Конфуцинаство и Таосизм, Дуглас Роберт, Год: 1900

Великие религии Востока
Время на прочтение: 182 минут(ы)
Скачать в PDF

БЕТТАНИ и ДУГЛАСЪ.

ВЕЛИКІЯ РЕЛИГІИ ВОСТОКА

Переводъ съ англійскаго Л. Б. Хавкиной.

Подъ редакціей и со вступительной статьей профессора А. Н. Краснова.

Типографія Товарищества И. Д. Сытина, Валовая ул., свой д.
МОСКВА.— 1899.

ВЕЛИКІЯ РЕЛИГІИ ВОСТОКА.

Часть II.

ДУГЛАСЪ.— КОНФУЦІАНСТВО И ТАОИЗМЪ.

(Confucianism and Taoism: Non Christian Religious Systems 1900)

БИБЛІОГРАфИЧЕСКІЙ УКАЗАТЕЛЬ
ГЛАВНЙШИХЪ КНИГЪ И СТАТЕЙ
ПО ИСТОРІИ РЕЛИГІЙ ДАЛЬНЯГО ВОСТОКА.

Исторія религій вообще.

Мензисъ. Исторія религій. Перев. съ англ. С.-Пб. 1897. Изд, Павленкова. Ц. 1 р.
Мюллеръ, М. Религія, какъ предметъ сравнительнаго изученія. Харьк. 1887.
Хрисанфъ, арх. Религіи древняго міра.
Шантепи де-ля-Соссей. Иллюстрированная исторія религій. Перев. съ нм. Москва 1898. Изд. магаз. ‘Книжное дло’. Ц. 5 р. 50 к.
Rville, А. Histoire des religions. Paris. Librairie Fischbacher. 1883—1889.
Revue de l’hlsioire des religions, publie sous la direction de M. Maurice Vernes avec le concours de M. M. А. Barth, А. Bouch-Leclercq, P. Decharme, St. Guyard, G. Maspero, С. P. Tiele etc. Paris. Ernest Leroux. 1880— 83. Pr. 100 francs.
Sirauss v. Y und.Torney. Essays zur allgemeinen Religionswissenschaft. 1879.
Tiele, С. P. Manuel de l’histoire des religions. Esquisse d’uno histoire de la religion jusqu’au triomphe des religions universalistes. Traduit du hollandais par M. Vernes. Paris. Ern. Leroux. 1885.
V&#233,ron. Histoire naturelle des religions. Paris 1885. 7 fr.
См. также: Каррьеръ. Искусство въ связи съ общимъ развитіемъ культуры и идеалы человчества. Москва 1870.— Коршъ. Всеобщая исторія литературы, т. I.— Вейсъ. Вншній бытъ народовъ древняго міра, т. I. М. 1873.— Сочиненія по всеобщей исторіи Беккера, Вебера, Іегера, Масперо, Петрова, Шлоссера и др., сочиненія по исторіи культуры: Кольба, Лаббока, Липперта, Тайлора и др.

Ведаизмъ и браманизмъ.

Багуатъ Гета или бесды Кришны съ Аржуномъ. Съ примчаніями, переведенными съ подлинника, писаннаго на древнемъ браманскомъ язык (санскрит), на англійскій, а съ сего на россійскій языкъ. Тип. Н. И. Новикова. М. 1788 г. (Библіографическая рдкость).
Бартъ. Религіи Индіи. Перев. съ франц. М. 1897. Изд. ‘Р. Мысли’. Ц. 1 р.
Бидпай и Локманъ. Индійскія басни и сказки. Переведены на турецкій языкъ Али-Челеб-Бен-Сали. Начало перевода на французскій языкъ сдлано М. Галландомъ и окончено Кардономъ. Русскій переводъ обработалъ В. М. Кіевъ 1876 г.
Веды. Восемь гимновъ Ригъ-Веды. Переводъ Н. Крушевскаго, Казань 1879.
Калидаса. Сакунтала. Индійская драма. Перев. съ санскритскаго Путяты. М. 1879.
— То же. Переводъ С. Эйгесъ. Изд. Суворина. С.-Пб. 1895. Ц. 25 к.
— То же. Переложеніе Маракуева. М. 1883 г. Ц. 8 к.
Каррьеръ. М. Искусство въ связи съ общимъ развитіемъ культуры. М. 1870. T. I.
Коссовичъ, И. Сундъ и Упесундъ. Эпизодъ изъ Магабгараты. ‘Москвитянинъ’ 1844 г., ч, I, кн. 2.
— Торжество свтлой мысли. Драма Кришны Мишры. ‘Моск. сборы.’ 1847.
— Сказаніе о Вядъягар Джимутаваган. Повсть Сомадева-Бгатты. М. 1847.
— Сказаніе о Джув. (Изъ Багавата Пураны). М. 1848.
— О характеристик древне-индійской цивилизаціи и развитіи санскритской литературы. И. М. Н. Пр. 1859 г., ч. СІИ.
— О санскритскомъ эпос. ‘Р. Бес.’ I860, кн. 6 и 8.
Миллеръ, Вс. Асвины-діоскуры. М. 1876.
Миллеръ, О. Поэзія древней Индіи. ‘И. Мин. Н. Пр.’ 1856. No 8.
Минаевъ, И. П. Новые факты относительно связи древней Индіи съ Западомъ. ‘И. М. Нар. Пр.’ 1870, No 8.
— Очерки важнйшихъ памятниковъ санскритской литературы. Всеоб. исторія литературы Корша, т. 1, ч. 1.
— Индійскія сказки, собранныя въ Камаон. С.-Пб. 1877 г.
— Индійскія сказки. ‘И. М. Н. Пр.’ 1874, No 11, 1876, NoNo 2, 4 и 5.
— Сказки и легенды. Ученыя Записки истор. -фил. Факультета. С.-Пб. 1876 г.
Наль и Дамаянти. Индійская повсть, отрывокъ изъ Магабгараты. Перев. В. Жуковскаго. Полн. собр. соч., т. III.
— То же. Пер. И. Коссовича. М. 1851—62. Ц. 2 р.
— То же. Сокр. переложеніе. Изд. Маракуева, М. 1883 г. Ц. 10 к.
Овсяннико-Куликовскій, Д. И. проф. Разборъ ведійскаго миа о сокол, принесшемъ цвтокъ Сомы. М. 1882.
— Культъ божества Сомы въ древней Индіи въ эпоху Ведъ. Одесса 1884.
— Къ вопросу о бык въ религіозныхъ представленіяхъ древняго Востока. Одесса 1885.
— Къ исторіи культа огня у индусовъ въ эпоху Ведъ. Одесса. 1887.
— Ведійскіе этюды. Индра. ‘Ж. Мин. Н. Пр.’ 1891, 3.
— Религія индусовъ въ эпоху Ведъ. ‘В. Евр.’ 1892, 4—5.
— Ведійскіе этюды. Сыны Адитій. ‘Ж. М. Нар. Пр.’ 1892, 12.
— Зачатки философскаго сознанія у древнихъ индусовъ. ‘Русское Богатство’ 1884, 7.
Отрывки изъ Упанишадъ и Веданты. ‘Вопр. Филос. и псих.’ 1896, 1.
Сборникъ восточныхъ разсказовъ, легендъ и сказаній. С.-Пб. 1895, ц. 1 р. 50 к.
Фулье. Исторія философіи. Пер. Николаева. Отрывки изъ сочиненій древнихъ философовъ. М. 1894 г.
Хрисанфъ. Религіи древняго міра, т. I.
Шевыревъ С. Исторія поэзіи. Чтенія въ московскомъ университет. T. I. Исторія поэзіи индійцевъ и евреевъ, съ приложеніемъ двухъ вступительныхъ чтеній о характер образованія и поэзіи главныхъ народовъ Западпой Европы. С.-Пб. Изд. 2-е. 1887 г.
Bergaigne. La religion vdique, Paris 1878—83.
Cox, G. W. The mythology of the aryan nations.
Grtz. Geschichte der Inder von den ltesten Zeiten.
Hillebrandt, А. Varuna und Mitra. Breslau 1877.
Kaeggi. Der Rigveda, die ltesto Literatur der Inder. Leipz. 1881.
Lassen. Indische Alterthumskunde.
Ludwig, А. Der Rigveda zum ersten Male vollstndig ins Deutsche bersetzt mit Commentar und Einleitung. Prag 1876—1883.
— Die philosophischen und religisen Anschauungen des Veda in ihrer Entwickelung. Pr. 1875.
Mller, M. History of ancient sanscrit literature. Lond. 1859.
— Hibbert Lectures.
— Lectures on the origin and growth of religion.
— Rigveda Sanhita translated and explained. Lond. 1869.
— Sacred Books of the East.
Muir, I. Original sanscrit texts. Lond. 1872.
Oldenberg. Die Hymnen des Rigveda. Berl. 1888.
Pisehel und Geldner. Vedische Studien. Stuttgart 1889.
Roth, R. Zur Litter а tur und Geschichte des Veda. Stuttgart 1846.
Weber. Indische Literaturgeschichte.
Williams Monier. Indian Wisdom.
Wilson, H. H. Works.

Индуизмъ.

Johnson, I. Oriental religions of India.
Hunter. Imperial Gazetoer of India, vol. VI.
Ward. View of the History, Religion and Literature of the Hindus. 1818. Wilkins, W. I. Modern Hinduism.
— Hindu Mythology, Vedic and Puranic.
Williams Monier. Hinduism.
— Religion’s thought and life of India.
— Indian Wisdom.

Буддизмъ.

Арнольдъ Эдвинъ. Свтъ Азіи. Поэма. Пер. Анненской (прозаич.) подъ ред. и съ примчаніями В. Лесевича. 2-е изданіе. С.-Пб, 1893.
— Свтило Азіи. Переводъ Федорова (стихотвор.). С.-Пб. 1891.
Бартъ. Религіи Индіи. М. 1897.
Буддизмъ въ наук. ‘Отеч. Зап.’ 1843 г., 31.
Буддизмъ и его принципы. С.-Пб. 1891.
Васильевъ, В. Л. О нкоторыхъ книгахъ, относящихся къ исторіи буддизма, въ библіотек казанскаго университета. ‘Уч. Зап. Импер. Акад. Наукъ’, т. III. 1855.
— Буддизмъ, его догматы, исторія и литература. С.-Пб. 1857—1869. (Ч. I.— Общее обозрніе. Ч. И не вышла въ свтъ. Ч. III.— Исторія буддизма въ Индіи).
— Религіи Востока. ‘Ж. М. Н. Пр.’ 1872, No 6.
Гусевъ, А. Нравственный идеалъ буддизма въ отношеніи къ христіанству ‘Православн. Собесдн.’ 1875, I.
Каленовъ, Л. А. Будда, поэма. М. 1885.
Карма. Буддійская сказка. Перев. съ предисловіемъ гр. Льва Толстого. Соч. Л. Н. Толстого, т. XIII.
Карягинъ, K. М. Сакіа-Муни (Будда), его жизнь и философская дятельность. Изд. Павленкова. С.-Пб. 1891. Ц. 25 к.
Киплингъ, Р. Чудо Пуранъ Багата. Разсказы. Перев. съ примч. С. Ольденбурга. ‘Міръ Божій’ 1897.
Леонардовъ, Н. Краткое изложеніе ученія Будды, составляющаго индій’ скую религію. Кіевъ 1889.
Лесевичъ, В. Этюды и очерки. С.-Пб. 1886.
— Буддійскій нравственный типъ. ‘Св. Встн.’ 1886, No 5.
— Новйшія движенія въ буддизм, поддерживаемыя и распространяемыя европейцами. ‘Рус. Мысль’ 1887, No 8.
— Буддійскій катехизисъ.
— Цейлонъ и буддисты.
— Религіозная свобода по эдиктамъ царя Асоки Великаго. ‘Вопросы философіи и Психологіи’ 1889, No 1.
Лядовъ, В. Буддизмъ. ‘Разсвтъ’ 1860, No 6.
Минаевъ, И. Пратимокшасутра,. буддійскій служебникъ. Приложеніе къ XVI т. Записокъ Императорской Академіи Наукъ. 1869.
— Нсколько разсказовъ о перерожденіяхъ Будды. ‘Ж. М. Н. Пр.’ 1871,16 11.
— Нсколько словъ о буддійскихъ джатакахъ. ‘Ж. Мин. Нар. Просв.’ 1872, No 6.
— Буддизмъ. Матеріалы и изслдованія. С.-Пб. 1887.
— Очерки Цейлона и Индіи. II ч. С.-Пб. 1878.
— Спасеніе по ученію позднйшихъ буддистовъ. С.-Пб. 1890.
— Пересказы нкоторыхъ неизданныхъ джатакъ палійскаго канона. (Изъ бумагъ, оставшихся посл смерти автора). ‘Живая Старина’, изданіе Императорскаго Географ. Общества. 1891, вып. 3 и 4.
Нилъ, архіепископъ. Буддизмъ, разсматриваемый по отношенію къ посл. дователямъ его, обитающимъ въ Сибири. С.-Пб. 1858.
Ольденбергъ, Г. Будда, его жизнь, ученіе и община. Пер. съ нм. П. Николаева. 3-е изд. М. 1898.
Ольденбургъ, С. Буддійскій сборникъ ‘Гирлянда джатакъ’. ‘Зап. Восточн. Отдл. Импер. Русск. Археологич. Общества’, т. VII, 1892.
— Буддійскія легенды, ч. I. С.-Пб. 1894.
Подгорбунскій. Воззрнія буддійской священной литературы на женщину. ‘Изв. Импер. Русск. Геогр. Общ.’, т. XXIV, 1893.
Потанинъ, Г. Коллекція буддійскихъ храмовыхъ предметовъ въ Пекин. ‘Изв. Импер. Русск. Геогр. Общ.’, т. XXIV, 1893.
Сто великихъ людей. Кн. I. Зороастръ, Будда, Конфуцій, Магометъ. Изд. Суворина. С.-Пб. 1894. Ц. 20 к.
Труды пекинскаго миссіонерскаго общества. Жизнеописаніе Будды, о. Палланія.
Тэнъ, И. Критическіе опыты. Буддизмъ и др. Пер. подъ редакціей Чуйко. С.-Пб. 1869. Ц. 1 р. 75 к.
Хрисанфъ. Религіи древняго міра, т. I.
Шюре. Сакіа Муни, древній мудрецъ. Легенды о Будд. Популярно-научная библіотека Маракуева. М. 1898. Ц. 20 к.
А Catena of huddhist scriptures. London 1871.
Alabaster. The modern Buddhism. Lond. 1870.
Barthlemy Saint-Hilaire. Le Bouddha et за religion. 2-me d. Paris 1862. Bastlen, Ad. Die Vlker des stlichen Asien. Iena 1868.
Beal, S. Texts from the Buddhist canon. Lond. 1878.
— The romantic legend of Sakya Buddha. Lond. 1875.
— The Fo-Sho-hing-tsan-king, а life of Buddha. Oxford 1883.
— Outline of Buddhism from Chinese sources. Lond. 1870.
— Buddhism in China. Lond. 1884.
Brlgandet, P. Vie ou lgende de Gaudama, le Bouddha des Birmans, traduit par V. Gauvain. Paris 1878.
Burnouf, Eug. Introduction l’histoire da bouddhisme indien. 2-me d. Paris 1876.
— Le Lotus de la Bonne Loi. Paris 1852.
Copleston, Reginald Stephen. Buddhism primitive and present in Ceylon and Magadha. 1892.
Cunningham, Al. Inscriptions of Asoka. Lond. 1877.
Die innere Verwandschaft buddhistischer und christlicher Lehren. Leipzig 1891. Doctrines des bouddhistes snr le Nirvana. Paris 1864.
Edkins. Religion in China.
— Chinese Buddhism.
Eitet. Buddhism. Hongkong 1884.
Fer, Lon. Etudes bouddhiques. 1-re srie. Paris 1870.
— 2-me srie. L’ami de la vertu et l’amiti de la vertu. 1873.
— 3-me srie. La pit filialo.
Geschichte dos Buddhismus in Indien. С.-П6. 1869.
Hardy, Edm. Der Buddhismus nach lteren Paliwerken dargestellt. 1890.
Hardy, Spence. А Manual of Buddhism in its modern development translated from the Singhalese. Lond. 1860.
— Eastern Monachism. Lend.. 1860.
— The legends and theories of the buddhista. Lond. 1866.
Julien, Stan. Voyage des plerins bouddhistes, Paris 1853—1858.
Kern. Der Buddha und seine Geschichte. Leipzig 1882—1884.
Kppen. Die Religion des Buddha und ihre Entstehung. Berlin 1859.
Lnard. La philosophie orientale.
Lyall. Asiatic studies.
Obry, I. F. Du Nirvana bouddhique.
Rhys, Davids T. W. Hibbert Lectures on some points in the History of Indian Buddhism. Lond. 1881.
— Buddhism, а sketch of the life and teachings of Gautama Buddha. Lond. 1877.
— The Buddhist doctrine of the Nirvana. Contemporary Review 1877, 1.
— Buddihsm. 1890.
Schielfner, А. Trantha’s Geschichte des Buddhismus in Indien, aus dem Tibet. Petersburg 1869.
Schott, W. Zur Literatur des chinesischen Buddhismus. Berl. 1873.
— Geschichte des chinesischen Buddhismus. Berl. 1874.
Snart. Essai sur la lgende du Bouddha, son caract&egrave,re et ses origines. Paris 1875.
Turnour. The Mahawanso translated. Colombo 1836.
Weber, А. Indische Skizzen. Berlin 1862.
Wurm. Der Buddhismus. 1880.

Джайнизмъ.

Encyclopaedia Britannica. Jaino.
Imperial Gazetoer of India.
Sacred Books of the East, vol. XXII.
Statistical account of Bengal.
Stevenson, I. The Kalpa Sutra and Nana Tatva, translated from the Magadhi. Lond. 1848.
Weber, А. Ein Fragment der Bhagavati. Akad. der Wissenschaften in Berlin, 26/x 1865, 12/vii 1866.

Ламаизмъ.

Бичуринъ, о. Іакинъ. Исторія Тибета и Хухунора съ 2282 г. до P. X. и до 1227 г. по P. X. С.-Пб. 1833.
Кирилловъ, H. В. Современное значеніе тибетской медицины, какъ части ламайской доктрины. Докладъ, сдланный въ общемъ собраніи Восточно-Сибирскаго Отдла Импер. Русск. Геогр. Общества въ г. Иркутск. ‘Встн. Обществ. гигіены, судебной и практической медицины’ 1892, NoNo 7 и 8, и отдльный оттискъ.
Мэy-гу-ю-му-цзы. Записки о монгольскихъ кочевникахъ. С.-Пб. 1895.
Обручевъ, В. А. Попытка W. Bochkhill’я проникнуть въ Лассу. ‘Изв. Импер. Геогр. Общ.’, т. XXXI, 1890, No 1.
Поздневъ, А. Поздка по Монголіи въ 1892—93 гг. ‘Изв. Импер. Геогр. Общ.’, т. XXX, 1894.
— Очерки быта монгольскихъ монастырей. Изд. Импер. Русск. Геогр. Общества.
— Монголія и монголы. С.-Пб. 1897.
Потанинъ, Г. Н. Очерки сверо-западной Монголіи. С.-Пб. 1881—83 г. 4 т.
— Монгольскія легенды о монастыр Эрдени-Цзу. ‘Живая Старина’. Изд. Имп. Геогр. Общ. Вып. III, 1891 г.
— Тангутско-тибетская окраина Китая и центральная Монголія. Путешествіе въ І884—86 г. С.-Пб. 1893. Ц. за 2 т. 12 р.
— Труды тибетской экспедиціи 1889—90 гг. С.-Пб. 1895. Изд. Имп. Р. Геогр. Общ.
Шади-Куръ. Собраніе монгольскихъ сказокъ. Перев. съ монгольскаго яз. на русскій ламы Галсана Гомбоева. Съ предисловіемъ академика Шифнера. Этнографич. сборникъ.
Schlefner. Eine tibet. Lebensbeschreibung Sakiamunis. С.-Пб. 1849. Schlagintweti Buddism in Tibet. Leipzig 1862.
Wаddes, А. The Buddhism of Tibet or Lamaism with its mystic cults, symbolism and mythology and its relation to Indian Buddhism. London 1895.

Конфуціанство и таоизмъ.

Бичуринъ, о. Іоакинъ. Китай въ гражданскомъ и нравственномъ отношеніяхъ.
Васильевъ, В. П. Очеркъ исторіи китайскій литературы. Всеобщ. исторія литературы Корша, т. I, ч. 1.
— Матеріалы по исторіи китайской литературы. Лекціи, читанныя въ петербургскомъ университет. С.-Пб. 1888.
— Исторія и древности восточной части средней Азіи съ X в. по XIII вкъ. 1861.
— О движеніи магометанства въ Кита. 1867.
— Религіи Востока. Конфуціанство, буддизмъ и даосизмъ. С.-Пб. 1873. (Изданіе распродано).
Георгіевскій, С. Первый періодъ китайской цивилизаціи. С.-Пб. 1885.
— Анализъ іероглифической письменности китайцевъ, какъ отражающей въ себ исторію жизни древняго китайскаго населенія. С.-Пб. 1889.
— Принципы жизни Китая. С.-Пб. 1838. Изд. Панафидина. Цна 2 р. 50 к.
— Важность изученія Китая. С.-Пб. 1890.
— Два изслдованія Китайской имперіи. ‘В. E.’ 1887, No 8,
— Миическія воззрнія и миы китайцевъ. ‘Р. Об.’ 1891, No 10 и 11.
Грумъ-Гржимайло, Г. Е. Описаніе путешествія въ западный Китай. С.-Пб. 1896.
Изреченія китайской мудрости. Изъ книги Та-Хіо (Великая наука), изъ книги Чунгъ-Юнгъ (Неизмнность въ середин), изъ книги Лунъ-Ю (Бесды мудрецовъ), изъ книги Менъ-Тсе (Менція), Перев. Д. Мережковскаго. ‘В. Ин. Лит.’ 1895.
Каррьеръ, М. Искусство въ связи съ общимъ развитіемъ культуры, т. I. М. 1870.
Карагинъ, И. Л. Конфуцій, его жизнь и философская дятельность. Біографич. очеркъ. Изд. Павленкова. С.-Пб. 1891. Ц. 25 к.
Комисси, Д. Лао-Цзы. ‘Вопр. Фил. и Псих.’ 1893. 3.
Комфуціева лтопись Чунъ-Цу. Переводъ Н. Монастырева. С.-Пб. 1876 г.
Конфуцій. Середина и постоянство. Перев. съ китайскаго Д. Комисси. ‘Вопр. Филос. и Псих.’ 1895, 4.
Коростомцъ, И. Китайцы и ихъ цивилизація. Изд. М. М. Ледерле. С.-Пб. 1897 г. Ц. 4 р.
Лао-Цзы. Тао-те-Кингъ. Пер. съ китайскаго Д. Конисси ‘Вопр. Филос. и Псих.* 1894, 3.
— То же. Москва 1891. Ц. 40 к.
Пасецкій. Путешествіе въ Китай. 2 тома. Изд. 2-е. М. 1882.
Симонъ, Жюль. Срединное царство. Основы китайской цивилизаціи. С.-Пб. 1886 г.
Сто великихъ людей. Кн. 1. Зороастръ, Будда, Конфуцій, Магометъ. Изд. Суворина. С.-Пб. 1894. Ц. 20 к.
Balfour. Taoist texts.
Edkins, J. Religion in China. 2 ed. 1878.
Faber, Ernst. Lebrbegriff des Confucius, bond. Trubner. 1872.
— Quellen zum Confucius und dem Confucianismus. bond. Trubner. 1873.
Gabelenz, G. von. Confucius und seine Lebre. 1888.
Gtzlaff. Geschichte des chinesischen Reichs, herausgegeben von K. F. Neumann. Stuttgard 1847.
Happel, Jul. Die altchinosische Reichsreligion. Leipz. 1881.
Haug Martin. Confucius, der Weise China’s. Berlin 1880.
Julien Stanislas. Lao Tseu Tao-t-king, le livre de la Voie et de la Vertu, Paris 1842.
— Le livre des rcompenses ot des peines. Paris 1835.
— Contes et apologues indiens suivis de fables et de posies chinoises. 2 v. Paris 1860.
Kuffer, J. Geschichte von Ost-Asien. Leipz. 1858—60.
Legge, James. The Chinese classics with а translation, critical and exegetical notes, Prolegomena and copious indexes. Hong-Kong and London 1861—1875.
— The religions of China. Lond. 1880.
— Confucius. Encyclopaedia Britannica.
— The sacred books of China. Oxford 1879—1882.
Pauthler. Les livres sacrs de l’Orient. Paris 1840.
— L’Univers. La Chine.
Pfitzmayor. Die Lцsung der Leichname und S chwerten, ein Beitrag zur Kenntniss des Taoglaubens. Wien 1870.
— Die Taolehre. Wien 1870.
Plath, I. H. Die Religion and der Cultus der alten Chinesen. Mnchen 1862.
— Confucius und seiner Schler Leben und Lehren 1867—1874.
— Chronologische Grundlage der alten chinesischen Geschichte. Sitzungen der Bayerischen Akademie 1867, 111.
— Ueber die Quellen des alten chinesischen Geschichte. Ibid. 1870, 1.
— China vor 4000 Jahren. Ibid. 1869, I, 2, 3, II, 1.
— Ueber Schule und Unterricht bei alten Chinesen. Ibid. 1868, II.
Rmusat. Abel. Mmoire sur la vie et les opinions de Lao-Tseu. 1820.
— Le livre des rcompenses et des peines traduit. Paris 1816.
Rville, А. La religion chinoise. 2 v. Paris. Libr. Fischbacher, 1889, P г. 12 fr.
Rotermund, W. Die Ethik Lao-ts’s mit besonderer Bezugnahme auf die buddhistische Moral Gotha 1874.
Schott, W. Lun-yu befsotzt. Halle und Berlin 1829—1832.

Шинтоизмъ.

Griffis, W. E. The Mikado’s empire. New-York 1890.
— The religions of Japan. New-York 1895.

Маздеизмъ и парсизмъ.

Диллонъ, Э. Дуализмъ въ Авест. С.-Пб. 1880.
Залеманъ, К. Очеркъ исторіи древне-персидской или иранской литературы. Всеобщ. исторія Корша. T. I, ч. 1.
Darmosteter, James. The Zend-Avesta translated. Oxford 1880—1883.
— Etudes sur l’Avesta. Paris 1883.
Dillon, E. Notice critique sur le Zend-Avesta. 1880.
— А vesta, das heilige Buch des Zoroastrismus. 1885.
— The home and age of the Avesta. 1887,
Dosabhai Framjа Karaka. History of the Parsis. Lond. 1884.
Geiger. Civilisation of tbe eastern Iranians, transl. by Dastur. L. 1886.
Haug, M. Essays on the sacred language, writings and religion of the Parsis. Lond. 1884.
Houtam Schindler. Die Parsen in Persien, ihre Sprache und einige ihrer Gebru che. Zeitschrift d. deutsch. Morgenlnd. Gesellschaft. 1882, t. XXXVI.
Hovelacque. L’Avesta, Zoroastre et le Mazdisme. Paris 1878.
Justi. Geschichte des alten Persiens. Berl 1879.
— Geschichte der orientalischen Vlker im Alterthum. Berl. 1884.
Mller, F. Zend-Studien. Wien 1863,
Navalkar. An inquiry into the Parsee religion. Bombay 1879.
Rhode. Die heilige Sage und das Religionssystem des Zendvolks. Francf. 1820.
Spiegel, F. Iranische Alterthumskunde. Leifz. 1871—78. 3 Bnde.
— Avesta aus dem Grundtext ьbersetzt. Leipz. 1852—63.
— Einleitung in die traditionelle Literatur des Parsen. Leipz. 1856—60.
Williams, M. Modern India and the Indians. Leipz. 1887. 4 ed.
Wilson, H. The Parsee religion as contained in the Zend-Avesta. Bombay 1843.
Windlschmann. Zoroastrische Studien, herausgegeben von Spiegel. Berl. 1863.

ОГЛАВЛЕНІЕ

ДУГЛАСЪ, Р.— КОНФУЦІАНСТВО и ТАОИЗМЪ.

I. Конфуціанство.

Глава I. Введеніе
II. Біографія Конфуція
III. Ученіе Конфуція
IV. Какъ воспитать изъ себя высшаго человка
V. Управленіе государствомъ
VI. Второстепенныя поученія Конфуція
VII. Менцій
VIII. Современное конфуціанство

II. Таоизмъ.

Глава I. Введеніе
II. Тао-те-Кингъ
III. Тао-те-Кингъ. (Продолженіе)
IV. Лей-Цзы и Чуангъ-Цзы
V. Позднйшій таоизмъ
VI. Книга Наградъ и Наказаній
VII. Книга Тайныхъ Благословеній
VIII. Таоистскія божества

Приложеніе:

Библіографія по исторіи религій Востока

КОНФУЦІАНСТВО.

ГЛАВА I.
Введеніе.

Конфуцій не былъ оригинальнымъ мыслителемъ и, по собственному выраженію, лишь ‘передалъ, а не создалъ’ свое ученіе. Поэтому, чтобы понять смыслъ и значеніе его проповди, необходимо заглянуть въ древнюю исторію китайскаго народа и познакомиться съ источниками, откуда мудрецъ почерпнулъ свое вдохновеніе.
Согласно древнйшимъ, дошедшимъ до насъ преданіямъ, китайцы составляли небольшое племя, которое кочевало въ двственныхъ лсахъ, покрывавшихъ территорію ныншней провинціи Шанси. О томъ, что они были пришельцами въ этой стран, а не туземцами, достаточно свидтельствуютъ какъ ихъ этническія особенности, такъ и показанія китайскихъ историковъ.
Существуетъ нсколько теорій о происхожденіи этой расы, но до сихъ поръ еще не собрано достаточно данныхъ, чтобы остановиться на какой-либо изъ нихъ. Мы знаемъ только, что въ какой-то отдаленный періодъ сдой старины они изъ западной Азіи передвинулись на востокъ, шли они, вроятно, вдоль южныхъ склоновъ Тянь-Шаня, пока не достигли свернаго изгиба Желтой рки подъ 41 широты. Затмъ, посл продолжительнаго странствованія по Монгольской пустын, они пришли въ богатую, плодоносную страну, гд эмигранту почти не приходилось затрачивать труда на обработку почвы. Разрыхливъ немного ея поверхность и посявъ зерно, онъ получалъ богатйшую жатву, а влага, задерживаемая лсистыми горами, орошала ниву въ вид правильныхъ и умренныхъ дождей.
Этотъ ‘садъ Китая’, какъ его называли, былъ первымъ жилищемъ китайцевъ въ ‘Срединной Имперіи’. Не безъ труда завладли они страною. Подобно древнимъ израильтянамъ, они нашли землю, текущую молокомъ и медомъ, но и имъ также пришлось шагъ за шагомъ отвоевывать ее у заселявшихъ ее народовъ. Однако, такъ называемыя Сверная, Южная, Восточная и Западная Орды со своимъ примитивнымъ оружіемъ и отсутствіемъ единенія не могли устоять передъ боле цивилизованными и боле дисциплинированными китайцами, и, по мр того, какъ послдніе подвигались къ долинамъ, варвары отступали въ горы. Тмъ не мене, въ виду близости враговъ, необходимы были нкоторые предосторожности, и въ то время, какъ главный корпусъ подвигался впередъ, на стратегическихъ пунктахъ по его пути устраивались колоніи подъ начальствомъ вождей, или ‘пастырей людскихъ’, какъ ихъ называетъ Менцій.
Преданія о событіяхъ этой отдаленной эпохи никакъ нельзя считать за достоврные факты, только со времени царствованія Яо (2356 г. до P. X.) чистйшій миъ смняется исторіей, хотя еще весьма сомнительною. Съ этого-то момента начинаетъ ‘свое изложеніе Шу-Кингъ {Въ собственныхъ именахъ мы придерживаемся того правописанія, которое принято французскими, нмецкими и англійскими синологами. По орографіи русскихъ ученыхъ Кингъ=Цзинь, Ки=Цзи, Шангъ-Ты=Шанди и т. д. Прим. ред.}, или Книга Исторіи, изданная Конфуціемъ. ‘Къ древности,— пишетъ онъ,— былъ императоръ Яо, премудрый, разумный, совершенный и глубокомысленный’. И если принять на вру данный Конфуціемъ очеркъ этого царствованія, то приведенная выше характеристика нисколько не преувеличена. Первою заботой Яо было выдвинуть на государственныя должности людей способныхъ и добродтельныхъ. Ему удалось соединить и согласовать безчисленное множество мелкихъ княжествъ, входившихъ въ составъ имперіи, и совершенно преобразовать народъ. Онъ поручилъ астрономамъ вычислить и начертить ходъ солнца, луны и звздъ, затмъ опредлилъ протяженіе года и его временъ я ввелъ промежуточные мсяцы, его календарь до сихъ поръ принятъ въ Кита {Китайскій годъ длится на 12 лунныхъ мсяцевъ, но такъ какъ число дней въ нихъ меньше, чмъ въ двнадцати солнечныхъ, то для уравненія времени періодически вставляется еще одинъ мсяцъ. Такимъ образомъ, изъ каждыхъ 19-ти лтъ — 12 имютъ по 12 мсяцевъ, а семь по 13, и простой годъ состоитъ изъ 354—355 дней, а високосный изъ 384—385. Новый годъ начинается съ ближайшаго новолунія посл нахожденія солнца на зодіачный знакъ Рыбъ, этотъ день выпадаетъ приблизительно между нашимъ 8 января и 7 февраля. Мсяцъ считается отъ новолунія до новолунія. Сутки начинаются съ 11 часовъ вечера и раздляются всего на 12 часовъ, такъ что китайскій часъ вдвое больше нашего. Кром дленія на мсяцы, существуетъ еще дленіе на времена года, которыхъ считается восемь. Затмъ, годъ иметъ еще боле мелкія подраздленія, обусловленныя перемной погоды, такъ, напримръ, существуютъ дв недли ‘большой жары’, время ‘блой росы’, когда на поверхности земли появляется налетъ селитры, время ‘большого снга’ и т. д. Примч. перев.}.
Посл смерти Яо, престолъ унаслдовалъ его соправитель Шунъ. Какъ и Яо, онъ былъ государь ‘глубокомысленный, мудрый, совершенный и разсудительный, кроткій, почтительный и вполн искренній. Слава объ его таинственныхъ добродтеляхъ дошла до Неба, и ему предназначено было вступить на престолъ’. Раньше всего онъ усовершенствовалъ астрономическія вычисленія, сдланныя при Яо, а потомъ всенародно принесъ жертву Шангъ-ти, Верховному Владык, или Богу. ‘Затмъ,— гласитъ Шу-Кингъ,— онъ принесъ Шангъ-ти особую жертву, хотя по обычной форм, въ чистот и уваженіи принесъ жертву шести Почетнымъ Существамъ, принесъ должную жертву горамъ и ркамъ и поклонился всему сонму духовъ’. Это — первый въ китайской исторіи намекъ на религіозный культъ, хотя нкоторыя выраженія свидтельствуютъ о томъ, что культъ Шангъ-ти существовалъ еще. раньше. Къ этому-то Верховному Существу во вс времена относились высшія формы обожанія. По его повелнію назначались цари и правители творили судъ. Вэ его рукахъ была жизнь и смерть. Кого онъ благословлялъ, тотъ былъ благословенъ, и кого проклиналъ, тотъ былъ проклятъ. По всей вроятности, культъ Шангъ-ти былъ когда-то выраженіемъ чистйшаго монотеизма, но постепенно въ него вошли наслоенія, и, хотя Шангъ-ти неизмнно оставался главнымъ объектомъ культа, но китайцы стали одновременно съ нимъ почитать и олицетворенныя силы природы, и духовъ умершихъ предковъ, которые, по ихъ воззрніямъ, до нкоторой степени охраняютъ благополучіе своихъ потомковъ.
Въ царствованіе Шуна имперія была раздлена на двнадцать провинцій и назначены были министры: земледлія, юстиціи, общественныхъ работъ, лсовъ, религіознаго культа и музыки. О томъ, какъ высоко стояла нравственность даже въ эту отдаленную эпоху, можно судить изъ разговора между соправителемъ Шуна, Ю, и однимъ изъ его совтниковъ. На вопросъ Ю: ‘Что такое девять добродтелей?’ — министръ отвчалъ:’Учтивость въ соединеніи съ достоинствомъ, кротость въ соединеніи съ твердостью, отвага въ соединеніи съ почтительностью, способность къ управленію въ соединеніи съ уваженіемъ, послушаніе въ соединеніи со смлостью, прямота въ соединеніи съ мягкостью, снисходительность въ соединеніи съ разборчивостью, сила въ соединеніи съ искренностью и доблесть въ соединеніи съ прямодушіемъ’.
Хотя достоинства, приписываемыя древнимъ правителямъ Китая, повидимому, сильно преувеличены, но все-таки за ихъ существованіе говоритъ то обстоятельство, что поступки послднихъ правителей изъ династіи Яо и Шуна въ такой же мр осуждаются. Высокая нравственность, характеризовавшая правленіе вышеупомянутыхъ императоровъ, постепенно падала при ихъ преемникахъ. Безнравственность, безпорядокъ и беззаконіе достигли высшей степени при гнусномъ тиран Кіе, который взошелъ на престолъ въ 1818 г. до P. X. Этотъ ‘обидчивъ людей и убійца многихъ’, какъ его называли, разорилъ имперію и ея населеніе непрерывными войнами съ сосдями. Въ его царствованіе дла управленія были запущены, и народъ изнывалъ подъ тяжелымъ гнетомъ. У несчастныхъ подданныхъ Кіе невольно напрашивалось невыгодное сравненіе между безпорядкомъ въ ихъ собственныхъ провинціяхъ и народнымъ благосостояніемъ сосдняго княжества Шангъ, гд правилъ кроткій Т’ангъ. Подъ конецъ деспотизмъ Кіе сдлался настолько невыносимымъ, что въ 1765 году до P. X. Т’ангъ призвалъ народъ къ возстанію, при чемъ, однако, счелъ нужнымъ объяснить, что онъ берется за оружіе не какъ мятежникъ, а какъ избранникъ Неба. ‘Не мн, малому ребенку,— говорилъ онъ,— браться за то, что можетъ показаться бунтомъ, но само Небо прцказало мн уничтожить правителя изъ династіи Хіа за его многочисленныя преступленія’.
Борьба длилась не долго. Съ одной стороны было правое дло и сильное войско, съ другой — разногласіе и малодушіе. Однако, Кіе до конца сохранялъ самонадянность. ‘Случалось ли, чтобы солнце погибало?— говорилъ онъ своему народу.— Если солнце погибнетъ, тогда только вы и я можемъ погибнуть!’ Легенда гласитъ, что во время послдней битвы, дйствительно, случилось чудо: два солнца боролись на неб, и одно изъ нихъ поглотило другое, земля потряслась и рки вышли изъ береговъ. Войска Кіе были разбиты на-голову, и низверженный императоръ попался въ плнъ къ Т’ангу. Въ лиц завоевателя возродились добродтели Яо и Шуна. Гармонія и миръ воцарились въ имперіи, земледліе процвтало, и благословеніе Неба сошло на страну. Впослдствіи, однако, благой примръ этого правителя сталъ забываться. Но въ 1401 г. до P. X. на престолъ взошелъ П’анъ-Кангъ, который на время вернулъ стран ея благосостояніе. Онъ положилъ конецъ возникшимъ злоупотребленіямъ и далъ новое направленіе своей династіи, перемнивъ ея титулъ Шангъ на Инь, по имени новой столицы, которую онъ основалъ къ югу отъ Желтой рки.
Посл смерти П’анъ-Канга въ государств опять начались бдствія, которыя достигли максимума при ‘безнравственномъ, невоздержномъ, безпечномъ притснител’ Шоу (1154—1122 до P. X.). Какъ передъ сверженіемъ прежней династіи, такъ и теперь появился вождь, князь Чоу, Ву-Вангъ, сгруппировавшій около себя народъ во имя той же Небесной миссіи, которую выполнилъ Т’ангъ. Онъ обратился къ народу съ воззваніемъ: ‘Шоу, царь Шанга, не уважаетъ Неба и тмъ навлекаетъ бдствія на народъ. Онъ предается пьянству и разврату… Онъ устраиваетъ себ дворцы, башни, бесдки, плотины, пруды, жестоко обижая васъ, о толпы народа! Онъ сжегъ и спалилъ всхъ честныхъ и добрыхъ… Онъ сидитъ на корточкахъ и не служитъ Шангъ-ти или духамъ небеснымъ и земнымъ, не поддерживаетъ храма своихъ предковъ и не приноситъ въ немъ жертвъ… Беззаконіе Шанга достигло крайняго предла, и потому Небо повелваетъ уничтожить его… Я, малое дитя, съ утра до ночи не перестаю думать объ этомъ. Я получилъ приказъ отъ своего покойнаго отца Вана, я принесъ особую жертву Богу. Я совершилъ положенное богослуженіе великой Земл и веду васъ выполнить наказаніе, опредленное Небомъ’.
Не только ближайшіе подчиненные Ву-Ванга, но и сосднія племена откликнулись на его призывъ. Одна битва ршила все дло. Войско Шоу потерпло пораженіе, и тиранъ, не видя другого исхода, покончилъ самоубійствомъ, предоставивъ свою имперію и народъ на произволъ побдителей. Съ энергіей реформатора, By возстановилъ прежніе порядки въ государств. Онъ отршалъ отъ должностей всхъ несвдущихъ чиновниковъ и выдвигалъ только тхъ, которые выказывали себя дльными и способными. ‘Онъ придавалъ большое значеніе тому, чтобы народъ твердо зналъ обязанности пяти общественныхъ отношеній, былъ сытъ и правильно выполнялъ погребальные обряды и жертвоприношенія. Онъ на дл показалъ свою праведность, почиталъ добродтель и награждалъ по заслугамъ. Посл того ему оставалось только сидть сложа руки, а управленіе уже шло своимъ порядкомъ’.
Когда, такимъ образомъ, совершилось завоеваніе безпокойнаго государства Шанга, то возстановлены были сношенія съ пограничными западными племенами. Между прочимъ, представители отъ народа Лю пришли засвидтельствовать Ву-Вангу свое почтеніе и, въ знавъ врноподданническихъ чувствъ, привезли въ подарокъ свору собакъ. Царь готовъ былъ принять этотъ даръ, но имперскій стражъ отсовтовалъ ему, приводя такія же основанія, въ силу которыхъ китайское правительство и донын упорно сторонится отъ изобртеній и совтовъ иностранцевъ. ‘Разумные цари тщательно поддерживаютъ свою добродтель, и дикія племена со всхъ сторонъ добровольно покоряются имъ… Совершенная добродтель не допускаетъ презрнной фамильярности… Правитель не долженъ гнаться за иностранными предметами для своего обихода, и тогда его народъ сможетъ удовлетворить всмъ его требованіямъ… Онъ не долженъ даже держать собакъ и лошадей иноземнаго происхожденія, не долженъ кормить въ своемъ государств рдкостныхъ птицъ и диковинныхъ зврей. Если онъ не будетъ придавать цны иностраннымъ предметамъ, то иностранцы сами придутъ къ нему. Если онъ цнитъ трудъ, то его собственный народъ будетъ наслаждаться покоемъ’. Вс добродтельные государи держались этихъ правилъ, которыя почитаются за выраженіе высшей мудрости и, съ китайской точки зрнія, даютъ превосходный результатъ. Эта горделивая обособленность сильно способствовала тому, чтобы въ теченіе многихъ вковъ поддерживать лесть въ отношеніяхъ окружающихъ народовъ къ китайцамъ.
Царь By имлъ еще боле могущественнаго совтника, чмъ имперскій стражъ, въ лиц своего младшаго брата, князя Чоу. Изъ перваго же случая, гд упоминается его имя, видно, что это былъ человкъ съ сильнымъ характеромъ, по тому же поводу мы впервые узнаемъ о культ предковъ. Черезъ два года посл завоеванія Шанга царь By опасно заболлъ. Придворные предложили загадать на черепах {Въ древнемъ Кита очень распространены были всякія гаданія и прорицанія. Никакое государственное или частное дло не предпринималось безъ предварительнаго предсказанія объ его благополучномъ исход. Если же і предсказаніе судило неудачу, то дло откладывалось. Знаменіями служили явленія природы, различныя встрчи, силы и т. д. Особенно своеобразны были удержавшіяся до сихъ поръ предсказанія по растенію Ши и по черепах, или Ду.
Трава Ши (Achillea millefolium), обладающая цлебными свойствами, употреблялась древними шаманами для лкарствъ и впослдствіи стала предметомъ поклоненія. Въ большомъ количеств разводятъ ее на могил Конфуція. Въ каноническихъ книгахъ о ней часто упоминается. Сжигая ея стебель, получаютъ рисунокъ перекрестныхъ линій, по которымъ и составляютъ прорицаніе. Еще есть другой способъ гаданія: нарзаютъ Ши на мелкіе куски, которые бросаютъ съ высоты. Порядокъ ихъ расположенія даетъ нужное предсказаніе.
Что касается черепахи, то ея долговчность, инстинкты, способность къ защит и медленная, но неутомимая походка, поражали древнихъ китайцевъ. Въ начал зимы черепаха зарывается въ землю и выходитъ на свтъ только весной словно знаетъ, когда наступитъ перемна погоды. Это казалось китайцамъ верхомъ мудрости. Линіи ея щитка считались пророческими знаками. Китайцы различали шесть породъ черепахъ, которыхъ они относили къ небу, западу, востоку, сверу, югу, зениту и земл. Въ столиц былъ особый домъ, гд держали черепахъ, отводя каждой пород отдльное помщеніе. Въ начал каждой весны ихъ обмывали кровью жертвеннаго животнаго, вроятно, чтобы подновить ихъ пророческій даръ.
Для гаданія полагается вскрыть животное, затмъ снять верхнюю часть щитка и оставить только нижнюю, на которой, по обимъ сторонамъ средней линіи, идутъ перескающіяся черточки, раздляющія поверхность щитка на пять квадратовъ. Срединная линія, это — линія тысячи ли, или ста миль. Пять квадратовъ соотвтствуютъ пяти планетамъ или пяти элементамъ. Изъ нихъ различнымъ образомъ составляютъ 120 фигуръ, которыя пригодны для 1200 отвтовъ. Затмъ наносятъ еще восемь символическихъ линій, которыя даютъ 64 комбинаціи, соотвтствующія дождю, хорошей погод, свту, мраку, побд, пораженію, постоянству, перемн и т. д. Чтобы получить боле точный отвтъ, щитокъ намазываютъ черною краской и затмъ держатъ надъ огнемъ. Трещины, происшедшія отъ жара, образуютъ новыя линія, которыя иногда соотвтствуютъ прежнимъ фигурамъ, а иногда измняютъ ихъ. Отсюда выводятъ заключенія, какъ и при какихъ обстоятельствахъ должны произойти предполагаемыя событія. Прим. пер.} каковъ будетъ исходъ его болзни, но Чоу не допустилъ этого. Воздвигнувъ четыре земляныхъ алтаря, изъ которыхъ три были обращены на югъ, въ честь его отца, дда и прадда, онъ сталъ передъ четвертымъ, обращеннымъ на сверъ, и началъ молиться слдующимъ образомъ: ‘Вашъ главный потомокъ тяжело и опасно боленъ, если вы, о три царя, призваны съ неба слдить за нимъ, то позвольте мн пострадать за него. Я былъ любящимъ и послушнымъ сыномъ своего отца, я умю хорошо и искусно служить безплотнымъ существамъ. Вашъ же главный потомокъ не уметъ такъ хорошо и искусно служить безплотнымъ существамъ, какъ я. Кром того, въ чертогахъ Господнихъ ему предназначено было простереть свою помощь на вс четыре стороны имперіи, такъ что онъ можетъ утвердить вашихъ потомковъ въ этомъ земномъ мір… О, не дайте нарушиться драгоцнному небесному повелнію, и тогда вс наши прежніе цари будутъ вчнымъ прибжищемъ и источникомъ упованія. Теперь я при посредств великой черепахи буду ждать вашихъ приказаній. Если вы согласитесь исполнить мою мольбу, то я возьму эти символы и жезлъ (эмблемы имперскаго дома Чоу), возвращусь и буду ждать исхода. Если же вы не согласны исполнить ее, то я ихъ не возьму’, т. е. смерть царя By послужитъ знакомъ паденія династіи, и тогда эти регаліи ужъ больше не понадобятся. На этотъ разъ царь выздоровлъ, но все же смерть вскор похитила его. При его преемник Чинг имперія распалась на’ дв части, и управленіе одною изъ нихъ досталось князю Чоу.
Принявъ бразды правленія, князь обратился къ жителямъ Иня съ прокламаціей, въ которой изложилъ краткую исторію двухъ предшествовавшихъ династій слдующими словами: ‘Я слышалъ изреченіе, что Шангъ-ти ведетъ человка къ спокойной охран, но правитель изъ династіи Хіа не стремился къ этой охран, и Ты (богъ) выразилъ ему свое порицаніе. Однако, Біе не внялъ предостереженію Ты, а продолжалъ предаваться разврату и лни, подыскивая себ оправданія. Тогда Небо окончательно отвернулось отъ него, взяло назадъ данное ему высокое назначеніе и взамнъ того послало ему величайшее наказаніе. Оно уполномочило Ганга Успшнаго свергнуть Біе и съ помощью способныхъ людей править имперіей. Начиная отъ Ганга Успшнаго и до императора Иха, каждый правитель стремился прославиться добродтелями и должнымъ образомъ совершалъ жертвоприношенія. И въ то время, какъ Небо охраняло и направляло домъ Иня, государи, въ свою очередь, старались не лишиться милости Божіей и совершать достойныя дла, угодныя Небу. Но въ наше время ихъ преемникъ забылъ пути, заповданные Небомъ… Предаваясь лни и распущенности, онъ уклонился отъ чистыхъ предписаній Неба и лишился народнаго уваженія. Поэтому Шангъ-ти пересталъ ему покровительствовать и послалъ великое бдствіе, которому мы были свидтелями. Небо отступилось отъ него, потому что онъ не старался проявить добродтели… Правителямъ нашего Чоу за ихъ заслуги предназначено было выполнить дло Ты и пресчь династію Инь. Они это совершили и возвстили Богу о своемъ отомщеніи. Въ нашемъ дл мы преслдовали только эту единственную цль, вы, приверженцы царской династіи Инь, должны слдовать за нами’. Тутъ проводился взглядъ, впослдствіи подтвержденный Конфуціемъ, что царь можетъ занимать престолъ лишь до тхъ поръ, пока онъ слдуетъ предписаніямъ Неба, но если только онъ уклонится отъ истиннаго пути, то народъ въ прав свергнуть его. О добродтели и мудрости князя Чоу Конфуцій не могъ достаточно наговориться и считалъ для себя признакомъ паденія, если хоть на минуту переставалъ возноситься къ этому великому образцу.
Преемникомъ князя Чоу былъ Кьюнъ-Ч’инъ, которому досталось вице-королевство съ восточною столицей. Когда онъ вступалъ въ должность, то царь Чингъ обратился къ нему съ пространною рчью, въ которой указывалъ на достойный подражанія примръ его знаменитаго предшественника. Царь особенно настаивалъ на томъ, чтобы онъ своимъ примромъ и поведеніемъ вліялъ на народъ, говоря: ‘Ты — втеръ, а чернь — трава’. Народъ, по его мннію, рождается добрымъ, и виновенъ правитель, который допускаетъ, чтобы онъ познавалъ зло и уклонялся съ пути истиннаго. Судя по всмъ отзывамъ, Кьюнъ-Ч’инъ былъ достойнымъ замстителемъ великаго князя. Имперія продолжала еще процвтать до самаго конца царствованія Чинга (въ 1079 г. до P. X.).
Сынъ послдняго монарха, К’ангъ, вступая на престолъ намревался идти по стопамъ Вана и By, которые, по его выраженію, были ‘высокосправедливы и обогатили народъ’. Но онъ не достигъ той степени совершенства, какъ вышеупомянутые правители. Царствованіе его было продолжительно, но еще задолго до окончанія его (въ 1051 г.) были посяны смена смутъ и раздора, которымъ суждено было скоро взойти. Книга Исторіи умалчиваетъ объ его смерти и о царствованіи его преемника Чао, но Историческая Лтопись, упоминая о смерти К’анга, гласитъ: ‘Чао нсколько уклонился отъ царскаго пути. Царь отправился осматривать южную границу и ужъ больше не возвращался. Онъ нашелъ смерть въ рк’.
О слдующемъ правител, Мухъ-Ванг, Историческая Лтопись говоритъ, что онъ еще больше удалился отъ пути Вана и By. Самымъ выдающимся событіемъ его царствованія было то, что, достигнувъ столтняго возраста, онъ издалъ уложеніе о наказаніяхъ, въ которомъ опредлилъ денежныя пени за различныя преступленія. Китайскіе историки ставятъ ему это въ вину, считая, что онъ такимъ законоположеніемъ далъ толчокъ къ систем офиціальныхъ подкуповъ, которая причинила въ Кита такъ много зла.
До сихъ поръ мы слдили только за судьбой главной провинціи Чоу, такъ какъ до восшествія на престолъ царя Муха, когда, по словамъ Исторической Лтописи, ‘пути царей Вана и By были забыты’, исторія этой провинціи въ сущности была исторіей всей имперіи. По власть верховнаго правителя надъ вассалами стала ослабвать, и безпокойные, безконтрольные властители отдльныхъ провинцій, на которыя подраздлялся Китай, стремились расширять свои владнія на счетъ сосдей и верховнаго правителя.
Въ описываемую эпоху китайцы еще держались береговъ Желтой рки, по теченію которой они пришли въ эту страну и образовали въ предлахъ Собственнаго Китая, по обоимъ берегамъ Желтой рки, нсколько провинцій между 33 и 38 широты и 106 и 119 долготы. Царская провинція Чоу занимала часть ныншней провинціи Хонанъ. Къ сверу отъ нея находилось могущественное княжество Цинъ, занимавшее ныншнюю провинцію Шанси и часть Чи-ли. Къ югу отъ Яи-Цзы-Кіанга простиралось варварское княжество Ц’у. На востокъ до самаго берега моря шелъ рядъ мелкихъ княжествъ, изъ которыхъ главными были: Ц’и, Лу, Ней, Сунгъ и Чингъ, а къ западу отъ Желтой рки находилось княжество Ц’инь, которому предназначено было подчинить себ другіе враждебные удлы.
Съ утвержденіемъ династіи Чоу, царь By распредлилъ эти удлы между членами своей семьи, своими союзниками и потомками древнихъ добродтельныхъ царей. Каждый князь могъ управлять своимъ удломъ по собственному усмотрнію, не уклоняясь лишь отъ общихъ принциповъ, выработанныхъ исторіей, а въ случа столкновеній между отдльными князьями, ршеніе спора предоставлялось правителю главнаго удла, который долженъ былъ наказать виновнаго. Понятно, что при такой систем легко могли возникать недоразумнія, и какъ только авторитетъ главнаго правителя сталъ падать вслдствіе неспособности преемниковъ By, Чинга и К’анга, такъ среди князей появились постоянныя междоусобія. Сосдъ возставалъ на сосда, и, какъ всегда бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, маленькіе удлы попадали въ чужія руки, несмотря на то, что они усиленно взывали о помощи къ общественному правителю. Такъ какъ династія Чоу пришла въ упадокъ, то ршено было передать главенство и царскія обязанности одному изъ самыхъ могущественныхъ князей, а царю оставить только титулъ и номинальную власть. Дйствительно, управленіе Китая въ эту эпоху очень напоминало систему, которая до сравнительно недавняго времени {Вплоть до революціи 1868 года, когда феодальная система и шогунагъ были упразднены. Прим. перев.} держалась въ Японіи. Вмсто микадо, шогуна и правителей — дайміосовъ, здсь были: царь, главный начальникъ и князья. Въ общихъ чертахъ сходство было весьма близкое, но судьба этой системы въ обихъ странахъ была различна. Помимо приписываемаго микадо божественнаго происхожденія, которое поддерживало его авторитетъ, еще и географическое положеніе Японіи на групп острововъ не благопріятствовало вншнему вмшательству въ политическія дла, тогда какъ китайскія княжества граничили съ полуварварскими странами, которыя непрерывно враждовали съ ними.
Глубокая почтительность Конфуція къ дому Чоу не позволила ему описать царствованій, послдовавшихъ между смертью Муха (въ 946 г. до P. X.) и восшествіемъ на простолъ П’инга (въ 770 г. до P. X.). Цари смняли другъ друга и оставляли своимъ преемникамъ въ наслдіе все возраставшія смуты. Въ царствованіе Сюана (827—781 г.) лучъ свта какъ будто озарилъ непроглядную тьму. Хотя Сюану и не удалось достигнуть совершенства, которымъ отличались основатели династіи, но все же онъ старался слдовать ихъ примру. По врованіямъ китайцевъ, Небо за его добродтельныя стремленія дало ему царствовать около полувка.
Преемникъ его, Ю ‘Темный’ не проявилъ такихъ высокихъ качествъ. Въ его царствованіе не произошло никакихъ свтлыхъ событій, и, по настоянію своей любимой фаворитки, онъ совершилъ такія дянія, которыя ставятъ его на одну доску съ Кіе и Шоу. Землетрясенія, грозы и затменія стали такимъ же обычнымъ явленіемъ, какъ и въ послдніе дни династій Хіа и Шангъ. Столицу его осадилъ тесть его, князь Шинъ, въ союз съ варварами, такъ какъ Ю, по настоянію своей фаворитки, прогналъ отъ себя жену. Пытаясь бжать отъ враговъ, Ю былъ убитъ. Описанное событіе прескло западную династію Чоу.
На этомъ пункт оканчивается также Книга Исторіи, и разсказъ о смутахъ и междоусобіяхъ, постигшихъ страну, Конфуцій ведетъ уже въ лтописи ‘Весна и Осень’. Трудно представить себ боле ужасную картину гражданской борьбы. Страна была истощена и разорена, земледліе заброшено, мирная семейная жизнь нарушена, и знаменіемъ времени стали сплошной грабежъ и война.

