А. В. Чанцев.
Русские писатели. 1800—1917. Биографический словарь. Том 2. М., ‘Большая Российская энциклопедия’, 1992
Каменский А. П.: биографическая справка, Каменский Анатолий Павлович, Год: 1992
Время на прочтение: 9 минут(ы)
КАМЕНСКИЙ Анатолий Павлович [17(29).11, по др. сведениям—19.11(1.12).1876, Новочеркасск — 23.12.1941, Ухтижемлаг Коми АССР], прозаик, драматург, киносценарист. Из дворян, сын чиновника, непременного чл. Астраханского Приказа обществ, призрения. Окончил г-зию в Астрахани (1895). С сент. 1895 до марта 1897 в Петербурге студент Ин-та инженеров путей сообщения. В авг. 1897 поступил на юридич. ф-т Петерб. ун-та (окончил в апр. 1902). С окт. 1903 по февр. 1909 служил в Мин-ве финансов (в Гл. управлении неокладных сборов и казенной продажи питей, с апр. 1907 — пом. столоначальника) .
Выступил в печати в 1896 с шут-ливо-фантасмагорич. рассказом ‘Амурчик’ (‘Родина’, No 32). Неск. др. рассказов — напр., ‘Нервы’ (‘Жизнь’, 1897, No 2), ‘Конец века’ (ЖО, 1898, No11) — выделялись на фоне текущей журн. беллетристики нек-рой щеголеватостью письма при еще полулюбит, непритязательности содержания (обычно, умело рассказанный ‘случай’ или анекдот). Колорит рассказов К. сгустился и приобрел мрачность, когда (к 1901) определилась центр, в его прозе тема ‘мучительности’ жизни, унижающей и посрамляющей ‘маленького человека’, страдательно-безвольного и беспомощного перед ней (‘Королева’ — ‘Север’, 1901, No 3—4). Тогда же сильное влияние А. П. Чехова трансформировалось у К. в прямую имитацию чеховской манеры и мироощущения,— это особенно заметно в рассказе ‘Степные голоса’ (‘Ежемес. соч.’, 1901, No 12, в одной из позднейших перепечаток посв. ‘памяти Антона Чехова’), давшем назв. первому сб-ку его рассказов (СПб., 1903). Элегия ущерба и упадка в среде провинц. дворян, интеллигенции, близко знакомой К. по Астрахани (туда он часто ездил к родным), перемежалась в сб-ке сценами жестокости и страсти, трактуемых порой в криминально-психопатологич. ключе (засилие среди персонажей ‘мужчин-неврастеников, женщин-эротичек’ отметил П. О. Морозов — ‘Новости и бирж, газ.’, 1903, 10 апр., подпись Северов, др. рец., носившие в осн. выжидат. характер: И. Забрежнев — ‘Всемирный вест.’, 1903, No 3, Н. Б.— ‘Север’, прил., 1903, No 10, Н. В. Б. <,Н. Н. Вентцель>, —НВ, илл. прил., 1904, 7 мая). Лит. ‘имя’ создали К. рассказы ‘Ничего не было’ — о том, как в компании цивилизованных мужчин пустяк провоцирует взрыв атавистич. зверства, выливающийся в глумление над единств, среди них женщиной (МБ, 1904, No 1, похвальные отзывы Ю. И. Айхенвальда — РМ, 1904, No 2, подпись Ф. Арн., А. В. Луначарского — ‘Обр.’, 1904, No 4), и ‘Диплом’ — реалистически-подробная история студента, проваливающего экзамены, пропитанная, однако, ‘колдовской’ петерб. атмосферой, как бы на время отменяющей реальность, к-рая под занавес оскорбительно-грубо мстит за себя (МБ, 1904, No 10, отзыв Айхенвальда — РМ, 1904, No 11, подпись А.). Постепенно в рассказах 1904—06, лучших у К., сложился по-своему выразительный образ мира, в к-ром разл. социальным институтам (напр., браку), условностям, стереотипам мысли и чувства и т. д., выступающим как мертвящая сила, противостояла ‘искренность’, т. е. правда непосредств. реакции на жизнь. Часто (и всё чаще) это противостояние принимало идеологич. форму ‘проповеди’ о красоте, свободе и счастье, достигаемых разрывом с господствующей в об-ве моралью. [В рассказе ‘Белая ночь’ (СМ, 1906, No 2, нояб.) приятели, гуляя по ночному Петербургу, звонили в дверь к незнакомым и отворившего хозяина пылко уговаривали отречься от ‘лжи цивилизации’]. Однако носитель авторского голоса у К. обычно бывал неспособен стать вровень с собственной проповедью, так или иначе терпел фиаско по ходу (как правило, любовной) фабулы, и поэтому преобладал в повествовании тон растерянно-недоумевающий, грустно-меланхолический (рассказ ‘Почему?’ — ‘Счастье’, 1906, No 4). Проницат. критик, называя К. ‘теоретическим отрицателем’, пояснял: ‘Жизнь не захватывала. Захватывала мысль о жизни. … Его отрицание не доросло до неба и не пустило глубоких корней в земле’ (Пильский ).
