КАРА.
КАРА.
Не придумать имъ казни мучительнй
Той, которую въ сердц ношу.
Н. Некрасовъ.
I.
——
——
II.
III.
——
Кара, Анненкова-Бернар Нина Павловна, Год: 1896
Время на прочтение: 76 минут(ы)
Пароходъ Баянъ уже почти исчезнулъ подъ водою, и море, свидтель недавней страшной катастрофы, поглотившее въ своей черной пучин двсти человческихъ жизней, мирно колыхалось, переливаясь, какъ ни въ чемъ не бывало, спокойными плавными волнами.
Въ отдльной кают столкнувшагося съ погибшимъ судномъ парохода Комета лежалъ Викторъ Николаевичъ Краевъ — капитанъ злополучнаго Баяна. Возл Краева сторожемъ сидлъ его врный слуга — матросъ Денисенко. Бросившись съ погрузившейся уже палубы своего парохода въ море, Краевъ ударился головой о какой-то тупой обломокъ и почти мгновенно потерялъ сознаніе. Спасенный подоспвшимъ къ нему на помощь Денисенко, онъ былъ доставленъ на Комету. Теперь онъ лежалъ въ тяжеломъ полузабыть и по временамъ вздрагивалъ конвульсивно всмъ тломъ.
Комета, энергично работая винтомъ, слегка покачиваясь на зыбкихъ волнахъ, торопилась къ утру попасть въ ближайшій портъ.
Краевъ открылъ, наконецъ, глаза и обвелъ вокругъ мутнымъ, полубезсознательнымъ взглядомъ.
— Тутъ… кто?— спросилъ онъ слабымъ голосомъ въ полутьм каюты, едва различая чью-то человческую фигуру.
— Я, ваше высокородіе.
— Денисенко, ты?
— Такъ точно.
Краевъ силился сообразить, гд онъ находится, какъ попалъ въ эту незнакомую ему каюту, и вдругъ точно что подбросило его съ койки — воспоминаніе о чемъ-то невообразимо страшномъ рзнуло по сердцу, и лицо его исказилось ужасомъ.
— Денисенко!…— тревожно окликнулъ онъ матроса.
— Чего изволите?
— Погибшихъ много?
— Душъ двсти,— мрачно отвтилъ Денисенко.
Протяжный стонъ вырвался изъ груди капитана.
— А команда?
— Многихъ нту.
Краевъ сдлалъ усиліе, чтобы подняться съ мста, и не смогъ.
— Денисенко,— проговорилъ онъ сдавленнымъ хриплымъ голосомъ,— по-мо-ги.
— Не приказано дохтуромъ,— не двинувшись, сурово отвтилъ Денисенко,— дохтуръ на пароход случился, такъ приказалъ мн стеречь ваше высокородіе, и чтобы никакихъ безпокойствъ вашему высокородію.
Краевъ грузно повалился снова на койку.
— Мы гд?— спросилъ онъ черезъ минуту
— Маякъ должно прошли.
— Мысъ обогнули?
— Не могу знать.
Краевъ опять забылся. Его ушибленная голова болла упорно, а потрясенный впечатлніями страшной ночи мозгъ не переставалъ болзненно работать, сплетая только что происшедшее съ событіями давно минувшихъ дней и облекая все это въ фантастическую форму полугорячечнаго бреда.
То казалось Краеву, что онъ лежитъ, качаясь на волнахъ моря, его несетъ куда-то по теченію, а кругомъ со зловщимъ свистомъ прорзываютъ воздухъ гранаты и бомбы и, шипя, падаютъ въ воду, то видлъ онъ себя въ барак, среди другихъ раненыхъ, и какъ тогда сверлило и дергало лвую руку, такъ теперь сверлило въ груди, ныло, сосало, въ глазахъ мелькали зигзаги длинныхъ огненныхъ полосъ, точно молній, въ ушахъ раздавались чьи-то вопли, мольбы… и Краевъ, безпокойно ворочаясь, издавалъ слабые стоны.
Денисенко продолжалъ сидть, не шевелясь, не сводя участливого взгляда съ капитана.
Такъ прошло съ часъ. Солнце уже стояло довольно высоко на небосклон, когда, попыхивая и вздрагивая своимъ желзнымъ корпусомъ, Комета пристала къ большой каменной пристани.
Городъ, залитый лучами южнаго солнца, щеголяя и сверкая блыми домами, цлыми камышевыми корзинами экипажей и одтыми въ блые кафтаны кучерами на козлахъ,— еще спалъ, только на базар, да на пристани кипла жизнь. Въ этомъ город, помщаясь въ красивомъ маленькомъ домик-особняк, окруженномъ садомъ, жила семья Краева, состоящая изъ жены, двоихъ дтей, матери и сестры. Въ дом вс спали, за исключеніемъ прислуги, да сестры Краева Лизы, стройной высокой брюнетки, съ симпатичнымъ лицомъ и строгими большими срыми глазами. Несмотря на ранній часъ, она была совершенно одта и внимательно подсчитывала итоги недльнаго расхода. Поглощенная этою неинтересною работой, она не слыхала, раздавшагося у входной двери, звонка. Вошла горничная:
— Барышня!
— Что теб?— спросила Лиза, не поднимая головы отъ расходной книги,
— Тамъ-съ… помощникъ капитана желаютъ видть.
Лиза поспшила въ гостиную.
Новость, сообщенная ей помощникомъ капитана, была неожиданна и ужасна. Лиза стремглавъ бросилась во внутреннія комнаты, въ спальню къ Варвар Борисовн — жен брата:
— Варя, Варя!— съ нервной торопливостью будила она невстку, сладко дремавшую утреннимъ полусномъ.— Ахъ, да вставайте же!… Боже мой… Викторъ… Викторъ….
Варвара Борисовна лниво открыла глаза и смотрла недоумвающе:
— Что такое?… Телеграмма?— спросила она, заспаннымъ голосомъ.
— Несчастіе — Баянъ погибъ!!
Крикъ отчаяннаго испуга огласилъ комнату. Варвара Борисовна, вскочивъ, схватила Лизу за руку.
— А онъ?
— Онъ живъ.
Варвара Борисовна снова упала на кровать въ громкихъ истерическихъ рыданіяхъ. Лиза вздрогнула отъ неожиданности.
— Тише!— твердо и даже нсколько повелительно произнесл она,— ни слезъ, ни криковъ не надо… Я нарочно пришла предупредить,— онъ сейчасъ будетъ… О, ради Бога забудьте хотя на этотъ разъ о себ и пощадите его нервы,— порывисто заключила она свою рчь и вышла.
Комната матери находилась рядомъ. Старуха, разбуженная и испуганная внезапнымъ крикомъ, поспшно одвалась, когда Лиза вошла къ ней.
— Что такое?— тревожно спросила она дочь.
