Князь Петр Андреевич Вяземский, Сухомлинов Михаил Иванович, Год: 1878 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 17 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

КНЯЗЬ ПЕТРЪ АНДРЕЕВИЧЪ ВЯЗЕМСКІЙ.

АКАДЕМИКА
М. И. Сухомлинова

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія Императорской Академіи Наукъ.
(Вас. Остр., 9 лин. No 12.)
1879.

КНЯЗЬ ПЕТРЪ АНДРЕЕВИЧЪ ВЯЗЕМСКІЙ.

Рчь академика М. И. Сухомлинова.

Читано въ годичномъ собраніи Академіи Наукъ 29-го декабря 1878 года.

10-го ноября этого года скончался одинъ изъ замчательнйшихъ русскихъ писателей, ординарный академикъ по отдленію русскаго языка и словесности, князь Петръ Андреевичъ Вяземскій. Въ теченіе семидесяти лтъ трудился онъ на литературномъ поприщ и трудами своими пріобрлъ неотъемлемое право на почетное мсто въ исторіи русской литературы. Нсколько поколній прошло передъ его глазами, и онъ не оставался безучастнымъ зрителемъ смны поколній, отзываясь съ необыкновенною живостью на вс крупные и жгучіе вопросы, возникавшіе какъ въ обществ, такъ и въ литератур. Многое пережилъ, передумалъ и перечувствовалъ Вяземскій на своемъ долгомъ литературномъ вку. Постараемся собрать хотя нсколько чертъ изъ этого многаго, и представимъ ихъ въ самомъ бгломъ очерк.

Князь П. А. Вяземскій родился 12-го іюля 1792 года, въ Москв. Воспитывался онъ частію въ Москв, подъ руководствомъ профессоровъ тамошняго университета, частію въ Петербург, въ іезуитскомъ пансіон. Образованіе свое Вяземскій довершилъ въ дом своего отца, въ обществ такихъ представителей нашей литературы, какъ Карамзинъ, Дмитріевъ и Жуковскій.

По складу своего ума, по кореннымъ особенностямъ своей природы Вяземскій былъ вполн русскимъ человкомъ, ‘русскій ключъ пробивался въ немъ изъ подъ французской насыпи’. Къ чисто русской основ весьма рано присоединилось и французское вліяніео. Вяземскій говорилъ, что умъ его воспитанъ во французской школ, но сочувствіе свое къ Франціи и ея литератур онъ объяснялъ не одною случайностью своего воспитанія и житейской обстановки, а причинами боле глубокими, чертами боле существенными, сближающими русскихъ людей съ французскими. По замчанію Вяземскаго, ‘мы въ француз сочувствуемъ нелатинцу, а галлу. Галльскій умъ съ своею веселостью самородною, съ своею насмшливостью, быстрымъ уразумніемъ, иметъ много общаго съ русскимъ умомъ. Никто изъ образованныхъ народовъ европейскихъ не понимаетъ французской остроты, французской шутки, какъ мы понимаемъ ихъ на лету. Ривароль говорилъ, что нмцы складываются (se cotisent), чтобы попить французскую шутку. Французскій театръ — нашъ театръ. Французъ общежителень, уживчивъ, и съ нимъ легко уживаться, онъ не злопамятенъ, но и не предусмотрителенъ, поговорка ‘день мой — вкъ мой‘ могла бы родиться на французской почв, какъ родилась на нашей, и т. д.

Вяземскій зналъ нсколько иностранныхъ языковъ и въ томъ числ латинскій, и былъ знакомъ съ литературами: нмецкой, англійской, итальянской и др.

Пятнадцати лтъ отъ роду Вяземскій поступилъ на службу, опредленъ юнкеромъ въ межевую канцелярію. Находясь при главномъ директор межевой канцеляріи Обрзков, во время пребыванія его, но дламъ службы, въ губерніяхъ: Пермской, Казанской, Нижегородской и Владимірской, весьма дятельно исполнялъ возложенную на него обязанность. Въ 1812 году Вяземскій вступилъ въ ополченіе, въ ‘московскую военную силу’, и принималъ участіе въ бородинскомъ сраженіи, въ которомъ убиты подъ нимъ дв лошади. По окончаніи войны онъ снова числился ври межевой канцеляріи до самаго переселенія своего въ Варшаву, гд онъ состоялъ при Новосильцов.

Живя въ Варшав и вращаясь въ польскомъ литературномъ кругу, Вяземскій хорошо ознакомился съ польскимъ языкомъ и словесностью, и плодомъ этого знакомства былъ переводъ на русскій языкъ крымскихъ сонетовъ Мицкевича. Переводчикъ въ труд своемъ руководствовался не столько художественными, сколько Филологическими соображеніями, желалъ наглядно показать кровное родство языковъ русскаго и польскаго, и проложить путь къ сближенію двухъ родственныхъ литературъ.

При выход изъ канцеляріи Новосильцова и посл долгаго, почти десятилтняго промежутка, Вяземскій снова появляется на служебномъ поприщ, именно въ министерств финансовъ. Есть основаніе предполагать, что онъ опредленъ въ вдомство Канкрина отчасти съ тою же цлью, съ какою назначенъ былъ и въ канцелярію Новосильцова. Въ Варшав онъ занимался переводомъ оффиціальныхъ бумагъ съ французскаго языка на русскій, въ министерств финансовъ, онъ долженъ былъ на первыхъ порахъ очищать дловыя бумаги отъ германизмовъ. Министръ финансовъ, графъ Канкринъ, говорившій но русски и не правильно и съ сольнымъ нмецкимъ акцентомъ, имлъ слабость считать себя превосходнымъ стилистомъ, и съ наивною самоувренностью утверждалъ, что никто лучше его не уметъ писать по-русски, и что языкъ и слогъ Карамзина несвойственны духу русскаго народа. Вслдствіе этого Канкрину было не но сердцу назначеніе Вяземскаго, русскаго писателя, очевидно для редакціи бумагъ: онъ видлъ въ этомъ назначеніи живой укоръ и явный знакъ неодобренія слога дловыхъ бумагъ, выходящихъ изъ канцеляріи министерства.