К тому времени К. хорошо освоился среди петерб. лит. богемы, к давним лит. знакомствам [А. А. Измайлов (товарищ детства), И. И. Ясинский, H. H. Брешко-Брешковский] прибавились новые — М. П. Арцыбашев, А. И. Куприн, В. В. Муйжель, их довольно тесный в годы 1-й рус. революции кружок, практиковавший легкое приятельство, безбытность и нек-рое нарочитое ‘шалопайство’, принял самоназвание ‘кружка хлопающих себя по колену’ (письмо К. к Муйжелю от 5 июля 1906).
Прочитав в рукописи рассказ К. ‘Четыре’, в к-ром речь в брутальной манере шла о соблазнении офицером подряд четырех женщин, М. Горький в дек. 1905 писал автору: ‘я … не говорю — рассказ плох’, но подчеркивал, что герой психологически недостоверен, сюжет неуместен в трагич. время революции (в кн.: Лит.-худож. сб. ‘Красной Панорамы’, Л., 1928, дек., с. 56). Сам же К., отвечая на анкету К. И. Чуковского о ‘лит-ре и революции’, назвал революцию ‘бешенством человека, над к-рым издевались тысячу лет’, и заявил, что’художник должен быть выше бешенства’ (‘Свобода и жизнь’, 1906, 19 нояб.). Опубликование рассказов ‘Четыре’ (‘Пробуждение’, 1907, No 3, 5) и ‘Леда’ (‘Обр.’, 1906, No 12), в к-ром героиня, призванная олицетворить тезис К. о победе над низменной похотью плоти, появляется перед гостем нагой, вызвало грандиозный скандал, протесты читателей, поток пародий (см., напр., ‘Свободные мысли’, 1907, 9 и 16 июля, 1908, 11 февр., ‘Родная земля’, 1907, 5 марта, ‘Пробуждение’, 1907, No 15) и сделало К. одним из лидеров ‘эротич.’ течения в беллетристике (см. интервью с ним: Р (еги-н и ) н Вас, Откровения ‘молодых’. У Анатолия Каменского.— ‘Петерб. газ.’, 1908, 31 июля), к-рое к весне 1907 Горький воспринимал уже в образе духовного бедствия: ‘… на лит-ру наступают различные параноики, садисты, педерасты и разного рода психо-патологич. личности, вроде Каменского, Арцыбашева и К®. Чувствуется хаос духовный, смятение мысли, болезненная, нервозная торопливость’ (XXIX, 17).
На спаде революции К.— восприимчивый, но неглубокий, талантливый, но безвольный, самолюбивый, но несамостоятельный, к тому же ошеломленный скоропалительной славой, оказался фигурой характерной и значимой. Невзирая на приятельство, жестко отозвался о нем (в письме Ф. Д. Батюшкову в янв. 1907) Куприн: »Я’ Каменского — в том, что все позволено, и, стало быть, можно для личного удобства и сочного куска бифштекса ограбить, оклеветать и сморкнуться тайно в чужой платок’. Развивая замысел статьи о современности, Куприн включал его в примечат. историко-лит. ряд: ‘… здесь будет Гапон, Шмидт, Хрусталь-Носаревский — революция, Каменский, Стенька Разин, Верховенский, Гершуни, Блок, Гофман, Белый — героизм, индивидуализм’ (Куприн, с. 229).