Лиза, блдная и дрожащая, приблизилась къ матери.
— Мама,— начала она взволнованнымъ голосомъ,— ты иного видла горя и… ты будешь тверда, я знаю… Не пугайся… Викторъ живъ.
Старуха, напряженно слушая, оснила себя крестнымъ знаменіемъ.
— Но пароходъ… погибъ!— съ трудомъ докончила Лиза фразу.
Схватившись за грудь руками, какъ бы желая удержать готовый вырваться оттуда вопль, какъ подкошенная, опустилась старуха на близъ стоящій стулъ. Об молчали съ минуту. Наконецъ мать подняла глаза, наполненные слезами, къ маленькому кіоту, заставленному образами различной величины.
— Его святая воля,— проговорила она тихимъ, дрожащимъ голосомъ и набожно перекрестилась.
Около дома раздался стукъ подъхавшаго экипажа. Лиза встрепенулась.
— Это онъ, мама,— смотри же будь тверда.
Старуха съ печальною улыбкой кивнула утвердительно головой. Лиза побжала встрчать брата. По дорог заглянувъ съ безпокойствомъ сквозь полуоткрытую дверь къ Варвар Борисовн, она тотчасъ же успокоилась. Варвара Борисовна, въ накинутомъ на плечи блдно-розовомъ матинэ, сидла передъ туалетнымъ столомъ и старательно пудрила покраснвшее отъ слезъ лицо. Легкая улыбка какого-то снисходительнаго удивленія скользнула по губамъ Лизы. Она поспшила дальше и встртила брата въ сняхъ, на верхней площадк лстницы. Опираясь на руку Денисенко, Краевъ медленно, съ трудомъ поднимался по ступенькамъ маленькой отлогой лстницы, ведущей въ его квартиру. Блдный, съ ввалившимися щеками, съ глазами, глядящими растерянно и мрачно, съ всклокоченною бородой и надтой, какъ попало, на бекрень фуражкой онъ былъ ужасенъ. Дойдя до площадки, гд стояла Лиза, онъ нервнымъ порывистымъ движеніемъ сбросилъ пальто на руки матроса.
— Вотъ и я!— проговорилъ онъ надтреснутымъ голосомъ съ видомъ виноватаго, глядя куда-то въ сторону и протягивая сестр руку.
Та отвтила крпкимъ, сочувственнымъ пожатіемъ. Вся фигура ея дышала бодростью и энергіей, на лиц играла улыбка, и только строгіе глаза смотрли печально.
— Пойдемъ къ мам,— произнесла она просто и ласково, стараясь ничмъ не обнаружить своего внутренняго волненія.— Мы знаемъ все… и никто не упалъ духомъ.
— А жена?— робко спросилъ Краевъ.
— И она,— слегка вспыхнувъ, поторопилась отвтить Лиза.
Взявъ брата подъ руку, она быстро увлекла его мимо всхъ остальныхъ комнатъ прямо къ матери. Передъ дверью онъ было нершительно остановился, но Лиза на-отмашь отворила эту дверь.
Анна Семеновна сидла на томъ же самомъ кресл, вся превратившись въ слухъ и ожиданіе. Увидя сына, она попыталась подняться ему на встрчу, но Краевъ вдругъ въ два шага очутился около матери и, неожиданно для всхъ упавъ передъ нею на колни, опустивъ на ея руки свою на половину сдую голову, зарыдалъ тяжелыми, мучительными слезами. Лиза прислонилась къ стн и до боли кусала себ губы, чтобы не разрыдаться самой.
Вошла Варвара Борисовна. Замтивъ ея намреніе броситься къ мужу, Лиза быстро подошла въ ней и, схвативъ ее за руку, прошептала скороговоркой:
— Не надо!… потомъ…
Варвара Борисовна слегка вспыхнула, кивнула въ знакъ согласія головой и сла на стулъ возл двери, возмущенная всмъ своимъ существомъ противъ совершеннаго надъ ея волей насилія.
‘Она мало того, что забрала въ руки весь домъ, командуетъ, распоряжается всмъ… эта Орлеанская два, этотъ ротный командиръ’, сердилась она внутренно на Лизу, забывая, что, благодаря неусыпнымъ заботамъ самоотверженной двушки, процвтаетъ ихъ домъ, воспитываются дти и сама она, Варвара Борисовна, можетъ жить припваючи, не утруждая себя мелочами и дрязгами повседневной будничной жизни, такой скучной и прозаической.
‘Совершенный брантъ-майоръ… Ей бы только на пожарахъ распоряжаться,— продолжала мысленно возмущаться противъ золовки Варвара Борисовна.— Даже теперь, въ такую минуту, когда прежде всего жена должна играть главную роль, этотъ фельдфебель вмшивается въ наши дла и… нужно ей подчиняться… да, нужно, она такъ себя сумла поставить… Противная!…’
Поглощенная этими мыслями, отчасти подавленная естественнымъ чувствомъ жалости къ мужу и паническимъ страхомъ за будущее, Варвара Борисовна нетерпливо ожидала однако, когда ей можно будетъ, наконецъ, заявить о своемъ присутствіи въ качеств дйствующаго лица, и притомъ главнаго, а не простого зрителя только. Минуты казались ей длинными до безконечности. Глухія рыданія Краева смолкли, но голова его продолжала покоиться на колняхъ у матери, и старушка, придерживая одною рукой голову сына, другою медленно проводила по его волосамъ. Терпніе Варвары Борисовны истощилось, злость на всхъ присутствующихъ, за невниманіе къ ея особ, подступила къ сердцу и вдругъ ей стало такъ жалко, такъ ужасно жалко себя, что, откинувшись на спинку стула и громко всхлипывая, она разразилась неудержимымъ потокомъ слезъ. Краевъ поднялъ голову, не соображая сразу, въ чемъ дло, обернулся по тому направленію, откуда слышались рыданія. Увидвъ жену, онъ вскочилъ, какъ ужаленный, и быстрыми, нетвердыми шагами подошелъ къ ней.
— Варя,— произнесъ онъ голосомъ, надрывающимъ душу,— не суди… Прости! Мн… мн самому очень тяжело!…
Варвара Борисовна поднялась съ мста и, закинувъ руки за шею мужа, прижавшись къ его плечу, плакала еще громче.
Лицо Краева выразило нестерпимую боль, углы рта опустились, помутившіеся глаза съ почти безумнымъ выраженіемъ растерянно блуждали по комнат и наконецъ съ мольбой остановились на сестр. На минуту потерявшая присутствіе духа, Лиза пришла на помощь.
— Варя,— окликнула она громко невстку,— проводите Виктора въ спальню,— ему надо отдохнуть.
