Нсколько лтъ назадъ, въ одномъ изъ лучшихъ домовъ Парижа, у почтеннаго и заслуженнаго генерала временъ Наполеоновскихъ, собралось вечеркомъ небольшое общество короткихъ знакомыхъ. Въ то время какъ вс сидли въ кружокъ около камина и дружески бесдовали, человкъ доложилъ хозяйк о прізд г-на Жака, и вслдъ за нимъ вошелъ въ комнату молодой офицеръ морской службы. Простая и даже нсколько грубая фамилія его странно противоречила его ловкости и благороднымъ пріемамъ и особенно тому вниманію и тмъ ласкамъ, съ которыми встртили его старый генералъ и его супруга. Молодой морякъ съ первой минуты своего появленія невольно обратилъ на себя всеобщее вниманіе. Г-нъ Жако былъ молодой человкъ 22-хъ лтъ не боле и очень пріятной наружности. Загорлый цвтъ лица его показывалъ, что онъ свыкся съ бурною стихіею и не даромъ носилъ названіе моряка, черные, большіе глаза, благородный и проницательный взглядъ придавали физіономіи его особенный характеръ. Костюмъ его не мене былъ замчателенъ. Мундиръ сидлъ на немъ прекрасно и такъ граціозно обрисовывалъ гибкую его талію, что нельзя было не обратить на него вниманія, по скоро по какому то странному случаю взоры всхъ остановились на одной вещи изъ его костюма, слишкомъ рзко отличавшейся отъ всего остальнаго. Къ новой, прекрасной шляп, которую офицеръ держалъ въ рук, была прикрплена старая, запачканная и измятая кокарда. Вниманіе всхъ гостей, обращенное, по видимому, на такую ничтожную вещь, не укрылось отъ наблюдательности стараго генерала, который шепнулъ что-то на ухо своей жен, а та отвчала ему кроткою улыбкою. Г-нъ Жако замтилъ это движеніе и бдняжка покраснлъ до ушей, но эта краска, покрывавшая пурпуромъ прекрасное лицо молодаго офицера, не была признакомъ стыда или слдствіемъ замшательства, но доказывала только похвальную черту его характера — скромность. Генералъ замтилъ его смущеніе, дружески протянулъ ему руку и сказалъ: ‘Ты славный малый, Людвигъ’. Жена генерала также подала ему руку, которую молодой морякъ почтительно поцловалъ.
Появленіе офицера и маленькая сцена, которую мы сейчасъ изобразили, такъ сильно заинтересовавшая всхъ присутствующихъ, прервала какой-то занимательный для гостей разсказъ хозяина, и какъ ни живо было неудовлетворенное любопытство слушателей, однакожъ, никто, казалось, не ршался попросить докончить начатое. Вдругъ одинъ старый офицеръ, молчавшій въ продолженіи почти цлаго вечера, всталъ и голосомъ годнымъ только для команды въ вол, сказалъ генералу: ‘Такъ это-то вашъ Жако, генералъ, и эта та самая кокарда!?’ И не дождавшись отвта, взялъ шляпу изъ рукъ молодаго человка, и принялся очень внимательно разсматривать ее: по выраженію его физіономіи и по какимъ-то невольнымъ движеніямъ, можно было подумать, что онъ хочетъ поцловать ее, и между тмъ изъ глазъ его выкатилась слеза и упала на посдвшіе усы стараго воина. Это новое обстоятельство еще боле увеличило общее любопытство. Вс встали съ своихъ мстъ и поочередно разсматривали таинственную кокарду, а нкоторые изъ присутствующихъ подошли къ генералу и просили его объяснить имъ, что все это значило.
— ‘Эта очень простая исторія’, сказалъ генералъ.
