П. Г. Горелов, Н.Р.
Русские писатели. 1800—1917. Биографический словарь. Том 2. М., ‘Большая Российская энциклопедия’, 1992
Ключевской В. О.: биографическая справка, Ключевский Василий Осипович, Год: 1992
Время на прочтение: 11 минут(ы)
КЛЮЧЕВСКИЙ Василий Осипович [16(28).1.1841, Пенза — 12(25).5.1911, Москва, похоронен на кладбище Донского мон.], историк, публицист, педагог. Из семьи потомств. священника, служившего на селе (с 1846 до 1850 — в с. Можаровка Городищен. у. Пензен. губ.). Простая, бедняцкая жизнь сел. духовенства, ее непритязательная до нек-рого уничижения скромность и привязанность к старине оставили особую печать на внешности и быте К., дали ученому ряд неизгладимых впечатлений, во многом определивших его исследовательские симпатии. После ранней гибели отца семья проживала в Пензе, крайне бедствуя. Учась в духовной сем. (с 1856), К. давал частные уроки, что не мешало ему быть первым учеником по большинству предметов. Не закончив семинарии (где овладел классич. языками, успешно изучал франц. и нем. языки, перечитал знаменитых рус. поэтов, ‘передумал’ В. Н. Татищева и H. M. Карамзина), поступил на ист.-филол. ф-т Моск. ун-та (1861).
Как историк формировался под влиянием препод. Ф. И. Буслаева (у него написал первый реферат — ‘Сравнит. очерк нар.-религ. воззрений’), С. М. Соловьёва, Б. Н. Чичерина, А. П. Щапова (развивавшего, наряду с работами славянофилов-почвенников И. Д. Беляева, И. Е. Забелина, А. Н. Попова, особый интерес К. к быту и хозяйствованию рус. мужика). По окончании курса со степенью кандидата (1865) оставлен на 2 года при кафедре рус. истории для подготовки к проф. званию (препод. ун-та стал лишь в 1879). Уже канд. соч. К. ‘Сказания иностранцев о Моск. гос-ве’ [Моск. гос-во по описанию иностранцев XV—XVIII в.] (‘Моск. ун-тские изв.’, 1866, No 7—9, оттиск — М., 1866, М., 1991) сосредоточено на повседневности обыденной жизни (быте и характере рус. человека), проникнуто внутр. темой ‘Россия и Запад’ и отмечено органич. соединением почти худож. общедоступности и строгой научности. В 1867 К. начал пед. деятельность, не прекращавшуюся до конца жизни и навсегда оставившую его имя в истории рус. образования. В янв. 1869 женился на Анисье Мих. Бородиной и поселился в любимом Замоскворечье у Полянского рынка.
В магистер. дис. ‘Др.-рус. жития святых как ист. источник’ [М., 1871, благожелат. отзывы как светских ж-лов (ВЕ, 1872, No 2, PC, 1872, No 9), так и духовных (‘Правосл. обозр.’, 1872, т. 1, ‘Странник’, 1874, No 9)] К. обратился к изучению колонизации — главной для него основы становления государственности и характера рус. народа: по житийным памятникам он выясняет роль монастырей в колонизации севера Руси (заодно как бы отвечая на упреки славянофилов Соловьёву в опущении этих важнейших для внутр. быта и нар. миросозерцания источников). К. детально и критически исследовал ок. 5000 житийных списков, изучив т. о. жития не менее 166 святых (науч. подвиг, по общему мнению оппонентов,— ЧОИДР, с. 70), и отстоял на защите (26 янв. 1872, среди оппонентов филологи Буслаев, Н. С. Тихонравов, фольклорист Е. В. Барсов, ставший близким другом К.) выводы об историко-прагматич. скудности жанра, обусловленной иной его природой и его особой литературной формой: ‘лит. колыбелью жития была церк. песнь, а публикой — об-во, к-рому был чужд простой ист. интерес’ (там же, с. 57—58). Акцентируя в житиях заимствование из вост. агиографии (‘тип угодника’, ‘общие места’, ср. возражение офиц. оппонентов Соловьёва и Н. А. Попова— там же, с. 59), К. отказывается, в противовес С. П. Шевырёву, видеть в них зарождение нац. лит-ры в Сев. Руси (см. там же, с. 58). Уникальное значение жития для пробуждения нравств. свободы у человека рус. Средневековья и своеобразное отражение духовно-психологической реальности ‘сквозь строгие условности житийного изложения’ К. осознал позднее (‘Курс рус. истории’, ч. 2, М., 1906, с. 319—23).