ГЛАВА II.
Біографія Конфуція.

Таково было положеніе Китая ко времени рожденія Конфуція {Конфуцій есть латинизированное (Confucius) китайское имя Кунгъ-Фу-Цзы. Мудрецъ носитъ еще прозвище Кунгъ-Кью, такъ какъ голова его своей формой напоминала вершину горы Кью. Прим. перев.} (въ 551 г. до P. X.). Свднія о родителяхъ мудреца довольно скудны. Извстно только, что отецъ его, Шу-Ліангъ-Хей, былъ на военной служб и славился необыкновеннымъ ростомъ, силою и удивительною храбростью, и что мать его звали Іенъ-Чингъ-Цай. Хею было семьдесятъ лтъ, когда онъ женился. Онъ уже не чаялъ имть наслдника и потому съ особенною радостью привтствовалъ рожденіе сына, которому суждено было увковчить свою славу.
Преданіе гласитъ, что ребенокъ родился въ пещер горы Ни, куда Чингъ-Цай удалилась, на основаніи полученнаго ею откровенія. Но это лишь одна изъ многочисленныхъ, излюбленныхъ китайскими историками легендъ о рожденіи Конфуція. Изъ того ate желанія возвеличить мудреца, они повствуютъ, какъ чудесныя знаменія предвозвстили это событіе, какъ драконы предсказали Чингъ-Цай объ ожидавшей ее великой чести и какъ феи были воспріемницами ея сына.
О дтскихъ годахъ Конфуція почти ничего не извстно. Повидимому, онъ рано сталъ проявлять склонность къ обрядамъ, такъ какъ говорится, что ребенкомъ онъ любилъ въ играхъ разставлять священные сосуды и устраивать церемоніи. Подрастая онъ серіозно взялся за изученіе исторіи. Съ любовью и почтеніемъ мысленно обращался онъ къ великимъ и добрымъ Яо и Шуну, которые царствовали
‘Въ золотой вкъ, полный золотыхъ дяній’.
Въ пятнадцать лтъ Конфуцій ‘склонилъ свой умъ къ ученію’, а въ девятнадцать женился на двушк изъ княжества Сунгъ. Какъ многіе великіе люди, онъ былъ несчастливъ въ супружеской жизни и подъ конецъ развелся съ женою, дождавшись все-таки рожденія сына.
Бдность принудила Конфуція вскор посл женитьбы взять мсто смотрителя хлбныхъ амбаровъ, а черезъ годъ онъ получилъ повышеніе и сдлался надзирателемъ государственныхъ земель. Находясь на послдней должности, онъ уже пользовался такой извстностью и уваженіемъ, что когда у него родился сынъ, то князь, въ честь этого событія, прислалъ ему въ подарокъ карпа, и ребенокъ былъ названъ Ли (что по-китайски означаетъ карпъ). Имя Ли рдко упоминается въ біографіяхъ Конфуція, и изъ нкоторыхъ указаній ясно, что онъ не пользовался особенною любовью отца. ‘Слышалъ ли ты отъ своего отца другія поученія, кром тхъ, которыя онъ давалъ намъ всмъ?’ спрашивалъ его одинъ изъ любознательныхъ учениковъ Конфуція. ‘Нтъ,— отвчалъ Ли.— Однажды, когда я поспшно проходилъ по двору, онъ спросилъ меня: ‘Читалъ ли ты оды?’ На мой отвтъ: ‘Нтъ еще’, онъ замтилъ: ‘Если ты не изучишь одъ, то не сможешь толковать о нихъ’. Въ другой разъ на томъ же мст и при тхъ же обстоятельствахъ онъ спросилъ меня: ‘Читалъ ли ты Правила Благопристойности?’ На мой отвтъ: ‘Нтъ еще’, онъ замтилъ: ‘Если ты не изучишь Правилъ Благопристойности, то твой характеръ не установится’.— ‘Я спрашивалъ одну вещь,— воскликнулъ восторженный ученикъ,— а узналъ цлыхъ три: я узналъ объ одахъ, узналъ о правилахъ благопристойности и узналъ, что высшій человкъ относится сдержанно къ своему сыну’.
Двадцати-двухъ лтъ Конфуцій покинулъ службу и посвятилъ свое время на обученіе группы серіозныхъ и восторженныхъ учениковъ. Лнивыхъ или тупыхъ онъ не принималъ. ‘Я не открываю истины тмъ,— говорилъ онъ,— кто не жаждетъ познанія, и не помогаю тмъ, кто не хочетъ давать себ отчета. Если я покажу одну сторону предмета, а слушатель по ней не сможетъ узнать остальныхъ трехъ, то я ему больше не даю урока’.
Двадцати-восьми лтъ отъ роду Конфуцій надумалъ учиться стрльб изъ лука, а въ послдующіе годы бралъ уроки музыки у знаменитаго учителя Сіанга.
Въ тридцать лтъ онъ, по собственному выраженію, уже ‘стоялъ твердо’. Къ этому времени слава его возрасла, и многіе благородные юноши записались въ число его учениковъ. Когда же онъ выразилъ желаніе постить императорскій домъ Чоу, чтобы побесдовать о древнихъ церемоніяхъ съ Лао-Таномъ, основателемъ секты таоистовъ, то правитель тотчасъ же прислалъ въ его распоряженіе колесницу и лошадей.

[]

Питая величайшее уваженіе къ основателямъ династіи Чоу, Конфуцій съ особеннымъ интересомъ постилъ столицу Лу. Съ восторгомъ обошелъ онъ храмъ, пріемныя комнаты, жертвенныя помщенія и дворецъ, а въ заключеніе осмотрлъ форму и расположеніе различныхъ жертвенныхъ и церемоніальныхъ сосудовъ и обратился къ ученикамъ съ словами: ‘Теперь я понимаю, отчего князь Чоу былъ такимъ мудрымъ, и отчего его домъ достигъ царской власти’. Главною цлью поздки Конфуція въ Чоу было все-таки свиданіе съ Лао-Цзы. О бесд этихъ двухъ, весьма не сходныхъ людей, мы имемъ различныя показанія. Конфуціанскіе писатели обыкновенно лишь вскользь упоминаютъ объ этомъ факт, но послдователи Лао-Цзы утверждаютъ, что Конфуцій встртилъ рзкій пріемъ отъ своего боле аскетическаго современника, который смотрлъ свысока на великаго апостола древности. Весьма естественно, что Лао-Цзы, проповдывавшій, будто высшія блага — это покой и самоуничиженіе, могъ направите свои нападки на человка, стоявшаго за строгое выполненіе церемоній и сознательныя добрыя дла. Даже разсчитанныя движенія и интонація Конфуція въ соединеніи съ тою гордостью, которая кроется подъ видомъ смиренія, должны были раздражать метафизика-казначея. Но для Конфуція весьма характерно, что, несмотря на вызовъ противника, онъ воздержался отъ возраженій. Нигд не упоминается, чтобы онъ вообще когда-либо ссорился. При столкновеніи съ противникомъ, но его правиламъ, нужно было отступить. ‘Мудрецъ,— говорилъ Конфуцій,— не войдетъ въ шаткое государство и не будетъ жить въ безпорядочной стран. Если правительство держится истинныхъ принциповъ, то онъ показывается, а въ противномъ случа онъ скрывается’. Проводя тотъ же взглядъ въ частной жизни, Конфуцій неизмнно отказывался спорить.
Возможно, что именно въ связи съ описаннымъ происшествіемъ, онъ обратилъ вниманіе своихъ учениковъ на металлическую статую человка съ тройною пряжкой на устахъ, стоявшую въ поминальной кумирн. На спин статуи находилась слдующая надпись: ‘Древніе были осмотрительны въ рчахъ, и, подобно имъ, мы должны избгать многословія. Многорчивость ведетъ ко многимъ промахамъ. Не беритесь также разомъ за много длъ, ибо множество длъ порождаетъ и множество, затрудненій’. ‘Смотрите, дти мои,— сказалъ Конфуцій, указывая на эту надпись: — вотъ справедливыя слова, которыми намъ нужно руководиться’.
Собравъ въ Чоу вс желаемыя справки, Конфуцій возвратился въ Лу, гд число учениковъ его быстро возрастало, пока не достигло трехъ тысячъ. Онъ, однако, въ Лу пробылъ недолго, такъ какъ три главныя фамиліи этой области: Ки, Шу и Мангъ, посл продолжительныхъ смутъ, объявили войну правительствующему князю и разбили его армію. Князь принужденъ былъ искать убжища въ области Ц’и, и Конфуцій послдовалъ за нимъ. По пути Конфуцій увидлъ женщину, рыдавшую у чьей-то могилы, и. растроганный ея горемъ, послалъ своего ученика Цзы-Лу узнать объ его причин. ‘Ты плачешь такъ, какъ будто перенесла цлый рядъ страданій!’ сказалъ Цзы-Лу. ‘Ахъ!— отвчала женщина.— Моего свекра растерзалъ тигръ, моего мужа постигла та же участь, а теперь такою же смертью погибъ мой сынъ’.— ‘Отчего же ты не уйдешь отсюда?’ спросилъ Конфуцій. ‘Оттого, что здсь нтъ притсненій правительства’, отвчала женщина. Тогда Конфуцій сказалъ своимъ ученикамъ: ‘Замтьте, дти, что притсненія правительства хуже лютаго тигра’.
Быть можетъ, Конфуція привлекало въ Ц’и то обстоятельство, что тамъ при двор еще процвтала музыка императора Шуна. По крайней мр, извстно, что, услышавъ въ столиц звуки желанной музыки, онъ пришелъ въ неописанный восторгъ и потомъ три мсяца не вкушалъ мясной пищи. ‘Я никогда не думалъ,— говорилъ онъ,— что музыка можетъ достигнуть такой степени совершенства’.
Узнавъ о прізд мудреца, князь Ц’и, по имени Кингъ, послалъ за нимъ и посл нсколькихъ бесдъ со своимъ почетнымъ гостемъ ршилъ взять его подъ свое покровительство и подарить ему городъ Линъ-кью со всми угодьями. Но Конфуцій отклонилъ этотъ подарокъ и сказалъ ученикамъ: ‘Высшій человкъ принимаетъ награду только за оказанныя услуги, я, правда, подавалъ совты князю Кингу, но онъ до сихъ поръ не слдовалъ имъ и вдругъ хочетъ сдлать мн подарокъ. Онъ совсмъ не понимаетъ меня.’ Тмъ не мене Конфуцій продолжалъ бесдовать съ княземъ о политик и поучалъ его, что хорошимъ можно назвать такое управленіе, ‘гд государь бываетъ государемъ, министръ — министромъ, отецъ — отцомъ и сынъ — сыномъ’.— ‘Прекрасно,— сказалъ князь.— По если государь не будетъ государемъ, министръ не будетъ министромъ, отецъ не будетъ отцомъ и сынъ не будетъ сыномъ, а я имю доходъ, то могу ли я имъ пользоваться?’
Князь Кингъ не былъ безукоризненнымъ ученикомъ, но проявлялъ хорошія наклонности и, между прочимъ, надумалъ назначить жалованье Конфуцію, чтобы удержать его при себ, однако, ГанъИнгъ, первый министръ, убдилъ князя не длать этого. ‘Эти ученые,— говорилъ министръ,— непрактичны, и имъ нельзя подражать. Они высокомрны и такъ мнятъ о себ, что не удовлетворятся незначительнымъ положеніемъ. Они придаютъ большое значеніе всмъ погребальнымъ обрядамъ, всячески выражаютъ свою печаль и тратятъ все состояніе на пышныя похороны, что не согласно съ нашими простыми обычаями. У этого Кунгъ-Фу-Цзы (Конфуція) тысяча странностей. Нужны вка, чтобы выполнить вс извстныя ему церемоніи. Теперь не время разбираться въ его правилахъ благопристойности. Если ты хочешь, государь, съ его помощью измнить обычаи Ц’и, то забота о твоемъ народ отойдетъ на второй планъ’. Эти разсужденія сильно повліяли на князя, и въ ближайшій разъ, выслушивая совтъ Конфуція, онъ оборвалъ его замчаніемъ: ‘Я слишкомъ старъ, чтобы принять новое ученіе’.
Тогда Конфуцій опять возвратился въ Лу, гд засталъ прежнія смуты. Бразды правленія находились въ рукахъ вождя самой сильной въ то время партіи. Въ виду неблагопріятныхъ условій, Конфуцій не взялъ никакой службы и все свободное время употреблялъ на составленіе Книги Поэзіи и Книги Исторіи.
Мало-по-малу порядокъ былъ возстановленъ, и Конфуцій могъ принять должность намстника города Чунгъ-ту, предложенную ему княземъ Тингомъ.
Тутъ ему представился случай провести на дл свои принципы управленія, и результатъ отчасти оправдалъ его ожиданія. Онъ выработалъ правила, касающіяся народнаго быта, и точные погребальные обряды, опредлилъ, какая пища подходитъ для старыхъ и какая для молодыхъ, и облегчилъ возможность развода. Слдствіемъ этихъ мръ было то, что, какъ при корол Альфред, можно было оставить вещь на большой дорог, и она не пропадала. При Конфуціи на сосудахъ не встрчалось поддльной рзьбы, гробы длались положенной толщины, на могилахъ не воздвигали холмовъ и на рынкахъ не существовало двухъ ддъ на одинъ и тотъ же товаръ. Изумленный князь спросилъ однажды мудреца, можно ли примнить принципы его управленія ко всей провинціи. ‘Разумется,— отвтилъ Конфуцій:— и не только къ провинціи Лу, но и ко всей имперіи’. Дале, князь назначилъ Конфуція помощникомъ надзирателя работъ, а вскор посл того — министромъ юстиціи. Здсь также начинанія его были чрезвычайно успшными. Говорятъ, что съ назначеніемъ его судьею, преступленія совершенно исчезли, и уголовные законы оставались мертвою буквой.
Конфуцій считалъ мужество одною изъ высшихъ добродтелей, и къ описанному періоду его дятельности относятся два факта, свидтельствующіе о томъ, что онъ самъ въ высокой степени обладалъ и нравственнымъ, и физическимъ мужествомъ. Когда тло изгнанника, князя Чоу, было привезено изъ Ц’и для погребенія, то фактическій князь, глава фамиліи Ки, распорядился похоронить его въ сторон отъ его предковъ. Конфуцій, узнавъ объ этомъ, приказалъ обнести кладбище рвомъ такъ, чтобы включить въ него и новую могилу. ‘Клеймить князя и подчеркивать его вину несогласно съ этикетомъ,— говорилъ онъ кн.— Я веллъ включить могилу въ кладбище, чтобы такимъ образомъ скрыть ваше вроломство’. Смлый поступокъ Конфуція остался безнаказаннымъ.
Другое событіе произошло нсколькими годами позже, во время свиданія между князьями Лу и Ц’и, на которомъ Конфуцій присутствовалъ въ качеств церемоніймейстера. По его настоянію, на мст свиданія правителей было устроено возвышеніе съ тремя ступенями, куда поднялись оба князя, и, обмнявшись привтствіями, приступили къ обсужденію мирнаго договора. Однако, князь Ц’и замыслилъ измну, и, по данному имъ знаку, толпа дикарей съ барабаннымъ боемъ обступила князя Лу, намреваясь схватить его. Въ минуту величайшей опасности Конфуцій бросился къ возвышенію и увелъ князя Лу. Посл смутъ, въ которыхъ Конфуцій держался стойко и твердо, договоръ все-таки былъ заключенъ, и даже часть земли, къ югу отъ рки Вамъ, захваченная удломъ Ц’и, по настоянію мудреца, была возвращена княжеству Лу. Въ память этого происшествія населеніе Лу на возвращенной территоріи выстроило городъ, который назвали ‘городомъ исповди’.
Но возвратимся къ дятельности Конфуція на посту министра юстиціи. Какъ ни успшны были результаты его системы, все же они нсколько преувеличены въ описаніяхъ его послдователей. Преступность, несомннно, уменьшилась, по все-таки не исчезла. Біографы Конфуція разсказываютъ объ одномъ дл, которое, вроятно, было ему особенно непріятно. Къ нему однажды пришелъ отецъ съ жалобой на непокорнаго сына, ожидая встртить поддержку со стороны судьи, который придавалъ такое значеніе сыновней почтительности. Но, къ удивленію всхъ присутствующихъ, Конфуцій присудилъ и отца, и сына къ тюремному заключенію, а на увщанія главы фамиліи Ки отвчалъ: ‘Долженъ ли я наказывать за нарушеніе сыновней почтительности человка, котораго не воспитывали въ этомъ чувств? Разв тотъ, кто не внушаетъ сыну его обязанностей, не виновенъ наравн съ согршившимъ сыномъ? Человкъ не рождается преступнымъ, поэтому отецъ семейства и правительство страны отвтственны за нарушеніе сыновней почтительности и общественныхъ законовъ. Если царь по безпечности не издаетъ законовъ, а только караетъ по букв закона, то это не честно, если онъ взимаетъ налоги произвольно, безъ предупрежденія, то онъ является притснителемъ, если же онъ присуждаетъ къ смертному наказанію народъ, котораго не поучалъ, то совершаетъ жестокость’.
На этомъ Конфуцій неоднократно настаивалъ и старался словомъ и дломъ поддерживать вышеупомянутые принципы. Въ присутствіи князя, своего патрона, Конфуцій находилъ нужнымъ держаться съ почтительнымъ смиреніемъ. Когда онъ входилъ во дворецъ или проходилъ мимо трона, выраженіе лица его измнялось, колни подъ нимъ подкашивались, и говорилъ онъ, словно ему трудно было произносить слова. Если на него выпадала обязанность нести царскій скипетръ, то онъ сгибался такъ, словно не могъ выдержать его тяжести. Если князь навщалъ его во время болзни, то онъ принималъ его, лежа головой на востокъ и одтый въ придворное платье съ поясомъ. Если князь посылалъ ему въ подарокъ вареное мясо, то онъ тщательно оправлялъ свою рогожку и отвдывалъ кушанья. Если мясо было сырое, то онъ приносилъ его въ жертву духамъ предковъ, но животныхъ, присланныхъ въ подарокъ, онъ никогда не убивалъ.
На сельскихъ праздникахъ онъ всегда шелъ позади, а не впереди старшихъ. Во всемъ, что его касалось, онъ держался простоты и искренности. Съ низшими придворными чинами онъ говорилъ свободно, а въ обращеніи съ высшими чинами былъ почтительнымъ, но точнымъ. Онъ съ уваженіемъ относился ко всмъ обрядамъ, и даже во время ежегодныхъ дикихъ собраній, имвшихъ цлью отгонять вліяніе чумы, онъ стоялъ въ придворномъ плать на восточныхъ ступенькахъ своего дома и принималъ буйныхъ заклинателей, какъ дорогихъ гостей. Если князь посылалъ за нимъ, чтобы присутствовать на пріем гостя изъ царской фамиліи, то онъ совершенно преображался. Онъ низко кланялся чиновникамъ, среди которыхъ находился, и, если его посылали встртить гостя у воротъ, то онъ ‘спшилъ съ руками, распростертыми, какъ крылья птицы’. Усматривая въ завывань. грозы и бури голосъ Неба, онъ мгновенно мнялся въ лиц при удар грома или сильномъ порыв втра.
Въ основ этихъ мелочей лежитъ извстный принципъ, вслдствіе чего он и не производятъ впечатлнія такого искусственнаго формализма, какъ можно было бы ожидать при иныхъ условіяхъ. Подобно другимъ древнимъ мудрецамъ, Конфуцій особенно врилъ въ силу примра. ‘Какого вы мннія о томъ, чтобы казнить смертью безнравственныхъ людей ради блага нравственныхъ?’ спросилъ его однажды глава фамиліи кн. ‘Государь,— отвчалъ Конфуцій,— зачмъ вы вообще прибгаете къ смертному наказанію? Пусть вс ваши, даже сокровеннйшія желанія будутъ направлены къ добру, и тогда вашъ народъ будетъ добрымъ’. Затмъ, приводя слова Чинга, онъ добавилъ: ‘Высшіе относятся къ низшимъ, какъ втеръ къ трав. Трава склоняется туда, куда дуетъ втеръ’. Во всякую минуту, дома или въ пути, за столомъ или въ постели, за занятіями или за отдыхомъ, Конфуцій старался своимъ поведеніемъ и примромъ оказывать вліяніе на другихъ людей и до извстной степени достигалъ своей цли. Ему удалось одолть цлый рядъ укрпленныхъ городовъ, которые служили разсадниками смутъ и раздоровъ, и, благодаря ему, могущество главнаго князя еще возрасло. Онъ внушалъ мужчинамъ духъ честности и врности, а женщинъ поучалъ кротости и цломудрію. По преданію, миръ, господствовавшій въ Лу, привлекъ въ это княжество массу иностранцевъ, такимъ образомъ, на дл осуществилось древнее понятіе о хорошемъ государств, неоднократно приводимое Конфуціемъ: ‘Народъ былъ счастливъ, и чужеземцы стремились туда издалека’.
Самъ Конфуцій убдился въ невозможности осуществить вс свои теоріи на практик, а его опытъ въ должности министра юстиціи показалъ ему, что простого примра еще недостаточно, чтобы вести народъ по пути добродтели. Чрезъ нсколько времени посл вступленія въ эту должность онъ подписалъ смертный приговоръ одному, очень извстному гражданину, по имени Шао, за нарушеніе общественной тишины. Это противорчіе съ принципомъ, который Конфуцій такъ настойчиво проводилъ, удивило его учениковъ, и Цзы-Кунгъ, высказалъ ему упрекъ за казнь столь знатнаго человка. Но Конфуцій стоялъ за необходимость этой мры. ‘Есть на свт пять великихъ золъ,— говорилъ онъ:— это — вредный человкъ съ мятежнымъ духомъ, человкъ, соединяющій въ себ порочность длъ съ крутымъ нравомъ, человкъ, завдомо лживый, человкъ, замышляющій пагубные поступки и подстрекающій къ нимъ, человкъ, склонный во злу и питающій зло. Вс эти недостатки соединялись въ лиц Шао. Его домъ былъ притономъ для ненавистниковъ, слова его были достаточно правдоподобны, чтобы сбивать людей съ толку, а противодйствіе его было достаточно сильно, чтобы погубить даже независимаго человка’.
Однако, несмотря на нкоторыя уклоненія Конфуція отъ намченныхъ имъ принциповъ, народъ гордился его управленіемъ, и въ псняхъ, за работой, прославлялъ его, какъ спасителя отъ гнета и несправедливости.
Конфуцій былъ энтузіастомъ, и неудача предпринятой имъ реформы ни на минуту не вызывала въ немъ сомннія въ непогршимости его системы. Онъ полагалъ, что выработанный имъ порядокъ управленія могъ оказать благотворное вліяніе на народъ и правителя не только въ его родномъ княжеств, но и во всхъ сосднихъ странахъ. Но что же вышло на дл? Благоденствіе народа Лу не только не побудило князя Ц’и ввести ъ своей стран такую же систему, а лишь вызвало въ немъ зависть. чЕсли Конфуцій будетъ стоять во глав управленія, то княжество Лу сдлается самымъ могущественнымъ, и тогда его ближайшему сосду Ц’и не сдобровать. Попробуемъ-ка умилостивить его, уступивъ ему участокъ земли’, такъ говорилъ князь Ц’и, но одинъ дальновидный министръ посовтовалъ лучше тмъ или инымъ путемъ подорвать вліяніе Конфуція и навлечь на него немилость его патрона.
Первымъ дломъ князь Ц’и послалъ въ подарокъ князю Тингу восемьдесятъ прекрасныхъ двушекъ, искусныхъ въ музык и танцахъ, и сто-двадцать великолпнйшихъ лошадей. Предположенія министра вполн оправдались. Двушки были взяты въ княжескій гаремъ, лошади были поставлены въ княжескія конюшни, а Конфуцію предоставлено было размышлять на свобод о безуміи людей, которые предпочитаютъ пніе двушекъ изъ Ц’и мудрости Яо и Шуна. Время шло, а князь и не думалъ очнуться отъ заблужденій. Онъ запустилъ государственныя дла и подъ конецъ три дня вовсе не принималъ министровъ.
‘Учитель,— сказалъ Цзы-Лу,— пора вмшаться!’ Но Конфуцій, задтый за живое, хотлъ произвести еще одинъ опытъ. Приближался срокъ великаго жертвоприношенія Небу во время солнцестоянія, о которомъ онъ не разъ бесдовалъ съ княземъ, и онъ надялся, что воспоминаніе объ его серіозныхъ рчахъ призоветъ князя къ исполненію своихъ обязанностей. Однако, легкомысленныя соперницы Конфуція еще не утратили своей власти надъ княземъ, въ которомъ наступленіе великаго торжества не пробудило ни малйшихъ угрызеній совсти. Тогда Конфуцій покинулъ свою должность и удалился изъ столицы.
Разочаровавшись въ княз Лу, онъ, однако, вовсе не помышлялъ отказаться отъ своей роли реформатора. ‘Если бы кто-нибудь изъ князей призвалъ меня къ себ,— говорилъ онъ,— то въ двнадцать мсяцевъ я произвелъ бы значительныя перемны, а въ три года усовершенствовалъ бы управленіе’. Но духъ времени не благопріятствовалъ мудрецу. Борьба за главенство между отдльными князьями, которая тянулась нсколько вковъ, достигла особеннаго напряженія и, хотя еще нельзя было опредлить, будетъ ли побда на сторон Цинъ, Ц’у или Ц’инъ, но уже не подлежало сомннію, что правитель Чоу лишится своего первенства. Конечно, людямъ, сражавшимся за обладаніе отживающимъ княжествомъ, странно было бы приглашать къ себ министра, который первымъ дломъ постарался бы вдохнуть жизнь въ мертвыя кости Чоу. Это вскор сдлалось очевиднымъ и для учениковъ Конфуція, которые наравн съ нимъ, если не больше, заинтересованы были въ полученіи имъ должности, но, мене увлекаясь, чмъ онъ, воображаемымъ божественнымъ призваніемъ, ученики убждали его пойти на нкоторыя уступки. ‘Ваши правила совершенны,— говорилъ ему Цзы-Кунгъ,— но они не примнимы въ имперіи. Не лучше ли немного сбавить ихъ строгость?’.— ‘Хорошій земледлецъ,— отвчалъ мудрецъ,— сетъ, но не можетъ поручиться за урожай. Человкъ, очень искусный въ ремесл, можетъ не найти рынка для сбыта своихъ товаровъ. Также и высшій человкъ можетъ разрабатывать свои принципы, но не сдлать ихъ примнимыми’.
Конфуцій ршилъ, однако, употребить вс усилія, чтобы найти желаемую арену дятельности, и, покинувъ Лу, отправился въ княжество Ней. Князь Вея Лингъ торжественно принялъ его, но не выказалъ желанія взять его на службу. Тмъ не мене, разсчитывая, вроятно, извлечь какія-нибудь выгоды изъ совтовъ мудреца, онъ оставилъ его при своемъ двор и назначилъ ему ежегодное содержаніе въ 60,000 мръ хлба, соотвтствовавшее окладу, который Конфуцій получалъ въ Лу. Если бы жизненный опытъ оправдалъ т розовыя надежды, которыя Конфуцій лелялъ при начал своей общественной дятельности, то онъ, вроятно, отклонилъ бы это предложеніе, какъ за нсколько лтъ до того отказался отъ приглашенія князя Ц’и. Но нужда настоятельно побуждала его послдовать совту Цзы-Кунга и немного поступиться своими принципами. Въ Ней Конфуцій пробылъ недолго. Придворные опасались, должно-быть, чтобы онъ не пріобрлъ вліянія на князя, и стали интриговать противъ него, а онъ счелъ благоразумнымъ отступить передъ надвигавшейся грозой. Воспользовавшись гостепріимствомъ князя лишь въ теченіе десяти мсяцевъ, онъ покинулъ столицу Ней, намреваясь постить княжество Тинъ.
Путь его лежалъ черезъ городъ Куангъ, который много терплъ отъ грабежей извстнаго разбойника Янгъ-Ху. Конфуцій лицомъ былъ замчательно похожъ на этого нарушителя общественнаго покоя, и жители города, въ полной увренности, что они имютъ дло со своимъ злйшимъ врагомъ, оцпили домъ, въ которомъ Конфуцій жилъ уже дней пять. Положеніе было критическое, и ученики сильно встревожились. Но Конфуцій твердо врилъ въ свое божественное призваніе и не испугался. Разв посл смерти царя Вана истинное ученіе не вселилось въ меня?— говорилъ онъ,— Если бы Небо желало, чтобы истинное ученіе погибло, то оно не поставило бы меня въ такія отношенія съ нимъ. Но такъ какъ Небо не дастъ погибнуть истинному ученію, то что же можетъ сдлать мн населеніе Куанга?’ Съ этими словами онъ взялъ лиру и заплъ, вроятно, какой-нибудь гимн изъ только что составленной имъ Книги Поэзіи, восхвалявшей мудрость древнихъ императоровъ.
По какой-то неизвстной причин,— врне, убдившись въ своей ошибк, а не подъ вліяніемъ псенъ Конфуція,— толпа внезапно отхлынула, предоставивъ мудрецу идти на вс четыре стороны. Однако, это приключеніе отбило у него охоту къ дальнйшимъ странствованіямъ, и, остановившись не-надолго въ Пу. онъ возвратился обратно въ Ней. Князь опять привтствовалъ его при възд въ столицу, хотя едва ли возобновилъ ему содержаніе, и даже супруга князя Нанъ-Цзы на время прекратила свои интриги и оргіи, узнавъ о возвращеніи мудреца. Въ любезномъ посланіи она просила у Конфуція аудіенціи, онъ сначала отказалъ ей, но она такъ настойчиво повторяла свою просьбу, что ему волей-неволей пришлось согласиться. Конфуцій засталъ Нанъ-Цзы за ширмой, какъ того требовалъ этикетъ, и, обмнявшись обычными формальностями, они свободно вступили въ бесду.
Цзы Лу былъ очень смущенъ этою выходкой Конфуція и нашелъ ее нескромной. Отвтъ, полученный имъ отъ учителя, доказываетъ, что тотъ и самъ усомнился, не переступилъ ли онъ границы мудрой благопристойности. ‘Если я поступилъ неправильно,— воскликнулъ онъ,— пусть Небо отвергнетъ меня! Пусть Небо отвергнетъ меня!’ Тмъ не мене онъ поддерживалъ дружественныя отношенія со дворомъ и потерялъ надежду на полученіе должности въ княжеств Ней лишь посл того, какъ князь всенародно доказалъ, что не понимаетъ серіозности положенія, которое мудрецъ разсчитывалъ занять. Дло въ томъ, что князь похалъ кататься по столичнымъ улицамъ въ одной колесниц съ Нанъ-Цзы, а Конфуцію приказалъ слдовать за ними въ другой колесниц. Процессія прозжала по базарной площади, столпившійся народъ, сразу понявъ всю нелпость положенія, смялся при мысли, что князь заставилъ добродтель идти по пятамъ порока. Это еще увеличило неловкость, которую Конфуцій испытывалъ въ своемъ фальшивомъ положеніи. ‘Я не видлъ ни одного человка,— говорилъ онъ,— который любилъ бы добродтель въ той же мр, какъ красоту’. Оставаться при двор, гд его такъ оскорбили, было свыше его силъ, и онъ опять направилъ свои, стопы на югъ въ Ч’ипъ.,
Удалившись отъ служебныхъ обязанностей, Конфуцій, вроятно, і снова сталъ излагать ученикамъ свои доктрины и взгляды, о которыхъ мы поговоримъ ниже. Извстно, что даже на пути въ Ч’инъ онъ поучалъ своихъ учениковъ различнымъ церемоніямъ подъ тнью развсистаго дерева. Одинъ изъ чиновниковъ, ХуанъТуй, воспитанный въ дух Лао-Цзы, возмущаясь пресловутымъ ‘гордымъ видомъ, вкрадчивою манерой и непреклонною волей’ Конфуція, пытался не допустить его въ Ч’инъ. Эта попытка, однако, не увнчалась такимъ успхомъ, какъ нападеніе боле ршительныхъ враговъ, которые двумя годами позже атаковали мудреца въ Пу, когда онъ направлялся въ Ней. Несмотря на мужественное сопротивленіе учениковъ, враги одолли, схватили Конфуція и потребовали отъ него клятвеннаго общанія не идти въ Ней. Но, несмотря на данную клятву, несмотря на предшествовавшее публичное оскорбленіе, онъ туда неудержимо стремился и, вырвавшись изъ рукъ враговъ, продолжалъ свой путь въ Ней.
Это сознательное нарушеніе слова со стороны Конфуція, который училъ ‘считать врность и искренность главными принципами’, удивило его учениковъ. Цзы-Кунгъ, который въ такихъ случаяхъ обыкновенно заводилъ съ нимъ разговоръ, спросилъ, подобаетъ ли нарушать данную клятву. Конфуцій, котораго нужда выучила изворотливости, отвчалъ: ‘Это была насильственная клятва, а такимъ клятвамъ духи не внимаютъ’.
Но возвратимся къ Конфуцію въ то время, какъ онъ бжалъ отъ своихъ враговъ въ Сунг. Когда Хуанъ-Туй преградилъ ему путь, то онъ пошелъ на западъ въ княжество Ч’ингъ со столицей того же имени. Повидимому, ученики пришли раньше его, а самъ онъ неожиданно появился у восточныхъ воротъ города. Видъ его настолько обратилъ на себя вниманіе, что ученики скоро узнали о его прибытіи. ‘У восточныхъ воротъ,— разсказывалъ одинъ гражданинъ Цзы-Кунгу,— стоитъ какой-то человкъ съ подбородкомъ, подобнымъ Яо, съ затылкомъ, подобнымъ Као-Яо, съ плечами такой же высоты, какъ у Щы-Чана, съ таліей на три вершка короче, чмъ у Ю, имющій видъ заблудившейся собаки’. Узнавъ въ этомъ описаніи своего учителя, Цзы-Кунгъ поспшилъ къ нему навстрчу и передалъ ему слова гражданина. Конфуцій очень смялся и сказалъ: ‘Личныя примты еще ничего, но сказать, что я похожъ на заблудившуюся собаку, это замчательно, замчательно!’
Власти Ч’инга, однако, не выказали желанія принять на службу человка, хотя бы и обладающаго такими видными примтами, и Конфуцій пробылъ въ Ч’инг только годъ. Изъ Ч’инга онъ опять^ намревался пойти въ Ней, но на пути его задержали, какъ было описано выше. Между Конфуціемъ и княземъ Ней, очевидно, существовала симпатія, если не дружба. Князь всегда радъ былъ его видть и охотно бесдовалъ съ нимъ, но, въ виду того, что Конфуцій безгранично восхищался людьми, чьи кости, по словамъ Лао-Цзы, давно разсыпались въ прахъ, и въ особенности родоначальниками династіи Чоу, князь не могъ дать ему никакого отвтственнаго поста. А Конфуцій, повидимому, не переставалъ надяться, что ему удастся склонить князя на свою сторону, и этимъ объясняется, почему онъ постоянно стремился ко двору князя Лннга и столько разъ принужденъ былъ эмигрировать. Князь и на этотъ разъ, какъ всегда, встртилъ Конфуція привтливо, но ихъ бесды, касавшіяся, обыкновенно, способовъ миролюбиваго управленія, теперь, по преимуществу, затрогивали военныя дйствія. Князь замышлялъ нападеніе на городъ Пу, жители котораго, подъ начальствомъ Хуанъ-Туя, арестовавшаго Конфуція, возстали противъ него. Сначала Конфуцій расположенъ былъ поддерживать князя въ его враждебныхъ намреніяхъ, но, разсудивъ, что эта экспедиція представляла серіозную опасность, такъ какъ другія княжества могли оказать поддержку Пу, онъ пришелъ къ убжденію, что лучше всего предоставить Хуанъ-Тую незаконно захваченную имъ территорію. Въ этомъ-то смысл Конфуцій и подалъ ршительный совтъ, которому князь послдовалъ.
Князь старлся, съ годами охотно сталъ предоставлять управленіе другимъ и тяготился высокопарными поученіями Конфуція. Онъ пересталъ ‘примнять’ Конфуція, какъ выражаются китайскіе историки. Мудрецъ негодовалъ и готовъ былъ принять какое угодно предложеніе, откуда бы оно ни исходило. Въ такую минуту его позвалъ къ себ Нихъ-Гихъ, чиновникъ княжества Цинъ. подстрекавшій городъ Чунгъ-Моу въ возстанію противъ правителя, и Конфуцій едва было не согласился. Изучая этотъ періодъ дятельности Конфуція, нельзя не замтить, что въ его поведеніи произошла большая перемна. Куда двалась та возвышенная любовь къ истин и добродтели, которая характеризовала его первые шаги! Борьба не укрпила его, а, напротивъ, научила гнуть спину. Онъ, прежде отказывавшійся принимать незаслуженныя имъ деньги, теперь желалъ платы ни боле, ни мене, какъ за дипломатическіе совты, которыхъ у него по временамъ спрашивалъ князь Лингъ. Онъ, всегда осуждавшій мятежниковъ, готовъ былъ теперь пойти ко двору бунтовщика въ надежд ‘ установить’, какъ онъ однажды выразился, ‘восточную династію Чоу’.
Тутъ опять вмшался Цзы-Лу, доказывая учителю его непослдовательность. ‘Учитель,— сказалъ онъ,— ты намъ говорилъ — кто наноситъ личное оскорбленіе, съ тмъ высшій человкъ не иметъ дла. Если ты примешь приглашеніе Нихъ-Гиха, открыто бунтующаго противъ государя, то что скажетъ народъ?’ Но Конфуцій, съ обычною для него въ послднее время находчивостью, отвчалъ: ‘Я, дйствительно, говорилъ это, но разв, если тереть твердый предметъ, онъ не сдлается тоньше? Разв, если погрузить блую вещь въ черную жидкость, она не почернетъ? Разв я подобенъ горькой тыкв, которую нужно отбросить, чтобы она не попала въ пищу?’ Тмъ не мене доводы Цзы-Лу подйствовали на него, и онъ отказался отъ своего первоначальнаго намренія.
Отношенія Конфуція съ княземъ оставались натянутыми, и, наконецъ, недовольный своимъ патрономъ, онъ удалился отъ его двора. Въ эту эпоху Конфуцій не имлъ никакихъ опредленныхъ доходовъ и, вроятно, средства къ жизни зарабатывалъ, поучая учениковъ изъ своей сокровищницы знаній, которую онъ скопилъ путемъ настойчивыхъ занятій и широкаго опыта.
Ревностные ученики Конфуція придавали такое значеніе каждому его слову и поступку, что, по ихъ указаніямъ, мы можемъ начертить полную картину его частной жизни. Для одежды, какъ мы узнаемъ, онъ выбиралъ только ‘корректные’ цвта, именно — голубой, желтый, тлесный, блый или черный, тщательно избгая краснаго, такъ какъ онъ въ большомъ ходу у женщинъ и двушекъ. Въ д онъ былъ умренъ, но придавалъ значеніе выбору пищи и способу ея приготовленія. Онъ ни за что не прикасался къ сомнительному мясу или тухлому рису, не лъ кушанья, неправильно нарзаннаго или безъ надлежащаго соуса. Онъ позволялъ себ вкушать лишь самое небольшое количество мяса и риса, и, хотя подобное ограниченіе не простиралось на порцію вина, дополнявшую его скромную трапезу, но говорятъ, что онъ никогда не доходилъ до опьяннія. Если онъ халъ въ экипаж, то никогда ‘сразу не оборачивался, и, вообще, во всхъ длахъ и поступкахъ избгалъ поспшности.
Вс эти подробности представляютъ особенный интересъ въ виду того, что Конфуцій оказалъ огромнйшее вліяніе на такую значительную часть населенія земного шара, и его указанія не относились исключительно къ высокопоставленнымъ лицамъ, а выразились, главнымъ образомъ, въ интимныхъ бесдахъ съ учениками и оправдались на примр строгаго выполненія повседневныхъ обязанностей, который онъ имъ самъ подавалъ.
Конфуцій любилъ музыку и считалъ ее не только вншнимъ талантомъ, но и необходимымъ элементомъ воспитанія. ‘Гимны возбуждаютъ умъ,— говорилъ онъ,— правила благопристойности устанавливаютъ характеръ, а музыка внчаетъ все зданіе’.
Искусившись въ общественной дятельности, Конфуцій не хотлъ отказаться отъ надежды на новую должность, и такъ какъ князь Ней не внималъ его совтамъ, то онъ ршилъ переселиться въ княжество Цинъ, въ надежд, что Чао-Кинъ-Цзы, одинъ изъ трехъ фактическихъ правителей страны, окажется боле податливымъ ученикомъ. Съ этой цлью онъ двинулся на западъ, но, дойдя лишь до Желтой рки, узналъ о казни двухъ вельможъ Цина: Тухъ-Минга и Тухъ Шунъ-Хва. Всть объ этомъ событіи, указывавшемъ на смуты, послужила препятствіемъ къ его дальнйшему путешествію, такъ какъ онъ въ свое время говорилъ, что ‘высшій человкъ не войдетъ въ шаткое государство’. Велико было его огорченіе и разочарованіе, и, глядя на желтыя воды у ногъ своихъ, онъ вздыхалъ и шепталъ: ‘О, какъ эти люди были прекрасны! Эта рка не боле величественна, чмъ они были, а я тамъ не находился, чтобы предотвратить ихъ судьбу!’
Посл этого онъ опять возвратился въ Ней, гд князь, занятый приготовленіями къ войн, попрежнему мало расположенъ былъ слушать его поученія. Когда Конфуцій явился ко двору, то князь отказался говорить о чемъ-либо, кром военной тактики, и, быть-можетъ, съ умысломъ забывая, что Конфуцій былъ сторонникомъ мира, сталъ просить у него указаній насчетъ командованія арміей. ‘Если вы пожелаете знать, какъ разставлять жертвенные сосуды, то я могу отвтить вамъ,— сказалъ мудрецъ,— но въ войн я не свдущъ’.
Конфуцій достигъ уже шестидесятилтняго возраста. Положеніе княжествъ, составляющихъ имперію, все мене благопріятствовало его проповди, но, несмотря на удары судьбы, онъ не терялъ твердой вры въ свои силы и свое призваніе, которая характеризовала всю его дятельность. Убдившись, что князь Ней глухъ къ его увщаніямъ, онъ направился въ Типъ искать правителя, который оцнилъ бы его мудрость.
На слдующій годъ онъ со своими учениками перешелъ изъ Ч’ина въ Ц’ае, маленькую провинцію, подвластную княжеству Ц’у. Въ т времена имперія подвержена была всевозможнымъ перемнамъ. Въ одинъ прекрасный день изъ какого-нибудь стараго княжества выкраивалось новое, которому суждено было либо опять исчезнуть, либо разрастись. Когда Конфуцій находился въ Ц’ае то часть Ц’у объявила себя независимой, подъ именемъ Іе, и провозгласила себ отдльнаго князя. Прежде подобное возстаніе вызвало бы протестъ со стороны Конфуція, но теперь онъ не только не назвалъ князя узурпаторомъ, а, напротивъ, прибгнулъ къ его покровительству. Князь не зналъ, какъ ему принять Конфуція, и сдлалъ по этому поводу запросъ Цзы-Лу, но послдній, вроятно, ставилъ князя не выше Нихъ-Гиха и не удостоилъ его отвтомъ. Конфуцій нашелъ Цзы-Лу достойнымъ порицанія и спросилъ: ‘Почему жъ ты не сказалъ ему: это просто человкъ, который, въ ревностномъ стремленіи къ познанію, забываетъ про свою ду, который такъ радуется, достигая познанія, что забываетъ про свои горести, который не замчаетъ наступающей старости? `
Несмотря на мнніе Цзы-Лу, Конфуцій готовъ былъ завязать дружескія сношенія съ княземъ, но князь, повидимому, выказывалъ не больше склонности къ этик мудреца, чмъ другіе правители, которымъ онъ предлагалъ свои услуги. Извстенъ лишь одинъ разговоръ мудреца съ княземъ, который задавалъ ему вопросы о длахъ государственнаго управленія. Отвтъ Конфуція необыкновенно характеренъ. Большинство опредленій хорошаго правительства могло бы непріятно поразить человка, который только что вышелъ изъ-подъ власти своего государя и стоялъ во глав возстанія, поэтому Конфуцій постарался подыскать нкоторое оправданіе для новаго князя, объяснивъ его вроломство, какъ слдствіе прежняго дурного управленія страною, и отвтилъ словами древняго мудреца: ‘При хорошемъ управленіи подданные бываютъ счастливы, и чужеземцы издалека приходятъ въ страну’.
Возвращаясь изъ Іе въ Ц’ае, Конфуцій дошелъ до рки, которую, за неимніемъ моста, нужно было переходить въ бродъ. Увидвъ, что два человка, въ которыхъ онъ узналъ политическихъ отшельниковъ, пахали на сосднемъ пол, онъ послалъ своего неизмннаго спутника Цзы-Лу разспросить ихъ, гд искать броду. ‘Кто тамъ держитъ возжи?’ освдомился первый пахарь, къ которому обратился Цзы-Лу. ‘Кунгъ-Кью’, отвчалъ тотъ.— Кунгъ-Кью изъ Лу?’ переспросилъ пахарь. ‘Да’.— ‘Онъ знаетъ бродъ’, загадочно отвтилъ собесдникъ Цзы-Лу, принимаясь снова за работу. Неизвстно, былъ ли его отвтъ слдствіемъ общей вры во всевдніе Конфуція, или на него нужно смотрть какъ на попытку показать подъ видомъ притчи, что Конфуцій по своей мудрости могъ перейти рку смутъ, заграждающую путь къ свобод. Отъ второго отшельника Цзы-Лу также не добился толковаго отвта. ‘Кто вы такой?’ довольно рзко спросилъ его второй собесдникъ. Узнавъ, что Цзы-Лу — ученикъ Конфуція, этотъ человкъ, позаимствовавшій, вроятно, свои взгляды у Лао-Цзы, отвчалъ: ‘Омуты широкою волной распространяются по всей имперіи, и кто же, по вашему, положитъ имъ предлъ? Вмсто того, чтобы слдовать за учителемъ, который переходитъ отъ одного двора къ другому, не лучше ли вамъ послдовать за тми, которые (подобно намъ) совсмъ удаляются отъ міра?’ Цзы-Лу, по обыкновенію, передалъ эти слова Конфуцію, а тотъ замтилъ: ‘Невозможно жить съ птицами и зврями, какъ со своими равными. Съ кмъ же мн и сообщаться, какъ не съ людьми, не съ человчествомъ? Если бы высокіе принципы держались въ имперіи, то мн не пришлось бы странствовать изъ княжества въ княжество’.
Конфуцій въ общемъ прожилъ въ Ц’ае три года, ознаменованныхъ смутами и войнами, и совты его были тамъ преданы полному забвенію. Въ конц третьяго года княжество By объявило войну княжеству Тинъ, которое получило подмогу отъ лежащаго на югъ могущественнаго Ц’у. Поддерживая своего союзника, князь Ц’у прослышалъ, что Конфуцій находится въ Ц’ае, и ршилъ пригласить его къ своему двору. Онъ отрядилъ къ мудрецу пословъ съ богатыми дарами и письмомъ. Конфуцій охотно принялъ предложеніе и приготовился къ отъзду. Но эта новость встревожила министровъ Ц’ае и Ч’ина. ‘Ц’у,— говорили они,— и безъ того могущественное княжество, а Конфуцій — мудрый человкъ. Опытъ показалъ, что вс, относившіеся къ нему съ презрніемъ, платились за это, и если онъ успшно поведетъ дла Ц’у, то мы неминуемо погибнемъ. Мы во всякомъ случа должны воспрепятствовать его перезду’. Подосланный ими отрядъ напалъ на Конфуція въ глухой пустынной мстности и преградилъ ему путь. Здсь его продержали въ плну семь дней, подвергая суровымъ лишеніямъ, и, какъ во вс трудныя минуты, ученики громко роптали на судьбу свою и своего учителя.
‘Неужели высшій человкъ,— спросилъ Цзы-Лу,— долженъ выносить, такія страданія?’ — ‘Высшему человку случается терпть лишенія,— отвчалъ Конфуцій,— но только заурядный человкъ въ бд теряетъ самообладаніе’. Въ эту бдственную минуту Конфуцій обратился къ своему неизмнному утшенію: онъ игралъ на лютн и плъ.
Подъ конецъ ему удалось увдомить князя Цу о своемъ печальномъ положеніи. Князь отрядилъ пословъ, чтобы освободить Конфуція, и самъ выхалъ изъ столицы навстрчу ему. Онъ радушно принялъ Конфуція и, повидимому, время до времени прибгалъ къ его совтамъ, но никакой должности ему не далъ и не отвелъ ему участка земли, какъ предполагалъ раньше, такъ какъ министры воспротивились этому. ‘Разв у вашего величества,— спросилъ одинъ изъ чиновниковъ,— есть слуга, который могъ бы занять мсто посла съ такимъ успхомъ, какъ Цзы-Кунгъ? Или столь же достойный первый министръ, какъ Іенъ-Хвуй? Или полководецъ, который могъ бы сравниться съ Цзы-Лу? Разв цари Ванъ и By изъ своихъ маленькихъ княжествъ не возвысились до управленія имперіей? А если Кунгъ-Кью когда-нибудь пріобртетъ землю, и министрами у него будутъ такіе ученики, то Ц’у не сдобровать’.
Эти доводы не только показались убдительными въ данномъ случа, но, повидимому, повліяли на дальнйшія отношенія князя къ Конфуцію, такъ какъ до самой смерти, послдовавшей осенью того же года, онъ ни разу не обращался за совтомъ къ мудрецу. Въ его преемник Конфуцій, очевидно, не нашелъ себ покровителя и опять вернулся въ Ней.
Въ Ней шестидесятитрехдтній Конфуцій засталъ, что внукъ его прежняго друга, князя Линга, свергнулъ съ престола и осудилъ на изгнаніе родного отца за то, что тотъ покусился на жизнь своей матери, а его бабки, знаменитой Нанъ-Цзы. Этотъ князь, по имени Чухъ, разсчиталъ, что въ его интересахъ привлечь въ себ Конфуція, и послалъ къ нему Цзы-Лу сказать: ‘Князь Ней ожидаетъ вашей помощи въ управленіи страною и желаетъ знать, что вы для этого считаете необходимымъ’.— ‘Первымъ дломъ необходимо исправить названія’, отвчалъ Конфуцій.— ‘Зачмъ же это?’ спросилъ Цзы-Лу.— ‘Какъ ты непонятливъ, Юй!— сказалъ Конфуцій.— Высшій человкъ очень осмотрителенъ въ томъ, чего онъ не знаетъ. Если названія неправильны, то рчь не соотвтствуетъ истинному смыслу. Если рчь не соотвтствуетъ истинному смыслу, то дла не могутъ идти успшно. Если дла не могутъ идти успшно, то благопристойность й музыка не будутъ процвтать. Если благопристойность и мувыка не будутъ процвтать, то нельзя будетъ правильно присуждать наказаній. Если нельзя будетъ правильно присуждать наказаній, то народъ не будетъ знать, какъ двинуть рукой или ногой. Поэтому высшій человкъ считаетъ необходимымъ, чтобы названія соотвтствовали предметамъ и чтобы его указанія выполнялись должнымъ образомъ. Высшій человкъ добивается, чтобы его слова были правильными’.
Конфуцій, конечно, не могъ одобрить положенія длъ въ Ней, а такъ какъ князь не намревался измнить своего поведенія, то мудрецъ удалился отъ его двора и остальные пять-шесть лтъ, проведенные въ княжеств Ней, прожилъ въ полномъ уединеніи.
Конфуцій не былъ на своей родин Лу цлыхъ четырнадцать лтъ, и, наконецъ-то, суждено ему было туда вернуться. Однако, по ироніи судьбы, онъ дождался исполненія своего завтнаго желанія не за свою политическую или этическую мудрость, а за знаніе военной тактики, которую онъ такъ глубоко презиралъ. Дло въ томъ, что Іенъ-Ю, ученикъ мудреца, находившійся въ это время на служб у Ки-К’анга, совершилъ удачный походъ противъ Ц’и. По его торжественномъ возвращеніи Ки-К’ангъ освдомился, гд онъ научился военному искусству. ‘У Конфуція’, отвчалъ полководецъ,— ‘А что это за человкъ?’ спросилъ Ки-К’ангъ.— ‘Если бы вы пользовались его совтами,— отвчалъ Іенъ-Ю,— то слава о васъ прошла бы въ чужія земли. Вашъ народъ могъ бы встрчаться лицомъ къ лицу съ демонами и богами, не пугаясь ихъ и ничего у нихъ не спрашивая, а если бы вы приняли его правила, то, даже воздвигнувъ тысячу алтарей мстнымъ духамъ, вы не могли бы достигнуть большаго благополучія’. Увлеченный такою перспективой, Ки-К’ангъ предложилъ пригласить мудреца ко двору. ‘Помните только,— добавилъ ІенъЮ,— что между нимъ и собою вы не должны допускать низкихъ людей’.
Прибытіе пословъ изъ Лу было особенно желаннымъ для Конфуція въ силу слдующаго обстоятельства. Одинъ чиновникъ изъ Ней, по имени К’унгъ Вамъ, спросилъ его совта, какъ напасть на своего сюзерена. Конфуцій, не довольный тмъ, что его спрашиваютъ указаній по такому поводу, отговорился незнаніемъ и приготовился покинуть страну, говоря: ‘Птица выбираетъ дерево, чтобы ссть, но дерево не выбираетъ птицы’. Въ это время прибыли послы Ки-К’анга, и Конфуцій безъ колебаній принялъ ихъ приглашеніе. По прізд въ Лу онъ явился ко двору и, въ бесд съ княземъ Гае о длахъ управленія, прозрачно намекнулъ на то, что слдовало бы ему положить окладъ. ‘Управленіе,— сказалъ онъ,— состоитъ въ правильномъ выбор министровъ’. По тому же поводу онъ говорилъ Ки-К’ангу: ‘Бери на службу прямыхъ и отставляй горбатыхъ. Тогда горбатые сдлаются прямыми’.
Ки-К’ангъ не зналъ, что ему длать съ усиливающимся разбоемъ. ‘Если бы ты не скупился, государь, то хоть бы ты назначилъ награду за кражу, народъ не сталъ бы воровать’. Этотъ отвтъ показываетъ, какое мнніе Конфуцій составилъ себ о Ки-К’анг, а, слдовательно, и о княз Гае, который во всемъ раздлялъ взгляды Ки-К’анга. При такомъ режим Конфуцій не могъ служить, но, вмсто того, чтобы искать новой должности, онъ углубился въ свои ученыя занятія и взялся за пополненіе своихъ литературныхъ трудовъ.
Ему минуло шестьдесятъ-девять лтъ. Если за счастье человка считать исполненіе его завтной мечты, то Конфуція слдуетъ признать несчастнымъ. Одаренный отъ природы глубокою почтительностью, довольно спокойнымъ темпераментомъ и пытливымъ умомъ, и воспитанный въ традиціяхъ древнихъ царей, добродтельные подвиги которыхъ были черезчуръ возвеличены на счетъ затушеванныхъ слабыхъ сторонъ ихъ дятельности, Конфуцій считалъ себя способнымъ совершить гораздо больше, чмъ было во власти его или всякаго другого человка. Въ начал своего поприща онъ имлъ возможность въ Лу примнить на практик свои теоріи, какъ мы видли, ими лишь временно, при его непосредственномъ управленіи, удалось поднять народное благосостояніе. Но твердая непоколебимая вра въ себя и въ свои принципы удержала его отъ единственнаго логическаго вывода, который онъ могъ сдлать изъ своихъ неудачъ. Горькій опытъ не послужилъ ему урокомъ, и онъ сошелъ въ могилу въ возраст семидесяти-двухъ лтъ, не теряя прежней увренности, что, если бы ему дать отвтственную должность, то ‘въ три года онъ усовершенствовалъ бы управленіе’.
Считая невозможнымъ придти къ соглашенію съ правителями Лу. онъ, повидимому, ршилъ удалиться со службы. Насталъ конецъ его странствованіямъ, и подобно тому какъ ‘заяцъ отъ собакъ и отъ охотничьихъ роговъ, откуда выскочилъ, туда опять бжать готовъ’, такъ и онъ напослдокъ неудержимо стремился еще разъ постить княжество Лу. Когда же это совершилось, то онъ ршилъ остатокъ дней дожить на родин. Теперь онъ могъ на свобод окончить изданіе Шу-Кинга, или Книги Исторіи, къ которой онъ написалъ предисловіе. Онъ также тщательно ‘изложилъ обряды я церемоніи, выработанные древнйшими мудрецами и царями, собралъ и записалъ древнія поэтическія произведенія и предпринялъ реформу музыки’. Изучая внимательно Книгу Перемнъ, онъ написалъ къ ней комментаріи, которые показываютъ, что смыслъ этого произведенія былъ ему такъ же теменъ, какъ и другимъ, (вою мысль о томъ, каково должно быть зерно, заключенное въ эту необыкновенно твердую скорлупу, онъ дополнилъ замчаніемъ, что если бы ‘ему суждено было прожить еще нкоторое время, то онъ пятьдесятъ лтъ положилъ бы на изученіе Книги Перемнъ, и тогда считалъ бы себя свободнымъ отъ великихъ заблужденій’.
Въ 482 году до P. X. умеръ сынъ его, Ли, а въ слдующемъ году смерть унесла его врнаго ученика, Іенъ-Хвуя. Узнавъ о послднемъ несчасть, онъ воскликнулъ: ‘Увы! Небо уничтожаетъ меня!’ Еще годомъ позже одинъ изъ слугъ Ки-К’анга поймалъ на охот какое-то странное однорогое животное, и такъ какъ никто не могъ опредлить, что это за зврь, то обратились къ Конфуцію. Конфуцій призналъ въ немъ Килина. Легенда добавляетъ, что тождество этого звря съ тмъ, который явился незадолго до рожденія Конфуція, можно было установить по сохранившемуся на его рог обрывку ленточки, которую Чингъ-Цай повязала волшебному животному на гор Ни. Смыслъ второго виднія не подлежалъ сомннію, и Конфуцій былъ глубоко пораженъ этимъ предзнаменованіемъ. ‘Отъ кого ты явился?— воскликнулъ онъ.— Отъ кого ты явился?— и затмъ, залившись слезами, добавилъ: — Мое ученіе прошло свой путь, а я неизвстенъ’.
‘Что вы разумете подъ неизвстностью?’ спросилъ его ЦзыКунгъ.— ‘Я не жалуюсь на Провидніе,— отвчалъ мудрецъ,— и не внню людей за то, что они пренебрегаютъ ученіемъ и покланяются успху. Небо знаетъ меня… Никогда высшій человкъ не проходитъ, не оставивъ по себ имени, но мои принципы не имютъ успха. Какъ же на меня будутъ смотрть грядущія поколнія?’
Въ это время, несмотря на слабющія силы и многочисленныя занятія, онъ написалъ Чунъ-Цю, или лтопись ‘Весна и Осень’, въ которой изложилъ исторію своего родного княжества Лу, со временъ князя Иня до четырнадцатаго года царствованія Гае, то-есть до тхъ поръ, пока появленіе Килина возвстило ему близость кончины.
Это — единственное произведеніе, принадлежащее перу самого Конфуція, и здсь, какъ говорятъ біографы, ‘что написано, то написано имъ самимъ, а что вычеркнуто, то вычеркнуто имъ самимъ’. Никто не позволилъ себ вставить или измнить ни одного выраженія. Окончивъ этотъ трудъ, Конфуцій передалъ рукопись ученикамъ и сказалъ: ‘По Весн и Осени меня узнаютъ, по Весн и Осени будутъ судить обо мн’. Это — одинъ изъ многочисленныхъ примровъ въ исторіи человчества, что авторъ Длаетъ ошибочную оцнку собственныхъ произведеній.
Даже по мннію соотечественниковъ Конфуція, которые преклоняются передъ каждымъ его словомъ и взглядомъ, лтопись ‘Весна и Осень’ занимаетъ второстепенное мсто, и изреченія въ Лунъ-10, или Конфуціанскихъ Разговорахъ, по справедливости, ставятся гораздо выше. Два его компилятивныхъ произведенія: Шу-Кингъ и Ши-Кингъ заслуживаютъ большаго вниманія, чмъ книга, которою онъ такъ гордился. Иностранцы, которые въ своихъ сужденіяхъ не руководятся предвзятымъ мнніемъ, не считаютъ его за выдающагося историка, а признаютъ только, какъ философа и государственнаго дятеля.
Конфуцій еще разъ явился ко двору, именно посл того, какъ князь Ц’и былъ убитъ однимъ изъ своихъ чиновниковъ. Надо думать, что это было тяжкое преступленіе, такъ какъ Конфуцій былъ страшно разгнванъ, а онъ, неустанно восхвалявшій добродтельныхъ людей, которые свергали съ трона нечестивыхъ правителей и тирановъ, не высказалъ бы порицанія, если бы убитый князь походилъ на Кіе или на Шоу. Преступленіе было такого свойства, что Конфуцій считалъ необходимымъ отомстить за него, поэтому онъ совершилъ омовеніе и отправился ко двору.
‘Государь,— сказалъ онъ, обращаясь къ князю,— Ч’инъ-Хангъ убилъ своего правителя, и я прошу васъ наказать его’. Но князь не расположенъ былъ вмшиваться въ это дло и сослался на относительное могущество Ц’и. Конфуцій, однако, не такъ легко удовлетворился. ‘Половина населенія Ц’и,— говорилъ онъ,— не сочувствуетъ совершившемуся дянію. Если вы причислите къ населенію Лу половину населенія Ц’и, то смло можете разсчитывать на побду’. Этотъ аргументъ произвелъ на князя не большее впечатлніе, чмъ самый фактъ, и, чтобы отдлаться отъ неугомоннаго Конфуція, онъ посовтовалъ ему изложить это дло передъ глазами трехъ самыхъ вліятельныхъ фамилій княжества. Эта апелляція, на которую Конфуцій согласился неохотно, также не увнчалась успхомъ, и убійство прошло безнаказанно.
Въ эту эпоху, когда каждый правитель держался на трон лишь благодаря вооруженной сил, революціи не носили такого преступнаго характера и являлись не вроломными возстаніями, а скоре борьбой за первенство. Он происходили до того часто, что не вызывали особеннаго удивленія и ужаса. Въ описанный періодъ княжества, граничившія съ Лу, находились въ плачевномъ положеніи. Вскор посл убіенія князя Ц’и Конфуцій узналъ, что въ Ней вспыхнуло возстаніе. Это особенно заинтересовало, его такъ какъ возвращаясь въ Лу, онъ оставилъ на государственной служб въ Ней двухъ своихъ учениковъ, Цзы-Лу и Цзы-Као. ‘Цзы-Као вынернется,— замтилъ Конфуцій, когда ему сообщили о козстаніи,— но Цзы-Лу погибнетъ!’ Это предсказаніе исполнилось въ точности: убдившись въ отчаянномъ положеніи длъ, Цзы-Као бжалъ, а Цзы-Лу остался защищать своего правителя и палъ, сражаясь за него. Хотя Конфуцій и предвидлъ такой исходъ, тмъ не мене онъ былъ очень огорченъ и горько оплакивалъ своего друга, за которымъ самъ вскор долженъ былъ послдовать въ могилу.
Въ одно прекрасное утро, весною 478 года, онъ прохаживался передъ своею дверью и бормоталъ:
‘Великая гора должна ужъ рухнуть,
Могучій стволъ сломиться долженъ,
И, какъ растеніе, мудрецъ увянетъ’.
Эти слова встревожили врнаго Цзы-Кунга. ‘Если великая гора рухнетъ,— сказалъ онъ,— то куда же я обращу взоръ? Если могучій стволъ сломится и мудрецъ увянетъ, то гд же я найду опору? Я боюсь, что учитель заболваетъ’. Съ этими словами онъ поспшилъ въ домъ за Конфуціемъ. ‘Отчего ты такъ опоздалъ?спросилъ Конфуцій, когда онъ догналъ его, и добавилъ: — По правиламъ Хіа тло покойника одвали и укладывали въ гробъ на восточныхъ ступеняхъ, какъ будто онъ еще попрежнему былъ хозяиномъ. При династіи Инь эту церемонію совершали между двумя столбами, какъ будто покойникъ былъ въ одно время и хозяиномъ и гостемъ. Чоу предписывали совершать эту церемонію на западныхъ ступеняхъ, считая покойника за гостя. Я изъ рода Инь. Въ прошлую ночь мн снилось, что я сижу между двумя столбами, а передо мной стоятъ жертвоприношенія. Нтъ у насъ ни одного разумнаго монарха, никто изъ правителей имперіи не хочетъ сдлать меня своимъ учителемъ. Мн время умереть’. Чрезвычайно характерно, что въ своей послдней рчи и сн Конфуцій перенесся къ церемоніямъ давно минувшихъ вковъ. Но сонъ сбылся: въ тотъ, же день онъ слегъ и, проболвъ недлю, скончался.
Ученики похоронили его на берегу рки Сы, къ сверу отъ столицы Лу, и три года оплакивали его на могил. Но даже и это выраженіе почета не удовлетворило самаго преданнаго ученика Конфуція Цзы-Кунга, который еще лишнихъ три года изливалъ свою скорбь о кончин мудреца. ‘Всю жизнь я видлъ надъ головою небо,— говорилъ онъ,— но не знаю его высоты, и подъ ногами видлъ землю, но не знаю ея толщи. Служа Конфуцію, я былъ подобенъ человку, который ходитъ со своимъ ковшомъ къ рк и утоляетъ жажду, не зная глубины рки.

