Время на прочтение: 28 минут(ы)
Къ вопросу о славянофилахъ.
Поутру занимался я изслдованiемъ о церковномъ смятенiи въ начал управленiя Софiина, а вечеромъ попалась мн на глаза статья г. Пыпина о славянофильств (‘Встникъ Европы’, 1872 года, ноябрь и декабрь), и мн представилась, — въ образчикъ страннаго сочетанiя мыслей, — параллель, или, точне сказать, геометрическая пропорцiя между полемическими прiемами раскольниковъ и западниковъ. Западники такъ относились къ славянофиламъ, какъ раскольники къ православнымъ: т и другiе видли одинаково вкось и вкривь, и потому такъ и судили своихъ противниковъ — раскольники православныхъ, западники славянофиловъ. Раскольники ожидали ужасовъ отъ исправленiя церковныхъ книгъ, западники испугались точно также грозившаго будто Россiи невжества отъ провозглашенной славянофилами необходимости въ бльшемъ вниманiи и почтенiи къ родной старин и ея завтнымъ преданiямъ, въ строже-критическомъ отношенiи къ западу, котораго учрежденiямъ безусловно покланяться-де не должно. Они накинулись на славянофиловъ какъ на враговъ просвщенiя и свободы мннiй начали обвинять ихъ предъ толпою, пользуясь на вс лады общими мстами очень легкими въ этомъ случа, — въ чемъ долгое время и успвали, да и теперь отчасти успваютъ въ ближайшихъ къ себ кругахъ. Увлекаясь споромъ, они обругали кстати и всю нашу старину, совершенно имъ неизвстную, приравняли ее къ невжеству и рабству, и отказали ей во всякомъ человческомъ достоинств, движенiи и успх.
Старые раскольники были искренни въ своихъ убжденiяхъ и опасенiяхъ, допускаю такую же искренность и въ западникахъ. Но время взяло свое: молодые люди сдлались стариками, пережита тми и другими всякая всячина, опыты накопились, большая часть первыхъ противниковъ съ той и съ другой стороны сошла въ могилу, много воды утекло, даже изъ Дуная, какъ съострилъ князь Меншиковъ, много и притекло, — и вотъ Павелъ Прусскiй, Пафнутiй Коломенскiй и достойные ихъ товарищи увидли свою несправедливость: они обращаются къ единоврiю. Убжденiя славянофиловъ, понятыя какъ слдуетъ, и безпрестанно оправдываемыя втеченiи времени, пpioбртаютъ себ приверженцевъ боле и боле между мыслящими русскими людьми, — а вражда западниковъ не утихаетъ, и даже принимаетъ характеръ корсиканской вендетты изъ рода въ родъ, если не оружiемъ, то хоть средствами Дона Базиля, употребляемыми изподтишка, при всякомъ удобномъ случа. Что за причина? пора бы, кажется, ослабнуть раздраженiю! Отчего это происходить? Отъ новыхъ ингредiентовъ, вошедшихъ въ составъ ихъ катехизиса, отъ новыхъ зелiй, попавшiхъ въ котелъ шекспировскихъ вдьмъ.
О славянофилахъ пишутъ всякiй вздоръ, взводятъ на нихъ всякiя напраслины и приписываютъ имъ всякiя нелпости, выдумываютъ чего не было и умалчиваютъ о томъ что было, — одни по незнанiю, другiе по предубжденiю, третьи изъ личной или наслдственной, безотчетной ненависти, имя цлью ослабить, во что бы ни стало, влiянiе ихъ образа мыслей, который признается вреднымъ для успха перенимаемыхъ съ запада, по телеграфу, одно за другимъ ученiй противной партiи.
Замечу еще, что не только противники, даже послдователи, въ новыхъ поколнiяхъ, ошибаются иногда относясь къ старому времени, къ происхожденiю той или другой славянофильской мысли, къ первымъ дятелямъ.
Нсколько разъ принимался я писать объ этихъ выходкахъ и объ этихъ ошибкахъ, за прошлое время, зная дло коротко отъ первой минуты до послдней, но останавливался — иногда потому, что не хотлось говорить о себ, иногда потому, что не имлъ досуга для забранiя нужныхъ справокъ, иногда потому, что не желалъ касаться того или другаго вопроса до времени, по причинамъ частнымъ или личнымъ. Въ успокоенiе служила мн также пословица, хоть грубая, но врная, которую примнить иногда было очень позволительно къ пустымъ или недобросовстнымъ пересудамъ: собаки лаятъ, а втеръ носить.
Но вотъ г. Пыпинъ возносится на степень историка и предлагаетъ свои разсужденiя свысока, объявляя притязанiя на безпристрастiе и служенiе наук. О такомъ мннiи нельзя не подать голоса, тмъ боле, что молодые славянофилы, врные своей славянской природ, тяжелы на подъемъ, и врядъ-ли соберутся скоро (если впрочемъ еще соберутся) сказать что нибудь въ опроверженiе или объясненiе вопроса. Притомъ иногда не знаютъ и сами дла въ точности, какъ замчено выше.
Отдаю полную справедливость искусству и таланту автора, которые сказались съ такой выгодной стороны въ его историческихъ очеркахъ ‘Общественное движенiе при Александр’. 1871 г.), кром вопiющихъ отзывовъ о Карамзин, Жуковскомъ, Крылов и проч., (я обращусь къ нимъ посл). И признавая истинныя, примчательныя достоинства въ изложенiи того, что онъ знаетъ, не могу сказать ничего подобнаго о томъ, что онъ говоритъ не зная, а имя только предубжденiе, часто съ втру полученное. Въ стать его есть много дльныхъ и основательныхъ замчанiй, но вообще она обилуетъ ошибками, неврностями, задними мыслями, — не говоря уже о личныхъ мннiяхъ, на которыя, разумется, онъ иметъ полное право, какъ и его читатели имютъ полное право на свое мннiе объ нихъ и объ немъ.
Славянофилы — это былъ сначала кружокъ молодыхъ людей (нын давно состарившихся или сошедшихъ въ могилу), знакомыхъ между собою съ дтства или учебной скамьи {Maтepiaлы для изученiя кустарной промышленности и ручнаго труда въ Россiи Стат. Временникъ 11. 3, 1872 года.} и начавшихъ заявляться съ двадцатыхъ и тридцатыхъ годовъ (Хомяковъ, Языковъ, Киревскiе, Шевыревъ, Кошелевъ и пр.). Къ сороковымъ годамъ подготовилось ихъ новое поколнie (Константинъ Аксаковъ, потомъ Самаринъ, Поповъ, Елагинъ, Стаховичъ, Пановъ, Валуевъ, кн. Черкасскiй). Къ пятидесятымъ годамъ относится третье поколнiе — (Гильфердингъ, Иванъ Аксаковъ, Ламанскiй). Съ шестидесятыхъ годовъ началось четвертое (сотрудники ‘Зари’, ‘Бесды’ и проч.).
Изъ числа знакомыхъ перваго поколнiя, составлявшихъ первый кружокъ, нкоторые отправились въ послднихъ двадцатыхъ годахъ на службу въ Петербургъ, и разошлись далече, занялись другими предметами, чмъ оставшiеся въ Москв ихъ прiятели, но дружеская связь между ними не прерывалась, и общiя стремленiя къ отечеству, просвщенiю, словесности продолжались одни и тже, (Веневитиновы, Титовъ, Одоевскiй). Одоевскiй, оставаясь чистйшимъ западникомъ, въ лучшемъ значенiи этого слова, занялся, по возвращенiи въ Москву, преимущественно народною и церковною музыкой, и воздлывалъ эту часть народности. (Продолженiе его трудовъ приняли на себя гг. Разумовскiй и Потуловъ).
Къ дружнымъ между собою славянофиламъ разныхъ перiодовъ приставали иные со стороны, знакомые или незнакомые, раздляя или воздлывая то или другое изъ ихъ положенiй, иные занимались ими независимо отъ славянофиловъ, напримръ . И. Тютчевъ, самый живой и разумный носитель славяно-русской идеи, А. Н. Майковъ проникнутый идеей народности, Бодянскiй неутомимо, хотя одиночно работающiй надъ изданiемъ ‘Славяно-Русскихъ памятниковъ’, А. И. Муравьевъ, воюющiй за православiе, Аксаковъ отецъ, Чижовъ, . Н. Глинка, М. А. Дмитрiевъ, Вельтманъ, Даль, О. . Миллеръ, каждый по своей части.
Живое дружеское сочувствiе многихъ достойныхъ литературныхъ и ученыхъ дятелей идеямъ славянофильскимъ — утшало и утшаетъ ихъ постоянно: назову Гоголя, П. С. Савельева, В. В. Григорьева, Шеншина, Т. И. Филиппова, графа Л. Н. Толстаго, . М. Достоевскаго, Н. Я. Данилевскаго, Н. Н. Страхова.
