!’ О, услышьте меня, услышьте!

Эрцгерцогъ. Миръ, герцогиня.

Констанца. Нтъ, война! война! Не хочу я мира! Миръ для меня война! О, Лиможъ! О, ты, австріецъ, позорящій окровавленную шкуру, висящую y тебя на плечахъ, ты, рабъ, ты негодяй, ты жалкій трусъ! Ты, малый въ честныхъ длахъ, но крупный въ длахъ гнусныхъ, ты, сильный только тмъ, что вчно льнешь только къ сильнымъ! Ты, прихвостникъ фортуны, только тогда вступающій въ бой, когда знаешь, что эта, прихотливая особа поможетъ теб остаться здравымъ и невредимымъ! Ты, поклонникъ только сильныхъ, тоже клятвопреступникъ! Какъ-же быть такъ пошло, такъ непроходимо глупымъ, чтобы хвастаться, топать ногами и клясться, что готовъ посвятить всего себя моей защит! Рабъ, съ холодной рыбьей кровью, разв твоя громовая рчь не разражалась противъ моихъ обидчиковъ? Разв ты не клялся быть бойцомъ за мои права? разв не убждалъ меня положиться на твою счастливую звзду, на твою преданность, на твою силу? — И кто-же, какъ не ты, передается на сторону моихъ враговъ? a еще носишь львиную шкуру! Сбрось ее, хоть ради стыда, и повсь на свои гнусныя плечи — телячью.

Эрцгерцогъ. О, если-бы мужчина дерзнулъ обратиться ко мн съ такими словами!

Пригулокъ. Слышали? она совтуетъ на эти гнусныя плечи повсить телячью шкуру.

Эрцгерцогъ. Не смй, шутъ, повторять ея словъ, или ты поплатишься за это жизнью.

Пригулокъ. Однако, она все-таки говоритъ: — повсь на эти плечи телячью шкуру.

Король Іоаннъ. Я не люблю подобныхъ шутокъ, ты забываешься.

Входить Кардиналъ Пандольфъ.

Король Филиппъ. А, вотъ идетъ святйшій папскій легатъ.

Пандольфъ. Божье благословеніе на васъ, внчанные намстники небесъ! Мое священное посланіе касается тебя, Король Іоаннъ. На меня, Пандольфа, кардинала изъ прекраснаго Милана, святйшій нашъ отецъ, папа Иннокентій, возложилъ обязанность спросить тебя, зачмъ возстаешь ты такъ своевольно противъ церкви, священной нашей матери, и почему силою произвола возбраняешь Стифену Ленгдону, избранному въ архіепископы Кентэрбрійскіе, вступить въ управленіе этою святою епархіею? я отъ имени вышеназваннаго отца нашего, папы Иннокентія, требую отъ тебя отвта.

Король Іоаннъ. Какое земное существо иметъ право подвергать допросу свободно дышащую особу помазаннаго короля? Ты-же, кардиналъ, надясь заставить меня отвчать, прибгнувъ къ имени папы, не могъ придумать ничего боле ничтожнаго, боле безсильнаго, даже боле смшного. Передай ему этотъ отвтъ да еще прибавь отъ имени короля Англіи, что ни одинъ итальянскій попъ никогда не получитъ съ нашихъ владній ни десятиннаго, ни какого либо иного побора, что, подвластные одному только Богу, тамъ, гд мы царствуемъ съ Его соизволенія, мы не нуждаемся въ поддержк чьей-бы то ни было смертной руки. Такъ и передай ему, я не намренъ стсняться передъ его самозванною властью!

Король Филиппъ. Король Англіи, братъ мой, ты богохульствуешь.

Король Іоаннъ. Вс вы, остальные короли христіанскаго міра, продолжайте позволять грубо руководить вами этому властолюбивому попу, страшитесь попрежнему его проклятій, отъ которыхъ можно откупиться деньгами, продолжайте цною гнуснаго золота, грязи и праха покупать себ подложныя отпущенія торгующаго ими человка, такъ какъ отпускаетъ вамъ грхи ваши только онъ самъ, а не Богъ. Пусть и ты, и вс другіе, подобно теб поддающіеся наглому обману беззастнчиваго волхва, продолжаютъ подчиняться грубой его власти, пусть откармливаютъ его крупными подачками, я одинъ возстаю противъ папы и считаю моими врагами всхъ его друзей!

Пандольфъ. Когда такъ, я силою даннаго мн полномочія проклинаю тебя и отлучаю тебя отъ церкви. Благословенъ будь тотъ мятежникъ, кто стряхнетъ съ себя врноподданничество еретику, и тотъ, кому какими-бы то ни было средствами удастся прекратить богомерзкую его жизнь, не только получить отпущеніе всхъ грховъ, но даже будетъ возвеличенъ, причисленъ къ лику святыхъ.

Констанца. О, позвольте-же и мн проклинать его заодно съ Римомъ! Добрый отецъ-кардиналъ, говорите ‘Аминь’ на каждое мое заслуженное проклятіе, потому что никто, кром меня, не съуметъ клясть его такъ, какъ онъ того достоинъ.

Пандольфъ. Герцогиня, мое проклятіе законно, оно основано на данномъ мн полномочіи.

Констанца. A мое разв незаконно? Если законъ не въ силахъ защищать право, зачмъ-бы ему не разршить беззаконія? Законъ не можетъ вернуть моему сыну его королевства, потому что законъ этотъ находятся въ тхъ-же рукахъ, какъ и самое королевство. Когда самъ законъ несправедливъ во всемъ, какъ можетъ онъ запретить мн проклинать?

Пандольфъ. Король Франціи, Филиппъ, подъ страхомъ проклятія приказываю теб выпустить руку этого архи-еретика и, если онъ не согласится подчиниться Риму, направить противъ него свое войско!

Элеонора. Король Франціи, ты поблднлъ. Не отнимай своей руки.

Констанца. Смотря, дьяволъ, какъ-бы Франція не раскаялась и, отнявъ свою руку, не лишила адъ одной души.

Эрцгерцогъ. Король Филиппъ, исполни волю кардинала.

Пригулокъ. И накинь телячью шкуру на эти вроломныя плечи.

Эрцгерцогъ. Хорошо, мерзавецъ! Я поневол вынужденъ терпть эти обиды, потому что…

Пригулокъ. Твои штаны стерпятъ ихъ еще лучше.

Король Іоаннъ. Что-же ты отвтишь кардиналу, Филиппъ?

Констанца. Онъ исполнитъ волю кардинала, отвчать ему больше нечего.

Дофинъ. Сообрази, отецъ: — тебя ожидаетъ или тяжелое проклятіе Рима, или легкая возможность лишиться дружбы короля Англіи. Изъ двухъ золъ выбирай меньшее.

Бланка. A это меньшее — проклятіе Рима.

Констанца. Будь твердъ, Людовикъ! не поддавайся искушенію въ образ твоей недавней, еще двственной жены.

Бланка. Говорить это герцогиню Констанцу побуждаетъ не совсть, a только желаніе добиться того, что ей нужно..

Констанца. Если ты допускаешь, что желаніе добиться того, что мн нужно, такъ велико, что оно убиваетъ совсть, ты вынуждена будешь придти къ тому заключенію, что совсть оживетъ снова, когда я перестану добиваться того, что мн нужно. О, если такъ, помогите мн достигнуть необходимаго, и совсть моя воспрянетъ снова, мшая-же мн, вы окончательно затопчите во мн совсть.

Король Іоаннъ. Король смущенъ и ничего не отвчаетъ.

Констанца. Отшатнись отъ него и отвть, какъ слдуетъ.

Эрцгерцогъ. Да, государь, поступите такъ и бросьте сомннія.

Пригулокъ. Не бросайте ничего, кром телячьей шкуры на его плечи.

Король Филиппъ. Я до того смущенъ, что, право, не знаю, что отвчать.

Пандольфъ. Вслдствіе неразумнаго отвта, ты смутишься еще сильне, когда тебя постигнетъ отлученіе отъ церкви и ея проклятіе.

Король Филиппъ. Высокочтимый отецъ, поставьте себя на мое мсто и ршите, какъ поступили бы вы сами? Царственная эта рука только-что породнилась съ моею. Внутреннее душевное согласіе привело къ крпкому, нерасторжимому союзу, скрпленному священнйшими обтами. Каждое слово, что вмст съ дыханіемъ вырывалось изъ груди, клялось въ ненарушимой дружб, въ врности, въ любви, какъ между нашими государствами, такъ и между обоими государями. Для скрпленія нашего союза рукопожатіемъ мы едва имли время вложить эти руки одну въ другую. Мало, очень мало времени,— и это знаетъ самъ Господь, — прошло съ тхъ поръ какъ передъ заключеніемъ мирнаго союза мы для рукопожатія омыли свои руки, окрашенныя безчеловчной кистью войны, оставившей на нихъ слды непріятельской крови, пролитой изъ-за ожесточеннаго спора двухъ раздраженныхъ королей. И вотъ эти руки, только что омытыя отъ крови, сближенныя взаимнымъ расположеніемъ такъ еще недавно, должны отвергнуть дружеское пожатіе и отказаться отъ добраго, искренняго примиренія. Неужто возможно такъ вроломно относиться къ врности, играть ею такъ позорно? Нтъ, лукавить такъ постыдно передъ небесами, и, разнявъ об ладони, обратить все дло въ дтскую игру, было-бы достойно только неразумныхъ ребятъ. Неужто намъ, отрекшись отъ всхъ данныхъ клятвъ, на травить цлыя кровожадныя полчища на брачное ложе улыбающагося намъ мира и на сіяющемъ чел искренней врности снова начертать знаки грознаго раздора? Нтъ, святой, уважаемый отецъ, дозвольте, чтобы все приняло другой оборотъ. Пусть осняющая васъ благодать придумаетъ, проповдуетъ, прикажетъ намъ что-нибудь боле милостивее, и тогда мы оба, оставаясь друзьями, охотно покоримся вашему доброму желанію.

Пандольфъ. Все, что не возстаетъ противъ дружбы съ Англіей, является образцомъ безобразія, оно не порядокъ, a безпорядокъ. Итакъ, къ оружію! Оставайся, какъ прежде, бойцомъ за нашу Церковь, иначе Церковь, наша общая мать, изречетъ теб свое проклятіе, проклятіе матери возмутившемуся противъ нея сыну. Слушай, король Франціи! теб было-бы лучше держать ехидну за ядовитый языкъ, держать льва за смертоносную его лапу или тигра за зубы, чмъ ту руку, которую ты держишь теперь въ своей.

Король Филиппъ. Отнять свою руку я могу, но измнить врности — нтъ.

Пандольфъ. Какъ вижу, ты заставляешь врность становиться врагомъ врности. Ты, словно въ междоусобной войн, противупоставляешь обтъ обту, a царственный свой языкъ вынуждаешь противорчить ему-же самому. Исполни-же прежде всего данную небесамъ клятву быть неизмннымъ защитникомъ нашей Церкви. Вс твои обты данные посл этого, противорчатъ первому твоему обту, ты имешь священное право ихъ не исполнять. Если, давъ слово поступать дурно, ты держишь данное слово и дйствительно поступаешь дурно, это предосудительно, но если, несмотря на данное слово, ты поступаешь хорошо, это очищаетъ тебя отъ всякаго нареканія въ клятвопреступленіи. Когда ты впалъ, такимъ образомъ, въ ошибку, лучшее, что теб остается сдлать — это впасть въ другую. Отклонившись отъ прямого пути лучше всего отклониться и отъ новаго направленія, тогда ты самъ собою попадешь опять на прежній надлежащій путь. Въ такихъ случаяхъ вторая измна исправляетъ первую: такъ жаръ огня является лучшимъ цлебнымъ средствомъ противъ только-что полученной обжоги. Оставаться врнымъ данной тобою клятв тебя заставляетъ богобоязнь, но не забывай, что новая клятва идетъ разрзъ съ врою и съ истинною богобоязнью. Итакъ, новый твой обтъ какъ разъ противорчитъ первому, не исполни второго, ты останешься врнымъ первому и тмъ загладишь свое клятвопреступленіе. Если ты, сознавая, что клятвопреступленіе — грхъ, все-таки въ него впалъ, новое клятвопреступленіе лучшее средство омыться отъ новаго грха. Чмъ-же иначе были-бы прежніе обты? — не боле насмшками! Ты поклялся теперь нарушить данную клятву и окажешься еще вдвое боле клятвопреступнымъ, клятвопреступнымъ противъ самого себя, если ршишься ее сдержать. Новые твои обты противорчатъ прежнимъ, поэтому съ твоей стороны будетъ величайшею побдою, если ты вооружишь все, что есть въ теб благороднаго и постояннаго, противъ неосторожныхъ поступковъ и своекорыстныхъ побужденій. За эту прекрасную ршимость на помощь къ теб придутъ наши молитвы, если только ты самъ ихъ не отвергнешь. Въ противномъ случа, знай: — на тебя обрушатся наши проклятія, обрушатся съ такою тяжестью, что стряхнуть ихъ съ себя не хватить силъ, и ты, полный отчаянія, умрешь подъ несокрушимымъ ихъ давленіемъ.

Эрцгерцогъ. Мятежъ, подольщайся къ мятежу!

Пригулокъ. Ты все еще разговариваешь? Придется заткнуть теб ротъ телячьею шкурою, авось хоть тогда замолчишь.

Дофинъ. Къ оружію, отецъ!

Бланка. Какъ? Ужель ты омрачишь кровопролитіемъ день нашего брака и возстанешь противъ моего дяди, съ которымъ самъ теперь породнился? Неужто на свадебномъ нашемъ пиру будутъ подавать убитыхъ людей. Неужто крикливые возгласы трубъ и гулкій громъ барабановъ,— адскіе эти звуки,— займутъ мсто той нжной и сладкой музыки, которой слдуетъ сопровождать наше брачное торжество? Послушай, мужъ мой дорогой, — какъ еще ново для моего языка это слово ‘мужъ’! — хоть ради этого имени, которымъ мои уста никого еще не называли, на колняхъ молю тебя, не поднимай оружія противъ моего дяди!

Констанца. На колняхъ, одеревенлыхъ отъ колнопреклоненій, умоляю тебя, доблестный дофинъ, не измняй своего ршенія, внушеннаго теб небесами.

Бланка. Теперь я увижу, любишь-ли ты меня. Чьи просьбы могутъ быть убдительне просьбъ жены?

Констанца. Совты того, что возвеличиваетъ и его самого, и тебя: — его чести. Не забывай, Людовикъ, о своей чести, не забывай о ней!

Дофинъ. Удивляюсь, государь, что вы медлите, когда обстоятельства требуютъ, чтобы вы ршились скоре.

Пандольфъ. Я медлить доле не стану, мое проклятіе разразится надъ его головою.

Король Филиппъ. Въ этомъ нтъ надобности. Король Англіи, я разрываю съ тобою союзъ.

Констанца. О! отринутое имъ самимъ королевское величіе вернулось къ нему снова!

Элеонора. Какое гнусное доказательство французскаго непостоянства!

Король Іоаннъ. Король Франціи, не пройдетъ и часа, какъ ты проклянешь этотъ часъ!

Пригулокъ. Если старый часовщикъ — время, — оно-же и дерзкій могильщикъ, — поможетъ, Франціи придется залиться слезами.

Бланка. Солнце какъ будто облилось кровью. Прощай прелестный день! Какой-же стороны слдуетъ мн держаться? Я одинаково тсно связана и съ тою, и съ другою. Въ каждой арміи есть рука, каждая изъ нихъ ухватилась за меня и въ дикомъ своемъ изступленіи готова разорвать меня пополамъ. О мужъ мой, я не могу молить, чтобы побда осталась за тобою! Дядя, я поневол должна молить, чтобы ты остался въ проигрыш! Отецъ мой, я не въ силахъ желать теб успха! Бабушка, не могу также я желать, чтобы твои желанія осуществились! Кто-бы не остался побдителемъ въ этомъ дл, платиться за все придется мн! Даже ране чмъ началась игра, я вижу, что въ проигрыш придется остаться мн.

