Княгиня
Княгиня
* * *
* * *
* * *
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Княгиня, Коровин Константин Алексеевич, Год: 1939
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Коровин К.А. ‘То было давно… там… в России…’: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939), Шаляпин: Встречи и совместная жизнь, Неопубликованное, Письма
М.: Русский путь, 2010.
Лето в разгаре. Жаркие дни. Поспели ягоды.
Все приятели мои на грядах. Собирают клубнику. Бросают в решета. Отборные едят сами.
Ленька относит решета на террасу. У террасы варят варенье.
Все серьезные. Двоюродная сестрица моя, Варя, озабоченно сердита.
Блестят медные тазы на жаровнях, и пенится розовый сок.
Леньке дают пенки. У него розовые губы.
На нас никакого внимания. Мы, как рабы, на грядах собираем ягоду.
Жарко. Солнце стоит высоко…
— Довольно,— говорит доктор Иван Иванович,— пойдемте купаться. Довольно набрали…
У реки тянет свежестъю. Пахнет водой… Благодать…
Медленно раздеваются приятели на зеленой травке берега. Винокуров, раздетый, похож на краснокожего. Лицо и весь — красный.
Один из приятелей сильно расстроен — обманула его женщина, про которую он говорил, что очень ее любил. Сидит — не раздевается и томно смотрит вдаль.
Василий Сергеевич морщится и лениво тянет:
— Врешь, никого ты не любил… И тебе, вообще, любить еще рано. Раздевайся…
— То есть как это, рано?— возмущается разочарованный. — Двадцать-то шесть лет…
— Конечно, рано,— говорит приятель Коля Курин. — Я тебя старше. И я еще не знаю, была ли у меня настоящая любовь… Влюбляешься часто, ну, а не выйдет, и пускай…
— Да!— мечтательно подхватывает Винокуров. — Влюбляешься часто… Я вот до чего был влюблен! В брюнетку с Кавказа, княгиню грузинскую или имеретинскую,— хорошо не помню… До того был влюблен, до того, что туфлю ее целовал!..
— Да она не княгиня была!— сказал другой приятель. — Она у ‘Яра’ пела в хоре. Княгиня петь не станет.
— Позвольте,— заспорил Винокуров,— ее все звали княгиней, и у ‘Яра’. Ее княгиней звали все.
— Мало ли что!
— А почему не княгиня?
— А потому, что она говорит — ‘очинно вам благодарна’. Княгиня так не скажет. Говорит, как горничная.
— На княгиню она как-то не похожа,— поддержали другие.
— ‘Не похожа, не похожа…’ А вы когда-нибудь видали ли княгиню-то настоящую?
— Еще бы,— сказал приятель Вася. — Я в Перловке княгине при даче баню строил. Так вот, когда построил я, значит, ей говорю: ‘Надо вам баню посмотреть, ваше сиятельство,— готова’. Она пошла с монахиней смотреть. А меня и управляющего не пустили. Сказала, что с мужчиной смотреть женщине баню как-то неприлично. Вот сразу видно, что княгиня…
Приятели до того разговорились о своих аристократических знакомствах, что поссорились. Особенно после того как Юрий Сахновский сказал:
— Вы никаких людей светского общества не видали и не знаете. И говорить с ними не можете. Если вас и переносит гофмейстер, который приезжает на охоту к Константину, то только потому, что он — охотник. Вы же ничего не можете сказать ни умного, ни возвышенного…
Приятели мои, вылупив глаза, смотрели на Юрия.
— Что это такое? Что же ты разумеешь под ‘возвышенным’?
— Как — что? Музыка, например, литература, поэзия.
— То есть как это так?— возмутился доктор Иван Иванович. — Что ты говоришь! Мы побольше тебя в университете-то учились и побольше гофмейстера.
— Да, Юрий, что-то ты заврался,— сказали все.— Литературу-то мы, брат, знаем. Мы и классиков знаем. Латынь и греческий учили.
— Знаете!— презрительно сказал Сахновский.— Вот доктор Ванька только и поет:
Я собаку на цепочку привяжу,
Ай, вяжу, вяжу, вяжу, вяжу, вяжу…
— Только это и знает…
— Так я и не певец,— сказал доктор Иван Иванович. — Вы это бросьте. Полезайте-ка в воду. Вода-то от этой разной ерунды хорошо вылечивает…
После купанья приятели как-то ожили, стали веселее, кроме разочарованного… Тот не сдавался, принял мрачный вид и вдруг сказал:
— Хорошо бы утопиться!
— Если наверняка,— равнодушно заметил Караулов,— то вон там, у обрыва, глубже.
— Топиться можете,— сказали другие,— только откачивать не будем. Жарко…
У террасы дома двоюродная сестрица Варя встретила нас строго. Бранилась и говорила, что ягоды набрали зеленые, а хорошие все сами съели.
— Это Ленька сказал, не иначе,— заметил приятель Вася.
Вечером, слышим, кто-то подъехал.
— Барыня приехала,— запыхавшись, говорил Ленька. — Велели сказать — ‘княгиня’. Вам велели сказать,— обратился он к Винокурову.
Винокуров задохнулся, вскочил. Бросился встречать.
В коридоре слышно было:
— Дурак! Какая дача? Говорил — фонтаны, а тут и клумбов нету! Ехала, ехала, бултыхалась, бултыхалась, совсем расхлябалась…
— Место прекрасное, река кристальная,— уговаривал Винокуров.
Вошла княгиня, оглянула нас и комнату. Сказала:
— Ну вот, а говорил, каменный дом с колоннами. Врешь, как сивый мерин.
— Голубушка, ангел мой, позволь тебе представить: вот архитектор.
Княгиня, смеясь, сказала:
— Васька? Я его знаю.
— А вот — композитор…
Княгиня отмахнулась и, смеясь, обратилась к Сахновскому:
— Здравствуй, брюхо!
Взгляд ее упал на Колю Курина.
— Коленька! Ты еще жив? Это что ж такое, какой ужас, а где же вино?
— Ты, конопатый,— крикнула она Леньке,— тащи сейчас вина, у меня под ложечкой сосет, жрать хочется. И — водки!.. Ну, живо, веселей двигайтесь! Чисто мухи дохлые… Юрка, играй, где же рояль?.. ‘Эх, деревня Сосновка. Деревенские мужики, они просто дураки…’ — запела княгиня. — Мерзавцы, калина…
Винокуров в умилении целовал ей руки…
Княгиня — Впервые: Возрождение. 1939. 30 июня. Печатается по газетному тексту.