В.В. Розанов
В.В. Розанов
К вопросу о епископах ‘бельцах’ и монахах
К вопросу о епископах ‘бельцах’ и монахах
К вопросу о епископах ‘бельцах’ и монахах, Розанов Василий Васильевич, Год: 1914
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Спор между г. Папковым, с одной стороны, и между епископами Антонием и Никоном, с другой стороны, — о тоне и цвете епископской власти и авторитета — очень важен принципиально и исторически, спору этому никогда не пройти, спор этот всегда будет возбуждаться. В истории русской церкви и русской богословской литературы он получил особую остроту в начале 60-х годов, когда тенденция мысли, защищаемая г. Папковым, была высказана с высоты престола. Читателям полемики между г. Папковым и двумя епископами видно, как многочисленны канонические данные и факты церковной истории, говорящие ‘за’ белый, немонашеский характер епископской власти. Ввиду их императором Александром II и было выражено недоумение: отчего епископами, ‘надзирающими’ (o — смотрю, надзираю, блюду) церковь, являются исключительно лица монашеского чина? Обеспокоенный мнением императора, митрополит Филарет поручил всесторонне рассмотреть этот вопрос знаменитому канонисту своего времени, Иоанну, епископу Смоленскому, славившемуся умом, точностью, остротою мысли и дарованием слова. Плодом этого была знаменитая книга епископа Иоанна — ‘О монашестве епископов’. Она является как бы ‘верстовым столбом’ в ведущемся сейчас споре и погасила или успокоила вопрос на много лет. Написанная именно с остротою мысли и слова, книга Иоанна Смоленского, в посмертной статье о нем Никиты Петровича Гилярова-Платонова, известного славянофила и профессора Московской духовной академии, названа ‘одностороннею и пристрастною’. Гиляров-Платонов совершенно так же, как и епископ Иоанн Смоленский, компетентен в вопросе.
Спор не уляжется и не может улечься по великой муке, скрытой в нем, — муке, которая чувствуется решительно каждым русским священником. ‘Отчего я или мой ближний, священник праведной жизни, высокого ума, большой ревности к церкви, — за то только одно, что мы семейны, лишены навсегда права быть блюстителями церкви, — быть епархиальными? И отчего все мы, священники и попы, несущие на плечах своих все бремя церковного служения около народа, — бремя и вместе с тем радость, — лишены всею массою, без разбора добродетели и разума, права епископата, т.е. водительства и руководства церковною жизнью народа?’ Вот мысль каждого священника, вот горе каждой сельской и городской священнической семьи. Вопрос не в том, что у других есть честь, вопрос в том, за что ‘мы’ лишены чести. Когда происходили вселенские соборы, и между ними шестой собор, на слова которого ссылается епископ Никон в последнем ‘Письме в редакцию’ (‘Нов. Вр.’, 13728), — не было, не развилось, не обозначилось этого горя, которое сложилось в последующих веках и в целом тысячелетии церковной жизни. Перечтем слова этого собора, как излагает их епископ Никон.
‘Шестый вселенский собор, постановляя правило о безбрачии епископов и предусматривая те ссылки на практику апостольских времен (значит, она была!! — В.Р.), какие теперь делаются при требовании, чтобы епископ был не монах, оговорился: ‘Сие же глаголем не ко отложению или превращению апостольского законоположения (значит, оно было и имеется. — В.Р.), но прилагая попечение о спасении и о преуспеянии людей на лучшее, и о том, да не попустим какого-либо нарекания на священное звание. Ибо глаголет божественный апостол (Павел): ‘Вся во славу Божию творите: беспреткновенни бывайте иудеем и эллином и церкви Божией, яко же и аз во всем всем угождаю, не иский своея пользы, но многих, да спасутся. Подражатели мне бывайте, яко же и аз Христу’.
