Жильбер
Жильбер
К провидению
К провидению
К провидению, Жильбер Николя-Жозеф-Лоран, Год: 1780
Время на прочтение: 2 минут(ы)
Пред богом милости я сердце обнажил:
Он призрел на мое крушенье,
Уврачевал мой дух и сердце укрепил,
Несчастных любит провиденье.
Уже я слышал крик враждебных мне сердец:
Погибни он во мраке гроба!
Но милосердый бог воззвал мне как отец:
‘Хвала тебе презренных злоба!
Друзья твои — льстецы, коварство — их язык,
Обман невинности смиренной,
Тот, с кем ты хлеб делил, бежит продать твой лик,
Его коварством очерненной.
Но за тебя на них восстановлю я суд
Необольстимого потомства,
И на челе своем злодеи не сотрут
Печати черной вероломства’.
Я сердце чистое, как жертву для небес,
Хранил любви в груди суровой,
И за годы тоски, страдания и слез
Я ждал любви, как жизни новой,
И что ж? произнося обет ее святой,
Коварно в грудь мне нож вонзали,
И, оттолкнув меня, убитого тоской,
На гроб с улыбкой указали.
Увы, минутный гость я на земном пиру,
Испивши горькую отраву,
Уже главу склонял ко смертному одру,
Возненавидя жизнь и славу.
Уже в последний раз приветствовать я мнил
Великолепную природу.
Хвала тебе, мой бог! ты жизнь мне возвратил,
И сердцу гордость и свободу!
Спасительная длань, почий еще на мне!
Страх тайный всё еще со мною:
От бури спасшийся пловец и по земле
Ступает робкою стопою,
А я еще плыву, и бездны подо мной!
Быть может, вновь гроза их взроет,
Синеющийся брег вновь затуманит мглой
И свет звезды моей сокроет.
О провидение! ты, ты мой зыбкий челн
Спасало бурями гонимой,
Не брось еще его, средь новых жизни волн.
До пристани — уже мне зримой.
1819
К провидению (стр. 110). Датировано Гнедичем 1819 годом. Впервые — в ‘Сыне отечества’, 1820, ч. LXIV, No 40, стр. 324. Является довольно точным переводом предсмертной оды французского поэта Жильбера (1751-1780) ‘Ode imitee de plusieurs psaumes’ (Ода в подражание разным псалмам). Последняя (9-я) строфа оды Жильбера заменена в переводе четырьмя строфами, являющимися как бы вариациями темы этой строфы. Ода Жильбера приобрела большую известность в эпоху раннего романтизма и явилась образцом так называемой унылой элегии.