Въ министерств финансовъ Вяземскій послдовательно занималъ мста: чиновника особыхъ порученій, члена общаго присутствія департамента вншней торговли, вицедиректора департамента вншней торговли, управляющаго заемнымъ банкомъ и члена совта министерства. Но служба по вдомству финансовъ была вовсе не въ дух Вяземскаго, отъ юныхъ лтъ и до глубокой старости не питавшаго расположенія къ вычисленіямъ, счетамъ и цыфрамъ. Онъ самъ сознается, что если при немъ не было обмолвки въ итогахъ ни по департаменту, ни по заемному банку, то единственно потому, что Богъ спасаетъ невинность.

Въ іюн 1865 года князь Вяземскій назначенъ товарищемъ министра народнаго просвщенія. Авраамъ Сергевичъ Норовъ ходатайствовалъ о назначеніи князя Вяземскаго товарищемъ министра, ‘зная его съ давнихъ лтъ и убжденный въ его высокихъ душевныхъ достоинствахъ и основательномъ просвщеніи’. Князь Вяземскій оставался въ должности своей до марта 1858 года, до назначенія министромъ Е. П. Ковалевскаго.

2-го сентября 1839 года въ собраніи россійской академіи князь Вяземскій единогласно избранъ въ дйствительные члены академіи. Академическимъ уставомъ назначенъ былъ трехмсячный срокъ для полученія голосовъ отъ отсутствующихъ членовъ. По минованіи срока и по полученіи голосовъ, 2-го декабря 1839 года состоялось окончательное, также единогласное, избраніе князя Вяземскаго въ члены россійской академіи.

Россійская академія доживала тогда свои послдніе дни, и несмотря на то, что въ состав ея были такія свтила литературнаго міра, какъ Жуковскій, Крыловъ и Вяземскій, въ академической сред не замчалось живого сочувствія къ литератур и ея движенію. Главныя усилія академиковъ, вторившихъ своему маститому президенту А. С. Шишкову, направлены были на корнесловіе и на очищеніе русскаго языка и слога отъ чужеземной примси. О литературныхъ понятіяхъ, господствовавшихъ тогда въ россійской академіи, можно судить по высказанному въ ней взгляду на различіе между писателемъ и академикомъ. Оно состояло, по мннію членовъ академіи, въ слдующемъ:

Писатель употребляетъ иногда слова въ превратномъ смысл, безъ дальняго о томъ размышленія: академикъ возстаетъ противъ употребленія словъ, не соотвтствующихъ своему коренному значенію.

Писатели любятъ вносить въ языкъ чужеземныя слова, и вмсто: природа, престолъ, звздословіе, чинъ, тискарьня, обзоръ, отвсъ, и проч., говорятъ: натура, тронъ, астрономія, рангъ, типографія, горизонтъ, перпендикуляръ, и проч. Академики противятся употребленію подобныхъ словъ, видя въ немъ господство безразсуднаго навыка надъ разсуждающимъ умомъ.

Писатель для выраженія своихъ мыслей придумываетъ, изобртаетъ новыя слова, иногда хорошо, но чаще худо, академикъ смотритъ, нужны ли они и не забыты ли старыя.

Писатель горячъ, академикъ хладнокровенъ.

Академикъ въ академіи хозяинъ, писатель — гость.

Послднее Вяземскій исполнилъ въ точности: онъ являлся въ россійскую академію только гостемъ, и то чрезвычайно рдкимъ. Подсмиваясь надъ своимъ знаменитымъ сочленомъ по академіи, Вяземскій разсказываетъ, что на предложеніе чаще собираться для совщаній, Крыловъ отвчалъ: ‘разумется кром почтовыхъ дней’, забывши, что онъ не въ провинціи, а въ Петербург, гд почта отходитъ каждый день. Князь Вяземскій, хотя и твердо помнилъ это, ршился, кажется, посщать академію также кром почтовыхъ дней. Онъ былъ только въ двухъ трехъ собраніяхъ, и именно тогда, когда бывалъ о Жуковскій.

Съ преобразованіемъ россійской академіи въ отдленіе русскаго языка и словесности, Вяземскій назначенъ ординарнымъ академикомъ академія наукъ по отдленію русскаго языка и словесности. Новымъ уставомъ полагалось въ отдленіи шестнадцать ординарныхъ академиковъ, въ число ихъ, вмст съ княземъ Вяземскимъ, вошли: Жуковскій, Крыловъ, митрополитъ Филаретъ, епископъ Иннокентій, Востоковъ, Каченовскій, Арсеньевъ, Плетневъ, Погодинъ и другіе ученые и писатели. Князь Вяземскій, будучи отвлекаемъ служебными обязанностями, и часто и надолго узжая заграницу, не могъ принимать постояннаго участія въ академическихъ трудахъ и собраніяхъ, но онъ не разрывалъ своихъ связей съ академіею, сообщая ей свои произведенія, которыя были и останутся навсегда прекраснымъ вкладомъ въ нашу литературу.