Откликаясь на выход ‘Рассказов’ К. (т. 1, СПб., 1907), критика разл. направлений находила их не только заметным фактом лит-ры, но и ‘приметой эпохи’ и согласно предрекала ‘свежему дарованию’ большое будущее (Д. Шестаков — ‘Слово’, 1907, 6 июля, др. рец., 1907: Б. Бразоленко — ‘Вест, знания’, No 3, П. К-в — ‘Лит.-худож. неделя’, No 3, Вл. Кранихфельд — СМ, No 4, М. Костеловская — ‘Новая книга’, No 4, А. Курейнский — ‘Весы’, No 6, А. Филиппов <,А. Ф. Даманская>, — ‘Перевал’, No 8—9). Кажется, один А. А. Блок уже летом 1907 видел, что К. фактически исчерпал свой творч. потенциал, отметив и ‘чеховскую’ наблюдательность, и тонкость стиля, Блок, тем не менее, писал: ‘У него — легкий юмор и сомнения, не перегоревшие ‘в горниле благ и бед’ … Такая лит-ра не знает, куда ей деваться. Как будто есть какие-то ‘запросы’, но, в сущности, все рекорды побивают ‘юмор’ и чувственная изобразительность’ (V, 123). Сам К., говоря о себе, уже не мог отделаться от усвоенного тона баловня богемы, в к-ром, впрочем, м. б., звучала и искренняя растерянность: ‘… хотя я и пытаюсь писать о жизни … единственно-важным вопросом для человека я считаю смерть … декаденты называют меня реалистом, а реалисты декадентом … Я и сам не знаю, кто я такой’ (‘Альм, молодых’, СПб., 1908, с. 15—16).
Во всяком случае, хотя и будучи ‘модным’ беллетристом, К. в 1907—09 очевидно метался: переделывал ‘Леду’ в пьесу, к-рую запретила цензура (см.: ‘Жизнь — сцена’, 1907, No 2), тянулся к ‘модернистам’ из ‘Золотого руна’, заверяя их, что ‘порывает с реализмом и позитивизмом’ (см. об этом несостоявшемся сотрудничестве — ЛН, т. 92, кн. 3, с. 317), в пов. ‘Студенческая любовь’ (ЛПН, 1908, No 1—3) вспоминал собств. юность на Волге с такой (неожиданной) ‘чистотой’ и ‘умиротворенностью’, к-рая, по словам Л. М. Василевского, роднила его с ‘автором известных ‘Гимназистов’ — Гариным’ (СМ, 1909, No 3, отд. Критика и библ., с. 124), и горько сетовал на свою лит. репутацию: ‘Ведь это мелкая газетная шушера и подлая человеческая толпа выделила из моих исканий … ‘Четыре’ и ‘Леду’, вещи неплохие, но и не характерные для меня’ (письмо Измайлову от 1 дек. 1909).
В 1908 в ‘Образовании’ (No 7— 8, 9—10а, отд. изд. — СПб., 1910) появился роман К. ‘Люди’, к-рый, по его словам из письма Измайлову, он ‘писал в горести и тоске … в надежде дать нашему алчущему читателю нечто похожее на хлеб, а не на камень’. Из-под его пера вышло аморфное, растянутое произв., на всем протяжении к-рого герой, называющий себя ‘проповедником новых отношений’, вторгается в чужие семьи и разрушает их изнутри под флагом борьбы с фальшью и лицемерием, и хотя эта тема имела созвучие в ‘воздухе’ эпохи (так, Ан. Н. Чеботаревская, благодаря К. за ‘Людей’, писала ему: ‘Факт ‘преодоления’ всяческих норм, включая и брак — сам по себе мне близок и понятен’ — ИРЛИ, ф. 123, оп. 1, No 899), критика все-таки отозвалась в осн. насмешками либо недоумением (М. Волошин — ‘Аполлон’, 1909, No 3, <,А. Г. Горнфельд>, — РБ, 1909, No 12, Вл. Кранихфельд — СМ, 1910, No 1, С. Адрианов — ВЕ, 1910, No 1 , Ю-н <,Н. Н. Вентцель>, — НВ, илл. прил., 1912, 18 июня и др.).
