Е. Н. Пенская
Кокорев И. Т.: биобиблиографическая справка, Кокорев Иван Тимофеевич, Год: 1990
Время на прочтение: 5 минут(ы)
КОКОРЕВ, Иван Тимофеевич [6(18).IX.1825, Зарайск — 14(26).VI.1853, Москва] — прозаик. Сын вольноотпущенного крестьянина. К. вошел в литературу как бытописатель Москвы, его творчество и вся биография, представлявшая, по словам Добролюбова, ‘грустную историю гибели таланта’, крепко связаны с Москвой (Добролюбов Н. А. Собр. соч.: В 9 т.— М., Л., 1963.— Т. 4.— С. 266). Учился в Московском уездном училище, обратил на себя внимание одаренностью и был принят во 2-ю Московскую гимназию. Проучившись в ней до 1-го класса, К. оставил занятия из-за недостатка средств и обратился к директору московских театров М. Н. Загоскину с просьбой принять его на сцену. Эта встреча сыграла большую роль в судьбе К. благодаря совету Загоскина К. занялся литературой. С 1843 г. вынужден добывать средства поденной литературной работой: сотрудничал в журнале ‘Живописное обозрение’, разбирал и обрабатывал исторические документы у профессора А. Д. Черткова, с А. А. Стойковичем работал над книгой о Кавказе (1845), участвовал в иллюстрированном издании А. Семена ‘Нравы, обычаи и памятники всех народов земного шара’ (1845). С 1846 г. К. связан с журналом ‘Москвитянин’, как секретарь выполняет всю черную редакционную работу. Статьи и рецензии, написанные по заказу (включены в 3-й том сочинений К.), вызывали грусть и сожаление у читателей и критиков, любивших писателя. ‘Какой талант, какая поэзия может сохраниться в человеке, принужденном убиваться над такими предметами? Никто из читавших ‘Москвитянин’ не предполагал, конечно, что этот же самый человек тут же, через несколько страниц, смастерит какие-нибудь заметки о парикмахерском объявлении, о новом полнейшем оракуле, о шрифте визитных карточек…’ (Там же.— С. 270). Неизданные письма К. редактору журнала М. П. Погодину, полные просьб о ничтожных денежных суммах,— свидетельство его постоянной крайней бедности. Начало литературной деятельности К. совпадает со временем триумфа ‘натуральной школы’. Первоначально физиологический очерк был всецело принадлежностью ‘петербургской литературы’. Этот жанр культивировался и пропагандировался некрасовскими сборниками (‘Физиология Петербурга’, 1845, ‘Петербургский сборник’, 1846), ‘Отечественными записками’ и ‘Современником’, в которых главной фигурой был В. Г. Белинский. Но физиологический очерк недаром явился практической реализацией призыва Белинского создать многоголосую русскую беллетристику, которая охватила бы все стороны действительности, жизнь всех сословий. Высшая цель этой литературы — выдвинуть на первый план демократического героя, ‘эпизодических’ людей, которым раньше вход в ‘высокую’ словесность был воспрещен. Уже скоро физиологический очерк из Петербурга переселился в Москву, в которой славянофилы и прежде всего ‘Москвитянин’ в первое время в штыки приняли это новшество. И все же именно в ‘Москвитянине’ с конца 1840 г. стали появляться физиологические очерки. Значительна в этом заслуга К., хорошо знавшего по опыту московские трущобы. К. жил на окраине тогдашней Москвы, в глухом переулке у Самотеки, в жалкой каморке ветхого домика, сам испытывал не меньшую нужду, чем те горькие бедняки, которых он изображал в своих произведениях. По глубине и верности описания быта городской бедноты, точном знании подробностей жизни этих слоев К., сам кровно связанный с ними, в то время не имел себе равных. В разработке темы народного быта большую роль сыграло общение К. с А. Н. Островским, вошедшим в нач. 50 гг. в ‘молодую редакцию’ ‘Москвитянина’, где в 1850 г. К. руководил отделом ‘Внутреннее обозрение’, помещал очерки о Москве — ‘физиологию московской жизни’, выраставшую из живых и самых непосредственных наблюдений. Все очерки и рассказы К.— разрозненные страницы задуманной им книги о Москве. Один из набросков начинался так: ‘Город — книга: в ней можно добавлять страницы, но нельзя ни одной вырвать…’ Такое образное понимание Москвы, городской жизни, характерное для писателей ‘натуральной школы’,— ключ к литературной концепции общего замысла К. В 1847 г. в ‘Москвитянине’ напечатана первая, во многом автобиографическая, программная повесть ‘Сибирка’, полемически названная ‘мещанскими очерками’ (отчасти предвосхищающая тему ‘Записок из Мертвого дома’ Ф. М. Достоевского). ‘На свете все в имени,— обращается автор к читателям,— и, назвав мою историю ‘очерками’, вправе действовать как заблагорассудится, идти на все четыре стороны, не стесняясь оградами повести или другого какого произведения, получившего право гражданства в области слова. Очерки мои отчасти сродни тем литературным блесткам, что зовутся за морем физиология-ми, и поэтому-то осмеливаюсь представить на твое благоусмотрение несколько отдельных штрихов, тем более, что они могут показать исходную точку, с которой надобно смотреть на целое’ (Русские повести XIX в. 40—50-х гг.— М., Л., 1952.— Т. 2.— С. 622). Но при всей ‘физиологичности’