— ‘Это чудесная исторія!’ прибавилъ старый офицеръ, обращаясь къ гостямъ, ‘если бы генералъ разсказалъ вамъ ее, то я увренъ, что вы бы расплакались’..Тогда просьбы дождемъ посыпались со всхъ сторонъ. Генералъ согласился удовлетворить любопытство своихъ постителей, и молодой офицеръ выставленъ былъ такимъ образомъ на сцену. Генералъ началъ:
Въ 181… году Наполеонъ имлъ свиданіе съ русскимъ Императоромъ Александромъ. Нечего говорить, что Наполеону хотлось пощеголять передъ Русскимъ Царемъ своею исполинскою гвардіею, и по этому случаю назначенъ былъ смотръ войскамъ нашимъ.
— ‘Помню, помню этотъ смотръ’, перебилъ старый офицеръ, отирая платкомъ слезы, которыя подъ старость были неразлучными спутниками всякаго воспоминанія о Наполеон, подъ знаменами котораго протекла молодость его. ‘Въ то время я еще считался первымъ здокомъ въ нашемъ полку, а теперь хожу на деревяшк’.
— ‘Да, да, капитанъ, вы и на деревянной ног впередъ всхъ насъ уйдете при первомъ зов вашего отечества’, сказалъ одинъ изъ гостей.
Капитанъ самодовольно улыбнулся и обтянулъ мундиръ.
— ‘Браво, браво’, закричали вс гости и громкими аплодисментами благодарили остряка за находчивость. Но желая скоре узнать развязку этой занимательной исторіи, слушатели обратились къ генералу.
Онъ продолжала’:
— ‘И такъ Наполеонъ проходилъ съ Императоромъ Александромъ между рядами своей гвардіи. Я былъ въ числ офицеровъ, составлявшихъ его свиту, и потому слышалъ всякія его замчанія, на которыя онъ не былъ скупъ, когда бывалъ въ счастливомъ расположеніи духа, а въ этотъ день онъ не могъ пожаловаться на сплинъ: личное знакомство съ первымъ монархомъ Европы воодушевило Государя, и онъ особенно былъ веселъ въ этотъ день. Проходя мимо полка своихъ гренадеръ, онъ остановился передъ однимъ солдатомъ, у котораго на лиц начиная со лба до половины щеки былъ глубокій шрамъ. Гордо посмотрлъ онъ на него съ минуту, и потомъ указывая на него Императору Александру, спросилъ:
— ‘Что вы скажете, Ваше Величество, о солдатахъ, которые бодро переносятъ подобныя раны?’
— ‘Тоже, что вы скажете о тхъ, которые ихъ наносятъ’, отвчалъ Александръ съ своею обыкновенною находчивостію.
Наполеонъ не ожидалъ такого отвта и казалось, немного смутился.
— ‘Они давно уже умерли’, сказалъ старикъ гренадеръ важнымъ голосомъ, вмшиваясь такимъ образомъ въ разговоръ двухъ знаменитйшихъ монарховъ въ мір.
Александръ, желая вывести Наполеона изъ такого затруднительнаго положенія, сказалъ:
— ‘Государь, вы везд остаетесь побдителемъ!’
— ‘За это я обязанъ моей гвардіи’, отвчалъ Наполеонъ, длая знакъ благодарности своему гренадеру, и пошелъ дале.
Прошло нсколько дней посл этого смотра, Наполеонъ прогуливался однажды мимо казармъ, въ которыхъ расположена, была его гвардія, и думала’, можетъ быть, о завоеваніи Испаніи, а, можетъ быть, и о старомъ гренадер, который такъ удачно вывелъ его изъ замшательства, какъ вдругъ увидлъ его въ трехъ шагахъ отъ себя. Онъ сидлъ на камн, скрестивши ноги, на которыхъ качалъ малютку одного года, не боле. Императоръ остановился передъ солдатомъ. Но старый гренадеръ не вставалъ съ своего мста, и когда Наполеонъ поравнялся съ нимъ, гренадеръ сказалъ:
— ‘Извините, Государь, что я сижу, но еслибы я всталъ, то мой Жако завизжалъ бы какъ немазанныя колеса, и вроятно это было бы непріятно Вашему Величеству’.