Литературная дятельность составляла истинное призваніе Вяземскаго. Самая продолжительность ея есть уже фактъ, и весьма рдкій и весьма краснорчивый. Свидтели первыхъ шаговъ князя Вяземскаго на литературномъ поприщ давно уже сошли въ могилу или заживо похоронены представителями позднйшихъ поколній. Въ замчательномъ обзор русскихъ писателей, вышедшемъ около двадцати лтъ тому назадъ, одинъ изъ выдающихся сверстниковъ Вяземскаго былъ помщенъ въ числ умершихъ. Черезъ нсколько времени по выход книги, авторъ обзора получилъ отъ покойнаго писателя изъявленіе признательности за сочувственный отзывъ. Невольная ошибка произошла оттого, что маститый писатель давно не подавалъ о себ всти въ литератур. Такая ошибка была бы невозможна въ отношеніи къ Вяземскому. Несмотря на то, что сверстники его давно уже покончили свои счеты и съ литературою и съ жизнью, несмотря на чувство своего одиночества въ литератур, Вяземскій не переставалъ заявлять о своемъ существованіи, и въ словахъ его было столько жизни и силы, что какъ-то неврилось, что они идутъ отъ человка, родившагося еще во время Екатерины.

При оцнк литературной дятельности князя Вяземскаго никакъ нельзя упускать изъ виду, что онъ былъ современникомъ нсколькихъ поколній и направленій, и потому въ каждомъ изъ нихъ естественно и невольно искалъ связи и сходства съ тмъ, что ему предшествовало. Многія изъ явленій, слывшихъ и новыми и небывалыми, не имли яркой новизны для наблюдателя, умудреннаго опытомъ, напоминая собою многое изъ того, что и родилось и умерло на его глазахъ.

Крайности сходятся — говоритъ пословица, они сходились и въ дйствіи на умъ нашего писателя, вызывая его на борьбу съ тмъ, въ чемъ онъ видлъ уклоненіе отъ истины и отъ врнаго пониманія жизни и литературы. Вяземскій, жившій и дйствовавшій въ девятнадцатомъ столтіи, одинаково порицалъ и наклонность пятиться назадъ, въ восемнадцатое столтіе, и стремленіе перескочить, очертя голову, въ двадцатое или даже въ тридцатое столтіе. Въ молодости своей Вяземскому приходилось считаться съ литературными староврами, которые удивлялись смлости писать трагедіи посл Сумарокова и называли святотатствомъ ршимость Карамзина писать исторію посл Елагина. Въ старости Вяземскій былъ свидтелемъ, отнюдь не равнодушнымъ и не безмолвнымъ, рзкихъ порицаній и обвиненія въ отсталости, направленныхъ противъ Пушкина и противъ современныхъ намъ писателей. Современникъ и отчасти предшественникъ Пушкина, Вяземскій не могъ безусловно подчиняться подобнымъ приговорамъ. Требовать отъ него такой покорности значило бы лишать его дорогой для каждаго писателя свободы мысли и слова.

Дятельность князя Вяземскаго, какъ писателя, весьма разнообразна. Отъ него остались, и въ печати и въ рукописяхъ: множество стихотвореній, рядъ критическихъ статей, нсколько историко-литературныхъ изслдованій, большое количество записокъ и замтокъ, любопытныхъ и важныхъ по своему содержанію, и т. д.

На всемъ, что выходило изъ подъ пера князя Вяземскаго, лежитъ печать таланта, во всемъ виднъ слдъ живаго и свтлаго ума. Не даромъ Вяземскій такъ безпощадно преслдовалъ своею сатирою глупость и пошлость: природа дала ему на это полное право.

Не воображеніе, не чувство, а ‘умъ, острый и проницательный, есть собственность князя Вяземскаго’ — говорила критика боле полувка тому назадъ. Тоже самое должно сказать и теперь. Онъ былъ поэтомъ — мыслителемъ по преимуществу. Мысль его работала неутомимо до самой поздней поры его жизни, обращаясь съ особенною любовью къ вопросамъ общественнымъ и литературнымъ. Т и другіе составляли въ его понятіи одно нераздльное цлое. Онъ не могъ себ представить литературы, вполн отршенной отъ жизни и отъ общества. ‘Исторія литературы народа — говоритъ онъ — должна быть вмст исторіею его общежитія. Если на литератур, разсматриваемой вами, не отражаются мннія, страсти, оттнки, самые предразсудки современнаго общества, если общество, предстоящее наблюденію вашему, чуждо господству и вліянію современной литературы, то можете заключить безошибочно, что въ эпох, изучаемой вами, нтъ литературы истинной, живой, которая не безъ причины названа выраженіемъ общества’.

Замчательнйшіе изъ писателей нашихъ восемнадцатаго и девятнадцатаго столтій нашли въ княз Вяземскомъ добросовстнаго и просвщеннаго критика. Въ монографіяхъ своихъ онъ разбиралъ, боле или мене подробно, произведенія: Державина, Фонъ-Визина, Карамзина, Дмитріева, Жуковскаго, Пушкина, Гоголя и другихъ писателей. Обширное изслдованіе его о Фонъ-Визин, оконченное въ 1830 году и напечатанное въ 1848 году, до сихъ поръ сохраняетъ высокое значеніе въ ряду трудовъ но исторіи русской литературы.

