No —ДЕШЕВАЯ БИБЛІОТЕКА — 215
ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО
Ек. БЕКЕТОВОЙ
(King Solomon’s Mines, by H. Rider Haggard)
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ИЗДАНІЕ А. С. СУВОРИНА
I. Я встрчаю сэра Генри Куртиса
II. Преданіе о копяхъ царя Соломона
III. Омбопа поступаетъ къ намъ на службу
IV. Охота на слоновъ
V. Нашъ переходъ черезъ пустыню
VI. Вода! Вода!
VII. Соломонова дорога
VIII. Мы вступаемъ въ землю кукуанскую
IX. Король Твала
X. Колдовская охота
XI. Знаменіе
XII. Передъ битвой
XIII. Нападеніе
XIV. ‘Блые’ отличаются въ послдній разъ
XV. Болзнь Гуда
XVI. Обитель смерти
XVII. Сокровищница Соломонова
XVIII. Мы теряемъ всякую надежду
XIX. Мы прощаемся съ Игноси
XX. Нашли
ГЛАВА I.
Я встрчаю сэра Генри Куртиса.
Отъ роду я никогда ничего не писалъ, а вотъ теперь, проживши пятьдесятъ пять лтъ на свт, вдругъ принимаюсь за писанье, точно какой нибудь сочинитель. И самъ не могу на себя надивиться! Неужели это я, Алленъ Кватермейнъ, собираюсь написать книгу? Богъ знаетъ, кончу ли я ее когда нибудь… Чего-чего я не длалъ въ теченіе моей долгой жизни! Оттого она мн и кажется такой долгой, что ужъ очень рано я сталъ на ноги и началъ заработывать себ хлбъ насущный въ такіе годы, когда другіе мальчики еще въ школу бгаютъ. Родился я въ Портъ-Натал, всю мою жизнь провелъ въ Старой Колоніи, промышляя то охотой, то торговлей, то рудокопнымъ дломъ, и вотъ только недавно, въ послднее время, сколотилъ себ капиталецъ. Но ужъ могу по совсти сказать, что ни за какія деньги не согласился бы я пережить еще разъ эти послдніе полтора года! Человкъ я отъ природы мирный и робкій и терпть не могу насплій и жестокостей, а ужъ какъ мн надоли всякія приключенія — и сказать не могу! А теперь еще вотъ принимаюсь писать книгу — право удивительно! Я человкъ простой, не ученый, хотя ко Св. Писанію очень приверженъ. Спрашивается, зачмъ же я путаюсь не въ свое дло и берусь сочинять книги? Если сказать правду, главное потому, что сэръ Генри Куртисъ и капитанъ Джонъ Гудъ ужъ очень меня объ этомъ просятъ. Къ тому же длать я теперь все равно ничего не могу и сижу у себя дома, въ Портъ-Натал безвыходно: опять разболлась у меня лвая нога, которую мн тогда изжевалъ этотъ разбойникъ, левъ. Чудное, право, дло: вдь ужъ сколько лтъ съ тхъ поръ прошло, и раны мои вс давнымъ-давно зажили, а вотъ какъ придетъ это самое время, когда онъ меня искусалъ — такъ и заноетъ опять больное мсто, хоть кричи. Должно быть какой нибудь особенный ядъ у этихъ проклятыхъ львовъ въ зубахъ. И вдь что досадно: шестьдесятъ пять львовъ я убилъ на своемъ вку, а на шестьдесятъ шестомъ взялъ да и оскся, изжевалъ онъ мн ногу ни за что, ни про что. Разв это порядокъ? Ужасно я этихъ непорядковъ не люблю, потому что я человкъ аккуратный.
Еще для того я хочу писать книгу, чтобы мой сынокъ Гарри, который учится теперь въ лондонской медицинской школ, могъ прочитать ее на досуг и поразвлечься немного посл госпитальной работы. Вдь тоже и ихъ дло не легкое, другой, разъ такъ умается, что голова кругомъ пойдетъ. Вотъ пускай и почитаетъ, позабавится, а исторія будетъ знатная, если только у меня что нибудь выйдетъ. Могу сказать не хвастаясь, что во всю мою жизнь не слыхалъ ничего удивительне и странне того, что я буду разсказывать. Трудненько мн будетъ все это описать, да длать нечего. Авось поможетъ Милосердный Господь и проститъ мн вс мои прегршенія. Человкъ я хотя и смирный, а тоже не мало народу перебилъ и изувчилъ на своемъ вку. Конечно, невинной крови не проливалъ и изъ-за угла не цлился, а убивалъ людей, когда придется, въ честномъ бою. Что длать! На то намъ и жизнь дана отъ Бога, чтобы ее защищать… Но пора мн, однако, приняться за разсказъ. Начну смле: смлымъ Богъ владетъ!
Теперь прошло ровно полтора года, или около того, съ тхъ поръ, какъ я въ первый разъ встртился съ сэромъ Генри Куртисомъ и съ капитаномъ Гудомъ. А случилось это вотъ какъ. Былъ я на слоновой охот въ лсной сторон, за Вамангвато, и очень мн не везло. Охотился плохо, да вдобавокъ еще лихорадку схватилъ, и провалялся довольно долго. Потомъ, какъ поправился, продалъ что было у меня слоновой кости, и похалъ домой черезъ Кэптаунъ. Тутъ я прожилъ съ недльку и напослдокъ взялъ себ мсто на корабл Донкельдъ, отправлявшемся къ намъ, въ Портъ-Наталь. Донкельдъ только и дожидался парохода Эдинбургъ-Кестль, который долженъ былъ придти изъ Англіи, чтобы сняться съ якоря. Наконецъ, ожидаемый пароходъ пришелъ, Донкельдъ принялъ новыхъ пассажировъ, какіе тамъ были, мы снялись съ якоря и вышли въ море.
Изъ всхъ пассажировъ, вышедшихъ на палубу, двое особенно привлекли мое вниманіе. Одинъ изъ нихъ, лтъ этакъ тридцати, поразилъ меня своимъ высокимъ ростомъ и богатырскимъ сложеніемъ, такого огромнаго человка мн ни разу не случалось встрчать. У него были свтлые блокурые волосы, длинная и густая блокурая борода, замчательно правильныя черты и большіе срые глаза, въ жизнь свою не видалъ человка красиве его. Мн почему-то показалось, что онъ похожъ на древняго датчанина. Положимъ, что древнихъ датчанъ я никогда не видывалъ, но я помню, что видлъ однажды картинку, на которой были нарисованы эти самые господа — что-то въ род блыхъ зулусовъ. Они пили изъ огромныхъ роговъ и у нихъ были длинные волосы, разввающіеся по плечамъ. Когда я взглянулъ на господина, стоявшаго у спуска въ каютъ-компанію, мн сейчасъ пришло въ голову, что если бы онъ отростилъ волосы подлинне, да надлъ стальную кольчугу на свою богатырскую грудь, дай ему только боевой топоръ и роговой кубокъ въ руки — и хоть сейчасъ пиши съ него эту самую картину. И вдь поди-жъ ты, какое чудо! потомъ я узналъ, что сэръ Генри Куртисъ — такъ звали этого гиганта — былъ въ самомъ дл датчанинъ по происхожденію. Кром того онъ мн сильно кого-то напоминалъ, но кого — я тогда не могъ припомнить.
Другой господинъ, разговаривавшій съ сэромъ Генри, былъ совсмъ въ другомъ род. Я сейчасъ же подумалъ, что онъ должно быть морской офицеръ. Не знаю отчего, но только морского офицера сейчасъ видно. Я ихъ не мало видалъ на своемъ вку, часто съ ними охотился и очень ихъ люблю, это самый лучшій народъ въ мір. Одно только въ нихъ нехорошо: ужасно любятъ ругаться.
На этотъ разъ я также не ошибся: господинъ дйствительно оказался офицеромъ королевскаго флота, оставленнымъ за штатомъ Богъ всть почему съ почетнымъ, но совершенно ни на что не нужнымъ чиномъ командора: подходящаго мста, ишь, ему не нашлось въ цломъ флот, а повысить непремнно было нужно. Вотъ-те и повысили! Звали его, какъ я потомъ узналъ, Гудъ, капитанъ Джонъ Гудъ. Это былъ плотный, коренастый мужчина средняго роста, смуглый, черноволосый и довольно любопытный съ виду: былъ онъ всегда необыкновенно гладко выбритъ, расчесанъ и вычищенъ просто на удивленье, и носилъ стеклышко въ правомъ глазу. Это стеклышко точно къ нему приросло, потому что носилъ онъ его безъ шнурка и никогда не снималъ, разв-что для того, чтобы вытереть. Сначала я думалъ, что онъ такъ съ нимъ и спитъ, но потомъ узналъ, что на ночь онъ прячетъ его въ карманъ своихъ брюкъ, вмст съ превосходными фальшивыми зубами, которыхъ у него было дв перемны.
Вскор посл того, какъ мы вышли въ море, смерклось, и погода перемнилась къ худшему. Съ берега подулъ свжій втеръ, и воздухъ наполнился такимъ густымъ туманомъ, что вс ушли съ палубы. Нашъ Донкельдъ — прекрасный плоскодонный кораблишко — качало изъ стороны въ сторону самымъ непріятнымъ манеромъ. Ходить по палуб было совершенно невозможно, я сталъ около самой машины, чтобы погрться, и отъ нечего длать глядлъ на стрлку кренометра, которая показывала размахи судовой качки.
— Ну, кренометръ! Чортъ знаетъ, что такое!— раздалось восклицаніе за моей спиной. Я повернулся и увидалъ флотскаго, котораго замтилъ прежде.
— А чмъ же онъ плохъ? спросилъ я.
— Чмъ плохъ? Да всмъ! Если бы корабль хоть разъ накренился подъ тмъ угломъ, какъ онъ показываетъ — тутъ бы ему и конецъ: давно бы перекувырнулся. На этихъ купеческихъ судахъ всегда такъ: у нихъ все, какъ попало, чортъ бы ихъ побралъ!
Въ эту минуту позвонили къ обду, и я этому, признаться сказать, очень обрадовался.
Я давно знаю по опыту, что если офицеръ королевскаго флота примется бранить купеческія суда, такъ этому и конца не предвидится, все равно, какъ если купеческій шкиперъ начнетъ бранить военные корабли.
Мы съ капитаномъ Гудомъ отправились обдать вмст и нашли сэра Генри уже за столомъ. Капитанъ слъ съ нимъ рядомъ, а я напротивъ, и скоро мы разговорились объ охот. Капитанъ меня обо всемъ разспрашивалъ, я отвчалъ, какъ могъ, и наконецъ зашла у насъ рчь о слонахъ.
— Ну, сэръ, ваше счастье, сказалъ ему кто-то изъ моихъ сосдей,— вы какъ разъ напали на самаго знающаго человка. Ужъ кому и знать про слоновъ, какъ не охотнику Кватермейну, онъ вамъ все разскажетъ, какъ слдуетъ.
Сэръ Генри, который все время молчалъ, прислушиваясь къ нашему разговору, при этихъ словахъ замтно вздрогнулъ.
— Извините, сэръ, обратился онъ ко мн звучнымъ басомъ, вполн достойнымъ его мощной, богатырской груди,— вы — Алленъ Кватермейнъ?
Я отвчалъ утвердительно. Огромный человкъ не сказалъ больше ни слова, но я слышалъ, какъ онъ пробормоталъ себ въ бороду: ‘чрезвычайно счастливая случайность!’
Посл обда сэръ Генри подошелъ ко мн и пригласилъ меня идти курить въ свою каюту. Я принялъ его предложеніе, и мы отправились къ нему вмст съ капитаномъ Гудомъ. Въ кают сэра Генри было очень хорошо и уютно, корабельный лакей принесъ намъ бутылку виски, зажегъ лампу, мы услись вокругъ стола, стоявшаго посредин, и закурили трубки. Когда лакей ушелъ, сэръ Генри обратился ко мн.
— Мистеръ Кватермейнъ, сказалъ онъ, въ позапрошломъ году, около этого самаго времени, вы, кажется, были въ селеніи Вамангвато, въ сверной части Трансвааля?
— Да, былъ, отвчалъ я съ большимъ удивленіемъ. Мн странно было, что онъ это знаетъ. Кажется, мои странствія всеобщаго интереса не возбуждаютъ, и человкъ я неизвстный.
— Вы тамъ торговали? живо освдомился капитанъ Гудъ.
— Да. Я нагрузилъ товаромъ цлую фуру и стоялъ недалеко отъ селенія до тхъ поръ, пока не распродалъ всего, что у меня было.
Тутъ сэръ Генри взглянулъ мн прямо въ лицо своими проницательными срыми глазами, и мн показалось, что его взглядъ выражаетъ какое-то непонятное для меня безпокойство и волненіе.
— Не встрчали ли вы тамъ господина, по имени Невилль? спросилъ онъ.
— Какъ же, какъ же. Онъ кочевалъ рядомъ со мною цлыхъ дв недли, чтобы дать отдохнуть своимъ воламъ передъ тмъ, какъ отправиться внутрь страны. Нсколько мсяцевъ тому назадъ я получилъ письмо отъ одного нотаріуса, который спрашивалъ меня, не знаю ли я, что сталось потомъ съ этимъ Невиллемъ. Я тогда же написалъ ему все, что зналъ.
— Да, сказалъ сэръ Генри, онъ переслалъ мн ваше письмо. Вы писали, что джентльменъ, по имени Невилль, выхалъ изъ Вамангвато въ начал мая, что съ нимъ была большая фура и три человка прислуги: кучеръ, проводникъ и охотникъ-кафръ, по имени Джимъ, что, отправляясь въ путь, онъ имлъ намреніе проникнуть, если возможно, вплоть до Иніати — крайняго торговаго пункта Матабельской земли, а тамъ продать свою фуру и продолжать путешествіе пшкомъ. Кром этого вы упомянули, что онъ дйствительно продалъ фуру, потому что полгода спустя вы видли ее у одного португальскаго купца, который сказалъ вамъ, что купилъ ее въ Иніати у какого-то благо человка, имени котораго онъ не помнитъ, и что этотъ блый отправился вмст съ прислужникомъ изъ туземцевъ внутрь страны, вроятно, на охоту.
— Да, я это писалъ.
— Скажите мн, мистеръ Кватермейнъ, спросилъ сэръ Генри посл минутнаго молчанія,— вы ничего больше не знаете о путешествіи моего… я хотлъ сказать, мистера Невилля? У васъ нтъ никакихъ догадокъ или подозрній насчетъ того, какія были его намренія и куда именно онъ отправлялся?
— Кое-что я объ этомъ слышалъ, отвчалъ я, но сейчасъ же замолчалъ. Мн не хотлось распространяться объ этомъ предмет.
Сэръ Генри вопросительно посмотрлъ на капитана Гуда, капитанъ кивнулъ головой.