— ‘Хорошо, сказмъ Наполеонъ, тебя зовутъ Жакъ?’
— ‘Да, Государь, Жакъ, потому то и малютку зовутъ Жако’.
— ‘Это твои сынъ?’
— ‘Гм! Государь, мать его была жена нашего шинкаря. Славная была женщина! Два мсяца тому назадъ какой-то сорванецъ уланъ далъ ей по затылку саблею въ то время, какъ она наливала водку старому мужу, доброму моему товарищу, которому незадолго до того оторвало ногу въ дл подъ….. Она умерла, а за два дня до ея смерти и старикъ нашъ умеръ въ лазарет, и вотъ малютка остался сиротою’.
— ‘И ты принялъ этого ребенка къ себ’ спросила’ Государь
— ‘Я и другіе товарищи. Мы нашли его возл трупа матери Онъ былъ голоденъ и желудокъ его былъ также пустъ какъ сундуки Испанскаго Короля. Больная, говорятъ, просила нашихъ солдатъ поберечь ребенка, если она умретъ, за службу мужа Вашему Величеству. Тогда вс мы приняли этого малютку, и такъ какъ я первый увидлъ его, то на меня и воз ложили обязанность воспитать его’.
Наполеонъ, смотря на гренадера, который продолжалъ давать Жако урокъ верховой зды на своей ног, сказалъ:
— ‘Я у тебя въ долгу, Жакъ’.
— ‘У меня, Государь? Вы мн дали крестъ за эту царапину, такъ значитъ, что я вамъ долженъ’.
— ‘Я ничего дурнаго не сказала’ Его Величеству, разв онъ на меня жаловался?’
— ‘Врно нтъ’, отвчалъ Наполеонъ, ‘потому что и хочу наградить тебя: скажи, чего ты хочешь?’
— ‘Говоря откровенно’, отвчалъ Жакъ, ‘я не имю нужды ни въ чемъ, но если Вашему Величеству угодно оказать мн милость, такъ дайте что нибудь этому малютк: это, можетъ быть, составитъ его счастіе’.
— ‘Очень охотно’, сказалъ Государь.
Тогда Жакъ всталъ, взялъ дитя на руки и поднесъ его къ Наполеону въ то время, какъ тотъ искалъ въ своихъ карманахъ чего-нибудь, чтобы дать ребенку. Онъ только нашелъ нсколько золотыхъ монетъ, которыя тотчасъ же и отдалъ ему, но не этою монетою пріобрталъ онъ расположеніе своихъ солдатъ. Онъ снова перешарилъ свои карманы и не нашелъ однакожъ ничего кром бумагъ, какъ вдругъ попалась ему въ руки табакерка, лежавшая въ жилетномъ карман. Онъ подалъ ее гренадеру. Жакъ посмотрлъ на нее, улыбнулся и сказалъ:
— ‘Зачмъ ему табакерка, Государь, онъ не куритъ и не нюхаетъ’.
Императоръ хотлъ что-то сказать, какъ вдругъ почувствовалъ, что его тянутъ за шляпу, и увидлъ, что малютка, сидя на рукахъ гренадера, протянулъ свои рученки къ шляп и игралъ его кокардею.
— ‘Вотъ видите, Государь’, сказалъ солдатъ, ‘малютка-то хитеръ, онъ длаетъ также, какъ Ваше Величество, берегъ то, что ему прилично’.
— ‘Ну, такъ пусть онъ оставитъ ее у себя’, сказалъ Императоръ, и сорвавъ кокарду съ шляпы своей, подалъ ее дитяти, которому Жакъ сказалъ, качая его на рукахъ:
— ‘Ну, покажи-ка Его Величеству, что ты умешь говорить’.