При оцнк заслугъ русскихъ писателей Вяземскій постоянно обращаетъ вниманіе на связь разбираемыхъ писателей съ ихъ предшественниками, на отношеніе къ иностраннымъ образцамъ, и на историческія и бытовыя условія, неизбжно отражающіяся въ произведеніяхъ литературы. Въ монографіи объ Озеров разсматриваетъ предшествовавшее Озерову состояніе русской драмы, опредляетъ значеніе Сумарокова и Княжнина. При разбор комедіи Фонъ-Визина подробно останавливается на предшествовавшихъ и послдовавшихъ явленіяхъ нашей драматической литературы, говоритъ о комедіяхъ Екатерины II, княгини Дашковой, о ‘Гор отъ ума’ Грибодова и т. п. При указаніи свтлыхъ и темныхъ сторонъ въ трагедіяхъ Озерова, заимствованныхъ изъ древняго міра, Вяземскій основываетъ свои выводы на сравненіи трагедій русскаго поэта съ произведеніями Софокла и съ Французскими передлками и подражаніями. Въ превосходномъ труд о Фонъ-Визин приводитъ весьма любопытныя данныя, доказывающія, что многія и яркія черты въ заграничныхъ письмахъ Фонъ-Визина принадлежатъ не личной наблюдательности нашего путешественника, а заимствованы имъ изъ сочиненія Дюкло: Considrations sur les moeurs de ce sicle.

Рисуя картину общественной и литературной жизни Фонъ-Визина, князь Вяземскій знакомитъ читателей съ выдающимися людьми тогдашней эпохи, говоритъ о граф Петр Иванович Панин, объ Александр Ильич Бибиков, маршал или предводител комиссіи, созванной для составленія проэкта новаго уложенія, и о многихъ другихъ лицахъ, бывшихъ въ сношеніяхъ съ Фонъ-Визинымъ. Къ изслдованію своему Вяземскій приложилъ весьма любопытные и цнные матеріалы, тщательно имъ собранные: письма разныхъ лицъ къ Фонъ-Визину, свднія о пребываніи въ Петербург Альфіери и Дидро, и т. д.

Объясненія смысла и духа литературныхъ произведеній Вяземскій ищетъ въ условіяхъ общественной жизни. Отличительныя черты нашей лирики восемнадцатаго столтія онъ ставитъ въ прямую связь съ ходомъ историческихъ событій и съ преобладавшимъ тогда настроеніемъ общества. Разгадка безжизненности и безцвтности нашихъ комедій заключается, но мннію князя Вяземскаго, въ томъ, что ‘у насъ почти нтъ общественной жизни: мы или домосды или дйствуемъ на поприщ службы. На той и на другой сцен мы мало доступны преслдованіямъ комиковъ: на первой изъ уваженіи къ семейнымъ тайнамъ, на второй потому, что злоупотребленія чиновниковъ боле подлежатъ вднію правительствующаго сената, нежели комедіи. Во всхъ званіяхъ, во всхъ степеняхъ общества нашего удивительное однообразіе: вс какъ будто вылиты въ одну форму, выкрашены подъ одинъ цвтъ. Въ людяхъ — что Иванъ, что Петръ, во времени — что сегодня, что завтра. Что соединяетъ у насъ членовъ общества? Не нравственная и нервическая необходимость привести языкъ въ движеніе, какъ во Франціи, не добродушное товарищество нмцевъ, собирающихся кое объ чемъ помолчать, но по крайней мр на людяхъ: нтъ, у насъ краеугольный камень, связь и ключъ общества — карты. Он, за зеленымъ сукномъ, уравниваютъ званія, возрасты, полы, глупость и умъ, образованность и невжество, честность и корыстолюбіе. Одно условіе, одно отличіе — курсъ игры, кто почемъ и кто во что играетъ: по этому сходятся и не разстаются. Батюшковъ говорилъ, что для представленія комедіи въ русскихъ нравахъ должно поставить на сцен столько ломберныхъ столовъ, сколько умститься можетъ. Запри нын театры у насъ, запрети драматическія представленія и сочиненія, какъ пуритане запрещали ихъ въ Англіи, и мра сія не будетъ общественнымъ лишеніемъ, сіе гоненіе не породитъ многихъ мучениковъ. Но уничтожь александровскую мануфактуру картъ, запрети вс игры, запри въ столиц англійскіе клубы — и новыя пещеры, новыя иваиды населятся добровольными изгнанниками’….

Сознавая живую связь литературы съ окружающею ея средою, Вяземскій въ статьяхъ своихъ историко-литературнаго содержанія отмчалъ наиболе яркія черты, рисующія отношеніе писателя къ обществу и къ понятіямъ лучшихъ, просвщеннйшихъ людей эпохи. Опредляя литературное значеніе писателей, онъ не забывалъ и заслугъ ихъ передъ обществомъ, въ оцнк которыхъ виднъ его собственный благородный образъ мыслей, длающій честь и писателю, и человку. Въ критической стать о Дмитріев князь Вяземскій открыто и смло выражаетъ свой взглядъ на крпостное право, говоря, что въ управленіе Дмитріева министерствомъ юстиціи послдовалъ замчательный по государственной важности указъ, запрещающій личнымъ дворянамъ пріобртать крестьянъ и дворовыхъ людей: въ этомъ распоряженіи люди благомыслящіе съ радостью увидли ‘отсченіе одной изъ отраслей бдственнаго злоупотребленія и надежду на совершенное искорененіе зла‘. Замтимъ, что это писано не посл 19-го Февраля 1861 года, а почти за сорокъ лтъ до освобожденія крестьянъ.

Блестящему таланту князя Вяземскаго открывалось обширное поприще въ журналистик. Онъ участвовалъ во многихъ періодическихъ изданіяхъ, и самъ, вмст съ Полевымъ, издавалъ ‘Московскій Телеграфъ’, появленіе котораго было ршено въ кабинет князя Вяземскаго, въ бесд хозяина съ графомъ Вьельгорскимъ и съ Полевымъ. Многія книжки ‘Телеграфа’ были наполовину написаны самимъ Вяземскимъ или состояли изъ доставленныхъ имъ матеріаловъ. ‘журнальная дятельность была по мн,— говоритъ Вяземскій — все подстрекало, подбивало меня, я стоялъ на боевой стн, стрлялъ изо всхъ орудій, партизанилъ, наздничалъ и подъ собственнымъ именемъ, и подъ разными заимствованными именами и буквами, журнальный сыщикъ все ловилъ на лету’.