Вовлеченный в круг вопросов по рус. церк. истории (с 1871 и должностью препод. Духовной акад.), К. стал сотрудничать в ж. ‘Правосл. обозр.’, а позже в ‘Богослов, вест.’. В его печатных (ок. 16) и неопубл. работах (‘О ереси жидовствующих’, 1870, ‘Нил Сорский’, 1905), поев, этой тематике, обойдены пристальным вниманием лишь отд. узловые темы, но в т. ч. и вопрос о крещении Руси (хотя известно, что в 1888 при праздновании 900-летия христианства в России К. произнес речь в Духовной акад., выделив гражд. заслуги христ. церкви: ‘воспитывая верующего для грядущего града’, она ‘таинственно’ и ‘постепенно обновляет и перестраивает гражд. об-во’ — БВ, 1911, No 5, с. 12). Пятилетняя работа над др.-рус. текстами окончательно сформировала проявившиеся еще в канд. работе умение молодого ученого говорить языком постигаемой эпохи и способность писать ‘чеканным’ (‘кованым’) слогом (см. Айхенвальд, Амфитеатров, Федотов).
В докт. дис. ‘Боярская дума древней Руси’ (значит. часть — РМ, 1880—81, отд. переработ. изд.— М., 1881, 4-е изд., М., 1909, защита в 1882) К. исследовал участие об-ва (в его классовом составе) в управлении страной и гос-вом (10—18 вв.), заложил основы для целостного понимания рус. ист. процесса.
В отличие от гос.-юридич. школы, сложившейся в 40-е гг. (Соловьёв, Чичерин, К. Д. Кавелин) и сосредоточенной на первенствующей ист. роли гос-ва, правительства, правовых норм и ‘властных личностей’, К. на первый план ист. процесса выдвигает народ — как совокупность социальных групп и классов в процессе их ‘общежития’. В истории Думы его интересует не столько ее компетенция и механика работы, сколько состав — те классы об-ва, к-рые в Думе и через нее управляли Россией.
‘В истории классов К. нашел свою социальную тему, к-рую он противопоставил полит, теме гос-ва’ (Федотов, с. 172). Вместе с тем Дума, по К., будучи представительным учреждением, открывала возможность стать органом нар. волеизъявления, что ощутимее проявлялось в деятельности зем. соборов, к-рым К. посвятил спец. работу ‘Состав представительства на зем. соборах древней Руси’ (РМ, 1890, No 1, 1891, No 1, 1892, No 1).
В своем гл. творч. достижении — ‘Курсе рус. истории’ [ч. 1, 1904, 4-е изд.— 1911, ч. 2, 1906, 3-е изд.— 1912, ч. 3, 1908, 2-е изд.— 1912, ч. 4, 1910, 2-е изд.— 1915, все — М., ч. 5 не закончена, в разных ред. выходила в 1921, 1937 и 1958 (см. Соч. в 8 тт., т. 5)] К. поставил задачу выявить ‘общежительную природу’ человека и изучить ист. личность рус. народа. Науч. выводы, по К., должны непосредственно влиять на человеческие стремления и поступки, а не оставаться в области чистого знания. Особая заслуга ‘Курса…’ — полнота и всесторонность описания истории рус. крестьянства, любимого авт. героя, представленного как гл. фигура нар. колонизац. движения и трудовой деятельности — важнейших ист. факторов для К.
Очевидно, этой симпатией к рус. мужику (крестьянину-земледельцу и ‘промышленнику’) и постоянной болью за него (и в ‘Курсе’, и в спец. работах о происхождении и отмене крепостничества) во многом объясняется весьма умеренный интерес К. к проблемам внеш. политики России и судьбе государственности. Отсюда и весьма скептич., если не иронич. отношение к имп. России, к рус. дворянству после Петра I и дворян, культуре в ее отъединенности от остальных сословий в целом.