— Мистеръ Кватермейнъ, сказалъ сэръ Генри, я сейчасъ разскажу вамъ одинъ случай и попрошу вашего совта, а можетъ быть даже и содйствія. Агентъ, переславшій мн ваше письмо, заврилъ меня, что я могу вполн на васъ положиться, такъ какъ вы, по его словамъ, человкъ извстный во всемъ Натал и пользующійся всеобщимъ уваженіемъ. Но прежде всего вамъ необходимо знать, почему я такъ интересуюсь этимъ Невиллемъ: онъ мой родной братъ.
— Вотъ какъ! сказалъ я и невольно вздрогнулъ. Мн вдругъ стало ясно, кого такъ сильно напомнилъ мн сэръ Генри, когда я его въ первый разъ увидлъ. Братъ его былъ гораздо меньше ростомъ и борода у него была темная, но теперь я припомнилъ, что у него были т же самые проницательные срые глаза, да и чертами они походили другъ на друга.
— Онъ мой меньшой и единственный братъ, продолжалъ сэръ Генри, и мы съ нимъ почти никогда не разставались вплоть до того, что случилось пять лтъ тому назадъ. Но тутъ нашу семью неожиданно постигло ужасное бдствіе: мы съ братомъ поссорились не на жизнь, а на смерть, и я поступилъ съ нимъ очень несправедливо.
Капитанъ Гудъ энергически закивалъ головой, какъ бы въ подтвержденіе этихъ словъ. Мн его было отлично видно въ зеркало, которое висло противъ насъ.
— Вы, конечно, знаете, говорилъ сэръ Генри, что когда человкъ, имющій только земельную собственность, умретъ, не оставивши завщанія, то по англійскимъ законамъ все его имніе переходитъ къ старшему сыну. Такъ случилось съ нами: нашъ отецъ умеръ, не оставивши никакого завщанія и какъ разъ въ то самое время, когда мы такъ ужасно поссорились. Поэтому братъ мой, не подготовленный ровно ни къ какой профессіи, остался ршительно безъ гроша. Конечно, я обязанъ былъ позаботиться о немъ, но въ это время ссора наша была въ полномъ разгар, и, къ стыду моему, я долженъ признаться (тутъ онъ глубоко вздохнулъ), что ничего для него не сдлалъ. Не то, чтобы я ему чего нибудь пожаллъ,— нисколько, но просто мн не хотлось самому начинать дла, и я все ждалъ, что онъ сдлаетъ первые шаги, а онъ такъ ничего и не сдлалъ. Мн очень совстно утруждать васъ всми этими подробностями, мистеръ Кватермейнъ, но я долженъ разсказать вамъ все безъ утайки. Вдь такъ, Гудъ?
— Непремнно, непремнно, подтвердилъ капитанъ. Я убжденъ, что мистеръ Кватермейнъ никому ничего не разскажетъ.
— Само собою разумется, сказалъ я.
— Ну-съ, продолжалъ сэръ Генри, въ то время у моего брата было еще немного денегъ. Въ одинъ прекрасный день, не говоря мн ни единаго слова, онъ забралъ эти несчастныя деньжонки и отправился въ Южную Африку подъ вымышленнымъ именемъ Невилля, съ безумной надеждой нажить себ тамъ состояніе. Объ этомъ узналъ я уже впослдствіи. Прошло года три, я все ничего не слыхалъ про брата, хотя писалъ ему нсколько разъ. Конечно письма до него не доходили. Время шло, а я начиналъ все больше и больше о немъ безпокоиться. Тутъ я понялъ, какъ много значитъ кровное родство…
— Еще бы! сказалъ я и подумалъ про своего Гарри.
— Я почувствовалъ, мистеръ Кватермейнъ, что готовъ отдать все на свт, лишь бы мн узнать, что мой братъ Джоржъ живъ и здоровъ, и что когда нибудь я его снова увижу!
— Только что-то мало на то похоже, Куртисъ, замтилъ капитанъ.
— И такъ чмъ дальше, тмъ больше тревожился я о брат, мистеръ Кватермейнъ, и раздумывалъ о томъ, живъ онъ, или умеръ, и если живъ, то какъ бы мн вернуть его домой. Кром него у меня нтъ никого на свт. Я послалъ на развдки пшихъ гонцовъ, и въ результат получилось ваше письмо. Письмо это было довольно утшительно, потому что оно доказывало, что Джоржъ еще недавно былъ живъ и здоровъ, но все-таки мн этого было мало. Въ конц концовъ я ршился отправиться его разыскивать самъ, и капитанъ Гудъ былъ такъ добръ, что похалъ со мной.
— Да, сказалъ капитанъ, тмъ больше, что мн ничего другого не оставалось. Оставили за штатомъ на половинномъ жаловань — просто хоть околвай. Теперь, сэръ, вы вроятно не откажетесь сообщить намъ все, что знаете про господина, называвшаго себя Невиллемъ…
ГЛАВА II.
Преданіе о копяхъ Царя Соломона.
— Что вы слышали въ Бамангвато о путешествіи моего брата? спросилъ сэръ Генри, покуда я набивалъ свою трубку.
— Да кое-что дйствительно слышалъ, отвчалъ я, но только не заикнулся объ этомъ ни одной живой душ до ныншняго дня. Я слышалъ, что онъ собирается въ Соломоновы копи.
— Въ Соломоновы копи! воскликнули оба мои слушателя въ одинъ голосъ.— А гд же он?
— Этого я не знаю, знаю только, гд он будто бы должны быть. Однажды мн привелось увидть вершины горъ, за которыми он лежатъ, но только отъ того мста, гд я былъ, и до этихъ горъ оставалось пройти слишкомъ сто тридцать миль пустыни, и я никогда не слыхалъ, чтобы кто нибудь изъ блыхъ людей ее перешелъ, кром одного единственнаго случая. Впрочемъ, я думаю, что мн всего лучше разсказать вамъ все преданіе о Соломоновыхъ копяхъ цликомъ, какъ я его знаю. Только вы должны общать мн, что безъ моего позволенія никому не откроете того, что я вамъ разскажу. Согласны вы, или нтъ? Я имю на это свои причины.
Сэръ Генри утвердительно кивнулъ головою, а капитанъ Гудъ поспшилъ прибавить:
— Разумется, разумется.
— Ну-съ, началъ я,— вы легко можете себ представить, что охотники на слоновъ народъ вообще довольно грубый и неотесанный и мало чмъ интересуются кром житейскихъ вопросовъ да нравовъ и обычаевъ кафровъ. Но иногда попадаются между ними и такіе люди, которые собираютъ туземныя преданія и стараются понемножку выяснить исторію этой темной и безвстной страны. Вотъ одинъ изъ такихъ людей и разсказалъ мн сначала преданіе о Соломоновыхъ копяхъ лтъ тридцать тому назадъ. Я тогда былъ въ первый разъ на слоновой охот въ Матабельской земл. Звали его Эвансомъ, на слдующій годъ бднягу убилъ раненый буйволъ, и онъ похороненъ около водопадовъ Замбези. Помнится, я разсказывалъ Эвансу какъ-то вечеромъ объ удивительныхъ горныхъ шахтахъ, на которыя я однажды набрелъ въ Трансваал во время охоты. Въ послднее время на нихъ опять нечаянно напали, разыскивая золотоносныя жилы, мн же он давнымъ давно были извстны. Я разсказалъ ему, какая тамъ прекрасная дорога высчена въ скал, какіе устроены галлереи, ходы и переходы, какъ хорошо выложены стны.— Это что!.. я теб еще лучше скажу! отвчалъ мн Эвансъ, и началъ разсказывать, какъ онъ набрелъ внутри страны на цлый разрушенный городъ, по его мннію, то были развалины библейскаго Оира, и съ тхъ поръ я не разъ слыхалъ то же предположеніе и отъ другихъ людей, поучене бднаго Эванса. Я тогда и уши развсилъ, слушая про эти чудеса, молодъ еще былъ, такъ оно и неудивительно. Къ тому же разсказы про древнюю цивилизацію и разныя сокровища, которыя добывали древнееврейскіе и финикійскіе искатели приключеній въ этой стран, погруженной съ тхъ поръ въ самое непроглядное варварство, сильно подйствовали на мое воображеніе. Вдругъ Эвансъ говоритъ мн:— А что, паренекъ, ты никогда не слыхалъ про Сулимановы горы, т, что лежатъ на сверо-западъ отъ Машукулумбы?— Нтъ, говорю, никогда не слыхалъ.— А вотъ тамъ-то были у Соломона копи, знаменитыя его алмазныя копи!
— А вы почему знаете? спрашиваю я.— Да ужъ такъ, знаю. Ты самъ посуди, ну что такое Сулиманъ, какъ не Соломонъ? Къ тому же одна старая колдунья изъ племени Маника все мн про это разсказала. Она говорила, что народъ, живущій за этими горами, тоже принадлежитъ къ племени зулусовъ и говоритъ на одномъ изъ зулусскихъ нарчій, но только онъ сильне и красиве зулусовъ. По ея словамъ, среди этого народа есть много волшебниковъ, которые выучились своему волшебному искусству у блыхъ людей въ т далекія времена ‘когда на земл царилъ мракъ’, и знаютъ тайну чудесныхъ копей, гд добываются ‘сіяющіе камни’.
Тогда я посмялся надъ этимъ разсказомъ, какъ онъ ни былъ интересенъ: алмазныя розсыпи еще не были открыты. Бдный Эвансъ погибъ и я потомъ цлыхъ двадцать лтъ не вспоминалъ объ этой исторіи. Но ровно двадцать лтъ спустя я услыхалъ боле опредленный разсказъ про Сулимановы горы и про ту страну, что лежитъ за ними. Былъ я однажды въ деревушк Ситанда-Краль, и прежалкая, скажу вамъ, деревушка: сть тамъ было почти нечего, да и охотнику немного поживы. Но меня захватила лихорадка и волей-неволей пришлось тамъ оставаться. Было очень плохо, какъ вдругъ, въ одинъ прекрасный день прізжаетъ туда португалецъ, и при немъ слуга квартеронъ. Я хорошо знаю своихъ делагойскихъ португальцевъ, это самый отвратительный народъ въ мір, и вс торгуютъ невольниками. Но только мой прізжій не былъ ни чуточки похожъ на тхъ негодяевъ, которыхъ я привыкъ встрчать, даже совсмъ напротивъ. То былъ высокій, худощавый человкъ съ большими темными глазами и вьющимися сдыми усами. Мы съ нимъ немножко потолковали, потому что онъ могъ говорить на ломаномъ англійскомъ язык, а я кое-что понимаю по португальски, онъ сообщилъ мн, что зовутъ его Хосе Сильвестра, и что у него есть имніе около Делагойской бухты. На другой день онъ ухалъ вмст со своимъ товарищемъ и очень вжливо со мною раскланялся.— До пріятнаго свиданія, сеньоръ, сказалъ онъ на прощанье, если мы когда нибудь снова увидимся, я буду самымъ богатымъ человкомъ въ цломъ мір и ужъ конечно не забуду и васъ. Я тогда только усмхнулся и посмотрлъ ему вслдъ, соображая, что онъ хотлъ этимъ сказать? Ужъ не рехнулся ли онъ, или въ самомъ дл что нибудь особенное затялъ? Прошла недля, и мн стало гораздо лучше. Въ одинъ прекрасный вечеръ сижу я около своей палатки и смотрю, какъ садится знойное, багровое солнце за великой пустыней, какъ вдругъ — вижу какую-то фигуру, судя по одежд — европейца, которая вдругъ показалась изъ-за холма шагахъ въ трехстахъ отъ меня. Фигура эта сначала ползла на четверенькахъ, потомъ встала на ноги, кое-какъ протащилась нсколько шаговъ и опять упала. Вижу, дло плохо: должно быть очень слабъ человкъ, я кликнулъ одного изъ своихъ охотниковъ и послалъ къ нему на помощь. Ну, какъ вы думаете, кого онъ мн привелъ?
— Да конечно, Хосе Сильвестра, сказалъ капитанъ Гудъ.
— Да, Хосе Сильвестра, или, лучше сказать, его тнь: отъ него остались только кожа да кости. Лицо у него пожелтло какъ лимонъ отъ желтой лихорадки, и исхудалъ онъ до такой степени, что его черные глаза точно выскочить хотли вонъ изъ головы, волосы совсмъ поблли. ‘Воды! дайте воды ради Христа!’ простоналъ онъ, и тутъ я замтилъ что губы у него совсмъ растрескались и пересохли и даже языкъ почернлъ отъ жажды, просто страни но было смотрть. Я принесъ ему воды, разбавленной молокомъ, и онъ началъ пить огромными глотками съ жадностью. Кажется, онъ готовъ былъ пить безъ конца, но только очень-то много я ему не далъ сразу. Посл того съ нимъ опять сдлался жестокій приступъ лихорадки, онъ упалъ въ полномъ изнеможеніи и началъ бредить, какъ безумный, толкуя про Сулимановы горы, про алмазы и пустыню. Я перенесъ его къ себ въ палатку и сдлалъ для него все, что могъ, да только что ужъ тутъ сдлаешь — сейчасъ было видно, къ чему идетъ дло! Къ одиннадцати часамъ вечера онъ успокоился и затихъ, а я прилегъ немножко отдохнуть и заснулъ. На разсвт просыпаюсь, гляжу — а онъ сидитъ на постели, чудной такой, худой, весь изсохшій, и смотритъ такъ пристально въ ту сторону, гд виднется пустыня сквозь утренній сумракъ. Въ эту минуту перовые лучи восходящаго солнца ударили по ту сторону широкой равнины и озарили высочайшую вершину Сулимановыхъ горъ далеко, далеко, за сотни миль отъ насъ.— Вотъ он! вотъ он! закричалъ умирающій, протягивая къ пустын длинную, исхудалую руку.— А я такъ никогда и не дойду до нихъ, никогда, никогда… И никто, никто не дойдетъ! Тутъ онъ умолкъ и задумался, казалось, онъ принимаетъ сакое-то ршеніе.
— Другъ, промолвилъ онъ внезапно, обращаясь въ мою сторону,— здсь ты? Мое зрніе становится смутно… я тебя не вижу.— Здсь — говорю — лежите себ спокойно и постарайтесь уснуть. Нтъ, говоритъ,— скоро я усну навки, тогда успю лежать спокойно — цлую вчность буду лежать! Послушайте, вдь я умираю… Вы сдлали мн много добра. Я вамъ отдамъ документъ. Можетъ быть вы и дойдете, если только вамъ удастся благополучно пройти ту пустыню, которая убила меня и моего бднаго слугу. Тутъ онъ порылся у себя за пазухой и вытащилъ оттуда какую-то вещь, которая показалась мн похожей на табачный кисетъ изъ антилоповой шкуры, точно такой, какъ обыкновенно носятъ боэры. Онъ былъ крпко завязанъ бичевкой, которую бдняга никакъ не могъ развязать.
