Много раз было высказано, что изменение в порядке студенческих испытаний есть ключ всей университетской реформы. Как бы многообразны ни были перемены, если испытания не будут отделены от преподавания и не получат характера испытаний государственных, преобразование не только окажется полумерой, но вовсе преобразований не будет: все пойдет по-прежнему, может быть, хуже. Без единства плана перемены с боку деланные, существа дела не касающиеся, не продержатся, преобразование потерпит неудачу. Произойдет нечто вроде того, что было не так давно с ‘крамолой’. Ничего действительно серьезного не делалось, а уверялось, что все меры репрессии с ‘диктатурой сердца’ включительно перепробованы и оказались бессильными, остается де один путь, тот, который крамолой указывается. И пошли было по этому пути… Цель университетской реформы одна: поднять дело науки и обучения в наших университетах. Правильная организация преподавания и испытаний есть потому краеугольный камень всего дела. В каком ныне состоянии находится обучение тысячи молодых людей, правительством порученных произволу автономных профессорских корпораций, можно видеть из помещаемой ниже статьи К вопросу об университетских экзаменах, писанной студентом под живым впечатлением, им лично испытанного. Кто знает нынешние университетские порядки, тот может засвидетельствовать, что картина фотографически верна, как это не безотрадно. ‘Университетская наука’, приведенная к десятку дурно составленных литографированных тетрадей, кое-как зазубриваемых в два-три дня перед экзаменом, чтобы добыть четверку или пятерку (тройку можно обыкновенно получить ‘без бою’, как выражаются в некоторых университетах), и получить диплом, совершенное ничегонеделание в течение четырехлетнего курса: вот процесс обучения массы молодых людей, готовящих себя к высшим государственным профессиям. Автор статьи — студент юридического факультета и описывает порядки, действующие на этом факультете. Картина была бы полнее, если б изображены были экзаменные порядки обширнейшего факультета медицинского, где чудес еще более, чем на юридическом, и который между тем снабжает своих питомцев правом врачебной практики. Впрочем, и на историко-филологических факультетах положение дел не лучше, если еще не хуже: они представляют зрелище безобразнейшего произвола и хаоса и совершенно не соответствуют своему названию. В них нет и тени серьезного учения, и они совершенно неспособны давать учителей для гимназии. Картина, повторяем, безотрадная. Устав 1863 года сделал свое дело. Науки нет в наших университетах. Самоуправление (то есть бесконтрольное подчинение учащегося юношества произволу и интригам профессорских коллегий) привело университеты к самоуничтожению. Казалось бы, нельзя и минуты медлить спасительной реформой, а между тем вопрос этот коснел-коснел до последней минуты. Да и теперь, когда реформа, по-видимому, есть дело окончательно решенное и вступает на путь законодательного шествия, разве можно сказать, что она действительно готовится? Что толку в бумажном уставе, хотя бы таковой и оказался в должной полноте и симметрии параграфов? Все дело в исполнении, все дело в исполнителях. А заметно ли хотя какое-нибудь движение в ходе дел по этой части? Предпринимаются ли какие-либо ощутительные к реформе приготовления? Делаются ли какие-либо перемены и перемещения в персонале, которые, по всему вероятию, были бы необходимы для того, чтобы реформа могла стать правдой и увенчаться успехом? Все тихо, ничего нет, все по-прежнему. Бывший в должности министра народного просвещения статс-секретарь Сабуров оставил по себе обильный запас поучительных изречений, сказанных им в краткий срок своего управления, однако однажды привел он по истине поучительное из великой книги слово о мехах старых, в которые вино новое не следует вливать. Какого свойства было новое вино, которое намеревалась тогдашняя администрация вливать в свои новые меха, мы не судим, но слово о мехах как нельзя более применимо в настоящем случае, когда решено спасти русскую науку и довершить плодотворное преобразование нашей школы. Без реформы университетов не может считаться упроченной и реформа гимназии, которая, как и всякое дело, может здравствовать и приносить плоды, когда живет и движется, а не коснеет. Что остановилось, то закоснело и то идет назад и предается тлению. Прогресс же учебной реформы теперь главным образом состоит в правильном устройстве университетов, которые должны довершать дело гимназий, а не портить его и давать гимназиям все более и более соответствующих своему назначение учителей, между тем как университеты отказываются служить этой цели и вынуждают содержать особые заведения для того, чтобы наши гимназии не остались без преподавателей.