До глубокой старости сохранилъ Вяземскій привычку задвать своихъ противниковъ, горячо спорить съ ними и преслдовать ихъ своею мткою сатирою. Вотъ его собственное свидтельство:

‘Зачмъ глупцовъ ты задваешь?’

Не разъ мн Пушкинъ говорилъ —

‘Ихъ не сразишь, хоть поражаешь,

‘Въ нихъ перевсъ числа и силъ.

‘Ты только имъ къ возстанью служишь,

‘Пожалуй, ранишь кой-кого:

‘Чтожъ? одного обезоружишь,

‘А сотня встанетъ за него’.

Совтъ разуменъ былъ. Но, къ горю,

Не вразумилъ меня совтъ,

До старыхъ лтъ съ глупцами спорю,

А переспорить средства нтъ.

Сдинамъ въ бороду, на встрчу,

Знать за всегда и бсъ въ ребро:

Какъ скоро глупость гд подмчу,

Сейчасъ зачешется перо.

Зорко слдя за явленіями общественной жизни и литературы, Вяземскій отзывался на нихъ своимъ смлымъ и искреннимъ словомъ, и, по боясь ни гнета, ни опалы, ни сверху, ни снизу, открыто высказывалъ свои убжденія, и называлъ вещи ихъ настоящими именами.

Въ природ Вяземскаго было стремленіе къ самостоятельности и свобод въ убжденіяхъ и въ сочувствіяхъ, онъ не подчинялся всецло авторитетамъ даже общепризнаннымъ, которымъ и самъ онъ придавалъ высокое значеніе, съ другой стороны, онъ не позволялъ себ бездоказательно и повально осуждать явленія, которымъ онъ ршительно не сочувствовалъ. Скептическій складъ его ума удерживалъ его отъ увлеченій какъ въ ту, такъ и въ другую сторону. Своею живою и мткою сатирой Вяземскій задвалъ представителей и старыхъ и новыхъ поколній, но щадя и сильныхъ міра, какъ литературнаго, такъ и общественнаго. ‘Не слдуетъ злоупотреблять ни мыслью, ни словомъ — говорилъ онъ, прекрасная мысль и прекрасный образъ могутъ неузнаваемо измниться и опошлиться отъ неумлаго съ ними обращенія’. Въ доказательство приводитъ слово ‘прогрессъ’, расточавшееся въ недавнее время съ необычайною щедростью:

Глаза туманитъ отъ печати

И закружится голова,

Когда и кстати и не кстати

Все т же прыгаютъ слова.

Хоть напримръ: прогрессъ. Кто споритъ?

Есть въ этомъ слов смыслъ и всъ,

Но ужъ когда затараторитъ

Журнальный клиръ: прогрессъ! прогрессъ!

Я радъ надть зипунъ, онучи,

Бжать назадъ за триста лтъ,

Бжать готовъ я въ лсъ дремучій,

Гд о прогресс рчи нтъ.

Рядомъ съ этою насмшкою надъ новыми литераторами находится, въ томъ же стихотвореніи, и выходка противъ Ломоносова. Ода Ломоносова на возшествіе на престолъ императрицы Елизаветы начинается такомъ образомъ:

Заря багряною рукою

Отъ утреннихъ спокойныхъ водъ

Выводить съ солнцемъ за собою

Твоей державы новый годъ.

Вяземскій говоритъ по этому поводу:

Я, старожилъ былаго вка,

Нердко старца стихъ твержу,

Но, каюсь, гршный, не безъ смха

Я на зарю его гляжу.

Заря багряною рукою

Напоминаетъ прачку мн,

Которая блье зимою

Полощетъ въ ледяной волн.

Какъ слова и фразы, такъ и обычаи и понятія могутъ измняться до невроятной степени. То, что когда-то имло высокое значеніе въ общественной жизни, можетъ потерять всякій смыслъ и обратиться въ пустую и праздную забаву. Торжественное и ужасное можетъ со временемъ сдлаться и смшнымъ и пошлымъ. Вглядываясь въ животрепещущія событія дня, Вяземскій говоритъ: ‘Съ нкотораго времени идетъ у насъ непомрный расходъ на юбилеи, телеграммы, адресы и револьверы. Въ старое время, юбилей праздновался рдко, въ память великихъ событій. У насъ юбилеи празднуются едва ли не безъ году въ недлю, съ тостами, рчами и неминуемыми телеграммами куда нибудь и кому нибудь. Обдъ не въ обдъ, если не дать себ удовольствіи пустить вдоль по проволок извстіе, что мы, дескать, обдаемъ. Въ старину каждый имлъ табакерку въ карман, частью для собственнаго употребленія, частью и на показъ: теперь подчуютъ сосда уже не щепоткою табаку, а щепоткою пороха при нсколькихъ пуляхъ изъ револьвера’ и т. д.

Относясь недоврчиво къ ходячимъ взглядамъ и къ быстрымъ и диктаторскимъ ршеніямъ самыхъ сложныхъ общественныхъ вопросовъ, Вяземскій порицалъ крайнія мннія, изъ какого бы лагеря они не выходили. И крайнія радикализмъ, и крайній консерватизмъ одинаково вызывали его насмшку: и въ томъ и въ другомъ онъ видлъ не живую жизнь, а неудачную пересадку на нашу почву того, что вычитано изъ иностранныхъ книжекъ. Какъ слабый отголосокъ броженія, происходившаго за тридевять земель, появлялись и у насъ охотники прослыть во что бы то ни стало за красныхъ:

Начнутъ они пыхтть и надуваться

И горло драть, надсаживая грудь,

Чтобъ покраснть, чтобъ красными, казаться,

Чтобъ, наконецъ, казаться чмъ-нибудь.