Для исторiи русской словесности, и вообще русскаго образованiя, замчу (это не было еще замчено), что кружокъ славянофиловъ находился въ дружескихъ связяхъ съ представителями старшаго предъ ними поколнiя, Пушкинымъ, Баратынскимъ, Плетневымъ, равно какъ т примыкали къ Жуковскому, Вяземскому, Дашкову, Блудову, Гндичу, Тургеневымъ и прочимъ арзамасцамъ. Эти же связаны были въ свою очередь съ Карамзинымъ, который былъ другомъ И. И. Дмитрiева, товарища и сверстника Державину, Капнисту, Хемницеру, Львову, Кострову. Старшiе ихъ современники, Херасковъ, Петровъ, Богдановичъ, Фонъ-Визинъ, застали Сумарокова, спорившаго съ Ломоносовымъ! Такъ велось наше литературное преданie, вплоть до литераторовъ, составлявшихъ прозванный такъ противниками славянофильскiй кружокъ. Западники, изникшiе изъ ‘Телеграфа’, разорвали связь съ преданiемъ, начали съ униженiя старыхъ авторитетовъ, и замнили ихъ новыми — какими?
Читая г. Пыпина читатель иметъ полное право думать, что такъ называемые славянофилы терпть не могли европейскаго образованiя, не обращали вниманiя на европейскую науку, на искусство, не дорожили гражданственностiю западною, однимъ словомъ ненавидли западъ. Какъ иначе можно, напримръ, понимать слдующiя выдержки изъ разсужденiя г. Пыпина?
Стр. 55. (Славянофилы увлекались) ‘мечтами о будущемъ паденiи западной цивилизацiи и торжеств восточной’.
Стр. 71. ‘Съ ‘Маякомъ’ славянофилы имли общаго крайнюю вражду къ западу’.
Стр. 80. Западная цивилизацiя (у нкоторыхъ) была предметомъ вражды’.
Стр. 73. ‘Славянофилы говорили, что мы дожны отвратиться отъ запада, потому что его просвщенiе намъ чуждо, и лишено верховной истины. Мы должны обратиться къ старин, потому что она, хотя и не всегда сознательно, была проникнута ученiемъ, заключающимъ въ себ эту верховную истину’.
Стр. 74. ‘Киревскiй съ оговорками, а другiе бросаютъ эти оговорки и утверждаютъ прямо, что западъ гнiетъ, что отъ него слдуетъ бжать чтобъ не заразиться гнiенiемъ, что зараза даже замтна и у насъ’.
Вотъ какiя мннiя, безъ оговорокъ, приписываетъ г. Пыпинъ славянофиламъ, между тмъ какъ въ дйствительности ни одинъ изъ западниковъ не былъ такъ знакомъ съ западомъ, во всхъ отношенiяхъ, какъ славянофилы, ни одинъ не изучалъ его съ такимъ вниманiемъ, постоянствомъ, какъ Хомяковъ, Киревскiй, Шевыревъ… Миологiя, религiя, вроисповданiе, право, языкъ, наука, искусство, литература, общество западное, были равно имъ извстны, исторически, критически, статистически. Первые западники, съ которыми ныншнихъ тщедушныхъ потомковъ и сравнивать нельзя, напр. Грановскiй, Герценъ, должны были уступать имъ во всхъ спорахъ, при зарожденiи партiй, (чмъ и усиливалась непрiязнь). Герценъ былъ хорошо знакомъ съ политикою, ныншнимъ состоянiемъ западныхъ государствъ, впрочемъ, поздне. Грановскiй зналъ ихъ исторiю, преимущественно политическую, анекдотическую. Блинскiй ничего не зналъ порядочно, начавъ и кончивъ свое образованiе въ ‘Телеграф’, который былъ для него гимназiей, университетомъ и академiей, онъ пробавлялся посл сообщенiями отъ своихъ товарищей, изъ вторыхъ и третьихъ устъ, и подвергался ихъ влiянiю, плъ съ голосу, кром, разумется, отдленiя литературной критики, гд онъ показалъ достоинства далеко, впрочемъ, не безусловныя.
Хомяковъ былъ въ настоящемъ значенiи слова, столько же западникомъ, разумется по своему, какъ и восточникомъ (славянофиломъ). Это былъ умъ всеобъемлющiй. Западные богословы, протестанты и католики признавали его достоинства. Оксфордскiй университетъ принималъ его съ почтенiемъ. Гегель былъ любимымъ его противникомъ въ философiи. О познанiяхъ въ исторiи свидтельствуетъ его ‘Семирамида’. Литература западная была ему своя, и изъ Шекспира напр. онъ могъ прочесть вамъ сколько угодно стиховъ наизусть. Ничто новое на запад не укрывалось отъ его всесторонней любознательности. Послднюю американскую войну онъ могъ разобрать какъ у себя на ладони и онъ разбиралъ, бывало, вс марши Мак-Кленана, Ли, какъ будто они происходили въ окрестностяхъ Москвы, или около его Богучарова. Точно также онъ могъ бы подавать совты свернымъ экспедицiямъ какъ врне отыскивать Франклина.
Я напечаталъ гд-то шуткою, еще при жизни Хомякова, что еслибъ онъ родился въ другомъ государств, то врно устроилось бы общество для его эксплуатацiи: наводить его въ разговор на какiе угодно предметы и возбуждать къ спору, который былъ его стихiей, и въ которомъ умъ его развертывался во всемъ блеск, мысли били ключемъ у него изъ головы — оставалось только собирать и записывать.
Киревскiй воспитанъ былъ на нмецкой и англiйской словесности. Философiя потомъ сдлалась главнымъ его занятiемъ, и онъ былъ въ Мюнхен желаннымъ собесдникомъ Шеллинга. Отцамъ церкви предался онъ впослдствiи.
Чт сказать о Шевырев, предаваемомъ невжами всякимъ ругательствамъ? Я не думаю, чтобы въ Европ былъ гд нибудь профессоръ, который былъ бы такъ равномерно знакомъ со всми литературами, древними и новыми, со всми языками европейскими, какъ Шевыревъ. Платона, Лукiана онъ переводилъ еще въ молодости. О нмецкой, французской и англiйской литератур нечего говорить. Гёте отдалъ справедливость его критической проницательности, съ чмъ поздравлялъ его Пушкинъ. О Шекспир осталась цлая книга, такая же какъ о Дант. Итальянская и испанская литература была ему знакома какъ русская. Его курсъ о западной литератур, въ пяти или шести томахъ, былъ бы насущнымъ прiобртенiемъ для большинства, даже и теперь, но при нашемъ равнодушiи, при нашемъ легкомыслiи, онъ тлетъ до сихъ поръ (вмст съ его избранною библiотекою) въ кладовыхъ лоскутнаго трактира. Какiе труды поднялъ Шевыревъ, впродолженiи трехъ лтъ, для московскаго университета, приготовляя къ его столтнему юбилею исторiю и бiографическiй словарь профессоровъ, т. е. матерiалы для исторiи западнаго просвщенiя въ Pocciи, — вообразить трудно! Мн до сихъ поръ больно вспомнить объ его трудахъ и о тхъ наградахъ, которыя онъ получилъ за нихъ…
И такихъ то людей наши невжи, наши сектанты могли и могутъ упрекать въ неуваженiи къ нayк и литератур запада! и этихъ-то людей легкомысленные ёисты берутся судить, взводя на нихъ великiя напраслины, и умалчивая объ ихъ настоящихъ убжденiяхъ, а толпа имъ вритъ, какъ врила Ноздреву у Гоголя, и восклицаетъ, съ негодованiемъ пожимая плечами: славянофилы! славянофилы!
Западъ гнiетъ — это выраженiе, употребленное въ какой то стать ‘Москвитянина’ Шевыревымъ, попалось на зубы западникамъ, и вотъ уже лтъ тридцать, какъ оно переворачивается ими на все стороны, треплется по всмъ газетамъ и журналамъ и подвергается всякимъ площаднымъ насмшкамъ и ругательствамъ. Нтъ ни одного пошляка, который бы съ самодовольствомъ не прокричалъ: западъ гнiетъ, ха-ха-ха! Тридцать лтъ западники стараются разглашать, что это выраженiе написано на знамени славянофиловъ. Старшiе западники въ жару споровъ, а младшiе по слпой ненависти, никакъ не хотятъ до сихъ поръ понять, въ какомъ смысл употреблено было это выраженiе, или не имютъ добросовстности сознаться въ опрометчивости своего заключенiя.
‘Душа убываетъ на запад, сказалъ или повторилъ, и во многихъ мстахъ пояснилъ, одинъ изъ самыхъ крайнихъ западниковъ, самый сильный между ними — Герценъ!
Что же, разв это не одно и то же значитъ, что западъ гнiетъ! Въ сочиненiяхъ представителей запада — Милля, Кине и прочихъ, можно указать множество мстъ въ подтвержденiе этой мысли, которая сдлалась чуть ли уже не общимъ мстомъ въ западной литератур, у проповдниковъ, философовъ, моралистовъ, публицистовъ, — но не дошла еще до нашихъ доморощенныхъ философовъ и рыцарей свистопляски.