[]

Williamson, постившій въ 1865 году могилу мудреца, такъ описываетъ ея ныншній видъ. ‘Отъ сверныхъ воротъ прямо къ кладбищу идетъ кипарисовая аллея. Въ рощ изъ дубовъ, кипарисовъ и другихъ деревьевъ, обнесенной высокою стной, находится могила мудреца. На самомъ кладбищ мы прошли черезъ красивыя ворота и попали въ другую аллею съ неизмнными кипарисами и каменными изваяніями львовъ и другихъ животныхъ по обимъ сторонамъ. Невдалек отъ могилы, другъ противъ друга, стоятъ два исполинскихъ изваянія мудрецовъ. Ихъ торжественный обликъ какъ бы напоминаетъ постителю о святын этого мста. За домомъ, гд приготовляются жертвоприношенія, гд поклонники отдыхаютъ и предаются размышленію, дамъ показали дерево, посаженное ученикомъ мудреца, Цзы-Кунгомъ, и бесдку, построенную императоромъ Кинъ-Лунгомъ… Могила Конфуція представляетъ большой холмъ, поросшій деревьями и кустарникомъ, противъ него — обычныя приспособленія для жертвоприношеній. Тутъ стоитъ таблица въ 25 футовъ высотой и шесть футовъ шириной, на которой выгравировано имя и списокъ дяній мудреца… Къ западу отъ могилы Конфуція находится могила его сына Ли… а кругомъ — гробницы другихъ представителей его фамиліи’.
Современники описываютъ наружность Конфуція въ такихъ аллегорическихъ выраженіяхъ, которыя ничего не говорятъ уму и предполагаютъ со стороны читателя близкое знакомство съ вншностью императоровъ Яо и Шуна. Имя его, Кью, намекаетъ на особенность строенія его головы, которая, по преданію, походила на гору Кью, со впадиной на вершин. Статуя, стоящая въ храм близъ могилы Конфуція, изображаетъ его ‘высокимъ, сильнымъ и статнымъ, съ полнымъ, румянымъ лицомъ и большою, тяжелою головою’.

ГЛАВА III.
Ученіе Конфуція.

Безпристрастно судить о чьей-нибудь дятельности можетъ только потомство, такъ какъ на оцнку современниковъ вліяютъ многія условія. Если человкъ раздляетъ политическія убжденія большинства, то современники способны превознести его до небесъ, но, защищая противоположные взгляды, онъ можетъ встртить совершенно обратное отношеніе. Подобныя соображенія не вліяютъ на приговоръ потомства: оно отдлено большимъ промежуткомъ времени отъ прежнихъ страстей и прежнихъ предразсудковъ. Его не столько интересуетъ борьба партій, сколько ея результаты. Нердко какой-нибудь прославленный въ свое время герой представляется потомству шарлатаномъ, тогда какъ человку геніальному, потерпвшему при жизни невзгоды и удары судьбы, оно отводитъ должное мсто.
Безъ сомннія, нтъ ни одной исторической личности, относительно которой приговоръ потомства такъ разошелся бы съ мнніемъ современниковъ, какъ относительно Конфуція. Онъ былъ, по преимуществу, государственнымъ дятелемъ и проповдывалъ политическія воззрнія, для развитія которыхъ необходимъ былъ боле или мене продолжительный періодъ мира и спокойствія. Онъ рожденъ былъ для мирнаго времени, но выросъ подъ оружіемъ. По призванію, ему надлежало быть министромъ, а суждено было находить во глав управленія лишь вооруженныхъ людей, жившихъ войной. Время не благопріятствовало ему, и онъ долженъ былъ покориться вол судебъ. Вмсто того, чтобы занимать почетный постъ совтника при добродтельномъ правител, который воскресилъ бы героическій вкъ Яо и Шуна къ полному довольству своего народа, Конфуцій провелъ большую часть жизни, предлагая свои услуги князьямъ, которые пренебрегали его планами и смялись надъ его теоріями. Это была эпоха смутъ и анархіи. ‘Высокіе принципы давно покинули имперію’, и сила сдлалась единственнымъ мриломъ истины и добродтели.
Итакъ, не удивительно, что Конфуцій при жизни потерплъ неудачу. Онъ не принадлежалъ къ тмъ людямъ, которые беззастнчиво приноравливаютъ свои паруса къ втру, а протестъ противъ современныхъ ему беззаконій былъ равносиленъ неуспху. Но все то, что пропало для его современниковъ, сохранилось для потомства. Многомилліонныя позднйшія поколнія китайцевъ перестали придавать значеніе тому, что Конфуцій не попалъ въ княжескіе совтники, такъ какъ они сами могли руководиться словами мудрости, которыя онъ преподавалъ своимъ ученикамъ. Имъ не было дла до презрнія, съ которымъ къ нему относились беззаконные вожди, такъ какъ они сами могли воспользоваться его взглядами на дла управленія и на обязанности гражданъ.
Едва ли на чью-либо долю выпало такое пренебреженіе современниковъ и такое поклоненіе потомства, какъ на долю Конфуція. И то, и другое достигало крайности. Онъ высоко держалъ знамя нравственности и проповдывалъ чистое ученіе. По даже тамъ, гд ему представлялся случай оказывать вліяніе, онъ не могъ достигнуть благихъ результатовъ, такъ какъ въ его вкъ понятія о добр и зл были довольно сбивчивы, а общественная и личная нравственность стояла на самомъ низкомъ уровн. Трудно все-таки понять тайну его необычнаго вліянія на потомство, и чмъ боле изучаешь эту загадку, тмъ большія встрчаешь затрудненія. Его система философіи далеко не полна и недостаточно жизненна, если такъ позволительно выразиться, несмотря на тотъ фактъ, что она дала руководящія начала, которыя произвели все, что было великаго и благороднаго въ жизни Китая на промежутк двадцати съ лишнимъ вковъ.
Ныншняя конфуціанская литература очень обширна, но если выдлить изъ нея т каноническія книги, которыя, по общему убжденію, содержатъ полностью ученіе Конфуція, то передъ нами окажутся только три томика. Первый — или Конфуціанскіе Разговоры, это — бесды великаго учителя, приведенныя въ систему его учениками. Другіе два — или Великое Ученіе и Чунгъ-Юнгъ, или Ученіе о Середин, заключаютъ въ себ ученіе мудреца въ боле популярной форм, составленіе ихъ, обыкновенно, приписывается внуку Конфуція, Цзы-Сы. Конфуцій не столько былъ оригинальнымъ мыслителемъ, сколько, какъ онъ самъ выражался, ‘передавалъ’ достояніе прежнихъ вковъ. Поэтому необходимо сличить его доктрины со взглядами древнйшихъ каноническихъ произведеній, каковы: И-Китъ, или Книга Перемнъ, Ши-Кингъ, или Книга Поэзіи, и Шу-Кингъ, или Книга Исторіи. Тутъ мы убждаемся, что Конфуцій не вполн точно передавалъ ученіе древнихъ мудрецовъ. Онъ не могъ понять умственнаго склада тхъ личностей, которымъ онъ воздавалъ такое безпредльное поклоненіе, и поэтому свелъ ихъ ученіе до своего, боле низкаго уровня.
Въ ученіи Конфуція нтъ ничего спиритуалистическаго. Онъ старался обходить все сверхъестественное. На предложенный ему вопросъ, что такое смерть, онъ отвчалъ: ‘Когда не знаешь жизни, то какъ же знать, что такое смерть?’ Предметомъ его изученія была жизнь, а представителемъ жизни онъ считалъ существующаго человка. Онъ никогда не задавался вопросомъ о происхожденіи или о будущности человка. Онъ просто считалъ человка членомъ общества, и старался, на основаніи древнихъ преданій, выработать путь къ достиженію какъ личнаго, такъ и общаго счастья.
По ученію Конфуція, человкъ не только располагаетъ собственною судьбой, но, какъ равный небу и земл, можетъ вліять на развитіе природы. Путемъ совершенной искренности онъ можетъ дать полное развитіе своей природ. Достигнувъ этого, онъ можетъ вліять на природу другихъ людей. Доведя до полнаго развитія природу другихъ людей, онъ можетъ довести до полнаго развитія природу животныхъ и вещей. Доведя до полнаго развитія природу животныхъ и вещей, онъ можетъ содйствовать преобразовательнымъ и созидательнымъ силамъ неба и земли. Принимая участіе въ преобразовательныхъ и созидательныхъ силахъ неба и земли, онъ съ небомъ и землей составитъ троицу. Тогда онъ сдлается равнымъ небу и земл, и когда достигнетъ этого состоянія, то во всемъ мір будетъ царить порядокъ, все будетъ поддерживаться и совершенствоваться.
Таково положеніе идеальнаго человка во вселенной. Идеальный человкъ одаренъ отъ Неба идеальною природой. Вс люди рождаются добрыми и въ равной степени обладаютъ высокими качествами, которыя даютъ имъ возможность пріобрсти идеальную природу. Человкъ наслдуетъ добро, и когда усовершенствуетъ его, то оно становится его природой. По словамъ одного туземнаго комментатора, добро, ниспосылаемое Небомъ, подобно проточной вод, которая кристаллизуется, когда человкъ совершенствуется, и становится его природой. ‘Великій Богъ,— говоритъ Гангъ,— далъ даже низшимъ людямъ нравственное чувство, слдуя которому, они достигнутъ постоянства природы’. Другими словами, Небо, порождая людей, положило на все соотвтствующіе законы, а люди обязаны охранять, слушать, понимать ихъ и повиноваться имъ. При выполненіи этого условія министры и чиновники будутъ патріотами, отношенія между родителями и дтьми усовершенствуются, и народъ сохранитъ постоянную природу, которая направить его къ милосердію, честности, патріотизму и сыновней привязанности. Достигнутая такимъ образомъ идеальная природа подобна вод, источникъ которой чистъ и незапятнанъ. Она не измняется, но разъ измнившись, уже не можетъ вернуться къ прежнему состоянію. Она руководитъ сердцемъ и выражается въ привязанностяхъ и желаніяхъ. Подобно тому, какъ въ природ золота лежитъ твердость, а въ природ огня — жаръ, такъ въ природ человка — милосердіе, честность, благопристойность, мудрость и врность. Тмъ не мене бываетъ и дурная природа, такъ, напримръ, когда царь Т’ае-Ки не могъ исправиться, то его министръ И-Инь сказалъ себ: ‘Это нечестіе, которое уже по привычк входитъ въ его природу’.
Опредленіе природы человка дано было Конфуціемъ, который особенно превозносилъ вышеупомянутую цитату изъ ШиКинга. Однако, Цзы-Кунгъ говоритъ, что ‘нельзя слушать словъ учителя о природ человка и о пути небесномъ’. Такое утвержденіе произошло, какъ надо полагать, или оттого, что Цзы-Кунгъ не понималъ воззрній Конфуція, или оттого, что онъ, какъ и другіе, старался исключить изъ ученія мудреца все, что считалъ недоступнымъ для умственнаго или нравственнаго развитія народа. Конфуцій не былъ умозрительнымъ философомъ и поэтому не вдавался въ такія пространныя разсужденія, какъ Менцій и нкоторые позднйшіе мыслители. Но онъ достаточно высказался, чтобы судить о томъ, что въ данномъ вопрос онъ былъ солидаренъ съ древними мудрецами. По его ученію, природа всхъ людей приблизительно одинакова, то-есть качества, которыми они одарены, сходны, но съ теченіемъ времени является различіе. Конфуцій поддерживалъ также прежнее врованіе, что въ натур человка лежитъ добро, и что это врожденное добро выражается въ склонности къ четыремъ высокимъ принципамъ: человчности, прямот, благопристойности и познанію. По его словамъ, природа человка занимаетъ самое почетное мсто на ряду съ небомъ и землею, такъ какъ каждый предметъ иметъ свою природу, которая отличается отъ природы человка тмъ, что ея нельзя ни развивать, ни воспитывать.
Добро, унаслдованное отъ Неба, къ несчастью, далеко не всегда остается незапятнаннымъ. Оно подобно проточной вод, которая не знаетъ застоя и постоянно катитъ свои волны къ морю. Нкоторые ручьи загрязняются въ самомъ исток, другіе уже на значительномъ разстояніи, одни загрязняются больше, другіе меньше, но вода не можетъ не загрязниться, иначе она не будетъ водой. Таковъ и удлъ человческихъ натуръ. Почти вс он выходятъ изъ источника чистыми, но потомъ оскверняются, одн раньше, другія позже, одн больше, другія меньше, но все-таки вс он этому подвержены.
Все сказанное относится къ большинству человчества, но есть два класса людей — высшіе мудрецы и низшіе глупцы, которые не подвержены перемнамъ. Конфуцій устанавливаетъ слдующее раздленіе на классы: ‘Т, которые отъ рожденія обладаютъ знаніемъ, составляютъ высшій классъ людей, т, которые учатся и достигаютъ знанія, составляютъ слдующій классъ, дале, идутъ глупые и тупоумные люди, которые, однако, преуспваютъ въ ученіи, глупые и тупоумные, которые къ тому же не учатся, составляютъ самый низшій классъ’.
Природа достигаетъ высшаго развитія въ представителяхъ избраннаго класса, или мудрецахъ. Мудрецъ отъ рожденія обладаетъ знаніемъ и совершенною чистотой. Онъ безъ усилія повинуется влеченіямъ своей природы и, благодаря этому, поддерживаетъ полное прямодушіе и неуклонно идетъ по небесному пути. Ему одному присущи высочайшія качества: быстрота оцнки, ясность сужденія, глубокій разумъ и всеобъемлющая мудрость, вслдствіе чего онъ способенъ къ управленію, великодушіе, милосердіе, кротость, вслдствіе чего онъ способенъ къ снисхожденію, отзывчивость, энергія, твердость и выносливость, вслдствіе чего онъ способенъ къ непоколебимости, душевное равновсіе, серіозность, отсутствіе заносчивости и исправность, вслдствіе чего онъ внушаетъ уваженіе, совершенство, разборчивость, сосредоточенность и проницательность, вслдствіе чего онъ способенъ устанавливать различіе. Онъ всеобъемлющъ и широкъ, глубокъ и дятеленъ, какъ ручей, онъ своевременно выказываетъ свою добродтель. Всеобъемлющій и широкій, онъ подобенъ небу. Глубокій и дятельный, какъ ручей, онъ подобенъ бездн. Онъ, показывается, и вс благоговютъ передъ нимъ, онъ говоритъ, и вс врятъ ему, онъ дйствуетъ, и вс довольны. Поэтому, слава его озаряетъ Срединную Имперію и доходитъ до варварскихъ племенъ. Куда только зазжаютъ корабли и колесницы, куда только проникаетъ сила человка, гд только небо осняетъ и земля носитъ людей, гд только свтятъ солнце и луна, гд только бываютъ морозъ и роса,— тамъ вс, у кого есть кровь въ жилахъ и дыханье въ груди, искренно любятъ и уважаютъ его. И не даромъ говорится, что ‘онъ равенъ Небу’.
Конфуцій вполн раздляетъ взглядъ древнихъ философовъ, которые говорили: ‘Подобно тому, какъ вода стремится къ влажнымъ низинамъ, а огонь къ сухимъ мстамъ, тучи слдуютъ за дракономъ, а втры за тигромъ, такъ точно миріады вещей идутъ за мудрецомъ, когда онъ дйствуетъ’. Онъ добродтеленъ, какъ небо и земля, лучезаренъ, какъ солнце и луна, точенъ, какъ времена года, въ удачахъ и неудачахъ подобенъ духамъ и демонамъ. Когда онъ идетъ впереди Неба, то Небо не противится, если же онъ слдуетъ за Небомъ, то соблюдаетъ Его постановленія. Если Небо ему не противится, то тмъ боле — люди, духи и демоны. Только мудрецъ понимаетъ, какъ нужно подвигаться и какъ отступать, какъ сохранять и какъ разрушать, не выходя изъ совершенной исправности.
Онъ съ любовью идетъ по небесному пути, и самъ такъ же неуклоненъ, какъ этотъ путь. Солнце и луна постоянно сіяютъ и посылаютъ свой свтъ съ неба на землю, такъ же точно натура воспринимаетъ отраженное совершенство мудреца и измняется по его подобію. Мудрецъ въ высшей степени добродтеленъ, такъ какъ онъ рождается безъ склонности къ злу, окруженъ всевозможнымъ совершенствомъ и безгранично мудръ. Его слова подобны вод: чмъ больше вы ее черпаете, тмъ глубже она вамъ представляется, чмъ больше вы за ней гонитесь, тмъ дальше она вамъ кажется. Они также подобны огню: чмъ больше вы его разгребаете, тмъ ярче онъ горитъ, и чмъ меньше вы его трогаете, тмъ онъ жарче. Мудрецъ достигаетъ познанія, не прибгая къ путешествіямъ, описываетъ вещи, не видвъ ихъ, и достигаетъ цли, не дйствуя. Онъ поучаетъ больше примромъ, чмъ словами. Онъ еще ничего не длаетъ, а народъ сразу совершенствуется. Онъ чуждъ вожделній, и народъ, въ свою очередь, становится простодушнымъ. Онъ постоянно обнаруживаетъ смиреніе, и такъ какъ унижаетъ себя, то его превозносятъ, такъ какъ избгаетъ показного, то сіяетъ, такъ какъ ставитъ себя на послднее мсто, то удостоивается перваго.
Однако, есть обстоятельства, при которыхъ мудрецы лишаются своего высокаго положенія. Такъ, напримръ, Шу-Кингъ гласитъ, что ‘мудрецы изъ династіи Шангъ перестали размышлять и сдлались глупцами, а глупцы, благодаря размышленію, стали мудрецами’. Кажущуюся непослдовательность этого утвержденія можно объяснить, предположивъ, что процессъ въ томъ или другомъ случа проходитъ постепенно черезъ рядъ поколній. Такъ, мы видимъ, что потомки мудреца Танга, которому Шангъ-ти предназначилъ быть образцомъ для ‘девяти странъ’, постепенно падали, пока порочность и безуміе не достигли высшей степени въ лиц послдняго представителя этой династіи Шоу. Такимъ же образомъ можно предположить, что мудрость Ву-Ванга была наслдственною добродтелью, которая прогрессировала въ теченіе ряда вковъ.
Въ виду такого опредленія свойствъ мудреца вполн понятно, что лишь немногіе могутъ быть причислены къ этому избранному классу. Святыми или мудрецами офиціально признаны слдующія лица: фуси (2852—2737 до P. X.), Шеннунь (2737—2697), Хуангъ-Ти (2696—2597), Яо (2356—2255), Шунъ (2225—2205), Ю (2205— 2197), Гангъ (1766—1753), Эйинъ (около 1709), Пихе (около 1200). Вамъ-Вангъ (около 1200), Ву-Вангъ (1122—1078), Чоу-Кунгъ (1105), Лью-Хи-Хвуй (около 1600) и Конфуцій.
Вс они обладали незапятнанною безгршною природой, которая есть небесный даръ и соотвтствуетъ судьб человка.
Судьба, вмст съ принципами милосердія, праведности, благопристойности и вры дается отъ Неба каждому человку. Развиваясь въ мысли и дйствіи, эти принципы становятся идеальною природой. Посл того, какъ судьба воплотится мужскимъ или женскимъ началомъ природы, она становится жизнью. Совершеніе (предназначенной) перемны и выполненіе (опредленныхъ) чиселъ есть смерть. Итакъ судьба есть начало природы, а смерть — конецъ жизни. Но сама жизнь, это — природа, поэтому судьба называется подательницей и заключительницей жизни. Въ этомъ смысл Конфуцій говоритъ о своемъ ученик Іенъ-Хву: ‘Былъ Іенъ-Хвуй, онъ любилъ учиться, никогда не предавался гнву, никогда не повторялъ ошибки. Къ несчастью, его судьба была коротка, и онъ умеръ, а теперь нтъ другого, ему подобнаго’. Иногда судьб придается значеніе жизни, какъ, напримръ, въ словахъ Конфуція: ‘Человкъ, который въ виду прибыли думаетъ о праведности, который въ виду опасности готовъ отказаться on своей судьбы, который не забываетъ даже самыхъ старыхъ соглашеній,— такой человкъ можетъ считаться совершеннымъ’. Судьба, дарованная людямъ, даетъ имъ одинаковыя преимущества въ существованіи, но мірскіе соблазны и искушенія вліяютъ на нихъ различнымъ образомъ. Только высшій человкъ можетъ достигнуть познанія собственной судьбы. Посл этого уже онъ можетъ достигнуть познанія судьбы всхъ людей и вещей. Вещи, такъ же, какъ и люди, имютъ свою судьбу, но, въ отличіе отъ людей, не могутъ ея контролировать. ‘Если мои правила привьются,— говорилъ Конфуцій,— то это ихъ судьба, если же они провалятся, то и это ихъ судьба’.
Иногда подъ судьбою разумется просто приказаніе или назначеніе. Такъ, напримръ, говорится, что Ву-Вангъ получилъ судьбу на тронъ въ старости. Но судьба въ собственномъ смысл на Неб соотвтствуетъ природ человка. То, что Небо подаетъ, есть судьба, а то, что человкъ получаетъ, есть природа. Природа, проявляющаяся въ житейскихъ длахъ и въ вещахъ, есть истинный принципъ. Только тотъ человкъ, который проводитъ истинные принципы и даетъ полное развитіе своей природ, можетъ понимать глубокія, непреложныя судьбы Неба. Конфуцій говоритъ, что онъ достигъ этой степени, когда ему исполнилось пятьдесятъ лтъ.
То же Небо, которое даруетъ судьбу, созидаетъ все. Его властью вс созданія растутъ и процвтаютъ, подъ его вліяніемъ вс человческія существа и вещи совершенствуются. На высочайшемъ Неб находится тонкій эирный огонь, который сходитъ, чтобы поддерживать земные предметы. Съ полной безпристрастностью и безконечной духовной мудростью слдитъ оно за счастьемъ и страданіями людей, за совершенствами или недостатками царей и правителей. Оно все ршительно видитъ и слышитъ, хотя не смотритъ и не слушаетъ. Никакой мракъ не укроется отъ Его взора и никакая тайна — отъ Его всевднія. Небо награждаетъ добродтельныхъ и наказываетъ гршныхъ. Цари правятъ по Его дозволенію и бываютъ свергнуты по Его приказанію. ‘Возмущаясь преступностью царя Шоу,— гласитъ Шу-Кингъ,— Небо поручило царю Вану проявить Его величіе и низвергнуть тирана’. Изъ любви къ народу Небо посылаетъ правителей, чтобы охранять и поучать его. Правители служатъ Шангъ-ти и обезпечиваютъ миръ во всхъ четырехъ странахъ свта. Небо бываетъ подчасъ безпощаднымъ, какъ въ томъ случа, когда оно поразило домъ Инь и низвергло династію Хіа. Его милость не легко сохранить и на нее нельзя полагаться. Только неуклонно слдуя по пути небесному, можно заслужить расположеніе Неба, и только усердно исполняя пять обязанностей, установленныхъ Имъ самимъ, и церемоніи, касающіяся соціальныхъ различій, можно обезпечить Его благоволеніе. Тмъ, кто исполняетъ предначертанія своей судьбы и развиваетъ идеальную человческую природу, всмъ присущую, Небо посылаетъ долгоденствіе, богатство и почести.
Но человкъ до извстной степени независимъ отъ Неба. Мудрецъ, какъ мы видли, равенъ Небу. Оно положило нкоторые законы, и, исполняя ихъ, каждый человкъ получаетъ право на всю сумму небесныхъ благословеній. Молитва не нужна, такъ какъ Небо не иметъ активныхъ сношеній съ душою человка. Оно одарило его при рожденіи добромъ, которое, если онъ захочетъ, можетъ войти въ его природу, и тогда осуществится его истинная судьба. Всего этого человкъ способенъ достигнуть собственными усиліями. Вмст съ другими созданіями, онъ составляетъ часть Неба, а исполняя свою судьбу, онъ получаетъ возможность участвовать въ преобразовательныхъ и созидательныхъ процессахъ Неба и Земли. Даже долгоденствіе зависитъ отъ него самого, такъ какъ не Небомъ устанавливается предлъ жизни, а слдствіями его собственнаго поведенія.
Въ Конфуціанскихъ Разговорахъ и другихъ книгахъ Небу придается нкоторый характеръ личнаго божества. Такъ, напримръ, стражъ въ И говоритъ ученикамъ Конфуція: ‘Небо избираетъ вашего учителя, какъ набатный колоколъ’. Самъ Конфуцій заявляетъ: ‘Если Небо не допуститъ, чтобы истинное ученіе погибло, то что могутъ мн сдлать жители Куанга’у Однако, въ общемъ видно, что Небу приписывается значеніе Провиднія, которое повелваетъ, но не дйствуетъ непосредственно.
Промежуточное положеніе между Небомъ и людьми занимаютъ духи и демоны, которымъ также воздается культъ. Исторія не восходитъ до такой древности, когда этимъ духамъ еще не воздавали поклоненія. Фуси приносилъ имъ жертвы, и Книга Исторіи неоднократно упоминаетъ о нихъ. Ши-Ки, или Историческое Преданіе, гласитъ, что вначал духи были союзниками людей. Чоу-Кунгъ, вымаливая жизнь своего брата, царя By, обращается къ духамъ своего отца, дда и прадда и, какъ причину, по которой его скоре можно лишить жизни, чмъ царя, выставляетъ свое большее умніе служить духамъ. Культъ умершихъ былъ очень распространенъ. Конфуцій приносилъ жертвы умершимъ такъ, какъ будто они при этомъ присутствовали, и духамъ такъ, какъ будто они передъ нимъ находились. Однако, жертвоприношенія духамъ постороннихъ покойниковъ онъ считалъ заискиваніемъ. Духи, по его мннію, интересуются только тмъ, что касается благополучія ихъ собственныхъ земныхъ потомковъ. У частныхъ лицъ духи предковъ слдятъ за семейными длами, а императоры прибгаютъ къ своимъ праотцамъ за совтами въ длахъ управленія. Шу-Кипгъ повствуетъ, что императоръ Шунъ, объявляя какое-то важное ршеніе, сказалъ: ‘Я совтовался съ министрами и народомъ, духи выразили свое одобреніе при посредств черепахи и травы’.
Императоръ и понын сообщаетъ духамъ о всхъ важныхъ національныхъ событіяхъ. Legge въ своей стать ‘Конфуціанство въ отношеніи къ христіанству’ приводитъ молитву, съ которой одинъ императоръ изъ династіи Мингъ (1538 г. до P. X.) обратился къ духамъ, намреваясь измнить титулъ Шангъ-ти. ‘Прежде всего мы прибгаемъ къ вамъ, о духи небесные и земные,— молился онъ,— я просимъ потрудиться для насъ, оказать свое духовное вліяніе и проявить свое великое значеніе, передавъ наше слабое желаніе Шангъ-ти и умоливъ его, чтобы онъ обратилъ на насъ свое милостивое вниманіе и соизволилъ принять титулъ, который мы ему будемъ почтительно приносить’. Съ молитвой обращались не только къ дуламъ предковъ, но также къ духамъ неба и земли, горъ и ркъ, полей и нивъ. Всмъ духамъ нужно приносить жертвы, но они принимаютъ ихъ съ разборомъ. Отъ всякаго, кто приближается къ алтарю, раньше всего требуется искренность, и только при этомъ условіи жертва можетъ быть угодна духамъ. ‘Въ древности,— гласитъ Шу-Кингъ,— первые правители изъ династіи Хіа тщательно развивали въ себ добродтель, и Небо не посылало бдствій. Духи горъ и ркъ также были спокойны’. Каждый долженъ стремиться къ достиженію этой гармоніи съ духами, такъ какъ только такимъ путемъ можно заслужить благоволеніе Неба. ‘Царь Хіа,— говорится дале въ Шу-Кинг,— не могъ сохранить добродтели своихъ предшественниковъ въ неприкосновенности, а прогнвалъ духовъ и угнеталъ народъ. Поэтому Небо лишило его своего покровительства и стало искать въ безчисленныхъ странахъ, кому бы передать свою милость, гд бы найти представителя чистой добродтели, котораго можно было бы поставить владыкой надъ всми духами’.
Конфуцій обходилъ молчаніемъ все, что касалось духовъ и, вообще, небесныхъ существъ. Его умъ былъ всецло поглощенъ земными длами, и онъ не вдавался въ область, которую считалъ туманною и безполезною. Онъ утверждалъ, что духи достойны поклоненія, но находилъ, что частое упоминаніе о нихъ можетъ повести къ суеврію. ‘Духовъ нужно уважать,— говорилъ онъ,— но вмст съ тмъ держаться отъ нихъ въ отдаленіи’. На вопросъ, какъ служить духамъ, онъ отвчалъ: ‘Вы не умете служить людямъ, какъ же вы можете служить духамъ?* Возставая противъ суеврнаго отношенія къ духамъ, онъ, однако, признавалъ ихъ постоянное присутствіе. ‘Какъ многочисленны способности безплотныхъ существъ,— говорилъ онъ: — мы ихъ ищемъ и не видимъ, слушаемъ и не слышимъ, между тмъ они проникаютъ повсюду, и нтъ ничего безъ нихъ, они заставляютъ жителей имперіи поститься, очищаться и наряжаться въ богатйшія одежды, чтобы совершать имъ жертвоприношенія. Тогда, подобно дождевой вод, они окутываютъ поклонника сверху и справа, и слва’.
Культъ духовъ не представляетъ благоговйнаго поклоненія имъ, какъ божествамъ, а въ сущности сводится только къ почтительному признанію ихъ бытія. Сами по себ духи не могутъ оказывать вліянія на судьбу людей, и даже иногда люди ставятся выше ихъ, но за почтительность къ нимъ Небо награждаетъ, а за непочтеніе посылаетъ наказанія. Иногда, какъ, напримръ, въ приведенной выше молитв, они служатъ посредниками между человкомъ и Шангъ-ти и приблизительно соотвтствуютъ христіанскимъ святымъ.
Высшимъ предметомъ поклоненія у древнихъ китайцевъ быль Шангъ-ти. Небо высоко и велико, но Шангъ-ти управляетъ и небомъ и землею. По его милости царствуютъ правители и процвтаютъ народы, по его указанію свергаются съ престола недостойные и разрушаются цлыя царства. Подобно тому, какъ земной владыка управляетъ царствомъ, такъ Шангъ-ти управляетъ лазурнымъ небомъ.
Поклоненіе Шангъ-ти — самая древняя и самая священная форма китайскаго культа. Въ царствованіе Хуангъ-Ти (2697 г. до P. X.) въ его честь былъ построенъ храмъ, а въ слдующемъ вк къ обрядамъ, совершаемымъ передъ его алтаремъ, присоединена была музыка. Воздавая поклоненіе Шангъ-ти, правитель надвалъ мховую одежду и корону и приносилъ ему на кругломъ холм всесожженіе,— первенца мужского пола. Ему молились во всхъ важныхъ случаяхъ. Въ глазахъ императора и народа онъ являлся личнымъ богомъ, который направлялъ ихъ на истинный путь, поддерживалъ ихъ въ затрудненіяхъ и каралъ за грхи. Когда Тангъ, основатель династіи Шангъ, свергнулъ (въ 1766 г. до P. X.) нечестиваго Кіе, послдняго императора изъ династіи Хіа. то, чтобы сложить съ себя обвиненіе въ мятеж, онъ выпустилъ прокламацію, въ которой говорилъ: ‘Правитель Хіа былъ оскорбителемъ, а я боюсь Шангъ-ти и потому не могу не наказать его’. Обращаясь къ народу, онъ сказалъ: ‘Я не осмлюсь скрывать добра, которое есть въ васъ, и за зло, которое во мн, не осмлюсь оправдывать себя. Я буду смотрть на эти вещи, какъ повелваетъ Шангъ-Ты’. Врованіе Т’анга въ то, что Шангъ-ти принимаетъ участіе въ людскихъ длахъ, выражается слдующими словами: ‘Онъ осыпаетъ благословеніями добрыхъ и изливаетъ несчастія на злыхъ’.
Съ теченіемъ времени вра въ личность Шангъ-ти стушевалась, и онъ со своего главенства былъ низведенъ на уровень безличнаго Неба. Дйствительно, позднйшіе комментаторы утверждаютъ, что Шангъ-ти есть Небо, Лазурное Небо, Величайшее Божество въ пурпуровомъ/ темномъ дворц, самый почитаемый въ неб, и т. д.: однако, вс эти эпитеты даютъ очень несовершенное понятіе о томъ, какъ на него смотрли Яо, Шунъ и древніе мудрецы.
Къ несчастью, въ этомъ пункт Конфуцій также уклонился отъ боле высокой вры своихъ предковъ. Санкціонируя культъ духовъ и совершенно умалчивая о Шангъ-ти, онъ низвелъ это существо до положенія одного изъ заправилъ Неба. О Шангъ-ти онъ говоритъ только въ одномъ мст, гд указываетъ на тотъ фактъ, что ‘совершая жертвоприношенія Небу и Земл, цари Ванъ и By служили Шангъ-ти, а церемоніи въ храмахъ они посвящаю: своимъ предкамъ’. Какъ видно изъ этого замчанія, Конфуцій понималъ, что въ основ различныхъ религіозныхъ обрядовъ, которые были въ ходу у древнихъ китайцевъ, лежалъ культъ Единаго Бога, но онъ не воспользовался этимъ ученіемъ и не извлекъ изъ него ничего, чтобы одухотворить собственныя доктрины или усовершенствовать собственные обряды. Ему самому достаточно было примра земной жизни древнихъ мудрецовъ, чтобы идти по тому же пути добродтели, и онъ ошибочно предположилъ, что это вліяніе будетъ въ равной мр простираться на всхъ людей.
Ученіе Конфуція исходило изъ того врованія, что вс люди родятся одинаково добрыми. Но даже самъ онъ допускалъ, что мірскія и плотскія искушенія могутъ запятнать первобытную чистоту человка, а его странствованія отъ одного двора къ другому должны были въ сущности показать ему, что для искорененія преступныхъ страстей, порочныхъ привычекъ и слабости воли нужны боле энергичныя мры, чмъ созерцаніе добродтели Яо и чистоты Шуна.
Несмотря на недомолвки Конфуція, культъ Шангъ-ти продолжалъ процвтать, быть-можетъ, нсколько уклонившись отъ первобытной чистоты. Не подлежитъ сомннію, что по оказываемому почету Шангъ-ти занимаетъ высшее мсто въ китайскомъ пантеон. До сихъ поръ императоръ при самой торжественной обстановк воздаетъ поклоненіе Шангъ-ти на кругломъ холм, къ югу отъ Пекина. ‘Алтарь представляетъ чудное мраморное сооруженіе, къ которому ведутъ 27 ступенекъ. Каждая изъ его трехъ террасъ обнесена балюстрадой. Надъ нимъ возвышается великолпное круглое зданіе 99-ти футовъ высоты, съ трехъэтажною крышей… Эти постройки находятся въ тнистой кипарисовой рощ и напоминаютъ постителю обычаи ветхозавтныхъ языческихъ народовъ или торжественную снь нкоторыхъ древне-греческихъ храмовъ. Наканун жертвоприношенія императоръ удаляется въ комнату Поста, которая прилегаетъ съ запада къ южному алтарю. Предварительно осмотрвъ жертвенные дары, онъ проводитъ здсь ночь въ бодрствованіи и размышленіи. Таблички Верховнаго Правителя Неба (т. е. Шангъ-Ты) и предковъ императора хранятся въ часовняхъ позади каждаго алтаря. Иконъ нигд нтъ. Об часовни круглой формы и крыты синими фарфоровыми черепицами… Южный алтарь проставляетъ самое важное изъ всхъ китайскихъ религіозныхъ строеній. Онъ состоитъ изъ трехъ круглыхъ террасъ, нижняя иметъ 210 футовъ въ діаметр, средняя 150, а верхняя 90. Интересно отмтить здсь значеніе, которое придается кратнымъ отъ трехъ: 3X3=9, 3X5=15, 3X7=21. Высота террасъ: верхней — 5,72 фута, средней — 6,23, а нижней — 5 футовъ. Во время жертвоприношенія, на вершину алтаря ставятся таблички Неба и предковъ императора. Он имютъ два фута пять дюймовъ въ длину и пять дюймовъ въ ширину, заголовокъ написанъ золочеными буквами. Табличка Неба обращена на югъ, а таблички императоровъ — на востокъ и на западъ. Императоръ и его свита становятся на колни противъ таблички Шангъ-ти, обращаясь лицомъ на сверъ. Площадка выложена мраморными плитами, образующими девять концентрическихъ круговъ. Центральная плита представляетъ правильный кругъ. Здсь императоръ становится на колни. Онъ окруженъ сначала кругами террасъ и ихъ стнами, а затмъ кругомъ горизонта. Такимъ образомъ, онъ мнитъ себя и свой дворъ въ центр вселенной, а, обращаясь на сверъ въ смиренной поз, онъ молитвой и вншнимъ видомъ показываетъ, что онъ ниже Неба, но только Неба. Девять круговъ на площадк обозначаютъ такое же число небесъ. Они состоятъ послдовательно изъ девяти плитъ, затмъ изъ слдующихъ кратныхъ девяти, а вншній кругъ заключаетъ въ себ восемьдесятъ-одну плиту, то-есть квадратъ девяти, излюбленное число въ китайской философіи… Какъ и слдовало ожидать, съ жертвоприношеніями связаны извстныя ограниченія. Животныя, которыя употреблялись въ пищу древними китайцами, и земные плоды, которые имъ были извстны, считаются пригодными для жертвоприношеній, а продукты, сравнительно недавно введенные въ страну, непригодны. Небу приносятъ въ жертву цилиндрическій кусокъ синяго нефрита, длиною въ одинъ футъ. Прежде нефритъ употреблялся, какъ символъ владычества. Но главная отличительная черта высокаго жертвоприношенія Небу это — всесожженіе’. (Edkins).
По конфуціанскому распредленію людей, слдующее мсто за мудрецомъ занимаетъ высшій человкъ. Характеристика его выяснена была только Конфуціемъ. Съ незапамятныхъ временъ въ китайской исторіи упоминается о мудрецахъ, но о высшемъ человк, какимъ его описываетъ Четверокнижіе, въ Шу-Кинг, еще ничего не говорится. Конфуцій раздалъ понятіе о высшемъ человк, составляющее отличительную черту его философіи. Мудрецъ считается неспособнымъ ко злу. Отъ рожденія онъ обладаетъ совершенно чистою натурой, и ему остается только слдовать побужденіямъ своей воли, чтобы идти по пути добродтели. Онъ не знаетъ искушеній, онъ не поддается обольщеніямъ. Во высшій человкъ не таковъ: онъ подверженъ ошибкамъ и заблужденіямъ, которыя, хотя и проходятъ, какъ затменія солнца и луны, но видны всмъ людямъ. Отъ природы онъ не одаренъ особыми преимуществами, но, если постарается усовершенствовать врожденное добро, то его ‘путь отождествится съ путемъ Неба, Земли и всхъ вещей’, и онъ достигнетъ положенія высшаго человка.

[]

Онъ стремится къ девяти вещамъ: вглядываясь, видть ясно, вслушиваясь, слышать отчетливо, въ выраженіяхъ быть мягкимъ, въ поведеніи — благопристойнымъ, въ рчи — искреннимъ, въ исполненіи обязанностей — почтительнымъ, въ сомнніи наводить справки, въ гнв думать о препятствіяхъ, въ выгодныхъ предпріятіяхъ думать о честности. Онъ избгаетъ трехъ вещей: въ юности, когда физическія силы еще не установились, онъ избгаетъ вожделній, въ зрломъ возраст, когда физическія силы въ полномъ расцвт, онъ избгаетъ ссоръ, въ старости, когда организмъ приходитъ въ упадокъ, онъ избгаетъ скряжничества.
Высшій человкъ во всемъ прямодушенъ. Вс его поступки отличаются благопристойностью и искренностью. Онъ безупреченъ и безстрашенъ, глубина науки освободила его умъ отъ опасеній и сомнній. Его ничто не приводитъ въ замшательство, гакъ какъ мудрость, человколюбіе и доблесть — его неизмнные шутники. Къ предписаніямъ Неба и великихъ людей и къ словамъ мудрецовъ онъ одинъ относится съ почтительнымъ благоговніемъ, и не изъ раболпства, а потому что онъ можетъ понять включенную въ нихъ мудрость. Простое краснорчіе не иметъ на него вліянія. Онъ не придаетъ значенія жизненнымъ удобствамъ и смется надъ нуждою, такъ какъ его стремленія направлены къ ‘небесному пути’, а не къ д. По той же причин онъ безразлично относится къ богатству й бдности. Онъ любитъ общество себ подобныхъ ученыхъ и учащихся и старается усовершенствовать свою добродтель, бесдуя съ друзьями. Онъ никогда не задумается дополнить свои знанія разслдованіями. Онъ изучаетъ прошедшее и знаетъ настоящее. Онъ требователенъ только къ себ и неудовлетворенъ собою. Пренебреженіе современниковъ не огорчаетъ его, но мысль, что онъ недостаточно добродтеленъ, чтобы оставить по себ имя, очень тревожитъ его.
Конфуцій самого себя не считалъ высшимъ человкомъ. ‘Къ пути высшаго человка,— говорилъ онъ — есть четыре вещи, изъ которыхъ я до сихъ поръ не достигъ ни одной, а именно: служить отцу такъ, какъ я хотлъ бы, чтобы сынъ служилъ мн, служить государю такъ, какъ я хотлъ бы, чтобы мой слуга угождалъ мн, служить старшему брату такъ, какъ я хотлъ бы, чтобы мой младшій братъ служилъ мн, поступать съ другомъ такъ, какъ я хотлъ бы, чтобы онъ поступалъ со мной. Высшій человкъ настойчиво развиваетъ въ себ добродтели, но мало говоритъ о нихъ. Если у него есть какой-нибудь недостатокъ въ поведеніи, то онъ сдерживается. Если у него проявляется словоохотливость, го онъ не даетъ ей ходу. Итакъ слова соотвтствуютъ его поступкамъ, а поступки словамъ. Не совершенная ли искренность образуетъ высшаго человка?’
Высшій человкъ постоянно стремится къ усовершенствованію. Конфуцій сравниваетъ его съ путникомъ, которому нужно шагъ за шагомъ пройти всю дорогу къ мсту своего назначенія, или, чтобы достигнуть вершины горы, нужно начать съ ея подножія. Онъ твердо и неуклонно идетъ по своему пути, сохраняя невозмутимое спокойствіе и терпливо ожидая указаній Неба. Заурядные люди, напротивъ, любятъ идти по опаснымъ дорогамъ и предпочитаютъ дожидаться какого-нибудь счастливаго событія вмсто того, чтобы наслаждаться спокойною увренностью, которая составляетъ удлъ идущихъ по ‘небесному пути’. Если же когда-нибудь нога высшаго человка соскользнетъ, то онъ поступить, какъ ‘стрлокъ, который, не попавъ въ центръ мишени, оборачивается и ищетъ причины этого въ самомъ себ’.
Когда Конфуція спрашивали, что такое высшій человкъ, то онъ отвчалъ: ‘Высшій человкъ просвщаетъ себя, чтобы доставить покой народу’. Благосостояніе народа было предметомъ постоянныхъ заботъ Конфуція и его послдователей, а главною цлью ихъ философіи было учредить такой порядокъ, чтобы ихъ собственный примръ отвлекалъ людей отъ дурныхъ длъ и помысловъ и, взамнъ того направлялъ къ добродтели. Высшій человкъ скромно держитъ себя, почтительно относится къ старшимъ, добръ съ народомъ и справедливо правитъ имъ. Онъ рдко ссорится, но если это неизбжно, то сдерживается, и гнвъ его бываетъ направленъ только противъ такихъ людей, которые своимъ поведеніемъ заслуживаютъ презрнія. Онъ питаетъ отвращеніе къ тмъ, кто трубитъ о чужихъ недостаткахъ. Онъ питаетъ отвращеніе къ тмъ, которые, находясь въ низшемъ состояніи, поносятъ высшихъ. Онъ питаетъ отвращеніе къ тмъ, у которыхъ доблесть не уравновшена съ благопристойностью. Онъ питаетъ отвращеніе къ тмъ, которые смлы и ршительны, но въ то же время ограничены въ пониманіи.
Таковы характерныя черты высшаго человка, и это, по ученію Конфуція, вовсе не представляется недостижимымъ совершенствомъ. Путь къ положенію высшаго человка открытъ для всхъ, и ступени, которыя для этого нужно пройти, ясно обозначены. О нихъ рчь въ слдующей глав.

ГЛАВА IV.
Какъ воспитать изъ себя высшаго человка.

Различныя ступени нравственнаго совершенства, которыя нужно пройти для того, чтобы сдлаться высшимъ человкомъ, описаны слдующимъ образомъ въ Великомъ Ученіи: ‘Древніе, стремясь къ искренности помысловъ, раньше всего расширили до возможнаго предла свое знаніе. Расширеніе знанія происходитъ отъ изслдованія вещей. Изслдуя вещи, они достигли полнаго знанія. Когда они достигли полнаго знанія, то ихъ помыслы сдлались искренними. Когда ихъ помыслы сдлались искренними, то ихъ сердца исправились. Когда ихъ сердца исправились, то ихъ личность воспиталась. Когда ихъ личность воспиталась, то установились ихъ семьи. Когда ихъ семьи установились, то настало праведное управленіе въ княжествахъ. Когда настало драведное управленіе въ княжествахъ, то во всей имперіи водворились миръ и счастье’.
Главная цль ученія Конфуція есть достиженіе мира и счастья въ имперіи. Миръ и счастье — прямой результатъ дятельности высшихъ людей или же рдкихъ на земл мудрецовъ, поэтому весьма естественно, что высшіе люди занимаютъ центръ конфуціанской философіи. Высшій человкъ развивается не сразу, а постепенно. Каждую ступень нужно приготовить для того, чтобы идти дальше. Князь, который хочетъ преобразовать своей народъ, долженъ начать съ ученія, какъ гласитъ Ли-Ки. Это — фундаментъ, на которомъ зиждется его будущая постройка. Нтъ прямой дороги къ достиженію ‘небеснаго пути’. Если передъ человкомъ стоитъ сочное мясо, котораго онъ не стъ, то онъ не узнаетъ его вкуса, если бы человкъ могъ достигнуть небеснаго пути безъ ученія, то онъ не понималъ бы его совершенства. Но человкъ такъ же не можетъ попасть на небесный путь безъ ученія, какъ алмазъ не можетъ идти въ дло безъ шлифовки.
Безъ ученія нельзя достигнуть цли, нельзя сохранить добродтель въ неприкосновенной чистот. Если человкъ не уметъ играть врно, то онъ не можетъ настроить инструмента, если онъ не знаетъ метафоръ, то не можетъ писать стиховъ, если не изучитъ цвтовъ платья, то не можетъ сообразоваться съ законами благопристойности, если искусства не будутъ процвтать, то онъ не найдетъ отрады въ ученіи. Поэтому, высшій человкъ отдается ученію, совершенствуется, отдыхаетъ и чувствуетъ удовлетвореніе, любить ученіе значитъ приближаться въ знанію. Безъ этого милосердіе переходитъ въ безуміе, мудрость — въ туманность, искренность — въ безпечность, прямота — въ грубость, смлость — въ распущенность, твердость — въ легкомысліе.
Учиться нужно разсудительно. Нельзя отдлять ученія отъ мысли и наоборотъ. ‘Ученіе безъ мысли — потерянный трудъ, а мысль безъ ученія опасна’. Развитіе самостоятельнаго мышленія не входитъ въ конфуціанскую систему. Совершенная мудрость составляетъ удлъ однихъ лишь древнихъ мудрецовъ, слдовательно, надежнйшее средство пріобрсти высшее знаніе заключается въ размышленіи о ддахъ и рчахъ этихъ избранниковъ. Никакими умственными усиліями человкъ не можетъ превзойти или даже достигнуть высшей мудрости Яо и Шуна, поэтому, врнйшій путь, чтобы пріобрсти хоть крупицу ихъ божественныхъ знаній, лежитъ въ изученіи и созерцаніи ихъ дятельности. ‘Я провелъ цлый день безъ пищи,— говорилъ Конфуцій,— и цлую ночь безъ сна, предаваясь размышленію, но это не привело ни къ чему. Лучше всего учиться’.
Главнымъ предметомъ изученія должна быть истина, а затмъ самоусовершенствованіе и познаніе собственныхъ заблужденій. По мннію Конфуція, это лучше всего достигается, если изучатъ житія древнихъ святыхъ и праведниковъ, Книгу Поэзіи, Правила Благопристойности и Книгу Перемнъ. О послдней онъ сказалъ, какъ было упомянуто выше: ‘Если бы мн суждено было прожить еще нкоторое время, то я отдалъ бы пятьдесятъ лтъ на изученіе Книги Перемнъ и тогда могъ бы считать себя освобожденнымъ отъ великихъ заблужденій’. Итакъ, благодаря ученію, человкъ долженъ узнать свои ошибки, опредлить неровности своего характера и расчистить дальнйшій путь къ добродтели.
Ученіемъ дополняются знанія, и тогда человкъ достигаетъ полнаго пониманія сущности вещей. Такое знаніе должно быть основательнымъ, и вырабатывается оно путемъ изслдованія. Оно обнимаетъ вс предметы отъ самаго высокаго до самаго низменнаго. Конфуцій говорилъ, что въ пятьдесятъ лтъ онъ узналъ ршенія Неба, такимъ образомъ, можно познавать и самое Небо. Въ данное Конфуціемъ опредленіе знанія входитъ также знаніе людей, не знать людей гораздо хуже, чмъ если люди васъ не знаютъ. Человкъ долженъ давать себ отчетъ въ томъ, что онъ знаетъ и чего не знаетъ. ‘Сказать вамъ, что такое знаніе?— спрашивалъ Конфуцій.— Если вы знаете что-нибудь, то утверждайте, что вы это знаете, а если вы чего-нибудь не знаете, то сознавайтесь, что вы этого не знаете. Это и есть знаніе’. Такимъ образомъ, какъ сказалъ Чуангъ-Цзы, человкъ долженъ стоять твердо, подобно стулу на четырехъ ножкахъ, которыя вс цлы и одинаковой длины. Человкъ, неувренный или несовершенный въ знаніи, подобенъ стулу, въ которомъ недостаетъ ножки или который стоитъ криво и поэтому непригоденъ для пользованія.
Изученіе исторіи открываетъ богатый источникъ знанія. Конфуцій, по словамъ Цзы-Кунга, пріобрлъ свое знаніе созерцаніемъ доктринъ и дятельности царей Вана и Бу. Постановленія династіи Хіа можно узнать, какъ говорилъ Конфуцій, изучая постановленія династіи Инь, постановленія Инь можно узнать, изучая Чоу, а постановленія Чоу можно узнать, изучая постановленія позднйшихъ династій, даже на промежутк многихъ вковъ. Одного знанія еще не достаточно. ‘Хорошо, если человкъ достигаетъ знанія,— говорилъ Конфуцій,— но если у него нтъ достаточно добродтели, чтобы удержать это знаніе, то онъ потеряетъ все, что пріобрлъ. Если даже у него достаточно добродтели, чтобы удержать знаніе, но онъ не способенъ управлять достойно, то народъ не будетъ уважать его. Опятьттаки, если у него достаточно знанія и добродтели, и онъ способенъ достойно управлять, но старается возбудить народъ противъ правилъ благопристойности, то онъ не можетъ достигнуть полнаго совершенства’. Истинное знаніе помогаетъ человку различать истину отъ лжи и во всемъ, что онъ изучаетъ, усвоивать добро и отвергать зло. Отъ него требуется еще больше: онъ долженъ любить истину въ такой же мр, какъ знать ее, и наслаждаться ею въ такой же степени, какъ любить ее. Тогда только можно сказать, что онъ усовершенствовалъ себя и все созданное. Это — верхъ знанія.
Благодаря усовершенствованію истиннаго знанія, мысли и намренія сердца длаются искренними. Это значитъ, какъ гласитъ Великое Ученіе, ‘что мы не допускаемъ самообольщенія, изъ того же чувства, какъ мы ненавидимъ дурной запахъ и любимъ все прекрасное. Это называется внутреннимъ наслажденіемъ. Поэтому высшій человкъ долженъ слдить за собою, даже когда онъ одинъ’. Мысли или намренія исходятъ изъ сердца, тотъ, кто хочетъ исправить свое сердце, долженъ сначала сдлать свои намренія искренними, подобно тому, какъ человкъ, на домъ котораго напали разбойники, долженъ сначала выгнать враговъ, а затмъ уже смотрть, что сталось съ. его семьей, или же какъ огородникъ сначала долженъ выполоть грядки, а потомъ уже сять.
Человкъ съ неустановившимися намреніями подобенъ кораблю безъ компаса или лошади безъ узды. Намренія человка столь же часто направляются въ дурную сторону, какъ и въ хорошую. Поэтому онъ долженъ стремиться къ такимъ же намреніямъ, какъ И-Инь, который находилъ наслажденіе въ Тао императоровъ Яо и Шуна. По словамъ Шу-Кинга, ‘намренія должны утверждаться на томъ, что справедливо, и словамъ нужно внимать, поскольку они*соотвтствуютъ справедливости’. Желанія и намренія сердца должны быть направлены только къ тому, что справедливо, и если воля утверждается на добродтели, то испорченность не можетъ имть мста.
Ничмъ нельзя совратить съ пути человка, обладающаго твердою волей. ‘Правитель большого государства можетъ погибнуть,— говорилъ Конфуцій,— но воля не можетъ быть отнята даже у самаго обыкновеннаго человка’. Человкъ, конечно, можетъ поддаться искушенію и отречься отъ воли, какъ, напримръ, Хвуй и Шао-Линъ, которые, по словамъ Конфуція, ‘отреклись отъ воли и поддались скверн, хотя ихъ рчи и носили здравый смыслъ, а поступки были такими, какъ ихъ жаждутъ видть люди’. Самая надежная основа для воли, это — ученіе. ‘Въ пятнадцать лтъ,— говорилъ Конфуцій,— мой умъ былъ склоненъ къ ученію, въ тридцать лтъ я стоялъ твердо, въ сорокъ я уже не имлъ сомнній, въ пятьдесятъ я зналъ ршенія Неба, въ шестьдесятъ — мое ухо было послушнымъ органомъ для воспріятія истины, въ семьдесятъ я могъ слдовать желаніямъ своего сердца, не нарушая справедливости’.
Настойчивое изученіе въ связи съ волей, которая твердо и искренно направлена на путь долга, несомннно, приведетъ человка къ добродтели. Усовершенствовавъ свое знаніе, онъ можетъ безошибочно различать истину, а если его умъ будетъ склоненъ къ истин, то онъ уже вступитъ на широкій путь къ исправленію сердца.
Не придерживаясь крайняго мннія объ испорченности человческаго сердца, конфуціанцы, однако, полагаютъ, что оно неспокойно и склонно къ заблужденіямъ, а стремленія его къ истинному пути ничтожны. Изъ сердца исходятъ: удовольствіе, гнвъ, печаль и радость, и если не контролировать этихъ чувствъ надлежащимъ образомъ, то они могутъ нарушить гармонію, которая должна царить въ ум высшаго человка. Эти дурныя страсти Чу-Хи уподобляетъ грязи, которая лежитъ на дн бочки, въ то время, какъ вода на поверхности чиста и прозрачна. Когда же искушенія возбуждаютъ страсти, то это соотвтствуетъ поднявшейся со дна грязи, отъ которой вода становится мутной и нечистой. Въ Шу-Кинг говорится, что чиновники Иня поддались горделивой расточительности, забыли прямодушіе и съ дерзостью и похвальбой стали щеголять передъ людьми своими пышными нарядами, по естественному ходу длъ они должны были окончательно испортиться, и хотя ихъ погибшія сердца отчасти исправились, но все же они не могли въ должной мр обуздывать ихъ. Въ Великомъ Ученіи сказано, что, если человкъ находится подъ вліяніемъ страсти, то онъ не слдитъ за правильностью своего поведенія. То же бываетъ подъ вліяніемъ ужаса, нжнаго взора, горя или отчаянія. Если умъ (сердце) отсутствуетъ, то мы смотримъ и невидимъ, слышимъ и не понимаемъ, кушаемъ и не различаемъ вкуса того, что димъ.
Чтобы избгнуть этихъ тревожныхъ условій, нужно держаться истиннаго поведенія, которое указывается знаніемъ, и истиннаго пути, который былъ предварительно расчищенъ, благодаря тому, что мысли и намренія сердца сдлались искренними. Но важне всего, чтобы добродтель была истинной, потому что только тогда сердце будетъ покойно. Малйшая примсь лицемрія вызоветъ смятеніе за смятеніемъ и глупость за глупостью. Человкъ, который праведенъ въ длахъ и благопристоенъ въ сердц своемъ, не только будетъ награжденъ въ этой жизни, но еще оставитъ великій примръ потомству. Въ древнихъ конфуціанскихъ книгахъ везд проведенъ тотъ взглядъ’, что земное благополучіе обусловливается добродтельностью. Книга Поэзіи объясняетъ вншнюю благопристойность царя Вана тмъ, что онъ въ сердц питалъ благоговйное чувство долга, а благоденствіе въ его царствованіе — тмъ, что онъ почтительно и разумно служилъ Богу. Какъ и у всякаго высшаго человка, ‘богатство украшало его домъ, а добродтель — его личность. Сердце его изливалось, а тло было въ довольств’.
Побужденія сердца выражаются въ форм привязанностей и желаній, необходимо, чтобы они направлены были надлежащимъ образомъ. Тотъ, кто вырабатываетъ изъ себя высшаго человка, любитъ ученіе, такъ какъ отъ него исходитъ знаніе. Но, раньше всего, сердце его направлено къ добродтели, такъ какъ съ нею ничто не можетъ сравниться. Онъ также любитъ прямодушіе, благопристойность и врность. Если ко всему этому онъ стремится совершенно искренно, и умъ его свободенъ отъ всякаго самообольщенія или лицемрія, то, можно сказать, что сердце его исправлено.
Слдующая ступень въ стремленіи въ совершенству есть развитіе личности. Это перекрестокъ на Конфуціанскомъ ‘пути’, съ котораго начинается поворотъ. До сихъ поръ человкъ занимался только самоусовершенствованіемъ, но, благодаря развитію личности, онъ начинаетъ вліять сначала на своихъ окружающихъ, а затмъ и на всю имперію. Поэтому каждый долженъ тщательно развивать свою личность не только ради себя, но и ради, другихъ. Это особенно относится къ императору, который, съ искреннею добродтелью развивая свою личность, достигаетъ гармоническаго единенія съ подданными. Воспитаніе личности должно начинаться съ самоуглубленія. Каждый человкъ долженъ быть осмотрительнымъ въ словахъ и осторожнымъ въ поведеніи. Онъ долженъ избгать всего низкаго и тревожнаго и избирать: мстомъ жительства — милосердіе, дорогой — праведность, одеждой — пристойность, свтильникомъ — мудрость, и обаяніемъ — врность. Конфуцій говорилъ, что достоинство, почтительность, преданность и врность — качества развитого человка. Достоинство отдляетъ его отъ толпы, за почтительность его любятъ, за преданность ему подчиняются, за врность ему довряютъ.
Вс эти качества, разумется, выражаются въ словахъ и въ поведеніи, поэтому люди первымъ дломъ должны слдить за своими рчами и поступками. Нужно внимательно относиться ко всмъ дламъ и обдуманно выражаться. Поведеніе должно соотвтствовать словамъ, потому что, если поведеніе людей лучше ихъ словъ, то ихъ рчи не будутъ казаться мудрыми, а если ихъ слова лучше поведенія, то это — непоправимый уронъ справедливости. Хотя слова и поведеніе исходятъ отъ отдльнаго лица, но пріобртаютъ широкое значеніе и для другихъ. Высшему человку они служатъ источникомъ вліянія и управляютъ славой и позоромъ. ‘Высшій человкъ,— говоритъ Конфуцій,— словами направляетъ людей, а своимъ поведеніемъ предостерегаетъ ихъ’.
Для этой цли слова его должны быть искренними и тщательно взвшенными. му надлежитъ быть осторожнымъ и медленнымъ въ рчахъ, которыя всегда должны быть наготов и подходить къ случаю. ‘Конфуцій,— какъ гласятъ источники,— въ своей деревн держался просто и искренно, какъ будто не умлъ говорить. Въ княжеской кумирн или при двор онъ говорилъ обо всемъ подробно, но осмотрительно. Прислуживая при двор и разговаривая съ низшими чиновниками, онъ выражался свободно и прямо. Разговаривая съ высшими чиновниками, онъ выражался мягко, но точно’.
Конфуцій говорилъ словами Шу-Кинга: ‘прекрасныя рчи и вкрадчивая наружность рдко соединены съ истинною добродтелью’. Гд есть добродтель, тамъ будутъ и соотвтственныя слова, но изъ этого не слдуетъ, чтобы добродтель была неизмнной спутницей прекрасныхъ рчей. Конфуцій вначал, какъ онъ самъ говоритъ, судилъ о людяхъ по ихъ рчамъ, но впослдствіи сталъ взвшивать ихъ слова съ ихъ поведеніемъ. К словамъ не надо относиться презрительно, такъ какъ по нимъ мы узнаемъ людей, а изреченія высшаго человка служатъ примромъ для всхъ временъ.
Для высшаго человка позорно, если его поведеніе не согласуется со словами, и поступки и рчи его должны отличаться полною искренностью и добросовстностью. Онъ долженъ быть терпливымъ, кроткимъ и снисходительнымъ. ‘Есть ли такое слово,— спрашивалъ Цзы-Кунгъ,— которое можетъ служить правиломъ для всей жизни? Учитель сказалъ, не взаимность ли это? Чего вы не хотите себ, того не длайте другимъ’. Эту отрицательную форму Конфуцій измнилъ на положительную, говоря: ‘На пути высшаго человка есть четыре вещи, изъ которыхъ я до сихъ поръ еще не достигъ ни одной, а именно: служить моему отцу, какъ я хотлъ бы, чтобы сынъ служилъ мн, служить государю такъ, какъ я хотлъ бы, чтобы мой слуга угождалъ мн, служить старшему брату, какъ я хотлъ бы, чтобы мой младшій братъ служилъ мн, сперва предлагать друзьямъ то, чего желаешь отъ нихъ’.
Искреннее поведеніе человка служитъ вншнимъ видимымъ признакомъ имющейся въ немъ добродтели. Прежде всего необходимо, чтобы человкъ обладалъ добродтелью. Ее нужно хранить, развивать, совершенствовать и твердо держать, такъ какъ безъ нея погибнетъ даже величайшая дятельность, и самый гордый правитель будетъ униженъ. Она достаточно сильна, чтобы вліять на небо, и нтъ такого разстоянія, котораго она не могла бы пройти. Слава о таинственной добродтели Шува, какъ гласитъ Шу-Кингъ, была услышана наверху, и ему опредлено было занять императорскій тронъ. Но могущество добродтели этимъ еще не ограничивается: она ставитъ человка на одну доску съ божествомъ, какъ, напримръ, Т’анга, который, неустанно и ревностно развивая свою добродтель, сдлался равнымъ Богу.
Конфуціанцы уврены, что добродтель государя, подобнаго Као-Яо, нисходитъ на народъ, какъ дождь или роса на землю, оплодотворяя почву сердецъ своимъ благотворнымъ примромъ, и полагаютъ, что если царь управляетъ страною, то этимъ признается его добродтель. Пусть только его добродтель ежедневно поддерживается, и не только населеніе имперіи, но и подданные всхъ сосднихъ государствъ будутъ любить его. Съ другой сторолы, если онъ будетъ своеволенъ, то отъ него отвернутся даже девять классовъ его родственниковъ. Добродтельный князь подобенъ полярной звзд, которая неподвижна, тогда какъ вс остальныя звзды обращаются вокругъ нея. Дикія племена со всхъ сторонъ добровольно покоряются ему, тронъ его утверждается на мудрости, такъ какъ добродтельный никогда не бываетъ одинокъ: въ его распоряженіи услуги мудрйшихъ людей имперіи.
Добродтель есть основной принципъ человческой природы, а радость есть сіяніе добродтели, какъ гласитъ Ли-Ки. Но добродтель не пріурочена къ неизмнному образцу и по необходимости ограничена способностями къ добру, свойственными каждой отдльной личности. По описанію Конфуція, она состоитъ изъ знанія, человколюбія и доблести. Конфуцій также говорилъ: Считайте врность и искренность основными принципами и поступайте справедливо, это — путь къ возвышенію добродтели’. Къ счастью тхъ, кто къ ней стремится, она хотя возвышенна, но въ то же время очень скромна. Конфуцій про себя говорилъ, что онъ не можетъ равняться съ мудрецомъ или человкомъ, обладающимъ совершенной добродтелью, однако, его идеаломъ была ‘высшая степень добродтельныхъ поступковъ’. Въ силу такихъ же побужденій Т’ае-Нихъ, старшій сынъ царя Т’ае ‘трижды отказывался отъ престола, а народъ, не зная, чмъ онъ руководился, не одобрялъ его поведенія’. Добродтель можно еще понимать, какъ исполненіе обязанностей. Во времена Конфуція добродтель стояла на низкомъ уровн, проявлялась она рдко, а любовь къ ней исчезла почти везд, за исключеніемъ ‘меньшой братіи’, ‘добрыхъ, старательныхъ поселянъ, которыхъ можно назвать ворами добродтели’.
Всякому, кто дйствительно настойчиво стремится къ добродтели, искать ее не приходится далеко, а разъ она найдена, то человкъ обрлъ безцнное сокровище. Она лучше жизни, а богатство и почести не могутъ даже сравниться съ нею. Она даетъ сердцу покой и ставитъ человка выше заботъ, стремленій и вожделній земной жизни. Она дйствуетъ безмолвно и не нуждается въ глашатаяхъ, чтобы возвщать о своемъ присутствіи. ‘Дйствія высшаго Неба не имютъ ни звука, ни запаха. Это совершенная добродтель’.
Значеніе, которое Конфупій придаетъ доблести, какъ составной части добродтели, стоитъ, очевидно, въ связи съ тмъ, что самъ онъ занимаетъ скоре положеніе политика — философа, чмъ моралиста. Главною цлью его было обереганіе государства. Къ этому направлено все его ученіе, и, разумется, онъ придаетъ высокое значеніе тмъ качествамъ, которыя, по его, мннію, могутъ привести къ желанному результату. Его понятіе о доблести не сводится къ простой физической храбрости. Наоборотъ, онъ придаетъ большое значеніе нравственному мужеству, которое помогаетъ человку стряхнуть съ себя вину и ошибки и заявить, несмотря на искушенія и соблазны, что онъ ищетъ справедливости. ‘Плыть по вод и смло смотрть въ лицо драконамъ,— говорилъ онъ,— есть доблесть рыбака, охотиться и не страшиться ни носороговъ, ни тигровъ — есть доблесть охотника, встрчать опасность съ оружіемъ въ рукахъ и смотрть на смерть, какъ на жизнь, есть доблесть солдата, но признавать, что бдность является по вол Неба и что людскими длами управляютъ теченія, и не страшиться трудностей — такова доблесть мудреца’.
Высшая доблесть идетъ объ руку со знаніемъ, и такую доблесть наглядно проявилъ Конфуцій, когда на него съ учениками въ Куанг напали многочисленные враги. Ученики высказывали опасенія за его участь, но онъ отвчалъ: ‘Разв посл смерти царя Вана истинное ученіе не вселилось въ меня? Если бы Небо хотло, чтобы истинное ученіе погибло, то оно не поставило бы меня въ такія отношенія съ нимъ. Но такъ какъ Небо не дастъ погибнуть истинному ученію, то что же можетъ сдлать мн населеніе Куанга?’
Когда въ стран царитъ миръ, то, какъ гласитъ Ли-Ки, добродтель служитъ для того, чтобы утвердить благопристойность и справедливость, если же въ стран господствуютъ смуты, то она помогаетъ въ борьб и въ побд. Такимъ образомъ, добродтель нужна во всякое время, потому что безъ нея люди становятся непокорными и мятежными. Доблесть, которая не сдерживается разумомъ, переходитъ въ безпорядочность и распущенность. Людскія сердца тогда ‘попадаются въ плнъ къ глазамъ и ушамъ’. Люди стремятся къ дятельности и падаютъ жертвой перваго дурного совта или перваго порыва страсти. Но истинно мужественный человкъ долженъ быть праведнымъ и милосерднымъ, онъ долженъ поступать такъ, какъ считаетъ справедливымъ, и спокойно встрчать невзгоды. Кто-то сказалъ, что солдату нужно больше мужества, чтобы бжать съ поля битвы, чмъ встртить лицомъ къ лицу непріятеля. Конфуцій, повидимому, раздлялъ это мнніе, такъ какъ онъ говорилъ: ‘Испытывать чувство стыда, значитъ приближаться въ доблести’.
По словамъ Конфуція, совершенная добродтель характеризуется милосердіемъ, такъ какъ оно есть корень прямодушія. Имъ держатся вс отношенія въ обществ. Высшій человкъ, представляющій воплощеніе милосердія, при его посредств охраняетъ народъ. Особеннаго развитія оно достигаетъ въ привязанности къ родственникамъ, но оно простираетъ свое гуманное вліяніе даже вн круга друзей и за предлами отношеній между правителями и подчиненными. Оно распространяется на все человчество. По опредленію Ханъ фей-Цзы, милосердіе есть любовь къ людямъ, радостно исходящая изъ искренняго сердца, а, по опредленію Конфуція, милосердіе есть любовь ко всмъ людямъ. Главный врагъ, съ которымъ милосердію приходится бороться, это — эгоизмъ. Трудно быть милосерднымъ посреди себялюбивыхъ желаній, гласитъ Ли-Ки. Однако, милосердіе можетъ служить рычагомъ, чтобы поднять и удалить скупость. Понятно, что истинное милосердіе не можетъ существовать рядомъ съ эгоизмомъ. Кротость есть корень милосердія, почтительная настойчивость — его почва, а благородное великодушіе — его результатъ. Человкъ долженъ побдить свое #, чтобы сдлаться поистин милосерднымъ. Достоинство, по словамъ Конфуція, приближается къ благопристойности, умренность — къ милосердію, а врность — къ любви.
Милосердіе должно идти объ руку съ разсудительностью, а не вытекать изъ одного лишь минутнаго побужденія. ‘Если милосердный человкъ узнаетъ, что кто-нибудь упалъ въ колодецъ,— спросилъ Конфуція одинъ изъ учениковъ,— то бросится ли онъ на помощь?’ — ‘Зачмъ же?— отвчалъ мудрецъ.— Высшаго человка можно убдить, чтобы онъ пошелъ къ колодцу, но нельзя заставить броситься въ середину. Его можно надуть, но нельзя одурачить’. Хотя милосердіе близко отъ тхъ, кто къ нему стремится, но случается, что и высшіе люди не познаютъ его, однако, не было примра, чтобы оно свойственно было человку обыкновенному. Для высшихъ людей эта добродтель иметъ особенную цну, и ни въ какомъ случа они не дйствуютъ несогласно съ нею. Въ минуту спха они хватаются за нее, во время опасности они цпляются за нее.
Милосердіе тмъ трудне достижимо для ученика, что противовсъ ему оказываетъ эгоизмъ. Эгоизмъ сильно вліяетъ на человка, и избавить отъ него можетъ только могила. Но тотъ, кто поистин стремится къ милосердію, обладаетъ совершенно достаточною силой для борьбы съ нимъ. Къ несчастью, въ сердцахъ большинства людей эгоизмъ сильне, чмъ милосердіе, и многіе стряхиваютъ съ себя то, что сидитъ въ нихъ легко, а не то, что такъ трудно нести. ‘Милосердіе,— говорилъ Конфуцій, для человка значитъ больше, чмъ вода или огонь, однако, я видлъ людей, которые умирали, вступая въ воду или въ огонь, но никогда не видлъ, чтобы человкъ умеръ оттого, что вступилъ на путь милосердія’. Нкоторые люди тщетно борются, чтобы достигнуть его. Самъ Конфуцій не причислялъ себя къ совершенно милосерднымъ людямъ.
Есть, однако, различныя степени милосердія. Существуетъ милосердіе мудреца, милосердіе разумнаго человка, милосердіе добродтельнаго человка и милосердіе лицемра. Милосердіе даетъ мудрецу возможность узнать небо и пользоваться его явленіями, узнать землю и пользоваться ея богатствомъ, узнать людей, умиротворять и удовлетворять ихъ. Милосердный лицемръ только съ виду умренъ и церемоніально чистъ. Когда наступаютъ смуты, то онъ не можетъ ихъ уладить и ничего не длаетъ, чтобы искоренить порокъ и врооступничество. Хотя бы онъ жилъ въ деревн, онъ иметъ видъ сидящаго въ грязи и угл. Если ему велятъ явиться ко двору, онъ выражаетъ свою готовность идти въ огонь и въ воду. Но онъ беретъ на службу только своихъ и стъ только свою пищу. Онъ легко относится къ смерти, пренебрегаетъ своими братьями, и вс его планы разстраиваются. Таково милосердіе лицемра. Но съ другой стороны, ‘если воля будетъ направлена къ милосердію, то испорченность не будетъ имть мста’.
Чтобы правильно понять то, что Конфуцій разумлъ подъ милосердіемъ, мы должны разсмотрть качества, изъ которыхъ, по его мннію, слагается вышеупомянутая добродтель. Эти чувства: взаимность, преданность, почтительность и вра. Первыя два настолько близки между собою, что китайскіе философы всегда трактуютъ о нихъ вмст. Взаимность, какъ говорятъ они. вытекаетъ изъ преданности, послдняя есть корень, а взаимность — стволъ, преданность есть сущность, а взаимность — отраженіе. Объясняя, что такое взаимность, Конфуцій счелъ боле удобнымъ на примр показать, гд ея нтъ. Если правитель, неспособный вести дла, ожидаетъ, чтобы министры служили ему, если человкъ, не питающій сыновняго чувства, ждетъ, чтобы дти относились къ нему должнымъ образомъ, если старшій братъ, не знающій уваженія, ждетъ, чтобы младшій относился къ нему подобострастно, то, во всхъ этихъ случаяхъ, взаимности нтъ. Ставить себя на мсто другого, это — взаимность, а отдавать кому-нибудь всю свою душу, это — преданность.
Отдаваться всею душой исполненію обязанностей, значитъ быть* преданнымъ, сказалъ Конфуцій. Такимъ образомъ, эта добродтель входитъ во вс жизненныя сношенія. Нтъ того случая, гд нельзя было бы проявить самопожертвованія, но это особенно примнимо къ высшему виду преданности, именно къ патріотизму. Министры съ преданностью должны служить своему повелителю, народъ — императору, и даже цари — своимъ подданнымъ. Люди должны съ преданностью исполнять свои обязанности по отношенію къ ближнимъ, а друзья должны съ преданностью увщевать одинъ другого въ затрудненіяхъ и соблазнахъ. Но есть предлъ для послдняго проявленія преданности. ‘Увщевай своего друга и кротко старайся направить его на путь,— говоритъ Конфуцій,— если же онъ окажется несговорчивымъ, то остановись, не унижайся!’ Главная цль преданности — принести благо. ‘Можетъ ли быть преданность, не ведущая къ поученію лица, на которое она направлена?’ — восклицалъ Конфуцій. Итакъ, она вдвойн благословенна, и для лица дйствующаго, и для лица оное принимающаго. Хотя Кунгь-цзы-ки-ю и гласитъ, что преданность приближается къ искренности, но она не всегда служитъ показателемъ совершенной добродтели. Такъ, напримръ, Цзы-Лангъ спрашивалъ: ‘Министръ Цзы-Ванъ трижды поступалъ на службу, не выражая при этомъ радости, и столько же разъ оставилъ службу, не выказывая огорченія. Онъ всегда считалъ нужнымъ познакомить новаго министра со своими способами управленія. Что вы думаете о немъ?’ Учитель отвчалъ: ‘Онъ былъ преданнымъ.’ — ‘Былъ ли онъ вполн добродтельнымъ?’ допытывался ученикъ. ‘Какъ можно признать его вполн добродтельнымъ?’ гласилъ отвтъ. Хотя преданность можетъ существовать независимо отъ совершенной добродтели, но обратный случай невозможенъ. Безъ преданности патріотизмъ не имлъ бы мста, и всякій высокій, благородный поступокъ былъ бы запятнанъ примсью личнаго интереса, который и уничтожается преданностью.
Подобно тому, какъ преданность близка къ взаимности, такъ достоинство сродни почтительности, которая таится въ сердц. Благодаря почтительности, высшій человкъ охраняетъ внутреннюю честность, а благодаря прямот поддерживаетъ вншнюю правильность поведенія. Какъ и можно было ожидать, по ученію Конфуція, высшее проявленіе почтительности состоитъ въ должномъ уваженіи къ родителямъ. Это не должно быть небрежное исполненіе обыкновенныхъ обязанностей, ‘такъ какъ собаки и лошади способны сдлать то же’, нтъ, человкъ долженъ съ истиннымъ почтеніемъ служить и повиноваться родителямъ, какъ виновникамъ его существованія. На ряду съ родителями нужно почитать всхъ начальниковъ. Министры должны почтительно исполнять обязанности по отношенію къ своему правителю, и даже императоръ иметъ своего начальника въ Неб, къ которому онъ долженъ относиться почтительно. ‘Небо,— гласитъ Шу-Кингъ,— слышитъ и видитъ глазами и ушами народа. Небо одобряетъ или взираетъ тогда, когда нашъ народъ одобряетъ или трепещетъ. Таково отношеніе между низшимъ и высшимъ мірами. Какимъ почтительнымъ долженъ быть земной владыка!’ Правитель долженъ относиться къ своимъ обязанностямъ съ почтительною заботливостью. ‘Въ моихъ сношеніяхъ съ милліоннымъ населеніемъ,— говорилъ Гай-Кангъ,— я испытывалъ такую же тревогу, какъ если бы, правилъ шестью лошадьми съ перебитыми ногами. Какимъ почтительнымъ долженъ быть правитель людей!’ Эта почтительность должна быть взаимной и, до извстной степени, условной. Правитель иметъ право на почтительность своихъ подданныхъ лишь до тхъ поръ, пока онъ управляетъ съ достоинствомъ и благопристойностью: въ этомъ случа ему воздается должное, но онъ теряетъ право на народное уваженіе, какъ только перестаетъ служить на пользу добра.
Къ духамъ также надлежитъ относиться съ почтеніемъ. Однако, Конфуцій со свойственной ему нелюбовью ко всему сверхъестественному совтовалъ выказывать уваженіе духамъ, но держаться въ отдаленіи отъ нихъ. Наконецъ, люди должны быть почтительными между собою. ‘Пусть высшій человкъ всегда почтительно держитъ себя и съ уваженіемъ относится къ другимъ, пусть соблюдаетъ благопристойность, и тогда до четырехъ морей вс будутъ его братьями’.
Врность дополняетъ вс перечисленныя качества. Безъ нея они ничего не значатъ и выродятся въ пустое лицемріе. Врность есть основа поведенія, она такъ же необходима для истинно-добродтельнаго поведенія, какъ лодка для переправы черезъ рку или весла для лодки. Если человкъ и хочетъ быть добрымъ, но въ своемъ поведеніи не руководится врностью, то онъ подобенъ лодочнику безъ лодки или лодк безъ веселъ. Ученыя долженъ одваться врностью, какъ броней. ‘Считай врность и искренность основными принципами’, говорилъ Конфуцій, настойчивость, съ которой онъ многократно повторялъ эти слова, заслуживаетъ вниманія. ‘Я не знаю,— говорилъ онъ,— какъ человкъ можетъ обойтись безъ врности. Можно ли длать телгу безъ ярма, чтобы впрягать воловъ, или колесницу безъ дышла, чтобы впрягать лошадей?’
Врность иметъ большое значеніе для всхъ людей вообще, но особенно важна она въ отношеніяхъ между друзьями, а также между правителями и ихъ подчиненными. Философъ Цангъ говоритъ, что онъ ежедневно проврялъ свою врность друзьямъ. А всего важне, чтобы правители сохраняли врность къ своимъ подданнымъ. Слово правителя должно ходить между подданными какъ неподдльная монета, иначе они перестанутъ почитать его и съ презрніемъ отвернутся отъ него. ‘Чтобы управлять страною съ тысячью телгъ,— говорилъ Конфуцій,— нужны: почтительное вниманіе къ длу, врность, экономія въ расходахъ и любовь къ народу’.
Человкъ, который достигъ этихъ добродтелей и, такимъ образомъ, развилъ свою личность, способенъ управлять семьей. Въ семь Конфуцій признавалъ средоточіе всхъ государственныхъ отношеній. Глава семейства долженъ обладать тми же добродтелями, какъ и правитель, а дти должны относиться въ отцу съ такимъ же уваженіемъ, какъ подданные къ государю. Поэтому человкъ, который можетъ управлять семьею, можетъ управлять и государствомъ. Какъ глава семьи, онъ есть представитель Неба и прототипъ государя. ‘Когда существуютъ Небо и Земля,— гласитъ И-Кингъ,— то существуетъ все, если существуетъ все, то существуютъ мужское и женское начала, если существуютъ мужское и женское начала, то существуютъ супружескія отношенія. Изъ супружескихъ отношеній вытекаютъ отношенія между отцомъ и сыномъ, если существуютъ отецъ и сынъ, то существуютъ князь и министръ, если существуютъ князь и министръ, то есть высшій и низшій классъ, если есть высшій и низшій классъ, то есть обмнъ приличія и благопристойности’.
‘Человкъ не можетъ учить другихъ, если не въ состояніи поучать собственной семьи,— говоритъ Конфуцій въ Великомъ Ученіи.— Поэтому правитель, не выходя изъ семьи, почерпаетъ государственную науку. Существуетъ сыновняя почтительность,— съ такимъ же чувствомъ нужно служить государю. Существуетъ братская покорность,— съ такимъ же чувствомъ нужно относиться къ старшимъ и начальникамъ. Существуетъ кротость въ обращеніи со всми людьми…. Примръ любящей семьи длаетъ все государство миролюбивымъ. Любовь и вжливость семьи передаются всему государству. Въ то же время отъ честолюбія и испорченности одного человка все государство можетъ прійти въ разстройство. Такова сила примра’. Этимъ подтверждаются слдующія слова: ‘Дла могутъ погибнуть отъ одного ршенія, царство можетъ утвердить одинъ человкъ. Яо и Шунъ милосердно управляли народомъ, и народъ шелъ по ихъ стопамъ. Приказы послднихъ противорчили ихъ дламъ, и народъ не повиновался имъ. Правитель долженъ самъ обладать достоинствами прежде, чмъ ихъ требовать отъ народа… Итакъ, управленіе государствомъ зависитъ отъ порядка въ семь’. Въ Книг Поэзіи говорится: ‘Какъ красиво и нжно это персиковое дерево! какъ роскошна его листва! Эта двушка идетъ въ домъ мужа. Она будетъ должнымъ образомъ управлять семьею’. Если въ семь будетъ царить порядокъ, то населеніе государства будетъ поучаться. Въ Книг Поэзіи также сказано: ‘Они могутъ исполнять обязанности по отношенію къ старшимъ братьямъ. Они могутъ исполнять обязанности по отношенію къ младшимъ братьямъ’. Пусть правитель исполняетъ обязанности но отношенію къ старшимъ и младшимъ братьямъ, и тогда онъ можетъ поучать населеніе государства!
Въ Книг Поэзіи еще сказано: ‘Въ его поведеніи нтъ ничего предосудительнаго, онъ совершенствуетъ населеніе государства’. Да, если правитель служитъ образцомъ, какъ отецъ, сынъ и братъ, то народъ подражаетъ ему.
Мы разсмотрли совершенства, которыя свойственны высшему человку и благодаря которымъ онъ можетъ управлять семьею. Теперь намъ остается разсмотрть, каковы должны быть отношенія членовъ добродтельной семьи къ ея глав. Первою добродтелью въ сын или въ подданномъ должно быть сыновнее благочестіе. Оно-то отличаетъ человка отъ животнаго, въ немъ-то проявляется истинное отношеніе между ребенкомъ и родителями, между отцомъ и Небомъ, и, благодаря ему, сохраняется гармонія въ мір. Эта мысль не принадлежитъ Конфуцію: еще за нсколько столтій до него она привилась въ народномъ ум. ‘Примръ любви,— говоритъ И-Йинъ царю Чингу,— это — когда вы любите старшихъ, примръ уваженія,— когда вы уважаете своихъ родственниковъ. Начало — въ семь и княжеств, завершеніе въ имперіи’. Чингъ также говоритъ, обращаясь къ своему министру: ‘Фунгъ! Такіе преступники, (какъ ты описываешь), отвратительны, но еще ужасне люди, не питающіе сыновнихъ и братскихъ чувствъ. Таковъ, напримръ, сынъ, который не исполняетъ почтительно своихъ обязанностей къ отцу, а глубоко поражаетъ сердце отца, вызывая въ немъ къ себ ненависть, или младшій братъ, который пренебрегаетъ явною волей Неба и отказывается почитать старшаго брата, вслдствіе чего старшій братъ забываетъ, съ какимъ трудомъ родители воспитали его, и не по-братски относится къ младшему. Если мы, уполномоченные управлять государствомъ, не будемъ считать за обидчиковъ людей, столь нечестивыхъ, то законы природы, данные Небомъ нашему народу, придутъ въ упадокъ или полное забвеніе. Вы должны быстро расправляться съ такими людьми по уголовнымъ законамъ царя Вана (XII вкъ до P. X.), строго карая и не щадя’.
Царь Ванъ, о которомъ здсь говорится, въ своей рчи противъ употребленія спиртныхъ напитковъ, длаетъ исключеніе для тхъ, кто благочестиво относится къ родителямъ. ‘О, жители страны Мей!— говоритъ онъ.— Если вы разводите просо и присматриваете за нимъ на пользу своихъ отцовъ и старшихъ, или если со своими телгами и волами вы отправляетесь на заработки, чтобы доставить все необходимое своимъ родителямъ, то вы можете очистить свои хмельные напитки и употреблять ихъ’. Итакъ Конфуцій формулировалъ ходячія понятія, говоря: ‘Сыновнее благочестіе и братская покорность, разв это не корень всхъ милосердныхъ дяній?’
Въ чемъ же состоитъ сыновнее благочестіе? По мннію Конфуція, оно заключается въ послушаніи, въ благопристойномъ служеніи родителямъ при жизни, въ благопристойномъ погребеніи ихъ посл смерти и въ благопристойныхъ жертвоприношеніяхъ ихъ. Эта схема разработана до мельчайшихъ подробностей, направленныхъ къ тому, чтобы сынъ не причинялъ родителямъ никакого безпокойства, помимо болзни, въ которой онъ не властенъ. При жизни родителей сынъ не долженъ отлучаться, если же этого нельзя избгнуть, то онъ можетъ похать только въ опредленное мсто. Дома онъ долженъ вставать съ птухами и затмъ, тщательно умывшись и одвшись, освдомиться у родителей, какіе кушанья и напитки они желаютъ имть къ обду. Онъ не долженъ входить въ комнату безъ зова отца или выходить безъ его разршенія, не долженъ заговаривать первый. Изъ дому онъ не долженъ уходить безъ спросу и, возвращаясь, долженъ показаться родителямъ. Ребенокъ долженъ чинно играть, прислушиваться, не позовутъ ли его, быть твердымъ въ рчи и не упоминать о старости. На послднемъ пункт особенно настаиваютъ, и каждому мальчику въ примръ ставятъ поведеніе Лао-Лаи-Цзы, который изъ опасенія, что его семидесятилтній возрастъ можетъ напомнить родителямъ объ ихъ глубокой старости, постоянно носилъ дтское платьице и забавлялся дтскими играми!
Итакъ высшее проявленіе сыновняго благочестія бываетъ по отношенію къ родителямъ. Сынъ долженъ питать къ нимъ глубочайшее уваженіе, при этомъ онъ, разумется, съ радостью будетъ заботиться о нихъ. Сознавая, что онъ унаслдовалъ тло отъ родителей, онъ будетъ любить ихъ, какъ частицу самого себя, и постарается не обезславить ихъ и не опозорить собственнаго имени. ‘Изъ всхъ существъ, происходящихъ отъ неба и земли,— говоритъ Конфуцій,— человкъ самое благородное. Изъ, всхъ, возложенныхъ на него обязанностей, ни одна не можетъ сравниться съ сыновнимъ благочестіемъ. При этомъ нтъ ничего существенне почитанія отца, а для выраженія этого почитанія нужно ставить отца на одну высоту съ Небомъ. Такъ поступилъ благородный Чоу. Раньше всего онъ принесъ жертвы на кругломъ алтар духамъ своихъ отдаленныхъ предковъ, какъ равнымъ Небу, а на открытой площадк онъ принесъ жертву Ванъ-Вангу (своему отцу), какъ равному Шангъ-Ти’. Это — одинъ изъ многочисленныхъ литературныхъ примровъ сыновняго благочестія. Конфуцій самъ еще не такъ настаивалъ на вышеупомянутой добродтели, какъ древніе мудрецы, авторы изложенныхъ имъ доктринъ, но все же этотъ принципъ красной нитью проходитъ черезъ всю конфуціанскую систему и неразрывно слитъ съ нею. Пришлось бы совершенно подорвать конфуціанство, чтобы китайцы могли легко смотрть на обязанность, обусловленную однимъ изъ благороднйшихъ побужденій сердца и тсно связанную со всмъ, что есть хорошаго въ государственномъ устройств Китая.
Хотя сынъ и долженъ повиноваться желаніямъ родителей, но на его обязанности лежитъ также выговаривать имъ, если они нарушаютъ правила благопристойности. Такого рода указанія надлежитъ длать смиренно и шопотомъ. Если они не оказываютъ дйствія, то ихъ можно повторять до трехъ разъ. Сверхъ этого почтительный сынъ не позволитъ себ высказывать упрековъ, а будетъ молча скорбть о закоснлости своихъ родителей. Въ случа болзни родителей онъ не только долженъ удвоить къ нимъ вниманіе, но еще вншнимъ образомъ выражать свое горе: не чесать своей косы, не выходить изъ дому, воздерживаться отъ вкусной ды и хорошаго вина, отъ музыки и громкаго смха.
Посл смерти онъ долженъ похоронить родителей по чину и ‘такъ какъ они вскармливаютъ сына три года’, то онъ долженъ столько же времени носить трауръ по нимъ. Изъ уваженія къ отцу за этотъ трехлтній періодъ онъ соблюдаетъ вс его привычки. Жертвоприношеніе на могил не должно совершаться скупо, и нужно помнить, что самъ покойникъ присутствуетъ при этомъ.
Сыновнее благочестіе не ограничивается одними родителями. Оно предписываетъ министру врно служить своему князю, мандарину — почтительно выполнять свои обязанности, солдату — быть храбрымъ на войн и всякому человку — не измнять своему другу. Но это еще не все. ‘Каждому дереву опредленъ срокъ, чтобы зачахнуть,— гласитъ Ли-Ки,— и каждому животному назначено время, чтобы умереть. Кто преждевременно срубитъ дерево или убьетъ животное, гршитъ противъ сыновняго благочестія’.
Понятно, что государство, придающее такое значеніе сыновнимъ обязанностямъ, караетъ за всякое ихъ нарушеніе. Самыя тяжелыя наказанія въ китайскихъ уголовныхъ законахъ полагаются именно за такія преступленія. Пекинская газета за 1877 годъ сообщаетъ, что пять преступниковъ (въ томъ числ одинъ лунатикъ) были четвертованы за совершенныя ими убійства родителей.
‘Сыновнее благочестіе есть начало добродтели,— говоритъ Конфуцій,— а братская любовь — ея продолженіе’. Второе чувство вытекаетъ изъ перваго, такъ же точно, какъ сыновнее благочестіе изъ родительской нжности. Членовъ семьи скрпляетъ братская любовь, которая, вмст съ сыновнимъ благочестіемъ, составляетъ корень всхъ милосердныхъ поступковъ. ‘Счастливое единеніе между родителями и дтьми,— говорится въ Книг Поэзіи,— подобно музык лютней и арфъ, а когда существуетъ согласіе между братьями, то получается восхитительная несмолкающая гармонія’. ‘Нтъ друга, подобнаго брату: онъ одного съ тобою происхожденія и былъ вскормленъ тою же грудью’. Эти-то соображенія сливали между собою сердца братьевъ ‘въ доброе старое время’. Братья тогда любили жить подъ одною кровлей и лежать рядомъ въ могил. А теперь китайскіе моралисты скорбятъ, что привязанность къ жен и дтямъ превосходитъ братскую любовь. ‘Я слышалъ,— говоритъ одинъ извстный писатель,— что братья иногда расходятся, но никогда не видлъ, чтобы мужъ и жена жили врозь’. Узы, соединяющія братьевъ и скованныя Небомъ, нужно считать гораздо священне, чмъ супружескій союзъ, установленный людьми. Взаимная любовь братьевъ занимаетъ слдующее мсто посл чувства дтей къ родителямъ. Она заключается въ дружб, пріятной гармоніи и покорности младшихъ старшимъ.
Младшій сынъ не можетъ ступить ни шагу, не посовтовавшись съ отцомъ и старшими братьями, и въ отвтъ на симпатію и любовь, которую они ему выказываютъ, онъ долженъ безъ утайки открывать имъ свое сердце. Младшій братъ всегда долженъ относиться почтительно къ старшему, уступать ему первое мсто во всемъ. Съ другой стороны, старшіе братья должны подавать хорошій примръ младшимъ. Потомки мудреца Конфуція, какъ говорятъ, никогда не знали гнва, а потомки Цангъ-Цзы, одного изъ знаменитйшихъ учениковъ мудреца, никогда никого не бранили. Такъ, собственно, и должно быть, потому что братья — одна плоть, и не будетъ ли неуваженіе къ брату, въ сущности, неуваженіемъ къ родителямъ?
Низкое положеніе, которое женщины занимаютъ въ Кита съ незапамятныхъ временъ, лишаетъ ихъ всякаго права на братское уваженіе. Рабская покорность считается высшею обязанностью женщины. Различіе между судьбою сыновей и дочерей особенно ярко описано въ слдующемъ отрывк изъ Книги Поэзіи:
Сыны его на ложахъ почиваютъ
И, пышно разодты, скипетромъ играютъ.
Ребенка крику будутъ вс, какъ есть, внимать
И ножки одяльцемъ краснымъ укрывать.
Впослдствіи его царемъ почтутъ,
А государства и князья миръ обртутъ.
* * *
А если дочки у царя родятся,
То на полу ужъ спать он ложатся.
Играютъ черепицами, простое платье носятъ
И радости и горести отъ жизни переносятъ,
Родительскаго сердца никогда не огорчаютъ,
Обдъ варятъ и солодъ на семью приготовляютъ.
(Leggie).
Только становясь матерью, женщина получаетъ право на уваженіе, и тогда неравенство половъ стушевывается передъ требованіями сыновней любви, которая составляетъ внецъ и славу Китая.
Въ основ семьи лежатъ отношенія мужа и жены, подобныя отношенію Неба и Земли. О нихъ Конфуцій страннымъ образомъ умалчивалъ, быть-можетъ, потому, что самъ былъ несчастливъ въ супружеств. Человкъ, которому пришлось развестись съ женой, едва ли будетъ лестнаго мннія о женщинахъ вообще. Конфуцій смотрлъ на женщинъ, какъ на необходимое зло, съ которымъ можно мириться только ради материнства. ‘Изъ всхъ людей,— замчалъ мудрецъ,— трудне всего управляться съ женщинами и слугами. Если приближать ихъ къ себ, то они зазнаются, если держать ихъ въ отдаленіи, то они обижаются’. Конфуцій не требовалъ врности отъ мужа и даже съ презрніемъ отзывался о ‘мелочной врности** простыхъ людей, связанныхъ съ одною женой. Въ то же время онъ, однако, возставалъ противъ разврата. Когда князь Ц’и прислалъ правителю Лу въ подарокъ искусныхъ музыкантшъ, то Конфуцій выразилъ протестъ противъ оказаннаго двушкамъ пріема, удалившись отъ двора. ‘Женщина,— говорилъ онъ пренебрежительно,— не можетъ быть самостоятельной, поэтому въ юности она зависитъ отъ отца и братьевъ, въ супружеств отъ мужа, а если овдоветъ, то отъ сыновей’.
Главная цль брака- имть дтей и, преимущественно, сыновей, которые совершали бы положенныя жертвоприношенія на могилахъ родителей. Бездтный вдовецъ можетъ и даже долженъ жениться во второй разъ, но со стороны вдовы вторичный бракъ считается нарушеніемъ врности. Желаніе имть дтей такъ велико у китайцевъ, что безплодіе составляетъ одну изъ утвержденныхъ Конфуціемъ ‘семи причинъ’ для развода. Ботъ эти причины: 1) неповиновеніе свекру или свекрови, 2) безплодіе. 3) неврность, 4) ревность, 5) проказа, 6) болтливость и 7) воровство.
Такой законъ, конечно, ставитъ жену въ зависимое положеніе отъ мужа. Не только на ея обязанности, но и въ ея интересахъ выказывать ему величайшее уваженіе, быть учтивой, смиренной и кроткой въ обращеніи съ нимъ и безпрекословно повиноваться каждому его слову. Если онъ въ чемъ-нибудь гршитъ противъ истинныхъ принциповъ, то она можетъ мягко сдлать ему выговоръ, стараясь, однако, не раздражать его и не докучать ему. Такимъ образомъ поддерживается гармонія семейнаго очага. Если же мужъ и жена враждебно относятся другъ къ другу, то семья скоро распадается. По ученію конфуціанцевъ, жизнь женщины раздлена на семимсячные и семилтніе періоды, жизнь мужчины на восьмимсячные и восьмилтніе. Такъ, у двочки прорзываются зубы въ семь мсяцевъ, а мняются въ семь лтъ, въ четырнадцать лтъ она достигаетъ зрлости, а въ семьдесятъ должна приготовиться къ смерти. У мальчика же зубы прорзываются въ восемь мсяцевъ, выпадаютъ въ восемь лтъ, зрлости онъ достигаетъ въ шестнадцать лтъ, а предла жизни въ восемьдесятъ.
Брачный возрастъ для женщины — пятнадцать лтъ, а для мужчины двадцать. Таково, приблизительно, должно быть соотношеніе между лтами мужа и жены. Старикъ, который женится на молодой, уподобляется увядшей мн, пускающей отростки, и добра отъ этого не будетъ. Но все же это сколько-нибудь лучше, чмъ если старуха выходитъ замужъ за молодого: она подобна увядшей мн, которая цвтетъ, и во всхъ отношеніяхъ отвратительна.
Изъ всего сказаннаго видно, что Конфуцій, подобно іудейскимъ законодателямъ, поощрялъ многоженство, и на такихъ же точно основаніяхъ. Китаецъ, не мене древне-еврейскаго патріарха, жаждетъ имть сына, это желаніе считается настолько законнымъ, что, за неимніемъ дтей, мужъ въ прав взять наложницу, чтобы оставить посл себя потомство. Если частныя лица такъ стремятся имть дтей, то тмъ важне, чтобы государь оставилъ наслдника. Поэтому, Уставы династіи Чоу, чтобы застраховать императора отъ бездтности, предписываютъ, кром жены, давать ему трехъ наложницъ перваго разряда, девять второго, двадцать-семь третьяго и восемьдесятъ-одну четвертаго. Нужно ли говорить, какое зло приноситъ эта имперская система, которая, къ тому же, не всегда достигаетъ цли? Существованіе наложницъ въ частныхъ семьяхъ составляетъ источникъ большого горя. Брачныя узы не считаются священными, и это крупный недостатокъ конфуціанства. Оно въ значительной мр подорвало домашній бытъ, лишило женщинъ ихъ законнаго вліянія и довело ихъ до положенія, которое немногимъ лучше рабства. ‘Мужчины, твердые отъ природы, добродтельны,— говоритъ Сюнъ-Цзы,— а мягкія женщины — полезны’. Эти слова удачно передаютъ общій взглядъ китайцевъ на неравенство половъ.
‘Супружество,— говоритъ Чу-Хи,— есть установленное Небомъ отношеніе, которымъ обусловливается потомство, а дружба есть установленное Небомъ отношеніе, которымъ обусловливается исправленіе характера. Дружба намчаетъ путь людей, и на ней зиждятся ихъ высшіе принципы’. Конфуцій и его ученики придавали большое значеніе дружб, если бы всегда слдовать ихъ совтамъ въ выбор друзей, то ожидаемые ими великіе результаты, несомннно, могли бы оправдаться. Напримръ, если бы люди знались только съ тми лицами, которыя раздляютъ ихъ мннія, преслдуютъ одинаковыя съ ними цли и при этомъ добродтельны и честны, тогда міръ былъ бы гораздо лучше. Какъ и всегда, Конфуцій не указываетъ, почему люди должны держаться добродтельнаго пути, а не другого. Правда, онъ говоритъ: ‘Выгодно имть много достойныхъ друзей’ и ‘есть три рода выгодныхъ друзей, именно: честные, искренніе и опытные, и три рода предосудительныхъ друзей, именно: высокомрные, нахалы и болтуны’. Однако, онъ не приводитъ иныхъ доказательствъ, почему нужно выбирать друзей изъ числа хорошихъ людей. Но такъ или иначе дружб придается большое значеніе.
‘Начиная отъ императора, вс должны имть друзей. Дружба — первое изъ общественныхъ отношеній, и имъ не надо пренебрегать ни на одинъ день’. Никто не долженъ имть друга ниже себя. Лучшіе друзья — т, которыхъ почтительный сынъ наслдуетъ отъ своего отца. Такіе друзья въ гор и бд всегда желанны, они раздляютъ горе человка и удваиваютъ его радость. Они — богатство для бдныхъ, сила для слабыхъ и лкарство для больныхъ. Они всегда готовы забыть нанесенныя имъ обиды и помнить только о добродтеляхъ, гд бы они ни находились, въ нихъ никогда не зарождается ни подозрнія, ни сомннія.
Письменныя сношенія соединяютъ людей самою истинною дружбой. Высшій человкъ пріобртаетъ друзей письменными упражненіями и возвышаетъ свое человколюбіе дружбой. ‘Если ты живешь въ княжеств,— говоритъ Конфуцій,— то поступай на службу къ самому достойному изъ высшихъ чиновниковъ и выбирай друзей изъ самыхъ добродтельныхъ ученыхъ’. Человкъ долженъ обращаться съ другомъ такъ, какъ хочетъ, чтобы тотъ обращался съ нимъ. Онъ долженъ съ преданностью увщевать его и стараться кротко руководить имъ. Но, если это не удается, то онъ долженъ остановиться, чтобы не унизиться. Подобно ученику, Цзы-Лу, онъ долженъ желать себ колесницъ, лошадей и легкія мховыя одежды, чтобы имть возможность раздать ихъ друзьямъ. Когда умиралъ какой-нибудь другъ Конфуція, не имвшій родственниковъ, чтобы совершить надъ нимъ положенные погребальные обряды, то мудрецъ самъ хоронилъ его, считая это за долгъ дружбы. Онъ не допускалъ, чтобы друзья длали ему самому какіе-нибудь подарки, за исключеніемъ жертвеннаго мяса, которое они приносили духамъ его родителей или предковъ.
Между друзьями раньше всего должна существовать полная откровенность. Скрывать обиду и прикидываться другомъ стыдно, такъ какъ это есть нарушеніе искренности, которая присуща дйствительной дружб. ‘Тотъ, кому не врятъ его друзья, говорилъ Конфуцій,— никогда не заслужитъ доврія государя… Кто не повинуется своимъ родителямъ, тому друзья не будутъ врить’.

ГЛАВА V.
Управленіе государствомъ.