С тех пор писат. деградация К. шла так же стремительно, как падала его лит. репутация. ‘Вылощенная … как бы лаком покрытая’ фраза, ценившаяся Куприным, тускнела, острота фабульных ситуаций сменялась низкопробной ‘пикантностью’, юмор — двусмысленным балагурством, элегантная эксцентричность — ставкой на скандал. Произв. К., опубл. в 10-х гг. в ‘Пробуждении’, ‘Аргусе’, ‘Синем ж-ле’, ‘Белом слоне’, ‘XX веке’, ‘Огоньке’, ‘Солнце России’, ‘Цветных сб-ках’, ‘Летучих альманахах’ и др., а также выходившие отд. изд. (см. Др. произв.), безоговорочно относились к бульварной лит-ре. К 1917 К.-прозаик был полностью забыт (В. Ирецкий: ‘Вы помните Бориса Четидзе? … А Родионов где? А Домрачев? А А. Каменский?’ — ЖЖ, 1916, No 12, с. 4).
Тем не менее в поведении К. сказывался некий тяжелый комплекс (уязвленное самолюбие, упрямство, слепая вера в собств. ‘дар’, а м. б., и расчетливое презрение ко всем и вся), к-рый заставлял его то пускаться гастролировать в Киеве и Москве с ‘опытом послесловия к нек-рым своим произв.’ — лекцией ‘О свободном человеке’ (К., 1910), беспощадно высмеянной в прессе (А. П. <,Панкратов А. С.>,, Мышиные идеалы.— РСл, 1910, 13 марта, <,А. Г. Горнфельд>, — РБ, 1910, No 8, см. также: Мокульский С., ‘Священное животное’. Лекция А. Каменского.— ‘Рус. голос’, К., 1918, 13 сент.), то выступать на ‘среде’ H. Д. Телешова, заслуживая, по свидетельству И. А. Бунина, ‘даже грубости’, высказанные в лицо (в кн.: Горьковские чтения, М., 1961, с. 69). Именно в это время фатоватый облик К., резонерский апломб, с к-рым он высказывается о будущем рус. культуры (сб. ‘Куда мы идем?’, М., 1910), о самоубийстве (БВед, веч. в., 1912, 19 мая) и сомнит. образ жизни, прикрываемый маской респектабельности, делают его фигуру непереносимой для тех, кто чувствует повседневный драматизм эпохи: ‘морда Анатолия Каменского’ — один из образов ‘страшного мира’ для Блока (VII, 88), в глазах Л. Н. Андреева он — ‘талантливый содержатель дома свиданий’ (ЛН, т. 72, с. 343).
В 1913 началась кинематография, карьера К. (с не изменившей ему чуткостью он угадал великое будущее кино как иск-ва в ст. ‘Что я думаю о кинематографе’ — ‘Киножурнал’, 1914, No 23— 24). После успеха картины ‘Идеальная женщина (Две Матильды)’ с участием К. А. Варламова, он присутствовал в Париже на съемках ‘Трагедии Леды’ (1914, ‘изложение’ сценария: ‘Сине-фоно’, 1914, No 14, ‘Кинема-омниум’, 1914, No 22), в к-рой полностью переосмыслил собств. рассказ, как позднее и рассказ ‘Четыре’ в одноим. фильме (1917, ‘изложение’ — ‘Проектор’, 1917, No 17 —18), чем, кстати, выявил изнач. необязательность их замысла и внутр. формы.
Состоя распорядителем лит. части в кинофирмах А. Г. Талдыкина, Г. О. Либкена и ‘Биохром’, до сер. 1918 К. написал ок. 30 сценариев, среди к-рых экранизации его собств. произв., ‘Хромого барина’ А. Н. Толстого, ‘Олеси’ Куприна, 2 романов А. М. Пазухина и нес к. ори г. сюжетов в жанре мелодрамы, детектива, комедии и оккультного действа. Успехом пользовались ‘Любовный маскарад’ (1915), ‘Магнолия’, ‘Чаша запретной любви’ — ‘кинороман’ с проекцией на ‘Первую любовь’ И. С. Тургенева, и ‘То, что дороже миллионов’ — фильм-фантазия на тему взаимоотношений П. И. Чайковского с Н. Ф. фон Мекк (все три — 1916).
