Вчера мы, — без помощи медиума, — беседовали с автором ‘Преступления и наказания’.
Мы говорим, разумеется, о г. Дельере.
Знаменитый писатель живет в квартире, где раньше жил Достоевский.
По стенам — портреты великих писателей. Все в гробу.
В книжных шкафах сочинения наших классиков. Некоторые тома, как мы заметили, значительно похудели.
На письменном столе, в огромной чернильнице, — гуммиарабик.
В золотой ручке, вместо пера, — кисточка.
— Во всем доме ни капли чернил! — игриво заметил его превосходительство (г. Дельер, как известно, генерал от литературы).
Над диваном сверкала арматура из ножниц. Г-н Дельер указал нам на кресло величественным жестом, — по всей вероятности, заимствованным у кого-нибудь из великих писателей.
— Чему обязан?
— Дело тонкое и деликатное. Время от времени и нам приходится писать рецензии. Раньше это было легко, теперь — трудно. Самолюбие господ драматургов уподобилось флюсу. Вздуто и болезненно. Сегодня рецензия, завтра — письмо в редакцию: ‘Неправда! Моя пьеса великолепна’. Теперь также принято расхваливать собственные произведения, как раньше это считалось неприличным. Вот мы и позволили себе явиться к вам, как к автору ‘Декаданса’…
Г-н Дельер остановил нас стыдливым и милым жестом.
— Это не совсем так. ‘Декаданс’ не совсем моя пьеса. Раньше она была написана другим автором, и по-французски. Я только перевел. Но мне нравится деликатность вашего обращения: ‘Автор ‘Декаданса’. Это очень деликатно!
— Помилуйте, после процесса господина Старицкого с господином Александровским…
— Мне очень нравится приговор по этому делу. Очень! Рецензента на семь дней под арест за злословие! За то, что назвал переделывателя — переделывателем! Это окажет огромное влияние на рецензентов. Будут писать с осторожностью! Критика стала пренеприятной в наши дни. Нигде про себя ничего лестного не прочитаешь. Черт знает что! Положение переделывателя — положение прескверное. Каждому человеку прежде всего хочется денег. А затем — почета. Деньги у нас, у переделывателей, есть. Почета — никакого. Это отравляет жизнь! Критика каждый день выдумывает для вас новые клички. ‘Передельщик’, ‘переперщик’, ‘перетырщик’. Наконец, ‘дельерщик’, ‘дельерничать’, ‘дельерничество’. Поучительный приговор относительно господина Александровского послужит уроком!
— За плохую рецензию рецензента в тюрьму?
Г-н Дельер облизнулся.
— Обязательно!
— Вот поэтому-то мы и решились обратиться к вам. Как же теперь быть? Чтоб и рецензию написать, и свободу сохранить. Предположим невозможный случай. Предположим, что пресловутые ‘Петербургские трущобы’ создал для сцены не г. Арбенин, а вы. Предположим. Скажите, как драматург, какую форму рецензии вы признали бы для себя необидной и не заслуживающей ареста рецензента?
— Гм… Как всякому драматургу, мне хотелось бы, чтоб в рецензии сквозили: уважение и преданность, преданность и уважение!
— Что бы вы сказали, например, о рецензии в таком роде. ‘Покойный Крестовский удостоился редкой почести. Грустно только, что у нас время почестей для писателей наступает после их смерти! На произведение Крестовского обратил внимание г. Дельер’. Или лучше, — ‘сам г. Дельер’?
— Поставьте ‘сам’.
— ‘Перечитав роман Крестовского, г. Дельер сказал: ‘Да будет пьеса!’ И стала из романа пьеса! Не находим слов, чтоб поблагодарить г. Де-льера от имени покойника Крестовского. Позволяем себе надеяться, что и другие почившие русские писатели обратят на себя благосклонное внимание г. Дельера. Ведь среди них есть и великие! Его ждет Гоголь! Его ждет Пушкин!’ Нравится вам такой стиль?
— После приговора над непочтительным рецензентом, — это, конечно, style moderne. Но мне не нравится, — он кудреват. Пишите проще. Проще, господа! Что лучше простоты? Пишите просто: ‘Вчера мы получили новое доказательство талантливости г. Дельера. Мы смотрели пьесу ‘Петербургские трущобы’ и были поражены! Как встречаются хорошие умы! Г-н Дельер написал пьесу, которая совершенно совпадает с знаменитым романом покойного Крестовского. Даже название ему пришло в голову одно и то же’.