— Возьмите, развяжите это, сказалъ онъ мн. Я исполнилъ его желаніе и вынулъ изъ мшка лоскутки пожелтвшей холстины, на которой было что-то нацарапано полинявшими, точно ржавыми чернилами. Въ лоскутк оказалась бумага. Португалецъ заговорилъ слабющимъ голосомъ: — Тутъ на бумаг написано все то же, что и на лоскутк. Я употребилъ цлые годы только на то, чтобы прочесть и разобрать это. Дло вотъ въ чемъ: мой предокъ, переселившійся сюда изъ Лиссабона, одинъ изъ первыхъ португальцевъ, ступившихъ на африканскій берегъ, написалъ это, умирая среди тхъ страшныхъ горъ, на которыхъ не бывало ноги благо человка ни до, ни посл него. Его звали Хосе да-Сильвестра, и жилъ онъ триста лтъ тому назадъ. Невольникъ, дожидавшійся его по сю сторону горъ, нашелъ его мертвымъ и принесъ то, что онъ написалъ, домой, въ Делагоа. Съ тхъ поръ въ нашей семь хранился этотъ исписанный лоскутокъ, но никто не полюбопытствовалъ его прочесть, пока я не догадался этого сдлать. Изъ-за него я теперь погибаю, но, можетъ быть, другому удастся, и будетъ этотъ человкъ величайшимъ богачемъ во всемъ мір,— да, во всемъ мір! Только не отдавайте никому, лучше ступайте сами! Тутъ онъ снова впалъ въ забытье, забредилъ, а черезъ часъ все было кончено. Упокой, Господи, его душу! Онъ умеръ очень спокойно, и я зарылъ его какъ можно глубже, и навалилъ большихъ камней ему на грудь, такъ что шакалы вроятно не могли его выкопать. Посл этого я оттуда ухалъ.
— Ну, а документъ? спросилъ сэръ Генри съ величайшимъ интересомъ.
— Да, бумага-то, что-жъ тамъ было написано? прибавилъ капитанъ.
— Такъ и быть, господа, я вамъ все разскажу. До сихъ поръ я никому этой бумаги не показывалъ, кром покойницы жены,— которая считала все это пустяками,— да еще одного стараго, пьянаго торгаша-португальца, который перевелъ мн эту штуку, и на другое утро обо всемъ позабылъ. Подлинный холщевый лоскутъ и копія бднаго донъ Хосе хранятся у меня дома, въ Портъ-Натал, но англійскій переводъ всегда со мною, въ записной книжк, а равно и снимокъ съ карты — если только можно это назвать картой. Вотъ, слушайте:
‘Я, Хосе да-Сильвестра, умирающій съ голоду въ маленькой пещер, тамъ, гд нтъ снга, на сверномъ склон южнйшей изъ горъ, названныхъ мною горами Царицы Савской, пишу это 1590-го года, на лоскутк моей одежды, обломкомъ кости и собственной моею кровью. Если мой невольникъ найдетъ его, когда придетъ, и отнесетъ домой, пусть другъ мой такой-то (слдуетъ неразборчиво написанное имя) доведетъ обо всемъ этомъ до свднія короля, дабы онъ отправилъ туда свое войско. Если оно благополучно пройдетъ черезъ пустыню и горы и восторжествуетъ надъ храбрыми кукуанами и ихъ волшебными чарами (для чего надлежитъ послать побольше священниковъ),— тогда король станетъ самымъ богатымъ изъ властелиновъ міра со временъ царя Соломона. Я видлъ собственными глазами несмтныя груды алмазовъ, сокрытыя въ сокровищниц Соломоновой, за Блой Смертью, но по случаю измны чародйки Гагулы не могъ унести ничего и едва спасъ собственную жизнь. Пусть тотъ, кто пойдетъ по моимъ стопамъ, слдуетъ по пути, начертанному на карт, и потомъ идетъ вверхъ по снжному склону лвой горы Царицы, пока не взойдетъ на самую вершину, тамъ, на сверной сторон, будетъ великій путь, проложенный Соломономъ — Соломонова дорога. Отсюда три дня пути къ королевской столиц. Пусть онъ убьетъ Гагулу. Молитесь за упокой моей души. Прощайте.
Когда я прочелъ этотъ документъ и показалъ моимъ слушателямъ точный снимокъ карты, начертанной рукою умирающаго португальца его собственной кровью — наступило глубокое молчаніе. Вс онмли отъ изумленія.
— Ну, сказалъ капитанъ Гудъ,— признаюсь! Два раза я обошелъ вокругъ свта, и въ какихъ только мстахъ не былъ,— но при всемъ томъ пустъ меня повсятъ, если я слышалъ что нибудь чудне этой исторіи! Разв что въ сказк, да и то нтъ…
— Въ самомъ дл, очень странная исторія, мистеръ Кватермейнъ, сказалъ сэръ Генри.— Надюсь, вы говорите серьозно и не хотите насъ одурачить? Я знаю, что надъ новичками иногда жестоко подшучиваютъ, и что это считается вполн позволительнымъ.
Меня такъ и взорвало. Я не люблю, чтобы меня принимали за одного изъ тхъ дураковъ, которые воображаютъ, что ложь — чрезвычайно остроумная вещь и вчно разсказываютъ неопытнымъ новичкамъ разныя охотничьи небылицы.
— Если вы такъ думаете, сэръ Генри, сказалъ я, намъ нечего больше и толковать. Съ этими словами я сунулъ бумагу въ карманъ и всталъ, собираясь сейчасъ же уйти. Но сэръ Генри положилъ на плечо свою огромную ручищу.
— Сядьте, мистеръ Кватермейнъ, сказалъ онъ.— Извините меня, пожалуйста, я вижу, что вы не думаете насъ обманывать, но вашъ разсказъ до такой степени необычаенъ, что сразу трудно ему поврить.
— Я вамъ покажу подлинную карту и письмо, когда мы прідемъ въ Портъ-Наталь, сказалъ я, успокоившись.— Да и въ самомъ дл, если хорошенько сообразить, неудивительно, что онъ усомнился въ достоврности моего разсказа.
— Я вамъ еще не досказалъ про вашего брата, продолжалъ я. Я хорошо зналъ слугу Джима, который былъ при немъ. Этотъ Джимъ, бекуанецъ родомъ, отличный охотникъ, и для туземца даже очень умный малый. Утромъ въ тотъ самый день, какъ ухать мистеру Невиллю, вижу — стоитъ Джимъ недалеко отъ моей фуры и крошитъ табакъ.
— Джимъ, куда это вы собрались? говорю я.— Слоновъ что ли бить?— Нтъ, говоритъ, баасъ (господинъ), наша добыча почище будетъ слоновой кости.— Неужто? что-жъ бы это такое было! спрашиваю я съ любопытствомъ. Ужъ не золото ли?— Нтъ, говоритъ, еще дороже золота! А самъ ухмыляется во всю рожу. Я не сталъ его больше разспрашивать, мн показалось, что я унижу свое достоинство, если буду слишкомъ любопытничать, но признаюсь — сильно меня задло за живое. Вижу, кончилъ Джимъ крошить свой табакъ.— Баасъ, а баасъ! кличетъ онъ меня.— Что, говорю, теб?— Баасъ, а вдь мы демъ за алмазами!— За алмазами? Такъ вы совсмъ не туда дете! Вамъ нужно держать путь на розсыпи.— А слыхали вы про Сулимановы горы, баасъ?— Какъ не слыхать!— А про алмазы, которые тамъ запрятаны, слыхали?— Мало ли что я слышалъ, Джимъ. Все это глупости, вздоръ.— Нтъ, не вздоръ, баасъ! Я знавалъ одну женщину, которая пришла оттуда съ ребенкомъ и посл отправилась въ Портъ-Наталь, она мн сама говорила. Только теперь она уже умерла.— Если вы вздумаете прокатиться въ Сулиманову землю, твой хозяинъ непремнно пойдетъ на угощеніе хищнымъ птицамъ, Джимъ, да и ты также. А онъ себ ухмыляется.— И то можетъ быть, баасъ. Всякъ долженъ умереть. А все-таки я съ удовольствіемъ побываю въ новыхъ мстахъ, здсь у насъ и слоны-то какъ будто переводиться стали. Черезъ полчаса вижу я, что фура Невилля тронулась въ путь. Вдругъ Джимъ бжитъ ко мн назадъ.— Прощайте, баасъ, говоритъ. Мн не хотлось ухать, не простившись съ вами: вдь по правд сказать, я и самъ тоже думаю, что вы — не вернуться намъ оттуда.— Неужто, говорю, твой хозяинъ въ самомъ дл собрался въ Сулимановы горы, Джимъ? Ты не врешь?— Нтъ, говоритъ, въ самомъ дл собрался. Онъ увряетъ, что ему нужно нажить себ состояніе во что бы то ни стало, такъ ужъ за одно хочетъ и тамъ попробовать счастья.— Коли такъ, говорю, подожди минутку. Отдай ему записку, да общай, что не отдашь ее до тхъ поръ, пока вы не прідете въ Иніати (а это миль, должно быть, за сто оттуда). Общаешь?— Хорошо, баасъ.— Тогда я взялъ клочекъ бумаги, и написалъ: ‘Пусть тотъ, кто пойдетъ… идетъ вверхъ по снжному склону лвой горы Царицы, пока не взойдетъ на самую вершину, тамъ, на сверной сторон будетъ великая Соломонова дорога.’ — Слушай, Джимъ, когда ты отдашь своему хозяину эту записку, скажи ему, чтобы онъ исполнилъ, какъ можно точне, все, что здсь написано. А теперь низачто не отдавай, потому что я совсмъ не хочу, чтобы онъ приставалъ ко мн съ вопросами, на которые я не хочу отвчать. Джимъ взялъ мою записку и побжалъ догонять фуру, которая уже почти что скрылась изъ вида. Вотъ все, что я знаю про вашего брата, сэръ Генри. Боюсь только…
— Мистеръ Кватермейнъ, перебилъ сэръ Генри, я собираюсь отыскивать брата, я ршился идти за нимъ слдомъ въ Сулимановы горы, а если понадобится — и еще того дальше. Буду искать его до тхъ поръ, пока не найду, или пока не узнаю, что онъ умеръ. Согласны вы мн сопутствовать?
Кажется, я уже говорилъ раньше, что я человкъ осторожный, и даже, можно сказать — робкій, а потому такое предложеніе меня ничуть не обрадовало. Мн представилось, что ршиться на подобное путешествіе все равно, что идти на врную смерть — а умирать мн теперь и думать было нечего, такъ какъ, не говоря уже о другихъ соображеніяхъ — у меня сынъ на рукахъ.
— Очень вамъ благодаренъ, сэръ Генри, отвчалъ я, но только врядъ ли я съ вами отправлюсь. Вообще я уже слишкомъ старъ для такихъ отчаянныхъ предпріятій, и къ тому же съ нами наврное было бы то же самое, что съ моимъ бднымъ другомъ Сильвестра. А у меня сынъ на рукахъ, такъ что я не имю права рисковать своей жизнью.
И сэръ-Генри, и капитанъ Гудъ, видимо, остались очень недовольны.
— Мистеръ Кватермейнъ, сказалъ первый изъ нихъ, я человкъ достаточный, а дло это мн очень дорого. Вы можете назначить какое угодно вознагражденіе за ваши услуги, и оно будетъ вамъ выплачено все сполна сію же минуту, прежде чмъ мы отправимся въ путь. Кром того я сдлаю заблаговременно вс необходимыя распоряженія, чтобы вашъ сынъ былъ обезпеченъ, какъ слдуетъ, если съ нами или съ вами что нибудь случится. По этому вы можете судить, до какой степени я считаю ваше присутствіе необходимымъ. Если мы какъ-нибудь дйствительно доберемся до того мста и найдемъ алмазы, вы раздлите ихъ пополамъ съ Гудомъ. Мн ихъ не нужно. Конечно, на это совершенно нечего разсчитывать, это условіе скоре можно примнить къ слоновой кости, которую мы, можетъ быть, добудемъ. Берите, что хотите, только соглашайтесь. Само собою разумется, что вс издержки на мой счетъ.
— Сэръ Генри, отвчалъ я, это самое выгодное предложеніе, какое мн случалось имть въ жизни, и, конечно, такому бдному охотнику, какъ я, стоитъ о немъ серьезно подумать. Но за то и дло нелегкое — во всю мою жизнь на такой трудный подвигъ не приходилось подниматься. Мн непремнно нужно все это хорошенько обдумать. Я дамъ вамъ окончательный отвтъ прежде, чмъ мы будемъ въ Портъ-Натал.
— Прекрасно, сказалъ сэръ Генри. Затмъ я пожелалъ имъ спокойной ночи и пошелъ спать. Всю ночь на пролетъ снился мн бдный Сильвестра и грезились алмазы…
ГЛАВА III.
Омбопа поступаетъ къ намъ на службу.
Отъ Кэптауна до Портъ-Наталя всего отъ четырехъ до пяти дней пути, смотря по погод и по кораблю. Въ Эстъ-Лондон все еще не готовъ тотъ удивительный портъ, о которомъ у нихъ идетъ столько разговору и на который они просаживаютъ такую кучу денегъ,— и приставать тамъ бываетъ такъ скверно, что иной разъ приходится прождать лишній день, пока могутъ подойти транспортныя лодки. Впрочемъ на этотъ разъ намъ совсмъ не пришлось ждать, такъ какъ волненіе у берега было самое пустяшное, и выгрузчики сейчасъ же подошли къ намъ съ цлой вереницей безобразныхъ, плоскодонныхъ лодокъ, въ которыя съ громомъ и трескомъ пошвыряли грузъ. Все полетло, какъ попало: что шерстяной товаръ, что фарфоръ — имъ все равно, валятъ все безъ разбора. Я самъ видлъ, какъ разбили въ дребезги ящикъ съ четырьмя дюжинами шампанскаго, вино такъ и брызнуло, такъ и запнилось на дн грязной лодки… Мн досадно было смотрть, какъ оно пропадаетъ даромъ, да и нагрузчикамъ — кафрамъ, должно быть, тоже, потому что они сейчасъ же подхватили пару уцлвшихъ бутылокъ, отшибли горлышки и выпили остальное. Очевидно, они никакъ не ожидали, что это шипящее вино такъ сильно на нихъ подйствуетъ: они повалились на дно лодки и начали кричать, что добрый напитокъ наврное заколдованъ. Я вступилъ съ ними въ разговоръ съ нашей палубы и сказалъ, что они выпили самое ядовитое лекарство благо человка и теперь вс непремнно умрутъ. Они поспшили на берегъ въ ужасномъ переполох и врно ужъ больше никогда не будутъ трогать шампанскаго.
По дорог въ Наталь я все время обдумывалъ предложеніе сэра Генри. Дня два мы съ нимъ объ этомъ ничего не говорили, хотя я поразсказалъ ему не мало охотничьихъ приключеній, не выдуманныхъ, а настоящихъ. По моему, охотнику нтъ никакой надобности лгать и сочинять, человку, который занимается этимъ ремесломъ, столько приходится насмотрться всякихъ чудесъ, что и безъ вранья всегда есть что разсказать. Впрочемъ это я только такъ говорю — къ слову пришлось.