Это — слдующая ступень, которую достигаетъ высшій человкъ. Научившись хорошо управлять семьею, онъ уже можетъ управлять государствомъ. Тутъ онъ впервые вступаетъ непосредственно на ‘путь Неба и Земли’, который онъ можетъ усовершенствовать, развивая природу людей и вещей, и такимъ образомъ, ‘охранять народъ’. Благо народа составляетъ главную цль хорошаго управленія. ‘Нтъ добродтели,— говорилъ императоръ Кухъ (2435 г. до P. X.),— выше любви ко всмъ людямъ, и нтъ цли управленія шире, чмъ всеобщее благо’. Когда Конфуція спрашивали, что нужно сдлать для народа, то онъ отвчалъ: ‘Обогатить его!’ А когда его спрашивали, что еще больше можно сдлать, то онъ отвчалъ: ‘Научить его!’ Трудно не согласиться съ тмъ мнніемъ, что народное благосостояніе и образованіе входятъ въ интересы государства. Но въ данномъ случа мы опять видимъ непрактичность совтовъ мудреца. Онъ не пытается объяснить, какимъ способомъ можно обогатить народъ, а только мечтаетъ воскресить времена Яо и Шуна, описанныя въ Шу-Кинг, когда сила и обаяніе ихъ личностей изгнали изъ имперіи зло, а съ нимъ бдность и невжество. Тщетно хвалился Конфуцій: ‘Если бы кто-нибудь изъ князей призвалъ меня, то въ двнадцать мсяцевъ я произвелъ бы значительныя перемны, а въ три года усовершенствовалъ бы управленіе’.
Вс его совты по части управленія заимствованы изъ Шу-Кинга и, какъ часто бываетъ, многое потеряли въ передач. Такъ, напримръ, Шу-Кингъ гласитъ, что добродтель сказывается въ качеств управленія, а что управленіе сказывается въ продовольствіи народа. Конфуцій же говоритъ: ‘Необходимыя условія управленія: чтобы было достаточно пищи и вооруженія и чтобы народъ доврялъ своимъ правителямъ’. Это лишь несовершенное извлеченіе изъ того пункта Шу-Кинга, который онъ, вроятно, припомнилъ въ данный моментъ. Тамъ также говорится, что въ управленіи нужны восемь вещей: пища, торговля, поддержаніе положенныхъ жертвоприношеній, министерство работъ, министерство народнаго просвщенія, министерство юстиціи, приготовленія для пріема прізжихъ гостей и заготовленіе провіанта для арміи. Это уже боле полное описаніе механизма управленія: здсь указаны источники, откуда берется пища для народа, способы поддерживать его нравственное благосостояніе, поощрять образованіе, защищать честныхъ людей отъ беззаконниковъ, вести дружбу съ сосдними государствами и поддерживать національную честь.
Отрицая оригинальность ученія Конфуція, мы этимъ самымъ только присоединяемся къ его собственной характеристик. Почти вс свои доктрины, и въ томъ числ самыя замчательныя изреченія, онъ позаимствовалъ у древнихъ классиковъ, но, разумется, на оригинальной монет тисненіе всегда глубже, чмъ на копіи. Конфуцій нигд не подаетъ такого радикальнаго совта относительно управленія, какъ великій Ю своему государю. ‘Смотри въ корень вещей и изучай устойчивость’. Зато онъ распространяется объ условіяхъ существованія хорошаго правительства и объ его результатахъ. По мннію Конфуція, хорошее управленіе можетъ быть въ томъ случа, если князь будетъ княземъ, министръ — министромъ, отецъ — отцомъ, а сынъ — сыномъ. Это довольно врно, но Ю выражается сильне: ‘Если государь можетъ справиться съ затрудненіями въ своемъ государств, и министръ съ затрудненіями въ министерств, то въ управленіи будетъ порядокъ’.
Чтобы управленіе было устойчивымъ, нужно, чтобы оно велось по принципамъ добродтели, а для этого необходимо не только, чтобы государь во всемъ высказывалъ себя честнымъ, но также, чтобы не было кумовства въ раздач должностей, и чиновниками были бы исключительно люди достойные и искусные. ‘Такое поведеніе призоветъ на страну дары Шангъ-ти и благословеніе Неба’, добавляетъ Ю. Конфуцій не могъ общать небесной награды: его, по существу языческій умъ отвергалъ всякую мысль о вмшательств духовъ въ дла людскія. Онъ хотлъ, чтобы люди были добродтельными ради самой добродтели, и пытался приложить къ измнчивой природ людей извстную нравственную систему, онъ самъ могъ ею руководиться, и на этомъ основаніи считалъ ее удовлетворительною для духовныхъ запросовъ своихъ согражданъ. Ошибка Конфуція повторялась у людей во вс времена и во всхъ странахъ, но у него она, по крайней мр, оправдывается результатами. Взгляды, которые въ другихъ странахъ составляли удлъ сравнительно немногихъ, въ Кита приняты большинствомъ населенія въ продолженіе боле, чмъ двадцати-трехъ вковъ.
Сила примра составляетъ одну изъ главныхъ доктринъ конфуціанства. Если государь хочетъ длать добро, то народъ будетъ добрымъ, если правитель не скупъ, то хотя бы онъ положилъ награду за краху, а народъ будетъ честнымъ, говоритъ мудрецъ. Трудно отрицать великую силу примра.’Отъ дохлыхъ мухъ мазь аптекаря принимаетъ дурной запахъ’, писалъ Соломонъ. Повседневный опытъ показываетъ, какъ могущественно вліяніе хорошаго и дурного примра во всхъ случаяхъ хизни: въ школ, въ семь, на служб, въ обществ. Конфуцій развивалъ эту доктрину до невроятныхъ подробностей при каждомъ поучительномъ урок исторіи и при малйшемъ событіи въ собственной хизни.
Однако, многое изъ поученій Конфуція объ управленіи не подлежитъ критик. На вопросъ Цзы-Чанга, какъ долженъ дйствовать государь, чтобы достигнуть хорошаго управленія, Конфуцій отвтилъ: ‘Пусть онъ почитаетъ пять прекрасныхъ качествъ и изгоняетъ четыре дурныхъ…’ Вотъ эти пять хорошихъ качествъ: 1) когда человкъ, имющій власть, приноситъ пользу безъ большихъ затратъ, т. е. когда онъ длаетъ боле доступными для населенія т предметы, изъ которыхъ оно извлекаетъ пользу,
2) когда онъ назначаетъ общественныя работы, не вызывающія ропота, то-есть подбираетъ подходящіе труды, 3) когда онъ добивается желаемаго безъ жадности, то-есть стремится въ милосердному управленію и достигаетъ его, 4) когда онъ поддерживаетъ достоинство безъ примси гордости, то-есть въ сношеніяхъ со многими или съ немногими, въ великихъ длахъ или въ малыхъ никогда не выказываетъ непочтенія, 5) когда онъ величественъ безъ надменности, то-есть должнымъ образомъ носитъ платье и шляпу и во взглядахъ выражаетъ достоинство, а народъ при вид его величія относится къ нему съ уваженіемъ. Четыре дурныхъ качества: 1) казнить людей, не поучавъ ихъ, это называется жестокостью, 2) безъ предупрежденія сразу требовать отъ нихъ полностью всю работу, это называется притсненіемъ, 3) давать приказанія, какъ будто не спшныя, а затмъ строго требовать отчета, это называется оскорбленіемъ, и 4) выдавать людямъ плату или награду скупо, это называется оффиціальнымъ отношеніемъ къ длу.
Въ длахъ управленія главную роль играетъ характеръ правителя, а затмъ характеръ его чиновниковъ. Какъ гласитъ Шу-Кингъ, достоинства или недостатки управленія зависятъ отъ чиновниковъ. Конфуцій неоднократно приводилъ это изреченіе и настаивалъ на необходимости привлекать къ служб только добродтельныхъ и талантливыхъ людей. ‘При хорошихъ людяхъ,— добавлялъ онъ,— управленіе быстро процвтаетъ, какъ растительность на земл, и его можно уподобить легко разрастающемуся камышу. Поэтому, управленіе государствомъ зависитъ отъ подбора надлежащихъ людей. Такому подбору способствуетъ характеръ самого правителя, и этотъ характеръ развивается, когда онъ идетъ по пути долга. Ученіе о пути долга развивается при существованіи милосердія’. Такая администрація вполн соотвтствовала излюбленному критерію Конфуція, что подданные будутъ счастливы, а чужеземцы будутъ приходить издалека. Подъ ‘людьми издалека’ Конфуцій разумлъ сосднія племена, которыхъ контрастъ между ихъ собственными грубыми законами и образцовымъ управленіемъ имперіи такъ поразитъ, что они захотятъ перейти въ китайское подданство.
О современныхъ ему чиновникахъ Конфуцій отзывается съ нескрываемымъ презрніемъ, быть-можетъ, потому, что они насмхались надъ его ученіемъ. ‘Фу,— говоритъ онъ,— это обезьяны, незаслуживающія вниманія’. Для оскорбленной добродтели нтъ ничего обидне успховъ шарлатанства, и Конфуцій не прочь былъ излить свою желчь на сильныхъ міра сего. По контрасту съ ними, онъ описываетъ три степени достойныхъ чиновниковъ. Въ первой и самой лучшей относятся т, которые въ своемъ поведеніи не забываютъ чувства стыда, и когда имъ даютъ назначеніе, вполн оправдываютъ довріе государя. Дале идутъ т, которые почтительно относятся къ своимъ родственникамъ и по-братски — къ членамъ своей фамиліи. Третье мсто занимаютъ люди, искренніе въ своихъ рчахъ и выполняющіе то, что они себ намтили. ‘Это настойчивые людишки’, добавляетъ мудрецъ.
Итакъ, въ управленіи, какъ и во всемъ остальномъ, Конфуцій всми силами старался вернуть своихъ соотечественниковъ къ идеальнымъ временамъ царей Вана и By. Онъ упорно отказывался признать перемны, происшедшія въ имперіи отъ развитія новыхъ и сильныхъ княжествъ и отъ упадка имперской провинціи Чоу и старался всячески поддержать послднюю, дни которой уже были сочтены, и подавить стремленія тхъ правителей, которымъ, какъ сознавали вс, кром него самого, суждено было бороться за главенство на развалинахъ царскаго дома. Итогъ его ученія можно формулировать его собственными словами. ‘Держись временъ года Хіа. Разъзжай въ государственныхъ колесницахъ Иня. Носи церемоніальную шапочку Чоу. Устраивай у себя музыку и пантомины Шао. Изгоняй псни Ч’инга, и держись въ сторон отъ праздныхъ болтуновъ’.
По мннію Конфуція, двумя руководящими принципами управленія являются справедливость и соблюденіе церемоній, а присутствіе ихъ сказывается на современной музык. ‘Высшій человкъ, благодаря уваженію, сохраняетъ внутренюю честность, а, благодаря прямот, вншнюю благопристойность поведенія’, писалъ князь Чоу. Справедливость есть законъ міра, а церемоніи правила сердца. Въ систем Конфуція, основанной на взаимныхъ отношеніяхъ людей, весьма важно было установить полный и точный сводъ церемоній, чтобы разграничить степени почтенія къ боле или мене близкимъ родственникахъ я къ лицамъ занимающимъ различное общественное положеніе. Такимъ образомъ, установлены были степени родства, предусмотрны были различныя затрудненія и сомннія, строго разграничены сходное и несходное, и истинное отдлено отъ ложнаго. До Конфуцій придавалъ церемоніямъ еще большее значеніе. Он должны были обуздывать безпорядочныя страсти и вырабатывать общее почтительное отношеніе во всхъ классахъ населенія. Сыновья всегда должны были точно выполнять одн и т же сложныя церемоніи по отношенію къ родителямъ, независимо отъ соціальнаго положенія послднихъ. Чиновники и народъ должны были строго соблюдать положенныя правила этикета, чтобы при помощи церемоній вс научились быть членами семьи и государства. Соблюденіе церемоній, несомннно, иметъ умряющее вліяніе. Трудно ждать внезапной рзкой выходки отъ человка, котораго всю жизнь учили говорить не иначе, какъ привтственными фразами и выражать свое почтеніе глубокими поклонами и колнопреклоненіемъ. Если бы было возможно распространить эту систему на населеніе цлой страны, то данное Конфуціемъ опредленіе хорошаго управленія, несомннно, осуществилось бы, и князь былъ бы княземъ, министръ — министромъ, отецъ — отцомъ, а сынъ — сыномъ. Везд царило бы смиреніе и не было бы мста невоздержности, злоупотребленіямъ и непочтительности.
Но и здсь опять-таки Конфуцій придавалъ слишкомъ большое значеніе сил примра, упуская изъ виду то. обстоятельство, что въ каждой стран есть безпокойный элементъ, и удержать его можетъ лишь твердая рука закона. Только въ своемъ объясненіи къ И-Кингу онъ какъ будто призналъ этотъ фактъ, говоря: ‘Высшій человкъ живетъ въ безопасности, но не забываетъ осторожности. Онъ хранитъ то, что иметъ, но не забываетъ, что можетъ этого лишиться. Онъ управляетъ мирно, но не забываетъ, что возможенъ мятежъ. Только тогда онъ можетъ обрсти личный покой и покровительствовать подданнымъ своего государства’.
Характеръ устанавливается правилами благопристойности, какъ говоритъ Конфуцій, но все завершаетъ музыка. По систем Конфуція, музыка играетъ видную роль въ управленіи государствомъ, она вліяетъ на народъ въ хорошую или въ дурную сторону. Это вліяніе такъ очевидно для мудреца, что, какъ разсказываютъ, на пути въ Ци Конфуцій въ походк и манерахъ встрчнаго мальчика съ кувшиномъ усмотрлъ вліяніе музыки Шао и веллъ своему кучеру погнать лошадей въ столиц. Въ другомъ отрывк говорится, что въ мстечк Ву-Шингъ игра на струнныхъ инструментахъ и пніе доставили Конфуцію величайшее наслажденіе, такъ какъ онъ въ звукахъ этой музыки различилъ вліяніе, которое его ученикъ Цзы-Ю оказалъ своимъ, мудрымъ и милосерднымъ управленіемъ на буйный отъ природы народъ. Но музыка, какъ и всякое другое совершенство, должна быть слдствіемъ искренности. Безъ искренности не бываетъ добра. Колокола и барабаны сами по себ такъ же мало выражаютъ смыслъ музыки, какъ драгоцнности и шелкъ сами по себ не составляютъ благопристойности. ‘Если человкъ не иметъ человческихъ добродтелей,— говоритъ Конфуцій, -то что можетъ онъ извлечь изъ правилъ благопристойности или изъ музыки?’ Великая цль и назначеніе всей жизни мудреца — доставить имперіи миръ и счастье. Это достигается, когда ‘государь, относясь надлежащимъ образомъ къ старикамъ, даетъ народу примръ сыновней почтительности, когда, обращаясь должнымъ образомъ со старшими, онъ научаетъ народъ братскому повиновенію, когда, относясь сострадательно къ молодымъ и безпомощнымъ, онъ учитъ народъ такому же обращенію’. Таково было положеніе вещей при идеальныхъ царяхъ Яо и Шун. Они царствовали по вол Шангъ-Ти и, одаренные отъ Неба совершенною природой, безъ труда шли по небесному пути, призывая на себя и на свой народъ благословеніе Шангъ-ти и милость Неба.

ГЛАВА VI.
Второстепенныя поученія Конфуція.

Конфуція больше всего нитересовало благо народа, хорошее’ управленіе государствомъ и процвтаніе имперіи, но попутно онъ затрогивалъ многія другія темы, не имющія прямого отношенія къ вышеупомянутымъ. Онъ часто бесдовалъ о Книг Поэзіи, о! Книг Исторіи и о Правилахъ Благопристойности, говорилъ также о словесныхъ наукахъ, этик, душевной преданности и врности. Но о сверхъестественныхъ предметахъ, о подвигахъ храбрости, о государственныхъ смутахъ и безплотныхъ существахъ онъ не любилъ говорить.
Какъ моралистъ, онъ занимаетъ почетное мсто среди другихъ учителей человчества. За пять вковъ до Христа онъ проповдывалъ, правда, въ отрицательной форм, ‘непоколебимыя правила нравственности и основу общественной добродтели’: ‘длай людямъ то, что хочешь, чтобы они теб длали’. Онъ говорилъ: ‘Не длай другимъ того, чего не хочешь, чтобы они теб длали’. Разница между этимъ правиломъ и правиломъ христіанскимъ видна сразу, тмъ не мене весьма знаменательно, что Конфуцій такъ близко подошелъ къ нему. Какъ и все его ученіе, это правило было позаимствовано у древнихъ классиковъ, а они про повдывали, что врноподданническихъ и сыновнихъ чувствъ могутъ ожидать только т люди, которые сами проявляютъ такія же чувства. Итакъ, на практик существовали извстныя правила взаимныхъ отношеній, но уже Конфуцію суждено было выразить ихъ въ отвлеченной форм.
Дальше этого онъ не пошелъ. Но его мннію, люди въ своихъ сношеніяхъ должны руководиться только взаимностью. ‘Нужно ли платить за зло добромъ’? спросилъ его одинъ ученикъ, а Конфуцій отвтилъ на это: ‘Чмъ же вы тогда вознаградите за добро:’ Платите справедливостью за зло и добромъ за добро’.
Здсь нтъ духа всепрощенія, а только суровый законъ: обо за око, и зубъ за зубъ. О человк, который платитъ добромъ за зло, Конфуцій отзывается съ презрніемъ, какъ о трусливомъ существ, которое ‘боится за себя’. Онъ не только не пытается вывести мщенія, но даже иногда вмняетъ его въ обязанность. ‘Какъ долженъ вести себя человкъ, у котораго убили отца или мать?’ — спрашивалъ Цзы-Хи. ‘Сынъ,— отвчалъ мудрецъ,— долженъ спать на трав, подложивъ щитъ подъ голову. Онъ долженъ отказаться отъ службы и не жить подъ однимъ небомъ съ убійцею. Встртивъ его на рынк или во двор, онъ долженъ держать оружіе наготов, чтобы убить его’. ‘А какъ нужно мстить за смерть брата?* — ‘Оставшійся въ живыхъ братъ не долженъ служить въ одномъ государств съ убійцею, но если онъ по приказанію своего начальника идетъ въ то мсто, гд находится убійца, то не долженъ сражаться съ нимъ’.— ‘А что нужно длать въ случа убійства дяди или двоюроднаго брата?’ — ‘Племянникъ или двоюродный братъ не есть главный родственникъ. Если главный родственникъ берется выполнить мщеніе, которое лежитъ на его обязанности, то племянникъ или двоюродный братъ можетъ только стоять позади него съ оружіемъ въ рукахъ, чтобы помогать ему’.
Съ такими законами мы встрчаемся и въ ветхозавтной исторіи, а китайское общество во времена Конфуція въ этомъ отношеніи ушло не многимъ дальше, чмъ іудейское во времена Моисея. Правила Конфуція нсколько мягче, чмъ еврейскіе законы. Конфуцій предписывалъ обязательное мщеніе только за убійство отца или брата, а Моисеевъ законъ — за убійство всякаго кровнаго родственника. Въ пользу Конфуція говоритъ еще и то обстоятельство, что къ мести за убійство родителей онъ взываетъ во имя своего неограниченнаго уваженія къ сыновнему долгу.
Восхваленіе сыновней преданности завело, однако, Конфуція слишкомъ далеко. Онъ, напримръ, предписывалъ отцу скрывать безчестіе сына и сыну — скрывать безчестіе отца. ‘Въ этомъ выражается прямодушіе’, говорилъ онъ. Такое чрезмрное возвеличеніе одной добродтели въ ущербъ другимъ вытекало изъ нравственнаго ослпленія, а не изъ склонности къ обману, такъ какъ врядъ ли кто-нибудь энергичне Конфуція ратовалъ за искренность и честность. Подобно человку, который держитъ передъ глазами какой-нибудь предметъ, скрывающій отъ его взора все остальное, такъ и Конфуцій, сосредоточивъ вниманіе исключительно на сыновнемъ долг, забылъ обо всхъ другихъ обязательствахъ. А онъ говорилъ: ‘Искренность есть начало и конецъ всего. Везъ нея ничто не могло бы существовать’.
Нельзя не относиться съ величайшимъ уваженіемъ къ личности самого Конфуція. Не многіе люди на свт обладали такими почтенными достоинствами и такъ чужды были всякаго порока, какъ онъ. Его обвиняютъ въ недостаточной правдивости, но все зависитъ отъ того, что разумть подъ правдой. Главный фактъ противъ него тотъ, что, когда на него напалъ отрядъ въ Д^у, онъ далъ клятву не идти въ княжество Бей и на этомъ основаніи получилъ свободу. Но какъ только враги отпустили его, то онъ все-таки отправился въ Бей. Оправдывался онъ тмъ, что клятва была вынужденная и поэтому не дйствительная. Разршеніе этого труднаго вопроса мы предоставляемъ казуистамъ, а сами не будемъ въ него вдаваться, такъ какъ уврены, что большинство не слишкомъ осудитъ Конфуція, который, въ худшемъ случа, превратно понималъ правдивость.
Замчательною чертой Конфуція было его смиреніе, онъ добросовстно отрицалъ оригинальность своихъ доктринъ. ‘ Я передаю, а не создаю, я врю и люблю древнихъ и поэтому осмливаюсь сравнить себя съ нашимъ старымъ П’ангомъ’, такъ характеризовалъ онъ себя самъ. Никогда онъ не уклонялся отъ этого образа мыслей и не поддавался искушенію присвоить себ незаслуженныя почести. Онъ зналъ литературу родной страны лучше всхъ своихъ современниковъ и тмъ не мене считалъ себя не достаточно ученымъ, а только глубоко пристрастившимся къ ученію. Соотечественники смотрли на него, какъ на мудреца, но онъ отрицалъ въ себ качества даже ‘высшаго человка’. ‘Я недостаточно добродтеленъ,— говорилъ онъ,— чтобы быть свободнымъ отъ безпокойства, недостаточно мудръ, чтобы быть свободнымъ отъ замшательства и недостаточно смлъ, чтобы быть свободнымъ отъ страха’. Въ своихъ обязанностяхъ: чиновника, сына, поклонника умершихъ, онъ считалъ себя недостойнымъ. Занимая по временамъ привилегированное положеніе княжескаго совтника, онъ никогда не стремился завоевать себ боле высокаго поста и не злоупотреблялъ своимъ вліяніемъ, чтобы возвеличить себя въ глазахъ соотечественниковъ.
Какъ онъ самъ говорилъ, онъ искалъ такого прочнаго единенія, при которомъ строго поддерживались бы жизненныя сношенія, оказывалось бы почтеніе всмъ, кому слдуетъ, а побужденія гнва, печали, удовольствія или радости удерживались бы въ должныхъ границахъ. Личность надлежало подавить, а стремленія подвергнуть строгому контролю. Нужно было развить степенность, великодушіе, искренность, настойчивость и кротость, и съ чистыми качествами ума соединить прелесть вншняго лоска. ‘Если солидныя качества преобладаютъ надъ вншнею выдержкой, то получается неотесанность, а если вншній лоскъ преобладаетъ надъ качествами, то получаются манеры писаря. Только при ихъ равновсіи у человка будетъ совершенная добродтель’.
Конфуцій неоднократно высказывался о необходимости уравновшеннаго характера, который выражается въ самообуздываніи. ‘Почтительность,— говорилъ онъ,— безъ правилъ благопристойности превращается въ утомительную суетливость, заботливость безъ правилъ благопристойности превращается въ робость, смлость безъ правилъ благопристойности превращается въ непослушаніе, и прямота безъ правилъ благопристойности превращается въ грубость’. Его поведеніе дома и вн дома свидтельствуетъ о томъ, что онъ самъ безусловно выполнялъ вс указанныя имъ правила. При двор или у себя на квартир онъ не допускалъ ни малйшаго отклоненія отъ строгихъ предписаній древнихъ мудрецовъ относительно одежды, пищи и тлодвиженій.
Удломъ его была бдность, и онъ на нее никогда не ропталъ. Имя грубый рисъ для ды, воду для питья, и подложивъ руку подъ голову, вмсто подушки, я все-таки чувствую себя довольнымъ и счастливымъ. Богатство и почести, пріобртенныя неправеднымъ путемъ, я уподобляю плывущимъ облакамъ’. Однако, такая крайность выпадала на его долю рдко. При обыкновенныхъ же обстоятельствахъ онъ очень слдилъ за тмъ, чтобы имть положенное количество пищи, приготовленной, вдобавокъ, надлежащимъ образомъ, тщательно выбиралъ вино и въ его употребленіи себя не стснялъ. Во всхъ поступкахъ онъ выказывалъ себя искреннимъ поклонникомъ древнихъ, а въ своемъ ученіи руководился искреннею любовью къ ближнимъ. Въ ум его сложилось понятіе о совершенномъ состояніи общества, къ которому онъ старался направить людскія желанія и способности. Средства, къ которымъ онъ прибгалъ, оказались совершенно недостаточными, но поклонники его справедливо могутъ гордиться тмъ, что онъ установилъ уровень нравственности, который поднялъ его соотечественниковъ надъ всми народами Азіи и помогъ имъ сохранить имперію въ неприкосновенности, несмотря на вс превратности внутреннихъ смутъ и вншнихъ войнъ, постигавшія ее въ теченіе двадцати-четырехъ вковъ.
Ничто такъ не способствовало сохраненію ныншняго порядка вещей, какъ выдвинутая Конфуціемъ древняя доктрина о томъ, что правители вступаютъ на царство по вол Неба и что ихъ право на престолъ сохраняется лишь до тхъ поръ, пока они идутъ по небесному пути и повинуются небеснымъ повелніямъ. Уклоняясь отъ добродтели, они произносятъ себ приговоръ, освобождающій подданныхъ отъ долга повиновенія. Такимъ образомъ, Конфуцій уже предрекаетъ право, котораго открыто требовалъ Менцій, именно — право возстанія противъ нечестивыхъ правителей. И оно не осталось безъ примненія. Со временъ Конфуція династіи мнялись уже больше тридцати разъ, и въ каждомъ случа революція оправдывалась ссылками на ученіе мудреца и его великаго послдователя Менція.
Это разграниченіе сана отъ личности исключило преданность какой-либо одной династіи, и народъ совершенно равнодушно смотрлъ, какъ одна фамилія свергала другую и какъ престолъ доставался постороннимъ лицамъ, иногда даже чужеземцамъ. Этимъ объясняется, отчего революціи въ Кита проходятъ сравнительно мирно. Въ большинств случаевъ провинціальные чиновники, назначенные павшимъ правителемъ, остаются на своихъ мстахъ и при его счастливомъ преемник. Народъ считаетъ императора сыномъ Неба, безразлично, будетъ ли онъ потомкомъ цлаго ряда императоровъ, или выйдетъ изъ-за верстака, какъ основатель династіи Мингъ, чтобы по повелнію Неба свергнуть недостойнаго представителя великихъ Яо и Шуна. Императоръ теряетъ свою индивидуальность, слагая съ себя прежнее имя, которое для даннаго царствованія замняется двумя тщательно подобранными іероглифами, сулящими счастье. Но такъ какъ вплоть до возвышенія ныншней Манчжурской династіи эти іероглифы неоднократно мнялись даже при одномъ и томъ йе государ, то имъ не придается особаго значенія. Такимъ образомъ, всякій новый титулъ, присвоенный счастливымъ мятежникомъ, не нарушаетъ никакихъ дорогихъ традицій, не оскорбляетъ ничьей священной памяти.
Съ политической точки зрнія, это — сильная сторона конфуціанской системы. Благодаря тому, что въ Кита императорскій домъ существуетъ не только номинально, но и фактически, доктрину эту охотно принималъ каждый государь, такъ какъ его притязанія на тронъ основывались на вол Неба, которая совпадаетъ съ волей народа.
Мы уже видли, въ какое смутное время жилъ Конфуцій. Въ ту эпоху первенствующую роль играли военные, а люди науки должны были отступить на второй планъ. Вся словесность ограничивалась народными пснями, и древнія литературныя произведенія были почти позабыты за войнами и борьбою партій. Конфуцій взялся записать ихъ, издать, а гд нужно, дополнить, и такимъ образомъ возстановилъ, и предоставилъ своимъ соотечественникамъ полное собраніе классическихъ сочиненій, существовавшихъ въ Кита до него. Благодаря этому, Конфуція стали считать за основателя ученія. Когда же его произведенія были спасены отъ великаго сожженія книгъ императоромъ Чи-Хуангъ-Ти (около 220 г. до P. X.), то слава всхъ предшествовавшихъ писателей потонула въ слав Конфуція, который сохранилъ знаменитыя преданія о золотомъ вк китайской исторіи.
Ученые съ восторгомъ встртили возрожденіе литературы, которая считалась совершенной. Для нихъ посл дикаго указа Чи-Хуангъ-ти наступилъ періодъ умственнаго застоя, и они даже преувеличили важность новаго движенія. Такъ какъ нкоторыя произведенія были возстановлены по частямъ, а другія даже по устнымъ преданіямъ, то спеціалисты съ жадностью набросились на изученіе текстовъ. Вскор появились комментаріи и критическія толкованія, и ныншніе ученые, вмсто самостоятельныхъ изслдованій и работъ, изощряются въ подробнйшихъ трактатахъ о различныхъ грамматическихъ формахъ. Сочиненія Конфуція и его учениковъ, къ которымъ также причислены были произведенія Менція, вызывали всеобщій восторгъ и признаны были единственными каноническими книгами въ національной литератур. Они получили названіе ‘пятикнижія’ и ‘четверокнижія’. Къ первой категоріи отнесены были древнія произведенія, цликомъ или частью составленныя Конфуціемъ, а именно: или Книга Перемнъ, Ши-Китъ, или Книга Поэзіи, Шу-Кингъ, или Книга Исторіи, Ли-Кщ или Книга Обрядовъ, и единственное, написанное имъ самимъ произведеніе, Чунъ-Цю, или Весна и Осень. Въ составъ четверокнижія входятъ: Та-Хіо, или Великое Ученіе, Чунгъ-Юнгъ, или Ученіе о Середин, Лунъ-Ю, или Конфуціанскія бесды, и Мангъ-Цзы, или сочиненія Менція {Подробности объ этихъ книгахъ см. Васильевъ В., Очеркъ исторіи китайской литературы. Всеобщая исторія литературы, подъ ред., т. I. Прим. перев.}.
Народу не съ чмъ было сравнивать этихъ произведеній, содержаніе которыхъ вполн соотвтствовало его духу, и онъ привыкъ почитать ихъ за выраженіе высшей мудрости. Эти книги приняты, какъ руководство, во всхъ школахъ и служатъ единственнымъ предметомъ изученія въ имперіи. Съ тхъ поръ, какъ въ Кита введена была система конкурсныхъ экзаменовъ (въ 631 г. посл P. X.), экзаменаціонныя темы даются исключительно по нимъ, и этотъ обычай освященъ вками. Такимъ образомъ, уже больше двнадцати столтій каждое китайское поколніе съ дтства и до могилы изучаетъ девять конфуціанскихъ классиковъ.
Такое соотвтствіе конфуціанской системы съ національнымъ духомъ поддерживаетъ вліяніе мудреца въ прежней, если не въ большей степени. Буддизмъ и таоизмъ нашли адептовъ почти исключительно въ некультурныхъ классахъ, но даже и т отрицаютъ доктрины, несогласныя съ ученіемъ Конфуція. Ни одинъ образованный китаецъ не допуститъ, чтобы его причисляли къ одной изъ этихъ двухъ религій. Такіе люди считаютъ Конфуція своимъ руководителемъ, философомъ и другомъ, и хотя признаютъ его за человка, но чтятъ, какъ Бога.

ГЛАВА VII.
Менцій.

Посл смерти Конфуція положеніе государства еще ухудшилось. Борьба между отдльными княжествами все обострялась, а мелкіе удлы постепенно подпадали подъ власть своихъ боле могущественныхъ сосдей. Въ довершеніе смутъ, стали появляться люди, проповдывавшіе новое ученіе и опровергавшіе общепризнанные принципы добра и зла. Въ настроеніи умовъ чувствовалась та же перемна, которая въ Индіи породила буддизмъ. Лао-Цзы проповдывалъ, что стремленіе ко всему земному суетно, и общалъ возвращеніе къ Абсолюту всмъ тмъ, кто развивалъ въ себ самоуничиженіе и смиреніе. Нкоторые послдователи настолько извратили его ученіе, что считали возможнымъ обоготвореніе человка и пріобртеніе имъ магической силы путемъ постояннаго созерцанія. Вс прежніе умственные и нравственные устои пошатнулись, и страна объята была смутами и волненіями.
Таково-было положеніе имперіи, когда (въ 371 г. до Р. Х.)въ княжеств Цоу родился Менцій, которому суждено было стать преемникомъ Конфуція. Возмужавъ, онъ, подобно своему великому предшественнику, сдлался учителемъ и постепенно пріобрлъ цлую толпу врныхъ и преданныхъ учениковъ, которыхъ онъ наставлялъ, какъ увковчить доктрины мудреца. Не создавая собственной новой системы, но облачаясь въ броню, изготовленную его учителемъ, онъ вступилъ въ борьбу со злобами дня. Насколько он стали сложне и запутанне, чмъ во времена Конфуція, настолько и онъ былъ смле въ нападкахъ и изобртательне въ аргументахъ, чмъ его учитель. Тамъ, гд Конфуцій наказывалъ бичами, онъ наказывалъ скорпіонами, и громилъ не только себ равныхъ или низшихъ, а не щадилъ также князей и правителей.
‘Можетъ ли подданный умертвить правителя?’ спрашивалъ его царь Сюанъ. этотъ, кто гршитъ противъ милосердія,— отвчалъ Менцій,— называется злодемъ, а кто гршитъ противъ праведности, называется негодяемъ. Злодя или негодяя мы называемъ простымъ гражданиномъ. Я слышалъ, что обезглавили гражданина Шоу (послдняго императора изъ династіи Шань), но мн не доводилось слышать, чтобы умерщвляли правителя’. По его мннію, права народа стоятъ выше всего. ‘Народъ,— говорилъ онъ,— есть самый важный элементъ въ стран… а правитель самый неважный’. Такимъ образомъ, благо народа должно быть на первомъ план у правителей. Менцій ршительнымъ образомъ высказывался противъ царей, которые ведутъ безполезныя войны, разоряющія ихъ подданныхъ. Его ‘изреченія’ дышатъ такою свжестью и силой, какъ ни одно изъ произведеній китайской литературы. Онъ умлъ прямо и ршительно подойти къ сути каждаго дла. Сталкивался ли онъ съ мечтателями, какъ Янгъ-Чу или Михъ-Теихъ (изъ которыхъ первый проповдывалъ воззрніе ‘каждый для себя’, а второй ‘всемірную любовь’), съ нечестивыми государями, какъ Хвуй изъ Ліанга, или съ резонирующими учениками, какъ КаоЦзы,— онъ сразу умлъ опредлить ихъ заблужденія. Онъ опровергалъ вс ихъ ложные выводы и напиралъ на ошибочныя доказательства или неправильныя основы, разбивая ихъ теоріи и выясняя несостоятельность ихъ взглядовъ. Самъ онъ говорилъ: ‘Я понимаю слова… Если рчи односторонни, то я знаю, въ чемъ умъ говорящаго помраченъ, если он нелпы, то я знаю, въ чемъ его умъ заблуждается, если он безнравственны, то я знаю, въ чемъ его умъ отступилъ отъ принциповъ, если он уклончивы, то я знаю, передъ чмъ его умъ сталъ втупикъ’.
Подобно Конфуцію, Менцій страстно желалъ найти правителя, который слдовалъ бы его совтамъ и, также, подобно Конфуцію, посщалъ различные дворы, гд его принимали гостепріимно, но главной своей цли ему не удалось достигнуть. И хотя судьба не улыбалась ему, но онъ утшался въ своемъ уединеніи тою мыслью, что неудача его была опредлена Небомъ. ‘Небо не желаетъ, чтобы въ имперіи былъ покой и порядокъ’, говорилъ онъ, и, поэтому, безъ всякой злобы отказался, наконецъ, отъ надежды увидть примненіе своихъ принциповъ. Послднія пятнадцать лтъ жизни онъ посвятилъ на обработку своихъ сочиненій и на проповдь ученикамъ.
Менцій не обладалъ качествами придворнаго. При жизни личный характеръ спасалъ его отъ печальныхъ послдствій, которыхъ можно было бы ожидать отъ взглядовъ высказанныхъ имъ въ разговорахъ съ правителями. Но посл его смерти, когда остались только его слова и когда его безкорыстный патріотизмъ и почтенная независимость были забыты, заслуги его, при цломъ ряд императоровъ, почти не признавались. Съ возрожденіемъ наукъ при Ханьской династіи, его сочиненія привлекли вниманіе ученыхъ. Но только въ царствованіе Шинъ-Цунга (1068 — 1085 г. по P. X.) изъ династіи Сунгъ, они были причислены къ конфуціанскимъ классикамъ, и съ тхъ поръ Менцій, во мнніи своихъ соотечественниковъ, занялъ слдующее мсто за Конфуціемъ.

ГЛАВА VIII.
Современное конфуціанство.

Мм видли, что солнце Конфуція зашло за тучи. Современные ему правители не внимали его указаніямъ, а доктрины его безъ ихъ помощи не могли проникать въ народъ. Ученіе его главнымъ образомъ относилось къ правительствующему классу и ничмъ не удовлетворяло духовныхъ запросовъ человка. Это была просто политико-моральная система, которая нуждалась въ верховномъ покровительств, чтобы пріобрсти право гражданства въ имперіи. При жизни Конфуція ей не удалось встртить такого покровительства, съ одной стороны изъ-за государственныхъ смутъ, а съ другой изъ-за безусловной преданности Конфуція отживающему дому Чоу. Но не усплъ онъ умереть, какъ князь Гае, всегда оказывавшій ему уваженіе, но никогда не приглашавшій (его своимъ руководителемъ, разразился стованіями. ‘Небо,— говорилъ онъ,— взяло отъ меня старика! Некому помочь мн въ управленіи. О горе мн! Увы! О почтенный Ни!’ Нтъ основанія заподозрить эти слова въ неискренности. Князь постоянно велъ длинныя бесды съ Конфуціемъ о длахъ управленія и, безъ сомннія, извлекалъ пользу изъ данныхъ ему совтовъ. Онъ, очевидно, считалъ систему Конфуція, въ полномъ вид, непримнимой при тогдашнемъ положеніи длъ, но могъ убдиться въ практической мудрости многихъ поученій мудреца.
Ученики Конфуція также, несомннно, оказали сильное вліяніе. Ихъ уваженіе къ его памяти и преклоненіе передъ его ученіемъ въ связи съ проповдью Менція доставили право гражданства общимъ основамъ его системы, даже при тогдашнемъ неблагоустройств общества. Когда же борьба враждующихъ княжествъ окончилась торжествомъ Ц’иня, то Чи-Хуангъ-ти приказалъ сжечь вс существовавшія книги и, главнымъ образомъ, сочиненія Конфуція. Но они не погибли отъ огня, такъ какъ были замуравлены ревностными послдователями въ стны домовъ или зарыты въ землю и, кром того, сохранились въ памяти врныхъ учениковъ.
Со вступленіемъ на престолъ династіи Хань (206 г. до P. X.) открылась новая эра для конфуціанской литературы. Императоръ Као-ти поощрялъ вс отрасли науки, а, въ особенности, стоялъ за изученіе сочиненій Конфуція. Проникнутый сознаніемъ ихъ глубины и мудрости, императоръ постилъ гробницу Конфуція въ Лу и тамъ, въ его честь, принесъ въ жертву тельца. Преемникъ Kao-ти, Пингъ-ти (въ 1 году посл P. X.) назначилъ мудрецу посмертный титулъ ‘совершенный и славный князь Ни’. Этотъ титулъ присвоенъ былъ ему до тхъ поръ, пока императоръ Хо-ти, изъ восточной Ханьской династіи, не переименовалъ его въ ‘славнаго и почтеннаго графа’. Лтъ черезъ четыреста онъ былъ канонизированъ, какъ ‘совершенный мудрецъ’. Впослдствіи, по приказанію императоровъ, этотъ титулъ неоднократно измнялся и въ царствованіе императора Юангъ-Цунга изъ династіи Тайгъ (715—742) Конфуцій удостоенъ былъ званія ‘совершеннаго и проницательнаго царя’. Данный ему такимъ образомъ царскій санъ повелъ къ тому, что его изображеніе въ Имперской коллегіи перенесли изъ сней, гд оно прежде стояло, на средину зала и поставили лицомъ къ югу, какъ подобаетъ царю. Шинъ-Цунгъ изъ династіи Сунгъ (1068 — 1086), желая, вроятно, показать, что онъ уважаетъ мудреца больше, чмъ его предшественники, возвелъ Конфуція въ императорское достоинство и величалъ ‘императоромъ’. Еще позже Чингъ-Цунгъ, изъ династіи Юанъ (1295—1308), именовалъ его ‘совершеннйшимъ и проницательнымъ царемъ’. А титулъ, который онъ носитъ теперь — ‘совершенный мудрецъ и древній учитель Конфуцій’ — опредленъ былъ императоромъ Шинъ-Цунгомъ изъ династіи Мингъ (1506-1522).
Императоры ныншней династіи благоразумно воздерживались отъ назначенія новыхъ почетныхъ титуловъ мудрецу. Они считали ревностное служеніе его доктринамъ боле похвальнымъ дломъ, чмъ какія-нибудь перемны и добавленія къ его посмертнымъ почестямъ. ‘Царь безъ трона’, вотъ удачное и ходячее наименованіе того, кто въ теченіе столькихъ вковъ оказывалъ подавляющее вліяніе на умы своихъ соотечественниковъ.
Титулы, данные Конфуцію китайскими императорами, не были пустымъ звукомъ. Со временъ Kao-ти и понын Конфуцій, по крайней мр, вншнимъ образомъ, является предметомъ высшаго почитанія и благочестиваго культа для каждаго изъ богдыхановъ. Во всхъ городахъ имперіи воздвигнуты были храмы въ его честь. Культъ его, первоначально ограничивавшійся его роднымъ княжествомъ, за послдніе 12 вковъ сдлался такимъ же общимъ достояніемъ, какъ изученіе литературы, связанной съ его именемъ.
Близъ могилы мудреца, въ Шантунг, находится самый важный и священный храмъ, въ которомъ сосредоточены вс чудеса китайской архитектуры. Главная постройка — въ два этажа, веранда, окружающая верхній этажъ, ‘покоится на великолпныхъ мраморныхъ колоннахъ въ 22 фута высотою и около двухъ футовъ въ діаметр. Издали кажется, что он обвиты огромными драконами, которые свшиваются внизъ… Крыша, какъ и въ Пекин, состоитъ изъ желтыхъ фарфоровыхъ черепицъ, а украшенія карнизовъ покрыты проволочною сткой для защиты отъ птицъ. Внутри храма, на алтар, подъ роскошнымъ балдахиномъ, находится статуя Конфуція. Въ рукахъ у нея бамбуковая палочка, какою писали во времена мудреца. Статуя размромъ въ 18Х6 футовъ и какъ будто живая. Конфуцій былъ высокимъ, сильнымъ, статнымъ съ полнымъ румянымъ лицомъ и большою тяжелою головой… На таблиц простая надпись: ‘Здсь покоится духъ святйшаго пророка, мудреца Конфуція’. Съ восточной стороны стоятъ изображенія его любимыхъ учениковъ въ томъ порядк, какой они, по преданію, занимали въ сердц мудреца… Подъ самою крышей развшано множество табличекъ въ честь мудреца, наперерывъ воздающихъ ему хвалу… Передъ нимъ, а также передъ его учениками, находились обычныя сооруженія для жертвоприношеній, а противъ нихъ великолпныя курильницы, рядомъ были интереснйшія древности, какъ-то: вазы великолпной работы, якобы изъ временъ династіи Шангъ (1610 г. до P. X.), два бронзовыхъ слона, относящіеся, по преданію, къ династіи Чау, и столъ краснаго дерева изъ той же эпохи.
‘Съ западной стороны два храма: передній въ честь отца Конфуція, а слдующій за нимъ въ честь его матери… Съ восточной стороны — храмы его пяти предковъ и большая мраморная глыба съ родословнымъ деревомъ, показывающимъ вс развтвленія его фамиліи… Позади большого храма находится храмъ въ честь жены мудреца, тамъ нтъ никакихъ изображеній, а одна лишь табличка. За нимъ идетъ еще одинъ храмъ, гд находятся четыре таблицы, сооруженныя императоромъ Кангъ-Хи въ честь Конфуція. На нихъ по одному іероглифу, и эту надпись толкуютъ такъ: ‘мудрый учитель десяти тысячъ царствъ’. Тутъ же находятся три мраморныя статуи мудреца. Первая во весь ростъ изображаетъ его довольно мрачнымъ старикомъ, на второй, поменьше,— сбоку отпечатки іероглифовъ, третья и самая лучшая изображаетъ только бюстъ мудреца. Он представляютъ нкоторыя различія, но въ общемъ сходны между собою. На всхъ трехъ Конфуцій представленъ съ полуоткрытыми губами, за которыми видны верхніе зубы, и съ задумчивыми глазами. Непосредственно за статуями идутъ выгравированныя на мрамор сцены изъ жизни Конфуція съ соотвтствующимъ объяснительнымъ текстомъ. Всего такихъ плитъ, вдланныхъ въ стну, было сто-двадцать’ {Williamson. Journies in North China.}.
Слдующее мсто за этимъ храмомъ занимаетъ въ Пекин, который отличается тмъ, что въ немъ нтъ статуй. Зато тамъ находятся шесть памятниковъ съ желтыми черепичными крышами, свидтельствующихъ о политическомъ уваженіи къ Конфуцію и напоминающихъ о завоеваніяхъ императоровъ К’ангъ-Хи, Юнгъ-Чинга и К’инъ Лунга:
1704. К’ангъ-Хи, завоеваніе Шомо въ западной Монголіи.
1726. Юнгъ-Чингъ, завоеваніе Цингъ-Хая, или восточнаго Тибета.
1750. К’инъ-Лунгъ, завоеваніе Квей-Чоу.
1760. К’инъ-Лунгъ, завоеваніе Джунгаріи.
1760. К’инъ-Лунгъ, завоеваніе Кашгара.
1777. К’инъ-Лунгъ, завоеваніе страны Мяо въ Дзы-Чуан.
Императоръ два раза въ году торжественно отправляется въ этотъ храмъ и, преклонивъ дважды колни и положивъ шесть земныхъ поклоновъ, призываетъ мудреца слдующими словами: ‘Ты великъ, о совершенный мудрецъ! Твоя добродтель полна, твое ученіе несравненно! Среди смертныхъ нтъ теб равнаго. Вс цари почитаютъ тебя. Твои правила и законы прошли славный путь. Ты — образецъ для этой императорской школы. Жертвенные сосуды были нами почтительно разставлены. Благоговйно ударяемъ мы въ барабаны и колокола’. Предполагается, что посл этого появляется духъ самого мудреца, и дальнйшая церемонія состоитъ изъ сообразныхъ случаю жертвоприношеній, для которыхъ употребляются: куски шелку, вино, соленое мясо тигра, сушеная рыба, сушеная и рублевая дичь, рубленый заяцъ, рубленое мясо, чистый черный теленокъ, овца или свинья.
Мандаринъ, совершающій службу, читаетъ тогда слдующую молитву: ‘Такого-то мсяца, такого-то года я, императоръ (имярекъ), приношу жертву философу Кунгу, древнему учителю, совершенному мудрецу и говорю: о, учитель, по добродтели равный Небу и Земл, чьи доктрины охватываютъ прошлое и настоящее! Ты привелъ въ порядокъ и сообщилъ шесть классическихъ книгъ и преподалъ наставленія для всхъ поколній. Сегодня, во второй весенній (или осенній) мсяцъ, почтительно соблюдая древній уставъ, я приношу теб въ жертву животныхъ, шелка, напитки и плоды. Тебя окружаютъ: философъ Іенъ, твой продолжатель, философъ Дангъ, изложившій твои основные принципы, философъ Цзы-Сы, передававшій твое ученіе, и философъ Мангъ, (Менцій), занимающій слдующее за тобою мсто. Прими же наши жертвы’. (Legge).
Какъ упомянуто въ этой молитв, изображеніе Конфуція окружено статуями его главныхъ учениковъ, а позади, въ особомъ придл, находятся статуи его предковъ. Различные императоры въ свое время посщали гробницу мудреца въ Шантунг, при чемъ воздавали необыкновенно торжественное поклоненіе въ святилищ близлежащаго храма. К’ангъ-Хи, знаменитйшій изъ императоровъ ныншней династіи, какъ правитель и какъ ученый, тоже совершилъ это паломничество и ‘показалъ примръ троекратнаго колнопреклоненія и троекратнаго земного поклона предъ статуей мудреца’.
Культу Конфуція въ различныхъ провинціяхъ посвящено 1500 храмовъ. Перваго и пятнадцатаго числа каждаго мсяца передъ его статуей совершается жертвоприношеніе, а два раза въ году, весною и осенью, вс мстные чиновники принимаютъ участіе въ особенно торжественномъ поклоненіи. Согласно Шингъ-мяо-ки, или Исторіи храмовъ мудреца, въ такихъ случаяхъ приносятъ въ жертву 6 тельцовъ, 27.000 свиней, 5.800 овецъ, 2.800 оленей, 2.700 зайцевъ и возлагаютъ на алтарь до 27.600 кусковъ шелковой матеріи.
Изъ культа Конфуція, естественно, вытекаетъ глубокое почтеніе и уваженіе ко всмъ произведеніямъ, которыя были имъ написаны или изданы. Въ пекинскомъ храм Кво-Цзи-Кинъ, надъ большимъ квадратомъ возвышаются своды изъ каменныхъ плитъ, на которыхъ вырзаны классическіе тексты, а ‘въ центр находится одинъ изъ замчательныхъ образцовъ китайской архитектуры, именно — большая бесдка на блой мраморной площадк посреди круглаго бассейна съ водой, также выложеннаго мраморомъ. Къ ней переброшены четыре мраморныхъ мостика, соотвтствующихъ странамъ свта. Въ этомъ строеніи, изображающемъ Ни-Юнгъ, или Древнюю Императорскую коллегію, каждый богдыханъ долженъ хоть разъ въ свое царствованіе предсдательствовать на торжественномъ собраніи всхъ столичныхъ ученыхъ, на которомъ читается классическое разсужденіе, номинально составленное его величествомъ и поэтому носящее названіе Ю-Лунъ’ {Mayer. Chinese Government.}.
Хвалебный хоръ, который ученые много вковъ воспвали Конфуцію, рдко нарушался диссонансами. Бывали пререканія относительно его доктрины о врожденномъ совершенств человческой природы, и вообще главныя положенія его подвергались различнымъ толкованіямъ. Одни комментаторы относились къ нимъ, какъ къ изреченіямъ бога, другіе же считали ихъ за слова длового человка, который стремился выполнить все доступное ему добро. Самый выдающійся писатель, осмлившійся открыто возражать Конфуцію, былъ Вангъ-Ч’унгъ (19—90 г. по P. X.). Въ сочиненіи, состоящемъ изъ тридцати книгъ и озаглавленномъ ЛунъХангъ, или Критическія Изысканія, онъ ‘трактуетъ объ умственныхъ и физическихъ проблемахъ съ неслыханной въ китайской литератур дерзостью’ и посвящаетъ цлую главу описанію преувеличеній и противорчій, въ которыхъ онъ обвиняетъ Конфуція.
При жизни Конфуція, доктрины его встртили такой холодный пріемъ, что трудно понять, какимъ образомъ позднйшіе конфуціанцы стояли за нихъ. Объясняется это, вроятно, тмъ, что изреченія мудреца были сведены его учениками въ систему, чего онъ самъ не сдлалъ. Тщательное изученіе рчей Конфуція показываетъ, что онъ, въ сущности, не изобрлъ системы ни въ этик, ни въ политик, а по мр надобности давалъ отдльныя правила, большей частью позаимствованныя у древнйшихъ классиковъ, и многія изъ нихъ были, вдобавокъ, неврно истолкованы.
Все-таки въ его ученіи заключается основа мудрости, составляющая raison d’tre конфуціанства. Кое-что уже отжило свой вкъ, но многое еще держится до сихъ поръ. Въ настоящее время мало кто согласится съ Конфуціемъ въ его воззрніи на необычайное вліяніе, которое можетъ произвести отдльный человкъ, будь то врожденный мудрецъ, или выработавшійся путемъ саморазвитія ‘высшій человкъ’, мало кто вполн присоединится къ его взгляду на природу человка и на дйствительность средствъ къ ея усовершенствованію. Но на ряду съ этимъ, его правила всеобщей нравственности могутъ внушать уваженіе во вс времена. Въ Кита они теперь въ такой же сил, какъ въ ту эпоху, когда возрожденіе наукъ при вступленіи на престолъ древней Ханьской династіи впервые заставило преклониться предъ его сочиненіями.
Въ конц XVII вка императоръ К’ангъ-Хи, который, какъ было указано выше, благоговйно относился къ Конфуцію, издалъ шестнадцать правилъ, основанныхъ на ученіи мудреца, для того, чтобы руководить народомъ, такъ какъ его нравственность ‘съ нкоторыхъ поръ стала постепенно падать и сердца уже ‘не были такими, какъ въ старину’. Онъ слдующимъ образомъ формулировалъ главныя положенія конфуціанской доктрины:
1. Уважай больше всего сыновнюю почтительность и братскую покорность, чтобы должнымъ образомъ поднять общественныя отношенія.
2. Обращайся великодушно со всми родственниками, чтобы вывести на свтъ гармонію и кротость.
3. Поддерживай миръ и согласіе съ сосдями, чтобы предупредить ссоры и тяжбы.
4. Признавай важность земледлія и культуры тутоваго дерева, чтобы обезпечить достаточное количество пищи и одежды.
5. Покажи, что ты цнишь умренность и экономію, чтобы предупредить растрату своихъ средствъ.
6. Ставь высоко школы и училища, чтобы занятія ученыхъ шли правильно.
7. Порицай и изгоняй постороннія ученія, чтобы возвысить истинное ученіе.
8. Излагай и объясняй законы, чтобы предостеречь невждъ и упрямцевъ.
9. Выказывай благопристойность и учтивость, чтобы упорядочить нравы и обычаи.
10. Работай усердно на собственномъ поприщ, чтобы люди стремились къ своей цли.
11. Поучай сыновей и младшихъ братьевъ, чтобы удержать ихъ отъ дурныхъ длъ.
12. Ставь преграду ложнымъ обвиненіямъ, чтобы покровительствовать честнымъ и хорошимъ людямъ.
13. Предостерегай отъ укрывательства перебжчиковъ, чтобы укрыватель не подпалъ подъ ихъ наказаніе.
14. Во-время и полностью плати подати, чтобы, съ тебя безотлагательно не потребовали недоимокъ.
15. Собирайтесь по десяти и по сто, чтобы положить конецъ воровству и кражамъ.
16. Учись подавлять злобу и гнвъ, чтобы придавать должное значеніе личности и жизни.
Естественно возникаетъ вопросъ, въ чемъ же тайна того широкаго вліянія, которое оказалъ Конфуцій? На это мы отвтимъ, во-первыхъ, что онъ былъ китайцемъ до мозга костей, и его ученіе необычайно подходило его соотечественникамъ, для которыхъ оно и предназначалось. Разсудокъ монголовъ, холодный и несклонный къ умозрніямъ, не лежитъ къ изслдованію вопросовъ за предлами повседневной жизни, а свойственный имъ спокойный, мягкій темпераментъ не даетъ разыграться пылкимъ страстямъ и ужаснымъ преступленіямъ. Простая, дловая система нравственности, изложенная Конфуціемъ и вовсе не затрогивавшая вопроса о будущей жизни, вполн удовлетворяла требованіямъ китайцевъ. Во-вторыхъ, въ интересахъ и правителей, и подданныхъ было поддерживать ученіе Конфуція. Фактическій правитель почерпалъ въ немъ источникъ могущества. Разъ тронъ есть награда, пожалованная Небомъ за выдающуюся добродтель, то государь, мирно царствующій, очевидно, иметъ на него неотъемлемое право. Требованіе врноподданническихъ чувствъ, которое встрчается на каждой страниц конфуціанскихъ книгъ, не могло также не ласкать слуха правителей.
Съ другой стороны, подданные чувствовали, что мудрецъ имъ отводилъ первое мсто. Забота объ ихъ интересахъ и матеріальномъ благосостояніи составляла главную обязанность правителя, и степень ихъ врноподданническихъ чувствъ измрялась его успхомъ въ этомъ направленіи. Конфуцій признавалъ раздачу чиновъ и титуловъ только по заслугамъ, и такимъ образомъ любая государственная должность была доступна для всхъ безъ различія. Народъ видлъ, что о немъ заботятся, а въ случа небрежности или притсненія имлъ право возстать. Правитель былъ намстникомъ Неба, но подданные обязаны были относиться къ нему съ преданностью и почтеніемъ лишь до тхъ поръ, пока онъ шелъ по небесному пути.
Наконецъ, существованіе столь прославленной литературы въ такую древнюю эпоху повело къ тому, что она была принята въ школахъ и на конкурсныхъ экзаменахъ, народъ, не зная ничего другого, привыкъ считать ее за квинтъ-эссенцію мудрости, а ея автора за мудрйшаго изъ людей. Быть-можетъ, скажутъ, что нельзя опредлить, какія послдствія дастъ вковое сосредоточиваніе народнаго ума на изученіи даннаго руководства, но въ Кита мы видимъ его наглядный результатъ и находимъ, что оно провело къ полному порабощенію, боле, чмъ сорока поколній, предписаніямъ одного человка.

ТАОИЗМЪ.

ГЛАВА I.
Введеніе.