В сезоне 1915—16 в т-ре Л.Б.Яворской шла драма К. ‘Завтра’ (отд. изд.— М., 1916, первонач. назв. ‘Может быть, завтра’) — о петроград. ‘неофеминистке’, в судьбе к-рой благодетельно-роковое участие принимал некий ‘старец’, прямо списанный с Г. Е. Распутина. По доносу из распутинского окружения спектакль был запрещен за час до премьеры, однако К., спешно заменив рус. ‘старца’ шведом, изучавшим йогу, и, изменив назв., добился постановки через неск. дней (см.: ‘Рампа и жизнь’, 1915, No 50—52, 1916, No 1, 3, П. Пильский — ‘Одес. новости’, 1915, 18 нояб., Б.Садовской — БВед, 1915, 21 дек., А. Тунина — ‘Женское дело’, 1916, No 7, M. Шагинян — ‘Кавк. слово’, 1916, 24 июля).
Летом 1918 К. уехал в Киев, в 1919 — в Одессе и Бердянске, откуда перебрался в Севастополь, где организовал т-р ‘Коломбина’. За пост, пьесы А. Шницлера ‘Хоровод’, признанной ‘порнографической’, был выслан врангелевской администрацией из Крыма (‘Наш путь’, Севастополь, 1920, 3 июня). Жил в Берлине. Гл. произв. эмигрант, периода — эротико-религ. драма ‘Черная месса’ (‘по матлам’ Ж. К. Гюисманса — Б., [1922]) с попыткой (в подтексте) объяснить рус. революцию заговором сатанинских сил против ‘буржуазного Бога’. В 1924 вернулся в СССР. По разл. источникам, живя в Москве, работал над пьесами ‘Гибель Пушкина’ и — позднее — ‘Технология любви’ (о процессе насильников-‘чубаровцев’) , принимал участие в деятельности ФОСП (сообщил А. И. Рейтблат), зарабатывал гл. обр. правкой ‘пролет, рукописей’. В 1929 участвовал в подделке поэмы Н. А. Некрасова ‘Светочи’, о чем рассказал в ст. ‘Демьян Бедный и бедный Некрасов’ (‘Руль’, Б., 1930, 4 июня), умолчав о собств. участии в предприятии (см.: Рейсер). Летом 1930 выехал за границу. В Берлине рассказал о своем разочаровании в ‘сов. системе’ и тяготах жизни в СССР, первым сообщил о телефонном звонке И. В. Сталина М. А. Булгакову (‘Руль’, 1930, 18, 22 мая). Поселился в Париже. В сент. 1935 вернулся в СССР. В кон. 1937 арестован, весной 1939 осужден на 8 лет за шпионаж, в 1941 срок увеличен до 10 лет, умер в заключении.
Др. произв.: ‘Солнце’ (СПб., 1908, рец., 1908: Ф. К.— РСл, 16 апр., Л-ч <,С. Ф. Либрович>, — СМ, No 4, Н. Остаин <,Н. И. Петровская>, — ‘Весы’, No 6), ‘Легкомысленные рассказы’ (СПб., 1910), ‘Зверинец’ (СПб., 1913), ‘Княжна Дуду’ (СПб., 1914).
Изд.: Рассказы, 2-е изд., т. 1—2, СПб., 1908, Рассказы, т. 3, СПб., 1910, Леда, M., 1918, Ничего не было, M., 1918, Мой гарем. Рассказы о любви, Б., 1923, Белая ночь, M.—Л., 1928, Петербургский человек. Повести и рассказы. (1905—1915), М., 1936.
Лит.: Блок. Зап. кн. (ук.), Пильский П., А. Каменский.— ‘Родная земля’, 1907, 26 марта, Алексеев Г., Живые встречи, Б., 1923, с. 27—31, Мат-лы к биографии А. И. Куприна. (Подобраны Э. Ротштейном).— В кн.: Куприн А. И., Забытые и несобранные произв., Пенза, 1950, с. 295, Ходотов Н. Н., Близкое — далекое, Л.—M., 1962, с. 175—76, Судьбы рус. реализма нач. XX в., Л., 1972 (ук.), Рейсер С. А., Основы текстологии, Л., 1978, с. 109 — 10, История рус. лит-ры, т. 4, Л., 1983 (ук.), Рус. лит-ра и журналистика (2, ук. ). + НЭС, Венгеров. Источ., Рус. энциклопедия, ЛЭ, КЛЭ, Альм. и сб-ки (1, 2), Муратова (2), Вишневский, Масанов.
Архивы: ЦГАЛИ, ф. 1088, Арх. дело No 18567 в КГБ СССР.