Дофинъ. Иди со мною, жена моя, счастіе твое со мною обезпечено.

Бланка. То, что обезпечиваетъ мое счастіе, сведетъ меня въ могилу.

Король Іоаннъ. Племянникъ, стяни наши войска (Пригулокъ уходитъ). Король Франціи! Я одержимъ такимъ необузданнымъ гнвомъ, я пламеню такой жаждою безпощадной мести, что пылъ ихъ можетъ быть залитъ одною кровью. да, только кровью дорогой намъ до сихъ поръ Франціи!

Король Филиппъ. Ярость твоя сожжетъ тебя самого ране, чмъ ты успешь залить ее нашею кровью! Берегись, теб грозитъ не малая опасность!

Король Іоаннъ. Не боле той, которая грозитъ теб! Къ оружію и впередъ! (Уходятъ въ разныя стороны).

СЦЕНА II.

Поле передъ Анжеромъ, сраженіе, движеніе войскъ.

Входитъ Пригулокъ съ головою Эрцгерцога.

Пригулокъ. Клянусь жизнью, день становится жарокъ не въ мру, словно какой-то дьяволъ носится подъ небесами въ воздух и сетъ на землю бду за бдой. Ну, ты, голова австрійца, полежи здсь, пока Филиппъ еще дышетъ.

Входятъ Король Іоаннъ, Артуръ и Гьюбертъ.

Король Іоаннъ. Гьюбертъ, присмотри за мальчикомъ. Филиппъ, спши скоре на помощь къ нашей матери. Она въ нашей палатк окружена непріятелемъ. Боюсь, не взята-ли она уже въ плнъ.

Пригулокъ. Не бойтесь, государь, я ее уже выручилъ, ея величество въ полной безопасности. Впередъ, мой повелитель, еще небольшое усиліе, и наши труды увнчаются благополучнымъ концомъ (Уходятъ)

СЦЕНА III.

Другая часть поля подъ Анжеромъ.

Сраженіе оканчивается, французы отступаютъ. Входятъ: Король Іоаннъ, Элеонора, Артуръ, Пригулокъ, Гьюбертъ и свита.

Король Іоаннъ (Матери). Итакъ, ршено: вы, ваше величество, съ достаточнымъ количествомъ войска остаетесь здсь (Артуру). Племянникъ, не смотри такъ уныло, твоя бабушка любятъ тебя, a дядя будетъ такъ-же ласковъ съ тобою, какъ твой покойный отецъ.

Артуръ. Тоска обо мн убьетъ мою мать.

Король Іоаннъ (Пригулку). A ты, племянникъ, немедленно позжай впередъ въ Англію, и ране чмъ успемъ прибыть туда мы, прижми хорошенько заплывшихъ жиромъ аббатовъ и вытряси изъ ихъ мшковъ находящихся тамъ въ плну золотыхъ ангеловъ. Чмъ-же и питаться голоднымъ, какъ не ихъ жирными ребрами, откормленными миромъ? Даю тебя на это самыя широкія полномочія.

Пригулокъ. Ни колоколъ, ни книги, ни свчи не заставятъ меня кипятиться, когда золото и серебро манятъ меня къ себ. Имю честь откланяться вашему величеству, за васъ-же, дражайшая бабушка, если на меня вдругъ нападетъ минута набожности, я буду молить Создателя,чтобы онъ еще на долгіе года сохранилъ драгоцнные ваши дни. Цлую вашу руку.

Элеонора. Прощай, любезный внукъ.

Король Іоаннъ. До свиданія, племянникъ (Пригулокъ уходитъ).

Элеонора. Подойди ко мн, дитя, послушай, что я теб скажу (Отходитъ съ Артуромъ всторону).

Король Іоаннъ. A ты, Гьюбертъ, подойди ко мн я тоже дослушай, что скажу теб я. Дорогой Гьюбертъ, мы обязаны теб многимъ. За нашею плотскою стною таится душа, сильно разсчитывающая на своего заимодавца, въ надежд скоро расквитаться съ нимъ за вс его услуги вполн, даже съ лихвою. Добровольную твою преданность я лелю въ груди, какъ сокровище. Дай-же мн руку. Я имю сказать теб нчто важное, но отложу это до боле благопріятнаго времени. Честное слово, Гьюбертъ, я почти стыжусь высказывать теб въ лицо, какого я высокаго мннія о теб.

Гьюбертъ. Премного обязанъ вамъ, государь.

Король Iоaннъ. Добрый другъ, благодарить пока еще не за что, но ты скоро получишь на это право. Какъ-бы медленно ни тянулось время, оно все-таки доползетъ до того, что ты подучишь отъ меня должное. Надо мн кое-что теб сказать… Но оставимъ это пока. Солнце еще свтитъ на неб, и гордый, ярко сіяющій день слишкомъ переполненъ всякими радостями, слишкомъ сильно гоняется за всякими пустяками, при его свт я не могу говорить о томъ, что мн нужно. Вотъ если-бы полночный колоколъ своимъ чугуннымъ языкомъ и своею мдною пастью смутилъ сонное теченіе ночи, если-бы мы стояли не здсь, a на кладбищ, и твоя душа была переполнена ненавистью и жаждою мести, тогда дло другое! Въ обыкновенное время кровь живо бгаетъ взадъ и впередъ по жиламъ, заставляя глаза сверкать, a лицо глупо улыбаться отъ какой-то нелпой и непонятной радости, но такое настроеніе совсмъ не подходитъ къ тому, что мн надо теб сказать. Нтъ, если-бы подъ давленіемъ чувства тоски кровь эта сгустилась, сдлалась лнивою, неповоротливою или если-бы ты могъ видть меня безъ помощи глазъ, могъ слышать безъ помощи ушей, отвчать, не прибгая къ содйствію языка, а только при посредств одного пониманія, да, безъ глазъ, безъ ушей, безъ грубаго звука рчи, я, несмотря на сторожащій насъ лучезарный день, перелилъ-бы свою мысль теб въ душу, но теперь этого не сдлаю. Да, теперь я отъ этого воздержусь, хотя люблю тебя очень сильно и хотя вполн убжденъ, что и ты мн преданъ.

Гьюбертъ. Настолько преданъ, ваше величество, что какое-бы дло вы мн ни поручили, я исполню его, если-бы оно даже грозило мн гибелью.

Король Іоаннъ. Разв я этого не знаю?… Гьюбертъ, Гьюбертъ, добрый мой Гьюбертъ, посмотри на этого мальчишку. Другъ мой, я признаюсь теб, что онъ настоящая змя на моемъ пути, и куда-бы ни вздумала ступить моя нога, онъ всюду торчитъ предо мною. Понялъ ты меня? Будъьего сторожемъ.

Гьюбертъ. Сторожить его я стану такъ, что онъ боле не будетъ помхой для вашего величества.

Король Іоаннъ. Смерть…

Гьюбертъ. Государь?

Король Іоаннъ. Могила!

Гьюбертъ. Онъ проживетъ недолго.

Король Іоаннъ. Довольно. Теперь мн легче будетъ дышать. Поврь, Гьюбертъ, я очень тебя люблю. Не скажу пока, что я готовлю для тебя… но помни это! Будьте готовы, матушка, я скоро пришлю вамъ общанныя подкрпленія.

Элеонора. Да благословитъ тебя Богъ.

Король Іоаннъ. Ты, племянникъ, тоже отправишься въ Англію. Туда тебя проводитъ Гьюбертъ, онъ будетъ заботиться о теб, станетъ служить теб врой и правдой. Итакъ, скоре въ Кале (Уходятъ).

СЦЕНА IV.

Тамъ-же. Палатка французскаго короля.

Входятъ Король Филиппъ, Дофинъ, Пандольфъ и свита.

Король Филиппъ. Такъ ревущею бурею вс корабли непобдимой армады оторваны одинъ отъ другого и разметаны по лону бушующаго океана?

Пандольфъ. Не падайте духомъ и надйтесь на будущее, все еще можетъ поправиться.

Король Филиппъ. Легко-ли поправиться посл такого пораженія? Разв мы не разбиты на голову? Разв Анжеръ для насъ не погибъ? Разв Артуръ не взятъ въ плнъ? Разв множество друзей не легло на под битвы и разв, несмотря на сопротивленіе Франціи, обагренные кровью англичане не возвращаются побдоносно въ отечество?

Дофинъ. Они укрпили все, что завоевали. Скажите, бывали-ли примры такой обдуманности при такой поспшности дйствій, такого порядка среди смятенія кровопролитной битвы? Кто слыхивалъ или читывалъ о чемъ-нибудь подобномъ?

Король Филиппъ. Мн не больно отдавать справедливость Англіи, благодаря безпримрной доблести ея войскъ, наше пораженіе не такъ позорно (Входитъ Констанца, вoлосы ея въ безпорядк). Смотрите, кто сюда идетъ. Вотъ она, могила души, наперекоръ своему желанію, все еще, какъ въ темниц, сохраняющая въ удрученной груди своей дыханіе жизни. Прошу васъ, милая герцогиня, уйдемте со мною отсюда.

Констанца. Ну, что? Чмъ кончилась попытка вашего примиренія съ Англіей?

Король Филиппъ. Терпніе, добрая герцогиня! Утшьтесь, благородная Констанца!

Констанца. Прочь отъ меня всякіе совты, всякая помощь, кром смерти, нашей истинной помощницы, съ которой никакіе совты уже не нужны, милая, желанная смерть, благоухающее зловоніе, нетлнное разложеніе, возстань ты, ненавистная большинству людей, наводящая ужасъ на живущихъ въ благополучіи, да, возстань съ своего окруженнаго вчно длящимся мракомъ ложа, и я съ восторгомъ буду лобызать твои отвратительныя кости! Я готова въ твои пустыя глазницы вложить свои глаза, вмсто колецъ обвить свои пальцы твоими прислужниками-червями, заткнуть отверстіе для дыханія твоимъ смердящимъ прахомъ и превратиться въ такой-же чудовищно отвратительный трупъ, какъ ты сама! Приди, оскаль на меня свои зубы, и я воображу, будто ты улыбаешься, стану тебя цловать, какъ нжная жена. О, любовница горя, приходи-же ко мн, приходи скоре!

Король Филиппъ. Прекрасная страдалица, успокойся!

Констанца. Нтъ, нтъ, не успокоюсь, пока въ груди еще есть дыханіе для воплей! О, если-бы моему языку повиновались громы, какъ страшно потрясла-бы я весь міръ! Я пробудила бы отъ сна этотъ безчувственный остовъ, до котораго не долетаютъ мольбы слабой беззащитной женщины и который пренебрегаетъ ея безутшнымъ горемъ.

Пандольфъ. Это уже не горе, a безуміе.

Констанца. Грхъ теб облыжно называть меня безумной! Я не сумасшедшая! Я сознаю, что эти волосы, которые я на себ рву — мои, что мое имя — Констанца, что я была замужемъ за Жофруа, что юный Артуръ — мой сынъ и что онъ для меня погибъ! Видишь, я помню все, значитъ, я не сумасшедшая! О, какъ благодарила-бы я небо, если-бы это была правда! Тогда я забыла-бы и самою себя, и все на свт! Слушай, кардиналъ: наговори мн побольше такихъ глубокомысленныхъ проповдей, чтобы я, наслушавшись ихъ, могла сойти съ ума, и тогда тебя причислятъ къ лику святыхъ! Видишь, не сохраняя полнаго разсудка, разв я была-бы въ силахъ съ такою ясностью помнить свое горе? Вся моя надежда на этотъ сохранившійся разумъ, онъ надоумитъ меня, какъ избавиться отъ мукъ, научитъ, зарзаться-ли мн, удавиться или какъ-нибудь иначе покончить съ собою! Если-бы я была сумасшедшая, я забыла-бы о сын или свернула себ изъ тряпокъ куклу и воображала, будто это онъ. Нтъ, я не сумасшедшая: — я слишкомъ, слишкомъ живо чувствую вс разнообразныя мученія каждой изъ моихъ пытокъ.

Король Филиппъ. Заплети снова свои косы. Какая бросающаяся въ глаза любовь живетъ въ неисчислимой бездн этихъ волосъ. Гд-бы въ нихъ ни появилась серебристая нить, къ ней съ замчательнымъ единодушіемъ тотчасъ-же начинаютъ льнуть десятки тысячъ дружественныхъ волосковъ, какъ-бы желая раздлить съ нею общее горе: такъ врные, преданные, искренно, взаимнолюбящіе друзья еще ближе сходятся при несчастіи.

Констанца. Итакъ, въ Англію, если вы согласны?

Король Филиппъ. Прежде всего подберите и заплетите свои волосы.

Констанца. Пожалуй, подберу… но зачмъ мн это длать? Когда я рвала ихъ на себ, a потомъ распустила, я, и сколько хватало силъ, кричала: — ‘О, если бы эти руки, такъ легко освободившія мои волосы, могли такъ-же легко освободить и моего сына!’ Но теперь мн становится завидно смотрть на ихъ свободу, и я готова подвергнуть ихъ прежней невол, потому что бдное дитя мое въ плну! Отецъ кардиналъ, я помню, ты какъ-то говорилъ, что на небесахъ мы снова свидимся съ своими друзьями, если это правда, скажи, увижусь-ли я тамъ съ нимъ, съ моимъ ненагляднымъ мальчикомъ? О, со дня рожденія Каина, перваго явившагося на свтъ ребенка мужского пола и до послдняго, рожденнаго вчера, міръ не видывалъ такого прелестнаго созданія, какъ мое дитя! Неужто губительница-печаль совсмъ загложетъ мою распукольку, сокрушитъ красоту моего ребенка, заставитъ его поблднть настолько, что его можно будетъ принять за призракъ, изсушитъ его хуже, чмъ изнурительная лихорадка? Такъ онъ умреть, a когда оживетъ снова, я, встртившись съ нимъ на небесахъ, быть можетъ, совсмъ его не узнаю! Поэтому никогда, никогда мн боле не видать милаго, прелестнаго моего Артура!

Пандольфъ. Вы влагаете въ свою скорбь слишкомъ много невависти.

Констаеца. Слова эти могъ произнесть только человкъ никогда не имвшій сына.

Король Филиппъ. Кажется, вамъ самое ваше страданіе не мене дорого, чмъ вашъ сынъ.

Констанца. О, страданіе пополняетъ собою пустое мсто, оставленное сыномъ, оно лежитъ на его опустлой постели, всюду слдуетъ за мною, принявъ его красивыя черты, повторяетъ каждое милое его слово и напоминаетъ каждое прелестное его движеніе, наполняетъ собою его осиротвшія одежды, поэтому я имю основаніе любить свое горе. Прощайте! Если бы вы понесли такую же потерю, какая выпала на долю мн, я съумла-бы утшить васъ лучше, чмъ вы меня! (Срываетъ съ себя головной уборъ). Долой съ головы моей этотъ герцогскій внецъ! Не хочу, чтобы онъ доле стснялъ мою голову, отъ него только мутятся мысли!.. О Господи! Мой милый мальчикъ, мой Артуръ, мой ненаглядный сынъ, гд ты? Жизнь моя, радость моя, питаніе души моей, ты! бывшій для меня цлымъ міромъ, отрадою моего вдовства, цлебнымъ средствомъ отъ моихъ печалей, гд-же ты? (Уходитъ).

Король Филиппъ. Боюсь, какъ бы отчаяніе не довело ее до какого-нибудь крайне сумасброднаго поступка, поэтому иду за нею. (Уходитъ).

Дофинъ. Все такъ печально, что, кажется, въ цломъ мір не осталось ничего, что могло-бы меня обрадовать. Жизнь такъ-же скучна, какъ дважды выслушанная сказка, убаюкивающая полусоннаго ребенка. Горькій вкусъ стыда отравилъ вс мои сладкія радости и не оставилъ по себ ничего, кром этой горечи.

