Николай Брешко-Брешковский
Книга, человек и анекдот (В. Н. Унковский)
Фраскуэлло.
Книга, человек и анекдот (В. Н. Унковский), Брешко-Брешковский Николай Николаевич, Год: 1934
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Интересная книга, интересный человек… Да и в анекдотах, пожалуй, недостатка нет.
Чем не анекдот, и жуткий, даже, трагический.
Война…
Санитарный поезд Имп. Александры Феодоровны. Старший врач его, доктор Унковский, тот самый, которому мы с особенным удовольствием посвящаем эти строки.
Кто-же начальник этого поезда?
Полковник Риман, гвардеец, семеновец. В 1905 году его имя прогремело, как столь-же энергичного, сколь ж жестокого усмирителя ‘московского восстания’.
Командир Семеновского полка, генерал Мин, спустя несколько месяцев, был застрелен двумя террористами. Такая-же расплата грозила и полковнику Риману. Но, этот сухощавый, волевой офицер перехитрил тех, кто охотился за его черепом.
С паспортом на чужое имя, он исчез. Где он жил восемь лет, по каким ближним, или дальним чужбинам скитался, никто не знал, или, пожалуй, знали очень немногие.
Но, с первыми раскатами военной грозы, полковник Риман, так же неожиданно, как и исчез, появился в Петербурге, чтобы исполнить свои долг.
Он просился на боевыя позиции, в ряды своих родных семеновцев, но высокие покровители его запротестовали самым решительным образом:
— Вас убьют в первом-же сражении, убьют, предательски, в спину, русской-же пулею… Убьют те, кому это не удалось ‘после Москвы’…
И, волею-неволей, Риман удовлетворился: тыловой должностью начальника санитарного поезда.
Но, во дни ‘великой бескровной февральской’ революции, когда полилась кровь защитников России, носивших погоны и эти погоны срывала обезумевшая чернь, полковник Риман таинственно и бесследно исчез и на этот раз.
Вообще, доктор Унковский много любопытного рассказывает о своей совместной работе с этим сильным, загадочным человеком.
Сам-же Унковский, целиком отдаваясь своему подвижному госпиталю, успевал помещать в бывших петербургских ж московских газетах талантливые корреспонденции ‘с театра войны’.
Несколько лет спустя, эмигрантская волна, выплеснула его в Сербию, где он вскоре получил должность главного врача в пехотной дивизии.
С этой дивизией, доктор Унковский совершил легендарный по своим трудностям и нечеловеческой борьбе с природой, поход через всю Албанию к берегам Адриатического моря.
С обледенелых круч, где почти не ступала нога человека, снежные вихри с бешеным воем срывали палатки, срывали вьючных ‘магарцев’, орудия, отдельных бойцов…
Увы, этот поход оказался более, чем безрезультатным: Лига Наций, комфортабельно заседавшая на безмятежном берегу Женевского Озера, увлекаясь ‘самоопределениям народов’, вынудила сербов очистить Албанию, где тотчас-же странный епископ Фан-Нолли помог большевикам создать коммунистическую базу для всего Балканского полуострова.
Армия демобилизуется. Сокращаются штаты — Унковский, сняв сербский мундир с полковничьими погодами, перекочевывает в Париж и работает у станка на заводе Рено. Но, и в этих условиях, он все же не выпускает из рук пера.
Обстоятельства складываются в его пользу: французские владения Центральной Африки, в частности Дагомея, нуждаются в знающих, выносливых, готовых жить в каких угодно условиях, врачах.
И, вот, Унковский проводит два года среди дагомейских негров и оттуда посылает в берлинскую газету ‘Руль’ множество захватывающих корреспонденций.
Кончился контракт с французским правительством. Унковский возвращается в Париж, и теперь это уже человек — либеральной профессии. Никем и ничем несвязанный, он становится представителем харбинского журнала ‘Рубеж’.
На его страницах он помещает большие очерки о русских писателях, артистах, общественных деятелях и, вообще, выдающихся людях.
В связи с этим, нельзя не отметить необыкновенную доброжелательность Унковскаго. К сожалению, далеко не всем эмигрантам свойственную. Каждый очерк его дышет любовью к Россия и мягким, бережным отношением к тем, кого он описывает.
Попутно, этот врач-журналист долго и тщательно работает над своим первым, на днях увидевшем свет, романом ‘Перелом’.
Как не нуждается в ясном и точном определении слово ‘любовь’, точно так же трудно заковать в тесные рамы слово ‘талант’.
Можно писать прекрасным литературным языком, можно этот язык расцвечивать и глубиною и психологией и блестками содержания, но при наличии всех этих качеств, роман все-таки будет преодолеваться читателем не без труда.
Роман Унковского в один вечер проглатывается с начала и до конца. Написанный с благородной простотою, он увлекает, волнует.
Даже, при отсутствии ‘героя’ в ходячем значении слова. Обыкновенный человек, даже серенький, даже, порою, нелепый. А он близок вам, потому что написан во весь рост кистью подлинного мастера…
Унковский, видимо, пережил константинопольский этап российского беженства. Волшебная столица берегов Босфора изображена им с такой наблюдательностью, такой яркостью, что, право, вспоминаешь местами знаменитый роман Клода Фаррера ‘Человек, который убил…’
Тоже самое можно сказать и про дагомейские впечатления. Негритянские царьки, полу-колдуны, полу-министры и самые рядовые негры — это целая галерея живых, трепещущих персонажей со всем, что в них есть уродливого, смешного, отталкивающего и… трогательного.
Прочтите, непременно прочтите роман Унковскаго…
Фраскуэлло. Книга, человек и анекдот // Для Вас. 1934. No 41, 6 октября. С. 14.
Подготовка текста No Лариса Лавринец, 2006.
Публикация No Русские творческие ресурсы Балтии, 2006.