Картинка Фауст и Маргарита, Гёте Иоганн Вольфганг Фон, Год: 1871

Время на прочтение: 5 минут(ы)

Картинка Фаустъ и Маргарита.
(Съ картины Арри Шеффера).

Великое произведеніе великаго нмецкаго поэта слишкомъ извстно, для того чтобъ мы отважились представить здсь хотя самую сжатую характеристику ‘Фауста’ Гёте — тмъ боле что нтъ почти никакой возможности въ журнальной стать говорить о книг, на которую написаны цлые томы комментарій такими глубокими знатоками, какъ Динцеръ и проч. Поэтому, помщая рисунокъ съ картины Арри Шеффера, изображающій едва-ли не самый поэтическій моментъ первой части ‘Фауста’, мы позволимъ себ лишь въ самыхъ краткихъ чертахъ напомнить читателямъ эту сцену, коснувшись при этомъ случа какъ личности автора, такъ и значенія его безсмертнаго произведенія, находящихся въ самой тсной взаимной связи.
Душа и сердце, чувство и разумъ Гёте въ теченіи его поприща развивались въ необыкновенно-счастливой гармоніи между собою. Не одни лишь прирожденные дары духа проявлялъ Гёте въ своихъ твореніяхъ, но во всю жизнь свою неустанно стремился пріобртать вновь и такимъ образомъ дополнять познаніемъ, расширять свое внутреннее я, чмъ и достигъ онъ развитія въ себ такой личности, въ которой физическая и духовная стороны находились въ дивномъ равновсіи. Отсюда — неодолимая сила, съ которой онъ дйствовалъ на всякаго, вступавшаго въ сношеніе съ нимъ. Отсюда же — идеальность и субъэктивность, которыя поражаютъ насъ въ немъ и въ то же время остаются объэктивными,— такъ какъ Гёте былъ того мннія, что человкъ лишь настолько познаетъ самого себя, насколько онъ познаетъ вншній міръ, воспринимая этотъ міръ въ себя и видя себя въ этомъ мір, поэтому Гёте всегда стремился уловить Идею въ Дйствительности, созерцать ее въ ней и воплотить въ осязаемомъ образ. Безъ сочетанія Идеи съ Дйствительностью (природою) онъ не считалъ возможнымъ искусства и вполн отдался реальному идеализму, котораго цль — дать дйствительности поэтическую форму. Съ самой юности стремился онъ воспринимать въ себя и усвоивать себ все какъ оно есть, разсматривая вещи съ ихъ истинной точки зрнія и не внося предвзятыхъ о нихъ понятій. Такъ какъ природа есть истина, то и мудрость для Гёте заключалась въ одной истин, и онъ мене всхъ поэтовъ удалялся отъ дйствительной осязаемой истинности вещей, стараясь лишь передавать ихъ врно съ природою, ничто не было ему противне какого бы то ни было благонамреннаго лицемрія: онъ хотлъ быть лишь искреннимъ — въ добр и зл равно — какъ сама природа. Оцнивая вполн сущность христіанства, со свободою протестанта, онъ въ то же время основывалъ свое религіозное міросозерцаніе главнйше на любви къ природ и человку, признавая Бога въ природ, а послднюю въ Бог, это привело его къ пантеистическому взгляду на міръ, видящему повсюду и во всемъ въ совокупности правящее присутствіе Бога. Это воззрніе Гёте съ поразительною полнотою выступаетъ въ слдующемъ отрывк изъ ‘Фауста’:
Маргарита.
Ну, Генрихъ, общай!
Фаустъ.
Все, что могу лишь я.
Маргарита.
Скажи, въ чемъ состоитъ религія твоя?
Ты благороденъ, добръ,— я очень это знаю,
Но, видишь, я подозрваю,
Что мало вры у тебя.
Фаустъ.
Оставимъ это, милое дитя!
Коль знаешь, что я добръ,— имй же снисхожденье!
Я за мою любовь
Отдамъ и жизнь, и кровь,
Но ничьего не трону убжденья.
Маргарита.
Но это все не то… Намъ вра вдь нужна.
Фаустъ.
Нужна?
Маргарита.
Ахъ, еслибъ я была властна
Хоть мало надъ поступками твоими!
Въ теб передъ обрядами святыми
Благоговнія не вижу я слда.
Фаустъ.
Я уважаю ихъ всегда.
Маргарита.
Но все неискренно, не съ врою святою.
Ужь сколько времени, ты въ церковь ни ногою,
Да и на исповдь не ходишь никогда.
Скажи мн: вруешь ты въ Бога?
Фаустъ.
Дитя мое! въ комъ дерзости такъ много,
Чтобы сказать: ‘я врую въ Него?’
Спроси — духовника-ли своего,
Философа-ль — и ихъ отвтъ избитый
Насмшкой отзовется ядовитой
На дерзкаго, который произнесъ
Тотъ необдуманный вопросъ.
Маргарита.
Такъ ты не вруешь?
Фаустъ.
Чистйшее созданье!
Ты ошибаешься. Кто смлъ Его назвать?
Кто ‘врую въ Него’ могъ съ твердостью сказать?
Иль, чувствуя во всемъ Его здсь пребыванье,
Кто, дерзкій, могъ не вровать въ Него —
Источника всего?
Не Онъ ли все собою обнимаетъ?
Не Онъ ли все въ одномъ себ вмщаетъ:
Тебя, меня, весь міръ? Не всю ли неба сводъ
Вселенную обнялъ и вчный свтъ къ намъ льетъ?
Ты чувствуешь въ земл упругость подъ ногами,
Ты видишь, какъ привтливо надъ нами
Сонмъ зажигаютъ звздъ ночныя небеса?
Не зеркало-ль моимъ глазамъ твои глаза?
Не все ли это рвется и тснится
И въ голову, и въ сердце, милый другъ,
И въ тайн вчной движется, стремится,
Невидимо и видимо вокругъ?
Пусть этимъ всмъ исполнится твой духъ,
И если ощутишь ты въ чувств томъ глубокомъ
Блаженство — о! тогда его ты назови,
Какъ хочешь: пламенемъ любви,
Душою, счастьемъ, жизнью, Богомъ —
Для этого названья нтъ:
Все — чувство… имя-жь — звукъ одинъ гремящій,
Звукъ безъ значенья, дымъ летящій
И помрачающій небесный, яркій свтъ.
Такъ и во всхъ своихъ произведеніяхъ Гёте изображалъ только то, что было пережито имъ самимъ, даже мелкія стихотворенія его всегда были отраженіемъ извстнаго состоянія его духа въ данную минуту. Онъ постоянно стремился осуществить въ себ идеальнаго человка, ставилъ себ задачу жизни въ свободномъ и изящномъ саморазвитіи и въ сохраненіи своей внутренней цльности, такъ что на всхъ путяхъ своей жизни Гёте является вполн законченнымъ характеромъ и человкомъ въ полномъ смысл этого слова. Достигнуть этого было нелегко, тяжелой борьбы стоило осилить юношескій пылъ и, подчинивъ его тому что было призваніемъ — искусству, перелить въ форму прекраснаго. Этою-то формою (по крайней мр, совершеннйшею изъ всхъ твореній Гёте) и является Фаустъ, съ самаго начала и до конца борящійся со зломъ (Мефистофелемъ), ибо не хочетъ признать необходимости ограничить порывы своего духа къ безконечному, отсутствіе смиренія приводитъ его къ полному крушенію въ конц первой части трагедіи, но не къ совершенной погибели, такъ какъ и по исчезновеніи Фауста съ Мефистофелемъ остается еще возможность и даже вроятность, что высшая сила Фауста одолетъ духа зла, чмъ дйствительно и завершается вторая часть ‘Фауста’. Рядомъ съ нимъ возникаетъ характеръ Маргариты, выполненный съ неподражаемымъ искусствомъ и правдивостью,— сумволъ высшей беззавтно-отдающейся любви во всей ея чистот — любви которая этою самою чистотою и силою своей спасаетъ юную гршницу. Припомните, какою истинно-художественною простотою, какою трогательною сердечностью запечатлна сцена, выбранная Арри Шефферомъ для его рисунка…
Маргарита (срывая цвтокъ).
Позвольте на минутку.
Фаустъ.
Что такое?
Связать букетъ ты хочешь?
Маргарита.
Такъ, пустое…
Игра…
Фаустъ.
Что?
Маргарита.
Будете смяться надо мной!
Подите… (обрываетъ листки и лепечетъ про-себя).
Фаустъ.
Что же ты лепечешь, ангелъ мой?
Маргарита (вполголоса).
Любитъ — не любитъ…
Фаустъ.
О милое, чистйшее созданье!
Маргарита (продолжая).
Любитъ — нтъ, любитъ — нтъ.
(Вырывая послдній листокъ, съ радостью:) Любитъ!
Фаустъ.
О, ангелъ мой! Пусть это слово будетъ
Теб отвтомъ неба! Да, онъ любитъ!
Ты понимаешь ли, что значитъ это: ‘любитъ’?