Описывая положеніе Китая при династіи Чоу, мы указывали на побужденія, которыя оторвали Конфуція отъ ученой дятельности и принудили бороться со злобами дня. Смуты, насилія я страсти, которыя онъ Видлъ вокругъ себя, заставляли его кстати и некстати предостерегать и увщевать своихъ соотечественниковъ и ихъ правителей. Изученіе исторіи показало ему, какъ много можетъ сдлать даже одинъ человкъ. Онъ узналъ, что Яо и Шунъ, By и Вамъ въ различныя эпохи спасали имперію отъ анархіи и силою своего примра и вліяніемъ своего ученія доводили ее до состоянія мира и покоя. Конфуцій врилъ, что Небо призываетъ его къ такой же реформ, и денно и нощно стремился пробудить въ своихъ закоснлыхъ современникахъ сознаніе ихъ заблужденій.
Мы видли, что его крестовый походъ противъ современныхъ беззаконій не удался, тмъ не мене нельзя не признать, что Конфуцій обладалъ многими качествами реформатора. Онъ отличался безупречною нравственностью, огромною настойчивостью, высокимъ умственнымъ развитіемъ, и доводы его были не мене убдительны, чмъ всякіе другіе, когда-либо слышанные въ Кита. На его мст каждый потерплъ бы неудачу. Попытки многихъ другихъ дятелей подтверждали принципъ Конфуція, что ‘высшій человкъ не долженъ входить въ шаткое государство’. Такимъ людямъ приходилось удалиться съ политической арены, и они съ презрніемъ относились въ начинаніямъ Конфуція. Они видли, какъ онъ, окруженный толпою восторженныхъ учениковъ, переходилъ отъ одного правительства къ другому и какъ, въ столиц за столицей встрчая пренебрежительное отношеніе, уходилъ, отрясая прахъ отъ ногъ своихъ. Немудрено, что они приписывали ему честолюбивыя и недостойныя побужденія, немудрено, что они надвались надъ нимъ, какъ тотъ отшельникъ, у котораго онъ спрашивалъ дорогу въ Ц’ае, и укоряли его за придворныя манеры и горделивый видъ.
Одинъ изъ такихъ отшельниковъ выказалъ себя глубокимъ и оригинальнымъ мыслителемъ и сдлался основателемъ таоизма. то былъ старый философъ Лао-Цзы, родившійся лтъ на пятьдесятъ раньше Конфуція. Такимъ образомъ, Лао-Цзы былъ уже въ преклонномъ возраст, когда выдвинулся его великій современникъ. Давно убдившись въ безполезности борьбы съ испорченнымъ вкомъ, онъ съ горделивымъ презрніемъ смотрлъ на жалкія попытки Конфуція въ этомъ направленіи.
Исторія сообщаетъ массу свдній о жизни Конфуція, но почти умалчиваетъ о жизни Лао-Цзы. Мы въ подробности знаемъ все, что пережилъ Конфуцій отъ юности и до могилы. Насъ вводятъ въ его кабинетъ, въ его столовую и даже въ его спальню. Мы знаемъ, что онъ длалъ во время грозы и какъ онъ кушалъ свой рисъ. И нельзя пренебрегать этими мелочами, такъ какъ он характеризуютъ мудреца и его ученіе. Но что касается Лао-Цзы, то невыяснено даже его происхожденіе. Изъ его жизни до насъ дошли два-три факта, и даже неизвстно, какъ онъ умеръ и гд похороненъ. А это былъ одинъ изъ величайшихъ мыслителей Китая!
Какъ сообщаетъ извстный историкъ Сы-ма-Цянъ, фамилія Лао-Цзы была Ли (сливное дерево), имя его — Урхъ (ухо), почетный титулъ — Нихъ-Янгъ, а посмертное прозвище Такъ (плоскоухій). Говорятъ, что отецъ его былъ крестьянинъ и женился семидесяти лтъ на женщин вдвое моложе себя. Совпаденіе этого показанія съ неравенствомъ возраста родителей Конфуція заставляетъ усомниться въ его правдоподобности. Предполагаютъ, что Лао-Цзы родился въ 604 г. до P. X. въ деревн Кейхъ-Джинъ, или ‘угнетенное милосердіе’, въ приход Ли, или ‘жестокость’, въ округ К’у, или ‘горечь’, и въ княжеств Ц’у, или ‘страданіе’. Иные даже. сомнвались въ существованіи самого Лао-Цзы. Но если бы его личность и представлялась вымышленной, то нельзя было подыскать боле подходящихъ названій для мсторожденія добродтельнаго человка, который подъ гнетомъ времени долженъ былъ промнять службу на уединеніе и забвеніе. Т лица, которыя врятъ въ существованіе Лао-Цзы, отождествляютъ вышеупомянутый городъ ‘Горечи’ съ древнимъ К’у, находившимся близъ ныншняго Квей-ти-Фу, въ восточной части провинціи Хонанъ. Въ К’уЯнг показываютъ домъ, гд, будто бы, жилъ Лао-Цзы, тамъ же находится посвященный ему храмъ.
Сы-ма-Цянъ ничего не сообщаетъ о дтств или юности Лао-Цзы, а упоминаетъ только, что онъ занималъ при имперскомъ двор въ Чоу должность ‘Шоу-Цангъ Шихъ-Чи-Ши’, или ‘хранителя архивовъ’.
Вс авторитеты признаютъ, что именно въ то время, какъ ЛаоЦзы занималъ вышеупомянутый постъ при двор Чоу, Конфуцій, какъ нкогда Аристотель, постилъ китайскаго Сократа. За пятьдесятъ-одинъ годъ жизни Конфуцій натерплся разочарованій и, по словамъ Чуангъ-Цзы, излилъ повсть своихъ похожденій въ уши стараго философа, который осадилъ его слдующими словами: ‘Если извстно, что болтунъ гршитъ въ доводахъ, и что слушателя сбиваетъ съ толку чрезмрная болтовня, то Путь никогда не можетъ быть забытъ’.
Въ другой разъ, когда Конфуцій восторгался древними мудрецами, циникъ-отшельникъ срзалъ его, говоря: ‘Кости этихъ людей уже давно истлли и остались только ихъ слова. Если высшему человку благопріятствуютъ обстоятельства, то онъ будетъ разъзжать въ колесницахъ и занимать должность, если же нтъ, то онъ будетъ катиться по жизненному пути, какъ былинка по песку. Я слышалъ, что хорошій торговецъ, у котораго сокровищница доверху полна, на видъ кажется бднякомъ, а что совершенный высшій человкъ выглядитъ глупцомъ. Отбросьте свой высокомрный видъ и многочисленныя желанія, свои напыщенныя манеры и сумасбродныя фантазіи. Это вамъ пользы не принесетъ. Вотъ все, что я могу сказать’.
Конфуція разстроило это свиданіе, и онъ сказалъ своимъ ученикамъ: ‘Я знаю, что птицы летаютъ, рыбы плаваютъ, а зври бгаютъ, однако, бгущихъ можно остановить тенетами, плавающихъ — стями, а летящихъ — стрлою. Но что касается дракона, то я не знаю, отчего онъ носится на облакахъ и поднимается къ небу. Сегодня я видлъ Лао-Цзы и могу уподобить его только дракону’. Формализмъ и исповданіе добродтели, которымъ Конфуцій придавалъ такое значеніе, въ глазахъ Лао-Цзы лишь удаляли его отъ достиженія Тао. Все это только раздражало ‘хранителя архивовъ’, которому, повидимому, пріятно было уязвлять и высмивать своего длового постителя.
Это единственное свиданіе между Конфуціемъ и Лао-Цзы, о которомъ сообщаетъ Сы-ма-Цянъ. Тотъ же историкъ говоритъ, что вскор посл этого событія Лао-Цзы, предвидвшій неизбжное паденіе княжества Чоу (фактъ, котораго Конфуцій не допускалъ), покинулъ службу и поселился въ уединеніи. Нердко случается, что во времена гражданскихъ смутъ и неурядицъ наступаетъ переворотъ въ міровоззрніяхъ. Умы людей, отвлекаясь отъ внутренней политики, направляются къ созерцанію невещественнаго. Такъ было и съ Лао-Цзы: освободившись отъ служебныхъ обязанностей, онъ ‘развивалъ Тао и Добродтель и жилъ въ уединеніи и забвеніи’.

[]

Ее скоро общество дошло до такого разложенія, что убжище Лао-Цзы ужъ не представлялось надежнымъ. Поэтому онъ предпринялъ путешествіе въ отдаленную страну, черезъ княжество, гд онъ служилъ столько лтъ, и Ханкусскій проходъ, въ округ Чемъ-Чоу провинціи Хонанъ.
Нкоторое время онъ удлилъ на поученіе Инъ-Хи, страха прохода, доктринамъ Тао. Затмъ онъ продолжалъ свой путь на западъ, но дальнйшая судьба его неизвстна.
У него былъ сынъ, но имени Цунгъ, который сдлался полководцемъ въ княжеств Ней и въ награду за свою службу получилъ помстье въ Туанъ-Кан. Отъ Цунга по прямой линіи происходили пять поколній, изъ которыхъ послднее поселилось въ княжеств Ц’и. Съ этого момента исторія опять-таки перестаетъ слдить за судьбой его рода. И тутъ сказывается полный контрастъ съ Конфуціемъ, потомки котораго и понын носятъ княжескій титулъ и получаютъ большую пенсію.
Хотя исторія сообщаетъ мало свдній о Лао-Цзы, зато религіозныя преданія изобилуютъ чудесными сказаніями объ его рожденіи и жизни. Нкоторые писатели стали уврять, что Лао-Цзы — духъ и воплощеніе Тао, безначальный и безконечный источникъ бытія, безформенный, безцвтный и беззвучный, не имющій ни предковъ ни потомковъ, темный, но заключающій въ себ духовную сущность, и сущность эта — истина. По словамъ этихъ авторовъ, появленіе его во времена династіи Чоу было лишь однимъ изъ его аватаровъ (воплощеній). Въ царствованія трехъ первыхъ императоровъ онъ жилъ въ образ человка, по имени Юанъ-Чунгъ-фа-Сы. Въ промежутк между этимъ рожденіемъ и послднимъ, какъ Лао-Цзы, онъ воплощался не мене десяти разъ.
Смлые фабриканты легендъ утверждаютъ также, что мать зачала его отъ испуга при вид падучей звзды, что восемьдесятъ-одинъ годъ она носила его во чрев и, наконецъ, родила подъ тнью Ли, или сливнаго дерева. При рожденіи онъ выглядлъ сдымъ старикомъ, отчего и дано ему было имя Лао-Цзы, т. е. Старый Мальчикъ. Съ минуты появленія на свтъ, онъ былъ уже совершенно разумнымъ и умлъ говорить. Указывая на дерево, подъ которымъ мать за нсколько минутъ до того родила его, онъ сказалъ: ‘Мое прозвище будетъ Ли (слива)’. Позднйшіе писатели говорятъ, что какъ только онъ родился, такъ, подобно Сакія-Муни, Игнатію Лойол и другимъ святымъ, поднялся на воздухъ и, указывая лвою рукой на небо, а правою на землю, промолвилъ:’На неб вверху и на земл внизу только Тао достойно почитанія’. У него былъ желтовато-блый цвтъ лица, огромныя уши, съ тремя слуховыми проходами, красивыя брови, большіе глаза, рдкіе зубы, носъ съ желобкомъ и четырехугольный ротъ. На каждой ног у него было по десяти пальцевъ, а на каждой рук по десяти линій.
Такъ какъ Лао-Цзы по виду рзко отличался отъ обыкновенныхъ людей, то немудрено, что Инъ-Хи, стражъ Ханкусскаго прохода сразу призналъ въ немъ необычайную личность. Въ свою очередь, Лао-Цзы, убдившись, что Инъ-Хи обладаетъ качествами хорошаго ученика, охотно согласился пробыть у него нкоторое время и посвятить его въ основы Тао. Но, наконецъ, пришла пора, когда философъ объявилъ о своемъ предстоящемъ отъзд на западъ. Инъ-Хи умолялъ, чтобы Лао-Цзы взялъ его съ собою, увряя въ своей готовности идти за нимъ въ огонь и въ воду, но Лао-Цзы воспротивился этому. ‘Въ такомъ случа,— сказалъ ученикъ,— оставьте мн, пожалуйста, памятникъ вашей философіи’. И Лао-Цзы, изъяснивъ свои доктрины, оставилъ ему сочиненіе изъ пяти тысячъ іероглифовъ о Тао (пути) и Те (добродтели).
Передъ отъздомъ встртилось еще одно затрудненіе. Слуга философа, Сю-Кя, который жилъ у него двсти лтъ и не получалъ жалованья, узнавъ, что его хозяинъ собирается хать въ невдомую страну, внезапно потребовалъ уплаты зажитыхъ денегъ въ сумм семидесяти-двухъ тысячъ унцій серебра. Опасаясь лично вести переговоры съ хозяиномъ, онъ, черезъ посредство одного своего знакомаго, попросилъ Инъ-Хи сообщить объ этомъ философу. Знакомый, не подозрвая, въ какихъ отношеніяхъ находились господинъ и слуга, но, видя, что Сю-Кя предстоитъ получить цлое состояніе, общалъ выдать за него свою дочь. Красота двушки еще больше подзадоривала слугу къ настойчивымъ требованіямъ. Лао-Цзы призвалъ его къ себ и сказалъ, ‘Я нанялъ тебя, чтобы исполнять черную работу. Ты былъ бденъ, и никто не хотлъ брать тебя. Я далъ теб талисманъ долгоденствія, благодаря которому ты живешь до сихъ поръ. Какъ же ты могъ настолько забыть мои благодянія, чтобы осыпать меня упреками? Я теперь готовлюсь хать къ Западному (Каспійскому) морю, думаю постить царства: Та-Цинъ (Римскую имперію), Ки-Пинъ (Кабулъ), Тинъ-Чу (Индію) и Ганъ-Си (Пареію), и приказываю теб быть моимъ кучеромъ и везти меня туда. По возвращеніи я заплачу теб все слдуемое’.
Однако, Сю-Кя не повиновался. Тогда Лао-Цзы приказалъ ему нагнуться впередъ и открыть ротъ, откуда у него выпалъ талисманъ, въ ту же минуту тло его превратилось въ груду сухихъ костей.
По усиленной просьб Инъ-Хи, Лао-Цзы воскресилъ неблагодарнаго слугу и разсчиталъ его, подаривъ ему двсти тысячъ унцій серебра. Такъ какъ вс задержки ужъ были устранены, то Лао-Цзы простился съ Инъ-Хи и, поднявшись на облак, исчезъ въ пространств.
Нкоторые таоистскіе писатели считаютъ Лао-Цзы авторомъ девятисотъ-тридцати сочиненій о суеврныхъ обрядахъ современнаго таоизма, при чемъ оговариваются, что никакія другія книги не заслуживаютъ уваженія, потому что послдователи Тао негласно добавили ихъ уже гораздо поздне.
Какъ было сказано выше, Сы-ма-Цянъ упоминаетъ только объ одномъ свиданіи Конфуція съ Лао-Цзы. Но мудрецъ постилъ Чоу, главнымъ образомъ, для того, чтобы кое-чему поучиться у хранителя архивовъ, и весьма вроятно, что, какъ свидтельствуютъ Кя-Ю, Ли-Ки и другіе источники, они видлись не разъ. Однажды Лао-Цзы спросилъ углубленнаго въ занятія Конфуція, какую книгу онъ читаетъ. ‘И-Кингъ (Книгу Перемнъ),— отвчалъ Конфуцій.— Древніе мудрецы также постоянно ее читали’.— ‘Мудрецы способны были ее читать,— возразилъ Лао-Цзы,— но для чего вамъ ее читать? Какова основа этой книги?’ — ‘Въ ней говорится о человколюбіи и справедливости’, отвчалъ мудрецъ. ‘Нын справедливость и человколюбіе только звукъ пустой,— сказалъ ЛаоЦзы.— Они лишь прикрываютъ жестокость и смущаютъ сердца людей. Никогда не было большихъ смутъ, чмъ теперь. Голубь не купается каждый день, чтобы выглядть блымъ, и ворона не красится каждое утро, чтобы выглядть черной. Небо естественно высоко, земля естественно плотна, солнце и луна естественно свтятъ, звзды и планеты естественно занимаютъ свои мста, растенія и деревья естественно распадаются на классы, согласно своимъ породамъ. Такимъ же образомъ, если вы развиваете Тао, если вы стремитесь къ нему всей душой, то вы достигнете его. Что значатъ человколюбіе и справедливость? Вы подобны человку, который бьетъ въ барабанъ, чтобы найти заблудившуюся овцу. Учитель! вы только смущаете природу, человка’.
Въ этомъ отрывк ярко сказывается различіе между основными положеніями Конфуція и Лао-Цзы. Конфуцій находилъ, что въ его вкъ нужне всего исправить имена. Онъ хотлъ, чтобы люди были человколюбивыми и называли это человколюбіемъ, чтобы они исполняли обязанности по отношенію къ родителямъ и называли это сыновнимъ благочестіемъ, чтобы они всею душой служили своему государю и называли это преданностью. Лао-Цзы, наоборотъ, находилъ, что если люди считаютъ себя человколюбивыми, почтительными и преданными, то это врный признакъ того, что сущность исчезла и осталась только ея тнь. Голубь не отъ купанья бываетъ блымъ, и ворона не красится, чтобы быть черной. Если бы голубь началъ купаться, а ворона краситься, то не было бы это признакомъ того, что они утратили естественную окраску? То же и съ людьми. Если бы вс были человколюбивыми, почтительными и преданными, то никто не толковалъ бы объ этихъ качествахъ, а слдовательно, ихъ никогда и не называли бы. Если бы вс люди были добродтельными, то самыя названія пороковъ не были бы извстны.
Неудивительно, что Конфуцій двадцать лтъ добивался Тао, о которомъ проповдывалъ Лао-Цзы. ‘Если бы можно было предложить людямъ Тао,— говоритъ Лао-Цзы,— то вс захотли бы предложить его своему повелителю, если бы его можно было подарить людямъ, то вс захотли бы подарить его своимъ родителямъ, если бы его можно было возвстить людямъ, то вс захотли бы возвстить его своимъ братьямъ, если бы его можно было передать людямъ, то вс захотли бы передать, его своимъ дтямъ. Почему же вы не можете пріобрсти его? Потому, что вы неспособны дать ему мсто въ глубин вашего сердца’.
На это Конфуцій могъ только отвтить въ дух фарисеевъ, ссылаясь на свои заслуги. ‘Я издалъ Книгу Поэзіи,— говорилъ онъ,— Книгу Исторіи, Книгу Обрядовъ, Трактатъ о музык и Книгу Перемнъ. Я написалъ лтопись Весна и Осень. Я читалъ правила древнихъ царей. Я освтилъ высокія дянія мудрецовъ, и никто не удостаиваетъ взять меня на службу. Трудно, какъ вижу я, убдить людей’.
‘Шесть свободныхъ искусствъ,— отвчалъ Лао-Цзы,— составляютъ наслдіе древнихъ царей. То, чмъ вы занимаетесь, основывается исключительно на устарлыхъ примрахъ. Вы только идете по слдамъ прошлаго, не производя ничего новаго’.
Посл этого свиданія Конфуцій возвратился и своимъ ученикамъ и три дня не произносилъ ни слова. Какъ онъ самъ говорилъ, Лао-Цзы произвелъ на него глубокое впечатлніе. Бесдуя съ древнихъ философомъ, онъ чувствовалъ, что имётъ дло съ недюжиннымъ умомъ, а безпощадная критика, которой подверглись его доктрины, нсколько поколебала его собственную вру въ нихъ. ‘При звук его голоса,— говорилъ Конфуцій,— я широко открылъ ротъ, высунулъ языкъ, и душа моя поверглась въ смущеніе’.
Въ томъ же дух Лао-Цзы бесдовалъ съ ученикомъ Конфуція, Янгъ-Цзы. ‘Пятна тигра и леопарда и подвижность обезьяны привлекаютъ къ нимъ стрлы охотника’, говорилъ онъ. На вопросъ, что онъ думаетъ объ управленіи знаменитыхъ древнихъ царей, Лао-Цзы отвчалъ: ‘Знаменитые цари управляли такъ, что ихъ заслуги распространялись по неизвстной имъ самимъ имперіи. Вліяніе ихъ примра простиралось на вс существа. Они вызывали счастье народа, не давая ему чувствовать своего присутствія. Добродтель ихъ была такъ высока, что ея нельзя выразить словами. Они жили въ непроницаемомъ уединеніи и были погружены въ Tao’.

ГЛАВА II.
Тао-те-кингъ.

Какъ было сказано выШе, Лао-Цзы, отправляясь изъ Китая въ неизвстное путешествіе, передалъ стражу Ханкусскаго прохода плодъ своихъ многолтнихъ уединенныхъ размышленій — книгу, состоящую изъ пяти тысячъ іероглифовъ. Врядъ ли какая-нибудь распространенная религія основывалась на такомъ маленькомъ фундамент. Широко разрастающаяся таоистская литература и суеврное ученіе, къ которому свелся весь современный таоизмъ, подобно перевернутой пирамид, имющей маленькое основаніе, первоначально зиждились на этомъ крошечномъ томик. Мы говоримъ ‘первоначально0, такъ какъ другія таоистскія произведенія теперь пріобрли уже большую популярность. Философія вышеупомянутой книги совершенно недоступна заурядному читателю, и даже ученые должны сознаться, что понимаютъ мысли стараго отшельника только въ общихъ чертахъ. ‘Не легко,— говоритъ одинъ извстный туземный комментаторъ,— объяснить, какъ слдуетъ, глубочайшія изреченія Лао-Цзы, и наука можетъ представить только ихъ общій смыслъ’.
Европейскіе ученые встрчаютъ еще большія затрудненія. Какъ говоритъ Rmusat въ своемъ Mmoire de Lao-tseo: ‘Текстъ такъ теменъ, наши средства разобраться въ немъ такъ ничтожны, мы такъ мало знаемъ о событіяхъ, на которыя намекаетъ авторъ,— однимъ словомъ, мы во всхъ отношеніяхъ такъ далеки отъ впечатлній, подъ которыми онъ писалъ свое сочиненіе, что было бы слишкомъ смло претендовать на точное воспроизведеніе его смысла, когда этотъ смыслъ намъ недоступенъ0. Однако, даже тамъ, гд нельзя дать точнаго объясненія, всегда легко подыскать боле или мене правдоподобное толкованіе, и вотъ появились цлыя полчища комментаторовъ и переводчиковъ, которые находили въ Тао-те-кинг подтвержденіе своихъ предвзятыхъ мнній и теорій.
Оставляя въ сторон вс эти фантастическія разсужденія, мы видимъ, что Лао-Цзы въ Тао-те-кинг развиваетъ мысль о соотношеніи между міромъ и Тао. Тао, въ собственномъ смысл, значитъ ‘путь’ и относится къ предмету, который Лао-Цзи признаетъ ‘безыменнымъ» Символически оно означаетъ ‘истинное поведеніе’, ‘разумъ’, а также ‘слово’. Переводчики знаменитаго сочиненія Лао-Цзы различно передавали его. Приписывая ему то или иное значеніе, можно основываться на отдльныхъ выдержкахъ изъ текста, но нтъ такого названія, которое буквально соотвтствовало бы термину Тао. Это слово не есть измышленіе Лао-Цзы. Конфуцій постоянно употреблялъ его въ смысл ‘Путь’. Буддисты также употребляли его въ смысл ‘Разумъ’ и называли своихъ единоврцевъ Тао-джинъ, т. е. люди Разума. Если бы намъ пришлось однимъ словомъ перевести Тао, то мы предпочли бы то значеніе, которое ему придавалъ Конфуцій, а именно — путь, т. е. методъ. ‘Если бы я былъ одаренъ благоразуміемъ, то я шелъ бы по великому Тао… Великій Путь совершенно ровенъ, но люди любятъ ходить по тропинкамъ,— говоритъ Лао-Цзы.— Тао больше, чмъ путь, это путь и путникъ вмст. Это вчная дорога, которую проходятъ вс существа и предметы. Ее не создало никакое существо, такъ какъ она сама есть Существо. Она все и ничто, причина и слдствіе. Вс предметы происходятъ отъ Тао, соотвтствуютъ Тао и подъ конецъ возвращаются къ Тао’.
Тао неощутимо. На него смотришь, а не видишь. Его слушаешь, а не слышишь. Пытаешься коснуться его, а не можешь его схватить. Имъ пользуешься, а не можешь его исчерпать. Оно спокойно и пусто, оно обособленно и неизмнно, оно циркулируетъ везд и не подвержено опасности. Оно всегда бездйствуетъ, а не оставляетъ ничего не сдланнымъ. Отъ него исходятъ явленія, благодаря ему они измняются, въ немъ они исчезаютъ. Безформенное, оно есть причина всхъ формъ. Безыменное оно даетъ начало небу и земл, съ именемъ, оно — мать всхъ вещей. Оно есть этическая сторона хорошаго человка и принципъ его дятельности. Итакъ, мы передали бы значеніе Тао слдующимъ образомъ: во-первыхъ, это абсолютъ, совокупность существованія и предметовъ, во-вторыхъ,— міръ явленій и его порядокъ, и въ-третьихъ — этическая сторона хорошаго человка и принципъ его дятельности.
Пространное опредленіе, которое намъ необходимо, чтобы передать смыслъ одного лишь слова Тао, уже показываетъ, какъ трудно объяснить туманныя и краткія выраженія Тао-те-кинга. Предметъ этого произведенія, какъ справедливо замчаетъ Watters, трудно поддается толкованію, даже при ясномъ, простомъ слог и богатомъ язык, а тмъ больше трудностей онъ представляетъ при краткихъ, загадочныхъ изреченіяхъ. Лао-Цзы, подобно другимъ философамъ, жившимъ и писавшимъ въ ту пору, когда литературный языкъ былъ въ зачаточномъ состояніи, имлъ въ своемъ распоряженіи весьма несовершенныя средства для передачи своего ученія. Языкъ его времени былъ бденъ, необработанъ и не могъ выразить глубокихъ мыслей созерцательнаго ума, въ лучшемъ случа онъ могъ только ‘на половину открывать, а на половину скрывать душу’. Краткія изреченія, несомннно, служили текстами для проповдей, которыя старый философъ говорилъ своимъ ученикамъ. До насъ эти устные комментаріи и объясненія не дошли, а остались только заглавія.
Подобно Пиагору, Лао-Цзы первый пробудилъ въ Кита мысль. Въ отличіе отъ Конфуція, который въ выродившійся вкъ стремился воскресить ученіе древнихъ китайскихъ мудрецовъ, ЛаоЦзы, повидимому, почерпнулъ свое вдохновеніе извн. Вся его система, цликомъ и въ частностяхъ, носитъ вліяніе браманизма, и данныхъ для толкованія Тао-те-кинга нужно поэтому искать не въ древнихъ китайскихъ книгахъ, а въ сочиненіяхъ индійскихъ философовъ, главнымъ образомъ, школы Веданты.
Туманность Тао-те-кинга породила ложныя представленія о предмет, который старый философъ иметъ въ виду. Многіе въ затруднительныхъ случаяхъ склонны искать гд-то далеко какого-нибудь скрытаго и хитроумнаго объясненія вмсто того, чтобы допустить простое и очевидное толкованіе. Такая же судьба, большею частью, постигала сочиненія Лао:Цзы. Въ нихъ усматривали изліянія человконенавистника, проповдывавшаго строгое удаленіе отъ мірскихъ заботъ и тревогъ и даже отъ лицезрнія міра. Иные обвиняли автора въ томъ, что онъ писалъ безсмыслицу, а другіе, ка.къ мы видли, считали, что онъ предрекъ многія изъ великихъ христіанскихъ истинъ.
Безпристрастный изслдователь, однако, убдится, что, подобно Конфуцію, Лао-Цзы даетъ политико-этическую систему, но не стремится, какъ Конфуцій, произвести реформу путемъ обязательныхъ формальностей и установленій, а хочетъ вернуть народъ къ первобытному состоянію, когда формальностей еще не было и установленій еще не существовало. ‘Тамъ, гд существуетъ много запрещеній,— говорилъ онъ,— народъ все бднетъ. Тамъ, гд у народа много оружія, правительство иметъ все больше и больше хлопотъ. Чмъ больше хитрости и изобртательности у людей, тмъ больше обнаруживается странныхъ вещей. Чмъ больше хитроумныхъ выдумокъ, тмъ больше появляется воровъ’. Онъ далеко не человконенавистникъ, какъ утверждали иные: его сочиненія дышатъ теплою привязанностью къ людямъ и страстнымъ желаніемъ ихъ общественнаго и политическаго усовершенствованія.
Самоотреченіе онъ считаетъ главнымъ правиломъ и для государя и для народа. Любимое его сравненіе идеальной жизни — съ быстрымъ ручьемъ. Въ то время, какъ воды его оплодотворяютъ, очищаютъ и освжаютъ все на пути, онъ течетъ къ мсту, которое вс презираютъ. Мудрый правитель, который кочетъ быть выше народа, на словахъ будетъ ставить себя ниже его. Если онъ хочетъ быть впереди народа, то самъ долженъ держаться позади. Такимъ образомъ, хоть онъ и стоитъ выше, а народъ не чувствуетъ его давленія, хоть онъ и стоитъ впереди, а народъ не испытываетъ неудобствъ. Поэтому, вся имперія прославляетъ его, и никто не обиженъ. этотъ, кто приметъ на себя безчестіе страны, назовется ея властителемъ, а тотъ, кто приметъ на себя ея бдствія, назовется царемъ міра’.
Посредствомъ такихъ-то кроткихъ увщаній хотлъ бы Лао-Цзы управлять имперіей и вернуть людей отъ бурныхъ страстей, вызванныхъ въ нихъ княжескими междоусобіями, тиранніей и гнетомъ, къ первобытному состоянію, когда правиломъ жизни былъ ‘Великій Tao’, когда человколюбіе и справедливость еще не имли названій, когда въ семьяхъ царило совершенное согласіе, а сыновнее почтеніе и отцовская нжность еще не имли мста, когда въ государств былъ полный порядокъ, и врность отечеству еще не была извстна. Развивая эту мысль, Лао-Цзы высказывается противъ современныхъ ему фарисеевъ, конфуціанцевъ. ‘Оставьте свою мудрость,— говоритъ онъ,— и отбросьте свое благоразуміе: тогда народъ будетъ во сто разъ счастливе. Откажитесь отъ своего человколюбія и отршитесь отъ своей справедливости: тогда народъ возвратится къ сыновней преданности и родительской любви. Забудьте свое искусство и пожертвуйте своими доходами, и тогда воры исчезнутъ… Показывайтесь въ собственномъ неприкрашенномъ вид, сохраняйте чистоту, подавляйте эгоизмъ и обуздывайте свои честолюбивыя желанія’.
Отрицая одни пункты въ ученіи Конфуція, Лао-Цзы соглашался съ другими. Въ Шу-Кинг неоднократно говорится, что истинно добродтельный государь, окруженный честными министрами, силою своего примра больше вліяетъ на народъ, чмъ какими-либо законоположеніями или наказаніями. Вотъ къ этому-то состоянію онъ и хотлъ вернуть свою страну. Политическимъ дятелямъ, которые трубили на всхъ перекресткахъ о своей мудрости и объ испорченности своихъ противниковъ, онъ старался внушить, что многословіе есть безуміе и лучше не открывать рта, чмъ болтать безъ-толку, что многіе говоруны только больше запутываютъ государственныя дла, которыя каждый истинный гражданинъ долженъ приводить въ порядокъ, и что блескъ искусственной политики можно смягчить лишь скромностью и самоотреченіемъ.
Такъ было въ древнія времена, на которыя Лао-Цзы не мене Конфуція любитъ ссылаться. Тогда вс, обладающіе Тао, стремились не къ тому, чтобы сдлать народъ умнымъ, а чтобъ сдлать его простымъ, не къ тому, чтобы поощрять въ немъ лицемріе и обманъ, а къ тому, чтобы научить его истиннымъ добродтелямъ: честности и безкорыстію. Такіе люди приносятъ благословеніе своей стран и длаютъ честь всему міру. Но философъ жалуется, что современные ему люди забыли сущность и гонятся за призракомъ. Лао-Цзы хотлъ бы, чтобы они обладали добродтелями, отъ которыхъ у нихъ есть только поверхностный налетъ. ‘Я цню и уважаю три драгоцнныя вещи,— говорилъ Лао-Цзы,— а именно — состраданіе, экономію и смиреніе. Будучи сострадательнымъ, я могу быть храбрымъ, будучи экономнымъ, я могу быть щедрымъ, будучи смиреннымъ, я могу сдлаться начальникомъ надъ людьми. Но въ настоящее время люди отказались отъ состраданія и развиваютъ въ себ только храбрость, отказались отъ экономіи и стремятся только къ щедрости, отказались отъ послдняго мста и ищутъ только перваго. Состраданіе побждаетъ въ нападеніи и охраняетъ въ защит. Когда Небо хочетъ спасти человка, то оно окружаетъ его состраданіемъ’.
Въ этихъ изреченіяхъ Лао-Цзы стоитъ настолько же выше Конфуція, насколько христіанская проповдь выше Моисеева закона. Конфуцій добивался вншняго очищенія сосуда. Онъ хотлъ точнаго выполненія обрядовъ и церемоній, какъ при двор, такъ и на служб или въ кругу семьи, и соблюденія предписаній, до числа кушаній за обдомъ и позы въ постели включительно. Но Лао-Цзы пошелъ дальше и, исходя изъ неизмннаго закона природы, по которому во всемъ мірозданіи сила чередуется со слабостью и наоборотъ, проповдывалъ христіанскую мысль, что ‘кто возвышается, униженъ будетъ, и кто унижается, будетъ возвышенъ’. Кто знаетъ свтъ и въ то же время держится въ тни, тотъ сдлается примромъ всего міра. Кто будетъ примромъ всему міру, тотъ не утратитъ вчной добродтели и возвратится къ абсолюту. Кто знаетъ славу и въ то же время держится приниженно, тотъ сдлается долиной вселенной. Кто будетъ долиной вселенной, тотъ исполнится вчной добродтели и возвратится къ Тао.
Лао-Цзы раздлялъ мнніе Конфуція, что человку по природ свойственно добро, что, избгая мірскихъ искушеній и слдуя чистымъ побужденіямъ своей природы, онъ будетъ обладать Тао и возвратится къ Тао. Житейская мудрость и познаніе добра и зла губятъ человка. Пусть онъ возвратится къ той первобытной простот, когда онъ находилъ величайшее удовольствіе и наслажденіе въ семейныхъ радостяхъ, когда онъ вкушалъ плоды отъ трудовъ своихъ и не зналъ ни нужды, ни заботъ! Только при такомъ условіи онъ можетъ выполнять человческія и гражданскія обязанности въ настоящемъ смысл этого слова. Пусть лучше онъ будетъ невждой, чмъ обладаетъ житейской мудростью. Пусть лучше для передачи своихъ мыслей онъ завязываетъ узелки на веревк, чмъ владетъ перомъ, какъ Конфуцій. Лучше быть скромнымъ и смиреннымъ, чмъ неугомоннымъ и борцомъ. Древніе философы были робки, подобно людямъ, переходящимъ черезъ рку. Они были благоразумны, подобно боящимся своихъ сосдей. Они были осмотрительны, какъ гости въ чужомъ дом. Они стушевывались, какъ тающій ледъ. Они были просты, какъ неотесанное дерево. Они были пусты, подобно долин. Они были мрачны, подобно мутной вод. Поэтому они награждены были долгоденствіемъ, и ихъ добродтель была совершенна.
Но дни борьбы человка по необходимости должны быть сочтены. Сильный втеръ не дуетъ цлое утро, и проливной дождь не идетъ цлый день. Такъ же и усилія человка: чмъ они напряженне, тмъ они кратковременне. Небо и земля не стремятся къ жизни, оттого-то небо долговчно и земля постоянна. Мудрецъ ставитъ себя на послднее мсто и поэтому занимаетъ первое. Онъ не заботится о себ и поэтому живетъ долго. Лучше спокойное довольство, чмъ стремленіе къ изобилію. Когда домъ наполненъ золотомъ и драгоцнными камнями, то невозможно сохранить его въ цлости. Такимъ же образомъ богатство и почести вмст съ гордостью влекутъ за собой наказаніе. Эти вещи не прочны: это лишь вншняя выставка, въ которой нтъ принадлежностей истиннаго Тао. Когда Тао утрачивается, то приходитъ добродтель, когда добродтель утрачивается, то приходитъ милосердіе, когда милосердіе утрачивается, то приходитъ справедливость, когда справедливость утрачивается, то приходитъ благопристойность. Благопристойность — только остовъ врности и вры и предтеча смущенія.
Привести народъ въ это состояніе аркадской простоты — вотъ главная цль государя. Благо народа должно быть его первою и единственною заботой, а такъ какъ въ его власти призывать на народъ благословеніе, то онъ отвтствененъ также и за каждое бдствіе. Все для народа и все посредствомъ народа — вотъ девизъ его далеко не деспотическаго управленія. Государь назначается Небомъ, и народъ утверждаетъ это назначеніе. Пока правитель оправдываетъ довріе и слдуетъ побужденіямъ своей идеальной природы, тронъ остается за нимъ, но та же сила, которая I его возвела на престолъ, можетъ и лишить его власти. Если онъ уклонится отъ Тао, то Небо перестанетъ ему покровительствовать, и народъ нарушитъ свою присягу. ‘Благородные приписываютъ себ простое происхожденіе, и высокопоставленныя лица считаютъ своею опорой и поддержкой низкихъ. По этой-то причин цари и князья именуютъ, себя ‘сиротами’, ‘одинокими’ и ‘людьми, лишенными добродтели’. Разв это не признаніе, что они держатся на низшихъ? Опровергните это! Карта, разорванная на клочки, не есть уже карта. Мудрецъ не хочетъ, чтобы къ нему относились какъ къ нефриту, или чтобы съ нимъ презрительно обращались, какъ съ камнемъ’.
Мудрый правитель помнитъ, что ‘народъ растетъ, а не создается руками человческими’, и что духовнаго оружія міра нельзя сдлать ни законами, ни постановленіями. Онъ будетъ стараться поэтому, чтобы сердца его подданныхъ были пусты, а желудки ихъ были наполнены, будетъ стараться ослабить ихъ волю и укрпить ихъ кости, будетъ охранять ихъ отъ желаній и познанія зла, и будетъ держать въ покорности тхъ, которые вкусили отъ древа познанія добра и зла. Онъ будетъ вызывать бездятельность, и тогда все будетъ въ порядк. Вотъ что требуется, чтобы обезпечить счастье народа. Различныя запрещенія и постоянное вмшательство въ политическія и общественныя дла лишь увеличиваютъ зло, которое нужно предотвратить. Если только государь любитъ покой, избгаетъ законодательства и свободенъ отъ вожделній, то все добровольно покорится ему. Небо и Земля въ совокупности пошлютъ ему прохладительную росу, и люди сами будутъ жить въ согласіи. Посягать на свободу народа, значитъ отрицать въ немъ существованіе Тао и длать подданныхъ рабами правилъ, а не свободными людьми принциповъ. Такимъ именно образомъ правили древніе цари, и ‘въ т добрыя и старыя времена’ рука, державшая бразды правленія, бывала такъ легка, что народъ лишь по имени зналъ о существованіи своихъ властителей. Въ слдующій вкъ, когда правители стали считаться мудрецами, народъ почувствовалъ къ нимъ привязанность и началъ льстить имъ. Еще позже, когда они стали хвалиться мудростью, народъ началъ ихъ бояться и, подъ конецъ, когда они принялись твердить о милосердіи и справедливости, народъ сталъ презирать ихъ. Итакъ, народъ потерялъ врожденное ему обуздывающее вліяніе и, чтобъ поддерживать добродтель, сталъ зависть отъ законовъ и постановленій. Но такъ какъ, если Тао утрачено, то вс они — лишь призраки, сбивающіе людей все дальше и дальше съ истиннаго пути, то народъ постепенно падалъ все ниже и ниже, нова страна не достигла современнаго Лао-Цзы состоянія смутъ и разоренія.
Отличительною чертой этой эпохи было полнйшее беззаконіе. Необузданныя страсти, вызванныя честолюбіемъ и поддерживаемыя алчностью, охватили все общество. Люди добивались только своихъ личныхъ цлей, не признавали никакихъ нравъ и не уважали никакихъ учрежденій. Война и распри, расхищеніе и грабежъ сдлались обычными явленіями. Правители, вмсто того, чтобы охранять подданныхъ и заботиться объ ихъ благ, увеличивали налоги, требовали добавочныхъ податей и высылали войска навстрчу непріятелей прямо черезъ засянныя поля. Народъ разорялся отъ ихъ непомрныхъ взысканій и приходилъ въ отчаяніе отъ своей безысходной нужды. Немудрено поэтому, что человкъ, который отказался отъ должности архиваріуса при двор Чоу, чтобы своимъ присутствіемъ не потворствовать беззаконію правителя, возвысилъ свой голосъ противъ современнаго гнета, противъ грха отъ необузданныхъ желаній, противъ бды отъ неудовлетворенности и противъ несчастья отъ жажды пріобрсти многое.
Глядя на невоздланныя поля и заброшенные дома своего родного княжества, онъ указываетъ, что тамъ, гд стояли войска, растутъ колючки и шипы. Онъ говоритъ, что по слдамъ большой арміи всегда двигаются нужда и голодъ. Вмсто полей, гд пашутъ на рабочихъ лошадяхъ, здсь огромный выгонъ, гд пасутся кавалерійскія лошади. Сошники перекованы на ‘злополучныя орудія’, т. е. военные доспхи. Лвая, слабая сторона, которая въ мирное время считается почетнымъ мстомъ, забыта для сильной правой руки, которою воины сютъ вокругъ себя смерть и разореніе. Быть на сторон мира, значитъ вызывать презрніе людей, которые особенно хвалятся тмъ, что покорили своихъ и отняли у нихъ земли и сокровища.
Какъ отличается отъ этого поведеніе высшаго человка! Миръ — его главная цль, и жизнь подобныхъ ему существъ составляетъ! предметъ его главныхъ заботъ. Онъ берется за оружіе только въ крайности, когда вс другія средства испробованы, и сражается храбро, но все лишь во имя доброй цли. ‘Онъ ничего не предпринимаетъ ради силы. Онъ наноситъ ршительный ударъ вовремя, но не хвалится имъ. Онъ наноситъ ршительный ударъ, но не гордится имъ. Онъ наноситъ ршительный ударъ, но не кичится имъ’. Напротивъ, онъ горючими слезами оплакиваетъ каждаго убитаго и складываетъ оружіе тотчасъ же по минованіи необходимости. Когда походъ оконченъ, онъ занимаетъ мсто справа, какъ будто на похоронахъ, такъ какъ чувствуетъ, что служилъ орудіемъ гибели своихъ ближнихъ и хочетъ оплакивать ихъ смерть. Истинно великій полководецъ не любитъ войны, онъ чуждъ страстности и мстительности. Онъ командуетъ битвой, но предпочитаетъ не вести отряда. Онъ охотне выжидаетъ нападенія, чмъ самъ наступаетъ. Если бы вс люди такъ думали, то не было бы натиска въ рядахъ, жаждущіе битвы не обнажали бы оружія, никто не кидался бы на непріятеля съ безразсудною поспшностью и не хватался бы за оружіе, пока непріятель не бросится на него. Хорошій полководецъ никогда легкомысленно не затетъ войны, такъ какъ онъ знаетъ, что это самый врный способъ лишиться сокровищъ. Если въ битв сталкиваются враждебные воины, то всегда побждаетъ сострадательный.
Возвращаясь посл заключенія мира, онъ знаетъ, что противъ него должно остаться злобное чувство и потому не измняетъ порядка вещей. Онъ со своей стороны исполняетъ договоръ, а отъ другой — ничего не требуетъ. Онъ придерживается только собственныхъ общаній и собственныхъ правъ. Если бы такимъ образомъ руководить и управлять народомъ, то, даже имя панцири, онъ не надвалъ бы ихъ и тогда избжалъ бы смертельной опасности, которая неминуемо слдуетъ за употребленіемъ оружія, какъ смерть неминуемо ожидаетъ рыбу, вынутую изъ воды.
Изреченія Лао-Цзы по этому вопросу полны глубокой мудрости и такъ же примнимы къ современнымъ западнымъ странамъ, какъ они были примнимы въ китайскимъ княжествамъ дв тысячи лтъ тому назадъ. Не такъ давно мы видли войны, начатыя в легкомысленно’ и окончившіяся ‘дорогою цной’ для зачинщиковъ. Мы видли, что миръ былъ заключенъ на тяжелыхъ условіяхъ, вызывающихъ горькое чувство несправедливости, и, наконецъ, видли, что побдители поплатились за притсненіе побжденныхъ. Идеалъ Лао-Цзы въ нашъ матеріальный вкъ можетъ показаться непримнимымъ или непригоднымъ. Но эпоха Лао-Цзы отличалась исключительными безпорядками, и бдствія, о которыхъ мы имемъ лишь смутное понятіе по дошедшимъ до насъ преданіямъ, со всхъ сторонъ окружали его. Онъ собственными глазами видлъ злополучные результаты ненасытнаго честолюбія правителей и крайней распущенности народа. ‘Увы!— говорилъ онъ.— Народъ не хочетъ очнуться отъ своего безумія и исполненъ честолюбивыхъ желаній’. При такомъ положеніи длъ, по его мннію, нужны были исключительныя мры. Конфуцій думалъ свести ученіе древнихъ мудрецовъ въ сводъ подробнйшихъ обрядовъ, и потерплъ неудачу. Лао-Цзы попытался отбросить всякія формальности и церемоніи и достигнуть принциповъ, на которыхъ он основывались, но тоже потерплъ неудачу. Въ смутныя времена, когда люди предаются страстямъ и руководятся правиломъ: ‘каждый для себя’, учитель, желающій подавить эгоистическія стремленія и личное честолюбіе, долженъ представить, взамнъ требуемой имъ жертвы, какое-нибудь осязательное преимущество. Заманчивыя общанія обоихъ философовъ ограничивались тмъ, что добродтель сама себя вознаграждаетъ. Правда, Лао-Цзы общаетъ, что человкъ, который слдуетъ Тао, такъ же глубоко узнаетъ дла Тао, какъ тотъ, Который не одержимъ страстями, что онъ узритъ начало вещей и постигнетъ свтъ, который приведетъ его къ сіянію, что онъ будетъ ‘подобенъ ребенку, котораго не жалятъ ядовитые гады, не терзаютъ дикіе зври и не клюютъ хищныя птицы’, что дни его земного существованія продлятся не вслдствіе заботъ о собственномъ благополучіи, а благодаря отршенію отъ эгоизма. И когда на склон дней пришлетъ смерть, ему нечего бояться зла, такъ какъ ему ужъ не грозитъ погибель. Какъ онъ исходитъ отъ Тао, такъ точно онъ и возвратится въ Тао, и будетъ существовать до тхъ поръ, пока Тао или Небо существуютъ. Вчная мать всего существующаго съ восторгомъ приметъ его въ себя, и онъ возвратится къ спокойной вчности.
По тмъ же причинамъ, которыя длали его врагомъ войны и всякаго притсненія, Лао-Цзы возставалъ и противъ смертнаго наказанія. Кром того, онъ полагалъ, что при хорошемъ управленіи государство не можетъ нуждаться въ смертныхъ или другихъ наказаніяхъ. По его мннію, если бы внушить народу любовь къ простот и чистот, то преступность исчезла бы. Но стремленіе къ богатству, учености и чинамъ развращаетъ умы людей, возбуждаетъ ихъ страсти и заставляетъ ихъ легкомысленно относиться къ смерти. Человкъ, который склоненъ къ удовольствіямъ и удовлетворяетъ своимъ страстямъ, никогда не цнитъ жизни.
Только для тхъ, которые видятъ въ жизни серіозную цль и: твердо врятъ въ будущее существованіе, она иметъ настоящій! смыслъ. Люди, живущіе единственно для наслажденія или для, потворства своимъ эгоистическимъ фантазіямъ, готовы лишиться жизни, если по той или иной причин ихъ прихоти не бываютъ удовлетворены или ихъ честолюбивые замыслы разстраиваются. Разъ люди достигли этого состоянія, то никакія наказанія не предотвратятъ ихъ отъ грха. ‘Если люди не боятся смерти, то зачмъ же казнить ихъ смертью?’ Но если находится человкъ, достойный смерти, то это дло Великаго Палача, такъ какъ въ его рукахъ жизнь и смерть. Кого захочетъ, онъ умертвитъ, кого захочетъ, оставитъ въ живыхъ. Что такое человкъ, чтобы онъ смлъ становиться между злодемъ и судьею? ‘Если человкъ беретъ на себя роль палача, то это все равно, что тесать работу за Великаго Архитектора. А кто берется тесать работу за Великаго Архитектора, тотъ въ рдкомъ случа не поранитъ себ рукъ’.
Лао-Дзы идетъ еще дальше и говоритъ: ‘Не судите своихъ ближнихъ. Будьте довольны собою. Будьте цломудренными и не карайте другихъ. Будьте сами вполн благопристойными, не ржьте и не душите другихъ. Учитесь прощать несчастному его испорченность. Если одинъ человкъ умираетъ, а другой остается въ живыхъ, то почему же считать, что на того или другого сошелъ небесный гнвъ? Истинно добрый человкъ любитъ всхъ людей и не отвергаетъ никого. Онъ уважаетъ все и ничего не отрицаетъ. Онъ водится съ хорошими людьми и обмнивается съ ними наставленіями, а надъ дурными людьми онъ работаетъ, какъ надъ матеріаломъ, и ставитъ главной цлью своей жизни вернуть н къ Тао. Но тотъ, кто не уважаетъ своего наставника и не любитъ своего матеріала, сильно заблуждается, хотя бы его и считали мудрымъ’.

ГЛАВА III.
Тао-те-кингъ.
(Продолженіе).