Съ другой стороны поэтъ мастерски изображаетъ ложный страхъ играющихъ роль консерваторовъ, которые едва заслышатъ, что въ Париж идетъ дождь, сейчасъ же совтуютъ распускать у насъ зонтики:

Огонь ли дальній домъ затронетъ,

У нихъ ужъ дйствуетъ труба,

И, какъ во дни потопа, тонетъ

Ихъ неповинная изба.

Въ то время, когда жгучимъ вопросомъ въ литератур нашей былъ вопросъ объ искусств для искусства и о тенденціозности въ художественныхъ произведеніяхъ, Вяземскій сохранялъ свою обычную сдержанность и свободу мысли, и потому подвергся нареканію изъ двухъ противоположныхъ лагерей. Въ ту пору трудно было и молодому писателю поладить съ крайностями, и, не жертвуя своими убжденіями, найти пріютъ и сочувствіе въ томъ или въ другомъ литературномъ орган.. Одинъ изъ современныхъ намъ писателей весьма живо и остроумно изобразилъ безвыходное положеніе своего юнаго собрата, который понесъ свое произведеніе ‘въ одну редакцію — прочли, сказали: это поэзія, чистая поэзія, въ наше время порядочные люди такимъ вздоромъ не занимаются, понесъ въ другую редакцію,— прочли, нашли, что въ стихахъ его все какія-то модныя тенденціи, все какая-то скорбь гражданская, и ни на каплю поэзіи, ни на грошъ искусства’. Подобно этому злосчастному новичку въ литератур, и нашъ маститый писатель очутился между двухъ огней. Сознавая свое положеніе, онъ изобразилъ его слдующими чертами:

Для стариковъ я слишкомъ молодъ,

Для молодыхъ я слишкомъ старъ:

Одни въ вину мн ставятъ холодъ,

Другіе — неумстный жаръ.

Кому кажусь въ оттнк аломъ,

Кому же выжившимъ изъ лтъ,

И въ тупоумьи запоздаломъ

Не знающимъ, гд тьма, гд свтъ.

Идешь ли среднею дорогой,

Теб со всми врозь идти,

Ни добрымъ словомъ, ни подмогой

Никто не встртитъ на пути…

Но доброе, безпристрастное слово ожидаетъ князя Вяземскаго на страницахъ правдивой и безпристрастной исторіи русской литературы. Тмъ боле иметъ онъ право на сочувствіе потомства, что самъ, въ свою очередь, умлъ поминать добрымъ, правдивымъ словомъ своихъ предшественниковъ.

Завтнымъ убжденіемъ Вяземскаго была необходимость преданія, преемственнаго перехода свта истины отъ поколнія къ поколнію. Его поражало отсутствіе преданія, разрывъ съ прошедшимъ, замчаемый е въ литератур, и въ вашемъ частномъ и общественномъ воспитаніи. Въ училищахъ нашихъ, говоритъ онъ, ведутъ счетъ стариннымъ писателямъ только для порядка, словно ассирійскимъ царямъ. Я между тмъ преданіе, въ смысл изученія и разумнія прошлаго, иметъ великую просвтительную силу. Оно указываетъ пытливому уму надежный путь къ открытію истины, и удерживаетъ отъ смшнаго и жалкаго самообольщенія. Противникамъ этой истины онъ возражаетъ со всмъ жаромъ человка убжденнаго: ‘Ниспровергая, ломая все прошедшее, вы хотите выдавать себя за передовую дружину умственнаго движенія, а на дл вы отсталые. Вы настоящіе гасители, ибо покушаетесь потушить неугасимый свтъ, разлившійся изъ одного нетлннаго свтильника’,

Вамъ, чуждымъ лтописи древней,

Вамъ въ умъ забрать немудрено,

Что съ той поры и свтъ въ деревн,

Какъ стало вы смотрть въ окно.

Нтъ, и до васъ шли годы къ цли,

Въ деревн Божій свтъ не гасъ,

А въ окна многіе смотрли,

Которые позорче васъ.

Вяземскій горячо врилъ въ преемство добра, въ живую и разумную связь лучшихъ преданій стараго и прошлаго съ лучшими надеждами и стремленіями новаго и молодаго. По его глубокому убжденію, люди, работающіе для общаго блага, къ какому бы поколнію они ни принадлежали, составляютъ одну семью, они служатъ одной великой цли, трудъ охъ одинаково святъ, и различіе только во времени, когда труженики принялось за свою работу. Обращаясь къ молодому поколнію, онъ говорить:

Успхамъ вашимъ и побдамъ

Готовы мы рукоплескать,

Но въ псняхъ торжества — и ддамъ

Не грхъ поминомъ честь отдать…

Хозяинъ мудрый вертограда

Распредлилъ часы работъ:

Всмъ есть урокъ свой, всмъ награда —

Кто раньше аль позднй придетъ.

Несите вы свою заботу,

Одно различье между насъ:

Мы утромъ вышли на работу,

А вы въ одиннадцатый часъ.

Да, плодъ воздастъ благое смя,

Чья ни посй его рука:

Богъ въ помощь вамъ, младое племя,

И вамъ, грядущіе вка!