Пандольфъ. Именно передъ тмъ, какъ мучительной болзни начать уступать усиліямъ леченія, да, именно въ ту минуту, когда намъ возвращаютъ здоровье, недугъ кажется наиболе тяжкимъ. Страданія при своемъ удаленіи даютъ себя чувствовать всего сильне. Скажи, что потерялъ ты лично среди потерь этого дня?

Дофинъ. Всю прежнюю славу, радости и счастіе.

Пандольфъ. Потерялъ бы ты ихъ только въ томъ случа, если бы побда осталась за тобою. Всегда такъ: въ ту минуту, когда счастіе готово улыбаться человку, онъ смотритъ него самымъ угрожающимъ окомъ. Было бы страшно преждевременно исчислять, какъ много проигралъ король Іоаннъ благодаря своей побд. Огорчаетъ тебя, что Артуръ взятъ въ плнъ?

Дофинъ. Меня это огорчаетъ настолько же, насколько оно радуетъ короля Іоанна.

Пандольфъ. Твой умъ, я вижу, такъ же юнъ, какъ твоя кровь. Теперь выслушай, что скажу теб я, владющій даромъ пророчества. Дыханіе того, о чемъ я намренъ говорить, будетъ сметать съ твоего пути каждую песчинку, каждую малйшую помху и прямо приведетъ тебя къ подножію англійскаго престола. Поэтому слушай: — Іоаннъ взялъ въ плнъ Артура. Мыслимо-ли, чтобы сидящій не на своемъ мст Іоаннъ имлъ хоть одинъ часъ, хоть одну минуту, нтъ, даже одинъ мигъ покоя, пока горячая жизнь еще играетъ въ жилахъ ребенка. Скипетръ, захваченный дерзновенною рукою, слдуетъ удерживать за собою съ тою же дерзостью, съ какого онъ былъ захваченъ. Никто изъ стоящихъ на скользкомъ пути не пренебрегаетъ даже самой ничтожною опорою. Для того, чтобы Іоаннъ могъ удержаться на престол, необходимо, чтобы Артуръ исчезъ съ лица земли. Да и будетъ такъ, потому что не можетъ быть иначе.

Дофинъ. Какая-же мн-то польза изъ того, что погибнетъ юный Артуръ?

Пандольфъ. Ты отъ имени жены своей, принцессы Бланки, будешь въ прав требовать того-же, чего добивалась для сына Констанца.

Дофинъ. И не только ничего не получить, но даже лишиться жизни, какъ тотъ-же Артуръ?!.

Пандольфъ. Какъ ты еще молодъ и зеленъ въ этомъ старомъ мір! Вс козни Іоанна какъ будто съ умысломъ направлены въ твою пользу, и самое время тоже готово вступить съ тобою въ заговоръ противъ него. Помни: — тотъ, кто надежду на спасеніе окунаетъ въ праведную кровь, находитъ одно только кровавое и при томъ обманчивое спасеніе. Такое гнусно задуманное злодяніе охладитъ къ королю сердца всхъ его подданныхъ и до такой степени оледенитъ ихъ усердіе, что они съ радостью воспользуются первымъ попавшимся предлогомъ, чтобы свергнуть съ себя иго его владычества. Народъ каждому самому естественному явленію на неб, каждой случайной игр природы, каждому дню, не соотвтствующему времени года, каждой обыкновеннйшей бур, каждому обыденнйшему событію, не обращая вниманія на всю ихъ естественность, будетъ придавать таинственное значеніе, называя ихъ метеорами, чудесами, знаменіями, глаголами небесъ, требующими низверженія Іоанна.

Дофинъ. Можетъ-быть, онъ даже не умертвитъ Артура, a только строжайшимъ заточеніемъ ребенка оградить себя отъ опасности съ этой стороны?

Пандольфъ. Нтъ, принцъ, если даже умерщвленіе юнаго Артура не совершится ране, чмъ получится извстіе о вашей высадк въ Англію, извстіе это умертвитъ его мгновенно. Тогда сердца всего народа отринутъ отъ себя убійцу, и уста этого народа съ восторгомъ прильнутъ къ устамъ еще неизвданной перемны, самъ Іоаннъ обагренной кровью рукою подастъ своимъ подданнымъ могучій поводъ къ ненависти и къ возстанію. Мн уже чудится, будто я вижу этотъ крпко ставшій на ноги мятежъ, и какъ много еще боле заманчиваго таится для васъ въ будущемъ! Пригулокъ Филиппъ Фолькенбриджъ грабитъ теперь англійскіе монастыри, ругается надъ святынею. Если-бы теперь въ Англіи находилась хоть дюжина вооруженныхъ французовъ, они явились-бы набатнымъ колоколомъ и переманили-бы на свою сторону десятокъ тысячь англичанъ, такъ катящаяся снжинка мало-по-малу превращается въ снговую лавину. Доблестный Дофинъ, пойдемте со мною къ королю. Просто изумительно, что можно извлечь изъ предстоящаго раздраженія народа противъ Іоанна! Раздраженіе это быстро дойдетъ до крайнихъ предловъ. Пойдемте, я подстрекну вашего отца.

Дофинъ. Да, смлыя мысли иногда влекутъ за собою неожиданныя послдствія. Идемте-же къ королю. Если вы станете говорить ‘да’, онъ не скажетъ ‘нтъ’ (Уходятъ).

ДЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА I.

Въ Норсэмтон. Комната въ замк.

Входятъ Гьюбертъ и двое прислужниковъ.

Гьюбертъ. Раскалите до бла этотъ желзный прутъ сами-же стойте за коврами и ожидайте минуты, когда я ногою топну о полъ. Тогда поспшите сюда и покрпче привяжите къ стулу того мальчика, котораго увидите здсь со мной. Будьте внимательны. Ступайте и, чуръ, — не дремать.

1-й прислужникъ. Надюсь, всю отвтственность за это вы принимаете на себя?

Гьюбертъ. Глупое недовріе! Бояться вамъ нечего. Смотрите-же, чтобы все было исполнено (Прислужники уходитъ.) Ну, дитя, выходи сюда, мн надо съ тобою поговорить.

Входитъ Артуръ.

Артуръ. Добраго утра, Гьюбертъ.

Гьюбертъ. Добраго утра, маленькій принцъ.

Артуръ. Да, маленькій принцъ, имющій столько правъ сдлаться большимъ принцемъ. Ты что-то печаленъ сегодня?

Гьюбертъ. Правда, я часто бывалъ веселе.

Артуръ. Прости меня, Господи! мн кажется, что никогда не о чемъ печалиться, кром меня… Однако, помню, когда я еще жилъ во Франціи, тамъ были молодые придворные, желавшіе казаться мрачне ночи, но все это было одно только притворство. Клянусь словомъ христіанина, если-бы меня освободили отъ заключенія и заставили хоть-бы пасти овецъ, я былъ-бы веселъ съ утра до ночи. Былъ-бы я веселъ даже и здсь, если-бы не подозрвалъ, что дядя замышляетъ противъ меня что-то недоброе. Онъ боится меня, a я его. Разв виноватъ, что я сынъ его брата Жофруа? Конечно, нтъ. О какъ благодаренъ былъ-бы я небу, если-бы моимъ отцомъ оказался ты, Гьюбертъ. Ты любилъ-бы меня.

Гьюбертъ (Про себя). Если я стану съ нимъ разговаривать, онъ своею невинною болтовнею, пожалуй, пробудитъ во мн уснувшее состраданіе, поэтому надо торопиться. Затмъ и конецъ длу.

Артуръ. Не боленъ-ли ты, Гьюбертъ? Ты сегодня такъ блденъ. Мн кажется, что ты немного нездоровъ. Если такъ, я всю ночь буду ухаживать за тобою. Ручаюсь, что я люблю тебя боле, чмъ ты меня.

Гьюбертъ (про себя). Его слова проникаютъ въ самую глубь моей души. Прочти вотъ это Артуръ (Показываетъ ему бумагу, потомъ говоритъ про себя). Это что такое? Глупый насморкъ? Прочь отъ меня чувствительность, иначе жестокая пытка сдлается невыносимою. Надо покончить скоре, или твердое мое намреніе разршится одними безсильными женскими слезами. Ты, кажется, не можешь прочесть. Разв не разборчиво написано?

Артуръ. Слишкомъ разборчиво, Гьюбертъ, для такого гнуснаго дла. Теб приказано раскаленнымъ желзомъ выжечь мн глаза.

Гьюбертъ. Да, дитя, приказано.

Артуръ. И ты это исполнишь?

Гьюбертъ. Исполню.

Артуръ. И y тебя хватитъ на это духа? Вспомни, когда у тебя какъ-то заболла только голова, разв я не перевязалъ ее своимъ платкомъ, да еще лучшимъ, какой y меня былъ, такъ какъ его вышивала особа королевской крови, и разв я когда-либо требовалъ, что-бы ты мн его возвратилъ? A ночью разв я не сжималъ теб головы руками, стараясь насколько возможно облегчить твои страданія? Разв по мр того, какъ минута протекала за минутой, я не спрашивалъ, что съ тобою и что y тебя болитъ? Разв не спрашивалъ, что мн сдлать, чтобы теб стало легче? Мало-ли сколько дтей простолюдиновъ спало—бы на моемъ мст спокойно и ни однимъ словомъ не выразило-бы теб своей привязанности? Но для того, чтобы ухаживать за тобою, около тебя оказался не простолюдинъ, a несчастный принцъ… Ты можешь считать мою привязанность притворствомъ, одною только хитрою уловкой. Считай ее чмъ хочешь, когда теб необходимо зломъ отплатить мн за любовь. Если такъ, если небеса ршили, что я долженъ потерпть отъ тебя пусть будетъ такъ, какъ угодно имъ. Ты хочешь лишить меня зрнія? — Лишай! Да, лишай меня этихъ глазъ, никогда не бросившихъ на тебя ни одного неласковаго взгляда.

Гьюбертъ. Я поклялся выжечь теб глаза и обязанъ это исполнить.

Артуръ. О, кто-бы ршился на это, если-бы не жилъ въ наше желзное время? Даже самое докрасна раскаленное желзо, приближаясь къ моимъ глазамъ, утолило бы свою жгучесть моими слезами, и огненная злоба его смилостивилась бы при взгляд на меня, ни въ чемъ не повиннаго. Оно покрылось бы ржавчиной отъ одного стыда, что таившійся въ немъ огонь направленъ былъ противъ моихъ глазъ. Ужель ты боле непреклоненъ и жестокъ, чмъ само кованное желзо? Если бы мн явился даже ангелъ и сказалъ, что Гьюбертъ выжжетъ мн глаза, я и ему-бы не поврилъ, но словамъ самого Гьюберта не врить я не могу.

Гьюбертъ (Топая ногой). Эй, сюда! (Прислужники приносятъ веревки, желзо и пр. ). Исполняйте то, что я приказалъ.

Артуръ. О, спаси меня, Гьюбертъ, спаси! Мои глаза готовы ослпнуть отъ однихъ зврскихъ взглядовъ этихъ кровожадныхъ людей!

Гьюбертъ. Свяжите его, a желзный прутъ подайте мн!

Артуръ. Зачмъ такая безчеловчная жестокость? Я не вздрогну, буду стоять неподвижно, словно каменный. Именемъ небесъ заклинаю тебя, Гьюбертъ, не вели меня вязать! Гьюбертъ, услышь меня, прогони отсюда этихъ людей, и я буду сидть покорно, какъ ягненокъ. Я не пошевельнусь, не стану отбиваться, не произнесу ни одного слова, даже не буду сердито смотрть на раскаленное желзо. Прогони этихъ людей, и я прощу теб вс мученія, какія-бы ты ни заставилъ меня терпть.

Гьюбертъ. Уйдите и стойте за дверью, оставьте меня одного съ нимъ.

1-й прислужникъ. Очень радъ, что не обязанъ присутствовать при такомъ зврскомъ дл (Оба прислужника уходятъ).

Артуръ. Боже мой, я прогналъ отсюда человка, чувствовавшаго ко мн жалость! Взглядъ y него жестокій, но сердце мягкое. Вороти его, чтобы онъ своимъ состраданіемъ вызвалъ состраданіе и въ теб.

Гьюбертъ. Довольно, дитя! Приготовься.

Артуръ. Неужто нтъ спасенія?

Гьюбертъ. Никакого: — теб придется лишиться глазъ.

Артуръ. Создатель мой! О Гьюбертъ, если-бы теб въ глаза попала хоть пещинка, хоть мошка, хоть соринка, хоть пылинка, хоть волосокъ рсницы, что бы то ни было постороннее, ты почувствовалъ-бы, какъ это непріятно, насколько-же мучительне та пытка, которой ты ршаешься подвергнуть меня?

Гьюбертъ. Такъ-то ты держишь свое слово? Ты общалъ молчать.

Артуръ. Ахъ, Гьюбертъ! Даже двухъ языковъ было-бы мало, чтобы молить о спасеніи пары глазъ! Не заставляй меня молчать, о, не заставляй! Нтъ, если хочешь, отржь мн лучше языкъ, но пощади глаза. Да, пощади ихъ, если не ради чего-нибудь другого, то хоть для того, чтобы я могъ видть тебя!.. Клянусь жизнью, орудіе пытки уже остыло и боле не можетъ мн вредить!

Гьюбертъ. Дитя, я могу приказатъ раскалить его снова.

Артуръ. Нтъ, ты этого не прикажешь, конечно, нтъ! Палящій жаръ его погасъ отъ огорченія, что созданный на пользу намъ, онъ вынужденъ былъ служить такому жестокому длу. Посмотри самъ, y этого чугуна вредить мн не хватитъ боле силъ. Дыханіе небесъ выдуло изъ него весь его палящій огонь, и поверхность его покрылась пепломъ раскаянія.

Гьюбертъ. Стоить мн дыхнуть и огонь оживетъ снова.

Артуръ. Если ты это сдлаешь, Гьюбертъ, ты своимъ поступкомъ вынудишь его поблднть и опять покраснть со стыда. Нтъ, нтъ, въ твоихъ глазахъ загорается только вынужденный гнвъ, какъ иной разъ собака бываетъ вынуждена сопротивляться и противъ своего желанія кусать того, кто ее натравливаетъ на другихъ. Все необходимое для моего истязанія отказывается теб повиноваться. Только въ одномъ теб нтъ состраданія, тогда какъ оно есть даже y всесокрушающаго огня и y раскаленнаго желза, y этихъ орудій безпощадной злобы, неспособныхъ, казалось-бы, поддаваться состраданію.

Гьюбертъ. Если такъ, живи, сохранивъ зрніе! Ни за какія сокровища твоего дяди я теперь не ршился бы дотронуться до твоихъ глазъ! Однако, дитя, я далъ слово, я поклялся, что этимъ самымъ желзомъ выжгу теб глаза.

Aртyръ. О, теперь ты опять становишься для меня прежнимъ Гьюбертомъ. До сихъ поръ ты сегодня казался мн или переряженнымъ, или кмъ-то совсмъ не тмъ, что ты есть.

Гьюбертъ. Молчи, ни слова боле! Твой дядя не долженъ знать, что ты не умеръ. Я постараюсь хитростью обмануть собачье чутье его шпіоновъ они успокоятъ короля ложными донесеніями. Милый ребенокъ, спи спокойно и даже не тревожь себя никакими сомнніями. За вс сокровища міра Гьюбертъ не ршится сдлать теб хотя-бы тнь зла.

Артуръ. Боже мой!.. Благодарю тебя, Гьюбертъ!

Гьюберть. Молчи, ни слова боле! Я уведу тебя отсюда тайно. Изъ-за тебя я подвергаюсь жесточайшей опасности (Уходятъ).

СЦЕНА II.

Тамъ-же. Тронный залъ во дворц.

Входятъ Король Іоаннъ, въ корон, Пемброкь, Сольсбюри и другіе.

Король Іоаннъ. Вотъ мы посл вторичнаго коронованія снова садимся на престолъ и, надюсь, подданные мои смотрятъ на это безъ чувства непріязни.