Наконецъ въ одинъ прекрасный январьскій вечеръ (январь вдь у насъ самый жаркій мсяцъ въ году) мы очутились въ виду Портъ-Наталя и пошли вдоль берега, разсчитывая, что на закат какъ разъ обогнемъ Дурбанскій мысъ. Начиная отъ самаго Эстъ-Лондона, берегъ тутъ удивительно красивъ со своими красными песчаными холмами и широкими полосами яркой зелени, усянными кафрскими хижинами и окаймленными блоснжной лентой морской пны, нагроможденной цлыми грудами въ тхъ мстахъ, гд прибой разбивается о береговыя скалы. Но передъ самымъ Наталемъ берегъ становится особенно живописенъ. Тутъ попадаются на каждомъ шагу глубокіе овраги, промытые въ холмахъ въ теченіе цлыхъ столтій дождевыми потоками, и по этимъ оврагамъ стремительно низвергаются въ море сверкающія рчки, тутъ красуется темная зелень кустарниковъ, привольно растущихъ тамъ, гд насадилъ ихъ Самъ Господь, и рядомъ зеленютъ рощи хлбныхъ деревьевъ и плантацій сахарнаго тростника. Тамъ и сямъ выглядываютъ изъ зелени блые домики и улыбаются спокойному морю, точно нарочно для того, чтобы придать боле законченности всему пейзажу и уютный домашній видъ всей мстности. По моему, какъ бы не былъ прекрасенъ пейзажъ, онъ становится еще лучше отъ присутствія человка, впрочемъ, можетъ быть это оттого мн такъ кажется, что очень ужъ я много жилъ въ дикой пустын и потому особенно цню цивилизацію, хотя само собою разумется, что она вытсняетъ всякую дичь. Конечно, райскій садъ былъ прекрасенъ и до сотворенія человка, но мн всегда казалось, что онъ наврное сдлался еще лучше, когда люди стали тамъ гулять.
Мы немножко ошиблись въ разсчет, и солнце уже совсмъ сло, когда мы бросили якорь по ту сторону мыса и услыхали пушечный выстрлъ, возвщавшій добрымъ людямъ о благополучномъ прибытіи англійской почты.
Было такъ поздно, что хать на берегъ въ тотъ же вечеръ нечего было и думать, такъ что мы постояли, посмотрли, какъ отправляютъ почту на спасательныхъ лодкахъ, и спокойно пошли обдать.
Когда мы снова вышли на палубу, луна уже взошла и такъ ярко освщала море и берегъ, что ві ея сіяніи совсмъ поблднли быстро вспыхивающіе огни маяка. Съ берега струился сладкій, пряный ароматъ, почему-то всегда напоминающій мн миссіонеровъ и благочестивые гимны, окна домовъ на Верейской набережной сіяли безчисленными огнями. Съ большого корабля, стоявшаго рядомъ, доносилась псня матросовъ, поднимавшихъ якорь, чтобы быть на готов, когда подуетъ втеръ.
Вообще то была дивно-прекрасная ночь, одна изъ тхъ чудныхъ ночей, какія бываютъ только въ Южной Африк. Какъ луна одвала всю природу серебряной тканью, такъ эта дивная ночь окутывала всякое живое существо покровомъ мира и спокойствія. Даже огромный бульдогъ, принадлежавшій одному изъ нашихъ пассажировъ, и тотъ уступилъ ея чарующему и умиротворяющему вліянію: онъ не старался больше добыть изъ клтки несчастную обезьяну, помщенную у подножія фокъ-мачты, и сладко храплъ у входа въ каюту. Должно быть, онъ видлъ во сн, что уже прикончилъ обезьяну и былъ вполн счастливъ.
Мы вс, т. е. сэръ Генри Куртисъ, капитанъ Гудъ и я, пошли и сли около рулевого колеса, нкоторое время мы сидли молча.
— Что же, мистеръ Кватермейнъ, сказалъ наконецъ сэръ Генри:— обдумали вы мое предложеніе?
— Ахъ, да! подхватилъ капитанъ Гудъ.— Что же вы надумали, мистеръ Кватермейнъ? Надюсь, что вы осчастливите насъ своимъ присутствіемъ и отправитесь съ нами въ Соломоновы Копи, и вообще всюду, куда только могъ забраться тотъ господинъ, котораго вы знавали подъ именемъ Невилля?
Я всталъ и, прежде чмъ отвчать имъ, сталъ вытряхать свою трубку. Я еще не совсмъ ршилъ, что сказать, и мн нужно было выгадать еще минуточку на размышленіе, чтобы ршиться вполн. И не усплъ горячій пепелъ изъ моей трубки упасть въ море, какъ дло уже сладилось: на это какъ разъ пошла лишняя минутка. Это очень часто бываетъ, что долго никакъ не можешь чего нибудь ршить, думаешь, думаешь — и вдругъ сразу ршишься.
— Да, господа, отвчалъ я, снова усаживаясь на мсто,— я поду съ вами и, если позволите, сейчасъ сообщу вамъ, почему именно и на какихъ условіяхъ я ршаюсь это сдлать. Прежде всего объ условіяхъ. Во-первыхъ, вс издержки на вашъ счетъ и вся слоновая кость, все вообще цнное, что мы добудемъ во время нашего путешествія, должно быть раздлено поровну между капитаномъ Гудомъ и мною. Во-вторыхъ, прежде чмъ мы тронемся въ путь, вы уплатите мн единовременно 500 фунтовъ за мои услуги, а я со своей стороны обязуюсь служить вамъ врой и правдой до тхъ поръ, пока вы сами не откажетесь отъ вашего предпріятія, или пока мы не достигнемъ нашей цли, или же, наконецъ, пока съ ними не случится несчастія. Въ-третьихъ, прежде чмъ хать, мы заключимъ письменный договоръ, въ силу котораго, въ случа моей смерти или увчья, вы обязуетесь выплачивать моему сыну Гарри по 200 фунтовъ ежегодно, въ теченіе пяти лтъ. Въ эти пять лтъ онъ какъ разъ станетъ на ноги и будетъ въ состояніи самъ себя содержать. Вотъ вамъ и вс мои условія, да и то ужъ не много ли будетъ?
— Нисколько, отвчалъ сэръ Генри, я принимаю ихъ съ радостью. Я страшно держусь за свое предпріятіе и готовъ заплатить за ваше содйствіе еще дороже, особенно если принять во вниманіе, что вы обладаете такими драгоцнными свдніями.
— Прекрасно. А теперь я скажу вамъ, по какимъ причинамъ я ршился съ вами отправиться. Во-періыхъ, господа, я все время присматривался къ вамъ, и, не сочтите за дерзость, если я прямо скажу, что вы мн нравитесь. Мн сдается, что мы отлично пойдемъ въ одной упряжк, а право это не мало значитъ, когда собираешься вмст въ такое длинное путешествіе. Что касается до самаго путешествія… Скажу вамъ напрямикъ, сэръ Генри и капитанъ Гудъ, врядъ ли мы оттуда вернемся живы и здоровы, т. е. конечно въ томъ случа, если мы попытаемся перейти Сулимановы горы. Что сталось со старымъ португальцемъ триста лтъ тому назадъ? Что сталось съ его потомкомъ двадцать лтъ назадъ? Что сталось съ вашимъ братомъ? Говоря откровенно, твердо, мн кажется, что было съ ними, то будетъ и съ нами.
Я остановился, чтобы посмотрть, какое впечалніе произвели мои слова. Капитанъ Гудъ чувствовалъ себя не совсмъ пріятно, но сэръ Генри нисколько не измнился въ лиц.
— Попробуемъ, сказалъ онъ.
— Можетъ быть, вамъ покажется страннымъ, продолжалъ я, что при такихъ мысляхъ я ршаюсь предпринять подобное путешествіе, не смотря на то, то самъ я, какъ я уже говорилъ раньше, человкъ робкій. На это есть дв причины. Во-первыхъ, я фаталистъ и думаю, что часъ мой придетъ въ свое время, совершенно независимо отъ моихъ собственныхъ поступковъ, такъ что, если мн суждено отправиться въ Сулимановы горы и быть тамъ убитымъ, такъ оно такъ непремнно и будетъ. Ужъ конечно Всемогущій Господь лучше меня знаетъ, что мн нужно, такъ что мн нечего объ этомъ безпокоиться, Во-вторыхъ, я человкъ, бдный. Вотъ уже скоро сорокъ лтъ, какъ я промышляю торговлей и охотой, а все ничего себ не нажилъ: только и хватаетъ мн на прожитокъ. Къ тому же, господа, не знаю, извстно вамъ, или нтъ — что охотники на слоновъ живутъ среднимъ числомъ отъ четырехъ до пяти лтъ, начиная съ того времени, какъ принимаются за свое ремесло. Такъ что я пережилъ уже семь съ лишнимъ поколній людей моего сословія, и мое время врно должно быть недалеко. Ну, а если теперь со мною случится какое нибудь несчастье, что при нашемъ ремесл вещь довольно обыкновенная, тогда посл уплаты моихъ долговъ ровно ничего не останется для обезпеченія моего сына Гарри, пока онъ будетъ учиться добывать себ хлбъ насущный. Между тмъ какъ теперь онъ будетъ обезпеченъ на пять лтъ. Вотъ вамъ и вс мои соображенія, какъ на ладони.
— Мистеръ Квартермейнъ, отвчалъ сэръ Генри, который все время слушалъ меня съ величайшимъ вниманіемъ,— вс соображенія, заставляющія васъ ршиться на такое предпріятіе, которое по вашему собственному убжденію можетъ окончиться только несчастливо, длаютъ вамъ большую честь. Безъ всякаго сомннія, только время и событія могутъ налъ показать, насколько вы правы. Но такъ или иначе, говорю вамъ разъ навсегда, что я намренъ упорствовать до конца, какой бы онъ ни былъ. Скажу только одно: даже если намъ не сдобровать подъ конецъ, все-таки я надюсь, что до тхъ поръ намъ удастся хоть немножко поохотиться въ свое удовольствіе. Правда, Гудъ?
— Конечно, конечно, подхватилъ капитанъ. Мы вс трое привыкли встрчать опасность лицомъ къ лицу и вс не разъ рисковали жизнью на разные лады, такъ что теперь ужъ разумется не стоитъ отступать.
— А теперь пойдемте-ка внизъ, въ общую каюту, да поглядимъ, нтъ ли тамъ чего хорошаго.
Что мы и сдлали, заглядывая на дно стакановъ.
На другой день мы съхали на берегъ, и я помстилъ сэра Генри и капитана Гуда въ своей маленькой дачк на Верейской набережной, гд я самъ обыкновенно живу. Въ моемъ домик всего на все три комнаты и кухня, и выстроенъ онъ просто изъ кирпича съ желзной крышей, но за то у меня хорошій садъ съ чудесными молодыми деревьями рдкихъ породъ, подаренными мн директоромъ ботаническаго сада. Отъ этихъ деревьевъ я жду многаго и очень на нихъ надюсь. За садомъ смотритъ одинъ изъ моихъ бывшихъ охотниковъ, по имени Джэкъ, онъ былъ такъ тяжело раненъ въ бедро буйволицей, что уже конечно ему никогда больше не придется охотиться. Но кое-какъ ковылять съ мста на мсто и садовничать онъ можетъ, тмъ боле, что онъ изъ племени грика. Вотъ зулуса ужъ ни за что не пріохотишь къ садоводству: это самое мирное занятіе, а мирныя занятія имъ совсмъ не по-нутру.
Сэръ Генри и капитанъ Гудъ ночевали въ палатк, которую я разбилъ для нихъ въ конц сада, посреди моей апельсинной рощицы, потому что въ домик негд было имъ помститься. Впрочемъ, и тамъ было очень недурно, если сообразить, какъ чудно благоухали цвты и какъ красивы вмст темная листва и золотые плоды (у насъ въ Натал на апельсиновыхъ деревьяхъ все бываетъ разомъ), къ тому же и москитовъ здсь мало, разв что посл необыкновенно сильнаго дождя.
Однако, пора мн продолжать разсказъ, а не то онъ надостъ вамъ гораздо прежде, чмъ мы доберемся до Сулимановыхъ горъ. Такъ какъ я уже ршился хать, то и приступилъ поскоре къ необходимымъ приготовленіямъ. Прежде всего я получилъ отъ сэра Генри тотъ документъ, въ которомъ заключалось обезпеченіе моего мальчика на случай бды. Совершеніе этого документа на законныхъ основаніяхъ не обошлось безъ нкоторыхъ затрудненій, но въ конц концовъ дло уладилъ намъ нкій адвокатъ, который, впрочемъ, содралъ за это ужасныя деньги. Потомъ я позаботился о моихъ 500 фунтахъ. Принявши вс эти предосторожности, я купилъ для сэра Генри фуру и быковъ — просто на загляднье. Фура была въ двадцать два фута длиною, на желзныхъ осяхъ, очень прочная и легкая, вся изъ сухого дерева. Она была далеко не нова и уже успла прохаться на Алмазныя розсыпи и обратно, но по моему это только лучше: если и есть какой изъянъ, такъ на старой скоре его разглядишь. Если ужъ въ фур что нибудь непрочно слажено или дерево сыро, она разсохнется и развалится въ первое же путешествіе.
Наша фура была крыта только на половину, а спереди оставалось еще открытое пространство для всякихъ необходимыхъ пожитковъ, которые мы брали съ собою.
Въ закрытой части помщалась койка для двоихъ человкъ, полки для оружія и разныя другія приспособленія. Я далъ за нее 125 фунтовъ, и по моему это совсмъ не дорого. Потомъ я купилъ двадцать чудеснйшихъ зулусскихъ быковъ, на которыхъ уже давно заглядывался. Обыкновенно, на одну запряжку полагается шестнадцать быковъ, но я прихватилъ еще дв лишнихъ пары на всякій случай. Эти зулусскіе быки малорослы и легки, по величин они пожалуй вдвое меньше африканскихъ, которые обыкновенно употребляются для перевозки тяжестей, но зато они преблагополучно кормятся въ такихъ мстахъ, гд африканскіе голодаютъ, и съ легкой ношей отлично проходятъ по пяти миль въ день, потому что они гораздо рзве и не такъ легко стираютъ себ копыта. Кром того наши быки исходили уже всю Южную Африку и потому были застрахованы отъ разныхъ болзней, истребляющихъ цлыя стада при перемн мста и корма. Что касается до легочной чахотки, которая очень часто встрчается у животныхъ въ этомъ краю,— эта болзнь имъ всмъ была уже привита. Для этого обыкновенно длается надрзъ въ хвост быка, и къ ранк привязывается кусочекъ легкаго отъ животнаго, умершаго чахоткой. Тогда быкъ слегка заболваетъ этой болзнью (причемъ хвостъ у него сохнетъ и отваливается обыкновенно на одинъ футъ отъ основанія), и затмъ уже вполн огражденъ отъ заболванія на будущее время. Конечно, довольно жестоко лишать животное хвоста, особенно въ стран, гд такъ много мухъ, но все же лучше пожертвовать хвостомъ и сохранить быка, чмъ остаться и безъ быка и безъ хвоста — ибо хвостъ безъ быка только и годится, чтобы пыль смахивать. Какъ бы то ни было, довольно смшно смотрть, когда двадцать кургузыхъ быковъ бгутъ рысцой вдоль по дорог, помахивая своими обрубками вмсто хвостовъ. Такъ вотъ и кажется, что природа немножко ошиблась и приставила быкамъ лучшія украшенія своры бульдоговъ.