По вопросамъ этики Дао-Цзы высказывался совершенно ясно. Но, давая нравственную оцнку его изреченій, необходимо помнить, что хотя многія его правила примнимы ко всему міру, но самъ онъ не столько былъ общимъ учителемъ, сколько протестовалъ противъ современныхъ ему пороковъ. Онъ видлъ честолюбивыхъ и жестокихъ людей и проповдывалъ имъ скромность и самообузданіе. Онъ видлъ людей алчныхъ, стремящихся къ нажив, и распущенныхъ — и проповдывалъ’ имъ самоотреченіе и сдержанность. Но этимъ онъ и ограничился. О доблести, истин и честности онъ высказывался мало, и тутъ ему далеко до Конфуція, который придавалъ большое значеніе вышеупомянутымъ добродтелямъ. Быть-можетъ, Лао-Цзы полагалъ, что въ большемъ заключается и меньшее, и если удастся сдлать людей скромными, самоотверженными и добродтельными, то ужъ не понадобится проповдывать имъ истину, честность или доблесть. Но если онъ въ этомъ и уступалъ Конфуцію, то значительно превзошелъ его, проповдуя поистин христіанское правило: ‘плати добромъ за зло’. До такой высоты Конфуцій не поднялся, и когда спрашивали его мннія о чувств, выраженномъ его современникомъ, то, какъ мы видли, его дловой умъ не могъ осилить этого великаго правила.
Подобно Конфуцію, Лао-Цзы считаетъ идеальнымъ человкомъ мудреца. Онъ есть средоточіе всякой добродтели. Онъ великодушенъ, онъ правовренъ, онъ равенъ Небу, онъ воплощеніе Тао, онъ знаетъ вчность. Вс люди должны стремиться къ тому, чтобы достигнуть этого высокаго состоянія, и поэтому должны быть скромными, бдержанными. Они не должны возвеличивать себя, тогда они смогутъ пріобрсти величіе. Знать другихъ, значитъ быть мудрымъ, а знать себя самого, значитъ быть просвщеннымъ. Кто побждаетъ другихъ, силенъ, а кто побждаетъ себя, могучъ. У кого удовлетворенный умъ, тотъ богатъ. Кто дйствуетъ энергично, тотъ иметъ передъ собою цль. Кто не дйствуетъ противъ своей природы, тотъ долгоденствуетъ, а кто умираетъ и не погибаетъ, получаетъ вчность.
Принято уважать сильныхъ и презирать слабыхъ. Но люди забываютъ, что изъ слабости вытекаетъ сила и что нжныя вещи часто побждаютъ твердыя. Во всемъ мір нтъ боле слабаго тла, чмъ вода, и тмъ не мене она сильне всего разрушаетъ плотныя и твердыя тла. Разв мягкое и гибкое ползучее растеніе не истощаетъ, а подчасъ и не губитъ сильнаго дерева, вокругъ котораго оно обвивается? Какая скала можетъ устоять передъ непрерывно подтачивающей ее каплей воды? Все трудное на свт должно начинаться съ легкаго ‘и все великое — происходить изъ малаго. ‘Мудрецъ никогда не берется за великое и поэтому можетъ выполнить великое. Тотъ, кто безъ труда соглашается, рдко держитъ слово, а тотъ, кому многое дается легко, будетъ также имть много затрудненій. Мудрецъ считаетъ вс вещи трудными и никогда не иметъ затрудненій’. Другими словами, онъ предвидитъ наступленіе дурныхъ временъ и, благодаря своей осмотрительности, принимаетъ мры. Онъ помнитъ, что дерево, широко раскинувшее втви, выросло изъ слабаго побга, и что девятиэтажный замокъ былъ воздвигнутъ на маленькой насыпи. Поэтому онъ берется за работу, когда она еще не оформлена, и устраиваетъ дла до наступленія безпорядковъ. Все хрупкое легко разбивается и все мелкое легко разсыпается. Онъ такъ же тщательно доканчиваетъ дло, какъ и начинаетъ его, и поэтому всегда даетъ ему успшный оборотъ.
Мудрый человкъ остерегается мелкихъ проявленій зла, какъ въ своемъ сердц, такъ и въ окружающемъ мір, и, такимъ образомъ, совершаетъ великія дла. Уничтожая смена, онъ разрушаетъ огромный лсъ, который выросъ бы изъ нихъ. Онъ смиряется и этимъ избгаетъ грозныхъ пораженій, которымъ подвержена высокомрная гордость. Онъ унижается и этимъ предохраняетъ себя, онъ сгибается и отъ этого выпрямляется, онъ смиряется и отъ этого удовлетворяется. Онъ умаляетъ себя и отъ этого преуспваетъ. Онъ отршается отъ страстей и тогда овладваетъ духовною сущностью Тао. Онъ тщательно охраняетъ ‘внутренняго человка’ и неприкосновеннымъ возвратится туда, откуда произошелъ. Онъ привязывается только къ дйствительному и отстраняется отъ всего показного и поверхностнаго. Онъ цнитъ состраданіе, экономію и смиреніе.
Лао-Цзы, такъ же, какъ и Конфуцій, считалъ болтуна подозрительною личностью. Человкъ не можетъ, спокойно стоять на ципочкахъ, и человкъ, который постоянно старается занять первое мсто въ разговор и другихъ длахъ, не можетъ быть спокойнымъ и удовлетвореннымъ. Сомкните уста, совтуетъ онъ, и закройте глаза и уши, тогда во всю жизнь вы не узнаете смятенія. Но откройте уста и начните вмшиваться въ дла, и во всю жизнь вы будете только усложнять препятствія. Каждый человкъ долженъ стремиться къ самообладанію, и этого онъ можетъ достигнуть, только избгая всякихъ излишествъ, веселья и роскоши. Человкъ, который рисуется, не можетъ поистин прославиться, а человкъ, приписывающій себ достоинства, не пользуется уваженіемъ. Самохвалъ не обладаетъ достоинствами, а возвышающій себя, самъ не занимаетъ высокаго положенія.
Лао-Цзы осуждаетъ ученость, не мене квіетистовъ, и борется съ нею, на томъ основаніи, что она — врагъ простоты и невинности, которыя составляютъ истинное украшеніе націи. Въ древнія времена, когда государи обладали Тао и управляли мирною и довольною имперіей, они не старались сдлать народъ знаменитымъ, а только простымъ, не старались поощрять въ немъ мудрость, а только доставить ему довольство. Они находили, что избытокъ учености приноситъ огорченія, что образованіе вызываетъ нездоровую и вредную дятельность и что изъ-за споровъ объ употребленіи словъ люди забываютъ различіе между добромъ и зломъ. Высшаго познанія можно достигнуть, не выходя за порогъ дверей, чмъ дальше идетъ человкъ, тмъ меньше въ немъ высшаго познанія, именно самопознанія. ‘Не надо выглядывать въ окошко, чтобы видть небесное Тао’, и чмъ больше люди добиваются познанія, тмъ дальше уклоняются они отъ первобытной простоты, которая существовала въ золотой вкъ, когда человкъ безъ труда слдовалъ побужденіямъ своей чистой и святой природы. Если нужно какое-нибудь знаніе, то только для управленія государствомъ, но и то въ государств всегда большій порядокъ, если предоставить его самому себ. Если государь любитъ покой и свободенъ отъ вожделній, то народъ будетъ идти по пути справедливости и самъ по себ сдлается простодушнымъ. Но счастье всегда построено на несчастьи, и несчастье всегда таится подъ счастьемъ. Правителю легко при недостатк благоразумія, при безсердечномъ посягательств на свободу народа или при распространеніи образованости навлечь на него невзгоду. Мудрецъ можетъ управлять міромъ безпечально, такъ какъ онъ уметъ быть умреннымъ, уметъ быть не искуснымъ, а смиреннымъ, не ученымъ, а спокойнымъ и бездятельнымъ.
‘Тотъ, кто считаетъ свою величайшую полноту за ничтожество, можетъ работать безъ истощенія. Его величайшее прямодушіе — какъ будто недостатокъ прямоты. Его величайшее искусство — какъ будто глупость. Его величайшее краснорчіе — какъ будто заиканіе. Дятельность побждаетъ холодъ, и спокойствіе побждаетъ жаръ, но есть чистота и покой, при помощи которыхъ человкъ можетъ управлять всмъ міромъ’.
Какъ можно судить изъ Тао-те-кинга, Лао-Цзы не признавалъ личнаго Бога, и, дйствительно, такое врованіе шло бы въ разрзъ со всею его философіей. Въ его систем не отведено мста высшему Богу, и онъ единственный разъ упоминаетъ о небесномъ ‘правител’. ‘Тао. пусто,— говоритъ, онъ,— въ дйствіи оно не истощимо, въ своей глубин оно даетъ начало всмъ вещамъ. Оно притупляетъ острые углы. Оно распутываетъ безпорядки. Оно смягчаетъ ослпительный свтъ. Оно разсыпаетъ пыль. Оно какъ будто въ вчномъ поко. Я не знаю, чье оно порожденіе. Оно, повидимому, существовало раньше Бога’. Тао — безусловное существо, которое въ отвлеченномъ смысл не можетъ быть выражено словами, и даетъ начало небу, земл и даже самому Богу, а съ именемъ оно — мать всхъ вещей.
Подобно любящему отцу, оно заботится о всхъ созданіяхъ. Черезъ его двери вс они вышли въ жизнь, и, несмотря на перемны и превратности Существованія, оно тянется направо и налво отъ нихъ, любовно поддерживая ихъ, подавая всмъ жизнь и никому не отказывая. Хотя оно впереди всего, выше всего и во всемъ, но не приписываетъ себ власти, и хотя все покоряется ему, но оно не считаетъ себя владыкой, хотя оно совершенствуетъ, охраняетъ и покрываетъ все, но не*хвалится силой, а признаетъ своею главною чертой слабость. Оно не борется съ человкомъ. Обладающіе имъ находятъ въ немъ благодтельнаго и всемогущаго покровителя, а отвергающимъ его приходится убдиться въ ложномъ направленіи своего пути. ‘Держитесь великой формы Тао, и весь міръ пойдетъ къ вамъ. Онъ пойдетъ къ вамъ и останется невредимымъ, а его покой и миръ прославятся’. Можно достигнуть Тао даже при жизни, и созданіе способно отождествиться съ создателемъ, благодаря отршенію отъ личности.
Нельзя не замтить сходства между возвращеніемъ къ Тао и достиженіемъ буддійской Нирваны. Но есть между ними существенная разница: достиженіе Нирваны, это — прекращеніе существованія, а возвращеніе къ Тао — только призывъ конечнаго къ безконечному, творенія къ творцу.
Судя по даннымъ Тао-те-кинга, Лао-Цзы лишь слабо врилъ въ духовъ и то лишь низшихъ, какимъ и донын поклоняются послдователи Тао. Подобно Конфуцію, и онъ считалъ, что мудрецъ иметъ власть надъ духами. Пусть же мудрецъ занимаетъ тронъ, и тогда отраженіе его добродтели заставитъ демоновъ прятать головы, не потому, чтобы они потеряли способность къ злу, а потому, что зло никогда не можетъ побдить добра.
Лао-Цзы создалъ не духовную религію, а родъ мистицизма, обусловленный его огорченіемъ отъ безнадежной будущности, которую онъ видлъ въ своей стран, и его страстнымъ стремленіемъ къ покою, котораго онъ не могъ найти среди людей, искавшихъ въ жизни только личнаго блага, наперекоръ справедливости. Много лтъ онъ таилъ все это въ себ и молчалъ, но, наконецъ, не выдержалъ и выразилъ свой протестъ противъ современныхъ ему букводства, лицемрія, формализма и схоластики. У него не находилось комплиментовъ для такихъ людей, какъ Конфуцій, которые щеголяли передъ міромъ своею добродтелью и хвалились превосходствомъ своихъ рчей и поступковъ. Въ его глазахъ чистое дйствіе внутренняго отреченія было цнне, чмъ сто тысячъ проявленій собственной воли’. И кто не согласится съ тмъ, что онъ былъ правъ?
Какъ уже было указано, система Лао-Цзы политико-этическая. Такою онъ считалъ ее самъ и того же мннія о ней держались его ближайшіе послдователи. Было ли это слдствіемъ глубокой умозрительной вры въ происхожденіе вселенной, или же вело къ такой вр, но изъ показаній, разбросанныхъ по Тао-те-кингу, очевидно, что Лао-Цзы выработалъ въ своемъ ум полную теорію о существованіи матеріальнаго міра и о положеніи человка.
По его мннію, вс существа произошли отъ Тао, матери бездны’ или матери всхъ вещей’. Вначал было Тао, хотя отвлеченное, не поддающееся словамъ, но Лао-Цзы смотрлъ на него, какъ на скрытое существованіе или, какъ онъ иначе выражался, на несуществованіе. Съ этой точки зрнія оно неощутимо для человка, и о немъ можно говорить только отрицательно. Въ этомъ смысл названія: несуществующій, неограниченный или безконечный, неявный, нематеріальный, особенно употребительны по отношенію къ Тао’. (Watters). Оно соотвтствуетъ хаосу и есть начало земли и неба. Посл такого созданія оно переходитъ отъ скрытаго къ явному существованію, и изъ несуществованія вытекаетъ существованіе. Но въ скрытомъ или въ явномъ существованіи оно все-таки Тао, а существованіе и несуществованіе считаются за одно, такъ какъ, хотя въ явленіяхъ ихъ два, но по имени только одно. Въ скрытомъ существованіи Тао пусто’, спокойно’,’свободно’, безформенно’ и ‘нематеріально’. ‘Наверху оно не ярко, а внизу оно не мрачно. Оно безгранично въ дйствіи и его нельзя назвать именемъ. Возвращаясь, оно переходитъ въ ничто. Это я называю явленіемъ неявленія, формой ничтожности, это разбиваетъ изслдованіе’. Оно невидимо, неслышно и недостижимо. Въ то же время оно въ скрытомъ вид содержитъ жизнь, форму и сущность, и отъ него происходитъ все созданное: небо наверху, земля внизу и вс обитатели земли.
Во мало того, что оно создаетъ, оно еще печется о своемъ созданіи съ нжностью отца. Оно входитъ въ жизнь каждаго отдльнаго предмета. Оно проникаетъ въ непроницаемое, оно производитъ, питаетъ, расширяетъ, кормитъ, совершенствуетъ, длаетъ зрлыми, охраняетъ и покрываетъ вс вещи. Оно есть шва хорошаго человка и надежда дурного. Оно возвышаетъ смиреннаго и сбиваетъ спесь съ надменнаго. Оно уравниваетъ положенія людей, отнимая у того, кію иметъ избытокъ, и отдавая тому, кто терпитъ нужду. Оно благословляетъ тхъ, кто помогаетъ другимъ въ несчастій, и подаетъ вдвойн тмъ, кто выручаетъ нуждающихся. Оно всеобъемлюще, но дла его видны. Оно всегда бездятельно, но не оставляетъ ничего несдланнымъ. Оно все и ничего, мельчайшій атомъ и цлое. Оно единство міра и вслдствіе этого поддерживаетъ, укрпляетъ и питаетъ вс созданія.
Первая глава Тао-те-кинга гласитъ, что’безыменное есть начало земли и неба’. Въ другомъ мст мы узнаемъ тайну процессовъ, которые ведутъ къ этому созданію. Тао произвело одну велную первопричину. Отъ одного произошли два: мужское и женское начала природы. Отъ двухъ произошли три, а отъ трехъ произошли уже вс вещи, начиная отъ неба и земли. О Неб Лао-Цзы трактуетъ въ томъ же дух, какъ Конфуцій, но гораздо сдержанне. Оба учителя подъ этимъ названіемъ разумютъ и видимое небо и олицетворенное Небо. Конфуцій говоритъ, что мудрецъ равенъ Небу! Лао-Цзы говоритъ, что мудрецъ союзникъ Неба, что онъ — само Небо. По его словамъ, Небо даетъ земл законы такъ же точно, какъ оно само получаетъ законъ отъ Тао. Оно не иметъ привязанностей, а смотритъ на все существующее, какъ на траву, пригодную для жертвоприношеній, то-есть для временной цли. Оно въ равной степени чуждо эгоизма и пристрастія. Оно не стремится къ жизни, и поэтому долговчно. Оно велико и сострадательно, и всегда готово спасти людей. Какъ вещественное небо, оно поддерживаетъ свое существованіе ‘ясностью’, которая обусловливается его единствомъ съ Тао.
О земл говорится приблизительно такъ же. Она ниже Неба и какъ личность и какъ часть вещественнаго міра, но соединена съ Небомъ въ своемъ существованіи и въ своихъ отношеніяхъ къ людямъ. Въ качеств вещественной земли ее охраняетъ отъ распаденія ея единство съ Тао.
Дале, изъ могучихъ ндръ Тао вышли вс существа, подтверждающія вчный законъ природы, именно,— постояннаго чередованія силы и слабости. Существованіе и несуществованіе взаимно порождаютъ другъ друга, такія же соотношенія бываютъ между труднымъ и легкимъ, длиннымъ и короткимъ, высокимъ и низкимъ, тихимъ и громкимъ, предыдущимъ и послдующимъ. Человкъ тоже при жизни гибокъ и нженъ а посл смерти неподвиженъ и твердъ. Такъ и все остальное. Когда кусты и деревья, которые постоянно были нжными и мягкими, засыхаютъ и твердютъ, то это признакъ ихъ увяданія. Когда.дерево длается крпкимъ, то его срубаютъ. Итакъ, крпкое низвергаютъ, а слабое и нжное возвышаютъ. Тяжелое есть корень легкаго. Покой управляетъ движеніемъ.
Вс предметы существуютъ нкоторое время, а затмъ погибаютъ. Вс они вмст были призваны къ существованію, и каждому изъ нихъ опредлено время роста и зрлости, но, достигнувъ высшей силы, онъ сразу старетъ и возвращается къ своему корню. ‘Это называется возвращеніемъ судьбы’. Прочна только пустота, которая приноситъ большую пользу. Такъ, напримръ, пространство между небомъ и землею можно уподобить кузнечному мху, который хотя и пустъ, но никогда не спадается, и чмъ больше онъ въ ходу, тмъ больше раздувается. То же можно сказать про колесо телги, про глиняный сосудъ, про окна и двери. Везд есть несуществующая или пустая часть, которая полезна. Спицы и ступица колеса, стнки глинянаго сосуда, дверныя и оконныя рамы нужны, но польза ихъ обусловливается пустою частью. ‘Можно сказать, что существованіе соотвтствуетъ прибыли, а несуществованіе — польз’. Чтобы ослабить предметъ, нужно сначала его укрпить, чтобы опрокинуть его, нужно его сначала поднять. То, что нужно отнять, нужно сначала дать.
Въ преимуществ существованія надъ несуществованіемъ заключается тотъ урокъ, который Лао-Цзы особенно хотлъ запечатлть въ человк. Вс люди и во вс времена главнымъ образомъ заботились о своемъ тл и пренебрегали развитіемъ личности, искали чувственныхъ наслажденій и забывали о важности души. Каковы же послдствія? Пять цвтовъ, которые такъ восхищаютъ нашъ взоръ, нердко производятъ слпоту. Пять звуковъ, которые очаровываютъ нашъ слухъ, нердко производятъ глухоту. Нёбо человка, которое сначала наслаждается пятью вкусами, вскор теряетъ способность ихъ различать. Стремленіе къ наслажденію и честолюбію также обманчиво. Катаніе и охота сводятъ человка съ ума, а трудно достижимыя вещи навлекаютъ на него бду. ‘Поэтому мудрецъ длаетъ для внутренней личности, а не для глазъ. Онъ отстраняетъ одно, чтобы взять другое’. Онъ помнитъ, что покой управляетъ движеніемъ, и никогда не позволяетъ себ выйти изъ состоянія спокойствія и серіозности.
Таково ученіе, которое Лао-Цзы изложилъ въ Тао-те-кинг. Мы встрчаемъ много аналогій съ этимъ древнимъ врованіемъ въ восточныхъ и западныхъ странахъ. Интересно, что созерцаніе однихъ и тхъ же предметовъ, имющихъ высшее значеніе для человка, породило одинаковые результаты у проницательныхъ грековъ, у хитроумныхъ индусовъ и у прозаичныхъ китайцевъ. О жизни Лао-Цзы такъ мало извстно, что мы не можемъ сказать, позаимствовалъ ли онъ свое ученіе изъ Индіи, или нтъ. Но какъ бы то ни было, а сходство между основами индусскаго мистицизма и таоизма поразительное. Когда мы узнаемъ, что индусскій мистицизмъ ‘требуетъ безкорыстной любви взамнъ корыстной религіи, что онъ реагируетъ противъ церемоніальныхъ предписаній и педантической литературы Ведъ, что онъ отождествляетъ въ своемъ пантеизм субъекта съ объектомъ, поклонника съ предметомъ поклоненія, что онъ стремится къ сліянію съ безконечнымъ, что онъ считаетъ нужнымъ для этого полнйшее бездйствіе, самоуглубленіе и прекращеніе всякихъ силъ, что онъ иметъ свои миическія чудодйственныя объясненія, т. е. свою сверхъестественную область’ (Vaughan), то мы, словно въ зеркал, видимъ различныя фазы, которыя таоизмъ пережилъ съ того времени, какъ онъ впервые зародился въ ум Лао-Цзы, и вплоть до позднйшаго его суеврнаго развитія.
Лао-Цзы не раздлялъ многихъ заблужденій, которыя впослдствіи вкрались въ его систему. Онъ проповдывалъ не суеврное ученіе, а отвлеченную вру въ безконечную сущность. Хотя его ученіе и повело къ пантеистическому отождествленію творенія съ творцомъ, а въ нкоторыхъ его изреченіяхъ усмотрна была система чаръ и заклинаній, которая въ позднйшія времена уронила религію, но все же Тао-те-кингъ, безспорно, свидтельствуетъ, что его авторъ былъ чуждъ всхъ этихъ суеврій. Обоготвореніе человка прямо противорчитъ смиренію и самоуничиженію, которыя Лао Цзы проповдывалъ совершенно искренно, а магія его выродившихся послдователей идетъ въ разрзъ съ его ненавистью ко всякому обману. Онъ создалъ возвышенную чистую систему, въ нравственныхъ предписаніяхъ не только не уступалъ другимъ языческимъ философамъ, а даже значительно превзошелъ изъ всхъ, провозгласивъ одно изъ славнйшихъ христіанскихъ правилъ: ‘плати добромъ за зло’.

ГЛАВА IV.
Лей-Цзы и Чуангъ-Цзы.

Судьба, неизмнно постигавшая вс религіозныя системы, выпала и на долю доктринъ Лао-Цзы. Ни одно чистйшее вроученіе, даже само христіанство, не могло удержаться въ первобытной чистот. Посл смерти основателя религіи, который своимъ личнымъ вліяніемъ поддерживаетъ выработанные имъ принципы и къ которому обращаются за разршеніемъ спорныхъ вопросовъ, остаются только преданія объ его длахъ и рчахъ. Какъ быстро изученіе преданій порождаетъ расколъ и ереси, показываетъ исторія христіанства. Но въ сред таоистовъ, послдователей Лао-Цзы, преданія не играли такой роли. Лао-Цзы не совершилъ великихъ дяній, онъ избгалъ людныхъ центровъ. Жизнь его не была ознаменована чудесными событіями или подвигами силы и самоотверженія, а о смерти его ничего неизвстно. Онъ жилъ уединенно, предаваясь размышленію. То направленіе, которое его мысли приняли за много лтъ отшельничества, расходилось съ предвзятыми идеями и народнымъ духомъ. Къ тому же его взгляды встртили серіознаго противника въ лиц Конфуція, который шествовалъ по стран, окруженный толпою учениковъ, вступалъ въ сношенія съ царями и князьями и проповдывалъ славу своей родины. и несравненное превосходство древнихъ государей Китая.
Гораздо большую притягательную силу должны были имть слова и дла Конфуція, которыя были пріятны народу, гордившемуся исторіей своей страны. Почва ужъ была приготовлена для воспріятія брошеннаго смени, и когда потомъ появились всходы, то оказалась обильная жатва между богатыми и великими, могущественными и мудрыми. Таоизмъ же, какъ Адолламская пещера, служилъ убжищемъ, гд скрывались вс, недовольные судьбою и отчаивавшіеся въ будущемъ своей родины. Конечно, такіе люди не могли быть хорошими хранителями ученія Лао-Цзы. Геніальный духъ и краткія мысли ‘стараго философа’ превратились у нихъ въ насмшки и жалобы, а его философія существованія обращена была въ основу для равнодушнаго отношенія къ жизни и смерти.
Изъ древнихъ таоистскихъ писателей особенно выдавались Лей-Ю-Коу, больше извстный подъ именемъ Лей-Цзы, и Чуангъ-Чоу или, какъ его иначе называютъ Чуангъ-Цзы. Первый изъ нихъ родился въ V вк до P. X. въ слдующемъ поколніи за Конфуціемъ и Лао-Цзы. Въ его сочиненіяхъ уже сказалось направленіе, которое стало принимать ученіе Лао-Цзы. Вра въ тождество существованія и несуществованія и ихъ постоянную смну, наблюдаемую въ природ, въ глазахъ Лей-Цзы приняла окраску древней доктрины: ‘будемъ сть и пить, такъ какъ завтра мы умремъ’. ‘Зачмъ безпокоиться о житейскихъ длахъ?— спрашиваетъ онъ.— Не близка ли всегда смерть, которая есть только возвращеніе отъ существованія къ несуществованію? Тло ме не принадлежитъ. Я лишь его временный обитатель и покину его, возвращаясь въ матери бездн. Зачмъ же мн предаваться политик или разнымъ заботамъ, которыми иные люди такъ любятъ себя мучить? Лучше я воспользуюсь благами, полученными отъ боговъ, и буду сегодня наслаждаться, предоставивъ завтрашнему дню самому о себ заботиться’.
Въ томъ же смысл онъ ведетъ разсказъ о свиданіи между Конфуціемъ и однимъ изъ послдователей Лао-Цзы. Этотъ человкъ, по имени Ингъ, котораго Конфуцій встртилъ въ пол, недалеко отъ города Чинга, развлекался въ своемъ уединеніи пніемъ подъ гитару. ‘Отчего вы такъ веселы?’ спросилъ Конфуцій.— ‘О, мн есть чему порадоваться!— отвчалъ Ингъ.— Изъ всхъ созданій Пеба разв люди не самыя почетныя? Я человкъ — вотъ одна причина для радости. Разв мужчины не благородны, а женщины не презрнны? Я мужчина — вотъ другая причина для радости. Затмъ, разв нтъ людей, которые отъ роду не видли солнечнаго и луннаго свта и за всю жизнь не выходили изъ пеленокъ? Я хожу по земл девяносто лтъ — вотъ третья причина для радости. Бдность — обычная спутница ученыхъ, а смерть похищаетъ всхъ: зачмъ же мн печалиться, что я живу, какъ другіе, и умру, какъ вс?’ — ‘Да,— сказалъ Конфуцій,— вы, дйствительно, мудры’.
Сновидніе есть обычный пріемъ, къ которому Лей-Цэы прибгаетъ, чтобы нарисовать идеальное положеніе общества. Такъ, онъ разсказываетъ, что императоръ Хуангъ-ти, посл продолжительнаго поста, которому онъ подвергся, чтобы подавить въ себ сладострастныя стремленія, заснулъ, и ему пригрезилось, что онъ безъ труда перенесся въ далекую страну, гд не было правителей, такъ какъ люди сами управляли собою, гд не было страстей, такъ какъ люди контролировали свои желанія. Жизнь не возбуждала въ нихъ удовольствія, а смерть — ужаса, поэтому ихъ не достигала неожиданная судьба. Они не знали родственныхъ или другихъ отношеній и были чужды любви и ненависти. Мятежъ и угодливость были имъ незнакомы, поэтому они не терпли обидъ. Они ничего не любили, ничмъ не интересовались, ничего не почитали и ничего не боялись. Они ходили по вод и не тонули, бросались въ огонь и не горли, раны и удары не причиняли имъ поврежденій. Они подымались по воздуху и шли, словно по земл. Они спали въ пространств, какъ на своихъ постеляхъ, а облака и туманы не мшали имъ. Они внимали грому, и онъ не оглушалъ ихъ. Они видли красоту и безобразіе, и сердца ихъ не волновались. Горы и долины не составляли для нихъ препятствій, такъ какъ они шли по пути боговъ. Тутъ царь проснулся.
Въ этой аллегоріи мы уже видимъ зачатки грубыхъ суеврій, которымъ вскор суждено было свести чистую фантазію Лао-Цзы на степень шаманства. Ученіе Лао-Цзы о возможномъ сліяніи созданія съ Создателемъ, породило пантеистическое врованіе, что люди даже въ ныншней жизни могутъ сдлаться богами и, подобно богамъ, стоять выше законовъ природы. Объ этомъ Лей-Цзы разспрашивалъ того сторожа прохода, которому Лао-Цэы вручилъ Тао-те-кингъ. Инъ-Хи сначала не хотлъ отвчать, но подъ конецъ согласился съ тмъ, что люди могутъ ходить по воздуху и безъ риска броситься въ огонь. Однако, онъ добавилъ: ‘Это приходитъ только тогда, когда духъ совершенно чистъ, и искусственнымъ путемъ этого нельзя пріобрсти’.
Но Лей-Цзы держался другого мннія. Онъ выдавалъ за фактъ чудесныя сказанія о Мухъ-Ванг, который съ помощью одного западнаго чародя постилъ волшебную страну и познакомился съ божествомъ, извстнымъ подъ именемъ Си-Вангъ-Му, или Западной Царственной Матери. Дальше Лей-Цзы уврялъ, что нкто Лао-Чингъ-Цзы научился отъ самого Инъ-Хи искусству созиданія и заклинанія. Такъ, посл трехмсячнаго глубокаго размышленія, онъ могъ измнить времена года, произвести громъ зимою и ледъ лтомъ, заставить летать т существа, которыя ходили по земл, и лишить птицъ употребленія крыльевъ.
Понятно, что человку, поддерживавшему такія воззрнія, непріятно было воспоминаніе о Конфуціи, который ршительно возставалъ противъ суеврныхъ заблужденій, и онъ постоянно старался высмивать мудреца и доказывать превосходство необразованности надъ его такъ называемой мудростью. ‘Однажды,— говоритъ онъ,— путешествуя на восток, Конфуцій встртилъ двухъ мальчиковъ, которые горячо спорили. Онъ спросилъ, о чемъ они пререкаются, и одинъ изъ мальчиковъ отвчалъ:, я говорю, что солнце при восход ближе къ намъ, чмъ когда оно стоитъ надъ головою, и говорю это на томъ основаніи, что при восход оно величиною съ верхъ телги, а въ полдень оно не больше деревянной миски’. Другой же сказалъ: ‘При восход лучи солнца холодны и нечувствительны, а въ полдень они горячи. Поэтому я увряю, что солнце въ полдень ближе къ намъ, чмъ утромъ’. Конфуцій былъ смущенъ такимъ затрудненіемъ и не могъ дать ршительнаго отвта. ‘Гд же ваша великая мудрость?’ смясь крикнули мальчики вслдъ удалявшемуся философу’.
Въ вопрос о происхожденіи и свойствахъ міра Лей-Цзы совершенно уклонился отъ Лао-Цзы и провозгласилъ теорію мірозданія до того непонятную, что мы здсь приводимъ только его буквальныя слова. Онъ училъ, что вначал существовали: Тай-И, или Великая Перемна, Тай-Чу, или Великое Начало, Тай-Чи, или Великое Первое, и Тай-Су, или Великое Чистое. Въ Великой Перемн не было духа. Великое Начало было источникомъ духа. Великое Первое было началомъ формы, а Великое Чистое — началомъ сущности. Не было раздленія между духомъ, формою и сущностью, и все представляло хаосъ. Хаосъ былъ невидимъ, неслышимъ и неощутимъ и потому былъ названъ И, то-есть Перемна. Послдняя была безформенна и пуста. Она подверглась превращенію и сдлалась Единицей. Единица измнилась и превратилась въ Семь. Семь посл измненія превратилось въ Девять, а такъ какъ перемны были исчерпаны, то Девять опять превратилось въ Единицу. Единица была началомъ формы. Все чистое и, легкое поднялось и сдлалось небомъ, а все нечистое и тяжелое осло и сдлалось землею. Нельзя относиться серіозно къ этимъ страннымъ бреднямъ, но то обстоятельство, что Лей-Цзы серіозно излагалъ ихъ, наводитъ на мысль, что онъ самъ врилъ въ чудеса и колдовство, о которыхъ онъ говоритъ въ своихъ произведеніяхъ, и, встрчая, напримръ, такія увренія, что пустельга иногда превращается въ фазана, ласточки въ лягушекъ, а полевыя мыши въ перепелокъ, мы ужъ не сочтемъ ихъ непослдовательными.
Къ несчастью, вліяніе сочиненій Лей-Цзы на его соотечественниковъ не встрчаетъ противодйствія, вслдствіе незнакомства китайцевъ съ основными элементами естественныхъ наукъ, которые для этого нужны. Итакъ нельзя считать его незначительнымъ писателемъ. Онъ настойчиво проводитъ свой взглядъ на значеніе человка въ мір. Къ этому -то пункту его послдователи пристегнули свою вру, и отсюда ведетъ начало ихъ ныншнее потворство чувственнымъ удовольствіямъ и отрицаніе нравственныхъ преградъ, какъ чего-то безумнаго, Эта фаза ученія Лей-Цзы лучше всего иллюстрируется разсказанной имъ самимъ исторіей о Цзы-Чан, министр княжества Ч’ингъ. Благодаря трехлтнему хорошему управленію, онъ довелъ это княжество до процвтанія и благосостоянія, но этотъ успхъ омрачался мыслью, что его за брата, Кунгъ-Сунъ-Чао и Кунгъ-Сунъ-Мухъ, вели самую безшабашную жизнь. Такъ какъ Конфуцій положилъ за правило, что передъ тмъ, какъ управлять государствомъ, человкъ долженъ заучиться управлять собственною семьей, то Цзы-Чанъ считалъ несогласнымъ съ Тао, чтобы его братья продолжали нарушать благопристойность, Посовтовавшись съ однимъ изъ. друзой, онъ самъ отправился къ своимъ порочнымъ братьямъ и обратился къ зимъ со слдующими словами: ‘Человка облагораживаетъ и возвышаетъ надъ животными знаніе и предусмотрительность. Добродтели, вытекающія изъ знанія и предусмотрительности, это — благопристойность и прямота. Усовершенствованіе этихъ качествъ создаетъ извстность и положеніе, но тотъ, кто потакаетъ страстямъ и настораживаетъ уши къ чувственнымъ наслажденіямъ, губитъ свою жизнь. Слушайте меня: если завтра утромъ вы раскаетесь въ своемъ поведеніи, то къ вечеру вы будете на служб’ (буквально ‘вкушать выгоды’).
На это виновные отвчали: ‘Все это мы давно знаемъ и сознательно сдлали выборъ. Вы думаете, мы васъ ждали, чтобы услышать это? Земная жизнь достается съ трудомъ, но смерть приходитъ легко,. Кто жъ хочетъ проводить жизнь, которая такъ трудно достается, въ томъ, чтобы присматриваться къ смерти, которая такъ легко приходитъ? Вызывать благопристойность и прямоту, чтобы хвастаться предъ людьми, и скрывать наши стремленія и влеченія, чтобы пріобрсть извстность, это — для насъ хуже смерти. Мы хотимъ пользоваться наслажденіями жизни и испить до дна чашу мимолетныхъ удовольствій. Мы жалемъ только о томъ, что не можемъ пользоваться чувственными удовольствіями въ такой мр, какъ этого желали бы, и что силы измняютъ намъ, когда наши страсти еще не удовлетворены. Намъ некогда горевать о томъ, что наше имя обезславлено или жизнь въ опасности. Если вы, гордясь тмъ, что способны управлять народомъ думаете своею проповдью потревожить нашу совсть и общаніями славы иди выгоды увлечь наше воображеніе, то вы играете презрнную и жалкую роль. Мы вамъ покажемъ разницу между вашей философіей и нашей. Вы стремитесь къ вншнему управленію, и такъ какъ ваши средства не всегда достигаютъ цли, то вы навлекаете бдствія на своихъ соотечественниковъ. Мы же находимъ удовольствіе во внутреннемъ управленіи, рдко даемъ поводъ къ смутамъ, и наша природа упивается наслажденіемъ. Правда, ваша система управленія можетъ нкоторое время примняться въ царств, но она не согласуется съ народнымъ мнніемъ. Наше же Внутреннее управленіе выполнимо во всей имперіи, и тогда Тао правителей и министровъ можетъ предаться покою. Мы давно хотли подлиться этой системой съ вами, а вы ршаетесь поучать насъ своимъ взглядамъ’. Цзы-Чанъ былъ пораженъ и не могъ отвтить ни слова. Черезъ день-другой онъ разсказалъ о происшедшемъ Тангъ-Сею. ‘Вы жили съ истинными людьми,— замтилъ его совтникъ,— и не знали этого. Кто можетъ назвать васъ мудрымъ? Что касается до порядка въ княжеств Ч’ингъ, то это простая случайность, нисколько не зависящая отъ вашихъ заслугъ’.
Такова философія Лей-Цзы. Насколько она отличается отъ ученія Лао-Цзы, видно изъ сравненія этой главы съ предшествующими. Но, къ счастью, хотя ученые высоко ставятъ Лей-Цзы, однако, не раздляютъ его взглядовъ. При своей удивительной способности усвоивать изъ литературы и науки только то, что совпадаетъ съ ихъ собственными взглядами, китайцы приняли только т мннія Лей-Цзы, которыя не противорчили ученію Конфуція. Остальное же они считаютъ за пустыя бредни.

Чуангъ-Цзы.

Замчаніе знаменитаго комментатора Чу-Хи, что ученики Лао-Цзы съ теченіемъ времени все дальше и дальше уклонялись отъ его ученія, не вполн примнимо, къ Лей-Цзы й Чуйнгь-Цзы. Въ предыдущей глав указано было, какъ ложно Лей-Цзы понималъ таоизмъ. Чуангъ-Цзы хотя и не былъ правоврнымъ, а больше придерживался доктринъ ихъ общаго учителя. Китайскіе ученые признаютъ его сравнительное единомысліе съ Лао-Цзы и нердко издаютъ большое его сочиненіе Нанъ-хва-кингъ вмст съ Тао-те-кингомъ. Излюбленною темой его была суета мірская, а нападки его были направлены, преимущественно, противъ конфуціанцевъ. Хлопотливому политику, который кичится своимъ управленіемъ имперіей, онъ даетъ понять, что безъ его вмшательства государственныя дла шли бы гораздо лучше, а человку, который хочетъ достигнуть извстности, онъ говорилъ, что извстность только ‘гость дйствительности’. ‘Птица-портной устраиваетъ гнздо въ лсной чащ, но на одномъ лишь сучк, полевая мышь пьетъ изъ рки, но только пока утолитъ жажду’. Вотъ такимъ примрамъ люди должны слдовать, а не подражать политическимъ пуристамъ или честолюбивымъ охотникамъ до церемоній. Если бы предоставить міръ самому себ, то народъ носилъ бы одежду, вытканную собственными руками, и лъ бы то, что растетъ въ пол. На горахъ не было бы проложено дорогъ и на водахъ не плавали бы корабли. Вс созданія наслаждались бы жизнью. Дикія животныя ходили бы стадами, деревья и кустарники цвли бы, а въ ихъ чащ жили бы птицы и зври. Люди переживали бы золотой вкъ. Познаніе не отдляло бы ихъ отъ добродтели, а желанія не оскверняли бы ихъ чистоты. Каково же ныншнее положеніе вещей? Мудрецы бьются, чтобы сдлаться милосердными, рвутъ и мечутъ, чтобы сдлаться прямодушными, и народъ опасается ихъ. Они употребляютъ неистовыя усилія, чтобы выдвинуть музыку, кланяются и кривляются, стараясь поддержать благопристойность, и имперія начинаетъ распадаться. Чтобы приготовить церемоніальныя чаши, нужно погубить двственный лсъ. Чтобы сдлать скипетръ, нужно отколоть и отточить блый нефритъ. Если бы Тао и добродтель не были испорчены, то откуда взялись бы милосердіе и прямота? Если бы не отступать отъ естественныхъ склонностей, то къ чему понадобились бы церемоніи и музыка? Если бы пять цвтовъ не были слиты, то откуда взялись бы различные оттнки? Если бы пять звуковъ не давали разногласія, то кто повторилъ бы шесть нотъ? Уничтоженіе лса для производства утвари есть вина мастерового, а уничтоженіе Тао и добродтели для утвержденія милосердія и прямоты есть вина мудреца.
Такимъ образомъ, Чуангь-Цзы выступилъ противъ Конфуція и своего современника Менція. По его мннію, эти люди были представителями безпорядка въ длахъ. Если мудрецы проповдуютъ милосердіе, то это несомннный признакъ наступающаго зла. Если они говорятъ о честности, то, очевидно, назрваютъ грабежи. Сами они, поучая, что люди должны зависть отъ вншнихъ условій, и заключая въ неестественныя рамки дтоподобную природу человка, виновны наравн съ величайшими преступниками. Заурядные люди всю жизнь стремятся къ прибыли, ученые — къ извстности, а мудрецы — къ управленію имперіей. Но хотя цли этихъ людей различны и носятъ другія имена, но вс он сходны въ томъ, что насилуютъ свою природу. Пихъ-И умеръ за свое доброе имя у подножія горы Шоу-янга, а разбойникъ Чихъ умеръ отъ жадности на вершин Тунгъ-линга. Хотя они пожертвовали жизнью по различнымъ причинамъ, но оба встртили смерть и оскорбили свою природу. Кто скажетъ, что правъ Пихъ-И, или неправъ разбойникъ Чихъ? Весь міръ жаденъ. Одни гонятся за милосердіемъ и прямотою и называются ‘высшими людьми*, другіе ищутъ богатства и называются ‘простыми людьми’. Но вс чего-нибудь да добиваются съ жадностью.
Отъ сомннія въ существованіи дйствительной разницы между побужденіями людей недалеко до сомннія въ дйствительности людскихъ мыслей и чувствъ, а слдовательно и личнаго существованіи. Чуангъ-Цзы былъ заодно съ законами Ману и считалъ бодрствованіе обманчивою дйствительностью, призрачною жизнью. Однажды ему снилось, что онъ превратился въ бабочку и порхалъ съ цвтка на цвтокъ, совершенно забывая о своемъ существованіи въ лиц Чуангъ-Цзы, но внезапно онъ проснулся и почувствовалъ себя прежнимъ человкомъ. Тогда ему пришла слдующая мысль:’Былъ ли я бабочкой во сн, или наяву? или же я теперь бабочка, которая снится Чуангъ-Цзы?’
Но, несмотря на недйствительность существованія, нужно заботиться о жизни. Не такъ заботиться, какъ простые люди, которые хотятъ прожить нсколько лишнихъ лтъ, не такъ, какъ богатые и великіе, которые окружаютъ себя роскошью, чтобы холить свое тло, и — наслажденіями, чтобы удовлетворять своей чувственности: они забываютъ, что это лишь скиры, которыя вскор срубятъ дерево жизни, тщетно ими поддерживаемое. Нтъ, надо сохранять жизнь, какъ истинные таоисты, которые ищутъ чего-то вн тла и поэтому сберегаютъ тло.
‘Какъ мн продолжить жизнь?’ — спросилъ императоръ Хуанъ-Ти знаменитаго Куангъ-Чингъ-Цзы.’ Соблюдайте чистоту и покой,— отвчалъ отшельникъ,— а больше всего избгайте сладострастія. Пусть ни одна женщина не попадается вамъ на глаза, и мысль о ней не потревожитъ вашего ума. Это самое опасное изъ всхъ искушеній, которымъ подверженъ человкъ. Слдуя этимъ правиламъ, я дожилъ до своихъ преклонныхъ лтъ’.
Забота о жизни, по мннію Чуангъ-Цзы, вполн совмстима съ равнодушіемъ къ смерти. Самъ онъ чрезвычайно спокойно встртилъ кончину и просилъ родныхъ не горевать о томъ, что неизбжно. Относительно своихъ похоронъ онъ распорядился такъ: ‘Я хочу, чтобы небо и земля были моими гробницами, чтобы солнце и луна отмчали мсто моего упокоенія и вс созданія оплакивали бы меня на похоронахъ’. На возраженія родныхъ, что птицы небесныя расклюютъ его тло, онъ отвтилъ: ‘Что жъ такого? Птицы небесныя — наверху, а внизу черви и муравьи, если вы ограбите однихъ, чтобы накормить другихъ, го какая же тутъ несправедливость?’

ГЛАВА V.
Позднйшій таоизмъ.

Китайцы отъ природы не склонны къ философскому мышленію, поэтому таоисты отвергли самыя глубокія разсужденія ЛаоЦзы съ такимъ же непринужденіемъ и равнодушіемъ, какъ конфуціанцы исключили самые непонятные пункты изъ системы своего учителя. Нсколькихъ лтъ достаточно было, чтобы отодвинуть на задній планъ отвлеченныя размышленія стараго философа, и на остаткахъ его ученія построить систему, которая была бы примнима къ практической жизни. Неизвстно, какъ зародилась эта новая школа и кт’о былъ ея апостоломъ, но тотъ фактъ, что Чи-Хуангъ-ти, распорядившись сжечь вс существовавшія книги, сдлалъ исключеніе для таоистскихъ сочиненій, свидтельствуетъ, что въ третьемъ вк до P. X. ея приверженцы, невидимому, составляли большое и могущественное общество.
Надо думать, что въ самомъ начал послдователи Тао отвергли не удовлетворявшую ихъ доктрину Лао-Цзы о самоуничиженіи, и старались замнить ее способомъ достигнуть вчной жизни. Возможно, что легенда о смерти самого Лао-Цзы породила такое стремленіе, или же, наоборотъ, это стремленіе породило легенду о торжеств Лао-Цзы надъ смертью. Какъ бы то ни было, но во времена Чи-Хуангъ-ти очень распространена была вра въ чары, которыя могутъ доставить вчную жизнь. Самъ Чи-Хуангъ-ти раздлялъ эти суеврныя воззрнія. Его убдили, что въ Восточномъ мор существуютъ Золотые Благословенные острова, гд живутъ геніи, которые занимаются только тмъ, что раздаютъ всмъ постителямъ ихъ гостепріимныхъ береговъ напитокъ безсмертія, составленный изъ растущихъ у нихъ въ изобиліи душистыхъ травъ. Онъ такъ искренно врилъ этому, что снарядилъ морскую экспедицію на поиски желанныхъ острововъ, поставивъ въ ея глав знатока магіи, по имени Сю-Шя. Основываясь на полученномъ откровеніи, что экспедиція встртитъ лучшій пріемъ на Золотыхъ островахъ, если ее будутъ сопровождать юноши и двушки, Сю-Ши убдилъ императора послать съ нимъ нсколько тысячъ двицъ и молодыхъ людей. По возвращеніи путешественники донесли, что они проплыли мимо острововъ, но попутный втеръ отогналъ ихъ назадъ.
Не смущаясь этимъ, императоръ послалъ вторую экспедицію, чтобы привезти ему жизненнаго элексира. Ее также постигла неудача, но, говорятъ, частнымъ лицамъ посчастливилось больше, чмъ императору. Прибрежные жители Д’и и Іеня, т. е. ныншнихъ провинцій Шантунга и Чили, не разъ принимали у себя путешественниковъ, которые побывали на островахъ и сообщили своимъ соотечественникамъ вывданныя ими тайны. Такъ, они! научились плавить металлы и совершать надъ собой превращенія посредствомъ заклинаній. Никакія неудачи не открыли императору глазъ на обманъ, которому онъ подвергался. Онъ тратилъ несмтныя суммы на безполезныя похожденія подъ руководствомъ Сю-Ши или другихъ знатоковъ магіи. Стоило только объявить ему пророческое предсказаніе, что его династія будетъ свергнута Гу (гуннами), чтобы онъ выслалъ трехсоттысячную армію противъ этихъ сверныхъ враговъ. Походъ окончился удачно, и императоръ остался въ убжденіи, что онъ опровергъ пророчество, но таоисты считаютъ, что оно сбылось съ прекращеніемъ династіи при его преемник Гу-Гай.
Въ царствованіе Чи-Хуангъ-ти выдающіеся знатоки магіи стали именоваться чинъ-джинъ, или истинными людьми. Они приписывали себ власть надъ силами природы. Они бросались въ огонь и не сгорали, бросались въ воду и не тонули. По желанію они могли поднимать бурю и знали тайны философскаго камня. Они вели сношенія съ безсмертными обитателями благословенныхъ острововъ, которые открывали имъ будущее и посвящали ихъ въ тайны Тао. Но каждый изъ нихъ рано или поздно долженъ былъ умереть, а такъ какъ признаніе смерти противорчило бы всей ихъ жизни, то съ исчезновеніемъ каждаго распространяли слухъ, что онъ взятъ въ невдомый рай.
Таоисты не желаютъ признать, что ихъ религія ведетъ начало лишь со времени Лао-Цзы, и приписываютъ ея основаніе третьему изъ пяти миическихъ царей, Хуангъ-ти, который взошелъ, будто бы, на престолъ въ 2697 году до P. X. и не умеръ, а взятъ былъ съ земли на спин дракона. Къ несчастью, однако, извстно было о существованіи могилы Хуангъ-ти, и на это противорчіе обратилъ вниманіе таоистовъ императоръ By изъ Ханьской династіи (140—86 до P. X.), который, повидимому, подобно Чи-Хуангъ-Тя, принялъ новую секту подъ свое покровительство. На это жрецы отвтили, что тогдашніе придворные не хотли разглашать о вознесеніи императора, а торжественно похоронили одежду своего обоготвореннаго учителя, и если бы, открыть гробъ, то можно было бы въ этомъ убдиться.
By принялъ это объясненіе и самъ постепенно подпалъ подъ власть жрецовъ. Сначала онъ удостоврялся въ ихъ объясненіяхъ, но потомъ разсудокъ его настолько извратился, что онъ сталъ всему врить. Подобно Чи-Хуангъ-ти, онъ снарядилъ нсколько экспедицій на поиски Счастливыхъ острововъ, увнчавшихся не большимъ успхомъ, чмъ при его предшественник. Самъ онъ постилъ восточную гору Пунгъ, гд ему показали слдъ гиганта-генія, который наканун явился придворнымъ чародямъ подъ видомъ старика съ собакой на привязи. Это было еще до того, какъ онъ сталъ врить слпо, и онъ позволилъ себ усомниться въ подлинности слда. Чароди, однако, настаивали на своемъ, и, судя по тому, какое вліяніе на него они пріобрли впослдствіи, они успшно обманывали его.
Въ эту эпоху уже исчезли всякіе слды таоизма Лао-Цзы, и вниманіе его воображаемыхъ послдователей направилось къ добыванію жизненнаго элексира и философскаго камня. Человкъ всегда считалъ величайшими для себя несчастіями бдность и смерть. Везд въ отдаленныя и темныя времена исторіи, колдуны и алхимики приписывали себ искусство врачеванія этихъ язвъ человчества. Подобно китайскимъ таоистамъ, европейскіе средневковые алхимики искали зачатковъ своего искусства въ глубокой древности. По ихъ врованіямъ, Ною былъ извстенъ жизненный элексиръ, нкоторые дошли даже до того, что производили первый слогъ въ слов химія и второй слов алхимія отъ имени его сына Хама, котораго они считали знатокомъ этого искусства. Моисей, по словамъ этихъ писателей, также хорошо былъ знакомъ съ алхиміей, такъ какъ онъ могъ то растворять золото въ вод, то заставлять его всплывать на поверхность. Въ Рим и Константинопол мнимые длатели золота и серебра бойко торговали въ теченіе двухъ первыхъ вковъ христіанской эры, а еще столтіемъ поздне Каліостро и его жена заработали груды золота, продавая въ Брюссел жизненный элексиръ.
Увлеченіе китайцевъ магіей при династіяхъ Динъ и Западной Ханьской было, повидимому, такъ же сильно, какъ южно-океанская манія у нашихъ предковъ. Весь народъ, начиная отъ императора, искалъ избавленія отъ болзни и бдности. Вс дла были запущены, поля заброшены, рынки опустли, и только таоистскіе жрецы, наживались на счетъ легковрія и безумія своихъ соотечественниковъ.
Къ числу самыхъ легковрныхъ принадлежалъ императоръ Бу, который не жаллъ денегъ на вс зати таоистовъ. Стоило только сказать ему, что Хуангъ-ти построилъ такіе-то и такіе-то храмы въ честь геніевъ, и онъ тотчасъ же приказывалъ соорудить точно такіе же. Его, напримръ, убдили построить дворецъ, который служилъ бы сторожевою башней для геніевъ. Въ этотъ дворецъ вело безчисленное множество дверей, онъ былъ окруженъ садами, гд въ прудахъ плавали рыбы и гады, вывезенные, будто бы, со Счастливыхъ острововъ, а въ большихъ каменныхъ птичникахъ содержались птицы всхъ породъ и величинъ. Императоръ Ву посвятилъ культу геніевъ гору Тай и воздвигъ жертвенный холмъ у ея подножія. На освященіи этихъ мстъ императоръ присутствовалъ самолично, а ночью, посл церемоніи, яркій сверхъестественный свтъ озарилъ холмъ, который, такимъ образомъ, сдлался священнымъ.
Такое чрезмрное усердіе не могло продолжаться долго. Многочисленныя предсказанія и льстивыя общанія таоистскихъ жрецовъ не оправдывались, и даже самые суеврные люди съ теченіемъ времени перестали имъ доврять. Смерть сплошь да рядомъ полагала предлъ долгоденствію, которое жрецы общали въ награду, и люди сплошь да рядомъ убждались, что пресловутое производство золота лишь обманъ, поэтому немудрено, что они стали тяготиться такою системой надувательства.
Въ эту эпоху таоизмъ уже не представлялъ религіи и не оказывалъ вліянія на поведеніе врующихъ. При двор императора By царила величайшая безнравственность, и таоистскіе писатели безъ стсненія разсказываютъ о легендарномъ роман императора и прекрасной постительниц Си-Вангъ-Му. Жрецы только эксплуатировали общую жажду наживы и долголтія, и, кто приписывалъ себ большее могущество, тотъ получалъ большіе барыши. ‘Я умю,— говорилъ Ли-Шао-Кюнъ императору,— затвердить снгъ и превратить его въ блое серебро. Я умю превратить киноварь въ желтое золото. Я могу управлять дракономъ и летать на край земли. Я могу ссть верхомъ на сдого журавля и подняться надъ девятью небесами’. За эти мнимыя способности онъ сдлался избраннымъ совтникомъ императора и удостоился высшихъ почестей.
Смерть императора By (въ 87 г. до P. X.) была невознаградимою потерей для таоистскихъ жрецовъ. Никто изъ государей не бралъ ихъ подъ свое покровительство и не оказывалъ имъ существенной поддержки. Даже перемна династіи не была для нихъ благопріятною. Прошли ихъ золотые дни, и вра въ ихъ бредни смнилась возрожденіемъ этики Конфуція и мистицизма Лао-Цзы. Въ царствованіе императора Хуана (147—168 г. посл P. X.) на систему Лао-Цзы было обращено большое вниманіе, съ того же времени начались императорскія жертвоприношенія въ храм, посвященномъ старому философу въ Ку-Хин, на его предполагаемой родин. Въ принятіи народомъ ученія Лао-Цзы уже сказывалось вліяніе буддизма. Пощада жизни была причислена къ основнымъ доктринамъ философа. Появились также легенды о дальнйшей судьб Лао-Цзы посл его отъзда изъ Хан-Кусскаго прохода, до того сходныя съ жизнеописаніемъ Будды, что нельзя усомниться, изъ какого источника он произошли. Перейдя въ глухую страну, за границей Китая, Лао-Цзы провелъ трое сутокъ подъ тутовымъ деревомъ, гд его искушалъ лукавый. Прекрасныя женщины манили его въ свои объятія, и онъ,’почти словами Будды, отклонилъ ихъ предложенія. ‘Он лишь кожаные мшки, наполненные кровью. Если отводишь отъ нихъ взоръ и не имешь ничего имъ сказать, тогда только можешь усовершенствовать Тао. Въ ныншній вкъ чувственныя двушки и легкомысленныя женщины считаются земными совершенствами. Роскошь и дорогія вина испортили вкусъ имперіи’.
Затмъ, въ теченіе нсколькихъ вковъ, таоизмъ былъ въ загон. Въ царствованіе Тай-Кипа (569—583 г. посл P. X.) изданъ былъ указъ, уничтожавшій всякія религіозныя братства буддійскихъ жрецовъ и монахинь и таоистскихъ ученыхъ и запрещавшій проповдь всякаго ученія, которое не содержится въ Конфуціанскихъ классикахъ. Посл смерти этого монарха для еретиковъ настали лучшія времена, при сверной династіи Ней и таоизмъ, и буддизмъ отчасти пользовались императорскимъ покровительствомъ. При император Тай-Ву-ти (424—452) былъ возвратъ къ суеврной погон за жизненнымъ элексиромъ и философскимъ камнемъ, и таоистскій ученый Као-Кинъ-Чи сдлался совтникомъ императора. Императоръ призналъ, что, благодаря его совтамъ, на имперію сошелъ миръ, и, по его настоянію, открыто перешелъ въ таоизмъ, а во время торжественнаго жертвоприношенія, получилъ чудодйственный талисманъ въ знакъ своей приверженности доктринамъ Лао-Цзы.
Въ силу строгихъ правилъ нелегко было получить такой талисманъ. Кандидатъ милосердіемъ, любовью, покоемъ и самоисправленіемъ долженъ былъ сначала заслужить долгоденствіе, а затмъ, сдлавшись геніемъ, онъ уже могъ достигнуть сліянія съ Тао. Каждому, кто такимъ образомъ совершенствовалъ себя, давался талисманъ въ вид блой книги, въ которой были записаны пять тысячъ іероглифовъ (по числу іероглифовъ Тао-те-кинга), состоявшихъ изъ именъ небесныхъ чиновъ и непонятныхъ для мірянъ заклинаній отъ демоновъ. Передъ полученіемъ талисмана кандидатъ подвергался посту. Въ день самой церемоніи онъ приносилъ жрецу подарокъ и золотое кольцо, жрецъ принималъ подарокъ, а кольцо перерзалъ пополамъ и возвращалъ ему одну половину, а другую оставлялъ у себя въ залогъ произнесеннаго обта. Вмст съ талисманомъ иногда давалась печать съ изображеніемъ солнца, луны и звздъ, которая помогала владльцу излчивать болзни, безъ пораненія наступать на ножи и безъ ожоговъ проходить черезъ огонь.
Эти талисманы цлое столтіе были въ ходу у таоистовъ. Подобно другимъ суеврнымъ наслоеніямъ таоизма и это приписывалось Лао-Цзы. Тутъ еще разъ сказалось, какъ мало китайцы понимали ученіе ‘стараго философа’. Въ подтвержденіе этого приведемъ отрывокъ изъ сочиненія Ко-Хунга, одного изъ знаменитйшихъ таоистскихъ ученыхъ четвертаго вка, гд говорится о цли вышеупомянутыхъ талисмановъ. ‘Вс горы,— говорилъ онъ,— населены злыми духами, боле или мене могущественными, смотря по величин горы. Если путникъ не иметъ протекціи, то ему грозитъ бда. Онъ заболетъ или пронзенъ будетъ колючками, или же его поразятъ странныя виднія и необычайные звуки. Онъ увидитъ, что деревья движутся, но не отъ втра, а камни, безъ явной причины, будутъ срываться съ грозныхъ скалъ и обрушиваться на него. Онъ собьется съ пути и попадетъ въ пропасть или будетъ растерзанъ волками и тиграми. Не нужно переходить черезъ горы зимою. Третій мсяцъ года — самый благопріятный для такихъ путешествій, а для отъзда нужно выбирать счастливый день. Необходимо также за нсколько дней до этого поститься и очищаться и носить подходящій талисманъ.
‘Иногда нужно имть при себ зеркало, такъ какъ живыя существа къ старости, благодаря своей чистой части, могутъ принимать человческую форму. Въ такомъ случа зеркало покажетъ ихъ въ настоящемъ вид. Оно должно быть девяти вершковъ въ поперечник и его нужно прившивать на шею. Обманщики-духи не смютъ приблизиться къ нему. Если кто-нибудь изъ нихъ подойдетъ къ путнику съ дурными намреніями, то въ. зеркал получитъ настоящее изображеніе чудовища. Если это будетъ геній, или какой-нибудь добрый горный духъ, то и это видно будетъ въ зеркал—.
Чтобы подтвердить значеніе талисмановъ, тотъ же таоистскій писатель приводитъ слдующій разсказъ: ‘Подъ горою Линъ-Лу была живая бесдка — жилище демона. Путешественникъ, который тамъ останавливался, заболвалъ и умиралъ. Ночью тамъ показывались сорокъ-пятьдесятъ лицъ, одтыхъ въ желтыя, черныя или блыя платья. Однажды Пихъ-И остался переночевать въ этомъ мст. Онъ зажегъ свчу и плъ священныя псни до полуночи. Въ это время пришли человкъ десять и услись играть противъ него. Пихъ-И потихоньку вынулъ зеркало и увидлъ въ немъ отраженіе группы собакъ. Тогда онъ взялъ свчу, поднесъ ее близко къ платью одного изъ присутствующихъ и подпалилъ его: Внезапно пронесся запахъ присмоленной шерсти. Тогда онъ выхватилъ ножъ и вонзилъ его въ одного изъ демоновъ. Раздался возгласъ: ‘я убитъ’, и на земл осталась бездыханная собака. Остальныя же убжали’.
Таковы были суеврныя воззрнія, къ которымъ примкнулъ Тай-Ву-ти, принявъ талисманъ отъ Тао-Кинъ-Чи. Послдній еще больше постарался воспользоваться довріемъ своего патрона, доказывая, что ему удалось открыть секретъ жизненнаго элексира.
Но напитокъ, который онъ давалъ людямъ, не продлилъ его собственной жизни. Онъ умеръ отъ болзни, не достигнувъ старости. Хотя историки сообщаютъ подробности его смерти и упоминаютъ о роскошныхъ похоронахъ, которыя ему устроилъ императоръ, и о таоистскихъ церемоніяхъ, совершенныхъ при этомъ случа, все же его послдователи утверждаютъ, что онъ не умеръ, а драконъ унесъ его на небо.
Какъ показываетъ вышеупомянутое повріе, въ народъ уже проникли нкоторыя буддійскія понятія. На ряду съ талисманами развилась система, извстная подъ именемъ Линъ-Янга или самообузданія. Ея приверженцы, аскеты, должны были сидть прямо и поджавъ ноги, но не для того, чтобы подчинить плоть духу и, такимъ образомъ, слиться съ Тао, и не для того, чтобы, подобно буддистамъ, войти въ Нирвану, а для того, чтобы прожить нсколько лишнихъ лтъ и соперничать въ долгоденствіи съ древними таоистами. Предполагалось, что это положеніе можетъ продлить жизнь, такъ какъ оно сохраняетъ дыханіе въ легкихъ и предотвращаетъ смерть, которая есть результатъ непрерывнаго выдыханія. Спокойствіе и отршеніе отъ міра помогало также побдить другого житейскаго врага — страсти. Итакъ, аскетъ, въ молчаніи, сидвшій въ своей уединенной пещер, осиливалъ разрушеніе, свойственное и тлу и духу человка, и на счетъ радостей жизни выгадывалъ нсколько лтъ заточенія. Возможно, что такое существованіе содйствовало долголтію, и вра въ то, что древніе таоисты жили дольше обыкновеннаго, иметъ свои основанія. Извстно, напримръ, что квакеры долговчны, это обыкновенно, приписываютъ тому, что они избгаютъ всякихъ возбужденій. Древніе таоисты, достигая покоя, чистоты и бездятельности, какъ проповдывалъ Лао-Цзы, несомннно, въ значительной мр, избгали того тренія, которое сокращаетъ жизнь людей, пробивающихъ себ путь въ жизни.
Тло, по мннію таоистовъ, возстановляется каждыя сутки, въ теченіе которыхъ человкъ длаетъ тринадцать тысячъ пятьсотъ вдыханій. Человкъ вбираетъ въ себя совершенное дыханіе неба и земли, которое не только сохраняетъ тло отъ разрушенія, но еще увеличиваетъ количество и чистоту четырехъ стихій (земля, вода, огонь и воздухъ), изъ которыхъ тло состоитъ. При такомъ положеніи вещей нравъ бываетъ веселымъ, здоровье не страдаетъ ни отъ жара ни отъ холода, и ни заботы, ни волненія не тревожатъ ума. Тло легко, кости крпки, дыханіе сильно, духъ чистъ, и жизнь длится безконечно.
Если же источникъ жизни не силенъ, жизненная эссенція жидка и дыханіе слабо, то тло разрушается и не возстановляется. Вмсто того, чтобы пріобртать совершенное дыханіе неба и земли, оно скопляетъ въ себ избытокъ женскаго начала природы и лишь малое количество мужского начала. Въ результат дыханіе слабетъ,— наступаетъ болзнь, дыханіе прекращается,— человкъ умираетъ.
Аскетизмъ и общественное богослуженіе скоро привились къ ученію Лао-Цзы, и императоръ Тай-Хо (477—500) ознаменовалъ свое царствованіе построеніемъ храмовъ и убжищъ для таоистскихъ ученыхъ въ подражаніе буддійскимъ монастырямъ, которые уже были распространены по всей имперіи. Вншнее сходство, которое установилось въ обрядахъ и церемоніяхъ таоистовъ и буддистовъ, повело къ постояннымъ спорамъ между представителями обихъ религій. Буддисты были озлоблены за то, что таоистскіе кудесники и алхимики пользовались покровительствомъ императора и утверждали, что ихъ противники не больше, какъ фокусники. Таоисты, въ свою очередь, доказывали, что буддисты — пришельцы въ Кита и, если не принять ршительныхъ мръ, то они неизбжно навлекутъ бду, внося иностранный элементъ въ имперію.
Таково было положеніе враждебныхъ сторонъ при вступленіи на престолъ императора By (566—578). Таоисты и будднеты такъ добивались его покровительства, что онъ созвалъ совтъ изъ двухъ тысячъ ученыхъ и жрецовъ, чтобы ршить вопросъ о превосходств той или другой системы. По зрломъ размышленіи императоръ объявилъ свой приговоръ. Онъ отвелъ обимъ религіямъ мсто посл конфуціанства, но поставилъ таоизмъ выше буддизма. Къ этому времени буддисты такъ же уклонились отъ ученія Будды, какъ таоисты отъ ученія Лао-Цзы, и обряды обихъ сектъ сдлались въ высшей степени безнравственными. Это обстоятельство, въ связи съ ихъ взаимными столкновеніями, побудило императора, вскор посл ршенія совта, издать указъ, запрещающій об упомянутыя формы культа. Но это запрещеніе было вскор опять снято, и императоръ Цингъ (580—581) не только призналъ об религіи, но приказалъ, чтобы во всхъ храмахъ, гд стояли изображенія Будды и Тинь-Цуня, ‘почитаемаго на неб’, т. п. Лао-Цзы, они занимали бы одинаково почетное мсто и обращены были бы на югъ.
Со вступленіемъ на престолъ династіи Тангъ, таоизмъ сталъ брать верхъ надъ своимъ чужеземнымъ соперникомъ. Мечты о жизненномъ элексир и о философскомъ камн опять стали волновать умы. всегда находятся обманщики, готовые воспользоваться слабостями человчества, и съ возрожденіемъ этихъ суеврій появились колдуны, приписывавшіе себ знаніе завтныхъ тайнъ. Въ царствованіе Чннгъ-Куана (627—650) въ числ другихъ алхимиковъ былъ иностранецъ, нкто Набуръ Соно, вроятно, монголъ по происхожденію, и его-то считаютъ изобртателемъ жизненнаго элексира.При слдующемъ император (650—684) таоисты продолжали господствовать, и Лао-Цзы былъ канонизированъ по императорскому указу, который провозгласилъ его Юанъ-ЮанъХуангъ-ти, т. е. Императоромъ Первой Темной Причины. Императоръ такъ преклонялся передъ его личностью, что ршился на новшество и ввелъ его сочиненія для экзаменаціонныхъ темъ на ряду съ произведеніями Конфуція. Мало того, онъ требовалъ отъ подвластныхъ ему народовъ, чтобы они изучали таоизмъ.
До того времени офиціальныя должности раздавались только конфуціанцамъ, но отнын не только таоисты, но даже буддисты были признаны пригодными для общественной службы. Зато они принуждены были подчиниться конфуціанскимъ обрядамъ, а особый указъ императора Кай-Юана (713—742) повелвалъ имъ относиться къ родителямъ съ почтительностью, какъ предписывалъ мудрецъ. Наподобіе главныхъ учениковъ Конфуція, Кай-Юанъ канонизировалъ Чуангъ-Цзы и нкоторыхъ другихъ послдователей Лао-Цзы и, такимъ образомъ, поставилъ таоизмъ на одинъ уровень съ конфуціанствомъ. Онъ также сочувствовалъ алхиміи и вызвалъ упреки министровъ за то, что принялъ порцію ‘золотого лкарства’. Благодаря покровительству императоровъ, таоистскія чудеса стали появляться все чаще, и завершились, наконецъ, явленіемъ самого Лао-Цзы, который возвстилъ, что въ бесдк Инъ-Хи, въ Ханкусскомъ проход, хранится мистическій Талисманъ. Императоръ послалъ на розыски, и, разумется, талисманъ былъ найденъ. Въ царствованіе этого императора Лао-Цзы явился еще разъ, въ благодарность за такую великую милость, императоръ назначилъ святому титулъ: ‘Великій мудрецъ-предокъ’, и повеллъ раздавать по всей имперіи Тао-те-кингъ. При остальныхъ императорахъ династіи Тангъ таоизмъ лишь изрдка встрчалъ поддержку, а временами даже подвергался гоненію. Въ царствованіе Пао-ли (825—827), таоистскіе ученые своими интригами и притсненіями навлекли гнвъ императора и въ силу указа изгнаны были изъ провинцій Куангъ-тунгъ и Куангъ-си. Но при Хвуй-Чанг судьба опять улыбнулась имъ, и, по ихъ настояніямъ, буддизмъ былъ офиціально признанъ чужеземною религіей.
Все это время таоистскіе жрецы не подчинялись строгой дисциплин. Законъ или, врне, обычай безбрачія, установившійся у нихъ съ распространеніемъ буддизма, не ставился ни во что. Въ общественныхъ длахъ они ничмъ не отличались отъ мірянъ. Они женились, воспитывали дтей, занимались земледліемъ, посщали рынки и были на такомъ же положеніи, какъ простые торговцы, за исключеніемъ уплаты налоговъ, отъ которыхъ ихъ избавляли указы обращенныхъ въ таоизмъ императоровъ. Однако, при первомъ император изъ династіи Сунгъ (960—976) возстановлены были прежнія строгости, и таоистскимъ жрецамъ запрещено было вступать въ бракъ. Въ царствованіе Хвей-Цунга (1101—1126) буддистамъ предписано было принять таоистскія наименованія для своей іерархіи. Сакія долженъ былъ называться Тинъ-Цунъ, Почетный въ Неб, Будда — То-Зы, великій Учитель, логанъ — Цунъ-Чай, Почетный, а жрецъ — Тихъ-Зы. Нкоторымъ таоистскимъ жрецамъ даны были офиціальные чины и право суда надъ церковью.
Благоволеніе императоровъ династіи Сунгъ навлекло на нихъ преслдованіе, когда въ сверной части имперіи манчжуры водворили Кинъ, или Золотую династію. Быть другомъ Сунговъ, значило быть врагомъ династіи Кинъ, поэтому завоеватели манчжуры съ презрніемъ и отвращеніемъ относились къ таоистамъ. Свобода исповданія была значительно стснена, и мандаринамъ выше третьяго чина запрещено было поддерживать какія бы то ни было сношенія съ жрецами этой секты.
Зато у монголовъ, воспитанныхъ на суевріяхъ, таоисты нашли значительную поддержку. Лишь только арміи Чингизъ-Хана появились на сверной границ имперіи, какъ таоистскіе алхимики и кудесники стали подъ его знамена. Исторія гласитъ о томъ, что они объяснили многія странныя знаменія и сообщили предсказанія, которыя впослдствіи сбылись. Ихъ искусство имло такой успхъ, что появилось нсколько таоистскихъ сектъ, которыя вс приписывали себ сверхъестественныя силы и пользовались покровительствомъ императоровъ. Говорятъ, что Кублай-хань во время болзни своей жены просилъ таоистскихъ жрецовъ помолиться объ ея выздоровленіи, и ихъ молитвами — неизвстно кому — она поправилась. За эту услугу Кублай осыпалъ жрецовъ почестями и сдлалъ щедрые вклады въ ихъ храмы а монастыри. Полковникъ Yule говоритъ слдующее о таоистахъ этой эпохи: Да праздник одного изъ ихъ божествъ, такъ называемаго Великаго Императора Темнаго Неба, они собираются передъ храмомъ, разводятъ костеръ пятнадцати или двадцати футовъ въ поперечник, и переходятъ черезъ него босикомъ со жрецами во глав и со своими богами на рукахъ. Они увряютъ, что истинно-врующій не пострадаетъ отъ огня. Но жрецы и народъ получаютъ при этомъ отчаянные ожоги. Escayrac de Lauture говоритъ, что они прыгаютъ, пляшутъ и кружатся около огня и пронзаютъ воображаемыхъ чертей прямыми, похожими на римскіе, мечами, а иногда наносятъ себ раны, какъ древніе жрецы Ваала и Молоха’.
Вступившій въ 136$ году на престолъ основатель китайской династіи Лингъ, Хунгъ-Ву, нашелъ, что таоисты составляли могущественную и популярную секту. Разсудивъ, что. не выгодно объявить войну такой многочисленной корпораціи, онъ попытался направить теченіе, котораго не могъ преградить. Онъ издалъ указы, запрещающіе таоистскимъ жрецамъ жить отдльно или носить красное платье на манеръ монгольскихъ буддистовъ и шамановъ. Онъ распорядился также, чтобы вс жрецы, желающіе офиціальнаго признанія, сдавали конкурсный экзаменъ по конфуціанскимъ классикамъ и, такимъ образомъ, сохранялась бы связь между ними и населеніемъ имперіи. У преемниковъ Хунгъ-Ву таоисты встрчали то поддержку, то немилость. Такъ, при Юнгъ-Ло ихъ притязанія на сверхъестественное могущество не пользовались вниманіемъ, хотя ученіе Лао-Цзы встрчало должное уваженіе. Одинъ честолюбивый жрецъ думалъ убдить Юнгъ-Ло въ подлинномъ существованіи жизненнаго элексира, но императоръ отвтилъ ему: ‘Единственное средство, чтобы пріобрсти долговчность, состоитъ въ томъ, чтобы очистить сердце и освободиться отъ желаній’. Такимъ образомъ, онъ позаимствовалъ наставленіе, которое Куангъ-Чингъ-Цзы далъ за четыреста лтъ до того людямъ, желавшимъ долго жить на земл: ‘Не насилуйте своего зрнія и слуха. Держите тло въ поко и умъ въ мир, и наградой за это вамъ будетъ долгоденствіе’.
При Хунгъ-Чи (1488—1506) покровительство прежнихъ императоровъ смнилось явною враждебностью. Алхимія была строго запрещена, какъ нелпое суевріе, и императоръ открыто смялся надъ догматами таоизма. Однажды, указывая на горящій храмъ, Хунгъ-Чи сказалъ жрецу: ‘Если бъ т, кому, вы поклоняетесь, были богами, то разв они допустили бы, чтобъ ихъ жилище сгорло, или, по крайней мр, не спаслись бы сами?’ Хотя слдующіе императоры изъ династіи Мингъ не выказывали такого недоврія, все же таоисти не встрчали того покровительства, какъ при династіи Чингизъ-Хана. Съ возстановленіемъ манчжурскаго владычества, въ 1636 году, таоисты лишились даже ничтожной поддержки послдняго времени. Одинъ изъ первыхъ указовъ императора Ц’унгъ-Тиха (1636—1644) былъ направленъ противъ таоистовъ, кудесниковъ и другихъ еретиковъ, которые смущаютъ людей своимъ ученіемъ, и поэтому ихъ нужно устранить. Но подобные люди не вымираютъ, и въ царствованіе Кангхи (1661—1721) они попрежнему занимались своимъ ремесломъ и пріобрли такую силу, что императоръ ршилъ воспрепятствовать ихъ вліянію на народъ. По его указу, всякій кудесникъ или таоистъ, который лчилъ отъ болзни чарами, подлежалъ Департаменту Наказаній, и всякій больной, который прибгалъ къ услугамъ этихъ шарлатановъ, долженъ былъ понести возмездіе. Доле, онъ приказалъ считать преступниками членовъ сектъ: *Ничегонедлателей’, ‘Бдой Лиліи’, ‘Возжигателей иміама’, ‘Хунгъ’, ‘Происхожденіи Хаоса’, ‘Происхожденія Дракона’ и ‘Великой Колесницы’, а лицъ, собирающихся для чтенія сутръ или устраивающихъ процессіи со знаменами и колокольнымъ звономъ, повеллъ наказывать розгами или же надвать имъ кангъ {Кангъ — доска, къ которую просовывали голову и руки осужденнаго.}.