Пемброкъ. Если-бы не воля на то вашего величества, вторичное коронованіе было бы совершенно излишнимъ. Вы уже были однажды коронованы на царство, и съ тхъ поръ никто не отнималъ y васъ королевскаго вашего сана. Врность вашихъ подданныхъ не запятнала себя ни однимъ возстаніемъ. Желаніе перемнъ или улучшеній ни разу не нарушило спокойствія вашихъ владній.

Сольсбюри. Поэтому окружать себя двойнымъ великолпіемъ значитъ то же, что прибавлять новые галуны на безъ того уже роскошно расшитыя одежды, это значитъ класть позолоту на чистйшее золото, раскрашивать лилію, обливать благоуханіями фіалку, полировать ледъ и при помощи восковыхъ свчей стараться усилить дневной свтъ, разливаемый лучезарнымъ окомъ неба. Все это — ненужный и даже, пожалуй, смшной излишекъ великолпія.

Пемброкъ. Не будь вторичное коронованіе прямымъ желаніемъ вашего величества, оно имло-бы сходство съ старою сказкой, разсказанною съизнова и кажущеюся скучной при новомъ повтореніи, когда это повтореніе не является необходимостью вслдствіе требованія времени.

Сольсбюри. Да, оно, обезобразило наши древніе, хорошо всмъ извстные обычаи, нарушивъ ихъ величавую простоту. Какъ прихотливый втеръ, безъ толку вздувающій паруса, такое нарушеніе заставляетъ вилять изъ стороны въ сторону направленіе мыслей, пугать умы и повергаетъ ихъ въ смятеніе. Оно туманитъ здравый смыслъ и подстрекаетъ его относиться съ недовріемъ къ истин, когда она рядится въ такія черезъ чуръ бросающіяся въ глаза и непривычныя ей одежды.

Пемброкъ. Когда ремесленникъ старается сдлать еще лучше и такъ уже хорошо исполненную вещь, онъ избыткомъ усердія только портитъ свое произведеніе и губитъ даромъ свои способности. Очень часто, стараясь найти извиненіе своей ошибк, мы самымъ этимъ стараніемъ длаемъ эту ошибку еще хуже. Такъ, благодаря заплат, наложенной на небольшую прорху, съ намреніемъ скрыть изъянъ, прорха эта еще сильне бросается въ глаза.

Сольсбюри. Вотъ, государь, т основанія, на которыхъ мы дерзали отговаривать васъ отъ вторичнаго коронованія, но вамъ не угодно было обратить вниманіе на наши возраженія, и вс мы должны быть теперь довольны, потому что каждое желаніе вашего величества должно быть исполнено безпрекословно.

Король Іоаннъ. Иныя изъ причинъ, побудившихъ меня прибгнуть къ вторичному коронованію, я вамъ уже сообщилъ, однако, помимо нихъ есть много и очень много другихъ, правда, мене для меня грозныхъ, но ихъ вы узнаете впослдствіи. Впрочемъ, я не прочь отвчать вамъ и теперь, дабы убдить васъ, что я такъ-же охотно отвчаю на разумные вопросы, какъ всегда готовъ послдовать разумному совту.

Пемброкъ. Если такъ, являясь отголоскомъ всей націи и олицетворяя собою ея мннія и чувства, мы и отъ ея имени, и отъ своего, но главнымъ образомъ отъ имени справедливости и вашей безопасности, служащей первйшею заботою какъ всей націи, такъ и моей, я требую немедленнаго освобожденія Артура. Его заточеніе даетъ пищу ропщущимъ устамъ, недовольныхъ оно надоумливаетъ предаваться невыгоднымъ для васъ изслдованіямъ и задаваться вопросомъ, какое основаніе, какое право имете вы владть тмъ, чмъ владете? Они спрашиваютъ еще, какія опасенія, кром тхъ, которыя, по ихъ мннію, наглядно обличаютъ васъ въ нарушеніи чужихъ правъ, заставляютъ васъ держать въ заключеніи вашего юнаго родственника, отдавать его молодость во власть гнусному невжеству и лишать его свободныхъ упражненій, могущихъ укрпить его юныя силы. Если наше мнніе можетъ имть какой-нибудь всъ, даруйте Артуру, государь, свободу.

Король Іоаннъ. Пусть будетъ такъ, я отдаю его молодость на ваше попеченіе (Входитъ Гьюбертъ). Что скажешь новаго, Гьюбертъ?

Пемброкъ. Вотъ тотъ самый человкъ, которому поручено совершить кровавое преступленіе. Онъ показывалъ свое полномочіе одному изъ моихъ пріятелей. Въ самомъ его взгляд видна безпощадность, видна готовность идти на какое угодно зврство. Такая угрюмость, какъ y него, доказываетъ, что его мятежная душа способна на все, и меня сильно тревожитъ опасеніе, не совершилось-ли уже то, что было ему поручено, и чего мы имли столько основаній бояться.

Сольсбюри. Смотрите, краска то заливаетъ лицо короля, то сбгаетъ съ него, служа отраженіемъ совершающейся въ немъ борьбы между желаніемъ и совстью, цвтъ его лица напоминаетъ гонцовъ, поминутно снующихъ между двумя могущественными и враждебными одно другому войсками. Нарывъ его страсти назрлъ окончательно и долженъ непремнно лопнуть.

Пемброкъ. A когда лопнетъ, какъ-бы вмст съ отвратительнымъ гноемъ не вытекла жизнь несчастнаго ребенка.

Король Іоаннъ. Что-же длать? Мы не въ силахъ остановить всесокрушающей руки смерти. Добрйшіе лорды, какъ ни были мы готовы исполнить ваше желаніе, оно, увы! неисполнимо: вотъ этотъ встникъ сообщаетъ намъ, что Артуръ прошедшею ночью скончался.

Сольсбюри. Мы уже давно предполагали, что у юнаго принца болзнь неизлечимая.

Пемброкъ. Дйствительно, до насъ извстія о неминуемомъ исход болзни принца доходили ране, чмъ принцъ усплъ почувствовать себя нездоровымъ. Въ этомъ-ли или въ томъ мір за это придется отвчать жестоко.

Король Іоаннъ. Что смотрите вы на меня такъ торжественно и мрачно? Ужъ не думаете-ли вы, что я управляю ножницами судьбы! Разв жизнь и смерть человка зависятъ отъ меня?

Сольсбюри. Это, очевидно, плутовская игра, и какой позоръ, что къ ней такъ явно прибгаетъ королевское величіе, Государь, желаю вамъ дальнйшихъ успховъ на этомъ пути, a затмъ — прощайте.

Пемброкъ. Подождите, лордъ Сольсбюри, отправимся вмст отыскивать наслдіе умершаго, его маленькое королевство — его могилу, въ которую его безвременно уложило насиліе. Да тому, кому по праву рожденія долженъ былъ принадлежать весь этотъ островъ, теперь достаточно и трехъ футовъ земли. Какъ, однако, гнусенъ тотъ міръ, среди котораго мы живемъ! Но это не останется безнаказаннымъ. Произойдетъ отчаянный взрывъ нашихъ скорбей и нашего негодованія, и надо полагать, что день этотъ уже не за горами (Лорды уходятъ).

Король Іоаннъ. Въ нихъ кипитъ негодованіе, и я раскаяваюсь въ своемъ поступк. Если основаніемъ зданія послужила кровь, основаніе это ненадежно. Своей жизни не спасешь смертью другого (Входитъ Гонецъ). Отчего твои глаза полны такого ужаса? Гд та кровь, которая, какъ я видалъ не разъ, играла на твоихъ щекахъ? Такія тучи не разсются безъ бури, разражайся-же скоре принесенной съ собою грозою. Говори, какъ идутъ дла во Франціи?

Гонецъ. Франція уже вторглась въ Англію. Никогда такое громадное войско, предназначенное для наступательной войны, не выростало изъ ндръ ни одной страны въ мір. Они научились y васъ быстрот дйствія и въ то время, когда до васъ должно было бы дойти извстіе о томъ, что Франція вооружается, вамъ приходится узнать, что войска ея уже высадились на вашихъ берегахъ.

Король Іоаннъ. Что-же длала наша бдительность? Напилась она, что-ли, и спала? Чего смотрла наша мать? Какъ могла она не знать, что противъ насъ во Франціи поднимается такое громадное войско.

Гонецъ. Государь, уши королевы Элеоноры заткнуты землей. Перваго апрля ваша царственная мать скончалась, a за три дня передъ тмъ въ припадк изступленія умерла и герцогиня Констанца. Я говорю со словъ молвы и не могу ручаться, справедливъ этотъ слухъ иди ложенъ.

Король Іоаннъ. О, случайноств, повремените своимъ грознымъ натискомъ хоть до тхъ поръ, когда я разсю неудовольствіе моихъ перовъ. Моя мать умерла, слдовательно, дла наши во Франціи идутъ какъ нельзя хуже. Скажи, кто идетъ во глав высадившагося y насъ войска?

Гонецъ. Дофинъ.

Входятъ Пригулокъ и Питэръ изъ Помфрэта.

Король Іоаннъ. Ты совсмъ оглушилъ меня своими гнусными извстіями (Пригулку). Ну, что говоритъ Англія о твоихъ распорядкахъ? Только, пожалуйста, не вздумай набивать мн голову дурными встями, она и такъ полна ими не въ мру.

Пригулокъ. Если вы такъ боитесь услыхать худшее, это худшее обрушится на вашу голову неожиданно.

Король Іоаннъ. Извини меня, племянникъ. Меня захлестнула и чуть не задушила нахлынувшая волна прилива, но теперь я снова всплылъ на поверхность и въ силахъ выслушивать все, чтобы мн ни говорили. Итакъ, что же ты скажешь?

Пригулокъ. Какъ расправлялся я съ духовенствомъ, лучше всего объяснятъ вамъ значительныя собранныя мною суммы, но, на возвратномъ пути сюда, я былъ пораженъ страннымъ настроеніемъ народа. Его волнуютъ какія-то бредни, вызванныя какими-то нелпыми слухами, онъ чего-то боится, хотя и самъ не знаетъ, чего именно. Вотъ я привелъ съ собою нчто въ род пророка, схваченнаго мною на улицахъ Помфрэта. По пятамъ за нимъ слдовали многія сотни людей изъ простонародья, a онъ имъ въ грубыхъ стихахъ, съ неблагозвучными рифмами, распвалъ нчто въ род предсказанія, что въ полдень будущаго Вознесенія, вы, ваше величество, лишитесь престола и внца.

Король Іоаннъ. Полупомшанный прорицатель, зачмъ распространялъ ты подобныя бредни?

Питэръ. Не бредни, такъ оно именно и будетъ.

Король Іоаннъ. Уведи его, Гьюбертъ, и засади въ тюрьму. Пусть онъ будетъ повшенъ ровно въ полдень того самаго дня, на который онъ предсказываетъ мое низверженіе. Отведи-же его въ надежное мсто, а самъ возвратись сейчасъ-же, потому что ты мн нуженъ (Питэръ и Гьюбертъ уходятъ). Ну, любезный племянникъ, скажи, слышалъ ты, какія всти доходятъ до насъ изъ чужихъ краевъ?

Пригулосъ. Вы, государь, говорите о французахъ? y всхъ на язык только и рчи, что о ихъ высадк. Помимо этого, я встртилъ лорда Бигота, лорда Сольсбюри и многихъ другихъ. У всхъ глаза были красны, какъ только-что зажженый огонь, вс отправлялись отыскивать могилу Артура, по ихъ словамъ убитаго прошедшею ночью по вашему будто-бы приказанію.

Король Іоаннъ. Любезный родственникъ, ступай и присоединись къ ихъ обществу, y меня есть средство вернуть себ ихъ любовь снова. Приведи ихъ съ собою ко мн.

Пригулокъ. Отправлюсь ихъ отыскивать.

Король Іоаннъ. Только поскоре. Пусть одна нога перегоняетъ другую. Избавь меня отъ опасности имть враговъ среди подданныхъ, когда такая бездна враговъ чужестранныхъ пышностью своего могущественнаго вторженія наводитъ ужасъ на мои города. Будь Меркуріемъ, окрыли свои пятки, лети къ нимъ съ быстротою мысли и такъ-же быстро вернись ко мн.

Пригулокъ. Потребность времени научитъ меня быстрот (Уходитъ).

Король Iоаннъ. Это рчь истиннаго и храбраго джентльмена. Ступай за нимъ, такъ какъ ему, быть можетъ, понадобится гонецъ, чтобы служить посредникомъ между мною и перами. Этимъ посредникомъ будешь ты.

Гонецъ. Отъ всей души готовъ служить моему государю (Уходитъ).

Король Іоаннъ. И такъ, моя мать умерла (Гьюбертъ возвращается).

Гьюбертъ. Государь, разсказываютъ, будто прошедшею ночью на неб разомъ появилось цлыхъ пять лунъ. Четыре изъ нихъ оставались неподвижными, a пятая вертлась, какъ вихрь, и описывала вокругъ остальныхъ изумительные круги.

Король Іоаннъ. Ты говоришь: — пять лунъ?

Гьюбертъ. Старики и старухи ходятъ по улицамъ и на основаніи этого явленія распространяютъ въ народ самыя тревожныя пророчества. У всхъ только и рчи, что о смерти юнаго Артура, При этихъ разговорахъ вс задумчиво покачиваютъ головами и что-то шепчутъ другъ другу на ухо, при этомъ говорящій, сильно сжимая руку слушающему, хмуритъ брови, потрясаетъ головою и дико вращаетъ глазами. Я видлъ, какъ одинъ кузнецъ стоялъ, вотъ такъ, поднявъ молотъ, a пока его желзо простывало на наковальн, самъ онъ, разиня ротъ, слушалъ новости, передаваемыя ему портнымъ. A портной этотъ, съ ножницами и съ мркою въ рукахъ, надвъ въ торопяхъ туфлю съ правой ноги на лвую и наоборотъ, разсказывалъ про многотысячное французское войско, уже стоящее въ Кент въ боевомъ порядк. Другой — ремесленникъ, жалкій и неумытый, перебилъ его извстіемъ о смерти Артура.

Король Іоаннъ. Зачмъ стараешься ты запугивать меня своими страшными извстіями, зачмъ безпрестанно напоминаешь о смерти юнаго Артура? Умертвила его твоя рука. У меня была могучая причина желать его смерти, но y тебя убивать его никакой.

Гьюбертъ. Какъ, государь, никакой? Не вы-ли мн приказали?

Король Іоаннъ. Не истинное-ли несчастіе королей имть къ своимъ услугамъ рабовъ, принимающихъ дозволеніе за приказаніе насильственно и кровопролитно ворваться въ жилище, гд обитаетъ жизнь? — намекъ власти за непреложный законъ, и подъ вліяніемъ дурного расположенія духа наморщенный лобъ за твердое и обдуманное намреніе.

Гьюбертъ. Вотъ приказаніе мн сдлать то, что я сдлалъ, подписанное вашею рукою и скрпленное вашею печатью.

Король Іоаннъ. О, когда придется сводить послдній счетъ между небомъ и землею, только тогда и эта подпись, и печать послужатъ уликами для нашего осужденія! если-бы не подвернулся мн ты, уже по одному своему облику предназначенный, какъ будто самою природою отмченный для позорныхъ дяній, мн и на умъ не пришло бы убійство. Но, видя передъ собою твое, наводящее ужасъ лицо, какъ разъ пригодное для совершенія кровавыхъ злодяній, обличающее въ теб человка, способнаго, не долго думая, пустить въ ходъ кинжалъ, я только случайно намекнулъ теб, что убить Артура было-бы для меня выгодно, a твою совсть желаніе угодить королю не удержало отъ убійства принца.

Гьюбертъ. Государь!