Дале надо было разршить важный вопросъ на счетъ нашихъ припасовъ и лекарствъ, что требовало самой величайшей заботливости, ибо невозможно было черезчуръ нагружать фуру, а вмст съ тмъ необходимо взять съ собой множество вещей. Къ счастію оказалось, что Гудъ кое-что смыслитъ въ медицин, такъ какъ между прочимъ умудрился какимъ-то образомъ прослушать курсъ медицины и хирургіи и до сихъ поръ до нкоторой степени поддерживалъ свои знанія. У него не было докторскаго званія, что не мшало ему знать побольше многихъ господъ, которые преважно росписываются докторами медицины, впослдствіи намъ пришлось въ этомъ убдиться на дл. У него была великолпная походная аптечка и цлый приборъ инструментовъ. Пока еще мы были въ Натал, онъ такъ ловко отрзалъ одному кафру большой палецъ на ног, что просто весело было смотрть. Только ужасно онъ былъ озадаченъ, когда этотъ кафръ, все время очень спокойно слдившій за ходомъ операціи, попросилъ ему приставить новый палецъ, прибавивъ, что въ крайнемъ случа, пожалуй, годится и блый.
Когда съ этими длами было окончательно покончено, намъ осталось уладить еще два существенныхъ вопроса: сколько и какое оружіе съ собою взять и какую прислугу. На счетъ оружія мы могли быть спокойны, потому что сэръ Генри навезъ изъ Англіи всевозможныхъ охотничьихъ двухстволокъ, карабиновъ и револьверовъ, да у меня и своихъ довольно, такъ что оставалось только выбирать. Гораздо трудне было разршить вопросъ относительно прислуги. Посл долгихъ совщаній, мы ршили взять съ собой пять человкъ, а именно: кучера, проводника и трехъ слугъ.
Кучера и проводника я нашелъ безъ особенныхъ затрудненій и нанялъ для этого двухъ зулусовъ, Госу и Тома, найти слугъ оказалось гораздо трудне. Намъ нужно было людей храбрыхъ и такихъ, на которыхъ можно было положиться вполн, потому что при нашихъ обстоятельствахъ отъ ихъ поведеденія могла зависть наша жизнь. Наконецъ я пріискалъ двухъ: во-первыхъ, готтентота, Вентфогеля, и мальчика — зулуса, Хиву, который имлъ за собой то преимущество, что превосходно говорилъ по-англійски. Вентфогеля я зналъ уже давно, лучше его никто не умлъ выслживать дикихъ зврей на охот, что я зналъ по опыту. Онъ былъ крпокъ, какъ струна, и совершенно неутомимъ, но у него былъ одинъ недостатокъ, свойственный его племени: пьянство. Если оставить его невзначай вдвоемъ съ бутылкой — пиши пропало. Впрочемъ, для насъ это было безразлично, потому что мы отправлялись за предлы всякихъ кабаковъ.
Заручившись этими двумя слугами, я никакъ не могъ найти третьяго подходящаго человка, такъ что мы уже ршились отправиться въ путь безъ него, въ той надежд, что по дорог авось кто нибудь подвернется. Вдругъ, вечеромъ, наканун нашего отъзда, зулусъ Хива пришелъ сказать мн, что какой-то человкъ желаетъ меня видть. Въ это время мы сидли за столомъ, тотчасъ посл обда я веллъ его впустить, и въ комнату вошелъ высокій, красивый человкъ лтъ тридцати, съ очень свтлой кожей для зулуса. Онъ поднялъ свою узловатую палку въ вид привтствія и услся на корточкахъ въ углу, сохраняя полное молчаніе. Нкоторое время я не обращалъ на него никакого вниманія, это всегда слдуетъ длать. Если вы сразу вступите въ разговодъ съ зулусомъ, онъ непремнно подумаетъ, что вы человкъ незначительный и безъ всякаго достоинства. Однако я сейчасъ же замтилъ, что онъ то, что называется кешла — человкъ съ обручемъ: на голов у него былъ черный обручъ изъ клейкой полированной смолы, вплетенный въ волосы, такой обручъ зулусы обыкновенно носятъ по достиженіи извстнаго возраста или въ знакъ высокаго сана.
— Ну, сказалъ я наконецъ, какъ тебя зовутъ?
— Омбопа, отвчалъ незнакомецъ звучнымъ, густымъ басомъ.
— Я уже видалъ тебя прежде.
— Да, инкоози (вождь) видлъ лицо мое въ Изандлаван, наканун великой битвы.
Тутъ я все вспомнилъ. Я былъ однимъ изъ проводниковъ лорда Чельмсфорда въ злополучной войн съ зулусами, и на мое счастье меня отправили изъ лагеря съ нсколькими фурами какъ разъ наканун битвы. Дожидаясь, пока запрягутъ быковъ, я разговорился съ этимъ человкомъ, который командовалъ небольшимъ отрядомъ союзниковъ-туземцевъ, и онъ выразилъ мн свои сомннія насчетъ безопасности лагеря. Тогда я отвчалъ ему, что не его дло объ этомъ разсуждать, чтобы онъ предоставилъ это другимъ, поумне его, но потомъ я невольно призадумался объ его словахъ.
— Да, я помню, сказалъ я. Что же теб нужно?
— Вотъ что, Макумазанъ. (Такъ меня зовутъ кафры и значитъ это — человкъ, что встаетъ съ полуночи, т. е. говоря попросту, бдительный, бодрствующій). Я слышалъ, что ты собираешься въ далекій путь, на Сверъ, вмст съ блыми вождями, приплывшими изъ-за великой воды. Правда это?
— Правда.
— Я слышалъ, что вы пойдете вплоть до самой Луканги — рки, на цлый мсяцъ пути отъ земли Маника. Правда это, Макумазанъ?
— Зачмъ ты спрашиваешь, куда мы идемъ? Что теб за дло? спросилъ я съ неудовольствіемъ, памятуя, что цль нашего путешествія должна оставаться тайной для всхъ.
— Затмъ, о, блые люди, что если вы дйствительно собрались такъ далеко, я пойду вмст съ вами!
Въ его манер говорить было какое-то величіе, особенно меня поразило это обращеніе ‘о, блые люди’. Обыкновенно, зулусы зовутъ блыхъ вождями — инкоози.
— Ты немножко забываешься, сказалъ я. Ты не обдумалъ своихъ словъ. Не такъ подобаетъ теб говорить съ нами. Какъ твое имя и гд твой крааль? Повдай намъ это, чтобы мы могли знать, съ кмъ мы имемъ дло.
— Меня зовутъ Омбопа. Я принадлежу къ племени зулусовъ, но я не зулусъ. Родина моего племени на далекомъ Свер: она осталась позади, когда зулусы спустились въ здшнія равнины тысячу лтъ тому назадъ, гораздо раньше, чмъ Чака царствовалъ въ стран зулусовъ. У меня нтъ крааля. Я странствую многіе годы. Я пришелъ съ Свера въ страну зулусовъ, когда былъ еще ребенкомъ. Я служилъ Сетивайо въ отряд Нкомабакози. Я бжалъ изъ страны зулусовъ и пришелъ въ Наталь, потому что хотлъ узнать, какъ живутъ блые люди. Потомъ я служилъ на войн противъ Сетивайо. Посл работалъ въ Натал. Теперь мн это наскучило, и я хочу снова идти на Сверъ. Здсь мн не мсто. Мн не нужно денегъ, но я силенъ и храбръ и стою пищи своей. Я сказалъ!
Этотъ человкъ положительно сбивалъ меня съ толку своими рчами. По всему было видно, что онъ говоритъ правду, но онъ былъ какъ-то не похожъ на обыкновенныхъ зулусовъ, а его предложеніе отправиться съ нами безъ всякаго вознагражденія показалось мн нсколько подозрительнымъ. Не зная, какъ быть, я перевелъ его слова сэру Генри и капитану Гуду, и спросилъ ихъ, какого они мннія на этотъ счетъ. Сэръ Генри сказалъ мн, чтобы я попросилъ его встать. Омбопа исполнилъ его желаніе и выпрямился во весь ростъ, причемъ его длинная воинская мантія спустилась съ плечъ, и онъ предсталъ предъ нами въ полуобнаженномъ вид: на немъ не было ничего, кром широкаго пояса и ожерелья изъ львиныхъ зубовъ. При своемъ огромномъ рост, онъ былъ вполн соразмрно широкъ въ плечахъ и вообще великолпно сложенъ. При вечернемъ освщеніи кожа его казалась разв немножко потемне, чмъ у смуглаго европейца, только мстами чернли глубокіе шрамы отъ ранъ. Сэръ Генри подошелъ къ нему и устремилъ пристальный взглядъ на его гордое, прекрасное лицо.
— А вдь они составляютъ красивую пару вдвоемъ, неправда ли? сказалъ Гудъ. И роста совсмъ одинаковаго.
— Ваша наружность мн нравится, мистеръ Омбопа, и я принимаю васъ къ себ на службу, сказалъ сэръ Генри по-англійски.
Повидимому Омбопа понялъ его слова, потому что онъ спокойно отвтилъ по-зулусски:
— Хорошо. И затмъ, оглядвши богатырскую фигуру благо человка, прибавилъ:— мы — мужчины, ты и я.
Я, конечно, не собираюсь подробно описывать вамъ все, что случилось съ нами во время нашего длиннаго путешествія вплоть до Ситанда-Крааль — деревушки, которая находится недалеко отъ сліянія ркъ Луканги и Калукве. Отъ Наталя до Ситанды считается больше тысячи миль, а изъ нихъ послднія триста, или около того, намъ пришлось сдлать пшкомъ, благодаря частымъ нападеніямъ ужасной мухи цеце, укушеніе которой смертельно для всхъ животныхъ, кром ословъ и людей.
Мы выхали изъ Портъ-наталя въ конц января, и только въ половин мая добрались до Ситанды и расположились лагеремъ около нея. По дорог съ нами случалось много разнообразныхъ приключеній, но все такого рода, какія постоянно случаются со всякимъ африканскимъ охотникомъ, и потому, не желая удлиннять своего разсказа, я не стану ихъ здсь описывать, кром только одного особеннаго случая.
Въ Иніати, самой отдаленной торговой станціи Матабельской земли (гд, къ слову сказать, царствуетъ отъявленный негодяй, король Лобенгула), мы съ превеликимъ сожалніемъ разстались съ нашей благоустроенной фурой. Изъ двадцати чудесныхъ быковъ, купленныхъ мною въ Натал, у насъ оставалось только двнадцать. Одинъ погибъ отъ укушенія ядовитой зми, трое поколли отъ недостатка воды, еще одинъ просто пропалъ, и трое остальныхъ издохли, навшись ядовитой травы, которая здсь зовется тюльпанной. Отъ этой травы у насъ заболло еще пятеро быковъ, но мн удалось ихъ вылечить. Мы оставили фуру и быковъ на попеченіе Госы и Тома, оказавшихся очень надежными малыми, и кром того попросили приглядть за ними одного почтеннаго шотландскаго миссіонера, поселившагося въ этой глуши.
Затмъ мы отправились пшкомъ въ свое далекое странствіе въ сопровожденіи Омбопы, Хивы, Вентфогеля и полдюжины носильщиковъ, которыхъ наняли тутъ же, на мст. Помнится, вс мы были довольно молчаливы, когда тронулись въ путь, и вроятно каждый размышлялъ о томъ, приведется ли ему когда нибудь снова увидать нашу фуру. Что до меня, такъ я прямо думалъ, что нтъ. Нкоторое время мы шли молча, какъ вдругъ Омбопа, открывавшій наше шествіе, затянулъ звучную зулусскую пснь о томъ, какъ нсколько храбрыхъ воиновъ, которымъ наскучила жизнь съ ея домашнимъ строемъ и прирученными животными, снарядились и пошли въ великую пустыню, чтобы найти новую жизнь или умереть. И вдругъ, о, счастіе! о, радость! когда они зашли далеко, далеко въ пустыню, она оказалась совсмъ не пустыней, а напротивъ, то былъ чудный, невиданный край, гд паслись тучныя стада, гд было много дикихъ зврей, на добычу охотникамъ, и много сильныхъ враговъ, на славу воинамъ.
Тутъ мы расхохотались и приняли это за добрый знакъ. Нашъ Омбопа былъ превеселый дикарь, хотя, конечно, по своему, какъ-то величаво-веселый. По временамъ на него находили припадки задумчивости, но вообще у него была удивительная способность поддерживать въ насъ хорошее расположеніе духа. Мы вс очень его полюбили.
А теперь я доставлю себ удовольствіе разсказать то единственное приключеніе, о которомъ позволилъ себ упомянуть, я вдь самъ ужасно люблю охотничьи прибаутки.
Черезъ дв недли посл того, какъ мы выступили изъ Иніати, пришли мы въ необыкновенно красивую лсистую мстность, обильно снабженную водою. Холмы и овраги были здсь густо покрыты колючимъ терновникомъ и тмъ кустарникомъ, который туземцы называютъ идоро, кром того тутъ росли во множеств прекрасныя слоновыя деревья, увшанныя освжительными желтыми плодами съ огромными косточками. Дерево это составляетъ любимую пищу слоновъ, и по всему было видно, что эти огромныя животныя должны здсь водиться: намъ не только часто попадались ихъ свжіе слды, но во многихъ мстахъ деревья были поломаны, а иногда и совсмъ выворочены съ корнемъ. Слонъ питается очень разрушительнымъ манеромъ.
Въ одинъ прекрасный вечеръ, посл длиннаго ровнаго перехода, набрели мы на особенно прелестное мстечко. У подножія холма, густо поросшаго кустарникомъ, простиралось высохшее рчное русло, на которомъ, впрочемъ, кое-гд виднлись бочаги прозрачной воды. Около нихъ земля была вся истоптана слдами различныхъ животныхъ. Противъ холма растилалась обширная равнина, похожая на зеленый паркъ, съ ея большими букетами раскидистыхъ мимозъ и крупнолистными баобабами, утопавшими въ цломъ мор непроходимыхъ частыхъ кустарниковъ.