Ея металлическій, низкій контральтъ и не допускающій возраженія тонъ, которымъ она разговаривала въ ршительныя минуты, какъ-то заставляли, помимо воли, подчиняться ей. Ее можно было не любить, пожалуй, даже бояться, но не соглашаться съ ея требованіями было нельзя, тмъ боле, что, всегда законныя и справедливыя, они исходили изъ безконечной любви къ ближнему, изъ безмрной доброты и искренности. Это чувствовалъ каждый, кто хотя косвенно соприкасался съ свтлымъ обликомъ этой строгой двушки, чувствовала и Варвара Борисовна и, несмотря на живущую въ ней постоянно завистливую вражду къ Лиз, гд-то глубоко, въ отдаленныхъ тайникахъ души своей, она все-таки удивлялась ей и часто даже нехотя, наперекоръ себ, исполняла вс ея желанія. Окликъ Лизы подйствовалъ на нее, однако, не сразу. Ей такъ нравилось, просто доставляло физическое наслажденіе, на ‘груди несчастнаго мужа’ громко всхлипывать, протяжно стонать, задерживать дыханіе и потомъ биться въ истерическомъ раскатистомъ смх. Но какой-то внутренній инстинктъ подсказывалъ, что пора кончить, довольно. Она схватила голову мужа, прижалась крпко губами къ его губамъ, затмъ откинулась назадъ и, смотря въ упоръ ему въ глаза, произнесла, улыбаясь сквозь слезы, кротко и покорно:
— Видишь, я теб обрадовалась, вотъ и все, больше съ моей стороны не будетъ подобной слабости.
Краевъ отвтилъ жен взглядомъ, полнымъ нмого обожанія и благодарности. Варвара Борисовна мелькомъ взглянула на Лизу, чтобъ узнать, какое впечатлніе тамъ произвели эти слова, но Лиза стояла спиной, и только по нервному движенію ея руки, постукивающей по столу, замтно было ея волненіе.
— Лиза права,— сказала Варвара Борисовна громко, и умышленно еще боле кротко и ласково,— теб надо отдохнуть, милый, пойдемъ!
Она улыбнулась очаровательною, печальною улыбкой и, взявъ подъ руку Краева, увела его изъ комнаты. Лиза обернулась,— лице ея дышало негодованіемъ.
— Ко-ме-діантка,— шепотомъ вырвалось у нея, едва захлопнулась дверь.
Анна Семеновна укоризненно покачала головой:
— Это нехорошо и не по-христіански — больше я теб ничего не скажу.
Лиза посмотрла на мать исподлобья съ сконфуженнымъ, виноватымъ видомъ.
— Не хорошо — я это знаю, но что же мн длать, если я не могу выносить никакой фальши, ну… не могу, не могу!…— она оборвала вдругъ свою рчь и, закрывъ лицо руками, выбжала изъ комнаты, давъ волю давно сжимавшимъ горло слезамъ.
Въ спальн Варвара Борисовна заботливо укладывала мужа въ кровать,— роль сестры милосердія нравилась ей и увлекала ее. Она чувствовала себя на самомъ дл такой доброй, такой кроткой и, вмст съ тмъ, такой героиней: судьба поставила ее лицомъ къ лицу съ необычнымъ, просто трагическимъ положеніемъ, и она, она въ этомъ сама уврена, суметъ выйдти побдительницей. О, она всхъ удивитъ, не только ненавистную ‘Орлеанскую дву’, но ршительно всхъ! Весь городъ поразится той стойкостью и достоинствомъ, съ которыми она будетъ нести, выпавшій на ея долю, тяжелый крестъ! Ее считаютъ красивой, свтской женщиной — и только, ею любуются, восхищаются, подражаютъ туалетамъ, ей завидуютъ, ее балуютъ, но теперь!… Теперь все будутъ поражены, прямо-таки поражены, ея душевнымъ величіемъ, самоотверженіемъ любящей жены, героизмомъ нжной матери. И, успокоенная этой увлекательной картиной, Варвара Борисовна ласково упрашивала мужа отдохнуть, заснуть, врить въ ея глубокую любовь, быть твердымъ, стойко выносить испытаніе, посланное свыше всей ихъ семь. Подъ вліяніемъ ея ласки и ободряющей рчи, счастливый, насколько онъ могъ быть въ эти минуты, Краевъ дйствительно скоро позабылся тревожнымъ, тяжелымъ сномъ. Голова Варвары Борисовны продолжала работать все въ томъ же направленіи: въ воображеніи прелестной женщины вставали одна за другой картины предстоящихъ встрчъ-столкновеній, въ ея новомъ теперь положеніи страдалицы, жены страдальца мужа, на личность котораго будетъ направлено вниманіе всего города, а всти о катастроф сдлаютъ извстнымъ имя его даже цлой Россіи. Печальная сторона этого дла какъ-то скользила мимо въ мысляхъ Варвары Борисовны,— она была уврена, что въ ея жизни очень дурного ничего не можетъ случиться. Все непремнно устроится, уладится какъ нельзя лучше, надо только умть изъ всхъ обстоятельствъ извлекать самое выгодное и удобное, а затмъ Богъ поможетъ. И Варвара Борисовна была убждена, что помощь будетъ непремнно и именно такая, какая ей, Варвар Борисовн, нужна. Размышляя и соображая такимъ образомъ, она вдругъ вспомнила, что у нея вовсе нтъ подходящихъ платьевъ для роли, которую назначила ей теперь судьба на жизненной сцен. Гармонія, прежде всего гармонія!… Она не выносила ничего ржущаго глазъ, нарушающаго гармонію, и потому теперь платья ея должны быть прежде всего однотонныя,— да! непремнно однотонныя, совершенно гладкія или же съ мягко-падающими небрежно складками. Черное, выдержанно-строгое, оно будетъ удивительно красиво оттнять блдность лица, потомъ для разнообразія (вдь, можно надость, точно монахиня), для разнообразія — срыя, красивыхъ тоновъ… что-то напоминающее дымку тумана, какъ бы олицетвореніе душевной тоски. Варвара Борисовна собралась уже было послать горничную за портнихой, но сообразивъ, что поступокъ ея вызоветъ недоумніе и неудовольствіе въ семь, остановилась. Вдь, он ничего не поймутъ, эти жалкія моралистки, особенно Лиза: она, напримръ, ни за что не пойметъ, что все это, вся вншняя гармонія не только нужна самой Варвар Борисовн, сколько ему, этому несчастному. Для его блага необходима подходящая декорація передъ лицомъ общества. А когда въ дом покойникъ? Вдь, заботятся сейчасъ же о траур, какъ бы ни были огорчены, и никого это не удивляетъ не возмущаетъ: такъ надо, а надо для гармоніи. Однако, Варвара Борисовна ршила похать къ портних сама, чтобы не возбуждать въ дом лишнихъ разговоровъ. Она одлась и тихо выскользнула изъ комнаты, боясь гд-нибудь по дорог встртиться съ Лизой. Но Лиза была уже въ дтской, гд внушала мальчикамъ, какъ имъ вести себя: не вмшиваться въ разговоры, не приставать къ отцу съ разспросами, подходить къ нему только тогда, когда онъ подзоветъ, и вообще держать себя такъ, чтобы было не особенно замтно ихъ почти всегда шумнаго присутствія.
