Конец поэта.
Конец поэта.
* * *
Н. БРЫКИН.
‘Новая вечерняя газета’, 29 декабря 1925 года
Конец поэта, Брыкин Н., Год: 1925
Время на прочтение: 2 минут(ы)
В гостинице б. ‘Англетер’ на трубе центрального провода отопления повесился Сергей Есенин.
До этого он шатался вскрыть пены. Не хватило силы воли.
Когда я увидел его страшного, вытянутого, со стеклянным выражением в одном глазе, я подумал:
— И что это за страшная привилегия поэта так кончать?
Есенин не одинок. Он только один по своей величине.
А кругом
— Мы этого ожидали.
— Иначе он не мог кончить,
— Уж таков удел поэта!
Жутко.
Потом этого года в лесной заболоченной Олонии случайно мы вспомнили о Сергее Есенине. И тогда, когда все о нем было переговорено, художник Попов-Воронежский сказал:
— Хорош поэт, а веревкой кончит.
Тогда мы поверили в такой конец. Нам не хотелось верить, чтобы этот жизнерадостный лазурный ‘милый, смешной дуралей’ так кончил. Все мы верили, что налетное пройдет. Сергей узнает смысл жизни (любил он ее сильно), борьбу и будет петь свои задорные песни. Петь для деревни рабочей. Мы верили, что Сергей будет вырван из болота, порвет с мещанами, нытиками, упадочниками, ничего другого, кроме кабаков не знающими.
Там же мы вспомнили ‘письма’ матери к своему Сергею и ответы на них. Теплые, задушевные письма.
Как теперь отнесется старуха к смерти Сергея?
— Город сгубил моего сына.
Таков вывод сделает старая. И кто докажет ей, что не город сгубил Сергея. А доказать надо!
А потом, как и все матери, тайком (в деревне не принято оплакивать ‘душегубцев’), выплачет свое горе, большое, тяжелое, непоправимое, женское горе?
И не одна она будет горевать, не одна мать любила звонкого ‘яснокрылого’ певуна .
Сыпь, тальянки, звонко, сыпь тальянка смело.
Вспомнить, что ли, юность ту, что пролетела.
Не шуми осина, не пыли дорога,
Пусть она услышит, пусть она поплачет.
Сергей любил жизнь. И не его вина, что она вымотала на него его волевые заряды. Обернувшись Птицей-Гамаюн показала ему только свое великолепие, скрыв будни. А когда нет цели, а песни пропеты — одна дорога.
Обидно за Сергея.
Пусть она услышит, пусть она поплачет,
Ей чужая юность ничего но значит.
Ну, а если значит — проживет не мучась,
Где то моя радость, где-то моя участь.
Когда Сергея, завернутого в простыню, клали на ломовые розвальни, а извозчик, услышав от милиционера, что они едут домой, обрадованно хлестнул лошадь, я подумал:
— Из-за такого конца не стоило бы жить.
Лошадь рысью тронулась со двора в Обуховскую больницу в покойницкую. Извозчик хотел обедать
Так Сергей Есенин выступал в последний раз.