Выйдя на тропинку, извивавшуюся по этому высохшему руслу, мы неожиданно спугнули цлое стадо высокихъ жирафовъ, которые ускакали своей странной иноходью, высоко задравши хвосты и звеня копытами, точно кастаньетами. Они были уже довольно далеко отъ насъ, и по настоящему,— вн выстрла, но Гудъ, который шелъ впереди всхъ и держалъ въ рукахъ скорострлку, заряженную пулей большого калибра, не утерплъ, прицлился и выстрлилъ по молодой самк, бжавшей послднею. По какой-то совершенно необъяснимой случайности, пуля угодила ей прямо въ затылокъ и перешибла позвонки, такъ что она кувырнулась внизъ головой, вверхъ ногами, точно кроликъ. Въ жизнь свою не видывалъ ничего подобнаго.
— Чортъ побери! воскликнулъ Гудъ. (Къ сожалнію, онъ имлъ привычку очень сильно выражаться, когда находился въ возбужденномъ состояніи, по всей вроятности, онъ привыкъ къ этому въ теченіе своего морского поприща).— Чортъ возьми! убилъ!
— У, Богванъ! завопили кафры.— У! у!
Они прозвали Гуда Богванъ (стеклянный глазъ), за его монокль.
— Ай-да Богванъ! подхватили мы съ сэромъ Генри, и съ этого дня репутація Гуда, какъ отличнаго стрлка, установились разъ навсегда, по крайней мр, между кафрами. Въ сущности, онъ былъ плохой стрлокъ, но всякій разъ, какъ ему случалось дать промахъ, мы смотрли на это сквозь пальцы ради знаменитаго жирафа.
Мы сейчасъ же отрядили нсколькихъ человкъ, чтобы снять съ костей лучшее мясо убитаго животнаго, а сами принялись устраивать себ шермъ неподалеку отъ воды. Для этого обыкновенно нарубаютъ какъ можно больше терновника и складываютъ его на подобіе круглой изгороди, пространство, заключенное внутри, сглаживаютъ и утаптываютъ, и по середин устраиваютъ настилку изъ сухой травы для спанья, разумется, если можно ее достать. Кругомъ зажигаютъ костры. Къ тому времени, какъ мы кончили свой шермъ, взошла луна, и посплъ нашъ обдъ, состоявшій изъ жаренаго мяса и мозговыхъ костей жирафа. Грызть эти кости было дло не легкое, но съ какимъ удовольствіемъ мы ихъ смаковали! По моему, только слоновое сердце вкусне мозговъ жирафа, мы ли его на другой же день. Мы съ аппетитомъ уничтожили свою несложную трапезу при свт полной луны и нсколько разъ принимались благодарить Гуда за его удивительный выстрлъ. Потомъ принялись курить и болтать между собою. Должно быть, мы представляли довольно таки странное зрлище, сидя вокругъ нашего костра. Я со своими короткими, съ просдью волосами, вчно стоявшими дыбомъ на голов, конечно составлялъ поразительный контрастъ съ сэромъ Генри, у котораго уже порядочно отросли его золотистыя кудри, тмъ боле, что я человкъ худощавый, малорослый и смуглый, а сэръ Генри высокъ, плотенъ и очень блокуръ. Но если принять во вниманіе вс обстоятельства дла, то, разумется, самое удивительное зрлище изъ всхъ насъ представлялъ собою флота ея величества капитанъ Джонъ Гудъ. Онъ возсдалъ на кожаномъ чемодан и имлъ совершенно такой видъ, какъ будто только что усплъ вернуться съ благоустроенной охоты въ цивилизованной стран,— чистенькій такой, прибранный и прекрасно одтый. За немъ былъ коричневый охотничій костюмъ, такая же шляпа и щегольскіе штиблеты. Выбритъ онъ былъ, по обыкновенію, прекрасно, его стеклышко и вставные зубы блестли въ образцовомъ порядк, и вообще, то былъ самый щеголеватый и опрятный господинъ, съ какимъ мн когда либо приходилось имть дло въ пустын. У него были даже блоснжные воротнички изъ блой резинки, и не одна перемна!
— Вдь ихъ совсмъ не тяжело носить, сказалъ онъ мн въ простот душевной, когда я выразилъ ему мое удивленіе по этому поводу.— А я люблю, чтобы на мн было все, какъ слдуетъ. Такъ вотъ мы сидли тутъ и болтали при чудномъ лунномъ свт, посматривая на кафровъ, которые расположились недалеко отъ насъ и сосали свою опьяняющую дакчу изъ роговыхъ трубокъ. Наконецъ они стали ложиться спать, и одинъ за другимъ завернулись въ свои одяла и улеглись вокругъ костра. Только Омбопа сидлъ нсколько поодаль, опершись головою на руку, погруженный въ глубокое раздумье. Я замтилъ, что онъ никогда не водилъ компаніи съ остальными кафрами.
Вдругъ изъ чащи кустарниковъ, разстилавшейся позади насъ, раздалось громкое, протяжное рыканіе.
— Левъ! воскликнулъ я. Мы вскочили и стали прислушиваться. Не успли мы встать, какъ по сосдству отъ насъ, у водопоя, послышался пронзительный, трубный крикъ слона.— Слонъ! слонъ! зашептали и заволновались кафры, и черезъ нсколько минутъ мы увидли цлую вереницу огромныхъ, темныхъ силуэтовъ, которые медленно двигались по направленію къ чащ. Гудъ вскочилъ, какъ сумасшедшій, обуреваемый жаждой истребленія, кажется, онъ воображалъ, что убьетъ слона съ такой же легкостью, какъ подстрлилъ своего жирафа. Но я схватилъ его за руку и удержалъ на мст.
— Это ни къ чему не поведетъ, сказалъ я.— Пусть себ уходятъ.
— Да тутъ настоящій рай для охотника! Не остаться ли намъ здсь денька на два, чтобы поохотиться? предложилъ сэръ Генри.
Я немножко удивился, такъ какъ до сихъ поръ сэръ Генри только и длалъ, что торопилъ насъ идти какъ можно скоре, особенно съ той поры, какъ мы достоврно узнали въ Иніати, что два года тому назадъ нкій англичанинъ, по имени Невиллъ, дйствительно продалъ тамъ свою фуру и отправился дальше. Вроятно, охотничьи наклонности сэра-Генри на этотъ разъ пересилили вс остальныя соображенія.
Гудъ съ радостью ухватился за эту мысль, потому что ему ужасно хотлось пострлять слоновъ, да и мн также, по правд сказать: упустить такое стадо безъ единаго выстрла было положительно противъ моей совсти.
— Ладно, други сердечные, сказалъ я. Мн кажется, что намъ не мшаетъ немножко поразвлечься. А теперь пойдемте-ка спать: завтра намъ надо быть на ногахъ чуть свтъ, и тогда мы, авось, застанемъ ихъ на корму, прежде чмъ они соберутся уйти подальше.
Вс согласились, и мы пошли укладываться спать. Гудъ снялъ верхнее платье, встряхнулъ его хорошенько, спряталъ зубы и стеклышко въ карманъ панталонъ, аккуратно все это сложилъ и прикрылъ на ночь краешкомъ своей гуттаперчевой простынки, чтобы не отсырло отъ росы. Мы съ сэромъ Генри удовольствовались мене сложными приготовленіями и скоро завернулись въ свои одяла и заснули тмъ спокойнымъ, глубокимъ сномъ безъ всякихъ сновидній, который достается путешественнику въ награду за дневные труды и лишенія.
Вдругъ насъ всхъ разбудило что-то необычайное. Но что это было?
Со стороны водопоя внезапно раздался такой шумъ, что было очевидно, что тамъ происходитъ отчаянная борьба, еще минута — и насъ положительно оглушили страшныя, громовыя рыканія. Ошибиться было невозможно: только левъ можетъ рычать такимъ образомъ. Мы вс вскочили и уставились въ ту сторону, откуда раздавался шумъ, по направленію къ вод. Тутъ мы увидли какую-то непонятную, черножелтую массу, которая вся сотрясалась и двигалась, приближаясь къ намъ. Мы схватили карабины, на-скоро обулись въ свои сапоги изъ невыдланной кожи, выскочили изъ шерма и побжали. Между тмъ странная масса повалилась и съ ожесточеніемъ каталась по земл, когда же мы къ ней подошли, она уже не двигалась и лежала совершенно смирно.
И вотъ что оказалось: на трав лежалъ самецъ сабельной антилопы — самой красивой изъ всхъ африканскихъ антилопъ — совершенно мертвый, и тутъ же великолпный, черногривый левъ, пронзенный насквозь ея огромными загнутыми рогами, также мертвый. Очевидно произошло слдующее: сабельная антилопа пришла напиться къ водопою, гд уже ждалъ въ засад левъ, вроятно, тотъ самый, котораго мы слышали съ вечера. Пока антилопа пила, левъ сорвался съ мста и прыгнулъ къ ней на спину, но она приняла его на свои острые рога и проколола насквозь. Однажды я уже видлъ подобный случай. Левъ, конечно, никакъ не могъ высвободиться, и все время терзалъ и кусалъ спину и шею несчастной антилопы, которая обезумла отъ боли и ужаса и рвалась впередъ до тхъ поръ, пока не упала мертвая.
Насмотрвшись вдоволь на мертвыхъ животныхъ, мы кликнули кафровъ и соединенными силами кое-какъ притащили трупы зврей къ своему шерму. Потомъ уже окончательно улеглись и проспали до разсвта.
Мы поднялись чуть свтъ и стали собираться на охоту, взяли съ собой три карабина самаго крупнаго калибра, порядочное количество зарядовъ и большія походныя фляжки, наполненныя жидкимъ, холоднымъ чаемъ, я знаю по опыту, что нтъ лучше этого напитка во время охоты. Мы слегка закусили и отправились въ сопровожденіи Омбопы, Хивы и Вентфогеля. Остальныхъ кафровъ съ собою не взяли и поручили имъ содрать шкуры со льва и съ антилопы, и снять съ костей мясо этой послдней.
Намъ не трудно было напасть на широкую тропу, проложенную слонами. Вентфогель внимательно осмотрлъ ее и объявилъ, что, судя по слдамъ, въ стад должно быть отъ двадцати до тридцати слоновъ, большей частью взрослыхъ самцовъ. Но за ночь они успли уйти довольно далеко, такъ что было уже девять часовъ утра и солнце сильно пекло, когда мы наконецъ увидали, что они должны быть гд нибудь по близости, судя по изломаннымъ деревьямъ, оборваннымъ листьямъ и кор. И въ самомъ дл вскор мы замтили все стадо, состоявшее штукъ изъ 20— 30 большихъ слоновъ, какъ сказалъ Вентфогель. Повидимому, они только что окончили свою утреннюю трапезу и спокойно стояли въ небольшой лощин, слегка похлопывая своими огромными ушами. Это было великолпное зрлище.
Слоны находились шаговъ за двсти отъ насъ. Я взялъ горсть сухой травы и бросилъ ее на воздухъ, чтобы посмотрть, откуда дуетъ втеръ, зная по опыту, что если они почуютъ насъ по втру, все пропало: уйдутъ, прежде чмъ мы успемъ хоть разъ выстрлить. Оказалось, что втеръ — какой онъ ни на есть — дуетъ отъ слоновъ къ намъ, такъ что мы осторожно поползли, крадучись въ высокой трав, и благодаря этому прикрытію, приблизились къ огромнымъ животнымъ шаговъ на сорокъ. Какъ разъ противъ насъ, бокомъ, и слдовательно, во всю свою длину, стояли три великолпныхъ слона, у одного изъ нихъ были огромные клыки. Я шепнулъ моимъ спутникамъ, что буду стрлять въ средняго, сэръ Генри прицлился въ крайняго лваго, а Гуду достался слонъ съ огромными клыками.
— Пора! скомандовалъ я потихоньку.
Бумъ! Бумъ! Бумъ! выпалили одинъ за другимъ наши тяжелые карабины, и слонъ, намченный сэромъ Генри, повалился, какъ снопъ, на землю мертвый: пуля угодила ему въ самое сердце. Мой слонъ упалъ на колни, и я уже думалъ, что ему пришелъ конецъ, какъ вдругъ онъ вскочилъ и бросился на уходъ какъ разъ мимо меня. Я всадилъ ему еще одну пулю въ ребра и на этотъ разъ онъ упалъ совсмъ. Тогда я поспшно зарядилъ карабинъ двумя свжими патронами, подбжалъ къ нему въ упоръ и прекратилъ страданія бднаго животнаго, пустивъ ему пулю прямо въ голову. Затмъ повернулъ къ Гуду, чтобы посмотрть, какъ онъ справился со своимъ огромнымъ слономъ, я слышалъ, какъ тотъ вопилъ отъ боли и ярости, пока я добивалъ своего. Подойдя къ капитану, я засталъ его въ самомъ возбужденномъ состояніи. Оказалось, что посл перваго выстрла, слонъ бросился прямо на охотника, который едва усплъ отскочить въ сторону, посл чего разъяренное животное бшено промчалось дальше, по направленію къ нашему лагерю. Между тмъ, остальное стадо удирало съ громомъ и трескомъ въ другую сторону, обуреваемое дикимъ ужасомъ. Съ минуту мы совщались о томъ, что намъ длать: отправиться ли по слдамъ раненаго слона, или преслдовать стадо. Наконецъ мы ршились на послднее и тронулись въ путь, думая, что слона съ большими клыками намъ больше не видать, какъ своихъ ушей. Съ тхъ поръ я пожаллъ не одинъ разъ о томъ, что этого не случилось. Преслдовать слоновъ было необыкновенно удобно, потому что они оставляли за собой такую широкую дорогу, что хоть въ карет позжай и въ своемъ безумномъ бгств примяли и растоптали кустарники, точно траву. Но угоняться за ними было не такъ-то легко, и прежде чмъ мы ихъ опять нашли, намъ пришлось тащиться два часа съ лишнимъ подъ палящимъ солнцемъ. Вс слоны, кром одного, стояли тсной кучей и сейчасъ было замтно по ихъ безпокойному виду и потому, какъ они поднимали свои хоботы и нюхали воздухъ, что они на-сторож и чуютъ недоброе. Одинокій слонъ стоялъ по сю сторону стада, шаговъ за пятьдесятъ отъ него и, очевидно, сторожилъ. Отъ насъ онъ былъ немного подальше, чмъ отъ своихъ. Разсудивши, что онъ легко можетъ насъ увидть или почуять по втру и спугнуть всю остальную компанію, если мы попробуемъ подойти ближе (тмъ боле, что мсто было довольно открытое), мы прицлились въ него втроемъ и выстрлили вс разомъ. Вс три заряда попали въ цль и онъ упалъ мертвый. Тогда стадо снова обратилось въ бгство, но на бду ему встртилось высохшее ложе ручья съ очень крутыми берегами, мстоположеніе, очень похожее на то, въ которомъ убили императорскаго принца {Принцъ Луи, сынъ Наполеона III, былъ убитъ въ Африк въ войн англичанъ противъ зулусовъ.} въ стран зулусовъ.
