Каков развод, таков и брак
Каков развод, таков и брак
Каков развод, таков и брак, Розанов Василий Васильевич, Год: 1908
Время на прочтение: 5 минут(ы)
В. В. Розанов
В Государственную Думу внесен г. министром юстиции законопроект о разводе. И теперь своевременно напомнить все то, что в последние годы говорилось у нас о разводе, и вообще потревожить эту старушку канонического права и вместе светского законодательства — ‘теорию развода’. На первый раз мне хотелось бы развить перед читателями теорему, формулированную мною в заголовке этой статьи: каков развод, таков и брак (quale est divortium, tale est matrimonium). Начну с иллюстраций.
Висят в столовой часы. Доска циферблата треснула, — это все-таки часы. Разбилось стекло футляра, — все-таки это часы. Сняли стрелки, стерли римские цифры на циферблате, но маятник методично постукивает, — мы имеем перед собою поврежденные, но все еще часы. Их существо не затронуто. Я вынимаю из механизма одно колесико, — часы остановились. Итак, механизм есть существо часов, потому что порча его уничтожает часы как временемер.
Горит лампа. Разбиваю ее подножку, так что приходится ее держать в руках. Но она горит. Снимаю стекло. Она коптит, но кое-как светит. Обламываем регулятор светильни. Огонь будет недвижим, но все-таки он будет. Но вот в лампе нет керосина или фитиля. Теперь ее нельзя даже зажечь. Соотношение керосина и фитиля и образует лампу, ибо их отсутствие или порча уничтожает то, для чего лампа, — освещение.
Я читаю стихотворения Пушкина и потом стихотворения Хераскова. Вычитаю из впечатления от Пушкина впечатление от Хераскова. В остатке получается прелесть, грация, воображение, чувство. Тогда я говорю, что эти качества образуют поэзию, потому что их отсутствие уничтожает поэзию.
Я читаю наставительные рассуждения о том, что не нужно грабить и не следует убивать. Затем читаю только две строки: ‘не крадь’, ‘не убивай’. Разница между повелением и пожеланием составляет закон, ибо где нет повелительности, нет и закона.
Вообще, от чего перестает вещь существовать, то и есть существо вещи.
Если от этой общей аксиомы мы обратимся к браку, мы будем поражены глубокой путаницей законодательства и общих мнений около него.
Точнее сказать — путаницею около него канонического права, т.е. духовенства, церкви, ибо церковь и духовенство устанавливали основное обстоятельство, разрушающее брак, к которому государство только робко и с большою медленностью прибавляло свои новые поводы расторжения брака, скорее только допускаемые, только терпимые церковью, нежели охотно и искренно признаваемые ею.
Само собою, и здесь аксиома выдерживается: от чего перестает быть брак, то и есть существо брака. ‘Qualis causa divortii, talis essentia matrimonii’ (‘какова причина развода, такова сущность брака’).
Но церковь установила, что единственною и вместе достаточною причиною расторжения брака служит ‘застигнутость на месте преступления’, которого не нужно называть.
Отсюда все мы вправе думать, что церковь именует браком только этот акт, которого нельзя назвать. Подобно тому как мраморный футляр часов лучше деревянного, серебряные стрелки лучше медных, и все это лучшее желательно, но, однако, сущности часов не составляет, таким же точно образом около брака закон может ставить множество pia desideria (благие пожелания (лат.)), но раз он сам не считает отсутствие их поводами к разводу, — значит, он не считает их и сущностью брака, его жизненно важными точками.
Например, закон пытается говорить или моралисты морализуют около закона, что ‘брак есть нравственный союз любви и единения’. Тогда закон должен бы требовать, а моралисты рекомендовать, чтобы:
1) брак расторгался, когда в нем нет любви и согласия,
2) когда по какой-либо причине супруги сами разъединились,
3) когда они ссорятся.
Нет? Закон об этом молчит? Моралисты этому противятся? Ну, тогда, по их же определению, брак есть только и единственно половое общение, безыдеальное, холодное, равнодушное. Это есть ‘союз тел’, без всякого вопроса ‘о душе’, без всякого интереса ‘к душе’…
Заметим, что если бы закон выдерживал то определение брака, какое, очевидно, содержится в основном его поводе к разводу, тогда, конечно, не существовало бы ни так называемых ‘любовничеств’ (сожительство по любви, а следовательно, и в физической верности), ни внебрачно рожденных детей. Это — contradictio in adjecto, противоречие между определением и названием вещи.