Вот слово, и собора и апостола отдельно, читая которое, как-то навертываются слезы на глаза, и понимаешь, — о, как понимаешь, — чем же именно церковь все победила, всех победила, царей, народы, державства. Понимаешь, отчего перед ее законами и ‘церковными правилами’ склонились, и расступились, и преклонили выю все светские законодательства. Читая такие слова, думаешь и поешь в сердце: ‘Хочу быть только церковником и никем еще’. Совлекаешь звания ‘гражданина’, ‘писателя’, ‘русского’, хотя быть ‘христианином’ и ‘со Христом’.
В чем же дело, владыко преосвященный? Неужели не видите, а для меня очевидно. В словах ап. Павла — сперва, а затем в постановлении 6-го собора о монашестве епископов прозвучало одно слово — вселенской любви… ‘Вселенской’, — что такое ‘вселенской’?.. Не ‘моей’, не непременно ‘моей’ и ‘нашей’, а — ‘ваше’, а — ‘ихней’, а — ‘всех’. Прозвучал великий глагол самоотречения, дабы всех привести в любовь. ‘Не мое! Не мое! Аз — умираю, дабы жили — вы’. Вот чем Христос победил и победило христианство. Тогда все, эллины, иудеи, бросили ‘свое’, побросали ‘свое’, ‘свои законы’, ‘своих богов’, чтобы единого Христа принять и покориться всему ‘Христову’. В чем же дело и как это выразилось? ‘Беспреткновенно бывайте иудеем и эллином и церкви Божией, яко же и аз всем угождаю, не иский своея пользы, но многих, да спасутся’. Вот о чем мы плачем, вот какое слово целуем, которое сделало нас ‘не русскими, не немцами, но христианами’. Теперь смотрите, что было дальше: монахи не допускались в епископы до шестого вселенского собора, если монашествующий призывался на епископскую кафедру, то он предварительно должен был снять с себя обеты монашества и одеяние монаха. ‘Отрекался’?.. Да — сбрасывал с себя монашество, и в этом сбрасывании, в этом отречении содержалось как бы некоторое нарекание на монашество, хотя по существу такого нарекания не было. Признавалось несовместимым ‘быть монахом’ и ‘быть епископом’, по затворническому и молчаливому характеру первого и по деятельному, среди людей, и глаголивому характеру епископской должности. Итак, обиды не было, но она казалась. Между тем перед шестым собором было твердо апостольское слово: ‘Епископ должен быть единыя жены муж‘. Как же поступил собор? Поистине, он явил себя ‘апостольским’ собором, в лице своего дивного вдохновения. Он, силою единства духа с апостолом, прорвал форму слова его. Он поступил так, как поступил бы непременно и апостол, видя новые времена вокруг себя, он высказал такое учение, которое непременно высказал бы и апостол Павел, видя сонмы величайших иноков, святейшей жизни, которые по тому только одному ‘не призываются к заботе епископского управления’, что они суть монахи. И им, сущим праведникам в монашестве, в котором именно они достигли праведной жизни, и оно, т.е. монашество, очевидно, помогло этой праведности жизни, вдруг, по слову апостольскому: ‘должен быть единыя жены муж‘, — предлагают и требуют сбросить иночество с плеч, как что-то недостойное, кажущееся ‘недостойным’, ну хотя бы в глазах мира и неопытных, в глазах простецов. Ведь сан-то ‘епископский’ был высший в церкви. Это — высшая ступень церковной жизни и деятельности. Явная ‘неправда’, — теперь не правда, в том веке, в каком происходил шестой собор. И силой вселенской любви, силою Павловой любви, собор сбросил Павлово слово и Павлово определение: ‘должен быть единыя жены мужем‘. ‘Не надо! Не будем обижать этих прекрасных иноков! Свидетельство прекрасности которых — у нас перед глазами!’ ‘Пусть они остаются иноками, и пусть они будут нашими епископами, мы будем повиноваться им с любовью, потому что мы видим их достойными’. Вот! Где неправда? — Никакой! — Чем было бы черствое следование апостольскому слову о непременной ‘женатости’ епископов? В этом новом веке — оно было бы уже неправдой. Было бы обидой и огорчением таким мужам, как приснопамятные русские святители Сергий Радонежский и Серафим Саровский.
Что же произошло, однако, далее? Или, поистине, каким-то испытующим нас Промыслом допущено было произойти? Обида и огорчение, монахам незаслуженно чинимая, — стала незаслуженно чиниться всем не монахам. Как бы закрылись очи наши для света… ‘Никому обиды’ — вот вселенский глагол, сперва апостола Павла и потом 6-го вселенского собора. ‘Да не живет никто в унынии, униженный, отвергнутый‘… Не апостол ли сказал: …бывайте и еллинами, и иудеями и церкви Божией, аз всем угождаю — да спасутся все‘… Вселенская любовь учит и заповедует со всем в человеке примириться, лишь бы этот человек был ‘с церковью’, был ‘цер-ковен’, трепетал преданностью ей.
Указывает примириться даже с ‘эллинством’ и ‘иудейством’, т.е. с остатком язычества и ветхозаветности, — которые, конечно, будут малиться и исчезать, раз уже человек — ‘с церковью’. Какой же может быть вопрос о семейности человека, т.е. об естественном и врожденном состоянии, почти всеобщем, — как о ‘препятствии к епископству’?! Поистине, что-то случилось, что вратами Христовыми прошел диавол, — как и предсказал сам Спаситель, что (это) будет во временах грядущих: ‘Придет сын погибели и всеет ночью плевелы в пшеницу Господню, посеянную днем’.
Все превратилось. Все развратилось. ‘Дозволение и монахам‘ 6-го вселенского собора превратилось в последующую практику: ‘никого, кроме монахов’. Читайте мотив у собора, разум, нравственный гений: ‘прилагая попечение о спасении и о преуспеянии людей на лучшее‘, — и потом: ‘да не попустим какое-либо нарекание на священное звание‘, т.е. на монашеское. Теперь дело идет о том же: и собор как бы дает нам в примере своем слово в уста: ‘Сие же глаголем о допущении иереев к епископству не к превращению соборного постановления, но прилагая попечение о спасении и преуспеянии людей на лучшее, — и о том, да не попустят какого-либо нарекания на священный чин’ (иерея, священника). Вот! Так просто, так ясно. Слава и честь монашествующим: да будут епископами, ‘заботящимися об епархии’. Слава и честь иереям: да будут епископами и они. Вот! Берите розгу и гоните бесчестие. Гоните нарекания, обиды, горечь незаслуженные. Протоиерей Мальцев, в Берлине, перевел на немецкий язык все наши богослужебные книги: и, познакомясь с ними, многие немцы, пораженные глубиною и всеобъемлемостью православного богослужения, приняли нашу веру. Мне рассказывали об одном сыне пастора, близ Дрездена, в Саксонии, который был уже слушателем на богословском факультете местного университета. Ознакомившись с переводами Мальцева, — он не только перешел в православие, но вследствие наступивших неладов с отцом-пастором пришел ‘почти по способу Ломоносова’ в Россию и здесь стал русским православным иереем. Наши власти, наши черствые и заскорузлые власти, вместо того чтобы возрадоваться о нем Христовой радостью, — приняли его равнодушно, формально и, кажется, дали только чуть-чуть место дьякона. ‘Нас не удивишь’… Померкла евангельская любовь в людях, померкла она в самих властях духовных, — вот где горе! А тексты — целы. Закатывается, закатывается любовь евангельская. Меркнет солнце христианства. Вот о чем слезы. А тексты — все в руках.