— Можно добавить: ‘г. Дельер со временем выдумает порох!’
— Можно. ‘Но нас это нисколько не удивляет в г. Дельере. Что такое Крестовский?? Дельер так талантлив, так талантлив, что написал даже
‘Преступление и наказание’ совсем как Достоевский! Что же после этого ему стоило написать ‘Петербургские трущобы?’. Сколько писателей совмещает в себе г. Дельер!..’
— ‘Мы уверены, что стоит ему сесть писать исторический роман, — он напишет ‘Войну и мир’. Слово в слово! Стоит сесть за роман в стихах, — из-под пера его выльется ‘Евгений Онегин’. Дайте ему строить, — он выстроит Эйфелеву башню! Дайте ему Америку, — он выкопает в ней Панамский канал. Дайте ему нотной бумаги, — он напишет ‘Дон Жуана’. Нота в ноту, — как Моцарт!’
Г-н Дельер грустно поник головой.
— Действительно! Я опоздал родиться! Все уже сделано! Напишешь ‘что-нибудь’,— оказывается другой уж раньше написал и пользуется славой. Меня предупредили! Меня предупредили!
— Очевидно, не рассчитывали на ваше рождение!
— А все-таки… вернемся к нашему разговору. Пишите так рецензии. Пишите так. Это единственный способ не попасть теперь за рецензию под арест.
— Благодарим вас!
Со свойственной нам любезностью рекомендуем этот способ всем гг. рецензентам.
КОММЕНТАРИИ
Театральные очерки В.М. Дорошевича отдельными изданиями выходили всего дважды. Они составили восьмой том ‘Сцена’ девятитомного собрания сочинений писателя, выпущенного издательством И.Д. Сытина в 1905—1907 гг. Как и другими своими книгами, Дорошевич не занимался собранием сочинений, его тома составляли сотрудники сытинского издательства, и с этим обстоятельством связан достаточно случайный подбор произведений. Во всяком случае, за пределами театрального тома остались вещи более яркие по сравнению с большинством включенных в него. Поражает и малый объем книги, если иметь в виду написанное к тому времени автором на театральные темы.
Спустя год после смерти Дорошевича известный театральный критик А.Р. Кугель составил и выпустил со своим предисловием в издательстве ‘Петроград’ небольшую книжечку ‘Старая театральная Москва’ (Пг.—М., 1923), в которую вошли очерки и фельетоны, написанные с 1903 по 1916 год. Это был прекрасный выбор: основу книги составили настоящие перлы — очерки о Ермоловой, Ленском, Савиной, Рощине-Инсарове и других корифеях русской сцены. Недаром восемнадцать портретов, составляющих ее, как правило, входят в однотомники Дорошевича, начавшие появляться после долгого перерыва в 60-е годы, и в последующие издания (‘Рассказы и очерки’, М., ‘Московский рабочий’, 1962, 2-е изд., М., 1966, Избранные страницы. М., ‘Московский рабочий’, 1986, Рассказы и очерки. М., ‘Современник’, 1987). Дорошевич не раз возвращался к личностям и творчеству любимых актеров. Естественно, что эти ‘возвраты’ вели к повторам каких-то связанных с ними сюжетов. К примеру, в публиковавшихся в разное время, иногда с весьма значительным промежутком, очерках о М.Г. Савиной повторяется ‘история с полтавским помещиком’. Стремясь избежать этих повторов, Кугель применил метод монтажа: он составил очерк о Савиной из трех посвященных ей публикаций. Сделано это было чрезвычайно умело, ‘швов’ не только не видно, — впечатление таково, что именно так и было написано изначально. Были и другого рода сокращения. Сам Кугель во вступительной статье следующим образом объяснил свой редакторский подход: ‘Художественные элементы очерков Дорошевича, разумеется, остались нетронутыми, все остальное имело мало значения для него и, следовательно, к этому и не должно предъявлять особенно строгих требований… Местами сделаны небольшие, сравнительно, сокращения, касавшиеся, главным образом, газетной злободневности, ныне утратившей всякое значение. В общем, я старался сохранить для читателей не только то, что писал Дорошевич о театральной Москве, но и его самого, потому что наиболее интересное в этой книге — сам Дорошевич, как журналист и литератор’.