Въ теченіе всей своей литературной дятельности Вяземскій оставался вренъ глубокому и непоколебимому убжденію, что истинное призваніе писателя — быть защитникомъ правъ разума и ревностнымъ поборникомъ просвщенія. Писатель, говорилъ онъ, долженъ дорожить своею независимостью и служить одной истин, а не лицамъ, онъ долженъ быть двигателемъ образованности, провозвстникомъ истины и вожатаемъ общественнаго мннія. ‘Отъ писателя, дйствующаго на общее мнніе, требуется и постоянное исповданіе одного мннія. Писатель, который, по званію своему, обязанъ быть проповдникомъ просвщенія, а вмсто того бываетъ доносчикомъ на него, подобенъ сатиру, который дуетъ и тепломъ и холодомъ, или еще боле врачу, который призванъ будучи къ больному, пугаетъ его неврностію своей науки и раскрываетъ передъ нимъ гибельныя ошибки врачеванія. Пусть каждый остается въ дух своего званія. Довольно и безъ писателей найдется людей, которые готовы остерегать отъ властолюбивыхъ посланій разума и даже клеветать на него при удобномъ случа’.

Руководимый уваженіемъ къ званію писателя, какъ просвтителя общества, Вяземскій осуждалъ тенденціи басенъ Крылова: ‘Огородникъ и философъ’ и ‘Сочинитель и разбойникъ’. Въ басн: ‘Огородникъ и философъ’ Вяземскій не могъ простить Крылову выходки его противъ людей науки, которые читаютъ, выписываютъ, справляются и роются въ книгахъ. О басн: ‘Сочинитель и разбойникъ’ Вяземскій замчаетъ: ‘Признаюсь, по моимъ понятіямъ, какъ-то неловко и неблаговидно сочинителю выводить рядомъ на очную ставку разбойника и сочинителя, и еще съ тмъ, чтобы отдать преимущество разбойнику предъ сочинителемъ. Найдутся и безъ поэта люди, которые охотно выведутъ такое заключеніе, и подпишутъ подобный приговоръ. Намъ, людямъ пера, не подобаетъ мирволить и потакать такимъ безпощаднымъ осужденіямъ’.

Писатель долженъ дорожить своею независимостью, не уклоняясь отъ своего прямаго назначенія, и отнюдь не принимая на себя роли цензора. Можно быть увреннымъ,— прибавляетъ Вяземскій — что ‘бдительная цензура, которую нельзя упрекнуть у насъ въ потворств, уметъ и безъ помощи посторонней удерживать писателей въ предлахъ позволеннаго’. Эта оговорка подсказана самою жизнью, близкимъ знакомствомъ съ цензурными нравами и обычаями. Еще въ молодости своей Вяземскій испыталъ на себ предупредительное вниманіе цензуры. Благодаря цензору Красовскому, поддержанному цензурнымъ комитетомъ in corpore, запрещена статья Вяземскаго самаго невиннаго содержанія. Написанная въ 1822 году, она впервые появилась въ печати только въ 1878 году, т. с. черезъ пятьдесятъ шесть лтъ посл написанія. Причиною задержки послужило употребленіе такихъ безобидныхъ выраженій, какъ задваетъ, апатія общественнаго мннія, полемическая тактика, и т. п. Слово задваетъ цензура предложила замнить словомъ: упрекаетъ, какъ боле деликатнымъ. Цензура находила также, что публика можетъ оскорбиться названіемъ ея общественнаго мннія апатіею. Въ выраженіи: полемическая тактика цензурный комитетъ открылъ затаенное кощунство на томъ основаніи, что прилагательное женскаго рода: полемическая прикладывается обыкновенно въ богословіи обличительной или состязательной, и т. н. Вяземскій протестовалъ противъ подобнаго нарушенія авторскихъ правъ. Онъ выступилъ какъ лицо потерпвшее: на его сторон были и цвтъ тогдашней литературы и общественное мнніе, противную сторону представлялъ цензоръ Красовскій, увковчившій себя своими цензурными подвигами.

Но прошло много и много времени, прошло боле полустолтія, обстоятельства рзко измнились. Князь Вяземскій поставленъ во главу цензурнаго вдомства и имлъ полную возможность, если бы только пожелалъ, вмсто оборонительной начать войну наступательную, устремлять свои громы на литературу. По сложности обязанностей, лежавшихъ на министр народнаго просвщенія, главное завдываніе всми цензурными учрежденіями возложено на князя Вяземскаго, какъ на товарища министра. Положеніе его въ литератур было на ту нору самое неутшительное, представители литературы показывали ему холодность, весьма тяжелую и для его выносливой натуры, противъ него образовался тотъ заговоръ молчанія, о которомъ онъ упоминаетъ въ своей автобіографіи. Не было недостатка и въ разныхъ постороннихъ вліяніяхъ, крайне враждебныхъ литератур, обвиняемой во всевозможныхъ посягательствахъ и вредныхъ замыслахъ и стремленіяхъ.

Чмъ же отвтилъ Вяземскій на вс эти постороннія вліянія? Чмъ отплатилъ онъ за недоброжелательство и вражду къ нему, за несочувственные отзывы и оскорбительные для него толки? Отвтилъ тмъ, что снялъ печать молчанія наложенную на многихъ писателей. Отплатилъ тмъ, что горячо отстаивалъ права своихъ литературныхъ противниковъ и доказывалъ неосновательность взводимыхъ на нихъ обвиненій.