Этими-то текстами и оперируют спорщики, утеряв из виду маяк вселенской любви. Они уже не знают, что значит ‘уступить свое‘ — ‘дабы всем спастись‘. ‘Свое’, у каждого ‘свое’, — когда у первых христиан было все ‘общее’. И ‘общее’, и ‘единое’ — прежде всего в славе и чести. Не так ли? — спросим каждого, кто знает историю церкви. Где вознесение одних перед другими, даже апостолов — перед мирянами? Что же видим ныне? Такое лицо, как протоиерей Мальцев, — такое лицо, как протопресвитер армии, от. Гр. Шавельский, столько потрудившийся для священника в армии и сам пронесший труднейшую службу в войсках в Манчжурии, лишены права на епархиальную заботу и попечительство по тому единственному несчастию и позору, что они суть семейные. Позор ли это? Или — несчастье? А ‘нарекание священному чину’, против которого так восстал 6-й вселенский собор, явно — есть: епископская обширная забота есть явно полезнейшая, нужнейшая для церкви, и сан епископа есть явно высший. ‘К высшему меня не пускают, ибо очевидно по состоянию своему я есмь низший‘. Да в чем ‘низость’-то? В семье! Тут содержится явно порицание не только ‘семейному иерею’, но самому началу семьи и нам всем, семейным людям.
Вот опасное положение, которое не кричит на улицах, но грызет сердце сонмов белого духовенства, несущего весь труд около народа. Ежедневные службы, несение всех треб: они — крестят, они — исповедуют и причащают, они — венчают, миропомазуют болящих, напутствуют умирающих. Все —они. Все — их труд, забота, рачительность. Отвергнет ли кто из монашествующих, что между священниками есть святые люди, не по ‘канонизации’, а по очевидной всем праведной жизни. Не в наше время это говорить, когда мы видели Иоанна Кронштадтского. А ведь приближающихся к нему светом лица и правдою жизни есть если и немного, то все-таки — несколько. И они все отторгнуты от епархиального надзора и заботы, единственно оттого, что сверх заботы церковной несут и заботу семейную. Не Спаситель ли сказал, что ‘одному дан был один талант, а другому даны были два таланта‘? Как же мы ухитрились поставить имеющего ‘два таланта’ ниже того, кому врожденно отпущен ‘один’. Что же произошло? К отметению и слов апостола Павла, к отметению и великого принципа шестого вселенского собора, мы точно вколотили клин в духовное сословие, расколов его на два стана, явно враждебные. Ибо для кого же тайна, — не тайна это для самих архиереев, не тайна и решительно для всех монахов, что белое духовенство смотрит на него враждебно, чувствует вражду к нему. Это слишком засвидетельствовано записками, мемуарами, воспоминаниями. Напомним ‘Записку о быте сельского духовенства’ священника Беллюстина. Не есть ли это нечто адское? Есть ли это нечто, допустимое в церкви? Может ли мир христианский омрачиться разделением, — и где же, в самом сердце своем, в служащей иерархии? Поистине скажем: ‘Христос, взойди и соедини!’ Ни на один миг этого нельзя терпеть, если сознали. А как не ‘сознать’, когда это есть? Господи, приди и соедини, Господи, — приди и соедини, Господи, приди и соедини! Для этого, прежде всего, не будем отнюдь нарекать монахов, признаем высочайшую святость жизни многих из них и правду общего их состояния и доблести быть епископами: дабы пролил Бог и в сердца их радость ‘принять в братство себе’ иереев-тружеников, иереев-праведников, иереев-народников. Да все будут одно и в одном — Христос. Не будем утороплять ничего, не станем требовать, не будем даже проситься. Станем ожидать, дабы ‘свет Христов просветил всех’ (слова на литургии). Благое, милостивое, братское движение должно начаться именно в архиерействе нашем, и, может быть, — это ‘не за горами’. Ничего буйного и никакого разделения. Никакой даже простой нескромности. И Бог устроит все.
Впервые опубликовано: Новое время. 1914. 13 июня. No 13739.