Король Іоаннъ. Стоило-бы теб только укоризненно покачать годовою, многозначительно помолчатъ въ то время, когда я темно высказывалъ теб свое намреніе, или если-бы ты недоврчиво взглянулъ мн въ лицо и тмъ вынудилъ меня высказаться въ боле опредленныхъ выраженіяхъ, одинъ внутренній стыдъ заставилъ бы меня образумиться тогда-же: твой ужасъ сообщился бы и мн. Но ты понялъ мое желаніе по вншнимъ его проявленіямъ и на основаніи понятаго вошелъ въ общеніе съ грхомъ. Да, твое сердце безъ малйшихъ колебаній согласилось на все, и это побудило жестокую твою руку исполнить то гнусное дло, которое назвать по имени не ршается ни мой, ни твой языкъ. Вонъ отсюда и никогда не смй опять показываться мн на глаза! Мои дворяне отъ меня отпадаютъ, y самыхъ воротъ моего королевства мн грозятъ неисчислимыя полчища чужестранцевъ. Даже въ плотской груди этого королевства, въ этомъ источник жизни и дыханія, вспыхиваетъ вражда и междоусобица между мною и смертью моего племянника.

Гьюбертъ. Вооружитесь противъ другихъ вашихъ непріятелей, a я примирю васъ съ вашею совстью: — юный Артуръ живъ, моя рука еще сохраняетъ свою двственную невинность, она еще не замарана багряными каплями крови. Въ душу мою никогда еще не вкрадывалось ужасающее побужденіе сдлаться убійцей. Вы въ моемъ лиц оклеветали природу. Какъ ни были бы суровы мои черты, за ними все таки таится душа настолько мягкая, что она не отважилась бы стать палачемъ ни въ чемъ невиноватаго ребенка.

Король Іоаннъ. Артуръ еще живъ? О, спши скоре къ пэрамъ и охлади этимъ извстіемъ ихъ разъяренную злобу укроти ихъ до повиновенія! Прости меня, что подъ вліяніемъ горячности я судилъ о теб только по вншнему твоему виду. Меня ослпляло бшенство и, благодаря крови, чудившейся моимъ глазамъ, ты мн показался много ужасне, чмъ ты на самомъ дл. Не отвчай ничего, a какъ можно скоре приведи въ мою рабочую комнату разгнванныхъ лордовъ: моя мольба слишкомъ медленна, бги быстре, чмъ она (Уходитъ).

СЦЕНА III.

Тамъ-же. Передъ замкомъ.

На стн показывается Артуръ.

Артуръ. Стна высока, но я все-таки спрыгну внизъ. Добрая земля, будь сострадательна и не дай мн о тебя ушибиться! Знаютъ меня немногіе, или даже не знаетъ никто. Если бы даже знали, эта одежда юнги длаетъ меня совершенно неузнаваемымъ. Страшно! однако, я все-таки ршусь на попытку. Если я соскочу внизъ и не переломаю костей, мн не трудно будетъ найти тысячи средствъ, чтобы выбраться отсюда. Не всели равно, умереть-ли спасаясь или оставаться здсь u все таки умереть? (Прыгаетъ внизъ). О, горе мн! У этихъ камней сердце моего дяди! Небо, прими мою душу, a ты, Англія, сохрани мои кости! (Умираетъ).

Входятъ Пемброкъ, Сольсбюри и Биготъ.

Сольсбюри. Благородные лорды, для встрчи съ нимъ я отправлюсь въ Сентъ-Эдмондсбюри. Въ этомъ наше спасеніе, и мы не можемъ не воспользоваться милостивымъ его предложеніемъ въ такое опасное время.

Пемброкъ. Кто привезъ письмо отъ кардинала?

Сольсбюри. Графъ Мелонъ, благородный французскій дворянинъ. То, что графъ передавалъ мн лично, еще ясне выражаетъ расположеніе къ намъ дофина, чмъ сказанное въ письм.

Биготъ. Итакъ, отправимся къ нему навстрчу завтра утромъ.

Сольсбюри. Нтъ, отправимся лучше сегодня-же, такъ-какъ, лорды, намъ предстоитъ два долгіе дня пути, чтобы до него добраться.

Входитъ Пригулокъ.

Пригулокъ. Очень радъ, сердитые лорды, что мн суждено вторично увидать васъ сегодня. Король черезъ мое посредство требуетъ вашего немедленнаго прибытія во дворецъ.

Сольсбюри. Король самъ лишилъ себя нашего повиновенія. Мы не хотимъ, чтобы наша незапятнанная честь служила подкладкой его ничтожной, загрязненной мантіи и не намрены слдовать за человкомъ, чья нога оставляетъ по себ кровавый слдъ всюду, куда бы она ни ступила. Ступай и повтори ему это, мы знаемъ про него самое худшее.

Пригулокъ. Чтобы вы о немъ ни думали, мн кажется, вамъ лучше было-бы отвтить добрымъ словомъ.

Сольсбюри. Разсуждаетъ теперь не наша вжливость, a наше негодованіе.

Пригулокъ. У васъ нтъ никакого основанія негодовать, поэтому было-бы разумне прибгнуть къ вжливости.

Пемброкъ. Знайте, сэръ, что y выведеннаго изъ себя терпнія есть свои права.

Пригулокъ. Совершенно врно: — но это вредитъ только тому, кто вышелъ изъ себя, и никому боле.

Сольсбюри. Вотъ тюрьма… (Увидавъ трупъ Артура). Это что лежитъ здсь?

Пемброкъ. О, смерть, гордись ясною и царственною красотою своей жертвы! У земли не нашлось ямы, чтобы скрыть подобное дянье!

Сольсбюри. Убійство, какъ-бы ненавидя то, что само-же совершило, оставило трупъ непокрытымъ, чтобы онъ взывалъ къ мщенію.

Биготъ. Или потому лишило его погребенія, что нашло такую красоту слишкомъ царственно-драгоцнной для могилы.

Сольсбюри. Что скажете на это вы, сэръ Ричардъ? Теперь видите сами! Случалось-ли вамъ слышать, читать или слышать о чемъ-либо подобномъ? Неужто, не смотря на свидтельство вашихъ глазъ, вы почти не отказываетесь врить что видите именно то, что дйствительно видите? Могли ли вы, если-бы не такое доказательство, подумать, что совершится нчто подобное? Это макушка, вершина, внецъ, внецъ надъ внцомъ того, что могло совершить оружіе убійства! Это кровавйшій позоръ, дичайшая дикость, гнуснйшій ударъ, нанесенный слпою ненавистью или безумнымъ изступленіемъ, оплакивать который приходится слезами вызванными укоромъ задтой за живое совсти.

Пемброкъ. Рядомъ съ этимъ убійствомъ вс прежде, совершенныя дянія, кажутся извинительными. Оно такъ единственно въ своемъ род, такъ несравнимо ни съ чмъ, что очищаетъ ненародившіеся проступки времени, придаетъ имъ даже святость. Вс ихъ смертоносные удары, вс ихъ кровопролвтія покажутся пустяками въ сравненіи съ этимъ гнуснымъ зрлищемъ!

Пригулокъ. Да, это кровавое преступленіе достойно проклятія, оно безчеловчное дяніе безпощадной руки, если только оно совершено чьею-нибудь рукою.

Сольсбюри. Совершено-ли оно чьею-нибудь рукою? Предвидніе еще ране проливало для насъ нкоторый свтъ на то, что воспослдутъ. Это позорное дяніе совершено рукою Гьюберта, покорнаго исполнителя замысла и приказаній короля, повиноваться которому отнын отказывается моя душа. Преклоняя колна предъ этою загубленною нжною жизнью, предъ этими чудными бездыханными останками, я даю обтъ, священный обтъ, который, какъ иміамъ, вознесется къ небесамъ. Да, клянусь, не вкушать никакихъ радостей міра, не поддаваться зараз наслажденій, не знать ни покоя, ни отдыха, пока не покроется сіяніемъ славы эта рука, всецло посвящаемая мною длу мести!

Пемброкь и Биготъ. Мы отъ всей души сочувствуемъ, твоему обту.

Входитъ Гьюбертъ.

Гьюбертъ. Благородные лорды, я до того торопился разыскать васъ, что весь горю. Артуръ живъ, и король прислалъ меня за вами.

Сольсбюри. Какова наглость? Онъ не краснетъ даже при вид смерти! Вонъ отсюда, ненавистный злодй! Уходи скоре!

Гьюбертъ. Я не убійца.

Сольсбюри (Обнажая мечъ). Неужто я вынужденъ отнять y правосудія принадлежащую ему жертву?

Пригулокъ. Вашъ мечъ, сэръ, слишкомъ чистъ для такого дла. Вложите его снова въ ножны.

Сольсбюри. Не вложу до тхъ поръ, пока не сдлаю для него ноженъ изъ шкуры убійцы!

Гьюбертъ. Назадъ, лордъ Сольсбюри! Говорю вамъ: — назадъ! Клянусь небомъ, я думаю, что мой мечъ настолько-же остръ, какъ и вашъ! Мн не хотлось-бы, милордъ, чтобы вы забывались, не хотлось-бы также подвергать васъ опасности законной моей самозащиты. Не заставьте-же меня своимъ изступленіемъ забыть ваше достоинство, ваше величіе и вашу знатность.

Биготъ. Прочь отсюда, навозная куча! Какъ смешь ты угрожать дворянину?

Гьюбертъ. Я не угрожаю, но защищать свою невиновность сталъ-бы даже противъ императора.

Сольсбюри. Ты убійца.

Гьюбертъ. Не вынуждайте меня имъ сдлаться. Нтъ, я не убійца! Тотъ, чей языкъ взводитъ на другого напраслину, говоритъ неправду, a кто говоритъ неправду, тотъ лжетъ!

Пемброкъ. Изрубить его на куски!

Пригулокъ. A я говорю вамъ стойте смирно.

Сольсбюри. Посторонитесь, Фолькенбриджъ, или я задну и васъ.

Пригулокъ. Теб было-бы лучше задть дьявола, чмъ меня. Сольсбюри! Если ты даже посмотришь на меня хмуро, если допустишь свою ногу сдлать ко мн хоть шагъ или позволишь своему черезъ-чуръ воспламеняющемуся гнву стыдить меня, я убью тебя на мст. Убери-ка свой мечъ по добру-поздорову, или я такъ искрошу тебя и твой вертелъ, что ты подумаешь, будто самъ дьяволъ вырвался изъ ада!

Биготъ. Что ты длаешь, прославленный Фолькенбриджъ? Ты заступаешься за злодя, за убійцу?

Гьюбертъ. Я не злодй и не убійца!

Биготъ. Кто-же убилъ принца?

Гьюбертъ. Не боле часа тому назадъ я оставилъ его совершенно здоровымъ. Я относился къ нему съ уваженіемъ, любилъ его, и до послдняго своего дня не перестану оплакивать такую дорогую, безвременно погибшую жизнь.

Сольсбюри. Не довряйте лживой влаг, выступающей y него на глазахъ: — злодйство всегда готово прослезиться, a этотъ негодяй, давно искусившійся въ своемъ ремесл, старается придать слезамъ видъ потоковъ, вызванныхъ состраданіемъ и невинностью. Пойдемте со мною вс, чьей душ противны удушливыя испаренія бойни, меня тошнитъ отъ смраднаго запаха преступленія.

Биготъ. демте прямо въ Бюри къ находящемуся тамъ Дофину.

Пемброкъ. Скажи королю, что онъ можетъ освдомиться о насъ тамъ (Лорды уходятъ).

Пригулокъ. Хорошъ народецъ! (Гьюберту). Отвчай: зналъ ты, что подготовлялось это прекрасное дло? Если это чудовищное убійство совершено тобою, какъ ни безконечно велико милосердіе небесъ, не жди себ пощады, Гьюбертъ, надъ тобою разразится проклятіе.

Гьюбертъ. О, только выслушайте меня, сэръ!

Пригулокъ. Нтъ, прежде выслушай меня ты. Если дйствительно ты убилъ несчастнаго ребенка, нтъ мрачне того проклятія, котораго достоинъ ты. Оно будетъ такъ-же страшно, какъ проклятіе, тяготющее надъ княземъ ада — Люциферомъ, потому что во всей преисподней не найдется на одного демона черне тебя, если ты убилъ это дитя.

Гьюбертъ. Клянусь душой!

Пригулокъ. Даже если убивалъ не ты самъ, a только далъ согласіе на такое жестокое дяніе, простись съ надеждой на помилованіе! Когда такъ, — теб нужна веревка, и самой тончайшей нити паутины, когда-либо выпряденной утробою паука, будетъ достаточно, для удавленія тебя и тростинки, для твоей вислицы, если-же захочешь утопиться налей немного воды въ ложку, и эта вода превратится въ цлый океанъ, который зальетъ собою такого мерзавцада какъ ты. Я сильно тебя подозрваю.

Гьюбертъ. Если не только дйствіемъ или согласіемъ, но даже мыслью я помогалъ выкрасть душу, жившую въ этомъ прелестномъ тл, пусть адъ изобртаетъ для меня еще неслыханныя муки. Я оставилъ ребенка совершенно здоровымъ.

Пригулокъ. Ступай, возьми его на руки и унеси. Я совсмъ ошеломленъ! Мн чудится, будто я сбился съ пути среди шиповъ и опасностей этого свта… Какъ легко уносишь ты на рукахъ всю Англію. Съ настоящей минуты, вмст съ этимъ умершимъ кусочкомъ королевскаго, величія и жизнь, и справедливость, и правда отлетли отъ Англіи къ небесамъ. Теперь ей остается только, ради удовлетворенія частной алчности, расхватывать, растаскивать, рвать зубами это выморочное государство. Пускай отнын за эту обглоданную кость королевскаго величія дворной песъ войны бшено щетинитъ свою шерсть и дико лаетъ на милый всмъ обликъ мира. Теперь чужія войска и свои неудовольствія заключили между собою союзъ и неизбжно должны встртиться лицомъ къ лицу съ похитителемъ престола. Громадная смута, словно воронъ, парящій надъ издыхающимъ животнымъ, только выжидаетъ полнаго паденія въ конецъ сокрушенной власти. Какъ счастливъ тотъ, кому набрюшникъ и плащъ помогутъ теперь вынести такую бурю. Унеси ребенка и скоре слдуй за мною. Я иду къ королю. У насъ на рукахъ цлыя тысячи непріятныхъ длъ, a само небо смотритъ на нашу страну угрюмымъ окомъ (Уходятъ).

ДЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Тамъ-же. Комната во дворц.

Входятъ Король Іоаннъ, Пандольфъ, съ короною въ рукахъ, и свита.

Король Іоаннъ. И такъ, я передалъ въ ваши руки внецъ, олицетворяющій мое могущество.

Пандольфъ. Примите его отъ меня обратно, какъ даръ святйшаго папы, a вмст съ нимъ и королевскую власть, и королевское величіе (Отдаетъ королю Іоанну корону).

Король Іоаннъ. Но и вы теперь исполните свято данное вами слово. Отправьтесь-же скоре въ станъ французовъ и властью святйшаго папы остановите дальнйшее движеніе ихъ войска, потому что мы безъ того уже охвачены пожаромъ. Недовольныя нами графства возмущаются, отказываются повиноваться, принося присягу въ врноподданничеств, въ сердечной любви чуждой намъ крови, иностранной королевской власти. Одни только вы можете остановить этотъ бурный приливъ неудовольствій. Поэтому не медлите, недугъ настоящаго времени такъ силенъ, что цлебныя средства должны быть пущены въ ходъ безотлагательно, чтобы не пришлось имть дла съ непоправимыми послдствіями.

Пандольфъ. Вся эта буря вызвана моимъ дыханіемъ за ваше упрямое сопротивленіе вол папы, но разъ вы покорно обратились на путь раскаянія, мой языкъ снова возстановитъ ясную погоду въ вашемъ королевств, охваченномъ крамолой. Помните-же хорошенько: только вря вашему обту покорности святйшему пап, я сегодня-же, въ день Вознесенія, отправлюсь въ станъ французовъ и заставлю ихъ положить оружіе (Уходитъ).

Король Іоаннъ. Сегодня Вознесеніе… Помнится, предсказатель пророчилъ, что въ этотъ денъ ране полудня я сложу съ себя королевскій свой внецъ. Я дйствительно сложилъ его съ себя, тогда я вообразилъ, будто вынужденъ буду это сдлать насильно, но, благодаря Богу, я исполнилъ это по собственному побужденію.

Входитъ Пригулокъ.

Пригулокъ. Все графство Кейтъ передалось на сторону непріятеля, держится только замокъ Дувръ. Лондонъ встртилъ дофина, какъ желаннаго, давно ожидаемаго гостя. Ваши лорды отказываются вамъ повиноваться и предлагаютъ свои услуги непріятелю. Дикое изумленіе заставляетъ метаться во вс стороны небольшое количество вашихъ, далеко ненадежныхъ, приверженцевъ.

Король Іоаннъ. Неужто лорды не захотли вернуться ко мн даже и тогда, когда узнали, что юный Артуръ еще живъ?

Пригулокъ. Они нашли его уже мертвымъ, сброшенный сверху трупъ его лежалъ на улиц, онъ оказался пустымъ футляромъ, изъ котораго чья-то проклятая рука выкрала и унесла хранившійся въ немъ драгоцнный камень жизни.

Король Іоаннъ. Мерзавецъ Гьюбертъ уврялъ меня, однако, что ребенокъ живъ.

Пригулокъ. Клянусь, онъ это говорилъ, потому что самъ такъ думалъ. Однако, зачмъ падаете вы духомъ? Зачмъ смотрите такъ печально? Будьте на столько-же велики въ дл, насколько были велики мыслями. Не допускайте, чтобы свтъ подмтилъ, что страхъ и прискорбное недовріе отражаются во взгляд короля. Дйствуйте такъ-же быстро, какъ время, относительно огня являйтесь тоже огнемъ, грозите сами угрожающимъ вамъ, смотрите съ презрніемъ въ лицо кичливому нахальству. Тогда въ глазахъ у низшихъ, во всемъ подражающихъ пріемамъ высшихъ, подъ вліяніемъ вашего примра, загорится огонь неукротимаго духа непреклонной ршимости. Въ походъ! Сіяйте, какъ богъ войны, когда онъ намренъ ринуться на поле битвы, докажите свою отвагу и всепобждающую увренность въ себ. Неужто дозволить имъ придти отыскивать льва въ его пещер, вынудить вступить въ бой, заставить его трепетать? Не допускай этого! впередъ, государь! спшите навстрчу къ бунтовщикамъ, схватитесь съ ними въ открытомъ пол и сокрушите ихъ ране, чмъ они успютъ подойти къ самому вашему порогу.

Король Іоаннъ. Сейчасъ y меня былъ легатъ папы и мн удалось заключить съ нимъ счастливый миръ. Онъ общалъ распустить войска, пришедшія сюда съ дофиномъ.

Пригулокъ. Союзъ безславный! Неужто въ то время, когда непріятельская нога попираетъ нашу землю, мы на вооруженное вторженіе будемъ отвчать только исполненіемъ чужихъ приказаній, полюбовными сдлками, уступками и гнусной покорностью? Неужто безбородый мальчишка, птушащійся, одтый въ шелкъ безумецъ, будетъ безнаказанно попирать наши поля, подзадоривать свое мужество нашею воинственною почвою, издваться надъ нашимъ воздухомъ при помощи своихъ нагло разввающихся знаменъ и не встртитъ отпора? Къ оружію, государь! Можетъ быть, кардиналу и не удастся заключить общанный миръ, a если и удастся, пусть, по крайней мр, знаютъ, что мы вполн были готовы къ оборон.

Король Іоаннъ. Поручаю теб руководить всмъ этимъ дломъ.

Пригулокъ. Итакъ, смлй впередъ! Я убжденъ, что наше войско можетъ выдержать столкновеніе и съ боле могучимъ врагомъ (Уходятъ).

СЦЕНА II.

Равнина близь Сэнтъ Эдмондсбюри.

Въ полномъ вооруженіи входятъ Дофинъ, Людовикъ, Сольсбюри, Мелонъ, Пемброкъ, Биготъ и воины.

Дофинъ. Графъ Мелонъ, прикажите переписать этотъ договоръ и оставьте копію намъ для памяти, a подлинникъ возвратите благороднымъ этимъ лордамъ, чтобы и мы, и они, имя въ рукахъ подписанное нами условіе и перечитывая его статьи, знали, ради чего мы принимали Святое Причастіе, и хранили договоръ свято и нерушимо.

Сольсбюри. Мы съ своей стороны никогда его не нарушимъ. Однако, доблестный дофинъ, хотя мы безъ всякаго принужденія, a по доброй вол обязались служить вашему правительству врой и правдой, меня все-таки нисколько не радуетъ, что для врачеванія язвъ времени приходится прибгать къ такому пластырю, какъ ненавистная междоусобица, и, чтобы излечить родину отъ одной застарлой раны, наносить ей множество другихъ. Меня до глубины души печалитъ, что приходится обнажать висящій у меня на боку мечъ для того, чтобы женъ превращать во вдовъ и при томъ въ такомъ государств, гд все громко взываетъ къ имени Сольсбюри, призывая его на благородную защиту родной страны, на освобожденіе ея отъ непріятеля. Но такова уже зараза нашего времени, что мы для исцленія, для оздоровленія нашихъ правъ вынуждены прибгать къ помощи явной несправедливости и краснющаго за себя зла. Не горько-ли, о мои опечаленные друзья, сыны и друзья этого острова, что мы родились затмъ, чтобы дожить до такой горькой поры, какъ эта, когда мы, идя слдомъ за чужестранцемъ, вынуждены попирать ногами, о, родина, милую твою грудь и увеличивать собою ряды твоихъ враговъ? Я вынужденъ замолкнуть, потому что меня душатъ слезы. Да и какъ не плакать при одной мысли о томъ пятн, которымъ насъ клеймитъ непроизвольное участіе въ этомъ прискорбномъ дл, когда намъ суждено украшать собою ряды дворянства далекой намъ страны и слдовать за невдомыми намъ знаменами? И слдовать куда-же? — сюда, сюда! О родная страна, если бы ты могла сдвинуться съ мста! О, если-бы Нептунъ, сжимающій тебя въ своихъ объятіяхъ, заглушилъ въ теб самосознаніе и перенесъ тебя на какой-нибудь языческій берегъ, гд эти христіанскія войска могли бы слить въ одно русло союза враждующую кровь и не проливать ея такъ не по-сосдски.

Дофинъ. Ты этимъ вполн высказываешь благородство своей души, великія привязанности, борящіяся въ твоей груди всколыхнули ее словно подземный раскатъ грома и вызвали этотъ взрывъ благородства. Какую доблестную борьбу выдержалъ ты между необходимостью и тмъ, что такъ достойно уваженія! Позволь мн стереть ту росу чести, которая серебристою влагой смачиваетъ ваши щеки. Слезы женщинъ нердко трогали мою душу, хотя женскія слезы только самое обыденное изліяніе, но эти мужественныя слезы, этотъ ливень, вызванный наружу жестокою душевною бурею, дйствуютъ на мое зрніе сильне, он изумляютъ меня такъ-же, какъ изумилъ бы меня видъ высокаго небеснаго свода, усяннаго огненными метеорами. Подними свое чело, прославленный Сольсбюри, освободи глубокимъ вздохомъ могучую свою грудь отъ свирпствующей въ ней бури, a эту влагу предоставь глазамъ дтей, никогда не видавшихъ исполинскаго міра, доведеннаго до изступленія, составившихъ себ понятіе о счастіи только по пиршествамъ, разгорячающимъ кровь, полнымъ веселья и безпечной болтовни. Ну, полно печалиться! Ручаюсь, что ты будешь такъ-же глубоко запускать руку въ мошну благоденствія, какъ и самъ Людовикъ, то же станете длать и вс вы, лорды, если свяжете силу своихъ рукъ съ силою моихъ. (Входитъ Пандольфъ со свитою). И вотъ теперь мн чудится, будто голосъ ангела мн говоритъ:— ‘Смотри, вотъ поспшно идетъ сюда святйшій легатъ, онъ вамъ несетъ полномочіе, дарованное десницею небесъ, и священнымъ своимъ словомъ даетъ вашимъ дйствіямъ наименованіе права’.

Пандольфъ. Привтъ теб, благородный дофинъ Франціи. Вотъ-что я долженъ теб сообщить: — король Іоаннъ помирился съ Римомъ, его духъ, такъ долго возстававшій противъ святйшей Церкви, теперь покорился ея митрополіи, престолу римскаго первосвященника: поэтому сверни свои грозныя знамена, укроти дикій духъ свирпой войны, чтобы онъ, подобно прирученному льву, страшному по одному только виду, покорно легъ къ ногамъ желаннаго мира.

Дофинъ. Да проститъ меня ваше преподобіе, но назадъ я не пойду. Своимъ рожденіемъ я поставленъ слишкомъ высоко, чтобы я согласился быть подчиненнымъ, второстепеннымъ лицомъ, отдающимъ отчетъ другимъ, полезнымъ прислужникомъ или орудіемъ какой-бы то не было власти или страны въ мір. Кто-же первый, какъ не вы своимъ дыханіемъ, разжегъ угасавшую головню войны между этимъ караемымъ королевствомъ и мною? Кто, какъ не вы, доставилъ горючее вещество для поддержанія огня? — a теперь этотъ огонь разгорлся такъ сильно, что его уже не погасить тому слабому дыханію, которое его воспламенило. Вы научили меня смотрть правд прямо въ лицо, вы познакомили меня съ настоящими потребностями этой страны, и кто-же, какъ не вы, натолкнулъ мое сердце на это предпріятіе? Теперь-же вы вдругъ приходите и говорите: — ‘Король Іоаннъ помирился съ Римомъ!’ Какое мн дло до этого примиренія, когда я въ силу моего брачнаго союза и за смертью малолтнято Артура имю право считать эту страну своею собственностью? Неужто, когда она уже наполовину завоевана, я только потому обязанъ снова вернуться домой ни съ чмъ, что Іоаннъ помирился съ Римомъ? Разв я подданный Рима? Разв Римъ, чтобы поддержать это дло, помогъ мн хоть однимъ пенни денегъ, людьми или припасами? Разв вс расходы я не взялъ на одного себя? Кто, кром самого меня и тхъ, кто, будучи связанъ съ моими притязаніями, обливается въ этомъ предпріятіи потомъ, въ прав ршить, продолжать-ли войну или нтъ? Разв я, проходя по здшнимъ городамъ, не слыхалъ, какъ ихъ обыватели кричали: — ‘Vive le roi‘? Разв самыя лучшія карты въ игр не y меня, чтобы выиграть служащій въ ней ставкою королевскій внецъ, и разв я откажусь отъ выигрыша, когда онъ уже почти y меня въ рукахъ? Клянусь небомъ, не бывать этому никогда!

Пандольфъ. Вы обращаете вниманіе на одну только вншнюю сторону дла.

Дофинъ. На вншнюю или на внутреннюю — все равно! Я до тхъ поръ не вернусь домой, пока моя попытка не увнчается тмъ успхомъ, на который я возлагалъ самыя роскошныя надежды еще ране, чмъ собралъ эти блистательныя войска, чмъ оторвалъ эти пламенные умы отъ ихъ мирныхъ занятій и повелъ ихъ сюда, чтобы, стремясь къ побд, вырвать славу изъ самой пасти опасности и смерти! (Гремятъ трубы). Что возвщаютъ намъ веселые возгласы этихъ трубъ?

Входитъ Пригулокъ, за нимъ свита.

Пригулокъ. Предполагая, что вамъ не чужды обычаи свта я ршаюсь просить васъ меня выслушать. Я затмъ и присланъ, чтобы говорить. Святйшій кардиналъ миланскій, я отъ имени короля являюсь узнать, что вы для него сдлали и, смотря по вашему отвту, я буду, знать, въ какой мр слдуетъ пользоваться правами и преимуществами, данными мн и моей рчи.

Пандольфъ. Дофинъ слишкомъ упорно стоитъ на своемъ и не хочетъ слушать моихъ совтовъ. Онъ говоритъ на отрзъ, что не положитъ оружія.

Пригулокъ. Клянусь всею кровью, которую когда-либо воспламенялъ гнвъ, этотъ юноша отвчаетъ хорошо, теперь выслушайте, Дофинъ, что говоритъ нашъ англійскій король, потому что моими устами говорить его величество. — Король приготовился и имлъ на то полное основаніе. Это обезьянски-глупое и грубое вторженіе въ наши границы, это маскарадное облаченіе въ военные доспхи, это нелпое предпріятіе, эта безсмысленная, неслыханная наглость тхъ безбородыхъ мальчишекъ, изъ которыхъ состоитъ ваше войско, вызываютъ y короля только улыбку. Онъ вполн готовъ наградить вашихъ подростковъ, ваше состоящее изъ карликовъ войско, ударами розогъ и тмъ выгнать ихъ изъ его владній. Та рука, y которой достало силы ударами палокъ исколотить васъ y самыхъ вашихъ воротъ, заставить васъ плясать подъ ея дудку, нырять, словно бадьи, въ стнахъ скованнаго источника, прятаться подъ навозъ хлвовъ, которая съумла запереть васъ, какъ пшекъ, въ ящики для шахматъ, любезничать со свиньями, искать благовоннаго убжища въ подвалахъ и тюрьмахъ, которая съумла заставить васъ дрожать и трепетать при одномъ крик вашего народнаго птуха, принимаемаго вами за крикъ вооруженнаго англичанина, да, неужто вы думаете, что эта побдоносная рука, умвшая карать васъ въ самыхъ вашихъ жилищахъ, окажется боле слабою здсь? Нтъ! Знайте, что мой доблестный властелинъ готовъ встртить васъ во всеоружіи. Онъ, словно орелъ, парящій надъ своимъ высокимъ гнздомъ, готовъ вступить въ неумолимый бой со всякимъ, кто дерзнетъ нарушить спокойствіе этого гнзда! A вы, выродки, вы неблагодарные бунтовщики, вы, кровожадные Нероны, терзающіе дорогую утробу родившей васъ матери — Англіи, краснйте отъ стыда, потому что наши жены и наши блднолиція двушки, словно Амазонки, спшатъ на зовъ барабановъ, мняя свои наперстки на воинственные наручники, свои иголки на копья и свое мягкое сердечное влеченіе на неумолимое и безпощадное настроеніе войны.

Дофинъ. Покончи на этомъ, самохвалъ, и съ миромъ обратись къ намъ пятами! Я понимаю, что теб пріятно поносить насъ. Итакъ, будь здоровъ. Мы находимъ, что наше время слишкомъ драгоцнно, чтобы терять его, слушая такого крикливаго хвастуна, какъ ты.

Пандольфъ. Дайте мн сказать теперь слово.

Пригулокъ. Нтъ, говорить буду я!

Дофинъ. Я не стану слушать ни того, ни другого. Бейте въ барабаны! Пустъ громогласный языкъ войны говоритъ въ защиту нашей пользы и оправдываетъ наше присутствіе здсь.

Пригулокъ. Какъ ни громко будутъ стонать ваши барабаны, вы сами застоните еще громче, когда васъ разобьютъ на голову. Вызови только эхо рокотомъ своего барабана и на этотъ рокотъ тотчасъ же и настолько-же громогласно отзовется другой, уже готовый къ отвту барабанъ. Загремитъ другой, и все поднебесье огласится такимъ оглушительнымъ отвтомъ, который своимъ зычнымъ голосомъ ни въ чемъ не уступитъ грому небесъ. Знай, что нисколько не довряя этому неустойчивому прелату, къ услугамъ котораго король прибгъ боле ради шутки, чмъ по необходимости, воинственный Іоаннъ уже приближается. На своемъ чел онъ несетъ смерть съ ея обнаженными ребрами, ея обязанностью будетъ сегодня пировать на трупахъ цлыхъ тысячъ убитыхъ французовъ.

Дофинъ. Бейте въ барабаны, идемъ навстрчу опасности!

Пригулокъ. И ты ее встртишь, не сомнвайся въ этомъ, дофинъ! (Вс уходятъ).

СЦЕНА III.

Тамъ-же. Поле битвы.

Гремятъ трубы. Входятъ Король и Гьюбертъ.

Король Іоаннъ. Скажи, Гьюбертъ, какъ идутъ наши дла?

Гьюбертъ. Боюсь, что дурно. Но какъ здоровье вашего величества?

Король Іоаннъ. Лихорадка, которою я страдаю такъ долго, совсмъ меня измучила. Я боленъ сильно, очень сильно (Входитъ гонецъ).

Гонецъ. Государь, вашъ доблестный родственникъ Фолькенбриджъ проситъ ваше величество удалиться съ поля битвы, a также сообщить ему, куда вы думаете отправиться?

Король Іоаннъ. Скажи, что я направлюсь къ Суинстиду и остановлюсь тамъ въ аббатств.

Гонецъ. Имю я также сообщить вамъ утшительную всть: значительныя подкрпленія, которыя дофинъ поджидалъ здсь, три ночи тому назадъ погибли въ Гудуанскихъ пескахъ, это извстіе только сейчасъ дошло до Ричарда. Французы дерутся холодно и, кажется, намрены отступить.

Король Іоаннъ. Бда мн! Мучительный недугъ жжетъ меня до того, что не даетъ даже порадоваться добрымъ встямъ. Отправимтесь-же въ Суинстидъ. Проводите меня прямо къ носилкамъ. Болзнь до того обезсилила меня, что я того и гляди лишусь чувствъ (Гьюбертъ и гонецъ уводятъ короля).

СЦЕНА IV.

Тамъ-же. Другая часть поля.

Входятъ Сольсбюри, Пемброкъ, Бэготъ и другіе.

Сольсбюри. Я никакъ не предполагалъ, что у короля столько еще друзей.

Пемброкъ. Попытаемъ еще разъ счастіе. Ободримъ французовъ. Если они потерпятъ неудачу, потерпимъ ее и мы.

Сольсбюри. Незаконный этотъ Фолькенбриджъ, — настоящій дьяволъ, онъ почти одинъ оспариваетъ y насъ побду.

Пемброкъ. Говорятъ, королю Іоанну такъ дурно что онъ покинулъ поле сраженія (Входитъ раненый насмерть Мелонъ, его ведутъ солдаты).

Мелонъ. Проводите меня къ англійскимъ бунтовщикамъ.

Сольсбюри. Когда счастье намъ улыбалось, насъ называли иначе.

Пемброкъ. Это графъ Мелонъ.

Сольсбюри. Онъ раненъ смертельно.

Мелонъ. Бгите, спасайтесь, благородные англичане. Вамъ измнили, васъ продали! Вырвитесь изъ узкаго игольнаго ушка крамолы и водворите врность снова въ своихъ душахъ, изгоните изъ нихъ измну. Отыщите короля Іоанна и припадите къ его стопамъ, потому что, если побда въ этотъ славный день останется за французскимъ дофиномъ, онъ въ награду за труды намренъ отрубить вамъ головы. Исполнить это онъ, при мн и при многихъ другихъ, поклялся на томъ-же алтар Сэнтъ Эдмондсбюри, на которомъ вс мы клялись вамъ въ искренней дружб и въ вчной любви.

Сольсбюри. Можетъ-ли быть? Неужто все это правда?

Мелосъ. Разв ужасающая смерть не носится передъ моими глазами, оставляя во мн только самое ничтожное количество жизни, истекающей вмст съ кровью, заставляющей меня таять, какъ восковое изображеніе подъ вліяніемъ огня? Что на свт могло бы принудить меня обманывать васъ, когда мн боле нтъ никакой пользы отъ обмана. Зачмъ мн лукавить, когда мн суждено умереть здсь, a въ дальнйшемъ жить одною только правдой. Когда побда останется сегодня за Людовикомъ, онъ окажется клятвопреступникомъ, если ваши глаза когда-либо еще увидятъ на восток восходящую зарю. Въ самую эту ночь, когда ея тлетворныя испаренія уже дымятся вокругъ гордаго шлема состарившагося, ослабвшаго солнца, уставшаго отъ дневного своего пути, да въ эту самую ночь, если при вашемъ содйствіи восторжествуетъ Людовикъ, онъ, при помощи вашего доказаннаго вроломства, положитъ конецъ этому вроломству. Пусть нкій Гьюбертъ передастъ королю все, что я вамъ сообщилъ. Любовь къ этому законному моему королю, — такъ-какъ предокъ мой былъ англичанинъ, — побудила мою совсть высказать все то, въ чемъ я вамъ покаялся. Затмъ, молю васъ, унесите меня куда-нибудь подальше отъ смятенія и шума битвы, гд бы я могъ мирно собраться съ остатками мыслей, а душа моя имла возможность разстаться съ этимъ тломъ въ созерцаніи небесъ и среди благочестивыхъ помысловъ.

Сольсбюри. Мы теб вримъ, и пусть на мою душу ляжетъ проклятіе, если я не радъ случайности, доставляющей мн желанную возможность загладить врностью гнусное бгство изъ-подъ законныхъ знаменъ. Словно побжденный и вынужденный отступать приливъ, затопившій собою не подлежащіе ему берега, мы снова мирно потечемъ къ океану по руслу, указанному намъ великимъ королемъ Іоанномъ. Мои руки помогутъ унести тебя отсюда, потому что я вижу по твоимъ глазамъ, что тебя уже томятъ муки смерти. Идемте-же, друзья, отсюда. Новое это бгство опять направляетъ насъ на путь прежней врности.

(Вс уходятъ, унося Мелона).

СЦЕНА V.

Другая часть того-же поля. Станъ французовъ,

Входятъ Дофинъ, Людовикъ, за ними свита.

Дофинъ. Мн показалось, будто солнце медлило закатиться и остановилось на неб, заставляя западную часть неба покраснть отъ стыда, при вид того, какъ англійскія войска, отступая, измрили собственную свою страну. Какъ доблестно закончили мы свою задачу, когда посл такого, кроваваго дла пожелали непріятелю доброй ночи дружнымъ, хотя и безполезнымъ залпомъ изъ нашихъ орудій! Хорошо также, что мы только тогда свернули свои прострленныя знамена, когда остались послдними на пол битвы! (Входитъ Гонецъ).

Гонецъ. Гд принцъ? Гд дофинъ?

Дофинъ. Здсь. Какія всти?

Гонецъ. Графъ Мелонъ убитъ. Англійскіе лорды, вслдствіе его убжденій, снова передались на сторону короля, a подкрпленія, которыхъ вы ожидаете такъ давно, потерпли крушеніе на песчаныхъ отмеляхъ Гудуина.

Дофинъ. Возмутительныя, проклятыя извстія! Будь проклятъ за нихъ и ты по самое сердце! Я ныншнею ночью не ожидалъ такого огорченія, въ какое повергли меня эти гнусныя извстія. Кто-же говорилъ, будто король Іоаннъ вынужденъ былъ покинуть поле сраженія за часъ или за два передъ тмъ, какъ наступающая темнота заставила наши усталыя войска прекратить сраженіе?

Гонецъ. Сообщавшій вамъ это сказалъ совершенную правду.

Дофинъ. Хорошо. Разставить по всему стану часовыхъ, пусть они зорко наблюдаютъ за всмъ. Грядущее утро встанетъ не ране насъ, и мы посмотримъ, что скажетъ намъ завтрашній день (Уходятъ).

СЦЕНА VI.

Открытая мстность передъ Суинстидскимъ аббатствомъ.

Пригулокъ и Гьюбертъ входятъ съ разныхъ сторонъ и встрчаются.

Гьюбертъ. Кто идетъ? Отвчай! Эй, отвчай скоре иди я выстрлю!

Пригудокъ. Другъ. Самъ ты кто такой?

Гьюбертъ. Сторонникъ Англіи.

Пригулокъ. Куда идешь?

Гьюбертъ. Теб какое до этого дло? Почему-бы и мн не спросить о твоихъ длахъ, какъ ты спрашиваешь о моихъ?

Пригулокъ. Мн кажется, ты Гьюбертъ?

Гьюбертъ. Угадалъ какъ разъ. Мой голосъ, кажется, такъ хорошо теб знакомъ, что я на всякій случай готовъ признать тебя за друга. Кто-же ты на самомъ дл?

Пригулокъ. Кто хочешь. Впрочемъ, если желаешь удружить мн, можешь принять меня за одного изъ потомковъ Плантадженетовъ.

Гьюбертъ. Несносная память! теб и безглазой ночи я обязанъ своимъ стыдомъ. Прости, храбрый воинъ, прости, что мой слухъ не призналъ тебя по знакомому твоему голосу.

Пригулокъ. Полно, полно! Безъ любезностей! Что новаго?

Гьюбертъ. Я какъ разъ бродилъ здсь подъ покровомъ ночной темноты въ надежд встртить васъ.

Пригулокъ. Говори-же скоре, какія всти?

Гьюбертъ. Милйшій сэръ, всть какъ разъ подъ пару этой ночи: черная, страшная, ужасная, приводящая въ отчаяніе.

Пригулокъ. Показывай скоре самую болящую язву этой всти, я не женщина, въ обморокъ не упаду.

Гьюбертъ. Я боюсь, что король отравленъ монахомъ. Я оставилъ его почти безъ языка и ушелъ только затмъ, чтобы извстить васъ о такомъ внезапномъ гор, дабы вы, узнавъ о немъ сейчасъ-же, могли заблаговременно принять должныя мры противъ грозящей намъ бды.

Пригулокъ. Какъ могли его отравить? Кто отвдывалъ пищу?

Гьюбертъ. Я уже говорилъ вамъ, что монахъ, готовый на все злодй, чьи внутренности посл того мгновенно разорвались. Король не совсмъ лишился употребленія языка и, быть-можетъ, еще поправится.

Пригулокъ. Кого оставилъ ты при его величеств?

Гьюбертъ. Какъ, разв вы не знаете? Мятежные лорды вернулись и привезли съ собою принца Генриха. По просьб принца король простилъ ихъ, и вс они теперь при больномъ.

Пригулокъ. О, укроти свое негодованіе, всемогущее небо, и не подвергай насъ испытаніямъ, превышающимъ наши силы! Вотъ-что я скажу теб, Гьюбертъ: — лучшая половина нашихъ войскъ погибла, проходя по здшнимъ болотамъ, ее поглотили линкольнскія топи, я самъ едва спасся, да и то благодаря доброму коню. Идемъ, однако! Проводи меня къ королю. Я боюсь, какъ бы онъ не умеръ ране, чмъ мы придемъ (Уходятъ).

СЦЕНА VII.

Садъ при Суинстидскомъ аббатств.

Входятъ Принцъ Генрихъ, Сольсбюри и Бэготъ.

Принцъ Генрихъ. Поздно! Жизнь его погибла, потому что поддерживающая ее кровь заражена, анесвязныяслова, доказывающія болзненное состояніе мозга, этого нжнаЛ вещества, служащаго, какъ увряютъ иные, хрупкимъ мстопребываніемъ души, тоже говорятъ, что смертельный исходъ неизбженъ (Входить Пемброкъ).

Пемвросъ. Его величество все еще продолжаетъ говорить. Онъ убжденъ, что если-бы его вынесли на свжій воздухъ, это облегчило-бы жгучее дйствіе терзающаго его лютаго яда.

Принцъ Генрихъ. Пусть его перенесутъ сюда въ садъ (Бэготъ уходитъ). Онъ все еще продолжаетъ неистовствовать въ бреду?

Пемброкъ. Теперь онъ нсколько спокойне, чмъ въ ту минуту, когда вы ушли. Онъ было заплъ.

Принцъ Генрихъ. Горькое тщеславіе болзни! Больной перестаетъ, наконецъ, чувствовать жестокія и упорно продолжающіяся страданія. Смерть, истерзавъ нашу тлесную половину, длаетъ ее нечувствительной къ боли и вс свои усилія направляетъ противъ нашихъ душевныхъ способностей, коля и раня ихъ при помощи цлыхъ легіоновъ странныхъ грезъ, a дикія грезы, скопляясь и тснясь около послдней этой опоры, сами уничтожаютъ одна другую. Не удивительно-ли, что умирающій способенъ пть?.. Что я такое? — птенецъ, рожденный отъ поблднвшаго теперь и ослабвшаго подъ властью смерти лебедя, самого поющаго себ погребальную псню и извлекающаго изъ хрупкой органной дудки звуки, убаюкивающіе и душу, и тло, помогая имъ перейти въ вчность.

Сольсбюри. Мужайтесь, принцъ! Вы родились на свтъ затмъ, чтобы придать надлежащій обликъ тому, что переходитъ къ вамъ въ такомъ грубомъ, необдланномъ вид (Входятъ Бэготъ и нсколько слугъ, несущихъ короля въ кресл).

Король Іоаннъ. Вотъ прекрасно! Душа моя чувствуетъ теперь просторъ. Ей нтъ боле надобности рваться къ окнамъ и къ дверямъ. Въ груди y меня такое знойное лто, что вс мои внутренности превращаются въ пыль. Я теперь же боле, какъ жалкій набросокъ перомъ на пергамент, коробящемся отъ дйствія огня.

Принцъ Генрихъ. Какъ вы себя чувствуете, государь?

Король Іоаннъ. Дурно. Я отравленъ, поэтому все для меня кончено, я погибаю, умираю! О, неужто никто изъ васъ не захочетъ приказать зим придти, чтобы она своими холодными перстами разверзла мн челюсти? Неужто никто не хочетъ заставить вс рки моего королевства течь по моимъ воспламененнымъ внутренностямъ, не принудитъ холодный сверъ освжить своимъ поцлуемъ мои запекшіеся уста? Я требую отъ васъ не слишкомъ много: — я прошу васъ только холодомъ облегчить мои страданія, a вы такъ неумолимы, такъ неблагодарны, что отказываете мн даже въ этомъ!

Принцъ Генрихъ. О, если-бы такую силу имли моя слезы, я помогъ-бы теб, отецъ!

Король Іоаннъ. Нтъ, содержимая въ нихъ соль слишкомъ горяча! Въ груди y меня цлый адъ, направляющій вс свои старанія на то, чтобы терзать безповоротно осужденную, на гибель жизнь! (Входитъ Пригулокъ).

Пригулокъ. Я весь горю отъ быстрой ходьбы и отъ нетерпнія увидать ваше величество.

Король Іоаннъ. Ты, племянникъ, прибылъ затмъ, чтобы закрыть мн глаза. Узы, связывающія меня съ жизнью, вс порваны, вс перегорли, вс паруса, приводившіе въ движеніе мою ладью, превратились въ нити, не толще волоса, да и вся жизнь моя виситъ на волоск и едва дотянетъ до того, чтобы услыхать то, что ты имешь мн сказать. Скоро все, что ты видишь передъ собою, превратится въ комъ земли, въ призракъ угасшаго королевскаго величія.

Пригулокъ. Дофинъ направляется сюда противъ насъ, и одинъ только Богъ вдаетъ, какъ мы ему отвтимъ, потому что прошедшею ночью лучшая часть моихъ войскъ, въ то время, когда я для нашей-же пользы счелъ нужнымъ отступить, была въ расплохъ застигнута въ топяхъ неожиданною прибылью воды и вся погибла (Король умираетъ).

Сольсбюри. Убійственныя эти извстія вы сообщаете уже мертвому уху. О, государь! О, мой властелинъ! Еще за минуту онъ былъ королемъ, a чмъ онъ сталъ теперь?

Принцъ Генрихъ. И меня ожидаетъ такой-же путь и такой-же конецъ. Что-же есть на свт прочнаго? На что надяться, на что полагаться, когда тотъ, кто только за минуту былъ королемъ теперь сталъ прахомъ?