Извстно, что вслдствіе ловкой мистификаціи со стороны нашихъ иноземныхъ друзей, самою опасною партіею, общественною и литературною, считались у насъ такъ называемые славянофилы, прозвище славянофилъ служило несомнннымъ признакомъ политической неблагонадежности. Каждая статья, можно сказать, каждая строка, написанная славянофиломъ, подлежала самой строгой, усиленной цензур, объ основаніи литературнаго органа съ славянофильскимъ направленіемъ нельзя было и думать. При всемъ уваженіи Вяземскаго къ умственному и нравственному достоинству вождей славянофильства, для снятія опалы съ славянофиловъ требовался значительный запасъ гражданскаго мужества. И Вяземскій обладалъ этапъ мужествомъ, онъ принялъ участіе въ дл славянофиловъ, хотя во многомъ имъ и не сочувствовалъ, и опальнымъ писателямъ развязаны были руки. Въ апологіи своей князь Вяземскій говоритъ: ‘Отказаться отъ чувства любви ко всему славянскому значило бы отказаться намъ отъ исторіи нашей и отъ самихъ себя. Государь императоръ Николай I, въ достопамятныхъ словахъ своихъ, обращенныхъ къ профессорамъ, сказалъ: ‘надобно сохранить то въ Россіи, что искони б’. Слдовательно, должно сохранять и родовое чувство любви къ славянскому нашему происхожденію. Нельзя преслдовать славянолюбія, иначе, пришлось бы преслдовать чувство и образъ мыслей чисто русскіе и свойственные каждому изъ насъ, кому только дороги имя русское и сопряженныя съ этимъ именемъ родственныя, семейныя и духовныя преданія нашей народной, исторической и государственной жизни Намъ нечего опасаться злоупотребленій нашей литературы. Скоре слдуетъ опасаться дйствія и послдствій насильственнаго молчанія. Въ заперти всякій протестъ, даже въ основаніи своемъ безопасный, крпнетъ и безмолвно вооружается’ и т. д.

Обвиненія не ограничивались какою либо партіею: они падали, съ большею или меньшею силою, на всю литературу, въ оживленіи ея, въ ея сочувствіи къ движенію общественной жизни видли зловщіе признаки. Состояніе умовъ было напряженное, мннія скрещивались, слды недавняго прошлаго были еще черезчуръ ярки, а новыя силы неудержимо стремились къ дятельности. Призванный, въ качеств государственнаго человка, высказать свой взглядъ на состояніе современной литературы, князь Вяземскій писалъ слдующее: ‘Общественные вопросы возбуждаютъ пытливость современной литературы и подвергаются ея изслдованіямъ. Литература наша, и особенно журналы, дятельно принялись въ послднее время за обличеніе злоупотребленій, укоренившихся въ нижнихъ слояхъ нашей администраціи. Отъ этихъ тысячи разсказовъ, тысячу разъ повторяемыхъ, общество наше ничего новаго не узнаетъ. Зло не въ томъ, что разсказывается, а въ томъ, что длается. Каждый крестьянинъ, и не читая журналовъ, знаетъ лучше всякаго остроумнйшаго писателя, что за человкъ становой приставъ. Нтъ сомннія, что внутри Россіи журнальныя нескромности не имютъ никакого вреднаго дйствія и не производятъ соблазна. Но въ высшемъ обществ, и то въ весьма ограниченномъ кругу тхъ, которые изрдка и случайно читаютъ по русски, русская грамота, мало имъ знакомая, иметъ въ глазахъ ихъ особенную важность. Имъ какъ-то дико и страшно видть мысль, облеченную въ русскія буквы. Имъ кажется, что русская азбука совсмъ не на то составлена, чтобы служить проводникомъ и выраженіемъ русскаго ума… У насъ въ литератур могутъ быть единомышленники, партіи, но злоумышленниковъ нтъ. Можно сказать положительно, что современная наша литература не заслуживаетъ, чтобы заподозрили ея политическія и нравственныя убжденія. Никому не уступлю въ любви къ отечеству, но вмст съ тмъ скажу, что не вижу но малйшей опасности, угрожающей со стороны литературы. Напротивъ, думаю, что для общей пользы не должна усыплять се’.

Вотъ какимъ благороднымъ языкомъ говорилъ кн. Вяземскій въ защиту литературы и ея представителей. Слова Вяземскаго, по всей справедливости, могутъ быть названы длами его. Въ нихъ выражаются т начала, которыми онъ руководствовался въ своей общественной и государственной дятельности. Къ чести нашего писателя должно замтить, что начала эти вполн совпадаютъ съ основными убжденіями, проникающими его литературные труды и придающими имъ особенную цну. Въ какомъ бы положеній онъ ни находился, съ кмъ бы ни сталкивала его судьба, онъ не переставалъ быть писателемъ, не отрекался отъ своего званія и отъ братскаго чувства къ людямъ пера, призваннымъ трудиться для умственнаго, нравственнаго и общественнаго блага. Мысль о высокомъ призваніи писателей онъ высказывалъ и въ обществ Пушкина и Жуковскаго, и въ обществ Фарнгагена и Гумбольдта, и въ бесдахъ съ молодымъ поколніемъ, и въ состязаніяхъ съ людьми, предубжденными противъ литературы.

Много разъ, въ теченіе своей долгой жизни, Вяземскій отвлекаемъ былъ отъ занятій литературныхъ, но никогда не измнялъ своей любви къ литератур и своимъ понятіямъ о нравственныхъ обязанностяхъ ея представителей. Его честное перо не писало доносовъ на просвщеніе, въ каждомъ честномъ писател онъ привтствовалъ друга и брата, идущаго къ одной и той же цло —

….сподвижника высокаго служенья

Во имя грамоты, добра а просвщенья —

КНЯЗЬ ПЕТРЪ АНДРЕЕВИЧЪ ВЯЗЕМСКІЙ.

КНЯЗЬ ПЕТРЪ АНДРЕЕВИЧЪ ВЯЗЕМСКІЙ.

Читайте также: