К ОЗДОРОВЛЕНИЮ ЦЕРКОВНОЙ ШКОЛЫ
К ОЗДОРОВЛЕНИЮ ЦЕРКОВНОЙ ШКОЛЫ
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
К оздоровлению церковной школы, Розанов Василий Васильевич, Год: 1907
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Русская государственность и общество (Статьи 1906—1907 гг.)
М.: Республика, 2003
Фасон вещи всегда отвечает ее содержанию, форма речи выражает и строй мысли, за нею скрытый, или, пожалуй, расстройство или неупорядоченность мысли. Нельзя без некоторого прискорбия читать обширного ‘определения’, совместно выработанного обер-прокурором Синода и его иерархическими членами в назидание нашим семинариям, которые, конечно, давно нуждаются в таком назидании, а еще более — в лучшем руководстве и управлении, но едва ли подымутся и теперь в духе и формах. Весь этот указ или ‘определение’ о некоторых мероприятиях… ‘к надлежащему установлению’, как он напоминает неясностью и туманностью всеми нами в детстве слышанные рассказы о ‘некотором царстве’, где ‘что-то’ надо сделать, и тогда в этом ‘царстве’ водворится надлежащий покой или порядок! Только фантастические ‘царства’ детских сказок не болели от туманного языка сказок, тогда как весьма реальные наши семинарии с населением взбунтованным, озлобленным, распущенным и развращенным (всего этого есть) если и не заболят сильнее, то во всяком случае и не выздоровеют от ‘некоторых мероприятий’, туманно преподанных ведомством православного исповедания безусым бунтарям и их наставникам…
В том случае, если ведомство располагает в составе членов своего училищного совета надежным контингентом не духовных чиновников, а настоящих педагогов, людей с призваньем и талантом, ему давно следовало бы разослать этих педагогов на ревизию полувзбунтованных и взбунтованных семинарий. О назначении таких ревизий не было слышно в последние два года. Ревизоры без всяких слов, без всякого писания из Петербурга сделали бы на месте нужное дело, почистив учащий и управляющий персонал семинарий, улучшив порядки управления и интернатской семинарской жизни, поговорив с массами родительского состава, т. е. духовных же лиц, повлияв на ректоров и архиереев, сказав разумное, доброе и строгое слово самим семинаристам, которые могут ведь что-нибудь понимать из разумно сказанного. Но вот, верно, у духовного ведомства, в его центральном петербургском управлении, нет подготовленных педагогов: ну, а чиновники духовные, конечно, что же и могут посоветовать, кроме как написать ‘еще бумажку’ и за авторитетными подписями разослать ее в провинцию, которая давно смеется и не над такими бумажками. Позволим себе напомнить как духовному ведомству, так и обратить внимание всего образованного общества, что всего месяца два назад вышла из-под пера профессора Н. Н. Глубоковского, деятельного члена предсоборного присутствия, книга ‘По вопросам духовной школы, средней и высшей, и об учебном комитете при Св. Синоде’… ‘Питаю единственную надежду, что мой выстраданный и искренний труд будет небесполезен хоть для возбуждения важнейших духовно-учебных вопросов, как плод опыта и наблюдения со стороны человека, жизнь которого во всяком случае принадлежит духовной школе и богословской науке всецело, неизменно и безраздельно’… Книга эта во всяком случае содержит нечто большее и, главное, более ясное, чем ‘определение’ Св. Синода, но она едва ли была принята к некоторому ‘сведению’ как его иерархическими членами, так и обер-прокурором Синода и особенно учебным комитетом, иначе это отразилось бы на составлении ‘определения’… Во второй половине этой книги подробно и документально излагается история этого учебного комитета, на ответственности которого лежало управление учебно-воспитательным делом в духовных училищах и семинариях, но который, считая, должно быть, низким для себя возиться только со средними учебными заведениями, принял на себя вовсе не положенную перед ним задачу — вмешиваться в академическую жизнь, подчинить себе профессуру и даже направление, исправление и неодобрение магистерских и докторских диссертаций. Но не это важно, а именно то, что учебный комитет непростительно пренебрегал учебно-воспитательною стороною в средних учебных заведениях, что и послужило едва ли не главною причиною семинарских ‘нестроений’, а наконец, и бунтов, начавшихся вовсе не эти два года, как указывает ‘определение’ Синода, но уже лет 8—10 назад и хроническою волною переходивших из епархии в епархию. Все это не может не быть известно Синоду из ‘дел’, имеющихся при нем, например, из дела о ревизии одной семинарии в Центральной России, ученики которой взбунтовались не вследствие внешних инородных влияний, на что ссылается определение, виня во всем их, но от того, что в столовую учеников в интернате ни ректор, ни инспектор много лет ни разу не заходили и что здесь была положена одна салфетка на восемь учеников, причем, конечно, она менее походила на салфетку, нежели на грязную мочалку, которою можно было обтирать только свиней. Результатом этой ревизии, приведшей в