Сюда-то и устремились злополучные слоны, такъ что, когда мы подошли къ краю обрыва, мы застали ихъ въ неописанномъ смятеніи: они тщетно карабкались на противоположный берегъ, наполняли воздухъ дикими криками, трубили, ревли и нещадно толкали другъ дружку, въ эгоистическомъ стремленіи спастись въ ущербъ ближнимъ — точь-въ-точь, какъ люди. Теперь мы могли пострлять въ свое удовольствіе, и принялись палить въ запуски, кто во что гораздъ. Мы убили пять этихъ несчастныхъ слоновъ и перестрляли бы, вроятно, все стадо, если бы они вдругъ не перестали карабкаться на тотъ берегъ и не догадались бжать прямо вдоль по ложу ручья. Мы такъ устали, что ршились ихъ не преслдовать, къ тому же, намъ опротивла эта бойня: кажется, довольно было восьми слоновъ на одинъ день. И такъ, посл того, какъ мы немножко отдохнули, а кафры вырзали два слоновыхъ сердца намъ на ужинъ, мы отправились во-свояси, очень довольные собой, положивши прислать сюда на другой день носильщиковъ, чтобы вырзать слоновьи клыки.
Вскор посл того, какъ мы прошли то мсто, гд Гудъ ранилъ своего патріарха, намъ попалось на встрчу стадо антилопъ, по которымъ мы, впрочемъ, не стрляли, такъ какъ у насъ и безъ того было довольно мяса. Он пробжали мимо насъ и остановились за небольшой рощицей, откуда стали насъ разглядывать. Гудъ, никогда не видавшій антилопъ вблизи, непремнно захотлъ посмотрть на нихъ поближе. Онъ отдалъ свой карабинъ Омбоп и отправился въ рощицу въ сопровожденіи Хивы. А мы услись отдыхать въ ожиданіи его возвращенія, очень довольные этимъ предлогомъ.
Какъ разъ въ эту минуту солнце стало садиться въ полномъ блеск своихъ багряныхъ лучей, и мы съ сэромъ Генри любовались этимъ восхитительнымъ зрлищемъ, какъ вдругъ раздался ревъ слона, и на фон пламенно-багроваго солнечнаго диска вырзался передъ нами его гигантскій силуэтъ съ поднятымъ кверху хоботомъ и хвостомъ. Еще секунда — и намъ предстало новое зрлище, а именно — Гудъ и Хива, бгущіе къ намъ во всю прыть и преслдуемые раненымъ слономъ: это былъ тотъ самый. Сначала мы не ршились стрлять (да оно бы ни къ чему и не повело на такомъ разстояніи) — опасаясь, что попадемъ въ одного изъ нихъ, а затмъ произошло нчто ужасное: Гудъ палъ жертвой своего пристрастія къ европейской одежд. Если бы онъ ршился разстаться со своими узкими панталонами и штиблетами, какъ сдлали мы, и охотиться просто во фланелевой рубашк и кожаныхъ сапогахъ, все обошлось бы благополучно, но теперь панталоны только затрудняли его отчаянное бгство, и въ довершеніе всего, шагахъ въ шестидесяти отъ насъ, онъ поскользнулся, благодаря своимъ дурацкимъ сапогамъ, и растянулся на трав, какъ разъ передъ самымъ слономъ.
У всхъ насъ просто духъ занялся отъ ужаса: мы знали, что онъ сейчасъ умретъ, и бросились къ нему бжать, что только было силы. Въ три секунды все было кончено, но совсмъ не такъ, какъ мы думали. Зулусъ Хива видлъ, какъ упалъ его господинъ, и, какъ храбрый мальчикъ, въ одну минуту обернулся и со всего размаха бросилъ свой ассегай (родъ кинжала) въ лицо слону. Кинжалъ вонзился прямо въ хоботъ.
Отъ боли зврь испустилъ яростный ревъ, схватилъ несчастнаго зулуса, ударилъ его о земь, и наступивши своей огромной ногой ему на грудь, обвилъ хоботомъ нижнюю часть его тла и разодралъ его на-двое. Мы бросились къ нему, почти обезумвъ отъ ужаса, и принялись палить въ слона какъ попало, пока онъ не повалился рядомъ съ останками несчастнаго зулуса. Что до Гуда, онъ сейчасъ же вскочилъ и въ отчаяніи ломалъ руки надъ тломъ отважнаго мальчика, который пожертвовалъ своей жизнью, чтобы его спасти. Даже я почувствовалъ, что мн точно что-то сдавило горло, а ужъ, кажется, человкъ бывалый. Омбопа стоялъ и созерцалъ огромный трупъ мертваго слона и изуродованные останки бднаго Хивы.
— Что-жъ, произнесъ онъ наконецъ: — онъ мертвъ, но за то онъ умеръ, какъ мужчина!
V.
Нашъ переходъ черезъ пустыню.
Мы убили девять слоновъ, и намъ пришлось употребить два дня, чтобы вырзать клыки, перетащить ихъ на мсто и тщательно закопать въ песокъ подъ огромнымъ деревомъ, которое было замтно издали на нсколько миль въ окружности. Это былъ удивительно богатый транспортъ слоновой кости. Я такого просто не запомню, если сообразить, что каждый клыкъ всилъ среднимъ числомъ отъ сорока до пятидесяти фунтовъ. Насколько мы могли судить, одна пара клыковъ того великана, который убилъ бднаго Хиву, всила около ста семидесяти фунтовъ.
Что касается до самого Хивы, мы зарыли то, что отъ него осталось, въ муравьиную яму и по обычаю положили съ нимъ ассегай, чтобы ему не пришлось оставаться безоружнымъ на пути въ лучшій міръ. На третій день мы отправились дальше въ той надежд, что когда нибудь вернемся и откопаемъ свою слоновую кость. Посл длиннаго, утомительнаго путешествія и цлаго ряда приключеній, которыхъ не стоитъ описывать, мы добрались въ свое время до селенія Ситанда-Крааль, настоящаго исходнаго пункта нашей экспедиціи, расположеннаго вблизи рки Луканги. Какъ сейчасъ помню наше прибытіе въ это мсто. Направо виднлись разбросанныя хижины туземцевъ, нсколько каменныхъ краалей для скота, и ниже, у самой воды, полоски обработанной земли, на которой эти дикари высваютъ свои скудные запасы зерноваго хлба. За ркой растилались обширные луга, поросшіе высокой, волнующейся травою, по которой бродили стада мелкихъ зврей. Налво лежала широкая пустыня. Казалось, что селеніе стоитъ на самой границ плодородной мстности, занимая послдній кусокъ удобной земли, и довольно трудно было бы сказать, какимъ естественнымъ причинамъ слдуетъ приписать такую рзкую перемну характера и свойствъ почвы, какая замчалась здсь. Но эта перемна была поразительна. Подъ самымъ мстомъ нашей стоянки протекалъ небольшой ручеекъ, а за нимъ возвышалась каменистая покатость, та самая, на которую карабкался бдный Сильвестра двадцать лтъ тому назадъ, вернувшись посл своихъ безплодныхъ попытокъ проникнуть въ Соломоновы копи. За этой покатостью уже начиналась безводная пустыня, поросшая какимъ-то дряннымъ кустарникомъ. Когда мы разбили свой лагерь, вечеръ уже приближался, и огромный огненный шаръ солнца склонялся въ пустыню, наполняя все ея неизмримое пространство разноцвтными огнями своихъ сіяющихъ лучей. Предоставивши Гуду распорядиться устройствомъ нашего маленькаго бивуака, я позвалъ съ собою сэра Генри, и мы взошли на вершину каменистаго склона, который подымался противъ насъ, и остановились, обозрвая пустыню. Воздухъ былъ очень чистъ и прозраченъ, и на горизонт далеко, далеко отъ насъ можно было различить туманныя голубыя очертанія великихъ Сулимановыхъ горъ, мстами увнчанныхъ снгами.
— Смотрите, сказалъ я, вонъ виднются стны Соломоновыхъ копій. Только Богу одному извстно, приведется ли намъ когда нибудь на нихъ взобраться!
— Врно мой братъ уже тамъ, а если онъ тамъ, то и я какъ нибудь до него доберусь, сказалъ сэръ Генри съ той спокойной увренностью, которая всегда его отличала.
— Дай Богъ, отвчалъ я и уже повернулся было, чтобы идти назадъ, въ лагерь, какъ вдругъ замтилъ, что мы не одни. За нами стоялъ величавый зулусъ, Омбопа, и также пристально смотрлъ на далекія горы.
Видя, что я его замтилъ, зулусъ заговорилъ, но при этомъ обратился къ сэру Генри, къ которому онъ очень привязался.
— Такъ это та страна, куда ты стремишься, Инкобо? (на туземномъ язык это значитъ, кажется, слонъ,— такъ прозвали кафры сэра Генри), сказалъ онъ, указывая на далекія горы своимъ широкимъ ассегаемъ.
Я строго спросилъ его, какъ онъ сметъ такъ безцеремонно обращаться къ своему господину. Конечно, между собою эти проклятые туземцы вольны выдумывать какія угодно клички, но величать человка прямо въ глаза этими дурацкими языческими именами ужъ совсмъ не подобаетъ. Зулусъ засмялся спокойнымъ, тихимъ смхомъ, который меня ужасно взбсилъ.
— А почемъ ты знаешь, что я не равный вождю, которому служу? сказалъ онъ. Конечно, онъ царскаго рода, это видно по его росту и взгляду, но вдь и я, можетъ быть, тоже! По крайней мр, я такъ же высокъ, какъ и онъ. Будь моимъ языкомъ, о, Макумазанъ! и говори мои слова Инкобо, моему господину: я хочу бесдовать съ нимъ и съ тобою.
Я былъ на него ужасно сердитъ, такъ какъ я совсмъ не привыкъ, чтобы кафры обращались ко мн подобнымъ образомъ. Но самъ не знаю почему, я до нкоторой степени испытывалъ его обаяніе, и, кром того, мн было интересно знать, что онъ хочетъ сказать, а потому я перевелъ его слова, прибавивъ, что по-моему онъ ужасный нахалъ, и что дерзость его возмутительна.
— Да, Омбопа, отвчалъ сэръ Генри, я иду именно туда.
— Пустыня пространна и безводна, горы высоки и одты снгомъ, ни одинъ человкъ не можетъ сказать, что тамъ есть, за тмъ мстомъ, куда сло солнце, какъ же ты туда дойдешь, о, Инкобо, и зачмъ ты идешь?
Я опять перевелъ его слова.
— Скажите ему, отвчалъ сэръ Генри, что я туда иду, потому что я увренъ, что мой родной братъ, человкъ одной со мной крови, ушелъ туда прежде меня, и теперь я иду его искать.
— Это правда, Инкобо, человкъ, котораго я встртилъ по дорог, сказалъ мн, что два года тому назадъ одинъ блый ушелъ въ пустыню къ тмъ далекимъ горамъ, вмст со слугою — охотникомъ. И съ тхъ поръ они не возвращались.
— Почему ты знаешь, что то былъ мой братъ? воскликнулъ сэръ Генри.
— Самъ я этого не знаю. Но когда я спросилъ того, кто мн сказалъ, какого вида былъ блый человкъ, онъ отвчалъ мн, что у него были твои глаза и черная борода. Еще онъ сказалъ, что охотника, бывшаго съ нимъ, звали Джимомъ, что онъ былъ изъ племени бекуана и покрытъ одеждой.
— Тутъ не можетъ быть никакого сомннія, подтвердилъ я. Я самъ хорошо зналъ Джима.
Сэръ Генри кивнулъ головою.
— Я былъ въ этомъ увренъ, сказалъ онъ. Ужъ если Джорджъ заберетъ себ что нибудь въ голову, онъ непремнно это сдлаетъ. Онъ всегда былъ такой съ самаго дтства. Если онъ забралъ себ въ голову перейти Сулимановы горы, такъ онъ ихъ и перешелъ, если только его не постигло какое нибудь несчастіе. Мы должны искать его по ту сторону горъ.
Омбопа понималъ по-англійски, но говорилъ на этомъ язык рдко.
— Это далеко, Инкобо, замтилъ онъ.
Я перевелъ его замчаніе.
— Да, отвчалъ сэръ Генри,— далеко. Но только нтъ на свт такого далекаго пути, котораго бы человкъ не смогъ пройти, если онъ положилъ на это свою душу. Когда великое чувство любви руководитъ человкомъ, когда онъ нисколько не дорожитъ своей жизнью и готовъ ежеминутно ее лишиться, если на то будетъ воля Провиднія, нтъ ничего такого, Омбопа, чего бы онъ не могъ совершить: нтъ для него ни горъ непреодолимыхъ, ни пустынь непроходимыхъ, кром той невдомой пустыни и тхъ таинственныхъ высотъ, которыхъ никому не дано узнать при жизни.
Я перевелъ.
— Великія слова, о, отецъ мой! отвчалъ зулусъ. (Я всегда называлъ его зулусомъ, хотя, по настоящему, онъ былъ вовсе не зулусъ).— Великія, высоко парящія слова, достойныя наполнять уста мужчины! Ты правъ, отецъ мой, Инкобо. Скажи мн, что есть жизнь? Жизнь — легкое перо, жизнь — ничтожное смячко полевой былинки: втеръ носитъ его во вс стороны, оно размножается и при этомъ умираетъ, или уносится въ небеса. Но если смячко хорошее и тяжелое, оно еще можетъ постранствовать на своемъ предназначенномъ пути. Хорошо странствовать по назначенному пути и бороться со встрчнымъ втромъ. Всякій человкъ долженъ умереть. Въ худшемъ случа онъ можетъ умереть только немного раньше. Я пойду черезъ пустыню вмст съ тобою, пойду черезъ горы, если только смерть не скоситъ меня на пути, мой отецъ!
Онъ умолкъ на минуту и потомъ продолжалъ въ порыв того страннаго краснорчія, которое повременамъ находитъ на зулусовъ и доказываетъ (на мой взглядъ), не смотря на множество повтореній, что это племя отнюдь не лишено интеллектуальныхъ способностей и поэтическаго чутья.
— Что такое жизнь? Отвчайте, о блые люди! Вы — премудрые, вы, которымъ извстны тайны вселенной, тайны звзднаго и надзвзднаго міра! Вы, которые устремляете ваши слова безъ голоса въ дальнія пространства, откройте мн тайну жизни, отвчайте мн, откуда она берется и куда исчезаетъ? Вы не можете отвчать, вы не знаете. Слушайте, я скажу вамъ! Изъ тьмы мы беремъ начало и въ тьму мы снова уходимъ. Какъ птица, увлеченная бурнымъ вихремъ въ ночную пору, мы вылетаемъ изъ ничего, на минуту наши крылья промелькнутъ при свт костра и вотъ мы снова устремлены въ ничто. Жизнь — ничто. Жизнь — все. Это — рука, которой мы отстраняемъ смерть, это — свтлякъ, который свтится во время ночи и потухаетъ утромъ, это — паръ отъ дыханія, это — малая тнь, что бжитъ по трав и пропадаетъ съ солнечнымъ закатомъ!