Передъ затепленной у кіота лампадой, въ своей маленькой уютной комнат, жарко молилась Анна Семеновна. И вспомнилось ей многое тяжелое въ прошломъ: крымская война, герой мужъ, убитый на пол битвы, смерть старшаго сына моряка, погибшаго во время шторма. Снова война изъ-за Болгаріи… Викторъ раненъ… страхъ за его жизнь… и вотъ опять… Анна Семеновна съ горячею врой призывала твердость на свою сдую, уже дряхлющую голову.
Въ кухн прислуга шепотомъ, точно боясь быть услышанной, съ любопытствомъ и страхомъ разспрашивала Денисенко о подробностяхъ катастрофы.
Въ дом было тихо, точно въ пол передъ грозой.
Варвара Борисовна вернулась такъ же незамтно, какъ и вышла, въ оставшуюся не запертой посл ея ухода наружную дверь.
Прошло три мсяца. Слдствіе, благодаря энергіи властей, шло быстро. Городъ относился съ живымъ участіемъ къ судьб Краева и къ его семь. Варвара Борисовна цлыми днями принимала въ своихъ особенныхъ ‘стильныхъ’ платьяхъ постителей, посвящая ихъ въ подробности своихъ тревогъ и заботъ о ‘несчастномъ’ муж. Многія дамы даже начали завидовать ей,— тому умнью, съ которымъ она завладла всецло вниманіемъ всего непрекраснаго пола въ мстномъ обществ. Ряды поклонниковъ возрастали все больше и больше, молодые и старые, покорные, рабски-угодливые, восхищенные, они всми силами старались поддержать прелестную страдалицу-героиню, несущую посланное ей испытаніе съ такой плнительною граціей, съ такою трогательной кротостью.
Насталъ, наконецъ, канунъ суда.
Семья Краева, за исключеніемъ дтей, отосланныхъ давно спать, сидла за чайнымъ столомъ. Вс были сосредоточены — больше молчали, изрдка перекидываясь отрывочными фразами. Роковое ‘завтра’ гвоздемъ засло у каждаго въ голов. Стараясь не касаться больного мста, каждый силился говорить о постороннихъ вещахъ и… не могъ. Попытки оставались только попытками, слова, идущія въ разрзъ съ мыслями, звучали натянуто, фальшиво.
Варвара Борисовна, крайне озабоченная, обдумывала, соображала подробности дла, взвшивая вс выгоды и невыгоды: предсдатель — ея другъ, прокуроръ — тоже, но присяжные — разный сбродъ и, кто знаетъ, что можетъ случиться… лотерея… Положимъ, Викторъ дйствительно не виноватъ, несчастный случай… масса смягчающихъ обстоятельствъ… но кто знаетъ? И сердце Варвары Борисовны испуганно сжималось отъ одного предположенія только возможности неблагополучнаго исхода дла.
Краевъ вяло, безучастно раскладывалъ пасьянсъ. За послднее время онъ пристрастился къ этому однообразному занятію. Почти машинальное раскладываніе картъ какъ бы притупляло его болзненно-нервную чувствительность, и онъ по цлымъ днямъ или спалъ, или молча сидлъ за пасьянсомъ. Старанія Варвары Борисовны отвлекать его и развлекать были напрасны. Въ отвтъ на ея доводы и убжденія онъ только раздражался, хотя отъ времени до времени все же внималъ ея краснорчивымъ просьбамъ и, чтобы не огорчать жену, появлялся въ обществ, посщая, конечно, только особенно близкихъ знакомыхъ. Мрачное его настроеніе и молчаливость не мало безпокоили и Лизу. Она хотя не была согласна съ Варварой Борисовной, старающейся окружать его посторонними, но понимала, что развлекать его дйствительно необходимо, только совсмъ иными способами. Не желая семейными распрями усугублять и безъ того тяжелое положеніе семьи и зная безумную любовь брата и его вру въ нравственное совершенство жены, она предоставила полную свободу дйствій Варвар Борисовн, не вмшивалась во вс ея зати и, насколько была въ силахъ, своимъ безмолвнымъ нжнымъ вниманіемъ старалась только облегчить тягостное положеніе брата.
Часы пробили половину. Краевъ встрепенулся и взглянулъ на часы.
— Ой-ой-ой, однако, пора на покой,— онъ поднялся съ мста,— половина одиннадцатаго. А мн еще надо малость позаняться, привести въ порядокъ мысли. Прощай, мама, ты, можетъ быть, завтра еще спать будешь…— умышленно небрежно проронилъ онъ.— Варя, и ты ложись, пожалуйста, меня не жди. Лиза, вашу лапку,— шутливо обратился онъ къ сестр.— Ну-съ, до свиданія, милыя дамы.
Онъ нжно поцловалъ каждую по очереди и вышелъ.
— Теб, можетъ быть, чаю въ кабинетъ прислать?— крикнула ему вслдъ Варвара Борисовна.
— Не надо.
Лиза тоже встала, чтобы пройти въ дтскую — взглянуть на дтей. Тамъ она нашла безпорядокъ страшный: посреди комнаты валялись опрокинутые стулья, тутъ же были раскиданы подушки, простыни, одяла, стащенныя съ кровати. Пользуясь отсутствіемъ старшихъ, дти съ увлеченіемъ играли въ ‘гибель Баяна’ — ихъ любимую игру, строго воспрещенную имъ теткой. Лиза распекла буяновъ, и еще долго должна была провозиться съ ними, пока разыгравшіеся мальчики, наконецъ, угомонились и заснули. Было уже около двнадцати, когда она вышла изъ дтской.
Проходя со коридору и увидя въ щель неплотно запертой двери кабинета свтъ, она нершительно остановилась: Что лучше: зайти или нтъ?… Что-то неотступно тянуло ее за двери, въ ту комнату, гд одиноко изнывалъ въ тоск и безпокойств ея дорогой, ея измученный брать… Лиза тихо пріотворила дверь.
Краевъ сидлъ къ ней спиной, опустивъ голову на письменный столъ. Онъ не слышалъ легкаго скрипа отворившейся двери.
— Викторъ!— тихо окликнула его Лиза.
Онъ вздрогнулъ всмъ тломъ, поднялъ голову, но не оглянулся.
— Викторъ!— также тихо повторила свой окликъ Лиза.
Онъ повернулъ блдное, изможденное лицо.
— Ты Лиза?… Ты не спишь еще… Что надо?— спросилъ онъ безучастно,
— Я пришла узнать…— Лиза затруднялась отвтомъ.— Чаю не хочешь ли?— пробормотала она сконфуженно и покраснла, устыдясь своей невинной лжи.