(Онъ беретъ ее за об руки).

Маргарита.
Мн что-то страшно стало вдругъ!
Фаустъ.
Не бойся, не бойся, мой другъ!
Дай выразить этому взору,
Пожатью горячему рукъ
Все то, что не выразишь словомъ!
Позволь мн предаться блаженству вполн,
Блаженству, о другъ мой сердечный,
Которому быть должно вчно здсь, вчно!

(Маргарита, вырываясь, убгаетъ. Онъ стоитъ нсколько времени въ размышленіи, потомъ уходитъ за нею).

Такова искренность Фауста во всхъ ею заблужденіяхъ — и такъ же искренны его раскаяніе и муки посл каждаго изъ нихъ, какъ только онъ сознаетъ, что не можетъ воскликнуть:
….Погоди
Мигъ быстролетный наслажденья,
Ты сладокъ!..
Эта постоянная борьба съ самимъ собою и приводитъ Фауста къ тому святому отреченію, благодаря которому самъ Гёте достигъ высочайшей степени развитія какъ личности своей такъ и творческаго дара. Другими словами, главная мысль ‘Фауста’ — борьба Идеи противъ тсныхъ предловъ Дйствительности и Жизни,— борьба имющая значеніе общечеловческое и олицетворяющая судьбы всего человчества въ личности Фауста, который разршаетъ задачу примиренія между собою Знанія и Жизни. Таково міровое значеніе великаго произведенія величайшаго изъ нмецкихъ поэтовъ.

 []

‘Нива’, No 32, 1871

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека