В.В. Розанов
В.В. Розанов
К истории одного книгопродавческого разорения
К истории одного книгопродавческого разорения
К истории одного книгопродавческого разорения, Розанов Василий Васильевич, Год: 1909
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Литературный фонд благодетельствует писателям, выдавая копеечные пенсии и рублевые пособия. И посмотрите на величие его председателей и разных членов, ‘покровительствующих’ литературе… Олимпийцы-благодетели. Выхлопатывают больным даровые ванны на Кавказе и проч. и проч. Благодеяниям нет конца, и чванству нет конца. Но было бы несравненно лучше, если бы, вместо этих своих благодетельных подачек ‘даром’, он защитил расхищаемые права авторов. Вот здесь нас несколько человек, и мы все обобраны… И ничего не сделаешь. Все дело так формально обставлено, что приходится только покориться. Мы все работали, писали по несколько лет: пришел ‘друг прогресса’, издатель Пирожков, сел, как на подушку, на эти наши многолетние труды, и вот теперь вытащите-ка их. Литературный фонд, будь он деятельным другом писательской бедноты, своим авторитетом, влиянием, влиянием нравственным, а не только юридическим, мог бы предупредить подобное обирание литераторов, людей ручного и ежедневного труда, умственных пролетариев в полном смысле.
Так говорил очень молодой литератор, и я был удивлен. Никогда подобного мне не приходило в голову. Но в самом деле: чем выдавать от себя пособия, сравнительно копеечные, даром без отдачи, не лучше ли бы было Литературному фонду стать стражем около писательской работы, не допуская никого изымать ее в свою пользу, отнимать чужие литературные труды на безукоризненных юридических основаниях, но при которых: ‘была книга моя’, а стала книга ‘собственностью Свечина и Карбасникова’, которому Пирожков в сто раз больше должен, чем мне, и обеспечил права их, этих книгоиздателей-коммерсантов-товарищей (по однородности дела) в сто раз устойчивее и солиднее, нежели наши авторские права.
Разорение, конечно, как и смерть, подобно ей: ‘в душе нашей, в жизни и в смерти, Бог волен’. Винить за разорение, т.е. за несчастие, невозможно человека, хотя бы сам и был вовлечен в часть убытков от него. ‘Все падают, и я падаю’. Остается только перекреститься и вздохнуть. Так и было с рядом писателей, книги которых издал г. Пирожков, заключив с ними договоры, — но не уплачивая по этим договорам деньги в сроки, со ссылкою, что ‘теперь трудное время для книги, — покупают только политические брошюры, — а вот два-три года пройдет, дело пойдет лучше, сбыт именно моих изданий совершенно обеспечен их солидностью, и тогда вы получите все по договору’. Все ждали, и, повторяю, когда разнеслась весть о банкротстве, раздалось только ‘ах’, но без укора книгоиздателю.
‘В жизни, в смерти Бог волен’. Оторвалась вывеска, когда вы шли по улице, — и ударила в голову. Тут ‘Бог волен’. Совсем иное дело, если, став под вывескою, вы отрывали ее сами руками. Тут не ‘Бог волен’, а ваша глупость: и когда вы ею разоряете других, тут есть причина для морального негодования.
Когда вышла моя книга ‘Около церковных стен’, то, показывая две горы ее, М.В. Пирожков говорил:
— Вот видите. Не идет. Лежит.
Как автор, я не мог не конфузиться. ‘Значит, скучно написал. Неинтересно, не нужно читателю и России’. Я опускал голову, а ласковый взгляд М.В. Пирожкова договаривал:
— Как же я буду вам платить по договору, когда сам от продажи ничего или очень мало получаю.
‘Подождите’… Это вытекало само собою из дела.
Но вот, сам я думаю, причина разорения, которую невольные ‘соучастники’ его не могут не контролировать. Молодой автор, выразивший неудовольствие на Литературный фонд, кончил смехом.
— Я только что начал писать, пишу года три-четыре, и статьи мои, философско-публицистического содержания, собранные в книгу, не обещали разойтись более чем в 1200 экземпляров, самое большее — 3000 экземпляров. Пирожков купил право на 3000. Между тем напечатал 7000. Когда же они разойдутся??!
— До чего глупо! — оживился я. — Вам, собственно, ничего: книга такого ‘текущего’ содержания, как ваша, едва ли бы дождалась 2-го издания. Истекли дни, и истек интерес. Так что хоть бы он 100 000 экземпляров печатал — автору все равно, и даже чести больше. Но ведь он заплатил за бумагу, а вы, автор, думаете…
— Не может разойтись более 1200 экземпляров!