— Нтъ.
Лиза робко опустилась на диванъ.
— Я теб не помшаю, если побуду здсь?
— Зачмъ?
— Такъ… мн хочется…
— Сдлай одолженіе.
Наступило молчаніе. Краева видимо тяготило присутствіе сестры. Онъ всталъ и прошелся по кабинету, чтобы какъ-нибудь скрыть свое неудовольствіе.
— Ты бы, знаешь, шла спать… Послушайся благого совта,— проговорилъ онъ съ разстановкой и возможно мягче, боясь обидть ее.
Лиза подняла на него широко раскрытые срые глаза, слегка подернутые влагой наполнявшихъ ихъ слезъ.
— Нтъ, если можно, позволь остаться,— произнесла она тихимъ, грустнымъ голосомъ и указала на мсто около себя,— сядь подл…
Растроганный простотой и искренностью ея тона, Краевъ слъ, взялъ ея маленькую, мягкую руку, прижавъ крпко въ губамъ:
— Спасибо,— сказалъ онъ медленно, какъ бы въ раздумь. Онъ откинулся къ спинк дивана и закрылъ глаза.
Сердце Лизы билось усиленно, ей казалось, что онъ долженъ былъ даже слышать это біеніе. Ей такъ хотлось утшить его, вдохнуть въ него энергію, вызвать на откровенность, но онъ молчалъ упорно. Блдный, съ закрытыми глазами, онъ былъ въ эту минуту похожъ на мертвеца, и только легкая судорога, пробгавшая изрдка по лицу, свидтельствовала о мукахъ живущей еще въ его тл души. Лиза прямо-таки физически ощущала тотъ гнетъ, который нравственно давилъ его, она задыхалась, вся трепетала, не зная, какъ подойти въ больному мсту, заставить высказаться этого измученнаго человка. Положивъ руку на его лобъ, она разглаживала собравшіяся между бровями складки. Онъ открылъ, наконецъ, вки и посмотрлъ на нее усталыми, равнодушными глазами.
— Что ты?— спросилъ онъ, какъ бы очнувшись отъ сна и улыбнулся не то иронически, не то загадочно.— Сострадаешь?
У Лизы что-то подступило въ горлу и захватило духъ.
— Ахъ, Викторъ!…— страстнымъ упрекомъ вырвалось у нея, по голосъ оборвался, и обильныя слезы помимо воли брызнули изъ глазъ. Она закрыла руками лицо и, опершись о колни, горько заплакала.
Краевъ нахмурился, углы его губъ судорожно вздрагивали. Оба молчали. Только было слышно сдержанное, прерывистое всхлипываніе Лизы, да особенно громко отчеканивалъ свое ‘тикъ-такъ’ будильникъ, стоящій на письменномъ стол.
— Ты объ чемъ это?— едва слышно спросилъ, наконецъ, Краевъ сестру,— боишься за завтрашній день?
Лиза покачала отрицательно головой, отерла слезы и посмотрла на брата пытливо и печально.
— Мн очень больно твое недовріе.
— Недовріе?
— Да. Я пришла къ теб облегчить твое нравственное состояніе… Ты всегда былъ откровененъ со мною, я думала, что и теперь… А ты, ты принялъ совсмъ не такъ мое желаніе говорить съ твоей душой… и вышло это съ моей стороны какъ бы насиліемъ… а это такъ больно.
Краевъ молчалъ.
— А относительно моего страха за завтрашній день ты тоже ошибаешься… Это — несчастіе, а не позоръ, это роковой случай, а не преступленіе, и я мене всего думаю о формальной сторон,— тебя оправдаютъ, иного исхода не можетъ быть.
Краевъ, внезапно вспыхнувъ, вскочилъ съ своего мста. Глаза его горли лихорадочно, даже что-то злобное, негодующее сверкало изъ этихъ запавшихъ глубоко глазныхъ впадинъ. Пройдясь по комнат, онъ остановился передъ сестрой.
— Ты, можетъ быть, удивишься, но я жажду возмездія,— сказать онъ рзкимъ голосомъ.
— Почему?— спросила испуганно Лиза.
Онъ усмхнулся горькой и злою улыбкой.
— А какъ ты полагаешь, легко существовать съ грузомъ въ двсти человческихъ жизней на сердц?
Съ состраданіемъ смотрла она на него, стараясь всми силами своего духа проникнуть въ глубь его наболвшей души.
— Я знаю, никакое наказаніе не можетъ сравниться съ тми нравственными пытками, какія я испытываю,— проговорилъ онъ глухо,— по все же хочу наказанія и жду его.
— Какое же это утшеніе?— грустно произнесла Лиза.
— Хотя бы только вншнее,— все же будто легче.
— Мн кажется, ты не совсмъ правъ, взваливая на одного себя всю тяжесть вины,— робко произнесла Лиза.— Все равно… вдь все равно, хотя бы ты и былъ наверху…
— Вотъ въ этомъ-то и преступленіе,— съ запальчивостью перебилъ сестру Краевъ,— что я не былъ, когда долженъ былъ быть, понимаешь ты этотъ ужасъ: долженъ! долженъ!… и не былъ…
Лиза чувствовала, какъ у нея изъ-подъ ногъ уходитъ почва. Да, это ужасно!… Она сама испытала бы то же самое. Чмъ мои отвтить на этотъ благородный вопль отчаянія? Согласіемъ: сказать: ‘ты правъ — это ужасно’! А сказать этого нельзя — надо утшать. Лиза знала, что всякое утшеніе тутъ будетъ излишне и неумстно, но сказать его все-таки нужно, сказать хоть что-нибудь, но ни въ какомъ случа не молчать.
— Вдь тобою были приняты вс мры,— начала она, запинаясь, и остановилась, чувствуя, что дальше продолжать не можетъ.
Краевъ съ досадою пожалъ плечами.
— Я потопилъ двсти человческихъ жизней, я отправился въ каюту и оставилъ управлять судномъ своего помощника, кажется ясно? О какомъ же самооправданіи можетъ быть рчь и о чемъ ты говорила, я не понимаю!…
Лиза ничего не отвтила.
— Я знаю,— продолжалъ онъ съ волненіемъ,— мн скажутъ, что вся отвтственность на капитан Кометы за отсутствіе сигнальныхъ огней, но мн-то, мн-то разв легче? Допустимъ, я стоялъ бы наверху и я тогда предотвратилъ бы несчастіе,— я въ этомъ убжденъ,— но допустимъ, что даже нтъ, но вдь я былъ бы правъ передъ собой, передъ своею совстью,— понимаешь? А ты не знаешь, что такое эта проклятая совсть, не знаешь? Палачъ самый жестокій, самый безпощадный, самый… Ну, однако, прощай…— вдругъ неожиданно рзко оборвалъ онъ свою рчь, подавая Лиз руку.— И теб, и мн пора на покой… И вотъ что я теб скажу: хорошій народъ вы, бабы… и семья много краситъ жизнь, а лучше бы безъ васъ.