повести (зарисовки районов Москвы с точки зрения сословной географии, бытовая характеристика ремесленного люда) К., согласно своей художественной установке, стремится к полноте изображения, касается многих тревожных тем времени, остро обсуждаемых в тогдашней литературе, и журналистике. И прежде всего автора волнует новое лицо, новый демократический герой (ремесленник-живописец), его ‘положительность’, житейская ‘перспективность’, соотношение со старым героем романтического склада (люди деятельные, широкие натуры, в противоположность ‘кислякам’, страдающим ‘душевной чахоткой’). В ‘Сибирке’ соблюдается и определенная традиционная сюжетная занимательность: романтическая завязка соединена с острым социальным анализом (обольщение девушки из народа молодым развращенным аристократом, названным ‘подобием нравственного Хлестакова’), кульминация любовной линии (тайное свидание матери с ребенком, трагическая развязка любовных отношений) и оригинальный, своеобразный эпилог, в котором автор обращается к читателям за советом, как лучше окончить повесть: история не завершена, она могла бы иметь благополучный исход, но пусть подскажут читатели, и автор поведает по всем правилам повествовательного искусства, как развивались отдельные события. Повесть утверждается К. как жанр, не скованный традиционными нормами построения, в частности благополучной концовкой. В лучшем, ‘задушевном своем произведении’ (Григорьев А. // Москвитянин.— 1852.— No 4.— С. 72), повести ‘Саввушка’ К. поведал грустную, согретую мягким юмором историю портного-бедняка, дал яркую картину быта московских ремесленников 40 гг. По ходу рассказа внимание читателя постепенно переносится с социально-этнографических подробностей, с событийной стороны произведения на идейную. Герой повести спасает от нравственной гибели оставшуюся сиротой девочку-подростка. К. мастерски разоблачает филантропию богачей, равнодушных на деле к судьбам бедняков. Сентиментальность и идиллия — основные свойства видения и подачи жизненного материала К.— особенно подкупали читателей. ‘Идиллия есть у него дело сердца, и он сам верит в нее’ (Анненков П. В. Воспоминания и критические статьи.— Спб., 1879.— Т. II.— С. 75—76). Повесть ‘Саввушка’ была одобрена И. С. Тургеневым, отметившим в ней наряду с бедностью содержания и неумелым построением ‘своеобразную теплую струю, которая дается только особой близостью автора к описываемым нравам’ (Поли. собр. соч.— П., 1898.— Т. 12.— С. 318, см. также письмо С. Т. Аксакову от 29 июня 1853 г., упоминание в предисловии к роману Ауэрбаха ‘Дача на Рейне’, 1868). Нищенская жизнь подорвала здоровье К. Оставшиеся после него бумаги свидетельствуют о том, что он реализовал лишь небольшую часть своих планов. На смерть К. откликнулись многие писатели: А. А. Григорьев (взволнованный некролог в ‘Москвитянине’.— 1853.— Т. II.— No 12.— Отд. VII.— С. 100), И. С. Тургенев (‘Много в нем было простоты и теплоты — при всей наблюдательности — какой-то наивный и ясный взгляд на вещи’ — письмо П. В. Анненкову от 9 июля 1853 г.). Посмертное издание сочинений К. (В 3 т.— М., 1858) вызвало теплый отклик Добролюбова, сочувственно писавшего о трагической судьбе писателя-разночинца. К. стал прямым предтечей беллетристов-народников 60—70 гг., отчасти подготовил новаторскую позицию Л. Н. Толстого в жанре простонародной повести.
Соч.: Очерки и рассказы: В 2 т.— М., 1858, То же, 1959, Москва сороковых годов/ Ред. и вступ. ст. Н. С. Ашукина.— М., Л., 1932, То же, 1959: Сочинения И. Т. Кокорева / Предисл. подгот. текста и примеч. В. П. Петушкова.— М., Л., 1959.
Лит.: Дементьев В. Черты из жизни И. Т. Кокорева // Москвитянин.— 1853.— Т. IV.— No 14.— Кн. 2,— Отд. VII.— С. 127—131, Дружинин А. В. Письма иногороднего подписчика // Собр. соч.— Пб., 1865.— Т. VII.— С. 288—290, Мейлах Б. С. И. Т. Кокорев. Биографическая справка // Русская повесть XIX в.: В 2 т.— М., 1952.— Т. II.— С. 776—778, Лотман Л. М. Проза 1840-х гг. // История русской ‘литературы,— М., Л., 1955.— Т. 7.— С. 524, Костелянец Б. И. Т. Кокорев // Русский очерк: В 2 т.— М., 1952 — Т. I.— С. 665—666, Кулешов В. И. Очерки и рассказы Кокорева // Русский очерк.— М., 1986 (Комментарий).
Источник: ‘Русские писатели’. Биобиблиографический словарь.
Том 1. А—Л. Под редакцией П. А. Николаева.
М., ‘Просвещение’, 1990