— Значит, он употребил бумаги, без пользы себе и вам, ровно на 5800 экземпляров лишних, т.е. утроенно больше, чем, например, авторский гонорар. Как глупо! Ну, вот и понятно разорение. Он напечатал горы книг, которые не могут продаться иначе, как в пятьдесят лет.
Тем не менее это сообщение молодого писателя, как не опертое на личное доказательство, осталось в голове моей в той смутной форме, как остается все не вполне доказанное, неочевидное. ‘Может быть, субъективное мнение’. Но не так давно, недели 2-3 назад, председатель Конкурсного учреждения по делам несостоятельного должника М.В. Пирожкова любезно согласился дать мне справку о числе еще не распроданных моих книг, что мне было важно знать в целях соображения, через какое приблизительно время сочинения мои освободятся, и я могу приступить к переизданию их, уже в свою пользу.
Председатель конкурса абсолютно не заинтересован в том, ‘идут’ книги или ‘не идут’… И вот, передвигая торговые книги и еще не раскрыв их, он сказал, к большому авторскому утешению, что ‘Около церковных стен’ идет (распространяется) хорошо, ‘Легенда об инквизиторе’ даже очень хорошо, а ‘Ослабнувший фетиш’ идет отлично. Я был удивлен. О последней брошюре я предполагал, что она совсем остановилась, как утратившая животрепещущий интерес, которому отвечала года три назад.
Я мысленно потирал руки. ‘Что же Пирожков жаловался, что горы книг лежат и не распродаются’.
Председатель конкурса, г. Спешнев, раскрыл книги, — их было несколько, — и стал говорить мне цифры имеющихся моих книг у конкурса в складе, у г. Карбасникова, которому наши книги поступили в уплату ему долга г. Пирожкова, и г. Свечину, на таком же основании. Некоторые мои книги оказались лежащими целиком у Карбасникова, некоторые у Свечина, и лишь издания П.П. Перцова моих книг распределились у всех трех, но уже в крошечных числах экземпляров, допускающих теперь же переиздание.
Я положительно радовался. ‘Честь’ автора возрастала. Особым мотивом моим навести эту справку было уведомление моего издателя ‘Итальянских впечатлений’, что книга ‘Легенда об инквизиторе’ нигде не находится, и, следовательно, она распродана и свободна к переизданию. На обложке ‘Итальянских впечатлений’ она и помечена ‘распроданною’. В складе конкурса ее действительно не оказалось, и я уже готов был подумать, что огромное издание Пирожкова в числе 5000 экземпляров распродано в два года вполне. ‘Наконец-то я преуспевающий писатель’, — подумал я.
— Подождите, подождите, — остановил меня г. Спешнев. — Есть! У Свечина. Вот… 7400 экземпляров.
Душа моя покрылась трауром. 7400 — это во всю мою жизнь не продастся, и, значит, я навсегда лишен возможности переиздать самую ходкую и, следовательно, самую доходную свою книгу. Прав г. Ф., бранивший Литературный фонд. Что же это такое?
Я сообщил, что мне передал г. Ф. о напечатании Пирожковым его книги вместо обусловленных 3000 экземпляров в 7000 экземпляров.
— Сколько же по договору с вами он должен был напечатать?
— 5000. А налицо 7400. Очевидно, напечатанная 2 года назад сумма экземпляров была 10 000. Понятно, что он разорился не только на бумагу, но и на уплату типографии за печатание, брошюровку и проч. такого несуразно огромного количества экземпляров.
Источник разорения Пирожкова, совершенно глупый, становился вполне ясен. Он жадничал на ‘через 10 лет’, и подрывал себя на ближайшие годы, которых не вынес, и впал в банкротство, не пожав ‘будущей’ жатвы.
Все это было при присутствовавшем тут же г. Карбасникове, в магазины и книгоиздательство которого поступили в таком неизмеримом количестве напечатанные нами книги, гг. Мережковского, Философова, меня, Исакова и многих, многих других. Г. Карбасников шумно удивлялся деятельности Пирожкова, уверяя, что никогда это никем не делается и что это есть определенный проступок. Проступок это или не проступок — не говорю столь явно, но что это явная глупость — это очевидно. Но так ли достоверно утверждение г. Карбасникова, что ‘этого никогда не бывает’, и не здесь ли лежит одна из распространенных причин книгоиздательских ‘крахов’?
Вот что еще я имею сказать ‘вслед книгопродавческому и книгоиздательскому съезду’.
Впервые опубликовано: Новое Время. 1909. 22 июля. No 11982.