В ‘Курсе’ с особой полнотой обнаружилась художественность уникальной исторической прозы К.: современники отмечали ее внутр. диалогичность (‘большинство его произв.— скрытые диалоги’), ее афористичность и поэтич. целостность (в его фразе ‘ничего не переставишь, не изменишь’), неповторимую индивидуальность (‘говорить о К. лучше всего словами К.’), ‘особенный тон’, создающий ‘внутр. музыку’ мысли и речи, глубинную оправданность замысла — ‘рус. история должна быть рассказана рус. языком’ (все цитаты см.: Айхенвальд, с. 117, 120, 130, 133), ‘цельные картины прошлого’ и ‘живые образы времен’, их ‘неотразимую жизненную правду и осязательную реальность’ (ЧОИДР, с. 28, 29).
Чуткий к обществ, практике педагог (‘неотразимое влияние на все миросозерцание слушателей’ — там же, с. 12). К. рано почувствовал нараставшую опасность замены свободного познават. воспитания идеологич. натаскиванием, в к-ром общенар. и общечеловеческие цели подменяются сословно-групповыми, самосознание — полит, ориентацией, нравств. чувства — кодексом правил, а обществ, инициатива — регулятивными принципами. К. читал курсы лекций в Александров, воен. уч-ще 17 лет (1867—83), в Моск. духовной акад. — 35 лет (1871 — 1906, с 1882 проф., с 1907 поч. чл. Духовной акад.), на Высших жен. курсах (по приглашению своего друга, историка В. И. Герье) — 15 лет (1872 — 88), в Моск. ун-те, сменив Соловьёва,— св. 30 лет (1879—1911, с 1882 проф.), в Моск. уч-ще живописи, ваяния и зодчества — 10 лет (1900—10), а также в аудиториях Лубянских жен. курсов и Политехнич. музея, в 1893—94 и в 1894—95 читал курс ‘Новейшей истории Зап. Европы в связи с историей России’ вел. кн. Георгию Александровичу в Абастумане (Кавказ).
Видя ‘лучшее назначение и высшее качество власти’ в ‘нравственно-воспитат. влиянии на управляемое об-во’ (Соч. в 8 тт., т. 8, с. 317), в т.ч. и посредством проповеди ‘свободы и просвещения’ (там же, т. 5, с. 370), К. в 1905 принял участие в работе Комиссии по пересмотру законов о печати и в Петергофских совещаниях о проекте Гос. Думы, а в 1906 баллотировался в 1-ю Гос. Думу по кадетско-октябрист. списку (хотя сам считал себя ‘диким’ — ‘ни к Богу, ни к черту’, а по определению П. Н. Милюкова, ‘стоял ближе к демократически-народническому, чем к конституционно-либеральному течению нашей интеллигенции’ — см. в сб.: В. О. Ключевский. Характеристики, с. 212), избран не был. Оставаясь верным себе, К. усматривал залог будущего развития гос-ва в ‘непрерывном взаимодействии правительств, власти и нар. представительства’ (‘Краткое пособие по рус. истории’, с. 201).
С 1874 чл. ОЛРС (с 1909 почетный), с 80-х гг. чл. Моск. археологич. об-ва, ОИДР (в 1893 — 1905 пред.). С 1889 ч.-к. Петерб. АН, с 1900 акад. истории и древностей русских, с 1908 поч. акад. по разряду изящной словесности. В 1906 избран в чл. Гос. совета от Акад. наук и ун-тов, но немедленно отказался за невозможностью для него жить в Петербурге. Влияние К. отразилось в деятельности его бывших учеников, в т. ч. ПН, Милюкова, С.Ф. Платонова, А. А. Кизевет-тера, отчасти M. H. Покровского, художников В. А. Серова и А. М. Васнецова, он помогал Ф. И. Шаляпину ‘вжиться’ в ист. роли.