В связи с этим перед составителем при включении в настоящий том некоторых очерков встала проблема: правила научной подготовки текста требуют давать авторскую публикацию, но и сделанное Кугелем так хорошо, что грех от него отказываться. Поэтому был выбран ‘средний вариант’ — сохранен и кугелевский ‘монтаж’, и рядом даны те тексты Дорошевича, в которых большую часть составляет неиспользованное Кугелем. В каждом случае все эти обстоятельства разъяснены в комментариях.
Тем не менее за пределами и ‘кугелевского’ издания осталось множество театральных очерков, фельетонов, рецензий, пародий Дорошевича, вполне заслуживающих внимания современного читателя.
В настоящее издание, наиболее полно представляющее театральную часть литературного наследия Дорошевича, помимо очерков, составивших сборник ‘Старая театральная Москва’, целиком включен восьмой том собрания сочинений ‘Сцена’. Несколько вещей взято из четвертого и пятого томов собрания сочинений. Остальные произведения, составляющие большую часть настоящего однотомника, впервые перешли в книжное издание со страниц периодики — ‘Одесского листка’, ‘Петербургской газеты’, ‘России’, ‘Русского слова’.
Примечания А.Р. Кугеля, которыми он снабдил отдельные очерки, даны в тексте комментариев.
Тексты сверены с газетными публикациями. Следует отметить, что в последних нередко встречаются явные ошибки набора, которые, разумеется, учтены. Вместе с тем сохранены особенности оригинального, ‘неправильного’ синтаксиса Дорошевича, его знаменитой ‘короткой строки’, разбивающей фразу на ударные смысловые и эмоциональные части. Иностранные имена собственные в тексте вступительной статьи и комментариев даются в современном написании.
Литераторы и общественные деятели. — В.М. Дорошевич. Собрание сочинений в девяти томах, т. IV. Литераторы и общественные деятели. М., издание Т-ва И.Д. Сытина, 1905.
Сцена. — В.М. Дорошевич. Собрание сочинений в девяти томах, т. VIII. Сцена. М., издание Т-ва И.Д. Сытина, 1907.
ГА РФ — Государственный архив Российской Федерации (Москва).
ГЦТМ — Государственный Центральный Театральный музей имени A.A. Бахрушина (Москва).
РГАЛИ — Российский государственный архив литературы и искусства (Москва).
ОРГБРФ — Отдел рукописей Государственной Библиотеки Российской Федерации (Москва).
ЦГИА РФ — Центральный Государственный Исторический архив Российской Федерации (Петербург).
КАК ПИСАТЬ РЕЦЕНЗИИ
Интервью
Впервые — ‘Россия’, 1901, 3 декабря, No 937.
…беседовали с автором ‘Преступления и наказания’. Мы говорим, разумеется, о г. Дельере. — ‘Преступление и наказание. Драматические сцены в 10 картинах с эпилогом Я. Дельера (Я.А. Плющик-Плющевского) по роману Ф.М. Достоевского’ — под этим названием пьеса была поставлена в 1899 г. в Театре Литературно-художественного общества и в 1900 г. в Театре Ф.А. Корша. Инсценировка Я. Дельера под названием ‘Раскольников и Порфирий Петрович’. Две сцены из романа Ф.М. Достоевского ‘Преступление и наказание’ шла в 1907 г. в Александрийском театре.
Знаменитый писатель живет в квартире, гае раньше жил Достоевский. — Это утверждение — не более чем фельетонный прием.
Гуммиарабик — быстро затвердевающая смола.
…после процесса г. Старицкого с г. Александровским…— Старицкий Михаил Петрович (1840—1904) — украинский писатель, драматург, режиссёр, театральный деятель. Александровский Измаил Владимирович — театральный критик, работавший в киевской прессе в конце XIX—начале XX вв.
…пресловутые ‘Петербургские трущобы’ создал для сцены не г. Арбенин… — ‘Петербургские трущобы’ (1864—1867) — роман русского писателя Всеволода Владимировича Крестовского (1840—1895). Арбенин (настоящая фамилия Гильдебрандт) Николай Федорович (1863—1906) — русский актер, переводчик, театральный критик, автор инсценировок. С 1895 г. играл в Александрийском театре. Его инсценировка по роману В.В. Крестовского ‘Петербургские трущобы’ была поставлена в Театре Литературно-художественного общества в 1901 г. Тогда же вдова Крестовского выступила с протестом против переделки романа для сцены. Дорошевич писал об этом в статье ‘Петербургские трущобы’ (‘Россия’, 1901, 13 декабря, No 947).