И дитя смясь и хлопая рученками, пробормотало тихонько: Vive l’empè,reur!
Съ этого дня старый гренадеръ длалъ еще много, много путешествій: онъ былъ въ Мадрит, въ Вн, въ Москв и наконецъ сопровождалъ Наполеона на островъ Эльбу. Жако нигд не покидалъ своего воспитателя, но путешествуя подл стараго воина, маленькій Жако воображалъ и себя не мене военнымъ человкомъ, и не рдко, прислушиваясь къ разговору солдатъ, грозилъ врагамъ отечества своею маленькою саблею. Да, у него также была сабля, также и онъ носилъ на голов тяжелую каску, и у него была флейта, накоторой онъ насвистывалъ какъ соловей.
Такимъ образомъ прошло нсколько лтъ и Жако было уже лтъ шесть. Не нужно говорить, что старый Жакъ почиталъ и любилъ Наполеона какъ любятъ свою мать и свое отечество, онъ научилъ и Жако любить и почитать его также. Одно только постоянно безпокоило гвенадера — это мысль, какимъ образомъ онъ заставитъ малютку носить кокарду. Долго онъ ломалъ надъ этимъ голову, наконецъ придумалъ спрятать ее въ медальонъ.
Однажды посл большаго перехода, продолжавшагося почти цлые сутки, гренадеры сдлали привалъ въ одной деревн. Усталые солдаты, сбросивъ съ себя тяжелые ранцы и прочую аммуницію, скоро заснули богатырскимъ сномъ. Въ изб, гд расположился старый гренадеръ съ нсколькими товарищами и малюткою Жако, все спало, не спали только они двое. Гренадеру давно хотлось поговорить съ Жако серьозно объ драгоцнномъ подарк, сдланномъ Императоромъ его воспитаннику, и для этого онъ выбралъ минуту, когда ихъ никто не слышалъ и ничто не мшало ему перелить въ сердце ребенка еще нсколько капель той безпредльной любви и преданности къ монарху, которыми полна была душа посдвшаго въ бояхъ солдата, и онъ началъ такъ:
— ‘Послушай, Жако, что я теб буду говорить, да смотри не забудь этого, а то я тебя заставлю сть твою кашицу не подувши на нее. Я старъ, и можетъ быть, мн недолго остается жить, но когда я умру, то у тебя останется вещь, съ которою ты не пропадешь, только покажи ее добрымъ людямъ и они тебя не оставятъ’.
Тутъ онъ вынулъ изъ своего ранца медальонъ, въ которомъ спрятана была кокарда Наполеона, веллъ Жаку стать на колна предъ иконою и посл краткой молитвы которую Жако повторялъ за нимъ слово въ слово, повсилъ ему на шею этотъ медальонъ.
— ‘Носи эту священную вещь всегда съ собою, не снимай ея никогда, и каждый день утромъ и вечеромъ молись надъ нею за своего государя’.
Тутъ онъ обнялъ малютку, благословилъ его крестнымъ знаменіемъ и веллъ ложиться спать. Сказано и сдлано: въ продолженіи 4-хъ лтъ утромъ и вечеромъ, Жако становился на колна передъ кокардою, молясь за своего отца Жака и за Императора
Въ это время, въ эти четыре года, Франція много претерпла переворотовъ: она была на верху славы и могущества, и потомъ испытала много несчастій. Наконецъ Наполеонъ былъ сосланъ на островъ св. Елены, и гвардія его была распущена. Бдный Жака, вмст съ другими былъ отправленъ съ острова обратно съ тремя своими нашивками на рукав, своимъ крестомъ и бднымъ своимъ Жако. Людвигу тогда было 10 лтъ. Я узналъ его тогда, когда онъ уже начиналъ понимать свое несчастіе, онъ часто говорилъ мн, что его всего боле печалитъ то, что бдный отецъ его, который нсколько мсяцевъ тому назадъ длалъ по 15 и 20 верстъ въ день, съ ружьемъ, съ ранцемъ и съ сумкою за спиною, теперь, посл нсколькихъ часовъ дороги, падалъ почти замертво отъ усталости. Онъ съ каждымъ днемъ становился слабе и слабе. Часто они принуждены были ночевать въ хлев, Жако собиралъ клочки соломы, для того чтобы покрыть ею стараго гренадера. По цлымъ ночамъ Жако просиживалъ надъ нимъ и длился съ нимъ кусками хлба, собраннаго милостынею отъ содержателей гостинницъ. Наконецъ слабость Жака до того увеличилась, что они принуждены были остановиться въ одной ветхой хижин. Несчастный гренадеръ, истомленный болзнію и голодомъ, не говорилъ ни слова почти цлые сутки. Наконецъ онъ обратилъ умоляющій взоръ къ мальчику и сказалъ:
— ‘Жако, дай мн немножко водки, или я умру’.