Неугодно ли вамъ прочесть послднее слово западной науки въ сочиненiи Эдварда Гартмана, переданное русскимъ читателямъ въ мастерскомъ (и уже обруганномъ въ фелъетон ‘Петерб. Вдомостей’) изложенiи варшавскаго профессора Струве. ‘Сочиненie это’, говоритъ Струве ‘не смотря на обширность свою, равно на неохоту современной публики читать серьозныя, особенно же философскiя произведенiя, издано въ 3 года 4 раза, и притомъ во всхъ почти газетахъ и журалахъ, даже многихъ спецiальныхъ, было оцняемо до того лестно и сочувственно, что нельзя сомнваться въ томъ, что мы имемъ предъ собой книгу, принадлежащую къ числу знаменательнйшихъ произведенiй новйшей философской литературы’.
‘На стр. 588, 617 и слд. Гартманъ откровенно объясняетъ, что человчество приближается къ дряхлой старости, на которой естественнымъ образомъ и уменьшается желанiе и возможность читать и усвоять себ строго-научные труды, вмсто юношеской силы и живаго интереса ко всмъ новымъ мыслямъ и умственнымъ произведенiямъ, все боле расширяется стремленiе къ удобствамъ жизни, къ комфорту и спокойствiю, вслдствiе чего и наука должна принять форму общедоступную, способствующую къ усвоенiю ея безъ особеннаго труда и напряженiя. ‘Искусство’, говоритъ Гартманъ (стр. 619) ‘будетъ для человчества въ зрломъ возраст тмъ, что берлинская фарса вечеромъ для берлинскаго биржеваго купца’. Такая же участь постигнетъ и науку, а потому нельзя удивляться, что при подобномъ взгляд на современную публику Гартманъ старался изложить свои взгляды въ форм сколь возможно легкой и неутомительной, чтобы лнивый и умственно вялый ‘старичекъ нашего времени безъ труда могъ понять и усвоить себ его воззрнiя’.
Ну, чт скажутъ на это наши незванные путеводители? Не согласятся ли они, что если западъ не гнiетъ, то, по крайней мр, нравственно подгниваетъ.
Г. Пыпинъ предъявляетъ во многихъ мстахъ своего талантливаго очерка т же самые приговоры о славянофилахъ, которые высказывались западниками въ первыхъ попыхахъ, не разбирая нисколько ни лицъ, ни обстоятельствъ, ни времени, когда было произнесено то или другое положенiе и въ какомъ смысл.
‘Западное направленiе’ говоритъ онъ напримръ, ‘ожидало спасенiя отъ бльшаго распространенiя образованности, отъ усвоенiя европейскаго знанiя. Другое (т. е. славянофильское) направленiе также искало лучшаго, но отъ настоящаго оно бросилось къ прошедшему’. Стр. 59.
Совершенная несправедливость! Въ томъ то и дло, что славянофилы, точно также какъ и западники, ‘ожидали спасенiя отъ бльшаго распространенiя образованности, отъ усвоенiя европейскаго знанiя’, но въ дух xpистiaнскомъ, въ дух православiя, въ дух народномъ, своеобразно, а не подражательно!
‘Вражда къ преобразованiямъ Петра и къ петербургскому перiоду не одинъ разъ высказывалась славянофилами съ крайней нетерпимостью, и старина восхвалялась съ самымъ ршительнымъ предпочтенiемъ’. Стр. 49.
Здсь немного упущено изъ виду! Къ чему изъ петербургскаго перiода выказывалась вражда? Чт въ старин вocxвaлялoсъ самымъ ршительнымъ предпочтенмiемъ? Бироново правленiе, напримръ, не одобрить и ящика для просьбъ приносившихся царю Алексю Михайловичу не осудитъ ни одинъ заклятой петербургскiй западникъ!
‘Надежда стать основателями новаго перiода въ нацiональномъ сознанiи’, которую г. Пыпинъ приписываетъ славянофиламъ — принадлежитъ къ числу громкихъ фразъ, не заключающихъ въ себ ничего вещественнаго. Никакой предвзятой надежды никто не питалъ, а выражалъ свои мысли и желалъ ихъ распространенiя, какъ желаетъ тoro всякiй, имющiй свое мннiе о какомъ бы то ни было вопрос, въ какой бы то ни было области
О такихъ нелпостяхъ, какъ мечтанiя славянофиловъ среди ихъ увлеченiй о паденiи западной цавилизацiи, о намренiи ихъ обращать католиковъ и протестантовъ въ православiе, не стоитъ труда и говорить!
Хомяковъ, Киревскiй превозносили истину нашего православiя, но чт мы длали и длаемъ иногда съ этою истиной, великой и священной, чего достигали съ нею вчера или третьяго дня, ккъ употребляемъ и воздлываемъ ее нынче, — о томъ не найдете вы нигд безусловныхъ восхваленiй. Православiе не виновато, если по другимъ постороннимъ соображенiямъ оно было относимо иногда на заднiй планъ, и принуждаемо отказываться отъ своей миссiи, даже отъ друзей своихъ и приверженцевъ.
Въ основ русской исторiи лежитъ миръ, а не война, въ принятiи христiанской вры господствовало согласiе, а не насилiе, какъ на запад. Это историческiя были, которымъ соотвтствуютъ многiя явленiя въ исторiи и въ жизни, даже до послдняго великаго событiя, освобожденiя крестьянъ отъ крпостной зависимости, и отвергать ихъ въ виду того, что приложенiя ихъ измнялись иногда или измняются, вcлдствie тхъ или другихъ обстоятельствъ, могутъ только неимющiе очей видти и ушей слышати.
Смиренiе и терпнiе принадлежатъ къ числу отличительныхъ свойствъ русскаго характера и находятъ себ подтвержденiе, по правиламъ строгой исторической критики, во многихъ явленiяхъ русской исторiи и жизни. Эти свойства имютъ многихъ великихъ представителей, которыхъ имена произноситъ съ любовiю и законной гордостiю всякiй другъ отечества.
Даже господствующая обличительная литература, и вс ругательства, которыми осыпаютъ легкомысленные невжи нашихъ заслуженныхъ дятелей, есть извращенный, изуродованный видъ того же смиренiя, которое не терпитъ, по существу своему, никакой похвальбы. Укажите мн что нибудь подобное въ другомъ европейскомъ народ, у нмцевъ, французовъ, англичанъ, испанцевъ, итальянцевъ, шведовъ, датчанъ, голландцевъ! Кто осмлился бы ругаться такъ, какъ у насъ ругаются, надъ древностью, надъ великими своими людьми, того закидали бы каменьями.
Славянофилы, и въ особенности писатели ‘Москвитянина’, которыхъ иногда соединяетъ г. Пыпинъ, иногда раздляетъ, по своему благоусмотрнiю, обуреваемые кваснымъ патрiотизмомъ и офицiальною народностiю, любя выставлять вещественныя силы Pocciи и хвалиться ими, содйствуютъ ослпленiю. Это обвиненiе повторяется при всякомъ случа досужими фельетонистами.
Это обвиненiе принимаю я исключительно на свой счетъ, какъ и долженъ, кажется, по словамъ г. Пыпина, и отвчаю: я говорилъ часто и повторялъ, что намъ дано десять талантовъ, но покажите мн, гд я сказалъ, что нами прiобртено еще десять талантовъ, которыми имемъ право гордиться? Я говорилъ о десяти талантахъ, съ указанiемъ обязанностей, возлагаемыхъ этими щедрыми дарами, съ указанiемъ тхъ наказанiй, которыя угрожаютъ рабамъ лнивымъ и неврнымъ, и тхъ наградъ, которыя получаютъ рабы врные, воздлавшiе малое, ими полученное. Я говорилъ всегда о возможности, если… и если этого если не состоялось, то и все предыдущее уничтожалось, какъ небывалое. Вся суть и вызывалась и заключалась въ атомъ если, а говорить прямо, безъ околичностей, разв было возможно?
Однимъ словомъ, переберите и разсмотрите вс сочиненiя славянофиловъ и писателей ‘Москвитянина’: найдете ли вы одну строку, коею было бы похвалено что нибудь нехорошее, недостойное, нечестное, неблагородное?
Еще боле — въ самую тяжкую минуту нашей государственной жизни, чт сказалъ Хомяковъ, начиная изрченiемъ писанiя: не уклони сердца моего въ словеса лукавствiя, непщевати вины о грсхъ?
Тебя призвалъ на брань святую,
Тебя Господь нашъ полюбилъ,
Теб далъ силу роковую,
Да сокрушишь ты волю злую
Слпыхъ, безумныхъ, буйныхъ силъ.
Вставай, страна моя родная,
За братьевъ! Богъ тебя зоветъ,
Чрезъ волны гнвнaгo Дуная,
Туда, гд, землю огибая,
Шумятъ струи Эгейскихъ водъ.
Но помни: быть орудьемъ Бога
Земнымъ созданьямъ тяжело.
Своихъ рабовъ онъ судитъ строго,
А на тебя, увы! какъ много
Грховъ ужасныхъ налегло!