Лиза пожала протянутую руку, чувствуя себя совершенно разбитой и уничтоженной.
— Прощай…
Краевъ удержалъ ея руку въ своей.
— Постой… Ты не обижайся, но… но пойми: еслибъ у меня не было ни семьи, ни матери, ни тебя, мн бы легче было?
Она молча кивнула въ знакъ согласія головой.
— Ну… и прости меня!… А завтра, знаешь…— онъ остановился,— лучше не ходи.
— Нтъ, я пойду,— тихо, но твердо отвтила Лиза.
— Я Варю убждалъ,— она упрямится тоже. А мать?
— Мать будетъ дома.
Краевъ нагнулся, чтобы поцловать руку Лизы, она обняла его и поцловала крпко въ лобъ.
— Прости меня еще разъ и спасибо за все!…— произнесъ Краевъ взволнованно, и они разстались.
У дверей Лиза столкнулась съ Варварой Борисовной. Та въ первую минуту сконфузилась, но однако не растерялась и тотчасъ же нашлась:
— Я шла вытащить васъ оттуда, Лизочка,— сказала она съ озабоченнымъ лицомъ,— это такъ неосторожно было съ вашей стороны Онъ теперь долженъ быть одинъ… даже я не ршаюсь его тревожить и иду спать, не простясь съ нимъ.
Лиза, не отвтивъ ни единымъ словомъ на этотъ выговоръ, прошла мимо. Саркастическая улыбка легкою тнью пробжала по красивымъ губамъ Варвары Борисовны. Съ минуту она постояла въ раздумь передъ затворенной дверью кабинета: ‘Не позвать ли его идти спать?’ По потомъ ршила, что даже лучше, если онъ проведетъ оту ночь совсмъ безъ сна или ляжетъ поздно: лицо будетъ завтра еще блдне, а это такъ дйствуетъ на глупую толпу. Тихо, тихо, на цыпочкахъ, слегка шелестя своими шелковыми юбками, она прошла въ спальню.
Краевъ быстрой, нервной походкой ходилъ по кабинету, иногда онъ останавливался, ложился на тахту навзничь, закинувъ рука за голову, лежалъ такъ нсколько минутъ съ закрытыми глазами, снова вскакивалъ и снова его шаги гулкимъ эхомъ разносились по всему дому.
Такъ прошла ночь безпорядочная, тревожная… Припоминалось прошлое, подводились итоги пережитой жизни. И казалось Краеву, что стоитъ онъ на рубеж чего-то совсмъ новаго, какъ бы съизнова начиная свой путь. Длинною лентой развертывалась въ воображеніи оставленная позади старая, хорошо знакомая дорога. Какъ въ панорам двигались передъ глазами одна за другой картины прежнихъ дней. Вотъ срое, вчно мглистое небо далекой столицы… Безцвтныя волны сверной рки… деревянныя постройки пристаней… длинный неуклюжій домъ на набережной… адмиралъ-папаша… директоръ… переходы изъ роты въ роту… первое дальнее плаванье… офицерскій задоръ браваго моряка… и дйствительная уже любовь къ морю, въ боле зрлые годы. Теперь онъ чувствовалъ себя какъ бы раздленнымъ на-двое. Въ немъ одномъ точно жили два совершенно различныхъ существа, причемъ одно прощалось съ болью со всмъ своимъ прошлымъ, любило и страдало, другое — безпощадно анализируя, критиковало и даже какъ бы подсмивалось съ холоднымъ безстрастіемъ посторонняго зрителя надъ наивными, по его мннію, муками перваго. И вдругъ, точно въ театр: взвился занавсъ, и встала передъ глазами картина ужасной катастрофы послдней ночи на мор. Краевъ до полной иллюзіи слышалъ страшный трескъ отъ врзавшагося носомъ въ бортъ Баяна встрчнаго парохода… и потомъ оглушающій лязгъ желза, и визгъ, и какой-то вой и свистъ какъ бы тысячи паровозовъ, когда, давъ задній ходъ, освободившееся судно прошло вдоль пострадавшаго борта къ корм несчастнаго, изломаннаго Баяна. Затмъ, этотъ кромшный адъ… мракъ южной, безлунной ночи… черное небо съ миріадами блестящихъ и холодныхъ звздъ, отчаянные вопли, крики гибнущихъ, накренившееся на сторону, съ зіяющей раной въ боку, поломанное судно… и шумъ и равномрный плескъ грозной, неотразимой стихіи, безпощадно поглощающей въ своей пучин обезумвшихъ отъ ужаса людей…
Краевъ съ поразительною ясностью припоминалъ всю обстановку, предшествующую катастроф. Въ тотъ день, какъ нарочно, у него болла страшно голова,— онъ помнитъ, что даже отказался отъ обда и не пошелъ въ ваютъ-каыпанію… Вечеромъ боль усилилась еще больше… погода стояла тихая, фарватеръ слишкомъ извстенъ, море спокойно — полный штиль. Онъ измнилъ въ первый разъ своей обычной привычк ложиться только на разсвт, пошелъ спать, осмотрвъ судно и отдавъ необходимыя распоряженія. Прошло часа два,— нтъ, даже меньше,— онъ былъ разбуженъ посланнымъ отъ помощника. Ничего не соображая, онъ бросается наверхъ… Съ быстротою молніи просыпается ясность сознанія въ мозгу, онъ схватываетъ бинокль — гибель неизбжна, но, полный безумнаго отчаянья, онъ все же командуетъ: ‘лво на бортъ!’ — уже поздно… Да!… Есть отъ чего съ ума сойти!…
И Краевъ, не чувствуя усталости, все продолжаетъ ходить по своему небольшому квадратному кабинету… а въ окнахъ уже брезжится блдный свтъ наступающаго дня…
Апатичное отношеніе къ окружающей обстановк не покинуло Краева и въ зал суда. Вс допросы свидтелей, рчь пріятеля-прокурора, формально-обвинительная, рчи защитниковъ, взывающихъ къ справедливости и безпристрастію суда, напряженное вниманіе любопытной толпы… Вотъ мелькнуло гд-то, точно сквозь туманъ, блдное личико Лизы, рядомъ печальное и прелестное лицо жены… Но Краевъ глядлъ и слушалъ такъ, какъ будто все это ни мало его не касалось. Онъ чувствовалъ себя какъ бы ушедшимъ уже давно изъ этого міра, и все, что происходило теперь передъ глазами, казалось ему чмъ-то страннымъ, совсмъ нужнымъ, комедійнымъ, ему было скучно до нельзя, и онъ ждалъ только конца.
