П. Б. Струве
П. Б. Струве
К украинскому вопросу
К украинскому вопросу
(Ответ Н. А. Гредескулу и ‘Украинской Жизни’)
* * *
К украинскому вопросу, Струве Петр Бернгардович, Год: 1914
Время на прочтение: 5 минут(ы)
На мою статью ‘Австро-германское ‘украинство’ и русское общественное мнение‘, помещенную в ‘Биржевых Ведомостях’, откликнулся Н. А. Гредескул.
Чисто случайные обстоятельства помешали мне тотчас ответить на статью почтенного автора, теперь, с разного рода полемическими, направленными против меня, комментариями, перепечатанную в только-что вышедшем No 8—10 издаваемого в Москве журнала ‘Украинская Жизнь’.
Прежде всего, я должен протестовать против того, чтобы в этом споре об ‘украинстве’ постоянно кивали на полицейские мероприятия, которые будто бы оправдываются и санкционируются тем пониманием т. н. украинского вопроса, которое я отстаиваю. ‘Украинская Жизнь’ доходит даже до того, что пишет обо мне: ‘Как ослепленные враждой против своих врагов немецкие литераторы и публицисты готовы встать против всего мира, Эber alles, так русский профессор с непонятным ожесточением (sic!) восстает против многомиллионной части России, рекомендуя по отношению к ней тот круг действий и задач, которыми проникнута политика идеологов и деятелей пангерманизма по отношению к познанским полякам’. Я не знаю, чему приписать подобные ‘полемические красоты’, — настолько их содержание несообразно!
Во-первых, я не восстаю ни против какой-либо части русского народа, а лишь выражаю свое отрицательное отношение к известному культурно-политическому движению, к счастью, еще совершенно лишенному народного характера. А, во-вторых, прусская политика против познанских поляков характеризуется, прежде всего, тенденцией к вытеснению польского землевладения и, в частности, землевладения крестьянского. Между тем, мне не только никогда ничего подобного не приходило в голову предлагать относительно малорусских крестьян, но, наоборот, я считаю основной социально-политической задачей, которая выпадет на долю русской власти в восточной Галиции, это — расширение и укрепление землевладения местных малорусских крестьян путем так или иначе проведенной системы ‘внутренней колонизации’. Такая социальная политика необходима сама по себе, и в то же время она явится лучшим средством скрепления нового русского края с Российской Империей.
Возражение мне Н. А. Гредескула тоже не свободно от не идущих к делу кивков на полицейские мероприятия. Между тем, именно мои рассуждения по украинскому вопросу ставят спор на широкую культурно-историческую почву. Напрасно Гредескул думает, что в основе моих рассуждений ошибочное ‘смешение вопроса о культуре с вопросом о государстве’.
Мне кажется, что моя постановка вопроса, напротив, ясна и с культурной, и с государственной точки зрения. (Оговорюсь сейчас же, что мой взгляд был высказан в свое время в предположении, что Галиция не входит в состав Империи. Однако, новое обстоятельство — присоединение Галиции к России в будущем и ее фактическая оккупация в настоящем — для общего ‘украинского’ вопроса не имеет решающего значения).
Я развивал и развиваю ту мысль, что малороссийская стихия есть стихия областная или провинциальная внутри русской национальной стихии, общенациональным выражением которой служит общерусский или попросту русский язык. С этой точки зрения, каково бы ни было филологическое решение вопроса, мы должны говорить о малороссийском наречии русского языка, как о диалекте, а не как о национальном языке. Исторически, политически и культурно малороссийский (украинский) язык занимает и, с защищаемой мною точки зрения, должен и впредь занимать в России такое же положение, как в Германии plattdeutsch и во Франции провансальский язык. Если бы русские ‘украинцы’ довольствовались ‘провансальством’, никакого спора у них с такими людьми, как я, не было бы. Но их желания и притязания идут, как известно, гораздо дальше. Я же стою на точке зрения, какую до своего переселения за-границу занимал М. П. Драгоманов и какая всегда была характерна для Н. И. Костомарова. Теперешние ‘украинцы’ ее укорительно именуют ‘украинофильской’. Но отсюда уже ясно, что украинская проблема в моей постановке есть проблема прежде всего культурная, и что излюбленная манера моих противников по этому вопросу полемизировать со мной так, как будто бы я решал культурную проблему полицейскими мероприятиями, есть просто дурной и ненужный прием. В устных беседах с русскими, немалороссами, мне приходится сталкиваться с совершенно другого рода возражениями, которые могут быть все сведены к тому, что я безмерно преувеличиваю значение ‘украинского движения’.
В самом деле, по моим наблюдениям, самое характерное для большинства образованных русских людей отношение к украинскому движению есть пренебрежение, доходящее до презрения. Я этого отношения к украинскому движению, как к явлению совершенно ничтожному и не заслуживающему ни внимания, ни опасений, вовсе не разделяю. При известных условиях ‘украинское’ движение может развиваться и, так как я этому не сочувствую, то я считаю необходимым, чтобы само русское общество противодействовало этому движению, как национально-политическому движению, которое может угрожать внесением раздвоения в развитие единой русской культуры. Я лично считаю украинский вопрос так, как его ставит, например, ‘Украинская Жизнь’, — культурным вопросом, который может быть разрешен в смысле сохранения и укрепления культурного единства не полицейскими мероприятиями, а, прежде всего, известной настроенностью русского общества. Конечно, другие могущественнейшие факторы объективного характера: огромный вес уже создавшейся русской культуры, объединяющие силы новейшего экономического развития (в частности рост городов), наконец, с 1914 года даже возросший международный престиж русской государственности, — ограждают единство русской культуры. Не случайно, конечно, что даже при свободном появлении органов периодической печати на малорусском языке издаваемая на общерусском языке ‘Киевская Мысль’ имела в Малороссии, вероятно, раз в 50 больше подписчиков и читателей, чем малорусская ‘Рада’, не случайно, конечно, что странные, на мой взгляд, притязания гг. украинцев на национальное (не областное, не провинциальное) значение малороссийской стихии пропагандируются в русском образованном обществе органом, выходящим в Москве на общерусском языке.
В этих и многих других фактах весьма выразительно обнаруживается внутренняя слабость так называемого ‘украинского’ движения, несостоятельность его притязаний на ‘национальное’ значение. Но нельзя отрицать того, что известная часть малороссийской интеллигенции всячески стремится превратить существующее пока лишь в ее среде движение в движение народное, и было бы смешно отрицать, что конечной целью этих стремлений является замещение для малорусского племени общерусской культуры специфической, подлежащей созданию, украинской культурой. Если вопрос о сепаратизме нерусских народностей имеет почти исключительно государственный интерес, то, наоборот, украинское движение предстает пред нами как сепаратизм культурный и, с точки зрения единства, представляет угрозу и опасность не столько государственную, сколько культурную.
‘Малороссийский народ’ вне пределов России, в Галиции, или Галичине, развивался иначе, чем в России. Здесь есть своеобразия развития и строя, которых не следует и нельзя игнорировать. В особенности осложняющим моментом, требующим, — с русской национально-государственной точки зрения, — чрезвычайно деликатного отношения, мне представляется вероисповедная особность галицкой части малорусского племени — его ‘униатство’. В сущности, тут главная трудность украинской проблемы в Галиции, как части Российской Империи.
С государственной точки зрения ничто не могло бы быть столь вредно в Галиции, как усердие не по разуму в области вероисповедной политики. Нужно совершенно сознательно стремиться к тому, чтобы в Галиции ‘украинство’ не могло отождествиться с ‘униатством’, т. е., чтобы известные законные церковные традиции консервативного характера не явились цементом, скрепляющим слабое и наносное политическое движение, явная ‘австрийская ориентация’ которого не могла не скомпрометировать его в глазах населения, стихийно инстинктивно почувствовавшего теперь свое родство с русской армией и с русским народом, как целым и единым организмом.
Здесь нужны спокойная твердость и благожелательная умеренность в проведении русских государственных задач, невыполнимых вне постепенного органического слияния Галиции с общерусской культурной стихией.
Но такое слияние недостижимо полицейскими мерами: для его осуществления необходимо сочетание весьма обдуманных культурных мероприятий органического характера с такими же органическими реформами в области социально-экономических отношений.
Русское государство может очень многое принести галицко-русскому населению. И в области культуры, ибо возможность опираться на великую русскую культуру будет означать неизмеримое культурное обогащение для маленького осколка русского народа. И в области социально-экономической, ибо энергичная и благожелательная власть серьезными экономическими реформами и мероприятиями может поднять галицко-русское крестьянство на более высокую ступень. Таким образом, после завоевания оружием, для России открываются в Галицкой Руси великие возможности ‘нравственных завоеваний’, которые заложат фундамент для подлинного воссоединения оторвавшейся русской земли с Великой Россией.
Источник: Биржевые ведомости, No 14476, 5 ноября 1914 г. — Петроград, 1914.
Оригинал здесь: Викитека.