негодование покойного К. П. Победоносцева, было увольнение ректора и инспектора семинарии и ‘на покой’ местного архиерея. Сколько помнится, это случилось в рязанской семинарии. О ‘деле’ этом говорилось во всем духовенстве Петербурга, куда были переведены на ‘теплые места’ уволенные обер-прокурором протоиереи-администраторы ‘крамольной’ семинарии, и оно, конечно, не безызвестно и Синоду, не безызвестно и епархиальной петербургской власти, пригревшей гонимых Песталоцци духовной школы. Из этого примера и, без сомнения, многих подобных духовная власть не может не знать очень хорошо, что главная причина нестроения в провинциальных семинариях лежит здесь, в Петербурге, и лежит она в крайне скверном исполнении воли Государя, между прочим прекрасно и настойчиво выраженной в указе о даровании жалованья священнослужителям и церковно-служителям: Государь призывал духовенство, — конечно, не только с кафедры и в проповедях, но и в быту, в жизни, и конечно, в школе и школьном управлении, оказывать воздействие на нравственную сторону человеческой души, пробуждать совесть и ответственность в народе. Но нужно ли говорить, что голос Государя остался гласом вопиющего в пустыне, нужно ли напоминать, что когда, например, зашел вопрос об оживлении и улучшении преподавания Закона Божия во всех училищах, между прочим в светских, то петербургские священники усиленно начали писать в газетах ‘Письма в редакцию’, где ‘изъяснялось’, что большее воздействие законоучителя на учеников может получиться только при большей близости законоучителя к ученикам, а после уже недостижимо, если законоучитель ‘не получит казенной квартиры при гимназиях’… Итак, ‘квартирка’ или ‘не можем’… Нельзя не обратить внимания, как на застарелую язву всего нашего духовного ведомства, притом язву, сильнее всего разросшуюся именно в Петербурге, на крайнюю материализацию его, на совершенное подчинение в нем духовной стороны жизни интересу материальному, почти меркантильному. Сколько лет толкуется о восстановлении прихода… Болят об этом души у множества светских лиц. Но как отозвалось на это духовенство? В собраниях этого духовенства, которое, уж кажется, хорошо материально обставлено, заявлено было, что приход восстановить, конечно, хорошо: для этого Петербург надо поделить на строжайшие территории, с подчинением в отношении ‘треб’, и, следовательно, ‘доходов духовенства’ (о чем, конечно, умалчивалось), обитателей каждого такого ‘духовного участка’ только участковому священнику, т. е. ‘приходскому’, единственному и исключительному. В Петербурге есть много домовых церквей при учреждениях, при богадельнях и проч., эти домовые церкви с состоящими при них штатными священниками как бельмо на глазу ‘приходского’ духовенства, т. е. самого многочисленного, влиятельного и богатого. Миряне выбирают их для исповеди, т. е. дают им плату, и следовательно, недодают платы ‘своим приходским священникам’. Идея организации прихода, так занявшая Россию, схвачена была духовенством с этой меркантильной стороны, и схвачена со стороны обещания, ожидания. ‘Приход? Отлично! Мы не будем делиться с нашими братьями’ (священниками домовых церквей). Жаловаться, что среди этой гангрены питомцы духовной школы где-нибудь в Сарапуле не благоухают благочестием, что они даже — даже! — иногда ‘не посещают божественной службы при семинариях’, — значит вызвать улыбку у всех знающих дело. Семинаристам не менее ведомо, чем и всякому учителю всякой семинарии, изречение св. Тихона Задонского, что ‘много есть священнослужителей, которые служат не ради Иисуса, а ради хлеба куса’. Добавим, по нынешним временам, что ради ‘куса, смазанного хорошим маслом’… Увы, в отравленной атмосфере не растет здоровых растений — вот главный, общий, неуловимый и всюду обоняемый источник ‘нестроений’ в наших семинариях. Это какой-то бунт морального отчаяния и одичания. Договорим о материальной стороне: этот лейтмотив всякого ‘духовного’ начинания, всякого нового слова в духовном ведомстве звучит так же и в синодском ‘определении’. Ну, разве есть мало мотивов, чтобы сказать семинаристу, что он готовится служить церкви, что мысль о церкви есть первая и самая естественная мысль питомца семинарии. Но Синод из всех мотивов первым поставил денежную зависимость: ‘Согласно ї 1 устава духовных семинарий, они суть учебно-воспитательные заведения для приготовления юношества к служению православной церкви’. И Синод продолжает: ‘И иною не может быть задача духовной школы, устроенной церковью и содержимой на средства церкви’.
Значит, чей хлеб едите, того и песни пойте!
Грустно. Но как естественно… Когда церковь почувствует в семинаристах детей своих, когда церковь не на словах скажет, а на деле почувствует, что Христос есть ‘глава ее’, и убоится этого… право же, бунты после этого исчезнут.
НВ. 1907. 9 сент. No 11312. Б. п.
…вышла из-под пера профессора Н. Н. Глубоковского… книга — Глубоковский Н. Н. По вопросам духовной школы (средней и высшей) и об учебном комитете при Святейшем Синоде. СПб., 1907.