Для духовного облика К. характерно стремление к нравств. устойчивости против набегающих впечатлений и веяний момента. Сознавая, что цельные миросозерцания создаются только внутр. личной работой над собой, К. считал, что она невозможна без высших руководящих интересов жизни. По мнению К., в нравств. истории рус. об-ва идеал счастья ‘во всем его объеме’ (Соч. в 8 тт., т. 8, с. 124), не выдержавший своей цельности и распавшийся на разнообразные житейские ‘охоты’, должен уступить место ‘христианской грусти’, ‘настроению, проникнутому надеждой, но без самоуверенности, а только с верой’ (там же, с. 126, 131).
Это настроение, выраженное в молитв, стихе ‘Да будет воля Твоя’, ‘никакой христ. народ своим бытом, всею своею историей не почувствовал … так глубоко, как русский’, и ни один поэт не проникся им в 19 в. так сильно, как М. Ю. Лермонтов (там же, с. 132). К. не только усматривал непреходящее значение нравств. (христианского) идеала для становления личности и духовной жизни рус. об-ва, но и утверждал его необходимость для политико-гос. уклада России и для ‘людского общежития’ вообще. Этой идеей проникнуты работы К. ‘Содействие церкви успехам рус. гражд. права и порядка’ (в кн., Годичный акт в Моск. духовной академии…, M. 1888), ‘Значение преп. Сергия Радонежского для рус. народа и гос-ва’ (БВ, 1892, No 11, под загл. ‘Благодатный воспитатель рус. нар. духа’ в сб., Троицкий цветок, М., 1892), ‘Добрые люди древней Руси’ (БВ, 1892, No 1, 3-е изд., М., 1902) и др. Нравств. подвиг наряду с умств. трудом ‘всегда останутся’, по мысли историка, лучшими строителями об-ва и самыми ‘мощными двигателями человеческого развития’.
К. прославился мастерством ‘ист. портретов’ (в т. ч. Сергия Радонежского, Ульяны Осоргиной, Ф. М. Ртищева, царя Алексея Михайловича, Петра I, В. В. Голицына, Н. И. Новикова, H. M. Карамзина, Соловьёва), выявлявших ‘внутреннюю идею лица’. Труды К. часто осознавались как непосредств. источник для постижения человеческой жизни вообще и ‘внутр. мира’ как особой реальности в частности, а их автора причисляли к подлинным ‘учителям психологии’, наряду с крупнейшими писателями 19 в. (Франк С. Л., Душа человека. Опыт введения в филос. психологию, М., 1917, с. 4).
По убеждению К., худож. произв. должно быть ‘отзвуком … ценного общечеловеческого или по крайней мере национального мотива’ (Соч. в 8 тт., т. 8, с. 113): так, в творчестве А. С. Пушкина ‘впервые обозначился духовный облик рус. человека’ (там же, с. 312), а Лермонтов запечатлел (после 1835) ‘господствующий тон’ рус. жизни — особую ‘грусть’ (там же, с. 131), когда сердце, опечаленное несовершенством и невозможностью личного счастья, торжествует над своей печалью, смиряясь перед волей Провидения и находя отраду в идее долга и самоотречения (см.: ‘Грусть’ — РМ, 1891, No 7). Отсюда отвращение К. к декадентству как ‘творчеству без идеала’ (Письма, с. 334). Устойчивый интерес К. к истории обществ, и частного быта, к влиянию ‘основных стихий рус. природы’ на ‘строение жизни и понятий рус. человека’ (Соч. в 8 тт., т. 1, с. 66) отвечал заветам Н. В. Гоголя, требовавшего от историков показать ‘связь, весь быт… народа, его связь с землей, на к-рой он живет’ (Гоголь в восп., с. 469).
Воссоздав укорененные в нац. особенностях истории России 18—19 вв. ‘родословия’ известнейших лит. героев — ст. ‘Евгений Онегин и его предки’ (РМ, 1887, No 2) и »Недоросль’ Фонвизина’ (‘Иск-во и наука’, 1896, No 1),— К. научно утвердил одно из осн. положений рус. ист.-лит. мысли: худож. персонаж — лицо столь же историческое, сколь и поэтическое, а живой нравств. смысл худож. произведения выявляется только в его ‘диалоге’ с историей. Поскольку для К. ‘осн. предмет науч. изучения — проявление сил и свойств человеческого духа, развиваемых общежитием’ (Соч. в 8 тт., т. 1, с. 411), постольку неуклонно его стремление представить ход истории через постижение ист. лиц (близость к ‘истории-искусству’ Л. Н. Толстого), а также — худож. персонажей.