Пригулокъ. Ты скончался! Неужто это правда? О, я только потому не слдую за тобою, что беру на себя обязанность за тебя отомстить! Когда-же моя душа встртится на небесахъ съ твоею, она будетъ готова такъ-же преданно служить теб и тамъ, какъ служила на земл. — A вы, заблудшія было свтила, снова попавшія на законную свою дорогу, покажите свою вернувшуюся на путь истины врность согласіемъ сейчасъ-же отправиться со мною изгонять опустошеніе и вчный позоръ изъ слабыхъ воротъ нашей обезсилнной родины. Прибгнемъ скоре къ нападенію, чтобы непріятель не напалъ на насъ самъ. Дофинъ бшено слдуетъ за мною по пятамъ.

Сольсбюри. Я вижу, вамъ извстно мене, чмъ намъ. Кардиналъ Пандольфъ, вернувшись отъ дофина, уже съ полчаса отдыхаетъ въ аббатств. Онъ явился отъ французскаго главнокомандующаго съ мирными предложеніями, на которыя намъ возможно согласиться не только безъ стыда, но даже съ выгодою для себя. Принцъ намренъ прекратить военныя дйствія немедленно.

Пригулокъ. Онъ прекратитъ ихъ еще скоре, если увидятъ, что мы готовы къ оборон.

Сольсбюри. Нтъ, дло это до нкоторой степени уже совершившееся: дофинъ уже отправилъ множество подводъ къ морскому берегу, давъ полномочіе кардиналу уладить вс споры съ нами, вс неудовольствія. Если угодно вамъ и другимъ лордамъ, мы сегодня посл полудня отправимся къ кардиналу, чтобы привесть это дло къ благополучному окончанію.

Пригулосъ. Пусть будетъ такъ. A вы, принцъ, вмст съ другими принцами, которымъ тоже слдовало-бы находиться здсь, конечно, дождетесь похоронъ вашего родителя?

Принцъ Генрихъ. Его прахъ долженъ покоиться въ Уорстэр, таково было желаніе усопшаго.

Пригулокъ. Оно должно-быть исполнено, a затмъ пусть бразды правленія переходятъ въ руки вашей всми любимой особы на благо и на славу родной страны! Покорно преклоняя колно передъ вашимъ величествомъ, клянусь вамъ въ неизмнной преданности и въ вчной готовности служить вамъ врою и правдой.

Сольсбюри. Мы съ своей стороны предлагаемъ вамъ такую-же неизмнную любовь, на которой никогда не появится ни одного пятна.

Принцъ Генрихъ. Моя растроганная душа и рада бы поблагодарить васъ, но не уметъ сдлать этого иначе, какъ слезами.

Пригулокъ. Посвятимъ текущимъ событіямъ только необходимое количество скорби, такъ-какъ они уже получили въ задатокъ значительную ея часть. Наша Англія никогда не лежала y ногъ торжествующаго побдителя и никогда не ляжетъ, если только сама не поможетъ этому, нанося себ неисцлимыя раны. Но теперь, когда ея защитники стоятъ на своихъ мстахъ, пусть на нее со всхъ сторонъ земли нагрянутъ вооруженныя полчища, мы съумемъ ихъ отразитъ! Ничто не можетъ насъ побдить, если сама Англія останется врной себ! (Уходятъ).

ПРИМЧАНІЯ

Стр. 1. ‘Король Іоаннъ’ появился впервые въ печати въ изданіи сочиненій Шекспира in folio въ 1623 году. Но уже въ 1598 году въ ‘Palladis Tamia’ Фрэнсисъ Мересъ упоминаетъ объ этой пьес, какъ о выдающемся произведеніи Шекспира. Однако, издатели, относящіе созданіе этой пьесы къ боле позднему времени, говорятъ, что Фрэнсисъ имлъ въ виду другую пьесу, раздленную на дв части и написанную въ 1597 году подъ заглавіемъ ‘Тревожное царствованіе короля Іоанна Англійскаго съ нахожденіемъ незаконнорожденнаго сына Ричарда Львиное Сердце, называемаго въ просторчіи пригулкомъ Фолькенбриджемъ, a также со смертью короля Іоанна въ Сьюинсбидскомъ Аббатств’. Первое изданіе этой пьесы было выпущено въ свтъ безъ имени автора, на второмъ изданіи въ 1611 году появились буквы W. S., a на третьемъ, сдланномъ за годъ до появленія in folio, выставилась полная фамилія Шекспира. Появились вопросы, не было ли это юношеское произведеніе Шекспира? Не было ли это чужое произведеніе, которымъ онъ воспользовался при обработк. Не былъ ли имъ еще раньше написанъ какой-нибудь ‘Король Іоаннъ?’ Стивенсъ напечаталъ въ своемъ изданіи Шекспира эту старую пьесу, a Тикъ, любившій всякія сомнительныя пьесы, увидалъ тутъ чистйшаго Шекспира. Было-бы долго слдить здсь за полемикой и соображеніями, вызванными этой пьесой, которая, по словамъ Мэлона, напримръ, написана именно въ 1596 году ‘потому что Констанца горячо оплакиваетъ своего сына, a y Шекспира въ этомъ году умеръ его сынъ!’. Догадки, въ род догадокъ Мэлона, высказываютъ и другіе изслдователи: Джонсонъ видитъ въ похвалахъ Шатильона англійской арміи намекъ на взятіе Кадикса въ 1596 году, Чальмерсъ видитъ въ эрцгерцог Австрійскомъ портретъ эрцгерцога Альбрехта и въ осад Анжера осаду Аміена, относя время созданія пьесы вслдствіе этихъ соображеній къ 1596—1597 году. Гервинусъ говоритъ о происхожденіи короля Іоанна слдующее: ‘Есть старая пьеса епископа Бэля ‘Kynge Iohann’, написанная никакъ не позже начала царствованія Елизаветы, но она осталась неизвстяою ле только Шекспиру, но и сочинителю древнйшей драматической хроники: ‘Король Іоаннъ’. (въ двухъ частяхъ), по которой Шекспиръ обработалъ свою пьесу. Эта древнйшая пьеса дошла до насъ во многихъ изданіяхъ, изъ которыхъ первое относится къ 1591 году, a третье, вслдствіе спекуляціи, ложно носитъ на заглавномъ лист имя Шекспира. Въ отношеніи историческаго матеріала Шекспиръ въ своей драм вполн слдовалъ этому произведенію, и можно утвердительно сказать, что только изъ одного мста его пьесы можно заключить, что онъ справлялся иногда съ хроникой. Въ художественномъ отношеніи онъ усвоилъ себ весь вншній строй этой пьесы, слилъ об ея части въ одну, удержалъ вс основныя черты характеровъ и только тоньше разрисовалъ ихъ, — словомъ, здсь онъ поступилъ со своимъ оригиналомъ такъ же, какъ поступилъ нкогда въ двухъ послднихъ частяхъ Генриха VI, только сдлалъ это не робко, не какъ новичокъ, a совершенно свободно, какъ мастеръ’.

Стр. 6. ‘Половиной лица’. — Шекспиръ намекаетъ на худобу лица старшаго своего брата, сравнивая его съ серебрянымъ гротомъ (groat, гротъ, монета въ 4 пенса), на которомъ изображеніе королевскаго лица было сдлано въ профиль, такъ что видна была только половина лица, тогда какъ на всхъ другихъ монетахъ, вплоть до Генриха VII, головы королей изображались съ полнымъ лицомъ, въ коронахъ, и только мелкія монеты были съ лицами въ профиль.

Стр. 8. Серебряная монета въ три фартинга (фартингъ составлялъ 1/4 пенса, полушку) была очень мала. На ней изображалась роза рядомъ съ профилемъ королевы Елизаветы. Кругомъ была надпись: ‘Rosa sine spina’ — ‘роза безъ шиповъ’.

Стр. 8. ‘Сэръ Нобъ’ — общеупотребительное сокращеніе ‘сэра Роберта’.

Стр. 8. ‘Многіе думаютъ, что Плантадженетъ есть фамилія англійскаго королевскаго дома, начиная съ Генриха II, говоритъ Мэлонъ, тогда какъ, это, по замчанію Камдена въ его ‘Romaines’ 1614 года, совершенно ошибочно. Плантадженетъ была не фамилія, a шутливая кличка, дданная внуку Жоффруа, перваго графа Анжу, по поводу носимаго имъ украшенія на шляп изъ шильной травы (planta genista)’.

Стр. 10. Въ двнадцатой псн ‘Поліольбіона’ Драйтонъ разсказываетъ о битв въ присутствіи короля Ательстана между датскимъ великаномъ Кольбрандомъ и знаменитымъ Гюи Варвикомъ. Гигантъ былъ убитъ послднимъ.

Стр. 10. ‘Что такое Филиппъ? Крикъ воробья’. Во времена Шекспира словомъ Филиппъ выражался крикъ воробья. Существуетъ цлая поэма Скельтона ‘Филиппъ Воробей’.

Стр. 11. Базилиско — очень популярная въ старыхъ англійскихъ комедіяхъ личность. О немъ упоминается уже y Наша въ 1596 году. Филиппъ Фолькенбриджъ намекаетъ своими словами на одну сцену глупой драмы ‘Солиманъ и Перседа’, написанной въ 1599 году, гд клоунъ Пистонъ вскакиваетъ на спину Базилиско и заставляетъ того говорить все, что вздумается ему, Пистону.

Стр. 12. Героическая борьба короля со львомъ была въ средніе вка предметомъ множества романовъ. Одинъ изъ хроникеровъ такъ говоритъ объ этой борьб: ‘Говорятъ, что одинъ левъ былъ посаженъ въ темницу Ричарда, чтобы уничтожить послдняго. Левъ открылъ пасть, король глубоко вступилъ въ нее руку и захватилъ сердце льва, котораго и убилъ этимъ. Вотъ почему, говорятъ нкоторые, онъ и былъ названъ Ричардомъ Львинымъ сердцемъ.

Стр. 16. Констанца намекаетъ на измны Элеоноры первому мужу Людовику VII, когда тотъ былъ въ Святой земл. Посл изгнанія ея мужемъ и развода съ нимъ она вышла въ 1151 году за Генриха II.

Стр. 17. Эрцгерцогъ Австрійскій. убившій Ричарда Львиное Сердце, носилъ львиную шкуру, принадлежавшую убитому королю.

Стр. 17. Слова короля Филиппа: ‘Людовикъ, ршайте-же, какъ намъ поступить?’ отнесены въ нкоторыхъ изданіяхъ Шекспира къ концу рчи Эрцгерцога, который, потерявъ терпніе отъ выходокъ Пригулка, восклицаетъ: ‘Король, Людовикъ, ршайте-же’ и т. д. Но и въ томъ, и въ другомъ случа отвчаетъ на эти слова Дофинъ: ‘Вы, женщины, и вы, безумцы’. Только y Франсуа Виктора Гюго эта реплика приписана королю Филиппу.

Стр. 23. Вмсто гражданина города Анжера, являющагося въ этой сцен, во многихъ изданіяхъ говоритъ Гьюбертъ.

Стр. 25. Предлагая королямъ Франціи и Англіи поступить по примру Іерусалимскихъ мятежниковъ, Филиппъ, конечно, указываетъ на то, что враждовавшіе между собою еврейскія партіи соединились воедино при приближеніи общаго врага императора Тита. Мэлонъ указываетъ на одинъ трудъ, который переведенъ съ еврейскаго и который могъ быть знакомъ Шекспиру, это ‘Послднія времена іудейской республики’, гд указывается на вышеприведенный фактъ.

Стр. 27. ‘Наконецъ-то остановился’. Эта коротенькая фраза возбудила длиннйшую и горячую полемику. Джонсонъ читалъ ее. ‘Here sa flau’. Беккетъ видлъ здсь: ‘Неге’s a say’, Мэлонъ и Стивенсъ посвятили ей дв страницы, чтобы доказать, что ее нужно читать: ‘Here’s a stay’ — ‘вотъ остановка или перерывъ’.

Стр. 29. Волькессенъ, по латыни Pagus Velocassinus, есть старое названіе древней французской области Вексинъ (Vexin). Часть этой области, называвшаяся Нормандской, съ главнымъ городомъ Жизоромъ, была предметомъ спора между Филиппомъ и Іоанномъ.

Стр. 34. ‘Что сдлалъ этотъ день, чтобы память о немъ вписывать золотыми буквами въ мсяцеслов?’ Въ старинныхъ календаряхъ отмчались, между прочимъ, дни, считавшіеся счастливыми или несчастливыми.

Стр. 35. Въ пьес Шекспира герцогъ Австрійскій и Виконтъ Лиможскій — одно лицо и потому Констанца смшиваетъ ихъ въ своемъ восклицаніи. Въ исторіи же это были дв отдльныя личности. Леопольдъ герцогъ Австрійскій засадилъ въ темницу въ 1193 г. Ричарда. Видомаръ виконтъ Лиможскій былъ владтель замка Шалю, передъ которымъ Ричардъ въ 1199 году былъ раненъ на смерть стрлкомъ Бертраномъ де Бурдономъ.

Стр. 43. Пригулокъ, по сказаніямъ Голиншеда, убилъ не эрцгерцога, a графа лиможскаго въ 1199 году.

Стр. 59. ‘Лишать его свободныхъ упражненій’ — въ средніе вка, необходимыми для хорошаго воспитанія принцевъ и благородныхъ юношей считались военныя упражненія и тому подобное. Вотъ почему Пемброкъ упоминаетъ здсь именно о лишеніи Артура тлесныхъ упражненій, какъ главной части воспитанія.

Стр. 61. Этотъ Питэръ изъ Помфрэта былъ, пустынникомъ весьма почитаемымъ простымъ народомъ. Хотя, какъ извстно, его пророчества сбылись, но несчастный былъ безчеловчно привязавъ къ хвостамъ лошадей и въ такомъ вид протащенъ по улицамъ Варгама, a затмъ вмст съ своимъ сыномъ, повидимому, еще боле невиннымъ, чмъ отецъ, повшенъ на вислиц. Объ этомъ упоминается въ хроник Голиншеда за 1213 годъ.

Стр. 62. О томъ, что явилось на неб пять лунъ, разсказываетъ въ своей хроник Голиншедъ: ‘Первая была на запад, вторая на восток, третья на свер, четвертая на Юг, a пятая, окруженная многочисленными звздами, посреди ихъ. Эти луны обращались одна вокругъ другой пять или шесть разъ почти втеченіи часа и потомъ исчезли’.

Стр. 63. Слова короля о рабахъ, принимающихъ дозволеніе за приказаніе — ясный намекъ на случай Дэвисона въ дл Маріи Шотландской.

Стр. 65. Голиншедъ пишетъ: ‘Неизвстно наврное, какъ погибъ Артуръ, но тмъ не мене король Іоаннъ, по отношенію къ его гибели, остался въ большомъ подозрніи, справедливо или нтъ — то извстно одному Богу’, французскіе писатели прямо указываютъ на убійство Артура королемъ Іоанномъ.

Стр. 80. Еще Голиншедъ упоминаетъ по поводу Элеоноры Кобгэмъ и ея союзниковъ о восковыхъ изображеніяхъ, представлявшихъ короля: мало-по-малу они растапливались и такъ должна была таять изображаемая ими личность. Въ этотъ способъ ‘изводить’ людей врили очень долго наивные люди. Отсюда сравненіе Мэлона.

Стр. 83. Говорятъ, что одинъ монахъ, желая отомстить королю за обидную для себя рчь, отравилъ кубокъ съ элемъ и, подавъ его королю, отпилъ самъ съ цлью ввести короля въ заблужденіе, посл чего вскор умеръ. Томасъ Уайкесъ первый сообщаетъ объ этомъ въ своей ‘Хроник’, какъ о факт. Согласно-же боле достоврнымъ даннымъ, Іоаннъ умеръ въ Ньюарк, отъ лихорадки. Голиншедъ, приводя между другими версіями смерти короля и разсказъ объ отравленіи монахомъ, указываетъ, что причиной отравленія послужили не религіозные взгляды, a притсненія страны. Король Іоаннъ царствовалъ съ 1199 по 1216 годъ.

Е. Соловьевъ.

Читайте также: