Как опасно медлить и откладывать при нынешнем состоянии политических дел в Европе
Как опасно медлить и откладывать при нынешнем состоянии политических дел в Европе
(Из иност. журн.)
——
Как опасно медлить и откладывать при нынешнем состоянии политических дел в Европе, Английская_литература, Год: 1805
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Rein n’a tant perdu la plurart des Rois que le dИsir manifeste qu’ils tИmoignoient de la paix. — Montesquieu(*)
(*) Ничто не было столь пагубно для большей части государей, как желание мира, желание, которое они изъявляли. Монтескье, О прич. велич. и упад. Рим. Глав. V.
Мир есть первая потребность народов, есть самое твердое основание их благоденствия, но бывают случаи в политике, что явное желание мира означает слабость государства, и что долговременный мир ведет к погибели неминуемой.
‘Когда две великие нации — говорит Монтескье — ведут войну продолжительную и упорную, в то время думать, что можно оставаться спокойным зрителем — есть знак дурной политики’ — И Монтескье прав. — ‘Ибо — прибавляет он — народ победоносный предпринимает новые войны, и нация солдат идет сражаться с нациею граждан {Там же.}.’ — Это говорит Монтескье о долговременной войне между Римом и Карфагеном, нельзя ли то же самое сказать о нынешней войне между Англиею и Франциею? Уроки истории тем и драгоценны, что предварительно научают нас опытности, а когда правило политическое основано не только на разуме, но и на событиях, тогда оно делается истиною неоспоримою.
Если жребий народов, с беспечностью смотревших на смертельный бой между Римом и Карфагеном, служит важным уроком для государств, которые надеются, без малейшей для себя опасности, сохранить нейтралитет свой между Франциею и Англиею, то столь поразительный пример бездействия должен обратить на себя все их внимание, особливо в такое время, когда следствия войны могут быть и для них весьма важны.
Трудно отгадать, чем кончится нынешняя война. С чем сравнить ее? С первою ли Пуническою, со второю, или с третьею? Значили ль что-нибудь неважные мирные предложения? Можно ли надеяться, что предложения сии будут иметь счастливые следствия? Мир, заключенный под влиянием недоверенности и вражды, не был ли бы вторым Амьенским трактатом, то есть минутным примирением, после которого оба государства, дав перевести дух народу, снова выжидали бы первого удобнейшего для себя случая поднять оружие? — Одно время может объяснить сии вопросы, но теперь известно, что старинное соперничество между обеими державами находится на самой высшей степени, что вражда и ненависть кипят с обеих сторон, что одна много раз в советах своих и публичных собраниях произносила страшное: Carthago delenda est, Карфаген истребить должно, — а другая непрестанно стращает Европу опасностью, которою угрожает необузданная соперница ее всем государствам, что обе державы взаимно, со всем остервенением, обвиняют одна другую в вероломном нарушении договоров, в неисполнении подписанных статей, в явном пренебрежении священных прав народных и в честолюбивых намерениях покорить Европу. Однако ж не менее известно и то, что если одна достигнет возможности погубить другую, то следствия должны быть весьма важны для всей Европы. Посмотрим, чего должны в таком случае бояться нейтральные государства: с одной стороны держава, которая не знает пределов своему честолюбию, необходимо приобрела бы новые силы, с другой — последовало бы исключительное господствование на морях и монополия в торговле, тем более разорительная для народов, что была бы необходимою по причине уничтожения соперничества, и что силы и законы государств не могли бы удержать ее в границах умеренности.
Но если очевидная польза Европы требует, чтобы всегда одинакое было равновесие между двумя государствами, которых целость или разрушение равно полезны или вредны, то по какому праву державы, быв долго спокойными зрителями, уже при окончании войны, в которой они не участвовали, вмешаются, чтобы остановить конечное разрушение той или иной стороны? Как они тогда принудят одно к умеренным, справедливым требованиям? Как поддержат другое при его падении? Что скажут они, когда победившее по праву меча предпишет побежденному условия, нарушающие равновесие, и будет содержать его в состоянии порабощения, от которого никогда оно не избавится, или, когда при договоре удержит за собою выгоды могущества, богатства, доверия, решительного перевеса, выгоды, столь опасные для свободы и безопасности прочих государств Европы? Будут ли, для удержания его в границах умеренности, дожидаться до тех пор, пока оно совсем погубит своего противника? Или объявят ему войну уже в то время, когда оно, оградясь трофеями, обогатясь приобретениями, усилясь союзниками свободными и принужденными, прославясь победами, со старыми и новыми своими ополчениями готово будет противустать всем усилиям?
По несчастию, ныне видим сей пример в Европе, бездействие государств при настоящих обстоятельствах можно почитать загадкою, которую решить весьма трудно. Чего они хотят? Чего надеются? Чего ожидают? Удобнейшего случая, благодеяния от времени, может быть, внутренних раздоров, или истощения в силах, до которого, по их мнению должна довести нынешняя война? Чтобы оправдать свои надежды, кабинеты, вероятно ссылаясь на обыкновенную, всем известную пословицу: перетянутый лук ломается, думают, что и государство, предпринимающее подвиги выше сил своих, погибает от излишних напряжений, они думают, что государство, достигнув высочайшей степени своего величия, должно вниз опускаться. Вот что усыпляет советы монархов европейских, вот причины их пагубной беспечности, вот что заставляет их откладывать со дня на день решительную минуту сопротивления тому быстрому потоку, который угрожает все унести с собою.
Итак, государства Европы, следуя правилам новой политики, в нынешнее время думают выиграть медленностью, откладыванием. А мы думаем, что сия медленность, сие откладывание всего пагубнее, и что тем более должно спешить, чем очевиднее опасность. Как: когда палящая горячка пожирает тело политическое, можно ли надеяться на излечение, не заботясь о врачевании? Когда все признаки болезни показывают великую опасность, можно ли полагаться на время, не думая о средствах? Это значило бы осудить больного на смерть преждевременную, значило бы положить во гроб живого страдальца.
Не спорю, благоразумие требует, чтобы в войне наступательной, при исполнении обширного плана, принимаемы были меры откладывания и медленности, а особливо когда сии меры обещают великие выгоды без малейшей потери. Оба первые короли прусские не спеша готовили средства, которые Великий Фридрих и его преемники употребили потом в свою пользу, и возвели Пруссию на ту степень могущества, на которой ныне ее видим. Петр Великий не прежде начал помышлять о распространении владений своих в Европе, как уже в то время, когда неусыпными трудами своими и мудрыми законами довел народ свой и войско до возможности стать наряду с народами и войсками прочих государств Европы, он прежде научился побеждать, потом отважился на завоевания. Все время правления Филиппа и первые годы царствования Александра, сына его, были употреблены на приготовления к великому походу против персов. Но можно ли извинить Дария, который, зная о приближении неприятеля, не умел встретить его, где надлежало, и был побежден потому, что медлил и откладывал, был побежден, потому что не почитал важным пагубного для себя предприятия, которое придворные описывали ему дерзким и безрассудным, — что представил себе многие препятства, которые, по его мнению, должны были остановить шествие македонского героя, — что отложил до другого времени разбить и рассеять неприятельское войско, которое угрожало опровержением его престолу, — что впустил юного завоевателя во внутренность своего государства, не сделав нужных приготовлений не только для наказания пылкого честолюбца за безрассудную дерзость, но ниже для удержания на пути его?
Может быть, мы теперь точно в таком положении, не потому, чтобы находили нового Александра в Наполеоне, которого непостижимое счастье страшно для Европы, — совсем нет! но для того, что система медлительности, погубившая Дария, есть любимейшая система большей части кабинетов Европы.
Нет сомнения, что гигантские предприятия непомерного честолюбия весьма тягостны для несчастного народа, который служит орудием исполнения сих предприятий, они приготовляют погибель его тем поспешнее, чем скорее созрело его величие. Но какая нужда народам побежденным до того, что победители их несчастны, если они сами еще несчастнее? Могут ли побежденные, терпя крайнее бедствие, утешаться тем, что победители рано или поздно сами погибнут? Какой умствователь в состоянии определить точку величия, за которою начинается упадок и разрушение государства, утвердившего могущество свое на развалинах государств соседственных? История свидетельствует, что все колоссальные державы, которых чудовищное величие основано было на опустошении областей, на порабощении народов независимых, имели и должны были иметь конец свой. Какая ж в том польза для порабощенных? Цари, прикованные к торжественной колеснице победоносного консула, могли ли в несчастии утешать себя тою надеждою, что, спустя несколько веков, толпы варваров попрут ногами величие Рима?
Как опасно медлить и откладывать при нынешнем состоянии политических дел в Европе: [О войне между Англией и Францией]: (Из иностр. журн.) // Вестн. Европы. — 1805. — Ч.23, N 17. — С.53-61.