Противоречие это вытекло из того, что со времени возникновения в IV веке после Р.Х. церковного венчания определение брака раздвоилось:
а) сущность брака есть половое общение,
б) сущность брака есть церковное венчание.
Без второго брак не начинается, а по нарушении верности в первом брак расторгается. Обе точки зрения существуют в законе, хотя для каждого совершенно очевидно, что нет вещи, которая держалась бы на двух сущностях, имела бы два ядра своих существенных свойств. Одно из двух: или это есть ‘церковное таинство’, ‘церемониал’ церкви, — и тогда зачем тут ‘сожитие’? Оно не непременно! Или оно есть сожитие, — и тогда церемониал второстепенен. Церковь, начав с определения брака как чисто физического полового акта (что удержалось в ‘поводах к разводу’), кончила тем, что ‘сущностью’ его стала именовать самый церемониал. И, по крайней мере, в нашей церкви и теперь ‘сожития’ в браке вовсе не требуется: брак действителен и без его исполнения, брак есть церемония венчания.
Если бы страна или народ захотели возвысить брак, то доказанная теорема даст для этого средства.
Чем проще и грубее причина развода (quale divortium), тем грубее и низменнее брак (tale matrimonium). У нас это самая низкая и самая грубая причина: от того и брак неодухотворен, неизящен, плоск.
Введите в поводы к разводу отсутствие нравственной связи между супругами, и вы получите matrimonium morale, духовно-нравственный союз.
Введите в причины развода отсутствие любви, и вы получите matrimonium fidele, верное супружество.
Словом, как, вычтя из качеств стихов Пушкина качества стихов Хераскова, вы получаете поэзию, а, напротив, не произведя этого вычитания, определите поэзию просто как ритмические и рифмованные строки на какую-нибудь тему, так и в браке: если вы перестанете ‘вычитать’ из сожития разные пороки через развод, то все их и получите в сумме брака, в итоге matrimonii.
Чем разнообразнее и многочисленнее условия развода, помещенные в законе, тем в нравах общества и народа повышеннее и повышеннее становится брачная жизнь. Через развод мы его одухотворяем, поэтизируем, к верности прибавляем нравственность, прибавляем любовь, содружество, скромность, бережливость и проч. и доводим его до высочайшего идеала.
Causae divortii, поводы к разводу, есть дар в колыбель брака. Теперь там ничего не лежит, кроме грубейшего факта: с таким даром он и бродит нищим. Он стал смешон и презираем. В нем есть ссоры, злоба, измена (без доказательств). Его все избегают (мало и с трудом женятся), и только хороший куш соблазняет ‘женихов’ на тяжкую операцию ‘вступления’ в сие неизвестное…
Положим же в эту колыбель как можно более роскошные дары, задатки: послушание жены, вежливое обращение с нею мужа, жизнь непременно вместе, уважение жены к родителям мужа и мужа к родителям жены, заботу о детях и, словом, все благое, что придумает ум, и как в известном механизме в одну щелочку вложишь монету, а из другой выскакивает конфета, так и в браке при обилии и утонченности причин развода вдруг выступят на месте тусклого и серого теперешнего цвета самые роскошные и разнообразные цвета. Муж не будет ‘рыкать’ на тещу, как существует это позорное явление у нас, муж не станет проводить ночи в клубе за картами, когда жена томится, усталая, около детей, жена не будет модничать и разорять нарядами мужа, об измене и речи быть не может.
Муж и жена станут друг около друга осторожны. Помните, какие изящные нравы выработали дуэли за невежливость? Потому что невежливость стала опасна. При обилии причин развода и дурные нравы в семье станут опасны. И станут люди приходить в ум. Сперва это будет скучно, тяжело, томительно, как и всякое воспитание. Но скоро все увидят, что дисциплина над собою приятнее распущенности себя, что чистый воздух слаще промозглого. И все задышат легко и благословят сперва тяжелую перемену.
Вот что значит теорема: tale matrimonium, quale divortium.
Впервые опубликовано: ‘Русское Слово’. 1908. 20 марта. N 67.
Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/rozanov/rozanov_kakov_razvod.html.