Бдный Жако, заливаясь слезами, побжалъ на дорогу, и съ часъ просилъ у прохожихъ милостыню, но ничего не получилъ. Онъ былъ въ совершенномъ отчаяніи, какъ вдругъ пришла ему мысль, мысль — которую, можетъ быть, внушило ему несчастіе. Онъ сталъ на колни, снялъ съ шеи медальонъ и рыдая кричалъ:
— ‘Господи! Господи! дай мн водки для моего несчастнаго отца Жака!’ и онъ безпрестанно повторялъ эти слова, задыхаясь отъ слезъ: ‘Господи! Дай мн водки для отца Жака!’
Въ эту минуту капой-то господинъ подошелъ къ Жако, и началъ распрашивать о причин его слезъ. Малютка разсказалъ ему въ короткихъ словахъ свою исторію и кончилъ такъ:
— ‘Отецъ Жакъ приказалъ мн никогда не разлучаться съ этою кокардою, онъ мн сказалъ, что она мн будетъ покровительствовать, что въ ней заключается все мое благосостояніе и счастіе. Я скорй позволю отрубить себ руку, нежели отдамъ этотъ медальонъ, впрочемъ если вы мн дадите за нее грошъ, такъ возьмите ее, я куплю водки отцу Жаку’.
Незнакомецъ былъ тронутъ этими словами и отвчалъ ребенку:
— Тотъ, кого ты сейчасъ умолялъ, оставилъ во Франціи еще нсколько старыхъ и добрыхъ солдатъ, которые охотно раздлятъ его благодянія со своими товарищами. Сведи меня къ Жаку’. И этотъ человкъ…
— ‘Этотъ добродтельный человкъ’, сказалъ молодой морякъ, прерывая разсказъ генерала, ‘этотъ добродтельный человкъ взялъ меня къ себ, меня, бднаго сироту. Онъ веллъ перенести Жака въ свой замокъ и возвратилъ его къ жизни. Онъ обезпечилъ его существованіе, и воспиталъ меня, сироту, какъ своего сына, и каждый день осыпалъ меня новыми благодяніями!’
При послднихъ словахъ молодой офицеръ не могъ удержаться отъ слезъ. Генералъ и его супруга держали его за руки, слезы текли по прекрасному лицу его, генералъ въ свою очередь сказалъ:
— ‘Ты не кончилъ своей исторіи, Людвигъ, ты забылъ сказать, что я общалъ отдать теб кокарду въ тотъ день, когда ты наднешь эполеты, и вы видите, я сдержалъ слово: кокарда на его шляп. Людвигъ былъ при взятіи Алжира, посл чего капитанъ прислалъ ко мн моего милаго Людвига прапорщикомъ’.
Посл этихъ словъ добрый генералъ обнялъ своего пріемыша. Вс были тронуты, и старый офицеръ, отирая глаза и расправляя усы, проговорилъ:
— ‘Я вамъ сказалъ правду, господа, что вы зальетесь слезами’.