Было уже около часу ночи. Бабушка Анна Семеновна, весь этотъ мучительный день провозившаяся съ внуками, утомленная сидла въ столовой, передъ недопитой чашкой чая, за чулкомъ, ожидая съ тревогой возвращенія домашнихъ, прислушиваясь и вздрагивая при каждомъ малйшемъ шорох. Наконецъ, среди ночной тишины пустого почти дома раздался рзкій отрывистый звукъ колокольчика, и черезъ минуту въ столовую быстрыми шагами вошла запыхавшаяся Лиза.
— Оправдали!
Увидя стоящую на стол чашку, она съ жадностью поднесла ее къ губамъ и, громко глотая, выпила залпомъ холодный чай. Анна Семеновна перекрестилась поспшно, нервно двигая рукой.
— Господи… Господи… Ты… Ты… Охъ… Слава теб… Господи!… Ты… Слава Богу… Слава Богу!…
Она поднялась съ своего мста и, посмиваясь, тихимъ, радостнымъ смхомъ, вытирая катящіяся въ то же время изъ глазъ невольныя слезы, спотыкающеюся походкой поплелась къ дверямъ, навстрчу сыну. Но у дверей она вдругъ пошатнулась, схвати лась за косякъ и опустилась на стоящій тутъ же стулъ.
— Ли-зо-чка… во-ды!— крикнула она испуганно.
Встревоженная Лиза бросилась къ матери. Раздался новый звонокъ. Послышались легкіе шаги Варвары Борисовны, за нею слдомъ шелъ герой печальной драмы. Онъ былъ страшно блденъ, но лицо его ничего не выражало кром тупой, до крайнихъ предловъ дошедшей усталости. Увидвъ мать, онъ молча нагнулся къ ея рук и, поцловавъ, хотлъ идти дальше. Варвара Борисовна удержала его.
— Ты куда?
— Въ кабинетъ,— отвтилъ онъ коротко, стараясь высвободить изъ рукъ жены рукавъ своего сюртука.
— Ты съ ума, кажется, сошелъ!— изумленно воскликнула Варвара Борисовна.— Мы будемъ еще ужинать, и ты долженъ оставаться съ нами. Теперь уже довольно быть медвдемъ. Наконецъ, ты долженъ разсказать все подробно мам,— укоризненно добавила она,— подумай, каково ей было!
— Да, Викторъ, милый ты мой, останься…родной мой!— просила Анна Семеновна.
Викторъ Николаевичъ покорно склонилъ голову.
— Если хотите, мамочка, я, пожалуй, останусь.
Онъ шумно придвинулъ небрежнымъ движеніемъ первый попавшійся стулъ къ столу и слъ.
— А разсказываютъ пускай уже другіе — меня увольте.
Лиза вышла изъ комнаты распорядиться относительно ужина.
Анна Семеновна, опираясь на руку невстки, подошла тоже къ столу и расположилась около сына.
— Ну… Ну… такъ какъ же… какъ все это было? Да говорите же,— нетерпливо спрашивала она, глядя умоляющими глазами и на сына и на его жену.
— Ахъ, вотъ мученье-то! Я думала, по крайней мр, разъ двадцать, что умираю… Право!… Вс эти свидтели, допросы… распросы… Вотъ глупая формальность! И для чего, когда все ясно, какъ блый день!— оживленной скороговоркой, перескакивая съ одной мысли на другую и не договаривая фразъ, разсказывала Варвара Борисовна.
— Но какую рчь сказалъ Геннадій Павловичъ! Все возможно было забыть, все!… Такъ вско, дловито… съ достоинствомъ и прочувствованно!…
— Ну, а прокуроръ?… Ты, кажется, боялась… Онъ высказывался теб раньше… будто сомнвается въ успх?…
Варвара Борисовна засмялась.
— Пугалъ, пугалъ, пугалъ нарочно, для сохраненія своей прокурорской важности — ха, ха, ха, ха! А самъ теперь такую рчь сказалъ, такое поле открылъ для краснорчія Геннадія Павловича — чудо!— и она залилась звонкимъ, раскатистымъ смхомъ.
Викторъ Николаевичъ нервно вздрогнулъ.
— Какъ ты смешься!— замтилъ онъ жен.
Она схватила его за голову и громко чмокнула въ об щеки.
Онъ слегка наморщился.
‘И зачмъ это она такъ шумно проявляетъ свои чувства?’ — подумалъ онъ, глядя съ досадой на жену, на всю обстановку, и нетерпливо стремясь какъ можно поскоре остаться одному, совсмъ одному.
— Видали вы глупаго? Ха, ха, ха!— продолжала смяться Варвара Борисовна.— Все кончено… побда… ура!… а онъ продолжаетъ киснуть!… Викторъ, да Викторъ же!— тормошила она мужа.
Она была неузнаваема: куда длись ея выдержка, ея ненависть къ дисгармоніи, ко всему ржущему ухо и глазъ, ея всегда обворожительный обликъ изящной женщины? Упоенная успхомъ, который она приписывала, главнымъ образомъ, себ, своимъ хлопотамъ, своему умнью добиться желаемаго, своей власти надъ мужскими сердцами, чувствуя себя побдительницей, спасшей всю семью отъ опасности и, кто знаетъ, можетъ быть, отъ позора, она не могла и не хотла владть собой въ эту минуту. Она распустила возжи и не заботилась уже больше о красот, гармоніи, обаяніи вншности. Что то самодовольное, хвастливое, порою просто рзкое и вульгарное проглядывало въ ея всегда мягкихъ кошачьихъ движеніяхъ, слышалось въ звукахъ обыкновенно гармоничнаго, даже слащаваго голоса.
Вошла Лиза, за нею горничная съ блюдомъ горячихъ котлетъ.
— Уйдите,— отослала ее Лиза, какъ только та поставила блюдо на столъ,— я сама достану, что нужно, изъ буфета.
— Ахъ, ахъ, какъ вкусно!— радостно захлопала, по-дтски, въ ладоши Варвара Борисовна,— вотъ я-то проголодалась! Merci, Лизочка,— кивнула она Лиз, принимая отъ нея тарелку.— Викторъ, кушай, милый!
— Не хочется,— односложно отвтилъ Викторъ Николаевичъ.
— Ну, однако, что же это за мучители!— разволновалась Анна Семеновна.— Разсказывайте же мн дальше-то какъ было? Свидтели какъ?
— Ахъ, тамъ были нкоторые изъ спасшихся,— воскликнула Варвара Борисовна, закрывъ лицо руками.— Ужасно!… Эти разсказы очевидцевъ, но вс показанія — въ пользу Виктора.
— Иначе и быть не могло,— горячо произнесла Лиза,— одинъ Артамоновъ велъ себя возмутительно.
— А что?— обернулась къ ней съ живостью старуха.
— Да, да, да! Негодяй!— подтвердила Варвара Борисовна слова Лизы.