В пушкинской ‘коллекции худож.-ист. портретов’ (от героев ‘Арапа Петра Великого’ до Гринёва и ‘современника’ Пушкина — Евгения Онегина) К. видит ‘довольно связную летопись нашего об-ва в лицах за 100 лет с лишком’ (Соч. в 8 тт., т. 7, с. 152) и парадоксально для ученого-историка утверждает, что в ‘Капитанской дочке’ ‘больше истории, чем в ‘Истории пугачевского бунта» (там же, с. 147). Подчас и саму историю-науку К. склонен рассматривать лишь в качестве развернутого комментария к литре, единственно способной создать целостную картину ‘людского общежития’, где ход, слова и поступки действ, лиц в соответствии с жизненной правдой изнутри определяются нравств. смыслом. К. в письме к А. Ф. Кони утверждал, что ‘история нашей эпохи’ невозможна ‘без И. С. Тургенева, Ф. М. Достоевского и т. д.’ и даже ‘не в главе о лит-ре, а в отделе об обществ, типах’ (Письма, с. 209). Прогноз К. сбылся и по отношению к нему самому. Совр. лит-ведение осваивает произведения ‘ума его, к-рый весь от чувства России, аксаковского, лесковского, некрасовского, щедринского и еще другого, только его собственного, т. к. никто … не понял бы так Петра’ (Н. Я. Берковский — ВЛ, 1986, No 5, с. 155).
В арх. фондах К. сохранились его наброски о рус. писателях — Лермонтове, Гоголе, И. С. Аксакове, И. А. Гончарове, Достоевском, А. П. Чехове (частично опубл. в изд.: Неопубл. произв., с. 311—24, и ж. ‘Рус. архив’, 1990, в. 1), а также заметки, выписки и наброски лит.-ист. характера, в т. ч.: ‘Былина о Новгородском госте Садко’, ‘Летописные известия о богатырях’, ‘Заметки о былинах и их изучении’, о сб-ке песен и романсов 18 в., языке писем М. В. Ломоносова, летописей, заметка ‘Ода’, материалы к биографии Пушкина, заметки об эпосе и мифологии, филол. записи, две заметки о ‘Слове о полку Игореве’, о драме А. Н. Островского ‘Воевода’, о М. Горьком и др. Опыты собственно лит. творчества — рассказы, этюды, стихотв. экспромты, незаконч. повести и т.п. не были у К. результатом сколько-нибудь серьезных и систематич. усилий (частично опубл. там же).
В ист. действительности кон. 19 — нач. 20 вв. (‘Я человек 19 века…’, см. в кн.: Нечкина, с. 7) К. видел три основных направления для приложения сил: путь предания, бездорожие насилия и, избранный им самим, путь изучения (в отличие от исчерпавшего себя и уто-пич. искания славянофилов и народников) проделанной народом подготовит, работы. Веря в сокровенные силы народа, тем не менее единственно действенным считал путь исторического воспитания (см. его науч. завещание ‘Благодатный воспитатель рус. нар. духа’ — ‘Троицкий цветок’, М., 1892, No 9), не уставая извлекать и повторять уроки истории, к-рую в этом отношении понимал как ‘науку, ведущую к нар. самосознанию’ (Неопубл. произв., с. 157).
Изд.: Соч., т. 1 — 8, М., 1956—59, Соч., т. 1—9, М., 1987—90 (предисл. В. А. Александрова и В. Л. Янина, т. 9 — Статьи по рус. культуре), Краткое пособие по рус. истории, 7-е изд., Владимир, 1909 (изложение доведено до 1908), Опыты и иссл., М., 1912, Очерки и речи, М., 1913, Отзывы и ответы, М., 1914, Неоконченная статья К. о Н. В. Гоголе. Публ. Э. Г. Чумаченко.— ЗапГБЛ, М., 1961, в. 24, Письма. Дневники. Афоризмы и мысли об истории, М., 1968, Неопубл. произв., М., 1983, Древнерусские жития святых как ист. источник, М., 1988, Ист. портреты, М., 1991, Лит. портреты, М’ 1991 (сост., вступ. ст. А. Ф. Смирнова).