Въ судахъ черна неправдой черной,
И игомъ рабства клеймена.
Безбожной лести, лжи тлетворной,
И лни мертвой и позорной,
И всякой мерзости полна.
О недостойная избранья!
Ты избрана! Скорй омой
Себя водою покаянья,
Да громъ двойнаго наказанья
Не грянетъ надъ твоей главой.
Душой колнопреклоненной,
Съ главой, лежащею въ пыли,
Молись молитвою смиренной,
И раны совсти растлнной
Елеемъ плача исцли.
И встань потомъ, врна призванью,
И бросься въ пылъ кровавыхъ счь,
Борись за братьевъ крпкой бранью,
Держи стягъ Божiй крпкой дланью,
Рази мечемъ — то Божiй мечъ.
Историческая врность требуетъ замтить, что вщiй поэтъ, котораго слова должны были быть вылиты изъ золота, принужденъ былъ дать подписку графу Закревскому, что не будетъ давать для чтенiя никому своего безсмертнаго стихотворенiя. Онъ исполнилъ данное слово, и не давалъ никому своего стихотворенiя, но написалъ другое:
Не въ пьянств похвальбы безумной,
Не въ пьянств гордости слпой,
Не въ буйств смха псни шумной,
Не съ звономъ чаши круговой,
Но въ сил трезвенной смиренья
И обновленной чистоты.
На подвигъ грознаго служенья
Въ кровавый бой предстанешь ты.
О Русь моя! какъ мужъ разумный,
Сурово совсть допросивъ,
Съ душою свтлой, многодумной,
Идетъ на Бoжескiй призывъ:
Такъ, исцливъ болзнь порока
Сознаньемъ, болью и стыдомъ,
Предъ мipoмъ станешь ты высоко,
Въ сiянь новомъ и святомъ.
Иди, тебя зовутъ народы,
И совершивъ свой бранный пиръ,
Даруй имъ даръ святой свободы.
Дай мысли жизнь, дай жизни миръ.
Иди, свтла твоя дорога:
Въ душ любовь, въ десниц громъ.
Грозна, прекрасна, ангелъ Бога,
Съ огнесверкающимъ челомъ*).
Многое подобное можно привести и изъ современной прозы ‘Москвитянина’, печатной и рукописной, но публичной.
Стр. 60 ‘Славянофильскiй идеалъ иногда былъ такъ двусмысленъ… что въ нихъ видли иногда союзниковъ обскурантизма’.
И Донъ-Кишоту втряныя мельницы казались иногда какими-то богатырями, съ которыми онъ долженъ былъ сражаться! Хомяковъ, Киревскiй, Шевыревъ — посвятившiе всю жизнь наук — союзники обскурантизма!
Чему и кому помшали славянофилы или писатели ‘Москвитянина’? Какую полезную мысль остановили, какое вредное дйствiе усилили?
Г. Пыпинъ, не зная никого изъ славянофиловъ лично, наслушавшись, можетъ быть, отъ пристрастныхъ по чему либо свидтелей, окружилъ себя какими-то миическими призраками, и вращается большею частiю въ атмосфер общихъ положенiй, которыя перемшиваются, вмст съ лицами, и перетасовываются имъ по благоусмотрнiю, онъ наматываетъ и разматываетъ, въ томъ или другомъ смысл, два клубка, востокъ и западъ, не соображая нимало, что у востока есть свой западъ, и у запада свой востокъ. Онъ старается обойти т положенiя славянофиловъ, которымъ не могъ бы не отдать справедливости, объ ихъ преданности просвщенiю, объ ихъ занятiяхъ науками, объ заслугахъ въ литератур, и останавливается преимущественно на тхъ положенiяхъ, на которыя возражать можетъ. Для опроверженiя онъ выбираетъ большею частiю крайности или даже злоупотребленiя, но разв можно по крайностямъ или злоупотребленiямъ судить о какомъ бы то ни было ученiи?
Славянофилы говорятъ то, славянофилы утверждаютъ это, но вдь нужно же разобратъ кто именно говоритъ то, и кто утверждаетъ это, а не смшивать.
Славянофилы не составляли никогда такъ называемаго общества, которое имло бы свой особенный катехизисъ, то есть, исповдывади бы убжденiя, равно для всхъ обязательныя. Они не собирались даже никогда вмст, по чьему бы то ни было приглашенiю, а только случайно, и по большей части толковали вдвоемъ или втроемъ, не имли никогда спецiальныхъ намренiй и никогда не условливались дйствовать совокупными силами. Они не знали даже вполн, да и не заботились о томъ, что каждый изъ нихъ думалъ, или какъ судилъ о томъ или другомъ предмет. Между ними господствовала совершенная свобода, и каждый изъ нихъ имлъ свой собственный образъ мыслей, который выработывался у него независимо отъ прочихъ, подвергаясь, разумется, только ихъ влiянiю, посредственному или непосредственному. Любовь къ отечеству, стремленiе къ просвщенiю, желанiе свободы законной, а не необузданной, о чемъ г. Пыпинъ почти и не упоминаетъ, разв вскользь — вотъ убжденiя, которыя одушевляли всегда славянофиловъ, и къ которымъ примыкали вс прочiе. Было, разумеется, еще нсколько главныхъ положенiй, въ которыхъ вс сходились между собою, но и въ тхъ были разныя степени: въ однхъ боле, въ другихъ мене. Русская самостоятельность, своеобразность, однимъ словомъ, народность, нацiональность, — вотъ cpeдoтoчie всей системы! Въ неглавныхь положенiяхъ встрчалось иногда совершенное разногласiе.
Бывали случаи и перiоды охлажденiя между иными, вслдствiе недоразумнiй или крайностей, которыя другимъ казались опасными, и даже вредными для дла, въ данныхъ обстоятельствахъ.
Ко времени крымской войны относится самое живое сближенiе и самое искреннее согласiе, предметомъ разсужденiй сдлались господствовавшая система, славянская взаимность и потомъ крпостное право.
Вмсто общихъ обвиненiй, основанныхъ на предубжденiи, вмсто выдержекъ, нахватанныхъ съ задними мыслями изъ разныхъ временъ и отъ разныхъ лицъ, лучше было бы для г. Пыпина послдовать общему правилу науки, которое гласитъ:
Излагая исторически ученiе, какое бы то ни было, необходимо прежде всего представить основныя его положенiя, сколько ихъ было, потомъ исчислить его послдователей, отыскать зародышъ, происхожденiе всякаго положенiя и прослдить его развитiе, кому принадлежитъ оно, въ той или другой степени, кмъ было принято, развиваемо, кмъ отвергаемо или доведено до крайностей.
Точная хронологiя въ такихъ случаяхъ необходима, а говорить въ общихъ выраженiяхъ, смшивая четыре разные перiода и четыре разныя поколнiя или слоя, дйствовавшiя и говорившiя въ совершенно различныхъ обстоятельствахъ, говорить притомъ съ предвзятыми на вру мннiями, безъ знакомства даже съ доступными источниками, — это позволительно или извинительно въ торопливомъ фельетонист, а не въ почтенномъ сан историка: ошибки тутъ неизбжны и въ разсужденiяхъ и въ заключенiяхъ, — а если еще присоединятся личности!
Извлекши такимъ образомъ главные положенiя изъ сочиненiй и статей славянофиловъ, и разобравъ кому изъ нихъ какое принадлежитъ, онъ могъ бы судить объ нихъ основательне и оцнивать ихъ по удльной тяжести. Онъ увидлъ бы тогда ясне, что совокупность этихъ положенiй ни у кого изъ славянофиловъ не выражалась въ такой степени и въ такой живости, какъ у Хомякова, и что Киревскому принадлежитъ собственно развитiе положенiя о православiи. Онъ увидлъ бы тогда, что имя любезнаго, добраго, горачаго, благонамреннаго юноши Валуева нетолько странно, но смшно видть, рядомъ съ этими его учителями, съ которыми онъ даже говорить не могъ, а только могъ бы слушать!
Ознакомившись получше съ литературою вопроса, г. Пыпинъ увидлъ бы, что многiя его возраженiя давно уже извстны въ сред самаго славянофильства.
Чтобъ уяснить для г. Пыпина вопросъ о мннiяхъ славянофиловъ, опровергнуть повторяемыя имъ безъ поврки обвиненiя, отстранить нелпыя взводимыя на нихъ напраслины, я разскажу документально изъ перваго перiода одинъ случай, который приходитъ теперь на память.
(Продолженiе въ слдующемъ No)
КЪ ВОПРОСУ О СЛАВЯНОФИЛАХЪ.
Среди первыхъ препинанiй западниковъ съ славянофилами, Грановскiй, въ конц 1844 или начал 1845 года, на своей лекцiи въ университет, сказалъ къ чему-то студентамъ, что явились въ Москв люди, которые вмсто того, чтобъ идти впередъ, зовутъ русское общество назадъ, и вынувъ изъ могилы мертвый трупъ, хотятъ его оживить {Не то же ли самое, не т ли зады повторяетъ теперь г. Пыпинъ говоря: ‘Староврство вооружалось философскими доказательствами, во имя народа проповдывалось отрицанiе той образованности, которая едва бросала корень въ русскомъ обществ, — можно было подумать, что въ этихъ людяхъ старый обскурантизмъ встрчалъ новыхъ союзниковъ. Аргументы, которыми новая школа защищала свои мннiя, были такого свойства, что казались не только ошибочными, но вредными, потому что дйствительно открывали путь для настоящаго обскурантизма’. Стр. 70.}.
Вслдъ за выходкою Грановскаго на лекцiи, въ ‘Московскихъ Вдомостяхъ’ напечатана былa статья о Бретани и ея жителяхъ, которая заключалась нсколькими словами въ томъ же смысл. Статья приписывалась также Грановскому, но посл сдлалось извстнымъ, что она принадлежала тогдашнему редактору вдомостей, Е. . Коршу.
Я написалъ отвтъ, который и былъ напечатанъ въ ‘Москвитянин’, принявшемъ тогда совершенно чистое славянофильское направленiе, имя редакторомъ Ивана Киревскаго, главу славянофиловъ, по мннiю г. Пыпина.
Въ отвт не измнено, не прибавлено, не исключено ни одного слова, и слдовательно онъ призванъ торжественно настоящею profession de foi славянофильскою (которая, впрочемъ, соблюдалася и въ ‘Москвитянин’, впродолженiи шестнадцати лтъ отъ первой книжки до послдней). Во всхъ сочиненiяхъ старшихъ и младшихъ славянофиловъ, ни прежде ни посл, не было никогда никакого противорчiя съ этимъ отвтомъ.
Судя по стать г. Пыпина, ясно, что мой отвтъ черезъ 30 почти лтъ не потерялъ своего смысла и можетъ быть возобновленъ съ прежнею цлью.
‘Въ 25 нумер ‘Московскихъ Вдомостей’ (1845 г.) помщена статья подъ заглавiемъ ‘Бретань и ея жители’ — статья прекрасно написанная, ясная, легкая, живая, я прочелъ ее съ большимъ удовольствiемъ, находя въ ней доказательство новаго увлекательнаго таланта, который появляется въ области русской словесности.
Но мое удовольствiе было не безъ примси: авторъ, воздавая хвалу западнымъ хроникамъ среднихъ вковъ, разсудилъ почему-то бросить тнь на наши, и какъ будто съ состраданiемъ произнесъ, что ‘среднiй вкъ не существовалъ для нашей Руси, потому что и Русь не существовала для него’.
Въ 1830 годахъ, излагая, въ одномъ изъ журналовъ того времени, систему европейской исторiи Гизо, только что появившуюся у насъ, я имлъ честь замтить знаменитому профессору объ его односторонности, и сказать, что исторiи запада нельзя выразумть вполн, не обращая вниманiя на другую половину Европы, на исторiю востока, шедшаго съ нимъ параллельно, востока, который представляетъ значительныя для науки видоизмненiя всхъ западныхъ учрежденiй и явленiй: точно такъ натуралистъ долженъ изслдовать вс произвденiя, вс виды, принадлежащiе къ одному классу, если хочетъ составить себ полное, основательное понятiе объ этомъ класс.
Не думалъ я, чтобъ чрезъ 15 лтъ, — когда наука ступила столько шаговъ впередъ, посл того какъ издано въ свтъ столько свидтельствъ, доведшихъ эту мысль до очевидной убдительности — пришлось мн повторить тотъ же упрекъ своему соотечественнику, который, увеличивъ сверхъ мры ошибку, не можетъ даже привесть и оправданiй Гизо.
Не странно ли, въ самомъ дл, чтобъ въ наше время, когда одна археографическая коммиссiя издала томовъ двадцать древнихъ документовъ, не говоря о частныхъ трудахъ, не странно-ли встртить, даже въ образованномъ класс, людей столько запоздалыхъ, столько отсталыхъ, или столько ослпленныхъ, которые, имя предъ своими глазами Петрову Pocciю, могутъ смло, не запинаясь, выговаривать, что этотъ колоссъ, готовый и вооруженный, произошелъ изъ ничего, безъ всякаго предварительнаго прiуготовленiя, безъ средняго вка, — людей, которые не хотятъ даже слушать другой стороны, старающейся понять, объяснить это всемiрное историческое явленiе, отыскать его причины ближнiя и дальнiя, его постепенности, — людей, которые ршились съ непонятнымъ упорствомъ коснть въ своемъ непростительномъ невднiи, и даже распространять свое мннiе, — которые просто затыкаютъ себ уши, зажмуриваютъ себ глаза, восклицая съ Чванкиной Княжнина:
Среднiй вкъ у насъ былъ, скажу я неизвстному автору, былъ, какъ и въ западной Европ, но только подъ другою формою, тотъ же процессъ у насъ совершался, какъ и тамъ, т же задачи разршались, только посредствомъ другихъ прiемовъ, т же цли достигались только другими путями. Это различiе и составляетъ собственно занимательность, важность русской исторiи для мыслящаго европейскаго историка и философа. И у насъ было введено христiанство, только иначе, мирно и спокойно, съ крестомъ, а не съ мечемъ, и мы начали молиться единому Богу, но на своемъ язык, понимая свои молитвы, а не перелепетывая чуждые звуки, и у насъ образовалось духовенство, но духовное, а не мiрское, и мы преклонились предъ нимъ, но предъ его словомъ и убжденiемъ, а не властiю. Въ политическомъ отношенiи было также раздленiе, междоусобная война, централизацiя, единодержавiе. У насъ не было, правда, рабства, {Полное закрпленie крестьянъ принадлежитъ уже къ новому времени.} не было гордости, не было инквизицiи, не было феодальнаго тиранства, за то было значительное самоуправленiе, патрiархальная свобода, было семейное равенство, было общее владнiе, была мiрская сходка! однимъ словомъ, въ среднемъ вк было у насъ то, объ чемъ такъ старался западъ уже въ новомъ, не усплъ еще въ новйшемъ, и едва ли можетъ успть въ будущемъ. Мы явили свои добродтели и свои пороки, мы совершили свои подвиги, мы имли свои прекрасные моменты, мы можемъ указать на своихъ великихъ людей…
Но довольно! Доказывать, что русская исторiя имла свой среднiй вкъ, не значитъ-ли доказывать, что блокурый можетъ также называться человкомъ, какъ и черноволосый? Не значитъ-ли доказывать, что между всякими двумя краями всегда бываетъ средина?
Неизвстный авторъ не можетъ уклониться отъ моего обвиненiя тмъ, что онъ отрицалъ существованiе на Руси только западнаго средняго вка, не можетъ, ибо объ этомъ говорить нечего. Разв нужно сказывать, разв нужно кому-нибудь напоминать, что на Руси не было, напримръ, Парижа или Лондона? Это знаетъ всякiй, и не будетъ спорить никто. У насъ, разумется, не было Парижа, но была Москва, у насъ не было Тоуэра, но былъ Кремль, у насъ не было западнаго средняго вка, но былъ восточный, русскiй, — что и хотлъ я доказать, довести до свднiя автора и его читателей, а можетъ быть и послдователей.
Петръ Великiй, по необходимости, вслдствiе естественныхъ географическихъ отношенiи Россiи къ Европ, долженъ былъ остановить народное развитiе и дать ему на время другое направленiе. Кто изъ насъ не воздаетъ должной чести этому необыкновенному генiю, кто не удивляется его безпримрнымъ трудамъ, кто не оцняетъ его спасительныхъ подвиговъ, кто наконецъ не благоговетъ предъ его любовью къ отечеству?
Но прошло уже слишкомъ 100 лтъ, какъ онъ скончался, и полтораста, какъ онъ началъ дйствовать, а новое время идетъ быстре древняго. Перiодъ Петровъ оканчивается: главнйшiя дла его довершены, первая задача его ршена, ближайшая цль его достигнута, то есть: сверные враги наши смирены, Россiя заняла почетное мсто въ политической систем государствъ европейскихъ, приняла въ свои руки европейское оружiе и привыкла обращать оное съ достаточною ловкостiю, можетъ по усмотрнiю употреблять вс европейскiя средства и пособiя для дальнйшаго развитiя своей собственной, на время замиравшей жизни, во всхъ ея отрасляхъ.
Занимается заря новой эры: русскiе начинаютъ припоминать себя и уразумвать требованiя своего времени, для избранныхъ становится тяжкимъ иностранное иго, умственное и ученое, они убждаются, что склоняясь подъ онымъ, они не могутъ произвесть ничего самобытнаго, что чужеземныя смена не принимаются, не пускаютъ корней, или производятъ одинъ пустоцвтъ, они убждаются, что для собранiя собственной богатой жатвы нельзя пoступать пока иначе, какъ воздлыватъ свою землю, т. е разработывать свой языкъ, углубляться въ свою исторiю, изучать характеръ, проникать духъ своего народа, во всхъ сокровенныхъ тайникахъ его сердца, на всхъ горныхъ высотахъ его души, однимъ словомъ познавать самихъ себя. Они убждаются, что настало время испытывать свои силы, и блестящiй успхъ вознаграждаетъ нкоторыя усилiя!
Время безусловнаго поклоненiя западу миновалось, разв отъ лица людей запоздалыхъ, которые не успли еще доучить стараго курса, между тмъ какъ начался уже новый. Имъ можно посовтовать, чтобъ они постарались догнать уходящихъ и стать наравн съ своимъ вкомъ, въ чувствахъ уваженiя къ самобытности, слдовательно своенародности, и слдовательно старины.
Только такимъ образомъ, продолжу я имъ наставленiе, можемъ мы исполнить ожиданiя самой Европы, ожиданiя всхъ друзей общаго блага, только такимъ образомъ можемъ мы исполнить свои человческiя обязанности. Мы должны явиться на европейской сцен — стану употреблять ихъ любимыя выраженiя — своеобразными индивидумами, а не безжизненными автоматами, мы должны показать тамъ свои лица, а не мертвенные дагерротипы какихъ то западныхъ идеаловъ. Своимъ голосомъ должны мы произнесть наше имя, своимъ языкомъ должны мы сказать наше дло, а не на чуждомъ жаргон, переводя изъ немецкаго компендiума и французской хрестоматiи, наконецъ, посредствомъ своихъ мотивовъ мы должны выразить нашъ паосъ: иначе насъ не приметъ наша старшая братiя, съ презрнiемъ, или много-много съ состраданiемъ, они отвратятъ взоры отъ жалкихъ подражателей, которые тмъ несчастне, чмъ кажутся себ счастливе. Въ Германiи не допускаются отголоски, даже самые врные, не только фальшивые, а одни самобытные звуки.
Оставя шутки, я долженъ заключить это объясненie о томъ, какъ понимаю я, и нкоторые друзья мои, наше время касательно науки, какими представляются намъ наши обязанности, наши отношенiя къ ученой Европ и отечеству, заключить отвтомъ на литературныя клеветы, взведенныя на насъ съ самыхъ первыхъ нумеровъ ‘Москвитянина’, т. е. 1841 г.
На насъ разносятъ клевету, будто мы не уважаемъ запада. Нтъ, мы не уступимъ нашимъ противникамъ въ этомъ чувств уваженiя, мы изучали западъ, по крайней мр не мене ихъ, мы дорого цнимъ услуги, оказанныя имъ человчеству, мы свято чтимъ тяжелые опыты, перенесенные имъ для общаго блага, мы питаемъ глубокую благодарность за спасительныя указанiя, которыя сдлалъ онъ своимъ собратiямъ, мы сочувствуемъ всему прекрасному, высокому, чистому, гд бы оно ни проявлялось — на Запад и Восток, Свер и Юг, но мы утверждаемъ, что старыхъ опытовъ повторять не нужно, что указанiями пользоваться должно, что не все чужое прекрасно, что время оказало на запад многiе существенные недостатки, что наконецъ мы должны имть собственный взглядъ на вещи, а не смотрть по прежнему глазами французовъ, англичанъ, итальянцевъ, прусаковъ, австрiйцевъ, баварцевъ, венгерцевъ и турокъ. Ясно-ли теперь для читателей, что эту клевету разносятъ на насъ напрасно?
Напрасно разносятъ на насъ еще клевету, что мы хотимъ воздвигнуть изъ могилы мертвый трупъ. Мертвый трупъ противенъ намъ, можетъ быть боле, нежели кому иному. Нтъ, душа безсмертная, которая обитала въ этомъ труп, привлекаетъ наше вниманiе, возбуждаетъ наше благоговнiе. И въ какомъ западномъ просвщенномъ государств, въ какомъ нмецкомъ университет, давно-ли изученiе древности, даже мексиканской, эiопской, стало награждаться подобною насмшкою, называться намренiемъ воскрешать мертвецовъ?
Напрасно взводятъ на насъ клевету, будто мы поклоняемся нечестиво неподвижной старин. Нтъ, неподвижность старины намъ противна, столько же какъ и безсмысленное шатанье новизны. Нтъ, не неподвижность, а вчное начало, русскiй духъ, вющiй намъ изъ завтныхъ ндръ этой старины мы чтимъ богобоязненно, и усердно молимся, чтобъ онъ никогда не покидалъ святой Руси, ибо только на этомъ краеугольномъ камн она могла стоять прежде и пройти вс опасности, поддерживается теперь, и будетъ стоять долго, если Богу угодно ея бытiе. Старина драгоцнна намъ, какъ родимая почва, которая упитана не скажу кровiю, — кровiю упитана западная земля, но слезами нашихъ предковъ, перетерпвшихъ и варяговъ, и татаръ, и Литву, и жестокости Iоанна Грознаго, и революцiю Петра Великаго, и нашествie двадесяти языкъ, и навожденiе легiоновъ духовъ, въ сладкой, можетъ быть, надежд, что отдаленные потомки вкусятъ отъ плода ихъ трудной жизни, а мы несмысленные, мы хотимъ только плясать на ихъ священныхъ могилахъ, радуемся всякому пустому поводу, ищемъ всякаго предлога, даже несправедливаго, наругаться надъ ихъ памятью, забывая примры нечестиваго Хама, пораженнаго на вки вковъ, въ лиц всего потомства, за свое легкомыслiе.
Неизвстный авторъ статьи о Бретани, которая подала мн поводъ выразить теперь свое мннiе, бросилъ, также, можетъ быть, нечаянно, камень въ древнюю нашу исторiю, сказавъ съ насмшкою, что ‘мы хоть недавно, но ршительно распростились съ своей неподвижною стариною, съ безвыходнымъ застоемъ котошихинской эпохи, и, благодаря Богу и Петру Великому, пошли впередъ путемъ обновленной жизни и многосторонней дятельности’.
Благодарю за выборъ представителей!
Избави насъ Боже, отъ застоя котошихинской эпохи, но и сохраните насъ, высшiя силы, отъ котошихинскаго прогресса, — прогресса Котошихина, который измнилъ своему отечеству, отрекся отъ своей вры, перемнилъ свое имя, отказался отъ своего семейства, бросилъ своихъ дтей, женился на двухъ женахъ, и кончилъ свою несчастную жизнь отъ руки тхъ же иноплеменниковъ, достойно наказанный за свое легкомысленное и опрометчивое отступничество’!..
Изъ одной этой записки читатели увидятъ, какъ смотрли славянофилы на существенные вопросы, бывшie предметомъ споровъ: они вс приняты въ соображенiе, и обо всхъ упомянуто боле или мене, кром религiознаго, до котораго касаться было еще ненужно и неудобно. (Религiозный вопросъ развитъ былъ преимущественно впослдствiи, даже больше другихъ, у Хомякова и Киревскаго). Здсь найдутъ они, надюсь, и полное, хоть и краткое опроверженiе тхъ нелпостей, которыя до сихъ поръ навязываются славянофиламъ, не смотря на то, что 30 лтъ назадъ он были вполн опровергнуты!
Перестаньте же, господа, повторять свои зады, которые наскучили всмъ серьознымъ людямъ, и вспомните хоть то, что вы зоветесь прогрессистами.
Я пойду еще дале: если славянофилы, ни старые, ни молодые, не могутъ прибавить ничего существеннаго къ этой исповди, то и западники не осмлятся теперь отречься ни отъ единаго въ ней слова, разв отъ проклятiя Котошихину! Что-же заключить изъ этого? Что западники bon-gr, mal-gr, волею-неволею, сами притягиваются къ этому ученiю, и не могутъ уже отказываться отъ его положенiй, и — что славянофильское ученiе распространяется концентрическими кругами и захватываетъ пространства западнаго больше и больше, какiя бы усилiя ни употребляла вражья сила.
Мн остается объяснить нкоторыя частности, относящiяся къ вопросу, и отвчать на постороннiя, не научныя обвиненiя г. Пыпина.
‘Славянофилы были притомъ’, говоритъ онъ, ‘преисполнены гордости своею системой, и противники ихъ не могли простить имъ этихъ притязанiй: во-первыхъ, эти высокомрныя притязанiя далеко не были ими доказаны, во-вторыхъ, оставалось невыяснено отношенiе славянофильства къ авторитету, къ оффицiальной народности’. Стр 55.
Отвтъ: первые славянофилы были старше первыхъ западниковъ, и относились къ нимъ, какъ профессоры къ студентамъ, которые между тмъ заявляли свои притязанiя, прежде чмъ (обратимъ на нихъ слова г. Пыпина) ‘(ихъ) заслуги (?) дали (имъ) на то какое нибудь право’. Очень естественно было для славянофиловъ относиться къ нимъ свысока, а оскорбительныя подозрнiя западниковъ, которыхъ они, разумется, не скрывали, должны были произвесть еще большее раздраженiе.
‘Въ то время, какъ противоположное направленiе встртилось съ практическими вопросами дйствительности, эта школа дольше оставалась диллетантской системой, которой удобно было витать въ отвлеченностяхъ, не особенно заботясь о практическихъ выводахъ’. Стр. 53.
