Кочубей, генеральный судья. Историческая повесть Николая Сементовского, Белинский Виссарион Григорьевич, Год: 1845
Время на прочтение: 2 минут(ы)
В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений.
Том 9. Статьи и рецензии 1845—1846.
М., Издательство Академии Наук СССР, 1955
82. Кочубей, генеральный судья. Историческая повесть Николая Сементовского. Санкт-Петербург. 1845. В тип. Морского кадетского корпуса. В 8-ю д. л., 377 стр.1
Посредственность хуже бездарности. Бездарность по крайней мере смешит читателя, посредственность наводит на него апатию. Это не сон, успокаивающий и освежающий, а тяжелая дремота, род какого-то оцепенения, слишком хорошо знакомого людям, которые обязаны читать всякий печатный вздор. Увы! пишущий эти строки читал ‘Кочубея, генерального судью и крепко сердился на него, зачем он погубил доброго Самуйловича, зачем позволял жене драть себя за чупрыну и целовал у ней за это руку, зачем подавал Петру Великому нелепо составленный донос на Мазепу: не делай он ничего этого,— и г. Сементовский не написал бы плохой повести, а я, несчастный рецензент, не прочел бы ее, не испытал бы в продолжение нескольких часов давления кошемара, не спал бы с открытыми глазами и не думал бы с ужасом, что читаемое мною в книге есть мой собственный бред от начинающейся горячки… О Кочубей! ты дважды страдалец: раз погиб ты от Мазепы, другой — от г. Сементовского… Но я-то, за что же я погибаю тут? Ведь я невинен в гибели Самуиловича, я не делал доноса на Мазепу, я вообще не люблю никаких доносов, даже литературных, которые считаются самыми невинными, считаются даже особенным родом литературы, долженствующим заменить собою вышедшую из употребления дидактическую поэзию… И ничего, ничего для моего вознаграждения за прочтение книги в 8-ю долю листа, в 377 страниц! Я даже ни разу не засмеялся при живописных описаниях, как madame Кочубей таскала своего мужа за чупрыну, а он благодарил ее за науку… Одно только место поразило меня, но не как факт поэзии, а как факт славянофильской цивилизации, славянофильских нравов: это описание, как Любонко Кочубей свою доню Мотренъку стегала… нет бишь — катовала казацкою нагайкою по спине и по прочему…. Во всем остальном ничто не заняло меня,— ни Юлия, которая сделала Мазепу набожным и кротким (я счел это за сказку и притом довольно вздорную), ни высокий слог описаний утренней и вечерней погоды, которыми начинается каждая глава этой повести,— щоб ей лышечко!— ни низкий слог казацких разговоров — враг бы побрал их душу! Я никак не мог понять, о чем, и зачем толкуют эти люди, мне даже казалось, что это не люди, а марионетки, плохо вырезанные из картона и еще хуже размалеванные… Может быть, в этом случае виноват не сочинитель, а дремота и зевота, с какими я услаждал себя чтением этой несравненной исторической повести, но кто же нагнал на меня эту дремоту, если не сам сочинитель, г. Сементовский? Бог ему судья!..2
1. ‘Отеч. записка’ 1845, т. XLIII, No 12 (ценз. разр. 30/XI, отд. VI, стр. 97—98. Без подписи.
2. Н. М. Сементовский был для Белинского человеком враждебного лагеря, так как он деятельно сотрудничал главным образом в ‘Маяке’ и ‘Москвитянине’, а также в ‘Иллюстрации’ Н. В. Кукольника. Роман ‘Кочубей’ впервые был напечатан в ‘Маяке’, где носил название ‘Мазепа’.