— Странный вы челевкъ! сказалъ сэръ Генри, когда онъ пересталъ говорить.
Омбопа засмялся.
— Мн кажется, что мы съ тобой очень похожи, Инкобо. Можетъ-быть, и я ищу брата по ту сторону горъ.
Я посмотрлъ на него довольно подозрительно.
— Что ты хочешь этимъ сказать? спросилъ я. Что ты знаешь объ этихъ горахъ?
— Очень мало знаю. Тамъ есть чуждая страна, страна волшебныхъ чаръ и чудныхъ тайнъ, страна храбрыхъ людей, и деревъ, и потоковъ, и блосндныхъ горъ, и великой блой дороги. Я слыхалъ объ этомъ прежде. Но къ чему говорить? уже темнетъ. Кто поживетъ — увидитъ!
Я опять на него покосился. Онъ положительно слишкомъ много зналъ.
— Теб нечего меня опасаться, Макумазанъ, сказалъ онъ, отвчая на мой взглядъ.— Я вамъ не рою яму. Я ничего противъ васъ не замышляю. Если мы когда нибудь перейдемъ за эти горы, по ту сторону солнца, я скажу все, что знаю. Но смерть бодрствуетъ на этихъ горахъ. Будь мудръ и вернись назадъ. Ступай и убивай слоновъ. Я сказалъ!
И, не прибавивши ни единаго слова, онъ поднялъ копье въ знакъ привтствія и пошелъ назадъ въ лагерь, гд мы нашли его вскор посл того. Онъ сидлъ и преспокойно чистилъ ружье, какъ всякій другой кафръ.
— Вотъ странный человкъ! сказалъ сэръ Генри.
— Да, отвчалъ я, даже черезчуръ странный. Не нравятся мн его странности. Онъ положительно что-то знаетъ, да только не хочетъ сказать. Но ссориться съ нимъ не стоитъ. Мы ужъ и такъ пустились въ самое невроятное странствіе, такъ что этотъ таинственный зулусъ не составитъ для насъ существенной разницы.
На другой день мы сдлали вс необходимыя приготовленія къ нашему походу. Конечно, невозможно было тащить съ собою черезъ пустыню тяжелые карабины и тому подобную кладь, такъ что мы разсчитали своихъ носильщиковъ и поручили хранить вещи до нашего возвращенія одному старому туземцу, у котораго былъ крааль по близости. Мн было страхъ какъ жалко оставлять такую драгоцнность, какъ наше милое оружіе, на благоусмотрніе стараго, вороватаго плута, у котораго просто глаза разгорлись отъ жадности при вид его. Впрочемъ, я принялъ разныя предосторожности.
Во-первыхъ, зарядилъ вс карабины и сообщилъ ему, что если онъ посметъ до нихъ дотронуться, они непремнно выстрлятъ. Онъ сейчасъ же произвелъ экспериментъ надъ моимъ карабиномъ, и, конечно, тотъ выпалилъ и пробилъ ему дырку въ одномъ изъ его собственныхъ быковъ, которыхъ какъ нарочно только что пригнали въ крааль, не говоря уже о томъ, что и самъ старый болванъ кувыркнулся вверхъ ногами, когда ружье отдало назадъ. Онъ вскочилъ въ порядочномъ переполох, весьма недовольный потерей быка, за котораго имлъ наглость тутъ же просить у меня вознагражденіе. Онъ уврялъ, что теперь ни за что на свт не дотронется до ружей.
— Положи живыхъ дьяволовъ куда нибудь подальше, на жниво, сказалъ онъ, а не то они убьютъ насъ всхъ!
Затмъ я объявилъ ему, что если мы, но возвращеніи, не досчитаемся хоть одной изъ этихъ штукъ, я непремнно убью своимъ колдовствомъ и его самого, и всхъ его домашнихъ, а если мы умремъ, а онъ между тмъ осмлится ихъ украсть,— явлюсь съ того свта, буду мерещиться ему денно и нощно, приведу его скотъ въ бшенство и проквашу ему все молоко, такъ что жизнь его превратится въ настоящее мученіе, да еще, кром того, заставлю всхъ чертей, сидящихъ въ карабинахъ, повылзти оттуда и побесдовать съ нимъ такъ, что ему будетъ очень непріятно. Вообще я представилъ ему довольно внушительную картину того, что его ожидаетъ, въ случа провинности. За симъ онъ поклялся, что будетъ хранить наши вещи, какъ духъ своего родного отца. Онъ былъ пресуеврный старый кафръ и вмст съ тмъ большой негодяй.
Помстивши такимъ образомъ излишнюю поклажу, мы отобрали т пожитки, которые нужно было нести съ собою намъ пятерымъ, т. е. сэру Генри, Гуду, мн, Омбоп и готтентоту Вентфогелю. Ихъ было немного, но что мы ни длали, какъ ни старались — все же на каждаго изъ насъ приходилось около сорока фунтовъ. Всего на все съ нами было пять скорострльныхъ ружей, три револьвера, патроны, пять большихъ фляжекъ для воды, пять одялъ, двадцать пять фунтовъ бильтонга (вяленой на солнц дичины), десять фунтовъ разныхъ бусъ для подарковъ, аптечка, состоявшая изъ самыхъ необходимыхъ лекарствъ и двухъ, трехъ хирургическихъ инструментовъ, наши нржи, разная мелочь, т. е. компасъ, спички, маленькій карманный фильтръ, табакъ, лопаточка, бутылка водки и, наконецъ, то платье, что было на насъ.
Въ этомъ заключалось все наше снаряженіе. Право, это было очень немного для такого дальняго пути, но брать съ собою больше мы не ршились. Ужъ и такъ на каждаго пришлось слишкомъ тяжелая ноша для перехода черезъ жгучую пустыню, въ такой мстности, каждый лишній золотникъ много значитъ для человка. Но какъ мы ни старались, облегчить эту ношу уже больше не могли. Все, что мы взяли, было совершенно необходимо.
Съ величайшимъ трудомъ удалось мн уговорить троихъ несчастныхъ туземцевъ изъ деревни пройти съ нами первую станцію, всего двадцать миль, и снести по большому мху съ водой, за что я общалъ подарить имъ по хорошему охотничьему ножу. Мн хотлось возобновить воду въ нашихъ походныхъ фляжкахъ посл перваго ночного перехода, такъ какъ мы ршились тронуться въ путь, пользуясь ночною прохладой. Туземцамъ я объяснилъ, что мы отправляемся на охоту за страусами, которыми изобиловала пустыня. Они долго тараторили и пожимали плечами, увряя, что мы сумасшедшіе люди и непремнно умремъ отъ жажды, что, впрочемъ, было довольно вроятно, но такъ какъ имъ страстно хотлось получить ножи (роскошь, почти невиданная въ этой глуши), то они и согласились идти съ нами, разсудивши, что, въ конц концовъ, наша погибель до нихъ совершенно не касается.
Весь слдующій день напролетъ мы спали и отдыхали, а на закат плотно поли свжаго мяса и запили его чаемъ, причемъ Гудъ печально замтилъ, что, по всей вроятности, теперь намъ очень долго не придется его пить. Затмъ мы окончательно снарядились въ путь и легли, ожидая, когда взойдетъ луна. Наконецъ часамъ къ девяти она поднялась во всей своей крас, проливая серебряный свтъ на дикую окрестность и озаряя таинственнымъ сіяніемъ все неизмримое пространство убгающей въ даль пустыни, столь же торжественной и спокойной, столь же чуждой человку, какъ и усянный звздами небосклонъ. Мы встали и были готовы въ нсколько минутъ, но все еще медлили, какъ свойственно медлить человку на порог невозвратнаго. Мы, трое блыхъ, остановились поодаль отъ остальныхъ. Немного впереди, за нсколько шаговъ отъ насъ, стоялъ Омбопа со своимъ ассегаемъ въ рукахъ и ружьемъ за плечами и не спускалъ глазъ съ пустыни, три туземца съ мхами воды и Вентфогель собрались вмст позади насъ.
— Господа, заговорилъ сэръ Генри своимъ звучнымъ, густымъ басомъ,— мы съ вами отправляемся въ самое удивительное путешествіе, какое только можетъ предпринять человкъ на земл. Наша удача въ высшей степени сомнительна. Но каково бы намъ не пришлось, мы трое готовы стоять другъ за друга до самаго конца. А теперь, передъ отходомъ, обратимся съ краткой молитвой къ той Могучей Власти, которая управляетъ судьбами человческими и предопредляетъ пути наши отъ начала вковъ. Помолимся, да будетъ угодно Всевышнему направить стопы наши согласно Его святой вол!
Онъ снялъ свою шляпу и простоялъ съ минуту, закрывши лицо руками. Мы съ Гудомъ сдлали то же самое. Не могу сказать, чтобы я былъ большой мастеръ молиться, охотники вообще на это не мастера, что до сэра Генри, я въ первый разъ слышалъ отъ него такія слова, а съ тхъ поръ это случилось съ нимъ еще только одинъ, единственный разъ, хотя я думаю, что въ глубин души онъ человкъ очень религіозный. Гудъ также довольно благочестивъ, хотя и любитъ безпрестанно пощипать чорта. Какъ бы то ни было, не думаю, чтобы когда нибудь въ моей жизни (кром разв одного единственнаго случая), я такъ искренно молился, какъ въ эту минуту, и посл этого почувствовалъ себя почему-то гораздо счастливе. Уже очень велика была неизвстность впереди, а мн кажется, что все невдомое и устрашающее всегда приближаетъ человка къ его Создателю.
— Ну, сказалъ сэръ Генри,— теперь въ путь!
И мы тронулись.
Намъ нечмъ было руководствоваться въ своемъ путешествіи, кром отдаленныхъ горъ да карты стараго Хосе да-Сильвестры, на которую не особенно можно было положиться, если сообразить, что ее начертилъ умирающій и полусумасшедшій человкъ на лоскутк холстины три столтія тому назадъ. А между тмъ, какова она ни была, на ней основывалась паша единственная надежда на успхъ.
По всему вроятію, намъ предстояло неминуемо погибнуть отъ жажды, если мы не найдемъ того маленькаго водоема, который старикъ Сильвестра обозначилъ у себя на карт какъ разъ посредин пустыни, миляхъ въ шестидесяти отъ нашего исходнаго пункта и въ такомъ же разстояніи отъ горъ. Между тмъ, на мой взглядъ, у насъ было очень мало шансовъ отыскать эту воду среди цлаго моря песковъ и кустарниковъ. Если даже предположить, что Сильвестра совершенно точно обозначилъ мстонахожденіе водоема, разв не могло случиться, что его давнымъ давно высушило солнце, затоптали дикіе зври или занесли сыпучіе пески пустыни?
Безмолвно, какъ тни, двигались мы въ ночной темнот по глубокому песку. Колючіе кустарники цплялись за ноги и замедляли намъ путь, песокъ набирался въ сапоги въ такомъ количеств, что мы принуждены были постоянно останавливаться и вытряхивать его. Атмосфера была тяжелая и удушливая, и несмотря на это, ночь была настолько прохладна, что придавала воздуху особенную мягкость, и мы довольно быстро подвигались впередъ. Кругомъ было необыкновенно тихо и пустынно, даже слишкомъ. Гудъ чувствовалъ это и началъ было насвистывать какую-то веселую псенку, но она такъ странно зазвучала среди этой необозримой равнины, что онъ сейчасъ же бросилъ. Вскор посл того случилось маленькое происшествіе, которое насъ заставило потерять нсколько времени, но зато очень всхъ насмшило. Гудъ, какъ носитель компаса (съ которымъ, какъ морякъ, онъ, конечно, умлъ обращаться лучше насъ всхъ) шелъ впередъ, а мы плелись за нимъ длинною вереницей, какъ вдругъ онъ испустилъ громкое восклицаніе и исчезъ. Затмъ раздались какіе-то необычайные звуки: храпніе, визгъ, топотъ убгающихъ ногъ, словомъ — гвалтъ невообразимый. Сквозь ночной сумракъ мы насилу могли различить нсколько темныхъ, убгающихъ фигуръ, еле замтныхъ среди песчаныхъ холмиковъ. Наши туземцы побросали свою ношу и вознамрились спрятаться, но вспомнивъ, что спрятаться не куда, повалились на землю и принялись вопить, что это чортъ. Мы съ сэромъ Генри остановились въ величайшемъ изумленіи и это изумленіе нисколько не уменьшилось, когда мы увидали фигуру нашего Гуда, скачущаго во всю прыть по направленію къ горамъ: онъ скакалъ, какъ будто верхомъ на лошади, и гикалъ, какъ сумасшедшій. Немного погодя онъ высоко взмахнулъ руками и такъ громко шлепнулся на землю, что даже намъ было слышно. Тутъ я, наконецъ, сообразилъ, что такое случилось: въ темнот мы наткнулись на стадо спящихъ кваггъ (тигровыхъ лошадей) и Гудъ угодилъ прямо на спину къ одной изъ нихъ, причемъ она, конечно, вскочила и ускакала вмст съ нимъ — что опять-таки довольно естественно. Я закричалъ остальнымъ, что все благополучно, и побжалъ къ Гуду, сильно опасаясь, что онъ ушибся. Но къ моему величайшему облегченію, я нашелъ его преспокойно сидящимъ на песк, при чемъ даже его стеклышко незыблемо торчало въ глазу. Конечно, его таки порядочно встряхнуло, но онъ былъ только ошеломленъ и не ушибся ни мало.
Посл того мы продолжали свое путешествіе безъ всякихъ дальнйшихъ непріятностей приблизительно до часу ночи. Тутъ мы остановились, выпили понемножку воды (вдь теперь она была для насъ величайшей драгоцнностью) и, отдохнувши съ полчаса, пошли дальше.
Мы вс шли да шли и наконецъ востокъ подернулся нжнымъ румянцемъ, точно личико двушки. Вотъ показались блдные лучи розоваго свта и мало по малу превратились въ золотыя полосы, по которымъ проскользнулъ разсвтъ въ широкую пустыню. Звзды становились вс блдне и блдне и, наконецъ, пропали совсмъ, поблднла золотая луна и горныя цпи ясно выступили и обозначились на ея постускнвшемъ диск, какъ обозначаются кости на лиц умирающаго, потомъ загорлись одни за другими ослпительные лучи и точно сіяющія копья устремились далеко, далеко въ ндра безпредльной равнины, вонзаясь въ ея туманный покровъ, пронизывая и воспламеняя его яркимъ свтомъ, вся пустыня облеклась трепетнымъ золотымъ сіяньемъ, и день насталъ.
А мы все шли, не останавливаясь, хоть и рады были отдохнуть немножко, потому что знали, что когда солнце поднимется выше, идти дальше будетъ невозможно.