А крестьянскiй то вопросъ — кмъ былъ разработываемъ первоначально и въ историческомъ и въ статистическомъ и практическомъ отношенiяхъ, начиная со статьи Хомякова о крестьянскихъ условiяхъ, помщенной въ ‘Москвитянин’ 1842 года, съ возраженiемъ на нее Татаринова, и статьи Кошелева въ ‘Земледльческой Газет’ въ 1847 или 1848 году, до послднихъ трудовъ Кошелева, Самарина, князя Черкасскаго, въ редакцiонныхъ комитетахъ и коммиссiяхъ? Множество ихъ мннiй находится еще въ рукописи, и мн недавно попалось письмо Хомякова къ Я. И. Ростовцеву, по поводу изданныхъ послднимъ, кажется, въ чужихъ краяхъ писемъ объ освобожденiи крестьянъ.
Желательно было бы узнать отъ г. Пыпина, чмъ обнаружилась встрча западническаго направленiя съ практическими вопросами дйствительности?
Забавне всего, что историкъ перемняетъ роли, и дйствiя славянофиловъ приписываетъ западникамъ, а дйствiя западниковъ славянофиламъ — съ больной головы на здоровую…
Съ ‘Москвитяниномъ’ г. Пыпинъ не знаетъ чт длать: ему непремнно хочется отдлить, такъ названныхъ имъ, писателей ‘Москвитянина’ отъ славянофиловъ, и онъ помыкаетъ ими по усмотрнiю, а въ конц концовъ оказывается все таки полное согласiе между ними, по собственнымъ его словамъ, а именно:
‘Что касается до ‘Москвитянина’, то съ нимъ славянофиловъ, въ то время, почти невозможно было отличить. Если философiя г. Погодина не пускалась въ такiя глубины, какъ философiя Киревскаго и Хомякова, то критическое пониманiе было одно и тоже. ‘Москвитянинъ’, какъ журналъ г. Погодина и Шевырева, видлъ отличительныя черты русской народности и русской исторiи въ томъ же, въ чемъ находили ихъ славянофилы: Шевыревъ изображалъ православное благочестiе русской старины въ столь же яркихъ краскахъ, и славянофилы съ удовольствiемъ должны были читать въ его лекцiяхъ, что любомудрiе древнихъ русскихъ мыслителей превышаетъ глубиною философiю Гегеля. Кром общей любви къ старин, достойной служить образцомъ для настоящаго по ‘цльности воззрнiя’, — ‘Москвитянинъ’ сходился съ славянофилами и въ частныхъ представленiяхъ русской исторiи по поводу статьи г. Погодина — ‘Паралель русской исторiи съ исторiею западныхъ европейскихъ государствъ’. Славянофилы находили, что его мысль о коренномъ различiи между исторiей западной и нашей — неоспорима, и противоположенiя запада и востока у нихъ очень сходны. ‘Москвитянинъ’ терпть не могъ запада и распространялъ теорiю объ его гнiенiи — которая почти совершенно равняется тому мннiю, какое имли и имютъ о запад славянофилы’. Стр. 72.
‘Самыя теорiи очень трудно было различить, потому что осужденiе запада и у славянофиловъ было достаточно категорическое’. Стр. 94.
‘Славянофильскiя теорiи являлись рядомъ съ разсужденiями Погодина, Шевырева, и проч., и между ними не разъ можно было замтить большее согласiе‘. Стр. 54.
‘Впрочемъ еще до этого времени славянофильскiе писатели въ печатной литератур примыкали нердко къ людямъ близкаго съ ними, но тмъ не мене особаго направленiя въ ‘Москвитянин’. Стр. 53.
Итого: о религiи и православiи славянофилы и писатели ‘Москвитянина’ у г. Пыпина говорили одно и тоже, о русской исторiи одно и тоже (послднимъ она принадлежитъ преимущественно), о характер русскаго народа — одно и тоже, о нашихъ силахъ, о нашихъ задаткахъ — одно и тоже. Что же остается въ различiи? Чт есть такое у славянофиловъ г. Пыпина, чего нтъ у его же писателей ‘Москвитянина’? Прибавлять-ли, что славянофилы г. Пыпина принимали участiе въ изданiи ‘Москвитянина’ отъ начала его до конца, кром годовъ изданiя особыхъ сборниковъ, и что глава славянофиловъ, по разсужденiю г. Пыпина, былъ нсколько времени издателемъ ‘Москвитянина’, уже совершенно славянофильскаго, — гд принимали однакоже участiе и прежнiе писатели ‘Москвитянина’?..
Г. Пыпинъ придумалъ очень хорошее слово: оффицiальная, казенная народность, жаль только, что онъ не объяснилъ порядочно, чт разуметъ подъ нею, да и употребляетъ ее онъ слишкомъ произвольно.
Спросимъ его предварительно: у Державина, Ломоносова, Карамзина, Жуковскаго, Пушкина, Гоголя, какая была народность — оффицiальная, или нтъ?
Кажется — онъ считаетъ ее оффицiальною, ибо говоритъ, что органами оффицiальной народности ‘стали, между прочими, нкоторые изъ лучшихъ нашихъ писателей’. Стр. 58.
Славянофильство г. Пыпинъ считаетъ также очень близкимъ къ оффицiальной народности. Стр. 56.
Но обращается онъ гнвомъ на одного ‘Москвитянина’, который, какъ козелъ искупленiя, ‘представилъ-де весьма непривлекательный сборъ казенныхъ взглядовъ оффицiальной народности.’ Стр. 54.
Г. Пыпинъ разуметъ, кажется, подъ господствовавшей казенною народностiю знаменитую формулу Уварова: православiе, самодержавiе, народность. Такъ-ли?
Я долженъ распространиться нсколько объ ней. Прежде всего замчу историку, что эту, хорошо, неодносторонне понятную формулу принимаютъ до сихъ поръ многiе серьозные русскiе люди, знакомые съ исторiею, съ народомъ, съ жизнью. (Укажу на сей часъ прочитанную статью г. Константинова (псевдонимъ?) въ ‘Русскомъ Встник’, 1873 г. No 2.
Можете-ли вы порицать ихъ безусловно? что же сдлается тогда съ вашею свободою мннiй? Или — вы исповдуете свободу мннiй только для себя?
Карамзинъ стоялъ въ свое время за самодержавiе, хоть и былъ ‘республиканцемъ въ душ’.
Вальтеръ-Скоттъ былъ отъявленный тори, но ни одинъ англичанинъ и не думаетъ заподозрить его любовь къ свобод.
Между ныншними легитимистами во Францiи разв нтъ людей честныхъ, благородныхъ, умныхъ, любящихъ искренно и горячо свое отечество?
Кастелляръ въ Испанiи желаетъ республики федеративной, а Олосага единой!
Неужели г. Пыпинъ думаетъ, что Уваровская формула играла роль еще гд нибудь, кром отчетовъ министра, т. е. самого автора? Въ литератур она служила только охраненiемъ для охраненiя мыслей, излагавшихся иногда подъ ея покровительствомъ, во всякомъ случа, нельзя было говорить объ одномъ член формулы отдльно отъ другихъ. Впрочемъ и о трехъ вмст говорено было немного. Давленiя никакого она не производила и производить не могла. У кого были мысли, тотъ мыслилъ про себя, или выражалъ ихъ, если имлъ то искусство, которымъ, по мннiю Карамзина, можно говорить что угодно, не смотря ни на какiя цензурныя путы. А у кого не было мыслей, а только ощущенiя, тотъ молчалъ, или отдлывался междометiями, и разглагольствовалъ дверямъ затворенными, за бокаломъ шампанскаго, снискивая себ тмъ дешевую популярность.
Въ Уваровской формул появилось впервые слово ‘народность’, въ оффицiальномъ язык до тхъ поръ неслыханное. За одно это слово должно помянуть добромъ Уварова, а такъ какъ мысли живутъ, развиваются, зрютъ, то за этимъ словомъ послдовали и другiя — однородныя.
Я посовтовалъ бы историку поразмыслить о томъ, съ точки зрнiя научной, а не случайной, чтобъ быть справедливе во всхъ опрометчивыхъ заключенiяхъ!
Г. Пыпинъ, приписавъ славянофиламъ ‘положенiе очень близкое къ оффицiальной народности’, долженъ однако же сознаться, что они не пользовались благосклонностiю высшихъ сферъ, ибо продолженiе ‘Московскихъ Сборниковъ’ было запрещено, и сотрудники получили нкоторое особое предостереженiе.
А вотъ къ свднiю г. Пыпина и соотвтствующiя извстiя о ‘Москвитянин’: укажу только на напечатанныя и оффицiальныя.
Въ 1842 году, въ начал ‘Москвитянина’, писано было тайному совтнику Уварову (министру просвщенiя): ‘въ послднiе годы нкоторые журналы, и въ особенности ‘Москвитянинъ’, приняли за особенную тему выставлять живущихъ подъ владычествомъ Tурцiи и Австрiи славянъ, какъ терпящихъ особыя угнетенiя, и предвщать скорое (?) отдленiе ихъ отъ иноплеменнаго ига. ‘Возбуждать участiе къ политическому порабощенiю нкоторыхъ славянскихъ народовъ, представлять имъ Россiю, какъ главу, отъ которой могутъ они ожидать лучшаго направленiя въ будущности, и явно рукоплескать порывамъ къ эмансипацiи’, — заключало это донесенiе, — ‘едва-ли можно считать такую пропаганду неопасною?’
Министръ Уваровъ, благоволившiй къ ‘Москвитянину’ и его редактору, препроводилъ донесенiе къ московскому генералъ-губернатору, съ шутливымъ приглашенiемъ принять мры противъ угрожающей для Москвы опасности отъ статей — ‘Москвитянина’. Князь Д. В. Голицынъ, благоволившiй также къ ‘Москвитянину’ и его редактору, написалъ къ Уварову шутливую записку, когда тому случилось вскор прiхать въ Москву: ‘Venez, mоn cher, et cherchons les moyens pour detourner la guerre entre la Russie et la Porte Ottomane.’
Послднiя, приведенныя въ донесенiи слова: ‘едва-ли можно считать не опасною’, указываютъ, кажется, еще на другое, т. е., предшествовавшее донесенiе, о которомъ мн не случилось однакоже узнать ничего.
Въ послднемъ году ‘Москвитянина» цензурная исторiя разыгралась гораздо печальне: увольненiемъ двухъ цензоровъ за пропускъ какой-то ничтожной повсти! И какихъ цензоровъ? М. Н. Похвиснева, бывшаго тогда при попечител В. Н. Назимов и первымъ лицомъ въ управленiи округа, а потомъ занимавшаго много лтъ съ честiю высокое мсто начальника главнаго управленiя по дламъ печати. Второй уволенный цензоръ былъ Д. С. Ржевскiй. Я заблагоразсудилъ тогда прекратить изданiе ‘Москвитянина’, хотя и имлъ вс нужныя для изданiя средства.
Около того же времени (1856) я напечаталъ одну статью въ ‘Le Nогd’, кажется по поводу войны англичанъ въ Индiи, гд слегка коснулся, въ заключенiи объ ожидаемомъ у насъ ршенiи крестьянскаго вопроса, и долженъ былъ дать подписку графу Закревскому, что не буду печатать ничего за границею безъ разршенiя.
Г. Пыпинъ свидтельствуетъ, что ‘Москвитянинъ’ не пользовался уваженiемъ.’ Стр. 72. Считаю себя обязаннымъ заступиться за ‘Москвитянина’ и спросить: у кого именно онъ не пользовался уваженiемъ?
Въ ‘Москвитянин’, отъ перваго года до послдняго, принимали участiе и помщали статьи: Жуковскiй, которому отчасти онъ одолженъ и своимъ существованiемъ (равно какъ и князю Д. В. Голицыну), какъ подавшiй первую мысль и помогавшiй къ приведенiю ея въ исполненiе, князь Вяземскiй, Гоголь, Даль, гр. Ростопчина, Максимовичъ, Глинка (. Н.), Дмитрiевъ (М. А.), Вельтманъ, Аксаковъ (С. Т.), Горскiй, Стурдза, Загоскинъ, Мельгуновъ, Квитка, Ознобишинъ, Раичъ, Павлова, Миллеръ (. Б.), Буслаевъ, Гротъ, Срезневскiй, Щуровскiй, Григорьевъ (В. В.), Iакинъ, Давыдовъ, Сахаровъ, Снегиревъ, Бляевъ, Лешковъ, Березинъ, Спасскiй. Не говорю уже объ отдленныхъ г. Пыпинымъ славянофилахъ: Хомяков, Языков, Аксаков, Самарин, Попов и проч.
Въ ‘Москвитянин’ были помщены пять первыхъ комедiй Островскаго, изъ коихъ первая ‘Банкротъ’ (‘Свои люди сочтемся’) могла и на свтъ выйти только благодаря его ходатайству, чрезъ попечителя В. И. Назимова.
Въ ‘Москвитянин’ были помщены вс первыя повсти Писемскаго, Потхина, Кокорева (И. Т.), вс первые опыты Щербины, Мея, Берга, Мина, Фета. Не нужно распространяться здсь о матерiалахъ для ‘Русской Исторiи’ и ‘Исторiи Русской Словесности’, по которыми московскiй ‘Русскiй Архивъ’ и петербургскую ‘Русскую Старину’ можно считать дтьми ‘Москвитянина’.
Осмлюсь-ли указать г. Пыпину на имена митрополита Филарета, архiепископовъ Иннокентiя и Филарета? Осмлюсь, потому что могу разсказать слдующiй случай: преосвященный Иннокентiй присылалъ мн свои проповди о временахъ года, помщенныя въ ‘Москвитянин’. Въ проповди на весну, одно мсто о лсахъ, предназначенныхъ на общую пользу, показалось мн двусмысленнымъ, и я, по тогдашнему времени, выразилъ ему опасенiе, какъ бы цензура не увидала здсь чего нибудь коммунистического, — а самъ послалъ между тмъ проповдь въ духовную цензуру. Иннокентiй отвтилъ мн: ‘исправьте какъ хотите’, а въ то же время проповдь пришла ко мн изъ цензуры сполна пропущенною. Мн не хотлось исправлять подозрительное мсто и посылать на новую цензуру, и я выпустилъ книжку съ проповдью въ первоначальномъ ея вид: авось пройдетъ! Однако не прошло благополучно. Князь Меншиковъ отозвался будто: notre archeveque Innocent n’est pas trs innocent. Я слышалъ, что Иннокентiю былъ даже запросъ объ его ученiи, и онъ отвчалъ: ‘я учу и училъ всегда, чтобъ неимущимъ имущiе давали добровольно, но никогда не училъ, чтобъ неимущiе брали у имущихъ насильно’. Мн не случилось посл спросить Иннокентiя, справедливъ-ли былъ этотъ анекдотъ, но это мимоходомъ.
Г. Пыпинъ говоритъ, что ‘писатели ‘Москвитянина’ не пользовались репутацiей’. Стр. 53. Здсь я не спрашиваю у него, потому что самъ г. Пыпинъ отвчаетъ впередъ на этотъ вопросъ, заявляя торжественно о вражд западниковъ къ ‘Москвитянину’, — такой вражд, что даже къ его славянофиламъ враждовали они преимущественно за ихъ coглacie съ писателями ‘Москвитянина’! Это сознанiе повторено нсколько разъ. Враждою этой я горжусь до сихъ поръ, столько-же, сколько благорасположенiемъ людей противнаго образа мыслей, и, занесенный въ черную книгу, осыпаемый бранью при всякомъ удобномъ и неудобномъ случа, думаю самъ про себя съ удовольствiемъ: видимое желанiе противудйствовать отрицательному направленiю въ ‘Московскомъ Встник’ 1827-1830, ‘Москвитянин’ 1841-1856, ‘Русскомъ Встник’ 1867-1868 г. не оставалось безъ успха даже по ихъ собственному невольному сознанiю.
Забавне всего, что г. Пыпинъ, витая въ областяхъ воздушныхъ, а не на исторической почв, мннiемъ своимъ полагаетъ, что ‘въ основанiи славянофильства была извстная нравственно-общественная сила, но столкнувшись въ своемъ развитiи съ тяжелыми общественными условiями эта сила не сохранила-де правильнаго направленiя и впала въ одностороннюю крайность, въ которой остается до сихъ поръ‘. Стр. 50.
Любопытно было бы узнать, какое направленiе онъ считаетъ правильнымъ, въ чемъ состоитъ крайность, въ которой она находится? Кто ея представители, и въ чемъ они обнаруживаютъ свою дятельность? Слова, слова и слова!
Что касается лично до меня въ стать г. Пыпина, то объясняться съ нимъ я не имю ни охоты, ни нужды, ни времени. Меня дожидаетъ уже мннiе г. Иловайскаго, которому общалъ я подстрочный разборъ его стародавней, впрочемъ, фантазiи, а потомъ чередъ за Сусанинымъ, котораго общалъ ‘Гражданину’ оборонить отъ г. Костомарова, а тамъ еще первые князья кiевскiе, глубоко оскорбленные тмъ же историкомъ, а тамъ начаты еще газетныя замтки…
Труды мои на лицо. Впродолженiи 50-ти слишкомъ уже теперь лтъ, не было не только года, но не было даже мсяца, едва-ли недли, безъ какой либо статьи (кром изслдованiй и вообще занятiй по русской исторiи, которой посвящаются утра), и я не отрекаюсь ни отъ одной своей строки. Еже писахъ — писахъ. Смю надяться, что найдутся всегда безпристрастные судьи, которые разсмотрятъ всю мою дятельность, обсудятъ прю съ противниками, и воздадутъ каждому свое. Quod potui — feci, (et facio) meliora faciant poteates.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
