‘Русское Богатство’, No 8, 1913
Конст. Эрберг. Цель творчества … Г. И. Маркелов. Этюды по психологии искусства, Эрберг Константин, Год: 1914
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Конст. Эрбергъ. Цль творчества. Изд-ство ‘Русская Мысль’. Москва. 1913. Стр. ІХ+255. Ц. 1 р. 75 к.
Г. И. Маркеловъ. Этюды по психологіи искусства. Спб. 1913 Стр. 138. Ц. 1 р.
Об книги будутъ полезны въ. нашей небогатой литератур по теоріи искусства. Об называютъ себя лишь собраніемъ отдльныхъ статей — подзаголовокъ работы г. Эрберга гласитъ ‘Опыты по теоріи творчества и эстетик’,— однако об даютъ и цльное, широко охватывающее обозрніе предмета.
Первая изъ названныхъ книгъ, пожалуй, захватываетъ слишкомъ широко. Для уясненія основной идеи своей эстетики авторъ счелъ необходимымъ раскрыть предъ читателемъ общую картину своего міровоззрнія. Такимъ образомъ мы находимъ здсь и космологію, и соціологію, и даже теологію, что не облегчаетъ, а затрудняетъ приближеніе къ идеямъ автора, ибо если он такъ неразрывно связаны съ его врой въ ‘созидательный актъ. Бога’, то, очевидно, убдительность ихъ для человка позитивнаго образа мысли будетъ лишь кажущейся. Равнымъ образомъ не убдительными будутъ логическіе аргументы для автора, по убжденію котораго ‘ясный логическій и раціоналистическій путь стелется лишь по периферіи міра… Въ темную же глубину міра ведутъ иные, тайные пути… Безкрылымъ нтъ доступа во тьму тайны’. При ближайшемъ разсмотрніи однако этотъ эзотеризмъ оказывается не столь страшнымъ. Идеи г. Эрберга въ достаточной степени логичны и раціональны, а если иногда он прикрыты мистическимъ одяніемъ, то — какъ это часто бывало — не по ирраціональности устремленій и избытку творческихъ силъ автора, а по ихъ человческой слабости, и подчасъ то, что автору представляется мощнымъ полетомъ къ тайн, есть просто судорожный прыжокъ черезъ логическое противорчіе или фактъ. И однако обзоръ эстетическихъ феноменовъ въ книг г. Эрберга такъ разнообразенъ, основная мысль проведена такъ полно, художественный энтузіазмъ его находитъ столь ясное, а подчасъ и заражающее воплощеніе, что его читатель будетъ ему благодаренъ и въ томъ случа, если не согласится съ нимъ. Въ основу своей эстетики г. Эрбергъ кладетъ утвержденіе, что ‘все художественное творчество сводится къ борьб человческаго духа съ природой для преодолнія ея власти, для освобожденія отъ ея колодокъ’. ‘Пусть покажутъ мн въ природ созданный ею безсмертный торсъ Милосской Венеры или чарующее сочетаніе тоновъ Тиціановскихъ картинъ, пусть укажутъ созданный природою Партенонъ, пусть дадутъ услышать въ шум водопада или лса Ваковскую фугу. Если я все это увижу и услышу,— я скажу: въ природ случилось неестественное, случилось чудо’. Но давно уже на этотъ перевернутый тезисъ о яблок натуральномъ и яблок нарисованномъ данъ неустранимый отвтъ: искусство несоизмримо съ природой, искусство есть познаніе природы, въ водопад также нтъ фуги Баха, какъ нтъ въ немъ законовъ гидро-механики. Художественное творчество, изображаемое, какъ нкое освобожденіе отъ законовъ природы, есть недурная метафора, кое-что уясняющая, но вн своихъ условныхъ предловъ безсильная. Какимъ бы нарушеніемъ законовъ естества, какимъ бы чудомъ человческаго умнія ни казались намъ отважные своды стрльчатаго зодчества, мы вдь знаемъ, что въ нихъ нтъ ни одного атома, непокорнаго закону тяготнія, знаемъ, что готика столько же преодолваетъ, сколько утверждаетъ законы природы.