Лит.: ЧОИДР, 1914, кн. 1 (биогр. очерк, речи о науч. деятельности К., мат-лы для биографии, ф. с., восп., библ. работ К.), М., 1914, В. О. Ключевский. Характеристики и восп., М., 1912 (в т.ч. статьи П. Н. Милюкова, А. Ф. Кони, А. А. Кизеветтера, М. М. Богословского), Артоболевский И. А., К биографии К.— ГМ, 1913, No 5, Голубцова М., Восп. о К.— В кн.: У Троицы в Академии. 1814—1914, М., 1914: Барсов Е., Мнение К. о М. Горьком.— Там же, Чулошников А., К истории манифеста, 6 авг. 1905.— КА, 1926, т. 1(14), Петергофские совещания о проекте Гос. Думы, 2-е изд., П., 1917, Кизеветтер А. А., На рубеже двух столетий. Восп., 1881 —1914, Прага, 1929, Милюков П. Н., Восп. (1859—1917), т. 1, Н.-Й., 1955, Федотов Г. П., Россия К.— В его сб.: Россия, Европа и мы, Париж 1973 (переизд.: НН, 1991, No 3), Покровский В., А. С. Пушкин…, 4-е изд., M., 1916, с. 478—92, Айхенвальд Ю. И., К.— мыслитель и художник.— В сб.: В. О. Ключевский. Характеристики и восп., M., 1912, Амфитеатров Ал., К., как художник слова. Речь… на десятилетнюю годовщину памяти К.—‘Грани’, Б., 1921, т. 26, Гулы-га А. В., К. и рус. культурная традиция.— В кн.: Традиция в истории культуры, M., 1978, его же, К.— мыслитель и художник.— В его кн.: Искусство истории, M., 1980, Флоровский Г., Пути рус. богословия, Париж, 1988 (ук.). Нечкина M. В., В.О. Ключевский. История жизни и творчества, M., 1974 [библ. (в т.ч. некрологов, с. 573—78), Черепнин Л. В., В. О. Ключевский.— В его кн.: Отеч. историки XVII—XX в., M., 1984, Чумаченко Э. Г., Обзор неопубл. рукописей К. о рус. лит-ре XIX — нач. XX в.— ‘Труды МИАИ’, M., 1961, т. 16, ее же, К. о рус. писателях.— ‘Вопросы архивоведения’, 1963, No 2. + Некрологи, 1911: РСл, 14 мая, БВ, No 5 (библ.: 72 номера соч. К.), ВЕ, No 6. ЛН, т. 68, 70, 90 (ук.), СИЭ, Лерм. энц. Архивы: Ин-т истории АН, ф. 4, Ленинград, отд. Ин-та истории АН, ф. 169, 197, ААН, ф. 640, Зимин А. А., Архив К.— ЗапГБЛ, в. 12, M., 1951, ЦГИА, ф. 733, оп. 138, д. 511 (ф. с. 1901 г.), оп. 151, д. 117 (сведения о полит, неблагонадежности К. за 1885, 1887 и 1894 гг.), ф. 797, оп. 63, I Отд., II ст., д. 44, 1893—94 (о командировании д. стат. сов. К. в Абастуман) [справка В. M. Лупановой], ЛО ААН СССР, Р. V, оп. К.—75/3, л. 2—3 (‘Генерал Ванновский, добрая лэди и неблагодарный слон’, сказка К. [копия 1902 г.] с фривольным сюжетом и полит, направленностью), ЦГИАМ, ф. 418, оп. 48, д. 341 (о присвоении Степеней кандидата и магистра), ф. 179, оп. 21, д. 2920 (о кончине К. и увековечении его памяти), ф. 1869, оп. 2, д. 12 (письма К. к ректору Духовной акад. С. К. Смирнову), ф. 2202, оп. 1, д. 124—26, оп. 2, д. 8, 9, оп. 3, д. 9 (письма К. историку M. С. Корелину) [справка Л. И. Жориной].