ГЛАВА VI.
Книга Наградъ и Наказаній.

Хотя современный таоизмъ, какъ ми видли, иметъ много общаго съ буддизмомъ, но онъ отличается отъ него въ тхъ именно чертахъ, гд буддизмъ противорчитъ національному духу. Со временъ Конфуція, китайца держались убжденія, что слдствія ихъ поступковъ не идутъ за предлы могилы, и поэтому нужно въ ныншней жизни ожидать награды за добродтельное поведеніе или наказанія за нечестивое. Во всемъ, что буддизмъ проповдуетъ о неб и ад, таоизмъ расходится съ нимъ и стоитъ заодно съ конфуціанствомъ.
Подобно конфуціанству, современный таоизмъ исключилъ непонятную философію и туманныя изреченія Тао-те- книга, а только вывелъ изъ него систему нравственности. Насколько правила Кангъ-Іи резюмируютъ народное конфуціанство, настолько же Канъ-итъ пинъ, или Книга Наградъ и Наказаній, и Инг-чихъ-вамъ, или Книга Тайныхъ Благословеній, содержатъ все, что ныншній народъ считаетъ существеннымъ въ таоизм.
Эпоха перваго произведенія неизвстна, но во всякомъ случа авторомъ его не можетъ быть Лао-Цзы, какъ увряютъ таоисты. Эта книга состоитъ изъ двухсотъ-двнадцати правилъ, снабженныхъ примрами изъ исторіи Китая до временъ династіи Мингъ. Мы знаемъ также, что Книга Наградъ и Наказаній входила въ большое собраніе таоистскихъ сочиненій, которое было напечатано въ конц XVI вка, подъ заглавіемъ Тао-Чангъ. Въ силу этого вроятно, что она появилась не ране пятнадцатаго или шестнадцатаго столтія. Если древность ея и подлежитъ сомннію, то по простот и практической мудрости своего ученія она сдлалась однимъ изъ популярнйшихъ таоистскихъ сочиненій. Китайцы такъ врятъ въ ея поучительность, что возводятъ раздачу этой книги въ религіозную обязанность. Изъ мстныхъ типографій выходитъ изданіе за изданіемъ по требованію благотворителей, которые распространяютъ множество экземпляровъ среди лицъ неимущихъ.
Въ виду того, что это сочиненіе больше другихъ оказываетъ вліянія на современныхъ таоистовъ, мы приводимъ его переводъ.
‘Лао-Цзы сказалъ, что счастье и несчастье не предопредлено заране, а человкъ вызываетъ то или другое своимъ доведеніемъ. Награда за добро и зло слдуетъ, какъ тнь за человкомъ’.
‘Для этого на неб и на земл существуютъ духи, на обязанности которыхъ — разслдовать грхи людей. Смотря по степени проступковъ, они уменьшаютъ жизнь людей на стодневные періоды. Если отбавленъ стодневный періодъ, то человкъ мало-помалу впадаетъ въ бдность, подвергается различнымъ бдствіямъ и затрудненіямъ. Вс люди ненавидятъ его. Наказаніе и несчастіе сопровождаютъ его, удача и счастье покидаютъ его. Злополучныя планеты посылаютъ на него бды, а когда вс стодневные періоды исчерпаны, тогда онъ умираетъ’.
‘Есть также Три Совтника и ‘Сверный Внецъ’, Князь Духовъ, которые поставлены надъ людьми. Они ведутъ счетъ людскимъ преступленіямъ и грхамъ и отсчитываютъ двнадцатилтніе и стодневные періоды’.
‘Есть также три духа, по имени Санъ-Чихъ, которые обитаютъ въ тлахъ людей. Когда наступаетъ день Кангъ-Шинъ {53 день по счету.}, то они являются въ небесный дворецъ и даютъ отчетъ о людскихъ преступленіяхъ и грхахъ’.
‘То же длаетъ духъ семейнаго очага (который завдуетъ жизнью всхъ членовъ семьи) въ послдній день каждаго мсяца’.
‘За тяжелый грхъ изъ жизни человка вычитается двнадцать лтъ. За прегршеніе — сто дней’.
‘Существуетъ нсколько тысячъ большихъ и малыхъ грховъ. Кто хочетъ достигнуть безсмертіа, долженъ заране избгать ихъ’.
‘Иди по истинному пути и отступай съ дурного пути’.
‘Не ходи по извилистой тропинк’.
‘Не выдавай семейной тайны’.
‘Собирай добродтели и накопляй достоинства’.
‘Обращайся кротко съ животными’.
‘Выказывай прямодушіе и сыновнее благочестіе, будь ласковъ съ младшими братьями и почтителенъ со старшими братьями’.
‘Исправляйся самъ и исправляй людей’.
‘Жалй сиротъ и сострадай вдовамъ’.
‘Почитай стариковъ и покровительствуй дтямъ’.
‘Не губи ни наскомыхъ, ни животныхъ, ни деревьевъ’.
‘Сочувствуй чужому несчастью’.
‘Радуйся чужому благополучію’.
‘Помогай нуждающимся’.
‘Спасай людей въ опасности. Радуйся успху другихъ и сочувствуй ихъ неудачамъ, какъ будто бы ты былъ бы на ихъ мст’.
‘Не выдавай чужой вины’.
‘Не хвались своимъ превосходствомъ’.
‘Предупреждай зло и превознося добро’.
‘Воздерживайся много, а бери мало’.
‘Принимай княжескія милости со страхомъ’.
‘Оказывай милость, не разсчитывая на награду’.
‘Подавай охотно’.
‘Человкъ, который все это длаетъ, называется добродтельнымъ. Вс люди уважаютъ его. Провидніе покровительствуетъ ему. Его ожидаютъ удачи и чины. Демоны бгутъ отъ него. Богоподобные духи охраняютъ его. Онъ преуспваетъ во всемъ, за что берется, и можетъ надяться на безсмертіе’.
‘Кто хочетъ сдлаться безсмертнымъ на неб, долженъ совершить тысячу-триста добрыхъ длъ’.
‘Кто мыслитъ неправедно, тотъ будетъ поступать противъ здраваго смысла’.
‘Не считай насилія доказательствомъ ловкости’.
‘У кого безчеловчное сердце, тотъ будетъ жестокъ въ обращеніи’.
‘Не клевещи тайно на добродтельныхъ’.
(‘Кто клевещетъ явно,— говоритъ Чуангъ-Цзы,— того накажутъ люди, а кто клевещетъ тайно, того накажутъ демоны’).
‘Не презирай въ душ своего князя и своихъ родителей’.
‘Не будь непочтительнымъ къ своимъ наставникамъ’.
‘Не возставай противъ тхъ, кому служишь’.
‘Не пользуйся невжествомъ людей, чтобы обманывать ихъ лживыми рчами’.
‘Не клевещи на своихъ соучениковъ’.
‘Не лги, не прибгай къ хитрости и обману’.
‘Никогда не разглашай вины своихъ родителей.
‘Не будь рзкимъ, жестокимъ или безчеловчнымъ’.
‘Никогда не торопись удовлетворять своихъ причудъ’.
‘Никогда не смшивай справедливаго съ несправедливымъ’.
‘Учись различать, какихъ друзей нужно выбирать и какихъ избгать’.
‘Никогда не обращайся дурно съ низшими, чтобы пріобрсти заслугу’.
‘Не льсти начальству въ надежд на его милость’.
‘Не забывай благодяній’.
‘Не питай злобы’.
‘Не относись легко въ жизни людей’.
‘Не вноси тяжелыхъ реформъ въ управленіи имперіей’.
‘Не награждай нечестивыхъ’.
‘Не наказывай невинныхъ’.
‘Не совершай убійства ради прибыли’.
‘Не сталкивай другого, чтобы занять его мсто’.
‘Не убивай враговъ, которые сдаются, и не казни тхъ, которые покоряются’.
‘Не изгоняй добродтельныхъ, и мудрецовъ не подвергай нужд’.
‘Не обижай сиротъ и не притсняй вдовъ’.
‘Не нарушай закона и принимай подарки’.
‘Не длай кривымъ того, что прямо, и прямымъ того, что криво’.
‘Не равняй ошибокъ съ преступленіями’.
‘Не поддавайся гнву, наказывая подсудимаго’.
‘Чувствуя за собой вину, исправь ее’.
‘Если знаешь, что справедливо, длай это’.
‘Не сваливай своей вины на другого’.
‘Не препятствуй искусствамъ и торговл’.
‘Не навлекай презрнія и не клевещи на святыхъ и мудрецовъ’.
‘Не обращайся жестоко и не оскорбляй тхъ, кто изучаетъ истину и добродтель’.
‘Не стрляй птицъ, не охоться на зврей’.
‘Не выгоняй наскомыхъ изъ ихъ норокъ, не спугивай птицъ съ втки’.
‘Не забивай наскомымъ норокъ, не разоряй птичьихъ гнздъ’.
‘Не убивай самокъ съ дтенышами, не разбивай птичьихъ яицъ’.
‘Не желай другому несчастья’.
‘Не умаляй чужихъ заслугъ’.
‘Не подвергай другихъ опасности ради собственнаго благополучія’.
‘Не добивайся прибыли на счетъ другихъ’.
‘Не давай дурного товара взамнъ хорошаго’.
‘Не поступайся общественнымъ благомъ изъ личныхъ соображеній’.
‘Не шь людей подомъ’.
‘Не скрывай чужихъ добродтелей’.
‘Не указывай на чужіе недостатки’.
‘Не раскрывай частныхъ длъ’.
‘Не воруй чужого имущества и богатства’.
‘Не разлучай мужа и жену, которые соединены между собою какъ плоть съ костями’,
‘Не помогай другому длать зло’.
‘Не поддавайся своенравнымъ страстямъ и не старайся дйствовать на другихъ силой’.
‘Не оскорбляй людей, чтобы восторжествовать надъ ними’.
‘Не уничтожай зрющей нивы’.
‘Не разстраивай браковъ’.
‘Не добывай денегъ нечестнымъ путемъ и не гордись своимъ богатствомъ’.
‘Если ты счастливо избжалъ наказанія, то все-таки краснй за свое преступленіе’.
‘Не приписывай себ чужихъ преимуществъ и не взваливай на другихъ позора своей вины’.
‘Не навязывай другимъ своихъ несчастій и не торгуй своими преступленіями’.
‘Не покупай незаслуженной похвалы’.
‘Не таи въ себ вроломнаго сердца’.
‘Не хули чужихъ совершенствъ и не скрывай собственныхъ
несовершенствъ’.
‘Не пользуйся своею силой, чтобы угнетать и притснять другихъ’.
‘Не позволяй себ жестокости, убійства и пораненій’.
‘Не ржь матеріи безъ надобности’.
‘Не убивай домашнихъ животныхъ и не приготовляй ихъ мяса иначе, какъ по обрядамъ’.
‘Не уничтожай и не выбрасывай пяти сортовъ зерна’.
‘Не изнуряй людей и животныхъ и не причиняй имъ страданія’.
‘Не разоряй семействъ и не отнимай у людей’ихъ имуществъ’.
‘Не открывай шлюзовъ и не длай поджоговъ съ тмъ, чтобы уничтожать чужія жилища’.
‘Не разстраивай людямъ плановъ и надеждъ съ тмъ, чтобы отнять у нихъ заслуги’.
‘Не лишай людей ихъ орудій, напримръ: ученаго — кисти, солдата — меча, плотника — инструментовъ, съ тмъ, чтобы сдлать ихъ безпомощными’.
‘Если видишь человка, пользующагося славой и почетомъ, то не желай ему изгнанія изъ страны’.
‘Если видишь богатаго человка, то не желай ему разоренія или растраты’.
‘Не завидуй красот’.
(‘Красивое лицо вызываетъ восхищеніе міра, но не обманываетъ Неба’).
‘Не желай смерти своему заимодавцу’.
‘Не проклинай тхъ, которые не хотятъ исполнить твоей просьбы, и не питай къ нимъ ненависти’.
‘Не приписывай потери, которую понесъ человкъ, его собственной вин’.
‘Не смйся надъ чужимъ уродствомъ’.
‘Не препятствуй возвышенію талантливаго или достойнаго человка’.
‘Не зарывай изображенія человка, чтобы навлечь на него кошмаръ’.
(Здсь намекается на обычай погребать деревянное изображеніе человка, чтобы околдовать его. Поздне въ Шанха и другихъ мстностяхъ нердки бывали обвиненія въ производств бумажныхъ людей, которые душили живыхъ людей во сн).
‘Не отравляй деревьевъ твоего сосда’.
‘Не питай дурныхъ чувствъ къ своимъ наставникамъ’.
‘Не сопротивляйся и не наноси оскорбленія отцу и старшимъ братьямъ’.
‘Не занимайся кражами и воровствомъ’.
‘Не обогащайся грабежомъ и насиліемъ’.
‘Не старайся возвыситься путемъ обмана и плутовства’.
‘Не жалуйся на несправедливое присужденіе наградъ и наказаній’.
‘Не предавайся удовольствіямъ и наслажденіямъ’.
‘Не вникай подробно въ ошибки подчиненныхъ и не обращайся съ ними дурно’.
‘Не пугай и не ужасай огорченныхъ’.
‘Не ропщи на Небо и на свою судьбу и не обвиняй людей’.
‘Не брани втра и не ругай дождя’.
‘Не возбуждай ссоръ и тяжбъ между людьми’,
‘Не знайся со злодями’.
‘Не слушай, что теб говоритъ жена и наложницы’.
‘Не нарушай повелній отца и матери’.
‘Изъ-за новыхъ вещей не забывай старыхъ’.
‘Не говори никогда того, чего ты не думаешь’.
‘Не домогайся слпо богатства и не обманывай своего начальства’.
‘Не клевещи на невинныхъ’.
‘Не позорь другихъ и не выставляй себя честнымъ и искреннимъ’.
‘Не злоупотребляй хмельными напитками и не выставляй себя добродтельнымъ’.
‘Не отказывайся отъ обязанностей, предписанныхъ разумомъ, и не длай того, что не согласно съ разумомъ’.
‘Не поворачивайся спиной къ своимъ настоящимъ родителямъ и не ищи родителей на сторон’.
‘Не призывай Небо и Землю свидтелями твоей невинности въ преступныхъ сношеніяхъ’.
‘Не направляй проницательнаго взора боговъ на нечестивыя дла’.
‘Не жалй о поданной милостын’.
‘Плати долги’.
‘Не добивайся большаго, чмъ теб предназначено Небомъ’.
‘Не растрачивай всей силы на достиженіе цли’.
(Древніе говорили: ‘Если у тебя есть сила и могущество, то не злоупотребляй ими’).
‘Не предавайся удовольствіямъ выше мры’.
‘Не показывай кроткаго вида, если ты жестокъ въ сердц своемъ’.
‘Не угощай людей тухлою дой’.
‘Не совращай народа лжеученіями’.
‘Не употребляй фальшивой мры, короткаго аршина, легкихъ всовъ и маленькой кварты’.
‘Не поддлывай товара’.
‘Не ищи мошеннической прибыли’.
‘Не заставляй почтенныхъ людей заниматься низкимъ ремесломъ’.
‘Не обманывай невинныхъ и не разставляй имъ стей’.
‘Не домогайся ненасытно чужого имущества’.
‘Не клянись своей невинностью передъ богами’.
‘Не люби вина и не будь расточительнымъ’.
‘Не вступай въ рзкіе споры съ близкими родственниками’.
‘Если хочешь быть мужчиной, будь искреннимъ и прямодушнымъ’.
‘Если хочешь быть женщиной, будь кроткой и послушной’.
‘Живи въ согласіи съ женой’.
‘Жены, почитайте мужей’.
‘Не хвастайся’.
‘Не ревнуй и не завидуй’.
‘Обращайся разумно съ женою и дтьми’.
‘Жены, не забывайте обязанностей къ свекру и свекрови’.
‘Не относись съ презрніемъ къ душамъ своихъ предковъ’.
‘Не сопротивляйся приказаніямъ начальства’.
‘Не длай ничего безполезнаго’.
‘Не будь двуличнымъ’.
‘Не проклинай себя и другихъ’.
‘Не будь несправедливымъ ни въ любви, ни въ ненависти’.
(‘Кто видитъ мудреца, тотъ любитъ его, кто любитъ порочнаго человка, тотъ ненавидитъ его. Если ты кого-нибудь незаслуженно ненавидишь, то, значитъ, закрываешь глаза на его достоинства, а если кого пристрастно любишь, то, значитъ, слпъ къ его недостаткамъ’).
‘Не прыгай черезъ колодецъ или очагъ’.
(‘Въ колодцахъ и очагахъ живутъ особые духи, и, прыгая черезъ нихъ, ты не только оскорбляешь боговъ, но и показываешь, что забылъ дв вещи, лежащія въ основ человческой жизни’).
‘Не переступай ни черезъ пищу, ни черезъ людей’.
(Санъ-квапъ-китъ гласитъ: ‘Кто не уважаетъ зернового хлба и загрязняетъ его, переступая черезъ него, того будутъ презирать’… Конфуцій говорилъ: ‘Тотъ, кто первый сталъ вырзывать людей изъ дерева, былъ лишенъ потомства, такъ какъ онъ длалъ ихъ по подобію человка и употреблялъ при похоронахъ*).
‘Не убивай своихъ дтей ни посл рожденія, ни до того, какъ они увидятъ свтъ’.
‘Не длай ничего тайнаго или необычайнаго’.
(Конфуцій говорилъ: ‘Я не подражаю тмъ, которые ищутъ сокровенныхъ вещей или прибгаютъ къ чудесному, чтобы угадать будущее*).
‘Не цой и не плцши въ послдній день мсяца или въ послдній день года’.
(‘Въ послдній день мсяца? Духъ Очага, который завдуетъ жизнью людей, возносится на небо, чтобы доложить объ ихъ заслугахъ и прегршеніяхъ… Въ послдній день года Духи Неба и Земли разсматриваютъ добродтели и грхи людей и присуждаютъ имъ награды и наказанія*).
‘Не кричи и не сердись въ первый день мсяца или утромъ’.
‘Не плачь и не плюй, обратившись на сверъ’.
(‘На свер живетъ князь Сверныхъ Звздъ. Сверный полюсъ — ось Неба… Если ты осмливаешься плакать или плевать, обратившись на сверъ, то ты оскорбляешь боговъ и оскверняешь ихъ присутствіе, и этимъ укорачиваешь жизнь, предназначенную теб Небомъ’).
‘Не пой и не плачь передъ очагомъ’.
‘Не воскуривай иміама на огн, взятомъ изъ очага’.
‘Не приготовляй пищи на грязныхъ дровахъ’.
‘Не вставай ночью нагимъ и непокрытымъ’.
(‘Боги выходятъ ночью. Люди, которые въ это время встаютъ нагими и непокрытыми, совершаютъ тяжкое преступленіе’).
‘Не назначай наказаній въ восемь дней или Па-Цехъ, т. е. 4-го февраля, 21-го марта, 6-го мая, 21-го іюня, 8-го августа, 23-го сентября, 8-го ноября и 22-го декабря.
(‘Въ каждый изъ этихъ дней чередуются мужское и женское начала природы и такая же перемна происходитъ въ человческомъ тл. Если въ это время назначать тлесное наказаніе, то осужденный можетъ умереть подъ розгами’).
‘Не плюй на падучія звзды’.
(‘Это явленіе, Верховный Владыка посылаетъ, чтобы предостеречь людей и отвратить ихъ отъ грховъ. Поэтому люди должны быть исполнены страха, выказывать добродтель и приносить жертвы, чтобы предотвратить угрожающія опасности’).
‘Не указывай на радугу’.
(‘Окончивъ книгу о Сыновнемъ Благочестіи, Конфуцій выдержалъ строгій постъ и затмъ, обратившись къ созвздію Свернаго Внца, онъ почтительно объяснилъ побужденія, въ силу которыхъ онъ написалъ это произведеніе. Тогда съ неба упала радуга и превратилась въ кусокъ желтаго нефрита, который Конфуцій принялъ съ глубокимъ поклономъ’).
‘Не указывай дерзко на солнце, луну и звзды’.
‘Не поджигай хвороста, чтобы охотиться весною’.
(‘Весною растенія и деревья начинаютъ пускать побги, и наскомыя выводятъ дтенышей. Въ это время природа даетъ жизнь и ростъ всмъ существамъ. Если мы имъ приносимъ погибель, то противимся Небу и убиваемъ множество его созданій’).
‘Не бранись, обратившись на сверъ’.
‘Не убивай безъ надобности черепахъ и змй’.
(‘Черепаха и змя соотвтствуютъ сверному созвздію, такъ называемому Хуанъ-Бу. Убивая этихъ животныхъ безъ законнаго основанія, человкъ навлекаетъ на себя ужасныя несчастья’).
‘Богъ, завдующій жизнью человка, записываетъ вс его грхи и, смотря по ихъ тяжести, высчитываетъ изъ его жизни двнадцатилтніе или стодневные періоды. Когда исчерпаны дни, то человкъ умираетъ, а если къ смерти какой-нибудь грхъ останется неискупленнымъ, то наказаніе падаетъ на его сыновей и внуковъ’.
‘Если человкъ неправедно присвоиваетъ чужое богатство, то духи пересчитываютъ его женъ и дтей и поочередно посылаютъ имъ смерть, пока не будетъ достигнуто извстное искупленіе. Если же домочадцы останутся въ живыхъ, то бдствія, пожары, наводненія, кражи, обманы, потери, болзни, клевета или доносы уравновсятъ неправедно пріобртенное имущество’.
‘Убивающіе невинныхъ подобны врагамъ, которые обмниваются оружіемъ и умерщвляютъ другъ друга’.
Дотъ, кто неправедно отнимаетъ чужое имущество, подобенъ человку, который утоляетъ голодъ испорченнымъ мясомъ или жажду — отравленнымъ виномъ. На минуту онъ чувствуетъ удовлетвореніе, но вскор неминуемо долженъ умереть’.
‘Если ты замыслишь въ сердц добро, хотя ничего добраго не сдлалъ, то добрые духи послдуютъ за тобою. Если ты замыслишь въ сердц зло, хотя зла не сдлалъ, то злые духи послдуютъ за тобою’.
‘Если согршившій раскается, исправится, будетъ воздерживаться отъ дурныхъ поступковъ и совершать всякія добрыя дла, то, подъ конецъ онъ достигнетъ радости и блаженства. Это называется перемной злосчастья на счастье’.
‘Хорошій человкъ добродтеленъ въ словахъ, взглядахъ и длахъ. Если онъ ежедневно проявляетъ эти три добродтели, то, по истеченіи трехъ лтъ, Небо ниспошлетъ на него благословенія. Дурной человкъ пороченъ въ словахъ, взглядахъ и длахъ. Если онъ ежедневно проявляетъ эти три порока, то, по истеченіи трехъ лтъ, Небо ниспошлетъ на него бдствія’.
‘Почему же намъ не стараться длать добро?’

ГЛАВА VII.
Книга Тайныхъ Благословеній,

Въ Ит-Чихъ-Ван также нтъ ссылокъ на доктрины таоизма, эта книга содержитъ только рядъ высоконравственныхъ правилъ. Обыкновенно приписываютъ ея составленіе Вамъ-Чангу Ты-Кюнъ, но имя ея настоящаго автора неизвстно. Духъ милосердія, который сквозитъ въ ней, вызываетъ одинаковое сочувствіе буддистовъ, конфуціанцевъ и таоистовъ. Посл Канъ-ингъ-пина это самая популярная религіозная книга въ Кита.
Ея ученіе основано на необходимости очищенія сердца для того, чтобы приготовиться къ праведнымъ дламъ. Будь честнымъ и прямодушнымъ, говорится въ ней, и обновляй свое сердце. Будь сострадательнымъ и любящимъ. Будь преданъ своему господину и оказывай почтеніе родителямъ. Уважай старшихъ братьевъ и будь вренъ друзьямъ. Помогай несчастнымъ. Спасай тхъ, кто въ опасности. Выпускай на свободу птицу, попавшую въ силокъ. Жалй сиротъ и вдовъ. Почитай стариковъ. Будь ласковъ съ бдными. Накорми голоднаго, однь нагого, похорони покойника. Употребляй правильный всъ и мру и не обременяй народъ налогами. Помоги больному и напой жаждущаго.
Щади жизнь животнымъ и воздерживайся отъ кровопролитія. Старайся не раздавить наскомыхъ на дорог и не выжигай лсовъ, чтобы не сгубить жизни. Держи на окн зажженую свчу, чтобы освтить дорогу путнику, и имй наготов лодку, чтобы онъ могъ переправиться черезъ рку. Не раскидывай стей на гор для ловли птицъ и не отравляй рыбъ и гадовъ въ вод.
Никогда не уничтожай писанной бумаги. Не заключай союзовъ противъ твоего сосда. Избгай ссоръ и остерегайся волновать дурную кровь. Не пользуйся своею властью для того, чтобы обезчестить добрыхъ, и своимъ богатствомъ для того, чтобы угнетать бдныхъ. Люби добро и убгай отъ лица дурного человка, чтобы не подпасть злу. Скрывай вину твоихъ сосдей и говори только объ ихъ добрыхъ длахъ. Пусть твои уста выражаютъ истинныя чувства твоего сердца. Убирай камни и мусоръ съ дороги, поправляй тропинки и строй мосты.
Въ чужихъ краяхъ произноси поученія, чтобы усовершенствовать человчество, и жертвуй свое состояніе на благо ближнимъ. Во всхъ длахъ слдуй правиламъ Неба, а въ словахъ руководись чистымъ человческимъ сердцемъ. Помни всегда о древнихъ мудрецахъ и тщательно слди за своею совстью. Что хорошаго оставитъ тотъ, кто занимается ‘тайными благодяніями?’
Таковы главныя правила этого произведенія, которое состоитъ всего изъ пятисотъ-сорока-одного слова, но оказывало, и до сихъ поръ оказываетъ, невроятное вліяніе на народную массу. Оно выдержало не одну тысячу изданій, а выраженія его сдлались ходячими по всей имперіи. Благотворители безплатно раздаютъ его на улицахъ, а стараніями граверовъ и комментаторовъ оно по размру достигло изящнаго томика.
Упомянутыя два произведенія смло можно считать выразителями нравственной стороны современнаго таоизма. Изъ ныншнихъ таоистовъ мало кто интересуется разсужденіями Лао-Цзы или мечтаніями его первыхъ послдователей. Вс гонятся только за личными благами, главнымъ образомъ, земными, но также и нравственными. Чтобы заполучите первыя, они прибгаютъ къ магическимъ сочиненіямъ своей секты и къ ихъ толкователямъ, таоистскимъ жрецамъ. Они покупаютъ талисманы, подвергаются заклинаніямъ по требованію жаждущихъ барыша шарлатановъ, съ неослабвающимъ интересомъ изучаютъ совты и рецепты, указанные въ многочисленныхъ книгахъ и брошюрахъ.
Нкоторыя изъ этихъ книгъ содержатъ буддійскія воззрнія, такъ, въ нихъ обыкновенно проповдуется ученіе объ ад, не освященное таоистскимъ церковнымъ уставомъ. Нердко встрчаются литургіи на подобіе буддійскихъ, а иногда въ этихъ молитвенникахъ воспроизведена не только форма, но даже и выраженія индусскихъ книгъ.

ГЛАВА VIII.
Таоистскія божества.

Мы уже говорила о тсной связи, которая существуетъ между таоизмомъ и буддизмомъ, и ни въ чемъ она не выражается такъ ярко, какъ въ таоистскомъ сонм боговъ. Основатель религіи, Лао-Цзы, не признавалъ боговъ и богинь, и только со времени введенія буддизма послдователи его стали воздвигать святилища и статуи. Естественно, первымъ обоготвореннымъ лицомъ былъ самъ Лао-Цзы. По примру буддистовъ, которые поклоняются Сакія-Муни въ трехъ лицахъ, какъ Татхагат трехъ временъ: настоящаго, прошедшаго и будущаго, они сдлали Лао-Цзы высшимъ предметомъ поклоненія съ титуломъ Санъ-Цингъ, или ‘три чистыхъ’. Каждое лицо этой троицы стали изображать иконой. Подобно тому, какъ при вход въ буддійскій храмъ, взоръ останавливается на трехъ изображеніяхъ Татхагаты трехъ временъ, такъ въ таоистскихъ ‘дворцахъ’, главное мсто занимаетъ Лао-Цзы въ тройственномъ вид.
Хотя Лао-Цзы является главнымъ предметомъ почтительнаго поклоненія, но такъ какъ онъ — чистый представитель отвлеченнаго созерцанія, то невозможно было допустить, что онъ свдущъ въ земнымъ длахъ. Нужно было создать бога, который, какъ владыка вселенной, взялъ бы на себя непосредственное управленіе людскими длами, и которому люди могли бы поврять свои надежды и печали. Такое существо бЬло изобртено подъ именемъ Юхъ-Хуангъ-IIIангъ-ти, или Драгоцннаго Императорскаго Бога, который управляетъ вещественнымъ міромъ. Съ теченіемъ времени, когда возвысились кудесники и алхимики, мысль о томъ, что все въ природ состоитъ изъ двухъ частей, матеріи и ея сущности, породила врованіе, что звзды — утонченныя сущности вещей, и поэтому ихъ нужно считать богами, достойными общества Юхъ-Хуангъ-Шангъ-Ти. Въ земл считали пять элементовъ, именно: металлъ, дерево, вода, огонь и земля, которымъ въ неб соотвтствуютъ планеты: Венера, Юпитеръ, Меркурій, Марсъ и Сатурнъ. Многія другія звзды также были обоготворены, и имъ приписывалось непосредственное могущественное вліяніе на судьбы людей. Таоистъ усматриваетъ въ неб эирную копію окружающаго міра. Вруя, что между оригиналомъ и копіей существуетъ такое же отношеніе, какъ между тломъ и душой, таоисты не ограничились почитаніемъ сущностей, а стали поклоняться соотвтствующимъ видимымъ предметамъ, какъ-то: горамъ, долинамъ, потокамъ и ркамъ.
Большая Медвдица играетъ большую роль въ культ звздъ, одна часть ея считается дворцомъ женскаго божества Тоу-Му, а другая посвящена богу Евей-Сингъ. Силы природы также олицетворены въ таоистской миологіи. Богу грома повсемстно воздается поклоненіе. Говорятъ, что онъ является подъ различными видами й наполняетъ вс страны своими воплощеніями. Когда онъ разсуждаетъ о доктринахъ, то его нога покоится на девяти прекрасныхъ птицахъ. Тридцать-шесть полководцевъ ждутъ его приказаній. Отъ него изошла одна знаменитая поучительная книга. Его приказанія быстры, какъ втеръ и огонь. Онъ побждаетъ демоновъ силою своей мудрости. Онъ отецъ и учитель всхъ живыхъ существъ. Изъ другихъ подобныхъ божествъ отмтимъ: Мать Молніи, Духа Моря, Царя Моря и Владыку Теченія. Храмы Царя Дракона привлекаютъ особенно много поклонниковъ, которые всевозможными кривляніями признаютъ могущество этого сильнаго чудовища. Зми считаются проявленіями этого божества, при наводненіяхъ образованные и необразованные люди одинаково воздаютъ имъ поклоненіе. Во время наводненія въ Тянъ-Цин въ 1874 г. змя укрылась въ храм близъ города и забралась въ алтарь. Жрецы не только не подумали выгнать ея, а, напротивъ, привтствовали ее, какъ священную гостью, предвщающую счастье, и вице-король этой провинціи Ли-Хунъ-Чангъ самолично воздалъ ей поклоненіе, какъ олицетворенію Царя Дракона.
Кром этихъ общихъ божествъ, есть еще боги, завдующіе различными длами и ремеслами людей. Число боговъ, въ сущности, неограничено, а такъ какъ въ интересахъ жрецовъ — поощрять всякое поклоненіе въ храмахъ, то всегда легко присоединить къ таоистскому сонму пару-другую новыхъ боговъ. Учащіеся приспособили себ бога, который слдитъ за литературными работами своихъ поклонниковъ. Ванъ-Чангъ-Ти-Кюнъ или богъ литературы, согласно легенд, есть духъ Чангъ-Чунга, одного чиновника изъ временъ династіи Чоу. При слдующихъ династіяхъ онъ появлялся на земл въ образ людей, извстныхъ ученостью и добродтелью, наконецъ, при династіи Юанъ онъ былъ обоготворенъ и получилъ титулъ: ‘Покровитель династіи Юанъ, распространитель возобновляющихъ вліяній Зы-Лу-Ванъ-Чангъ, богъ и владыка’.
Съ этого обоготворенія начался его офиціальной культъ въ имперіи. Два раза въ году, именно третьяго числа второго и восьмого мсяца, въ каждомъ алтар представители императора взываютъ къ нему и приносятъ ему жертвы. При этомъ особый чиновникъ читаетъ слдующую положенную молитву:
‘Въ (такой-то) день, (такой-то) луны, (такого-то) года, императоръ посылаетъ своего чиновника (имярекъ) принести жертву богу Ванъ-Чангу и сказать: ‘О божественный, ты проявилъ свое присутствіе въ Тунг, въ западной стран. Твоей (планеты) ось (небесная) обращается вокругъ свернаго полюса, ты сіяешь ярко въ созвздіяхъ, ты придаешь блескъ благопріятнымъ судьбамъ.
‘Изъ поколнія въ поколніе ты посылалъ на землю свое чудодйственное вліяніе. Ты былъ владыкой ученія среди людей. Поддерживая все справедливое, ты давно ярко сіяешь и вызываешь благодарность въ сердцахъ людей. Теб надлежитъ приносить почтительную дань въ вид благоуханной жертвы. Нын, посреди весны (или посреди осени), мы совершаемъ должное поклоненіе. Да будетъ теб угоденъ дымъ этого жертвоприношенія и его ароматъ. Брось взоръ, мы умоляемъ тебя, на наше благоговніе и смиреніе’.
Культъ, воздаваемый самимъ императоромъ, отражается и на народной масс. Въ каждомъ город на частныя средства или же по подписк устраиваются храмы въ честь Ванъ-Чанга, гд таоистскіе жрецы и предсказатели съ успхомъ занимаются своимъ ремесломъ. Иногда храмы примыкаютъ къ школамъ. Длается это для того, чтобы ученики всегда имли доступъ къ святилищу божества, отъ благосклонности котораго зависитъ ихъ успхъ или провалъ на конкурсныхъ экзаменахъ. Въ главномъ придл храма находятся алтарь и святилище. Внутренность святилища занимаетъ ‘почтенная фигура, сидящая въ покойной и полной достоинства поз. Позолоченныя черты ея лица носятъ кроткое выраженіе, птица спускается къ ней на колни, гд она держитъ сложенныя руки. Противъ нея стоятъ узкія перпендикулярныя таблицы въ глубокихъ рзныхъ рамахъ, перечисляющія титулы обожаемаго существа’.
Въ Кантон до десятка подобныхъ храмовъ, поддерживаемыхъ честолюбивыми учениками или ихъ родственниками. Въ Чу-тунгъ-юн, гд, по преданію, родился Ванъ-Чангъ, находится главный храмъ въ его честь. На одной изъ среднихъ балокъ этого зданія укрпленъ мдный орелъ, и изъ его клюва къ алтарю спускается веревочка. Къ ней привязана кисть, которою богъ, будто бы, пишетъ таинственныя слова на стол, усыпанномъ пескомъ. Эти небесныя посланія, обыкновенно, предвщаютъ наступленіе бдствій. Говорятъ, что въ 1858 году жрецы храма такимъ путемъ намекнули знаменитому вице-королю Іеху на политическія смуты, которыя стали угрожать провинціямъ.
Солдаты поклоняются богу войны Буанъ-ти, который на земл носилъ имя Буанъ-Ю. Въ начал земной жизни онъ торговалъ бобами, но душа его не лежала къ такому низкому ремеслу, и такъ какъ время (онъ жилъ при Ханьской династіи во II вк), благопріятствовало честолюбивымъ предпріятіямъ, то онъ поступилъ въ солдаты и завоевалъ себ почести и извстность. Онъ удостоенъ былъ даже баронскаго титула. Боварные враги обманомъ захватили его и обезглавили.. Много вковъ, память о немъ жила только въ исторіи, но въ XII столтіи онъ былъ канонизированъ подъ именемъ Чунгъ-Хву-Бунга, или ‘патріотическаго и искуснаго герцога’, а вслдъ затмъ былъ возведенъ въ княжескій санъ. Обоготворенъ онъ былъ при император Тао-Буанг. Когда магометанское возстаніе при Чангъ-Бихур (1828 г-) было подавлено, то императоръ издалъ слдующій указъ:
‘Съ тхъ поръ, какъ установлено было троецарствіе нашей династіи, его величество Буанъ-ти часто со славой оказывалъ намъ свою духовную и божественную помощь0.
‘Главнокомандующій Чангъ-Лингъ доложилъ въ прошломъ году что когда мятежники подъ начальствомъ Чангъ-Бихура приблизились къ Аксу и на нихъ напали наши войска, то внезапно поднялся втеръ, который наполнилъ воздухъ пескомъ и пылью. Къ это время мятежники въ отдаленіи увидли на неб зарево, и вс были перебиты или взяты въ плнъ.
‘Въ другой разъ, когда Чангъ-Лингъ велъ войска къ рк Хуанъ, мятежники всю ночь тревожили нашъ лагерь, пока не поднялась сильная буря, которая помогла нашимъ войскамъ незамтно броситься на враговъ. Безчисленное множество ихъ попало въ плнъ, и имъ отрзали уши.
‘На слдующее утро мятежники признали, что видли посреди зарева огромныхъ лошадей и рослыхъ людей, съ которыми они не могли бороться и поэтому принуждены были бжать.
‘Вс эти знаменія произошли отъ нашего упованія и надежды на духовное величіе и грозное могущество Буанъ-ти, который молча исторгъ души мятежниковъ и помогъ намъ живьемъ схватить злое чудовище (Чангъ-Бихура) и навки успокоить границу.
‘Поэтому должно усугубить нашу искреннюю преданность Буанъ-Фу-Цзы, чтобъ обезпечить его покровительство и покой народа на десятки и сотни тысячъ лтъ.
‘И я приказываю, чтобы Департаментъ Церемоній изготовилъ новыя выраженія, чтобъ прибавить къ титулу Буанъ-Фу-Цзы въ знакъ благодарности за покровительство славнаго бога. Внимайте этому’.
Еще разъ (въ 1855 г.), когда войско подъ начальствомъ главнаго тайпинга предавало огню и мечу центральныя провинціи имперіи, Куанъ-Цзы сталъ на сторону государственной арміи и помогъ ей одержать блестящую побду надъ мятежниками. За эту милость царствующій императоръ Хингъ-Фунгъ указомъ повеллъ воздавать Куанъ-ти такія же божескія почести, какъ Конфуцію. Трудно сказать, дйствительна или притворна вра властей въ это божество.’
Образованные люди, большею частью, считаютъ такія воззрнія за суеврія, однако, правительство охотно пользуется ими, чтобы поддержать свой авторитетъ и убдить народъ, что даже боги сражаются противъ враговъ Великой Чистой Династіи.
Вроятно, ни одному богу не воздается такого. ревностнаго поклоненія, какъ Цай-Шину, богу богатства. Хотя главные таоистскіе писатели и не одобряютъ стремленія къ нажив и почестямъ, но естественная жажда богатства поборола вс религіозныя предостереженія и угрозы и такъ же сильна у таоистовъ, какъ у самаго корыстолюбиваго народа на свт. Ни одинъ богъ не можетъ похвалиться такимъ количествомъ храмовъ, какъ Цай-Шинъ. Каждый купецъ, получившій въ годичномъ итог барыши, за оказанную ему милость приноситъ общанную жертву подателю богатства. Тотъ же, кто боится убытка, старается умилостивить бога жертвоприношеніями и подарками.
Три второстепенныхъ бога звздъ, отъ которыхъ зависятъ счастье, чины и долгоденствіе, пользуются большою популярностью среди матеріалистовъ-китайцевъ. Буддисты проповдуютъ счастье Нирваны, таоисты распространяются о преимуществахъ воплощенія въ Тао, по практичный китаецъ предоставляетъ вс эти отвлеченныя цли проповдникамъ, а самъ ищетъ боле осязательныхъ благъ. Если бы таоистскіе храмы не имли алтарей, посвященныхъ богамъ счастья, богатства, чиновъ и старости, то жрецамъ пришлось бы плохо, и три четверти храмовъ должны были бы пустовать.
Въ культ этихъ боговъ, за исключеніемъ сопровождающаго его грубаго суеврія, нтъ ничего характернаго для таоизма. О ныншнемъ упадк таоизма свидтельствуетъ тотъ фактъ, что, если желаютъ возвеличить какое-нибудь народное божество, такъ къ его алтарю приставляютъ таоистскихъ жрецовъ. На ряду съ обязанностями стражей, эти шарлатаны занимаются прорицаніемъ и врачеваніемъ. Купецъ, интересуясь узнать, удастся или не удастся ему рискованная сдлка, мать, желая удостовриться, ожидаютъ ли ея ребенка служебныя почести, богатство и долгоденствіе, или же бдность и несчастье, обращаются къ таоистскому жрецу. Жрецъ прекрасно знаетъ вс плутни, имющія видъ сверхъестественной мудрости, и даетъ двусмысленные отвты, которые удовлетворяютъ, хоть на время, суеврнымъ запросамъ врующихъ. Врачебные совты жрецовъ также мало обоснованы. Gray слдующимъ образомъ описываетъ случай, который произошелъ на его глазахъ въ одномъ кантонскомъ храм: ‘Въ то время, какъ я осматривалъ храмъ, какой-то отецъ принесъ лчить жрецамъ своего сына, увряя, что ребенокъ одержимъ бсомъ. Вопросивъ идола, жрецы заявили, что въ тл ребенка цлыхъ пять бсовъ, которыхъ они берутся изгнать за извстную плату. Отецъ согласился. Ребенка поставили противъ алтаря, на полу у ногъ его жрецы положили пять яицъ, заклиная бсовъ перейти въ нихъ. Лишь только бсы, какъ предполагалось, вошли въ яйца, главный жрецъ накрылъ ихъ глинянымъ горшкомъ и громко затрубилъ въ рогъ. Когда сняли горшокъ, то яйца, благодаря ловкому фокусу, оказались въ самомъ горшк, а не на земл. Затмъ жрецъ обнажилъ руку и сдлалъ надрзъ ланцетомъ, кровь, показавшуюся изъ ранки, онъ смшалъ въ особой чашечк съ нсколькими каплями воды. Обмокнувъ въ кровь печать храма съ именемъ идола, жрецъ заклеймилъ ею кисти рукъ, затылокъ, спину и лобъ бднаго языческаго ребенка, у котораго былъ простой припадокъ перемежающейся лихорадки’.
Къ многочисленнымъ богамъ, которыхъ признаютъ современные таоисты, относятся три небесныхъ управителя, наиболе характерныхъ для этой секты: первый — Цзы-вей-ты-кюнъ, правитель неба, распредляетъ счастіе, второй — Цингъ-Лингъ-ти-кюнъ, правитель земли, прощаетъ грхи, третій — Янгъ-коу-ти-кюнъ, правитель воды, предотвращаетъ опасность. Кром нихъ, существуютъ Санъ-тай, или три совтника, которые слдятъ за поступками отдльныхъ лицъ. Они завдуютъ жизнью и смертью каждаго человка и могутъ продлить или сократить его дни. Существуютъ также Санъ-чи, на обязанности которыхъ — вести списки дяній, хорошихъ или дурныхъ, каждаго человка. Есть богъ семейнаго очага, который смотритъ за всею семьей и за каждымъ ея членомъ въ отдльности, и масса другихъ божествъ.
Лишь немногимъ ниже этихъ боговъ стоитъ Іерархъ Вры, который живетъ пышно въ Лунгъ-ху-шан, или Драконовыхъ и Тигровыхъ горахъ, въ провинціи Кянгъ-си. Этотъ священнослужитель считается земнымъ представителемъ Юхъ-Хуангъ-Шангъ-ти, который есть не что иное, какъ высшая форма одного изъ его предковъ. Со времени обоготворенія этого святого, всегда находился членъ его фамиліи, чтобы занять престолъ жреца. Какъ въ Тибет лама, такъ и здсь жрецъ офиціально избирается по жребію изъ числа членовъ опредленной фамиліи. Въ назначенный для выбора день вс мужчины сходятся въ дом жреца и бросаютъ въ глиняный сосудъ съ водой кусочки свинца, на которыхъ написаны имена присутствующихъ. Кругомъ стоятъ жрецы, заклиная ‘Трехъ Чистыхъ Духовъ’, чтобы кусочекъ свинца, на которомъ стоитъ имя избранника боговъ, всплылъ на поверхность. О результат выборовъ сообщаютъ императору, отъ котораго зависитъ ихъ утвержденіе. Номинально этотъ іерархъ поставленъ надъ всми жрецами секты, но на дл онъ рдко вступаетъ въ сношенія со своими подчиненными. Какъ говорятъ, ныншній іерархъ — самый заурядный человкъ, мало образованный и мало проникнутый величіемъ своего положенія.
Умственное и нравственное развитіе этого жреца показываетъ, каково вообще состояніе современнаго таоизма, который утратилъ всякіе слды философіи и истины. Взамнъ поисковъ безконечнаго, которымъ предавался Лао-Цзы, его послдователи-жрецы стараются внушать своимъ соотечественникамъ глупйшія суеврія и обманывать ихъ различными фокусами. Образованные классы смотрятъ на нихъ съ величайшимъ презрніемъ, и только т ихъ врованія, которыя въ различное время и по различнымъ причинамъ были одобрены правительствомъ, признаются кмъ-нибудь, кром темнаго люда. По закону, кандидатъ на жреческую должность долженъ пройти пятилтній курсъ наукъ, посл чего онъ произноситъ обтъ и получаетъ свидтельство отъ мстнаго мандарина. Въ сущности же ихъ ученическіе годы посвящены служенію жрецамъ, которые научаютъ ихъ только тмъ обманамъ и плутнямъ, которые они сами знаютъ, и составленію двусмысленныхъ отвтовъ отъ имени боговъ на запросы больныхъ и умирающихъ. Нравственность жрецовъ стоитъ на самомъ низкомъ уровн, и женскіе монастыри, которые они устроили во всей имперіи по образцу буддійскихъ, служатъ разсадниками порока. Не вруя въ Бога, а только въ обоготворенныхъ людей, не зная чистыхъ побужденій, которыми буддисты руководятся въ своихъ стремленіяхъ къ лучшей жизни, съ каждымъ вкомъ все больше удаляясь отъ всего благороднаго, безкорыстнаго и истиннаго, современные таоисты во мнніи своихъ собратій падали все ниже и ниже, пока не сравнялись съ грубйшими идолопоклонниками.

КОНЕЦЪ.

Дуглас Роберт
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Религии и тайные учения Востока, Аткинсон Уильям Уокер, Год: 1914
  2. История догматов, Гарнак Адольф, Год: 1890
  3. Жизнь Иисуса, Штраус Давид Фридрих, Год: 1835
  4. Шесть систем индийской философии, Мюллер Макс, Год: 1899
  5. Буддизм и его принципы, Зильбернагль Исидор, Год: 1891
  6. Великие религии Индии, Беттани Джордж Томас, Год: 1892
  7. Публичные лекции о Шиллере, Фишер Куно, Год: 1868
  8. Жизнь Исуса Христа, Фаррар Фредерик Вильям, Год: 1874
Электронная библиотека