Наши университеты ныне что угодно, только не рассадники высших знаний. Назовите их опытом (увы! не блистательным) конституционного режима в самодержавном государстве, экспедициями заготовления дипломов, обществами взаимного страхования от научного труда, клубами любителей чего-то, но университетами они станут, лишь когда исключительной целью их будет наука. Это невозможно, пока все дело научного труда будет сводиться к составлению и заучиванию безобразных литографированных тетрадей. Без существенного преобразования экзаменов истребление этого рода литографированных курсов невозможно. Не помогут никакие запрещения. Курсы эти и ныне считаются под запретом, но процветают как никогда. Как всякое дело практической пользы, производство этих тетрадей с течением времени даже значительно усовершенствовалось. Как не пришла никому мысль щегольнуть ими на Всероссийской Выставке! В каком бы поразительно жалком виде предстала миру русская наука! Те подробные программы с надписаниями между строк, о которых говорит автор, составляют усовершенствование, которого несколько лет тому назад еще не знали. Если бы все осталось как есть, то вероятно наступило бы время, когда аудитория профессора состояла бы единственно из стенографа, набрасывающего слова лектора. Это, быть может, практиковалось бы и теперь, если бы точное воспроизведение сказанного не было невыгодно для научной репутации многих преподавателей: недостатки ныне падают исключительно на студентов-составителей. Только коренное изменение испытаний может вывести из употребления эту литографированную литературу низкого научного калибра, причиняющую положительный вред занятиям студентов. Она исчезнет, потому что сделается бесполезной. Пока экзамены будут производиться как ныне каждым профессором из того, что ему вздумалось прочесть, наука и преподавание не могут двинуться вперед в наших университетах. Только разорвав эту связь случайно прочитанного с кое-как спрошенным и перенеся экзамены в особые комиссии, для которых производство испытаний стало бы делом специального призвания, и где требовалось бы знание не случайных клочков вчера прочитанных, а основание каждой науки, можно надеяться на улучшение и профессорского преподавания, и студенческих занятий, и на водворение у нас свободной академической системы в неискаженном виде. Именно эта мысль преследовалась в проекте нового устава, составленном под ближайшим наблюдением нынешнего министра народного просвещения. Производство экзаменов в комиссиях составляет такую его существенную часть, что если б устранить ее, то весь проект распался бы и его нужно было бы заменить другим на иных основаниях. Противники испытаний в комиссиях высказывают два главных якобы ‘опасения’. Где, спрашивают, найти, особенно в провинциях, людей настолько научно образованных, чтобы стать членами экзаменационных комиссий, — как будто дело идет не об испытании студента в том, насколько им усвоены элементы науки, а об основании академии наук, оценивающих новые изобретения в науке! Не хотят понять, что многие из числа профессоров в качестве членов комиссий, в состав которых войдут и посторонние лица, местные и присланные, явятся совсем иными экзаменаторами, чем ныне. Характер деятельных людей зависит от условий, в которые они поставлены. Другое опасение: будто бы испытания в комиссиях понизят научный уровень требований, по меньшей мере смешно ввиду нынешнего состояния университетских испытаний. Всякая скромная положительная величина неизмеримо больше нуля. А нынешние испытания даже не нуль, а величина отрицательная…
Впервые опубликовано: ‘Московские ведомости’. 1882. N 220. 10 августа. С. 2-3.