Анна Семеновна покачала головой.
— Вотъ не ожидала! Такой милый молодой человкъ.
— Я тоже не ждала,— продолжала съ прежней горячностью Лиза,— такъ подло предательски все время взваливать вину на одного Виктора, чтобы облить себя… Клеветать, лгать, бояться даже легкой отвтственности — возмутительно!
— Онъ такъ много былъ обязанъ Виктору — возмутительно!
— Нисколько!— откликнулся Краевъ,— по человчеству!
— Т.-е. какъ же по твоему? По человчеству нужно быть неблагороднымъ и низкимъ?
— Нисколько! Онъ просто берегъ свою шкуру, не зналъ исхода дла, боялся — вотъ и все.
— Но это не давало ему права клеветать на другого?
— Спасалъ себя.
— Ну, бросьте, дти спорить,— вмшалась Анна Семеновна, слава Богу кончилось… и у всхъ у насъ каменная глыба съ сердца свалилась… Такое счастье! Конечно, воспоминанія страшныя, но все миновало. И чего-чего не вынесетъ человкъ,— она тяжело вздохнула,— все вынесетъ! Главное — была бы собственная совсть спокойна, а въ несчастіяхъ, посылаемыхъ судьбою, одинъ Господь воленъ и въ Немъ наша опора, наша сила. А, что же ты, милый, такой грустный, будто и не радъ?— участливо спросила она сына, нжно взявъ его за руку.
— Нечему радоваться-то очень,— отрывисто отвтилъ Краевъ.
Анна Семеновна смутилась.
— Какъ! Какъ нечему?… вдь… вдь, тебя же оправдали?
Краевъ горько усмхнулся.
— Радость небольшая: судили добрые знакомые. Хорошо, что и другого капитана оправдали, не то,— онъ злобно сверкнулъ глазами,— я бы протестовалъ противъ оправдательнаго вердикта.
Анна Семеновна, широко раскрывъ глаза, испуганно глядла на сына.
— Неужто было бы лучше, еслибъ тебя не оправдали?
— Лучше.
— Ахъ, да оставьте его, мама!— нсколько раздражительно вступилась Варвара Борисовна:— вы видите, онъ еще разстроенъ, иначе не говорилъ бы такихъ нелпостей.
Лиза вспыхнула, ей хотлось вмшаться въ разговоръ, но, боясь быть рзкой по отношенію къ Варвар Борисовн, она подавила въ себ это желаніе, ршивъ лучше молчать и слушать.
— Ахъ, Витя, какъ же это ты такъ,— совсмъ ужъ растерянно заговорила снова мать.— Такое счастье для всей семьи, а ты… Это, знаешь — даже стыдно. Тяжело, что говоритъ, но упрекать себя не за что, такъ было, значитъ, суждено — ты человкъ честный… А несчастье можетъ случиться со всякимъ. Говорить же такія вещи, имя семью, недостойно.
— А какъ ты полагаешь, еслибъ я былъ послдній прохвостъ и жуликъ, для моей семьи было бы меньшимъ счастьемъ благополучный исходъ дла?— иронически спросилъ Краевъ.
Анна Семеновна разсердилась.
— Ты… ты… говоришь… ужъ я и не знаю что… такъ разбивать нельзя… Я не хочу!… Сравнивать себя съ прохвостами, съ какими-то жуликами… это… это безобразіе полное.
Она готова была расплакаться отъ обиды за него, тогда какъ онъ видимо даже не слышалъ ея горячей, взволнованной рчи. Онъ шагалъ по комнат, теребя свою бородку, закусывая усы, и говорилъ, обращаясь скоре къ самому себ, чмъ къ окружающимъ.
— Это удивительная вещь, право… Семья!… Какъ будто семья должна убивать личную физіономію человка!… Семья… Для семьи, во вниманіе къ семейному положенію!… Тутъ законы нравственной жизни, а вамъ говорятъ — семья!… Пошлость какая-то въ результат.
— Съ такими взглядами не слдуетъ жениться,— заявила обиженнымъ тономъ Варвара Борисовна.
— Что ты говоришь?— обернулся къ жен Краевъ.
— Я говорю жениться не слдовало.
— Нтъ, зачмъ же ты это на личную почву?… Я… вообще. Человкъ долженъ жить свободно, а семья должна не стснять, а помогать.
— Чмъ же я… Чмъ же мы мшаемъ?
— А, да нтъ же, не я, не мы!— съ досадою возразилъ Краевъ.— Я говорю вообще, понимаешь — вообще!
— А хоть бы и вообще,— снова заговорила Анна Семеновна,— ты говоришь нехорошія вещи. Семья — дло святое, и настоящаго семьянина она стснять не можетъ, и отъ тебя, тмъ боле, это слышать обидно, да!
Краевъ улыбнулся грустною улыбкой,
— Я такъ далекъ отъ мысли обижать кого бы то ни было, мн просто хочется высказаться. Я много думалъ и вотъ беру фактъ, какъ онъ есть: семья — вдь, нельзя же спорить противъ этого — всегда усложняетъ всякое жизненное положеніе! Мало того, какъ это ни странно, зачастую служитъ оправданіемъ даже дурныхъ поступковъ.
Лиза пытливо и удивленно смотрла на брата.
— Да, да, да!— подтвердилъ онъ, замтивъ этотъ взглядъ,— я сейчасъ объясню мою мысль, и, можетъ быть, она не покажется такой странной… Ну вотъ возьмемъ хоть такой примръ: воръ что ли какой-нибудь, укралъ онъ… Его судятъ, и онъ несетъ законную кару, не такъ ли? А украдь онъ, чтобы накормятъ свою семью, если не вовсе оправдаютъ — смягчатъ наказаніе. Я ничего не имю противъ этого, но отчего же, скажите, еслибъ этотъ же самый воръ укралъ съ цлью накормить десятокъ не своихъ, а чужихъ дтей, его назовете вы сумасшедшимъ, его поступокъ неестественнымъ?.. Когда же для своей семьи, для кровныхъ своихъ дтей — это чуть не героизмъ, и сейчасъ же произносятъ трогательныя слова: ‘во вниманіе къ семейному положенію и т. д.’. Ну, скажите, разв я не правъ?
— Нтъ!— ршительнымъ тономъ отрзала старуха,— и неправъ ты потому…
— Ахъ, да что вы мн будете говорить!— поспшно перебилъ ее Краевъ,— да въ моемъ-то, въ моемъ-то дл эта самая семья, думаете, играла маловажную роль? Этого мало… Теперь, когда я говорю, что легче бы принялъ кару, чмъ милость — этимъ возмущаются. Меня не понимаютъ и требуютъ, чтобъ я, напротивъ того, радовался бы милостивому ршенію суда и главнымъ образомъ именно потому, что я семьянинъ, что у меня семья!!