Творческое преодолніе законовъ природы авторъ видитъ и въ наук. ‘Достаточно указать здсь, какъ наперекоръ видимости рождается геліоцентрическая система міра, какъ возникаетъ длающая переворотъ въ человчеств ‘Критика чистаго разума’. О послдней лучше бы не упоминать — да еще въ столь загадочной форм: — многое не было бы написано въ книг г. Эрберга, еслибы онъ шелъ по пути ‘Критики чистаго разума’. Но вотъ вопросъ: почему ‘видимость’ была утвержденіемъ законовъ природы, а геліоцентрическая система міра есть ихъ преодолніе? Мы до сихъ поръ думали, что періодическая система элементовъ есть утвержденіе законовъ природы, оказывается, что она — какъ все творческое — есть ‘преступленіе противъ законовъ природы’. Но вдь это чистая словесность. Между тмъ отъ этихъ метафоръ авторъ ждетъ даже достиженія идеала въ сфер общественности. Произойдетъ это въ грядущемъ отъ громаднаго напряженія и наростанія художественнаго творчества. ‘Небывалыя по своей сил созданія творческаго духа человческаго появляются одно за другимъ. Взрывъ раздается за взрывомъ, одинъ губительне другого. Горизонты природы горятъ злыми зарницами, горятъ пожаромъ этихъ взрывовъ. Человкъ-творецъ, человкъ-геній подрываетъ милліонолтніе устои природы. Она колеблется, она готова рухнуть. Стальные мускулы природы ослабваютъ, природа обезсиливаетъ, природа въ агоніи, — природа издохла. Да будетъ такъ’. Тмъ, кто пожелалъ бы какихъ-нибудь доказательствъ, авторъ заткнулъ ротъ въ предисловіи: ‘иная убдительно произнесенная фраза цнне цлой системы очень логичныхъ, но неубдительныхъ для даннаго случая доказательствъ’. Да, иная. Не всякая.
Остается пожалть, что авторъ задумалъ обширную систему, едва ли способную удовлетворить кого-либо, тогда какъ въ отдльныхъ вопросахъ искусства — это особенно видно въ отдльныхъ статьяхъ, составляющихъ вторую половину книги, — у него есть самостоятельныя мысли и недурныя наблюденія.
‘Этюды’ г. Маркелова также неравномрны и неравноцнны, два вступительныхъ посвящены теоріи и вмст занимаютъ треть книги — это лучшая ея часть, ясно и содержательно изложены въ ней мысли автора о психологическихъ основахъ и задачахъ искусства и о творчеств въ искусств. Въ большихъ линіяхъ ученія здсь нтъ ничего особенно новаго, но то, что сказано, продумано внимательно и изложено самостоятельно, то-есть посредствомъ цлаго ряда свжихъ формулъ и примровъ. Книга открывается указаніемъ на то, что искусство есть одинъ изъ видовъ познанія, и эта плодотворная идея освщаетъ весь дальнйшій путь автора. Кой о чемъ можно бы съ нимъ поспорить, такъ, напримръ, мы считаемъ совершенно неправильнымъ указаніе на ту специфическую прелесть, которая будто бы присуща всякому произведенію искусства, пострадавшему отъ времени или варварства, а также объясненіе этой прелести ‘общепсихологическимъ свойствомъ недосказаннаго (или сказаннаго наполовину) вызывать къ себ особенный интересъ’. Несомннно вдь, что обртеніе подлинныхъ рукъ Венеры Милосской было бы большой радостью, не смотря на то, что при этомъ пришлось бы разстаться съ своеобразно законченнымъ и какъ бы канонизированнымъ въ нашемъ ощущеніи обликомъ безрукой богини. ‘Мы считаемъ профанаціей, кощунствомъ всякую попытку реставрировать ту или иную знаменитую античную статую’ — да, но совсмъ не потому, что обломки оригиналовъ предпочтительне цлаго, а потому, что мы — совершенно основательно — считаемъ немыслимой адекватную реставрацію, хотя бы за нее взялся,— какъ въ примр автора,— самъ Микель Анджело. Микель Анджело не можетъ быть Фидіемъ уже потому, что онъ Микель Анджело. ‘Импрессіонизмъ, все психологическое значеніе котораго и сводится именно къ увеличенію суггестивности въ искуств, врно понялъ и оцнилъ эту психологическую черту, сдлавъ недосказанность, незаконченность образовъ, аббревіатуру художественнаго творчества однимъ изъ своихъ принциповъ’. ‘Аббревіатура’ есть, конечно, принципъ и путь творчества, самъ г. Маркеловъ правильно называетъ художественный образъ ‘сгущеннымъ понятіемъ’. И, поскольку импрессіонизмъ давалъ ‘подсказывающія’, многозначныя художественныя обобщенія, онъ былъ правъ и прогрессивенъ, но грхъ его былъ именно въ томъ, что онъ давалъ Случайные обломки несуществующаго — даже въ мысли создателя — цлаго, въ разсчет на творчество публики, долженствующее заполнить это пустое мсто. Едва, ли этотъ новый способъ столь дешеваго увеличенія ‘суггестивности въ искусств’ можетъ считаться дйствительнымъ завоеваніемъ художественной выразительности.
Мало убдительными показались намъ также утвержденія автора, касающіяся ‘общедоступности’ искусства: ‘оно больше, чмъ что-либо другое, аристократично по самому своему существу’. Основаніе для этой мысли авторъ находитъ въ томъ несомннномъ факт, что ‘понимать въ искусств — это. значитъ умть творить, быть художникомъ, хотя бы въ душ’, а художникомъ можетъ быть не всякій. Но вдь не Это естественное разнообразіе способностей имютъ въ виду, когда говорятъ объ общедоступности искусства. Рчь обычно идетъ о противоположеніи искусства немногихъ избранниковъ искусству и пониманію массы. Самъ авторъ знаетъ, что ‘стремленіе украшать себя проявляется у человка еще на самой низкой степени культуры’, что ‘чмъ шире понималось искусство данной эпохой или даннымъ народомъ, тмъ смле и свободне вносилось оно въ жизнь, тмъ ярче отразилось въ искусств міросозерцаніе этой эпохи или этого народа’. Какъ же посл этого ‘искусство никогда не было общедоступнымъ’? А если припомнить первичныя явленія поэзіи, разлитыя въ язык, До станетъ ясно, что вопросъ аристократичности искусства надо прежде всего очень точно формулировать, а потомъ, уже предлагать его категорическое ршеніе.
Останавливаемся мимоходомъ на этихъ разногласіяхъ, которыя не понижаютъ достоинствъ теоретическихъ статей въ книг г. Маркелова. Гораздо мене удовлетворительной показалась намъ ея историческая часть, занявшая около трети всей книги. Попытки прослдить связь искусства съ міросозерцаніями длались не разъ и, кажется, пора — особенно въ популярной литератур — отказаться отъ этихъ обзоровъ, по необходимости черезчуръ общихъ и поверхностныхъ. Наука еще не подготовила возможности для такихъ характеристикъ стилей — и он по печальной необходимости являются по преимуществу легкимъ литературнымъ разговоромъ, импрессіонистски-внушающимъ, но методологически мало оправданнымъ. Не говоримъ ужь о томъ, что автору пришлось обойти и цлыя художественныя теченія — напр., нидерландцевъ — и значительныя научныя идеи: напр., мысль о значеніи чисто техническаго момента въ развитіи искусства. Не все вдь міровоззрніе, какъ же можно было умолчать объ опредляющемъ значеніи матеріала въ переход стилей?