В.В. Розанов
В.В. Розанов
Как торжествует ‘русский национализм’
Как торжествует ‘русский национализм’
Где оскорбленному есть сердцу уголок.
Как торжествует ‘русский национализм’, Розанов Василий Васильевич, Год: 1911
Время на прочтение: 3 минут(ы)
‘Росту народной русской культуры вредит засилье националистов. После битвы при Калке татары связали пленных противников, положили их под доски и сами сели на доски обедать. Современные националисты вошли в роль этих татар. Связав инородцев, они на их костях ораторствуют и пишут на тему: Россия для русских’…
Так я прочел, в ‘Речи’, за подписью социал-кулябки Философова, статью против себя, против А.А. Столыпина, покойной княжны Дондуковой-Корсаковой, с которой ‘основательно’ отказались говорить шлиссельбуржцы, против Пушкина и его ‘Клеветников России’, против Лермонтова и его ‘Бородина’, против Толстого и его ‘Войны и мира’: все мы ‘осатанели’ (слово Философова), все сидим на костях инородцев и жирно едим, жирно пьем, когда Мережковский и Философов по-христиански постятся над местом, где зарыт прах Мордки.
Сидим, веселимся и кушаем, а косточки инородцев трещат…
Встал — и пошел к гипсовой маске, снятой с покойного русского философа Страхова, где у меня хранятся нужные бумажки. И вот достал документ о притесненных инородцах: это — ‘Повестка о назначении дела (генерала Петрова против меня) к слушанию’:
…’На основании 882-й ст. уст. уг. суд. защитником ему, Розанову, председателем назначен присяжный поверенный Аркадий Львович Зильберштейн‘. При повестке приложен, на отдельном листочке: ‘Список, составленный на основании 589-й ст. уст. уг. суд.’. Вот его текст: ‘Именной список гг. судей и товарищей прокурора 2-го уголовного д-та сбп. судебной палаты. Председатель д-та А.И. Руадзе, члены палаты: Л.В. Позен, И.Д. Архангельский, М.В. Лешко-Попель, И.П. Савастьянов, В.В. Граве и Г.И. Орлов. Товарищи прокурора М.С. Тлустовский, А.С. Червинский, И.Н. Шведер, М.П. Стремоухов, А.Н. Благовещенский, П.М. Устимович, О.Ю. Витер, А.П. Мякин, Е.О. Шарко, Н.А. Громов и М.В. Литовченко. За секретаря В. Зек‘…
Вот вам и ‘лежат под досками’… Не нашлось ‘Ивановых’, ‘Семеновых’, ‘Вознесенских’ для суда в столице Империи… Но какой же ‘Иванов’ не дурак и какой же ‘Зильберштейн’ не умница? ‘Зильберштейн’, очевидно, талант, а вот, напр., присяжный поверенный А.М. К-нцов, мой ученик по Елецкой гимназии, сидел-сидел в Петербурге, бился-бился, составил, несколько лет проработав (на невольном досуге), биографию К.Н. Леонтьева: ждал, просил, искал, — и никакого не только дела, но и делишка не нашел, с женой и ребенком, и вот сейчас собирается в провинцию что-нибудь искать, как-нибудь устроиться… и, поистине, найти
Когда судилась в той же спб. судебной палате моя брошюра ‘Русская церковь’, — то заседание началось часов в 8 вечера, и во всех отделениях палаты заседания уже окончились, но присяжные поверенные, желая, вероятно, послушать защищавшего меня С.А. Андриевского, задержались на несколько минут — и вошли в зал…
Зрелище, которое мне открылось, было до того внушительно и страшно, что, признаюсь, я потерял способность следить за ходом защиты моей брошюры: плохо освещенный большой зал весь наполнился темным людом, с адвокатскими значками, между которыми не было ни одного русского лица, с этакою ‘русскою бородою’ и русской походкой, словом, — признаки есть, ошибиться нельзя… Весь русский суд уже захвачен нерусскими, и тут ‘так сложилось дело’, что вновь приходящему русскому ‘не просунуть и носа’… Ну, есть Андриевский, есть Карабчевский, еще, конечно, найдется десяток, может, два десятка на весь Петербург, которых уж никак нельзя было не пустить, сила у них большая, талант слишком яркий… Но все, что не ‘сом’, все, что помельче ‘сома’, — все это не пущено, в сущности, вовсе не ‘сомами’, а ‘Зильберштейнами’, которые ‘умны’ и ‘подходящи’ просто потому, что они ‘Зильберштейны’ и что тут ‘свой своего держит и чужого топит’…
‘Чужой, которого топят‘ около русского суда — это ‘русский’… Когда (с месяц назад) я это передавал с горем г-ну Фарбману, руководителю книгоиздательства ‘Пантеон’, — мне симпатичному еврею — он улыбнулся какою-то ‘знающею улыбкою’ (и сейчас стал мне от этого противен) и ответил:
— Да, ну что же… евреев никуда не пускают, и они захватили суд… Что ‘никуда не пускают’ — я пропускаю: но что ‘захватили суд’ — это его слово, слово еврея, полное глубокого сознания и глубокого удовлетворения. На ‘никуда не пускают’ я имею только тот ответ, что, ‘куда бы их ни пустили’, они и там ‘все захватят’… Захватят и не оставят даже ‘5-процентной нормы’ русским…
Так что кто же ‘лежит под досками’ и жирно кушает, г. Философов? Ну, да возьмите русскую газету ‘Речь’, печатающуюся в русской столице и на русском языке: уж не Философов ли там ‘сидит на доске’, а ‘под доскою’ лежит Гессен и Любош… Бедный Гессен: на нем сидит русский барин, русский помещик Философов, сын члена Г. Совета, и поет он, этот Гессен, в глубокой зависимости от Философова, русскую песню и в русских интересах…
Барин Философов, счастливый Философов… Он поет свободную песнь и одному вдохновению покорен:
Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв…
Ах, господа русские баре: скоро-скоро кошечка оближет ваши косточки и умоется лапкой… И, ей-ей, даже не вспомнит вашего многострадального терпения…
Это как в Великий Четверток поется на всенощной:
‘Слава многотерпению Твоему, Иисусе’…
Вспомнишь и, обернувшись к русскому люду, скажешь:
— Слава многотерпению вашему, человецы…
Впервые опубликовано: Новое время. 1911. 25 октября. No 12795.